|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Хворостова Е.Л., Галашевич А.А. Старицкая белокаменная палата XVI в. В кн.: Реставрация и исследования памятников культуры. Выпуск IV. М., 2001. С. 66-74.Все права сохранены.
Материал отсканирован, отформатирован и предоставлен библиотеке «РусАрх» С.В. Заграевским. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2010 г.
Е.Л. Хворостова, А.А. Галашевич
СТАРИЦКАЯ БЕЛОКАМЕННАЯ ПАЛАТА XVI в.
Город Старица, основанный в 1297 году тверским князем Михаилом Ярославичем, играл значительную роль в системе торговых путей и обороны Тверского княжества, ведь практически в полусотне километров к западу проходила граница княжества. Расположенная на высоком мысу крепость надежно защищалась со стороны Волги и впадающей в нее реки Верхней Старицы высокими и крутыми береговыми откосами со стоящими на них рублеными крепостными стенами с башнями, а с напольной стороны – рвом и мощным валом, также увенчанным стеной с башнями. После уничтожения пожаром 1395 года деревянной застройки в крепости началось каменное строительство. В первую очередь был возведен белокаменный Архангельский собор (1397 г.), затем – белокаменная Никольская церковь (1403 г.). После вхождения Старицы в состав Московского государства, при сыне старицкого удельного князя Андрея Ивановича Владимире, у восточного откоса был построен великолепный кирпичный Борисоглебский собор (1558–1561 гг.), украшенный изразцовыми иконами и фризами1. В камне строились и гражданские здания.
Одно из таких сооружений было обнаружено в процессе обследования культурного слоя городища в 1979 году при закладке разведочного шурфа на участке хорошо читающегося заглубления в центральной части городища, несколько ближе к западному склону2. На глубине более двух метров от современной дневной поверхности был расчищен фрагмент пола неизвестной постройки, выложенный квадратными керамическими плитками. Раскопки последующих лет позволили полностью вскрыть планировку найденной постройки3.
Под слоем земли со строительными остатками, включающими известь, белокаменный щебень и целые белокаменные блоки, сохранилась нижняя часть белокаменного подвала (подклета), в планировочную структуру которого входили одностолпная палата и два помещения, примыкавшие к ней и разделенные промежутком шириной около 3,5 м (ил. 1). Ориентирован подвал с северо-запада на юго-восток (далее для удобства изложения северо-восточная стена, развернутая в сторону Волги, обозначается как восточная, юго-восточная – как южная и т.д.). Одностолпная палата в плане близка к квадрату, внутренние размеры ее сторон составляют: восточной – 10,2 м, западной – 10,1 м, северной – 9,85 м, южной – 9,66 м. В центре палаты располагается столб (восточная сторона – 1,87 м, западная – 1,85 м, северная – 1,92 м, южная – 1,9 м), на который опирался перекрывавший помещение свод. Его пята, сохранившаяся на северо-восточном углу столба, размещается на высоте 114 см от уровня пола.
Ил. 1. Белокаменные палаты XVI в. в Старицком кремле. План подклета.
На юго-восточном углу палаты находится лестница, выводившая из палаты на улицу (ил. 2). Со стороны подвала выход перекрывался двупольной дверью, открывавшейся внутрь. Дверные полотна крепились на вмонтированных в белокаменную кладку металлических подставах «ласточкин хвост». С обеих сторон проема расчищены четверти с пазами от таких подставов с остатками проржавевшего железа. Рядом с проемами найден блок с протеской в виде «ласточкиного хвоста» от одного из верхних подставов (ил. 3). Дверь отделяла горизонтальную площадку – тамбур шириной 1,52 м, совпадающую с шириной дверного проема, и длиной 2,1 м, за которой начинались ведущие вверх ступени высотой в среднем 20–22 см, шириной от 18 до 28 см. Частично сохранилась и белокаменная площадка перед лестницей, располагавшаяся на 2,5 м выше уровня пола палаты и отмечавшая уровень дневной поверхности времени ее существования. Вынос начала площадки от внутреннего обреза восточной стены подвала достигал 5,1 м, следовательно, при учете того, что никаких остатков стен или фундаментов к востоку от подвала выявлено не было, лестничный марш мог оформляться тамбуром, скорее всего, крытым, и, вероятно, деревянным.
Ил. 2. Юго-восточный угол одностолпный палаты с лестницей в процессе расчистки. Вид с юго-запада.
Ил. 3. Белокаменный блок с протеской под подстав «ласточкин хвост».
С севера перегородка отделяет от одностолпной палаты два небольших помещения, разделенных останцом материка. Северо-западная «комната» имеет размер в среднем 3,2x3,2 м (восточная стена – 3,24 м, западная – 3,19 м, северная – 3,2 м, южная – 3,19 м), северо-восточная также близка к квадрату в плане (восточная сторона – 3,31 м, западная – 3,23 м, северная – 3,18 м, южная – 3,17 м). Толщина перегородки между северо-западным помещением и одностолпной палатой составляет 86 см, у северо-восточного помещения она колеблется от 80 до 86 см. Вход в каждое помещение осуществлялся через дверные проемы в перегородке шириной 105–110 см (в четвертях сохранился лишь проем в северо-восточное помещение). Проемы перекрывались однопольными дверными полотнами, открывавшимися внутрь малых помещений, на блоке с четвертью с западной стороны проема в северо-восточное помещение сохранился протесанный паз под подстав и частично сам подстав «ласточкин хвост» (ил. 4). В северных стенах обоих помещений сохранились ниши; в северо-восточном помещении завершение ниши выложено из белокаменных блоков (ил. 5), в северо-западном ниша перекрыта единым блоком с вытесанной в нем аркой, с западной стороны в лицевой кладке прослежен паз – четверть для закрывавшей нишу ставни (ил. 6).
Ил. 4. Северо-восточное помещение. План.
Ил. 5. Ниша в северо-восточном помещении.
Стены всех трех помещений в лицевой кладке сохранились на разную высоту: в одностолпной палате – на 0,5–1,6 м от уровня пола, в северо-западном помещении – в среднем на 2 м от пола, в северо-восточном помещении кладка по западной и восточной стенам выбрана практически до пола, северная стена с нишей сохранилась лучше; перегородка, отделяющая одностолпную палату, прослежена в лицевой кладке на 1–2 ряда блоков. Выявленная в северо-западном помещении нижняя часть перекрывавшего его цилиндрического свода, пята которого проходит на уровне третьего снизу ряда в 1,14 м от пола, позволяет предполагать, что аналогичное перекрытие было применено и в северо-восточном помещении. Забутовка из пролитого известью крупного белокаменного щебня и рваных камней по всему периметру меньше затронута разборкой, в восточной части лестницы из одностолпной палаты она превышает уровень пола почти на 3 м, в малых помещениях она прослежена на высоту 2,5–2,8 м от уровня пола.
Облицовочная кладка, выходившая в интерьер помещений, выполнена на известковом растворе из тесаных белокаменных блоков, длина которых варьируется от 40 до 80 см, а высота практически везде, кроме участков, связанных со сводами, превышает 30 см, доходя в отдельных случаях до 58 см. Подгонка блоков осуществлена чрезвычайно тщательно, ширина швов в большинстве случаев не превышает 0,5 см, некоторые более широкие вертикальные швы могли образоваться за счет деформации кладки. Вертикальные швы в кладке нигде не совпадают, выравнивание порядовки при применении блоков, превышающих по высоте располагающиеся рядом, делалось путем протески пазов-заступов. Возможно, протеска заступов на некоторых блоках могла делаться заранее, так как кое-где такие блоки смонтированы не в перевязку с соседними, а пазы заполнены небольшими белокаменными брусками. Такая кладка характерна для первоначальных частей собора Успенского монастыря, расположенного на противоположном берегу Волги (30-е годы XVI в.). Известняк, примененный в кладке, местный, он относится к старицкой свите известняков подольского горизонта, как и в вышеупомянутом соборе, его прочность выше средних показателей для камня современной добычи даже после длительного нахождения в земле после эксплуатации и разборки здания4. Для строительного раствора применена жирная кальцитная известь с добавками непросеянного и непромытого кварцевого песка в соотношении около 1:0,05, кроме того, в растворе отмечена незначительная примесь кусочков угля5.
Толщина стен подклета с учетом не только облицовочных блоков, но и забутовки, варьируется в пределах от 1–1,2 м до 1,5 м (на северных стенах малых помещений). Монолитность сочетанию облицовочных блоков с забутовкой придавали технические приемы: грубая обработка уходящих в забутовку сторон блоков облицовки и укладка отдельных блоков торцами в интерьер, так что на отдельных участках белокаменная кладка получала типично «кирпичную» фактуру с чередованием «ложков» и «тычков».
Необходимо отметить, что первоначальные полы сохранились не по всей площади помещений, поэтому на некоторых участках в лакунах около стен удалось проследить выходящие за их пределы заглубленные в материк квадратные и прямоугольные ямки со сторонами размером от 12 до 14 см, глубиной от 30 до 50 см, оставшиеся от брусковых свай, к настоящему времени полностью истлевших. Сваи забивались в шахматном порядке на расстоянии от 25 до 45 см друг от друга, промежутки между рядами свай в некоторых местах не превышали 10 см (проследить систему расположения свай удалось на месте полностью выбранной кладки в северо-восточном помещении (ил. 6) Их применение несомненно способствовало устойчивости кладки.
Ил. 6. Северо-западное помещение. Остатки лицевой кладки стены и свода. Ниша.
Выкладка первоначальных полов во всех трех помещениях подвала была осуществлена из керамических плиток, положенных рядами параллельно стенам по слою песка с примесью глины толщиной 1–1,5 см, насыпанного поверх известкового слоя толщиной около сантиметра, опирающегося непосредственно на материковый суглинок. Глина плиток, красная, сильно запесчаненная, с дресвой и отдельными включениями мелкой гальки. Размеры близки к 20x20 см (19x20x4,7 см; 19,5x20x5 см; 20x20,5x5 см; 20,5x21,5x5 см), вариации в размерах могли зависеть от степени сработанности форм, качества их очистки от налипшей глины и от различной усадки в процессе сушки и обжига. Как один из аналогов (керамические полы достаточно часто применялись на памятниках архитектуры XVI в.) можно упомянуть плитки пола трапезной церкви Михаила Архангела Андроникова монастыря в Москве 1506 года.
На основании выявленных данных можно попытаться реконструировать технологию сооружения расчищенного подвала. Перед началом строительства был отрыт котлован П–образной формы, достигающий в глубину почти 3 м. Вынутый из котлована грунт был спланирован по окружающей территории, причем наибольший объем пришелся на засыпку ямы с южной стороны от котлована, образовавшейся на месте комплекса срубов конца XVI века6. С севера, востока и запада слой материкового глинистого выброса не превышал 10–15см, достаточно четко отмечая уровень дневной поверхности времени строительства здания. По периметру котлована, на месте будущего центрального столба большой палаты, а также под стену, разделяющую одностолпную палату и малые северные помещения, в шахматном порядке были забиты брусковые сваи. Последние забивались, видимо, на ширину от 1 до 1,5 м от стен котлована (выяснить это точно можно лишь при разборке кладок до основания, чего, естественно, не делалось); под перегородкой ширина линии свай достигала 1,2 м. В процессе выкладки стен подклета его планировка подверглась небольшой корректировке. Видимо, строители хотели несколько увеличить площадь подвала за счет уменьшения толщины стен, в связи с чем укладка нижних лицевых блоков была произведена ближе к бортам котлована, так что крайние ряды свай вышли за границу стен. Это увеличило нагрузку на нижние ряды кладки, так что она просела: верхние части хорошо прослеживающихся в материке каналов от свай под разобранными ранее стенами располагаются на 2–3 см ниже, чем у каналов, не попавших под кладку. Поверх головок свай по периметру стен уложили выравнивающую прослойку из белокаменного щебня толщиной 2–5 см, в которой прослежены обломки керамических плиток, аналогичных примененным в выстилке пола. Это позволяет утверждать, что обжиг керамических плиток был налажен до начала строительства, так что брак производства, а также отходы от тески известняка сразу шли в дело.
После окончательного уточнения плана подвала в первую очередь укладывался лицевой ряд тесаных белокаменных блоков, затем пространство между блоками и стенами котлована заполнялось бутом и белокаменным щебнем и проливалось известковым раствором. На некоторых участках прослеживается дополнительная проливка глиной между забутовкой и стеной котлована. Скорее всего, такая последовательность кладки выдерживалась с периодичностью 1–2 рядов: в забутовке выше остатков лицевой кладки заметна слоистость, выраженная в чередовании слоев более крупного бута и щебня с известковой проливкой, проникавшей в верхние части слоев бута. К сожалению, из-за выборки кладочных материалов (постройки на городище служили своеобразной «каменоломней» для жителей города) ничего нельзя сказать о толщине стен и, тем более, о планировке наземных частей постройки, хотя, в принципе, они могли дублировать планировку подвала, естественно, с более тонкой, чем материковый останец, перегородкой между малыми помещениями.
В процессе расчистки выявлены данные, позволяющие судить о характере покрытия здания и элементов декора. Многочисленные фрагменты черепицы по виду теста можно разделить на две группы: из светло-серой глины со следами лощения по подморенной поверхности (чернолощеная) и из светло-бежевой или розоватой глины без следов лощения (светло-глиняная). По форме оба варианта представляли собой трапециевидные пластины с закраинами-бортиками по сторонам (этот вид носит название лотковой черепицы). Наиболее полно такая форма представлена в покрытиях Архангельского собора Московского кремля (1505–1508 гг.), такого же рода черепица зафиксирована во время археологических и архитектурных исследований на многих памятниках архитектуры XVI века. В нашем случае можно говорить о единовременности изготовления черепицы и строительства палат хотя бы на том основании, что фрагменты и целый экземпляр были найдены вместе с обломками плиток пола в горновой яме у комплекса горнов, располагавшегося к западу от палат ближе к откосу р. Верхней Старицы и функционировавшего в процессе их строительства. Не останавливаясь подробно на размерах и нюансах формы старицкой черепицы отметим, что применение двух ее цветов в покрытии могло образовывать своеобразный узор за счет чередования цвета в подстилающих и перекрывающих черепицах.
Фасадный декор палат характеризуют многочисленные фрагменты керамических балясин, найденные как в заполнении подвала, так и в горнах, где обжигались плитки пола и черепица. Терракотовый декор, включающий плиты с рельефной, в основном растительной, орнаментикой и колонки-балясины был достаточно широко распространен на памятниках архитектуры конца XV–XVI вв., однако старицкие балясины имеют отличительные особенности, позволяющие характеризовать их как продукт исключительно местной, творческой переработки старицкими керамистами традиционного убранства фасадов (саму идею применения балясин старичане могли почерпнуть, предположим, в Кирилло-Белозерском монастыре, куда из Старицы поставлялся белый камень для строительства Успенского собора 1496–1497 гг., в декор которого входили терракотовые плиты и балясины). Старицкие балясины были небольшими по размеру, их высота не превышала 22 см (обычная высота – 27–32 см), по верхней и нижней частям проходили округлые валики, в центральной части располагалось шаровидное расширение, как и на других балясинах. Но, в отличие от других образцов, старицкие балясины изготовлялись не из красной глины, а из местных глин светло-розовых, светло-желтых, бежеватых оттенков, так что не требовали в дальнейшем производства дополнительной побелки, ведь ангобирование или забеливание поверхности терракотовых плит и балясин позволяло имитировать предшествовавший им белокаменный резной декор. Дольчатая разделка центрального расширения-дыньки, характерная для большинства терракотовых балясин, на старицком варианте выполнена лишь с одной, фасадной стороны, обращенная к стене сторона оставалась гладкой. Таким образом, экономилось время на изготовление каждой балясины (случай, не имеющий прецедента в терракотовом декоре). Мало того, старицкие керамисты экономно расходовали и саму глину: балясины сделаны пустотелыми (нам известны только два подобных случая – на Воскресенском соборе в Волоколамске, построенном между 1482 и 1484 гг., и церкви Знамения на дворе бояр Романовых в Москве, где фрагменты балясины найдены во время археологических исследований и датируются первой половиной XVI в.).
Балясины, располагавшиеся ленточным фризом в линеарном заглублении кладки или в отдельных нишках достаточно часто применялись в декоре памятников архитектуры. Наиболее характерен такой вид декора был для памятников русского Севера (Спасский собор и Введенская церковь Прилуцкого монастыря, Успенская церковь Спасо-Каменного монастыря, Воскресенский собор Горицкого монастыря, монастырские хозяйственные постройки) второй четверти XVI в. В данном контексте балясины старицких палат органично вписываются в общую систему терракотового декора.
В подклете не найдено никаких остатков печей, тем не менее, в наземной части они, без сомнения, были: в перемешанном в результате разборки стен здания заполнении подвала зафиксированы развалы большемерных кирпичей с сохранившимися на некоторых из них следами глиняного раствора и кусками перекаленной глины. Размеры кирпичей в среднем составляли 27–28x13,5x8–8,5 см. Мы не можем точно судить о характере использования подвала на первоначальном этапе существования здания, при отсутствии печей это было, скорее всего, складское или хозяйственное помещение, однако позднее прямо по плиточному полу были положены два параллельных ряда белокаменных блоков, между которыми крепилась деревянная перегородка, отсекавшая юго-западную четверть одностолпной палаты. Судя по большому количеству чешуи, найденной между блоками, эта часть подвала использовалась для хранения рыбы, а возможно и каких-то других скоропортящихся продуктов. Похоже, что, в частности, из-за этого состояние полов в южной и западной частях подвала стало неудовлетворительным и потребовало устройства поверх них дощатого настила (выявлен фрагментарно в одностолпной палате), а также выстилки из тонких белокаменных блоков (у южной стены той же палаты).
Как отдельный нюанс хотелось бы отметить наличие расчищенного на остатках забутовки северной стены северо-восточного малого помещения направленного к внутренней части помещения под наклоном своеобразного лотка в виде двух тесаных белокаменных плит, к которым с востока приложены блоки, поставленные на ребро. С запада таких блоков не прослежено, их замещает мелкий белокаменный щебень, который мог образоваться в процессе разборки. Ширина наклонных плит составляет немногим более 60 см, на лицевую кладку в подвале (последняя на этом участке не сохранилась) обрез должен был, судя по наклону, выходить выше уровня арки ниши, снаружи он опирается на грубо тесаные белокаменные блоки и выходит за пределы забутовки стены почти на 80 см. Уровень выстилки здесь примерно на 50 см превышает отметку дневной поверхности времени строительства. Весьма заманчиво трактовать эту выстилку с отбортовкой как низ оконного проема подклета, наподобие окон подклета в Успенском соборе. Однако большой вынос, смещение от центра к западной стене помещения, отсутствие такого же «лотка» в соседнем помещении, а также то, что северный край кладки опирается не только на глинистый выброс от котлована, но еще и на перекрывающий его слой земли, не позволяет отнести время сооружения лотка к первоначальному периоду функционирования здания.
Еще одна деталь, не входящая непосредственно в периметр постройки, – выложенный из грубо обработанного бута столб размером 2,9x2,1 м, ориентированный почти параллельно северной стене и вскрытый в непосредственной близости от северо-восточного угла на расстоянии 1–1,1 м. Возможно предположение, что эта кладка могла служить основанием деревянной лестницы, шедшей вдоль северного фасада на второй этаж. Полная расчистка столба, сохранившегося на высоту 75 см, показала, что его основание располагается не только выше уровня дневной поверхности времени строительства палаты, но и перекрывает горелый слой, образовавшийся в процессе штурма города польско-литовскими войсками в начале XVII века (этот слой выявлен на многих исследованных участках городища). Скорее всего, столб также можно связать с поздними этапами эксплуатации палат.
Планировочное решение подвала старицкой постройки находит достаточно четкие аналоги в архитектурно-конструктивных схемах монастырских трапезных палат XVI века. Не привлекая ранние варианты одностолпных палат (типа старой трапезной палаты Симонова монастыря или Грановитой палаты Московского Кремля конца XV в.), сошлемся на «развитые» образцы, имевшие, правда, более крупные размеры и зачастую более вытянутые формы одностолпных палат (расхождение длин смежных стен могло варьироваться от 0,5 до 3 м), к которым, как и в нашем случае, примыкали дополнительные сдвоенные помещения. Это трапезные палаты Андроникова (1504–1506гг.)7, Пафнутьев-Боровского (1511 г.)8, Макарьевского Калязинского монастырей (1525–1530 гг.)9, а в более позднее время – трапезная Соловецкого монастыря (1552-1557 гг.)10.
Весьма похожа на старицкую постройку и трапезная палата Новгородского Воскресенского монастыря на Красном поле, датируемая временем ранее 1557 года11, в которой расчищен подвал с примыкающими к одностолпной палате сдвоенными малыми помещениями, перекрытыми цилиндрическими сводами.
Монастырские трапезные такого типа могли строиться на подклете или обходиться без него, но на уровне подклета мы не можем отметить случая разделения примыкающих помещений останцами материка. Традиционная ориентация – малыми помещениями к востоку. Толщина стен в отдельных случаях давала возможность (Макарьевская, Воскресенская, Соловецкая трапезные) размещения внутристенных лестниц. Нередко одно из малых помещений не имело выхода в большую палату, соединяясь с ней через проем из другого малого помещения. Функциональное назначение трапезных палат на первых этапах их существования сводилось к сугубо хозяйственной стороне: необходимости наличия большой столовой палаты, поварни, хлебодарни, кладовых и т.п. Позднее либо в рамках уже имевшихся объемов, либо путем дополнительных пристроек, а иногда и строительством переходов, трапезные палаты стали сочетаться с храмами. Тем не менее, в нашем случае, видимо, не приходится говорить о культовом назначении постройки. Ее ориентировка достаточно резко смещена малыми помещениями к северу, в заполнении и на прилегающей территории не найдено никаких предметов, которые могли бы быть классифицированы как культовые, и, что самое важное, на мысовом городище по переписным книгам XVII века не числится никаких монастырей, церквей или погостов, кроме известных нам ранее по летописным источникам Архангельского собора (пустое церковное место), Никольской церкви («завалилась во 185 году») и Борисоглебского собора («каменная ветха пятиглавая»)12. Лишь на южном «Старом городище» упоминаются «место церковное пусто, что бывал монастырь Иоанна Богослова» и два погоста церквей, названий которых «старожилы сказать не упомнят»13.
Практически полная разборка наземной части старицкой постройки не позволяет с достаточной долей достоверности говорить о ее внешнем облике. Несомненно, она была полностью выстроена из традиционного старицкого материала – белого камня: в развалах на месте подвала и на окружающей территории обнаружены лишь печные кирпичи со следами глиняного раствора, да и то в небольшом количестве. Наличие развалов белокаменного щебня, извести, бута и тесаных камней (несмотря на постоянное «заимствование» местными жителями строительного материала с городища), значительная толщина стен, массивность центрального опорного столба позволяют предполагать, что постройка могла быть двухэтажной. Каких-либо блоков, имевших профили или декор, не найдено, видимо, фасадное убранство здания составлял лишь пояс балясин. О месте расположения входа (кроме подвального) мы также не знаем, однако более вероятным кажется западный вариант с направленностью в сторону реки Старицы14.
Остановимся на аспектах датировки выявленной постройки. Нами уже перечислены ближайшие планировочные аналоги, относящиеся к началу – первой половине XVI века, отмечены и параллели покрытия и декора, также тяготеющие к этому периоду. Отметим, что после присоединения Тверского княжества к Москве в конце XV века каменное строительство в Старице не велось и возобновилось лишь после перехода города в удел брата Василия III – Андрея Ивановича, построившего белокаменный собор Успенского монастыря, монастырскую ограду и, видимо, отстраивавшего и городище. Технику кладки собора, относящегося к 30-м годам XVI века, больше всего напоминают остатки стен старицких палат, в которых применены такие же крупные блоки с тщательной подтеской и пригонкой граней, с тонкими швами, которые почти не требовали раствора, с протесанными «заступами» для подгонки блоков разной высоты и т.д. По-видимому, отнесение времени строительства наших палат к тому же периоду достаточно вероятно.
Наличие в Старице каменных гражданских построек впервые фиксируется в грамоте Михаила Федоровича, отправленной старицкому воеводе И.Ф. Кутузову в 1623 году по поводу необходимости строительства новых деревянных житниц, так как хлеб, устроенный в «каменных полатах», портится «и вперед не прочен»15. Каменные палаты, судя по тексту, государевы, не находящиеся в частном владении. Если учесть польско-литовское разорение начала XVII века, обескровившее город и прекратившее сколько-нибудь крупное строительство, тем более каменное, еще на многие годы, вполне вероятно отнесение этих государевых каменных палат к XVI веку. До литовского разорения в камне строились погреба у многих торговых лавок « ... от Семиона Столпника святого по городовой осыпи»16. Вероятно, каменные погреба могли быть и у некоторых лавок «в городе», полностью сгоревших в 1622 г.17, то есть на территории самой крепости. В 1650 году старицкий воевода А. Пушкин в «Росписи наряду и всяким государевым делам», присланной в Разрядный приказ, упоминает о железных связях, которые раньше были «в большой полате, которая полата обвалилася в прошлом во сто....редесятом году»18. Лакуна в тексте, образовавшаяся еще в период хранения документа «в столбце», тем не менее, не оставляет другой возможности толкования времени «обвала» палат, кроме как 1631–1632 годы, а сам характер информации (железные связи в деревянной постройке маловероятны) позволяет трактовать обвалившуюся постройку как каменную. Сведения о железных связях с обвалившейся большой палаты прослеживаются до 1665 года19, после чего упоминания об этой постройке из источников пропадают. Естественно, было бы весьма заманчиво связать раскопанный подвал с вышеупомянутыми «каменными полатами» или «большой полатой», которая, судя по всему, также не могла находиться в частном владении, так как материал из нее попал в общий перечень казны. Однако, по столь скудным данным, мы не можем быть уверены даже в том, являются ли эти палаты одним или двумя разными зданиями, тем более, что уже не по письменным источникам, а в натуре на городище известна еще как минимум одна каменная постройка, раскопанная местным краеведом И.П. Крыловым на участке к западу от Архангельского собора, то есть гораздо южнее места расположения вскрытого подвала и ближе к валу. Тот же И.П. Крылов отмечал, что в начале нашего века на городище «осталось до десятка фундаментов от построек и один из них центральный имеет большие размеры; – был ли он под дворцом старицких князей и царя Ивана Васильевича Грозного или служил еще для каких-либо целей, но пока этот вопрос остается для истории невыясненным»20.
Судя по плану Н. Чичерина 70-х годов XVIII века21, сохранившему доперепланировочную сетку улиц, место расположения выявленного подвала явно тяготеет к Никольской улице, проходившей от Никольских ворот (въезд на городище со стороны р. Верхней Старицы) параллельно склону к Рыльской башне, располагавшейся на северной оконечности мыса. Никольские ворота с достаточной достоверностью размещаются на современной геоподоснове городища от юго-западного конца вала, где находилась наугольная Никольская башня, в 22 саженях, то есть, примерно в 47 м от нее. В этой связи интересные результаты дает попытка топографической привязки вскрытой постройки на основании анализа текста переписной книги В.М. Сухово-Кобылина 1686 года. Расстояние от ориентировочного места расположения Никольских ворот до подвала по прямой составляет примерно 220 м. Простое сложение размеров владений, перечисленных вдоль Никольской улицы (шедшей, кстати, не по прямой, а с небольшим плавным изгибом)22, дает нам от 103 до 108 саженей (219–230 м – в зависимости от того, каким торцом выходил на Никольскую улицу ближайший к Никольской башне угловой двор) до пустого места «что наперед сего бывали великих государей погребы»23. Этот же участок упомянут при описании владения И.С. Сытина, находившегося в глубине квартала «за воеводскими погребами»24. Таким образом, становится весьма вероятной интерпретация выявленной постройки в том виде, в каком ее числили в XVII веке, как государевых или воеводских погребов, тем более, что по описи вокруг находятся сплошь частные дворы и дворовые места посадских людей и стрельцов, да два двора Успенского монастыря, на которых живут монастырский дворник и стрелецкая вдова. Если учесть, что на последних этапах своего существования подклет использовался как ледник для хранения рыбы, то тем более вероятна параллель с «погребами». Из текста переписной книги можно сделать вывод о том, что к 80-м годам XVII века погреба уже не функционировали.
Мы упоминали, что выявленное здание было построено почти на месте комплекса срубов конца XIV века, включавшего, как минимум шесть построек с заглубленными в материк подклетами (три из них не были достроены, три – имели практически одинаковое планировочное решение, весь комплекс сгорел в 1395 году). Сам масштаб произведенных при строительстве срубов земляных работ, потребовавших выборки минимум 800 м3 грунта, практически исключает возможность выполнения их частным лицом. Похоже, что эта территория могла быть «княжеской», а затем «государевой» и «воеводской» на протяжении почти трех веков. Следует отметить, что ориентировка комплекса срубов и подвала абсолютно одинакова, а значит, планировочная структура этой части городища сформировалась, как минимум, в XIV веке и поддерживалась в XVI, а затем и в XVII столетии.
________________________________________________________
1. Даль Л. Борисоглебский собор в г. Старице // Зодчий. 1878. № 3; Жизневский А. Изразцы на Старицком соборе, построенном в 1561 г. Тверь, 1888.
2. Хворостова Е.Л. Отчет об археологических исследованиях на территории Старицкого городища. 1980 г. Архив ЦНРПМ. Инв. № 172/953-955.
3. См. Отчеты об архитектурно-археологических исследованиях на территории Старицкого городища. Архив ЦНРПМ. Инв. № 172/ 1044, 172/1046, 172/1047. Т. 1–3. 1980 г.; № 1422-1424 Т. 1–3. 1981 г.; Хворостова Е.Л. Исследования Старицкого городища // Археологические открытия 1980 г. М., 1981; Раскопки на Старицком городище // Археологические открытия 1981 г. М., 1983.
4. Постникова О.Н. Исследование древних строительных материалов из памятников, раскрытых при археологических раскопках в г. Старице. Архив ЦНРПМ. Инв. № 172/1308. 1983 г. С. 4.
5. Там же. С. 7-79.
6. Хворостова Е.Л. Деревянные постройки Старицкого городища // Тверской археологический сборник. Тверь, 1994. Вып. 1.
7. Пилявский В.И., Тиц А.А., Ушаков Ю.С. История русской архитектуры. Л., 1984, С. 206.
8. Там же. С. 206.
9. Там же. С. 206; Удальцова А.Л., Харламова А.М. Трапезная Макарьевского монастыря в Калязине // Архитектурное наследство. 1986. № 34.
10. Савицкая О.Д. Исследования трапезной Соловецкого монастыря // Реставрация и исследования памятников культуры. М., 1975. Вып. 1.
11. Кузьмина Н.Н. Забытый памятник Новгородской архитектуры XVI в. (Трапезная с церковью Николы в Воскресенском монастыре на Красном поле) // Новгородский край. Материалы научной конференции «Новгород древний – Новгород социалистический». Л., 1994.
12. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 459. Л. 3–3 об. Подлинная писцовая и межевая книга города и посадской выгонной земли письма, меры и межевания писца Василия Михайловича Сухово-Кобылина и подьячего Дмитрия Горюхина (1686 г.). С благодарностью отмечаем, что сбор архивных сведений произведен М.М. Ермолаевым и В.В. Скопиным.
13. Там же. Л. 14 об.
14. В соответствии с маршрутом писца от Рыльской башни к Никольским воротам предполагаемое место размещения постройки тяготело к левой стороне Никольской улицы, то есть, главный фасад должен был быть направлен в сторону р. Верхней Старицы.
15. РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Боярские и городовые книги. Разрядный приказ. Кн. 1. Ч. 2. Л. 89 об.
16. РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Поместный приказ. Д. 456. Л. 22.
17. Там же. Л. 42.
18. Там же. Ф. 210. Оп. 9Д. Разрядный приказ. Столбцы приказного стола. Ст. 166. Л. 245.
19. Там же. Оп. 9В. Столбцы разрядных столов. Новгородский стол «О городовых местах». Д. 299. Л. 186.
20. Крылов И.П. Старица и ея достопримечательности. Издание 2-е. Старица, 1914. С. 458.
21. ЦГА Военно-морского флота. Ф. 3. Оп. 26. Д. 3267.
22. РГАДА. Ф.1209. Оп. 1. Д. 456. Л. 11 – 12 об.
23. Там же. Л. 11.
24. Там же. Л. 11 об.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский