|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Эзерин А.А. Церковь Трифона в Напрудном и мастер Трифон из Котора. Печатная публикация (с некоторыми сокращениями) под названием "Ювелир и зодчий": Московский Журнал, №10, 2011. С. 24-34. Все права сохранены.
Материал предоставлен библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2011 г.
А.А. Эзерин
ЦЕРКОВЬ ТРИФОНА В НАПРУДНОМ И МАСТЕР ТРИФОН ИЗ КОТОРА
Церковь святого мученика Трифона в бывшем селе Напрудном (сейчас в черте Москвы, на Трифоновской улице, недалеко от Сущевского Вала и Марьиной Рощи, рис.1) – один из самых загадочных памятников средневековой Москвы.
Рис.1. Церковь Трифона в Напрудном.
В источниках нет никаких сведений о ее постройке, и неизвестно даже, в каком веке она появилась, в XV или XVI – у специалистов на этот счет самые различные мнения. Неизвестно, соответственно, и имя заказчика, не говоря уже об именах строителей. И, наконец, нет удовлетворительного ответа, почему церковь посвящена именно святому Трифону.
Реставрировавший памятник в 30-х – 40-х годах XX в. архитектор Л.А.Давид на основании способа кладки стен (сочетание белого камня и кирпича) и некоторых архитектурных признаков отнес его строительство к концу XV века1.
Одним из оснований для датировки послужила также обнаруженная на стене храма надпись, в которой был указан 7000 год «от сотворения мира», т.е. 1492 г. по современному летоисчислению2. Эта надпись, как теперь считают специалисты, представляет собой «пробу резца» кладбищенских резчиков, и датирующего значения не имеет. Однако именно она фигурирует как основной датирующий признак в многочисленной, в основном популярной, литературе. К сожалению, это сослужило плохую службу и для всей датировки памятника.
В последние годы датировка Л.А.Давида подверглось довольно жесткой критике, и постройку церкви стали относить ко второй половине XVI века3. Основания этих выводов были проанализированы С.В Заграевским, который, в свою очередь, вернулся к «традиционной» датировке4. Доводы исследователя, основанные по большей части на чисто архитектурных данных, кажутся вполне убедительными.
За неимением документальных свидетельств, в литературе часто используется легенда о сокольнике Трифоне Патрикееве, которая интерпретируется по разному.
По преданию, сокольничий Ивана Грозного, Трифон Патрикеев, упустил любимого царского сокола и должен был заплатить головой, если не сыщет его в три дня. Несчастный пришел к Великому пруду, вблизи Сокольничьего леса, стал горячо молиться своему небесному покровителю св. мученику Трифону. Проведя в поисках три дня, он задремал, присевши на пригорок. «Но вот, незаметно предавшись дремоте, он увидел как бы наяву на белом коне явившегося ему с соколом в руке св. мученика Трифона, который при этом сказал ему, что отыскиваемый им сокол сидит недалеко от него по направлению к востоку на сосне». И сокол действительно был найден на указанном месте. На этом месте сокольничий и поставил обетную белокаменную церковь. 5
Попытки найти в легенде «рациональное зерно» привели к тому, что постройку церкви стали связывать с именем князя Ивана Юрьевича Патрикеева – ближнего боярина и двоюродного брата Ивана III. Князь Иван Юрьевич в январе 1499 года попал в опалу и был сослан в Троице-Сергиев монастырь, его сын Василий – в Кирилло-Белозерский, а зять - князь Семен Иванович Ряполовский - казнен. Причина опалы до сих пор вызывает споры историков, никаких достоверных данных нет.
Но связывать постройку храма с князьями Патрикеевыми нет оснований.
То, что сокольничий Трифон носит фамилию Патрикеев, как и князь – совпадение мнимое. На самом деле, ни князь Иван, ни его сын Василий этой фамилией никогда не назывались, они именовались «князь Иван княжь Юрьев сын Патрикеевича» (где «Патрикеевич» - это не фамилия, а «дедичество», наименование по деду), и «князь Василий (в монашестве Вассиан, Васьян) княжь Иванов сын Юрьевича». Фамилия «Патрикеев» условная и введена позднейшими историками.
Часто также утверждается, что на печати Ивана Патрикеева изображен всадник с соколом. На самом деле, изображение всадника с соколом имеет одна из печатей на завещании князя Ивана. Но нет никаких причин относить эту печать именно к нему. Это последняя из семи печатей на документе, висит после печати одного из свидетелей – Ивана Головы, и, скорее всего, принадлежит второму свидетелю, брату первого, Дмитрию Владимировичу (Ховрину, фамилия также условная) – казначею великого князя6.
Против «княжеской» версии говорит тот факт, что имя «Трифон» не встречается в роду князей Патрикеевых. Некоторые авторы утверждают, что имя Трифона князь Иван принял при пострижении. Но никаких указаний источников на это нет, и к тому же это почти невероятно: как правило, в то время монашеское имя начиналось на ту же букву, что и мирское.
А главное, село Напрудное никогда не принадлежало князьям Патрикеевым. В завещании князя Ивана подробно перечислены все его владения. Там нет ни Напрудного, ни его ближайших окрестностей7.
Вероятно, легенда основана на реальных событиях. В пользу этого говорит то, что она сохранила фамилию героя. Но кто был этот Патрикеев? Очевидно, мелкий служащий государева двора, именно «сокольник» (а не «сокольничий» - это уже высокий придворный чин), то есть человек, непосредственно работающий с охотничьими птицами. А из этого следует, что построить белокаменный храм на свои деньги он не мог бы при всем своем желании. Максимум, что он мог сделать – это выразить благодарность своему святому покровителю менее затратным способом – построить небольшую пристройку-часовенку к храму, заказать фреску. То, что фреска «Трифон с соколом» (рис.2) относится специалистами к концу XVI – началу XVII века, говорит в пользу такого предположения.
Рис.2. Фреска с изображением св.Трифона с соколом (сейчас в Третьяковской галерее).
Наверное, святой мог явиться Трифону в том виде, в котором тот его представлял. Поскольку в традиционной иконографии изображение мученика Трифона на коне с соколом ранее не встречалось, возможно, какое-то подобное изображение уже имелось на стене храма (или рядом), и сокольник принимал его за изображение своего святого покровителя. Но об этом позже.
Итак, мы приходим к выводу, что имя святого мученика Трифона дано церкви в Напрудном не сокольником Патрикеевым. Очевидно, что храм стоял здесь и раньше. И на фреске мы видим, что картина разворачивается на фоне уже существующей церкви. Судя по всему, и посвящен храм был тому же святому.
Откуда же такое не вполне обычное посвящение. Ведь святой Трифон до событий, описанных в предании, вряд ли был особо популярен в Москве, да и вообще в Московской Руси. Об этом говорит полное отсутствие церквей его имени.
Одно из объяснений: святой Трифон – защитник садов и огородов от вредителей8. Однако на Руси было много садов и огородов, и страдали они от насекомых не меньше, чем в Напрудном. Но церквей во имя Трифона мы не видим.
Возможно объяснение, что храм воздвигнут в память какого-то события, произошедшего в день святого Трифона – 1 февраля. Но и это объяснение неудовлетворительно. Ведь 1 февраля – канун Сретения Господня, и скорее всего, в этом случае храм посвятили бы именно Сретению.
Наконец, вероятно, что храм построен по заказу какого-то Трифона. Но среди известных и достаточно богатых москвичей того времени подходящей кандидатуры не находится.
Возможно еще одно, несколько неожиданное, объяснение: храм построен выходцами из того места, где культ святого мученика Трифона широко распространен. И в первую очередь это далматинский город Котор (итал.Cattaro, лат.Catharo), входящий ныне в состав Черногории. Именно там хранятся мощи святого Трифона. Именно этот святой считается небесным покровителем города и изображен на его гербе. Часто Котор называют Градом Святого Трифона.
В этом случае мы должны будем отказаться от устоявшегося мнения, что ктитором храма является великий князь. Расположение храма на государевой земле еще не говорит о его принадлежности. Известны случаи, когда церкви даже в центре Москвы строились торгово-ремесленными корпорациями – например, церковь св.Варвары в Китай-городе построена московскими купцами-сурожанами.
Известно, что в Москве в 70-х гг. XV века жил человек, приехавший из этого города. Звали его Трифон, что не удивительно – это имя в Которе было самым популярным.
Посетивший Москву в конце 1476 г. венецианский посол Амброджо Контарини пишет:
«Здесь жил мастер Трифон, ювелир из Катаро, который изготовил — и продолжал изготовлять — много сосудов и других изделий для великого князя. Еще здесь жил мастер Аристотель из Болоньи, строитель, который строил церковь на площади. Также было здесь много греков из Константинополя, приехавших сюда вместе с деспиной. С ними со всеми я очень подружился.» Деспина – это Софья (Зоя) Палеолог, дочь деспота (князя) Фомы – брата последнего византийского императора Константина. Переводчик и комментатор «Путешествия» Контарини Е.Ч.Скржинская замечает: «Ювелир из Котора Трифон был, судя по имени, славянин или грек.»9
Югославский историк Ристо Ковиянич, знаток истории Котора, нашел в Городском историческом архиве документы, проливающие свет на жизнь этого человека10.
Трифон Петров Палма, золотых дел мастер (Tripicus Palma, aurifex) известен с середины XV века как зять известнейшего которского ювелира своего времени Андрии Изата. Вероятно, у него же Трифон учился ювелирному искусству – обычно мастера выдавали дочерей за своих учеников.
В этот период которское ювелирное дело было в упадке. Его расцвет пришелся на XIII и XIV вв. В первой половине XV в. турки стали угрожать путям, связывающим Котор с богатыми золотыми и серебряными рудниками. С падением Сербии, Боснии и Герцеговины в 1459-1482 гг. эти пути прервались. Однако в Которе по прежнему работало много хороших мастеров.
Скупые строки судебных и нотариальных документов говорят, в основном, о купле-продаже и судебных тяжбах. По ним трудно судить о характере человека, но все же что-то сказать можно. Обратимся к фактам.
Трифон впервые упоминается в 1450 г. в завещании своей тещи Живаны, а в следующем году он был вызван в суд уже как исполнитель ее завещания.
В июле 1452 г. Трифон Палма выступает как представитель братства Святого Креста по делу о завещании ювелира Урбана Бобана. В том же году у него возник какой-то спор с братством по поводу изготовленного им для церкви Святого Креста реликвария в виде ноги из серебра заказчика. В 1458 г. он получил от Бартола Трифона Яковова, брата ректора которской школы, 300 перперов (около 85 дукатов) на покупку серебра и золота, с тем, чтобы прибыль от продажи изготовленных изделий делить пополам. В следующем году он купил для своей мастерской наковальню за 7 дукатов. В том же году был арбитром в споре ювелира Леонарда Маринова и его брата художника Ловра. В 1470 г. мастер Трифон не раз вызывался в суд как исполнитель завещания своего родственника Никши Петрова Палмы вместе с его вдовой.
В начале 1471 года выступал как представитель монастыря св.Франциска.
В 1469-72 гг. неоднократно выступал как исполнитель завещания Франуши, дочери Лешка Грачановича, известного в прошлом которского кузнеца-оружейника.
Последний из документов по этому делу датирован 23 июня 1472 г., то есть, в это время Трифон был еще в Которе. А в мае следующего года его в городе уже не было. В мае и июне 1473 г. разбирался спор между братством Святого Креста и которским ювелиром Иваном по поводу серебряного креста, изготовленного Трифоном для церкви братства (о нем еще будет речь). И вместо Трифона на суде выступал его представитель ювелир Паское. Документ сильно поврежден влагой и прочесть его удалось с большим трудом. Крест находился в руках представителей братства. Суд заслушал нескольких свидетелей, главным из которых был мастер Паское, представитель отсутствующего мастера Трифона. От братства выступали священник Антоние Маринов Друшко и двое других представителей. На их запросы мастер Паское ответил, когда и как был заключен договор между братством и мастером Трифоном об изготовлении упомянутого креста и когда и где мастеру Трифону заплачено за работу. Паское сообщил, что Трифону было заплачено согласно договору. Других подробностей узнать не удалось.
Из этого документа следует, что мастер Трифон отсутствовал в городе, и было известно, что надолго. В противном случае он был бы лично вызван на суд, который дождался бы его возвращения, если бы он уехал на короткое время. Обычной практикой тогда было в случае продолжительной отлучки оставлять за себя представителя, которому отъезжающий полностью доверял и который был в курсе всех его дел.
Трифона не было в Которе и в 1476 году. 10 апреля этого года его жена Катарина продала один из своих виноградников Никше Франеву, отцу упомянутого ювелира Паское. По тогдашним правовым обычаям и положениям Которского статута, жена без присутствия мужа и его согласия перед судом не могла продать ничего ни из семейной собственности, ни из имущества, полученного в приданое – это видно из архивных документов в аналогичных случаях. Вспомним, что именно в этом году Трифона встретил в Москве венецианский посол.
Из этого документа мы также узнаем, что Трифону принадлежали земли и виноградники в окрестностях Котора. Что у него было три сына: Изат, Онофрий, Петр. Два первых подписали договор купли-продажи вместе с матерью за себя и за отсутствующего брата Петра. Можно предположить, что последний был в это время вместе с отцом в Москве.
А в 1483 году мастер был уже на родине. К этому году относится изготовленная им серебряная рука, о которой скажем ниже.
Трифон был жив еще в 1498 году, а осенью 1504 г. уже упоминается как покойный.
Мастерская Трифона находилась около его дома, рядом с церковью Святого Креста (сейчас там находится церковь св. Иосифа), в верхней части города, в середине улицы, ведущей от южных городских ворот к северным (рис.3).
Рис.3. Здесь, рядом с церковью Святого Креста (сейчас на ее месте церковь св.Иосифа – справа) находился дом мастера Трифона.
Вдова Трифона, Катарина, умерла в январе 1505 г. Сохранилось ее завещание от 23 августа 1504 г. Она завещала похоронить себя в храме монастыря св.Франциска (рис.4), где погребен и ее отец Андрия Изат. Вероятно, там же похоронен и сам мастер Трифон, ее муж и ученик ее отца. Ее наследниками были дочь Магдалена, внук Марин, и три дочери некоего мастера Марка. Завещает она часть своего имущества, полученного в приданое – перстень и небольшие суммы денег. Все это – с согласия своего сына Бернарда. Именно он был наследником дома мастера Трифона, и, очевидно, всего имущества (это видно из документа 1511 г., где Бернард фигурирует, как владелец дома, ранее принадлежавшего Трифону). По непонятным причинам, в завещании не названы три старших сына. Ни они, ни их дети больше нигде не упоминаются. Может быть, они пошли по стопам отца и решили искать счастья в далекой России?
Рис.4. Остатки церкви монастыря святого Франциска. Вероятно, здесь погребен мастер Трифон.
Мы видим, что мастер Трифон не только трудился, но принимал активное участие в общественной жизни города. В некоторых документах он упоминается с титулом “ser”, которым именовали в основном дворян, но иногда и уважаемых граждан торгово-ремесленного сословия.
И сейчас в ризнице кафедрального собора св.Трифона можно видеть серебряную руку, изготовленную мастером Трифоном в 1483 г (рис.5). Она имеет его личную подпись: M. TRIPHON AURIFABER PAL (последнее слово – сокращение фамилии Palma). Серебряные руки и ноги – характерная форма реликвариев, распространенная в Которе и Дубровнике. Пара к этой руке – серебряная нога, изготовлена другом Трифона мастером Паское (тем самым, который представлял интересы Трифона в его отсутствие)11.
Рис.5. Серебряная рука (1483 г., слева – общий вид, справа – основание с надписью).
Предположительно, работой Трифона является и серебряный крест с фигурами ангелов и богатым орнаментом (рис.6). Он принадлежал ранее церкви Святого Креста, из чего исследователями сделан вывод, что крест – тот самый, о котором шла тяжба в 1473 году. Стиль его – переходный от готики к ренессансу. Изваяние распятого Христа более позднее, уже в стиле барокко12.
Рис.6. Серебряный крест. (до 1473 г., слева – общий вид, справа – деталь с фигурами ангелов).
После женитьбы Ивана Третьего на Софье Палеолог в Москву начали в большом количестве приглашать иностранных мастеров, в основном архитекторов, специалистов по фортификации, но не только. Приглашались также ювелиры и представители других профессий. По большей части это были итальянцы, а также выходцы из далматинских владений Венецианской Республики. Для 70-х – начала 80-х годов нам известно очень мало имен, фактически только два: Аристотель Фиораванти (с сыном Андреем и подмастерьем Петром), и Трифон из Котора. Конечно, скорее всего, их было больше. Наверное, кроме Трифона было еще несколько далматинских ювелиров, которые в это время работали по всему православному миру. Какие-то итальянцы, вероятно, приехали с Софьей.
Очевидно, Трифон был приглашен ко двору Ивана III по чьей то рекомендации. Вероятно, не случайно, что он появляется в Москве вскоре после приезда Софьи. Его мог рекомендовать кто-то из свиты великой княгини. Но вполне возможно, что о нем знала и сама Софья. Вот как это могло произойти.
Известно, что сербские правители, а особенно – их жены, нередко пользовались услугами которских ювелиров. Так, Андрия Изат в 1441 году изготовил серебряный оклад для книги с ликом Спасителя по заказу Елены, дочери знаменитого князя Лазаря, возглавлявшего сербов в битве на Косовом поле и почитающегося сербами святым мучеником. Она была вдовой правителя Зеты (Черногории) Джурджа Балшича, а потом и боснийского воеводы Сандаля Хранича. Наверное, и Трифон выполнял подобные заказы. И он мог что-то изготовить для Елены Палеолог, старшей сестры Зои (Софьи) и жены князя Лазаря Бранковича, правнука святого Лазаря.
У нас нет данных, что после замужества Елены сестры когда-нибудь виделись. Но известно, что Елена, к тому времени уже овдовевшая, встречалась в 1462 г. в Анконе со своим отцом Фомой Палеологом, жившем тогда в Риме, и провела с ним несколько дней. Весной 1465 г. Зоя с братьями поехали в Рим к отцу, но не успели – деспот Фома умер, когда дети только доехали до Анконы. «Они же, побыв недолго в Анконе, после того, как за ними послал папа, благодаря заботе, старанию и помощи достойнейшего кардинала, константинопольского патриарха Виссариона, прибыли жить в Рим, в тот самый дом, который был у их отца.»13
Елена вполне могла подарить отцу что-нибудь на память, и скорее всего – вещь ценную, возможно – изделие которского ювелира. А Зоя, прибыв в дом покойного отца, естественно, завладела вещицей. Возможно, на ней стояло имя мастера, а может быть, Зоя узнала о нем из переписки с сестрой. И она вполне могла сообщить о талантливом ювелире своему мужу.
Итак, в Москве образовалась небольшая, но, видимо, довольно дружная колония «фрягов» - итальянцев (включая далматинцев)14. И большинство из них (не считая давно живущих и принявших Православие) были католиками. Очевидно, среди них были и священники, а вот церкви не было. Конечно, степень религиозного чувства была разная. Например, Фиораванти, как человек уже ренессансной культуры, мог относиться к отсутствию церкви спокойно. А «провинциалы» далматинцы должны были ощущать это более остро.
Мастер Трифон еще у себя на родине, как мы видели, был не чужд церковных дел. И даже был в молодости членом Братства Святого Креста. Это Братство представляло собой организацию так называемых флагеллантов, то есть «бичующихся». Когда-то флагелланты действительно устраивали шествия по улицам европейских городов, бичуя себя, в подражание страданиям Спасителя. Но к концу XV века прежний пыл прошел, деятельность общин флагеллантов стала спокойнее. В это время было два типа флагеллантских общин – флорентийский и венецианский. Флорентийские общины упор делали на аскетизм и покаяние. В отличие от них, венецианские флагелланты, к которым относилась и которская община, известны активной церковной деятельностью и широкой благотворительностью.15
И не удивительно, если именно Трифон стал инициатором постройки храма для своих соотечественников.
Вероятно, Трифон обратился к Ивану III с просьбой разрешить постройку католической церкви после 1476 г. (Контарини об этом не упоминает). Возможно, он действовал через Софью. Великий князь не был нетерпим в вопросах веры. Он довольно спокойно относился к деятельности вольнодумцев при дворе. Не очень возражал он и против шествия папского легата, сопровождавшего Софью в Москву, с латинским крестом – запретить эту демонстрацию заставило только жесткое вмешательство митрополита. Судя по всему, государь мог закрыть глаза на постройку католиками своей церкви и даже выделить место под строительство.
Конечно, он мог согласиться на строительство иноверного храма только на определенных условиях.
Во-первых, церковь должна находиться вне города Москвы.
Во-вторых, необходимо не допустить посещение ее православными.
И, возможно, в-третьих, она не должна выделяться своим внешним видом.
Первым двум условиям как нельзя более удовлетворяло место, на котором была построена церковь Трифона.
Оно находилось вне города, в районе великокняжеского села Напрудного. Причем, возможно, в то время это был не центр села, а его окраина, или даже местность вне его пределов. Как известно, еще в первой половине XIV века село находилось «у города»16, который тогда едва ли выходил за линию современного Бульварного Кольца. И, скорее всего, центр села находился ближе к югу – вероятно, в районе нынешней Гостиницы ЦДСА, где раньше стояла церковь Иоанна Воина на Божедомке, а в XVII в. располагался «государев зеленой двор»17.
Как видно из плана Москвы 1741 г.18, в XVIII веке церковь находилась на острове, образуемом большим прудом и некой протокой, возможно – искусственным рвом (рис.7). У нас нет оснований считать, что ров был вырыт уже после постройки церкви. Очевидно, он был там изначально или создан одновременно со строительством. И его главной функцией было закрыть доступ к храму для местного населения.
Рис.7. Церквь Трифона на плане Москвы 1741 г.
Возможность существования католической церкви в Москве XV века предполагал академик М.Н.Тихомиров19. Он основывался на упоминании католического «каплана» (капеллана) Ивана Спасителя Фрязина, который в 1490 году перешел в православие. Правда, капеллан мог быть не только настоятелем небольшого храма, но и домашней церкви. Но сам факт, что такой крупный знаток средневековой Москвы допускал возможность существования в городе (точнее, вблизи города) католического храма, говорит в пользу нашей гипотезы.
Мы не знаем количественного соотношения между итальянцами и далматинцами (в частности, выходцами из Котора) в московской католической общине. И возможно, последних было больше. Наплыв итальянских архитекторов в Москву был еще впереди, и славяне-далматинцы могли составлять основу «фряжской» колонии. В этом случае не удивительно, если свой храм они посвятили святому Трифону, как небесному покровителю города Котора. И здесь имя золотых дел мастера - элемент случайный. Например, венецианцы, если ставили церковь в чужих землях, всегда посвящали ее святому Марку, независимо от того, был ли в общине человек с таким именем.
Скорее всего, католическим храм был недолго. Многие итальянцы, осевшие в Москве, принимали Православие. А их дети от православных москвичек изначально были православными. Вероятно, в начале XVI века храм был переосвящен как православный. И поскольку он находился далеко от центра, старые прихожане постепенно перешли в ближайшие церкви, а новыми прихожанами становилось окрестное сельское население.
Интересен вопрос о храмовой иконе церкви Трифона. По мнению священника Иоанна Приклонского, с конца XVI века храмовой стала икона, изображающая св.Трифона на коне с соколом. И причиной этого, послужило чудо с сокольником. Но до этого храмовой была другая икона, которую автор считает древнейшей. На ней св.Трифон изображен «с обеими руками простертыми к Богу», причем икона была «с деяниями». Во времена отца Иоанна икона находилась в храме20.
К сожалению, пока нам не удалось найти каких-либо сведений о ее местонахождении, а также подробностей изображения. Но в связи с этим привлекает внимание другой образ – знаменитая икона с частицами мощей мученика Трифона, находящаяся сейчас в храме Знамения (к которому приписана церковь Трифона). Сейчас об иконе можно судить только по изображению на окладе, но оно, несомненно, повторяет оригинал (рис.8). Очевидно, икона была изготовлена специально для помещения туда мощей – это видно из того, что ковчежцы с мощами занимают центральное место, а фигура св.Трифона как бы обращена к ним. И святой изображен именно воздевшим руки к небу. Очень похоже, что основой иконографии послужила та самая древняя храмовая икона, о которой шла речь выше То есть, мы можем гипотетически восстановить иконографию древнейшей храмовой иконы. И здесь, кроме изображения самого св.Трифона (справа), на первом плане мы видим изображение дерева (слева) и города (по центру).
Рис.8. Икона св.Трифона с частицами мощей.
Если мы обратимся к традиции изображения Трифона, принятой в Которе, то увидим здесь много общего. В которской иконографии святой держит в одной руке макет города Котора, а в другой – пальмовую ветвь (рис.9). Можно предположить, что первоначально храмовая икона была именно такой, но потом показалась не вполне православной и была переписана – атрибуты святого были помещены рядом с ним, причем пальмовая ветвь превратилась в дерево (наверное, в представлении русского художника, так выглядит пальма).
Рис.9. Изображение св.Трифона в которской традиции.
С.В.Заграевский предположил, что с архитектурой церкви связан знаменитый Большой Сион (Иерусалим) из московского Успенского собора, изготовленного в 1486 году по заказу Ивана III (рис.10). Этот образец ювелирного искусства, имитирующий храм, отмечен трифолийными (трехлепестковыми) завершениями, характерными для крещатого свода (о нем ниже). В то время только один памятник архитектуры имел такую форму – церковь Трифона. Среди исследователей до сих пор не решен вопрос ни об авторах Сиона, ни даже о времени его создания (некоторыми из них даже год, указанный на изделии - 25-е лето правления Ивана III, представляется только датой ремонта)21. И здесь интересно мнение А.В.Рындиной, которая, на основании стилистических особенностей памятника считает, что верхняя часть его выполнена далматинскими мастерами22. «Стилистические сопоставления приводят к родине Трифона Катарского, делавшего для Ивана III драгоценные сосуды, то есть к городам сербской Адриатики.» Постамент барабана выполнен, по мнению исследовательницы, «по-видимому, коллегами Трифона Катарского или им самим»23. Если это так, то все становится на свои места – коллеги Трифона (самого его к тому времени уже не было в Москве) при изготовлении верхней части Сиона взяли за образец архитектурные формы своего приходского храма.
Рис.10. Верхняя часть Большого Сиона Успенского Собора.
Высказывалось мнение, что строителем Трифоновской церкви был Аристотель Фиораванти. Но С.В.Заграевский убедительно показал, что некоторые ее архитектурные особенности: деревянные внутристенные связи и глухой барабан – противоречат этому24.
Однако это не значит, что Аристотель не мог принимать участия в проектировании храма. Если верна наша гипотеза, то Фиораванти был потенциальным прихожанином строящейся церкви, и вполне мог давать артели русских строителей какие-то советы.
Основной отличительной особенностью памятника является крещатый свод. Этот «уникальный свод, в котором перекрещивающиеся коробовые своды с вырезанными в них продольными арками играли роль четырех распалубок, а в центре находилось световое отверстие»25, позволяющий строить бесстолпные храмы – гениальное инженерное решение зодчих XV века. Нелегко отделаться от мысли, что такое решение – изобретение гениального инженера. А Фиораванти был известен в Италии и вообще в Европе не столько как архитектор, сколько как выдающийся инженер, выпрямлявший башни и передвигавший здания. Свод созданного им Успенского Собора уникален. «Собор был перекрыт как бы единым, «парящим» надо всеми его компартиментами монолитным сводом, на шести «точечных» опорах, с парусами-распалубками вдоль и с идеально прямыми щелыгами»26. При его проектировании мастер должен был проработать различные варианты, и один из них, не подходящий для величественного сооружения, мог предложить для маленького приходского храма.
В любом случае, Аристотель был прихожанином Трифоновского храма. А значит, именно здесь он и был похоронен. Последний раз он упоминается в походе на Тверь в 1485 г., а в 1486-м его, очевидно, уже не было в живых27. В Тверском походе Фиораванти занимал далеко не последнее место – был начальником всей артиллерии28. Скончался он в походе или после, похоронен он должен был быть с соответствующими почестями. И самое подходящее место для этого – католический храм.
До сих пор древнейшим кладбищем иноземцев в Москве считается недавно открытый некрополь в районе Мытной улицы29. Но старейшие из найденных там надгробий относятся ко второй половине XVI века. Возможно, кладбище существовало и в первой половине века, но не раньше. Таким образом, остается вопрос: а где же хоронили умерших в Москве иностранцев в конце XV века? Наверное, тогда их было еще немного, но по крайней мере двоих мы знаем: Аристотель Фиораванти (после 1485 г.) и Пьетро Антонио Солари (1493 г.). Наша гипотеза отвечает на этот вопрос.
Косвенным свидетельством в пользу этой гипотезы могут служить факты, говорящие о том, что до последних десятилетий XVI века, возможно, сохранялись воспоминания о «не вполне православном» статусе храма. Еще в XIX веке в церкви сохранялись надгробия (очевидно, внесенные внутрь с окружающей территории), на которых был указан 1570 год30. Можно предположить, что у церкви были похоронены люди, погибшие 25 июля 1570 года, во время одной из массовых казней Ивана IV - их запрещено было погребать в ограде православных храмов. И, возможно, не случайно именно в Марьиной Роще, недалеко от Трифоновского храма, в конце XVII - начале XVIII века было организовано очередное иноверческое кладбище31.
Выше мы предположили, что еще до истории с Трифоном Патрикеевым на храме или рядом с ним было изображение всадника с соколом. В популярной литературе высказывалась догадка о связи этого сюжета с поездкой Аристотеля на Север за кречетами32. Автор исходил из того, что строителем церкви был Фьораванти. Но ведь не архитектор, а заказчик определяет, что изображать на стене храма.
О поездке Фиораванти на Север в 1475 году мы знаем из его собственноручного письма миланскому герцогу Галеаццо Мария Сфорца от 22 февраля 1476 г.
«Я выехал на 1500 миль далее, до города, именуемого Ксалауоко, в расстоянии 5000 миль от Италии, с единой целью достать кречетов. Но в этой стране путь верхом на лошади весьма медлителен, и я прибыл туда слишком поздно и не мог уже достать белых кречетов, как того желал, но через несколько времени они у меня будут, белые, как горностаи, сильные и смелые. Покамест через подателя этого письма, моего сына, посылаю тебе, Светлейший Князь, двух добрых кречетов…» Далее он пишет об охоте на морских животных: «Когда я отправляюсь охотиться на таких зверей, между ними есть такие, которые от страха бегут к океану и прячутся под водою на 15-20 дней, живя там подобно рыбам. В средине лета в продолжение двух с половиною месяцев солнце вовсе не заходит, и когда оно в полночь на самой низкой точке, то оно так же высоко, как у нас в 23 часа. Время коротко, коротко, и я не могу рассказать тебе многого…»33.
Как убедительно показал К.А.Хрептович-Бутенев, Ксалауоко – это Соловки. Однако Аристотель был и значительно севернее. Об этом говорит указанная им длительность полярного дня, а также – упоминание океана (а 23 часа по принятому тогда в Италии счету времени – это час до захода солнца). Очевидно, он добрался до северного побережья Кольского полуострова.
Не раз возникал вопрос: а зачем вообще мастеру пришлось самому ехать в такую даль, да еще в самый ответственный момент закладки фундаментов собора? Да и как великий князь его отпустил? Добыть кречетов для герцога, с которым Иван III собирался установить отношения, вполне могли люди, профессионально этим занимающиеся – помытчики и сокольники. Не далее как в 1469 г. с посольством к правителю Ширвана, как сообщает Афанасий Никитин, было послано 90 кречетов34, так что достать две особи для герцога Сфорца проблемы не было.
Значит, во-первых, Аристотель считал для себя необходимым самому отправиться за ними, а во-вторых, сумел убедить в этом великого князя.
Предполагается, что поездка была нужна, чтобы ознакомиться с Успенским Собором во Владимире и другими храмами Русского Севера35. Но до Владимира сейчас 3 часа на электричке, в XV веке было не многим дольше – день туда, 2-3 там, день обратно. А о знакомстве с другими сооружениями никаких достоверных сведений у нас нет.
Может быть, Фиораванти выполнял особое поручение Ивана III или даже Галеаццо Мария, связанное с разведкой местности? А может быть, по просьбе известного астронома Иоганна Региомонтана (с которым, вполне вероятно, был знаком) производил за полярным кругом какие-то астрономические наблюдения? Это должно быть предметом отдельного исследования.
В любом случае, Фиораванти был первым образованным европейцем, побывавшим в Заполярье. И эта поездка, безусловно, произвела на него неизгладимое впечатление. Не случайно он цитирует Данте: «Мы истину, похожую на ложь, Должны хранить сомкнутыми устами, Иначе срам безвинно наживешь» («Ад»,XVI,124-126). Не забудем, что ехал он «верхом на лошади» (achaualcharlo = a cavalcarlo, cavalcare – «ехать верхом»), и возможно, образ всадника с соколом стал его личным символом. Сам по себе образ не нов. Мастер мог видеть его и в Италии – так изображался святой Юлиан. Наверное, видел его и на русских монетах – он часто изображался на деньгах Василия I и Василия II (и если, как полагают, Аристотель занимался и чеканкой монет для Ивана III, он, несомненно, интересовался и прежними образцами). Путешествие на север наполнило для Фиораванти старый символ новым смыслом, и не удивительно, если сын мастера Андрей поместил его над могилой отца – возможно даже, на стене храма.
Итак, согласно изложенной гипотезе, церковь Трифона в Напрудном объединяет двух талантливых мастеров своего времени – золотых дел мастера Трифона из Котора, и архитектора мастера Аристотеля из Болоньи. Если второй широко известен и ему посвящена обширная литература, то о первом до сих пор знают только в Черногории, да и то, в основном, специалисты. Настало время узнать о нем и в России. И глубоко символично, что возрождение храма Трифона в XIX веке связано тоже с именем золотых дел мастера Трифона. Московский купец и ювелир Трифон Семенович Добряков в 1800 г. предложил за свой счет изготовить раку для мощей святого Трифона в Которе. В ответ на это черногорский владыка Петр Петрович Негош – святой Петр Цетиньский, прислал Добрякову три частицы мощей мученика, которые были поднесены Александру I, а в 1819 году переданы императором в церковь Трифона. Но это уже другая история.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Л.А.Давид. Церковь Трифона в Напрудном. // Архитектурные памятники Москвы XV–XVII века. Новые исследования. М., 1947. Стр.50. См. http://www.rusarch.ru/david2.htm
2. Там же. Стр.36.
3. В.В.Кавельмахер. Памятник архитектуры – церковь Михаила Архангела в Синькове Раменского района Московской области. Т.1: проект консервации. ПСО «Мособлстройреставрация». М., 1990 Стр.23. С.С.Подъяпольский. К вопросу о восточных элементах в московском зодчестве XV–XVI вв. // Древнерусское искусство. Русское искусство позднего средневековья: XVI век. СПб, 2003. Стр.28. А.Л.Баталов. К вопросу о происхождении крещатого свода в русской архитектуре XVI века. // София. Сб. статей по искусству Византии и Древней Руси в честь А.И.Комеча. М., 2006. Стр.63.
4. С.В.Заграевский. Архитектурная история церкви Трифона в Напрудном и происхождение крещатого свода. М., 2008. См. http://www.rusarch.ru/zagraevsky5.htm
5. И.Приклонский. О московской Трифоновской, что в Напрудной (слободе), церкви. (Исторические сведения). М., 1884. Стр.11-12. Н.Горбачева. Краткая история храма мученика Трифона. // С.В.Заграевский. Указ.соч. Стр.42-45.
6. А.Б.Лакиер. Русская геральдика. М., «Книга», 1990. Стр.120.
7. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.-Л.,1950. Стр.345-349.
8. И.Приклонский. Указ.соч. Стр. 9.
9. Амброджо Контарини. Путешествие в Персию. Записки Амброджо Контарини. Перевод и комментарии Е. Ч. Скржинской. // Барбаро и Контарини о России. М. Наука. 1971. Стр.228.
Там же. Прим.104. См. http://www.vostlit.info/Texts/rus10/Kontarini/frametext2.htm
10. Ристо Ковијанић. Трифун Которанин, московски златар. // Гласник етнографског музеја на Цетињу. № 4. Цетиње,1964. Стр.291–304. Выражаю сердечную благодарность сотрудникам читального зала Центральной народной библиотеки Черногории им. Джурджа Црноевича в г. Цетине, которые помогли мне ознакомиться с этим редким изданием. См.также: Risto Kovijanić. Kotorski medaljoni. «Gospa od Škrpjela», Perast, 2007. Стр.125-128.
11. Nikola Jakšić. Sakralno zlatarstvo Kotora u razvijenomu srednjem vijeku. // Zagovori svetom Tripunu - Blago Kotorske biskupije. Zagreb, 2009. Стр.119-120,142-144.
См. http://bib.irb.hr/datoteka/442683.Sakralno_zlatarstvo_Kotora.pdf
12. Там же. Стр.151.
13. Георгий Сфрандзи. Хроника. Перевод и примечания Е.Д.Джагацпанян // Кавказ и Византия. Т.5. 1987. С.187 - 251. См. http://miriobiblion.byzantion.ru/sphrantzi_XPONIKA.htm
14. С.М.Земцов, В.Л.Глазычев. Аристотель Фьораванти. М., «Стройиздат», 1985. Стр.76-78.
15. Валентина Живковић. Двострана икона из Котора - Imago pietatis - и Богородица са Христом у светлу религиозне праксе братовштине флагеланата. // Зограф. № 33. Београд, 2009. Стр.141-142.
См. http://www.doiserbia.nb.rs/img/doi/0350-1361/2009/0350-13610933135Z.pdf
16. Духовные и договорные грамоты. Стр.7-11.
17. Ср.: И.Орлов. Историческое описание Троицкой церкви Подворья Троице-Сергиевой Лавры в Москве. М.,1844. Стр.2-4. С.К.Богоявленский. Научное наследие. О Москве XVII века. М., 1980. Стр.25-31.
18.См. Л.А.Гольденберг, А.В.Постников. Петровские геодезисты и первый печатный план Москвы. М., «Недра», 1990. Стр.132 (рис.27), 130. Церковь Трифона чудотворца в Напрудной помечена № 34.
19. М.Н.Тихомиров. Древняя Москва XII-XV вв. Средневековая Россия на международных путях XIV-XV вв. М., «Московский рабочий», 1992. Стр.116.
20. И.Приклонский. Указ.соч. Стр.15.
21. И.А.Стерлигова. Иерусалимы как литургические сосуды в Древней Руси. // Иерусалим в Русской культуре. М., «Наука», 1994. Стр.54, 58 (прим.60), 57 (прим.55).
22. А.В.Рындина. Большой Иерусалим Успенского собора Московского Кремля. // Художественное наследие. Хранение, иссследование, реставрация. Т.14. М., 1992. Стр.133-147.
23. Там же. Стр.140,146.
24. С.В.Заграевский. Указ.соч. Стр.30-31.
25. С.В.Заграевский. Указ.соч. Стр.17-18.
26. В.В.Кавельмахер. К вопросу о первоначальном облике Успенского собора Московского кремля. // Архитектурное наследство. Вып. 38. М., 1995. Стр.230.
См. http://www.rusarch.ru/kavelmakher7.htm
27. С.М.Земцов, В.Л.Глазычев. Указ.соч. Стр.175 (прим.90).
28. См, напр.: Львовская летопись. ПСРЛ, т.20, ч.1. // Русские летописи. Т.4. Рязань, 1999. Стр.456.
29. Л.А.Беляев. Русское средневековое надгробие: Белокаменные плиты Москвы и Северо-Восточной Руси ХIII–XVII вв. М., 1996. Стр.242-245.
30. И.М.Снегирев. Москва. Подробное историческое и археологическое описание города. Т.1. М.,1865. Стр.61.
31. А.Г.Авдеев, В.Ю.Пирогов. Кладбище иноземцев в Марьиной Роще. // Вопросы эпиграфики. Университет Дмитрия Пожарского. Вып.1. М., 2006. Стр.36-48.
32. Р.Рахматулин. Две Москвы, или Метафизика столицы. М., 2009. Стр.23-46.
33. К.А.Хрептович-Бутенев. Аристотель Фиораванти, строитель Успенского собора, и письмо его из Москвы 1476 года. // Старая Москва. Вып. 2. Издание комиссии по изучению старой Москвы. М.,1914. = Репринт: М., «Столица», 1993. Стр.29-31, 33. Ср. С.М.Земцов, В.Л.Глазычев. Указ.соч. Стр. 96.
34. Львовская летопись. Стр.392.
35. К.А.Хрептович-Бутенев. Указ.соч. Стр.34-36. Ср. С.М.Земцов, В.Л.Глазычев. Указ.соч. Стр. 96-97.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский