РусАрх - Кавельмахер В.В. К вопросу о времени и обстоятельствах постройки церкви Рождества Христова в Юркине

РусАрх

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

Источник: Кавельмахер В.В. К вопросу о времени и обстоятельствах постройки церкви Рождества Христова в Юркине. В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. М., 1996. С. 421–436. Все права сохранены.

Материал отсканирован, отформатирован и предоставлен библиотеке «РусАрх» С.В.Заграевским. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2009 г.

В.В. Кавельмахер

К ВОПРОСУ О ВРЕМЕНИ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ПОСТРОЙКИ

ЦЕРКВИ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА В ЮРКИНЕ

Ставшая известной в 70-е годы прошлого века¹, каменная церковь Рождества Христова в Юркине в 20-е годы нашего столетия была заново открыта группой энтузиастов-архитекторов и историков архитектуры, – впервые исследовавших памятник в натуре и сумевших в полной мере оценить его архитектурные достоинства². С тех пор к памятнику приковано внимание всех интересующихся проблемами древнерусской архитектуры. В церкви Рождества Христова, помимо пропорционального совершенства и тонкой деталировки, поражает какая-то сложность замысла, таинственная, неподдающаяся обычным классификационным приемам глубина архитектурной идеи. В небольшом по своим размерам храме обращает на себя внимание редчайшее сочетание перекрытого крещатым сводом бесстолпного четверика с далеко выставленными, равновеликими четверику, трехчастными апсидами, – типологически, безусловно, – принадлежащими формам большого крестовокупольного храма. При более внимательном рассмотрении обнаруживается, что аллюзии крестовокупольного храма простираются в этом памятнике значительно дальше. Они – в трехчастном ордерном членении его фасадов на прясла, в классическом двухсветном построении его основных объемов, в не имеющей себе аналогий среди наших бесстолпных храмов многооконности, в двухэтажности заключенного в южном предалтарии дьяконника и в одноэтажности разобранного в 20-е годы прошлого века открытого в церковь западного притвора – типичного атрибута архиерейской церкви, и т.д.³ Довершает сходство с крестовокупольными храмами и получившая широкую известность ордерная обработка фасадов юркинской церкви элементами римского композитного ордера, исполненного в кирпиче и терракоте рукою мастера итальянского Возрождения. И лишь завершающие четверик огромные фасадные трифолии, скрывающие за своими пышными формами самую изысканную сводчатую конструкцию Московской Руси – крещатый свод, – возвращает нас к идее устремленного ввысь освобожденного от опор центричного храма.

Соединение в одном здании столь различных, обладающих собственной структурной выразительностью – и при этом разномасштабных, – элементов сообщает всей постройке нигде больше в русской архитектуре не встречающуюся двухмерность. Принадлежащие по типу своему большому крестовокупольному храму окна юркинской церкви, будучи переведенными в специфический «домашний» масштаб этого бесстолпного сооружения, дематериализовались до степени «ложных» или «условно нарисованных», в то время как порталы – соразмерны человеку. Перед нами – испещренный «слепыми» окнами храм-игрушка, храм-капелла, воплотивший в себе, по воле лиц, его создавших, вызывающе-противоречивое решение: высокая «купольная» церковь внутри и «базиликальный» крестовокупольный храм снаружи. Памятник является носителем исключительно сложных образов и ассоциаций. Крохотный по объему, он аккумулирует в себе большие и важные архитектурные идеи. Нет сомнений, что юркинскую церковь строил очень большой художник. Все факты говорят, что это был один из работавших на Руси на рубеже ХV-ХVI вв. итальянских мастеров. Поскольку активная деятельность итальянцев в Москве охватывает весьма длительный период времени (в 60 или более того лет), первостепенное значение получают вопросы: кто он был и когда он строил? Исчерпывающий ответ на первый вопрос сегодня невозможен (мы постараемся ответить на него только в общих чертах), а вот ответить на второй, благодаря уникальной сохранности вотчинного архива древних владельцев Юркина, мы обязаны.

Церковь Рождества Христова в Юркине. Реконструкция плана

Прежде чем обратиться к имеющимся на этот счет точкам зрения, еще раз остановим наше внимание на самом памятнике и рассмотрим его под особым углом зрения, под которым он, если мы не ошибаемся, еще не рассматривался. Помимо вышеперечисленных достоинств, памятник обладает еще одним выдающимся свойством: это одна из самых ранних (если не самая ранняя) каменных вотчинных церквей на Руси и в ближайшем Подмосковье⁴. До постройки церкви Рождества Христова московские служилые люди каменных церквей у себя в вотчинах не строили, а здесь вдруг решились. В ее сооружении должен был быть какой-то особый смысл. Какой же? Не входя в рассмотрение экономических, социальных или просто – исторических обстоятельств, которые могли спровоцировать эту постройку, попробуем поискать ответ в сфере церковной практики и обрядности. В чем заключалось назначение этой церкви, о чем (как нам кажется – напрямую) говорят ее формы? Семантическое истолкование архитектурных форм – дело рискованное, но в данном конкретном случае есть все основания на этот риск пойти.

С этой целью обратимся к генеральному типологическому признаку юркинской церкви – ее крещатому своду. В своем классическом выражении крещатый свод – перекрывающий правильный четверик высокий, стрельчатый, крестообразно прорезанный распалубками четырехгранный свод со световым фонарем-барабаном в средокрестье. Архитектурная теория дает разное объяснение самой конструкции крещатого свода и по-разному трактует его происхождение⁵. Ясно одно: этот жестко перевязанный, изобилующий ребрами монолит, в конструктивном отношении – самый изысканный и сложный. В сочетании с идеально организованной храмовой частью свод этот образует форму, давно и настоятельно требующую истолкования. Еще в работах дореволюционных ученых впервые возник соблазн видеть в этой форме, в противоположность храмам крестовокупольной конструкции, проявление «мирского», «посадского» начала. Едва ли не единственным основанием для подобной трактовки (помимо того, с нашей точки зрения, случайного обстоятельства, что храмы этой группы впервые были выявлены и изучены среди рядовой городской застройки на бывших московских посадах) явилось отсутствие в храмах с крещатыми сводами загромождающих церковное пространство столбов, – в чем исследователи непременно желали видеть проявление вкуса демократического института заказчиков. Механистичность и наивность подобной теории самоочевидна. Новое, крайне острое выражение этой идее придал М.А. Ильин, сумевший увидеть в крещатом своде не просто технически остроумное приспособление (среднеазиатского, кстати сказать, происхождения⁶) для перекрытия бесстолпного приходского храма, но «балдахин с крестом» или «свод в форме креста», или «сень», т.е. счел эту конструкцию семантически значимой⁷. На словах разделяя «посадскую» теорию происхождения храмов с крещатыми сводами, Ильин подвел своих читателей к мысли, – хотя и не выразил этого прямо, – что в лице храмов с крещатыми сводами мы имеем дело с «купольными» церквами или капеллами, широко представленными в архитектуре христианского мира Запада и Востока, где они сплошь и рядом выполняли функции фамильных поминальных церквей. Никакими историческими свидетельствами или фактами историко-культурного порядка на русской почве эта теория не подтверждается, но высказанная исследователем мысль представляется плодотворной. Поставленные на посадах среди средневековой городской застройки, эти памятники, думаем, ставились не приходами, а отдельными лицами – купеческого или дьяческого происхождения, и прежде всего, конечно, служилой знатью, т.е. были как раз не «народными» в указанном понимании, а патрициантскими храмами⁸. Церковь Рождества Христова в Юркине, история постройки которой так или иначе поддается частичному восстановлению, – эту мысль подтверждает. Не исключено поэтому, что, заново проштудировав историю памятника, мы ближе всего подойдем к тайне происхождения церквей с крещатыми сводами. Парадоксальное сочетание купольно-центричной и базиликально-крестовокупольной структур, черты имитации в маленьком юркинском храме большой архиерейской церкви, а главное – наличие погребального притвора, недвусмысленно говорят о его поминально-погребальном назначении. По всем абсолютно признакам, – перед нами одна из первых в Подмосковье фамильных вотчинных церквей-усыпальниц. Для предварительного знакомства с памятником сказанного достаточно. А теперь обратимся к его датировке.

До недавнего времени считалось установленным, что церковь Рождества Христова построена «до 1504 года». Этот вывод был сделан в прошлом веке, задолго до начала натурного изучения здания, архимандритом Леонидом Кавелиным на основании двух источников: большого комплекса вотчинных документов из архива древних владельцев Юркина дворян Голохвастовых, где в одном из поздних челобитий ктитором храма прямо назван живший во второй половине XV в. крупный вотчинник Яков Семенович Голохвастов, – и – Разъезжей грамоты от 16 июня 1504 г., из которой следует, что в этом году «храмоздателя уже не было в живых»⁹. Не довольствуясь этой – «верхней» датой, архимандрит Леонид пытался установить и его «нижнюю» дату, которую он определил как «после 1431 года». Последний вывод был сделан на том основании, что при церкви Рождества Христова издавна (об этом ниже) находился придел Алексея митрополита, в 1431 г. канонизированного. Однако детальное знакомство с архитектурой юркинского храма в 20-е годы нашего века показало, что о столь ранней дате для данного памятника не может быть и речи. Церковь Рождества Христова построена в кирпиче в формах и технических проемах, относимых у нас обычно к первой четверти XVI столетия. Поэтому абсолютное большинство исследователей приняло только «верхнюю» дату памятника и под этой датой он до последних лет фигурировал в литературе¹⁰.

Однако в 1982 г. дата «до 1504 года» была оспорена Л.А. Давидом, который подверг свидетельства источников (точнее, их интерпретацию) сомнению и предложил, основываясь на совершенно другой группе документов – из Посольского приказа, – имеющих отношение исключительно к служебной деятельности сыновей Я.С. Голохвастова, датировать памятник в интервале между 1504-м и 1521-м годами и даже сделал попытку приписать его Алевизу Новому «или одному из его учеников»¹¹. Новая датировка расходится с общепринятой в общей сложности – на четверть столетия. Для памятника такого класса, как церковь Рождества Христова в Юркине, это – много.

Церковь Рождества Христова в Юркине. Западный фасад. Реконструкция

Церковь Рождества Христова в Юркине.

Южный фасад. Реконструкция

Предлагаемая Давидом аргументация нуждается во всесторонней проверке. Необходимость подобной критической работы тем более очевидна, что много раньше этот исследователь точно так же передатировал известную церковь Трифона в Напрудном, ранее относимую ко второй половине XVI в., «передвинув» ее в 90-е годы XV в. и сделав ее тем самым предшественницей юркинской церкви¹². Сегодня, в связи с новой предлагаемой датировкой, хронологический разрыв между памятниками еще более увеличился, причем с прямо противоположным ранее принятому значением.

Аргументация Давида наиболее уязвима в той части, где он критикует принадлежащее Леониду прочтение вотчинных источников. Корень интересующей нас проблемы, безусловно, здесь. Не разобравшись в аргументации Леонида, переходить на точку зрения современного исследователя, конечно, нельзя. Сам Давид считает, что ему в его передатировке удается привязать новую дату к данным архитектурного анализа. Но это – неверно. Формы церкви Рождества Христова, подобно большинству памятников древнерусской архитектуры, не дают абсолютно надежных оснований для уточняющих датировок, а если и дают, то в пользу как раз старой, а не новой датировки. Достаточно указать на единственный в своем роде терракотовый антаблемент юркинской церкви, находящий себе параллель только в декоре собора Чуда архангела Михаила в Чудовом монастыре 1501-1503 гг. (последнее по каким-то причинам осталось неотмеченным Давидом), но мы не собираемся строить на этом свою аргументацию. Мы сторонники источниковедческих датировок, прежде всего. Аргументация оригинальной части исследования Давида в чем-то интересна, но оставляет нас в границах допущений, критика же положений Леонида страдает большими изъянами.

Церковь Рождества Христова в Юркине. Восточный фасад. Реконструкция

Церковь Рождества Христова в Юркине. Разрез север-юг. Реконструкция

Обратимся к обоим исходным документам и посмотрим, на чем основаны сомнения исследователя. Начнем с межевой грамоты 1504 г., откуда Леонид почерпнул сведения о смерти Я.С. Голохвастова. Межевая разъезжая грамота великого князя Ивана Васильевича от 16 июня 1504 г., учиненная князем Василием Голениным и дьяком Максимом Гориным на рубеже Московского и Звенигородского уездов, – древнейший источник, упоминающий о церкви на земле вотчинников Голохвастовых¹³. В грамоте перечисляются земли большой семьи Голохвастовых, оказавшиеся в момент разъезда межевателей в разных странах, по разные стороны пролагаемой межи. Семья Голохвастовых, как явствует из текста, состояла в том году из трех братьев – Александра, Бориса и Владимира Яковлевичей – «детей Голохвастова». Последнее выражение на языке вотчинных документов, – что совершенно правильно определил Леонид Кавелин, – означает, что их отца Якова Семеновича в момент межевания уже не было в живых и что дети наследовали его вотчину. Контекст грамоты в полной мере это подтверждает. Действительно, пока межа совпадала с общей границей фамильного домена, межеватели обозначали земли Голохвастовых суммарно, как «земли Александра, да Бориса, да Володимера Яковлевичей детей Голохвастова¹⁴, после же того, как межа пошла посреди голохвастовских вотчин, они стали писать их порознь, по деревням, с указанием, кто из братьев в какой деревне сидит. В описание попали земли среднего и меньшего братьев – Бориса и Владимира. Земли же старшего Александра оказались в стороне и в описание не попали. Таким образом, Александр оказался упомянутым в тексте грамоты всего единственный ,раз – в общем «титуле» – первым. Отца же троих братьев, которого Давид склонен считать современником данных событий, во главе вотчины не оказалось. Где могли находиться в это время его владения? В другой вотчине, в других уездах и станах? Но вотчина на Малой Истрице, по всем признакам, была родовой, центральной вотчиной отрасли Голохвастовых с Яковом Семеновичем в качестве родоначальника. Он был от нее неотделим. Опалу и служебную катастрофу как объяснение причины отсутствия Якова Семеновича в вотчине также следует, по-видимому, исключить. Если вотчинник попадал в опалу, с ним в большинстве случаев погибали и его вотчины, от опалы страдали его дети и т.д. Остается одно предположение, то, которое в свое время сделал Леонид: к 16 июня 1504 г. родоначальника фамилии Голохвастовых Якова Семеновича уже не было в живых. Одно из возражений Давида, что «неупоминание имени Я.С. Голохвастова в грамоте 1504 года никак не может быть признано бесспорным доказательством того, что он уже умер»¹⁵, – следует признать несостоятельным.

Данное доказательство – не единственное. При размежевании 1504 г. сельцо Юркино (в грамоте – Юрькинское) оказалось разделенным пограничною рекою Истрицею. Часть его земель попала в Звенигородский стан, часть – в Сурожский Московского уезда. В Звенигородском располагался двор среднего брата Бориса, в Сурожском – «церковь и двор Володи Голохвостова»¹⁶. Уже сам факт, что церковь сельца Юркинского была выделена в отдельное – нецерковное – владение, достаточно выразителен (к этому моменту мы еще будем иметь возможность вернуться), но особенно интересно, что она стояла возле двора младшего сына Якова Семеновича. Передача вотчинной церкви младшему из сыновей – древний обычай и встречается у разных народов. Даже взятый сам по себе, этот факт свидетельствует, что вотчина Я.С. Голохвастова к началу XVI в. была разделена, причем, вероятнее всего, по завещанию.

Приведенным упоминанием сведения о церкви сельца Юркина в межевой грамоте 1504 г. исчерпываются. Подобно любой другой «межевой», она не сообщает ни того, из какого материала была церковь, ни каково было ее посвящение. С этим обстоятельством у Давида оказываются связанными особые надежды. По данным последней четверти XVI в.¹⁷ (а не первой четверти XVII, как считает Давид), в Юркине было две церкви – каменная и деревянная, – и три престола. Деревянная церковь считалась теплой и была посвящена Петру митрополиту. К началу XVII в. она сильно обветшала¹⁸. Основываясь на этих данных, Давид высказывает предположение, что это и есть та самая церковь, которую упоминает грамота 1504 г., не оговаривая при этом, каково могло быть в то время ее название. Нам остается сделать это за Давида.

В Древней Руси к церковному посвящению относились как к делу величайшей серьезности и до второй половины–конца XVII в. к переосвящению прибегали лишь в исключительных случаях. Так что гипотетическая деревянная церковь 1504 г., если принять это условие, могла быть посвящена только Рождеству Христову. С постройкой же каменной церкви (если продолжить мысль Давида) – между 1505-м и 1521-м гг. (на старом освященном месте), эта деревянная церковь могла быть перенесена и, по желанию владельца, переосвящена, на этот раз – в церковь Петра митрополита. Согласно Давиду, получается, что в 20-е годы XVII в. в Юркине стояли старая переосвященная деревянная церковь Я.С.Голохвастова (это и следующее допущения принадлежат самому исследователю) и каменная церковь его сыновей. В подобной гипотезе нет ничего принципиально невозможного, однако для того, чтобы начать ее учитывать наравне с гипотезой, принятой в настоящее время, нужно, чтобы в ней не было заключено никаких противоречий. Между тем они есть. Давид, например, не обратил внимания на то, что церковь Петра митрополита была теплой, т.е., если придерживаться буквального понимания, пристроенной специально для богослужения в зимнее время к холодной каменной церкви, причем весьма, наверное, «низменной», как было принято, архитектуры. Конечно, в зимнюю церковь могла быть перестроена при ее переносе и старая вотчинная церковь, однако не слишком ли много в новой концепции допущений? Думаем, что упомянутая в источниках церковь Петра митрополита представляла собой типичную для Древней Руси деревянную клетцкую теплую церковь при основной каменной церкви. Строились такие церкви для нужд прихода, для совершения службы в зимнее время, распространены они были повсеместно и находились в малых приходах на положении придельных. Построена была церковь Петра митрополита, конечно, после основного каменного храма и предшествовать ему, при всем желании, не могла. Именно так и следует относиться к факту ее упоминания в источниках.

Итак, межевая грамота 1504 г. не содержит данных, позволяющих сомневаться в старой датировке церкви Рождества Христова в Юркине. Нет в ней, однако, и прямых свидетельств, ее подтверждающих. В то же время в ней заключен ряд фактов, которые в дальнейшем, при наличии других источников, могут получить решающее значение. Обратимся к этим источникам.

Основной документ, использованный архимандритом Леонидом при установлении верхней даты юркинского храма, – поданное в Патриарший приказ в конце 1693 г. челобитье владельца Рождественского погоста на реке Малой Истрице (так теперь, спустя двести лет, стала называться церковная земля с церковью Рождества Христова) думного дворянина Иова Демидовича Голохвастова. Челобитье было подано в связи с угрозой отчуждения погостной земли в пользу причта церкви Рождества Христова – попа Григория и дьячка Поликарпа, – в ответ на требование последних «снесть» с церковной земли строения вотчинников Голохвастовых и «очистить» землю. В своей жалобе поп и дьячок обвиняли Голохвастовых (Иова Демидовича и его сына Ивана) в том, что они владеют погостною землею насильно – без прав и крепостей, и в подтверждение своих слов ссылались на Писцовую книгу 131-132-го гг., где Рождественский погост и церковь написаны за другим вотчинником «за околничим за Федором Леонтьевичем Бутурлиным к сельцу Юркину»¹⁹.

Прежде чем воспроизвести большую часть текста челобитья Иова Демидовича (к этому нас вынуждает характер сделанных Давидом критических замечаний), изложим вкратце владельческую историю Рождественского погоста по данным вотчинного архива Голохвастовых (откуда и взято челобитье Иова Демидовича), тем более что в работе архимандрита Леонида и в трудах известных архивистов В. и Г. Холмогоровых она изложена с большими купюрами, а в статье Давида – просто неверно.

Вначале несколько слов о вотчинном архиве Голохвастовых. Т.н. «Акты, относящиеся до рода дворян Голохвастовых» публиковались в два приема. Большая часть документов была издана в 1847-1848 гг., остальные – в 1907 г.²⁰ Основу архива составляют жалованные грамоты великих князей и царей, выданные членам рода в разные годы XVI в., посольские документы конца XV–начала XVI в., полюбовная разделочная XVII в. и даже частные письма. Среди документов XVII в. замечательны по своему значению и объему два судных дела, которые Голохвастовы в течение нескольких десятилетий вели за обладание Рождественским погостом (начиная со 131-132-го гг.), а затем земельная тяжба с причтом церкви Рождества Христова, откуда и было извлечено интересующее нас челобитье²¹. Отстаивая свое право на церковь и церковную землю, Голохвастовы представили суду огромное количество выписок из приказных документов, как дошедших до нас, так и недошедших, в свете которых мы и читаем сегодня историю этого памятника.

Как было отмечено выше, земли братьев Голохвастовых – Александра, Бориса и Владимира – были к 1504 г. разделены и, вероятно, размежеваны. Церковь (в грамоте 1504 г. она не названа, но это могла быть, как сказано выше, только церковь Рождества Христова) находилась на земле Владимира Голохвастова, близ его двора. От сельца Юркинского церковь была отделена естественной преградой, игравшей одновременно роль межи, – рекой Малой Истрицей. Отмежевана была тут же, где-то по соседству, и необходимая для прокорма причта церковная земля. В приходе церкви Рождества Христова были все голохвастовские деревни и села, но «тянула» она, по старинному выражению, к Юркину.

На протяжении первой четверти–трети XVI в. о поддержании церкви заботились все три брата. Вероятно, все трое считались ее владельцами, – вопрос этот неясен. Памятником попечительства братьев Голохвастовых является Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского 1521 г. из собрания б. Румянцевского музея с вкладной надписью. Из этой надписи, как правильно отмечает Давид, мы впервые узнаем название церкви²².

К 1544 г. из трех сыновей Якова Семеновича в живых остается только младший – Владимир. Памятником его ктиторства являлась недошедшая до нас каменная резная икона со следующей надписью: «ЛЕТА 7052. СДЕЛАН БЫСТЬ СЕЙ КАМЕНЬ ДЕМОНИД ВОЛОДИМЕРУ ЯКОВЛЕВУ ГОЛОХВАСТОВУ»²³. На иконе, кроме тезоименитого святого Владимира Яковлевича – Благоверного князя Владимира, были вырезаны три храмовых праздника юркинской церкви – Рождество Христово, Алексей митрополит и Петр митрополит. Перед нами, т.о., самое раннее свидетельство о приделах церкви Рождества Христова, а 1544 г. – весьма вероятно, но не обязательно, – год постройки теплой церкви Петра митрополита.

Из трех братьев Голохвастовых потомство оставил только средний Борис – владелец сельца Юркинского. После смерти бездетного Владимира Яковлевича церковь с землею и, по-видимому, уже с погостом, отошла одному из его племянников, однако воссоединения церкви с сельцом Юркинским не произошло. Церковь, как можно судить из дальнейшего, перешла в род Ивана Борисовича Голохвастова, Юркино осталось за другой ветвью Борисовичей – за Петром Борисовичем и его сыном Иваном. В материалах судного дела Голохвастовых сохранилась судебная выписка из писцовой книги Звенигородского уезда 1559 г. письма князя Ивана Ростовского. Согласно выписке, владельцем сельца Юркинского в том году был внучатый племянник Владимира Яковлевича Иван Петрович Голохвастов. Передавая суду выписку, Голохвастовы специально подчеркивали, что «в книгах 67-го (1559 г.) погост за Иваном Голохвастовым не написан»²⁴.

В Древней Руси было принято вотчинную церковь, – даже на отдельном погосте, – приписывать к одной из окрестных вотчин. К какой из голохвастовских вотчин была приписана церковь Рождества в интересующий нас момент? Ответ на этот вопрос содержится в писцовых приправочных книгах Московского уезда 1584 г. письма Тимофея Хлопова. Несмотря на то что самым близким к церкви населенным пунктом (в 300-500 метрах на другом берегу реки) было сельцо Юркинское, мы находим ее во владениях Федора и Алексея Ивановичей, детей Голохвастова, за селом Татищевым и селом Петровым, отстоящими от церкви на расстоянии ок. 3 км. Зовется церковь в это время уже погостом, но пишется «в вотчинах», являясь, т.о., собственностью вотчинника. Это – небольшое земельное владение в 37 четей с осминою. Старый двор вотчинников, поскольку новые вотчинники сидят в Татищеве и Петрове, – с погоста снесен. В писцовых книгах Тимофея Хлопова церковь Рождества Христова впервые написана каменной, с двумя приделами – «Петра и Алексея Московских чудотворцев»²⁵ (т.о., замечание Давида, что церковь Рождества Христова названа каменной только в 1623-1624 гг., неточно).

Между 1559 и 1584 годами в жизни соседнего с церковью сельца Юркинского произошло событие, оставившее в истории голохвастовских вотчин неизгладимый след. В конце приблизительно 70-х гг. Иван Петрович Голохвастов продает полтрети своей юркинской вотчины (деревню Козлобородово с пустошами) Вериге Григорьевичу Бельскому (Верига Григорьевич скупал вотчины в Звенигородском уезде в конце 70-х гг. XVI в.). Поскольку третье юркинское поле находилось на правом берегу реки, на стороне Рождественской церкви, писцовые книги Тимофея Хлопова этот факт отметили²⁶. В начале 90-х гг. полтрети сельца Юркинского еще дважды меняют владельцев: Верига продает их правителю («слуге и конюшему боярину») Борису Федоровичу Годунову, а последний променивает Семену да Василью Олферьевым – «в тех же межах, по той же писцовой книге 67-го года», – и разумеется, – «без погосту». В Боярском списке 102 года (1593 г.) полтрети сельца Юркинского значатся уже в вотчинах Семена да Василья Олферьевых, с припискою: «а погост за ними не написан»²⁷.

Итак, к началу польско-литовской интервенции полтрети сельца Юркинского составляло владение Олферьевых, а погост с церковью, вопреки тому, что пишет об этом Давид, находился за татищевскими вотчинниками, одним из которых был будущий герой борьбы с поляками – второй осадный воевода Троице-Сергиева монастыря Алексей Иванович Голохвастов. Мы подходим к центральному эпизоду в истории юркинской церкви – к факту временной утраты Голохвастовыми своей вотчины – Рождественского погоста.

В Московское разорение голохвастовские и олферьевское вотчины, подобно большинству земель вокруг Москвы, «сделались пусты». Крестьяне окрестных сел и деревень частью вымерли, частью – разбежались. «Пуста без пения» стояла церковь Рождества Христова. Книги, ризы, свечи, напрестольные одежды и колокола из нее были похищены. Нетронутыми оставались, как свидетельствуют акты голохвастовского архива, только местные иконы и деисусы. Из-за наступившего безлюдья (население Руси в результате нашествия сократилось на одну треть) жизнь в разоренных вотчинах восстанавливалась медленно: вотчинники и помещики не спешили туда возвращаться. Не восстановив вотчины, где-то в серед. 10-х годов умер Алексей Иванович Голохвастов. Не пережили войны и взрослые представители новых владельцев полтрети сельца Юркинского – Олферьевы. В этой обстановке вдова одного из Олферьевых – Дарья Васильевна с малолетними детьми Михаилом и Иваном Васильевичами – продала, – теперь уже все село Юркино – окольничему Федору Леонтьевичу Бутурлину, вписав в купчую – по-видимому, по ошибке, – не принадлежавшую ей пустую церковь Рождества Христова, «с пределы», пустошью и погостом²⁸. Дело было в 1617 г. На ошибку, а не на злой умысел со стороны вдовы указывает, по нашему мнению, тот замечательный по-своему факт, что Дарья Васильевна продала Бутурлину церковь Рождества Христова как церковь Рождества Богородицы, а придел Алексея митрополита назвала в купчей приделом Алексея Человека Божьего. Ничего не подозревающий Бутурлин вступил во владение погостом и землею. Впоследствии он показывал на суде, «что, де, ему Федору написали в купчей продавцы того села Юркина храм каменный Рождества Богородицы, да предел Алексея Человека Божьего, и то, де, написали с молодсти, не ведаючи, и он, де, после той купли проведал, что тот храм во имя Рождества Христова, а не Богородицы да предел Алексея митрополита, а не Алексея Человека Божьего, и он, де, Федор, в то имя храм и святил»²⁹.

Эта несчастная для Голохвастовых продажа вызвала к жизни одну из типичных для русского средневековья судебных тяжб за право обладания церковной землей и погостом, сначала – с Бутурлиным и его сыном, потом – после выигранного суда и получения вотчины обратно, – с властями Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, и, наконец, – уже в изменившихся исторических условиях, в связи с переменами в законодательстве, – с причтом самой церкви Рождества Христова (последнее – в форме внесудебного разбирательства)³⁰. Спасая вотчину и церковь от грозящего ей отчуждения, Голохвастовы были вынуждены передать ее посредством продажи в руки влиятельного родственника, женатого на одной из Голохвастовых, князя М.Г.Ромодановского, и в конце концов ее утратили.

Началом тяжбы послужило первое после поляков письмо русской земли. Когда в 1624-1625 гг. на Малую Истрицу пришли писцы Лаврений Кологривов и Дружина Скирин с товарищи, новый владелец села Татищева Богдан (Яков) Алексеевич Голохвастов (сын троицкого воеводы) ударил челом о погосте. Ударил челом в ответ и Ф.Л. Бутурлин, изложив в своем челобитье вышеупомянутые обстоятельства купли³¹. Дело слушалось в Сыскном приказе, однако Богдан до решения суда не дожил. Дело довел до конца его сын – совоспитанник царя Алексея Михайловича, известный царедворец, Василий Яковлевич Голохвастов. Права Голохвастовых были бесспорны, и в 1646 г. церковь и погост были присуждены ему. В результате судебного решения продавцы Олферьевы (в лице Михаила Васильевича) заплатили сыну потерпевшего (к тому времени тоже умершего) – молодому Тимофею Федоровичу Бутурлину неустойку в 2070 рублей, – сумму по тому времени немалую³².

Однако особенности средневекового судопроизводства были таковы, что, несмотря на ясное решение суда, возможность дальнейших споров у проигравшей стороны оставалась: на руках у наследников Бутурлина оставались купчий и расписки, по которым можно было вновь продать то, что однажды уже было куплено, – тем более что сделки сплошь и рядом совершались заглазно, – а также превратно толкуемые выписки из бывших до решения суда земельных писем.

В 1658 г. произошла вторая, на этот раз уже откровенно незаконная, продажа Юркина с находящейся в чужом владении церковью Рождества Христова, – дочерью окольничьего Бутурлина «князь Никитишной женой Егупова Черкасского» – патриарху Никону. Впоследствии на суде продавщица показала, что земли – погост, церковь и пустоши – она вписала в купчую потому, что «была в полону, а вышед из полону мало, а селцом Юркиным владела, а пустошей не знала, а Никону написала, что владеет по старым межевым и писцовым книгам»³³. Поскольку продажа была совершена всего лишь на бумаге, на судьбе Рождественского погоста она не отразилась: на церковной земле теперь прочно сидел Василий Яковлевич Голохвастов. После низвержения Никона купленные им вотчины были приписаны к разным монастырям. Юркинская – оказалась за Воскресенским Ново-Иерусалимским монастырем, и монастырские власти три года сряду били челом, требуя передачи им якобы добросовестно купленного ими погоста: в 1673, 1680 и 1681 гг. Уже после первого челобитья, в 1678 г. В.Я. Голохвастов продал село Татищеве, село Петрово и погост Рождественский в свой же род, своим троюродным братьям Иову и Ивану Демидовичам Голохвастовым. В 1685 г. между братьями произошел полюбовный раздел, в результате которого владельцем церкви Рождества Христова с церковной землею стал думный дворянин Иов Демидович Голохвастов – автор интересующего нас челобитья. Челобитье Иова Демидовича, – начало его оборвано, – написано ок. 1693 г. по следующему поводу.

В 80-е годы XVII в. правительством проводились мероприятия в защиту земельных прав церкви. Государственный аппарат приступил к изъятию у вотчинников и помещиков церковных земель с последующим закреплением их строго за церковным причтом. Были изданы соответствующие указы и распоряжения, например, писцовый наказ 1685 г. Патриаршие дозорные опрашивали сельских священников о наличии в приходе церковных земель и о характере их использования. Политика правительства была в ряде случаев поддержана снизу. В 1680 г. в церковь Рождества Христова был поставлен поп Григорий Киприянов. Отвечая в августе этого года патриаршим дозорным, он сказал, что «служит он у той церкви с полгода из руги, а церковная пашня той церкви есть или нет, – того он не ведает». Ругу – 8 рублев с полтиною, не считая хлеба, ржи и овса, – давали ему, по его же словам, прикащики Иова Демидовича Голохвастова³⁴. С 1686 и по 1693 год поп Григорий и дьячок Поликарп продолжали исправно получать ругу. В 1693 г. они внезапно подают в Патриарший Казенный приказ челобитье с жалобой на обиды и насильства отца и сына Голохвастовых, что те не дают им владеть церковной землей, что пашут землю своими деловыми людьми на себя сами, что построили дворы возле самой церкви «на кладбищах», что владеют они той землей не по праву, что «церковного строения в той церкви окольничьего Иева Демидовича нет», что «строил» ее (снабжал утварью, по старинной терминологии) другой вотчинник (имеется в виду Ф.Л. Бутурлин) и т.п.³⁵ В заключение поп и дьячок требуют церковную землю отдать им, дворы Голохвастовых снести, а землю очистить. В связи с вышесказанным, понятны как мотивы этого челобитья, так и степень его искренности. Не лучше обстоит дело и с осведомленностью попа Григория относительно владельческих прав Голохвастовых. Но так или иначе, а интересующее нас челобитье Иова Демидовича и было ответом на все эти обвинения, в том числе – на совершенно бездоказательные, касающиеся прав Голохвастовых на юркинскую церковь. Нетрудно заметить, что в спорах, которые до сих пор вели Голохвастовы за обладание Рождественским погостом, этот аспект прозвучал впервые. Впервые одному из Голохвастовых предстояло отвечать на вопрос, кто строил юркинскую церковь. Так всплыло имя Якова Семеновича Голохвастова – в первый и единственный раз во всей этой истории.

Обратимся непосредственно к тексту челобитья И.Д. Голохвастова и процитируем значительную его часть с целью устранения спорных вопросов, могущих возникнуть в связи со скептическими высказываниями Давида и с тем, чтобы яснее представить себе язык документа:

«...Да они жъ (поп Григорий и дьячок Поликарп) де в челобитье своем писали, будто де они (челобитчик и его сын) тем Рождественским погостом и церковью владеют неведомо почему насильно, и на самых де кладбищах построили дворы свои и люцкие, и чтоб де по досмотру двор ево снесть. А он де тем погостом и церковью и землею владеет по крепостям, а не насильно, и двор ево построен не на самых кладбищах, на тех же местах, где преж сего родственников ево бывали дворы, и будто де та вотчина Рождественский погост и церковь по писцовой книге 131-го и 132-го годов писца Лаврентия Кологривова да подъячего Дружины Скирина написано за околничим за Федором Леонтьевичем Бутурлиным к сельцу Юркину; а о том де дядя ево Богдан Голохвастов у писца оспорил, а в Москве де в Сыскном приказе после того спору во 155-м году по судному делу в том Рожественном погосте и в церкви Рождества Христова дядя ево Богдан по всем оправлен. А тое де церковь на той земле строил прадед ево Яков Голохвастов, и по обещанию в той церкви он лежит, так же и многие ближние родственники ево и младенцы у той церкви лежат и цки каменные на них положены, и на цках имена родственников ево подписаны за многие годы, а не Бутурлиных. А владеет де он тем погостом и церковью со всеми угодьи с 187-го году по купчей и по родству брата своего думного дворянина Василия Яковлевича Голохвастова и по полюбовному разделу з братом своим родным с Ываном Голохвастовым тот Рождественский погост и селцо Татищеве и деревня Пирогово и село Петрово и пустошь Ананкино, и с ыными пустошми и со всеми угодьи продал им прадедовскую и дедовскую и отцовскую вотчину...»³⁶

В заключение Иов Демидович просит патриарха «не брать напрасно руку челобитчиков»³⁷.

Челобитье Иова Демидовича – документ итоговый и отвечает сразу на большинство связанных с происхождением памятника вопросов. Владельческую историю церкви и погоста он излагает, хотя и кратко, но абсолютно точно, причем в очень важном для нас – фамильном личном аспекте. Из контекста челобитья следует, что церковь Рождества Христова – вотчинная церковь, т.н. «родовое богомолие» – место успокоения и поминовения членов рода, предков или «родителей» челобитчика. У стен ее и в ней самой – родовое кладбище Голохвастовых. Это – семейная святыня. По этой причине Голохвастовы НЕ ПРОДАВАЛИ СВОЕЙ ВОТЧИННОЙ ЦЕРКВИ (и не могли ее продать или передать иначе, как «в род», поскольку кто-то должен был поддерживать церковь и смотреть за родительскими гробами): ОНИ ЕЕ УТРАТИЛИ НЕЧАЯННЫМ ОБРАЗОМ. Утратив церковь с погостом, они по вполне понятным причинам (а не из одних лишь меркантильных соображений) вступили в борьбу за ее возвращение и отсудили родовой погост обратно. Права Голохвастовых были для всех и для суда очевидны.

Иов Демидович считал себя представителем рода и потомком ктитора и видел в этом свое право. Он знал не только кладбище, но и могилу ктитора, и указал на нее. В этом нет ничего невозможного: церковь Рождества Христова была, как мы знаем, снабжена притвором-усыпальницей, где на почетном месте, направо от входа, должно было находиться ктиторское погребение. Такова древнейшая традиция и многие ранние вотчинные церкви ей следуют³⁸. Погребение родоначальника и строителя вотчинного храма пользовалось у членов рода и у причта почетом. По завещанию строителя³⁹, причт был обязан служить на его могиле годовые панихиды, а в церкви – заупокойные обедни. Это полагалось делать не только в день его памяти, но и в другие отведенные для поминовений дни. День смерти основателя был записан или на его надгробной доске, или в церковном синодике, или на стене храма, во всяком случае, церковная память его хранила, как хранила она его имя. Поминался он и на просвиромисании и на обеднях в обычные богослужебные дни. Помнила о ктиторе храма и «родовая память» Голохвастовых. Голохвастовы были людьми родословными, а родовая память, как мы знаем, гарантировала человеку средневековья место в обществе.

Род Голохвастовых, ведший себя от Семена Голохвастова, был удачлив. Никто из потомков Якова Семеновича не пострадал в опричнину и не погиб при литовском нашествии. Сыновья знали отцов, судя по всему, в сознательном возрасте. Благополучно выглядит и послужной список членов рода. Среди Голохвастовых были не просто грамотные и образованные, но, судя по всему, – блестяще одаренные люди, особенно в первых двух поколениях, при которых была построена юркинская церковь. Так что нет ничего удивительного и невозможного в том, что Иов Демидович знал своего прапрапрадеда. Ничего удивительного нет и в том, что он назвал его, на что обращает внимание Давид, просто «прадедом». Это – упрощенный речевой оборот, ни более того⁴⁰. Иов Демидович, как явствует из его общественного и служебного положения, биографии и состояния фамильного архива и т.д., – не мог не знать, кто в действительности был его прадедом в прямом смысле этого слова (как знает своего прадеда сегодня почти каждый живущий) и ошибиться, т.о., не мог. И ктиторство Якова Семеновича и место его погребения – не «семейное предание», как считает Давид, а – знание, результат тренированной памяти, опиравшейся еще в конце XVII в. – на источники. Нам посчастливилось проверить утверждение Иова Демидовича о наличии в церкви Рождества Христова особого почетного погребения. При зачистке фундаментов разобранного в 1823 г. западного притвора нами было раскрыто древнее безинвентарное погребение внутри притвора, на правой стороне при входе. Это т.н. ктиторское погребение храма, ради которого сооружался весь притвор⁴¹. Чье оно? Согласно Давиду, это должен быть Владимир Яковлевич Голохвастов, согласно челобитью И.Д. Голохвастова – Я.С. Голохвастов. Думаем, что прав, конечно, И.Д. Голохвастов, и не потому, что он стоял ближе к этим событиям и обладал неплохой родовой памятью. Владимир Яковлевич был бездетен, он не мог строить родового богомолия, поскольку не имел отроду. Ему некому было передать церковь и погост и обязанности наблюдать за совершением помина. Не был заинтересован в постройке церкви и А.Я. Голохвастов, ушедший к 20-м годам XVI в. в монахи⁴². Кроме того, по Давиду, ктиторов было трое, но в церкви один притвор и одно ктиторское погребение. Наконец, Иов Демидович говорит, что Яков Семенович был положен в церкви по завещанию (в тексте – «по обещанию», что одно и то же). Эта последняя деталь – слишком точная, чтобы быть недостоверной. Нам ничего не остается, как признать, что погребение в притворе юркинского храма принадлежит Я.С. Голохвастову – «признанному» ктитору церкви Рождества Христова, умершему до 16 июня 1504 г. Итак, 1 декабря 1504 г., когда Алевиз Новый вручал сопроводительное письмо великому князю⁴³, в далеком Юркине уже стояла каменная церковь.

А это значит, что церковь в Юркине – памятник доалевизовской традиции, построенный одним из итальянских зодчих, работавших в Москве в 1490-1500 годы, к чему до сих пор склонялось большинство исследователей.

1. Леонид, архим. Храм села Юркина XV в. и резная каменная ктиторская икона // Вестник общества древнерусского искусства при Московском публичном музеуме. М., 1875. № 6-10. Смесь. С. 60-64.

2. Первое описание юркинской церкви сделал тот же Леонид (указ. соч., с. 64), однако, оставаясь историком по преимуществу, этот исследователь не владел приемами архитектурного анализа, и честь подлинного открытия памятника принадлежит, т.о., уже нашим старшим современникам. В разные годы это были П.Б. Юргенсон, М.А. Ильин, Д.П. Сухов, С.А. Торопов, П.Н. Максимов и Л.А. Давид (см. Давид Л.А. Церковь Рождества в с. Юркине // Реставрация и исследования памятников культуры, М., 1982. С. 56-64). Больше всех для изучения памятника и введения его в научный оборот сделал, конечно, Л.А. Давид.

3. В основу представленной на чертежах реконструкции церкви Рождества Христова положены материалы наших исследований конца 70-х–начала 80-х гг., предпринятых в связи с консервацией (1989 г.) церковного здания. Предлагаемая трактовка памятника заметно отличается от той его интерпретации, которую можно найти в литературе (ИРИ. М., 1955. Т. III. С. 336, 337, 343-345; ИРА. Изд. 2. М., 1956. С. 108; Давид Л.А. Указ. соч. Рис. 11). Последнее, естественно, требует хотя бы кратких пояснений. Возвращаться к т.н. «строительной истории» глубоко перестроенного в 1823 г. храма (под этим термином обычно понимается история его переделок и искажений) нам не хотелось бы, поэтому всех интересующихся данным вопросом мы отсылаем к статьям архим. Леонида и Л.А. Давида. Ниже мы излагаем лишь те из полученных результатов, которые заставили нас пересмотреть общепринятую концепцию.

В первую очередь это касается «верхов» церкви – барабана и завершающих четверик трифолиев. Оказалось, что барабан юркинской церкви был некогда увенчан классическим, выполненным из лекального кирпича трехчастным карнизом-антаблементом, что резко изменило на чертежах реконструкции его пропорции, а достроенные до их истинной проектной отметки фасадные трифолии, наоборот, поднялись выше конструктивной массы перекрывающего четверик свода. В результате «коротковатый» барабан «тонет» в покрытых чернолощеной черепицей типа «бобровый хвост» корытообразных крышах. Данная особенность принципиально отличает наш памятник от остальных храмов с крещатыми сводами, где барабан обязательно возвышается над рукавами креста. В подобной аномалии повинна встроенная в архитектуру церкви пышная ордерная декорация (прежде всего, широкая лента ее терракотового антаблемента), которая почти на метр «нарастила» снаружи стены четверика, – при твердой заданности высотных отметок всех образующих архитектуру интерьера элементов, – самого крещатого свода, его крестообразной прорези, кольца и карниза барабана, скуфьи купола. Следствием этого стала другая, поистине уникальная, особенность юркинской церкви. В этом – единственном (из группы ранних церквей) памятнике с крещатыми сводами, – рукава креста были перекрыты вместо единого крепкого свода с ломающейся стрельчатой щелыгой – двойными сводами или сводиками в полкирпича, с полым пространством между ними. На нижнем, конструктивном, своде был утвержден барабан – в полном соответствии с эстетикой и конструктивной логикой крещатого свода как типа, верхний же, защитный свод из кирпича-половняка под черепичное покрытие, – был уже приложен к кокошникам полностью готового барабана, частично «съедая» его архитектуру, – в то время как килевидный гребень венчающего трифолия поднимался еще выше, образуя над щелыгами свода отбрасывающий воду парапет. На трифолийных спусках, в углах, этот парапет, благодаря метровым кирпичным надкладкам, сходил на нет. Становится, т.о., ясной сама последовательность вызревания архитектурной идеи. Памятник задумывался как бы изнутри, с последующим «доведением» (отделкой) его фасадов и устранением зрительных противоречий.

В дьяконнике трехчастных алтарей юркинского храма располагался изолированный от церкви придел Алексея митрополита (о приделе см. в тексте). Вход в него вел сквозь каменную алтарную преграду. Придел был перегорожен сводом. Второй этаж был отведен под ризничную палатку. Дверь в нее висела в северной стене дьяконника, прямо над престолом. Подняться в это хранилище можно было только по приставной лестнице. Ризничная палатка освещалась двумя оконцами. Одно – «с рассветом» – располагалось в алтарной экседре прямо над придельным окном, другое – в виде щели с городчатой перемычкой, – глядело в храм над последним рядом двухтяблового иконостаса. Конструкция иконостаса опиралась на белокаменные импосты, а концы тябел заводились в окна боковых восточных прясел. Иконостас освещался только из боковых окон, поскольку местоположение светового барабана в храмах с крещатыми сводами – в геометрическом центре четверика, – традиционно лишает света и иконостас и амвон.

Над северным и южным порталами были обнаружены остатки аналогичных прочим – щелевидных окон.

Попутно с проводимыми исследованиями нами были расчищены фундаменты уничтоженного в XIX в. западного притвора, определено место погребения ктитора (об этом – ниже), а в месте примыкания притвора к стене церкви зафиксирована отметка карниза и найдены остатки принадлежавшего притвору выступающего поребрика. То, что притвор мог быть увенчан по аналогии с домонгольскими архиерейскими и княжескими церквами закомарой, – у нас больших сомнений нет. Сложнее обстоит дело с его покрытием. Если сам четверик, барабан и даже кокошники были покрыты крупной чернолощеной черепицей на гвоздях, то в месте примыкания притвора к стене церкви на старых фотографиях из ГНИМА им. А.В. Щусева хорошо виден след двухскатной, вероятно, – тесовой кровли, притвор которой был покрыт непосредственно перед его уничтожением. Не исключено поэтому, что аналогичным образом покрывался притвор и при первых владельцах. Вопрос остается открытым.

В своей реконструкции мы воздержались от изображения настенной звонницы, о которой говорит один из относящихся к XIX в. источников. Источник ничего не сообщает о ее местоположении. Обычно звонницы трифолийных храмов ставились на своды по диагонали, над одним из спусков. Однако, в церкви Рождества Христова был погребальный притвор с высоким щипцом или фронтоном. Обычай ставить колокола над западным входом усыпальничного сооружения очень древний и известен у многих народов. Такие памятники (но не ранее XVII в.) известны и в России. Думаем поэтому, что звонница стояла на щипце (закомаре) притвора, над могилой ктитора.

4. Сегодня в Подмосковье известно шесть ранних вотчинных церквей, построенных, как следует из нижеприводимого перечня, на рубеже ХV-ХVI – нач. XVI в. Это – церковь Рождества Христова в Юркине в вотчине послов Голохвастовых (постройка Якова Голохвастова, о ней и ее датировке настоящая работа, церковь Троицы в Чашникове на речке Албе – в вотчине банкиров и ростовщиков Чашниковых (вероятная дата постройки – ок. 1500 г.), церковь Покрова в Чиркине Коломенского уезда нач. XVI в. (предполагаемая постройка родоначальника бояр Шереметевых Андрея Шеремета), церковь Ильи пророка в с. Ильинском на Протве в вотчине князей Телепневых-Оболенских (легендарная дата – 1500 г., разрушена в советское время), церковь Благовещения в Благовещенском погосте на речке Шорноге Переславского уезда в вотчине бояр Нагих (легендарная дата, вызывающая, однако, сомнения, – 1500 г.) и, наконец, выявленная нами несколько лет тому назад церковь Благовещения в Сипягине вблизи реки Пахры – в вотчине дьяков и послов Кобяковых-Наумовых (постройка 1513 г. дьяка Ивана Григорьевича Кобяка, разрушена татарами в 1521 г., руины снесены сто лет тому назад). Все шесть памятников – разнотипные кирпичные постройки, различной объемно-пространственной структуры, все шесть могут рассматриваться как бесспорные памятники фряжского строительства. К этой группе может быть причислен еще один, выстроенный в первой четв.– трети XVI в. и некогда находившийся за городскими стенами Москвы (т.е., по сути дела, – в вотчинах) – церковь Николы в Мясниках (топоним поздний, разрушен в советское время) и группа негоциантских городских церквей в Москве и Коломне.

5. Крещатый свод – одна из генеральных сводчатых конструкций русской архитектуры московского периода, вошедшая в употребление на рубеже ХV-ХVI вв. Генезис этой формы не разгадан наукой. Впервые на здания этого типа обратил внимание сто лет тому назад В.В. Суслов. Ему же принадлежит и наиболее оригинальная точка зрения на его происхождение (Суслов В.В. Очерки по истории древнерусского зодчества. СПб, 1889. С. 5-16). Вслед за Сусловым по вопросу о природе крещатого свода высказывались и другие авторы. Здесь нет необходимости приводить все имеющиеся на этот предмет точки зрения. Читатель при желании найдет из в: Михайловский Е.В. Церковь Николы Гостинного в Коломне // АН. 1963. № 15. С. 56-59. Отметим лишь следующее. В явлении крещатого свода на Руси издавна обращали на себя внимание два обстоятельства: спонтанное появление этой конструкции – сразу в очень зрелой и совершенной форме, и – ореал ее распространения – исключительно в пределах Москвы и прилегающих к ней территорий. Ни Новгород, ни Псков крещатого свода не знали, придерживаясь в строительстве бесстолпных церквей собственных традиций. В связи с этим перед историками русской архитектуры рано встала дилемма: или считать форму крещатого свода семантически значимой (а значит, – заимствованной у других народов), или – пытаться разработать версию об ее эволюционном происхождении из нужд собственной церковной практики. Под воздействием главным образом общественной мысли своего времени (народнической и демократической по своему духу) русская наука встала на этот второй путь, не имеющий, как мы сегодня убеждены, реальной перспективы. В результате непозволительно долго оставалась у нас незамеченной (давно уже ставшая для всех очевидной) причастность к возведению ранних церквей с крещатыми сводами итальянских архитекторов на русской службе, грубо ошибочно определен круг заказчиков (о чем отчасти и настоящая статья), и ни разу, вплоть до М.А. Ильина (см. далее) не был поставлен вопрос об их семантике. В то же время в печати достаточно решительно пресекались попытки привлечь к рассмотрению русского крещатого свода его мировые прототипы (см., например, замечание Михайловского в ответ на деликатную попытку Давида указать в статье о церкви Трифона в Напрудном (Давид Л.А. Указ, соч. С. 53) на его, свода, среднеазиатские и кавказские аналоги (Михайловский Е.В. Указ. соч. С. 58, примеч. 1).

6. Единственным аналогом крещатого свода в мировой архитектуре является среднеазиатский свод «чарзамин» (в переводе – «четыре земли»). Чарзамин – оригинальная сводчатая конструкция из четырех стрельчатых перекрещивающихся арок, утвержденных над углами квадратной постройки. Изобретателем (или внедрителем?) этой конструкции в архитектуру тимуридского Хоросана был выдающийся гератский зодчий первой половины XV в. Кавам-ад-Дин из Шираза (в транскрипции В.Л. Ворониной, А.М. Прибытковой и И.Ф. Бородиной – ВИА. М., 1969. Т. 8), или Кавамеддин Ширази (в транскрипции Г.А. Пугаченковой: Искусство Афганистана. Три этюда, М., 1963. С. 153-157). Свод чарзамин возник ввиду ненадежности в сейсмических условиях Средней Азии классической открытой купольной конструкции на парусах. К первой трети – половине XV в. построенные за 50 лет до этого огромные двойные глазурованные купола на барабанах знаменитых гератских, бухарских и самаркандских мавзолеев, ханак и медресе (т.н. «кубы» – «купола») уже успели доказать свою конструктивную непригодность. Возникла необходимость их технического переустройства. Чарзамин возводился в основании барабана на месте традиционного внутреннего купола, но значительно ниже его прежней отметки – непосредственно над углами четверика, и знаменовал отказ от использования в интерьере открытого купольного пространства. По своему рисунку чарзамин куполом не был. Это – чисто техническая, скорее крестообразная, нежели сферическая, «черная» конструкция, напрочь отрезающая (как, впрочем, и предшествующий ему внутренний купол куббы) огромный чердак купола-оболочки от расположенных внизу мавзолеев и аудиторий, над которыми последние традиционно возводились. Сверху на чарзамин опирались веерообразные ребра жестокости купола-оболочки. Сюда же на чердак выходил световой фонарь-барабан чарзамина. Однако отказаться от семантики купола среднеазиатские зодчие ни при каких обстоятельствах не могли. Снизу чарзамин обшивался гранеными щитовидными парусами из ганча (род природного гипса) на выпускных деревянных консолях, – из чего следует, что правоверный посетитель ханак, медресе и мавзолеев никогда не видел самой конструкции, которая «держала» над его головой похожий на драгоценную чашу низко парящий ганчевый купол! О существовании чарзамина знали, т.о., только строители. Современные исследователи познакомились с этим сводом вследствие утраты большинством среднеазиатских купольных сооружений своих хрупких подшивных потолков.

Однако, будучи внедренным в первую очередь в культовое строительство первой половины XV в., чарзамин тогда же стал применяться и в чисто утилитарных целях – для перекрытия уличных павильонов, торговых «куполов», киосков, м.б., бассейнов и бань, – в совершенно открытом, обнаженном виде, и здесь его изо дня в день видели все, в том числе и те, кого судьба забрасывала в города на рынки Средней Азии – купцы, послы, наемные художники, военнопленные, рабы. Именно таким образом свод чарзамин мог сделаться известным и профессиональным архитекторам.

Мы отдаем себе отчет в том, что высказанная однажды (не нами!) гипотеза о среднеазиатском происхождении московского крещатого свода в действительности есть не более чем историческая случайность, и что на самом деле свод этот мог быть изобретен итальянцами для нужд нашего бесстолпного строительства (есть и такая точка зрения). Но тогда без ответа остаются два вопроса: почему широкие арки крещатого свода имеют стрельчатую «мусульманскую» форму? И второй – почему и в Средней Азии, и у нас свод этот использовался в первую очередь в погребальных комплексах? Чтобы не возвращаться к данной теме (постановке этого вопроса косвенно служит настоящая статья), напомним, что на Руси крещатым сводом, помимо рассмотренного здесь погребального сооружения, перекрыто большинство (но не все!) русских мемориальных церквей второй половины XVI в., т.н. мартириев над мощами русских чудотворцев. Это – церковь Исидора Блаженного в Ростове Великом 1567 г., это встроенная в подклеты Покровского собора на Рву церковь Василия Блаженного 1588 г., это придельная церковь Никиты Переяславского в Никитском монастыре Переяславля-Залесского 1566 г. и отвечающая тем же требованиям церковь в честь чудотворной иконы Николы Гостунского на Оке под Белевым 50-х гг. XVI в. (разрушена) и еще целый ряд домовых капелл ХVI-ХVII вв. (в их числе – крестовая церковь Ростовского владыки 1675 г.).

7. Ильин М.А. Заметки об архитектуре посадских храмов Москвы и Подмосковья XVI в. // Византия, южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. История и культура. М., 1973. С. 365-372.

8. Эти положения в печати в тезисной форме изложены в нашей статье: Кавельмахер B.В. Церковь Рождества Христова в с. Юркине // Информационный курьер. Московская организация Союза архитекторов РСФСР, М., 1990. Октябрь-декабрь. С. 19-21.

9. Леонид архимандрит. Указ. соч. С. 60.

10. Датировка «до 1504 года» приводится во всех историях русского искусства и русской архитектуры.

11. Давид Л.А. Указ. соч. С. 64. Новая датировка, как бы в этом не пытался уверить нас Давид, – не результат нового прочтения источников, а следствие принадлежащей автору оригинальной атрибуции памятника. Исследователь счел возможным приписать авторство церкви Рождества Христова Алевизу Новому – выдающемуся итальянскому зодчему, выстроившему в 1505-1508 гг. в Москве Архангельский собор и церковь Ивана Предтечи (и весьма вероятно, еще ряд памятников – в городе и в уделах). Правда, приписывая юркинскую церковь Алевизу Новому, Давид делает это в осторожной форме, допуская, что строителем церкви мог быть не сам мастер, а его ученик, представитель его школы. Однако, читатель понимает, что при настоящем уровне наших знаний о приемах и методах работы итальянских мастеров в России, это – одно и то же. Алевиз приехал в Москву глубокой осенью 1504 г. (откуда и взята новая «нижняя» дата), а упомянут в последний раз в источниках – в 1521 г. (по смыслу упоминания, как выбывший или умерший). В том же 1521 г. сыновья ктитора (об этом ниже) вложили в церковь Рождества Христова Толковое Евангелие. Этими двумя датами и замкнуты хронологические рамки предполагаемого строительства, за которыми прочитываются т.н. «1510-ые гг.».

Предлагаемая Давидом новая атрибуция – не случайность. На исследователя, по-видимому, произвел впечатление тот действительно поражающий воображение факт, что если служебная деятельность предполагаемого ктитора храма Я.С. Голохвастова не получила какого-либо отображения в официальных источниках, то карьера двух его старших сыновей, – Александра и Бориса, – представляется блестящей и изобилующей контактами с самыми выдающимися людьми своего времени. Достаточно сказать, что, проделав осенью 1504 г. долгий путь из Кафы, в один и тот же день и час – 30 ноября 1504 г., одним поездом в Москву въехали послы Мануил Ралев и Олеша Голохвастов, а с ними – Алевиз Новый с мастерами и домочадцы! (ПСРЛ. Т. XX. С. 375). Сын гипотетического ктитора и Алевиз были, т.о., знакомы лично! Подобной перспективой трудно конечно, не соблазниться. Однако долг исследователя не соблазняться заманчивыми гипотезами, а следовать фактам, равно учитывая все открывающиеся в них возможности. А данная возможность, как и данный факт, – не единственные. А.Я.Голохвастов был послом не только в 1504 г., но и в 1498-м, 1499-м, 1501-1502 гг. Послом был и его брат Борис Яковлевич, человек, на что прямо указывают источники, – выдающийся, чье дарование по крайней мере однажды было использовано для выполнения уникального поручения: сын боярский Борис Голохвастов был послан из Вилны к Ивану III пересказать в подробностях церемонию свадьбы великой княжны Олены Ивановны с великим князем Александром Литовским (Иван III просил прислать из свадебного поезда москвичей «кого пригоже»). То, что выбор пал на Бориса, может означать только одно: средний сын Я.С. Голохвастова был известен современникам как златоуст! Об его интеллектуальных способностях говорит и его последующая служба в Посольском приказе. Т.о., связи обоих братьев (о службе младшего Владимира ничего не известно) с двором и работавшими там в указанные годы фряжскими мастерами – бесспорны, хотя в отличие от эпизода с Алевизом и не поддаются фиксации. Столь же короткие отношения могли у них сложиться и с Алоизом де Каркано, и с Пьетро Антонио Соляри, и с любым другим итальянским зодчим, только мы лишены возможности судить об этом в деталях. Давид, очевидно, прав в одном: привлечение к постройке вотчинной церкви Голохвастовых неизвестного нам по имени фряжского мастера должно было произойти при прямом участии государевых послов братьев Александра и Бориса, – и на это обстоятельство исследователь обратил внимание первым. Но когда именно это произошло, – в 1490-е или в 1500-е гг., – ответить можно лишь с учетом всех известных нам фактов и обстоятельств, не забывая при этом, как это делает, к сожалению, Давид, – об архитектуре храма. О служебной деятельности братьев Голохвастовых см. Акты, относящиеся до рода дворян Голохвастовых // ЧОИДР. 1847. № 4. С. 49 и след.

12. Давид Л.А. Церковь Трифона в Напрудном // Архитектурные памятники Москвы ХV-ХVII вв. М., 1947. С. 33-54.

13. ДиДГ. М.; Л., 1950. С. 379 и л.

14. Там же. С. 384.

15. Давид Л.А. Указ. соч. С. 63.

16. ДиДГ... С. 385.

17. Акты, относящиеся до рода дворян Голохвастовых // ЧОИДР. 1847. № 3. С. 76, 77 (Выпись из писцовых книг письма и меры Тимофея Хлопова 93-94 гг.).

18. РГАДА. Ф. 1209. Поместный приказ. II. Кн. 685. Л. 462об.; опубликовано: Акты, относящиеся до рода... // ЧОИДР. 1848. № 5. С. 73, 74; Холмогоровы В. и Г. Исторические материалы о церквах и селах ХVI-ХVII вв. М., 1886. Вып. III. С. 260; Белокуров С.А. Акты архива Голохвастовых // ЧОИДР. 1907. Кн. 4. С. 16 (к 1650 г. церковь Петра митрополита уже завалилась).

19. РГАДА. Ф. 1209. Поместный приказ. II. Кн. 685. Л. 462об; Холмогоровы. Указ. соч. С. 260.

20. Вначале в ЧОИДР двумя выпусками – в кн. 3 за 1847-й и в кн. 5-й за 1848-й гг. (в том же 1848 г. оба выпуска вышли отдельной брошюрой, составитель Д.П. Голохвастов). Остальное издано в 1907 г. С.А. Белокуровым ЧОИДР (кн. 4. Смесь) под заголовком «Акты архива Голохвастовых». С. 1-23; подлинные материалы вотчинного архива Голохвастовых (один из списков) обнаружила в РГАДА Э.В. Суханова – ф. 1209. Поместный приказ. Ед. хр. 9981. Л. 1-202.

21. Судное дело с окольничим Бутурлиным опубликовано в: ЧОИДР. 1848. № 5; материалы патриаршего суда 1694 г. – там же. 1907. Кн. 4; архивный список – РГАДА. Ф. 1209. Ед. хр. 9981.

22. Востоков А.Х. Описание Русских и Словенских Рукописей Румянцевского музеума. СПб. 1842. С. 799.

23. Леонид архим. Указ. соч. С. 61.

24. Акты, относящиеся до рода... // ЧОИДР. 1848. № 5. С. 80,81.

25. Там же. С. 77.

26. Там же. С. 77, 78.

27. Там же. С. 80, 81.

28. В ошибке вдовы виновата «естественная межа» – река Истрица. Вдова (или ее приказчик, что вероятнее) побывала в пустом Юркине и «не заметила» (спросить, понятное дело, было некого), что погост и церковь отмежеваны, что за рекой – чужая территория.

29. Акты, относящиеся до рода... // ЧОИДР. 1848. № 5. С. 80.

30. Белокуров С.А. Акты архива Голохвастовых // ЧОИДР. 1907. Кн. 4. С. 19,20.

31. Акты, относящиеся до рода... // ЧОИДР. 1848. № 5. С. 73, 74.

32. Там же. С. 86.

33. Там же. С. 84.

34. РГАДА. Ф. 235. Оп. 3. Ед. хр. 110. Дозорная патриаршего приказа 1680 г. Л. 368; Холмогоровы. Указ, соч. С. 262.

35. Белокуров С.А. Акты... // ЧОИДР. 1907. Кн. 4. С. 13.

36. Там же. С. 14, 15.

37. Однако патриарх Андриан не внял просьбе и 27 февраля 1694 г. погост был «отказан» попу Киприяну с причетники (РГАДА. Ф. 235. Оп. 3. Ед. хр. 135). Увидев, что дело проиграно, Иов Демидович с сыном поспешили продать вотчину влиятельному родственнику, женатому на дочери царедворца Василия Голохвастова, – кн. М.Г. Ромодановскому, спорить с которым было не под силу уже самому патриарху (ЧОИДР. 1907. Кн. 4. С. 15, 16).

38. Кроме Юркина, это – церковь Благовещения на Благовещенском погосте и церковь Ильи Пророка на Протве, – каждая с тремя притворами.

39. До нас дошло только одно завещательное распоряжение, касающееся заупокойных служб по родителям. Это – дарственный акт боярина Алексея Даниловича Басманова с сыновьями причту церкви Никиты мученика в с. Елизарове Переславль-Залесского уезда 1566-1567 гг. (РГАДА. Ф. 281. Колл. эконом. Ед. хр. 9036. Л. 1. Повторено и дополнено в данной 1642 г. в Троице-Сергиев монастырь душеприказчиков кнг. Ф.И. Сулешевой – Ф.И. Шереметева и кн. Ю.Я. Сулешева: Там же. Ед. хр. 9208. Документы опубликованы: Шумаков С. Обзор грамот Коллегии экономии. М., 1917. Вып. IV. С. 293, 294, 297).

40. Давид Л.А. Указ. соч. С. 63, правый столбец, п. 5. Известно, что слово «прадед» в русском языке употреблялось (и употребляется) в значении «предок», «прародитель» (так же, как «внук» в значении «потомок»). Ограничимся двумя примерами: «Се яз, князь великий Василий Дмитриевич всея Руси, сед с своим отцом с Киприяном митрополитом Киевским и всея Руси, управил есмь по старине о судех церковных... как управил прадед мой святой князь великий Володимер и сын его князь великий Ярослав всея Руси...» (АСЭИ. Т. III. С. 484). Другой пример из близких изучаемой эпохе гражданских актов: в жалованной грамоте царя Федора Ивановича соборному старцу Троице-Сергиева монастыря Варсонофию Якимову вспоминается, как «прадед наш великий государь князь великий Дмитрий Иванович Донской посылал чудотворца Сергия в Нижний Новгород» и пр. (РГАДА. Ф. 196. Мазурина. Оп. 2. Ед. хр. 250). Прадедом Федора Ивановича был, как известно, Иван III.

В интересах читателя вынуждены обратить внимание на неудачный пассаж автора на той же странице (левый столбец, п. 2), в котором оспаривается (вопреки замечанию в п. 5) право Я.С. Голохвастова зваться прадедом еще одного Голохвастова – Богдана, жившего в середине XVII в. Этот пассаж попал в текст статьи не иначе, как по недоразумению.

41. В зачистке фундаментов принимали участие московские археологи Т.Д. Панова и А.А. Молчанов.

42. Во вкладной надписи на Толковом Евангелии Феофилакта Болгарского 1521 г. он уже «инок Арсений». В недавно изданных Актах Симонова монастыря (АФЗиХ. Л., 1983. №№ 60, 76, 77, 229) он вначале просто «старец», потом – «книгохранитель». Эта его последняя должность лишний раз убеждает нас, что Александр Голохвастов, как и брат его Борис, был высокообразованным человеком. После 1543-1544 гг. старец Арсений больше не упоминается. Борис Голохвастов и жена его Ксения внесены в Большой Синодок Троице-Сергиева монастыря в серед. 50-х гг. XVI в.

43. Акты, относящиеся до рода... // ЧОИДР. 1847. № 4. С. 86.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

доктор архитектуры, профессор

Сергей Вольфгангович Заграевский