РусАрх

 

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

 

 

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

 

 

Источник: Гунн Г.П. Каргополье – Онега. Главы из книги. М., 1974. С. 102–139. Все права сохранены.

Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: http://sudmed-nsmu.narod.ru. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2008 г.

 

 

 

Г.П. Гунн

КАРГОПОЛЬЕ – ОНЕГА

(главы из книги)

 

5. Нижняя Онега

А я сколько по святой Руси

не езживал,

А таких хором во век

не видывал.

Из былин

 

Но вот река вышла из лесов и раскинулась широкими плесами. Кончились пороги, край безлюдья, край перво­зданной природы.

От Ярнемы, большого леспромхозовского поселка, начинается судоходная часть Онеги. Всего сто пятьдесят кило­метров ее протяженность, но этот отрезок пути небывало, несравнимо ни с какими другими реками Севера насыщен прекрасными памятниками деревянного зодчества.

Ниже Ярнемы река огибает крутой высокий холм. На его вершине стоит каменная церковь поздней постройки. Место это — Городок. Само название говорит, что в далекие времена находился здесь городок, городище, поселение, возможно, восходящее к языческим временам. Этот «горо­док Рогоним» упоминается в описании Турчасовского ста­на. Отсюда с городецкого холма хорошо видны раскинув­шиеся онежские дали. Прежде, в верховье, лес сжимал реку, а здесь лес отошел в стороны, смутно синеется по горизонту, вокруг луговой простор, бесчисленные стога — зароды, пойменные озерки, по пологим склонам холмов золотятся поля, и там и тут виднеются деревеньки, река уходит вдаль в низких берегах, широкая и полноводная. Вдали, километрах в десяти, поднимаются смутно разли­чимые в летнем мареве какие-то сказочные хоромы...

Это — Турчасово. Место на Онеге известное. Сейчас это село, а в давние времена был город, так он и назван в описании Русской земли — «Книге Большому Чертежу» (1627)— «город Турчесово», «город Турчасов». Это одно из древнейших поселений новгородцев на Севере, однако первое упоминание о нем относится к 1536 году, когда турчасовцы вместе с онежанами, порожанами, устьмошанами и мехреньжанами «ездили к морю соли купити» и возили ее в Каргополь. Важное значение Турчасова в соляной тор­говле подтверждает и немец-опричник  Генрих Штаден («Записки о московитских делах», XVI в.):  «Турчасов — большой незащищенный посад. Здесь в первый раз взве­шивают соль, которую вываривают из моря». Из летописи также узнаем, что в 1590 году «свейские немцы (то есть шведы. — Г. Г.) ходили на Двину, по Колмогоры ив Турче­сово». Городок был разорен ими дотла. Пострадал городок и в «смутное время», когда бродили по Онеге шайки «во­ров». Но каждый раз восстанавливался заново. В XVII ве­ке Турчасов был административным центром Турчасов­ского стана, куда входили ближние деревни: Щукозерская, Шелеховская,  Бирючевская,   Владыченская,  Городецкая (Рогоним), Прилуцкая, а также Кожеостровская пустынь. И позже, когда Турчасово утратило свое административ­ное значение, оно продолжало оставаться крупным тор­говым селом.

Река под Турчасовом делает крутой изгиб. Село располо­жено на холмистой гряде, отделенной от реки луговым пространством. Противоположный правый берег — высокий, обрывистый — Острожная горка, голый холм, на вершине которого бродят кони. Здесь, по народной памяти, стоял острог, крепость древних новгородцев. Слово «Турчасово» по вероятному предположению происходит от слов «тур» — башня и «час» —дозор; дозорная башня.

На левом берегу — посадская сторона. В некоторых ста­рых документах село называется Посадным. Два огромных величавых сооружения занимали до недавнего времени центральное место на посадском холме — две церкви высо­той в двадцать две сажени (сажень — 2,13 м). Вековой опыт плотницкого искусства, накопленные поколениями навыки достойно воплотились в Турчасовском ансамбле, завершающем XVIII век и, можно сказать, историю рус­ского деревянного храмового зодчества.

Благовещенская церковь 1795 года была чрезвычайно интересным сооружением. В облике ее нашли применение все формы покрытия, выработанные деревянным зод­чеством: шатер, куб, бочка. Зодчие сделали все возможное, чтобы достичь впечатления величавости, торжественности сооружения. Здание, крещатое в плане, было необычайно вытянуто в длину, распластано по боковым фасадам. С западной стороны далеко выступала обширная трапезная, внутри ее перекрытие потолка поддерживалось шестью резными столбами (если вспомнить, что обычно в трапез­ных деревянных церквей стоят два столба, то легко представить размеры сооружения). Между трапезной и храмом по северному и южному фасадам выступали при­делы — две башни четвериком, крытые кубом с одной главкой на высокой шейке. Сам четверик храма с восьме­риком— массивный, грузный, увенчанный мощным шатром с соразмерно крупной, несколько удлиненной шейкой и главкой. И, наконец, традиционная пятистенная апсида с бочкой и главкой. Это грандиозное сооружение не подавляло человека своими размерами, величина его ощу­щалась только на удалении. Вблизи же здание радовало своей нарядностью, сверканием чешуи лемеха шеек и гла­вок, узорными поясками обломов, ритмом нависающих над повалами полиц, затейливыми «теремками» по углам чет­верика.  Вблизи объем здания сокращался, массивность форм исчезала и ярче выступали совершенство и чистота отделки декоративных элементов.

Благовещенская церковь была единственной из памят­ников деревянного зодчества, у которой сохранился план, приложенный к указу о ее постройке. Под рисунком была подпись: «Рисовал города Онеги...» — дальше бумага ото­рвана и имя зодчего (или чертежника) осталось нам неиз­вестным.

И вот этого замечательного памятника теперь нет. Цер­ковь сгорела от удара молнии в 1964 году.

 

Интерьер трапезной Благовещенской церкви. Старая фотография

 

Знал я, что сгорела церковь, а все не верилось — так стоит она в памяти (как живая, хочется сказать). Помню, десять лет назад весь день ходили мы возле, а уйти не могли. И вот снова попал я на то же место. Все бы вроде прежнее — и пейзаж окрестный и улицы сельские, а того нет, главного, что сразу привязывало твой взор и не давало оторваться. Осиротелой, потерявшей половину обаяния смотрится вторая турчасовская церковь, а ведь тоже памятник замечательный. А место, где стояла Благовещен­ская, ровное. Впрочем, не совсем: остался фундамент, сохраняющий очертания ее уникального плана, — гигант­ские гранитные валуны, иные треснувшие от жара губи­тельного пламени; словно вели на этом месте раскопки и открыли основание циклопической кладки. В траве еще лежат остатки обгорелых бревен — далеко раскидало их пламя; а от той ели, что стояла у западной стены трапез­ной, — она есть на всех фотографиях — остался обугленный ствол с торчащими острыми сучьями...

В Турчасове во всей своей красе стоял классический онежский «тройник», тройной ансамбль: церковь шатро­вая, церковь кубоватая и колокольня. В соответствии с этой традицией второй турчасовский храм — Преображен­ская церковь 1786 года — кубоватый. Если Благовещен­ская церковь была живописна в игре своих объемов, то Преображенская графична, строгих, ясных очертаний.

 

План Благовещенской церкви

 

Преображенская кубоватая церковь — одно из поздних сооружений этого типа, поэтому здесь использован ряд приемов, выработанных северным деревянным зодчеством, в частности онежским. Четверик, квадратный в пла­не, сильно вытянут в высоту, отчего кажется узким и стройным. По сторонам его четыре прируба (равнокрестие в плане). Прирубы покрыты бочками с главками. Бочки одинаковы по форме, исключение составляет трехлопаст­ная алтарная бочка, которая перекрывает трехчастную апсиду, соответствующую здесь трем престолам церкви — главному и придельным. Огромная бочка имеет форму «сердца». Форму эту мы встретим и у других церквей нижней Онеги. С западной стороны здание окружает низ­кая крытая галерея, заходящая на северную и южную сто­роны. Такая галерея носила на Севере название «нищев-ника» (здесь было место нищих). Расширение окна фа­садов — следствие поздней переделки.

 

Преображенская церковь в селе Турчасово. 1786 г.

 

Церковь девятиглавая. Четыре главки на бочках образуют нижний ряд, красиво вписываясь своими луков­ками под повалы здания. Выше следует мощная луковка куба, увенчанного традиционно пятью главами: меньшими по его граням и большой центральной. Сам куб жестких, угловатых очертаний, крытый крупным тесом.

Третий памятник ансамбля — колокольня 1793 года. Пожалуй, она самая высокая и значительная по размерам из всех виденных нами. Новым для нас здесь является то, что основной сруб четверика с восьмериком поставлен на более широкий в плане четверик всего в несколько венцов. На него опираются столбы внутренней конструкции коло­кольни, не доходя до земли и тем самым предохраняясь от гниения. Покрытие обычное у колоколен поздней постройки в виде купола с длинным шпилем. В облике колокольни есть внушительность, некая скрытая мощь, которую не умаляют декоративные кокошники над углами четверика. Косящатые окна, прорезанные в восьмерике, глядят суройо, как башенные бойницы, и сама колокольня, с которой открывается далекий вид на окрестность, кажется тем самым легендарным «турчасом», дозорной башней, с которой высматривали неприятеля в годы лихо­летья.

Обратимся теперь к самому селу Турчасову. Тип четы­рехстенной избы на высоком подклете, с четырьмя окнами по главному фасаду, с вытянутым боковым фасадом, раз­личные усложнения этого типа — «двужирные» избы со множеством боковуш и горенок, — все это мы уже встре­чали в нашем путешествии по реке Онеге и Каргополью. Но мы не встречали еще таких сел, где бы так стройно вставали в ряд избы-хоромы.

Прежде мы отмечали отдельные наиболее интересные избы в некоторых деревнях, теперь же Турчасово дает нам повод рассмотреть северное село, как ансамбль, историче­ски сложившееся единство облика и средств выражения.

Все приречные деревни, как правило, бывают ориенти­рованы окнами изб на реку. Это и понятно: реки — основной путь среди северного бездорожья, из окон должно быть видно, кто проплывает по реке, куда держит путь. Под окнами изб проходит грунтовая дорога, связыва­ющая ближние деревни, она же является деревенской улицей.

Вот мы вошли в Турчасово с его южного конца тем трак­том, которым некогда турчасовцы возили соль. Северная деревня обычно огорожена, и на околице существуют воро­та. Сделано это, дабы пасущийся скот не забредал на улицу и огороды. Дорога ведет нас мимо двух рядов домов. Мы замечаем, что избы левого от нас ряда смотрят окнами на дорогу, в то время как избы правого ряда выходят на улицу задами, своими взвозами. Такой способ застройки поселе­ния называется рядовым и является более древним по сравнению с правильной уличной застройкой, когда дома смотрят окна в окна. В южном конце Турчасова до сих пор сохранился старый порядок. Сначала по самому верху холма был поставлен первый ряд изб, затем, с ростом насе­ления, новые избы стали ставиться ниже первого ряда, но также ориентируясь окнами на реку.

В дальнейшем в Турчасове был поставлен и третий ряд изб, еще ниже, также озадками ко второму ряду. Так мы проходим по улице, видя фасады одних изб и задние дворы других.

Центр посадского холма, где стоят церкви и находился сельский погост, отделен от изб значительным простран­ством. Церкви обособлены, выделены в деревенском ансамбле, но не оторваны от него. Они — эстетический центр села, фокус всех лучей, они видны отовсюду, к ним выводит дорога.

Дорога проходит вблизи церковных папертей, и любой путник не мог не задержаться здесь и не засмотреться на эти прекрасные сооружения. Далее дорога идет под уклон. В северной части села уже обычный уличный порядок. Здесь исстари находились волостное правление и торговые лавки, здесь же жили наиболее богатые сельчане. Наконец дорога сходит с песчаного холма вниз и по сырой луговине подводит нас к пристани. Как раз против этого места на другом берегу высится Острожная горка.

Повернем назад, и снова перед нами встанут притягива­ющие вертикали церквей. И мы снова убеждаемся, что без них пропадает, разрушается весь ансамбль старого села.

И. В. Маковецкий в своем капитальном труде «Архитек­тура русского народного жилища» (М., «Наука», 1962) так описывает впечатления человека, входящего в Турчасово: «Два ряда крестьянских изб останавливали его внимание и направляли его движение. Он медленно поднимался в гору в ожидании появления главных сооружений. Беспрерыв­ная цепь художественных впечатлений при движении по улице... подготавливала зрителя к восприятию господству­ющего сооружения — закономерного завершения разви­тия архитектурного ансамбля, зародившегося именно здесь при первых постройках на деревенской околице».

Очень старых изб в Турчасове нет, обычно не позже конца прошлого века. Общий облик изб, как и расположе­ние внутренних помещений, традиционен («ищи добра на стороне,  а дом люби по старине» — была пословица), новшества вводятся в виде верхних светелок, широких чердачных  «тальянских»   окон,  в элементах убранства. Окна прорубаются шире, чем в старину, наличники кра­сятся, обшиваются тесом и раскрашиваются углы сруба, но сохраняется  традиционное  убранство  фронтонов  изб  с верхним коньком, резными причелинами, резным солнцем. Новое порой причудливо сочетается со старым: у иных домов прежняя тесовая кровля заменена шиферной, а старая деталь — курицы, держащие водотечины, — сохра­няется. Вообще в Турчасове всюду уловимо городское вли­яние — и во внешнем облике изб и в «городской» обстановке домов с бережно сохраняемой мебелью конца про­шлого века. Турчасовцы издавна  занимались  отхожим промыслом, многие бывали в Петербурге (Север вообще тяготел к столице на Неве), да и село свое считали они по старой памяти городком.

За Турчасовом Онега идет широкими плесами. Берега открытые, невысокие. Часты деревни, леспромхозовские поселки. Берега эти, некогда причислявшиеся к турчасовскому стану, заселены давно. Прилуки, например, впервые упоминаются в середине XVI века. О происхождении названия Прилук есть старая легенда. Будто бы в давние времена крестьяне сплавляли лес на церковь и решили поставить ее там, где лес прибьет течением, то есть там, где лес «прилучится». С тех пор, начиная с XVI века, здесь строилось несколько церквей, взамен истребляемых пожа­рами. Сейчас в селе Прилуки по левому низменному берегу стоит огромный деревянный храм Рождества Христова 1869 года. Он заслуживает внимания как памятник стро­ительного мастерства умельцев-плотников. Мастера заду­мали создать в дереве монументальное здание по типу каргопольских соборов и построили двухэтажную пятиглавую церковь с примыкающей колокольней.

На Севере часто бывает так: после погожих дней зарядит непогода и тогда безрадостными кажутся однообразные речные берега, деревни с черными намокшими избами, но вот когда увидишь вдали стройный шатер и уже по силуэту чувствуешь что-то незаурядное, тогда словно луч солнца пробился сквозь дождевые облака и уже не страшит и не портит настроения непогода — смотришь во все глаза и не оторвешься. Впереди—Вознесенская церковь 1651 года в Пияле.

Стройность пияльской церкви изумительна, ее архитек­турное решение подчинено единому замыслу создать ощу­щение взлета ввысь — идея шатрового зодчества выра­жена здесь с максимальной отчетливостью. В сущности, все шатровые церкви выражают идею вознесенности ввысь, «к горнему». Вознесенская церковь замечательна тем, что являет собой дальнейшее развитие шатрового зод­чества, доведение его форм до классической завершенно­сти.

Церковь крещатая в плане — квадрат основания с четырьмя симметричными прирубами. Четверик, как и прирубы, сильно вытянут ввысь. Четверик переходит в сравнительно невысокий восьмерик с крутым повалом и завершается взлетом острого, идеального рисунка шатра. Взлет шатра направляют и усиливают два ряда узких килевидных бочек, завершающих прирубы, и остроуголь­ные теремки над ними, к которым тесно прижаты вытя­нутые тонкие шейки главок — ритм островерхих линий подготавливает торжественный взлет шатра.

 

Вознесенская церковь в селе Пияла. 1651 г.

 

Такой прием невольно заставляет вспомнить мотивы каменного шатрового зодчества. Как известно, перенесе­ние в каменное зодчество форм деревянного шатрового храма породило каменное шатровое зодчество, высшим достижением которого явилась церковь Вознесения в Коломенском. В свою очередь каменное зодчество оказало обратное влияние на деревянное шатровое, примером чему исследователи считают пияльскую церковь, а также цер­ковь села Варзуга на Терском береге (см. «Историю рус­ского искусства», т. VI, стр. 108).

«Бе же та церковь вельми чудна высотою и красотою и светлостью», — записал летописец о коломенской церкви. Сдова эти хочется повторить, говоря о пияльской церкви. С западной стороны к церкви примыкает трапезная с притвором, пристроенная, по-видимому, в позднее время: горизонтальная распластанность ее плохо совместима с вертикальной композицией. Алтарная апсида по форме идентична приделам. По карнизу восточной стены есть надпись о том, что церковь сия поставлена при государе Алексее Михайловиче. Слова эти переводят мысль в область историческую: вспоминается эпоха, «тишайший» царь, патриарх Никон, огненный Аввакум — все это почти легендарно, бесконечно далеко от нас и вот эта церковь, что рядом с нами, — она делает это далекое явным, потому что сама существует в яви и в, казалось бы, бренном, непрочном материале своем пережила здесь, в глуши, три века русской истории и по-прежнему стоит перед нами, людьми второй половины XX века, стоит как и встарь — стройно, ни в чем не отклонившись от вертикальной оси. «Ишь, стоит как стопочка», — сказал, взглянув на нее, старик прохожий.

 

Ильинская церковь в селе Вазенцы. 1786 г.

 

До недавнего времени в Пияле сохранялся обычный для Онеги «тройник». Сейчас второй церкви— Климентовской, кубоватой,— нет, а была она тоже XVII века (1685). Коло­кольня, к счастью, сохранилась (датируется 1700 г.). Она необычной, пожалуй, нигде более не встречаемой формы: на нижнем восьмерике с повалом поставлен второй, более низкий восьмерик.

За Пиялой, не столь далеко по тому же правому берегу будут Вазенцы. Здесь тоже встречает нас красивая шатровая церковь, крещатая в плане,— Ильинская.

 

Мелъничка-«столбовка. Село Чекуево. Общий вид погоста с запада.

Старая фотография

 

По ее карни­зу надпись: «В лето с Рождества Ис. Христа 1786 построиша вторично сии святыя церкви во имя святого пророка божия Илии и преподобного отца нашего Александра Оше-венского и Каргопольского. При державе благочестивей­шей государыни императрицы Катерины Алексеевны...» Следовательно, существующая церковь воспроизводит формы бывшей на этом месте до нее, более древней, отно­симой, по-видимому, к XVII веку.

Церковь в Вазенцах красиво стоит на взгорке над дерев­ней. Подобно пияльской, она имеет крещатый план, но совсем иное решение. Прирубы более широкие, распла­станные по сторонам четверика,— за ними почти скрыва­ется сам четверик, лишь выступая углами между широких бочек прирубов. На углах четверика поставлены декора­тивные теремки. Северный, южный и западный прирубы идентичной формы, восточный же иной. Храм был двух-престольным,   соответственно он имеет две смежные апсиды пятистенной формы. Апсиды, как обычно, покрыты бочками, которые объединены сверху третьей, общей, то есть получается та же самая широкая трехчастная бочка, подобная покрытию апсид Преобра­женской церкви села Турчасово. Все бочки увенчаны гла­вами (таким образом, вместе с главой шатра, создается пятиглавие). Шатер опирается на невысокий восьмерик, сравнительно с широким объемом нижней части здания он кажется несколько приземистым. Здесь не создается той устремленности ввысь, что в вертикалях Пиялы, красота сооружения — в его живописной объемности.

 

 

Живописный облик Ильинской церкви когда-то допол­няло крыльцо на два всхода, опиравшееся на выпускные бревна сруба,— прием, идущий от древности. Крыльцо было покрыто соответственно всходам на два ската. Внизу перед лестницами и наверху перед дверьми в церковь были крытые площадки — рундуки. В договорных грамотах на рубку церквей обычно оговаривалось — «рубить крыльцо на три рундука». Под высоко поднятым крыльцом находи­лась дверь, ведшая в подклет, или подцерковье, где храни­лось церковное имущество. В настоящее время крыльцо не существует: своевременно не реставрированное, оно про­гнило и рухнуло.

В Вазенцах, за деревней, на отшибе, находился еще один интересный памятник деревянного зодчества — мельничка-столбовка. Таких мельничек когда-то было множе­ство на Севере. Они всегда поражают своей миниатюрно­стью, да и вообще своим необычным видом словно бы вышли из сказки про избушку на курьих ножках. Пред­ставляла из себя мельничка высоко поднятый сруб на под­порке в виде бревен—лап. По центру срубчика проходило осевое бревно, вдоль которого он поворачивался, следуя направлению ветра. Ведет на мельничку лесенка, немного не доходящая до земли. Такие мельнички целой группой, подобно веренице амбаров за деревенской околицей, весе­лили, оживляли пейзаж. Сохранились они кое-где в Вологодской, Костромской областях, на Мезени, а вот на Онеге эта единственная мельничка не сохранилась.

А Онега течет дальше в своих спокойных плесах мимо древних обжитых берегов. Ниже Вазенц будет большое старое село Чекуево. Некогда стояли здесь три деревянные церкви с колокольней, две из них — XVII века. Обе кубоватые: Успенская 1675 года и Преображенская 1687-го. Церкви эти, как наиболее древние, возможно, служили прототипом для других сооружений на Онеге, так, напри­мер, очевидна общность форм Преображенской церкви в Чекуево с одноименной церковью в Турчасове. Лет десять назад церковь эта еще стояла в Чекуеве у самого берега реки. Вид ее был страшен: стоял лишь высокий четверик, кровля же обрушилась внутрь здания, в разбитое окно были видны провисшие балки и доски потолка, иконостас с осыпавшимися иконами. Десять лет спустя на чекуевском берегу было ровное место...

За Чекуевым Онега разделяется на два русла, образуя остров длиной в двадцать и шириной в десять километров. Судоходно только правое русло, левое используется для молевого сплава: бревна плывут к запани в Усть-Коже. По правому судоходному руслу Онега не меняет своего вида: те же невысокие луговые берега, кустарники, разве что, разделившись надвое, река стала немного поуже. К обычному луговому берегу со стогами мы и пристанем у устья речки Мудьюги.

Путь наш вначале по луговой тропинке вдоль этой речки. Через три километра будет село Нижняя Мудьюга, где есть только две поздние церкви, переделанные под хозяйствен­ные помещения. Нам идти еще дальше — в Верховье. Это еще четыре километра, путь нетрудный в хорошую погоду и не столь простой в дождливую пору, поскольку дорога идет все время низкими сырыми местами.

Пройдя небольшой чахлый лесочек по черной торфяной дороге, мы выйдем в луга. Широко расстилается луговая ровень, уставленная бессчетными стогами, впереди, кило­метрах в двух-трех, виднеется селение и вознесенный над всей местностью шатер. Везде на Севере по-особенному ставились церкви. Где у воды, где в поле, и везде учтен рельеф местности: речная излучина, крутизна берега, обзор на ровном поле. В каргопольской суши церкви пре­красно оживляли скудный пейзаж. Здесь же скорее не сушь, а сырь. Луга, болотца, кустарники тянутся вокруг села во все стороны. И отовсюду, с дальних покосов, был виден шатер сельской церкви, он указывал дорогу к дому. В центре села у реки на старом погосте среди старых елей и лиственниц стоит замечательный архитектурный ансамбль, ради которого стоило бы проделать и более сложный путь. Здесь мы впервые въявь, а не по воспоми­наниям встречаем классический онежский «тройник»: шатровая и кубоватая церкви с колокольней.

Поистине замечательна древняя шатровая Входиеруса­лимская церковь XVII века, с приделом Трех святителей XVIII века. В нашем путешествии мы повидали немало прекрасных шатровых церквей и не перестаем удивляться этим феноменальным сооружениям. Нет ни одной из них, похожей на другую, несмотря на общий принцип архитек­турного решения. Каждая поставлена настолько по-сво­ему, настолько неповторима в своем облике, что красота ее затмевает красоту предыдущей. / Действительно, на нижней Онеге мы идем от шедевра к шедевру. Только что мы были в Пияле и Вазенцах, и вот вырастает в стороне от реки среди болотистых равнин новое чудо.

Поражает   стройный,   изящно   прочерченный   силуэт церкви. Никаких добавочных вертикалей, усиливающих взлет вверх, как в Пияле, здесь нет: обычный восьмерик на четверике. И как просто и внушительно все выполнено! Столпообразно ввысь подняты четверик с меньших разме­ров восьмериком на такую высоту, что вековые листвен­ницы оказываются ниже повала. Шатер высокий, строй­ный — его трудно определить словами, все дело в его силу­эте, в крутизне скатов, в соотношении ширины основания шатра с его высотой. Здесь — то изящество и простота ли­ний, которые безошибочно свидетельствуют о древности. Крутую линию граней шатра продолжает шейка, которая имеет здесь форму усеченного конуса (как у шатра церкви на реке Свиди, с которой началось наше путешествие). Напомним, что покрытие церкви — шатер, шейка, глава — срублено из горизонтально сложенных бревен и, как все­гда, «без единого гвоздя».

В XVIII веке к храму был пристроен придел. При этом надо было не исказить красоты силуэта здания. Мастер (документально известно, что им был местный крестьянин Даниил Пантелеев) решил задачу блестяще. Он поставил с северной стороны небольшой, перекрытый широкой бочкой прируб, по высоте примерно равный высоте чет­верика. Соответственно каждому престолу в церкви долж­на быть апсида. Здесь их получилось две, сочлененные, пятигранной формы. Каждая апсида крыта бочкой, и обе бочки объединяются третьей бочкой с единой главкой, вырастающей из небольшого четверичка на кровле. Таким образом, и здесь использован тот же традиционный для нижней Онеги мотив трехлопастной широкой бочки. С запада и северо-запада здание обходит небольшая кры­тая галерея, на которую ведет прекрасное, единственное на Онеге сохранившееся высокое крыльцо на два всхода. Крыльцо поставлено так, что линии скатов кровли объеди­няют храм и придел, придают цельность западному фа­саду.

Под крыльцом широкие ворота, ведущие в подклет,— в них свободно может въехать телега.

Памятник прекрасно смотрится с разных сторон, про­думанная асимметрия его объема создает неожиданные живописные эффекты. Он кажется неколебимо устойчи­вым, достойно, не скосившись, выстояв три века. Внутри же здание находится в аварийном состоянии.

Другим   памятником   на   верхнемудьюжском   погосте является колокольня XVIII века, типичная для Поонежья. Третье здание ансамбля — Тихвинская церковь, освя­щенная в 1865 году. Это кубоватое сооружение с трапезной, притвором,   крытым   крыльцом.   Конечно,   здание   это поздней постройки (весьма вероятно, оно копирует формы прежде стоявшей здесь церкви), но оно входит в ансамбль, связано с ним местоположением, силуэтом, убрать его — разрушить целостность. Вот почему должны охраняться все входящие в ансамбль здания, независимо от времени их постройки и взятого отдельно художественного каче­ства. В данном случае архитектурным памятником должна считаться не одна церковь XVII века, а все три постройки. Но  вернемся на  Онегу  и продолжим путь,  теперь в Усть-Кожу.      

От пристани нам предстоит трехкилометро­вый путь до Кожского погоста. Идти высоким берегом реки Кожи, пока снова, как часто уже бывало в нашем пути, не встанет над лесом вершина шатра-ели. Здесь, на некото­ром удалении от деревни Макарьинское, среди хлебного поля близ реки расположен ансамбль погоста. Снова зна­комый «тройник» — шатровая, кубоватая церкви и коло­кольня. В отличие от верхнемудьюжского погоста, сто­ящего в живописном окружении старых деревьев, макарьинские церкви стоят голо. Их природная оправа — поле, дали лесов и река под высоким берегом.

Старшей считается Климентовская церковь 1695 года. Церковь сравнительно небольших размеров. Узкий вытянутый четверик увенчан кубом красивого профиля. Куб соразмерен и компактен в объеме, боковые главки поставлены в тесном единстве с центральной заверша­ющей главой. Длинные узкие шейки боковых главок про­должают вертикали граней четверика, сами же главки своей кривизной повторяют мягкие очертания куба, создают переход от плоскости стен к криволинейной поверхности. Изящество проявляется и в покрытии главок и шеек «в чешую», а куба крупным лемехом. Основания шеек всех пяти глав там, где они вырастают из куба, деко­рированы стрельчатыми теремками. Карниз живописно дробится зубчиками обрезных концов полиц.

 

Ансамбль Кожского погоста. XVII—XVIII вв.

 

В противоположность вытянутости основной массы вверх трапезная приземиста. Пятигранная апсида невели­ка, крыта бочкой вытянутой стрельчатой формы. В XIX веке церковь была обшита тесом, были расширены окна и перебран сруб трапезной. Там, где доски обшивки сняты, видны венцы с искрошившимися концами, почерневшие за века.

Шатровая Крестовоздвиженская церковь высотой своей и внушительностью превосходит более скромную стару­шечку кубоватую. У нее нет трапезной и приделов, поэтому она воспринимается целостно, как столпное соору­жение. Это чистый тип шатрового храма (независимо от спорной даты постройки). С западной и северной стороны (немного не доходя до северо-восточного угла) четверик церкви обводит невысокая крытая галерея. На галерею ведет простое крытое крыльцо. Интересна дверь, ведущая из галереи в церковь: она двустворчатая, стрельчатой фор­мы, створки ее расписаны цветами в народном стиле. Это придает внутреннему помещению церкви праздничность, нарядность.

Веселый, нарядный вид и у колокольни, датируемой XVII—XVIII веками (перестроена в XIX веке). Колоко­ленка эта давно отмечена исследователями, начиная с В.Суслова, И.Грабаря. Она небольшая, в сравнении с церк­вами, и, хочется сказать,— игрушечная. Формы ее тради-ционны, как и вообще всех трех зданий погоста. Углы четверика украшены изящными теремками. Очень ожив­ляют вид колокольни далеко выпущенные резные концы полиц над повалом и на кровле звонницы. Красиво смотрится прорезанное в бревенчатой массе четверика косящатое оконце. Завершение — шлемовидное со шпи­лем, как обычно, позднее.

Итак, к счастью, и на Коже сохранился в целости тройной ансамбль, классический ансамбль, где три компонента рав­ноценны по художественной значимости. К сожалению, и здесь памятником архитектуры, подлежащим охране, считается только кубоватая церковь XVII века. Но ведь ансамбль даже как следует не изучен и датировки не уточ­нены! Да и как можно его разъединить! Достаточно уви­деть, как стоят на пригорке две эти церкви, объединенные маленькой колокольней (уберите ее — и целостность нару­шится), посмотреть окрест — на поле, на реку, на деревню за рекой, чтобы понять — заповедным должно стать само это место, где предки создали рукотворное чудо и сами мирно почили в этих сровненных с землей могилах.

Река Кожа, если подняться по ней вверх, приведет нас к Кожозеру. Дорогой туда пятьдесят километров. Будет на половине пути деревня, называемая Половина, а дальше жилья нет. Некогда на озере находился Кожеозерский монастырь, упоминаемый в описании Турчасовского стана. Сведений о Кожеозерском Спасском монастыре немного, самый известный факт — здесь с 1646 по 1649 год был игуменом будущий патриарх Никон.

Но покинем заманчиво сверкающую Кожу и отправимся по Онеге вниз — путь наш близится к концу. За Усть-Кожей до конечной пристани Порог мы не встретим памятников зодчества. Река будет идти от плеса к плесу в тех же невысоких ровных берегах, поросших подступа­ющим к воде лесом. Не часты будут селения. Но вот за последним речным изгибом открылись впереди голые седые холмы, а под ними поселок. Это — Порог. До города Онеги отсюда немногим более двадцати километров, но судоходства ниже нет — сразу же под железнодорожным мостом, пересекающим здесь реку, начинаются пороги и тянутся на девять километров. И вот там, где пороги конча­ются и Онега разливается широким как озеро плесом, на высокой горе левого берега вы увидите красиво стоящую церковь. Это последний в нашем путешествии памятник деревянного зодчества — Владимирская церковь 1757 года в селе Подпорожье.

В Подлинной дозорной книге по городу Каргополю 1648 года о селе Подпорожье сказано: «Волость Подпорожья на реке Онеге... Деревня Жеребцова Гора, а в ней стал новый погост, а на погосте церковь Живоначальныя Троицы, да в приделе Никола Чудотвореца...» Подпорожье — место на Онеге известное. Здесь ловилась лучшая на всем Севере семга сорта «порог». И по настоящее время реку в этом месте перекрывает длинный забор, в проходах которого рыбаки ставят ловушки.

 

Владимирская церковь в селе Подпорожье. 1757 г.

 

Но вот мы на старинной Жеребцовой Горе. До чего же прекрасное, вольное место! Простор всюду, куда ни взглянь. Там Онега вышла из теснин порогов и, обогнув горку, уходит вдаль широким руслом к виднеющемуся вдали городу. Здесь уже сказывается действие приливов: река становится полноводной в прилив и обсыхает, сужа­ется, в отлив.

Некогда церкви на горке встречали всех проплывших пороги. Они были поставлены с расчетом на дальний обзор. Сначала были видны вершины церквей, но за поворотом здания представали во всей красе. Церквей было две: кубо­ватая пятиглавая Троицкая с приделом, крытым кубом с одной главой (1725—1727), и Владимирская. Была и коло­кольня середины XIX века. Сохранилась доныне одна Вла­димирская.

Церковь в Подпорожье достойно завершает блестящую серию онежского кубоватого зодчества. Основные мотивы, выработанные онежскими плотниками: крещатый план, трехлопастная бочка апсиды здесь умело использованы. Но применен и совершенно новый оригинальный прием решения многоглавия: главки, увенчивающие бочки четырех прирубов, здесь подняты на восьмигранные усеченные дощатые пирамидки, так что шейки главок начинаются у повала, а маковки приходятся на уровне куба. Получается интересное девятиглавие, живописная пирамида из шишек-главок.

Владимирская церковь вызывала восторги многих иссле­дователей, начиная с академика В.Суслова, в свое время зарисовавшего ее и сделавшего обмер. Здание считается хрестоматийным и тем более удивительно, что оно не нахо­дится на государственной охране. Последствия печальны: на одной бочке главки с пирамидкой уже нет, на другой обнажен остов пирамидки, окна раскрыты, снят пол. Пока еще стоит остов здания, свидетельствующий о прочности работы онежских плотников. Пройдет еще немного време­ни, и, если не принять срочных мер, опустеет Жеребцова Гора...

А Онега, заканчивая свой путь, прощально сверкает широкими плесами, уходя вдаль, в морскую бескрайность...

 

6. Кий-остров

 

«А против устья реки Онеги от берегу 7 верст, остров Кий, а на том острову Кий монастырь Ставрос, еже есть Крест, строение святейшего Никона, патриарха Московского и всея Руси».

Из «Книги Большому Чертежу»

 

Мы в городе Онеге, в устье реки, у Белого моря. История города начинается с XIV века, когда здесь было основано первое поселение новгородцев. Называлось оно Усть-Онегой или Устьянской волостью. Некогда, как и соседние поморские селения, принадлежало оно Марфе Борецкой, новгородской посаднице. В XVII веке волость была пожалована основанному на Кий-острове Крестному монастырю и оставалась в его владении до 1764 года. В 1780 году указом Екатерины II Устьонежское селение было переименовано в уездный город Онегу. Своим возвыше­нием от простого села до уездного центра город был обязан начавшимся лесным разработкам по берегам реки и открывшейся лесной торговле. С этих пор за городом Онегой сохраняется значение крупного лесоэкспортного порта на Севере.

Некогда в Устьянском селении были древние деревян­ные церкви, но страшный пожар 1786 года уничтожил их. Вместо сгоревших в начале XIX века были построены две каменные церкви, не представляющие большого интереса. Но один из замечательных памятников прошлого суще­ствует вблизи города — вышеупомянутый Крестный мона­стырь на Кий-острове.

От причала морского порта катер повезет нас навстречу открытому морю. Будут все дальше отходить в стороны берега реки, рабочие поселки и лесозаводы: вереницы катеров и лодок у причалов, гигантские штабеля бревен, стеллажи пиловочника, иностранные лесовозы под погруз­кой. Позади Онега с ее беспокойной жизнью реки-труженицы. Катер выходит в Онежскую губу и следует по фарватеру, обставленному большими морскими бакенами.

Пятнадцать километров от города до острова. В хорошую погоду остров виден издали: среди спокойных вод он выде­ляется сплошной зеленой массой, над которой возвыша­ется белая шапка купола монастырского собора. Если вы попадете в отлив, катер бросит якорь на рейде и к берегу придется съезжать на лодке; если в прилив, то катер пристанет прямо к гранитным камням острова.

Первое впечатление — полной необычности, несравни­мости с дотоле виденным. Та небольшая кучка монастыр­ских зданий, которые вы увидели на подходе к острову, исчезла, скрылась за деревьями и скалами, едва вы сту­пили на берег. Вы попали на маленький островок, сплошь состоящий из причудливых скальных масс, из нагромо­ждения гранитных плит, угрюмых, замшелых. В рассели­нах скал за многие века скопилась скудная почва, из кото­рой, каким-то чудом укоренившись, выросли сосны, густой хвойной массой покрывшие весь остров. Удивительны эти сосны, столетние, двухсотлетние, с могучими коряжи­стыми стволами, с искривленными сучьями, корнями-щупальцами, обвившими камни. Под ними осыпавшиеся иглы и светло-зеленый мох. Сквозь стены красных стволов просвечивает окружающее со всех сторон море.

Природа Кий-острова — первая и чудесная его достопри­мечательность. Она позволяет понять как особенности архитектуры монастыря, так и сам замысел основать здесь монастырь.

Замысел этот принадлежал всесильному патриарху Никону. В 1639 году, будучи соловецким иеромонахом, он плыл с Анзер к устью Онеги «и во время то от великого морского волнения едва не потопихомся; но, уповающе на силу божественного животворящего креста, спасение получихом перед Онежским устьем, к пристанищу, к Кию острову... Будуще же тогда на том острове, на воспомина­ние того своего спасения водрузихом на том месте святый и животворящий крест» — так говорит об этом событии сам Никон в грамоте об основании монастыря.

В 1652 году Никон, уже патриарх, ездил на Соловки для перенесения в Москву чудотворных мощей Филиппа митрополита. Никону, безусловно, был близок по духу этот деятель эпохи Грозного, церковный иерарх, не смирив­шийся перед государственной властью. На возвратном пути Никон решил заехать на тот самый остров, где некогда спасся от бури. Остров был по-прежнему пустын­ный, и все еще стоял крест, поставленный им в память своего спасения. Тогда же возникло у Никона помышление создать на острове монастырь в честь креста, «но время не бе, еже начати сие добре созидание».

Летом 1656 года по ходатайству патриарха царь дал грамоту о построении нового монастыря на Белом море. «А тот де остров пуст и ничьих никаких угодий на нем нет, и быть тут жилецким людям нельзя, потому что на том месте все камень голой»,— говорилось в грамоте, а также отмеча­лось и то, что на острове «мнози... от морского потопления спасаются».

Следом за царской грамотой Никон обратился со своей грамотой к духовенству, «к благородным боярам и всем всякого чина и возраста православным христианам», где извещает о своем патриаршем решении основать мона­стырь «на Кий острове, иже есть на мори пред Онежским устьем, и церковь создати, и братию совокупити, и име-новати той святый монастырь, гречески Ставрос, еже есть словенски Крест». По обычаю того времени, решение о создании монастыря подкрепляется довольно простран­ными богословскими доводами, а заканчивается грамота просьбой жертвовать на монастырь «елико от благого усер­дия ктохощет».

На остров был направлен старец Нифонт с целью снять чертеж, «где монастырю пристойно быть на какове месте». Вскоре начались и строительные работы. Из описи мона­стыря от 30 марта 1657 года явствует, что Воздвиженский собор уже был отстроен и в нем установлен кипарисовый крест, присланный Никоном. Собор и другие строения были деревянными. Строительство продолжалось и в последующие годы. Был назначен первый архимандрит монастыря.

Тем временем в русской церкви произошли немалые события: Никон добровольно покинул патриарший пре­стол. Это был вызов государственной власти со стороны властного иерарха, считавшего, что «священство царства преболе есть». Отстранившись от дел государственных, Никон уделяет больше внимания трем своим любимым детищам: монастырю Иверскому на Валдае, Ново-Иеруса­лимскому Воскресенскому, своей главной резиденции, и новоявленному на Белом море. Наверное, уединенная оби­тель на скалистом острове была мила сердцу этого сурового человека. И не потому только, что здесь он спасся от бури. Никон был монахом, человеком своего времени; представ­ление о пустыни, «уединенном житии» как идеале созерца­тельной духовной жизни значили для него, бесспорно, мно­гое.

В 1660 году Никон в третий и последний раз приехал на Кий-остров. С собой он привез не только колокола и необ­ходимую церковную утварь, привез и мастеров каменных дел.

Все основные работы по возведению трех каменных зда­ний — храма, трапезной и надкладезной церкви — были завершены во время пребывания Никона на острове — столь бурный размах строительства вполне соответствует кипучей натуре «богатыря-патриарха» (как назвал его историк С.М.Соловьев). Автор жития Никона свидетель­ствует о его пребывании на Кий-острове: «И тамо поживе мало не годишное время и сотвориша вновь соборную цер­ковь велику каменную во имя Воздвижения», а также «ис-копаша кладезь великий из камени дикого, и на том кладези построиша церковь каменную... по сем и иная строяше многая в том монастыре Крестном...»

Ансамбль монастыря, созданный при Никоне, сохра­нился до наших дней, хотя и со значительными утратами.

Монастырь расположен в южной оконечности острова. Здесь было выбрано наиболее ровное возвышенное место. Западные фасады зданий смотрят на море, алтарные части церквей выходят на монастырскую площадь. Здания собо­ра, трапезной и надкладезной церкви стоят в тесном единении друг с другом, их стены сложены из гранитных глыб,— в сочетании с окружающими скалами создается впечатление единого монолита, вросшего в камень.

На самой высокой точке острова поставлен соборный храм. Природным цоколем ему служит обрывистая гранит­ная скала. Облик собора тяжеловесен и грузен, он пре­красно соотвечает природному окружению. Это почти куб со стенами, скошенными внутрь. Нижняя часть его, при­мерно до половины высоты, сложена из тесаного белого камня, создавая как бы постамент для верхней части. В верхней части стены собора сложены так называемой «смешанной кладкой»— из гранитных глыб вперемежку с большемерным кирпичом. Венчает каменную массу огром­ный восьмерик барабана с куполом — диаметром примерно в половину длины стен собора.

Эта глава — первое, что видишь, подплывая к острову,— одиноко возвышается над соснами. Она еще более увели­чивает ощущение суровой грузности собора. Благодаря столь широкому барабану четыре несущие его столба рас­ставлены широко, боковые же нефы, напротив, узкие. Уникальная деталь интерьера — хоры с двумя закрытыми камерами-приделами. Хоры, видимо, построены были для самого Никона.

До сих пор остается нерешенным вопрос о покрытии. Считалось, что четырехскатное покрытие, как и трехгла­вое завершение (прежде собор был трехглавым, в насто­ящее время сохранилась одна центральная глава), было изначальным, однако ныне на сводах западной части собора найдены следы каких-то сооружений. Однако вряд ли собор был пятиглавым. Возможно, на кровле была устроена смотровая вышка, позволяющая с высоты ози­рать море. Лестница на своды находится в стене северо­западного угла собора.

При всем различии в облике собора Кийостровского монастыря есть общее с Соловецким Преображенским — те же скупые, лапидарные формы, простая гладь стен, чле­ненная лопатками, скупость архитектурных деталей, восьмигранная форма центрального барабана.

Действительно, формы Воздвиженского собора крайне просты, декор сведен до предела. Фасад членится тремя лопатками, усиливающими вертикальный акцент здания.

Все три фасада имеют порталы простой формы, в виде чередующихся четвертей и полуовалов. В верхнем ярусе стен — окна, по одному в каждом прясле. Окна оформлены простыми колонками, соединенными вверху полуваликом архивольта. Апсиды собора выступают из восточной стены волнистой линией, средняя из них несколько выше и круп­нее, над ней поставлена главка. Поскольку гранитная пли­та, на которой стоит собор, склонена к востоку, апсиды поставлены на цоколе, сложенном из отесанных квадрат­ных гранитных глыб.

Профессор М.А.Ильин называет предположительное имя строителя Воздвиженского собора и всего монастыр­ского комплекса. Им мог быть «каменных дел подмастерье» Аверкий Мокеев, строивший для Никона Валдайский Иверский монастырь.

С южной стороны к собору близко подходит здание тра­пезной. Суров и впечатляющ ее западный фасад, выходя­щий на море. Сложенный из дикого камня, из огромных глыб, он выглядит крепостным бастионом. Понизу он сре­зан скатом скалы, отчего трапезная кажется вросшей в толщу гранита (нижний этаж ее врублен в скалу).

Напротив, южный фасад имеет жилой вид, хотя и здесь та же грузная толща стен, смешанная кладка с эффектно выделяющимися блоками гранита. Значительно оживляют фасад оконные проемы верхнего этажа — окна трапезной и келарской палаты, широкий и глубокий проем парадного входа, откуда лестница ведет наверх. Фасад гладкий, в про­межутках между окон — лопатки, углы обработаны пиля­страми.

С востока к трапезной примыкает церковь Рождества Богородицы. Она выступает на монастырскую площадь своими простыми и предельно четкими объемами: куб храма и высокая цилиндрическая апсида, доходящая до кровли. Трапезная церковь имеет строгое, но эффектное выражение: белая гладь стен, сочетание простых геоме­трических объемов, четкие вертикальные линии.

Внутри здания наиболее интересна сама трапезная пала­та. Она квадратная (15x15 ж), перекрыта крестовым сводом, поддерживаемым мощным столбом (наподобие трапезной Соловецкого монастыря и ряда других). Впечатляют глубо­кие оконные проемы в полутораметровой толще стен. Четыре широких и высоких окна трапезной палаты, обра­щенные на юг, обеспечивают хорошую освещенность. Внизу под трапезной палатой находится такого же размера хозяйственное помещение, тоже поддерживаемое мощным столбом, несколько более приземистым.

К северо-восточному углу трапезной примыкает коло­кольня, несколько грузная, как и все монастырские стро­ения (ныне шатровый верх ее разобран). В позднее время вход под колокольню был оформлен классическим порти­ком с колоннами. С северной стороны к колокольне ближе к собору, в конце XVII века была пристроена каменная «палатка» — усыпальница монастырских настоятелей.

Третье каменное здание, построенное во время пребыва­ния Никона на острове,— Надкладезная церковь. По преданию, источник — единственный на скалистом остро­ве— был открыт самим патриархом («построен же бе той кладезь молитвами и трудами самого святейшего пат­риарха», — говорится в житии Никона).

Надкладезная церковь невелика и проста по форме — невысокий прямоугольник храма и выступающая призе­мистая пятигранная апсида. В стену апсиды вмурован каменный крест — такой крест назывался «закладным». Надпись на кресте сообщает, что храм освящен Никоном 1660 года августа в первый день. Такой же крест обна­ружен и внутри храма.

Кельи были пристроены к надкладезной церкви позже, в конце XVII столетия. Нижний этаж, предназначавшийся для хозяйственных нужд, сложен из гранитных блоков, верхний из большемерного кирпича. Верхний этаж келий традиционен для монастырских зданий такого рода в XVII веке: узкие оконные проемы, скромно обработанные каменными наличниками, простенькая полоска косо поставленных квадратов по карнизу,— для всех зданий Кий-острова характерны простота и сдержанность, аске­тизм облика.

Своим северо-восточным углом кельи близко подходят к юго-западному углу трапезной, так что между ними оста­ется небольшой проход, нечто вроде внутреннего дворика. Здесь по углу здания келий размещаются два каменных крыльца, поблизости от входа в нижний этаж трапезной. Вход в кельи как бы скрыт от сурового дыхания моря.

 

Сохранившаяся часть деревянной ограды монастыря

 

Все три главных здания Крестного монастыря — собор, трапезная, кельи — образуют монументальный ан­самбль, объединенный единством облика и средств вы­ражения, нерасторжимо связанный с природным окру­жением. Ансамбль имеет уступчатый план: ближе дру­гих зданий выдается к морю корпус келий. Планировка всецело обусловлена особенностями рельефа. Собор, как мы отмечали, стоит на самой высокой скале. Спад скалы как бы сдержан монолитом трапезной, плавно сводящим уклон к ровной площадке. Пространственно замыкает ансамбль здание келий.

Суровым и величественным смотрится ансамбль со стороны моря. В этом месте стена сосен расступилась и открылся вид на его здания. Как в северных деревнях ВСе — окрестные леса, избы, церквушки — сводилось к единому природному творению — дереву, так здесь все сведено к камню. Это монастырь у северного моря, и это выражено в его постройках со стенами как у крепостных фортов. Под скалами рокочет прибой, по небольшому песчаному пляжу расхаживают крупные морские чайки... С противоположной, восточной стороны, за зданиями, которые закрыли собой море,— монастырский дворик. Ровная зеленая лужайка, растут лиственные деревья, возле домов разбиты цветники и огороды — на первый взгляд кажется, что монастырь ничем не отличается от таких же небольших северных обителей...

У монастыря не было каменных стен, его стены созданы самой природой — скалы острова. Прежде была простая невысокая деревянная ограда. Сейчас от нее сохранился только юго-западный угол с башенкой, крытой четырех­скатным шатром, она живописно рисуется среди сосен. Из деревянных монастырских строений сохранились также кельи и настоятельские покои XIX века и в стороне, за монастырем, кладбищенская часовня, ныне перестроен­ная.

По местной легенде, патриарх Никон, попав впервые на остров, будто бы спросил: «Кий остров?» (то есть «какой остров?»). Конечно легенда эта недостоверна: остров назы­вался так и до Никона. Но эти легендарные слова хочется перевести в восклицание: «Кий остров!» — «Какой остров!»

Достоен удивления и уважения труд людей, создавших здесь, на голом камне, не только монументальные здания, но и весь жилой облик острова. По сохраняющемуся среди онежских старожилов преданию, первые монахи каждый везли с собой по мешку земли... На Кий-острове длиной в два километра и шириной до полукилометра все в миниа­тюре: небольшие огородики, болотистый лужок, есть даже маленькое озерко для разведения карасей, любимой мона­шеской рыбки...

Восточный берег под монастырем выходит на небольшой залив, обсыхающий в отлив. Если перейти залив, то вый­дешь на каменистую луду, длинным узким языком уходя­щую в море. В XVIII веке на этом мысу помещались здания таможни, лесной конторы. Здесь прежде находился Онежский порт, на баре Кий-острова делали стоянку суда. До сих пор сохранились вбитые в гранит огромные желез­ные кольца для швартовки судов.

Обитаемой была только южная часть острова. Дальше к северу по берегу можно встретить только рыбацкие избушки. Когда-то у монастыря были здесь тони. Множе­ство дорожек и тропок, усыпанных хвоей, перевитых кор­нями  сосен,  пересекают  остров  во  всех направлениях.

Можно идти по ним все дальше: скроются монастырские здания, шум сосен и моря покроет голос радиорепродук­тора из дома отдыха. Дорога приведет к «перейме»— свое­образному ущелью между скал, заливаемому в прилив. В северной части острова мало кто бывает, здесь глушь и пустынность. Низины острова заросли сырым кустарни­ком, в котором полыхают алые грозди рябины, дрозды треща слетают с веток... На скалах, наверху, стоят величе­ственные сосны. Здесь вторая высшая точка острова, где поставлена тригонометрическая вышка. Если забраться на эту вышку, вид откроется бесподобный. Под вами, словно с высоты птичьего полета, море. Вон там, где виднеются трубы лесозавода, там наша Онега потерялась в морской бескрайности. В одну сторону пошел Летний берег, низкий и ровный, в другую — Зимний, возвышающийся вдали Ворзагорским мысом. И кругом — море, оно шумит внизу, идет прилив, волны накатываются на скалы, чайки кричат. Точечкой прочерчивает даль судно, идет в порт по «боль­шой воде»... Виден весь остров в своих вытянутых очерта­ниях, сплошной зеленой массой возвышается он среди вечно волнующегося неспокойного моря и над зеленой ровнью его столетних сосновых крон богатырски возвыша­ется белая сторожевая глава собора...

Наверное, так и надо, и прекрасно, что путешествие наше по реке мы закончили в море. Когда видишь такое — суровые здания, скалы и сосны, слушаешь шум ветра и гул прибоя,— душой овладевают чувства величественные...

Да, таков он, Север,— прекрасный и величественный край, хранящий чудеснейшие памятники родного искус­ства в своих необъятных просторах.

И конечно он, Север, не даст забыть о себе, будет звать на новые «дороги к прекрасному»... И тут автору не остается ничего иного, как закончить свой рассказ старинным поже­ланием: счастливого пути вам, читатель!

 

 

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

 

 

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

 

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский