РусАрх

 

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

 

 

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ В.Л. ЯНИНА

НА СТРАНИЦУ Б.А. КОЛЧИНА

 

 

Источник: Янин В.Л., Колчин Б.А. Итоги и перспективы новгородской археологии. В кн.: Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. Все права сохранены.

Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: www.archeologia.ru. Все права сохранены.

В электронной версии иллюстрации оригинала по техническми причинам отсутствуют. Список иллюстраций приведен в конце текста.

Материал размещен в библиотеке «РусАрх» в 2007 г.

 

 

В.Л. Янин, Б.А. Колчин

Итоги и перспективы новгородской археологии

 

 

стр.5

Раскопки Новгорода, начатые в 1932 г. под руководством А. В. Арциховского, ведутся непрерывно уже 45 лет. В деятельности Новгородской археологической экспедиции четко определяются три основных этапа.

С 1932 по 1948 г. раскопки имели главным образом разведочный характер, и их материалы, накапливаясь от года к году, положили основу общей оценке источниковедческих возможностей новгородского культурного слоя и дали представление о членении напластований по таким обобщенным рубрикам, как «домонгольское время», «эпоха расцвета», «московский период». Вплоть до 1948 г. работы сосредоточивались на южной оконечности Славенского холма, где предполагался «древнейший Новгород», и на Ярославовом дворище — вечевом форуме республики 1.

С переносом раскопок в 1951 г. в район жилой застройки Неревского конца и обнаружением первых берестяных грамот начался второй стационарный период полевых работ. В течение 12 лет был раскопан мощный культурный слой толщиной до 7, 5 м на площади около 10 тыс. кв. м. Вскрытие столь обширного комплекса не имеет аналогий в истории раскопок средневековых городов. Оно в корне видоизменило как методическую манеру работ, так и их цели. Впервые в число исследуемых комплексов вошли не отдельные постройки, а целостные их ансамбли, не части усадеб, а целые усадьбы и даже кварталы города. Мощность напластований, великолепная сохранность органических остатков, исключительное обилие находок (и вещевых, и остатков монументальных сооружений), наличие многоярусных мостовых трех хорошо известных по письменным источникам средневековых улиц позволили членить культурный слой на десятки хронологических уровней (ярусов), что, с одной стороны, привело к созданию разветвленной и детальной вещевой хронологической шкалы многих категорий древних предметов, а с другой — дало возможность, применив к уличным настилам и остаткам различных построек современный метод датирования, получить абсолютные даты этих уровней.

В результате стратиграфических и хронологических исследований открылась возможность изучить саму динамику развития комплексов древностей, будь то усадьба, улица, репертуар бытовых предметов или эволюция типов жилых и хозяйственных построек. В равной степени это относится и к изучению по вещам таких процессов, как развитие ремесла, земледелия и торговли, а наблюдения над характером развития усадьбы

стр.6

вызвали к жизни постановку проблемы истории городского землевладения.

Обнаружение в Неревском раскопе сотен берестяных грамот самым непосредственным образом сомкнуло специфические задачи археологии с вопросами, традиционно входившими в круг исследований историков, воспитанных на письменных источниках и никогда не имевших с археологией точек соприкосновения. Историческое значение Неревского раскопа 1951—1962 гг., на наш взгляд, состоит в том, что он стал первым и достаточно прочным мостом, соединившим средневековую археологию со средневековой историей и направившим археологическую программу к решению не специфических задач вещеведения, а достаточно существенных проблем исторической науки 2.

Логическим продолжением этих работ были раскопки на древней Ильиной улице Славенского конца в 1962—1967 гг., где методы, разработанные на Неревском раскопе, были впервые применены на участке, лишенном уличных настилов и располагавшем ограниченным количеством объектов, годных для дендрохронологического анализа. Созданная к тому времени вещевая хронологическая шкала дала возможность членения прослоек и их датирования в трудных стратиграфических условиях, а однородные характеристики комплексов подтвердили применимость основных наблюдений, сделанных на Неревском раскопе, к территории всего Новгорода 3.

Третий этап исследований наступил в 1967 г. и продолжается до сего дня. Он основан на безусловной оценке культурного слоя Новгорода как первоклассного источника познания многих явлений прошлого, не поддающихся раскрытию традиционными средствами анализа письменных документов.

Сохранность древних напластований Новгорода — явление совершенно исключительное. Она определяется неповторимым сочетанием нескольких благоприятных факторов.

Во-первых, Новгород возник на плотной глинистой почве, исключающей естественный дренаж осадков. По мере накопления культурного слоя дождевые и талые воды сочились к Волхову только по горизонтам культурных отложений, до предела насыщая их во влажном климате Приильменья. Древнейшие дренажные системы, открываемые время от времени при раскопках, служили главным образом для отвода ручьев в наиболее влажных местах. Повышенная влажность слоя препятствовала его аэрации, а следовательно, и жизнедеятельности вызывающих процессы гниения бактерий. Извлеченная из глубин культурного слоя земля сегодня оказывается «мертвой». Используя, например, землю из археологических отвалов, на клумбы и газоны, садоводы вынуждены «заражать» ее примесью поверхностной почвы. Вплоть до XVIII в., когда в Новгороде была сооружена разветвленная дренажная сеть (деревянная «лив-невка»), культурный слой на всю свою мощность был насыщен влагой. Система стоков XVIII в., опущенная в слой, подсушила прослойки XVI— XVII вв. и частично напластования второй половины XV в., в результате чего в них выгнили все органические остатки, однако нижележащие слои доныне насыщены влагой и идеально сохраняют древности.

стр.7

Во-вторых, повышенная влажность слоя служила препятствием для работ в нем, заставляя средневековых горожан избегать углубления фундаментов, рытья погребов и колодцев. Поэтому культурные напластования сохраняли, как правило, стратиграфическую чистоту, лишь в минимальной степени подвергаясь деформации, например, при рытье канав для частоколов и других локальных работах. Сохраняемость органических веществ способствовала быстрому увеличению мощности культурного слоя, что в свою очередь определяло исключительную традиционность основных планировочных элементов города. Слой нарастал выше уровня уличных мостовых раньше, чем снашивались их последние настилы, а это требовало частого сооружения новых настилов, укладывавшихся непосредственно на предыдущие, которые становились как бы частью мощного фундамента улицы. Уже из-за этого однажды возникшие магистрали почти не способны были менять своей конфигурации, составив жесткий скелет городского плана.

Существует еще одно обстоятельство, характерное для культурного слоя Новгорода. В XVIII в. город был перепланирован по принципам линейной застройки, начавшейся во второй половине 20-х годов этого столетия в центральной прибрежной части Торговой стороны, а после утверждения генерального плана 1778 г. распространившейся на всю его древнюю территорию. Перепланировка проложила во многих случаях линии новых улиц в стороне от линий средневековых улиц. Поэтому массовая каменная застройка последней четверти XVIII—XX в. с глубоким залеганием несущих конструкций не уничтожила главных комплексов древностей. Средневековые уличные мостовые чаще всего оказывались под поверхностью современных дворов, а не под красными линиями нынешних улиц. Соответственно и тяготевшие к улицам древние усадьбы сохранили свою стратиграфическую чистоту.

Из изложенного очевидно, что характеристика новгородского культурного слоя включает в себя возможности не только сбора в нем многочисленных древних предметов, не сохраняющихся в условиях других русских средневековых городов, но и выявления ненарушенной системы взаимосвязи между ними, получения в процессе раскопок локально-хронологических и локально-территориальных комплексов. Идеальная сохранность остатков монументальных деревянных сооружений разрешает применить к ним массовый дендрохронологический анализ и датировать эти комплексы в пределах одного десятилетия. Указанная возможность ведет к постановке таких научных целей, которые ранее для археологии средневекового города вообще не были достижимы.

Все это позволяет говорить о культурном слое Новгорода как об историческом источнике государственного значения и необходимости самой активной его охраны. Наиболее действенным способом защиты культурного слоя являются раскопки. Однако в условиях существующего и развивающегося города не всякие раскопки полезны даже тогда, когда они способны приносить сенсационный научный успех. Развитие Новгорода требует непрерывного строительства в нем, возведения значительных зданий общественного назначения, обновления жилого фонда, заметная часть которого была построена наспех в тяжелые послевоенные годы,

стр.8

проведения мер городского благоустройства, совершенствования подземных коммуникаций и т. д. Любое бесконтрольное механическое вторжение в культурный слой, будь то рытье котлована, забивка вслепую свайных фундаментов или проведение траншей, пагубно для культурного слоя. Оно или непосредственно уничтожает его, или же, нарушая существующий режим влажности, ведет к медленной, но неотвратимой гибели больших его участков. Отсюда проистекает необходимость выработки четкой стратегии археологического планирования, учитывающей планы и графики развития городского строительства. Эти соображения привели к тому, что в 1967 г. Новгородская экспедиция избрала принцип планирования раскопок, основывающийся на решении в первую очередь охранной задачи.

Возникает вопрос, вступает ли этот принцип в противоречие с главными нуждами науки. В самом деле, планирование научных исследований требует эффективного решения наиболее существенных, признаваемых сегодня самыми актуальными проблем. Относительно Новгорода одной из таких проблем является соотношение республиканской и княжеской власти в разные периоды его истории, поскольку с этим связано правильное понимание феномена своеобразного новгородского политического строя. Вероятно, эффективное решение этой проблемы могло бы быть достигнуто неотложными раскопками в детинце и в пределах древнейшей части Ярославова дворища, т. е. в главных центрах средневековой общественной жизни. Между тем, и детинец, и дворище являются государственными заповедниками, самый статус которых обеспечивает сохранность их древностей для будущих археологов, чье методическое вооружение, несомненно, станет более совершенным. В то же время, сосредоточив усилия на исследовании таких действительно первоклассных объектов, мы неизбежно потеряем многое из того, что не имеем никакого права терять и сейчас.

Речь, следовательно, идет о выработке наиболее эффективной научной программы ближайших лет, учитывающей не недостатки, а преимущества предпочтения охранных задач. Эти преимущества очевидны. Они состоят в мобильности археологических работ, в вовлечении в них разнообразных территорий средневекового города, в возможности получать сравнительные материалы из разных его районов. В этих условиях очевидной основой научной программы становится проблема исследования города как развивающегося организма, изучение формирования городской застройки, выяснение ее территориальных пределов в разные периоды истории Новгорода. Этот вопрос имеет многочисленные выходы в первоочередную историческую проблематику.

Известно, что на протяжении всего республиканского периода Новгород представлял собой федерацию самоуправляющихся районов-концов, т. е. его политическая система имела и административно-территориальное выражение. Как и когда формировались концы города? Имелись ли в нем территории, находившиеся вне кончанского деления? Могли ли какие-то территории менять свою кончанскую принадлежность? Для решения подобных вопросов необходимы материалы о пределах жилой застройки на разных этапах истории Новгорода. Известно также, что Нов-

стр.9

город наряду с кончанской системой знал и другую, параллельно существующую сотенную административную систему, причем обе системы различались и по социальному принципу: первая объединяла боярское землевладение во главе с посадником, вторая — землевладение свободного черного населения во главе с тысяцким. Какое территориальное выражение имела сотенная система, была ли она чересполосной с кончанской или локализовалась вне концов? Ответ на такой вопрос также должны дать археологические материалы, характеризующие расположение социально разнотипных усадеб.

Это направление исследования в конечном счете способно решать проблемы историко-экономического характера и вопросы политической истории. Примером первых может служить изучение сходства и разницы между организацией вотчинного ремесла и ремесла свободных горожан. Примером вторых — выяснение эволюции политико-административной системы Новгорода, двигавшейся от сословного представительства в республиканском управлении к торжеству боярской олигархии.

Назовем еще несколько перспективных направлений формирующейся научной программы. К числу капитальных проблем истории средневековья принадлежит вопрос о степени разделения в разные периоды ремесла и торговли. Он может разрешаться исследованием соответствующих усадебных комплексов по мере увеличения их числа в археологических материалах. В науке давно уже стоит проблема воздействия на Новгород татаро-монгольского нашествия, в частности, вопрос о том, имел ли место активный приток нового населения из центральных областей Руси, испытавших военный разгром со стороны татаро-монголов. Нужно полагать, что решение этой проблемы прямо связано с установлением границ жилой застройки Новгорода в эпоху, непосредственно предшествовавшую нашествию, и в эпоху, непосредственно следовавшую за ним. Первостепенную важность имеет вопрос об изменении системы городского землевладения в Новгороде в конце XV в. после боярских «выводов» и внедрения нового населения. И если слои конца XV в. и последующих столетий здесь не сохранились, то накопление археологических материалов об усадебных границах XV в. позволит сравнить их с достаточно обстоятельными данными писцовых книг 80-х годов XVI в.

Уже одно перечисление проблем показывает, что исследование застраиваемых ныне территорий имеет не меньшее, а возможно и большее, значение, чем неотложное изучение главных общественных комплексов Новгорода.

Только сосредоточив внимание на участках текущей застройки, мы получаем возможность сохранить важнейший источник ответов на поставленные наукой вопросы, которые не могут быть решены раскопками в детинце или на Ярославовом дворище.

Исходя из изложенной точки зрения, экспедиция в 1967—1976 гг. вела работы только на участках текущей застройки, исследовав за это время 14 объектов. Из них семь — на Торговой стороне и семь — на Софийской. Кроме основных раскопов, производилась рекогносцировочная шурфовка на отведенных под застройку участках, копать которые большими площадями было нецелесообразно из-за того, что здесь средневе-

стр.12

ковый культурный слой был малозначительным или недостаточно сохранным (рис. 1).

Для идентификации некоторых древних улиц на Торговой стороне незаменимым оказался открытый недавно А. В. Воробьевым план части Новгорода (рис. 2), который был составлен в 1732 г. архитектором Григорием Охлопковым в процессе первой незавершенной перепланировки Новгорода по петровскому указу 1723 г. 4

В 1967 г. экспедиция, заканчивая работы на Ильинском раскопе, начала новый раскоп — Буяный, на месте строительства телевизионного центра Новгорода 5.

В 1968 г. экспедиция работала на двух раскопах — Готском и Славенском. На месте раскопов после археологического исследования были возведены здания гостиницы и Новгородского Стройбанка 6.

В 1969 г. продолжались работы на Готском раскопе и был заложен новый раскоп — Тихвинский — на углу улиц Комарова и Садовой, на месте строительства многоэтажного жилого дома 7.

В 1970 г. экспедиция продолжала работы на Готском раскопе и начала новый большой раскоп — Михайловский — на Суворовской ул., на месте строительства второго здания Медицинского училища 8.

В 1971 г. были заложены три раскопа в местах, подлежащих застройке или реконструкции, — Торговый, Рогатицкий и раскоп на Кировской ул. Два раскопа были завершены в том же году, а раскоп на Кировской ул. продолжался до 1974 г.

Основной раскоп — Торговый — был расположен на территории древнего новгородского торга, в 30 м к югу от Путевого дворца. Площадь I раскопа 16X10 м, мощность слоя от 6, 1 до 6, 4 м. В отличие от других новгородских раскопов здесь оказалось всего лишь два сруба второй по- ловины XIV в. Состав вещевых комплексов обычен. Обращает на себя внимание большое количество замков, ключей и ножей: на относительно небольшой площади найдены 41 замок, 35 ключей, 87 стальных ножей. Встречено четыре фрагмента берестяных грамот — № 489—492.

Благодаря хорошо разработанной вещевой хронологии Новгорода довольно подробно выявлена стратификация раскопа. Непосредственно на материке лежат слои 70—80-х годов XII в., затем идут слои XIII в. толщиной 0, 8—1, 0 м. Слой XIV в. более мощный — 1, 5—1, 6 м — и очень насыщен вещами. Слои XV в. значительно тоньше.

В 1972 г. работы шли на четырех раскопах. Продолжались раскопки на Кировской ул., второй отряд экспедиции раскапывал участок во дворе школы № 2 по Советской ул. (Людогощий раскоп), третий отряд вел поиски каменных сооружений Варварина монастыря неподалеку от церкви Власия, на площади, подлежащей застройке общественными зданиями, и, наконец, четвертый раскоп был заложен на валу, на месте строительства новой Ленинградской магистрали в Кожевниках, в районе церкви Петра и Павла.

Людогощий раскоп вскрыл участок площадью 160 кв. м при мощности культурного слоя немногим более 3 м. Сохранность древесины здесь очень плохая, деревянных сооружений мало. Раскоп захватил задворки какой-то усадьбы. Предматериковые слои датируются серединой XII в.

стр.14

Варваринский отряд (консультантом отряда был профессор М. К. Кар-гер) открыл угол фундамента церкви Варварина монастыря, разрушенного, вероятно, в конце XVIII в. В строительном развале вокруг фундамента найдены фрагменты фресок. Так как эта церковь была обнаружена на площади вне застройки, рядом с заповедной зоной церкви Власия, го после соответствующей фиксации раскопки были прекращены и шурфы зарыты.

Раскоп на валу представлял собой траншею шириной 5 м и длиной 29 м, на всю ширину вала. Ширина сохранившейся части вала 29 м, высота 7, 4 м, ширина верхней боевой площадки 3, 6 м. Работами на валу руководил М. X. Алешковский 9.

Выявлены четыре строительных периода сооружения вала. В первый период строителями была насыпана материковая речная глина серо-зеленоватого цвета со стороны ополины из рва и укреплена срубной конструкцией. Это — ядро вала. Ширина ядра равна 11 м, высота 2, 7 м. Деревянные конструкции встречены на краю ядра, со стороны города. Это бревна, положенные одно над другим по продольной оси вала с небольшими отступами как в плане, так и по вертикали. Поперечных бревен не встречено. Диаметр бревен более 50 м.

Дендрохронологические даты рубки четырех бревен от этой конструкции — 1394 г. (рис. 3).

Во второй период строительства вал был увеличен путем подсыпки со стороны города, укрепленной внутренней конструкцией срубных ряжей В раскоп попала основная часть срубной конструкции, укреплявшей внешний склон подсыпки. Пять спилов, взятых от бревен конструкции, определили дендрохронологическую дату рубки — 1429 г.

В третий период на вершине вала после подсыпки в 1429 г. была построена изба с печью, вскоре сгоревшая. Дендрохронологических дат нет.

В четвертый период поверх пожарища была сделана новая мощная подсыпка вала, сохранившаяся еще в настоящее время на высоту 5 м. Деревянных конструкций по всему сечению новой подсыпки вал не имел, но в нижней ее части они обнаружены. В пределах раскопа изучены две поперечные деревянные стенки: восточная — из трех бревен, положенных одно над другим; западная — из четырех. Обе стенки в разных местах пересекаются отдельно лежащими продольными бревнами. Кроме того, есть и отдельно лежащие поперечные бревна. Все вместе они образуют конструкцию, приближающуюся по своему типу к ряжам. Дендрохронологический анализ бревен этой конструкции показал некоторый разброс дат, но по спилам с хорошей сохранностью внешних колец установлено, что три бревна срублены в 1437 г.

В 1973 г. работы велись на двух раскопах: продолжался раскоп на Кировской ул. и был начат новый раскоп — Троицкий — на Пролетарской ул. в Людином конце.

В 1974 г. был закончен раскоп на Кировской ул. и продолжались исследования на Троицком. Кроме того проведены работы на Козмодомьянском раскопе, расположенном на углу улиц Декабристов и Ленинградской.

стр.15

Козмодемьянский раскоп площадью 280 кв. м находился примерно в 20 м к востоку от мостовых древней Козмодемьянской улицы, которая была зафиксирована здесь в строительном котловане при сооружении жилого дома. Толщина культурного слоя достигала 4, 7 м. Значительная часть слоя здесь полностью разрушена фундаментами зданий XIX— XX вв. Стратиграфия сохранившейся части раскопа показала, что начало формирования культурного слоя можно относить к XII в. На раскопе, кроме обычных по составу бытовых древностей, обнаружено пять берестяных грамот (№ 510—513, 515). Через раскоп на уровне предматериковых слоев с востока на запад проходил мощный развал какой-то глинобитной конструкции — вероятно, остатки разрушенного ранного оборонительного вала.

Очень интересным объектом оказался раскоп на Кировской ул. Площадь его составляла 320 кв. м. Здесь был вскрыт участок жилого района города — стык трех усадеб. Значительную долю раскопа занимали зады большой усадьбы, стоявшей, вероятно, на древней Ильиной улице. Анализ археологических материалов позволяет сделать вывод, что вся усадьба принадлежала крупным феодалам, занимавшим важные посты в административном управлении Новгорода.

На этом участке найдены шесть свинцовых вислых печатей и, что особенно важно, три заготовки таких печатей. В числе печатей — буллы новгородского тиуна Андрея, владычного наместника (анонимная), великокняжеского наместника Ивана Васильевича (времени князя Александра Михайловича), тысяцкого Захара, великого князя Михаила Ярославича.

На этой усадьбе много интересных находок, говорящих о жизни се владельцев: высокохудожественная каменная иконка с изображением святых Симеона Столпника и Ставрокия (начало XIV в. ), бляшка золотой перегородчатой эмали (20-е годы XIV в. ), змеевик с изображением святого Георгия, музыкальные инструменты, шахматы. На раскопе найдено 10 берестяных грамот.

На территории усадьбы жили и ремесленники: вскрыты жилища и мастерские сапожника, ювелира, литейщика, ткача, замочника, токаря по дереву и др.

Культурный слой этого раскопа оказался очень мощным — 8, 7 м. В нижних горизонтах, на глубине 7, 5 м, было расчищено несколько усадебных построек, древнейшие из которых дендрохронологически датируются 1126 г. Ниже каких-либо следов построек не было, и этот надматериковый слой, имевший толщину около 1 м, образовался исключительно за счет строительных остатков, скопившихся здесь в процессе мелиоративных работ. Поэтому датой первоначального освоения участка нужно считать время не ранее начала XII в. Небывалая мощность культурного слоя здесь вызвана обилием разного рода подсыпок, дренажей и т. п.

В 1975 г. работы проводились только на Троицком раскопе.

В 1976—1977 гг. работы на Троицком раскопе были продолжены. Обнаружена древняя Черницына улица. Вскрыто 28 ярусов настилов деревянной мостовой.

стр.16

Общая площадь Троицкого раскопа достигла 1022 кв. м. Мощность культурного слоя 5, 6—6, 3 м. Древнейшие слои датируются 20—30-ми годами X в. Вскрытая усадьба стояла на углу улиц Черницыной и Пробойной Ямской, проходящей под асфальтом современной Пролетарской ул. На протяжении XII—XIV вв. усадьба принадлежала крупным землевладельцам из числа церковных иерархов. На усадьбе найдена 41 берестяная грамота. Во второй половине XII — начале XIII в. здесь жил Олисей Петрович Гречин. Он был крупным церковным деятелем и художником. Раскопана его мастерская. Она сгорела в пожаре 1194 г.

Второй раскоп 1976 г. — Дмитриевский — был заложен и доведен до материка на месте строительства Театра драмы в прибрежной части Неревского конца, к востоку от Дмитриевской ул. и к северу от ул. Штыкова. Раскоп расположен в части города, характеризуемой свидетельствами письменных источников как сравнительно поздняя, освоенная не ранее XIV в. Стратиграфические данные раскопа уточнили эту дату, определив время заселения этого участка рубежом XIII—XIV вв. На Дмитриевском раскопе вскрыта часть жилой усадьбы, менее насыщенной археологическими остатками, чем усадьба Троицкого раскопа. На раскопанном участке найдено семь берестяных грамот (№ 532, 534—539), в том числе две, адресованные попу. В слое XV в. здесь найдены также две свинцовые вислые печати: одна — «Великого Новгорода», с изображением зверя, принадлежавшая Совету Господ, и другая — анонимная печать владычного наместника с изображением креста и Богоматери. Культурный слой. Культурный слой Новгорода делится на два основных горизонта. Верхний образован напластованиями рыхлой серой земли с обильным включением кирпичного щебня и почти не содержит остатков деревянных предметов и сооружений, сгнивших, как и прочие предметы из органических веществ, из-за постоянной аэрации. Ниже располагаются в одних случаях мощные, в других — сравнительно небольшие коричневые слои средневекового времени, богатые органическими остатками и предельно насыщенные влагой. Граница между этими двумя горизонтами хронологически примерно совпадает со временем включения Новгорода в состав единого Русского государства. Поэтому нижний горизонт можно условно назвать слоем периода новгородской независимости, а верхний — слоем московского времени.

Мощность верхнего слоя достаточно изменчива, поскольку связана с интенсивностью строительных работ на разных участках города. Так, она увеличивалась в результате различных планировочных работ. В 80-х годах XVI в., когда был сооружен Земляной город, и в 20-х годах XIX в., когда он был разрушен, мощные напластования позднего времени образовались на линии рва Земляного города, т. е. на значительной части современного кремлевского парка. Здесь в XVI в. при первоначальном рытье рва и в XVII в. при его расширении была уничтожена большая часть древних напластований, из которых насыпали вал Земляного города. Нивелировка XIX в. вернула эти массы земли на прежнее место, но уже в новом качестве, бесполезном для археолога. В XVII в. значительные массы разрушенного древнего культурного слоя были перенесены на берег Волхова, на участок к северу от рва Земляного города, в результате

стр.17

изменнических работ Юста Матсона, пытавшегося для ослабления обороны детинца создать господствующую над ним высоту в непосредственной близости к линии его внешних укреплений 10. «Матсоновский холм» был затем срыт не до конца. В 1835 г. значительные подсыпки были сделаны на Торговой стороне, на участке к югу от Путевого дворца, включая территорию Гостиного двора, в связи с сооружением моста через Волхов и организацией площади у въезда на него 11. Значительные перемещения древнего культурного слоя с его фактическим уничтожением были сделаны и в послевоенные годы, когда земля из котлованов использовалась для разного рода работ по благоустройству.

Однако можно уверенно утверждать, что наличие на многих участках Новгорода в пределах валов Окольного города только позднейших напластований не является результатом работ подобного рода. В ряде районов (в частности, в достаточно широкой полосе, непосредственно примыкающей к валам Окольного города) никогда не существовало средневековой жилой застройки, а были пустыри, садовые и огородные участки и даже пахотные земли 12. Иными словами, в эпоху независимости застройка Новгорода не упиралась в линию Окольного города, а охватывала менее значительную площадь, границы которой имели причудливую конфигурацию, меняющуюся от века к веку.

Что касается средневекового культурного слоя, то интенсивность его отложения была более постоянной, коль скоро на местах расселения в этот период не велось столь же масштабных строительных работ. Нужно, разумеется, сделать исключение для особо влажных участков, где в целях мелиорации производились подсыпки грунта, сооружались постоянно возобновляемые гати (с таким случаем экспедиция столкнулась, например, при раскопках на Кировской ул. ), и мест, расположенных в системе древнего рельефа, у подножия древних холмов, где могли образовываться дополнительные отложения за счет смыва грунта сверху. Однако в целом средневековый культурный слой способен более непосредственно демонстрировать прямую зависимость мощности от времени существования.

Поэтому создание плана расположения в Новгороде средневекового культурного слоя с выраженными в горизонталях характеристиками его мощности дало бы возможность с большой степенью достоверности определять участки древнейшего освоения застройкой и районы более позднего заселения. Основу такого плана составляют итоговые материалы раскопок и шурфовок, наблюдений над строительными работами, но в первую очередь массовые данные геологического бурения, которое систематически ведется для расчета несущих конструкций строящихся зданий 13. К сожалению, собранные к настоящему времени материалы не позволяют пока создать план средневекового культурного слоя, поскольку данные бурения не дифференцируют горизонты времени независимости от более поздних. Однако pi предлагаемый план такого нерасчлененного культурного слоя с учетом сделанных выше оговорок дает нужную ориентировку (рис. 4).

На плане горизонтали мощности культурного слоя имеют шаг в 2 м, что выделяет четыре зоны. Зона с мощностью слоя свыше 6 м (местами

стр.18

до 9 м) прослеживается в нескольких районах. На Торговой стороне она занимает наиболее значительную площадь, расположенную широкой полосой от устья Федоровского ручья в направлении на юго-восток, где ее оконечность немного не достигает современной Боровичской ул. Эта зона касалась Волхова только у устья Федоровского ручья, будучи отделена от реки почти на всем протяжении буевищем, застроенным церквами торга и Ярославова дворища. Выход зоны к берегу Волхова южнее Путевого дворца образуется за счет уже отмеченных выше подсыпок XIX в.,

стр.19

археологически прослеженных в Торговом раскопе. Внешняя ее граница отстоит от линии Окольного города на 0, 5 км. Отметим, что только в пределах этой зоны на Торговой стороне раскопками обнаружены древнейшие напластования X — начала XII в. (Михайловский, Ильинский, Буяный и Рогатицкий раскопы).

Все раскопы и шурфы за пределами очерченной территории содержат только более поздние материалы.

На Софийской стороне зона с мощностью слоя выше 6 м прослеживается в двух местах. На Неревском конце она соответствует части кварталов между улицами Горького, Декабристов и Комарова, вторгаясь также в квартал между Волховом и улицами Горького, Декабристов и Дмитриевской, но не доходя до реки. Возможно, к той же зоне относится и слой повышенной мощности в северной части детинца: он мог быть «отрублен» разрушением культурного слоя при работах над фортификациями детинца и Земляного города. Только в пределах этой зоны на Неревском конце были обнаружены слои X — начала XII в. (Неревский раскоп); все другие раскопы и шурфы Неревского конца содержали только более поздние материалы. В Людином конце зона слоя с мощностью свыше 6 м обнаружена в районе Пролетарской ул., на участках по обеим ее сторонам до пересечения с современной Лукинской ул. Только здесь в Людином конце были обнаружены напластования X — начала XII в. (Троицкий раскоп).

Охарактеризованные зоны концентрически окружены зонами расположения менее мощного культурного слоя, толщина которого убывает по мере приближения к валам Окольного города. Здесь не встречаются слои столь внушительной древности. Кроме того, и улицы, проходящие через все зоны, имеют различное число настилов. Их больше всего там, где толще слой. Из этого с очевидностью следует, что древние улицы удлинялись по мере освоения застройкой новых площадей, что дает в руки археологам еще один важный метод наблюдений над деталями постепенного расширения городской территории: подсчет настилов, обнаруживаемых при строительных работах и шурфовке, даже при отсутствии возможности произвести дендрохронологический анализ, позволяет с известной долей условности датировать время распространения той или иной улицы на новый участок. Примером может служить Козмодемьянская улица, которая у ее пересечения с Великой насчитывала 28 ярусов (нижний — 953 г. ), а уже в 10 м к западу — только 25. Еще далее на запад, в 50—60 м от перекрестка с Великой, открыто лишь 16 ярусов мостовых. Сравнение с данными по Великой улице позволяет говорить, что на этот участок Козмодемьянская продвинулась лишь в XIII в. К подобным наблюдениям ведут и материалы по Холопьей улице. У перекрестка с Великой она образовалась впервые в 1006 г. и имела здесь 25 ярусов, но на той же улице на участке к востоку от современной Дмитриевской ул. оказалось лишь 18 ярусов 14 (на Неревском раскопе ярус 18 Холопьей улицы был датирован 1161 г. ). Следовательно, и в сторону Волхова улица продвинулась в сравнительно позднее время. Заметим, что эти конкретные наблюдения полностью совпадают с характеристиками культурного слоя, мощность которого, достигающая максимума

стр.20

у пересечения Козмодемьянской и Холопьей улиц с Великой, убывает и на запад и на восток от этого пересечения.

В числе районов Новгорода, располагающих слоем свыше 4 м (но меньше 6 м), имеется лишь один, но подчиняющийся отмеченной концентричности. Имеется в виду участок юрода у северной оконечности Неревского конца, в Кожевниках. Раскопки не обнаружили здесь слоев старше рубежа XIII—XIV вв., и повышенная мощность слоя в этом случае, по-видимому, связана с производственным характером участка (здесь встречено очень много отходов кожевенного производства).

Хронология. Важнейшая исследовательская проблема в археологии Новгорода — разработка хронологии всех комплексов древностей, вскрываемых на раскопах. Исследование этой проблемы прошло несколько этапов и завершилось созданием хронологии, приближающейся к хронологии письменных источников с календарными датами.

Это стало возможным благодаря двум обстоятельствам: 1) исключительному своеобразию новгородского культурного слоя (сохранности дерева, большой его мощности и стратиграфической чистоте) и 2) современному методу абсолютного датирования — дендрохронологическому анализу 15.

Новгородская археология с помощью дендрохронологического метода получила возможность с невиданной до сих пор в нашей науке дробностью хронологически членить культурный слой, а следовательно, и все древности, вскрываемые в нем. Благодаря сохранности дерева и деревянных сооружений создано несколько хронологических систем с абсолютными датами для разных районов города 16.

Идеальным вариантом для абсолютного датирования дендрохронологическим методом и хронологического членения слоя являются раскопы, на территории которых проходят древние улицы с многочисленными ярусами деревянных настилов мостовых. В Новгороде археологически вскрыты и датированы семь улиц: Великая, Холопья, Козмодемьянская, Михайлова, Буяна, Ильина и Черницына (рис. 5). Хронологическую систему с абсолютными датами можно создать и на раскопах без мостовых, где достаточно хорошо сохраняются деревянные сооружения. Примером может служить абсолютная хронология Ильинского раскопа.

Как известно, дендрохронологический метод позволяет определять календарную дату рубки конкретного дерева. При массовости образцов, а следовательно, и их абсолютных дат, и при определенной классификационной системе внутри данного сооружения мы получаем возможность определять время сооружения деревянных построек с точностью до одно-го года — двух лет. Такая датировка деревянных сооружений в свою очередь открывает возможность датировать те прослойки культурного слоя, которые образовались во время строительства и жизни данной постройки. Определяя время прослоек культурного слоя, мы получаем абсолютные даты и всех вещевых комплексов и отдельных находок, т. е. узнаем время, когда данный предмет попал в культурный слой.

Абсолютные дендрохронологические даты сооружения тех или иных построек говорят о том, что новая перестройка или перепланировка усадьбы, как правило, была связана с гибелью той или иной застройки

стр.21

в пожаре. Частые пожары в русских средневековых городах, в том числе и в Новгороде, уничтожали деревянные церкви, терема, дома, амбары и другие строения на значительных пространствах. Большинство построек не доживало до ветхого состояния, а сгорало в пожарах. Стоит отметить, что только новгородские летописи за 425 лет — с 1045 до 1470 г. —

стр.22

упоминают 68 больших пожаров. А сколько было еще пожаров, не записанных в летописях!

Основной массив домов на усадьбах воздвигался после пожара в течение ближайших лет. Например, на неревских раскопах XXVIII— XXXII в пределах яруса 13, после майского пожара 1267 г., уничтожившего почти всю застройку (16 домов), на усадьбах сразу же началось восстановительное строительство. В том же 1267 г. выстроили пять домов а в 1268 г настилали мостовую Козмодемьянской улицы и строили еще два дома, в 1269 г. - два, а в 1270 г. - еще три. Итак, в течение четырех лет после пожара построили 12 домов из 16, т. е. восстановили 75% всей застройки данного яруса на этих раскопах.

стр.23

Членение культурного слоя на достаточно мелкие пласты-ярусы с абсолютными датами — позволило создать нам хронологию вещевых древностей с точностью до одного десятилетия.

Хронологию с динамикой развития конкретного предмета (время появления, массовое распространение, время исчезновения) мы составили более чем для 150 категорий массовых археологических находок. Первая такая хронология была создана по материалам Неревского раскопа 17.

В дальнейшем эта хронология вещей уточнялась и проверялась на основе абсолютной хронологии Ильинского, Михайловского и других новгородских раскопов. Сопоставление хронологии вещей разных раскопов показало высокое сходство распределения находок в культурном слое Новгорода для всей городской территории.

Хронологические полигоны распределения вещей в культурном слое на разных раскопах оказались однотипными. Коэффициент корреляции этих кривых для некоторых категорий массовых находок (например, стеклянных браслетов, шиферных пряслиц) очень высок — 0, 93 (рис. 6).

Очень важно отметить еще и следующее: хронологические рубежи и конфигурация полигонов распределения массовых вещей на разных раскопах столь однотипны, что мы получаем возможность с помощью гистограмм массовых находок хронологически членить культурный слой с высокой точностью и там, где плохая сохранность дерева не позволяет определять абсолютные дендрохронологические даты. Примером построения такой хронологии может служить Торговый раскоп 1971 г., на котором не было деревянных сооружений (рис. 7).

Вещевые комплексы. На территории всех раскопов Новгорода собрано более 125 тыс. индивидуальных находок из всех известных в средневековье материалов. Эти изделия распределяются более чем по 600 видам:

Изделия из железа и стали 152 вида
Изделия из кожи, включая обувь 47 »
Изделия из дерева 205 »
Изделия из цветных металлов 62 »
Изделия из кости 21 »
Изделия из стекла 12 »
Изделия из янтаря 8 »
Изделия из глины 24 »
Изделия из камня 21 »
Изделия из шерсти 18 »
Ткани 26 » (переплетений)
Пищевые продукты (зерно, злаки, плодь) 23 »

Мир вещей, извлеченных из небытия Новгородской экспедицией, огромен и разнообразен. Достоянием науки стали орудия труда и производственные приспособления, хозяйственная утварь и столовая посуда, вооружение воина и снаряжение всадника, части кораблей и детали саней и телег, инструментарий ремесленников и детали машин, остатки мебели и резной декор зданий, производственное сырье и отходы ремесла, одежда и украшения, игры детей и взрослых, музыкальные инструменты

стр.24

и принадлежности письменности, кожаная обувь и ткани, зерно и плоды местных и южных растений и многое другое 18.

В продолжение многих тысячелетий, до конца XIX в., в Северной Европе, в том числе и на Руси, дерево было основным и наиболее массовым поделочным и конструктивным материалом. В сущности, русское средневековье было «деревянным веком». Дерево рассказало о жизни древних новгородцев с такими подробностями и осветило такие стороны их быта, о которых до раскопок в Новгороде археологи ничего не знали 19.

Наиболее доступным и массовым народным искусством в древней Руси была резьба по дереву. Раскопки принесли нам тысячи бытовых предметов, и мы увидели, что и как украшали новгородцы в своей обычной каждодневной жизни. Число вещей, которых коснулась рука древнего художника, превышает несколько тысяч, ибо большинство деревянных изделий создано по законам красоты и утилитарной целесообразности.

В основном это были массовые, обыкновенные, рядовые предметы городского быта — чаши, ложки, лавки, столы, гребни, шкатулки, конские хомуты, корабельные уключины, прялки, юрки, детские игрушки, шахматы и др. Но всегда их украшали декоративными узорами, но сами формы, создававшиеся на протяжении длительного времени, были настолько вы-

стр.25

разительны, лаконичны и практически целесообразны, что эти вещи можно считать произведениями истинного искусства 20.

Умение обработать кусок дерева, свободно владея ножом и резцом, было доступно и взрослому, и подростку. Резчик по дереву часто был одновременно и потребителем этих изделий. Новгородцы покрывали резным орнаментом все, что можно, и придавали художественную форму почти каждому творению своих рук, начиная от резной яркой игрушки, нужной ребенку, до затейливо обработанного посоха и строгого намогильного креста, завершающего человеческую жизнь.

В X—XI вв. условия развития прикладного искусства были таковы, что в него широкой струей проникали различные фантастические образы языческого мировоззрения, языческая символика. В это время создаются наиболее красочные бытовые вещи, имеющие богатый декор, каждая деталь которого наделена глубоким смысловым значением.

Украшая дом, утварь, одежду и другие вещи, новгородцы стремились поэтически осмыслить окружающую природу, а также защитить себя от леших, водяных и другой нечистой силы. Новгородский орнамент того времени, сближаясь в отдельных деталях со скандинавским, сохранял свой славянский характер.

В начале XII в. в связи с бурным развитием городского ремесла, его высокой дифференциацией и работой ремесленника на рынок резко меняется технология производства. Упрощается конструкция предмета, форма становится более лаконичной и утилитарной, и вместе с этим меняется понятие декоративности. Линии делаются более прямыми, а плоскости — гладкими, предмет рассчитывают на массовое производство. Меняется и сама манера резьбы. Орнаментальные мотивы становятся более геометрическими, постепенно трансформируются фантастические звери, и на смену магическому приходит новый принцип — эстетический.

Массовость и рационализация производства в XIV в. лишает рыночные предметы их декоративности и художественности. Бытовое массовое народное искусство с начала XIV в. постепенно уходит в деревню с ее более натуральным хозяйством и застойным укладом жизни.

Новгород сохранил нам такие редчайшие вещи, как средневековые музыкальные инструменты. Раскопками открыты четыре вида музыкальных инструментов разных веков. Это гусли — струнный щипковый инструмент, гудки — трехструнный смычковый инструмент, сопели — духовые инструменты типа свистковой флейты, варганы — самозвучащие железные подковообразные инструменты. Найдено множество деталей от подобных инструментов 21.

С гуслями связаны 22 находки, 5 из них представляют целые инструменты разной степени сохранности и 17 — фрагменты и отдельные детали. Найденные гусли были четырех-, пяти-, шести- и девятиструнными. Гудков найдено семь, из них два целых, остальные во фрагментарном состоянии. Сопелей найдено две. Варганов — пять.

Новгородская коллекция гуслей, гудков и сопелей является самой большой и уникальной в Европе. Об этом говорит в своем каталоге инструментовед Ф. Крейн, публикуя все известные науке средневековые музыкальные инструменты до 1500 г. 22

стр.26

Открытие музыкальных инструментов в древнем Новгороде раскрывает перед нами заманчивую перспективу в изучении музыки древней Руси. Восстановив древний музыкальный инструмент и сделав его абсолютную модель, мы можем услышать диапазон его звучания, тембр в определить технические возможности. Когда достоянием науки станут источники, в которых мы найдем сведения о звукорядах и интервалах, мы сможем услышать и подлинное звучание древней музыки.

Очень интересен мир детских игр и игрушек. С этой группой находок связано более 650 предметов. Среди игрушек — куклы, коники, фигурки птиц и животных. Изображения животных довольно реалистичны, по чаще стилизованы. Фигурки стояли на стерженьке или на ногах, которые крепились к плоской площадке, позволявшей ставить игрушку. Много глиняных погремушек, свистулек, игрушечной посуды.

Но наиболее распространенными были игрушки технические. На первом месте стоял волчок-кубарь. Пускали его с помощью веревки, подхлестывая все время плеткой. Собрано несколько десятков деревянных мечей, луков и стрел. Игрушечное оружие часто повторяло формы боевого — таковы, например, мечи с украшением навершия, перекрестия и рукояти.

Новгородские дети запускали вертушку-вертеницу — вращающуюся игрушку с крыльями, аналогичными современному пропеллеру. Делались и игрушечные инструменты, например, железные топорики, насаженные на деревянные топорища. Играли новгородские дети в кожаные мячи, костяные бабки, катались на костяных коньках и на лыжах. Мальчики играли в шар-мазло — игру, несколько похожую на современный хоккей: деревянный шар загоняли в лунку в земле специальной клюшкой. Шары и клюшки найдены во множестве.

Из настольных игр взрослых широко представлены шахматы, шашки, мельница, кости. Самой распространенной игрой, была, вероятно, мельница. Найдено более 70 досок для этой игры. На доске изображались три квадрата, один внутри другого, с разделенными пополам сторонами (типа лабиринта). Игра в мельницу была популярна во всем мире. Новгородцы играли в нее уже в X в.

Широко были распространены шахматы. В слоях XII—XV вв. найдено 146 шахматных фигур от 62 комплектов. В XIV в. в шахматы играли почти в каждой усадьбе. В коллекции представлены все фигуры: короли, ферзи, ладьи, слоны, кони и пешки. Фигуры значительно отличались от современных — они были геометрическо-абстрактного типа, излюбленного в то время в Европе и на Востоке 23. Костяных и деревянных фигур шашек в слоях XI—XV вв. найдено более 120. Меньше, вероятно, играли в кости. Костяных игральных кубиков размерами 1, 0—1, 5 см найдено только 18.

Новгородская вещевая коллекция, отразившая почти все стороны жизни в древнем Новгороде, показывает, что материальный строй русского народного быта, известный нам довольно хорошо по памятникам Северной России XVIII—XIX вв., уходит своими истоками в глубокую древность, в первые века русской истории. Уже в X—XI столетиях были заложены все основы русской народной культуры.

стр.27

Ремесло. Массовый археологический материал и современные методы его изучения позволили совершенно по-новому осветить ряд вопросов истории экономики средневекового Новгорода и прежде всего проблему становления и развития ремесла, а также внутренней и внешней торговли.

Собранные в раскопках Новгорода ремесленный инструментарий, приспособления, детали станков, материалы (сырье), полуфабрикаты, отходы производства и, наконец, разнообразные серии самих изделий, исчисляемых тысячами образцов, дали возможность всесторонне изучить технику и технологию производства многих отраслей ремесла.

Значительным успехом экспедиции является открытие многочисленных ремесленных мастерских или производственных комплексов внутри жилищ. В Новгороде открыто в общей сложности более 125 мастерских разных веков. Среди них — мастерские замочников, ножевников, уклад-ников, ювелиров, серебренников, литейщиков, колечников, токарей, бочаров, гребенников, бондарей, кожевников, сапожников, пивоваров, хлебников, пряничников, ткачей, красильщиков, холщевников и др.

На основе современных аналитических методов — металлографии, спектроскопии, петрографии, химического и структурного анализов — с широким использованием данных новгородской стратиграфии и хронологии изучена техника и технология таких отраслей новгородского производства, как обработка черного металла 24 обработка цветного металла 25, ткацкое ремесло 26, сапожное дело 27, стеклоделие 28, обработка дерева 29 и др.

Раскрытие технологии и техники ремесленного производства позволяет определять рубежи становления отдельных этапов ремесла и динамику изменений таких характеристик самого производства, как дифференциация ремесла в целом, специализация техники и элементов технологии, стандартизация технологических процессов и самого изделия. Эти категории позволяют нам давать оценки развития уже самих форм организации и структуры ремесла.

Исследование технического строя ремесла, включающего технику, технологию и структуру производства, а также емкости новгородского рынка позволяет историю новгородского ремесла разбить на три периода: первый — первая половина X в. — 20—30-е годы XII в.; второй — 20— 30-е годы XII в. — 70—80-е годы XIII в.; третий — 70—80-е годы XIII— XV в.

В Новгороде в слоях X в. мы застаем ремесло уже с довольно высокой технологией производства и значительной дифференциацией по отраслям. Развита черная металлургия на основе сыродутного процесса производства железа из болотных руд. Металлурги, живущие в сельских местностях Новгородской земли, поставляют в город достаточное количество железа высокого качества с очень малым содержанием шлаковых включений. Новгородские кузнецы переделывают часть железа в высококачественную углеродистую сталь нескольких марок. Развиты кожевенное и скорняжное ремесла и производство кожаной обуви. Известно несколько видов сортовой кожи. Очень широк ассортимент шерстяных тканей. Многочисленна продукция косторезных мастеров. Широк состав ремесленников, обрабатывающих дерево, в том числе и токарей по дереву.

стр.28

Токари работают на мощных токарных станках. Многообразна продукция ювелиров и других ремесленников по обработке цветного металла. Техника ювелирного ремесла находится на высоком технологическом и художественном уровне 30.

Первый этап истории новгородского ремесла длился около двух столетий, до 20—30-х годов XII в. Он характерен достаточно совершенной и высокой техникой (в понятиях средневековья) ремесленного производства, известной нам по материалам всего древнерусского ремесла. Количество продукции довольно ограниченно. Изделия ремесленников еще дороги. Это период вотчинного ремесла с работой на заказ. Рынок свободного сбыта еще сильно ограничен. В это время были созданы все основные виды ремесленного инструментария и заложены новые технологические основы древнерусского производства. Например, новгородские кузнецы виртуозно владеют сложными приемами конструирования изделий из железа и стали. Они знают многие секреты термической обработки стали. Токари по дереву изготовляют сложнейшие точеные сосуды более 15 типов. Очень высока техника ювелирного производства.

Весь комплекс археологических и технологических исследований новгородского ремесла показывает, что уже в X—XI вв. ремесленное производство Новгорода по разнообразию технологических операций, по разработке и оснащенности инструментарием, по уровню дифференциации и специализации стояло на одной ступени с ремесленным производством стран Западной Европы 31 и Востока 32.

Для второго периода характерны резкое расширение ассортимента продукции и в то же время некоторая рационализация производства — упрощение технологических операций. Например, в текстильном производстве в конце XII в. появляется горизонтальный ткацкий станок. Производительность ткацкого ремесла резко возрастает, но упрощаются системы ткацких переплетений, а следовательно, в массе сокращаются и сортовые виды тканей. В металлообрабатывающем производстве взамен высококачественных многослойных стальных лезвий появляются упрощенные, менее качественные конструкции — лезвия с наварным острием. В это время значительно проявляется серийность производства. Создаются стандарты изделий, особенно в металлообрабатывающем, текстильном, сапожном, ювелирном ремеслах.

Наступает широкая специализация ремесла внутри отдельных отраслей производства. Отрывочные сведения письменных источников свидетельствуют об очень узкой дифференциации. Например, в летописи под 1216 г. упоминаются Антон-котельник и Иванко-опонник, под 1234 г. — ремесленник Гаврила-щитник, под 1262 г. — Яков Храбрый-гвоздочник. Это очень узкие профессии внутри отраслевой дифференциации. Второй период — время резкого развития в Новгороде мелкотоварного производства. Продукция рассчитана на широкий сбыт не только в городе, но и по Новгородской земле.

В третий период развития новгородского ремесла рынок требует еще более массового производства. Ремесленники, откликаясь на запросы рынка, увеличивают продукцию своего производства и в то же время продолжают рационализировать технологию. Качество изделий несколько пада-

стр.29

ет, сокращается срок их службы. Но одновременно происходят дальнейшая дифференциация и специализация ремесла.

Некоторые представления о емкости новгородского рынка, которая в свою очередь находилась в определенной зависимости от товарности ремесленного производства, мы можем получить путем исследования дина-

стр.30

мики распределения всех массовых категорий ремесленных изделий по векам в культурном слое Новгорода. Как пример мы проанализируем количественное распределение во времени находок Неревского раскопа, представляющего хронологически и пространственно замкнутый комплекс.

На рис. 8 представлены две гистограммы распределения по ярусам всех находок ремесленного производства из железа и стали, кожи и тканей, цветных металлов и стекла, камня и янтаря, дерева и кости и других материалов. Учтено более 78 тыс. находок. Кривая довольно плавного роста из яруса в ярус делает два резких перелома в сторону значительного увеличения количества находок. Эти переломы приходятся на 20— 30-е годы XII в. и 80-е годы XIII в., т. е. на рубежи становления новых структур ремесленного производства.

Характеристику количественного роста мы можем показать, если данные гистограммы выразим в процентах. Возможны две оценки. Во-первых, количество находок по периодам мы можем выразить в процентах к общей сумме. На первый период падает 14, 5%, на второй — 35%, на третий — 50, 5%. Во вторых, рост мы можем показать в сравнении с данными первого периода. Если в первом периоде сумма находок составляет 100%, то во втором периоде она составляет уже 240%, а в третьем периоде выражается цифрой в 344%.

Проверить взаимосвязь количества находок с емкостью рынка мы можем по данным второй гистограммы, где дана динамика находок чисто ремесленной продукции — изделий новгородских сапожников, кожаной обуви. Всего учтено 13 240 находок обуви, в основном фрагменты — подошвы, поршни, туфли, задники, головки, стельки и т. п. Перелом в кривой количественного роста находок падает на те же рубежи становления ремесла. Показатели этой гистограммы, выраженные в процентах, дают следующие характеристики. По первому варианту оценки: первый период — 11%, второй период — 35 %, третий период — 54 %. По второму варианту оценки: первый период — 100%, второй — 320%, третий — 490%.

Взаимосвязь технических и технологических изменений в ремесленном производстве с количественным размещением во времени изделий ремесла мы можем очень наглядно проследить на примере ткацкого производства.

Общая кривая роста продукции новгородского ткацкого ремесла в основном повторяет те же тенденции роста, что и кривые двух предшествующих гистограмм. Но эта гистограмма имеет свои особенности, которые очень хорошо отразили появление новой техники в ткацком ремесле (рис. 9).

На основе массовых технических археологических находок деталей ткацких станков (челноки, юрки, подножки, собачки и т. п. ) мы знаем, что на рубеже XII и XIII вв. в Новгороде, как и в Западной Европе в то же время, появляется новая ткацкая техника — горизонтальный ткацкий станок 33, который позволяет значительно повысить производительность ткацкого ремесла. Ткацкое производство стало более производительным и более товарным. И именно на этот рубеж падает резкое повышение количества находок местных тканей. Закономерность достаточно надежная, так как учтено 3320 находок фрагментов тканей.

стр.31

Технологический анализ тканей позволил вскрыть еще одну сторону в развитии ткацкого производства — выработку оптимальных стандартов, рассчитанных на массовый спрос. При вертикальном ткацком станке существовала довольно широкая номенклатура ткацких переплетений, среди которых в большом количестве была представлена высококачественная ткань со сложным саржевым переплетением 2/1. После появления горизонтального ткацкого станка производство этой трудоемкой ткани резко сокращается, и взамен значительно возрастает производство более простой и дешевой ткани полотняного переплетения 1/1.

Комплексные исследования с широким применением аналитических методов позволили дать в некоторых отраслях ремесла количественную оценку такой характеристики средневекового производства, как производительность труда.

Как пример мы приведем динамику производительности труда ремесленника по изготовлению стальных ножей — ножевника. Исследование проведено на массовом материале: изучено более 540 ножей, хронологически равномерно размещенных по всем векам, с X до XV в.

Технологический анализ на основе металлографии и других методов позволил дать оценку всем звеньям производства — качеству и количеству металла, конструкции изделия, видам и специфике технологических операций, кузнечным и другим операциям мастера и др. Путем сетевого анализа этих данных — математического метода, применяемого в экономических исследованиях и планировании, — мы могли дать оценку трудо-

стр.32

вой емкости всех затрат на изготовление ножа. При технологическом и сетевом анализе все материалы хронологически мы распределили по периодам. В результате получены следующие данные:

X—XI вв. XII—XIII вв. XIV — начало XV в.

Трудовая емкость затрат 44 27 20

Производительность труда (%) 100 162 220

Производительность труда росла в основном за счет совершенствования технологии производства, понижения стоимости металла и некоторых конструктивных изменений в самом изделии.

Весь комплекс письменных и археологических источников позволяет нам говорить о существовании в Новгороде в продолжение всего республиканского периода вотчинного и свободного ремесла.

Значительную массу ремесленников объединяли патронимии, на территории которых ремесленники жили. На ранних этапах развития производства ремесленники, жившие у феодалов, были скорее всего классическими вотчинными ремесленниками, т. е. работали с материалом заказчика из расчета на ограниченный сбыт внутри патронимии. Позднее, в XII—XIII вв., с развитием товарных отношений, ремесленники, жившие на усадьбах феодалов, сохраняя прежнюю зависимость от владельцев земли, на которой они жили, вышли на общегородской рынок. Анализ массовых изделий этого времени технологически не различает продукции свободных и вотчинных ремесленников. В XIV—XV вв. процесс развития товарных отношений между ремесленником, жившим на усадьбе феодала, и рынком в городе и на всей Новгородской земле продолжался. Кардинальные вопросы регламентации производства технологии и сбыта продукции ремесленники решали с ведома и под покровительством сеньеров. Таким образом, вотчинное ремесло выступает в широком диапазоне модифицированных форм.

Деятельность свободных ремесленников регулировали сотни, торговые ряды и уличанская организация. Сотня, известная нам с XII в., была организационной единицей одной из двух территориально-административных систем, существовавших в Новгороде 34.

Археологические и письменные материалы позволяют говорить о значительном имущественном неравенстве среди ремесленников. Среди раскопанных нами ремесленных мастерских мы можем выделить большие богатые постройки, оснащенные многочисленными приспособлениями, инструментарием со следами интенсивного производства. Это мастерские, в которых, кроме владельца, могли работать еще подмастерья и ученики. Но мы находим также маленькие мастерские или производственные комплексы внутри жилищ, в которых мог работать только один мастер.

Упоминание в летописи имен ремесленников в основном в связи с гибелью на войне, наравне с именами феодалов, говорит о том, что упомянутые лица, например Яков Храбрый-гвоздочник, были известные и уважаемые в городе люди. Более убедительным является свидетельство летописи под 1228 г., когда в состав новгородского правительства был введен Микифор-щитник.

стр.33

Приведенная выше периодизация новгородского ремесла хорошо согласуется с общей социально-экономической картиной развития Новгородской феодальной республики. Время до 20—30-х годов XII в. — это период, при котором еще сохраняется дореспубликанская организация Новгорода во главе с князем. С 20—30-х годов XII в. до 80-х годов XIII в. — время формирования главных боярских органов власти, занявших ключевые позиции в структуре политической власти Новгорода. Последующая эпоха до падения независимости — время окончательного формирования новгородской феодальной республики — Великого Новгорода — в ее классической форме, характеризующейся полной независимостью от князя 35.

Торговля. Одной из самых важных остается тема истории новгородской торговли, некогда представлявшейся центральной для исследования механизма возникновения и развития средневекового города. Установление истинной социальной основы политического строя новгородской республики — крупного боярского землевладения — и открытие развитого городского ремесла способствовали более точной оценке места, которое международная торговля занимала в структуре новгородского общества.

Торговля играла роль связующего звена между сельским хозяйством и промыслами, с одной стороны, и ремеслом — с другой. Развитое городское ремесло испытывало постоянную нехватку сырья, за исключением только железа, которое было своим. Поэтому основную массу импортируемых в Новгород товаров составляло ремесленное сырье — цветные металлы, поделочная древесина (в том числе южный самшит), камни. Кроме того, привозили соль, древесное масло, грецкие орехи, вина и некоторые ремесленные изделия в готовом виде (шиферные пряслица), а также высшие сорта тканей, отдельные виды стеклянных изделий и в голодные годы — хлеб и т. д. Поток этих товаров может быть дифференцирован по источникам ввоза, что позволяет статистическими способами изучить динамику торгового движения на разных торговых путях и ее зависимость от экономических и политических факторов. Примером могут служить установленные закономерности колебания импорта по волжскому пути самшита для производства гребней. Ввоз его временами прерывался по внешним причинам, порождая периоды предпочтительного использования кости в качестве поделочного материала 36. Установлен также перерыв в использовании днепровского пути в конце XI в. в результате экономической блокады Новгорода, сопровождавшей обострение антикняжеской и антикиевской борьбы 37.

Мощный приток в Новгород импортных товаров должен был вызывать встречный поток экспорта. Встает вопрос о его составе. Надо полагать, что главной основой экспорта, как это было и в более позднее время, служили продукты промыслов — мед, воск, пушнина, продукты рыболовства и в меньшей степени продукция ремесла. Поскольку промыслы находились главным образом в руках крупнейших землевладельцев — бояр, сама организация экспорта оказывается способом реализации прибавочного продукта в основном боярского хозяйства. Поэтому в социальном отношении международная торговля Новгорода представляется естественной частью той же боярской основы новгородского государст-

стр.34

венного строя, несмотря на то что специфика торговых и гостиных дел вела к возникновению и консолидации крупного купечества, получавшего свою долю доходов от совершаемых операций.

Взаимозависимость землевладения, торговли, ремесла и политического строя наглядно видна, например, в исторических обстоятельствах второй половины XI — начала XII в., когда переход от ремесленного производства на заказ к производству на рынок потребовал резкого увеличения массы импортируемого сырья, а активизация его ввоза повлекла увеличение государственной территории за счет продвижения в Заволочье — основной район доходных промыслов. С этими процессами самым естественным образом связывается и стремительное усиление новгородского боярства, именно в указанное время создавшего органы своей государственности. К тому же времени, как это становится теперь очевидным, относится и организация в Новгороде первых иноземных торговых дворов, археологическое изучение которых начато в последние годы раскопками Готского двора.

Как известно, выделение консолидации крупнейшего, связанного с международной торговлей купечества привело к созданию в Новгороде гостиной корпорации — Иваньского ста. Что касается мелких и средних торговцев, занятых реализацией местного сельскохозяйственного и ремесленного продукта на новгородском торге, вряд ли можно допускать обособление их как сословия от класса самих производителей. Даже материалы лавочных книг XVI в. свидетельствуют о том, что ремесленники сами торговали своей продукцией на городском торге. По подсчетам А. П. Пронштейна, в Новгороде XVI в. из 6163 владельцев лавок лишь 342 торговали чужой продукцией 38. Тем очевиднее это обстоятельство для более раннего времени.

Берестяные грамоты, происходящие из ремесленно-торговых комплексов, дают возможность наблюдать первые зачаточные формы корпоративной консолидации свободных горожан Новгорода, занятых производством и реализацией его продукции. Мы имеем в виду формы торгово-ремесленного складничества, зафиксированные в новгородских берестяных грамотах № 439 (рубеж XII—XIII вв. ), 490 (середина XIV в. ) и в старорусской берестяной грамоте № 2 (первая четверть XV в. ).

Городская усадьба. Целая усадьба как археологическая категория впервые стала исследоваться на Неревском раскопе, где было открыто десять одновременно существовавших городских дворов, из которых три (усадьбы Б, Д, И) были вскрыты практически на всю их площадь.

Два обстоятельства заслуживают особого разбора. Во-первых, все усадьбы отличаются значительными размерами (от 1200 до 2000 кв. м). Во-вторых, им свойственна исключительная стабильность: пограничные частоколы всех усадеб из яруса в ярус на протяжении X—XV вв. возобновляются на тех линиях, которые были проведены в момент первоначальной организации двора, практически — в X в. Первое из этих обстоятельств дает социальную характеристику неревским усадьбам как ячейкам городского землевладения крупнейших феодалов, что подтверждается и совокупным показанием многочисленных найденных здесь же берестяных грамот, демонстрирующих прочную связь усадьбовладельцев с круп-

стр.35

ным и крупнейшим землевладением вне Новгорода. Второе обстоятельство порождает два вывода. Исконность конфигурации усадеб дает сословную характеристику их владельцев как бояр, а не житьих людей, коль скоро сама величина дворов восходит к древнейшему периоду новгородской истории, когда сословия крупных феодалов небоярского происхождения еще не существовало. Другой вывод касается несомненной стабильности не только усадебных границ, но и городского боярского землевладения в целом, не знавшего дробления дворов или других возможных перепланировок, которые отражали бы частичные захваты или покупку частей соседних участков.

В то же время в постоянстве картины, наблюдаемой на протяжении столь длительного времени, заключено очевидное противоречие. Дворы разных владельцев более или менее стандартны по своей площади, а также по набору построек, среди которых всегда имеются хоромы владельца, дома его челяди, хозяйственные постройки, мастерские ремесленников, и по репертуару вещевого инвентаря, дающего более или менее однородные комплексы. Пусть все эти дворы принадлежали боярам, но ведь боярство не было экономически нивелированным сословием. В его среде были свои неизбежные экономические полюсы: одни боярские семьи владели колоссальными богатствами, имение других было менее значительным. «Старое письмо» писцовых книг конца XV в. достаточно наглядно демонстрирует эту экономическую разницу, упоминая даже «бояришек».

Очевидная нивелировка боярских городских дворов на участке Неревского раскопа кажется тем разительнее, что берестяные грамоты локализуют среди них и владение боярской семьи Мишиничей, которая на протяжении полутораста лет, с последней четверти XIII до конца первой четверти XV в., располагала верховной властью в Новгороде. Ее представители в указанный период постоянно избирались в посадники, т. е. приобретали могущество, равное власти крупнейших монархов Западной Европы. Если даже это могущество и было корпоративно ограничено вечевым участием в нем и других феодалов, трудно допустить отсутствие ощутимой разницы между этой семьей и, например, семьей ничем не замечательного боярина Фомы, жившего на соседней с Мишиничами усадьбе Б.

Ясность в возникшую проблему вносит топография берестяных грамот, адресованных представителям семьи Мишиничей. Локализация нескольких десятков таких документов на усадьбах обнаруживает, что Мишиничам принадлежало несколько дворов, а не один. К их городским владениям, несомненно, относились усадьбы Д, Е и И общей площадью около 5 тыс. кв. м, а возможно, и усадьба К, т. е. все дворы южной половины Неревского раскопа. Поскольку мы не знаем пределов распространения их владений за обрез раскопанной территории, естественно возникает предположение о том, что раскопкам подверглась лишь окраинная часть еще более значительных владений этой семьи. Гипотетическая реконструкция примерных размеров всего массива этого владения может быть основана на знакомстве с обстоятельствами сооружения и истории нескольких церквей, широким полукругом опоясывающих раскопанный

стр.36

участок. В 150 м к югу от него находилась церковь Сорока мучеников, в которой в первой половине XIV в. Мишиничи погребали членов своей семьи. В 80 м к западу от Неревского раскопа в 1421 г. была сооружена несохранившаяся до настоящего времени церковь Спаса, построенная одним из Мишиничей, Лукьяном Онцифоровичем. Другой Мишинич — Юрий Онцифорович — в начале XV в. был прихожанином и вкладчиком церкви Козмы и Демьяна на Козмодемьянской улице, находившейся в 40 м и

стр.37

западу от Неревского раскопа. Логично предположить, что по крайней мере строительство ктиторских церквей велось боярами в пределах своих владений, а не на чужих, не принадлежавших им участках 39. Это предположение было проверено в 1969 г. при раскопках на ул. Комарова (Тихвинский раскоп), на участке, находящемся между Неревским раскопом и остатками церкви Спаса, в непосредственной близости к последней. Раскопки подтвердили принадлежность исследованного участка семье Мишиничей 40.

Таким образом, материалы раскопок в Неревском конце позволяют открыть в дополнение к усадьбе еще одну важнейшую экономическую и социальную ячейку средневекового Новгорода — комплекс усадеб единой принадлежности. Наличие такой формы городского землевладения наилучшим образом объясняет устойчивость усадебных границ и стабильность дворов, которые были лишь частями экономически мощной родственной общности, регулирующей по дворам расселение своих членов и противостоящей также не отдельным боярским дворам, а другим подобным и таким же мощным общностям (рис. 10).

Население такой ячейки, естественно, состояло но из одних бояр. В каждом дворе наряду с хоромами владельца, как уже отмечено, существовали менее импозантные жилые постройки, а также ремесленные мастерские и службы. Следовательно, здесь же жили челядь и зависимые от боярина люди иных категорий. В поисках аналогий такой ячейке мм можем указать лишь древнюю патронимию — родовое земельное владение, организующее в пределах своей компактной территории разнообразное по сословной принадлежности население, которое делится на собственно семью, находящуюся в привилегированном положении, и зависимых от нее людей. Патронимия возникает в древности на основе большой семьи, что лишний раз свидетельствует о традиционности этого института для Новгорода, но может и не быть в дальнейшем чисто реликтовым явлением. Процессы классообразования и классовой борьбы трансформируют ее, сохраняя лишь форму, наполненную иным содержанием. В частности, в Новгороде этот социальный институт, как можно предположить с достаточными основаниями, заботливо культивировался боярами, поскольку он организовывал зависимое население разной сословной принадлежности в подчиненный боярам, владельцам усадеб, политический отряд и препятствовал процессам классовой консолидации ремесленников, мелких торговцев, усадебных холопов. Пока между боярами шла активная борьба за власть, пока пост посадника был яблоком раздора между разными территориальными боярскими группировками, домогавшиеся этого поста бояре всегда имели возможность средствами демагогии и принуждения использовать классовое недовольство плебса в своих сословных целях. Лишь когда в начале XV в. создаются органы боярской олигархии, включающие в себя представителей всех боярских родов Новгорода, активизируется процесс классовой консолидации зависимого населения, которое впервые противопоставляет себя боярству в целом 41.

В этой связи немаловажное значение имеет то еще не до конца оцененное обстоятельство, что подавляющее большинство свидетельств высокого развития в Новгороде ремесла происходит с боярских усадеб, т. е.

стр.38

характеризует в первую очередь вотчинное ремесло. Историки давно и безуспешно ищут в средневековом Новгороде признаки существования цеховых ремесленных организаций, основываясь при этом на высоком уровне самой производственной технологии, требующей особого профессионализма. Однако цеховая организация и вотчинное ремесло — явления полярные. Полагаем, что патронимические перегородки были одним из главных препятствий для объединения ремесленников по их профессиональной квалификации.

Разумеется, изложенные соображения имеют гипотетический характер. Главная трудность в исследовании предположенной патронимической системы боярского хозяйствования состоит в невозможности на материалах Неревского раскопа проследить корни системы, несомненной только для XIV—XV вв. Наличные источники (летописи и берестяные грамоты) позволяют установить генеалогию Мишиничей лишь с конца XIII в. В каких отношениях с ними находились владельцы тех же усадеб более раннего времени и в каких отношениях между собой состояли эти бояре в XII и XIII вв., мы решить не в состоянии, несмотря на обилие самих имен усадьбовладельцев в берестяных грамотах ранних ярусов. Находка на Неревском раскопе берестяных грамот рубежа XII—XIII вв. с именами Богши и Прокши как будто связывает их носителей с Прокшей Малышевым и его сыном Богуславом, ктиторами и строителями церкви Сорока мучеников, т. е. ставит усадьбы Неревского раскопа более раннего времени в ту же связь с указанной церковью, в какой позднее находились с ней Мишиничи. Возможно, что Мишиничи были потомками Малышевичей, но это предположение высказывается лишь в крайне осторожной форме 42.

С другой стороны, традиционность усадебных границ, их стабильность на протяжении всего предшествующего времени, с момента первоначального заселения участка, несомненная архаичность патронимической организации, которая даже в переосмысленном виде не могла возникнуть из пустоты на рубеже XIII—XIV вв., — все это позволяет думать, что городское боярское землевладение XIV—XV вв. в описанных формах явилось результатом существования исконного владения боярского рода большим земельным участком, возникшего еще на протогородской стадии Новгорода.

В этой связи немаловажен вопрос о том, что же находилось непосредственно за границей такого боярского участка. Осмелимся высказать следующее предположение. Как показано выше, патронимический участок Мишиничей опоясан полукольцом церковных построек. Их число, безусловно, превышает потребности патронимии. Если последняя состояла из 10—15, даже 20 усадеб, общая численность ее населения вряд ли превышала 300—400 человек. Следовательно, боярские церкви были предназначены на только для населения собственных усадеб, но формировали свои приходы и из лиц, не состоявших в непосредственной зависимости от этих бояр. Если это так, то граница между боярским и небоярским участками является также и границей между концом и сотней, рубежом между боярским и черным Новгородом, а боярская церковь становится средством политического воздействия боярина на свободных горожан,

стр.39

не имеющих средств для возведения собственного храма. История обеих новгородских административных систем показывает, что путь боярства к олигархии лежит через постепенное и быстро прогрессирующее с начала XIV в. подчинение сотенной администрации и узурпацию боярством должностей тысяцкого и соцких, иными словами, через захват вечевого представительства от черных людей самими боярами.

В ином случае соседом Мишиничей оказывается другая подобная патронимия, к которой относятся усадьбы А, Б, В, Г, расположенные не Холопьей улице. Ни на одной из этих усадеб не обнаружено свидетельств их принадлежности Мишиничам. Между тем, к указанному участку тяготеет другой «куст» древних церквей — храмы Козмы и Демьяна на Холопьей улице, Георгия на Борковой улице, Якова на Яковлевой улице. Принадлежность их к иной боярской ячейке очевидна также и из того, что в их число входит Козмодемьянская церковь: у Мишиничей, как мы видели, имелась своя церковь с тем же именем 43.

Допуская наличие в разных районах Новгорода подобных соседствующих друг с другом или даже разделенных пространством крупных боярских ячеек, противопоставленных сотенным территориям, мы должны для ранних периодов истории Новгорода под «концом» понимать противоположность сотням, т. е. объединение только таких боярских участков. С подчинением сотен концам термин «конец» приобретает более широкий характер, обозначая всю территорию, подчиненную конгрегации кончанских бояр после узурпации ими сотенного представительства. Такое понимание «конца» возвращает нас к наблюдениям Б. Д. Грекова, первым обратившего внимание на бытование термина «конец» в качестве административного в новгородской деревне, где им обозначали совокупность сельских поселений. Исследовав устройство волости Жабна, которая составлялась из семи концов, Б. Д. Греков заметил: «Семь концов и погост со своими деревнями составляют одну большую волость. Не был ли когда-нибудь и сам Новгород Великий в подобном же положении?» 44. В той же связи чрезвычайно любопытны наблюдения Л. А. Фадеева, который на широком историческом и этнографическом материале пришел к выводу, что «формирование концов как ассоциаций поселков восходит еще к эпохе родовых отношений. Оно протекало как преобразование разросшихся большесемейных общин (патронимий) в соседские общины» 45. Возводя происхождение боярских клановых участков городской территории к догородскому времени, мы представляем себе их первоначальное состояние в виде родовых земельных участков с принадлежавшими к ним необходимыми угодьями, частновладельческие права на которые сохранялись вплоть до боярских «выводов» из Новгорода в конце XV в.

При общей стабильности усадебных границ внутренняя планировка дворов иногда существенно изменяется с течением времени, а порой там или здесь возникают внутриусадебные границы, членящие усадьбу на части. Если в одних случаях (усадьба Д, ярусы 11—13) возможно говорить о выделении «чистого двора», т. е. об обособлении господского комплекса от хозяйственного 46, то в других (внутренние частоколы на усадьбе И во многих ярусах и на усадьбе Е в ярусах 10 и 13) мы, очевидно, имеем дело с владельческим разделением двора на два самостоятель-

стр.40

ных хозяйства, которые можно сравнить с «полудворами» писцовых книг XVI в. Важно то, что такое разделение усадеб не влечет за собой присоединения «полудворов» к соседним усадебным ячейкам. Иными словами, мы не наблюдаем здесь процесса движения собственности, а имеем право говорить только об организационных мероприятиях усадьбовладельцев, выделяющих части своих усадеб или для обособившихся членов семьи, пли для передачи в аренду, или для поселения на них лиц, в услугах которых владельцы больших дворов были особо заинтересованы. С последним случаем мы встречаемся на усадьбе И, где инвентарь одного из таких «полудворов» характеризует его жителей как членов церковного клира 47. Так же, по-видимому, следует трактовать периодическое возникновение и исчезновение внутренних частоколов на усадьбах А и Б Тихвинского раскопа, принадлежавших тем же Мишиничам.

Раскопки последующих лет в большинстве случаев не вскрывали площадей, достаточно значительных, чтобы в их пределах можно было бы исследовать целые усадьбы. Однако судить о величине раскапываемых дворов и в этих случаях бывает возможно, ориентируясь на особенности внутренней планировки, расположение системы въездов и соображения, связанные с общей топографической ситуацией комплексов относительно улиц и друг друга. Усадьбы, подобные неревским, были открыты дважды: на Михайловском (Славенский конец) и Троицком (Людин конец) раскопах. И там и здесь были выявлены стабильные частоколы, не менявшие своего положения и конфигурации на протяжении X—XV вв. И там и здесь изученные части усадеб дают основу достоверной реконструкции, определяющей общую площадь двора не менее чем в 1200 кв. м. Заметим, что оба указанных раскопа расположены в древнейших зонах культурного слоя с мощностью не менее 6 м и затрагивают, таким образом, участки города, располагающие характеристиками, сходными с неревскими. Социальная атрибуция михайловской и троицкой усадеб не противоречит их боярской принадлежности, хотя владельцев этих дворов отличает некоторая должностная специфика. Владельцы михайловской усадьбы в XIV—XV вв. имели отношение к посадничьему суду, а владельцы троицкой усадьбы в XII—XIV вв. обладали высоким положением в духовной иерархии Новгорода 48.

Иная картина открыта раскопками на ул. 1 Мая, где исследованный участок (Ильинский раскоп, находящийся на границе древнейшей зоны культурного слоя) был освоен не в X, а в XI в. Здесь, на углу древней Ильиной улицы и безымянного переулка, отходившего от нее на юг, почти полностью вскрыты четыре усадьбы. Три из них (А1, А и Б) своими поперечниками выходили на Ильину улицу, а одна, расположенная южнее их (усадьба Е), выходила также поперечником на безымянный переулок. Перечисленные усадьбы стандартны по величине, но их площадь невелика: усадьба А1 — 415 кв. м, усадьба А — 415 кв. м. усадьба Б — 465 кв. м, усадьба Е — 450 кв. м. Стабильность частоколов прослеживается с момента возникновения дворов в XI в. и до первой половины XIV в. (см. рис. 25 на с. 111).

Для социальной характеристики владельцев этих дворов воспользуемся косвенными данными о величине дворов и занятиях жителей того же

стр.41

участка в московское время. По данным писцовой книги Леонтия Аксакова 1581—1582 гг., на месте усадьбы А1 был двор Филата, на месте усадьбы А — двор Ивашки и Осмачки, а на месте усадьбы Б — двор Степанки, Дмитрейки и Офопки: «Место пусто тяглое Филатовское белочника: а Филатко обнищав сшел безвестно в 86 году; длина 35 сажен, поперег полсемы сажени. Место пусто тяглое Ивашковское Белушина до Османовское лняника: Иванко и Осмачко померли в 88-м году; длина 35 сажени, поперег полсемы сажени. В полдворе тяглом Степанко Гаврилов сапожник, молотчей человек, а полдвора пуста Дмитрейка хмелев-ника да Офонинская Осташева Шемякина; и Дмитрейко и Офонка померли в 88-м году; длина 35 сажен, поперег 7 сажен» 49. Дворы ремесленных людей XVI в. оказываются более значительными, нежели открытые на их месте усадьбы XI—XIV вв. В переводе на современные меры каждый из них имеет площадь около 1 тыс. кв. м.

Стабильность древних незначительных дворов нарушается в первой половине XIV в., когда три выходящие на Ильину улицу усадьбы объединяются в одну, социальная принадлежность которой убедительно устанавливается показаниями берестяных грамот. С этого времени владельцем большой усадьбы площадью 1300 кв. м становится семья боярина Феликса, бывшего наместником Новгорода на Двине. Боярский период усадьбы продолжается до конца новгородской независимости. В 1419 г. на ней были возведены каменные палаты, остатки которых исследованы в ходе раскопок.

Как видим, древнейшие дворы Новгорода, обнаруженные в одном случае в напластованиях X в., а в другом — в напластованиях XI в. на позднее освоенных участках городской территории, демонстрируют принципиальные отличия. Если первые можно трактовать как боярские гнезда-патронимии, то вторые, не будучи боярскими, могут быть квалифицированы в качестве усадеб свободных горожан, не принадлежавших к привилегированному слою новгородского общества, т. е. как дворы сотенного населения. Если это так, то наступление на них боярской собственности в первой половине XIV в. оказывается закономерной деталью уже установленного процесса активного вторжения боярской власти в права сотенной администрации, — процесса, который происходил именно в указанное время 50.

Историко-топографические вопросы. Проблема формирования городской территории Новгорода и определения внешних границ его застройки в разные столетия средневековой эпохи теснейшим образом связана с вопросом о времени сооружения ныне существующих внешних фортификаций Новгорода — его Окольного города. Упорно бытующее в литературе мнение о ранней датировке этих фортификаций было подвергнуто основательному сомнению М. X. Алешковским и Л. Е. Красноречьевым, которые, проанализировав сумму письменных и археологических источников, пришли к выводу о том, что Окольный город впервые возникает на его существующей линии в последней трети XIV — первой трети XV в. Более ранние летописные сообщения о строительстве новгородского острога в 1169, 1224, 1270 и 1316 гг. указанные исследователи связали с возведением фортификаций на меняющихся с течением времени

стр.42

рубежах городской застройки в минуту непосредственной военной угрозы Новгороду со стороны его противников 51.

Оба тезиса нашли новые подтверждения в археологических материалах. Разрезы на двух участках вала Окольного города (на Софийской и на Торговой сторонах) дали возможность в 1972 г. установить методом дендрохронологического анализа, что первоначальные конструкции вала на этих участках датируются 90-ми годами XIV в. 52 Обнаружены в Неревском конце и временные фортификации более раннего периода. Линия мощных, несколько наклоненных к внешней стороне города тыновых оборонительных конструкций зафиксирована экспедицией при наблюдениях над прокладкой траншеи по восточной стороне Комсомольской ул. у ее угла с ул. Горького. Эта линия была направлена в сторону перекрестка улиц Ленинградской и Декабристов, где раскопками 1974 г. (Козмодемьянский раскоп) обнаружено ее продолжение в виде мощного развала глины — остатка разрушенного позднее оборонительного вала.

Заметим, что указанный фортификационный рубеж детально совпадает с соответствующим участком границы толстого (от 4 до 6 м) культурного слоя и зоны менее значительных (от 2 до 4 м) напластований. Материалы Козмодемьянского раскопа датируют начало отложения здесь культурного слоя второй половиной XII в. Полагаем, что укрепления этой линии идентифицируются с острогом 1169 г., сооруженным в ожидании суздальского нападения.

Еще один этан переноса оборонительного рубежа отражает расширение городской застройки в XIV в. Открытая раскопками 1932—1937 гг. на Славне каменная стена посадника Федора Даниловича 1335 г. 53 в момент ее сооружения являлась внешним укреплением юго-восточного участка города, но уже к концу XIV в., когда восточнее ее возникли валы и стены Окольного города, она утратила свое первоначальное значение.

Нужно полагать, что дальнейшие раскопки позволят установить и другие ранние этапы возникновения временных оборонительных рубежей города и динамики его постепенного расширения. Однако уже сейчас источники этой темы могут быть активно расширены материалами о строительство приходских церквей и монастырей Новгорода. Эти две группы церковных зданий по-разному характеризуют процесс формирования городской территории. Приходская церковь возникает в связи с освоением жилой застройкой новой территории, для нее необходим приход. Монастырь, напротив, утверждается на свободном oт жилых кварталов месте. Характерна в этом отношении история северной части Плотницкого конца (к северу от Федоровского ручья). Здесь нет ни одной приходской церкви, построенной раньше XIV в., что говорит об отсутствии здесь в более раннее время жилых дворов. Между тем, на той же территории уже в XII в. возникают Молотковский и Евфимьевский монастыри, бывшие, следовательно, поначалу загородными, а затем превратившиеся в островки монашеского уединения в разливе нового светского строительства. Те же принципы применимы и для характеристики времени освоения жилой застройкой других районов Новгорода. Нет ни одной приходской церкви старше XIV в. в северной части Неревского конца (севернее

стр.43

древней Яковлевой улицы). Варварин и Росткин монастыри XII в., Павлов монастырь XIII в., Десятинный монастырь XIV в. возникают, надо полагать, вне границ существовавшей к моменту их учреждения городской застройки, как загородные обители.

О небольших размерах Новгорода в X в. косвенным образом свидетельствует странное на первый взгляд отсутствие поблизости языческих курганных могильников. Неизбежные спутники любого поселения, они могли располагаться только в границах позднейшей — но еще средневековой — городской черты и были стерты ростом города в христианское время. Остатки одного из таких могильников были обнаружены на Ярославовом дворище в довоенных раскопках Новгородского музея 54.

Все эти соображения активно дополняются материалами раскопок последних лет (рис. 11) и данными обобщенной карты мощности культурного слоя и ведут к выделению в Новгороде трех древнейших участков первоначального заселения, о которых уже говорилось выше. Один из них находится на Торговой стороне, тяготея к Славну; два других — на Софийской, соответственно в южной (Людин конец) и северной (Неревский конец) ее частях. Открытые во всех трех местах древнейшие мостовые датируются серединой — второй половиной X в., однако ниже повсеместно залегают более или менее значительные прослойки более раннего времени, к сожалению, хронологически аморфные, что обычно для ранних городских напластований, когда тонкие поначалу отложения легко перемешиваются под ногами первых поколений жителей. В любом случае начало заселения древнейших участков Новгорода возможно относить но крайней мере к первой половине X в.

Это обстоятельство ставит древнейшие участки города в определенную историческую связь с детинцем, древнейшее известие о котором относится к середине X в. (Константин Багрянородный). Ранняя летописная терминология отождествляет Новгород с детинцем. Поэтому вопрос о происхождении его названия может быть трактован как противопоставление детинца (нового города) предшествующим поселениям-городкам, возникшим в более раннее время, тем трем первоначальным ядрам жилой застройки, о которых выше неоднократно шла речь. То, что они были городками (т. е. укрепленными поселениями), очевидно по крайней мере для одного из этих древнейших поселков. В скандинавских источниках Новгород на протяжении многих столетий называется Холмгардом, т. е. Холмом-городом 55. Но Холмом в самих новгородских летописях именуется Славенский конец. Если в Скандинавии для обозначения Новгорода было сохранено раннее самоназвание Славна, то из этого следует, что Холм имел фортификации («город»). Такое понимание возникновения Новгорода совпадает с показаниями легенды о призвании варягов, записанной в Новгородской летописи в первой четверти XIII в.: «... новгородстии людие, рекомии Словени, и Кривици и Меря: Словене свою волость имели, а Кривици свою, а Мере свою; кождо своим родом владяше; а Чюдь своим родом; и дань даяху Варягом от мужа по белеи веверици; а иже бяху у них, то ти насилье деяху Словеном, Кривичом и Мерям и Чюди. И всташа Словене и Кривици и Меря и Чюдь на Варягы, и изгнаша я за море; и начаша владети сами собе и городы ставити. И въста-

стр.45

ша сами на ся воеват, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не беше в них правды» 56.

В этом отрывке очевидны интерполированность упоминаний чуди и невозможность идентификации названной в нем мери с мерянскими племенами, не имеющими отношения к истории Новгорода. По всей вероятности, здесь имеется в виду морова (известная также под именами норома, нерома, нерева, ерева) — чудское племя, основной массив которого локализуется в северо-западной части Новгородской земли, в районе Нарвы. Приведенное летописное свидетельство дает важное направление и исследовании механизма происхождения Новгорода.

Три археологически вычлененные древнейшие ядра Новгорода соответствуют трем древнейшим его концам — Славенскому, Людину и Неревскому (Плотницкий конец формируется в конце XII в., а Загородский — только в XIII в. ), а названия двух из этих концов имеют этнонимический характер, соответствуя двум членам летописной триады — словенам и мере (нерове). Что касается третьего конца — Людина, его постоянная связь с Прусской улицей, естественно, обращает исследователя к вероятной прародине кривичей, третьего члена триады. Если это так, то Новгород на заре своей истории возник не как центр только племенного союза новгородских словен, а как столица громадной разноэтничной федерации нашего Северо-Запада, состоявшей из племен западных и восточных славян и аборигенных племен финно-угорского происхождения. Лишь активная и быстрая взаимная ассимиляция привела к нивелировке его разноликого этноса на основе преобладающего славянского элемента. Нет нужды лишний раз напоминать, что Новгород на древней этнической карте занимает ключевую позицию на стыке областей расселения новгородских словен, кривичей и финноязычных племен.

В теснейшей связи с этой проблемой стоит вопрос о степени норманского влияния в формировании общественных институтов Новгорода. Варяжский вопрос порожден цитированными словами летописной легенды о том, что до призвания Рюрика новгородцы якобы не имели даже основ общественного права, «не беше в них правды», и только установление княжеской власти создало необходимый «наряд». Таким образом, проблема имеет и другое выражение, требуя исследования места княжеской власти в системе общественных институтов Новгорода.

Оценка существующих источников не позволяет соглашаться с традиционным взглядом на восстание 1136 г. как на водораздел между княжеским и республиканско-боярским периодами новгородской истории. Организационные основы институтов боярской власти в форме представительственного посадничества формируются задолго до восстания 1136 г., по крайней мере еще в конце XI в. 57 Принцип вольности в князьях осуществляется новгородцами неоднократно в XI и даже в X в. 58, его проявлением по существу является пресловутое «призвание». Корпоративная земельная собственность города, независимая от княжеского самовластья, фиксируется документами более ранними, нежели восстание 1136 г. 59 Таким образом, и в древнейший период истории Новгорода княжеская власть противостоит общественным политическим институтам иного происхождения.

стр.46

М. X. Алешковскому принадлежит плодотворная мысль о том, что основы новгородской конституционной «старины и пошлины», знаменитые и неуловимые «правда и устав» Ярослава, бывшие до сих пор камнем преткновения для многих поколений исследователей, идентифицируются с Древнейшей Правдой, которая, разрешая боярам кровную месть, провозглашает тем самым право их неподсудности князю и, возлагая виру на прочие сословия, только последние включает в орбиту княжеской юрисдикции 60.

Заметим здесь же, что эта мысль прекрасно разъясняет и причины сосуществования двух административных систем — боярской кончанской и сотенной княжеской (до конца XII в. тысяцкие были княжескими, а не республиканскими).

Однако проблема соотношения княжеской и боярской власти имеет и археолого-топографический аспект. Как известно, центральная власть обычно локализуется в пределах городских цитаделей, которые и создаются для ее защиты. Историкам хорошо известны загородные резиденции новгородских князей на Городище (в 3 км от Новгорода) и в селе Ракома (в 6 км от Новгорода). Известно также Ярославово дворище, находящееся в самом городе, на берегу Волхова, напротив кремля. Как теперь очевидно, эта резиденция возникла за пределами городских фортификаций. Она находится вне древнего Славенского поселка, располагавшегося восточнее. Но находилась ли княжеская резиденция когда-либо в детинце? Традиционный положительный ответ на этот вопрос основывается на топографии кремля, четко делящегося на две половины, северную и южную. В северной размещены двор епископа и городской собор, в южной в позднейшее, московское, время сосредоточивались постройки княжеских наместников и воевод. Предполагалась исконная устойчивость такого деления.

Вопреки такому представлению, в ходе археологических исследований детинца, связанных с подготовкой уже осуществленного теперь проекта его реставрации, установлено, что вся южная половина кремля была впервые обнесена фортификациями только в 1116 г., когда детинец был расширен примерно вдвое 61. До этого здесь существовали улицы и кварталы обычной городской жилой застройки. Вплоть до присоединения Новгорода к Москве в 1478 г. эта часть кремля находилась в административном подчинении Людина и Загородского концов, от первоначального Людина поселка она и была отрезана в 1116 г. 62 Следовательно локализация здесь древнейшей княжеской резиденции исключается. Исконной резиденцией князя можно признать только Ярославово дворище. Иными словами, князь и его дружина с самого начала были экстерриториальны по отношению к Новгороду, и, значит, власть князя была вторичным явлением сравнительно с теми общественными институтами, которые пребывали в кремле. Коль скоро в кремле локализуются культовый центр и народное собрание, можно заключить, что вечевые институты обладают большей древностью, нежели княжеская власть 63.

Именно поэтому историки наблюдают в политическом строе Новгорода времен расцвета боярской республики множество признаков, позволяющих выводить главные его институты из древних порядков еще общин-

стр.47

ного времени. Княжеская власть временами могла усиливаться за счет вечевых органов, как это случилось в X—XI вв., но сами эти органы не возникли в 1136 г., а существовали в первоначальном виде еще до установления княжеской власти, успешно противоборствуя ей на протяжении длительного времени и победив окончательно в 1136 г. Таким образом, докняжеское общественно-правовое начало в Новгороде оказалось более жизнестойким, чем княжеская власть, и этот факт невозможно уложить в прокрустово ложе норманистских концепций.

Начавшись на протогородской стадии с возникновения боярских поселков-концов, Новгород на раннем этапе своей истории переживает превращение этих поселков в городки, объединение которых порождает политическую и экономическую их федерацию и ведет к созданию общего укрепления — детинца, ставшего «новым городом» по отношению к предшествовавшим образованиям. Дальнейшая его история связана с расширением этих поселков, появлением между ними «соединительной ткани» в виде усадеб свободных горожан сотенной принадлежности и, разумеется, новых боярских усадеб на осваиваемых застройкой территориях, формированием из этих новообразований новых концов и сотен и прогрессирующим поглощением сотен боярскими концами.

Можно полагать, что инструментом политического воздействия концов на сотни, кроме боярских приходских церквей, были также уличанские организации, объединявшие усадьбовладельцев разных сословий, естественно, под эгидой бояр. Показательна в этом отношении приписка к Прологу 1400 г., заказанному для церкви Козмы и Демьяна «повелением боголюбивых бояр Юрия Онисифоровича, Дмитрия Микитинича, Василья Кузьминича, Ивана Даниловича и всех бояр и всей улице Кузмодемьяне» 64.

В отличие от уличанских организаций, кончанские веча, надо полагать, имели более узкий в сословном отношении состав, объединяя полноправных членов боярских патронимии, совокупность которых и образовывала собственно конец.

Что касается общегородского веча, его узкоклассовый характер безусловен, поскольку оно являлось новообразованием федерации концов и могло формироваться лишь на основах пропорционального представительства, присущего всем институтам государственной жизни Новгородской республики. Археология подтверждает этот тезис. После многолетних раскопок Ярославова дворища, начатых еще до войны и приостановленных в 1948 г., ушло в прошлое старое представление о многолюдном новгородском вече, составленном буквально из всех жителей города. Раскопки не обнаружили вечевой площади, но до минимума свели возможности ее обнаружения, локализовав на небольшом пространстве, примыкающем с запада к Николо-Дворищенскому собору. Мизерность этой площади соответствует выводу о предельной ограниченности состава главного вечевого собрания, а идентификация его с органом, именуемым в западных источниках «300 золотых поясов», вносит должную ясность в социальную характеристику этого института. По-видимому, единственным и вполне реликтовым демократическим элементом вечевого собрания была гласность его работы, осуществляемой под открытым небом и дающей возможность

стр.48

другим горожанам криками одобрения или порицания поддерживать в себе уверенность участия в республиканском управлении 65.

Грамоты на бересте. Особую тему новгородской археологии составляют берестяные грамоты, число которых к окончанию полевого сезона 1977 г. равнялось 562.

Единственным способом сохранения берестяного документа в естественных условиях является его быстрое попадание во влажную среду. На воздухе береста быстро скручивается из-за неравномерного натяжения ее прослоек при высыхании, становится ломкой, расслаивается по прослойкам и трескается по прожилкам. Это — писчий материал, не рассчитанный на долгое хранение. Берестяное письмо, только будучи затоптано во влажную почву, могло сохраниться до наших дней.

Мы специально остановились на этом обстоятельстве, чтобы возразить против высказываемого иногда предположения о возможности существования в средневековье берестяных архивов. Все найденные к настоящему времени документы имеют точное соответствие их независимых (палеографических и ономастических) дат стратиграфическим условиям их открытия. Примером может служить обширный комплекс берестяных грамот боярской семьи Мишиничей, представители которой хорошо известны в летописи. В ходе раскопок были найдены десятки грамот, написанных или полученных шестью поколениями этой семьи с начала XIV до середины XV в. Этой эпохе соответствует трехметровая толща культурного слоя, четко членящаяся на десять ярусов сменяющих друг друга уличных мостовых и остатков усадебных комплексов: берестяные грамоты лиц, живших в начале XIV в., обнаружены в ярусах этой эпохи, а грамоты лиц, живших в середине XV в., — на 3 м выше.

Разумеется, возможны и перемещения берестяных грамот (и других предметов) в результате древних земляных работ, когда, например, при копании ямы лежащая в земле грамота могла быть перенесена в более высокий стратиграфический уровень. Однако такие случаи почти всегда уловимы простейшими средствами полевой методики. Что касается Новгорода, то в нем, как уже отмечено, глубоких ям почти не копали из-за повышенной влажности слоя и из-за его предельной насыщенности остатками монументальных деревянных сооружений. Мелкие же ямы вызывают лишь незначительное перемещение древних остатков в пределах двух-трех ярусов, что в максимальном случае соответствует каким-нибудь 40—70 годам.

Изложенное обстоятельство позволяет с очень большой степенью доверия относиться к стратиграфическим датировкам берестяных грамот. Сочетание стратиграфического и традиционных методов их датирования всякий раз дает неотличающиеся результаты. Можно указать лишь на один случай существенного расхождения стратиграфической датировки (вторая половина XIII в. ) с палеографической (XII в. ), отмеченный для грамоты № 69. Однако она найдена у самого края раскопа и, возможно, происходит из дренажной канавы, которая была вырыта для осушения участка во время раскопок.

Таким образом, массовость находок берестяных грамот в Новгороде — не результат обнаружения в нем какого-то древнего архива. Грамоты

стр.49

происходят из разных стратиграфических уровней и обнаруживаются в разных районах города. Из этого не следует, однако, что они сколько-нибудь равномерно насыщают культурный слой. В пределах Неревского раскопа, имевшего площадь около 10 тыс. кв. м. было найдено свыше 400 берестяных документов. Но на одних усадьбах они были обильны, а на других — исключительны. С. другой стороны, разные ярусы одной и той же усадьбы дают разное число берестяных документов. То же касается и других участков города, где на примерно равных раскапываемых небольших площадях иногда находили до двух десятков грамот, а иногда и ни одной. Такая неравномерность никоим образом не связана с физическими характеристиками культурного слоя, она зависит только от общего интеллектуального уровня населения той или иной усадьбы, а в конечном счете от способа хозяйствования такой жилой ячейки.

В отмеченной неравномерности, в частности, и кроется, по-видимому, причина того, что берестяные грамоты были обнаружены в Новгороде только в 1951 г., хотя этому открытию предшествовала работа на протяжении десяти полевых сезонов.

В литературе часто берестяные грамоты сравниваются с папирусами, а порой возникает стремление провозгласить возникновение новой дисциплины — берестологии, подобной папирологии. В самом деле, между папирусами и берестой имеется много общего. И папирусы, и берестяные грамоты оказались новыми источниковедческими категориями, резко отличающимися от традиционных видов письменных источников. Их сближает бесконечное разнообразие сюжетов и поводов написания, бытовое содержание, отражение в них преходящей злободневности, предельная конкретность причины самого возникновения текста.

Вместе с тем берестяные грамоты отличаются драгоценным качеством, препятствующим обособлению их исследования в особую историческую дисциплину. Если папирусы в большинстве случаев дошли до нас вырванными из первоначально породившего их бытового комплекса и существуют как письменные источники по преимуществу, то берестяные грамоты, обладая всеми свойствами письменного документа, не утратили связи с археологическим комплексом, оставаясь его существенной частью.

Берестяные грамоты обнаруживаются в процессе раскопок на территории определенных усадеб, располагающих узкими хронологическими характеристиками. Их находят в обязательном сопровождении широчайшего набора древних предметов, не только синхронных им, но и входящих в единый с ними бытовой комплекс. Их изучают и вне этого комплекса, анализируя лишь конкретное их содержание, но такое изучение резко сокращает информационные возможности берестяного документа. Сочетая в себе качества письменного и вещественного источника, берестяные грамоты постоянно порождают при их анализе неизбежные обратные связи. Рассмотрим этот аспект их изучения.

Еще не зная берестяных грамот, археологи, естественно, не умели определять конкретную принадлежность раскапываемых ими комплексов. В лучшем случае они пользовались дефинициями типа «усадьба крупного феодала», «дом купца», «погребение воина», «мастерская ремесленника-ювелира» и т. п. Сейчас мы получили возможность иных определений:

стр.50

«усадьба посадника Юрия Онцифоровича», «дом наместника Феликса», «ремесленная мастерская на усадьбе боярина Луки» и т. д. Археологический комплекс обретает историческую индивидуальность. Однако принадлежность грамот к такому комплексу оказывается существенно важной для истолкования их самих. Очевидно, что если грамота содержит имя известного по другим источникам адресата или автора, она может быть истолкована и сама по себе. Но более многочисленны случаи, когда грамота сохранилась фрагментарно, утратив нужное для ее осмысления имя. В таком случае ее принадлежность может быть определена только анализом цельного комплекса усадьбы.

По эта связь с комплексом существует не только в виде хронологической горизонтали. В пределах одной усадьбы, принадлежавшей многим поколениям одной семьи, берестяные грамоты выстраиваются в систему взаимосвязей длительного периода, подчиняясь семейной генеалогии и в ряде случаев определяясь только через принадлежность к этой системе, что порождает выводы значительно более широкие, нежели те, которые получаются анализом одних лишь берестяных текстов. Примером такого подхода к источнику является топографический анализ берестяных грамот Мишиничей в связи с историей их городского землевладения, о котором говорилось в разделе о новгородских усадьбах.

Разумеется, обилие в Новгороде берестяных грамот прежде всего отражает высокий уровень грамотности, а принадлежность авторов и адресатов берестяных писем к разным слоям общества — и социально широкий характер этого явления. В этой связи возникает один достаточно сложный и важный вопрос. Был ли сравнительно высокий уровень грамотности специфичен для Новгорода пли же новгородские находки отражают более широкую, общерусскую картину? Для обсуждения этого вопроса, по-видимому, не имеет существенного значения то обстоятельство, что именно в Новгороде найдены сотни берестяных грамот, а в Смоленске, Пскове и Витебске — только единицы. Несравним сам масштаб археологических исследований в Новгороде и в других городах. Поэтому расширение археологических работ в других пунктах, культурный слой которых также отличается хорошей сохранностью органических остатков, способно внести заметные коррективы в нынешнее пропорциональное распределение берестяных документов по месту их находки. И все же нам представляется, что Новгород (и, вероятно, к нему добавится Псков) всегда будет отличаться повышенным числом берестяных документов, иными словами, более высоким уровнем грамотности.

Две специфические для Новгорода особенности утверждают нас в такой уверенности. Во-первых, очевидную роль в общекультурном развитии этого города играли своеобразные черты его политического строя. В отличие от большинства русских земель, бывших княжествами, т. е. имевших монархическое устройство, Новгород на протяжении трех с половиной столетий, вплоть до его падения в 1478 г., имел республиканское устройство. И хотя республика была боярской, сосредоточившей всю полноту власти в руках крупных землевладельцев-бояр, гласность ее политической жизни, открыто в известной своей части развивавшейся в форме вечевых собраний, содействовала пробуждению и развитию не только

стр.51

политической, но и культурной инициативы также и непривилегированных классов и сословий.

Не менее существенна и вторая особенность новгородского строя. Если бросить взгляд на карту русских средневековых городов, то не может не обратить на себя внимание следующее обстоятельство. В пределах княжеств-монархий, будь то Киевская земля или территория Московского великого княжества, рядом с княжеской столицей имелось большое число других городов и городков. Новгород один стоял посреди обширной территории, вовсе лишенной других центров городской жизни. Только Ладога и Руса в пределах его земли могли претендовать на роль если не его сверстников, то братьев, близких по времени рождения. Все остальные новгородские города (такие, как Порхов, Копорье, Орешек, Ям и т. д. ) возникают начиная с XIII в. как окраинные крепости и служат поначалу только для обороны Новгородской земли на дальних подступах к ее столице.

На наш взгляд, эта особенность самым прямым образом связана с условиями, присущими политической организации Новгородского государства. Для боярина, жившего в пределах авторитарной княжеской власти, главным способом утвердить свою самостоятельность было осуществление центробежной тенденции, естественно порождавшей автаркию. Самостоятельность княжеского боярина увеличивалась по мере отдаления от князя и достигала вершины в боярском городке с его иммунитетными правами, где боярин сам становился как бы монархом по отношению к зависимому от него населению.

Способ самоутверждения новгородского боярина был совершенно противоположным. Его политическое могущество зависело от степени участия в государственном управлении республикой, от приобщения к политической власти, организованной в Новгороде на основах пропорционального федеративного представительства от самоуправляющихся районов-концов. Центробежная тенденция превратила бы любого придерживающегося ее боярина в анахорета, вырванного из системы сложившихся и развивающихся политических взаимосвязей. Поэтому боярин в Новгородской земле был центростремителен. Владея громадными латифундиями, он жил в городе. Известные за пределами Новгорода боярские городки-замки вовсе лишены культурного слоя. Это значит, что они не были местами постоянного пребывания феодала, а служили лишь для его временных остановок во время объезда владений 66. Центростремительная тенденция создала в Новгороде в XV в. олигархическую систему приобщения к власти всего боярского сословия, когда в конце 10-х годов XV в. преобразованный Совет господ включил в себя десятки лиц с посадничьим титулом, представлявших все боярские семьи Новгорода. Это торжество боярства стало и началом его конца, поскольку лишило вечевой строй даже чисто внешней видимости показной демократии, оставив боярство без поддержки со стороны других сословий 67.

Но если это так, то важнейшей особенностью Новгорода была концентрация всех крупных землевладельцев в самом городе. В связи с этим возникала необходимость отыскания действенных форм связи их со своими владениями, отстоявшими от Новгорода иногда на десятки и даже сотни

стр.52

километров, а порой разбросанными в разных районах Новгородской земли. Такой связи могла способствовать только письменность.

Не случайно поэтому, что в собрании берестяных грамот мы почти не найдем писем, которые, будучи написаны в Новгороде, в Новгород же и были адресованы. Любые сношения между самими горожанами могли обойтись и без переписки. Проще было лично встретиться с человеком, которому нужно было что-либо сообщить или у которого требовалось что-то спросить. Известные нам сейчас письма (именно письма, а не памятные записки) демонстрируют способ преодоления большого расстояния. Многие из них написаны в других городах (в их числе письма, полученные из Смоленска и Ярославля), но подавляющее большинство происходит из сельских местностей самой Новгородской земли. Это отчеты и донесения сельских старост своим жившим в Новгороде господам, жалобы крестьян на действия старост. Имеются в заметном числе и письма, написанные в Новгороде, но адресованные сельским жителям, с распоряжениями по хозяйству (такие письма, по-видимому, привозили обратно их адресаты). Поскольку другие русские земли не знали столь разительного отделения землевладельца от его земельного владения, надо полагать, в них и объем переписки, а также связанный с ним уровень грамотности не достигали таких высоких уровней, как в Новгороде.

Проблемы музеефикации. Свойственная новгородскому культурному слою сохранность деревянных предметов определяет особую ценность коллекций обнаруживаемых при раскопках предметов, подавляющее большинство которых изготовлено из дерева. В Новгороде был открыт исчерпывающий репертуар бытовых древностей, широко смыкающийся с комплексами разнообразных этнографических категорий, которые позволяют определять назначение многих находок. Результатом первого осмысления этой единственной пока коллекции стали опубликованные тома корпуса новгородских древностей 68.

Включение в круг средневековых древностей, в том числе и художественных, коллекций новгородских деревянных предметов ведет к правильной расстановке акцентов в оценке древнего быта.

В равной степени сохранность деревянных предметов открывает большие возможности изучения таких важных тем, как история средневекового домостроительства, городского благоустройства, микропланировки и т. д.

Между тем, наши музеи продолжают демонстрировать лишь избранный набор средневековых предметов — металлических, каменных и стеклянных, т. е. сохраняющихся повсеместно, поскольку они отличаются особой прочностью. Но эти предметы, составляя лишь незначительную долю древнего инвентаря, характеризуют менее типичные черты быта, нежели вещи, изготовленные из разного рода органических веществ и прежде всего из дерева. Причина такой односторонности заключена в трудности сохранить деревянные поделки, до предела насыщенные влагой и разрушающиеся при высыхании. Поэтому экспедиция вынуждена была основную массу таких находок фиксировать только в рисунках, фотографиях и чертежах, а наиболее ценные (в том числе художественные) предметы хранить в воде и лишь в исключительных случаях пользоваться до-

стр.53

рогостоящими и кропотливыми способами стабилизации самых выдающихся предметов.

Открытый коллективом Белорусского технологического института им. С. М. Кирова под руководством В. Е. Вихрова надежный и дешевый метод стабилизации ископаемой мокрой древесины впервые дал возможность массовой консервации деревянных находок для дальнейших научных исследований и широкого музейного показа. Экспедиция в последние годы подвергла стабилизации первые тысячи деревянных предметов ил прежних и новых раскопок, заложив тем самым основу уникальной коллекции средневековых деревянных древностей, имеющей вполне экспозиционный характер. Этот этап консервации дополнен и необходимым этапом реставрации таких предметов, основанным на сопоставлении фрагментов, привлечении этнографических параллелей и изучении технологической и художественной конструкции самих объектов. Реставрация возвращает им не только первоначальную форму, но и фактуру поверхности, изменившуюся в результате длительного пребывания в грунте. Необходимо особо отметить талант и энтузиазм новгородского художника-скульптора В. И. Поветкина, вернувшего жизнь многим, казалось бы, невосстановимым предметам.

Метод минских исследователей применим и к стабилизации монументальных деревянных остатков древних срубов и уличных мостовых, что было проверено в Новгороде и широко применено при музеефикации квартала средневекового Берестья. Очевидна своевременность и неотложность работ по созданию первого музеефицированного участка археологических раскопок и в Новгороде, где консервация квартала средневекового города с его мостовыми, жилыми и хозяйственными срубами может быть дополнена экспозицией характерного и всеобъемлющего комплекса бытовых древностей. Такой участок предполагается создать на продолжении Великой улицы на территории кремлевского парка, у остатков кончанской церкви Сорока мучеников. Этот участок, связанный с историей хорошо изученного теперь боярского хозяйства Мишиничей, сохранял свою историческую важность и в последующие столетия. В конце XVI в. рядом с ним поднялись стены Земляного города. В начале XVII в. именно здесь находилась усадьба знаменитого протопопа Амоса — центр сопротивления шведским интервентам. Б 1701 г. церковь Сорока мучеников была срыта Петром I для организации обороны кремля в ходе Северной войны.

Важность охраны новгородского культурного слоя осознана не только археологами, признавшими ее основным фактором, формирующим программу научных исследований. Она легла в основу существенных мероприятий организационного характера, гарантирующих интересы современной и будущей исторической науки. Летом 1969 г. впервые в советской государственной практике было принято постановление Новгородского городского совета «Об охране культурного слоя Новгорода», предусматривающее обязательный порядок предварительного археологического исследования территорий древней части города, отводимых под текущую застройку. В 1970 г. такое постановление было принято Новгородским областным советом. В 1971 г. возникший в Новгороде порядок согласованным решением Коллегии Министерства культуры РСФСР и Госстроя

стр.54

РСФСР был распространен еще на 114 исторических городов РСФСР. Наконец, в 1976 г. понятие «участки культурного слоя древних городов» было внесено в общесоюзный закон об охране и использовании памятников истории и культуры как обозначение безусловно охраняемой категории важнейших археологических памятников.

На основе всех этих актов планирование раскопок в Новгороде опирается на план развития города, и это дает уверенность в том, что фонд ценнейших исторических источников будет и впредь активно расширяться, не испытывая необратимых утрат и определяя движение науки к новым открытиям.

стр.236

Список сокращений

АО — Археологические открытия. М.

ГВНП — Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1950

ГЭ — Государственный Эрмитаж

КСИА — Краткие сообщения Института археологии Академии наук СССР

КСИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной культуры Академии наук СССР

МИА — Материалы и исследовании по археологии СССР

СА — Советская археология

САИ — Свод археологических источников

УЗ НГПИ — Ученые записки Новгородского государственного педагогического института

ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов

ЦГВИА — Центральный государственный военно-исторический архив

Сноски
1Арциховский А. В. Раскопки на Славне в Новгороде. — МИА, № 11, 1949; он же. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде. — Там же; он же. Новгородская экспедиция. — КСИИМК, 29, 1949; он же. Раскопки в Новгороде. — КСИИМК, 33, 1950.
2Основные публикации раскопок 1951—1962 гг.: Труды Новгородской археологической экспедиции, т. I—IV. —МИА, № 55, 1956; № 65, 1959; № 117, 1963; № 123, 1964; Колчин Б. А. Хронология новгородских древностей. — СА, 1958, № 2.
3См. статью Б. А. Колчина и Н. Б. Черных в настоящем томе.
4ЦГАДА, ф. 248, № 213. План входит в комплекс отчетных документов Охлопкова (ф. 248, к. 1068, л. 305), но для удобства архивного хранения перемещен в собрание чертежей.
5См. статью А. С. Хорошева в настоящем томе.
6См. статьи Е. А. Рыбиной и А. С. Хорошева в настоящем томе.
7См. статью В. Л. Янина в настоящем томе.
8См. статью Б. А. Колчина и А. С. Хорошева в настоящем томе.
9Янин В. Л., Колчин Б. А., Ершевский Б. Д., Алешковский М. X. Новгородская экспедиция. — АО 1972 г. М., 1973.
10Орлов С. Н. К топографии и истории оборонительных сооружений древнего Новгорода. — УЗ НГПИ, т. I, вып. 1, 1965, с. 43.
11ЦГВИА, ф. 349, он. 20, № 6547, 6548.
12Лавочные книги 1582—1583 гг. в ряде случаев называют современные им садовые места в Новгороде по именам их бывших владельцев времен независимости. Так, в частности, на Козмодемьянской улице в них показан сад «Казимеровский», т. е. принадлежавший в XV в. посаднику Василию Казимеру, площадью 3060 кв. м, а также сады посадников Александра Самсонова и Михаила Селезнева и других бояр. См.: Лавочные книги Новгорода Великого 1583 г. Предисл. и ред. С. В. Бахрушина. М., 1930, с. 174.
13Кушнир И. И. О культурном слое Новгорода. — СА, 1960, № 3; 1964, № 4; он же. К топографии древнего Новгорода. — СА, 1975, № 3.
14Константинова Т. М. Археологические работы Новгородского музея в послевоенный период. — В кн.: Новгородский исторический сборник, 9. Новгород, 1959, с. 110—117.
15Колчин Б. А. Дендрохронология Новгорода. — МИА, № 117. 1963.
16Колчин Б. А., Черных Н. Б. Дендрохронология Восточной Европы. М., 1977.
17Колчин Б. А. Хронология новгородских древностей.
18Колчин Б. А. К итогам работ Новгородской археологической экспедиции (1951— 1962). — КСИА, 99, 1964.
19Колчин Б. А. Новгородские древности. Деревянные изделия. — САИ, вып. Е1 55, 1968.
20Колчин Б. А. Новгородские древности. Резное дерево. — САИ, вып. Е1-55, 1971.
21Колчин Б. А. Коллекция музыкальных инструментов древнего Новгорода. — В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник, т. 5. М., 1978.
22Crane F. Extant medieval musical instruments. Jowa city (USA), 1972.
23Колчин Б. А., Линдер И. М. Шахматы в древнем Новгороде. — Шахматы в СССР, 1961, № 8.
24Колчин Б. А. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого. — МИА, № 65, 1959.
25Рындина Н. В. Технология производства новгородских ювелиров X—XV вв. - МИА № 117, 1963.
26Нахлик А. Ткани Новгорода. — МИА, № 123, 1964.
27Изюмова С. А. К истории кожевенного и сапожного ремесла Новгорода Великого. — МИА, № 65, 1959.
28Щапова Ю. Л. Стеклянные изделия древнего Новгорода. — МИА, № 117, 1963.
29Колчин Б. А. Новгородские древности. Деревянные изделия.
30Колчин Б. А. Становление ремесла древнего Новгорода. — В кн.: Тезисы докладов советской делегации на III Международном конгрессе славянской археологии. М., 1975.
31Theobald W. Technik des Kunsthandwerks in zehnten Jahrhundert. Berlin, 1933.
32Тифлиси X. Описание ремесел. М., 1976.
33Колчин Б. А. Новгородские древности. Деревянные изделия.
34Янин В. Л. К проблеме новгородских сотен. — Археографический ежегодник за 1973 год. М., 1974.
35Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962.
36Вихров В. Е., Колчин Б. А. Из истории торговли древнего Новгорода. — СА, XXIV 1955.
37Рыбина Е. А. Из истории южного импорта в Новгород. — СА, 1971, № 1.
38Пронштейн А. П. Великий Новгород в XVI веке. Харьков, 1957, с. 126; Алешковский М. X. Социальные основы формирования территории Новгорода IX—XV вв. — СА, 1974, № 3, с. 104, 105.
39Янин В. Л. Заметки о берестяных грамотах. — СА, 1965, № 4.
40Янин В. Л. Патрональные сюжеты и атрибуция древнерусских художественных произведений. — В кн.: Византия. Южные славяне и древняя Русь. Западная Европа. История и культура. М., 1973.
41Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы). — История СССР, 1971, № 2; Янин В. Л. Возможности археологии в изучении древнего Новгорода. — Вестник АН СССР, 1973, № 8.
42Янин В. Л. Я послал тебе бересту... М., 1975, с. 178, 179.
43Первоначально патронимия Холопьей улицы состояла, по-видимому, из девяти усадеб, на что указывает обнаруженная в надматериковом слое в этом районе строительная жертва, включавшая девять братчинных ковшей. См.: Седов В. В. Языческая братчина в древнем Новгороде. — КСИИМК, 65, 1956.
44Греков Б. Д. Новгородский Дом святой Софии. СПб., 1914, с. 291.
45Фадеев Л. А. Происхождение и роль системы городских концов в развитии древнейших русских городов. — В кн.: Русский город. М., 1976.
46Засурцев П. И. Усадьбы и постройки древнего Новгорода. — МИА, № 123, 1964, с. 127—129, 147, 148, рис. 48—50.
47Янин В. Л. Я послал тебе бересту..., с. 97.
48Там же, с. 230—232.
49Майков В. В. Книга писцовая по Новгороду Великому конца XVI в. СПб., 1911. с. 225.
50Янин В. Л. К проблеме новгородских сотен.
51Алешковский М. X., Красноречьев Л. Е. О датировке вала и рва Новгородского острога (в связи с вопросом о формировании городской территории). — СА, 1970. № 4.
52Янин В. Л., Колчин Б. А., Ершевский Б. Д., Алешковский М. X. Новгородская экспедиция, с. 48.
53Арциховский А. В. Раскопки на Славне в Новгороде.
54Строков А. А. Дохристианский могильник (по данным археологических раскопов на Ярославове дворе). — В кн.: Новгородский исторический сборник, 6. Новгород
55Рыдзевская Е. А. Холм в Новгороде и древнесеверное Holmgardr. — ИРАИМК, 2 1922.
56Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М. — Л., 1950, с. 106 Тождество «мери» и «неревы» доказывается в дипломной работе А. Б. Варенева (кафедра археологии Исторического факультета МГУ).
57Янин В. Л. Новгородские посадники.
58Там же.
59Янин В. Л. Из истории землевладения в Новгороде XII в. — В кн.: Культура древней Руси. М., 1966.
60Алешковский М. X. Социальные основы формирования территории Новгорода IX— XV вв.; он же. Архитектура и градостроительство Новгорода и Пскова как источник для изучения их социальной истории. — В кн.: Реставрация и исследования памятников культуры, 1. М., 1975.
61Алешковский М. X. Новгородский детинец 1044—1400 гг. (по новым материалам). — Архитектурное наследство, № 14, 1963.
62Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 308—310.
63Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода.
64Янин В. Л. Заметки о берестяных грамотах, с. 107.
65Янин В. Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики. — В кн.: Россия и Италия. М., 1972; он же. Возможности археологии в изучении древнего Новгорода.
66Мавродин Вал. В. О некоторых полукруглых городищах Новгородской области. — Вестник ЛГУ, № 20, 1964.
67Янин В. Л. Новгородские посадники.
68Колчин Б. А. Новгородские древности. Деревянные изделия; он же. Новгородские древности. Резное дерево.

Иллюстрации

 

Рис. 1. План размещения раскопов Новгородской экспедиции 1 — раскопы на Славне 1932—1937 гг.; 2 — раскопы на Ярославовом дворище в 1938 и 1939 гг.; 3 — раскопы на Ярославовом дворище 1947 и 1948 гг.; 4 — раскоп на валу; 5 — Чудинцовский; 6 — Неревский; 7 — Ильинский; 8 — Буяный; 9 — Готский; 10 — Славенский; 11 — Тихвинский; 12 — Михайловский; 13 — Торговый; 14 — раскоп на Кировской ул.; 15 — Рогатицкий; 16 — Людогощин; 17 — раскоп на валу; 18 — Варварин; 19 — Троицкий; 20 — Козмодемьянский; 21 — Дмитриевский

Рис. 2. План части Торговой стороны Новгорода 1732 г., составленный Г. Охлопковым

Рис. 3. Профиль разреза вала 1 — поздний грунт; 2 — серая глина с кирпичом XIV в.; 3 — культурный слой под валом; 4 — материк — серая глина; 5 — красная глина с кирпичом XIV—XV вв.; 6 — засыпка культурным слоем; 7 — черная земля с глиной; 8 — глина с ракушечником и кирпичом; 9 — серо-черная земля со строительным мусором; 10 — бревна; 11 — срубы ряжей; 12 — красноватая глина; 13 — пожарище; 14 — кирпич первой половины XV в.; А — северный профиль вала; Б — восточный профиль вала; В — южный профиль вала; Г — план ряжей

Рис. 4. План распределения культурного слоя по толщине на территории Новгорода 1 — до 2 м; 2 — от 2 до 4 м; 3 — от 4 до 6 м; 4 — свыше 6 м

Рис. 5. Хронологические горизонты настилов деревянных мостовых улиц древнего Новгорода

Рис. 6. Полигоны распределения стеклянных браслетов

Рис. 7. Полигоны распределения стеклянных браслетов Ильинского и Торгового раскопов

Рис. 8. Гистограмма распределения по векам индивидуальных находок Неревского раскопа

Рис. 9. Гистограмма распределения находок тканей на Неревском раскопе

Рис. 10. План расположения усадеб боярского рода Мишиничей и церквей вокруг них 1 — Козма и Демьян на Холопьей улице; 2 — церковь Саввы; 3 — Козма и Демьян на Козмодемьянской улице; 4 — Спас Преображения; 5 — церковь Сорока мучеников

Рис. 11. План части Славенского конца 1 — раскоп на Ярославовом дворище 1947 г.; 2 — раскоп на Ярославовом дворище 1948 г.; 3 — Ильинский раскоп; 4 — Буяный раскоп; 5 — Славный раскоп; 6 — Михайловский раскоп; 7 — Готский раскоп; 8 — Рогатицкий раскоп; 9 — раскоп на Кировской ул.; 10 — шурф на Ильиной улице; 11 — Торговый раскоп

 

 

НА СТРАНИЦУ В.Л. ЯНИНА

НА СТРАНИЦУ Б.А. КОЛЧИНА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

 

 

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

 

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский