РусАрх

 

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

 

 

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

 

 

 

Источник: Баталов А.Л. Отношение к достоверности формы и подлинности материалов в русской реставрационной практике второй половины XIX в. В кн.: История и теория реставрации памятников архитектуры. М., 1986. Все права сохранены.

Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: http://www.art-con.ru. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2010 г.

  

 

 

А.Л. Баталов

ОТНОШЕНИЕ К ДОСТОВЕРНОСТИ ФОРМЫ И ПОДЛИННОСТИ МАТЕРИАЛОВ

В РУССКОЙ РЕСТАВРАЦИОННОЙ ПРАКТИКЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

 

Отношение к достоверности восстанавливаемой формы и к подлинности ее материала в эпоху становления научной реставрации, во второй половине XIX в., не сразу стало адекватно такому пониманию подлинного, какое складывается в современной теории реставрации. Эти отличия, однако, связаны не с ошибками, которые часто инкриминируются архитекторам XIX в., а с несколько иными целями восстановления памятников, что определялось особенностями той культуры, в контексте которой протекала такая реставрационная деятельность. В самом деле, культура XIX в., несмотря на ее принадлежность к "новому времени", сохраняла в некоторых своих областях элементы синкретичности, свойственной средневековью. Эти элементы обнаруживаются прежде всего в отношении к иконографии художественного произведения. При реставрации повторение иконографии означало сохранение и ценности произведения как памятника древности. Сам же материал (а первоначально и детальный рисунок формы) не представлялся уникальным и неповторимым. В некоторых случаях, в основном в первой половине XIX в., но иногда и позже, сохранение памятника древности не связывалось даже с сохранением его иконографии. Считалось, что достаточно сохранить место, на котором стояло разобранное сооружение, — на новое здание переносилось значение "памятника древности", оно воспринималось как повторение своего предшественника. В случае с церковными памятниками воспроизведение разобранного здания могло наряду с этим заключаться и в перенесении посвящения престола. Для второй же половины XIX в. наиболее характерно воспроизведение иконографии, которое делало новое здание, возведенное на месте древнего, памятником древности. Это связано с традиционным для культового искусства пониманием подлинного как подобия прообразу: повторение формы реликвии переносит на новое произведение и ее сакральную значимость. В архитектуре форма как бы освящала новое сооружение древностью своей иконографии.

Такое отношение прослеживается к реставрации как крепостных, так и гражданских и церковных сооружений. Реставрация же церковных зданий обладала дополнительными особенностями, связанными с тем, что храм после реставрации должен был оставаться церковью с совершаемыми службами. Часто возвращение постройке утраченного ею первоначального облика требовало разборки пристроек, переделки крыши, устройства более узких проемов, т.е; вело к уменьшению храмового пространства, усложняло удаление дождевых вод, затемняло помещения. Все это часто создавало преграды для претворения в жизнь проектов возобновления, корректировало их. Почвой для достижения компромиссов было создание стилевого единства памятников. Когда практические нужды требовали изменений в архитектуре храма, компромисс между заказчиками и профессиональными обществами, наблюдавшими за работами, достигался при условии сохранения облика здания: памятник должен был производить на зрителя целостное художественное впечатление1.

Еще одна особенность реставрации культовых зданий была связана с тем, что храм восстанавливался как полноценное архитектурное сооружение, оценивавшееся по эстетическим критериям любого современного архитектурного произведения, т.е. как целостное произведение. В некоторых случаях это требовало сознательного отступления от достоверности реконструкции первоначального облика .

Суть подобных явлений синкретичности в подходе к реставрации памятников архитектуры можно сформулировать как нечеткость разделения в сознании XIX в. сакрально-мемориального и археологического значений. Однако признаки расслоения этой синкретичности уже обнаруживаются в реставрационной практике XIX в. Ряд наблюдений над этим процессом и составляет предмет данной статьи.

Было бы упрощением искать четкий временной рубеж в трансформации традиционных воззрений. Это не был путь постепенного приближения к принципам современной теории реставрации. Противоречия между воззрениями на достоверность восстанавливаемой формы и подлинность ее материала можно встретить не только в одно время у разных реставраторов, но и, в реставрационной практике одних и тех же архитекторов.

Создание стилистически однородного ансамбля. Замена колокольни ХVIII в. сооружением в формах, близких по времени к архитектуре храма:

а—церковь Иоанна Воина на Божедомке. Москва. Фото 1882 г. до перестройки колокольни. ГНИМА, фототека, кол. НД, печ. 141;

б -церковь Иоанна Воина. Проект перестройки колокольни 1908 г. Южный фасад. ГНИМА, фототека, кол. У, печ. 13094

 

Так, Н.В.Султанов в письме 1886 г. к А.А.Бобринскому по поводу реставрации Георгиевского собора в Юрьеве-Польском писал, что древность памятника и сложность его реконструкции вызывает сомнение в возможностях современной художественной археологии вернуть ему первоначальный облик и поэтому "вновь возведенные части, хотя вне сомнения более подходящие по стилю собора, могут оказаться в будущем неудовлетворительными в научном отношении". Таким образом, стилистическое единство памятника, считавшееся важным для реставрации во второй половине XIX в., признается необязательным и даже бессмысленным, так как "нисколько не увеличит археологического значения памятника, которое обусловливается только его древними частями3. В другой ситуации, уже в 1888-1891 гг., при реставрации дворца царевича Дмитрия в Угличе, обладавшего в глазах современников прежде всего мемориально-сакральной ценностью (он связывался с именем св.Дмитрия Угличского, к 300-летней годовщине смерти которого была проведена реставрация), Н.В.Султанов сознательно отступает от достоверности восстанавливаемой формы. Как известно, фундаменты каменного крыльца не были найдены4, и его было решено восстанавливать деревянным. Однако по практическим соображениям пошли на компромиссный вариант - каменное основание с деревянным верхом, что, как считалось, в принципе "непротивно характеру древности"5.

Тем не менее, процесс ценностной переориентации все-таки происходил, и к концу XIX в. примеры нетрадиционного отношения к подлинности материала и достоверности формы встречаются все чаще. Прежде чем указать на черты расслоения синкретичности, остановимся на примерах характерного для второй половины XIX в. традиционного отношения к достоверности формы и подлинности материала. Оно одинаково проявлялось в обоих главных направлениях реставрационной деятельности: в "поддержании" (ремонт, консервация) и "возобновлении" (восстановление утраченного облика).

Работы по "поддержанию" культовых зданий и крепостных сооружений преследовали двоякую цель: с одной стороны, предохранить от разрушения, с другой - сохранить "древний вид" (т.е. "вид", дошедший ко времени "поддержания"). Объектом "поддержания" становится прежде всего форма, "внешность" сооружения - сохранение древнего облика не связывается с понятием материальной аутентичности. Подобный подход к сохранению формы проявлялся в отношении к ветхим, находившимся в угрожающем состоянии, частям здания. Их перекладывали заново с соблюдением "древнего вида".

Так, при реставрации Рождественского собора Суздаля в 1854 г. местная комиссия предложила из-за трещин на сводах и стенах сломать паперть и возвести ее заново. Департамент дел Главного управления путей сообщения и публичных зданий отверг это предложение и разрешил разбор только наиболее ветхих частей, но не из—за заботы о подлинности, а исключительно по экономическим соображениям6. Так же поступали и при реставрации крепостных сооружений: ветхие части стен, своды башенных перекрытий перекладывались заново.

Если при "поддержании" старательно сохранялся, выражаясь языком того времени, "древний вид", то при "возобновлении" так же тщательно реконструировался и обосновывался первоначальный облик. Все архивные дела второй половины XIX в., начиная с его 50-х годов проникнуты поиском подлинных древних форм, дающих достоверное представление о древнем облике. Причем это не было вызвано только добросовестностью исполнителей проекта. Результаты натурных изысканий становятся наиболее весомым аргументом. Поиск деталей "первобытного вида" вызвал появление различных форм натурного исследования: делаются раскрытия на чердаках в поисках первоначального покрытия, отбивается штукатурка для отыскания первоначальных проемов, разбираются позднейшие полы с целью открыть цоколи храма, уничтожаются поздние пристройки для отыскания за их стенами фрагментов первоначального декора,. Судя по тому, что подобное разделение форм - восстанавливаемых на основе древних остатков и воссоздаваемых по аналогам - присутствует в текстах официальных записок, вопрос о подлинности был одним из проявлений более общих представлений эпохи об охране "древнего вида".

В работах по восстановлению первоначального облика присутствует то же отношение к материалу, что и в работах по поддержанию: ветхие части разбираются и выкладываются вновь. В записке 1860 г. к проекту возобновления Успенского собора во Владимире подчеркивается, что если будет решено восстанавливать собор в "настоящем виде" (т.е. вид до начала реставрации), то все разобранные по ветхости формы возводятся в прежнем состоянии, а если он будет восстанавливаться в "древнем виде" (в данном случае - первоначальный облик), то части, признанные поздними и разобранные, сооружаются по новому рисунку .

Безусловно важной и ценной на протяжении всей второй половины XIX в. была подлинность иконографии архитектуры. Доказанность формы была самодостаточной и не связывалась с подлинностью и истинностью материала. При всем внимании к форме при реставрации Рождественского собора во Владимире подлинность материала сама по себе не считалась существенной. Так, было два предложения по восстановлению собора: возводить его из камня или из кирпича, облицованного камнем. По экономическим соображениям был выбран второй вариант10. Примеров такой замены можно привести множество на протяжении всей второй половины XIX в. Подобие древней форме превращало и новый материал, из которого складывалось здание или деталь, в предмет древности.

В то же время первые шаги на пути к соединению ценности подлинной формы с ценностью подлинного материала были сделаны еще в 1850-е годы. Это можно проследить в методах поддержания крепостных сооружений, в требованиях заделки трещин, облицовки стен и их надстройки из материала памятника. Так, при укреплении стен крепости в Старой Ладоге в 1849 г. древние ворога "из плитного и булыжного камня. . . устроены взамен ветхих из кирпича"11. В 1857 г. возникает требование "вывалившиеся камни заменить тем же материалом"12. Таким образом, со второй половины XIX в. в некоторых случаях становится важным и подобие материала, входившее в понятие "оставление внешнего вида без изменений". С этим же указанием (не изменять древний вид церкви) была связана "подделка" старых обопревших стен церкви Вознесения в Коломенском из большемерного кирпича "из остатков старых стен с очисткою оного от извести". Обыкновенный же кирпич применялся в этой реставрации для выкладки малозаметных технических деталей.

Соединение ценности материала с ценностью иконографии должно было прежде всего произойти в памятниках, обладавших большой мемориально-сакральной ценностью, подлинная -и в отношении материала - форма которых становилась реликвией. Ценность подлинности реликвий осознавалась со времен средневековья. Во второй половине XIX в., например в 80-е годы, можно отметить случай, когда подлинные реликвии переносились в новые художественные произведения. Так, подлинные древние царские врага из старой деревянной церкви в с. Монастырщина были перенесены в новую каменную церковь и включены в ее новый иконостас, созданный в стиле этих враг15. Древние царские врага были пожертвованы прихожанами церкви в Медведкове в новую дворцовую церковь великого князя Павла Александровича16.

Владимирский Успенский собор, к реставрации которого стали готовиться еще в начале 1880-х годов, был храмом уникальным в глазах современников и как святыня, и как памятник древнейшей русской архитектуры. Храм приобрел ценность подлинной реликвии. В литературе того времени, связанной с реставрацией собора, о нем писали как о "драгоценном памятнике священной . . . отечественной старины", его оценивали как "великий кивот Божией Матери, в котором почивает целое Великокняжеское поколение . . ." Современник пишет о задачах реставрации этого храма: "Пора, давно пора нам облачить в благолепие одеяние своего маститого и преисполненного . . . благодати старца . . ."17.

Его ценность определила и скрупулезность исследования, и осторожность в отношении к некоторым поздним наслоениям и к допустимости докомпоновки утраченного. Произошла дифференциация деталей, восстанавливаемых на основе других сохранившихся элементов и не воссоздаваемых по аналогам. Так, если капители колонок на западном фасаде собора и сами колонки должны восстанавливаться "по древним образцам, сохранившимся на южной стене"18, то детали оригинального характера, форма которых допускает значительную вариабельность, указано не восстанавливать во избежание произвольных докомпоновок, основанных на современном представлении о композиции19.

Так почитание подлинности, древности форм этого собора приводит к признанию ценности самого материала. Если в проекте его реставрации в 1860 г. предполагалось своды и главы, признанные ветхими, сломать и переложить заново, то теперь предлагается разборка только некоторых деталей, причем как крайняя мера20. В указаниях, касающихся этой замены, говорится уже о ценности самой кладки: "Починка. . . должна быть сделана, сохраняя по возможности древнюю кладку; а именно: испорченные камни следует вынуть и заменить новыми, а где это полагается неудобным, выкрашивающиеся части камня подделать штукатуркою" .

Признание ценности первоначальной кладки само по себе свидетельствовало о том, что в общественном и профессиональном сознании изменяется отношение к памятникам древности. Соединение ценности подлинности формы с ценностью подлинного материала по существу означало признание неповторимости древней формы.

Среди реставрационных дел, относящихся ко времени проведения реставрации владимирского Успенского собора, встречаются примеры, показывающие, что в конце 1880-х годов в среде профессионалов-реставраторов стало утверждаться отношение к замене ветхих частей новыми как к крайней мере. В некоторых случаях возникали противоречия между представлениями архитекторов и заказчиков о методах реставрации. Показательны в этом отношении предложения по реставрации московского Архангельского собора, сделанные старостой этого храма в прошении 1889 г. к ИМАО. Староста предлагал сломать северный и южный пределы собора и "построить их вновь, не изменяя ни внутреннего, не наружного их вида"22. ИМАО не разрешило сломку, велев ограничиться заменой "некоторых испорченных деталей в каменных рельефах новыми"23. Для замены ветхих частей теперь требуются обоснования, доказывающие необходимость этой меры. Кроме того, оценивается и возможность точного воспроизведения.

Однако в 1880—е годы это не стало повсеместным и перекладка ветхих частей здания часто была приемлема и для непрофессионалов, и для реставраторов. Так, при реставраций собора в Микулине городище (1883-1886 гг.) было представлено два проекта реставрации. Один сделан простым каменщиком Световидовым, другой - Н.В.Султановым. Оба проекта, насколько можно судить по сохранившемуся описанию проекта Световидова и результатам реставрации Султанова, отличаясь во взгляде на первоначальную форму здания, предлагали одно: ветхие детали, грозящие разрушением и грудные для восстановления, разобрать и сложить вновь24.

В признании неповторимости древней формы и материала лежали истоки разделения сакрально-мемориального и археологического воззрения на памятник. Это разделение могло произойти тогда, когда сооружение перестало бы оцениваться с позиций его целостности как художественного произведения. Тогда была бы признана неповторимость и подлинного, хотя и ущербного с позиций современных эстетических воззрений, облика храма. Однако реставрационная практика второй половины XIX в. не позволяет выстроить такую прямую эволюционную линию. Действительно, в 1880-е годы перекладка стен становится вынужденной мерой. И в эти же годы сформировалась позиция ИМДО и ИАК к спорным реконструкциям первоначального облика: профессиональные общества предпочитают оставлять неприкосновенным существующий облик сооружения, чем искажать его недостоверной реставрацией. Но это относилось к сооружениям, которые обладали определенной целостностью как церковное здание. Примеры же признания подлинных развалин более ценными, чем целостный облик здания, восстановленный на основе малодостоверной реконструкции, носили весьма эпизодический характер. Приведем некоторые из них. В 1876 г. в тексте высочайшего повеления о Богоявленской церкви в Остроге можно прочитать: поддержать, "буде окажется возможным, оставшиеся еще развалины. . . и составить проект новой церкви на прилегающей к ним местности . . . . Таким образом, "поддержание" развалин отделяется от возобновления их как храма: руины охраняются от вмешательства, а на престол нового храма, построенного на освященной временем, связанной со святыней, земле, переносится, по всей видимости, посвящение древнего Богоявленского собора. В 1870-е годы было еще распространено традиционное отношение к материалу, и вопрос о степени допустимости в некоторых случаях возвращения утраченного облика на практике не ставился. Не случайно указание 1876 г. не было выполнено и уже в 1881 г. в ТСК министерства внутренних дел поступило предложение "... вовсе разобрать ... развалины и на прочных фундаментах соорудить новый храм в том же стиле и форме, в каких он был первоначально построен"27. В 1883 г. был составлен проект целостной реставрации, по которому храм и был восстановлен.

Церковь Бориса и Глеба (Коложская) в Гродно Вид до реставрации 1894-1896 гг. Литография. Р.Кудрявцев. ГИМ ИЗО, 45870/Л-12007

 

Другой пример интересен тем, что проект реставрации был осуществлен - восстановление церкви Бориса и Глеба (Коложской) в Гродно. Соотношение гипотетического и достоверного при ее реставрации заставило отказаться ради сохранения археологической ценности сооружения от восстановления целостности облика храма не только как художественного произведения, но и как типа сооружения. В 1894 г. на месте обрушившихся во второй половине XIX в. стен были поставлены деревянные стены и возведена крыша с деревянной главкой, а в алтаре был восстановлен престол во имя Бориса и Глеба28 . Ряд указаний в делах, связанных с этой реставрацией, показывает, что произведенные работы не были простой консервацией руин, а представляли в некоторых деталях реставрацию на оптимальную дату, так как и деревянный притвор и глава с крестом были сделаны "того вида и той формы, как это было до обрушения здания"29. В письме епископа Иосифа, курировавшего работы в храме, сказано, что "древние стены с колоннами внутри остаются, как и непременно должны оставаться, совершенно в томвиде . . ., в каком стали в обрушке их и к времени произведенной названной охраны"30. Последнее доказывает, что характер реставрации 1894 г. не был связан с отсутствием денежных средств, а научно обосновывался. Однако в 1899 г. вопрос о целостном восстановлении Коложской церкви был поднят генерал-губернатором и в ИАК были препровождены проект реставрации и сметы. ИАК пишет в ответе, направленном в ТСК министерства внутренних дел, "что она пришла к убеждению, что реставрировать Коложскую церковь... сколько-нибудь удовлетворительным образом невозможно ввиду полного отсутствия точного материала относительно первоначального вида ... Всякий проект ... на основании аналогичных церквей неминуемо будет содержать долю производных построений и исказит древний памятник. Поэтому ИАК предложила бы ограничиться произведенными уже ремонтными работами, вполне оберегающими сохранность остатков храма на продолжительное время"31.

Церковь Бориса и Глеба. "Проект устройства охраны здания ..." 1894 г. Н. Романов. ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 233, л. 15

 

Таким образом, в этой реставрации конца XIX в. произошло осознанное разделение задач архитектурно-археологического и церковно-археологического восстановления. Возобновление древнего престола Бориса и Глеба не связано с восстановлением древнего вида храма. Однако подобное разделение произошло в основном только в профессиональном сознании. Общество в целом стать на эту позицию еще не могло. Поэтому опыт реставрации Коложской церкви не развился в тенденцию, а остался на уровне явления. Показательно, что уже в 1904 г. в ИАК поступило письмо из хозяйственного управления при Святейшем синоде, в котором существующее положение церкви было найдено "не отвечающим важному историческому и церковно-археологическому значению этой православной святыни ..." и было признано "необходимым произвести реставрацию ... с возведением недостающих частей по образцу существующих"32

Церковь Бориса и Глеба. Проект целостной реставрации. 1900-е годы. ЛОИА, П- 46955, 1309- 4.

 

 

1 Характерным примером может служить история перестройки Спасской Ружной церкви в Ростове. В 1894 г. в ИАК был представлен проект И.Шишкина строительства новой трехъярусной колокольни, так как древняя звонница не могла вместить всех колоколов. Благодаря стараниям А.А.Титова проект строительства этой колокольни, стилистически не связанной с архитектурой храма, был на заседании ИАК отклонен. Но практическая необходимость заставила комиссию разрешить пристройку - правда, не колокольни, а новой звонница. - при условии ее стилистической общности с обликом храма (ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 145, л. 20 об.)

2 Так, при реставрации Успенскоого собора во Владимире-Волынском неопределенным оставалось решение вопроса о завершении храма. Собор не мог существовать без традиционного завершения, и поэтому было замечено, что вопрос "о количестве куполов на фасаде храма. . . за неимением. . . археологических данных следует разрешить имея в виду, денежные средства" (ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 65-а, л. 115 об.). То же касалось и покраски собора после реставрации. Хотя первоначально "храм и не был оштукатурен", его должны были побелить, так как "восстановленные главы и починки будут резко отличаться от древней кладки" (там же, л. 130)

3 ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 63, ч. 1, л. 11 об.

4 Из архива Императорской Археологической комиссии. - В кн.: Известия Императорской Археологической комиссии. Вып. 26 (Вопросы реставрации. Вып. 1). - СПб.: 1908, с. 119, 120. 121

5 Там же, с. 115

6 ЦГИА, ф. 218, оп. 4, ед. хр. 517, л. 38 об.

7 См., например, депо о реставрации церкви Покрова на Нерли в 1858 г.: "так как . . . большею частью сохранились все древние украшения и детали, . . . разрешено было . . . возобновить в первобытном виде . . ." (ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 73, л. 8)

8ОРГПБ, ф. 1000, он. 2, ед. хр. 643, л. 7 об. (1858 г.)

9ЛОИА, ф. 21, ед. хр. 134, л. 1-1 об.

10 ЦГИА, ф. 217, оп. 2, ед. хр. 1065, л. 1-1 об. (5 марта 1859 г.)

11 ЛГИА, ф. 1802, оп. 1, ед. хр. 46, п. 37 об. Может быть, даже без копирования форм разобранных ворот, аналогично тому, как традиционно возобновлялись храмы через преемственность посвящения престола и места

12 Там же, л. 43 об.

13 ЦГИА, ф. 480, оп. 1, ед. хр. 1429, л. 1-2 (1866 г.)

14 В частности, для откосиков над карнизами для стока воды

15 ЦГАЛИ, ф. 2428, ед. хр. 39, тетр. 1, л. 13-16 (1884 г.)

16 Там же, тетр. Ш, п. 5 (1888 г.), Не менее характерна установка древней утвари "времен Алексея Михайловича" и иконы "древней византийской иконописи" в императорской ложе, сделанной к храмовому празднику лейб-гвардии конного полка "в строго выдержанном русском стиле 17-го столетия" (там же, тетр. 1, л. 17)

17 Кн. А.В-ъ. Возобновление Владимирского Успенского собора. - Владимирские Епархиальные ведомости, 1887, № 24, с. 848-850

18 ЦГИАМ, ф. 454, on. 3, ед. хр. 22, л. 27 19 "Изображения голов человеческих и львиных по сторонам окон второго этажа сохранить в существующем виде, не приделывая для симметрии новых в тех местах, где они не существуют" (там же, л. 27)

20 "... задача техников-реставраторов заключалась в том, чтобы оставить в полной сохранности все, что принадлежало первоначальной постройке, обновить новым материалом лишь то, что по ветхости уже само собою разрушилось. . . грозило разрушением еще твердым частям" (там же, л. 125 об.)

21 Там же, л. 31-31 об.

22 ЦГИАМ, ф. 454, оп. 3, ед. хр. 42, п. 2

23 Там же, п. 3

24 ЦГАЛИ, ф. 2428, оп. 1, ед. хр. 162

25 Например, ИМАО отказало на одном заседании в разрешении восстановить первоначальный облик собора в Микулине городище, так как Н.В.Султанов не представил на заседание общества результаты натурного обследования, подтверждавшие проект реставрации (ЦГАЛИ, ф. 2428, оп. 1, ед. хр. 75, л. 24 об). Характерен также текст резолюции ИАК (составленный Н.В.Котовым и Н.В.Султановым после осмотра церкви 20 августа 1895 г.) по поводу реставрации церкви Иоанна Предтечи в Толчкове: "Так как при . . . осмотре не обнаружилось точных данных для восстановления первоначального покрытая церкви, на основании которых можно было бы провести неопровержимо обоснованную реставрацию, то следовало бы оставить крышу в существующем виде. . ." (ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 57, л. 56; ЦГИА, ф. 565, оп. 7, ед. хр. 29039, л. 14)

26 ЛОИА, ф. 21, ед. хр. 134

27 ЛОИА, ф. .21, ед.хр. 134 28 ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 233, п. 1 об.

29ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 233, л. 11 об.

30 Там же (22 августа 1896 г.)

31 ЛОИА, ф. 1, ед.хр. 233, л. 53-53 об. (31 января 1900 г.)

32 ЛОИА, ф. 1, ед. хр. 233, п. 54 об.

 

 

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

 

 

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

 

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский