РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Кавельмахер В.В. О приделах Архангельского собора. В кн.: Архангельский собор Московского кремля. М., 2002. С. 123-160. Все права сохранены.

Материал отсканирован, отформатирован и предоставлен библиотеке «РусАрх» С.В.Заграевским. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2009 г.

В.В. Кавельмахер

О приделах Архангельского собора

Один из видных исследователей Архангельского собора Е.С.Сизов в работе, посвященной наружному северо-восточному Покровскому приделу этого храма, выразил сожаление, что из-за слабого отражения в летописании «начального периода существования собора... история его девяти появившихся в разное время приделов... до сих пор остается невыясненной»¹. При этом автор не отметил, что древнее летописание, будь то летописание XIV или XV в., принципиально обходило вопросы частного приделостроительства², концентрируя внимание исключительно на возведении общественно значимых, связанных с религиозной жизнью города построек, так называемых обетных церквей³. Не совсем кстати вспоминает исследователь и о «девяти» соборных приделах. Дело в том, что за всю древнюю историю существования Архангельского собора количество приделов в нем никогда не превышало восьми. Девятый упоминаемый Сизовым придел Уара был учрежден только в 1848 г. и вряд ли заслуживает быть причисленным к «историческим» приделам этого храма. Обстоятельства его появления в соборе известны досконально и ничего к строительной истории памятника не прибавляют: он занял место одной из древних церквей собора – Покровской⁴. Столь же незаслуженны претензии исследователя к летописанию собственно XVI в. – времени бурного строительства приделов новейших модификаций – в виде наружных объемов, выстроенных вкупе с основным зданием по единому с ним проекту. К «обновленному» Иваном III Архангельскому собору новая мода не имеет отношения. Приделы этого типа уже не могли появиться – ни в момент его сооружения, ни после. Заново выстроенный в 1505 –1508 гг. Архангельский собор был в действительности «старым», и все его приделы тоже были «старыми». Все они принадлежали старомосковскому прошлому и были спрятаны в новом здании, как в гробнице. Сама перестройка собора Иваном III означала сознательный отказ от «приделотворчества» вообще. Достаточно лишь взглянуть на архитектуру памятника, чтобы удостовериться, что любые уродующие внешний облик здания варварские пристройки становятся здесь отныне (т. е. с 1508 г.) в принципе невозможными. И это не только результат приглашения Иваном III мастера-итальянца – носителя ренессансной традиции, приверженца ясной и детализированной формы, но и в не меньшей степени – следствие самого положенного в основу перестройки Кремля нового политического и родового принципа, знаменующего конец одной бурной эпохи в жизни государства и начало другой, более регламентированной, спокойной и менее зависимой от произвола отдельных лиц.

1 Сводный схематический план Архангельского собора с полатями и пределами на полатях на 1508 г. (по А.И. Власюку). Совмещение нижнего и верхнего поэтажных планов

Отныне никакие события в великокняжеской семье или войске оказывать воздействие на «внутреннюю жизнь» первой фамильной церкви в части создания в ней новых престолов уже не могли. Сама архитектура этого не допустила бы. Известно, что ни сам строитель собора великий князь Иван III, ни его сын великий князь Василий III, ни внук – первый русский царь Иван Грозный (об этом ниже), ни правнук Федор Иванович, как и никто из Романовых, своих персональных церквей в соборе-усыпальнице не имели. И если этот архитектурный императив был однажды (!) бесцеремонно нарушен, на это, как станет ясно из дальнейшего, были свои чрезвычайные, не предусмотренные концепцией здания причины.

К концу XVI в. в Архангельском соборе было девять престолов. Первый и основной престол этого многопридельного храма был посвящен Собору архангела Михаила и бесплотных сил. Освящение главной церкви Архангельского собора происходило 8 ноября 1508 г. Все без исключения летописные своды, говоря о завершении строительства собора, ограничиваются этим единственным известием. О приделах Архангельского собора до самого конца погодного летописания в них не сказано ни слова. Из общего числа соборных приделов (речь идет, подчеркиваем, только об алевизовском соборе) к 80-м годам XVI в., т. е. ко времени погребения в соборе лиц уже не великокняжеского, а царского дома – царевича Ивана Ивановича, а затем его отца и брата, упомянутыми в летописи оказались только два придела, и то совершенно случайно, в связи с помещением на страницах летописи памятного списка Архангельского собора, содержащего перечень соборных погребений, – так называемой статьи «О положении мощей великых князей и удельных во Архангеле». Однако, как увидим ниже, одно из упоминаний осталось незамеченным, другое – неверно истолкованным.

Такое положение (о чем, кстати, говорит и Е.С.Сизов) не способствовало исследовательскому интересу, и тема приделов Архангельского собора оставалась в современной литературе совершенно неразработанной. Неизменным вниманием исследователей пользуются только два «внешних» соборных придела, пристроенных к основному зданию явно позднее его сооружения, а также обращенное примерно во второй половине XVI в. в царскую усыпальницу правое предалтарье собора, так называемый придел в дьяконнике. Этим трем приделам, каждому в отдельности, посвящены специальные архитектурные, археологические и исторические исследования или в виде отдельных публикаций, или в контексте других, более широко освещающих тему Архангельского собора трудов⁵. Однако ни в одной из этих работ не содержится попытки связать существование трех упомянутых приделов с историей памятника в целом, с его строительной историей и, что самое удивительное, с его архитектурным обликом. Сама мысль, что созданный Алевизом Новым Архангельский собор был задуман и выстроен как многопридельный храм, формы которого во многом продиктованы этим сложным заданием, в указанных трудах отсутствует. С подобным забвением обстоятельств создания столь выдающегося сооружения нашей древности, конечно, трудно согласиться.

2 Восточный фасад Архангельского собора с наружными приделами: слева – Третьего обретения главы Иоанна Предтечи; справа – Покрова Богородицы (с 1848 г. – придел Мученика Уара). 1880-е гг.

Это тем более странно, что в XIX в. исследователи собора (в лице соборного протоиерея А.Н.Лебедева) пришли уже к вполне обоснованному выводу, что Архангельский собор был построен Алевизом подобно другим древнерусским храмам с так называемыми приделами на полатях, чем и объясняется наличие в нем с западной стороны «застенка», или «западного членения с верхними галереями» (на языке ученых XIX в.), в действительности – полатей или хоров и лестниц к ним. Страдает современная концепция памятника и другими недостатками⁶. Наличие в Архангельском соборе большого количества пустующих приделов никогда не было тайной для любителей отечественной старины. Впервые о них упоминает в «Обозрении Москвы» в 1820 г. известный архивист А.Ф.Малиновский. «Ныне, – пишет он, – осталось (в Архангельском соборе. – В.К.) только два придела: во имя Покрова и Предтечи Иоанна; в западной же стене видны остатки прежних приделов, из них известны по летописям Воскресение Христово и Апостола Акилы»⁷.

2  Северо-восточный наружный придел Покрова 4 Юго-восточный наружный придел

Богородицы (Мученика Уара) перед реставрацией Третьего обретения главы Иоанна

1930-1934 гг.                                                                                        Предтечи

Юго-восточный наружный придел Третьего обретения главы Иоанна Предтечи на протяжении своей истории перестраивался не менее двух раз. Первый раз, судя по прекрасному барочному картушу над дверью, – в Петровское время или чуть позже. Второй раз – в 1770-е гг. при перелицовке обращенного к реке южного фасада в устройстве контрфорсов. Впервые был зафиксирован в своем современном виде на плане архитектора Евлашева (см. ил. 6). Архитектура придела маловыразительна. Летописный рассказ о постройке двух обетных воинских приделов старого доалевизовского собора – Апостола Акилы и Обновления храма Воскресения Христова – был хорошо известен и давал повод думать, что после разборки старого собора в 1505 -1508 гг. они были перенесены в новое здание. Под «остатками» в западной стене А.Ф.Малиновский подразумевал четыре алтарные конхи во втором ярусе западного «застенка», где в начале XIX в. еще сохранялись каменные престолы и, вероятно, какие-то следы иконостасных конструкций⁸.

Сведения А.Ф.Малиновского значительно расширил И.М.Снегирев. «Археологический» очерк об Архангельском соборе Снегирев издал в 1845 г. и повторно в 1865 г., отредактировав и существенно дополнив первоначальный текст. Снегирев пользовался более широким и разнообразным кругом источников, чем любой из его предшественников, а потому его работы сохраняют значение и по сей день, хотя в них встречаются многочисленные и неизбежные для того времени ошибки. В первом же издании очерка Снегирев выделяет уже не два, а целых пять внутренних соборных приделов и указывает места их размещения: «В западной стене на средних галереях, где царицы и царевны слушали обедни и панихиды, видны места и два каменные престола приделов: 1) Обновления храма Христа Спасителя (Воскресения Христова. – В.К.), 2) Св. Андрея Критского, 3) Св. Апостола Акилы, 4) Св. Симеона Столпника. В южном предалтарье, где стоят гробницы царя Ивана Васильевича, Федора и Ивана Ивановичей, находился придел Св. Иоанна Лествичника, называемый в делах Патриаршего приказа приделом во имя Св. Иоанна Милостиваго»⁹.

Рассмотрим это сообщение. Ссылкой в тексте подтверждено только последнее указание – на придел в южном предалтарье, известие же о верхних приделах Снегирев дает без ссылок. Несмотря на уверенный тон автора, в местном происхождении этих сведений есть все основания сомневаться. По-видимому, как и в случае с Малиновским, данное сообщение – результат самостоятельных исследований ученого: в нем сразу две ошибки. Укажем на источник одной из них: Снегиреву уже в 1842–1845 гг., когда он писал первый вариант книги, была известна ружная книга Казенного приказа 1679 г. (вероятно, и другие аналогичные материалы), где перечислены те приделы собора, чьи попы и дьяконы получали казенную ругу (жалованье). Ружная книга Казенного приказа и была тем основным источником, из которого Снегирев черпал сведения о приделах Архангельского собора. Переиздавая в 1865 г. свой очерк, он сделал из нее пространную выписку. Согласно этой выписке, в 1679 г. ругу получал причт семи соборных приделов: Иоанна Предтечи, Обновления храма Воскресения Христова, Иоанна Милостивого, Апостола Акилы, Симеона Столпника, Андрея Критского и Покрова Богородицы¹⁰. Осматривая здание собора, Снегирев насчитал в нем пять придельных помещений: четыре – на «галлереях», одно – в южном предалтарье, или дьяконнике. С двумя известными наружными приделами получалось – семь. Сходилось, таким образом, все, кроме одного – придел в дьяконнике, согласно всем имеющимся в распоряжении Снегирева источникам, уже с конца XVI в., со времени погребения в нем Ивана Грозного, достоверно назывался приделом Иоанна Списателя Лествицы. Но как раз такой придел в ружном списке, как видим, не значится. Пытаясь разрешить это противоречие, Снегирев сделал допущение, что придел Иоанна Списателя Лествицы в какой-то момент был переосвящен в придел Иоанна Милостивого. При этом он сослался на дела Патриаршего казенного приказа. Увы, последнее только компрометирует концепцию Снегирева: в делах Патриаршего казенного приказа оба придела – Иоанна Списателя Лествицы и Иоанна Милостивого – упоминаются одновременно, из чего следует, что под этими названиями скрывались разные церкви. Очевидно, Снегирев недостаточно знал источники, на которые ссылался. К сожалению, ошибочное мнение исследователя прочно обосновалось в литературе и по сей день служит помехой в исследовании памятника. В последний раз на него как на факт сослался Е.С.Сизов. Для того чтобы убедиться в ошибке Снегирева, достаточно просмотреть вышедшие сто лет назад «Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы» В. и Г. Холмогоровых под редакцией И.Забелина, содержащие пространные выписки, в частности из дел Патриаршего казенного приказа¹¹, и другие опубликованные источники.

Таким образом, вопреки мнению И.М.Снегирева, мы можем смело присоединить к списку из семи выявленных по ружной книге 1679 г. соборных приделов восьмой – Иоанна Списателя Лествицы. Однако нам необходимо ответить на вопрос, почему он в этой книге отсутствует. Последнее нетрудно сделать – у него не было причта. В приделе Иоанна Списателя Лествицы у гробов Ивана Грозного и его сыновей шли заупокойные повседневные службы, установленные, по-видимому, еще Иваном Грозным после трагической гибели царевича Ивана. Обязанности отправлять эти службы были возложены на соборного протопопа и «архангельских» попов, за что им соответственно было увеличено жалованье, а с конца XVI в. – даже на специального епископа Архангельского «из греков». Оба, по выражению Павла Алеппского, «алтаря» Архангельского собора (большой алтарь и придел в южном предалтарье) соединены дверью и образуют два смежных помещения. Особый статус придела Иоанна Списателя Лествицы и порядок службы в нем зафиксированы многочисленными источниками¹².

Таким образом, поднятый впервые И.М.Снегиревым вопрос о количестве и наименовании приделов в Архангельском соборе в XVII в. можно считать уже решенным. Однако в подтверждение наших выводов нам хотелось бы сослаться на лучший в данном отношении источник, освещающий жизнь соборных приделов на протяжении XVII столетия и сообщающий дату упразднения шести из них. Это – «Книги выдачи ладана Казенного государева приказа в соборы и ружные церкви в Москве, в села и по городам», так называемые «ладанные книги»¹³. Они сохранились почти за все столетие (с 1618 г.). Жизнь дворцовых, городских соборных, ружных, посадских и вотчинных церквей, получавших содержание из Казенного приказа, в них отражена достаточно.

5 Восточный фасад Архангельского собора с наружными приделами и пятью алтарными полукружиями после реставрации 1960-х гг.

Согласно этим книгам, в Архангельский собор (в «Церковь Архангела Михаила, что на площади») казенный ладан выдавался с 1618 по 1678–1679 гг. в следующие приделы: Покрова, Иоанна Предтечи, Обновления храма Воскресения Христова, Апостола Акилы, Симеона Столпника, Иоанна Милостивого, Андрея Критского и Иоанна Списателя Лествицы. В 1678-1679 гг. выдача ладана во все перечисленные приделы, кроме Покрова и Иоанна Предтечи, была прекращена¹⁴. Последнее означает, что в этом году, накануне развернувшихся по указу царя Федора Алексеевича больших ремонтных работ в соборе, службы здесь были упразднены. С этого момента и вплоть до 1848 г., в течение 170 лет, в Архангельском соборе богослужение совершалось только в двух наружных приделах – Покрова Богородицы и Иоанна Предтечи.

Существование восьмого придела Архангельского собора ставит под сомнение предложенную Снегиревым схему распределения приделов в здании. Снегирев указал пять внутренних придельных помещений, на самом же деле этих помещений должно быть не меньше шести. Место шестого внутреннего придела Архангельского собора обнаружил соборный протоиерей А.Н.Лебедев¹⁵. Придел этот располагался в том же западном «застенке», что и четыре других, но не во втором, а в третьем ярусе, в большой светлой палатке под сводами собора. Однако придел этот не был первоначальным: излюбленное Алевизом алтарное полукружие здесь отсутствует, вместо него в восточной стене «застенка» грубо вырублено горнее место. Неудобны, точнее – не приспособлены для размещения здесь церкви и сами пропорции палатки. Вероятно, в древности в этой палатке, как и в двух других примыкавших к ней с севера и юга помещениях, находилась рухлядная или ризница.

6 Глаголеобразная паперть Архангельского собора по чертежам архитектора Евлашева (перед ее разборкой). Чертежи выполнены в технике « Вычерченных рисунков», фактически без обмера

Время устройства этого явно послеалевизовского придела неизвестно, неизвестно также и его посвящение. Ясно только, что мы должны искать его все в том же опубликованном Снегиревым перечне внешних и внутренних приделов Архангельского собора, исключив из него придел Иоанна Лествичника, чье местоположение известно достоверно, и два наружных придела – Покрова и Иоанна Предтечи. Без «старых» приделов Апостола Акилы и Воскресения Христова, чье расположение среди четырех «верхних» алевизовских приделов более чем вероятно (это «парные» приделы, и, по логике вещей, они должны были занимать в здании Алевиза одну из «двуконховых» палаток второго яруса, например северо-западную). Остаются приделы Андрея Критского, Симеона Столпника и Иоанна Милостивого.

В ансамбле больших и малых церквей, окружающих Большой Кремлевский дворец, каковыми являются многопридельные Архангельский, Благовещенский и Спасо-Преображенский соборы (последний разрушен), «придел в рухлядной» не производит впечатления построенного одним из великих князей или царей «по обещанию». Напротив, он кажется скорее откуда-то перенесенным. В самом его появлении наверху под сводами есть нечто непрезентабельное, лишенное торжественности, говорящее не столько о создании новой обетной церкви, сколько о реконструкции и уплотнении. Проверим эту версию.

В посвященной памятнику литературе об алтарях Архангельского собора можно встретить самые разноречивые суждения. Большинство исследователей уверенно называют соборные алтари трехчастными, однако С.С.Подъяпольский и Е.С.Сизов¹⁶ обращают внимание на странную непоследовательность, которую позволил себе именитый строитель великокняжеской усыпальницы: оставаясь трехчастными в интерьере, алтари Архангельского собора имеют с фасада вид не трех, а пяти алтарных полукружий. И этот во всех отношениях поразительный факт оказывается не единственным: в интерьере собора тем же Сизовым была замечена еще одна «конструктивная» несообразность. В алтарной преграде, отделяющей южное предалтарье от основной церкви, он выявил следы не одного, а двух дверных проемов – без каких-либо видимых следов внутренних перегородок в самом предалтарном помещении. Сходным образом реконструирует исследователь и несохранившуюся алтарную преграду северного предалтарья¹⁷. Из своих наблюдений Сизов сделал вывод, что строитель Архангельского собора чисто внешним образом имитировал систему алтарей Успенского собора Фиораванти, где в трех алтарных компартиментах размещались пять отделенных друг от друга продольными стенками алтарей-пеналов – с пятью экседрами, пятью конхами и пятью наружными алтарными полукружиями. С подобным предположением невозможно согласиться. Зависимость структуры Архангельского собора от собора Фиораванти бесспорна, но архитектор, тем более архитектор итальянского Возрождения, не мог дойти в этом вопросе до полной утраты смысла! В действительности же Архангельский собор, как и Успенский собор Фиораванти, был построен пятиапсидным, с пятью экседрами, и его южное и северное предалтарья были, как и в последнем, разделены продольными стенками, и в каждое из помещений вела, как это, в сущности, и установил Сизов, самостоятельная дверь. Исследователи просто не сумели данные факты правильно интерпретировать. Эти стенки, той же высоты, что и сохранившееся прясло алтарной преграды, были в процессе реконструкции алтарей разобраны, а разделенные тонкими пилонами парные экседры в обоих предалтарьях растесаны и объединены, каждая пара – в одну большую, вялую, перекрытую плохо сложенной аркой экседру. Выше обеих арок, заменяющих в новых экседрах полусферические конхи, под поздним левкасом видны заложенные кирпичом малые конхи древних экседр. Грубые следы этой в буквальном смысле топорной работы (вырубка стенной кладки начиналась скарпелями, а заканчивалась топорами) хорошо читаются в обоих алтарях под левкасом XVII-XIX вв.

Относительно назначения пяти алтарных отделений Архангельского собора двух мнений быть не может. Как и в Успенском соборе, в них размещались три придела, главный алтарь и жертвенник. Один придел, подобно старому Петроверигскому приделу Успенского собора, располагался в северном предалтарье, слева от жертвенника, а два других – в южном. Таким образом, Архангельский собор, теперь мы убеждаемся окончательно, был построен Алевизом семиприделъным. Четыре второстепенных придела помещались вверху на полатях, а три наиболее важных, по историческим воспоминаниям, при главном алтаре, внизу (ил. 1). Нам осталось выяснить их посвящения. Два из трех алтарных приделов Архангельского собора – правый в южном предалтарье и левый в северном – вскользь отмечены официальным летописанием.

7 Северный портал Архангельского собора.                   8 Северный портал Архангельского

 Фотография первой половины XX в.                             собора. Деталь

 Расположен ниже, чем главный западный

 Портал собора (см. ил. 9)

Первый особо, под 1533 г. – годом погребения в соборе Василия III, и оба – в упоминавшейся летописной статье «О положении мощей великых князей и удельных во Архангеле», ранняя редакция которой создана за год до окончания строительства собора в связи с перезахоронением прародителей Василия III в еще недостроенном соборе. В этой статье в Софийской первой летописи говорится: «Тое же осени (1508 г. – В.К.) октября 3, благоверный князь великий Василей Иванович всея Русии повеле отцу своему Симону митрополиту всея Русии со всем священным собором принести мощи прародителей своих великих князей Руских и певше надгробное пение и положиша в новой церкви святого Архангела Михаила, еа же заложи благоверный и христолюбивый князь Иван Васильевич отец его, уже бо сделана бяше тогда до верхних комар; возле южную стену от Семена святого (курсив мой. – В.К.) положиша князя великого Василия Васильевича, да с ним сына его князя великого Ивана Васильевича всеа Русии...»¹⁸. Далее следует перечисление всех имеющихся в Архангельском соборе к 1508 г. погребений с указанием, кто из князей, куда был положен. В Софийской второй летописи по поводу смерти уже самого Василия III сказано: «...и повелеша во Архангеле ископати гроб ему подле отца его великого князя Ивана Васильевича противу дверей Симеона Летопроводца...»¹⁹. (Речь идет об одном и том же святом – Симеоне Столпнике.) Это типичный для средневековья памятный список соборных погребений, заводимый обычно причтом для исправного служения заупокойных обеден и панихид. В Древней Руси до самого конца XV–начала XVI в. не было обычая надписывать надгробия в церквах и на кладбищах, и памятные списки или «помятухи» (новг.) оставались подчас единственным документом, указывающим, где и над какой могилой петь в определенный день панихиду. Особого труда стоило причту всякий раз заново отыскивать нужную могилу, поэтому все дошедшие до нас списки носят характер топографических описаний с непременным указанием разного рода местных ориентиров. Ориентирами погребального списка Архангельского собора, пополнявшегося с 1508 по 1574 г., служили три двери в собор, церковные столпы, стены храма по сторонам света, юго-западный угол, алтарь, находящиеся за стенами собора Казенный двор и Соборная площадь («от Казенного двора», «от Площади»), и внутренние приделы собора. Согласно реальной топографии собора и в соответствии со списком, гробницы отца храмоздателя Василия Темного и самого Ивана III находятся возле южной стены, направо от южного входа, перед отделяющей южное предалтарье от храма алтарной преградой. Рядом с ними поставлена третья гробница – Василия III, при котором собор освящался. Гробница Василия III, как показали исследования²⁰, была сооружена прямо перед одним из древних входов в южное предалтарье, вследствие чего при ее возведении вход был заложен. Отрезок алтарной стены, к которому примыкают сейчас гробницы отца и деда Василия III, и есть стена «Семена святого» Софийской первой летописи, а заложенный вход позади его гробницы – «двери Симеона Летопроводца» из Софийской второй. Таким образом, в правом отсеке южного предалтарья в первые годы существования Архангельского собора располагался придел Симеона Столпника Летопроводца.

Второй из упоминавшихся древних приделов Архангельского собора – Покровский. Указания на него можно найти во второй и третьей редакциях все той же летописной статьи «О положении мощей великых князей и удельных...» и только в связи с погребениями в соборе. Любой из перечней соборных погребений оканчивается упоминанием погребения умершего в 1483 г. князя Василия Ярославича – сына Афанасия-Ярослава Владимировича внука Владимира Андреевича Храброго (Серпуховского). При перезахоронении в 1507 г. Василий Ярославич был положен на северной стороне некрополя (на стороне «удельных» и «опальных»), слева от северного входа, последним перед алтарной преградой северного предалтарья. В Софийской первой летописи о погребениях в этой части собора говорится кратко: «... а у северных дверей, входя в церковь направе положиша Андрея Васильевича болшего, да князя Василия Володимеровича, а на другой стороне, от алтаря, положиша князя Василия Ярославича»²¹. Во второй и третьей редакциях статьи в связи с появлением в соборе новых погребений текст меняется: «... а на левой стране от площади (надо бы «от Площади», так как Площадь – имя собственное, иначе – Соборная площадь. – В.К.), вшед в церковь направе князь Андрей Васильевич Большой Углецкой, а у него в головах князь Андрей же Володимеровичь, третий сын князя Володимера Андреевича, а у князя Андрея в головах лежит брат его князь Андрей Иванович Старицкий, а на другой стране у тех же дверей перед покровом положен князь Василей Ярославич... »²².

9 Западная лоджия Архангельского                        10 Западный портал Архангельского

Собора с главным порталом собора                     Деталь

(«от Казенного двора»). Фотография

Середины XX в. Портал поднят

выше древнего пола собора (см. ил. 7)

В ряде изданий Полного собрания русских летописей слово «Покров» написано с маленькой буквы, в связи, с чем смысл фразы теряется: получается «перед покрóвом», т. е. перед шитой иконой²³. В действительности же здесь, позади гробницы Василия Ярославича, как мы теперь знаем, находился неизвестный нам северный придел Архангельского собора. Если же читать – «перед Покровóм», логика восстанавливается. Доказательство, что в алтарях Архангельского собора рядом с жертвенником некогда находился именно Покровский придел, следует видеть и в том, что с конца XVI в., когда придела в северном предалтарье уже не существовало, прямо на восток за апсидами собора был выстроен в виде особой пристройки наружный придел, называвшийся до 1848 г. Покровским. А потому есть все основания считать, что этот наружный Покровский придел был всего лишь вынесенным из алтарей старым соборным престолом, из чего следует, что северный алтарный придел Архангельского собора был изначально Покровским.

Третий же, расположенный через стенку с Симеоном Столпником и смежный с алтарем древний придел Архангельского собора в известных нам списках соборных захоронений ни разу не упомянут, так как перед ним не было погребений. Теперь, когда мы уже знаем посвящения двух нижних приделов Архангельского собора – Симеону Столпнику у южной стены и Покрову Богородицы у северной, попытаемся узнать посвящение третьего. Покровский придел Архангельского собора – лишь один из приделов, пристроенных к зданию Алевиза снаружи. Второй, поставленный против южной пары алтарных полукружий в том же XVI в. (он, как и Покровский, впервые изображен на плане Москвы рубежа XVI-XVII вв. «Кремленаград»), издавна называется приделом Иоанна Предтечи, или «приделом над гробом Скопина» (по имени погребенного в нем князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, племянника царя Василия Шуйского, воеводы, героя освободительной войны с поляками). Книги Казенного приказа и другие источники сообщают нам его точное название – придел Третьего обретения главы Иоанна Предтечи. Этот наружный придел в своем первоначальном виде до нас не дошел. В XVIII в. он был полностью, с основания, перестроен²⁴. В 60-е годы XX столетия его первоначальный «оклад» был раскрыт археологами²⁵. Раскопки показали, что и этот внешний придел Архангельского собора имел «параболический» оклад, как Покровский, но был, однако, заметно меньше последнего (учтем это немаловажное для нас обстоятельство). Оба симметрично поставленных придельных объема при наличии некоторого между ними различия демонстрируют столь полное сходство архитектурного замысла (приставленные в нарушение принятых канонов не к углам здания, а к алтарным полукружиям, «параболические» в плане, перекрытые полусферическими сводами, напоминающие капеллы), что можно смело говорить о сходных обстоятельствах и, весьма вероятно, хотя и не обязательно, об одновременном их появлении. А потому допустимо предположить, что придел Третьего обретения главы Иоанна Предтечи был точно так же вынесен из южного предалтарья при его реконструкции, как Покровский из северного. Причиной перенесения наружу Покровского придела можно условно считать «расширение жертвенника» (при этом понятно, что само по себе это обстоятельство не могло послужить поводом для столь серьезного вмешательства в архитектуру храма). Причина же вынесения из здания придела, именуемого приделом Иоанна Предтечи, могла быть, на первый взгляд, только одна – устройство в южном предалтарье «царской усыпальницы» – погребального придела первого русского царя и его сыновей (хотя, по логике вещей, это должны быть звенья одного мероприятия, осуществлявшегося в обратной последовательности: сначала выламывались приделы в южном предалтарье, затем, после некоторого перерыва, возможно длительного, переделывалось и расширялось северное). Таков в самом общем виде гипотетический механизм появления двух наружных приделов. За этими исключительными в жизни великокняжеской усыпальницы событиями легко угадывается центральный акт официальной русской истории XVI в. – принятие Иваном Грозным в 1547 г. царского титула. Однако если приготовление по византийскому чину царской усыпальницы в соборе между 1547-1567 гг. – факт бесспорный (об этом ниже), то никакими свидетельствами, что в память этого события в соборе была учреждена новая церковь, мы не располагаем.

11 Входы в приделы на полатях Архангельского собора. Западный фасад. Вид до реставрации карниза цоколя. Фотографии середины XX в.

Если при расширении северного предалтарья строители имели дело с одним приделом, то при расширении южного – с двумя. В подобной ситуации могли возникнуть как минимум три варианта перемещения приделов. По первому варианту предполагается, что оба южных придела были вынесены из собора сразу, а их место, вопреки отмеченному выше отсутствию на этот счет каких-либо достоверных свидетельств, занял престол нового придела, которого прежде не было в соборе, с «царским» посвящением; по второму, что один из приделов был вынесен наружу, а другой оставлен и дал наименование устроенной в освобожденном от перегородок южном предалтарье царской усыпальнице; по третьему, что удаленный из южного предалтарья на тех же условиях придел был все-таки оставлен в соборе. Все три варианта имеют свои достоинства и недостатки. Так один из престолов, тот, что располагался в соборе «одесную» алтаря, т. е. согласно средневековой субординации больший из двух, должен был быть помещенным «на земле», в специально построенном наружном приделе; меньший, находившийся от алтаря дальше (престол Симеона), мог быть, по логике вещей, перенесен туда, где его отыскал протоиерей А.Лебедев, – в рухлядную, почти на чердак собора. Последнее, однако, должно было принести духовенству и всему московскому народу большие неудобства. Согласно более чем полуторавековой традиции из этого придела ежегодно на проводы лета бралась местная храмовая икона «Симеон Летопроводец», в крестных ходах с которой участвовал весь город. Икона считалась чудотворной, а потому простым и легким доступ к ней должен был оставаться в течение всего года. Ее перенос в рухлядную был бы воспринят как оскорбление святыни. С учетом данного требования наружу должен был быть вынесен как раз меньший придел Симеона Столпника, что удобно и для «провождения лета»; заново же создаваемый усыпальничный придел мог быть освящен на антиминсе старого престола, а о реконструкции рухлядной в тот момент никто не помышлял. Этот вариант во всех отношениях предпочтительнее первого хотя бы потому, что тогда правый наружный придел мог действительно иметь меньшие размеры, чем позднее поставленный Покровский, как посвященный «меньшему» святому. Но в этом случае наружный юго-восточный придел, называемый в течение столетий Предтеченским, оказывается Симеоновским, что требует дополнительных доказательств, которых нет. Однако не это главное. Камнем преткновения для двух из трех рассмотренных выше вариантов является логически необъяснимое местоположение самого наружного придела – впритык к апсидам. По всем канонам внешнего приделостроительства этот придел должен был быть приложен к юго-восточному углу четверика, как издавна ставились на Руси все внешние приделы за исключением тех, что сооружались над «живыми» могилами русских чудотворцев. Однако никаких подающих исцеление могил юго-восточный придел Архангельского собора в момент устройства царской усыпальницы собой не покрывал. А потому первый и главный вывод, который мы вправе сделать на основе вышеприведенных рассуждений, таков: при реконструкции соборных алтарей в процессе создания в них царской усыпальницы наружные приделы (или придел) к собору не пристраивались. «Избыточный» придел южного предалтарья (а это был, судя по всему, придел Симеона Летопроводца) был все-таки оставлен в соборе. Вопреки всему сказанному о роли в жизни Москвы храмовой иконы «Симеон Летопроводец», придел этот был вынесен в рухлядную²⁶. И, наконец, предваряя дальнейшее, следует сказать, что придел-усыпальница был освящен или «на старом антиминсе» второго придела южного предалтарья, или же на антиминсе, посвященном другому дню этого святого. Иначе говоря, им стал один из семи празднуемых церковью дней памяти Иоанна Предтечи. При таком варианте старый престол уже не упразднялся, а только поглощался новым праздником, что не наносило соборной «старине» никакого оскорбления. Прямых известий о создании в южном предалтарье царской усыпальницы не имеется. По мнению современных исследователей, прежде всего Е.С.Сизова, последнее объясняется тем, что реконструкция соборных алтарей происходила после того, как прервалось погодное летописание, после 1564 г. – в разгар опричнины. До проведения здесь в 50–60-е годы XX в. натурных исследований и расчисток ученые искренне полагали, что «началом» усыпальницы послужило первое устроенное в южном предалтарье, или дьяконнике, царственное погребение – царевича Ивана Ивановича в 1581 г., и не допускали мысли, что место это могло быть приготовлено заранее. Сигналом к открытию в южном предалтарье специально приготовленного погребального помещения послужило обнаружение в нем в 1955 г. при расчистке соборной росписи остатков особого, обходящего дьяконник лентой по периметру фрескового цикла, состоящего из утешительных притч, синодичных «слов» и молитв, читаемых при «поминании» или «на исход души из тела». Ниже этой ленты располагаются написанные на том же левкасе крупные полотенца, выше, на смежной с большим алтарем северной стене в третьем регистре, – «Лоно Авраамово». Первые два регистра совпадают по высоте с сохранившейся только в этом компартименте каменной алтарной преградой, на которой находится фреска также с поминально-погребальным сюжетом. Оба регистра написаны на старом левкасе XVI в., при новой росписи храма в середине XVII в. повсюду сбитом. Находящиеся в приделе три царские гробницы поставлены, по наблюдению Е.С.Сизова, впритык к полотенцам, т. е. по отношению к данной росписи они вторичны. Последний факт послужил ученому веским доказательством раннего, задолго до первого совершенного здесь погребения, устройства усыпальничного придела. Перед росписью южное предалтарье, как уже говорилось, было капитально реконструировано. Это обстоятельство прошло мимо внимания исследователей, в том числе и Е.С.Сизова. А потому есть смысл остановиться на этой реконструкции подробнее.

12 Левый малый портал, ведущий в                                   13 Правый малый портал, ведущий и

парные приделы Обновления храма                                      приделы Андрея Критского и Иоанна

Воскресения Христова и Апостола Акилы Милостивого

Пропорции левого малого портала искажены: портальные пилоны подрублены снизу, что видно по срубленным орнаментам; древние алевизовские базы утрачены; утрачены также тимпан и четверти дверного проема. На фотографии середины XX в. еще видны в углах пилонов их остатки, определяющие, что первоначальный дверной проем был вдвое шире. Как показали исследования последних лет, через этот вход в древности также можно было пройти в собор. Правый малый портал, как и левый малый портал, утратил свои «низы», базы, тимпан и четверти. При реконструкции его дверной проем был также искусственно обужен.

Первая незначительная перестройка южного предалтарья, как уже говорилось, произошла в 1533 г., в год смерти Василия III. В связи с тем, что он был погребен «против дверей Симеона Летопроводца», двери в придел были вначале, по-видимому, заперты, а позднее, при следующей перестройке, заложены кирпичом. Для прохода в Симеоновский придел из левого придельного отсека в разделительной перегородке была пробита дверь, которая вследствие уничтожения при следующем ремонте самой перегородки не сохранилась (ил. 16А). Находящийся в закладке старый дверной проем в Симеоновский придел был освидетельствован и опубликован Е.С.Сизовым (о разделяющей некогда южное предалтарье продольной перегородке исследователь, как говорилось выше, не догадывался)²⁷. Он заметил, что если обращенная в собор внешняя сторона алтарной преграды имеет насечку под штукатурку, то кирпичная закладка в дверном проеме ее не имеет (в то время как изнутри придела та же закладка находится под фреской). Данное наблюдение, хотя и требует дополнительной проверки, свидетельствует или о двух древних левкасах в соборе, или о двух его росписях, что не одно и то же! Не исключено, что, как и Успенский собор Фиораванти, Архангельский собор был в момент постройки облевкашен без росписи, но вероятнее все же второе – роспись 1564–1566 гг. была в соборе не первой²⁸. Новая, на этот раз капитальная реконструкция южного предалтарья происходила в связи с вышеупомянутым устройством в нем царской усыпальницы и, как доказывал Е.С.Сизов, одновременно с заказанной Иваном Грозным росписью собора. Помимо сломки межалтарной перегородки и закладки симеоновского дверного проема она заключалась в сооружении единой, от стены до стены, деревянной алтарной преграды (достоверные следы последней исследованиями, однако, выявлены не были); в устройстве новых керамических полов из поливной полихромной звездчатой плитки, скрепленной железными штырями; в сооружении каменных престола и жертвенника; в росписи всего соборного компартимента сверху донизу сюжетами двух типов: барабан и верхние регистры были посвящены патрональному святому вновь учреждаемой церкви, нижние регистры – печальной усыпальничной тематике²⁹. В придел изнутри собора теперь вела только одна дверь, вторая, как и раньше, соединяла его с большим алтарем. Освобожденный от продольной перегородки придел обладал причудливой конфигурацией: с востока он замыкался двумя изящными парными экседрами, в правой должен был находиться престол, в левой – жертвенник³⁰ (ил. 16в).

14 Западный фасад Архангельского собора c «застенком».

Реконструкция В.Н. Меркеловой. 1967 г.

15 Верхняя паперть («лоджия»). Вид из

Интерьера собора. Слева и справа расположены

приделы

В западном «застенке» Архангельского собора находятся приделы на полатях (второй ярус фасада) с винтовыми лестницами в углах (определяются по частым мелким окошкам) и придел в рухлядной (центральная закомара с тремя круглыми окнами в третьем ярусе). Кроме круглых окон, третий ярус отличают шесть малых прямоугольных окошек по фризовой части главного карниза. Как было принято на Руси, верхние приделы были устроены без окон внутрь собора, чтобы пение в приделах не мешало службе в соборе.

16 Планы (реконструкциипо Н.С. Шеляпиной) юго-восточного соборного компартимента: А – 1508 г.; В – 1533 гг.; С – 1564 гг.; D – 1581 г.

На схеме и фотографии (ил. 18) видны: заложенная дверь в придел Симеона Столпника, слева от двери — стесанная лопатка, выше – след от первоначального тябла. Выше тябла кладка продолжается, но ее завершение не прослеживается. Преграда, судя по насечкам под штукатурку, была расписана, возможно, даже до погребения Василия III. О времени этой росписи можно было бы судить по наличию или отсутствию росписи заложенного кирпичом дверного проема. Проем закладывался при погребении Василия III в 1533 г. или при устройстве позади преграды царской усыпальницы в 1560-е годы. Повторное исследование преграды может дать ответ на поставленный в моей статье вопрос, существовала ли в соборе первая, догрозненская роспись. Если закладка не левкасилась, то роспись была. Фрагмент алтарной преграды сохранился только благодаря тому, что с восточной стороны к ней были приложены царские надгробия (ил. 16С, 16D). При реконструкции соборных алтарей в 1679 г. ее ломать не стали.

17 Восточная часть придела Иоанна Списателя Лествицы (царская усыпальница в южном предалтарье)

После третьей реконструкции в 1581 г. удален разделительный пилон, в левой экседре устроена дверь в придел Третьего обретения главы Иоанна Предтечи, престол задвинут в глубину экседры, позади него пробит «обход». Остатки кирпичного престола стоят на «черном» полу из грубых белокаменных плит. Придел раскрыт археологами и архитекторами в 1960-е гг. Царские надгробия опущены на древнюю отметку.

18 Деталь алтарной преграды правого южного предалтарья (стена от Симеона Святого), открытая реставраторами в 1960-е гг. при демонтаже части икон местного ряда

19 Левая реконструированная в XVII в. алтарная конха Архангельского собора с грубо врубленной аркой, вместо полусферы, и полузаложенными снаружи окнами, к которым примыкают наружные приделы

Год предполагаемой первой росписи собора установлен Е.С.Сизовым. Как известно, относящаяся к XVI в. роспись была сбита и возобновлена по новому левкасу в 50-е годы XVII в. с сохранением древней иконографии и «исторических» изображений погребенных в соборе лиц. Произведя освидетельствование «портретной», как он выражается, «галереи», Е.С.Сизов установил, что последний изображенный на стенах царственный покойник был умерший в 1563 г. младший брат Ивана Грозного Юрий Васильевич. Это дало ученому нижнюю дату создания росписей. Изображение следующего погребенного в соборе – умершего в 1566 г. казанского царевича Утемиш-Гирея (в крещении Александра) – на стенах отсутствует, как и изображения казненного в 1569 г. Владимира Андреевича Старицкого и всех остальных следом за ним погребенных лиц. А это значит, что Архангельский собор был расписан между 1564 и 1566 гг. Этот во всех отношениях (кроме ранее сделанных замечаний о возможных двух росписях собора), безупречный вывод ученого дает нам сразу и дату создания усыпальницы, и имя святого, которому был посвящен усыпальничный придел. Но ни протоиерей А. Лебедев, первым обративший внимание на живопись верхних регистров и первым установивший факт посвящения придела тезоименному святому Ивана Грозного Иоанну Предтече, ни Е.С.Сизов не смогли выделить здесь изображение самого придельного праздника. Над заложенными во второй половине XVII в. алтарными конхами изображено (уже на новом левкасе) Первое обретение главы Иоанна Предтечи, а в скуфье купола – Предтеча Крылатый. Первое и Второе обретение главы Иоанна Предтечи празднуется церковью в один день – 24 февраля. Предтеча же Крылатый может рассматриваться как эквивалент Третьему обретению, празднуемому 25 мая. Вопрос о точном наименовании придела нашими предшественниками поставлен не был³¹. Между тем в свете нашей темы он отнюдь не лишний. Теперь, когда благодаря книгам Казенного приказа XVII в. мы знаем, что по крайней мере со второй половины XVI в. в соборе был только один Предтеченский придел «царской руки» – придел Третьего обретения, мы вправе сделать вывод, что до него в том же месте был другой – тот, что до перестройки соборного компартимента находился рядом с Симеоновским. Поскольку в соборе больше нет придельных помещений, куда бы этот придел мог быть перенесен и где бы он мог быть нами опознан, он или чудесным образом совпадал в посвящении с приделом Третьего обретения или же, что более вероятно, был согласно соподчинению соименных праздников «поглощен» последним. В таком случае он тоже был Предтеченским. Одним из семи. Помимо сцены Первого обретения, ученые насчитали в верхних регистрах южного предалтарья еще сцены – Зачатия и Рождества Иоанна Предтечи и Усекновения его главы (в этот день праздновались именины царя Ивана). Предваряя дальнейшее, скажем, что ни тот, ни другой, ни третий праздник быть «поглощены» праздником Третьего обретения, скорее всего, не могли как по смыслу, так и по «звуку»: апофеотическим по отношению ко всем Предтеченским праздникам, буквально совпадающим с одним из них был как раз праздник Обретения, в данном случае – Третьего. Подобное буквальное совпадение при замещении престола оказывается, как показывает опыт, решающим. Отсюда следует, что учрежденный задолго до рождения Ивана Грозного второй придел южного предалтарья был приделом Первого и Второго обретения главы Иоанна Предтечи, празднуемых 24 февраля.

20 Парные алтарные конхи в Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры, представляющие собой почти полную аналогию конхами Архангельского собора

Итак, находившийся в юго-восточном компартименте собора вновь устроенный усыпальничный придел был посвящен первым русским царем Третьему обретению главы своего небесного патрона. Однако вот уже четыре столетия придел этот находится не внутри, а снаружи собора, «на улице». Как и в связи, с чем такое могло произойти? В источниках, точнее в единственном нарративном источнике – «Повести о самозванцах» митрополита Филарета, придел назван один-единственный раз, и то по ошибке. Филарет, свидетель и очевидец событий междуцарствия и Смутного времени, говорит, что принесенные при Василии Шуйском из Углича мощи царевича Димитрия были вначале приготовлены к погребению «в пределе Иоанна Предтечи ид еже отец его блаженные памяти Царь и Великий князь Иоанн Васильевич всея России и братья его, царь Федор Иоанович да царевич Иоанн»³². К сожалению, в основе этого достаточно шаткого свидетельства лежит обмолвка. Филарет называет придел в дьяконнике Предтеченским явно по памяти. Ведь из летописей достоверно известно (мы уже на этот факт ссылались), что, по крайней мере, с 1584 г., со дня погребения в нем Ивана Грозного, придел носил другое название. Описываемые Филаретом события относятся к 1608 г., между тем по поводу каждого из четырех царственных покойников (включая Годунова), кроме первого здесь погребенного Ивана Ивановича, летопись, говоря об их погребении, пунктуально сообщает иное наименование придела – Иоанн Списатель Лествицы. Совершенно ясно, что на протяжении своей истории придел носил разные названия. Как правильно указывает Е.С.Сизов, Филарет мог запамятовать и употребить старое традиционное название хорошо известного ему придела. Таким образом, есть все основания предполагать, что придел в южном предалтарье был в какой-то момент переосвящен из придела Третьего обретения в придел Иоанна Лествичника. А именно после того как 19 ноября 1581 г. в Александровской слободе трагически погиб царевич Иван Иванович, старший сын Грозного и его единственный психически нормальный наследник. Поздний летописный источник отмечает, что он был погребен «в приделе у Архангела»³³. Эту фразу повторяют все исторические рукописные сборники, в которых имеются известия о смерти и погребении царевича. По какой-то причине все они не сообщают названия придела. Мы полагаем, что это не случайно. Иван Иванович был погребен на четвертый день после смерти – 22 ноября, в приделе, как мы теперь понимаем, Третьего обретения главы Иоанна Предтечи. Все, что могли успеть сделать в Москве к приходу царского поезда и привозу тела, – это приготовить ему могилу, купить каменный гроб и начать тесать белокаменную доску с летописью для его будущей надгробницы³⁴. Смерть старшего сына потрясла Ивана Грозного, и он задумал сотворить ему память с невиданным размахом. Сведения о поминальных распоряжениях царя доносят до нас кормовые и вкладные книги Кирилло-Белозерского, Троице-Сергиева и других монастырей. Известна запись в Большом синодике Троице-Сергиева монастыря о тайном совете Ивана Грозного с соборными старцами (через год с небольшим после смерти царевича) о том, как лучше сотворить память умершему сыну, хорошо передающая настроения, владевшие тогда царем³⁵. Помимо установления повседневных поминовений (ежедневных заупокойных обеден и панихид) во всех больших монастырях в специально назначенных для этого церквах (например, в Кирилло-Белозерском монастыре) Иван Грозный указал «ставить по сыне» четыре ежегодных поминальных «корма»: на рождение царевича, на его «память» (день смерти), на день его тезоименитства и даже (в поминальной практике большая редкость) на день его погребения³⁶. Тезоименный святой Ивана Ивановича был преподобный Иоанн Лествичник, празднуемый 30 марта. Не ограничиваясь установлением повседневного поминовения в самом приделе, потрясенный отец решил, видимо, переосвятить придел своего ангела в придел во имя ангела сына. Это было, если вспомнить, что священный царский титул носил все-таки отец, а не сын, мерой чрезвычайной! Переосвящение придела, совпавшее с новыми ремонтными работами в нем, могло произойти и на следующий год после погребения, на годовщину царевича, но это уже детали. Сам Грозный был погребен, как уже говорилось, в приделе Иоанна Лествичника, о чем сообщают все летописи. В том же приделе были погребены цари Федор Иванович и Борис Годунов. После изъятия останков Годунова, как уже упоминалось, в его могиле хотели похоронить царевича Димитрия Угличского, и уже была заготовлена дошедшая до нас лещадная доска с летописью для его надгробницы³⁷. В том же приделе у царских гробов архиепископ Арсений Елассонский венчал шапкой Мономаха первого самозванца³⁸. Неупоминание в источниках названия придела в момент погребения в нем царевича вполне могло быть вызвано последовавшим затем ремонтом и переосвящением храма. Летописцы знали, что Иван Иванович был погребен в приделе другого посвящения, и воздерживались от могущей возникнуть тут путаницы. Однако переосвящение в древности не означало, как мы понимаем, упразднения старого престола. Отставленные почему-либо престолы переносились в другое место. А потому у Ивана Грозного («помазанника» с высоким пониманием своего избранничества) не было иного выхода, как вынести престол своей патрональной церкви наружу – в специально пристроенную впритык к алтарям капеллу, служившую как бы продолжением старых соборных алтарей³⁹. В эту пузыреобразную, перекрытую полусферическим сводом капеллу из алтарей была пробита дверь, которую большей частью держали открытой, чтобы усопший царь мог слушать заупокойную обедню в приделе Третьего обретения на своем престоле. По душам царя Федора и царевича Ивана служили на престоле Иоанна Лествичника, и, разумеется, по всем троим – и на большом престоле, и повсюду в соборе.

21 Правая реконструированная в XVII в. алтарная конха Архангельского собора с грубо врубленной аркой, вместо полусферы, и полузаложенными снаружи окнами, к которым примыкают наружные приделы

Эта третья реконструкция южного предалтарья была самой жестокой и самой непоправимой по последствиям (ил. 16с). Прежде всего новое анфиладное расположение придельных алтарей заставило убрать из левой экседры жертвенный стол. На этом месте теперь была пробита соединившая приделы дверь. Жертвенник был перенесен в единственную оставшуюся свободной правую экседру и углом врублен в стену сразу за разделительным пилоном. Последний был при этом более чем наполовину истесан и подрублен (из-за пробитого уже в новое время между приделами большого арочного проема установить степень начального разрушения пилона не удается). Не менее злополучной оказалась судьба придельного престола: он был перемещен по оси экседры и глубоко, до упора в нее задвинут. Причина столь резкой перестановки не лишена специального интереса. Приготовляя царевичу могилу (а он, по замыслу царя, должен был быть погребен непременно против царских врат, как это практикует у себя римско-католическая церковь в отношении особо знатных покойников), обнаружили, что в случае сооружения над могилой надгробия последнее упрется торцом прямо в алтарные двери. Это «открытие» потребовало переноса алтарной преграды и престола в глубину компартимента. Перенесенный вглубь алтаря каменный престол, теперь уже Иоанна Лествичника, был обнаружен раскопками 1962-1963 гг. Оказалось, что, задвинув престол в глубину экседры, строители, следуя требованиям православного обряда, вырубили в кладке позади престола специальную нишу для его обхода во время литургии, соединив ее с расположенным тут же в «углу» экседры новым жертвенником. По окончании работ устроенная на высоте полотенец обходная ниша была вновь прописана по левкасу.

Подрубленные экседры и наполовину уничтоженный разделяющий пилон ослабили вышележащую кладку, а потому при следующем капитальном ремонте в 1680 г. южное и к тому времени аналогичным образом перестроенное северное предалтарья были обращены в одноапсидные церкви с грубо вырубленной большой экседрой на месте двух старых. Дабы верхняя кладка не обрушилась и благообразия ради, обе новые экседры были перекрыты, но не конхами, что технически почти невыполнимо, а их имитацией в виде безобразных арок с ломающейся шелыгой. В таком виде под поздней стилизаторской живописью новые экседры и дошли до нашего времени, введя в заблуждение не одно поколение ученых⁴⁰.

Что касается северного предалтарья, то в нем через сто примерно лет после вынесения Покровского придела наружу и частичной закладки древних окон было пробито громадное окно красивой архитектуры для освещения погрузившегося во тьму нового соборного жертвенника. Окно выходило под несуществующую теперь паперть. Со стороны интерьера окно прорезает неизвестного назначения полуциркульную нишу. Ни наружный придел, ни жертвенник архитектурно-археологически совершенно не изучены.

Итак, построенный в 1505–1508 гг. на месте собора Ивана Калиты семипридельный Архангельский собор Алевиза Нового имел в своих стенах приделы: в южном предалтаръе одесную алтаря располагался наиболее почитаемый придельный храм данного комплекса – Первого и Второго обретения главы Пророка и Крестителя Господня Иоанна Предтечи (24 февраля); возле него в соседнем отсеке – придел Симеона Столпника Летопроводца (1 сентября); рядом с жертвенником в северном предалтарье находился древний Покровский придел (1 октября). Эти три придела располагались «на мосту», по сторонам святого алтаря, они были самыми важными как в историческом плане, так и с точки зрения внутрисоборной субординации. Четыре почетных, но второстепенных престола помещались в западном «застенке» на полатях: в южном отсеке, над гробами великих князей (слева направо), – придел Иоанна Милостивого (12 ноября) и в углу придел Андрея Критского (4 июля); в левом северном отсеке, на стороне опальных (слева направо), располагались два известных по летописям обетных «шелонских» придела, ранее до перестройки собора находившиеся снаружи здания; в северо-западном углу -поставленный в 1471 г. от «воевод» князя Дмитрия Холмского и Федора Давыдовича придел Обновления храма Воскресения Христова (13 сентября) и рядом с ним тогда же поставленный Иваном III придел Апостола Акилы (14 июля).

Теперь, когда мы выяснили места расположения всех семи приделов, их посвящения, историю появления в соборе нового восьмого придела и историю реконструкции соборных алтарей с последовавшим за этим перемещением престолов внутри и снаружи здания, нам остается попытаться восстановить их церковную историю, выяснить тайну их посвящений, назвать ктиторов и хотя бы гипотетические датировки. Успешное выполнение этой второй и не менее трудоемкой части настоящей работы откроет перед историей русской архитектуры важные в научном отношении перспективы. Многие современные ученые полагают, что у архитектуры Архангельского собора были исключительно венецианские истоки как в отношении его фасадного декора (с чем никто не спорит), так и в отношении его купольно-базиликального, одетого в ренессансные одежды интерьера (само по себе вполне справедливое наблюдение С.С.Подъяпольского). Между тем дурно сформированные и плохо согласованные части здания, как-то: сдвинутое на восток «постороннее» для длинного корпуса собора пятиглавие; пять (вместо трех или четырех, как принято) прясел боковых фасадов; имеющая параллели в архитектуре Венеции, но неуместная на Руси утяжеленная двухэтажность фасадов; выдвинутый вперед, напоминающий «брыла» западный застенок; некрасивые пропорции растянутых вширь соборных компартиментов; «странные» (С.С.Подъяпольский) апсиды; темный нартекс и прочее – говорят об имевшем место сопротивлении «местных» традиций (имеем в виду тип и конструкцию русского храма) итальянскому мастеру, ехавшему на Русь строить крепости и дворцы и вынужденному заняться перестройкой не понятных и не близких ему православных церквей. А что если Архангельский собор воспроизводит, помимо крестовокупольных храмов Венеции и общей у нас с Венецией праматери Византии (о чем говорит С.С.Подъяпольский), еще и храм-предшественник 1333 г.? Ведь более архаичную и более русскую форму, чем полати с приделами, трудно себе представить. Откуда она? С.С.Подъяпольский от высказываний на этот счет воздерживается, хотя, судя по всему, представляет проблему не хуже нас. А что если новый собор воспроизводит восходящую к типу домонгольских архиерейских церквей не дошедшую до нас крупных габаритов постройку, о которой однажды как бы вскользь обмолвился летописец⁴¹? Доказать последнее возможно лишь в случае успешной идентификации имеющихся патрональных приделов с теми деятелями из числа погребенных в соборе, чье детство и юность пришлись на времена великого князя Ивана Калиты (причем приделов, учрежденных еще при жизни этих лиц; это – непременное условие). Ведь если храм Ивана Калиты был, как и собор Алевиза, многопрестольным (а так пока что получается!), то, по логике вещей, часть названных нами приделов восходит непосредственно к нему.

Тема многопридельности памятников раннемосковского зодчества в нашей науке по-настоящему еще не ставилась. Как и в древнем Новгороде⁴² и во Владимире, крестово-купольные церкви древней Москвы имели приделы не только в дьяконниках (что обязательно), но и на полатях. Многопридельными были все без исключения домовые и архиерейские церкви и лишь в редких случаях монастырские храмы (например, Успенский собор Симонова монастыря конца XIV в.). Так, приделы на полатях имели дворцовый Благовещенский собор на Сенях 1489 г., дворцовый Успенский собор на Городке в Звенигороде конца XIV в., архиерейский Успенский собор в Коломне конца XIV в., недостроенный Успенский собор Кривцова и Мышкина в Московском Кремле 70-х годов XV в., удельные соборы в Верее и Перемышле середины XVI в. и др. Посвящались престолы этих церквей (в первую очередь, в дьяконниках) патрональным святым строителей, т. е. были соименны ктиторам и их детям. Значение посвящений патрональных приделов для датировок и атрибуций памятников архитектуры в современной науке стремительно возрастает. При отсутствии письменных источников сохраненное церковной традицией посвящение – единственный источник. Обычаи наречения и крещения на Руси хорошо известны. Независимо от дня своего рождения знатный младенец, чье имя нередко задумывалось родителями заранее, получал при крещении имя ближайшего ему календарного святого. Хотя в народной среде по древнему обычаю выбор имени больше напоминал гадание по святцам: младенцу присваивалось имя того святого, на день которого он родился. Этого же длительное время придерживались и московские Даниловичи. Но главное правило заключалось в том, что в ангелы младенцу выбирался непременно так называемый «малый» святой. Ни в честь Иисуса, ни в честь Богоматери, как это мы видим у некоторых католических народов, младенцев, когда бы они ни родились, не крестили. И второе правило: ктиторские приделы домовых и вотчинных храмов посвящались или тезоименному святому самого строителя, или ангелам его детей, но никогда – ангелам «родителей» (отца, деда, тем более матери). Разумеется, что доставшиеся от прародителей престолы при перестройке церквей возобновлялись, но уже, что называется, «без души», чисто механически, причем всегда или отодвигались от алтаря, или переносились куда-либо на полати.

Три придела, посвященные «малым» святым, суть – Симеона Столпника, Иоанна Милостивого и Андрея Критского. Все смело могут быть сочтены патрональными, и только посвященный великому христианскому святому Иоанну Предтече придел «одесную алтаря» может вызывать в этом качестве сомнения – точно ли за ним стоит конкретное историческое лицо с этим именем? Об Иване Грозном речь не идет. Однако поскольку Архангельский собор – храм все-таки домовый, перед нами, вероятнее всего, посвящение не отвлеченно-богословского содержания (что в принципе возможно)⁴³, но сугубо приватное в память одного из членов семьи Ивана III с этим именем (но не его самого, поскольку ангелом этого государя был Иоанн Златоуст). В том, что этот, и вероятно единственный, придел был учрежден Иваном III, а не Иваном Калитой, думаем, также можно не сомневаться. У нового ктитора в новом здании не могло не быть хотя бы одного своего, от себя поставленного придела, тем более на классическом ктиторском месте возле большого алтаря (апостол Акила – не в счет).

Лица, которым посвящались три патрональных престола, были Семен, Иван и Андрей. Перечисляем их в том порядке, в котором они должны были поминаться в соборе. В этом же сочетании знают их и в летописи. Свои именины они праздновали: Семен – 1 сентября, Иван – 23 ноября, Андрей – 4 июля. Наша задача найти этих лиц среди членов огромной семьи Даниловичей⁴⁴. Если мы их грамотно идентифицируем и если окажется, что хотя бы один из них вышел из младенческого возраста до 1333 г., то одна из главных проблем Архангельского собора будет наконец решена и мы сможем заглянуть за край времен, во «тьму» XIV в. Не исключено, что там мы различим пусть смутный, но все же контур предшествующего храма. Вполне вероятно, это окажется большая, наполненная приделами (по нашему предположению, от трех до четырех) «архиерейская» (может быть даже – шестистолпная; что, впрочем, под большим вопросом) церковь домонгольского типа, с полатями и трансептом от 13 до 15 м шириной, и даже, возможно, трехглавая. Ведь совсем не исключено (археологические исследования памятника по-настоящему еще не начаты), что существующий собор стоит если не на старом основании (что маловероятно), то включает его в себя, как это обычно практиковалось в древности. А тогда, несмотря на свои «венецианские доспехи», существующий Архангельский собор – все же русский памятник!

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Сизов Е. С. О происхождении Покровского придела Архангельского собора в Кремле // СА. 1969. № 1. С. 248.

2 В Древней Руси при постройке церкви право выбора второго престольного праздника для придельного храма принадлежало ктитору. В качестве главного жертвователя ктитор получал возможность посвящать придельный храм (или храмы) своему патрональному святому или патрональным святым своих сыновей. Оставаясь делом сугубо личным, данный выбор не мог получить сколько-нибудь значительного общественного резонанса, а потому сведения о приделах не попадали на страницы летописей. Не случайно в летописных сообщениях о постройках самых замечательных московских соборов, начиная с кафедрального Успенского и кончая Архангельским, о приделах нет ни слова. Скромно выглядели и сами патрональные приделы. Спрятанные в стенах больших и малых крестовокупольных церквей (в первую очередь, в дьяконниках), приделы данного типа ничем себя архитектурно не обнаруживали.

3 В отличие от скрытых в недрах соборных и приходских церквей патрональных приделов, обетные однопрестольные церкви и приделы ставились снаружи и были у всех и на виду, и на слуху. Две такие обетные церкви – Апостола Акилы и Воскресения Христова – и были поставлены возле Архангельского собора в 1471 г. в качестве его приделов в связи с победоносным окончанием новгородского похода (см.: ПСРЛ. СПб., 1913. Т.18. Стб. 317, 339, 363). Никакого отношения к самому Архангельскому собору эти «военные» приделы, строго говоря, не имели. Одна из церквей – Воскресения Христова – вообще была поставлена воеводами Ивана III князем Даниилом Холмским и Федором Давыдовичем – людьми великокняжеской семье в тот момент посторонними (позднее князь Холмский породнился с Иваном III). Произошло это, скорее всего, случайно – вероятно, из-за отсутствия в городе свободной земли. Иван III поставил свою обетную церковь Апостола Акилы «у себя», на церковной земле своего домового храма, а воеводам, одержавшим победу в Шелонской битве, разрешил как собратьям по оружию поставить тут же рядом свою. Отсутствием свободной земли мы склонны объяснять и саму конструкцию приделов: летопись называет их в первом деревянном варианте, как известно, «застенками», т. е. поставленными за стеной, впритык к основному храму. В противном случае почему бы этим по сути мемориальным храмам не стоять отдельно? Само собой разумеется, что однажды поставленные обетные придельные церкви сделались со временем неотъемлемой частью Архангельского собора. Дальнейшая их судьба в самых общих чертах прослеживается на страницах этой статьи. И последнее. При русском храме есть только два места, где реально могут быть поставлены вновь учреждаемые придельные церкви: возле юго-восточного и северо-восточного углов, справа и слева от алтарей. В 1471 г. на этих местах в Архангельском соборе уже стояли приделы. Из сказанного следует, что за всю историю собора начиная с 1333 г. к нему были прибавлены только два вышеупомянутых придела. Предположение Е.С.Сизова, что Покровский придел собора был обетным, как увидим ниже, ошибка.

О патрональных приделах, после того как собор уже построен, также не может быть речи. Новые приделы могли появиться в соборе только в процессе его перестройки в 1505-1508 гг., но это требует доказательств. Так что все предположения Е.С.Сизова о постепенном появлении соборных приделов достаточно шатки.

4 Наружный северо-восточный Покровский придел Архангельского собора впервые появляется на планах Москвы рубежа ХV–ХVI вв. В действительности, как мы стараемся показать в этой статье, это один из древнейших соборных приделов. С момента постройки для него в конце XVI в. отдельного здания и до самого 1847 г. в приделе совершалось богослужение. В означенном году Дворцовая комендатура затевает снос любимой москвичами кремлевской церкви чудотворца Уара (собственно церкви Иоанна Предтечи под Бором с приделом Мученика Уара), и церковные власти начинают срочно подыскивать для нее другое помещение. Поскольку на день памяти Уара (19 октября) родился московский святой царевич Димитрий Угличский, мощи которого с начала XVII в. находились на поклонении в Архангельском соборе, выбор падает на этот храм. Под новую церковь был освобожден выходящий на Соборную площадь Покровский придел. Престол же Покрова был перенесен на полати собора в один из пустовавших там с 80-х гг. XVII в. придельных отсеков, где и находится по сей день. Подробности о переносе придела Уара сообщает историк собора А.Лебедев (см.: Лебедев АН. Московский кафедральный Архангельский собор. М., 1880. С. 113).

5 Перечислим лишь некоторые из вышедших в советское время работ: Сизов Е.С. О происхождении Покровского придела Архангельского собора в Кремле. С. 243-250; Он же. О некоторых изначальных чертах интерьера Архангельского собора // Искусство Москвы периода формирования Русского централизованного государства: Материалы и исследования – 3/ Гос. музеи Моск. Кремля. М., 1980. С. 87-105; Он же. Граффити в усыпальнице Ивана Грозного //АЕ за 1968 год. М., 1970. С. 119-126; Он же. К атрибуции княжеского цикла в росписях Архангельского собора // Материалы и исследования – 2 / Гос. музеи Моск. Кремля. М., 1976. С. 62-97; Он же. Датировка росписи Архангельского собора и историческая основа некоторых ее сюжетов//ДРИ: XVII век. М., 1964.С. 160-174; Кучкин В.А. Захоронение Ивана Грозного и русский средневековый обряд //СА.1967. № 1. С. 289-295; Меркелова В.Н. Северо-восточный придел Архангельского собора Московского Кремля //Реставрация и исследования памятников культуры. М., 1975. Вып. 1. С. 45-50; Власюк А.И. Новые исследования архитектуры Архангельского собора в Московском Кремле // АН. 1952.№ 2. С. 111-126; Дмитриев Ю.Н. Стенопись Архангельского собора Московского Кремля (материалы к исследованиям) //ДРИ: XVII век. С. 138-159-Следует также отметить два неопубликованных, но важных исследования: Крылова В.Н. Отчет о реставрации стенописи Архангельского собора Московского Кремля, выполненной в 1953-1955 гг. М., 1962 (ОРПГФ Музея «Московский Кремль». Ф. 20. Д. 83); Шеляпина Н.С. Отчет об археологических исследованиях в южном делении алтаря Архангельского собора и в приделе Иоанна Предтечи. М., 1962-1963 (Архив ВПНРК. № 130/323).

6 Подобно большинству выходивших на Соборную площадь сооружений, Архангельский собор был частью Государева великокняжеского двора и составлял единое целое с его обстройкой. У Архангельского собора как в древности, так и теперь было две неравнозначные стороны. Два его фасада, обращенные на Соборную площадь и к большой двухэтажной Казенной палате за алтарями Благовещенского собора, составляли парадную сторону, часть же, обращенная к Москве-реке и расположенным здесь на гребне кремлевского холма внутренним дворам, – вторую, «затрапезную». Свидетельством двусторонности здания Архангельского собора может служить его выходящий на задний двор, лишенный какой-либо орнаментации южный портал. И хотя, как доказал нам в частной беседе А.В.Гращенков, портал не является первоначальным, он может рассматриваться как косвенное свидетельство того, что здесь на стороне Казенного двора шла своя, особая, отдельная от прочего двора жизнь. Границей парадной и внутренней зон Архангельского собора служили палаты с погребами «от Казенного двора», находившиеся прямо у юго-западного прясла Архангельского собора, построенные или до собора, как считают некоторые исследователи, или одновременно с ним. Выходившая за линию собора далеко на запад (до 4 м) Погребная палата Казенного двора декорировалась со стороны Соборной площади разобранной в 1778 г. великолепной соборной папертью (по терминологии Е.С.Сизова – галереей). Об архитектуре этого загадочного сооружения мы имеем возможность судить по многочисленным изображениям Архангельского собора, в том числе по чертежам, выполненным перед ее сносом. Паперть была глаголеобразной в плане, имела форму изящной итальянской аркады и была, судя по всему, приложена к собору позднее его сооружения. Вместо сводов паперть была покрыта тесовой кровлей. Столпы паперти были забраны парапетом, а два ее входа запирались решетками. Вполне возможно, что у Архангельского собора была еще и аналогичная южная паперть, подходившая к палате Казенного двора с востока. Сейчас на ее месте находится паперть значительно более позднего происхождения, сводчатая, невыразительной, тяжелой и даже фальшивой архитектуры. Поскольку исследовавшие собор архитекторы до сих пор не обнаружили никаких явных следов перевязок здания собора с его исторической обстройкой, вопрос о времени появления у собора главной северо-западной паперти остается открытым. Одни исследователи готовы приписать ее Алевизу Новому, другие считают пристроенной позже. В 1913 г. при понижении уровня Соборной площади Комиссией по реставрации собора были вскрыты полубутовые фундаменты северной паперти. Обрез фундаментов паперти имеет более высокую отметку, чем фундаменты Архангельского собора, что говорит о позднем ее сооружении. Однако этот факт мало что меняет в существе проблемы: выстроенная вприкладку, бессводная, крытая тесом, постоянно мокнущая паперть могла на протяжении трех столетий не раз перекладываться и укрепляться. Для окончательного решения вопроса необходимы настоящие археологические раскопки. Дошедшая до нас иконография Архангельского собора не может не волновать исследователя: слишком совершенны и изобретательны формы изображенных на чертежах и миниатюрах папертей собора. Не имевшие архитектурного образования изографы не могли такое просто выдумать. Отсутствие следов перевязки папертей со зданием собора не может, с нашей точки зрения, служить решающим аргументом в споре. Заложенный одновременно (примем этот вариант) с казенными погребами и папертями Архангельский собор должны были отделать первым, после чего, как было принято, вприкладку завершалась его обстройка. Лучшим, как нам кажется, доказательством временной скорректированности собора с его исчезнувшей папертью служит выходящий на поверхность земли возле юго-западного угла здания свод казенного погреба (в настоящее время выступающий из земли свод облицован плиткой и обращен в постамент для экспонируемых на открытом воздухе музейных колоколов). Если мысленно восстановить находившуюся здесь когда-то палату, не восстанавливая, однако, примыкавшую к ней паперть, мы основательно изуродуем весь ансамбль. Таким образом, если замысел обстройки и не принадлежал Алевизу Новому, то мог возникнуть все-таки достаточно рано. Не будь рядом с собором (впритык к нему!) угловой палаты, мы могли бы датировать паперти Архангельского собора годуновским временем, но сейчас это затруднительно. Проблемой в изучении Архангельского собора является также имевшая место и до сих пор не датированная перелицовка его «сползающего» к Москве-реке южного фасада. Перелицовка была произведена белым камнем, сопровождалась радикальной заменой архитектурного декора памятника. Были полностью изменены формы портала, рисунок цоколя и постаментов, декорация аркады нижнего яруса (см.: Власюк А.И. Новые исследования архитектуры Архангельского собора в Московском Кремле). При пробивке в соборных контрфорсах в советское время туннеля вопрос о дате перелицовки поставлен не был. А что если перелицовка южного фасада происходила в два этапа, только уже при Борисе Годунове?

7 Обозрение города Москвы (РГАДА. Ф. 197: А.Ф.Малиновский. Оп. 1. Портфель 20. Л. 119). Предшественником Малиновского был обозреватель московских древностей Лев Максимович, у которого содержатся почти те же сведения, лишенные, однако, как нам показалось, эффекта присутствия (см.: Максимович Л. Путеводитель к древностям и достопамятностям Московским. М., 1792. Т.1. С. 112).

8 Эти конхи сегодня можно видеть только на обмерных чертежах архитектора А.И.Власюка, приложенных к его статье «Новые исследования архитектуры Архангельского собора в Московском Кремле» (см. примеч. 5). Уже много лет на полатях – музейное хранилище. За возможность осмотреть полати Архангельского собора сердечно благодарю Н.Д.Маркину.

9 Снегирев И.М. Памятники московской древности с присовокуплением очерка монументальной истории Москвы. М., 1842–1845. С. 64. Сведения о царицах и царевнах, якобы слушавших на полатях обедни и панихиды, – типичная дань литературному романтизму первой половины XIX в., как и предположение о теремных переходах из дворца, встречающееся даже у А.Лебедева. Примерно то же рассказывали первые московские историки о полатях Благовещенского собора, где великие княгини и княжны прятались де от взоров татарских баскаков. Широко бытовавшие раньше на Руси полати и приделы на полатях за какие-нибудь 150 лет со времени петровских преобразований начисто стерлись в памяти народной. При всем том, как свидетельствует Павел Алеппский, в русских церквах мужчины и женщины во время богослужения действительно стояли раздельно, что типично для средневековья. Еще одним домыслом Снегирева в этом коротком абзаце является сведение о приделе Иоанна Милостивого (см. ниже).

10 См.: Снегирев И.М. Архангельский собор в Кремле. М., 1865.С.43.

11 См.: Холмогоровы В. и Г. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. Под ред. И.Е.Забелина. М., 1889. Ч. 1. С. 155. Здесь отмечены дачи причту Иоанна Милостивого под 135,136,137, 138,139,144 и 151-155 гг. и точно такие же дачи в придел Иоанна Списателя Лествицы в 143 и 158 гг. (имеется в виду 7135, т. е. 1627, и так далее).

12 Вот лишь один из них: «Со 133 году... Архангельского ж собору протопопу и ключарям и попом и дьяконом праздничного оброку, и выборных, и на просвиры, и по царевиче князе Иване Ивановиче, что они служат вседневную службу у Иоанна Списателя Лествицы (курсив мой. – В.К ) на весь год 28 р. 10 алт. 3 днги» (Роспись жалования получаемого священно и церковнослужителями Московских соборов, церквей и монастырей. Дополнение к актам историческим. СПб., 1875. Т.9.№ 107. С 315).

13 Расходные книги ладана и церковных облачений с 126 по 201 год, т.е. 1618-1693 гг. (РГАДА.Ф.39б. Оп.2. Ч.1. Л. 397-539).

14 Расходные книги выдачи ладана 197 (7198) г., т. е. 1б78-1б79 гг.(РГАДА.Ф.39б.Оп.2.Ч.1. Л. 451. Л.100-103 об.).

15 В истории Архангельского собора заметный след оставили его протопресвитеры – А.Лебедев и Н.Извеков. Оба были учеными-дилетантами, серьезными, трудолюбивыми, в духе своего века. В отличие от «историка и архивиста» Н.Д.Извекова (см.: Извеков Н.Д. Московский придворный Архангельский собор. Сергиев Посад. 1916), А.Н.Лебедев был «археолог» по призванию. Его страстью были натурные исследования и наблюдения. Его книга об Архангельском соборе (см. примеч. 2) изобилует гениальными прозрениями. Несмотря на свойственный этому автору плохой язык, неточности и даже смысловую «заумь», он ближе всех подошел к правильному ответу на главный касающийся структуры Архангельского собора вопрос – о значении в его истории верхних приделов, чем на столетие опередил свое время. Вот что он, например, пишет: «Что касается того обстоятельства, где находились приделы, бывшие еще при калитинской усыпальнице со времени ея разрушения и построения настоящего собора, до появления их в галерее, в двойной западной стене последнего (А.Лебедев считал «западный застенок» пристроенным к собору позже 1508 г. — В.К.), т. е., где они помещались в период со времени от 1505–1509-го годов до конца XVI в., – то, по преданию, а равно некоторым местным признакам и материальным следам, полагать надо, что в это, не записанное никем время, они помещались внутри собора, на полатях или хорах, при западной стене его (курсив мой; А.Лебедев предполагает в нартексе существующего собора деревянный настил! – В.К). При реставрации собора в 1853 году внутри его, в западной стене и в стоящих против оной столпах, были открыты гнезда, служившие, очевидно, упорами к поддержанию балок, лежащих в пространстве между стеной и столпами (курсив мой. – В.К. )» (Лебедев А.Н. Московский кафедральный Архангельский собор. С. 111). Автор описывает «лесины» – гнезда от строительных лесов, хорошо известные реставраторам, – типичная ошибка исследователя-дилетанта, тем не менее до правильного ответа остается один шаг! В связи со сказанным не приходится удивляться, что острый глаз А.Лебедева позволил ему найти в соборе на полатях еще один неизвестный придел.

16 См.: Подъяполъский С.С. Венецианские истоки архитектуры московского Архангельского собора // ДРИ: Зарубежные связи. М., 1975. С. 255; Сизов Е.С. О некоторых изначальных чертах интерьера Архангельского собора. С. 96,97.

17 См.: Сизов Е. С. О некоторых изначальных чертах интерьера Архангельского собора. С. 88 (схематические чертежи реконструкции соборного интерьера, разрез по трансепту с изображением алтарной преграды с «парными» дверными проемами, ведущими в северо-восточный и юго-восточный «одноконховые» компартименты).

18 ПСРЛ.СПб, 1853.Т. 6. С. 52; СПб., 1904.Т.13,ч.1. С. 6,7.

19 ПСРЛ.Т.6.С.275.

20 См.: Сизов Е. С. О некоторых изначальных чертах интерьера Архангельского собора. С. 95,96.

21 ПСРЛ.Т. 13,ч.1.С7;Т.6.С53.

22 ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 248.

23 Е.С.Сизов считал, что это была местная икона «Покров Богоматери».

24 Несмотря на хорошую сохранность дворцовой строительной документации за два последних столетия, акты о перестройке придела еще не обнаружены. В пользу того, что существующее здание придела построено довольно поздно, говорит следующий факт: подпирающий юго-восточный угол собора белокаменный «пирамидальный» контрфорс «входит» в интерьер придела, т. е. придел построен после сооружения (предположительно в 1770-е годы) контрфорса. Придел хочется датировать XIX в., хотя над северным уличным порталом вставлен картуш петровского времени.

25 См.: Шеляпина Н. С. Отчет об археологических исследованиях... Ч. 6. С. 27-32.

26 Относительно самой иконы было принято «соломоново» решение: она была оставлена в местном ряду соборного иконостаса.

27 См.: Сизов Е. С. О некоторых изначальных чертах интерьера Архангельского собора. С. 92. Ил. 6 (текстовой комментарий на с. 96).

28 Гипотеза Е.С.Сизова о первой росписи собора в 1564–1566 гг. получила всеобщее признание, ее принял на веру в свое время и автор настоящей статьи. Однако по зрелом размышлении, находишь причины в ней сомневаться. Вот только некоторые из них. Во-первых, выполненное переводом с прежней росписи ктиторское изображение Василия III на юго-западном столпе при входе в храм – без тезоименного святого в круге – является по типу своему прижизненным. Во-вторых, при Иване III была разобрана подписанная стенным письмом великокняжеская усыпальница и воздвигнута на ее месте новая, более просторная. Чем могло быть вызвано ее столь длительное (60 лет) «нерасписание»? Ответа на этот вопрос мы никогда не найдем. В-третьих, в 1500–1510-е годы в Кремле у великого князя и митрополита работал великий русский художник Феодосий, сын Дионисия, расписавший Благовещенский и, вероятно, Успенский соборы. Роспись Успенского собора была выдающимся событием своего времени. Принадлежность древних фресок Успенского собора Феодосию (а не Дионисию, как считается) подтверждается, на наш взгляд, наблюдениями И.Я.Качаловой, доказавшей, что сохранившийся живописный левкас алтарной преграды переходил на стены собора (Качалова И.Я. Алтарная преграда Успенского собора Московского Кремля: Итоги реставрации живописи в 1978-1979гг.// ДРИ: XIV-XV вв. М., 1984. С.272), из чего, нам кажется, следует допустить, что вся живопись собора, включая алтари, была выполнена в 1513–1515 гг. одним из учеников Дионисия, возглавившим после смерти последнего «ферапонтовскую» артель, т. е. его сыном Феодосием. Следующей после Успенского собора работой Феодосия должен был стать, по логике вещей, Архангельский собор. И в-четвертых. Несмотря на героические усилия Т.Е.Самойловой объяснить значение сюжета о царевиче Петре Ордынском на северной стене собора (Самойлова Т.Е. Сюжет о царевиче Петре Ордынском в системе росписи Архангельского собора Московского Кремля: Смысл и значение // История и культура Ростовской земли, 1994. Ростов, 1995. С. 135-137), вопросы остаются. Сюжет, как справедливо доказывает исследователь, иллюстрирует какой-то эпизод из жизни новокрещеного зятя Василия III Петра Абреимовича, наместника Москвы, здесь под фреской первоначально погребенного. Сюжет выставляет царевича Петра (а в его лице – Петра Абреимовича) пылким неофитом, ктитором и донатором. Но какого храма? Может быть, собор действительно расписывался на его, Петра Абреимовича, средства? Нельзя также не сказать о том, что выводам Е.С.Сизова о датировке росписи собора 60-ми годами XVI в., после смерти Юрия Васильевича, противоречит факт посвящения главной фрески царской усыпальницы на западной стене над царскими гробами святым Клеопатре, Иоанну и Уару. Простым совпадением данный факт быть не может. Трагическая история «древней Клеопатры», потерявшей сына (Иоанн умер в девятнадцатилетнем возрасте) читается в Минеях-Четьях под 19 октября. К ней как к утешительной притче прибегали поколения потерявших своих детей несчастных родителей. Вспоминается она по аналогичному поводу и в Волоколамском патерике (Волоколамский патерик // Древнерусские патерики. М., 1999. С. 196, примеч. к л. 22 об., с. 437). Очевидно, что по крайней мере дьяконник собора был расписан (а значит, реконструирован, т. е. обращен в усыпальницу) не после смерти Юрия Васильевича, а после трагической гибели Ивана Ивановича, т. е. после 1581, в чем были убеждены первые исследователи собора. И уже только после росписи дьяконника была сложена (или переложена) «прижатая к полотенцам» надгробница. Из факта посвящения главной фрески усыпальницы Клеопатре, Иоанну и Уару проистекают два вывода: или весь собор, следуя общей логике Сизова, писался «в этот раз» после 1581 г., или усыпальница писалась в нем не синхронно с основной росписью, т. е. переписывалась. В этом случае изобретенная нами «Схема реставрации южного предалтарья» нуждается в существенной корректировке.

29 Строительную историю царской усыпальницы мы читаем, опираясь на археологический отчет Н.С.Шеляпиной 1962-196Згг. (архитекторами-консультантами археолога были В.Н.Меркелова и С.С.Подъяпольский). Однако с некоторыми выводами исследователя согласиться трудно. Основным недостатком совместной работы археолога и архитекторов было отсутствие ясной архитектурной концепции изучаемого пространства юго-восточного компартимента. Ученые не видели остатков древних экседр над своими головами, а потому и не искали ни разделительного пилона, ни разделяющей предалтарье перегородки. Придел остался в центральной части «недокопанным». Не имея представления о том, что они ищут, ученые поспешили принять за пол царской усыпальницы найденную ими на отметке 1,72 м от существующей соборной солеи вытертую ногами, грубую, из неправильных плит вымостку. На этом полу стоят все три гробницы и сильно смещенный к востоку престол. И это действительно пол усыпальницы, но только – «черный»! Пол был вытерт после разрушения покрывавшего его сверху по тонкой известковой обмазке хрупкого керамического мощения (в древних памятниках подобное наблюдается нередко). Тут же в строительном мусоре были найдены многочисленные фрагменты звездчатого пола из полихромных покрытых прозрачными глазурями керамических плиток со следами металлического крепления, весьма тонкого и хрупкого (опубликованы: Сизов Е. С. Об изначальных чертах интерьера Архангельского собора. Табл. 4). Из-за соединения плиток пола металлическими штырями и из-за жесткой выстилки непосредственно под ними последние легко разламывались и крошились. По тесту и составу глазурей и по технологии крепления плитки твердо датируются серединой XVI в. Тип мутноватых, низкого качества глазурей тот же, что у керамики шатра собора Покрова на Рву. Вопреки стратиграфическим данным (плитки найдены только в мусоре), ученые сочли этот неудачной технологии пол, счищенный с белокаменной выстилки, относящимся к году постройки собора. Однако сами полы 1508 г. ими in situ найдены не были. В 1997 г. аналогичные плитки были найдены археологом Г.С.Евдокимовым в бытовом мусоре XVI в. на территории Большого Кремлевского дворца. О разделявших некогда алтарные компартименты перегородках необходимо сделать одно важное пояснение. В Успенском соборе Фиораванти, который в этом смысле был предшественником Архангельского собора, такие перегородки сохранились – они были кирпичные. Но всегда следует помнить, что возможны и деревянные варианты, как, например, в Преображенской церкви Кирилло-Белозерского монастыря конца XVI в. Обилие конструктивного дерева в интерьерах каменных зданий как России, так и Европы общеизвестно. Половина алтарных преград всех наших церквей делалась из дерева. Деревянной была лестница на полати и на своды собора Аристотеля Фиораванти. Из дерева делались главы, кровли, паперти, крыльца, дверные полотна, полы, межэтажные перекрытия, ризничные шкафы, клиросы, престолы и тому подобное. В том случае если перегородка южного предалтарья была деревянной, часть «вины» с археологов «снимается».

30 Судим по местоположению гробницы первого погребенного в приделе лица – царевича Ивана Ивановича. По всем данным, царевич должен был быть погребен непосредственно перед царскими вратами, напротив престола. Действительно, гробница царевича резко смещена вправо и поставлена почти по оси правой экседры. Там же расположен и найденный при раскопках задвинутый в глубину алтаря престол Иоанна Лествичника. Данные факты косвенно свидетельствуют о том, что алтарная преграда усыпальничного придела была асимметрична. При приспособлении под церкви доставшихся нам от итальянцев двуконховых помещений возможны были и другие варианты. Так, по иной схеме были расставлены ритуальные столы во вновь сооруженном в 1б70-е годы Похвальском приделе московского Успенского собора. Под придел здесь был отведен верхний ярус перегороженного сводом аналогичного нашему южного предалтарья. В левой экседре был поставлен жертвенник, перед разделительным пилоном – престол. Позади прислоненного к пилону престола была пробита дверь для его обхода. Придел сохранился. Сходным образом устроен и сохранившийся Покровский придел 1847 г. на полатях Архангельского собора.

31 А. Лебедев видел проблему такой, какой мы ее видим сейчас. Вот что он пишет: «Некоторые из писателей полагают, что в дьяконнике прежде был придел во имя Св. Иоанна Лествичника или Иоанна Златоуста или Иоанна Милостиваго, не объясняя, впрочем, ничего о времени и причинах как устроения, так и упразднения сего придела. Я склонен думать, что если и был тут какой-либо храм, то не во имя какого-нибудь из упомянутых святых, а в честь Иоанна Предтечи, тезоименного ангела царя Грозного, устроенный им самим, по примеру предков. Мнение мое основывается на том, что на восточной стене диаконника... до сих пор существуют четыре картины из жизни пророка Иоанна Предтечи. Картины сии изображают: Зачатие, Рождество Иоанна Предтечи, Усекновение и обретения главы его. Кроме сего, в восточной главе собора, находящейся над дьяконником, имеется поясный образ сего же пророка. Я полагаю, что храм сей, если только он не был упразднен совершенно, а лишь только перемещен в особо пристроенный к восточной стене собора придел, где теперь с 1610 года покоится знаменитый витязь Русской земли кн. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, портрет коего висит над его гробом. Причиною сего перемещения храма из одного места в другое, вероятно, было то обстоятельство, что вследствие поставления в диаконнике гробов, сначала царевича Иоанна, а потом его отца и брата, и наконец гроба Бориса Годунова, диаконник до такой степени был затеснен, что совершать богослужение в нем стало невозможно» (Лебедев АН. Московский кафедральный Архангельский собор. С. 151,152). Кроме некоторых частностей, в том числе и археологического порядка, здесь все верно.

32 Устрялов Н. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. СПб., 1834. Ч.5. С. 220; Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1824. Т. 12. С. 27.

33 Пискаревский летописец // Материалы по истории СССР. М, 195 5. Т. 2. С 85.

34 Последнее сомнительно, поскольку существующая торцовая доска надгробницы царевича датируется XVII в. Также датируются доски гробниц Ивана Грозного и его сына Федора Ивановича, как, впрочем, и доски всего некрополя. По-видимому, гробницы XVI в. в отличие от самих белокаменных гробов еще не имели эпитафий. «Старейшей» торцовой доской Архангельского собора является доска царевича Димитрия (см. примеч. 37). Из сказанного явствует, сколь ненадежны применяемые археологами датировочные приемы.

35 См.: Большой синодик Троице-Сергиева монастыря (ОР РГБ. Ф. 304. Разд. III. Д. 8666. Л. 311 об. – 312).

36 См.: Вкладная книга Кирилло-Белозерского монастыря. XVI в. (ОР РНБ. Ф.: Кирилло-Белозерский. Д. 95/1332. Л.18.5).

37 Лещадная доска с летописью, приготовленная для надгробницы царевича Димитрия, – выдающийся памятник русской эпиграфики. Как известно, доска оказалась невостребованной, так как мощи нового московского чудотворца были положены в соборе открыто, под каменной сенью возле южного столпа. Ставшая ненужной доска святого была использована в сакральных целях: ее «распазили» надвое, и из большей части был сделан опорный камень под деревянный жертвенник тут же в соборе (на обороте доски четыре квадратных углубления для столбиков). Текст летописи был перенесен на раку царевича. Оба фрагмента доски сохранились: один в хранилище Музея «Московский Кремль», другой – в ГИМ. Где в соборе был установлен жертвенник из доски надгробия царевича Димитрия, предстоит выяснить. Возможно, в большом жертвеннике собора.

38 Греческая архиерейская служба была учреждена в приделе после смерти Федора Ивановича, при Годунове. Известно, что Арсений Елассонский служил «у царских гробов неотлучно». Многими это понималось как вообще «в соборе». В действительности же царские гробы находились в тот момент только в южном предалтарье, а это означает, что служил он ежедневно только здесь. Последнее придавало «заиконостасным» службам особую торжественность и пышность. В соборе же, согласно «Панихидному списку» 70-х годов XVI в., служили по особым поминальным дням многочисленные «чередные» архиереи, а в случаях сугубо торжественных – и сам митрополит. После Арсения приблизительно до начала XVIII в. должность Архангельского епископа занимали еще несколько безместных архиереев восточнохристианских церквей (обязательно иностранцев): за царя и его потомков в их лице как бы молилась вся греческая церковь. См.: Панихидный список Архангельского собора // Исторические акты Ярославского Спасского монастыря. Изд. И.А.Вахрамеевым. М., 1896. Т. 3. Дополнение: Книга кормовая (подлинник в Ярославском музее, инв. 15184). За возможность ознакомиться с рукописью приношу искреннюю благодарность Е.А.Анкудиновой.

39 К таким приблизительно выводам приходили едва ли не все, когда-либо писавшие о приделах внутри и снаружи южного предалтарья, в том числе Н.С.Шеляпина, Е.С.Сизов и др. Мы расходимся с этими авторами только в деталях.

40 Помимо упразднения шести приделов, включая придел Иоанна Лествичника, ремонт 1680 г. сопровождался подъемом полов на солее и в алтарях, переборкой всех алтарных дверных перемычек, перестройкой всех оказавшихся на солее гробниц и пробивкой арки по оси южного предалтарья во внешний придел.

41 См.:ПСРЛ.Т. 18.С. 141.

42 См.: Янин В. Л. Семисоборная роспись Новгорода // Средневековая Русь: Сборник памяти Н.Н. Воронина. М., 1976. С 108-117.

43 Как уже говорилось, состав посвященных Иоанну Предтече житийных изображений в росписи южного предалтарья не дает надежных оснований для уточняющей атрибуции заложенного Иваном III (по ктиторскому праву) главного соборного придела. И в этом – проблема. За посвящением придела Иоанну Предтече может стоять как конкретное, близкое Ивану III лицо (например, его сын, соправитель и наследник Иван Молодой), так и исполненный им персональной символики большой христианский праздник. Тема предтеченских приделов в дьяконниках церквей частично разработана (см.: Царевская Т.Ю. Некоторые особенности иконографической программы росписи церкви Благовещения на Мячине («в Аркажах») близ Новгорода //ДРИ: Исследования и атрибуции. СПб., 1997. С. 83-94). Помимо сложных богословских обоснований, поводом для посвящения дьяконника Иоанну Предтече могла стать богатейшая житийная мифология святого. Достаточно сказать, что обретенная во второй раз голова пророка была поставлена нашедшим ее архимандритом Маркелом в дьяконнике монастырской церкви в Эмессе на время, пока для нее не был построен особый храм (Минеи-Четии Димитрия Ростовского. М., 1905. Кн. 6. Февр. С. 432,433). Дьяконники, как поясняет Т.Ю.Царевская, служили реликвариями и сосудохранительницами. В Х1-ХП вв. глава Иоанна Предтечи хранилась в оратории (молитвенный зал, место исполнения мистерий) Студийского монастыря. Если придел «одесную алтаря» старого Архангельского собора восходит к этой традиции, его историческое значение становится неуловимым и он не представляет интереса для нашей темы. Однако, поскольку перед нами храм все-таки домовый, вопрос остается открытым. Что же касается посвящения царского усыпальничного придела празднику Третьего обретения главы Иоанна Предтечи, то оно абсолютно логично. Праздник Третьего обретения – апофеоз Иоанна Предтечи, день его посмертного величайшего торжества. «Обретение» происходило в присутствии константинопольского патриарха и клира. «Иоанн Предтеча – Ангел пустыни» и есть праздничное изображение (икона) этого дня. Принявший ангельский образ Иоанн Предтеча ведет за собой все христианские народы. Это день торжества, скорби и упования для всех. Этому празднику и посвящена царская усыпальница, и в этом пункте у нас нет сомнений, тем более что «Ангел пустыни» был еще и небесным патроном царя. Таким образом, в этом празднике имеет место слияние (чудесное или случайное – на усмотрение читателя) личного, патронального и всеобщего. Царь мог и не быть Иоанном, но праздник его «гробничной» церкви был бы тем же. И все же наиболее интригующим в этой истории остается факт посвящения придела «одесную алтаря» одному из Обретений главы Иоанна Предтечи. Ведь как раз это имя носил родившийся 15 февраля и трагически погибший в расцвете сил «возлюбленный» сын и соправитель Ивана III Иван Молодой. Ведь это его, Ивана Молодого, тезоименной ангел – Предтеча Крылатый – изображен в куполе юго-восточного соборного компартимента! Смерть Ивана Молодого, ужасная сама по себе, потрясла политическое здание России и более всего подвинула московских государей к принятию уже в следующем поколении царского титула. Учреждение Иваном III в дьяконнике собора (на ктиторском месте) придела в память умершего сына вместо своего собственного придела в этом совершенно исключительном случае вполне вероятно. И не этот ли хорошо известный в свое время факт подсказал Ивану Грозному в свой час идею устроить в соборе на этом месте церковь в память теперь уже своего умершего сына. Очень похоже! А потому – не был ли алевизовский Архангельский собор в своем глубинном тайном замысле еще и памятником-мавзолеем любимому сыну и наследнику, с чьей смертью Иван III не примирился никогда?

44 Читатель вправе подумать, что, называя эти три имени, мы имеем в виду трех сыновей Ивана Калиты – третников и совладельцев Москвы: великих князей Симеона Гордого и Ивана Красного и удельного Андрея Боровско-Серпуховского. Однако реально претендовать на свои патрональные приделы в Архангельском соборе могут только Симеон, родившийся 7 сентября («на память святого мученика Созонта и наречен бысть князь Семен», – т. е. в честь Симеона Столпника, празднуемого 1 сентября), и Андрей, родившийся 4 июля на память святого Андрея Критского и получивший от этого святого свое имя (ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. Л. 156 об., 160). Иван же Красный родился 30 марта «на память святого преподобного отца Ивана Лествичника...» («и наречен бысть Иванъ» – там же, л. 159). В учреждение престола в честь святого Иоанна Лествичника мало верится уже потому, что с 1329 г. на Площади была сооружена церковь этого посвящения – будущий Иван Великий. Кто из князей Московского дома носил имя Иоанна Милостивого, установить не удалось.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

доктор архитектуры, профессор

Сергей Вольфгангович Заграевский