|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Новгородский Кремль конца XV века, сохранившийся до наших дней и реставрированный в последние два десятилетия, - замечательный памятник русского военного и гражданского зодчества. Его многосложный ансамбль, когда-то объединявший в одно художественное целое крепостные башни и стены и бесчисленные гражданские и церковные здания, представляет большой интерес для современной историко-архитектурной мысли, поскольку его изучение позволяет ставить вопрос о синтезе различных по назначению, но слитных по своему поэтическому звучанию архитектурных комплексов, об их взаимосвязи и соподчинении, о тех результатах, к которым привел этот синтез и которые придали большое своеобразие каждому из зданий и построек, внеся гражданские мотивы в архитектуру военных объектов и, наоборот, овеяв памятью о военной славе облик гражданских зданий.
В полной мере этот вопрос может быть поставлен и решен только после серии источниковедческих исследований отдельных исторических этапов существования и формирования кремлевского ансамбля, начиная от зарождения Новгорода (ибо в X - XI веках Детинец и был тем самым “Новгородом”, который возник на берегу Волхова в противовес старому Холму, Холмгарду русских летописей и скандинавских источников, располагавшемуся на правом берегу Волхова) и до последних этапов перестройки Кремля в XVIII веке. Некоторые из этих исследований уже опубликованы1, в настоящей же статье рассматривается архитектурный ансамбль Детинца в XIV - первой половине XV веков, в эпоху, непосредственно предшествующую строительству дошедшего до нас Кремля конца XV века и существенно повлиявшую на архитектурный замысел этого строительства. В связи с выявлением этого влияния и ставится вопрос вообще о реставрационных тенденциях в развитии новгородской архитектуры.
Неповторимое и чисто новгородское своеобразие архитектуры Кремля конца XV века, хорошо заметное несмотря на наличие специфически “московских” двурогих боевых зубцов, до сих пор тем не менее не нашло сколько- нибудь удовлетворительного научного объяснения, которое тем более необходимо, что памятник этот строился после присоединения Новгорода к Москве и по заказу московского великого князя Ивана III. Являются ли местные новгородские формы этого грандиозного сооружения неким вызовом новгородцев власти великого князя или же сам князь, демонстрируя заботу о Новгороде не возражал или даже поощрял развитие местных архитектурных традиций при строительстве своего Кремля? Ответить на эти вопросы, конечно, сейчас уже невозможно, но ставить их следует и следует в первую очередь как-то объяснить архаизирующие черты нового Кремля.
Дело, по-видимому, не в том, что Новгородский Кремль стал строиться за целых два года до начала строительства московского Кремля, что, впрочем, может свидетельствовать и о самостоятельности замысла местных зодчих и о том, что еще не существовавший московский Кремль не мог послужить им образцом. В крайнем случае, можно говорить лишь о какой-то помощи московских мастеров на заключительном этапе строительства новгородского Кремля, поскольку окончание этого строительства на два года позже московского, и мастерамосквичи, освободившись в Москве, могли приехать в Новгород на помощь новгородцам (не они ли и посоветовали местным мастерам сделать двурогие зубцы на заключительном этапе их работы?)
Новгородские черты в архитектуре Кремля нельзя объяснить и тем, что одна его треть была выстроена на владычные деньги, поскольку остальные две трети его стен и башен строились все же на деньги московского князя. И это не объяснит нам местного своеобразия Кремля, свойственного не только стенам и башням его владычной трети, но и остальным княжеским двум третям.
Дело, видимо, в том, что Кремль строился в конце XV века по “старой основе”, которую упоминает летописец в рассказе об этом строительстве2, не расшифровывая, однако, что он под ней понимает - то ли древние земляные валы XI - XII веков, которые определили основную конфигурацию всего Кремля, или же остатки фундаментов и стен Кремля XIV - начала XV веков. Эту расшифровку летописного сообщения, как и понимание его необычайной важности для рассматривания генезиса кремлевской архитектуры конца XV века, принесли археологический раскопки, позволившие узнать, что планы, размеры башен и линии стен Кремля конца XV века продиктованы планами, размерами башен и линиями стен его предшественника - Кремля XIV - начала XV веков3. Поэтому, если проследить постепенный процесс перерастания деревянной кремлевской крепости XI - XIII вв. сначала в деревокаменную крепость XIV века, а затем и в целиком каменную крепость начала XV века, то можно будет сделать попытку выявления черт местного зодчества в облике сохранившегося Кремля конца XV века. Это же самое следует проделать и в отношении к целому ряду других компонентов кремлевского ансамбля, таких, как надвратные церкви у его проездных башен и здания владычного двора, также включенные в реставрированном виде в ансамбль конца XV века.
Начало превращению деревянного Детинца в каменную крепость
было положено строительными работами 1302 года: “Заложиша город камен
Новугороду”4. Иногда это сообщение относится историками не к Детинцу, а к
укреплениям новгородского острога - внешней оборонительной линии города5. Однако “городом” летописцы всегда и без исключений на
протяжении XI - XIV веков называли Детинец, а не острог, которым в 1335 году
именуется даже его каменная стена в Славенском конце6. К тому же, в 1316 году новгородцы возводят тын острога вокруг
посада7, и было бы странно, если бы в
Вывод о строительстве именно каменного Детинца, а не острога в 1302 году подтверждается как всей последующей историей кремлевских строительств, так и археологическими данными, позволившими эту историю обосновать с привлечением летописных свидетельств.
Остановимся сначала на летописных свидетельствах. Описывая под 1331 годом строительство двух каменных прясел кремлевских стен между Владимирской, Пречистенской и Борисоглебской башнями, летописец указывает, что каменную стену “города” строят от одной башни до другой - от Владимирской до Пречистенской и от этой последней до Борисоглебской9. Следовательно, все три башни уже существуют, а поскольку в последующих летописных записях ничего не говорится о ох строительстве в камне, то возникает предположение, что это строительство как раз и было произведено в 1302 году. Это подтверждается и материалами раскопок: под руинами Борисоглебской башни конца XV века были обнаружены более ранние, выступающие из плана башни конца XV века фундаменты, по своему строительному материалу и технике отличающиеся от известных нам фундаментов начала XV века и отнесенные нами в согласии с мнением новгородских архитекторов-реставраторов, хорошо знающих специфику фундаментов XIV века, к 1302 году (рис.1). Далее, под Спасской башней конца XV века была обнаружена типичная каменная кладка XIV века из красного ракушечника (рис.2), которую опять же можно отнести только к 1302 году, так как кладки Кремля начала XV века сложены уже из серого ильменского плитняка, пришедшего в XV веке на смену красному ракушечнику, что прослежено на большинстве новгородских церквей XV века. Есть и еще одно доказательство этой датировки: ракушечниковая кладка Спасской башни примыкает к такой же кладке Спасской надвратной церкви 1297 года, но не перевязана с ней и могла возникнуть только после кладки 1297 года, так как эта последняя имеет обычные затертые швы, которые и закрывает примыкающая к ним кладка башни 1302 года (рис.2).
Итак, в 1302 году в Детинце были возведены в камне только проездные башни (отметим, что кроме пяти известных нам по Кремлю конца XV века проездных башен была еще и шестая - Борисоглебская, выстроенная как проездная не только в 1302, но и в конце XV века и ставшая глухой только после закладки ее проезда в XVI веке (рис.1).
Обычай начинать каменное строительство крепостей с сооружения отдельных башен был, видимо, широко распространен в Новгороде и Пскове в XIV веке и восходит еще к опыту киевских и владимирских строителей XI - XII вв., воздвигших каменные Золотые ворота посреди деревянных стен своих крепостей. Так, по исследованиям В. В. Косточкина Изборская каменная крепость начинает строиться в 1303 году с сооружения каменной башни Луковки10. В 1391 году строительство укреплений деревоземляного новгородского острога завершается воздвижением одних каменных проездных башен и лишь на отдельных участках дополнено каменными стенами11. Строительство в первую очередь каменных башен происходило потому, что именно башни и особенно проездные башни были центрами обороны и наиболее уязвимыми местами в процессе этой обороны. Но особенно характерна в этом отношении история возникновения каменной Ореховской крепости в 1352 году. В этом году новгородский архиепископ “ехав костры нарядил” в Орехове12. Однако в другом списке новгородской летописи об этом же строительстве сказано несколько по-другому: “Заложиша город камен Орешек”13, - точно так же, как под 1302 годом сказано и о строительстве каменного города в Новгороде, хотя мы прекрасно знаем из последующей истории этого строительства, что в 1302 году в Детинце были сооружены только каменные проездные башни.
Построить каменные башни, оставив стены крепости деревянными, и означало для новгородского летописца XIV века “заложение каменного города” - это именно начало строительства каменной крепости, ее “заложение”, а не окончательное “поставление”, которое растянулось впоследствии более чем на век.
Предположение о строительстве в 1302 году одних проездных каменных башен подтверждается серией строительств каменных кремлевских надвратных церквей. Две из них были нами раскопаны (Спасская 1297 года и Владимирская 1311 года). Каждая из них представляет собой два мощных пилона, пристроенных к внутреннему фасаду пристроенных к внутреннему фасаду соответствующей башни (рис.3, рис.5). Пилоны были перекрыты цилиндрическими сводами. Каждый пилон имеет по три лопатки, которые конструктивно необходимы для возведения свода, распалубка которого укладывалась на эти лопатки, возводившиеся раньше сооружения самого свода. Такие же лопатки имеются и на башнях Кремля конца XV века и в проездных башнях новгородского Острога 1391 года14. Собственно церковное помещение располагалось на втором этаже над проездом. Облик фасадов этих церквей известен нам по более поздним иконам с изображением Кремля. Это - уменьшенные копии обычных новгородских храмов XIV века с трехлопастным покрытием. В связи с открытием Г.М.Штендером восьмискатного покрытия на церкви Николы Белого 1312 года не исключено, что и некоторые кремлевские надвратные церкви имели такое же покрытие, изображенное, кстати, у одной из них на поздней иконе.
Интерьер таких церквей можно представить по сохранившейся надвратной церкви Сергия Радонежского (1463 г.) во владычном дворе Кремля. Это - бесстолпная церковь, перекрытая цилиндрическим сводом, с алтарными нишами, расположенными в толще восточной стены храма. Интересно, что у Владимирской церкви 1311 года алтарь помещался в специальной апсиде (рис.5), фундамент и стены которой были нами раскопаны. У этой же церкви в XIV веке была и небольшая одностенная звонница, сооруженная одновременно с ней в 1311 году. Прямоугольная в плане звонница у Спасской церкви появилась только в XVI - XVII веках, а апсиды и совсем не было (рис.3). Тем более было невозможно сооружение апсид у Пречистенской, Покровской и Воскресенской церквей, проезды которых ориентированы с запада на восток.
Завершал такие церкви глухой декоративный барабан.
Наличие надвратных церквей у всех проездных башен Кремля XIV - XV вв, кроме Борисоглебской, следует объяснять, видимо, прослеженной впервые В.В.Косточкиным15, традицией новгородских и псковских крепостей. Во всех них церкви (не надвратные) помещались непосредственно около входа в крепость, в нескольких шагах от проезда. Недавно такое же размещение было доказано нами для Троицкого собора первоначальной территории псковского Детинца XII - XIV веков16, собора, бывшего до того единственным исключением из правила, открытого В.В.Косточкиным. Новгородский Софийский собор 989 г. также, скорее всего, размещался у главного входа в новгородский Детинец17. Отсутствие же надвратной церкви у Борисоглебской башни хорошо объясняется наличием в нескольких шагах от этой башни Борисоглебского собора, расположенного так же, как и подобные обычные церкви в остальных крепостях, так что и это исключение подтверждает общее правило.
Трудно сказать восходит ли традиция возведения храмов - обычных и надвратных - у въезда в крепость, прослеживающаяся также и по многим городским храмам, стоявших в начале улиц со стороны городской окраина - трудно сказать, объясняется ли это какими-то языческими пережитками, связанными с ритуальными жертвоприношениями путников при входе в святилище ранней городищенской крепости, или же, наоборот, эта традиция чисто христианская и восходит к Золотым воротам Константинополя.
В связи с Золотыми воротами Киева и Владимира привлекает внимание главная отличительная особенность кремлевских надвратных церквей. В отличие от киевских и владимирских образцов эти церкви поставлены не на массивах самих проездных башен, а пристроены к их тыльным фасадам, вдвое увеличивая длину проезда. Эту особенность легче всего было бы объяснить военным назначением башен Кремля, однако, это назначение было и у Золотых ворот Киева и Владимира. Значит, объяснение генезиса этого нового типа собственно не надвратных, а привратных церквей следует искать в каких-то местных новгородских особенностях.
Обращает на себя внимание в связи с этим вопросом хронология строительства кремлевских надвратных церквей.
Первая из них строится еще в 1195 году у башни, впоследствии получившей название Пречистенской18. В это время башня была еще деревянной и ясно потому, что каменная церковь не могла быть воздвигнута на ее массиве, а должна быть пристроена к тыльной ее стороне. Так и поступили строители, так и возник местный новгородский тип надвратной или, если можно более точно выразить ее конструктивные особенности, привратной церкви.
В 1233 году такая привратная церковь строится “на воротех” у проездной башни, впоследствии ставшей глухой и получившей по имени этой церкви название Федоровской19. Сейчас это глухая башня, в 1233 году она была еще проездной, а к 1302 году стала уже глухой, так как в это время проездной башней с Неревского конца стала башня, получившая впоследствии по имени выстроенной у неё привратной церкви 1311 года название Владимирской. Когда же Федоровская башня перестала быть проездной? В Уставе князя Ярослава о мостех20 уже не описывается улица, идущая через Федоровскую башню мимо Софийского собора к Пречистенскому проезду на мост через Волхов. Одно время в XI - XIII веках эта улица соединяла Великую улицу Неревского конца с волховским мостом. Поэтому, было бы важно датировать Устав Ярослава и тем самым определить конец функционирования Федоровской башни как проездной.
Поскольку в Уставе описана вся территория Детинца, как она сформировались после расширения Детинца 1045 года на юг в 1116 году Мстиславом21, то Ярослава надо искать среди князей XII - XIII веков. Поскольку же через Федоровскую башню по Уставу интересующего нас Ярослава уже не проходит проезд, то это могло быть только после 1233 г, когда была сооружена привратная Федоровская церковь и не очень скоро после этой даты, поскольку церковь, видимо, должна была простоять несколько десятилетий. Но и без этого условия ясно, что интересующий нас князь может быть только Ярослав Ярославич Тверской, так как он был единственным Ярославом среди новгородских князей после 1235 года, а к 1302 году проезд через Федоровскую башню уже не существовал.
Ярослав Ярославич правил в 1265-1270 гг.22, к которым и следует относить его устав о мостах, бывший, видимо, несколько переработанной копией с более раннего протографа, который был необходим в Новгороде в предшествующую эпоху. Когда же Федоровская башня стала глухой? Видимо, это могло произойти во время одной из перестроек деревянного Детинца. Как раз в 1262 году ”Срубиша новгородцы город нов”23, то есть обновили свой Детинец. При этом строительстве Федоровскую башню и сделали, по-видимому, глухой, а проезд перенесли на восток, что было, видимо, продиктовано потребностями владычного двора, по которому проходила до этого городская улица от Великой улицы к Пречистенской башне.
Иногда историки относят сообщение под 1262 годом не к Детинцу24, а опять же к острогу, что легко опровергается фактом строительства временного тына острога в 1270 г., всего через восемь лет после возведения “города” в 1262 году, чего не надо было бы делать, если бы сообщение под 1262 г говорило не о Детинце, а об остроге.
Привратные церкви строили не только до строительства 1302 года, но и сразу после него. Таковы: Покровская церковь 1305 года и Владимирская церковь 1311 года. Их тоже не могли сделать собственно надвратными, поскольку каменные проездные башни уже существовали с 1302 года.
Итак, архитектурное своеобразие кремлевских привратных церквей целиком объясняется хронологией их возникновения либо до строительства каменных проездных башен, либо вскоре после этого строительства 1302 года.
После строительства двух каменных прясел в 1331-1332 годах на протяжении всего XIV века Детинец оставался деревокаменной крепостью, каких на Руси в то время и даже в следующем веке было много. Продолжено каменное строительство Детинца было только в 1400 году. Строители в это время пользовались уже серым ильменским плитняком, кладки из которого обнаружены при раскопках в Дворцовой и Княжой башнях и под стеной конца XV века у Дворцовой башни и к югу от Златоустовской башни. Под башней Кукуй обнаружены фундаменты начала XV века, использованные к конце XV века. Эти факты позволяют считать, что в 1400 году строились глухие башни Дворцовая. Княжая, Кукуй, Златоустовская и прясла каменных стен между ними. В камне был возведен в это время и раскат с водяными воротами к северу от Пречистенской башни. Перестроена в камне была и Владимирская башня. Таким образом, в камне строились те участки Детинца, которые оставались на протяжении XIV века деревянными.
В летописи под 1400 г сказано только о начале строительных работ на юге от Борисоглебской башни25, судя же по их грандиозному объему, следует предполагать, что они не могли закончиться даже в два-три года, потребовавшихся в 1331-1332 гг. на сооружение только двух каменных прясел более тонких стен Детинца вдоль Волхова.
Когда же закончились эти работы?
Летопись глухо сообщает о строительстве “города” еще под 1424 и 1430 гг.26, когда был “пригон христианом” для строительных работ в Новгороде. Поэтому следует относить именно к этим годам окончание каменного строительства в Детинце. Это подтверждается и тем, что вскоре после этого развернулось строительство каменного владычного двора, отмеченное в летописи под 1430-1440 гг., а поскольку многие из построек этого двора были возведены одновременно с входившими в их архитектуру крепостными стенами и башнями владычной трети Детинца, то и следует предполагать, что последним этапом каменного Детинца, начавшегося в 1400 году, было возведение каменных стен и башен владычной трети, к тому же и расположенной в конце той линии строительных работ, которые начались к югу от Борисоглебской башни. Только особенность каменного строительства владычной трети было то, что оно велось не только из камня, но и помощью кирпича, применявшегося на облицовку, по крайней мере, башен владычной трети (Федоровской и Митрополичьей).
Дело в том, что под Митрополичьей и Федоровской башнями конца XV века были обнаружены более ранние фундаменты начала века, а под Федоровской башней, что особенно важно, была обнаружена и более ранняя кирпичная облицовка стены башни начала XV века, сложенной из типичного кирпича начала века. Обе башни, как и весь Кремль конца XV века, сложены из совершенного другого маломерного кирпича (26*13*6 см). В то же время в кладках Митрополичьей и Федоровской башен конца XV века из этого маломерного кирпича часто встречаются большемерные кирпичи начала XV века, вторично использованные в конце XV века. Точно так же во всех стенах и башнях южной части Кремля, где в свое время в начале XV века были поставлены стены и башни из серого ильменского плитняка, этот плитняк часто вторично использован в кладке конца XV века.
Таким образом, весь Кремль, начала XV века состоял из разнородных по своему строительному материалу стен и башен, в нем соседствовали стены и башни из красного ракушечника 1302 и 1331 гг., из серого ильменского плитняка начала XV века и красного большемерного кирпича 1420-х годов (владычная треть). Все это придавало неповторимое своеобразие крепостному ансамблю начала XV века, и если раньше, в XIV веке он был деревокаменным, то теперь он стал каменно-кирпичным, что зримо выявляло разновременное происхождение отдельных участков его стен и башен.
Особое значение имеет установление применения кирпича в кремлевском строительстве начала XV века. Обычно кирпичная облицовка кремлевских стен и башен конца XV века воспринимается как московская новинка, однако, кирпич в качестве облицовочного материала сначала отдельных архитектурных деталей (лопаток церквей), а потом и целых плоскостей фасадов появился в Новгороде раньше, чем в Москве, еще в начале XV века. Например, кирпичом облицованы стены всего проезда привратной Спасской церкви 1426 года, хотя фасады пилонов были оставлены еще с каменной облицовкой. Огромную роль кирпич сыграл и при строительстве зданий владычного двора в 1430-1440 гг., к описанию которого мы и переходим.
В 1432 г. владычный двор сгорел27. Уже в 1433 г. строится его Грановитая палата28, а в 1435 г. - надвратная церковь Иоанна Златоуста29. В 1437 г. сооружают надвратную церковь Петра30, посвящение которой патрону римской католической церкви само по себе уже говорит, помимо участия немецких мастеров в строительстве грановитой палаты, об определенных западнических тенденциях Евфимия II, искавшего союзников для борьбы с Москвой. В 1442 г. строится каменная Никольская церковь31. В этом же 1442 г. владыка строит “поварни каменные и комнату каменные в своем дворе”32. В 1443 г. строительство каменного владычного двора завершается возведением каменных “духовницы и сторожни”33.
В приведенных сведениях говорится об отдельных, казалось бы, не связанных друг с другом постройках, но археологические раскопки показали, что многие здания владычного двора возводились в тесной связи друг с другом, видимо, по единому плану, в определенной последовательности и, что особенно важно, строительство владычного двора началось одновременно с возведением стен и башен владычной трети Детинца, когда вместе со стеной и башнями велось и строительство перевязанного с ними своей кладкой грандиозного архиепископского дворца, внутренней стеной которого и была кремлевская стена, а сам дворец шел вдоль нее начинаясь от Никитского корпуса на севере владычного двора и кончаясь далеко к югу от Митрополичьей башни, где сейчас остатки его сводчатых помещений первого этажа находятся под кладкой поздний зданий XVII века училища и Духовного и Судного приказов (рис.6).
Раскопки показали, что если само здание было впервые возведено с кирпичной облицовкой еще в первой половине XV века, то в конце XV века оно было сильно перестроено, вернее, реставрировано. Остатки этого здания делятся на две части - нижнюю часть первого этажа первой половины XV века и верхнюю часть, второй этаж, кладка которого по употребленному маломерному кирпичу относится к концу XV века. Поэтому трудно сказать, было ли его здание таким же трехэтажным в начале XV века, как и конце этого века.
Можно сказать, - а это и важно для целей нашей работы, - что в первой половине XV века и кремлевская стена владычной трети и первый этаж архиепископского дворца выстроены одновременно, а поскольку некоторые из частей этого дворца, как увидим, сооружены в 1440-х годах, то не исключено, что и строительство владычной трети Кремля в некоторых своих частях еще велось в эти годы.
Начнем описание остатков первого этажа этого дворца с его северо- восточного торца (рис.7). Здесь, между Федоровской башней и северозападной пристройкой Никитского корпуса обнаружены восточная стена дворца из большемерного кирпича и ряд небольших помещений между нею и кремлевской стеной. Все эти помещения были перестроены в конце XV века, о чем свидетельствуют отдельные их кладки из маломерного кирпича. При этом, как и в первой половине XV века, крепостная стена служила одновременно и внутренней стеной самого дворца, в ней имеются сводчатые ниши для хозяйственных нужд.
К югу от Федоровской башни раскопаны остатки длинной открытой галереи, сложенной из большемерного кирпича (рис.7). Галерея образована кирпичными столбами, соединенными в нижней своей части кирпичной стеной с сильно выступающими лопатками. Перекрывающая ее система сводов из кирпича опиралась на эти столбы и лопатки.
В простенках стены между лопатками обнаружены остатки кирпичных арок сводов и отверстия для гвоздей, к которым прикреплялся шнур для разбивки сводов. Отверстия уцелели в центрах простенков.
За внутренней стеной галереи, соединенной с коридором перед входом в подвальный этаж Федоровской башни дверным проемом, находится глина вала 1045 года, облицованная этой стеной. Несколько дальше на юг от Федоровской башни за этой стеной находится большая палата, перекрытая в древности цилиндрическим сводом из кирпича, пяты которого видны. В палату попадали из галереи через дверной проем в ее внутренней стене. Нижние и средние части стен палаты сложены из большемерного кирпича начала XV века, в верхних их частях уцелел маломерный кирпич реставрации конца XV века (рис.8). В северной стене палаты находится внутристенная довольно объемистая ниша, перекрытая сводом (рис.9). В западной стене палаты, то есть уже в крепостной стене, находится бойница подошвенного боя с большой боевой камерой и заложенной теперь амбразурой, к которой вела система подстенных камер. Кладка свода бойницы сделана из большемерного кирпича, так что приходится ее датировать первой половиной XV века, к которому и надо теперь, видимо, относить зарождение подошвенных бойниц, широко распространившихся только в XVI веке. Наличие подошвенных бойниц в Копорской крепости, датированной В. В. Косточкиным как раз временем Евфимия II34, и связанной с использованием зарубежных мастеров, возможно, разъясняет появление подошвенной бойницы и в новгородском Детинце, где в 1430-х годах также работали зарубежные мастера.
Рядом с бойницей, к югу от нее, как это видно на плане, в той же стене палаты находится небольшая, коленчатая в плане внутристенная камера, а в южной стене - две сводчатые ниши. Кроме того, в южной стене имеется еще непонятный проем с наклонной полкой, выходящий в соседнюю с юга палату (рис.7).
С юга к описанной палате примыкает серия каменных палат очень небольшой площади, но с необычайно толстой средней стеной (около 3 метров). По технике кладки и строительному материалу (серый плитняк) это типичные стены начала XV века. Их необычная толщина позволяет предполагать, что на них покоилась кладка какого-то очень высокого сооружения, видимо, той самой “сторожни”, которую Евфимий построил в 1443 году. Долгое время считалось, что этой сторожня является здание знаменитой часозвони, стоящей и посейчас рядом с надвратной церковью Сергия Радонежского. Однако, на рисунке Мейерберга высокая вертикаль сторожни показана на пространстве между Митрополичьей и Федоровской башнями, то есть как раз там, где и обнаружены мощные кладки какого-то высотного сооружения и наведшие нас на мысль, что они-то и являются остатками сторожни 1443 года35.
Эта сторожня органично входила в комплекс построек владычного двора, значительно возвышаясь над его массивом, благодаря чему Мейерберг и выделил ее на своем рисунке.
Таковы остатки первого этажа дворца. Видимо, это и есть те самые каменные поварня, комната, духовница и сторожня, которые по летописи возводятся в 1442-1443 гг. Это огромное здание, примыкающее к крепостной стене, напоминает о западноевропейской традиции строительства жилых и хозяйственных помещений средневековых дворцов вдоль крепостных стен замков в одном комплексе с ними, что заставляет опять вспомнить об участие “немецких мастеров” в строительстве Грановитой палаты, и предполагать, что их опытом и советами Евфимий и воспользовался, замыслив создание владычной трети крепостных стен и башен и своего дворца вдоль них.
Все сохранившиеся остатки второго этажа здания сложены из маломерного кирпича конца XV века. Назначение не всех из них достаточно ясно из-за незначительности сохранившихся фрагментов. Можно только сказать, что эти фрагменты принадлежат небольшим подсобным помещениям второго этажа, основная площадь которого была занята более обширными палатами, по периметру которых и шли эти помещения.
Одно из них служило туалетом (15): в нем обнаружен кирпичный стульчак, от которого через всю толщу крепостной стены в сторону рва идет наклонный сводчатый канал. Сверху, с третьего этажа к этому сливному каналу подведен вертикальный канал от стульчака нужника на третьем этаже (рис.7).
Рядом с уборной обнаружена камера (14) с постаментом, от прямоугольного резервуара которого отходит такой же, как и от туалета, сводчатый сливной канал в сторону рва. Это, видимо, нечто вроде мусоропровода или дренажа для отвода использованной воды (рис.7).
Был на втором этаже дворца и свой водопровод. Судим об этом по находке длинной цепочки составных керамических труб, лежавших внутри каменной кладки крепостной стены. При расчистке этой находки был найден и керамический сосуд квадратной формы с отверстием, в которое вставлялась керамическая труба водопровода. В свое время здесь же находили и остатки большого керамического сосуда от этого же водопровода.
Наклон линии труб водопровода в сторону Федоровской башни позволяет предположить, что он снабжал не только жителей дворца, но и защитников башни.
О наличии третьего этажа дворца в конце XV века свидетельствует не только вертикальный канал, подведенный сверху к сливному каналу нужника второго этажа (15), но и дверной проем в стене Федоровской башни, выходящий не к крепостной стене, а на восток, в третий этаж, когда-то стоявшего здесь здания дворца.
Архиепископский дворец, как мы условно называем это здание, был лишь частью того огромного архитектурного комплекса, который летописцами назывался владычным двором. В него входили еще и многочисленные церкви (обычные и надвратные), жилые, хозяйственные и общественные здания, и все они были тесно связаны друг с другом системой переходов, лестниц, образуя сложный, запутанный и то же время своеобразный ансамбль, облик которого сейчас в полной мере уже не может быть даже предположительно реконструирован. Можно только сказать, что это была своеобразная крепость в крепости, попасть в нее можно было только через узкие проезды нескольких надвратных церквей, по всему же своему периметру владычный двор был надежно защищен стенами многочисленных зданий, опоясывающих его территория со всех сторон.
Сформировалась эта внутренняя кремлевская крепость не сразу, а на протяжении многих веков, став только в XV веке целиком каменной. Возникновение владычного двора относится к тому далекому времени, когда в Детинце, то есть собственно “Новгороде” в конце X века поселился христианский епископ, пришедший на смену языческим жрецам, видимо, живущим здесь же до него в пределах “Новгорода”, где собиралось вече и было капище с кладбищенским погостом, оставившим память о себе в топониме “Буевище”, известном по документу XVI века36. Епископ быстро сделался из ставленника князя подлинным хозяином Детинца, а затем и всего города. Название Детинец следует, видимо, связывать не с дружинниками князя, который никогда здесь не жил (его двор был на другом берегу Волхова, в Холмгарде), а с “владычными детьми”, “софьянами”, которые упоминаются в летописи и с некоторыми владыка мостил на свои и их деньги главную улицу крепости, Пискуплю улицу, пересекавшую Детинец с запада на восток.
Определение местоположения владычного двора позволяет разгадать одну особенность городской топографии Новгорода. Известно, что в нем, в отличие от многих древнерусских городов не было своего Окольного города, а только Детинец и Острог вокруг посада. На неправильное именование Окольным городом укреплений острога недавно было указано в научной литературе37. Летопись не знает этого термина для Новгорода. Однако в летописи встречается другой, очень близкий термин - “Околоток”. Исследователи обычно полагали, что околотком называлась только южная часть Детинца38. Однако под 1339 г. в летописи упомянут околоток и в северной части Кремля, у Владимирской церкви39, а в синодальной росписи новгородских соборов XVI века упоминаются церкви “в околотке” также в пределах средней и северной частей Кремля40. Наконец, говоря о кремлевских пожарах, летописец не раз упоминает только две части Кремля, владычный двор и околоток41, из чего ясно, во-первых, что вся территория за границами владычного двора называлась околотком, и, во-вторых, что околотком эта территория так называется потому, что она действительно расположена “около” владычного двора. Это и позволяет предполагать, что первоначальным ядром Кремля был именно владычный двор, “около” которого потом появилась застройка и остальной территории. Следовательно, и в Новгороде был свой окольный город, и если сравнить его топографию с Черниговом, например, то окажется, что оба города очень похожи друг на друга. В Чернигове XI - XII веков вокруг Детинца тоже был свой Окольный город, а вокруг него в свою очередь, как и в Новгороде, - Острог. Расположение же окольного города внутри новгородского Детинца, собственно, внутри той крепости, которую в XI - начале XII века еще продолжали называть по древней традиции “Новгородом”, показывает, что ядро этого “Новгорода” связано с территорией владычного двора и, двигаясь дальше в глубь истории, с тем двором языческих жрецов, которых сменил в 980 году христианский епископ. Следовательно, “Новгородом” в X веке, до появления епископа была не вся территория северной части сохранившегося Кремля, вошедшая в 1045 году в крепость Владимира Ярославича, а только укрепленное ее ядро, владычный двор, объединившийся со своим “околотком”, окольным городом в границах одной крепости, видимо, только в конце X века, когда строили деревянную Софию, либо же только в 1045 году. Это предположение и объясняет нам загадочную топографию новгородского окольного города не за границами Детинца, а внутри его стен, не вокруг, “около” Детинца, а внутри него.
Так топография Кремля XIV - XV веков позволяет ставить вопрос о ее сложении еще в ранний период существования Новгорода. В то же время архитектурный ансамбль Детинца XIV - первой половины XV веков является ключом к раскрытию своеобразия архитектуры Кремля конца XV века.
Действительно, знакомясь с постройками Кремля XIV - первой половины XV вв., раскрытыми в ходе археологических раскопок, мы уже имели возможность убедиться, что они, так или иначе, вошли в более поздний комплекс конца XV века. Многие из них были по существу просто реставрированы, если под этой реставрацией понимать не частичный восстановительный ремонт, а по существу восстановление всего объема обветшавших и полуразрушенных зданий и крепостных стен и башен. Эти строительные работы должны быть названы именно реставрацией потому, что они внесли мало нового в архитектуру зданий и крепости, что, видимо, было сознательной целью строителей, старавшихся бережно восстановить древние памятники, сохранив преемственную связь новых сооружений с местной строительной традицией.
Такое отношение к своим задачам не было новостью в строительной практике новгородцев. Вся архитектура Новгорода конца XII - XV веков свидетельствует о том, что наряду с архитектурными открытиями и новинками новгородцы все время настойчиво поддерживали и чисто традиционную линию развития местного зодчества. Так, здания конца XII в, такие, например, как церковь Петра и Павла на Синичьей горе или Нередицкая церковь построены почти в архаическом уже для того времени стиле. Храмы XIV - XV вв. мало отличаются друг от друга, и при всей их необыкновенной художественной выразительности поражает не менее необыкновенная консервативность раз найденных форм и образов. Естественно, что в этой обстановке почитания древних образцов и традиций должны были появиться и откровенно реставраторские тенденции. Благоприятной почвой являлось для них восстановление древних храмов, прихожане которых, естественно, требовали, чтобы новый храм походил на своего предшественника, на старый храм их отцов и дедов. Поэтому-то имеются отмеченные летописью случаи, когда новую церковь строят на “старой основе”. Известен случай, когда прихожане Великоустюгского деревянного собора потребовали, чтобы строители восстановили сгоревший храм таким же двадцатистенным, каким он был до пожара42. Общеизвестна реставрационная деятельность Евфимия II, который, например, восстановил на “старой основе” храм Иоанна на Опоках, повторив многие традиционные формы старого храма XII века. В других случаях, как, например, в случае с церковью Параскевы Пятницы, новгородцы в XIV веке лишь обновили покрытие храма, бережно сохранив уцелевшие его части более раннего времени. Особенно показательна для отношения новгородцев к новинкам история церкви Николы Белого 1312 г, которая, как показали исследования Г.М.Штендера, была сделана с восьмискатным покрытием с самого начала, однако, это покрытие, хоть и будучи более удобным, распространилось в Новгороде только спустя два века после своего появления.
Поэтому, оценивая архитектуру Кремля конца XV века, надо учитывать не только факты археологических раскопок, показавших, что в основе всех его стен и башен лежат фундаменты и нижние части кладок начала XV века, что такие здания, как надвратные церкви и архиепископский дворец были попросту отреставрированы или облицованы новым кирпичом, но и многознаменательные, даже гордые слова летописца, раньше, до раскопок не обращавшие на себя пристального внимания, что новый Кремль строился в конце XV века по “старой основе”. Именно это следование старой основе, настойчивое желание сделать новый Кремль похожим на старый, именно это традиционное в своей основе отношение к задачам нового строительства и привело к созданию архитектурного ансамбля Кремля, который, несмотря на такую деталь, как двурогие зубцы, всем своим художественным образом повторял, видимо, недошедшие до нас стены и башни крепости начала XV века. Поэтому новгородский Кремль так не похож на своего московского сверстника и его более поздние реплики XVI века. Новгородские башни конца XV века своими пропорциями напоминают больше башни Изборска и Порхова и особенно Пскова, чем башни Москвы. Правда, они грандиозней и стройней изборских башен, но ровно в той же степени, в какой новгородская столичная архитектура вообще стройней псковских храмов. Надо думать, что эта большая стройность и выверенность пропорций появилась в Новгородском Кремле еще в начале XV века. Кремль начала XV века вообще, видимо, был более передовым сооружением, чем крепости Изборска, Пскова и Порхова конца XIV - начала XV веков. Это прослеживается на одной детали его планировочного решения. В. В. Косточкин убедительно показал, что пограничные крепости новгородской земли конца XIV - начала XV веков имели ту особенность в своей планировке, что их боевые башни строились главным образом на приступной напольной стороне крепостей43. По нашим исследованиям, и псковский Детинец в начале XV века представлял собой такую же обычную крепость с четырьмя башнями на приступе и пятой, Кутекромой, хоть и расположенной вдали от приступа, но фактически тоже защищавшей участок, на котором могли дислоцироваться войска противника. Такова же закономерность и посадского крепостного строительства Пскова на протяжении всего XIV века и начала XV века. И вот в этом отношении планировка новгородского Кремля начала XV века была более передовой. Действительно, его башни 1400 года были расположены не только на приступе, но и по всему периметру крепости, что было новостью в крепостном строительстве начала XV века. Такому расположению башен способствовала, конечно, круговая структура плана всего Кремля, сформировавшаяся еще в начале XII века, но то, что новгородцы построили свои башни не только на приступе, но и по всему периметру крепости, свидетельствует об их глубоком понимании тенденций развития крепостного зодчества. Расстояния между башнями Кремля начала XV века уже были более равномерны и одинаковы, чем в Изборске, Порхове и Пскове. Известно, что такое ритмичное расположение башен, рассчитанное на фланкирующий обстрел прясел между ними, вошло в практику крепостного строительства только с конца XV века и широко распространилось только в XVI веке. Следовательно, в Новгородском Кремле конца XV века эта особенность планировки башен была не привнесена московскими строителями, как можно было думать раньше, до проведения археологических раскопок, а появилась еще в начале XV века задолго до московского опыта и, быть может, даже была использована при строительстве московского Кремля.
Таким образом, именно ансамбль Кремля начала XV века послужил тем образцом, который сознательно восстанавливался местными зодчими конца XV века. Конечно, это восстановление было обусловлено не только их любовью к старине и местным традициям, не только сознательно реставраторскими задачами и если только этими причинами ограничить анализ результата их строительства, то это было бы заведомо не полной картиной. Видимо, дело было еще и в том, что к началу строительства нового Кремля по заказу московского князя старая крепость еще во многом не устарела, вернее, не все ее части одинаково устарели к концу XV века. Так, проездные башни 1302 года и два прясла стены 1331 года, конечно, уже мало соответствовали выросшим задачам обороны. Наоборот, башни и стены начала XV века и меньше обветшали и менее устарели, хотя и они, видимо, уже не соответствовали каким-то новым фортификационным условиям, которые появились к концу XV века. Но обветшать к этому времени они, конечно же, еще не могли. Поэтому строителям, видимо, пришлось самим их разбирать, и не исключено, что в кладку новых стен и башен вошли значительные массивы кладок начала XV века. Возможно, что в ряде случаев после снятия облицовки, башни и стены начала XV века были заново облицованы кирпичем конца XV века. К сожалению, во время реставрационных работ в Кремле нам не удалось до конца выяснить удельный вес кладки начала XV века в кладке конца века; стало ясно лишь, что в конце века кладка повторяла очертания и размеры башен и стен начала века, но этого вполне достаточно, чтобы ставить вопрос о влиянии архитектуры Кремля начала века на архитектуру Кремля конца XV века.
В заключение необходимо остановиться еще на одной своеобразной черте архитектуры новгородского Кремля конца XV века - значительной роли гражданских мотивов в образе его башен.
Значительность этой роли объясняется историческим местом всего ансамбля в жизни Новгорода.
За всю свою многовековую историю Кремль всего один раз подвергался осаде – в 1066 году, когда его взял Всеслав Полоцкий. В дальнейшем он, несмотря на постоянные перестройки, фактически не являлся боевой крепостью. Он только готовился ею стать, а когда враг подходил к Новгороду, что опять же случалось очень редко (всего четыре раза за XII - XIV вв.), то его удары приходились на стены временного тынового острога, ставшего постоянными укреплениями только после насыпки вала в последней четверти XIV века. В то же время Кремль всегда был местом проживания главы феодальной республики - владыки, политическим и культурным ее центром, в котором собиралось вече и строились дивные здания храмов и палат, и поэтому он всем своим обликом должен был выражать эту главную свою функцию. Естественно поэтому, что и облик этот был всегда отличен от боевого облика пограничных областей, которое действительно имели большое боевое значение. Этим и объясняется, что все башни Кремля конца XV века (и надо полагать и их предшественники начала века) имеют столь сложную декоративную разработку фасадов, что выражается не только прямо в наличии богатых декоративных поясов, но и косвенно в исключительно ритмичном расположении амбразур бойниц, причем сами эти амбразуры опять же не только декоративно оформлены кирпичными бровками, характерными для проемов церковных окон, и имеют уступчатое оформление, но и по своим размерам превышают обычные размеры амбразур боевых крепостей.
Фасады одних башен (Спасской, Дворцовой) имеют пышнодекоративные профилированные кирпичные розетки, фасады других башен (Владимирская) имеют вкладные каменные кресты, напоминающие, что сами эти башни не только воины-богатыри, но и преддверия церковных зданий, скромно притаившихся за их массивами, но значительно повлиявших на складывание художественного образа башен. Этой же репрезентативностью облика Кремля объясняется и то, что его первые каменные стены начинают строить в 1331 году не на приступной стороне, а вдоль реки, где они были хорошо видны прибывающим по Волхову в Новгород заморским купцам и послам.
Таким образом, сложный архитектурный образ новгородского Кремля, для которого характерно соединение казалось бы несоединимых гражданских и военных архитектурных мотивов, и объясняется историей самой крепости и ее ролью в жизни великой северной столицы, политическим и культурным центром которой она была. К этому можно только добавить, что такой ансамбль как владычный двор, с его высотной вертикалью сторожевой башни, выглядел тоже не обычным гражданским комплексом, а своеобразной крепостью в крепости, и если гражданские мотивы в архитектуре башен Кремля смягчали воинственность их облика, то крепостные, военные акценты архитектуры владычного двора как-то уравновешивали эти гражданские элементы во всем облике кремлевской стены. Сочетание тех и других и придавало неповторимое своеобразие всему ансамблю, утерянное во многом теперь навеки.
|
М.Х.Алешковский.
Новгородский Детинец 1044-1430-х гг. // Архитектурное наследство. № 12, 1962; |
|
|
|
|
|
М.Х.Алешковский. Новгородский Детинец... стр.21-23 |
|
|
Новгородская Первая Летопись старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950 (далее НПЛ). С.91 |
|
|
А.Л.Монгайт. Оборонительные сооружения Новгорода Великого // Материалы и исследования по археологии СССР. № 31. М., 1952. С. 26. |
|
|
НПЛ. С. 346. |
|
|
НПЛ. С. 337. |
|
|
М.Х.Алешковский.
Раскопки древнейших каменных башен Новгорода и Пскова // Археологические
открытия. 1968 г. М., 1969; |
|
|
НПЛ. С. 343. |
|
|
В.В.Косточкин. Строительная биография Изборска. |
|
|
М.Х.Алешковский, Л.Е.Красноречьев. О датировке... |
|
|
НПЛ. С.100 |
|
|
ПСРЛ. Т.III. С.227 |
|
|
В.В.Косточкин, С.Н.Орлов, П.А.Раппопорт. Новые данные о сооружениях Новгородского Острога. |
|
|
М.Х.Алешковский.
Раскопки... |
|
|
М.Х.Алешковский. Начальные этапы каменного строительства Псковского Детинца (в печати). |
|
|
М.Х.Алешковский Л.Е.Красноречьев. О датировке... |
|
|
НПЛ. С.41. |
|
|
НПЛ. С.72. |
|
|
НПЛ. С.507-508. |
|
|
М.Х.Алешковский. Новгородский Детинец... С.12-16. |
|
|
НПЛ. С.84-89. |
|
|
НПЛ. С.83. |
|
|
С.Н.Орлов. К топографии и истории оборонительных сооружений древнего Новгорода // Ученые записки Новгородского Государственного Педагогического Института. Т.I, вып.1. Новгород, 1965. С.21. |
|
|
НПЛ. С.396. |
|
|
ПСРЛ. Т.III. С.140; НПЛ. С.416. |
|
|
НПЛ. С.416. |
|
|
НПЛ. С.416. |
|
|
НПЛ. С.418. |
|
|
НПЛ. С.419. |
|
|
НПЛ. С.423 |
|
|
Там же. |
|
|
Там же. |
|
|
В.В.Косточкин |
|
|
Впоследствии Г.М.Штендером были обнаружены натурные доказательства датировки часозвони XVII в (Г.М.Штендер …) А.В.Воробьев обратил внимание на сообщение Хронографа XVII в. о сооружении часозвони в 1670-х годах. |
|
|
А.Никольский. Описание семи новгородских соборов по списку XVI в. в Санкт-Петербургской библиотеке Св.Синода // Вестник археологии и истории. Вып.X. СПб., 1898. С.79 и сл. |
|
|
В.В.Косточкин, С.Н.Орлов, П.А.Раппопорт. Новые данные ... |
|
|
М.К.Каргер. Новгород Великий. Л.-М., 1962. С.90. |
|
|
НПЛ. С.350. |
|
|
А.Никольский. Описание ... С.77-80. |
|
|
НПЛ. С.416. |
|
|
|
|
|
В.В.Косточкин
|
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский