|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Кавельмахер В.В. К истории Васильевских дверей Софии Новгородской. В кн.: Зубовские чтения. Вып. 2. Струнино, 2004. С. 139-152. Все права сохранены.
Материал отсканирован, отформатирован и предоставлен библиотеке «РусАрх» С.В.Заграевским. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2008 г.
В.В. Кавельмахер
К ИСТОРИИ ВАСИЛЬЕВСКИХ ДВЕРЕЙ СОФИИ НОВГОРОДСКОЙ
Построенные в 1335–1336 гг. новгородским архиепископом Василием Каликой златописные западные двери Софии Новгородской1 были в 1570 г. выломаны из петель Иваном Грозным и увезены в качестве главного военного трофея в Александрову слободу2. На предназначение Васильевских дверей быть в Софии главными соборными вратами указывает изображение на дверном нащельнике Вседержителя на троне с фигурою ктитора в подножии, вкладной надписи над и под Вседержителем, и храмового образа регистром ниже. В качестве храмового образа Св.Софии изображена Оранта (София Премудрость Божия и есть Оранта. С.С.Аверинцев3). Бытовавшая после войны теория, что Софийские врата были построены в некую «Богородичную церковь или придел» (а не в Софию, как таковую) недоразумение4. Св. София и есть эта «Богородичная церковь». Ниже Оранты-Премудрости – сочиненная Василием Каликою молитва.
Аналогичным образом другое известное предположение, что перед своим пленением Васильевские врата стояли в одном из приделов или притворов Софийского храма, лишено серьезных оснований5. Оно зиждится на том, что в ХVI-м столетии двери (последнее видно невооруженным глазом) были надставлены полуциркульным верхом и дописаны в люнете четырехчастной иконой Рождества Богородицы (древний выходящий на южную паперть придел Софийского собора), в них были заменены две пластины и несколько умбонов, а их нащельник был увеличен в высоту и дописан еще двумя храмовыми праздниками: Св. Эдесских исповедников Гурия, Самона и Авива (малый придел, устроенный в алтарях в нач. ХV в.) и Предтечи Крылатого (древний придел Усекновения главы Ивана Предтечи в темнице – в юго-западном углу храма). Основываясь на этих – бесспорных – фактах и на столь же очевидных признаках многократной тотальной перемонтировки изделия, ученые пришли к парадоксальному выводу, что двери однажды, решением соборного клира, были превращены в малые придельные двери – понижены в высоту на один-два яруса ширинок и перемещены в пределах собора куда-то на южную паперть (обычно называют или придел Эдесских исповедников, или придел Рождества Богородицы), и уже оттуда похищены Грозным.
И то, и другое, и третье – совершенно невозможно. Во-первых, на дверях написан не один какой-либо, а все три избранных праздника Софийского собора (из 5-ти– 6-ти реально существовавших в древней Софии приделов). В какой из трех ставить в этом случае двери? Судя по великолепию полуциркульной надставки, – в Рождество Богородицы, но тогда при чем тут символы двух других приделов? Во-вторых, появление у прямоверхих софийских дверей (все древние порталы Св.Софии имели прямые верха и проемы) полуциркульной надставки (если, конечно, принять эту версию, в чем есть сомнения) говорит о том, что данные дверные полотна, как и во всех подобных случаях – росли в высоту, «повышались», а не «понижались», что означает, что дверной проем, в котором они стояли, растесывался, делался по-московски, – более торжественным, широким и светлым, а не наоборот, и происходить нечто подобное должно было, в первую очередь, с главными, западными дверями храма. Пойти на столь невиданное новшество новгородцы могли, например, при архиепископе Макарии (1526–1542 гг.), будущем митрополите и Святителе, самым выдающемся церковном новаторе в русской истории, построившем Покровский собор на Рву в Москве и другие архитектурные шедевры, разрешившем книгопечатание, дозволившем молиться «статуарным» («католическим») иконам и т.д., и т.д., а до этого – перестроившем интерьеры Святой Софии (включая иконостасы) и заново ее расписавшим. Все исследователи согласны также в том, что архиепископ Макарий, как деятельный сторонник Василия III, молившийся со всей вверенной ему церковью о чадородии великой княгини, вполне мог особо отметить два соборных придела из вышеупомянутых пяти–шести: Гурия, Самона и Авива, как покровителей брака, и Усекновения главы Ивана Предтечи, на память которого приходился день тезоименитства долгожданного наследника престола царя Ивана. Для этого ему достаточно было, заново отделав и освятив эти приделы, как было принято, «по обещанию», написать на соборных дверях оба праздника. А потому появление на нащельнике западных дверей еще двух малых храмовых икон (от расположенных в разных углах необъятного собора приделов) также ни в чем не противоречит их основному назначению – быть главными соборными дверьми!
В свою очередь, само предположение, что Грозный взял свой главный трофей из некоего малого придела – «историческая бессмыслица»: подражавший древним триумфатор не мог довольствоваться дверями какой-то там боковой капеллы (любой придел, даже самый почитаемый, есть капелла), но только главными вратами храма, – палладиумом взятого им города. Начитанный в истории и Священном Писании ученый книжник и полководец, кем был, вне сомнения, Грозный, не мог так оплошать!
Что же касается идеи переноса больших соборных дверей в малую придельную церковь, то такое в принципе возможно, но только при условии, что на место обветшавших или утративших свою привлекательность больших дверей сделаны новые, еще более прекрасные. Подобное в истории Св. Софии однажды уже было: свое почетное место в главном западном портале в XIV в., как мы знаем, потеряли старые византийские Корсунские двери – первые врата Софии Новгородской, присланные в дар собору Ярославом Мудрым. Они уступили место златописным дверям самого Калики. Корсунские же врата были перенесены на южную мартирьевскую паперть, возможно, на место некогда бывших здесь «боковых» Корсунских врат (Ярослав Мудрый должен был подарить собору трое византийских дверей, в каждый портал по двери), а возможно, сразу же в древний Рождественский придел, замыкавший южную паперть с востока, где они стоят в «освеженном», заново перемонтированном виде и поныне. (Большинство вопросов, связанных с миграцией исторических дверей Софии Новгородской, носят открытый характер). Однако, те сорок лет между рождением Ивана Грозного и новгородским походом, когда только и могла произойти подобная замена, никаких новых богатых дверей в Корсунскую паперть никто не строил. Последнее означает, что Васильевские врата, вероятнее всего, не покидали своего почетного места вплоть до рокового 1570 г. Богатейшие, колоссальной высоты литые Магдебургские врата, с XV-го века стоявшие в Софии снаружи, при входе на Корсунскую паперть, возможно, и стали играть в данной ситуации роль западных дверей православного храма, однако всерьез в этом качестве новгородцами никогда не мыслились: они слишком перегружены католической эмблематикой6. Их место изначально – на улице.
Говоря все это, мы вовсе не утверждаем, что знаем, как все было на самом деле. Мы только возражаем против принятой системы аргументации. История Васильевских дверей много сложнее нарисованной здесь картины, и это, прежде всего, история ремесленного изделия, а не церковной реликвии. Ведь настойчивое желание наших искусствоведов видеть Васильевские врата непременно сокращенными в высоту (это можно наблюдать на всех имеющихся в научном обороте чертежах их реконструкции: по Лазареву, – на два яруса ширинок, по Николаевой – на один)7 родилось неспроста. Ученые не могли не видеть безобразного сочленения старых врат ХIV-го века и нового, изящно сработанного полуциркульного верха. Старые врата в месте сочленения как бы «сломаны», умбоны верхней границы древнего изделия или искалечены зубилом, или заменены на другие, случайные, явно не от этих створ. Ученые, как следует из их трудов, не всегда отдавали себе в этом отчет, но сознание изуродованности врат присутствует в их размышлениях как бы подспудно. Макарьевских мастеров, которым мы вольно или невольно приписываем переделку врат для нового проема, невозможно обвинить в грубости и непонимании. До нас дошло много златописных дверей позднего ХVI-го века – в Благовещенском соборе Московского Кремля, в монастыре в Костроме – где графика дверей в сочетании с изящной сухостью орнаментов может быть сравнима только с самыми изысканными чертежами Нового времени. Свежий, паеный в стыках и тонко разлинованный верх как-то беспардонно насажен на старую основу (несовпадение осей полуциркульного верха с вертикальными осями древних створ объясняется тем, что пластины с сюжетами при перенесении дверей в более узкий проем александровского портала были сбиты чуть теснее, чем прежде, дугообразные же половинки дверей написаны на цельных листах и их уже нельзя было сплотить теснее).
Почему создатели нетрадиционного верха не заказали при этом и новые переходные элементы от прямых дверей к полуциркульному навершию? Ведь надставляя двери на целый ярус, они должны были полностью заменить их основу, выстругать и сколотить новые створы и т.п. Ведь не иначе, как этими же мастерами (так, во всяком случае, считают все ученые) были вставлены в нижнюю часть дверей две свежие пластины – Давид поражает Голиафа и Сошествие Св. Духа – взамен захватанных руками, и четыре новых умбона. Грубо, без пайки, надставлен напоминающий водосточную трубу нащельник, грубо, без пайки, исполнено его навершие с Новозаветной Троицей и т.д. А потому, если бы не изображение на нащельнике двух старых храмовых праздников Софии Новгородской (замечено в свое время Т.В. Николаевой), правильнее было бы утверждать, что решающий и судьбоносный монтаж изделия в его окончательном и вульгарном виде происходил все-таки в Слободе, тем более, что новый полуциркульный верх вписывается в арку слободского проема не хуже, чем в арку проема новгородского.
Т.о., гипотеза о наращивании Васильевских дверей непременно в Новгороде представляется шаткой. Лист с Эдесскими исповедниками и Предтечею, которым грубо обернут нащельник, исполнен, конечно, в Новгороде, полуциркульный верх с Рождеством Богородицы – тоже, но первый грубо написан (замечено В.Н.Лазаревым)8 и грубо прилажен, второй же выписан со скучным совершенством и даже опаян. Эти элементы «разновременны» и потому не связаны друг с другом.
Второе, с чем не справились исследователи, это – состав Васильевских врат. Ученые искренне не знали, как разместить при нынешних «сокращенных», как они считали, параметрах дверей в верхних шестнадцати ширинках (нижняя треть из 8-ми ширинок занята притчами и орнаментами) все известные им Господские праздники, плюс Благовещение на двух пластинах, плюс Троицу и Сошествие Св. Духа, да еще «в календарном порядке» (претензии, не во всем понятные автору настоящей статьи). Их не покидало ощущение исходящего от памятника сумбура: вместо четырех орнаментальных пластин – три, вместо четырех пластин с притчами – пять. Пластин с Господскими праздниками явно недостает: нет Тайной вечери, нет – Омовения ног... Система расписанных полуфигурами святых умбонов верхней половины врат находится в полухаотичном состоянии, в их размещении нет ни логики, ни смысла. Дважды на одних и тех же дверях повторен Св. Ипатий, чего, казалось бы, не должно быть ни при каких обстоятельствах, кроме случайного монтирования из разнородного подручного материала и т.д.9 Убедившись воочию, что двери глубоко и бессистемно перемонтированы, ученые стали предполагать в прошлом их сознательную и «вероломную» перестройку. Они стали склоняться к принятию на счет Васильевских дверей самого пессимистического варианта – полностью испорченного, «сломанного» и кое-как заново собранного изделия. Так родилась версия искусственно «укороченных» полотен.
Завершающим штрихом к нарисованной исследователями мрачной картине служит широко освещаемый в литературе факт слишком тесно стусованных пластин. В процессе приспособления дверей к более узкому александровскому проему пластины теснее, чем следует, были надвинуты одна на другую, так что изображения оказались частично закрытыми накладными полуваликами с зубчатыми краями и крепящими «лапками» умбонов. От тесноты страдают как изображения, так и надписи. Однако данный факт не следует драматизировать. Действительность Васильевских дверей не столь безотрадна. Пластины, в самом деле, несколько утеснены, но реально, по сравнению с каноническим-авторским – вариантом их сочленения, потери ничтожные – не более 5 см на створу! В бытность свою в Новгороде двери выглядели почти также: на большинстве пластин видны следы старой клепки – и лапки умбонов, и края полуваликов «забивали» древний рисунок столь же бесцеремонно! Не приглядевшись к памятнику, в это трудно поверить. Исписанные золотом «рамки» изображений показывают (их можно разглядеть почти на всех пластинах), что не «забить» рисунок при монтировании дверей было невозможно. По-видимому, подобная импрессионистская небрежность была составляющей манеры художника раннего средневековья. Есть пластины, которые перебивались дважды, есть трижды (например, Крещение и Сретение) – и всякий раз мастера били «по живому», по рисунку. В последний раз, при монтировании в Слободе многие зубчики и лапки были грубо обломаны: мастерам позднего XVI в. они уже мешали.
Воспользуемся этим последним наблюдением и попробуем быть к памятнику более внимательными. Несмотря на ощутимые потери и искажения, судьба Васильевских врат как произведения искусства вполне прекрасна. Давно лишившиеся своей древней основы, многократно переколоченные новые доски (в последний раз – в Слободе), врата – наперекор превратностям – донесли до нас свою архитектуру. Благодаря добросовестности древних мастеров, они не только не «сломаны», они – «целы». Как у любого изделия прикладного искусства, у них есть твердо очертанный «корпус», «верх», «низ», края створ (мы говорим об окладе, а не о дереве), у каждой створы свой геометрический центр – маска химеры – и отходящие от нее горизонтальная и вертикальная оси10. И все это благодаря тонко изваянной системе фигурных умбонов и литых масок, ее архитектуры, держателей и носителей. Когда глаз начинает эту систему видеть, ощущение пестроты и аморфности, исходящее обычно от Васильевских дверей, пропадает. Двери обретают целостный и законченный вид и столь нужные ученым «параметры». Обе продолговатые, изящных готических пропорций створы представляют собой учетверенные, измельченного рисунка, дважды поставленные друг на друга Корсунские врата, которые они, двери, в 1336 г. собой заменили. Шесть ширинок Корсунских врат, умноженные на четыре, дают 24 ширинки врат Васильевских. Абсолютные размеры той и другой пары исторических дверей Софии Новгородской, т.о., совпадают: 250x150 см.11 Потери от чуть более тесно сбитых пластин в проеме александровского портала, сами по себе совершенно ничтожные, те же 5-7 см., без труда высчитываются.
Т.о., ученые фантазии о сокращенных в высоту Васильевских дверях можно навсегда оставить. Прочие же проблемы памятника остаются. Это проблемы состава пластин, места и времени их монтажа и сборки: содержание и характер проводившихся на них в прошлом работ – «реставрация», «реконструкция», «ремонт» или создание некоего бездушного муляжа из многих разрозненных элементов других златописных дверей, или то, и другое, и третье, в одной только самому памятнику известной последовательности? Эти проблемы давно витают перед умственным взором ученых. На протяжении своей истории оклад Васильевских дверей неоднократно подвергался перемонтировке, отрывался от старой основы и перебивался на новые доски. В нем менялись как пластины, так трубки и умбоны, причем невозможно решить, заказывались ли эти элементы вновь, взамен утраченных (»реставрация») или менялись на случайные дубликаты. Учеными давно замечено, что даже если основные элементы медного оклада Васильевских дверей (22 пластины и большинство умбонов) исписаны в XIV в. (что колоссально поднимает класс памятника!), они исписаны разными руками (т.е., вплоть до того, что пластины и умбоны писали разные художники!). А если это всего лишь «дубликаты», то они вполне могли принадлежать другим златописным дверям Софии Новгородской, как ХIV-го, так и ХVI-го веков! А потому там, где В.Н. Лазарев говорил «разные руки», мы склонны видеть «разные двери». Например, две замененные в XVI в. пластины – Давид поражает Голиафа и Сошествия Св. Духа – явно крупнее коренных пластин остального корпуса. Оттого-то они и оказались так затиснутыми окладными полуваликами. У них излишне свежий вид и подозрительное отсутствие потертостей. Излишне свежий, прямо-таки девственный вид и у нового полуциркульного верха. Но тогда это (кроме, конечно, полуциркульного верха) – «дубликаты», и они никем не заказывались, а нашлись и пригодились по случаю. Т.е., они попросту от других, предположительно, «макарьевских», дверей, из другого софийского придела! И монтаж (окончательный) Васильевских дверей происходил, вопреки логике, в Слободе. Ведь именно в Слободе была исписана и облужена вдоль и поперек растительным орнаментом богатая, из толстой меди «рубашка» грандиозных деревянных створ, принявших на себя средник дверей Василия Калики, и посвященный Рождеству Богородицы полуциркульный верх, и завершение нащельника с Новозаветной Троицей и пр. Наука не скоро ответит на эти вопросы.
Сейчас примерно одна треть умбонов не соответствует принятой в этом изделии типологии, а потому сосредоточимся на умбонах. Их детальное описание поможет нам ответить (хотя бы приблизительно) на один из поднятых в этом исследовании вопросов: сколько златописных дверей послужили донорами при сборке дверей Васильевских?
Бляшки-умбоны, которыми размечен и архитектурно закреплен оклад Васильевских врат, всего 3-х типов. В этих типах – тайна размеров и пропорционального строя памятника, тайна его формы. Общее количество умбонов – 40. Все сорок исписаны в «иерархическом порядке». Умбоны нижней зоны – орнаментами, умбоны верхних двух третей – полуфигурами святых, верх дверей – Серафимами. По тому, как исписан тот или иной умбон, по его фигуре и типу, узнается его место в окладе12. Решающая роль в архитектурной разметке дверей принадлежит «угольным» умбонам I группы, пухлым, мягко скатанным бляшкам треугольного очертания. Угольными умбонами закреплены углы окладов створ. Каждый умбон прорезан двумя отверстиями под прямым углом друг к другу – для просовывания в них накладных полуваликов, и имеет одну «лапку» в виде трилистника – для крепления к картине. На оборотной стороне угольного умбона – два простых, пробитых гвоздями с плоскими шляпками отворота. Здесь – конец изделия, дальше шли спрятанные в каменные четверти деревянные створы. У Васильевских дверей створы обернуты (как сказано выше) луженой медью с похожими на современные дешевые обои цветами. Всего на дверях должно быть восемь таких умбонов, по четыре на створу. До нас дошло пять. На левой, хорошо сохранившейся створе, три (оба «нижних» и правый «верхний»), на правой – два (оба «нижних»). Все четыре нижних умбона прекрасной сохранности и «погружены» в орнаментально-растительную зону (исписаны «розеттами»). Верхние угольные умбоны правой створы не сохранились, вместо них поставлены случайные умбоны неподходящей модификации – не иначе, как от других златописных дверей Софии Новгородской, как XIV-го, так и XVI-го веков. Ничего иного здравый смысл нам подсказать в данном случае не может! Три исписанных Серафимами верхних умбона левой створы (два угольных, из которых один подлинный, а один – имитация, об этом чуть ниже) и средний между ними умбон 2-й группы (см. ниже) дают нам верхнюю, искомую границу изделия. В них ответы на большинство связанных с памятником вопросов, прежде всего, вопросов, касающихся размеров дверных полотен. Обе створы Васильевских врат завершались, т.о., цепочкой умбонов с Серафимами. Серафимы написаны рукою основного мастера Васильевских дверей. Средний и правый угольные умбоны – «ин ситу» (употребляем этот термин условно, поскольку знаем, что двери не раз перемонтировались), левый – имитация. Он сделан из среднего подлинного умбона правой створы, грубо сломан и иссечен зубилом. В него заведена дуга «макарьевского» полуциркульного навершия XVI в. Этот фальшивый угольный умбон вполне может рассматриваться как попытка имитации или реставрации (что в данном случае одно и то же), тогда как все три утраченных умбона правой створы просто заменены случайно повернувшимися под руку дубликатами XIV-го и XVI-го веков. Поскольку двери надставлены дополнительным полуциркульным ярусом, правый подлинный и левый фальшивый умбоны прорезаны сверху, а нимбы Серафимов испорчены. Непробитым, в идеальном состоянии дошел до нас только средний умбон левой створы!
И все же самым неожиданным является присутствие среди угольных умбонов I группы (на правой створе, первый во втором ряду) еще одного умбона от неизвестных златописных дверей XIV в. с изображением евангелиста Иоанна Богослова «Филолога». Древние имели возможность поставить этот умбон на место утраченного угольного умбона с Серафимом, но почему-то этого не сделали. Этот умбон с евангелистом не мог быть заказным (ведь он происходит из ХIV-го века!), но только откуда-то переставленным. Этот умбон уникален. Он означает, что в Новгородской Софии в XIV в., помимо Васильевских врат «с Серафимами», были еще одни златописные двери с евангелистами и отцами церкви (?) по верхней кромке.
В пользу этого предположения упоминание в III Новгородской летописи неких медяных дверей, построенных Василием Каликою «в притвор»13 (некоторые исследователи полагают, что это те же Васильевские двери, но другие, более осторожные, допускают все же, что Васильевские двери были не одни). Самым красноречивым свидетельством существования множества златописных дверей, построенных новгородскими арихиереями, остается исполненная одним из мастеров Василия Калики пластина с Крещением из Русского музея, ложно приписываемая Старой Рязани (города Старой Рязани в XIV в. не существовало)14, и целая группа принадлежавших Новгородской Софии златописных алтарных дверей (оттуда же)15.
Т.о., уже беглый обзор умбонов I группы доставил нам доказательства, что двери смонтированы, причем, разумеется, поздно.
Второй разряд умбонов – «боковые», «верхние» и «нижние» – «умбоны краев дверей», – фаолевидной конфигурации (правильнее было бы сравнить их с клецками или варениками, это было бы много точнее), – с отверстиями на три стороны и двумя крепящими «лапками» в направлении двух смежных ширинок. Это основные «рабочие» умбоны, держащие решетки накладных полуваликов на обеих створах. Всего таких умбонов должно быть 24, по 12 умбонов на створу, по 5 на сторону и по одному в середине верхних и нижних перекладин. На левой створе утрачено два боковых умбона, на правой – четыре или пять (один умбон с растительным орнаментом – в музее). Оба умбона левой стороны заменены дубликатами, мало похожими на остальные, в виде тонко свернутых трубок, и, что самое поразительное, разновременных! На проумбоне XVI-го века изображен Лавр, на другом, XIV-го века, – неизвестный молодой святой. Подобная – непарная – замена окончательно компрометирует идею реконструкции или реставрации дверей с привлечением мастеров златописного дела архиепископа Макария. Умбон с Лавром – самая грубая «заплатка» на Васильевских дверях вообще: у него нет и никогда не было крепящих лапок, это грубо обрубленный и свернутый трубкою кусок меди, но он поставлен в очень важном месте – рядом с дверной ручкой, а изящный, с лапками, прекрасно исполненный умбон с неизвестным святым помещен с великим небрежением в растительной зоне дверей, где совершенно потерялся. Большинство авторов, начиная с архим. Леонида, просто забыли о его существовании. И все же, если при реставрации левой створы мы видим желание древних воспроизвести те или иные особенности памятника (например, цепочку Серафимов), то к правой стороне дверей ими же было проявлено полное равнодушие. Мастера (а это были, вне сомнения, те же мастера) были озабочены лишь подбором святых в порядке, доступном их разумению: вместо цепочки Серафимов они соорудили на своей стороне «малый деисус», что соответствует типу памятника (деисусы на златописных софийских дверях несомненно были: до нас дошло три умбона со святыми в молитвенных позах), но одновременно противоречит самой идее двустворчатой двери. Деисусов должно быть два, по одному на створу. На место утраченного левого угольного умбона с Серафимом они поставили умбон II типа XVI-го века с Богоматерью в молении. Поскольку тип умбона проигнорирован, это не реставрация, это замена. Сохранившийся средний умбон с Серафимом был, как сказано, перенесен на левую створу и заменен круглым умбоном III группы (см. ниже), а на место правого угольного поставлен еще один боковой умбон XIV в. с изображением Иоанна Предтечи в моленной позе, в правом повороте, со срезанным в процессе монтажа дверей верхом.
Следующий ряд умбонов – под Серафимами и деисусом, – набран из евангелистов и отцов церкви. О евангелисте Иоанне Богослове на умбоне угольной формы говорилось выше. Еще два ряда умбонов являют полный произвол в сюжетах. Никаких разумных связок в последних ярусах умбонов верхней зоны дверей не просматривается. Чисто условно можно считать, что здесь размещались патрональные святые заказчиков – архиепископа и членов церковного совета, в третьем ряду правой створы заменен левый крайний умбон на умбон XVI-го века, но с сохранением типа (еп. Козма Маюмский). Это едва ли не единственный пример «культурной» реставрации, где на место утраченной детали поставили нечто ей подобное.
Самое пикантное в истории второй группы умбонов, с чем давно уже столкнулись исследователи, это наличие двух дублирующих друг друга Св. Ипатиев, одного – на левой створе, другого – на правой. Оба Ипатия написаны в XIV в., но подобно картам из разных колод снабжены разными прическами (если мы, конечно, не ошибаемся: на правом умбоне большие потертости). Единственное разумное объяснение этому феномену – они от разных дверей.
Третья и последняя группа умбонов – круглые «умбоны перекрестий» – с четырьмя отверстиями на четыре стороны и четырьмя крестообразно расположенными «лапками». Эти умбоны встречаются только внутри решеток переплета. Умбонов перекрестий должно быть восемь, по четыре на створу (место «пятого» занимает маска химеры в центре каждой створы). Однако в действительности их – девять. Девятый, XIV в., употреблен в качестве замены в неподобающем месте – в центре верхней перекладины правой створы. На нем изображен Вседержитель. Последнее означает, что он – из деисусной композиции. Он в идеальном состоянии, но две его верхних лапки специально обломаны, чтобы не вредить расположенной выше композиции Рождества Богородицы и Моления Иоакима. Вверху полусферы умбона отверстие: надставлявшие васильевские двери мастера от осевого вертикального разделительного валика, как известно, отказались. Этот умбон не может быть сочтен, однако, «лишним», его место – ярусом ниже, в деисусах. Лишний – один из оставшихся четырех умбонов верхней половины дверей. Это – или один из отцов церкви: Василий Великий, Григорий Богослов или Николай Чудотворец (все трое – ХVI в.), или – евангелист Матфей ХVI в. Отцы церкви самой природой предназначены на роль центральных фигур символических композиций (как это видим на южных дверях собора Рождества Богородицы в Суздале XIII в.), евангелист же Матфей – не епископ и не Святитель. Его с большим правом можно счесть лишним. Тем более, что он, весьма вероятно, занял место Вседержителя, «поднявшегося» на решетку выше (время изготовления умбона с евангелистом решающей роли не играет, поскольку это может быть «замена»). А потому остановимся на этом гипотетическом варианте. Т.о., златописных дверей с круглыми умбонами III группы было, как минимум, двое: Васильевские со Вседержителем и повторяющие их во всем двери XVI в. с Матфеем.
Итак, в какой-то момент своей истории Новгородская София имела несколько златописных дверей того же типа, что и Васильевские врата: трое дверей основного храма и двое-трое-четверо дверей придельных. В пользу этого предположения говорит множество разнотипных умбонов, которыми в полном беспорядке снабжены сейчас Васильевские двери. Большая часть соборных дверей была построена в XIV в. при архиепископе Василии Калике и его преемниках и одни двери, как минимум, – в XVI в. – по образцу первых. Особые златописные двери позднего типа, с полуциркульным верхом, окаймленные плоским ленточным бордюром, были сооружены во второй половине ХVI в. в южный придел Рождества Богородицы. У этих плоскостных врат не было ни трубок, ни умбонов. Появление полотен, обитых плоским кантом, говорит, с нашей точки зрения, о массовом переходе в церковном строительстве к конструкциям из полосового железа. Как было в данном случае, мы, конечно, не знаем. Большинство дверей памятника были прямоверхими, однако, одна или две пары дверей имели, подобно Рождественскому приделу, полуциркульное завершение. По верху дверей, под притолкой – писались или Серафимы (Васильевские врата), или евангелисты. Ярусом ниже размещались малые деисусы, по два на одни двери. Об этом красноречиво говорят умбоны II и III групп. Два последних яруса верхней половины дверей занимали отцы церкви и патрональные святые заказчиков. Большего о символике и расположении умбонов данной сюиты златописных дверей сказать невозможно.
Настоящие Васильевские врата собраны из четырех пар древних златописных дверей Софии Новгородской:
– из перемонтированных собственно Васильевских врат (21 пластина и большая часть умбонов ХIV в., – полувалики не рассматриваем);
– из дверей ХIV в. «с евангелистами» одна пластина с притчами и некоторое кличество умбонов;
– из двух пастин и 4-х умбонов неких златописных дверей XVI в;
– из полуциркульного верха от дверей в придел Рождества Богородицы второй половины XVI в.
Калейдоскопичность Васильевских врат, т.о., очевидна. Вопреки распространенному мнению, Васильевские двери – не плод осмысленной, глубоко продуманной реконструкции (типа макарьевских преобразований), а, скорее всего, незапланированный результат некоего текущего ремонта, реконструкция с элементами случайности. Среди пестрого набора «чужих» умбонов нет ни одного, который мог бы быть сочтен сделанным «на заказ» для восполнения потерянного или испорченного, кроме умбона с Лавром, справа от утраченной дверной ручки. Все прочие умбоны явно вторичного использования, не был заказан и полуциркульный дверной верх. Он взят по случаю от других дверей тут же в Софии. В Васильевских дверях противоречиво соединились полотна двух дверей Софийского собора – главных западных и дверей придела Рождества. Кто и по какому случаю собирал Васильевские двери – вопрос. Двери собирались мастеровыми под надзором соборного причта, который искал лучших с точки зрения церковного благолепия и все же – импровизационных решений. Только причт мог сделать грубую, но «осмысленную» вставку в замечательный древний нащельник, вместо того, чтобы переписать часть нащельника заново. Поводом для перестройки и перемонтировки дверей могла стать реконструкция главного западного портала собора, устройство в нем арочного верха. В процессе этой реконструкции сделался необходимым общий ремонт полотен. Наращивание полотен потребовало нарастить и нащельник. Так родилась идея вставки листа меди с двумя малыми соборными праздниками – Гурия, Самона и Авива и Усекновения главы Иоанна Предтечи в темнице. Однако, между этим листом и полуциркульным верхом – ощутимая «вкусовая» дистанция. Слишком различны эти элементы с точки зрения культуры исполнения, тщательности, если угодно. Полуциркульный верх – паяный, а лист нащельника прибит плотницкими гвоздями. При этом менялись также двери и в приделе Рождества. Произойти этот крупный соборный ремонт мог при архиепископе Пимене в 60-е гг. ХVI в. Таким образом, Васильевские двери в их окончательном виде могли быть смонтированы накануне новгородского похода.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «В лето 6844... в то же лето боголюбивый архиепископ Василии святую Софею тыном отыни, а у святой Софеи двери мядяны золочены устрой... НПЛ, 1950, С. 347). Исчерпывающее каталожное описание Васильевских дверей (в том числе текст вкладной) см.: Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода. Художественный металл XI-XV вв. Под ред. И.А. Стерлиговой, М., 1996, Кат. № 76, С. 297-321. Вкладная – С. 309.
2 Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925., С. 91.
3 Аверинцев С.С. «София-Логос. Словарь», изд. 2-е, Киев, 2001, С.221-250, «К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской». Однако, вопрос о том, чем была храмовая икона Софийских соборов в домонгольской Руси остается открытым. С н. т. зр. для роли храмового образа Софийского собора очень подошла бы домонгольская икона типа Великой Панагии из Ярославля, датируемая обычно временем сооружения первого Спасского собора, в котором она была найдена (пер.тр. ХIII в.). Второе название Великой Панагии – Оранта.
4 Растерянность исследователей перед загадкой посвящения Васильевских врат исчерпывающе отразил в своей монографической статье В.Н. Лазарев (Лазарев В.Н. «Васильевские врата 1336 г.». Русская средневековая живопись. М., 1970, С. 179-216.)
5 Первопричинами этого, поистине всеобщего заблуждения являются: изображение на нащельнике Васильевских дверей святых Гурия, Самона и Авива, чей придел некогда располагался в юго-восточной части собора (значит, умозаключил еще архим. Леонид, перед нами южные двери Софийского собора: Леонид, архим., Историческое и археологическое описание первоклассного Успенского женского монастыря в городе Александрове (Владимирской губернии), СПб, 1884, С.92) и – неожиданное упоминание в составленной в XVI в. III Новгородской летописи медных золоченых дверей «у притвора церковного» (ПСРЛ, 1841, т. III, С.225). Последнее привело ученых в замешательство. К каким из дверей Василия Калики относить это упоминание, разумеется, большой вопрос. Если это те же – «единственные» – двери, что упоминаются в Первой новгородской летописи, то вопрос этот, по крайней мере, уместен. Если дверей было в действительности больше, он – снимается. В настоящей статье делается попытка доказать, что златописных дверей было несколько.
6 Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода..., «Западные двери новгородского Софийского собора. «Корсунские», «Сиггунские», «Магдебургские» или «Плоцкие», Кат. № 64, С.258-266.
7 Лазарев В.Н., указ, соч., С.189. Ученый, как можно его понять, склоняется к принятию восьмиярусной схемы. Т.В. Николаева, напротив, избирает семиярусную. (Николаева Т.Е., «Прикладное искусство Московской Руси», М., 1976, С.58-60). Г.Н. Бочаров считает, что «первоначально двери были восьмичастными и имели 32 пластины» (Бочаров Г.Н. К реконструкции первоначального облика Васильевских дверей 1336 г. В сб. Александровская слобода. Владимир, 1995 г., Схема № 1, С.119,120) Авторы «Декоративно-прикладного искусства Великого Новгорода...» (под ред. И.А.Стерлиговой) принимают вариант Т.В.Николаевой (Указ. соч. С. 299)
8 Лазарев В.Н.. указ. соч., С. 190.
9 Архим. Леонид простодушно посчитал, что мастер, сделавший двери, был прихожанином новгородской церкви Св. Ипатия на Рогатице, что это «знак уважения» и пр. (Леонид, архим., указ. соч. С. 93, примеч.1)
10 На чертежах реконструкции (Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода..., С.299) исследователи почему-то сдвигают маски с кольцами к краю створ, как это сделано на византийских Корсунских вратах Софии Новгородской, запиравшихся висячим наружным замком с «цепочкой» («цепочка» из двух встречных колец, по одному кольцу на маску, сохранилась). У Васильевских же врат (30-е годы XIV в. все-таки!) уже вполне мог быть внутренний пружинный замок. Этот замок мог быть врезан позади пластины с Сошествием Св. Духа, впоследствии замененной.
11 Вопросы реконструкции боковых Корсунских дверей Софии Новгородской (известных как «Тверские врата» Александровой слободы) рассмотрены нами в специальной статье: Кавельмахер В.В. Бронзовые двери византийской работы из Новгородского Софийского собора в Александровой слободе. Еще раз о происхождении Тверских врат – в сб. Зубовские чтения, вып. первый, Владимир, 2002 г., С.58-77. Размеры Тверских врат (как и Корсунских новгородских) указаны на С.67: приблизительно 250х150см.
12 В отличие от умбонов с розеттами, датировать которые мы, в отличие от В.Н.Лазарева, не беремся (Лазарев все умбоны нижней зоны отнес к XVI в.), умбоны с полуфигурами святых верхней половины дверей легко датируются. Эти умбоны, как впрочем и пластины, исписаны при полном тождестве примененных при этом технологий, двумя манерами и датируются, соответственно, двумя веками: 22 умбона – ХIV-м веком и 4 умбона – XVI-м. Различие тех и других заключается в живописных эффектах. XIV-й век пишет энергичной «толстой» кистью – золотом по черному лаковому фону, пишет огромные глаза в кругах и напоминающие паклю или солому волосы, перья-ассисты и т.п. XVI-й век, напротив, работает, подобно художникам Нового Времени, как бы «тушью» по золотому фону, пишет тонкой, черной, летящей кистью, более обозначая, чем прописывая, – складки одежды, глазки, кудри... И никогда не пишет ассистов! В результате пластины и умбоны XVI-го века буквально «залиты золотом», пластины же XIV-го, наоборот, – иссиня черные. Никаких трудностей для исследователя в распознании века в датировках отдельных элементов Васильевских врат нет. Единственное исключение – это Предтеча Крылатый на нащельнике – третья крупномасштабная фигура Васильевских врат. Предтеча написан в XVI в., на вставном листе XVI-го века, в манере XIV-го, но очень грубо. Это, по-видимому, неудачная стилизация макарьевского или пименовского времени. Предтече, как ангелу царя, намеренно придан масштаб Вседержителя и Оранты-Премудрости. Тут же, на одном листе с Предтечею, типичные, залитые золотом полуутраченные изящно-сухие «графические» фигуры Гурия, Самона и Авива XVI в. и полоса орнамента той же манеры и стиля, что и коруна полуциркульного завершения врат.
13 См. сноску 5
14 Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода..., Кат. № 75, С.295-297.
15 Указ, соч.: Кат. № 77, С.321-326; Кат. № 78, С.327-328; Кат. № 79, С.328; Кат. № 80, С.329-330.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
доктор архитектуры, профессор
Сергей Вольфгангович Заграевский