|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Кренке Н.А. Археологические памятники Подмосковья в контексте культуры ХV–ХХ вв. В кн.: Культура средневековой Москвы XIV-XVII вв. М., 1995. Все права сохранены.
Размещение электронной версии
материала в открытом доступе произведено: www.archeologia.ru («Археология
России»). Все права сохранены.
Иллюстрации приведены в конце текста.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г .
Н.А. Кренке
Археологические памятники Подмосковья
в контексте культуры ХV–ХХ вв.
стр.250
Настоящая статья не является итогом специального исследования, а появилась в результате размышлений и попыток осознания собственного опыта практической археологической работы.
Уже более 100 лет минуло с тех пор, когда в русской археологии доминировало такое отношение к археологическим памятникам, при котором лишь финансовые возможности ограничивали "анатомирование" археологических объектов.
Много фактов подтверждает, что с развитием археологии среди археологов появилось (по крайней мере на подсознательном уровне) понимание того, что безоговорочное принесение памятников в жертву археологическому любопытству - небезукоризненно. Именно в таком ракурсе, видимо, следует оценивать многочисленные "самооправдания" археологов, наиболее распространенным из которых является тезис о необходимости "спасения" памятников, находящихся под угрозой (часто мифической), путем их раскопок1.
В настоящей работе нет возможности обосновывать детально положение о том, что развитие науки гораздо теснее, чем это порой представляется ученым, связано с более общими процессами общественного развития и неким, трудно выразимым на вербальном уровне, духом умонастроений, пронизывающим разные сферы общественной жизни. Однако для автора очевидно, что это так. Осознанные и неосознанные попытки привнесения морали в археологию, выражающиеся, прежде всего, в стремлении развивать недеструктивные методы и направления исследований, являются характерными чертами мировой археологии последних десятилетий. На фоне русской действительности конца 1980-1990-х годов, где перемены особенно контрастны, яснее видится неслучайность того, что все большее число археологов включается в поиски "моральной археологии", стремится увидеть изучаемые ими объекты в широком культурном контексте, выйти за пределы чисто археологического взгляда на них2.
В течение всех послереволюционных десятилетий XX в. в России в рамках чрезвычайно регламентированного общества фактически лишь одна социальная группа - ученые-археологи имели право выражать свое отношение к памятникам археологии, отстаивать "интересы памятников археологии" перед лицом принимавших решения государственных структур. Это положение неминуемо способствовало развитию тенденций, имевшихся среди ученых и ранее, направленных на "узурпацию" памятников. Снижение степени регламентированности общества в России делает все более очевидным тот факт, что памятники археологии находятся в сфере интересов и иных по отношению к ученым социальных групп. Причем, как показывает мировая практика, нередки случаи, когда несовпадение
стр.251
интересов ученых-археологов и интересов других общественных групп создают конфликтные ситуации3.
Цель настоящей работы - обозначить необходимость для археологов, стремящихся к недеструктивной археологии, специально изучать и выявлять те параметры, в рамках которых памятники археологии представляют ценность для неархеологов. Это необходимо для правильного планирования археологических исследований, чтобы минимализировать возможность нанесения ущерба этими работами интересам неархеологов.
Различия в видении памятников археологии существует не только между учеными и иными социальными группами, но и в среде научного сообщества, что легко проиллюстрировать, например, сравнивая подходы археологов и почвоведов, геоботаников. Последние, изучая эволюцию почв, процессы сукцессии и т.п., наравне с археологами рассматривают археологические памятники как один из важных объектов своих исследований, но источниками информации для них являются профиль погребенной почвы, состав растительности на поверхности насыпи и т.д., т.е. то, что археологами обыкновенно трактуется как нечто второстепенное по отношению к археологическому содержанию. Историки оказались в большей степени под влиянием археологического восприятия, однако и у них существует свой подход к археологическим объектам.
Множественные грани взаимодействия - памятники археологии-различные социальные группы - не универсальны, а зависят от конкретного культурного контекста.
Попытаемся рассмотреть некоторые примеры того, как памятники археологии были включены в контекст московской культуры от эпохи средневековья до нашего времени.
Одним из наиболее заметных типов археологических памятников Подмосковья являются древнерусские курганы. О характере восприятия этих древностей в средневековье мы можем судить по отрывочным упоминаниям в письменных источниках. Так в правовой грамоте, данной Симонову монастырю на пожни сельца Коробовского, датированной 1494—1499 гг., при описании межи упоминаются и известные по позднейшим исследованиям коробовские курганы: "...да поперек дороги к могиле, а на могиле липа да осинка подсухая. Да ставши, Елка Съянов своими товарыщи судьи тако рекли: Что есмя вели от сосон с паточиною до Козья болотца и до сех мест до Колычевской дороги до могилы по старой меже, ино направо земля угрешская, Константиновская..."4
Из данного описания следует, во-первых, что средневековое население XV в. однозначно интерпретировало курганы как могилы. Во-вторых, обращает на себя внимание место курганов в описании межевого хода. Могила-курган являлась главным ориентиром, конечным пунктом межевания. Именно здесь "знахори", проводившие межевание, встали. "Могила" была единственным пунктом, относительно которого не было расхождений при прокладке межи между представителями двух споривших сторон.
Упоминания о курганах имеются и в межевых документах XVII в. Например, при описании межи отхожей пустоши Сокольниково (расположена в нескольких километрах к югу от с. Коробово возле д. Старое Съяново на р. Пахре), входившей в состав владений с. Коломенского, курганы встречаются неоднократно: "...а из того врага с водоточиною вкруте направо меж двух курганов да двух ям, а ямы на кургане ж,... а позади ям по обе стороны дорошки два кургана..."5
стр.252
Исходя из вышесказанного, можно предположить, что в XV в. курганы сохраняли один из своих изначальных смыслов - знак-ориентир, маркирующий "свою" территорию, способствующий пространственной адаптации человеческих коллективов, являющийся одним из элементов "порядка", организующего осваиваемый ландшафт. В XVII в. процесс "освоения" курганов отдаленными потомками захороненных в них людей имел продолжение. Такая деталь, как межевая яма, отрытая в кургане, многозначима. В системе ориентиров межевания XVII в. ямы имели преобладающее значение. При наложении новых традиций на старые ориентиры возникают курганы с ямами.
Материалы археологических раскопок курганов ХI-ХIII вв. в некоторых случаях дают и более поздние материалы, раскрывающие отношение к археологическим памятникам населения, проживавшего близ них много столетий спустя. При раскопках курганной группы у деревни Новленское на р. Пахре6 выяснилось, что курганный могильник использовался для захоронений дважды: в XII в. и в XVIII (?) в. Вторичное использование могильника, по-видимому, указывает на то, что местное население XVIII в., проживавшее в районе деревни Новленское, не рассматривало курганы древнерусского времени как могилы инородцев. Показательно, что недалеко от Новленского в селе Колычево до сих пор существует погост на курганном могильнике. Возможно, в данном случае мы столкнулись с примером локальной традиции восприятия раннесредневековых курганов. Этот случай достаточно редок. Как свидетельствуют опросные данные ХIХ-ХХ вв., обычно местное население связывает курганы с татарскими, литовскими или французскими могилами, а в наши дни уже начинают поговаривать и о немецких.
Более типична ситуация, которую удалось проследить в селе Ромашково, расположенном на р. Чаченке на западных окраинах Москвы. Здесь возле курганной группы (№1 - по археологической номенклатуре), стоявшей среди поля, захоранивали лиц, не подлежавших захоронению на кладбище возле церкви. То есть район курганов воспринимался как кладбище, но "поганое". Ослабление регулирующего значения традиционных обрядов и представлений во второй половине XX в. привело к тому, что на месте курганов и могил утопленников возникает обыкновенное кладбище.
Другим источником, проливающим свет на то, каким образом памятники археологии воспринимались средневековым населением, являются данные микротопонимики. Целый ряд микротопонимов, обозначающих археологические объекты, зафиксирован на картах XVIII в. Исследователи начала XIX в. З.Д. Ходаковский, К.Ф. Калайдович, Н. Иванчев-Писарев также собрали большую коллекцию местных названий археологических памятников Подмосковья7. Есть все основания полагать, что микротопонимы, впервые зафиксированные в XVIII-начале XIX в., возникли в более раннее время и поэтому могут характеризовать взгляды именно средневекового населения. Среди интересующей нас категории микротопонимов наибольшее распространение имеют топонимы, включающие слова "городище", "городок" и реже - "курган". Можно предполагать, что одновременное существование различных терминов "городище" и "городок" отражает некоторые различия в восприятии остатков древних поселений у более позднего населения. Тот факт, что остатки древних укрепленных поселений очень часто имели "метки" в местной топонимической традиции указывает, как мне представляется, на то, что данные объекты имели существенное
стр.253
значение в контексте культуры, давшей
название. В качестве примера можно привести Дьяково городище (археологический
термин) в Коломенском. Впервые микротопоним, связанный с этим объектом,
зафиксирован на карте
На рубеже ХVIII-ХIХ вв. в эпоху романтизма интерес к древностям значительно возрос. Это время отмечено глубоким постижением смысла археологических объектов. Русскими поэтами первой половины XIX в. фактически были вновь воссозданы мифологические представления, связанные с курганами.
Интерес к памятникам и успехи в их понимании получили материальное проявление в работах архитекторов, проектировавших усадебные комплексы.
В качестве типичного примера может
быть приведена усадьба "Царицыно". В настоящее время имеющиеся здесь
курганы теряются в старовозрастном липовом парке. Однако при проектировании
усадьбы ситуация была иной. План
В практике проектирования парков подмосковных усадеб нередки случаи досыпания древних курганов для придания им более монументальных форм (усадьба Горки на р. Туровка), а также сооружение новых парковых курганов, где не было подлинных древних (например, усадьба Дубровицы на р. Десна).
стр.254
Стремление к включению элементов древнего "курганного ландшафта" в культурную среду подмосковных усадеб проявилось также в установке привезенных из степных районов каменных изваяний, украшавших изначально курганы кочевников10.
Приведенные примеры показывают уровень интереса к древним памятникам. В некоторых случаях курганами все же жертвовали в интересах хозяйственного развития, как, например, в усадьбе Н.А. Толстого Верхогрязье. Характерно, что при этом хозяйка усадьбы приказала позолотить один из браслетов, обнаруженных в кургане, и стала его носить сама11.
Очень важным представляется пример подхода к археологическим памятникам крупнейшего русского историка Н.М. Карамзина. Из его переписки с К.Ф. Калайдовичем12 выясняется, что при написании знаменитой "Истории" Н.М. Карамзин анализировал и археологический контекст, просил прислать ему карту древностей в районе лагеря "Тушинского вора". При этом вопрос о целесообразности каких-либо раскопок Н.М. Карамзиным не поднимался.
Данные о восприятии памятников
археологии современным населением очень отрывочны, опубликованных исследований
на эту тему нет. В моем распоряжении есть лишь наблюдения, касающиеся реакции
разных слоев населения проявившейся при раскопках 1981-1987 гг. Дьякова
городища в Москве и материалы опросов
Если оценивать ситуацию в целом, то можно отметить, что лишь в редких случаях население проявляет свою активную позицию по отношению к археологическим памятникам и заявляет о своих интересах, что на самом деле отнюдь не означает отсутствие данных интересов.
При раскопках Дьякова городища обозначилось 4 группы лиц, чьи интересы к памятнику вступали в конфликт с интересами археолога-профессионала: 1) цветоводы, собирающие культурный слой для выращивания комнатных растений; 2) любители древностей, коллекционирующие древние находки; 3) отдыхающие горожане, стремящиеся использовать памятник в рекреационных целях; 4) жители деревни, видящие в раскопках бессмысленную деятельность, посягающую к тому же на уже давно известную им истину, на местное предание.
Разведки в Подмосковье, сопровождавшиеся опросами населения, показали, что, с одной стороны, взрослое население довольно равнодушно относится к судьбе археологических памятников, но, с другой стороны, знает о них гораздо больше, чем обычно предполагалось археологами. Практически все курганные могильники оказались известны местным жителям, а также память об уже утраченных памятниках сохранялась весьма отчетливо. Опросы свидетельствуют, что очень значительное число местных жителей в детстве предпринимало попытки раскопок курганов. Знакомство подростков с курганами имело существенное значение для освоения ими "своей" территории. Нередки случаи, когда родители сознательно знакомили своих детей с курганами и народной интерпретацией этих памятников. Сбор детьми ягод, грибов, орехов "на курганах" также очень типичен. Таким образом, в процессе самоидентификации каждого поколения жителей Подмосковья роль памятников археологии, по-видимому, была достаточно существенна и требует специального изучения.
Приведенные примеры, хотя и далеко не дают полной картины, но все же позволяют с уверенностью предполагать, что в обществе существуют различ-
стр.255
ные точки зрения на археологические памятники, которые ни в коем случае нельзя считать "неправильными" по сравнению с одной "правильной" археологов-профессионалов. Изучение этих различных точек зрения в исторической перспективе, разработка таких методов археологических исследований, которые не исключали бы возможности и "неархеологического" восприятия памятников, может лишь способствовать постижению древностей.
стр.270
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ААЭ - Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией имп. Академии наук
АИ - Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией
АН - Архитектурное наследство
АСЭИ - Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца ХIV-начала XVI в.
АЮБ - Акты, относящиеся до юридического быта древней России. Изд. Археографической комиссии под ред. Н.В. Калачева
ВВ - Византийский временник
ВИ - Вопросы истории
Временник ОИДР - Временник Московского общества истории и древностей российских
ГИМ - Государственный Исторический музей
ГИМ ОПИ — Государственный Исторический музей. Отдел письменных источников
ГММК МИИ - Государственные музеи Московского Кремля
ГТГ - Государственная Третьяковская галерея
ГУГК - Главное управление геодезии и картографии
ДАИ - Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией
ДДГ - Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-ХVI вв. М.; Л., 1952
ДРВ - Древняя Российская Вивлиофика
ЖМНП - Журнал Министерства народного просвещения
ИА РАН - Институт археологии РАН
ИГАИМК - Известия Государственной Академии истории материальной культуры
КСИА - Краткие сообщения Института археологии РАН
ЛОИА - Ленинградское отделение института археологии (ныне - Институт истории материальной культуры РАН)
ЛОИИ - Ленинградское отделение института истории (ныне - Санкт-Петербургский филиал Института российской истории РАН)
МАРХИ - Московский архитектурный институт
МИА - Материалы и исследования по археологии СССР
МИАС - Материалы для истории, археологии и статистики г. Москвы. Т. 1-11; 1884, 1891
ОЛДП - Общество любителей древней письменности
ОР ГИМ - Отдел рукописей Государственного Исторического музея
ОР ГПБ - Отдел рукописей Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина
ОР РГБ - Отдел рукописей Российской государственной библиотеки
ОРЯС - Отделение русского языка и словесности имп. Академии наук
ПДПИ - Памятники древней письменности и искусства
ПЛДП - Памятники литературы Древней Руси
ПСЗ - Полное собрание законов Российской империи. 1-я серия
ПСРЛ - Полное собрание русских летописей
РАН — Российская Академия наук
РАНИОН - Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук
РГАДА - Российский государственный архив древних актов
РГАЛИ - Российский государственный архив литературы и искусства
РГБ - Российская государственная библиотека
РГВИА - Российский государственный военно-исторический архив
РЗ - Русское законодательство Х-ХI вв.
РИБ - Русская историческая библиотека
РК - Разрядная книга
РОБАН - Рукописный отдел Библиотеки Академии наук
СА - Советская археология
СГГ и Д - Собрание государственных грамот и договоров
ТОДРЛ - Труды отдела древнерусской литературы
ЦГИА г. Москвы - Центральный государственный исторический архив г. Москвы
ЧОИДР - Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете
Сноски
1Доложено в Комиссии 2 сентября
2Там же. С. 70об., протокол от 3 сентября
3РГАЛИ. Ф. 1981 И.П. Машкова. Ед. хр. 123-132.
4Архив ЛОИА. Ф. 21 П.П. Покрышкина. Ед. хр. 35, 36, 323, 324.
Материалы по реставрации Успенского собора (библиографические выписки, заметки
при осмотре собора за 1913-1918 гг.) 1511-1602; в том же архиве - Р - 1 (арх.)
233а, 234-251 - реставрация Успенского собора, альбом с карандашными обмерами Покрышкина
и др. материалы.
5Архив ГММК. Ф. 5 Комиссии по реставрации Успенского собора.
Коллекция фотоподборок. № 14, 15, 16.
6Панова Т.Д. Памятники Московского Кремля в лицевом своде XVI
в. // СА. 1983. № 4. С. 92-93, рис. 9.
7Архив ЛОИА. Р-1. Арх.
8Архив ЛОИА. Ф. 21. Ед. хр.
9Архив ГММК. Коллекция фотоподборок № 16 (архив И.П. Машкова), фото
№№ 77-79. Перефотографирование снимков любезно выполнил художник А.Н. Сергеев.
10На известной миниатюре из Лицевого летописного свода XVI в.
(Царственная кн., Л. 296), иллюстрирующей падение на Соборной площади большого
благовестного колокола в
11После изгнания поляков в
12Архив ЛОИА. Р-1. Арх.
13Там же.
14ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 244.
15ПСРЛ. М., 1965. Т. 6. С. 50; ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 377.
16Летописная дата разборки старого Лествичника -
17ПСРЛ. М., 1965. Т. 15, ч. 1. Стб. 45; ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С.
91.
18ПСРЛ. Т. 15, ч. 1. Стб. 44.
19ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 169; ПСРЛ. Т. 18. С. 117.
20ПСРЛ. Т. 15, ч. 1. Стб. 55-57; ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 216,
217; Троицкая летопись. М.; Л., 1956. С. 367, 368.
21Воронин Н.Н. Зодчества Северо-Восточной Руси. М., 1962. Т.
2. С. 158.
22История больших благовестных колоколов Успенского собора и их
звонниц подробно рассмотрена в работе: Кавельмахер В.В. Большие
благовестники Москвы XVI - пер. пол. XVII в. // Колокола: История и
современность. М., 1993. Вып. 2. С. 75-118.
23ПСРЛ. М., 1965. Т. 12. С. 161; Т. 13. С. 72; Т. 20. С. 418.
24История первого царского колокола изложена в той же работе
Кавельмахера (см. примеч. 22). В середине XVII в. имя "Царь-колокол"
перешло к колоколу
25См. примеч. 11.
26Архив ЛОИИ. Ф. 175 Гамеля. Оп. 1. Ед. хр. 250 - указ от 29 января
27Верхи церкви Рождества Христова были перестроены и обращены в
трехпролетную трехшатровую звонницу в середине августа
28Кивельмахер В.В. "Способы колокольного звона и
древнерусские колокольни" в сб. "Колокола. История и
современность", М., 1985. С. 63, 64.
29Кавельмахер В.В. К строительной истории колокольни
Иосифо-Волоколамского монастыря: Материалы научно-практической конференции
30-31 октября
30В основе колокольни Санаина (1215-1235) - квадрат со вписанным
крестом; план колокольни Ахпата (1245) - крестообразный, с расширяющимся над
закрестьями октагоном; план церковной части колокольни в монастыре Нор-Гетик
(1295) также крестообразен. Халпахчьян О.Х. Национальные особенности
Архитектуры армянских колоколен // АН. 1973. № 21. С. 100-107, рис. 4, 5, 8.
31Армянские храмы-колокольни - ближайшие и едва ли не единственные
"сородичи" русских подколоколенных церквей в интересующий нас
исторический период (если мы не ошибаемся, обычай сооружать подколоколенные
церкви существовал еще в Грузии). И это при том, что национальные культуры
русского и кавказских народов имеют в указанный отрезок времени крайне мало
точек соприкосновения! Каждая из вышеперечисленных колоколен вмещала в себя по
несколько фамильных капелл (в Ахпатской колокольне их было семь!), каждая
представляла собой стройную призмообразную, двух или трехъярусную постройку, с
колоколом на сводах внутри барабана-киоска. Кроме капелл-колоколен в армянской
архитектуре известен еще один вид подколоколенных сооружений. Это - гавиты,
квадратного плана притворы-усыпальницы, имевшие в центре свода световое
отверстие с колокольным киоском над ним (Халпахчьян. Указ. соч. С. 107). Чтобы
не перегружать своды, большие гавиты устраивались крестовокупольными, что
поневоле заставляет нас вспомнить подколоколенную Духовскую церковь
Троице-Сергиева монастыря. Халпахчьян допускает даже существование в
средневековой Армении "церквей под колоколы" (Указ. соч. С. 104, рис.
6), однако, думаем, что последние все же являлись "капеллами",
согласно тому смыслу, который вкладывает в это понятие католическая церковь.
Пример "многопридельных" капелл Санаина, Ахпата и Нор-Гетика это
подтверждает.
32Столпообразная церковь под колоколы Алексея митрополита -
малоизвестный памятник итальянского строительства в России. До середины XVII в.
входила в ансамбль загородного дворца в Александровой слободе. Опыт
реконструкции памятника и обоснование датировки см.: Кавельмахер В.В. Новые
исследования Распятской колокольни Успенского монастыря в Александрове //
Реставрация и архитектурная археология: Новые материалы и исследования. М.,
1991. С. 110-123, рис. 2, 3. Как и скрытая в толще Ивана Великого
церковь-капелла Ивана Лествичника
33Разумеется, мы имеем достаточно примеров крестово-купольных зданий
с "отрезанным" барабаном. Прежде всего это Духовская церковь под колоколы
Троице-Сергиева монастыря с ее двойным барабаном-киоском с колоколами. В
отдельных случаях, например в замечательной не дошедшей до нас соборной церкви
Покровского-Паисиева монастыря в Угличе (перв. четв. XVI в.), в огромном
церковном барабане помещалась "тайная" церковь-капелла, куда попадали
по винтовой лестнице. Однако все это были развитые крестовокупольные
сооружения с девятью, как минимум, компартиментами, закрестьями и пр. В случае
же слабо выраженной крестообразности, как в октагоне на Соборной площади (при
почти квадратном плане), поставленный на подпружные арки глухой куполок сделал
бы интерьер храма придавленным и маловыразительным. Интересно, что капеллы в
церковных барабанах вновь были введены в обиход при патриархе Никоне, по его
прямому указанию.
34Как не было ее в громадной по нашим масштабам подколоколенной
Духовской церкви Троице-Сергиева монастыря.
Иллюстрации
1. "Вообще такие
городки у окрестных поселян нередко и до сих пор служат сборным местом для весенних
хороводов. На Дьяковском Городке под селом Коломенским мы тоже застали такой
хоровод. - И.Е. Забелин. Кунцево и Древний Сетунский стан. М., 1873. С. 235 
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский