РусАрх - Клосс Б.М., Назаров В.Д. Летописные источники XV века о строительстве московского Успенского собора

РусАрх

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ Б.М. КЛОССА

НА СТРАНИЦУ В.Д. НАЗАРОВА

Источник: Клосс Б.М., Назаров В.Д. Летописные источники XV века о строительстве московского Успенского собора. В кн.: История и реставрация памятников Московского Кремля. Государственные музеи Московского Кремля. вып. VI. М. 1989. Стр.20-42. Все права сохранены.

Сканирование материала и размещение его электронной версии в открытом доступе произведено: www.russiancity.ru («Русский город. Архитектурно-краеведческая библиотека»). Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г.

Б. М. Клосс, В. Д. Назаров

Летописные источники XV века о строительстве

московского Успенского собора

        Рассказы о возведении кафедрального храма московской митрополии уникальны в русском летописании. Необычайна прежде всего детальность описания хода строительства и его многоплановость. Но не менее существенно другое. Подробные известия о данном событии находятся в ряде летописей и летописных сводов последней четверти XV в., восходящих и к официальной (как великокняжеской, так и митрополичьей), и к неофициальной традициям, к московскому и к местному летописанию.
        Такой интерес разных летописцев далеко не случаен. Можно назвать несколько причин, обусловивших повышенное внимание к этому событию. Укажем прежде всего на политико-идеологические мотивы и исторические условия возведения главного собора страны. Уже давно и вполне справедливо отмечено в литературе, что перенос митрополичьей кафедры из Владимира в Москву и строительство каменного Успенского храма в Москве митрополитом Петром ознаменовали усиление политического значения Московского княжества в Северо-Восточной Руси, рост претензий московских великих князей на руководящую роль в этом регионе. Сооружение нового здания Успенского собора в 70-е гг. XV в. как бы символизировало в глазах современников завершение длительной борьбы московских правителей за создание Русского централизованного государства.
        Строительство Успенского собора с самого начала получило общерусское политическое звучание. По мысли московских идеологов, возводился главный храм государства, ставшего преемником государственно-политических традиций Владимиро-Суздальской Руси, воспринявшего от Византийской империи функции защиты и укрепления позиций православия на международной арене. Отсюда размах и пышность торжественных церемоний, сопровождавших закладку собора, перенос мощей московских митрополитов, и прежде всего мощей строителя старого здания Успенского собора — митрополита Петра. Как доказано советскими учеными, совсем не случайно великокняжеский свод 1479 г. завершался детальным описанием новгородского похода 1477—1478 гг. и подробной повестью об окончании строительства Успенского храма. В глазах московских политиков это были факты первостепенной важности, символизировавшие превращение Московского княжества в единое Русское государство, московского великого князя — в государя "всея Руси", а Москвы в столицу ее ¹⁾.
        Чрезвычайный интерес современников к самому ходу строительства Успенского собора вызывали и другие обстоятельства. Здание поражало воображение русских людей своими размерами, пропорциями, декором. Успенский собор — шедевр древнерусской архитектуры — уже для современников стал выдающимся памятником зодчества. Внимание

к нему усиливалось рядом неординарных событий, которые сопровождали сооружение храма: падением заложенного в 1472 г. здания, изменением роли великокняжеской власти и митрополичьей кафедры в возведении храма, приглашением иностранного зодчего, личность которого возбуждала большое любопытство, чередой "чудес". Поражали масштабы строительства и размеры вложенных в него средств.
        Историография строительства Успенского собора велика и заслуживает специального исследования ²⁾. Для нас важно выделить лишь те работы, в которых дан источниковедческий разбор интересующих нас текстов. Отметим в этой связи раннюю книгу В. О. Ключевского, в которой сформулирован ряд верных наблюдений об особенностях оригинальных известий свода 1518 г., а также фундаментальные исследования А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова, где анализ соответствующих текстов дан в связи с историей сводов XV в. ³⁾. Но наиболее важные заключения о характере и составе летописных текстов о строительстве Успенского собора, а главное, об их соотношении с этапами летописной работы в конце XV в. сделаны в монографиях А. Н. Насонова и Я. С. Лурье. Так, А. Н. Насонов четко выявил роль известия об окончании строительства храма в завершении работы над великокняжеским сводом 1479 г., сопоставил, хотя и не вполне последовательно, соответствующие тексты этого свода с оригинальными частями свода 1518 г., определив их как митрополичий свод 1489 г. ⁴⁾. Я. С. Лурье точнее обрисовал этапы развития великокняжеского и независимого летописания 70-90-х гг. XV в. Отметив своеобразие текстов Типографской летописи о строительстве Успенского собора, он подробнее выявил состав оригинальных известий свода 1518 г., подчеркнув их неофициальный характер ⁵⁾. Тем не менее в названных исследованиях не полностью проведено последовательное сопоставление летописных известий, нет и сравнения с другими источниками, рассказывающими об этих событиях. Отсюда вытекают цели настоящей работы. Ее задачей является текстологическое изучение соответствующих летописных статей, установление времени, места и условий их происхождения, определение круга основных идей и точки зрения их авторов на ход строительства и связанные с ним обстоятельства. Для исследования были привлечены летописные своды 70-90-х гг. XV в., а также ряд нелетописных сочинений: Сказание "О церковном здании" Успенского собора, Слово похвальное митрополиту Петру и Слово на перенесение его мощей ⁶⁾.
        Существование свода 1472 г. остается пока проблематичным. Если вслед за А. А. Шахматовым и Я. С. Лурье признавать его наличие, то текстов непосредственно о сооружении Успенского храма в нем нет: в Никаноровской летописи зафиксировано лишь распоряжение митрополита Филиппа осенью 1471 г. о заготовке материалов ⁷⁾.
        Наиболее подробными являются известия о строительстве Успенского собора в сводах 1477 и 1479 гг. Последние, как известно, являются памятниками великокняжеского летописания. Первый свод в полном виде не дошел до нас. Его фрагмент (с 1417 до 1477 г.) сохранился в составе Прилуцкой и Уваровской летописей, Лихачевского летописца 1488 г. и отразился (не полностью) в Вологодско-Пермской летописи ⁸⁾. Тексты свода 1477 г. о возведении собора целиком вошли

в свод 1479 г. Сравнивая их, можно думать, что редакционная работа над сводом 1477 г. не была доведена до конца. В интересующих нас известиях это видно, по крайней мере, в двух местах: под 1472 г. в указании на число лет, прошедших со времени основания первого здания Успенского храма,— "после тех и четыредесяти и шти лет" (разрядка наша.— Б. К., В. Н.) и под 1475 г. в определении даты приезда в Москву Аристотеля Фиораванти (26 апреля "на велик день"). В обоих случаях редактор свода 1479 г. исправил описку, бесспорно, палеографического характера — "по стех и четыредесяти и шти лет" (разрядка наша.— 5. (Б. К., В. Н.) и ошибку в дате (пасха в 1475 г. приходилась не на 26 апреля, а на 26 марта) ⁹⁾.
        Бросается в глаза далее, что тексты о сооружении храма в данных сводах четко делятся на два типа. Во-первых, это краткие записи: под 6980, 6983, 6984 гг., где приведены по преимуществу сведения о ходе собственно строительных работ. Внутри годовых разделов они помещены в хронологическом порядке и вперемешку с иными известиями. Во-вторых — пространные рассказы под 6980, 6981, 6982 и 6987 гг., главная особенность которых состоит в том, что они знакомят нас прежде всего с торжественными официальными церемониями в этапные моменты возведения храма, с действиями великого князя, митрополита, церковного собора, а также с событиями, решающим образом повлиявшими на ход строительства, — такими, например, как смерть митрополита Филиппа и падение первого здания собора. Два таких рассказа по своей хронологии выходят за рамки тех годовых статей, в составе которых они помещены. Рассмотрим указанные известия в их временной последовательности, по этапам строительства Успенского храма, параллельно привлекая материал других летописных памятников — Ермолинской и Типографской летописей, Сокращенных сводов конца XV в. и оставляя пока в стороне оригинальные сообщения свода 1518 г.
        Среди начальных статей 6980 г. есть две краткие заметки: первая, вышеназванная, сообщает о повелении Филиппа "готовити камень здати церьковь святыя Богородица" (помещена после сентябрьских известий 1471 г.), вторая же говорит о реализации этого распоряжения — заготовленные материалы зимой возили на Москву (помещена после декабрьских текстов 1471 г.) ¹⁰⁾. Уже здесь выделена роль митрополита в подготовке к строительству.
        Под 6980 г. обнаруживается первый обширный сюжетный рассказ, формально охватывающий события за период с апреля по июль месяц, но фактически эти временные рамки шире. Решение Филиппа воздвигнуть новое здание Успенского собора, о котором здесь говорится, должно быть отнесено к 1471 г., а может быть, и к осени 1470 г. (в августе этого года большой пожар в Кремле, скорее всего, повредил и Успенский собор). Действительно, коль скоро еще зимой 1471 —1472 гг. был завезен необходимый для стройки камень, а работы по укладке фундамента, начатые в апреле, были завершены к 30 числу того же месяца, то размеры задуманного храма, следовательно, были определены заранее. Митрополит, выбрав в качестве образца Успенский собор во Владимире, отправил туда мастера для снятия "меры". Понятно, что натурные обмеры с надежной точностью производились не зимой, а после

таяния снегов. Таким образом, поездка "мастера-каменосечца" во Владимир и предшествующее ей решение о строительстве собора являются событиями предшествующего года.
Данных о конкретном ходе работ в рассказе великокняжеского летописца немного. Не они составляют предмет его интереса. Те или иные детали строительства привлекают внимание лишь в связи с торжественными церемониями, которых было немало. Так, упоминание о работах по закладке фундамента нужно автору для того, чтобы перейти к более обширному повествованию о торжественном богослужении по поводу основания храма. После сообщения о возведении стен нового здания до высоты человеческого роста и о полной разборке старого следует рассказ о перенесении гробниц митрополитов Киприана, Фотия и Ионы. Это еще более объемный текст. Наконец, краткая ссылка на то, что при кладке стен строители дошли до жертвенника старого храма, открывает самый пространный раздел (более двух третей текста), где говорится о перезахоронении мощей митрополита Петра.
Главная фигура повествования — митрополит Филипп. Именно его "хотением и многим желанием" началось сооружение нового кафедрального храма русской митрополии, именно он "зело духом горяше и желанием одрьжим хотяше <...> видети" новый собор "велик зело в меру храма пречистыа Богородица, иже в Володимере". Митрополит, конечно, и главное действующее лицо всех торжеств. Автор подчеркивает, что Филипп "прежде всех своима руками <...> начало полагает, иде же олтарю быти, таже по странам и по углом". Он собирает собор по случаю перенесения мощей Киприана, Фотия и Ионы и совершает надлежащие службы. Он же возбуждает перед Иваном III вопрос о порядке перезахоронения митрополита Петра. Показательна позиция великого князя: Иван III уклоняется от решения вопроса, ибо "ты, отче, сам веси, что о том подобаше творити, но поели по епископы земли нашеа, понеже бо, отче, дело сие не нашея меры, но твоей и прочих святитель и священников, детей твоих". Филипп, отправив грамоты епископам, принимает решение о вскрытии гробницы Петра, по существу, единолично. Не дождавшись прибытия большинства иерархов, он собирает тех из них, "елици у него беша", а также "архимандрит и прочих священников, елицы о сем разум имуть" и сообщает им "мысль свою и речи великого князя, что кладет на мене и на вас, моих детей". Затем Филипп со священниками (скорее всего, учитывая деликатность ситуации, немногими) ночью вскрывает захоронение Петра, собственноручно перекладывает его мощи в новую, "каменну раку", установив последнюю невдалеке от прежней гробницы. Через несколько дней, перед началом работ над "киотом", куда позднее следовало окончательно установить гробницу Петра, его раку временно переносят рядом с гробницей Ионы. Сделано это было опять-таки ночью, раку несли сам митрополит "с уготованными на то" (почти наверняка теми же священниками, кто участвовал и в первой ночной операции). После съезда высших церковных иерархов, когда на полу новой церкви "киот зделан, иде же поставити мощи святаго", наступил момент самой торжественной в том году церемонии. Начинается суточный цикл богослужений, связанных с переносом мощей Петра. Попятно, что первое место во всех

этих торжествах принадлежит Филиппу. Повествование завершается указанием на установление празднования данного события.
        Рассказ содержит даты всех церемоний — 30 апреля, 29 мая, 30 июня, 1 июля, причем указаны дни недели (29 мая) или приведены данные по церковному календарю (30 апреля и 29 мая). Датировано вскрытие гроба Петра — в ночь с воскресенья на понедельник 14 июня (название месяца пропущено). Во всех случаях начало торжеств дается с точностью до часа, с особой подробностью описывается последовательность богослужений и празднеств 30 июня и 1 июля.
        Автор повествования, выделяя роль Филиппа, не забывает и Ивана III. Подчеркивая "хотение и многое желание" Филиппа воздвигнуть новый собор, автор тут же указывает на "благоволение и повеление благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича всеа Русии". Вполне этикетно описано поведение великого князя в ходе всех церемоний: он присутствует на них, участвует лично в переносе гроба Петра 1 июля, а по окончании богослужений раздает милостыню (по всем церквам и монастырям, а также нищим), устраивает торжественный прием в своем дворце.
        Еще три характерные детали. Если автор точно определяет день и час перезахоронений митрополитов, то при описании аналогичной процедуры в отношении великого князя Юрия Даниловича, например, дат нет. Если с точностью до дня отсчитывается время, прошедшее с момента кончины Киприана, Фотия и Ионы до 29 мая 1472 г., то такая же цифра относительно князя Юрия указана суммарнее (дано лишь количество лет). Наконец, в тексте говорится о состоянии тел и одежд митрополитов (одеяния оказались целыми у всех трех, о "целости" же мощей говорится лишь применительно к Ионе) и ничего не сообщается в этой связи о Юрии. Показательно также, что при описании церемоний сын Ивана III и его братья не всегда называются по имени.
        Все эти особенности достаточно ясно определяют время и место написания рассказа. Он вполне официален, современен тем событиям, о которых в нем говорится, а возник в ближайшем окружении Филиппа. По характеру изложения — это своеобразное "сказание" о начале строительства Успенского собора, что и подчеркнул редактор свода 1479 г., снабдив его заголовком "О здании церкви пречистыа Богородица московские митрополитом Филиппом", а внутри еще и подзаголовком "Принесение мощей чюдотворца Петра митрополита" ¹¹⁾.
        Следующий пространный текст свода 1477 г. (он вошел и в свод 1479 г.) помещен под 1473 г. Главная его сюжетная линия — рассказ о болезни, кончине и погребении Филиппа. 4 апреля в Кремле вспыхнул большой пожар, в огне которого среди других зданий сгорел митрополичий двор. Автор пристально следит за действиями именно митрополита. Вот он возвращается из монастыря Николы Старого, где укрывался от пожара, и сразу же начинает службу во временной деревянной церкви, поставленной у гроба Петра, по-видимому, в конце лета 1472 г. внутри строящегося здания Успенского собора. С этого момента митрополит "начат изнемогати телом" и отпрашивается у великого князя в монастырь. Его отвозят на подворье Троице-Сергиева монастыря, где он причащается и излагает свою последнюю волю. Речь идет

о постройке храма; рассказчик здесь отмечает степень готовности церкви: "бяше еще возделано ея до болшего поаса до половины <...> на всею трех стенах". Ивану III митрополит "глаголаше и приказываше толко о едином, чтобы церковь совръшена была"; подрядчикам В. Г. и И. В. Ховриным он отдает более подробные инструкции: "то им приказываше, иже уготовано бе у него на съвръшение церкви, но токмо попецетеся, а то готово есть". Филипп велел после своей смерти отпустить на волю тех строителей, которых он "искупил бе на то дело церковное". Шли разговоры о каком-то видении в церкви в час смерти митрополита. Далее автор рассказывает о железных веригах, обнаруженных на теле Филиппа (о них не знали ни духовник его, ни келейник), и о торжественном его погребении в возводимом здании Успенского храма, при этом указаны присутствовавшие светские и церковные лица, отмечено место захоронения ¹²⁾.
Стилистическая близость этого текста с предшествующим повествованием, тот же характер изложения и главный герой рассказа, явные приметы современной записи (в эпизоде с Ховриными частью передается прямая речь Филиппа: "но токмо попецетеся, а то готово есть") позволяют и в данном случае говорить о митрополичьем происхождении статьи. Здесь уместно поставить следующие вопросы: каково происхождение указанных выше кратких записей под 1472 г., почему и как были использованы митрополичьи тексты в великокняжеских сводах 1477 и 1479 гг. Краткие известия 1472 г., скорее всего, также восходят к записям, ведшимся при митрополичьей кафедре. Косвенно это подтверждается тем, что в обширном повествовании 1472 г. об этих известиях не говорится, хотя в изложении предыстории строительства они были бы вполне уместны. Автор как бы исходит из того, что они уже известны. На второй вопрос можно ответить так: редактор великокняжеского свода 1477 г., а вслед за ним и составитель свода 1479 г. использовали повествования, написанные в окружении Филиппа. Составителя, вероятно, привлекала детальность самого описания. Целевая установка этих рассказов не входила в противоречие с кругом идей великокняжеского редактора: митрополичий автор ясно очертил политический контекст возведения нового здания Успенского собора. Хотя он и отметил непосредственный повод для начала постройки (старая церковь была в аварийном состоянии — "двигнулися своды еа, древом убо подкръплени быша"), главное заключалось не в этом ¹³⁾. Филиппу совсем не обязательно было замышлять сооружение храма "великого зело", и его выбор в качестве образца собора во Владимире диктовался отнюдь не только эстетическими обстоятельствами. Недаром же автор подчеркивает, что владимирский собор "създа благоверный велики князь Андрей Боголюбский Юрьевич, внук Манамаш". Преемственность с государственно-политическими традициями Владимиро-Суздальской Руси — характерная черта складывающейся идеологии власти московских государей на заключительном этапе формирования Русского централизованного государства. Такая параллель была тем более уместна в глазах великокняжеского редактора, что Иван III после смерти Филиппа выступил продолжателем его начинания. И дело здесь не только в эпизоде предсмертного наказа митрополита великому князю. Важно дру-

roe — после падения в 1474 г. здания, заложенного Филиппом, главную роль в сооружении Успенского собора стал играть уже Иван III. В такой ситуации подчеркивание роли Филиппа в начале строительства, на первом, и притом неудачном его этапе было вполне приемлемым для великокняжеского летописца. Разделял он и мысль митрополичьего повествователя о преемственном характере деятельности Филиппа. Ведь первое каменное здание кафедрального собора русской митрополии в Москве было построено по инициативе митрополита Петра, перенесшего место своего пребывания из Владимира в столицу Московского княжества и тем самым резко возвысившего его политическую роль в системе всей Северо-Восточной Руси. Сам Петр стал первым собственно московским святым, и не случайно, что именно события, связанные с переносом его мощей, столь детально описаны в рассказе 1472 г. Обнаруживаются следы редакторской работы и великокняжеского сводчика 1477 г. Так, заметен вставочный характер повествования 1472 г.: оно заканчивается событиями 1 июля, а вслед за ними помещены известия, датированные 23 мая, 24 и 26 июня ¹⁴⁾. В рассказе 1473 г. о смерти Филиппа вмешательство княжеского редактора можно видеть в следующем уточнении (в эпизоде с обнаружением вериг на теле митрополита): "иже и ныне зримы суть на гробе его".
Известия других сводов о начале строительства Успенского собора, как правило, лапидарны. Отмечается обычно роль Филиппа, дата закладки и суммарно сообщается о переносе мощей митрополитов (сведений о перезахоронении князя Юрия нет). Есть нюансы, которые позволяют предположить самостоятельность записей. Так, в Ростовском своде 1489 г. отмечено, что новое здание превосходит старое по размерам, по находится "на том же месте на старом". Сокращенные своды конца XV в., так же, как и Ермолинская летопись, иначе указывают место строительства — Филипп заложил церковь "на площади у своего двора" — и отмечают разрушение старого храма. В Ермолинской летописи приводится уникальное известие о "пре" между И. В. Ховриным-Головиным и В. Д. Ермолиным по поводу "наряда" (подряда) на строительство, которая окончилась в пользу Ховрина-Головина: "и отступися всего наряда Василей, а Иван поча наряжати" ¹⁵⁾ Запись Ростовского свода, как это видно из сопоставления известий 1475 и 1477 гг. (см. ниже), принадлежит современнику, лично наблюдавшему описываемые события. Архиепископ Вассиан участвовал в июньском заседании церковного собора 1472 г., так что лицо, ведшее записи при ростовской кафедре, могло сопровождать его в поездке в столицу. Происхождение записи в Сокращенных сводах и Ермолинской летописи не ясно: она прямо не сводима к приведенному выше повествованию, но принадлежала ли эта запись автору того ростовского (или северного) свода, который лежит в основе Сокращенных сводов, и Ермолинской за это время, сказать трудно.
Последний пространный рассказ в своде 1477 г. (в свод он попал в 1479 г.) — о падении достроенного уже до сводов здания 20 мая 1474 г. Здесь приведен целый ряд таких подробностей, которые выдают очевидна события. Точно указан час разрушения, отмечено, что не пострадал никто из работников, что "отрок" великого князя (он назван

по имени) счастливо уцелел. Объясняется и причина падения: "от великие тое высоты и от тяжких сводов, иже на тщую ту стену, не возможе стена та укрепитися, но преломи ея, и бысть разрушение церкви той". "Тощей" оказалась северная стена, внутри которой возводилась лестница. Ее разрушение повлекло падение сводов, части столпов, хоров и половины "передней" (то есть западной) стены. Автор подчеркивает, что гробницы митрополитов фактически не пострадали. Катастрофа вызвала единоличные решения и действия Ивана III. Он повелевает разобрать наиболее опасные участки стен и столпов, с тем чтобы можно было "бесстрашно" подходить к гробу Петра, отправляет посольство в "Римскую землю" за мастерами-архитекторами и отдает распоряжение о "приводе" мастеров из Пскова ¹⁶⁾. Судя по описанию действий великого князя, подчеркиванию его роли, по эпизоду с его "отроком", статья, скорее всего, принадлежит уже великокняжескому летописцу.
        Иная версия катастрофы изложена в Ростовском своде: автор ссылается на "трус", то есть землетрясение, в Москве. Не исключено, что ростовский летописец (или его информатор) принял следствие за причину: падение такой массы камня могло вызвать сотрясение почвы и других построек в городе.
        В других упоминавшихся летописных памятниках о падении собора имеются лишь краткие известия ¹⁷⁾.
        Под 1475 г. в великокняжеском летописании помещены четыре краткие заметки. Первая — о приезде в Москву на пасху Аристотеля Фиораванти, где дается высокая его оценка, видимо, со слов посла Семена Толбузина, как архитектора и мастера по литью пушек и колоколов ¹⁸⁾. Вторая — сухо информирует о переносе 16 апреля гробниц митрополитов в церковь Иоанна Лествичника, при этом особо выделен Петр. Следующая заметка, под 17 апреля, говорит о начале разрушения недостроенного храма. Последнее известие сообщает о начале работ по закладке фундамента (выкапывании новых рвов глубиной в "две сажени, а во ином месте и глубже"). Новейшие исследования подтверждают данный факт и показывают, что здание Фиораванти имело несколько меньшие размеры и было ориентировано иначе, чем собор 1472 г. ¹⁹⁾. Статья датирована в своде 1477 г. июнем, а в своде 1479 г. — июлем ²⁰⁾ (в последнем — описка). Правильность записи свода 1477 г. подтверждается независимым, нелетописным источником — Сказанием "О церковном здании Успения пречистыа владычица нашей Богородица, иже в славном и превелицем граде Москве". В нем говорится, что 12 июня (год не указан, но это именно 1475 г., поскольку тут же приведен факт переноса гробниц митрополитов "в ину церковь") "начаша основание великыа церкви копати и почтение креста бысть ...и тако сему божественнейшему делу касаются" ²¹⁾. Речь идет о торжественном богослужении "на заложение" храма (вторично после аналогичного акта, состоявшегося 30 апреля 1472 г.). Канонически оно должно было совершиться по выведении каменного фундамента выше уровня почвы, так что в данном случае можно констатировать нарушение правила и объяснить это надо, очевидно, исключительными обстоятельствами строительства (катастрофой 1474 г.). Оригинальный текст под 1475 г. находим в Ростов-

ском своде 1489 г. В нем подчеркивается, что Фиораванти "учини основание крепко по своему, и заложив церковь, и нача делати по своей хитрости, а не яко московские мастера, а делаша наши же мастера по его указу". Запись принадлежит современнику и, скорее всего, непосредственному свидетелю события. Это, в частности, видно из сопоставления данной статьи с известием 1477 г., где подчеркнуто, что работы в Симонове монастыре производил "мастер Венедицьскый, другый, не той, иже большею церковь Пречистые ставить" (разрядка наша — Б. К., В. Н.) ²²⁾.
        Последний текст в своде 1477 г. (он есть и в своде 1479 г.) о строительстве Успенского собора помещен под 1476 г. и имеет две даты: 22 апреля "начаша делати у церкви Пречистые" (под этим надо понимать закладку фундамента), "а мая в 12 день молитвы глаголемы от митрополита на основание церкви Пречистые и почтение креста". Второе известие имеет в виду богослужение по случаю основания храма (в соответствии с каноническими правилами), в указанном выше Сказании о нем не говорится ²³⁾.
        Известия 1475 и 1476 гг. вполне официальны по своему характеру, кратки и несомненно принадлежат великокняжескому летописцу. Заметно небольшое смещение акцентов: как и в предшествующих текстах, упомянуты надлежащие церемонии, но большее внимание уделено фактам собственно строительства, что связано, думается, с интересом к личности Фиораванти.
        Завершение постройки описано уже в своде 1479 г. Обширная статья носит, как и рассказ 1472 г., сюжетно-повествовательный характер. Композиция ее такова: упомянув об окончании строительства, автор восторгается новой церковью ("такова же преже того не бывала в Руси, опроче Владимерскыа церкви"), а затем сообщает краткую историю возведения второго здания. Здесь он приводит дополнительные сведения о Фиораванти (о его происхождении из Болоньи) и очень высоко оценивает его искусство. Автор отмечает, что крыли церковь по распоряжению великого князя новгородские мастера, подчеркивает, что по инициативе Ивана III начались совещания с митрополитом о порядке проведения торжеств. Последующее изложение, гораздо более обширное, повествует о церемониях, связанных с освящением 12 августа 1479 г. собора и перенесением мощей митрополитов в новый храм.
        Подробностей, касающихся строительства, немного. Автор лишь описывает кровельные работы, а также отмечает гробницы митрополитов в связи с переносом мощей, места их расположения и конструктивные особенности. Здесь дается восторженная, ставшая хрестоматийной оценка вновь построенного Успенского храма: "Бысть же та церковь чудна велми величеством и высотою, светлостью и зъвоностью и пространством, такова же преже того не бывала в Руси, опроче Владимерскыа церкви, видети бо бяше ея мало отступив кому, яко един камень" ²⁴⁾.
        Повествование носит официальный характер и, без сомнения, принадлежит великокняжескому летописцу. Роль Ивана III подчеркивается при каждом удобном случае. Указывается, что именно великий князь, "поскорбев от первыа церкви падении", отправил посольство в Италию ²⁵⁾, он же по окончании стройки "начат приходити всегда в цер-

ковь" и возбудил вопрос о торжествах, главным действующим лицом которых он и становится. Иван III и его сын несут раку митрополита Петра, раздают милостыню, на дворе великого князя происходит торжественный прием иерархов, священников и придворных (аналогичны его действия при перенесении мощей других митрополитов). По указу ("речем") Ивана III гроб с телом Филиппа, инициатора строительства собора, был открыт в течение двенадцати дней. Показательны постоянные указания на Ивана Ивановича — сына и соправителя Ивана III. Не исключено, что великокняжеский летописец использовал какие-то записи митрополичьей кафедры (об этом говорит детальное описание всех служб от 12, 24 и 27 августа). Официальный характер проявляется и в том, как трактуется роль Геронтия — главы русской митрополии, который, естественно, возглавил все церковные церемонии в указанные дни, и в том, что автор избегает малейшего намека на известный конфликт между великим князем и митрополитом по поводу освящения собора.
Весьма выпукло обрисована роль великого князя в указанном выше Сказании. Так, в рассказе о катастрофе 1474 г. прямо говорится: "понеже убо и се не просто случися, но ими же весть бог судбами, аще бо и тщание имея иже о церкви святейший Филипп митрополит, но не возможе свръшити, богу убо тако изволившу, но паче да великим самодеръжцем поставлена будет таковаа великаа божественаа церковь". Эта мысль затем последовательно развивается во всех эпизодах сочинения: в посылке русского посла в Венецию за архитектором; в "дарах и чести", полученных Фиораванти по приезде в Москву от великого князя; в завершении стройки "по вере и усердию" Ивана III (здесь названа и точная дата окончания строительства, 9 июля, неизвестная другим памятникам); в его действиях после возведения храма ("отсюду тщаашеся всяческыми добротами украсити ю и иными утварми божественую ону великую церковь украсив, яко же и самаа она доброта и благолепие может зрящих удивити"); в "совете самодръжца" митрополиту по поводу предстоящего освящения собора и перенесения мощей и, наконец, в показе роли великого князя в ходе самих торжественных церемоний. Показательно, что Иван III именуется автором "самодержцем всеа Русии" нередко с прибавлением эпитетов "великий" и "благоверный", он "свою царьскую власть смерив" (разрядка наша.— Б. К., В. Н.) несет раку Петра ²⁶⁾. Итак, главная идея сказания — раскрытие ведущей роли Ивана III в сооружении кафедрального храма русской церкви, возвеличивание авторитета и власти московского государя. Таким образом, подтверждается тезис об изменении роли Ивана III в возведении собора, который вытекает из сопоставления летописных рассказов 1472 и 1473 гг., с одной стороны, и летописных текстов под 1474, 1475, 1476 и 1479 гг. (дошедших в составе сводов 1477 и 1479 гг.) —с другой.
Краткие тексты Сокращенных сводов конца XV в. явно восходят к рассказу свода 1479 г.: в них повторяется приведенная выше восторженная оценка нового здания Успенского собора (разночтения незначительны). Далее говорится об освящении и церемониях при перенесении гробниц, причем в своде 1495 г. механически утрачено окончание

рассказа о торжествах 27 августа, а статья свода 1491 г. вообще крайне лапидарна, но сохраняет указание на церковь, из которой переносились мощи митрополитов, чего нет в сводах 1493 и 1495 гг. Запись Ростовского свода 1489 г. невелика, самостоятельна по происхождению и современна событиям, что видно из поименного перечисления членов семьи Ивана III и церковных иерархов, участвовавших в освящении храма ²⁷⁾.
        Обратимся к разбору оригинального летописного источника, дошедшего до нас в составе Львовской и Софийской II летописей. Давно установлено, что эти памятники в части до 1518 г. восходят к митрополичьему своду. Анализ ряда особенностей этого свода, проделанный нами в другой работе, позволяет утверждать, что имеются две редакции свода 1518 г. ²⁸⁾. Первая из них, отразившаяся в Уваровской летописи, представляет соединение Ростовского свода 1489 г. (за 1478—1489 гг., перед этим читался текст свода 1477 г.) и последующего великокняжеского летописания (в церковной обработке). Она была положена в основу второй редакции свода 1518 г. Но редактор последней привлек также много других источников: великокняжеский свод 1479 г., материалы архива митрополичьей кафедры, Сокращенный свод 1491 г. (в особом его изводе и с рядом лучших чтений и дополнений по сравнению со списком Син. № 963), особую летописную компиляцию (составленную из летописей, сходных с Ермолинской, Троицкой и Софийской I типа Бальзеровского списка), а также оригинальный источник. По некоторым данным, составитель второй редакции свода 1518 г. использовал два последних источника уже в соединенном виде.
        Своеобразные летописные рассказы во второй редакции свода 1518 г. охватывают время за 1446—1486 гг., завершал же автор свой труд около 1489 г. Это видно из заметки о псковских мастерах под 1474 г., где перечислены построенные ими церкви (самая поздняя — Благовещенский собор). Именно тогда он использовал в качестве основы летописную компиляцию из Ермолинской, Троицкой и Софийской I, пополнив и продолжив ее своими заметками. Скорее всего, редактор свода 1518 г. использовал сочинение автора XV в. неполностью. Для работы этого редактора характерно в основном механическое соединение текстов источников, при этом он их сокращал, частично перекомпоновывал, а также вставлял разного рода связки с хронологическими приурочениями и переходные фразы. Заметим, наконец, что вторая редакция свода 1518 г. лучше представлена Львовской летописью (в Софийской II дополнительная обработка по одному из изводов Ростовского свода 1489г.) ²⁹⁾.
        Первые сведения, связанные с Успенским собором, обнаруживаются в оригинальном источнике свода 1518 г. под 6978 г., где говорится о двух исцелениях от гроба митрополита Петра. Первое датировано 21 декабря (то есть еще в 1469 г.), днем памяти святого, когда "прозре" слепая отроковица шести лет. Второе хронологически неопределеннее ("тое же зимы") и повествует об исцелении "странного человека" из Рязани во время обедни. Оба факта, но без указания года, зафиксированы Похвальным словом Петру, характер их изложения показывает независимость обоих источников. Так, в Слове первым приведено чудо

с исцелением мужчины (названо его имя — Амос), но опущено указание на его происхождение. То, что речь идет в обоих случаях об одном человеке, доказывается совпадением болезни — одна его рука была "прикорчена и к ребрам прирастоша". В рассказе о "прозрении" отроковицы не сказано о ее возрасте, зато упомянуто, что к гробу Петра ее принесли "сродники". Отмечено также, что это событие произошло ранее исцеления Амоса ("прежде сего мало"). Из приведенного сопоставления можно сделать два вывода: во-первых, оба рассказа независимо восходят к одному источнику —записям чудес, ведшимся при Успенском соборе, во-вторых, автор летописного рассказа основывался на собственных заметках, лишь сверяя какие-то детали с официальным списком. Предположение тем более вероятно, что в летописном источнике зафиксировано больше "чудес" ³⁰⁾. Смысл и хронологическое приурочение исцелений (в день памяти Петра, во время литургии) прозрачны — это своеобразное одобрение "свыше" замысла и решения о строительстве нового здания собора, поданное инициатором возведения первого здания. Значение этих чудес становится ясным в цепи всех сведений о сооружении храма.
        Необходимость же постройки собора как бы подчеркнута известием о пожаре в Кремле в 1470 г. Пространный рассказ об этом есть в сводах 1477 и 1479 гг., причем указаны различные даты— 1 и 30 августа, что является, скорее всего, ошибкой палеографического характера, так как эти числа в их буквенном написании весьма схожи. Речь идет о пожаре на подоле Кремля, названы поименно четыре уцелевших двора, указано направление ветра "с полунощи" и ничего не говорится о повреждениях в Успенском соборе ³¹⁾. В своде же 1518 г., после подзаголовка "тое же осени", под 1 августа сказано: "в час 2 дни загореся град Москва и погоре весь, едини три дворы осташася". Затем после повторного "тое же осени" сообщается: "на третей день по пожаре паде церковь Петр святый, иже у Пречистые придел, бе бо изгорела от пожара". Наличие двух подзаголовков свидетельствует о разных источниках статьи. Первая запись восходит, по-видимому, к особому изводу Сокращенного свода 1491 г., где было сказано, сколько дворов уцелело, и, может быть, скорректирована по рассказу свода 1479 г., где обозначен час. Вторая взята из оригинального летописца ³²⁾. Указание на осень является дополнительным свидетельством в пользу правильности даты именно 30 августа. В какой момент длительный пожар, продолжавшийся не менее десяти — двенадцати часов, захватил Соборную площадь и Успенский храм, остается неясным.
        Непосредственно предшествует текстам о строительстве собора еще одно "чудо": "по велице дни выступи миро от иконы святаго Николы над гробом святого Петра митрополита". Пасха в 1472 г. праздновалась 29 марта, так что событие произошло в начале апреля и стало как бы символическим знаком одобрения строительства, которое уже началось. Этого "чуда" Слово о Петре не упоминает.
        Основной рассказ помещен после заголовка "О создании церкви на Москве соборныа святыа Богородица". Автор объясняет причины строительства — ветхость старого здания (указано, что оно было заложено Петром и указан источник — Житие Петра, написанное Киприаном),

рассказывается о призыве Филиппом мастеров — Ивашки Кривцова и Мышкина. Подчеркивается, что образцом митрополит избрал владимирский храм и что мастера на это согласились. Далее говорится о сборе средств: Филипп "сътвори же ...тягину велику со всех попов и монастырей збирати сребро на церковное създание силно", кроме этого дали "части своя имениа" бояре и гости "своею волею". Все это происходило до начала работ. Затем описывается разрушение старого здания, замечено, что Филипп "делатель множество сведе" и уточняется, что первоначально гробница Петра и стена над ней были оставлены на месте. Говорится о размерах нового храма — он "шире и доле полуторою саженью" владимирского собора, рассказывается о сооружении фундаментов, при этом отмечено невысокое качество работ: "известь житко разтворяху с песком, ино не клеевито, а внутрь того же малого камения сбираху, да внутрь стены сыплюще, да известию поливаху, якоже раствором тестяным — потому же некрепко дело, якоже тягиня того камения погнететь вместо, и правило стены извихляется" ³³⁾. Повествование написано в основном при завершении автором своего сочинения: замечание о фундаменте перекликается почти дословно с "речами" по этому поводу псковских мастеров (под 1474 г.) и Фиораванти (под 1475 г.), неверно определена последовательность работ — в действительности сначала были выкопаны рвы, а затем уже разбирался старый собор.
Далее в оригинальном летописце помещен ряд известий за июль — сентябрь 1472 г., что характерно для манеры сводчика 1518 г. Следующий фрагмент начинается словами "тогда же, того лета". В таком дублировании временных отсылок видна правка составителя свода 1518 г. Правку эту следует признать неудачной, поскольку указание "того лета" формально относится к 6981 г., как следующее за текстом о смерти князя Юрия Васильевича в сентябре, а излагается ход строительства в 1472 г. Говорится о возведении стен нового храма "до порога" и устройстве гробниц митрополитов, потом помещена явно неточная фраза; "на другое лето (то есть в 1473 г.) мало мосту изведоша и гробницы митрополитом заложиша". Об этом факте автор уже правильно сказал под 1472 г. Здесь или пример неудачной обработки источников сводчиком 1518 г., или недосмотр самого автора. Далее описано состояние мощей Ионы, Фотия и Киприана, чьи гробы были вскрыты (указана и точная дата, что является редкостью для автора оригинального летописца), приведены два случая исцеления от гроба Ионы и подчеркнуто: "множество же людий Ионину телу прикладывающе, сребра наметаша <...>, митрополит же все то отнял у попов на создание церковное". Факт чудес, но с другими деталями, зафиксирован Житием Ионы, включенным в Степенную книгу ³⁴⁾. Критический мотив налицо в эпизоде "ископания" мощей Петра: их "обрели нощию", и автор недоумевает, где их поместили. Если, как было объявлено, в "ларце возле Ионин гроб", то "такова чюдотворца ту положиша безчестно, не изнесоша в ыной храм: делатели бо делающе, поверх его ходят, а что ни есть отесков каменных, тъ и все на гроб тъй падаше" (не без горечи добавляя: "и Иону митрополита боле брежаху"). Если же (как "инии глаголаху") "в полате митрополита Петра чюдотворца мощи положи",

то, по всей видимости, автор несогласен с мотивами решения (чтобы люди "в полату не ходили") и формой его осуществления. Далее говорится о намерении Ивана III и митрополита устроить особый праздник по поводу перенесения мощей Петра (здесь осуждается мать великого князя, которая "захотела в Ростов ехати"). Автор подробно рассказывает о написании Пахомием Логофетом "канона" и "слова" по этому поводу и не без ехидства отмечает искажение им реальности. Осуждается, впрочем, не Пахомий, а "неверие людское", ради которого и было написано, что "в теле обрели чюдотворца" ("занеже кой толко не в теле лежить, тот у них и не свят, а того не помянуть, яко кости наги истачають исцелениа"). Указан день вновь установленного празднества (1 июля) и говорится о сооружении временной деревянной церкви, ее освящении (гроб Петра "приградиша к ней") ³⁵⁾. Автор, несомненно, использовал свои записи, часть событий он наблюдал сам, но о некоторых говорил со слов других лиц (см. ниже).
        Далее помещено обширное повествование о свадебном посольстве в Италию, приезде Софьи, намерении Филиппа устроить диспут с сопровождавшим ее легатом, свадебных церемониях и истории с венецианским послом. Для нас тут интересны два факта: венчание происходило во временной деревянной церкви, что подтверждается сводом 1477 г., а "венча же его протопоп коломеньскый Осея, занеже здешним протопопом и духовнику своему не повеле, занеже вдовцы" ³⁶⁾.
        Хотя основной материал этого повествования относится к 1473 г., даты в тексте нет из-за недосмотра сводчика 1518 г. Поэтому о смерти митрополита Филиппа говорится под тем же 1472 г. В эпизоде об обретении на его теле "великих желез" (их впоследствии повесили над его гробом) добавлено: "еже и ныне лежат, к ним же вси прикладываются нсцелениа ради" — след позднейшей редакторской работы самого автора. Мысль о святости умершего иерарха развита. Иван III узнал, кто сделал митрополиту вериги, и этот кузнец был наказан во сне ("избит") Филиппом за разглашение тайны, а выздоровел после молитв последнему. Кузнеца "искупил митрополит ис полону у татар к церкви той ковати на потребу, таже пустити его повеле" (ср. статью 1473 г. в своде 1477 г.). Ниже автор сообщает еще об одном чуде от гроба Ионы ("отрок" восемнадцати лет из Переяславля Рязанского был исцелен во время обедни). В Житии Ионы это событие не отмечено ³⁷⁾.
        Под 1474 г., с неверной датой 21 мая, возможно, из-за недосмотра сводчика 1518 г., коротко рассказано о падении храма. Основные детали совпадают с текстом свода 1477 г. Указано, что собор был выше владимирского на полторы сажени. Автор подробно повествует о чуде исцеления горожанина от гроба митрополита Феогноста, в связи с чем осуждает поведение митрополита Геронтия и великого князя, не поверивших чуду. Интересно, что несчастье с этим жителем столицы произошло накануне падения здания—18 мая, именно на этот день приходился в 1474 г. семик. С укоризной говорит автор, что при захоронении Феогноста уже в новом Успенском соборе "покрова на гробницы каменей не положиша", горестно добавляя: "и ныне в небрежении гроб его" (опять-таки след позднейшей редакционной работы). Затем рассказано о приезде псковских мастеров, произведших экспертизу раз-

рушившегося здания: они "дело их (Кривцова и Мышкина.— Б. К, В. Я.) похвалиша, что гладко делали, да похулиша их дело извести, занеже житко растворяху, ино не клеевито" (ср. с текстом под 1472 г.). Далее автор приводит перечень пяти храмов, воздвигнутых этими мастерами ³⁸⁾.
        В статье 1475 г. подробно рассказано о посольстве Толбузина в Италию и его возвращении с Фиораванти. Здесь хорошо видна манера работы автора: события, связанные с каким-то одним сюжетом, в центре которого приезд Аристотеля, излагаются связно и под одной годовой датой (хотя выехал Толбузин из России и прибыл в Италию еще в 1474 г.). К главному событию автор привязывает целый ряд фактов, которые заинтересовали его. Так, он рассказывает об Италии на основании прямо указанных бесед с Толбузиным и итальянским архитектором, кроме того сообщает условия найма мастера-муроля (за 10 рублей в месяц), обстоятельства отъезда (новый "князь" Венеции сначала не хотел отпускать Фиораванти, но затем сделал это "яко в дары"), а также многое другое: порядок избрания дожей в Венеции, который автор явно одобряет, ее природные особенности, специфику венецианской архитектуры, строительства, драгоценности и святыни (он не знает, та ли Екатерина мученица "лежит у них", но с уверенностью подтверждает, что "свята") ³⁹⁾.
        Тексты собственно о строительстве Успенского собора под 1475 г. начинаются с изложения оценки, данной Фиораванти работе московских мастеров (относительно "гладкости" кладки и плохого качества извести она совпадает с мнением псковских мастеров, но Аристотель добавляет, что "камень не тверд", в связи с чем "плитою все своды дела, яко тверже камени, рече",— это еще один след позднейшей редакционной авторской правки). Затем подробно рассказано, как Фиораванти разрушил здание Кривцова и Мышкина и описано специальное устройство, сделанное для этого Аристотелем, отмечена быстрота работы. Автор повествует о распоряжении итальянского архитектора "изнова копати" рвы для фундамента, о поездке его во Владимир и высокой оценке Успенского собора. Упоминается также о сооружении новой печи для обжига кирпичей ("за Ондроньевым монастырем в Калитникове"), говорится об их преимуществе перед прежними (они "уже, продолговатее и тверже" русских), о способе приготовления и качестве раствора (после того, как он "засохнет, то ножем не мощи розколупати"). Тут же говорится о переносе гробницы Петра в церковь "Иван святый под колоколы" и дана характеристика метода Фиораванти: "обложи же церковь продолговату палатным образом".
        Далее текст оригинального летописца разорван вставкой редактора свода 1518 г. рядом известий за период лета — осени 1475 г. Итог работы Аристотеля "на первое лето" автор подводит так: собор был "изведен из земли", отмечается вновь "густота" раствора, способ его накладывания ("лопатками железными мазаше"), кладка ровного камня в заполнении ("внутри"), типы столпов ⁴⁰⁾. Текст помещен под 6983 г.. так что если речь идет о первом строительном сезоне, то очевидна ошибка автора. Если же имеется в виду календарный год, то известие следует отнести к весне 1476 г.

        Последующие более краткие известия относятся к технической стороне дела (за исключением описания окончания стройки). Под 1476 г. автор указывает, что "Аристотель Пречистые храма по кивоты, еже около еа, сътвори", отмечает применение железных тяг, которые "положи яко правила на вретенех, и межу столпов, идеже брусие дубовое в наших церквах, то все железно сковав положи" (интересно сравнение со знакомыми автору приемами работы русских зодчих). Под 6985 г. рассказывается о "сотворении" Аристотелем "колеса", в результате чего "вверх камение не ношаше, но ужищем цепляше и възвлекаше, и верху цепляше малые колесца, еже плотники векшою зовут, еже им на избы землю волочать, и чюдно видети" (опять-таки сопоставление с русскими приспособлениями). Далее рассказывается о завершении работы над столпами ⁴¹⁾.
        Сообщение об окончании строительства собора помещено ошибочно под 1478 г., что следует приписать недосмотру сводчика 1518 г. Автор говорит о том, как архитектор завершил храм ("сътвори верхи четыре"), где он расположил казну ("около шеи болшие"), "полати", лестницу ("наверх церкви въсходити"), характер сводов ("в один кирпич сътвори"); тут же приводится наблюдение, выдающее очевидца: "егда дождь идеть, ина каплеть"; указывается общее число лет строительства — "на пятое лето съверши ея" (фраза корреспондирует с аналогичной под 1475 г.— "на первое лето" — и свидетельствует о возможном существовании некогда связного рассказа с относительной хронологией). Описывается пол собора ("мелким камением измости"), говорится об "истесании" Фиораванти "лятцкого крыжа" "на камени за престолом", позднее стесанного по распоряжению Геронтия (еще один пример редакционной правки автора), рассказывается о сооружении парадного западного входа. Упомянув кратко об освящении собора, автор подробно повествует о конфликте между Иваном III и Геронтием: "некий прелестницы" оклеветали митрополита в связи с порядком хождения при освящении, из-за чего великий князь "гнев въздвиже" на митрополита. И здесь текст разорван редактором свода 1518 г., его окончание читается под 1479 г. Автор отмечает расхождение во мнениях, приводит аргументы обеих сторон и указывает, что спор не был разрешен "и много спирашася, не обретоша истины". Сам автор явно на стороне митрополита, в его изложении аргументация Геронтия и поддерживавших его лиц более авторитетна ⁴²⁾.
        Рассказа о церемониях при перенесении гробниц митрополитов по тексту оригинального источника в своде 1518 г. нет, он заменен статьей Сокращенного свода 1491 г. несколько другого извода, чем сохранившийся список Син. № 963. Но какой-то текст об этом в оригинальном источнике, несомненно, был (ср. краткое, но самобытное описание перенесения мощей под 1472 г.).
        Последнее известие, связанное с Успенским собором, под 1481 г. сообщает, что "владыка Ростовский Васьян дал сто рублев мастером иконником Денисью, да попу Тимофею, да Ярцу, да Коне писати деисус в новую церковь святую Богородицу, иже написаша чюдно вельми, и с праздники и пророкы" ⁴³⁾. Если указанная дата верна, то пожертвование Вассиана следует считать обетным и связывать с его представле-

нием о заступничестве Богородицы в победе русских войск на Угре ⁴⁴⁾. Нельзя, впрочем, исключать того, что составитель второй редакции свода 1518 г. ошибочно поместил данное известие под 1481 г. На это вроде бы указывает его окружение. Сообщение расположено после повествования об Угорщине и перед тремя более ранними статьями — о закладке каменной церкви Богоявления на подворье Троице-Сергиева монастыря в Москве (в других сводах включено в весенние известия 1480 г.), о смерти коломенского епископа Никиты (в других летописях датировано маем 1480 г.), о болезни и уходе с кафедры рязанского владыки Феодосия (в других летописных памятниках об этом говорится в текстах, относящихся к лету 1479 г.). Затем идет статья о смерти на Москве самого Вассиана 23 марта 1481 г. Таким образом, композиция этого раздела позволяет предположить, что сообщение о заказе ряда икон в Успенский собор Вассианом относится к 1479—1480 гг. Не противоречат такой догадке и иные соображения. Хорошо известна личная близость между Иваном III и ростовским архиепископом (одно время он был духовником великого князя), выше мы показали изменившуюся роль Ивана III на последнем этапе строительства Успенского собора. Естественно предположить, что и Вассиан принял активное участие в украшении церкви (то есть сделал заказ и оплатил его) вскоре после окончания ее строительства и освящения. Отметим попутно, что отнесение в Софийской II текста о заказе к 6990 г. является вторичным и ошибочным в сравнении с Львовской летописью, последняя вообще лучше сохранила текст второй редакции свода 1518 г. ⁴⁵⁾. Это не принято во внимание в ряде исследований, включая новейшую статью Г. В. Попова ⁴⁶⁾.
        Следует отметить, что тема строительства, прежде всего в Кремле, продолжала интересовать автора оригинального летописца и позднее, в известиях под 1482, 1483, 1485, 1486 гг.
        Что можно сказать о возможном авторе оригинального летописца? Прежде всего, записи его носят неофициальный характер. Это видно из самой направленности известий. Говорит ли автор о событиях в семье великого князя, о политической ли борьбе или поступках митрополита, он сообщает такие детали, которые никогда не могли бы попасть на листы великокняжеских или митрополичьих официальных сводов. Это подтверждается и характером статей о возведении Успенского собора. Автора почти не интересует торжественно-церемониальная сторона дела, большинство подобных фактов он вообще опускает, а об остальных информирует кратко и сухо. Одна из его излюбленных тем — "строительная". Но характерно, что при изложении ее он практически не выходит за пределы Москвы. Более того, все события, при описании которых он выступает как очевидец, происходят в Кремле: смерть первой жены Ивана III, приготовления к диспуту с папским легатом и венчание Ивана III с Софьей, вскрытие гробов Киприана, Фотия и Ионы, начальный и завершающий этапы сооружения Успенского храма Фиораванти, конфликт по поводу освящения собора, события в Москве осенью 1480 г. и так далее.
        Автор оригинального летописца — весьма образованный, начитанный и крайне любознательный человек. Он ссылается на Житие Петра,

написанное Киприаном, знает сочинения Пахомия Логофета, его собственные тексты выдают хорошее знакомство с памятниками древнерусского летописания. Его стиль отличается живостью и свободой, пространные рассказы построены прямо-таки драматургически, язык органически соединяет просторечие с редкими, греческими по происхождению словами. Автор потратил немало усилий, чтобы достать записи Афанасия Никитина и сообщить о нем какие-то биографические данные. Также выразительны его разнообразные сообщения о Венеции. Высший авторитет для него — "книжники", мудрецы, отсюда и неослабевающий интерес к личности Аристотеля. В эпизоде с папским легатом он упоминает московского книжника Никиту поповича, которому митрополит поручил подготовку к диспуту. Для автора особенно важно, что позицию митрополита в споре о порядке освящения церкви поддерживали "книжникы".
Несомненна хорошая осведомленность автора оригинального летописца, являющаяся следствием его разнообразных связей с государственными и церковными деятелями высокого ранга. Он знаком с известным дьяком Василием Мамыревым, осведомлен о причинах опалы дьяка Алексея Полуехтова и времени его прощения, с ним делится впечатлениями о путешествии московский посол в Венецию Семен Толбузин, беседует, и, очевидно, не раз, Аристотель Фиораванти. Автор располагает информацией о том, когда "ходил с кречаты послом от великого князя" Василий Панин, знает о его последующей судьбе. Он наверняка знает и причину ухода с кафедры митрополита Феодосия, передает беседу Филиппа со строительными мастерами, описывает закулисную сторону подготовки дискуссии с легатом, конфликта между Иваном III и Терентием по поводу освящения Успенского собора. Близость автора к высшим светским и церковным кругам, независимость его позиции вполне объясняют тот факт, что он начисто лишен официозного пиетета как по отношению к носителям государственной власти, так и к высшим церковным деятелям. Показательно в этом смысле и то, что он нередко фиксирует (как правило, сочувственно) помыслы и действия "гражан" Москвы и Венеции.
Автор, без сомнения, лицо духовное. Это видно из его пристального интереса к ряду канонических проблем, к которым он обращается неоднократно. Так, его занимают вопросы о характере трапез в день Богоявления (под 1458 и 1482 гг.), о возможности служить вдовым священникам (под 1465 г., этого же он касается в эпизоде венчания Ивана III), о порядке освящения церквей, наконец, о готовившемся диспуте с католиком. Но предмет его особенного пристрастия — русские чудотворцы. Он внимательнейшим образом фиксирует исцеления и иные "чудесные явления". Подчеркнем три момента. Во-первых, он записывает как официально признанные события такого рода (чудеса от гробниц Петра и Ионы под 1469, 1470 и 1472 гг.), так и не получившие санкции духовных и светских властей (исцеление кузнеца под 1473 г., чудо от гробницы Феогноста под 1474 г.; к ним же, по-видимому, относятся "выступление мира" от иконы на гробе Петра под 1472 г., обретение вдовы великого князя Семена Гордого "в теле невреженну" в июле 1473 г., исцеление от гроба Ионы в августе того же года). Во-вторых, наш автор,

скорее всего, имел доступ к официальным записям чудес при Успенском соборе — этим можно объяснять его дополнение к рассказу об исцелениях от гроба Петра под 1416 г., внесение точных дат, к которым он обычно не прибегал в ряде подобных текстов (см. выше). В-третьих, подавляющая часть известий такого рода связана с Успенским храмом. В них подчеркивается чудотворность Петра и фиксируется необходимый материал для признания чудотворности Феогноста, Ионы, Филиппа.
        Обратим также внимание на следующие факты. В эпизоде венчания Ивана III и Софьи автор называет кремлевских протопопов "здешними". Повествование о строительстве Успенского собора и связанные с этим события занимают в оригинальном летописце около двух третей всего объема. Более того, именно здесь оригинальные тексты наиболее организованы в хронологическом и композиционном отношениях. Наконец, в рассказах о подготовке к строительству и его начальном этапе явственно различима защита автором материальных интересов священников и даже, более узко, причта Успенской церкви.
        Все приведенные выше особенности оригинального летописца дают основания считать его автором одного из клириков Успенского собора ⁴⁷⁾. Такое определение позволяет назвать этот памятник, дошедший до нас во второй редакции свода 1518 г., Успенским летописцем.
        Подведем итоги. Существуют два подробных рассказа о сооружении Успенского храма: один официального, другой неофициального происхождения. Оба принадлежат современникам и непосредственным наблюдателям описываемых событий. Официальный великокняжеский рассказ включил в себя записи за 1472—1473 гг., ведшиеся при митрополичьей кафедре кем-то из ближайшего окружения Филиппа и имеет две редакции: одну связанную с составлением свода 1477 г., а вторую — с созданием свода 1479 г. Великокняжеские и митрополичьи тексты содержат немало ценных сведений о ходе стройки, но основной интерес их авторы проявляют к репрезентативно-церемониальной стороне дела. Сопоставление двух редакций позволяет выявить весьма существенный факт: в 1473—1474 гг. в возведении кафедрального митрополичьего собора на первое место выдвигается великий князь, что прямо подтверждается и нелетописными произведениями. Это важно учитывать при характеристике борьбы и столкновений светской и церковной властей в последней трети XV в.
        Неофициальный рассказ, также прошедший два этапа редакционной правки, около 1489 г. самим автором и приблизительно в 1518 г. редактором свода, сохранил куда больше фактов о ходе строительства и связанных с ним событиях, чем официальный. Его сообщения уникальны и в большинстве своем достоверны. Особый интерес его автор проявляет к политической атмосфере и интеллектуальному уровню в столице в период сооружения Успенского собора. Написано это человеком с независимым и пытливым умом, бывшим, вероятно, клириком собора.

        ¹⁾. Показательно в той же связи использование составителями свода 1479 г. значительного пласта южнорусских летописных известий, что рассматривается исследователями как свидетельство складывания внешнеполитической программы по воссоедине-

нию древнерусских земель, оказавшихся под властью Польши и Литвы; см.: Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII века. М., 1969, с. 300— 302; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976, с. 161—167; Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI — начале XVII в. М., 1978, с. 16.
        ²⁾ Комплексный подход к изучению Успенского собора был наглядно продемонстрирован на московской конференции 1979 г. — ее материалы опубликованы; см.: Уникальному памятнику русской культуры Успенскому собору Московского Кремля 500 лет. Тезисы научной конференции (4—6 сентября 1979 года). М., 1979; Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования. М., 1985.
        ³⁾ Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871, с. 124—125, 209; Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М.—Л., 1938, с. 256—283, 297; Приселков М. Д. История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940, с. 176—186.
        ⁴⁾ Насонов А. Н. История русского летописания XI — начала XVIII века, с. 250, 257—259, 304—315, 345.
        ⁵⁾ Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV—XV вв., с. 161—167, 173—174, 219, 235— 240. Сводку биографических сведений об Аристотеле Фиораванти по летописным текстам составила А. Л. Хорошкевич, однако текстологического анализа источников в ее работе нет (Хорошкевич А. Л. Данные русских летописей об Аристотеле Фиораванти.— "Вопросы истории", 1979, № 2).
        ⁶⁾ Назаров В.Д. Конец золотоордынского ига. — "Вопросы истории", 1980, № 10, с. 107—108, 119—120; Клосс Б.М., Назаров В.Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси в летописании конца XV в. — В кн.: Древнерусское искусство XIV—XV вв. М., 1984, с. 283—313.
        ⁷⁾ ПСРЛ. Т. 27, с. 136.
        ⁸⁾ Клосс Б.М., Лурье Я.С. Русские летописи XI—XV вв. (материалы для описания). — В кн.: Методические рекомендации по описанию славяно-русских рукописей для сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР. Вып. 2. М., 1976, с. 129— 131. Лихачевский летописец был введен в научный оборот В. Ф. Покровской, см.: Покровская В. Ф. Летописный свод 1488 г. из собрания Н.П. Лихачева. — В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник, 1974. М., 1975, с. 28—32.
        ⁹⁾ Ср.: ПСРЛ. Т. 28, с. 130, 138, 300, 308; ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 801 об., 819 об.; ПСРЛ. Т. 25, с. 294, 303. В своде 1479 г., однако, в первой статье перепутаны имя и отчество Ивана Калиты. В большинстве списков Вологодско-Пермской летописи первый текст еще более испорчен: "после тех и четыредесятих имши (так! — Б. К., В. Н.) лет", хотя Лондонский список дает более правильное чтение — "по стсх лстсх и четыредесятих имши лет". Дата приезда Фиораванти во всех списках памятника ошибочна (ПСРЛ. Т. 26, с. 245, 254, 364—365).
        ¹⁰⁾ ПСРЛ. Т. 28, с. 129, 299; Т. 26, с. 243; Т. 25, с. 292—293. Заключительный текст второго известия в Вологодско-Пермской летописи испорчен, вследствие чего 23 декабря ошибочно датировано сообщение о доставке "камениа" в столицу. В этот день произошел отъезд из Москвы новгородского владыки.
        ¹¹⁾ ПСРЛ Т. 28 с. 130—132, 299—302; Т. 26, с. 244—248; Т. 25, с. 293—296.
        ¹²⁾ ПСРЛ. Т. 28, с. 136, 306; Т. 26, с. 252; Т. 25, с. 300—301.
        ¹³⁾ Заметим и связи с этим, что ни великокняжеское летописание, ни тексты, происходящие из окружения Филиппа, ничего не говорят о падении Петроверигского придела Успенского собора после августовского пожара 1470 г., о чем сообщает оригинальный источник свода 1518 г. Митрополичий рассказ 1472 г. достаточно подробно говорит о замысле Филиппа. Если бы его автор главную причину строительства видел в состоянии здания, то вряд ли он упустил бы такой факт.
        ¹⁴⁾ ПСРЛ. Т. 28, с. 132, 302; Т. 26, с. 248 (нет известия от 26 июня); Т. 25, с. 296 (июньские известия ошибочно отнесены к июлю).
        ¹⁵⁾ ПСРЛ. Т. 24, с. 192; Т. 27, с. 278, 352; ГИМ, Син. № 963, л. 179—179 об. (текст Сокращенного свода редакции 1491 г.); ПСРЛ. Т. 23, с. 160.
        ¹⁶⁾ ПСРЛ Т. 28, с. 137, 307—308; Т. 26, с. 253—254; Т. 25, с. 302.
        ¹⁷⁾ ПСРЛ. Т. 24, с. 194.
        ¹⁸⁾ В Сокращенных сводах ошибочная дата (26 апреля): ПСРЛ. Т. 27, с. 279, 353; Син. , № 963, л. 181; в Ермолинской правильная (ПСРЛ. Т. 23, с. 169), но неверно указан день переноса гробниц (26 апреля вместо 16) и нет двух других известий 1475 г.

        ¹⁹⁾ Федоров В. И. Новое о древней топографии и первых каменных постройках Московского Кремля — В кн.: Материалы и исследования / Гос. музеи Московского Кремля. I. M., 1973, с. 47—48; он же. Успенский собор. Исследования и проблемы сохранения памятника. — В кн.: Уникальному памятнику русской культуры Успенскому собору Московского Кремля 500 лет. Тезисы научной конференции (4—6 сентября 1979 г.), с. 23—24; он же. Успенский собор: исследование и проблемы сохранения памятника.— В кн.: Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования, с. 56—63.
        ²⁰⁾ ПСРЛ. Т. 28, с. 138, 308—309; Т. 26, с. 254; ЛОИИ, ф. 238, № 365, л. 819 об ; Т 25 с. 303—304.
        ²¹⁾ ГБЛ, ф. 310, № 232, л. 105 (список рубежа XV—XVI вв.); ф. 256, № 153, л. 34— 34 об. (список первой трети XVI в.); ф. 304, № 646, л. 413 об.—414 (список первой четверти XVI в.). Это сочинение встречается в рукописях, как правило, вместе с двумя Словами: похвальным — митрополиту Петру — и на перенесение мощей митрополита 24 августа 1479 г. Порядок их расположения различен, обычно каждое имеет особый заголовок, но иногда первое и третье расположены под одним заголовком.
        ²²⁾ ПСРЛ. Т. 24 с. 194_195.
        ²³⁾ ПСРЛ. Т. 28, с. 140, 310; ЛОИИ, ф. 238, № 365, л. 823; ПСРЛ. Т. 25, с. 308. Необычность ситуации, скорее всего, и объясняет, что памятники говорят то об одном, то о другом богослужении. Нет оснований видеть в каком-то из источников ошибку. Ясно, что церемонии, описанные в Сказании и летописи, связаны с разными этапами работ по сооружению фундамента.
        ²⁴⁾ ПСРЛ. Т. 25, с. 323—326 (по списку ГИМ, Увар. № 1366); утраченный текст одного листа Уваровского списка восстанавливается по Лихачевскому летописцу, который включил в себя завершающий раздел свода 1479 г. (после 1477 г.), он издан: Покровская В. Ф. Летописный свод 1488 г. из собрания Н. П. Лихачева, с. 32. С небольшими сокращениями рассказ свода 1479 г. читается в Вологодско-Пермской летописи: ПСРЛ. Т. 26, с. 257—261.
        ²⁵⁾ В рассказе сиода 1477 г. о катастрофе 1474 г. на первом плане также переживания и действия Ивана III, но упомянут и митрополит Геронтий (ПСРЛ. Т. 28, с. 137, 207; Т. 25, с. 302).
        ²⁶⁾ ГБЛ, ф. 310, № 232, л. 104 об.— 106 об.; ф. 256, № 153, л. 32 об.—40; ф. 304, № 646, л. 412 об.—418.
        ²⁷⁾ ПСРЛ. Т. 27, с. 281, 354; Син. № 963, л. 181 об.— 182 (его тексту в основном следует список Дубровского Новгородской IV летописи); ПСРЛ. Т. 24, с. 197. В Ермолинской летописи содержится лишь краткое указание на освящение храма с неверной датой. Кроме того, в ней упомянуто перенесение мощей митрополитов, причем по имени назван лишь Петр, а остальные ошибочно именуются архиепископами (см.: ПСРЛ. Т. 23, с. 162).
        ²⁸⁾ Клосс Б.М., Назаров В.Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси в летописании конца XV в., с. 302—305. Свод был создан не ранее 1518 г., во время пребывания на митрополичьей кафедре Варлаама. С деятельностью митрополита Даниила связаны другие летописные памятники — Иосафовская и Никоновская летописи.
        ²⁹⁾ Клосс Б.М., Назаров В.Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси в летописании конца XV в., с. 302—303, 305—313.
        ³⁰⁾ ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 281; ГБЛ, ф. 256, № 153, л. 45—45 об.; ф. 304, № 646, л. 421 об.— 422. Наше предположение подтверждает также анализ известий о чудесах от гроба Петра под 1416 г. Автор оригинального летописца нашел в своем источнике (летописи типа Ермолинской) сообщение о двух исцелениях 12 и 15 марта 1416 г., которое он пополнил указанием на чудо от 9 мая (исцеление старицы). Его он извлек, скорее всего, из записей, ведшихся при Успенском соборе (ПСРЛ. Т. 23, с. 145; Т. 20, ч. 1, с. 231). Вставочный характер известия очевиден: под 22 марта помещена краткая статья о поставлении новгородского владыки, заимствованная именно из Ермолинской (ср.: ПСРЛ. Т. 25, с. 242, где дана другая дата первого чуда, нет исцеления 9 мая и помещен более подробный рассказ о поставлении).
        ³¹⁾ 30 августа, "исходящу второму часу", см.: ПСРЛ. Т. 28, с. 290 (Уваровская летопись); ЛОИИ, ф. 238, № 365, л. 782; ПСРЛ. Т. 26, с. 229; Т. 25, с. 284, 395. 1 августа, "исходящу четвертому часу", см.: ПСРЛ. Т. 28, с. 121 (Прилуцкая летопись).

        В Сокращенных сводах приведена краткая запись под 30 августа — указания на час начала пожара в ней нет, говорится только, что Кремль "погоре весь" (ПСРЛ Т 27 с. 277, 351; Син. № 963, л. 178).
        ³²⁾ ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 282; Син. № 963, л. 178.
        ³³⁾ ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 297.
        ³⁴⁾ В нашем летописце говорится об исцелении хромого шестилетнего сына священника Петра из кремлевской церкви Иоанна Лествичника, случившемся, скорее всего, 29 мая. В Житии ему семь лет, указано, что "ноги сухи обе" у него "от чрева матери", подробно изложен эпизод исцеления, где упомянут успенский поп Алексей Стояк (отнесено, видимо, к тому же 29 мая). Второе исцеление в летописце отмечено кратко — названы лицо (Селивач рязанец) и тип болезни. В Житии не названо имя, но определен социальный статус ("некто от полаты великого князя"), подробнее описаны болезнь и исцеление. Эти наблюдения подтверждают сформулированный выше вывод относительно чудес от гроба Петра — ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 298; Т. 21, ч. 2, с. 519—520.
        ³⁵⁾ ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 298—299.
        ³⁶⁾ Там же, с. 299.
        ³⁷⁾ Там же, с. 300.
        ³⁸⁾ Там же, с. 300—301.
        ³⁹⁾ С этим сюжетом перекликается включение автором в свой труд "Хожения" Афанасия Никитина с любопытной справкой о поисках биографических сведений о нем, свидетельствующей о каких-то связях автора с известным дьяком В. Мамыревым (ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 301—303; текст "Хожения" —с. 303—313). Об условиях найма Фиораванти ср.: Хорошкевич А. Л. Данные русских летописей об Аристотеле Фиораванти, с. 201—202.
        ⁴⁰⁾ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 302.
        ⁴¹⁾ Там же, с. 319—320.
        ⁴²⁾ Там же, с. 335. Автор Успенского летописца рассказывает о продолжении конфликта по этому вопросу и о победе в нем митрополита Геронтия в статье, помещенной во второй редакции свода 1518 г. под 6990 г. По ряду хронологических указаний и текстологических соображений описываемые события имели место осенью 1481 г. (там же, с. 348). Нами обнаружено и подготовлено к изданию полемическое сочинение, посвященное данному столкновению. Оно было создано в ближайшем окружении Геронтия летом — осенью 1481 г. Содержание этого сочинения подтверждает точность сведений Успенского летописца по этому вопросу и в то же время показывает разницу в позициях автора летописца и митрополита.
        ⁴³⁾ ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 347.
        ⁴⁴⁾ Мы предполагаем авторство Вассиана в основных частях повествования об Угорщине, дошедшем в составе Ростовского владычного свода 1489 г., включая те разделы, где подчеркнуто заступничество Богородицы (см.: Клосс Б.М., Назаров В.Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси в летописании конца XV в., с. 296—299).
        ⁴⁵⁾ ПСРЛ. Т. 25, с. 324, 327; ЛОИИ, ф. 238, № 365, л. 847, 851; ГИМ, Син., № 963, л. 182 об.; ПСРЛ. Т. 20, ч. 1, с. 347, ср. Т. 6, с. 233.
        ⁴⁶⁾ См.: Попов Г. В. Иконостас Дионисия 1481 года: опыт исследования комплекса по письменным источникам.— В кн.: Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования, с. 131—132. В этой интересной статье, к сожалению, встречаются и другие неаргументированные или неточные положения. Так, мы не знаем наверняка, совершил или нет Иван III поездку в Пафнутиев Боровский монастырь в ноябре 1480 г. после отступления войск Ахмада. По крайней мере, летописи об этом, вопреки мнению Г. В. Попова, прямо не говорят. Ростовский владычный свод 1489 г. (см.: ПСРЛ. Т. 24, с. 200—201) сообщает только о переходе великого князя с войсками из Кременца в Боровск в конце пребывания на театре военных действий и о его прибытии в столицу именно из Боровска (кстати, из этого свода заимствуют данные указания Уваровский список Московского свода 1479 г. и первая редакция свода 1518 г., на которые почему-то ссылается автор, см.: Попов Г. В. Иконостас Дионисия 1481 года: опыт исследования комплекса по письменным источникам, с. 124, примеч. 9). На основании приведенных фактов мы можем лишь с большой долей вероятности предполагать, что Иван III ездил в Боровск. Но даже если считать это непреложным фактом, то уж никак нельзя допустить, что поездку, случившуюся поздней осенью 1480 г., могла иметь в виду статья 1477 г. о смерти Пафну-

тия, помещенная в Московском своде 1479 г. Здесь автора подвело ошибочное понимание грамматической конструкции текста. Не доказано Г. В. Поповым и использование в своде 1479 г. "Сказания вкратце" о Пафнутии — цитируемые тексты и фактические сведения говорят, скорее, об обратном. Тем самым предлагаемую датировку "Сказания вкратце" нельзя признать аргументированной. Также нельзя согласиться с авторским пониманием статьи 1477 г. о причинах популярности Пафнутия. В ряде моментов спорна или неточна характеристика политической биографии Вассиана Рыло (см. там же, с. 123—125. О фактической канве Угорщины см.: Назаров В.Д. Свержение ордынского ига на Руси. М., 1983, с. 44—56).
⁴⁷⁾ Наша атрибуция может вызвать вопрос: мог ли успенский священник не знать, где находились мощи Петра между 15 июня и 1 июля? Речь идет о времени, равном приблизительно двум неделям. На основании ряда косвенных показаний можно считать, что автора в это время не было в столице. 29 мая он еще в Москве и присутствует при вскрытии гробниц митрополитов. Но он не знает факта двукратного переноса раки Петра, ему известно лишь последнее официальное место ее размещения (около гробницы Ионы). Летописец сообщает некоторые детали о событиях, предшествующих церемонии 1 июля, следовательно, незадолго до этого дня он вернулся в столицу. Существенно также, что вскрытие гроба Петра и перенесение его раки оба раза происходило ночью и, судя по контексту митрополичьего повествования под 1472 г., Филипп привлек для участия в этой акции немногих и особо доверенных лиц. Таинственная атмосфера, окружавшая все действия по переносу гробницы Петра, породила слухи, которые зафиксировал данный источник. Важно помнить, что с апреля или, по крайней мере, мая 1472 г. Успенский собор не функционировал, так что пребывание всех успенских священников в столице было необязательным. Позднее действовала временная деревянная церковь (с осени 1472 г. по май 1474 г.), а после катастрофы 1474 г. кафедральный храм был закрыт вплоть до 12 августа 1479 г. В 1480-е гг. автор исследуемого текста, скорее всего, уже не состоял в причте Успенского собора, поскольку сведения о соборе в источнике доходят только до начала 80-х гг. XV в.

НА СТРАНИЦУ Б.М.КЛОССА

НА СТРАНИЦУ В.Д.НАЗАРОВА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский