|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Лихачев Д.С. Стилеформирующая доминанта древнерусского домонгольского искусства и литературы. В кн.: Средневековая Русь. М., 1976. С. 131-134. Все права сохранены.
Источник электронной версии материала по техническим причинам установить не удалось.
Д. С. Лихачев
Стилеформирующая доминанта
древнерусского домонгольского искусства и литературы
История человеческой культуры знает периоды особенно светлого взгляда на мир, периоды как бы удивления вселенной, когда восхищение окружающим становится как бы чертой мировоззрения и эстетического мировосприятия. Обычно — это периоды возникновения нового взгляда на мир, появления нового мировоззрения и нового великого стиля в искусстве и в литературе. Человек открывает в мире какую-то не замечавшуюся им ранее систему — научную, религиозную или художественную. Новое истолкование мира — художественное, научное и религиозное — освещает мир в связях и значениях, которые ранее ускользали и которые теперь до глубины души удивляют человека. И это удивление перед тем, что окружающее подчиняется новому мировоззрению, всегда бывает радостным.
Об оптимистическом характере первого (домонгольского) периода древнерусского христианства писали многие, прежде всего Н. К- Никольский ' и М. Д. Приселков 2. В качестве объяснения приводилось отсутствие в древнерусском христианстве аскетизма. Но это отсутствие аскетизма не может быть принято за объяснение, ибо само требует разъяснений.
Ранний феодализм пришел на Руси на смену родовому обществу. Это был огромный скачок, ибо Русь миновала историческую стадию рабовладельческого строя. Христианство вытеснило древнерусское язычество, типичное именно для этого родового строя. В древнерусском язычестве гнездился страх перед могуществом природы-—враждебной человеку и властвующей над ним. Вместе с феодализмом и христианством родилось художественное познание мира, создавшее великий монументальный стиль домонгольского древнерусского искусства.
Доминантой нового художественного отношения человека к окружающей природе явилось открытие значительности человека и человечества в окружающем его мире. Всемирная история, изложенная так, как она рассказана в первом произведении русской литературы, обращенном к новопросвещенному народу,—«Речи философа»,— вся говорила о значении людей, о смысле их существования и о центральном положении человека в окружающем его мире. Отныне стало аксиомой, что человек центр вселенной и именно в нем смысл существования мира.
131
Первые русские произведения полны восторга перед мудростью миоо-устройства, но мироустройство это не замкнуто в самом себе: природа служит человеку, она не враждебна ему и именно потому прекрасна. Она помогает человеку материальными благами, и через нее бог открывает человеку заповеди поведения. Природа содержит в себе притчи, нравоучения. Это — второе Писание.
Вселенная вся обращена к человечеству, сочувственно участвуя в его судьбах. Именно такое, отнюдь не узкоязыческое, а скорее эстетическое истолкование природы и ее участия в человеческих событиях найдем мы и в «Слове о полку Игореве», и в проповеднической литературе XI—XII вв.
Владимир Мономах пишет в «Поучении»: «Что есть человек, яко помниши и? Велий еси, господи, и чюдна дела твоя, никак же разум человеческ не можеть исповедати чюдес твоих; — и пакы речем: велий еси, господи, и чюдна дела твоя, и благословено и хвално имя твое в векы по всей земли. Иже кто не похвалить, ни прославляеть силы твоея и твоих великых чюдес и доброт, устроеных на семь свете: како небо устроено, како ли солнце, како ли луна, како ли звезды, и тма и свет, и земля на водах положена, господи, твоим промыслом! Зверье раз-ноличнии, и птица и рыбы украшено твоим промыслом, господи! И сему чюду дивуемъся, како от персти создав человека, како образи розно-личнии в человечьскых лицих,— аще и весь мир совокупить, не вси в один образ, но кыи же своим лиць образом, по божий мудрости. И сему ся подивуемы, како птица небесныя из ирья идуть, и первее, в наши руце, и не ставятся на одиной земли, но и сильный и худыя идуть по всем землям, божимь повелениемь, да наполнятся леси и поля. Все же то дал бог на угодье человеком, на снедь, на веселье. Велика, господи, милость твоя на нас, иже та угодья створил еси человека деля грешна. И ты же птице небесныя умудрены тобою господи; егда повелиши, то вспоють, и человекы веселять тобе; и егда же не повелиши им, язык же имеюще онемеють» 3.
В цитированном месте «Поучения» сказалось влияние «Шестодне-ва» Иоанна Экзарха Болгарского4. Само по себе это замечательно: на столетие раньше Болгария пережила тоже «удивление миром», которое было затем столь характерно и для Руси, она раньше Руси прошла тот же путь к новому восприятию мира, опыт ее оказался для Руси особенно ценным. Мономах пользуется не только «Шестодневом» Иоанна Экзарха Болгарского, но и цитатами из Псалтири. Однако в сочетании с собственными наблюдениями над русской природой восторженная интонация приобретает у Мономаха особенно личный характер. Здесь не обнаженная литературная традиция: здесь традиция прикро-венная, используемая для выражения вполне искреннего чувства.
Церковная и нецерковная литература домонгольской поры полна и другими приглашениями читателей «подивиться» или «почудиться» окружающей природе, мудрости мироустройства. Этот общехристианский мотив становится особенно характерен именно в первые века древнерусской культуры.
Восхищение миром звучит и в начале «Слова о расслабленном» Кирилла Туровского: «Неизмерна небесная высота, ни испытана преисподняя глубина, ниже сведомо божия смотрения таиньство»5; или в знаменитом описании весны в его же «Слове на Фомину неделю»: «Ныне небеса просветишася, темных облак яко вретища съвлекошася и светлым воздухом славу господню исповедають » и т. д6.
132
На пути такого антропоцентризма менялись и отношения между художником и его созданием, между зрителем и объектом искусства. И это новое отношение уводило даже от канонически признанного церковью.
Бог прославляется нашими делами. «И кто не удивится, възлюбле-нии, яко богу прославитися нашими делесы?»—говорит Феодосии в «Слове о терпении и любви» 7. Но и бог прославляет человека церквами, иконами и церковной службой. Отсюда, с одной стороны, приглушенность личностного начала в творчестве, ибо в человеческом творении прежде всего проявляется боговдохновенность и богосозданность, но отсюда же, с другой стороны, величие и монументальность произведений искусства, их прославляющий человека характер.
Вопреки постановлению седьмого вселенского собора, установившего чествование икон и креста «по подобию» — «ибо честь, воздаваемая образу, переходит к первообразному»8, Феодосии Печерский утверждает, что храмы и изображения созданы в честь «нам» — людям. Он призывает «с страхом стати безмолвно при стене, гласы немълчны въспе-вающе к Вышнему, иже нас грешных сподобил входа церковнаго, не имеюще собе подъпоры стены, ни стлъпа, еже нам суть на честь створена...» 9 и далее: «И в церкви боле того есть: на честь бо нам стлъпи суть и стены церковныа, а не на бещестие» 10.
Сказав о стенах и столпах церкви как «о чести», воздаваемой человеку, Феодосии переходит затем к каждению в церкви и снова подчеркивает обращенность и этого действа к человеку, к молящемуся. Аналогия с честью, воздаваемой человеку сооружениями зодчества, несомненна. Храмы и все их величество, богослужение — все это честь именно человеку. Для человека клепание в била, призывающие его ко святой службе, для человека пение церковное, для него и образы, и кадило, к нему обращенное, и чтения Евангелия и житий святых.
Нечто подобное находим мы и у Илариона в его «Слове о законе и благодати». Иларион обращается к умершему князю Владимиру с риторическим призывом встать из гроба и взглянуть на честь, которая ему оказана: «Отряси сон, взведи очи, да видиши какоя тя чьсти господь тамо сподобив, и на земли не беспамятна оставил сыном твоим». Называя эту честь, Иларион указывает на потомство Владимира — его сыновей, на цветущее благоверие и на град Киев, «величьством сияющь», на «церкви цветущий». Обращаясь к Владимиру, Иларион говорит: «виждь град иконами святыих освещаем». Иконы, изображения святых «освещают» град 11. Церковь Благовещения — это не только честь богу и Владимиру, но и честь всем горожанам Киева. Восхваляя церковь Богородицы, «дивну и славну всем округныим странам, якоже не обря-щется во всем полунощи земнем от востока до запада», Иларион сравнивает ее с архангелом Гавриилом, давшим целование Девице: «Да еже целование архангел даст Девици, будет и граду сему. К оной бо: радуйся, обрадованная, господь с тобою. К граду же: радуйся, благоверный граде, господь с тобою!»
Обращенность искусства к его создателям и ко всем людям в их честь стало идеологической доминантой в стилеформирующих тенденциях монументального искусства X—XIII вв. Отсюда импозантность, торжественность, церемониальность архитектурных форм. Отсюда же столь бережно охраняемая перешедшая к нам из Византии обращенность изображений к молящимся, «предстояние» изображений не только за людей, но перед людьми. Отсюда «четырехфасадность» церквей, обращенных на все стороны города. Отсюда же монументальный стиль
133
литературы, ее торжественность и парадность, строгая этикетность в выборе ситуации и словесного выражения.
Воздание чести должно совершаться в церемониальных формах; церемониальность требует традиционности; традиционность заставляет обращаться к прошлому; прошлое приобретает значительность, история — «священна» и воспринимается не как находящееся позади нас, а как стоящее впереди причинно-следственных рядов (поэтому о прошлых годах говорят —«в передних летех», о предках князей —«передние князи») . В представлениях о времени отсутствует современная эгоцентрич-ность. Отсюда и каждое произведение искусства не создано одним человеком для остальных людей, а соборно, в пределах традиции, в рамках повторяющихся церемоний.
Искусство X—XIII вв. предстоит человеку и предстоит за человека.
1 Н. К- Никольский. О древнерусском христианстве.— «Русская мысль», 1913, кн. 6, стр. 12—14.
3 «Повесть временных лет», ч.
4 Д. С. Лихачев. Етическая система на Владимир Мономах.—«Език и литература», 1966, кн. 4, стр. 10 и сл.
5 И. П. Еремин. Литературное наследие Кирилла Туровского.— «ТОДРЛ», т. XV. М.—Л., 1958, стр. 331.
6 И. П. Еремин. Литературное наследие Кирилла Туровского.— «ТОДРЛ», т. XIII. М.—Л., 1957, стр. 416.
7 И. П. Еремин. Литературное наследие Феодосия Печерского.— «ТОДРЛ», т. V, М.—Л., 1947, стр. 174.
8 Архиепископ Вениамин. Новая скрижаль, ч. I. Изд. 9, [Б, г.], стр. 69.
9 И. П. Еремин. Литературное наследие Феодосия Печерского.— «ТОДРЛ», т. V. М.— Л., 1947, стр. 177.
10 Там же, стр. 178—179.
11 Там же, стр. 1124.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский