|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Сканирование материала и размещение его электронной версии в открытом доступе произведено: http://archaeology.kiev.ua. Все права сохранены.
Современная школа архитекторов-реставраторов подходит к решению своих задач комплексно: в процессе работ по реставрации или консервации памятников и их осуществления учитываются не только данные натурных исследований, но и другие виды источников - летописи, жития святых, иконы, описи, рисунки и чертежи, старые фотографии, данные предшествующих обследований и реставраций памятников. Широкий поиск новых источников приводит порой к неожиданным находкам, как это произошло, например, при реставрации Новгородского кремля, когда А. В. Воробьевым были найдены уникальные архивные описи и планы XVII-XVIII веков, а впоследствии дополнительные находки подтвердили правильность восстановления, например, формы покрытия башни Кокуй и реконструкции плана Воеводского двора. Большую роль играют и археологические исследования, ставшие правилом работы ВПНРК при реставрации памятников архитектуры и позволяющие не только заглянуть в предысторию территории памятника (а исследование этой территории также необходимая составная часть отдельного памятника или ансамбля), но и проследить, как отложилась в культурном слое сама его сложная история - от строительства его предшественников и его самого через ремонты и поновления до частичного или полного разрушения. Занимаясь реставрацией отдельного памятника, наши специалисты в то же время изучают его с точки зрения развития всего зодчества в целом.
Но возможен и другой подход - при рассмотрении памятника как самостоятельного исторического источника, дающего информацию по многим общим и частным проблемам социальной, политической и даже экономической истории. Тогда сама форма памятника, его посвящение, топография и место во всей градостроительной системе могут дать ценную историческую информацию. Очень важно рассмотреть памятник и как продукт определенной исторической эпохи, уяснить соотношение его с другими памятниками искусства. Такой подход весьма распространен среди историков архитектуры, археологов и искусствоведов, и овладение им - одна из важных задач дальнейшего развития научной реставрации в нашей стране. Можно было бы назвать и проанализировать работы А. И. Некрасова, Н. И. Брунова, П. Н. Максимова, Н. Н. Воронина, П. А. Раппопорта и многих других ученых и на их примере выявить разные черты методики такого подхода, его достоинства и недостатки, его успехи и неудачи. Недостаток места не позволяет сделать это в нашей статье, и поэтому мы ограничимся рассмотрением архитектуры Новгорода и отчасти Пскова в качестве исторического источника. При этом мы будем исходить из сформировавшегося у нас убеждения, что это возможно только в случае анализа градостроительным проблем в истории Новгорода и отдельных памятников, комплекс которых и создает цельную картину градостроительной эпохи. От нее к сериям памятников и затем к отдельному памятнику - таков наш путь исследования, осложненный как малой изученностью этой проблемы, так и фрагментарной сохранностью памятников. Но градостроительство настолько тесно связано с социальной историей и обусловлено ею, что необходимо дать хотя бы краткий очерк этой истории, как она рисуется нам в свете последних исследований. Иными словами, наша статья есть фрагмент более широкой темы о культуре древнего Новгорода. Существуют, по крайней мере, два определения культуры - в широком и узком смысле этого слова. Под культурой в широком смысле понимается вся сумма элементов цивилизации, ограниченной во времени и пространстве, а под культурой в узком смысле нередко понимаются только достижения в области искусства и литературы. Между обеими культурами в последнее время прослеживается совершенно явственная взаимная связь - изучение деталей этой связи и является целью нашей статьи, неминуемо ограниченной материалами.
В Новгороде сосуществовали две административно-территориальные системы: боярская, кончанская - первоначальная и сотенная, княжеская - вторичная1. Первая возникла в момент существования первоначальных поселков, жители которых бояре и составили замкнутую городскую общину. Вторая возникла в момент появления в городе князя и служила интересам защиты той части городского населения, которая поначалу не входила в городскую общину бояр2. На протяжении веков в городе не затихала борьба между князем и боярами за власть и влияние на сотенное население, кончившая постепенным его включением в состав первоначально чисто боярского веча, что ознаменовало начало борьбы между боярами и сотенным населением уже внутри самого веча. Вот эта-то структура и отразилась в топографии и названиях первоначальных улиц Новгорода и, как мы покажем ниже, в памятниках архитектуры. Многие улицы Новгорода носили имена владельцев усадеб, глав могущественных городских патронимий - свидетельство того, что планировка возникающих поселков3 еще не знала улиц, а только бессистемную усадебную застройку, аналогичную известной этнографам приречной застройке поздних русских деревень и известной археологам застройке деревень XI - XIII веков. Это же доказывается наличием пол нижними настилами мостовых, раскопанных археологами, 20-50-80 см культурного слоя и остатков частоколов и построек того времени, когда улиц еще не было, но усадьбы уже существовали. Город возникал на месте сбора федеративного веча словлен, кривичей и мри как деревня, вернее, как несколько деревень ("концов"), объединявших гнезда патронимических усадеб. Судя по тому, что среди имен владельцев усадеб, давших названия первым улицам, встречаются только славянские - днепровские и балтийские, население возникавших поселков было славянским. Иноэтничное население появилось, когда поселки уже существовали. Это видно из того, что улица по имени варяжского Ивора находится на окраине Славенского конца, следовательно, варяги появились в городе, когда он уже существовал. Варяжская улица, названная по имени целого народа, а не владельца усадьбы, свидетельствует о том же. Балты и финны появились в городе тоже, когда уже существовали улицы, поэтому Прусская и Чудинцева улицы названы не по именам владельцев усадеб, а по именам целых народов.
Но в городе были и улицы не с патронимическими названиями, а либо с нейтральными, либо с названиями по ремесленным профессиям, главным образом вне границ первоначальных поселков, на территориях позднее возникших четвертого и пятого концов. По имени рядовых горожан - "людей" - назван Людин конец, первоначально населенный, видимо, не боярами, появившимися в нем позднее. Таково же название и Плотницкого конца - по населявшим первоначально его будущую территорию или ее часть плотникам.
Так, в именах улиц, этих ячеек градостроительной системы, прослеживается деление населения города на боярскую общину и людей вне ее рамок, подвластных не вечу, а князю. Уличанское боярское население было связано родственными узами - уличане в летописи так и называются братьями4. Сотенное население было связано не родственными узами и делилось на сотни - по две сотни на конец. Именно поэтому в Уставе о мостах 1264 года называются десять сотских соответственно четырем существующим концам (по две сотни на конец) и населению еще не образованного Загородского конца, имеющего одну собственную сотню и одну "княжескую" сотню. Первоначально все сотни были княжескими, в XIII веке только одна из них принадлежит князю. Точно так же и сотские, и тысяцкий первоначально были княжескими, а с конца XII века стали выборными городскими магистратами. Образование сначала Плотницкого конца (между 1167 - 1169 годами), а затем и Загородского конца (третья четверть XIV века) означало включение сотенных организаций в вече с сохранением их автономных прав внутри веча кончанской системы. Очень интересные результаты дает наше изучение таких ячеек градостроительной системы Новгорода, как усадьбы. Оказывается, что ремесленные мастерские на боярских усадьбах появляются только во второй половине XI века и особенно распространяются только в XII веке одновременно с переходом от работы на заказ к работе на рынок, с перерождением дани в феодальную ренту. Это еще раз доказывает, что город возникает не как центр ремесла и торговли, а только со временем становится таким центром в связи с необходимостью переработки и реализации феодальной ренты, отсутствовавшей еще в IX - X веках, когда город был вечевым центром сбора дани и местом проживания бояр - владельцев этой дани. Так, выяснение социальной истории возникновения города объясняет его градостроительную структуру. Ремесленное население, независимое от бояр и подвластное князю, возникает в городе в связи с необходимостью переработки княжеской части дани, сначала исчисляемой в деньгах и натуральных продуктах лесных промыслов, а затем и в сельскохозяйственной продукции.
Итак, основополагающим фактом городской структуры Новгорода является ее двучленность. Этот факт может быть прослежен не только на градостроительной системе, но и на отдельных памятниках архитектуры и на их сериях. Действительно, оказывается, что бояре называли строящиеся ими церкви по именам патронов своих предков, отцов или своих собственных (в более позднее время). Таковы церкви Михаила, построенная Михалко Степановичем (1174 год), Иоанна Златоуста, построенная Юрием Ивановичем (1224 год), Антония, построенная архиепископом Антонием (1218 год), Евфимия, построенная архиепископом Евфимием (вторая четверть XV века) и т. д. Наоборот, сотенное население строило церкви во имя праздников или главных, особо почитаемых ими святых, - таковы церковь Троицы, построенная жителями ремесленной Щитной улицы еще в XII веке, или церковь Параскевы Пятницы, покровительницы торговли, построенная заморскими купцами в 1156 году.
Облик городских улиц и их застройка тоже зависели от того, кому принадлежали усадьбы (летопись называет их дворами) боярину или сотенному населению. В 1211 году в летописи говорится о пожаре, во время которого сгорело 4000 и 300 дворов - первая цифра означает число сотенных дворов, соответственно кратное числу существовавших тогда концов, вторая - число боярских усадеб, традиционно кратное трем первоначальным концам. Обе цифры, естественно, надо понимать не буквально, а символически, поскольку "тысяча" означает просто принадлежность дворов административно самостоятельной единице городской системы. Боярские усадьбы были, как правило, в три-пять раз больше сотенных, в то же время на сотенном дворе, если судить по писцовым книгам XVI века, жило по две-три семьи ремесленников разных специальностей, не связанных между собой родственными узами, что очень важно для понимания неродственных связей сотенного населения и отсутствия в Новгороде цехов, при существовании которых ремесленники одной специальности жили бы на одной улице.
Двучленность структуры населения Новгорода прослеживается и по топографии церквей. Бояре строили свои церкви на земле улиц, принадлежавших их патронимиям, иногда две-три на улицу, поскольку на ней порой было по две-три патронимии. Поэтому количество улиц меньше количества даже известных по летописям церквей на этих улицах. Всего в Новгороде летопись называет 50 церквей5, видимо каменных. Число это кратно числу концов (пять) и, по-видимому, не буквально передает количество церквей. По подсчетам В. Л. Янина, в Новгороде было около 60 церквей, включая монастырские и сотенные. Точно так же в Киеве в XIII веке сгорело 600 церквей - соответственно шести городским сотням, на самом же деле их было значительно меньше. Известно, что церкви строились, как правило, в конце улицы на пустыре - именно поэтому церквей нет у Волхова, они удалены от него, как удалены от него концы перпендикулярных к реке улиц. С одной стороны, наличие нескольких церквей на одной улице позволяет проследить рост этих улиц во времени и пространстве и соответственно увеличение числа патронимий на них: чем длиннее становилась улица, удаляясь от Волхова, тем больше на ней появлялось церквей. Это полностью совпадает с наблюдением над разным числом мостовых на одной и той же улице в разных ее участках - в древних местах, у Волхова, их больше, чем в удалении от него6.
Ясно, что сотенное население первоначально не могло строить свои церкви на боярских улицах и строило их на тех улицах, где не было бояр (см. выше пример с Щитной улицей), или в тех местах, которые были общегородскими (см. выше пример с церковью Параскевы Пятницы). Это обстоятельство наталкивает на мысль поискать в Новгороде и Пскове скопления храмов, построенных купцами (в другой работе мы доказываем, что купцами назывались не только торговцы, но также ремесленники, торговавшие еще в XVI веке своей продукцией на Торгу). Именно на Торгах и отмечаются скопления церквей сотенного населения. Проследим развитие этих ансамблей сначала на новгородском, а затем и на псковском материале.
Мы уже говорили о подвластности князю, а не вечу сотенного населения Новгорода (об этом свидетельствует и перечисление этого населения в статье 1 "Правды" Ярослава). Поэтому князь выступает в начале XII века как патронктитор строящихся для сотенного населения храмов. В 1113 году Мстислав строит Никольский собор для него, а не для себя, поскольку сам он с конца XI века живет на Городище, а не на Ярославовом дворище, и в его резиденции имеется уже собственный семейный храм Благовещения, построенный в камне в 1103 году. Единственный аргумент в пользу княжеского функционирования Никольского собора - следы якобы имевшегося перехода в княжеский дворец - отпал, так как М. К. Каргер при раскопках установил, что это следы не от перехода, а от башни собора. Не случаен и выбор "имени" церкви - Николы, особенно популярного среди купеческого населения русских городов. В 1127 году Всеволод строит храм Иоанна по Опоках во имя патрона своего первенца, но передает его в вечную собственность купеческой общине вощников7. Церкви Георгия и Успения строятся тем же Всеволодом в 1133 году, конечно, не для себя, а все для того же сотенного населения. Церковь Параскевы Пятницы (торг в Новгороде собирался по пятницам) строится на Торгу общиной заморских купцов. Всего на Торгу летопись называет в 1305 году 12 церквей8. Невиданное их скопление объяснимо только с указанной выше точки зрения, поскольку боярские церкви строились лишь на улицах, где бояре жили, и ни одной боярской постройки на Торгу по источникам нам не известно. В то же время имеющиеся данные о церквях на Торгу позволяют отнести их к строительству либо князя - покровителя купцов, либо самих купцов. Это и понятно, ведь местом, реально объединявшим купцом живших в разных местах города, и был Торг.
Не случайно, что в связи с усилением роли сотенного населения в политической жизни города в XIII веке вече в это время все чаще начинает собираться на Ярославовом дворище. Территория его есть не что иное, как часть ранней территории Торга, сначала занятой Ярославом для своего двора, а позднее, после переноса княжеского двора на Городище, ставшая общественным местом. До этого и часто после этого вече, состоявшее их бояр, собиралось в Детинце на его обширной площади перед Софией. Известный факт венчания Святослава Ольговича "своими попы" в Никольской церкви (1137 г.) наталкивает на мысль, что в ней уже в это время был организован собор, поскольку иначе венчание состоялось бы в церкви на Городище, если бы под "своими попами" разумелись не соборные, а личные княжеские попы. В таком случае перед нами интересный факт ранней истории соборной организации Новгорода, связанной исключительно с сотенным населением. Однако впоследствии соборная организация Новгорода строилась на принципе объединения, как боярского населения, так и сотенного с их церквами.
В Пскове сложилась другая структура соборной организации, основанная на разделении боярского и сотенного населения в рамках церкви, благодаря чему соборы (за исключением Троицкого) принадлежали сотенному населению, а боярские церкви были независимы от сотенных соборов. Причиной этого послужило первоначально более жестокое противопоставление мужей-псковичей (бояр) посажанам (сотенному населению). Как это доказывается?
Сначала Торг размещался в "охабне" под стенами Детинца (расположение Торга под стенами крепости типично для всего средневековья, хотя имеются и исключения из этого правила). Впоследствии часть территории "охабня" вошла в расширившийся Детинец, часть в Довмонтов город, а Торг переместился к югу от Довмонтовой стены. О том, что первоначально Торг находился в Довмонтовом городе, говорит указание псковской летописи о церкви Дмитрия Солунского, построенной князем (!) "на Торгу"9. Всего же в Довмонтовом городе насчитывается до 12 церквей10, половина которых является, как известно из летописей, соборами. Познакомимся ближе с историей этих соборов.
Первым упоминается собор, построенный купцами: под 1352 годом в летописи сказано, что они строят его здание. Но, судя по этому упоминанию, сам собор существовал ранее, а здание 1352 года имело своих более древних предшественников. Картина таже, что и в Новгороде, где первый Никольский собор также строится князем для купцов. Но в Новгороде соборы находятся на территории концов, что соответствует их смешенному боярско-сотенному составу, в Пскове же они находятся на территории вне концов, в Довмонтовом городе, что согласуется с их целиком сотенным составом. Далее, в Новгороде соборная организация существует по крайней мере с середины XIV века, тогда как в Пскове она, исключая купеческий собор, прослеживается только с 1417 года, когда учреждается третий собор. Наконец, из летописи известно, что просьба об организации соборов в Пскове исходит не от населения концов, а от "невкупных священников"11, т. е. от священников, не объединенных при соборе Троицы, а самостоятельно ведущих службу в сотенных церквах Довмонтова города. "Невкупные священники" Пскова это те же "свои попы" Новгорода 1136 года. Добавим, что ничего не известно о приписке к псковским соборам кончанских храмов, и, наоборот, насколько это позволяют источники, можно говорить о том, что в ряде случаев собор ограничивался рамками одной церкви в Довмонтовом городе, а в другом случае собор был организован при двух церквах - одна из них находится в Довмонтовом городе, а другая - на Торгу. Именно таковы церкви Дмитрия Солунского в Довмонтовом городе и Спаса на Торгу. Из этого ясно, что поскольку собор Софии, построенный купцами, является собором Торговского конца, третий собор Дмитрия Солунского и Спаса на Торгу не может принадлежать тому же концу, но он не может и принадлежать боярам других концов, так как его церкви стоят на Торгу, а одна из ним заведомо связана с сотенным населением в связи с тем, что построена князем. Точно так же и четвертый собор объединяет две церкви в Довмонтовом городе и только одну за ее пределами на Романовой горке: если бы в этот собор входили и боярские церкви, то они были бы поименованы при перечислении прихода четвертого собора. Сотенная принадлежность псковских соборов, исключая Троицу, объясняет причину их расположения вне территории концов и то, что к ним или не приписаны церкви, или их очень мало. Получается, что все остальные боярские церкви не входят в соборную организацию Пскова, а объединены организационно при одном Троицком, самом раннем соборе.
Далее, поскольку число псковских соборов не равно числу концов (концов шесть, а соборов в Довмонтовом городе пять), то это еще одно свидетельство в пользу сотенной принадлежности псковских соборов - если бы они были кончанские, то их число соответствовало бы числу концов. Упомянутых же под 1466 годом "семи" соборов не было, так как, во-первых, "семи" является искажением слова "всеми", во-вторых, в других списках говорится о пяти соборах, в-третьих, семи соборов в 1466 году никак не могло быть, так как шестой собор был организован только в 1471 году. С другой стороны, мы имеем сведения о типично кончанских принципах организации самого Троицкого собора - в нем имеется ровно шесть приделов соответственно шести городским концам, а один из этих приделов носит имя покровительницы купцов Торговского конца - Параскевы Пятницы. Точно так же и в Новгородском Софийском соборе четыре первоначальных придела принадлежат князю и трем концам, а затем в нем появляются и приделы остальных концов.
Так двучленность структуры псковского населения - его деление на мужейпсковичей и посажан - находит свое выражение даже в церковной сфере, объясняя особенности топографии архитектурных памятников и позволяя изучать их без отрыва от той исторической ситуации, в которой они создавались. С другой стороны, особенности появления этих церквей, связанных с определенным социальным лицом их строителей, объясняют появление таких грандиозных ансамблей архитектурных памятников, какими являются Торг и Ярославово дворище в Новгороде и территория Торга в Пскове (включая будущий Довмонтов город). В этом смысле поистине символическое значение приобретает факт строительства мастером Кириллом в XIV веке церкви во имя своего патрона именно на территории за Довмонтовой стеной - нигде больше он не имел права построить "свою" церковь. В этом отношении очень показательна особенность градостроительной истории Пскова, заключающаяся в том, что по мере отнесения посада оборонительными стенами и превращения его в собственно городскую, население этого посада - "посажане" - обретало права псковичей-мужей и входило в состав боярской городской общины Пскова. Вся история градостроительства Пскова связана с расширением социального состава городской общины, прослеживаемого в Новгороде уже на градостроительных источниках. Это вызвано тем, что в Новгороде не существовало разделения на город и посад, как в Пскове, но там население, жившее за пределами первоначальных кончанских кромов, постепенно организовывалось в концы и входило в состав веча.
Не только вся градостроительная система в целом или отдельные серии памятников, связанных единством своего социального происхождения, могут стать историческим источником. Им может стать и отдельный памятник. Характерной особенностью новгородской и особенно псковской архитектуры является обилие престолов в отдельных церквах и то, что престолы вместе с приделами, а иногда и без них, возникают, как правило, в XIV - XV веках, когда прежние патронимии распадаются на отдельные семьи, все более теряющие представление о своем происхождении от единого предка. В связи с этим они и учреждают в своих при- ходских церквах, прежде принадлежавших одной патронимии как единому целому, престолы во имя особо почитаемых в каждой семье святых или праздников. Волна распространения "придельной архитектуры" в XIV - XV веках - прямое доказательство связи архитектурной типологии с социальной средой. Если подсчитать количество приделов в одной церкви, то можно будет составить представление о количестве главных и богатейших семей, стоящих во главе экономической и общественной жизни прихода, а по именам престолов можно попытаться установить имена основателей этих семей. Таким образом, облик многопридельных церквей Пскова, придающих неповторимость его поздней архитектуре, объясняется совершенно конкретными историческими причинами.
Очевидно, главная опасность, подстерегающая исследователя архитектуры как исторического источника, - это вульгаризация, возможность которой появляется также и потому, что язык архитектуры еще недостаточно изучен и освоен нами.
Попробуем теперь обратиться к архитектуре с целью поиска в ней следов влияния на ее создателей исторической эпохи, следов выражения архитектурным произведением чаяний и мыслей своего времени. Слова Гоголя об архитектуре как летописи мира стали общим местом в работах ее историков, между тем редко кто использовал памятники архитектуры в качестве полноценного исторического источника. П. А. Раппопорт больше других приблизился к этому исследованию12, выявив своеобразие каждого из древнерусских городов, но и он весьма спорно интерпретировал выявленное качество, определив его как признак местных школ (о ним кратко до него писали Н. Н. Воронин и М. К. Каргер). Однако понятие "школы" в своем буквальном смысле неприменимо к раннесредневековому искусству вообще и к архитектуре в частности, и сколько бы мы не говорили об условности применения этого позднего понятия, мы от этого не приблизимся к пониманию местных особенностей архитектуры. Своеобразие серий памятников одной местности или города объясняется не тем, что в них сложилась "школа" мастеров, передающих из поколения в поколение секреты своего искусства (а только в этом смысле оправдано применение понятия "школа"), но историческими причинами, определяющими культуру эпохи в широком смысле этого слова. К ним относятся: оторванность одного города от другого в условиях натурального хозяйства, сложение в каждом городе особого варианта восточнославянской культуры (что происходило наряду с образованием древнерусской народности, параллельно и в противоречии с этим процессом), традиционализм местных культур, остро ощущающих свое своеобразие и отличие от культур других местностей и городов. О том, что дело не в школах и не только в феодальной раздробленности, свидетельствуют уже памятники Киева, Новгорода, Чернигова, Полоцка, Тьмутаракани первой половины XI века, когда такой раздробленности еще не было. Резкое отличие этих памятников друг от друга можно объяснить только сложением местных вариантов восточнославянской культуры, аналогичных тем, которые выявляются археологами по женским украшениям начала XV века, а историками - по летописи, говорящей о полянах, дреговичах, вятичах и т. д. (не о союзах племен, а о раннегосударственных образованиях, предтечах княжений более позднего времени феодальной раздробленности). Все это свидетельствует о том, что еще в X веке наряду с процессом образования древнерусской народности завершается процесс распада былого единства восточных славян, получивший наиболее яркое выражение только веком позднее. А феодальная раздробленность - прогрессивное, по существу, явление в этом аспекте - явилась лишь результатом и оформлением экономических и этнокультурных процессов и в основном соответствует им, а в частностях противоречит.
Однако храмы первой половины XI века строились приезжими артелями греческих зодчих в союзе с местными мастерами. Не свидетельствует ли это о том, что мы не можем использовать их в качестве источников по истории процесса распада славянского единства? Ничуть, потому что греки лишь выполняли заказы местных властей, желавших получить не стандартные храмы, а храмы, отличающиеся по своей архитектуре от столичных образцов. Приходится только удивляться изощренности зодчих, способных создавать типологически сходные постройки, настолько не похожие друг на друга, что об этом типологическом сходстве забываешь.
Естественно, что, обращаясь к Новгороду, следует рассмотреть его архитектуру и градостроительство с точки зрения местного развития одного из вариантов восточнославянской культуры в эпоху, когда этот вариант достиг уже зрелости и расцвета. А начать следует с предшествующего времени, когда Новгород только еще зарождался.
Город начинался как деревня - и этому соответствует усадебная безуличная планировка возникающих поселков. После изгнания варягов эти поселки окружаются "градами", о чем пишет летопись, и в летописи сообщается, что еще в XI веке существовал "кром Неревский"13. Наличие града вокруг Славенского конца фиксируется самим названием Холмграда, а вокруг Людина и Неревского конца - наличием укреплений на рисунке Пальмквиста XVII века. Город рос медленно и постепенно, что фиксируется количеством настилов на разных участков его улиц, а также тем, что общегородской вал сооружается только в конце XIV - начале XV века. В конце XI -начале XII века и вплоть до конца XIV века в городе не было общегородской системы укреплений, они были лишь у трех первоначальных концов, что делало ненужным сооружение общегородского вала. Этот же факт объясняет причину необычайной густоты населения и построек на раскопанных усадьбах Неревского конца - население стремилось жить внутри кончанских укреплений. Только со второй четверти XV века в усадьбах намечается разрежение построек - появившийся общегородской вал позволил селиться за пределами кромов XI века.
Первоначальным местом веча был Детинец, и мы видим вокруг его площади, называемой буевищем, целую серию церковных зданий, не заходящих на нее. Князь появился в городе, когда он уже существовал, и мы видим, что построенный князем Детинец (в раннее время обычно называемый летописью Новгородом) как бы наложен на сформировавшуюся до его появления планировку улиц Софийской стороны. Соответственно планировка Новгорода не моноцентрична, как в более поздних основанных князьями городах, где улицы расходятся радиусами от центральной крепости, а полицентрична и зависит не от крепости, а от реки: улицы города в своем большинстве перпендикулярны реке, а некоторые параллельны ей.
Следовательно, Детинец-Новгород занял территорию концов, и это доказывается тем, что на его территории действительно расположены церкви всех концов Софийской стороны, прикрепленные к соборным участкам этих концов. В летописи же прямо сказано, что владычный двор находится в Неревском конце14, следовательно, концы появились раньше, чем Новгород (Детинец).
Один пример наглядно показывает, как важно изучение исторической ситуации и соответствующих источников, чтобы осмыслить своеобразие архитектурной формы зданий. Речь идет о новгородских надвратных церквах, своеобразие которых состоит в том, что они поставлены не на башнях, а пристроены к ним изнутри Кремля. Это объясняется тем, что они появились в то время, когда Детинец был деревянным, а поскольку первые же надвратные церкви стали строить в камне, то, естественно их пристраивали к деревянным башням - отсюда их уникальная форма, отличная от известных в других местах Руси надвратных церквей. С другой стороны, это и доказательство (помимо других) того, что первоначально Детинец XI - XIII веков был деревянным, а не каменным.
Обратимся теперь к отдельным памятникам и попробуем проследить их связь с изменением исторической ситуации города.
История новгородской архитектуры начинается с деревянной Софии 989 года, и вместе с ней мы вступаем в область предположений, которые, однако, нельзя высказать хотя бы в порядке стимулирования дальнейшего исследования вопроса об этом не дошедшем до нас памятнике, что, безусловно, необходимо в связи с перспективой его археологического поиска в будущем.
Прежде всего, о топографии памятника. Летопись указывает, что он стоял на месте будущего Борисоглебского собора, но при раскопках собора никаких следов пожарища (а София сгорела в 1049 году) найдено не было, и это наталкивает на мысль о действительной топографии церкви. Летопись указывает также, что София стояла в конце Пискупли-улицы над Волховом, а поскольку недавно обнаружилось, что эта улица идет не вдоль кремля, а поперек него15, то естественно считать Софию поставленной в ее конце где-то в районе Пречистенской башни или во всяком случае в пределах Детинца 1045 года, так как немыслимо, чтобы при его строительстве главная святыня города осталась за его пределами. С другой стороны, София была поставлена на месте капища, а капище тоже находилось рядом с буевищем, размещающимся в Детинце 1045 года; факт соседства кладбища с капищем сейчас твердо показан при исследовании капищ в Белоруссии и на Украине, а то, что первые храмы становились на местах капищ, известно из летописи. Так мы опять сталкиваемся с взаимосвязью архитектурных фактов, если рассматривать их через призму исторической ситуации.
Деревянная София - гимн христианству, "новым людям", боровшимся против старого порядка и соблазнов язычества. Ее тринадцать "верхов", видимо, символизировали Христа и его двенадцать апостолов - первых проповедников христианства. В этом смысле строительство храма на капище объясняется теми же мотивами, которыми руководствовались строители трех Петропавловских церквей соответственно трем концам, строя за чертой города на месте разрушенных кончанских капищ. В то же время в летописном сообщении о тринадцати верхах угадывается основная конструктивная идея храма, позволившая Л. Е. Красноречьеву гипотетически реконструировать его облик. Каждый верх должен был выражать определенную часть конструкции всего храма, но это возможно только в том случае, если храм, его основной объем был восьмигранным (восемь верхов по сторонам восьмигранника и девятый в центре) с четырьмя прирубами апсиды и приделов (по верху над каждым прирубом). В таком случае перед нами известный тип "двадцатистенки", стоявшей в Великом Устюге еще в XIV веке. Повторяю, это только предположение, но более обоснованное, чем предположения предшественников. Если оно верно, то нельзя не обратить внимание на полное совпадение по форме основного объема храма с восьмилепестковой формой Перунова капища под Новгородом, возможно давшего образец при замысле здания. Сочетание христианских и языческих черт в его архитектуре, о которой можно говорить только гипотетически, выражает "двоеверие" русских людей первых веков распространения христианства. Что же касается древности восьмигранной формы, то даже М. А. Ильин, доказывающий отсутствие связи шатровых каменных храмов с деревянной архитектурой, склонен признавать восьмигранную форму древней.
С переходом от деревянной Софии к каменной мы уже оказываемся не в области догадок и предположений, а имеем перед собой совершенно определенный благодаря недавним исследованиям Г. М. Штендера облик этого храма. В настоящее время существуют две точки зрения на этот храм: по одной он был вечевым, по другой - княжеским.
В. Г. Брюсова, в своих докладах отстаивающая свою точку зрения, считает, что если храм был построен князем, то и его архитектура была княжеской. Но он прежде всего был епископским, а потом уже княжеским и вечевым. Идумей Ирод тоже построил храм в Иерусалиме и, тем не менее, распоряжались и священнодействовали в нем не идумеи (чужестранцы), а местная городская община. Точно так же и с Софией - ее построил глава местной исполнительной власти, и никто другой ее построить не мог, но для кого? Естественно, для местной общины, для вечников, но это не исключает того, что и сам князь в ней молился. В храме первоначально было четыре придела соответственно четырем заказчикам: князю и трем существовавшим тогда концам. В. Г. Брюсова ссылается на изображение Вседержителя в главном куполе как на доказательство пропаганды сильной княжеской власти, но такие же изображения есть в заведомо боярских и кончанских храмах. В. Г. Брюсова замечает также, что живопись храма больше проповедовала закон, нежели благодать, но это объяснимо с точки зрения симпатий одного из его строителей - епископа Луки Жидяты, поклонявшегося Ветхому Завету как предтече Нового Завета. Детинец строил тоже князь, однако сам он в нем не жил, а в нем собиралось вече - так можно ли Детинец назвать тоже княжеским? Ясно, что он вечевой, хотя строил, вернее, организовывал его строительство князь, добавим, на вечевые деньги.
Только характеристика храма как вечевой святыни может приблизить нас к правильному пониманию архитектурных форм, обусловленных правильность понимания мира древними новгородцами. Об этом же говорит и памятник. Конечно, есть в нем черты, роднящие его с княжеской архитектурой, - хоры, например, отсутствующие в большинстве боярских храмов. Зато топография храма на вечевой площади не позволяет видеть в нем княжеский храм - князь был зависим от веча, а не был его главой, как это считалось еще недавно. С другой стороны, антагонизм князя и веча в середине XI века еще не так обострился, как к концу его, когда князь был вынужден построить свой собственный храм в своей резиденции на Городище. Если Софийский собор не был связан с функциями исполнительной власти князя как главы местного общества, а только с потребностями княжеской семьи, то формы храма и в особенности его размеры были бы иными - мы знаем чисто княжеские храмы по другим примерам. Это городской храм, хотя строит его князь. Точно также невозможно видеть в новгородской Софии монумент победы, как это делает В.Г.Брюсова16, так как доказательства реального существования самого подхода основаны лишь на гипотезах исследователя. Повторность же сообщения поздней летописи якобы о двух походах на Византию является следствием характерного для летописного свода 1432 года17 совмещение двух источников этого свода, о чем свидетельствует несколько раз сам летописец, приглашая читателя посмотреть "в Киевский" свод.
С этим связаны и размеры сохранившихся до нашего времени каменных храмов XII века - все они общегородские, а патронимические храмы того времени, как правило, были деревянными. Можно назвать только редкие случаи патронимического каменного строительства, известные по летописи. По-своему очень выразительно строительство грандиозного каменного храма Бориса и Глеба в Детинце - напротив патронального храма города. Построил его в 1167 году купец Сотко Сытинич. В последнее время историей этого храма плодотворно занимался В. Л. Янин18. Он обратил внимание на ряд обстоятельств, по-новому раскрывающих значение этого храма. Во-первых, храм - второй по величине после Софии в Детинце. Во-вторых, он непосредственно ее сосед и "соперник". В этом смысле можно говорить о двух храмах как о форме противопоставления двух главных частей новгородского общества, причем противопоставления на вечевой территории Детинца, что подтверждает мысль о включении купцов в состав веча в XII веке. Интересно, что храм строится в той части Детинца, которую пристроил к более раннему Детинцу именно князь - покровитель купцов. В-третьих, храм посвящен культу Бориса и Глеба, по самой своей сути чисто княжескому, ранее мало популярному в Новгороде с его вечевым культом Софии. В. Л. Янин показал, что Борис и Глеб в политических лозунгах XIII века начинают ставиться в один ряд с Софией - победы новгородцев приписываются теперь не только Софии, но и заступничеству братьев. В-четвертых, и в главных, культ Бориса и Глеба в XII веке стал уже общерусским и кому, как не купцам, знающим каждый уголок Руси, он близок и понятен своей общерусской значимостью.
Храм Бориса и Глеба, видимо, был выдержан еще в духе традиционной архитектуры XII века. Более твердо мы можем говорить о новых формах в отношении исследованной Г. М. Штендером церкви Параскевы Пятницы 1207 года. Этот храм интересен для историка в двух отношениях. Во-первых, будучи связан с купечеством, он свидетельствует об общерусских тенденциях этой части новгородского общества, противопоставляемых сепаратистским тенденциям боярства. Вовторых, будучи новым явлением, этот тип храма надолго определил бы развитие всей русской архитектуры, если бы оно не было прервано нашествием татар. Это доказывается влиянием храма 1207 года на развитие новгородской архитектуры в XIII - XV веках, не прерванное татаро-монгольским нашествием, непосредственно не коснувшимся Новгорода. Ранние храмы XIII века - Варвары 1218 года19, Рождества на Перыни, Николы на Липне, Николы Белого 1312 года, Успения на Волотове - все являются не чем иным, как уменьшенными копиями храма 1207 года, но без притворов. Именно этот тип храма был воспринят и уличанскими боярскими и не боярскими строителями в XIV веке как основная форма и стал знаменем развития архитектуры Новгорода в XIV веке, правда, законсервировавшись в XV веке. Новгородская архитектура - достаточно своеобразное явление этого времени, но ее нельзя понять, не зная ее связей с общерусскими тенденциями более раннего времени, подхваченными и распространенными именно передовой частью новгородского общества, его купцами. В этом смысле было бы интересно проследить, как общерусские архитектурные черты XII - начала XIII века приобретают чисто новгородские формы в XIV - XV веках - это помогло бы более точно говорить о чисто новгородских чертах местного зодчества. По существу, перед нами появление нового типа малого храма, связанного в Новгороде с уличанскими организациями.
Развитие новгородской архитектуры в XV веке идет по нисходящей кривой, в целом соответствуя тенденции общественного развития города, близящегося к своему упадку. И нет ничего более характерного для иллюстрации направления этого развития, как волна реставраций, захлестнувшая новгородскую архитектуру второй четверти XV века.
Здесь мы встречаемся с парадоксальным и хорошо известным фактом обращения боярства к реставрации старины XII века, совершенно согласующимся с его требованием к князьям править новгородцами по "старине и пошлине". Не находя живительных сил в настоящем, боярство в лице Евфимия II обращается за спасением к прошлому. В Новгороде и его земле строятся десятки зданий по "старой основе", что очень напоминает то, как горожане в XIV веке переделывали Устав Всеволода XII века, приспособляя его к изменившейся социальной обстановке. В этом выражается стремление противопоставить Новгород Москве. Может быть, и вообще консервативность новгородского искусства в XV веке вызвана нежеланием следовать новым веяниям из Москвы. Обращение к прошлому - не всегда признак творческой силы, в Новгороде XV века оно символизирует бессилие боярства, его неспособность к политическим средствам борьбы с одолевающими вечевую систему противоречиями. Боярство стремится поддержать свои художественные позиции и путем обращения к Западу. Об этом свидетельствуют строительства "костров" (слово, копирующее западное "castrum"), церкви Николы Белого с ее щипцами, взятыми с западных образцов, приглашение западных мастеров для строительства владычного двора20и его знаменитой Грановитой палаты. Но в то же время прослеживается и влияние московской партии. Так, имя Сергия Радонежского присвоено надвратной церкви в Детинце, построенной владыкой, сторонником Москвы, в 1463 году.
Если взглянуть на развитие архитектуры Новгорода в целом, то надо отметить различия между его ранней и поздней архитектурой. Однако поражает внутреннее единство развития новгородского зодчества - от циклопических ранних до почеловечески небольших поздних строений. Сравните избу огнищанина X века и дом боярина XIV века или христианский храм XI - XVI веков. Различие в их размерах обусловлены различием жизненных условий разных эпох, вызнавших их строительство. В избе X века живет вся патронимия, а в храме собирается общество либо всего города, либо одной улицы или конца. В избе XIV - XVI веков живет лишь семья патронимии, а в церкви собирается одна патронимия.
Но различие прослеживается не только в размерах, но и в художественных формах построек раннего и позднего Новгорода. Первые, образно говоря, сродни могучим былинным богатырям, вторые - героям интимных, семейных сказок; каждая эпоха рождает своих героев, подобно тому, как героями эпоса являются люди из разных областей и семей, сплотившиеся в единую дружину для защиты всей земли, а круг героев народной сказки суживается до трех братьев одной семьи. Это и недостаток, свидетельствующий о сужении кругозора, и большое достоинство, позволяющее глубже проникнуть в человеческую психологию героев сказок.
Различны и способы декоративной обработки зданий раннего и позднего периода. В ранних декор присутствует в очень малой степени и функционален, т. е. архитектурные детали одновременно выполняют декоративную функцию. Фасады поздних церквей покрыты узорочьем вкладных крестов, киотов, бегунцов и поребриков, тщательно оформлены бровками окон, так что почти не остается места для самой поверхности стен, в ранних зданиях - наоборот, горделиво и мощно обнаженных и с помощью пилястр выявляющих их внутреннюю конструкцию. Но это не значит, что поздние здания утеряли конструктивность ранних. Эта конструктивность приобрела другой характер, войдя в соприкосновение с подробно разработанной системой декора, который иногда, как в церкви Петра и Павла в Кожевниках, подчеркивает и выявляет конструкцию здания - имеется в виду декоративная схема, "символическая формула" здания, помещенная над его порталами в виде пятилопастного оформления оконных проемов, заставляющая зрителя ощутить его конструкцию.
Так архитектура запечатлела лик изменяющейся жизни великого города. Но она весьма активно "прореагировала" и на его присоединение к Москве. С одной стороны, это выразилось в появлении чисто московских архитектурных деталей, не изменивших в принципе новгородского, грубо говоря, скульптурного восприятия архитектурной формы, - поэтому здания, украшенные московскими деталями, выглядят новгородцами, лишь сменившими местную одежду на московскую. С другой стороны, это привело в ряде случаев к утере былой органичности самой архитектурной формы. Классическое новгородское здание характеризуется скульптурной гармоничностью всех своих частей, столь же необходимых, как части человеческого тела. Но взглянем с этой точки зрения на храм Бориса и Глеба в Плотниках XVI века и мы увидим, как все его части - четверик, апсиды, главы, придел - неуверенно соединяются друг с другом, как распадается сама архитектурная форма храма и кажется, что он собран из отдельных частей разных памятников. Вместо слияния в гармонию целого - перед нами распад целого на чуждые друг другу части. И это, конечно, весьма показательно и ценно с точки зрения исторической, поскольку позволяет почерпнуть ценную информацию из такого "неисторического источника", как архитектура. Так выразились в архитектуре и величие самого Новгорода, и его глубокий упадок - последний отразился как в "реставрационных" постройках XV века, так и в утерявших былую органичность зданиях XVI века. Впрочем, многие из построек XVI века обладают своей собственной гармонией, но она уже не та, что была ранее, это уже гармония нового, московского Новгорода...
Мы, конечно, не рассмотрели всех сторон поистине неисчерпаемой проблемы использования архитектуры и вообще искусства - от "высокого" до прикладного - в качестве исторического источника. Нашей задачей было лишь привлечение внимания исследователей, в том числе и реставраторов, к этой большой теме и одновременно стороне их деятельности. Решение этой темы в каждом конкретном случае зависит от объема заданий и волнующих исследователя исторических вопросов, а также от его умения использовать свои знания. Относительно же архитектуры ясно, что использовать ее в качестве исторического источника можно, только рассматривая ее памятники сквозь призму более широкой проблематики градостроительства, переходя затем к сериям памятников, чтобы в дальнейшем использовать каждый памятник в качестве исторического источника. На этом пути не избежать ошибок (от них, видимо, не свободен и автор данной статьи), но их не надо боятся - ошибки в науке в ряде случаев способствуют ее развитию, их критикуют и в процессе критики приходят к более верным решениям.
Но если для реставрации памятников необходим исторический анализ, то тем более необходим учет новых реставрационных фактов, вскрывающихся в процессе реставрации. Их влияние на взгляды историков архитектуры - это уже другая, не менее интересная тема, выходящая за пределы настоящей статьи.
|
Более подробно мы обосновываем эту мысль в ряде статей, готовящихся к печати. |
|
|
Эта структура деления города на общину и не входящих в нее людей свойственна многим городам древности - от Вавилона до средневековья - и может составить тему специального исследования. |
|
|
Подробнее о возникающих поселках на территории будущего Новгорода см.: М. Х. Алешковский. Повесть временных лет. Судьба литературных произведений в Древней Руси. М., 1971, с. 122-129; Янин В. Л., Алешковский М. Х. Происхождение Новгорода. - "История СССР", 1971, № 2. |
|
|
"Новгородская четвертая летопись", год 1392: "Посадник Богдан Обакунович со своею братьею уличаны постави церковь Симеона на Чудинчевой улице". |
|
|
"Новгородская четвертая летопись", год 1340. |
|
|
Алешковский М. Х., Красноречьев Л. Е. О датировке вала и рва новгородского Острога. - "Советская археология". 1970, № 4. |
|
|
Любопытно, что псковская летопись называет этого князя Аведом, именем, совпадающим по числу букв с известной тайнописью имени того же князя в его Уставе. |
|
|
"Новгородская четвертая летопись", год 1305. |
|
|
Псковские летописи, вып. 2, 1453 г., с. 140. |
|
|
Лабутина И. К. Историческая топография Пскова XIV - XV веков. М., 1971. Автореферат кандидатской диссертации, с. 32. |
|
|
Псковские летописи, вып. 2, 1457 г., с. 36; 1463 г ., с. 140; 1462 г., с. 52. |
|
|
Раппопорт П. А. Древнерусская архитектура. М., 1970. |
|
|
ПСРЛ, т. 16, с. 42. |
|
|
"Новгородская четвертая летопись", год 1312. |
|
|
Алешковский М. Х. Новгородский Детинец 1044-1430 гг. - "Архитектурное наследство", № 14, М., 1962. |
|
|
Брюсова В. Г. Русско-византийские отношения середины XV века. - "Вопросы истории", 1972, № 3. |
|
|
В литературе спорят о дате свода XV века - был ли он создан в 1448 году, как сначала предполагал А. А. Шахматов, или в 1430-х годах, как он считал позднее. Между тем этот вопрос позволяет решить одна запись в Новгородской первой летописи под 1430 годом, где сказано, что после пожара этого года "рыба воняше дымом и по два года" (столб. 178), следовательно, свод составлен не ранее 1432 года. Под 1420 годом в Новгородской шестой летописи тоже видны следы работы этого сводчика, когда он проговаривается, что новгородцы торговали серебряными деньгами 9 лет. Следовательно, и эта запись составлена не ранее 1428 года и, очевидно, в том же 1432 году. |
|
|
Янин В. Л. Церковь Бориса и Глеба в новгородском Детинце. Сборник в честь 70-летия М. К. Каргера (находится в печати). |
|
|
Штендер Г. М. и др. Архитектура Новгорода в свете последних исследований. - "к 1100-летию Новгорода". м., 1959. |
|
|
П. Н. Максимов останавливается на других деталях зарубежных связей новгородской архитектуры в своей статье в "Архитектурном наследстве" (№ 12. М., 1960). |
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский