РусАрх - Майничева А.Ю. Деревянные церкви Сибири XVII века: формы, символы, образы.

РусАрх

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

Источник: Майничева А.Ю. Деревянные церкви Сибири XVII века: формы, символы, образы. Серия «Этнография Сибири». Новосибирск, 1999. Все права сохранены.

Сканирование и размещение электронной версии в открытом доступе произведено: http://www.zaimka.ru. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г.

А.Ю. Майничева

Деревянные церкви Сибири XVII века:

формы, символы, образы

Монография посвящена сложной и малоизученной проблеме исследования закономерностей построения форм деревянных церквей Сибири XVII в. во взаимосвязи с их образным и символическим строем. Рассмотрены такие замечательные сооружения, как Тобольский собор Софии Премудрости Слова Божия, церкви Похвалы Богородице (Тобольск), Троицы Живоначальной (Томск), Казанской Божьей Матери (Илимск). Особенностью работы являются авторские реконструкции и рисунки церквей и жилищ.

Книга представляет интерес как для специалистов в области истории архитектуры, этнологии и культурологии, так и для широкого круга читателей, интересующихся вопросами развития культуры Сибири.

Исследование проведено при поддержкефонда RSS, проект 1196/1997 «Siberian Wooden Churches: Reality and Symbolics».

Введение.

Сохранение культурного наследия Сибири является серьезной проблемой, актуальной и для произведений архитектурного творчества. Неотвратимый ход времени, стихия, преобразования в общественной жизни — все грозит гибелью замечательным, но недолговечным произведениям деревянного зодчества. Множество прекрасных образцов церковной архитектуры безвозвратно утрачены, они уже никогда не будут возвращены в культурную среду мира современных людей. Вместе с потерей каждого здания уходят в небытие уникальные традиции, мироощущение эпохи, помыслы и стремления людей прошлого. Напрасно наши современники кичатся своими научными и техническими достижениями, не потеряли ли они больше, забывая уроки развития своей цивилизации? Сейчас существует лишь слабая возможность восстановить облик, образный и символический строй церквей Сибири XVII в., тем самым попробовав хоть немного понять прошлое, а через него и настоящее, попытаться вернуть связь времен.

В этой книге предпринята попытка провести комплексные исследования символики, феноменологии и морфологии трех деревянных церквей, построенных в XVII в. в сибирских городах — Тобольского собора Софии Премудрости Слова Божия, Томской церкви Троицы Живоначальной и Илимской церкви Казанской Богоматери. Понятно, что для выполнения этой задачи недостаточно было лишь реконструировать формы зданий, потребовалось и восстановить культурный контекст, в котором создавались сооружения. Отсюда и многоаспектность исследования, комплексность анализа, поиски культурных и смысловых аналогий в обращении к истории символизма чисел, названий и имен, к проблемам развития представлений о Природе, Вселенной и Человеке.

Неоднократно исследователями отмечалась художественная и эстетическая ценность формообразования храмового зодчества, обсуждались происхождение и генезис форм, феноменологические эффекты воздействия архитектуры на человека, в то время, как суть и значение символики рассматривались мало. Это не могло не обеднять анализ архитектурных сооружений, так как чем более полно представлены и взаимообусловлены, обладая внутренней логикой взаимодействия, символика, морфология и феноменология, тем более ценно это сооружение, тем более оно значимо в культуре всех времен и народов. Естественно, сооружений, которые можно назвать шедеврами, немного, в каждом храме наиболее ярко проявлялись лишь отдельные черты, характеризующие структуру построения пространства.

Православные церкви как сооружения культового зодчества характеризуются, пожалуй, наибольшей степенью традиционности своего архитектурного образа и, как следствие, облика, что следует, в первую очередь, из символического значения православного храма и его частей, которое сохраняется в течение столетий. Традиционность образа и облика не предполагает механического перенесения форм и их символической сущности от одного здания к другому, из одной эпохи в другую. Каждая эпоха, каждое время создают свои образы — благодаря изменениям прежних черт одного и того же содержания (утилитарного и идейно-социального), формированию новых элементов содержания, поворотам в идеологии общества, изменениям эстетических взглядов, появлению новых материалов и способов производства.

Образы архитектуры выражают идеи общества языком форм геометрических, абстрактных, что требует соотносить архитектурную форму с соответствующим содержанием опосредованно, следуя принципу историчности создаваемых образов. Кажущиеся различными храмовые здания могут иметь очень тонкие связи, сохраняя в чем-то постоянную образную структуру, и в первую очередь — символическую. Для интерпретации древнерусской живописи — фресок, икон, разработаны семантические модели, позволяющие выделить значение и место символизма в живописи, подобный же вопрос в архитектуре изучен недостаточно. В связи с этим, следует отметить, что решение проблемы соотношения символики, образа и облика православного храмового здания должно методологически обогатить принцип чистой визуальности, или поверхностно-описательного формализма, и стать существенным дополнением несколько одностороннего принци0па поиска генетических и типологических связей христианских храмов с язычеством.

Даже значительное изменение формы, облика здания не всегда ведет к изменению его образного строя. Возможно, то, что людям последующих поколений, отдаленным по времени от периода существования здания, могло казаться изменением образа, для людей, строивших здания, было очевидным его сохранением. Крупный теоретик архитектуры М. Г. Бархин писал, что образ воспринимается по-разному, в зависимости от личных качеств зрителя, от его подготовленности, от принятия им условности, свойственной архитектуре, от понимания своеобразной знаковой системы, принятой в архитектуре и т.д., а это весьма важно при анализе того или иного здания, его пространственного строя, связанного с восприятием его, когда необходимо установить приоритеты, закономерности и преемственность создания образа здания в различные периоды его существования. Деревянные церкви Сибири XVII в. дают прекрасную возможность изучения всех перечисленных проблем, несмотря на скудость имеющихся источников, из которых можно было бы почерпнуть необходимые сведения. В распоряжении исследователя находятся лишь описания конструктивных особенностей храмов, допускающих многозначность прочтения, и некоторые факты из истории существования церквей. Однако рассмотрение сооружений православной культовой архитектуры как феномена русской средневековой культуры, подверженного всем характерным для этой эпохи влияниям, начиная от идеи теоцентризма и кончая языческими реминисценциями, делает реальным воссоздание достоверного облика храмов, их роли и места в мировоззренческой системе.

Все графические реконструкции и рисунки, если не дано особое указание, выполнены автором.

Можно было бы считать задачу, поставленную в книге, выполненной, если бы ею заинтересовались не только историки и этнологи, но и практикующие архитекторы, занимающиеся реставрацией памятников архитектуры и проектированием новых церквей. Поскольку исследование должно дать ответы на вопросы «какие существовали традиции в русском деревянном храмовом зодчестве» и «можно ли им следовать в современном строительстве церквей», его результаты могут помочь в выборе образного и символического языка проектирования. Несомненно книга будет востребована как основа для лекционных курсов, посвященных развитию русской культуры, а также будет полезна для широких кругов читателей, интересующихся вопросами архитектуры Сибири. Дискуссионность проблем, поднятых в книге, позволяет надеяться на плодотворный диалог с вероятными оппонентами, что должно приблизить нас к истине.

В заключение воспользуюсь случаем выразить свою искреннюю благодарность коллегам, друзьям и родным, оказавшим неоценимую помощь в подготовке книги. Необходимо также отметить, что работа проведена при поддержке фонда RSS (проект 1196/1997 «Siberian Wooden Churches: Reality and Symbolics»), без чего это исследование вряд ли было бы осуществлено.

Глава 1. Софийский собор в Тобольске (1621–1677 гг.)

Тобольский Собор Софии Премудрости, построенный в 1686 г., известен как первое каменное церковное сооружение Сибири. Он имел и свою «деревянную предысторию», насчитывающую более пятидесяти лет — с 1621 г., времени постройки первого деревянного собора, по 1677 г., когда храм был уничтожен в охватившем город пожаре. Период существования Софийского собора, построенного в камне, подробно рассмотрен исследователями [1], а деревянный вариант сооружения, несмотря на опубликованное описание [2], остался в стороне, исключая несколько замечаний в работах историков архитектуры. Однако именно в начале XVII в. Тобольск приобретает значение крупного военно-административного, торгового, культурного, церковного центра, становясь фактической столицей Сибири. В 20-е гг. XVII в. в Тобольскую епархию был направлен митрополит Киприан, с именем которого связана постройка первого здания Софийского собора [3]. Сооружению храма придавался особый смысл.

Как следует из материалов переписных и копийных книг 1620–1636 гг. Тобольского архиерейского дома [4], деревянный собор Софии был построен в 1621–1622 гг. по царскому указу сибирским воеводам 1620 г. Для строительства церкви были использованы срубы домов, купленные у тобольских жителей. Специально на постройку заготовить лес было невозможно, а точнее, некого было нанять для этого, так как в те годы Тобольск обезлюдел из-за голода. Впрочем, приобретение готовых срубов для возведения какого-либо здания являлось вполне обычной практикой. Среди купленных построек был наполовину выстроенный сруб церкви, которую в 1620 г. священник Иван по благословению вологодского архиепископа Макария заложил в десяти саженях от Троицкой церкви и которая была задумана как пятиглавая церковь во имя Софии Премудрости. Киприан достроил эту церковь как соборную, оставив за ней название Софийской (освящена 21 октября 1622 г.), хотя грамота из Москвы предписывала поименовать церковь Вознесенской.

Детальное описание возведенного храма позволяет реконструировать его облик. Высота церкви от уровня земли до яблока была 13,5–14 саженей (более 28 м), пол находился на уровне 14 венца, что при диаметре бревен 25–28 см составляло 3,5–3,9 м. От пола до «закомар», представлявших собой крещатое бочечное покрытие, было 26 венцов (около 7 м). Таким образом, сруб сооружения поднимался на высоту 10–11 м, что составляло около трети высоты всего здания. Термин «закомары» специалистам более знаком по каменным сооружениям, но, как видно, использовали его для форм здания из дерева, что может косвенно подтверждать взаимосвязь трактовок форм этих двух типов сооружений. На основании из крещатых бочек, выходящих лбами по три на каждую из четырех сторон сруба, был установлен эффектный барабан, составленный из центрически расположенных бочек меньшего размера. Собор имел три алтаря и паперть, охватывавшую сруб с трех сторон. На паперть вела крытая лестница с тремя площадками-крыльцами, верхнее из которых имело кровлю бочкой, покрытую лемехом, два средних — бочки, крытые гнутым тесом. Собор был пятиглавым, причем центральная глава размещалась на бочечном барабане, а четыре меньшие главы — на угловых крещатых бочках.

· Рис. 1. Главные города, остроги и зимовья Сибири в XVII веке

Рис. 2. Собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске. 1621-1624 гг. Реконструкция А.Ю. Майничевой и В.Н. Курилова.

· Рис. 2. Собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске. 1621–1624 гг.

Рис. 3. Тобольский Софийский собор. Западный фасад.

· Рис. 3. Тобольский Софийский собор. Западный фасад.

Числовая символика Тобольского Софийского собора. Случайна ли числовая символика храма? Пять глав, три алтаря, многократно повторяющаяся троичность элементов и конструкций… По наблюдениям Г. К. Вагнера, в древнерусском зодчестве пятиглавие возрождалось тогда, когда в политике ктиторов возникла некая политически масштабная, подчас даже общерусская тенденция. Существуют гипотеза о том, что первой пятиглавой церковью можно назвать храм Богородицы (Десятинную), заложенный в 989 г., после крещения князя Владимира [5]. Пятиглавым был и Софийский собор в Новгороде (XI в.), на родине митрополита Киприана.

Во многих городах России в XV-XVII вв. главные каменные городские и монастырские церкви строились пятиглавыми. Перечень храмов о пяти главах, возведенных в этот период, начинается знаменитыми московскими Успенским собором Аристотеля Фиораванти (1475–1479 гг.) и Архангельским собором Алевиза Нового (1505–1508 гг.). Далеко не полный список пятиглавых церквей, построенных в России в XVI-XVII вв., таков:

· 1553 г. — собор в Авраамиеве монастыре в Ростове;

· 1562 г. — Христорождественский собор в Каргополе;

· 1568–1570 гг. — Софийский собор в Вологде;

· 1590–1596 гг. — собор Рождества Богородицы в Пафнутьев-Боровском монастыре;

· около 1620–1622 гг. — Софийский собор в Тобольске;

· 1647–1650 гг. — церковь Ильи Пророка в Ярославле;

· 1649 г. — Благовещенский собор в Благовещенском монастыре Нижнего Новгорода;

· 1650–1652 гг. — Троицкий собор Ипатьевского монастыря в Костроме;

· 1651 г. — Введенский собор с шатровой колокольней в Чебоксарах;

· 1652 г. — церковь Воскресения на Дебре в Костроме;

· 1675 г. — церковь Рождества Христова в Балахне;

· ок.1690 г. — деревянная Константина и Елены с шатровой колокольней в Вологде;

· 1677 г. — церковь Благовещения в Тайнинском в Мытищах;

· 1678 г. — Сергиевская церковь в Подмосковье (с. Комягино);

· 1683 г. — церковь Иоанна Богослова в Ростове;

· 1689–1694 гг. — Зачатьевская церковь в Подмосковье (ныне г. Чехов Московской обл.);

· 1692–1694 гг. — Никольская церковь в Пушкино;

· 1696–1705 гг. — собор Михаила Архангела в Бронницах;

· около 1714 г. — Троицкая церковь в Серпухове [6].

Несомненно, символика чисел имеет особое значение для архитектуры, и в том числе и для церковного зодчества, поскольку одним из принципов этого рода искусства является ритмическое повторение различных форм, элементов, деталей, конструкций, измерений. Определенные числовые закономерности использовались в течение столетий, и всякий раз им придавалась некоторая самостоятельность и своеобразие. В средневековой культуре числа понимались как теологические символы, отражающие сущность высшей непознаваемой истины, постоянно питая философскую мысль. В современной трактовке принято считать пять глав церкви символическим обозначением Христа и четырех Евангелистов. Вместе с тем, в семантике пятиглавия существует и более глубокий «слой» символического осмысления.

Системы священных чисел, сложившиеся в древнегреческой, древнееврейской и других древних культурах присредиземноморья, были частью усвоены, частью переосмыслены и в целом получили новое мистико-знаковое содержание в учении христиан. Вера в таинственный, символический смысл чисел в одинаковой степени была присуща как культуре католического Запада, так и православного Востока, и Руси в частности. Она присутствовала во всех областях материально-практической и духовной деятельности человека — литературе, искусстве, науке, исторической мысли, церковной обрядности, повседневной жизни народа, а также архитектуре и строительстве [7].

В христианском учении и культуре — библейском предании, догматическом богословии, церковном уставе, литургике, поэзии — числа 3, 5, 7 получили широкую и разнообразную символическую реализацию и играли как фундаментальную, так и прикладную роль [8]. Менее других была разработана символическая структура пятерки, но в мировой культуре это число так или иначе было связано с женскими божествами [9], что особенно важно при понимании образа Софии, иконографически представленной как Девы. Достаточно вспомнить, что празднование в честь греческой богини Геры, совершалось каждые пять лет, в Месопотамии пятница была посвящена Иштар (Венере), скандинавские народы назвали пятый день недели в честь богини Фрейи, что переняли и их соседи (например, англ. — Friday), русские почитали Параскеву Пятницу и т.д. В некоторых европейских странах в народных верованиях число 5 является символом совершенства, поскольку рука человека имеет пять пальцев, а имя Богоматери — Мария, состоит из пяти букв [10]. Заметим, что и слово София в русском языке пятибуквенное. В русской религиозной мировоззренческой системе женские образы святых всегда особо почитались, к ним обращались как к надежным заступницам, а Богоматерь считали покровительницей России, что вызывало необходимость и в материальном воплощении и воспроизведении атрибутивной символики святых жен, например, в архитектурных формах. Исходя из вышесказанного, вполне объяснимо, что один из самых значительных храмов Сибири был посвящен Деве, а его числовая символика содержала пятерку — собор имел пять глав.

В христианстве число 5 воспринималось также и как знак мистического единения земной церкви со Спасителем, что осмыслялось как брак Церкви и Христа (в чем также проявляется идея дуализма женского и мужского), евхаристического пресуществления всех христиан в жизнь вечную (евангельская легенда о пяти хлебах, насытивших пять тысяч человек, притчи о пяти мудрых и пяти неразумных девах, о рабе умножившем данные ему пять талантов на другие пять, ритуал благословения пяти хлебов на литии во время всенощного бдения и употребление на проскомидии во время литургии пяти просфор, иконостасы в пять рядов) [11].

Возможно, понимание пятиглавия через призму такой символики, а именно — дихотомии земного и божественного, приобретения жизни вечной всеми горожанами-христианами, и, следовательно, пожелания воплощения вечного высшего блага всем жителям города в их единстве и стремлении к нему, и имело решающее значение для распространения и утверждения пятиглавия при строительстве главных храмов в городах и монастырях.

· Рис. 4. Софийский собор в Тобольске. 1621-1624 гг. План.

· Рис. 4. Софийский собор в Тобольске. 1621–1624 гг. План.

Соборная церковь Софии Премудрости кроме пяти глав имела три алтаря, и сочетание этих элементов дает основной символический образ храма. При этом значение числа три традиционно заключается в том, что это «полное и совершенное число» (Августин). Это число божественной Троицы и число души, устроенной по ее образцу, символ всего духовного (три годовых праздника, завещанных Моисею на Синае, слова Христа о трехдневном воздвижении нерукотворного храма, воскресение Христа на третий день, троекратное отречение апостола Петра, три звезды на мафории Богоматери) [12].

А значит, в образе храма символически передано сочетание назидания стремления души к духовности, приверженности к Троице, единения земной церкви и Бога, приобретения жизни вечной всеми христианами, то есть самой сути христианства, что должно было сделать такие храмы действительно главными по значимости. Кроме того, следует отметить древность происхождения традиции сооружения трех алтарей. Как показал А. Голан [13], она восходит к раннеземледельческим религиям и наблюдалась во многих культурах. В христианстве она ведет начало от раннехристианского обычая устройства трех ниш в алтарной части.

Практически исследователям не удалось установить никакой типологической закономерности в формах храмов и их посвящении, но, кажется, ее и не могло быть, так как здесь существует более тонкая связь. Согласно христианскому учению «каждый храм посвящается Богу, нося имя в память священного события или угодника Божия» [14], то есть возведение церкви во имя события или угодника является второстепенным, поскольку основным является посвящение Богу, а значит и не может быть четко фиксированной типологии по формам храма в увязке с второстепенным посвящением, а имеет значение особый символизм форм.

Посвящение Софии Премудрости Слова Божия. Тесно связано с числовой символикой и наименование Тобольского собора. Если обратиться к оценке значимости предшествовавших ему Софийских храмов в истории христианства, то становятся понятными символичность его возведения и та роль, которая ему отводилась в системе мировоззрения мирян. Известные Константинопольский, Киевский, Новгородский, Вологодский соборы во имя Софии Премудрости Слова Божия воплощали идею храма, объединявшего народ в вере и государственности.

Образ Софии Премудрости был одним из ключевых в древнерусской культуре и философии. В живописи он известен как иконографический сюжет, названный В. Арсеньевым чисто-символическим, тайнозрительным, сосредотачивающим истины «синтетические, охватные» без их объяснения, кроме нравственного смыслового аспекта [15]. Пожалуй, символическое значение образа Софии Премудрости — истинно христианское по своему содержанию, поскольку уже в «Повести временных лет» крещение княгини Ольги при дворе византийского императора, предвосхитившее будущее крещение Руси, осмысляется как приобщение к Софии Премудрости: «Ищущи бо мудрости обрящють»[16]. В сочинениях древнерусских авторов София выступает как зашифрованный образ представления о высшей мудрости, совмещавшейся с идеей Бога, воплощавшим вечность, бесконечность, абсолютное бытие. Из концепций древних мыслителей, в первую очередь, из определений философии византийского мыслителя сирийского происхождения Иоанна Дамаскина (VIII в.), наибольшего авторитета на Руси в области философии [17], следует, что идея Бога, обладавшего максимумом всех способностей — всеблагостью, всеправедностью, всемогуществом, всемудростью, вела от «ограниченности субъективизма индивида к безграничности и объективности бытия и настойчивому стремлению к нравственному идеалу поведения» [18]. Любовь к Софии Премудрости рассматривалась славянским просветителем древности Константином-Кириллом как безраздельное служение истине, духовный подвиг, в котором основой является эстетическое содержание мудрости, красота истинного знания [19]. Понимание образа Софии включает не только воплощение Бога, но и создание храма и утверждение семи столпов: «Премудрость есть Божество, а храм человечьство, аки во храм бо вселися въ влоть»[20] (Климент Смолятич, XII в.). В XIV в. сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита продолжают тему Премудрости в средневековой живописи [21], детально обсуждая ее иконографию.

Следуя положениям древнерусских философов, духовный вождь старообрядцев Аввакум (1620–1682) в «Книге толкований» дает истолкование образа Премудрости, во многом совпадающее с древним: «Премудрость — Бог, а храм — правоверни человеки», семь столпов — семь вселенских соборов, которые веру «утверждают и ограждают» от ересей. Споря с епископом Павлом Крутицким о евангельских словах «взыщите мудрости», он утверждал, что нужно стремиться не к внешнему многознанию, а к «премудрости внутренней», к утверждению своей совести, духовной сущности человека, его душе, тогда «без книг премудр будеши» [22].

В работах же других мыслителей XVII в. образ Премудрости стал терять свою цельность, дробиться и уточняться, признание силы рационального познания человека сменяла идею о непознаваемости высшей мудрости. Крупнейший деятель культуры при царе Алексее Михайловиче Симеон Полоцкий (1629–1680) сравнивал мир с «книгой великой», созданной Творцом, ключом же к его пониманию он считал знание, выраженное в слове [23]. Юрий Крижанич (1617–1683), один из энциклопедистов XVII в., написавший свои основные сочинения в тобольской ссылке (1661–1677 гг.), в фундаментальном трактате «Беседы о правлении» главу «О мудрости» посвятил различию между мудростью, знанием и философией. Мудростью он считал познание «наиболее важных и высших вещей», т.е. Бога, природы, общества, человека. Особо выделял Крижанич «политическую мудрость», считая, что правитель должен сам быть мудрым человеком и окружать себя умными советниками.

Заслуживает также внимания сочинение «Слово торжественное о Софии Премудрости» Иоанникия (1663–1717) и Софрония (1652–1730) Лихудов, греческих монахов, по прибытию в Москву в 1685 г. возглавивших Славяно-греко-латинскую академию. Авторы трактуют Премудрость как одну из основных древнерусских философем. Новоспасский архимандрит Игнатий в созданном в 1689 г. «Свидетельстве ко образу Софии Премудрости» представляет «Российское Московское царство» как земное воплощение высшей Премудрости, а камень, на который она опирается, ассоциируется с образом Петра, ибо на нем, «великом государе, якоже на камени утверждается и неодолено будет» могущество страны [24].

«Вся Премудростию сотворил еси» — поется в церковном песнопении. Это значит, как писал Е. Трубецкой, рассматривая «возвращение» древнерусской иконы в сферу культуры и общественное признание ее смысловой значимости в начале XX в., что «премудрость — предвечный замысел Божий о творении, вызывающим всю тварь небесную и земную к бытию из небытия. София — то самое, что предшествует всем дням творения» [25].

Рассуждая о значении и сущности русских имен П. А. Флоренский говорит о Софии, что этимологически слово «софия» не означает мудрость в современном смысле слова, как преисполненность чистым созерцанием и теоретическим ведением, наиболее правильно было бы сказать художество в смысле «зиждительной способности, воплощение идеального замысла в конкретном мире, а по-церковно-славянски хитрость. …Приходя на безобразную землю из царства образов, София сознает себя несущей миссию и потому входит в мир не как член мирового целого, не как звено взаимной ответственности и… связи существ мира, а мироустроительно, законодательно…, словом — как власть» [26].

На протяжении веков образ Софии оставался в ряду семантически насыщенных символов культурной жизни Руси и России. Он был основополагающей философемой, в чем-то равнозначной понятию философии и заменяющей его. Образ Софии Премудрости Слова Божия проявлялся уже в ветхозаветном библейском сюжете о сотворении мира: «Вначале было Слово», не совпадая с вселенским Божественным Разумом — Логосом, воплощающем эволюцию мира. Он был одним из сложнейших понятий, изначально и априорно не доступных для понимания, поэтому и не распространившихся широко, а ставших элитарными. О непопулярности этого образа говорит и то, что он крайне редко встречается в народных духовных стихах, в отличие от излюбленных сюжетов — житийных, богородичных, святоотеческих, что было показано Г. Федоровым [27]. Необходимо заметить, что в XVII — XVIII вв., да и вплоть до наших дней, во всей Зауральской России была лишь одна церковь, посвященная Софии Премудрости — в Тобольске. Вместе с тем, образ Софии связан с воплощением в храмовом строительстве более, чем когда-либо, с X — XII вв. и XVI — XVII в., когда наблюдался наибольший интерес к его трактовке со стороны мыслителей и, скажем так, теоретиков культуры, в периоды становления христианства и расширения пределов его влияния. Несомненно, посвящение Тобольского собора Софии Премудрости Слова Божия в мировоззренческом аспекте должно было знаменовать один из этапов созидания, гармонизации, расширения русского христианского мира и государства.

Зодчие-созидатели. Русские азбуковники XVI в. оставили особую трактовку философии, которая разделяется «в четверо: в грамматику, в риторику, во градовное, в домостройное мышление» [28]. Если понимать последние два как имеющие непосредственное отношение к строительству, то в образе Софии Премудрости ясно видится созидание и воплощение акта творения мира в возведении сооружений, а зодчие, строители трактуются как «философы», обладающие особой мудростью, знанием. К сожалению, имена многих строителей, возводивших прекрасные здания древности не сохранились. В документах, в основном, указывались лишь места выхода плотников. Например, в грамоте в город Березов о постройке храма в Коде 1599 г. говорится: «…велели б ести в Березове для храма наимовать плотников…» [29]. Известно также, что в Сибири плотничали выходцы с Русского Севера, многие мастера-плотники имели прозвище карела: «…по прозвищу карелою, потому что… плотничает всякое дело» [30].

Были мастера из Вятских земель. В царской грамоте верхотурскому воеводе князю Львову 1603 г. сообщается, что «…послано на Верхотурье для судового дела… с Перми, с Вятки, с Выми, от Соли от Вычегодские, с Усьтюга Великого плотников человек по осьмидесят и больши… да в нынешнем году велено послать на Верхотурье, с тех городов, плотников восемьдесят человек…» [31].

Этот последний факт поясняет, каким образом в отдаленных районах Сибири практически одновременно с Европейской Россией появлялись и быстро распространялись архитектурные тенденции. Плотники для судового дела занимались также строительством различных сооружений. В грамоте Б. Годунова верхотурской администрации 1604 г. говорится, что из Верхотурья послали плотников для постройки судов, «а на Верхотурье оставлено плотников четыре человека. И теми плотниками сделано на хлеб житница, да изба, да на зелейный погреб напогребица» [32].

Кроме присланных плотников для строительства нанимали местных жителей: «…в остроге худые места и всякие крепости поделать тутошними березовскими жилецкими людьми…» (грамота в Березов об исправлении Березовского острога 1648 г.) [33].

Очень редко в грамотах упоминаются имена строителей: «…велено в Томску для приезду в Томской с приписью подъячего Александра Симонова построить вновь двор… на подъячий двор работали плотники Насон Кирилов, Афонасий Шатченин с товарищи 10 человек… рубили горницу… и покрыли…». Мастера работали с мая по июль и получили 3 рубля 4 деньги [34].

Редким по исключительной информативности документом является подробная опись, составленная Микифором Логиновичем Веревкиным по указу царя Михаила Федоровича для строительства Софийского собора в Тобольске. Благодаря ей стали известны не только имена заказчиков, являвшихся, вероятно, авторами идеи храма — архиепископа Киприана и протопопа Ивана Иосифова, но и мастера, составившего предварительную смету материалов, и подрядчиков, а также плотников, воплотивших замысел. Опись подытоживала данные документов, подготовленных местными воеводами и князем Михаилом Темкиным-Ростовским «с товарищи» [35].

Роспись необходимого для постройки в Тобольске соборной церкви и двора архиепископа, датированная 4 января 1621 г., была сделана по смете московского дворцового старосты плотников Первушки Исаева [36]. В ней указаны состав сооружений, основные размеры церкви и алтаря, расход строевого леса на них, а также на паперть, колокольню и архиепископский двор. Конечно, смета была приблизительная, местные условия наложили свои коррективы. В этом случае показательно, однако, что существовало нечто вроде «типового проекта», основанного на многолетнем опыте и традиции.

В отписке тобольских воевод о строительстве Софийского собора от 13 ноября 1621 г. говорится о подрядчиках: «…выбрали… в Тоболску для тово церковного дела и дворового строенья тоболских посацких лутчих людей дву человек, Пронку Кожевника да Ивашка Новоселова… и велели им … плотников наимовать…» [37].

Кроме того, известно, что в свите архиепископа, состоящей из 59 человек, было два плотника из Вологды, Демка Бубенистов и Ивашка Лупач, имевших оклад 4 рубля, 5 четвертей овса и 5 четвертей ржи в год [38]. Эти мастера должны были принимать участие в строительстве храмов и других построек двора. К сожалению, имена местных плотников, нанятых подрядчиками, остались неизвестными.

Обращает на себя внимание то, что в Вологде, откуда происходили мастера, в 1568–1570 гг. был построен каменный Софийский собор. Он также был пятиглавым и составлял с колокольней, Архиерейскими палатами с домовой церковью Рождества Христова и другими постройками центр города. Этот комплекс вполне мог служить образцом для строительства архиепископского двора в Тобольске. Рядом с Вологдой находился ансамбль Спасо-Прилуцкого монастыря, также типологически совпадающего с комплексом в Тобольске. В его составе были пятиглавый же Спасский собор (1537–1542 гг.), окруженный с трех сторон крытой галереей, а также колокольня, жилые и хозяйственные постройки. Собор соединялся крытым переходом с трапезной палатой, одноглавой Введенской церковью и старыми настоятельскими покоями [39]. Все это позволяет не только считать их аналогами комплекса в Тобольске и говорить о типологическом единстве, характерном для периода XVI-XVII вв., но и рассматривать как непосредственных его предшественников, служивших образцом для резиденции Киприана.

· Рис. 5. Церковь Похвалы Богородицы и колокольня. Тобольск, 1621-1624 гг. Южный фасад.

· Рис. 5. Церковь Похвалы Богородицы и колокольня. Тобольск, 1621–1624 гг. Южный фасад.

Церковь Похвалы Богородицы и колокольня — часть храмового комплекса. Из подробного описания двора Тобольского архиепископа следует [40], что Софийский собор в 1621–1622 гг. был связан крытыми переходами с колокольней, церковью Похвалы Богородицы и хоромами архиепископа. Ускользнувшее от внимания исследователей описание церкви Похвалы Богородицы «на подклетах», по своим размерам не уступавшей самому собору, позволяет реконструировать и ее. Церковь, как и собор, была в ширину пяти сажен (10,8 м), два ее алтаря — четырех сажен (8,6 м). Высота сруба до пола церкви составляла 17 рядов, то есть при стандартном диаметре бревен в 6–7 вершков (25–30 см) — около 4–5 м. Высота от пола до потолка церкви составляла три сажени (6,3 м). Паперть охватывала церковь с трех сторон, соединяясь с папертью собора. Один из алтарей находился в приделе Алексея Человека Божия. Потолок алтаря и придела находился на уровне двух сажен (4,3 м). Стены внутри сооружения были обтесаны. Церковь имела три створные двери, три больших колодных окна. Фронтоны («лбы») были обиты «белым железом». Описание позволяет считать, что церковь Похвалы Богородицы являлась клетской с двускатным покрытием и одной главой.

Рядом с Софийским собором стояла шестигранная шатровая колокольня о трех мостах (в три этажа). Общеизвестно существование в русской архитектуре как восьмигранных деревянных храмовых построек, так и шестигранных. Более древние колокольни, часовни и церкви имели схему построения шестерик на четверике, а более поздние — восьмерик на четверике. Причем восьмериковая конструкция все более вытесняла шестериковую.

Постройка шестериком или восьмериком была широко распространена. Шестерик был несколько неудобен в конструктивном отношении, так как лишь две его стороны лежат на сторонах четверика, что ведет к неравномерности распределения нагрузки и скалыванию выпусков. Но они просты в измерении конструктивных элементов, так как сторона правильного шестиугольника равна радиусу, описанной около него окружности, а значит, половине стороны квадрата, описанного около шестиугольника. При применении схемы шестериков легко выбираются и разделываются бревна, так как достаточно установить размер четверика и взять несколько больше половины длины его стороны, чтобы получить размер стороны шестерика.

В определении длины бревна восьмерика также исходили из условия приблизительного равенства его стороны значению несколько меньшему половины бревна четверика, что позволяло брать с учетом сочленения уже ровно половину. Восьмерики при простых измерениях бревен, отличались от шестериков большей экономичностью в расходе материала и крепостью конструкции, так как нагрузка на выпуски распределялась более равномерно — четыре их стороны лежали на сторонах четверика. В этом, вероятно, и была одна из причин замены шестериков восьмериками.

Обе описанные схемы обеспечивали при требуемой высоте сооружения достаточную для размещения колоколов площадь яруса звона. Длина бревен, которые нужно было поднимать на значительную высоту, была существенно меньше длины бревен четвериков, что облегчало строительство. Расчеты показывают, что поскольку длина стороны четверика колебалась в пределах трех-пяти сажен [41], то длина стороны шестиугольника могла быть от 1,6 сажени (3,7 м) до 2,8 сажени (5,9 м), а восьмиугольника — от 1,2 сажени (2,5 м) до 2 сажен (4,2 м). Использование конструкций шестерик на четверике и восьмерик на четверике давало возможность применять бревна половинной длины по сравнению с четвериком, при этом площадь пола уменьшалась незначительно. Так, при площади пола четверика — 39,7–110,3 кв. м площадь пола восьмерика составляет соответственно от 32,9 кв. м. до 91 кв. м., площадь пола шестерика — от 30,9 кв. м. до 85,6 кв. м. Площадь пола восьмерика по сравнению с площадью пола шестерика имеет большие значения, что, по-видимому, также сыграло роль при переходе к восьмерикам. Наверное, учитывался и выясненный опытом факт лучшего обтекания восьмерика воздушным потоком; мало того, что в плане восьмерик приближался к окружности больше, чем шестерик, но у него просто были короче все стенки и потому парусность при лобовом ударе ветра снижалась.

Появление шестигранных форм в культовых сооружениях несомненно связано с конструкцией «сионов» или «иерусалимов», моделей храмов из драгоценных металлов, которые выносили во время торжественных богослужений [42]. Прообразом их являлся Иерусалимский храм. «Сионы» имели шесть колонн и, как следствие, были шестигранными. Таким образом, традиция устройства шести граней в культовом сооружении была перенесена на реальные церковные постройки, конструкции которых претерпели изменения согласно свойствам дерева.

Шестерики, вероятно, также имели отношение к воплощению временных понятий, чему возможным подтверждением является форма шестигранных же христианских календарей, имевших хождение на Европейском Севере и на территории расселения коми. В этом случае в пространственную форму облекалось представление о времени, фиксируя годовой цикл, который разделялся на два полугодия, имеющих по шесть месяцев. На гранях такого календаря отмечались насечками дни христианских праздников. Представляется, что такие аналогии допустимы, поскольку специфические пространственно-временные соотношения имеют непосредственную связь с любой религией, в том числе и христианством. Показательно, что в быту народов Сибири также употреблялись подобные календари, которые, как предполагается, были заимствованы у русского населения [43].

В культурах народов в различные эпохи существовало понятие «шесть сторон горизонта», например, в Древней Индии шестиконечная звезда служила его символическим выражением, то же значение она имела у древних египтян. А в Ирландии и Шотландии есть средневековые календарные сооружения, построенные по принципу деления на шесть основных частей [44].

Кроме того, возможно, здесь имеет место взаимопроникновение и взаимовлияние различных феноменов культуры и искусства, основанное на общности воззрений и понятий. Такое явление имеет широкое распространение, предметы прикладного искусства, выполненные в различных техниках и материалах, имеют общие сюжеты, формы архитектуры обладают единством с формами предметов быта. Так, можно привести в качестве примера прялку-башенку, распространенную в Ярославской губернии. Развитие формы столпообразной ножки прялки в XVIII-XIX вв. вызвало появление ее новой разновидности. В XIX в. утвердился тип многоярусной башенки с рядами сквозных арок. Исследователями было отмечено влияние на ее форму, сочетающую статичность массы с напряжением, архитектурного образа шатровых храмов и колоколен XVII в. [45].

Рис. 6. План двора архиепископа Киприана.

1 – Софийский собор; 2 – церковь Похвалы Богородицы; 3 – колокольня; 4 – проходные сени; 5 – входные сени; 6 – сени большие; 7 – передняя келья; 8 – комната; 9 – задние сени; 10 – задняя келья; 11 – повалуша; 12 – хлебня поземная; 13- келья с сенями; 14 – сени; 15 – казенная повалушка; 16 – казенные сени; 17 – казенная келья передняя; 18 – казенная комната; 19 – мшаничек обиходный; 20 – сарай; 21 – келья приспешная; 22 – ледник обиходный; 23 – поварня естовная; 24 – келья для работных людей; 25 – конюшня, 26 – поварня квасная; 27 – житницы с чуланами; 28 – келья подьячих; 29 – житницы малые и большие; 30 – ледник; 31 – келья для черных попов; 32 – приказ судных дел; 33 – святые ворота с приворотьем; 34 – задние ворота.

· Рис. 6. План двора архиепископа Киприана.

Явление взаимопроникновения культурных феноменов было характерно и для более ранних эпох. По замечанию Б. А. Рыбакова [46], наблюдается совпадения стилистики и сюжетов архитектуры, украшений, утвари, книжной орнаментации. В пример он приводит стилистическое тождество инициалов Юрьевского Евангелия 1120-х гг. и белокаменной владимиро-суздальской резьбы, сюжетов орнаментации серебряных браслетов XII века и арок владимирских соборов, а миниатюры Остромирова Евангелия 1056 года, имеющие золотой контур изображений, напоминают изделия с перегородчатой эмалью.

Жилые и служебные постройки резиденции архиепископа. Двор архиепископа Киприана в Тобольске являлся единым архитектурным комплексом, в котором были композиционно связаны Софийский собор, церковь Похвалы Богородицы, колокольня, жилые и служебные здания. Площадь двора составляла 30 кв. саженей (около 4200 кв.м.).

Все постройки были деревянные. На двор архиепископа вели двое ворот — святые, имеющие ширину «две сажени без четверти» (3,5 м), с приворотьем шириной в одну сажень (2,1 м), находящиеся рядом с папертью собора с западной стороны комплекса, и задние ворота, расположенные с северной стороны. Наличие двух видов ворот было характерно для архиепископских и патриарших дворов, что оправдано функционально: святые ворота служили парадным входом, задние же использовались в качестве хозяйственных. Так, по тому же принципу устроены входы в святительскую дачу в Троицком-Голенищеве под Москвой [47]. Судя по составленной росписи необходимых для постройки двора материалов, ворота имели вереи (святые — 3, задние — 2), щиты из досок (святые — 2, задние -1), кровли из теса и подворотни верхние и нижние.

С южной стороны к паперти церкви Похвалы Богородицы примыкали проходные сени, которые вели к келье с сенями. Возможно, это был комплекс личных покоев архиепископа, о чем говорит их расположение в южной части двора на некотором отдалении от остальных построек, прямая связь с храмами специальным переходом, а также хорошая освещенность помещений, имевших большое количество окон. Келья и сени стояли на теплом жилой подклете. С заднего двора можно было подняться во входные сени по двум двухмаршевым лестницам, располагавшимся с северной и южной сторон сеней. С верхней площадки, имевшей стены, можно было пройти также в большие сени и в комплекс «казенных» построек — сени, келью, комнату и повалушку. Подробное описание лестниц позволяет реконструировать их достаточно точно. Лестница, ведущая во входные сени имела в нижнем марше восемь ступеней, в верхнем — девять, она была покрыта тесом. Верхний шатрик над площадкой выполнялся в технике тесом в косяк, шатрики над средней и нижней площадками также были тесовыми. Лестница в проходные сени имела в верхнем марше восемь ступеней, в нижнем — на одну меньше.

Большие сени анфиладно соединялись с передней кельей, комнатой и задними сенями, причем этот комплекс развивался в северном направлении. Из задних сеней вели двери в заднюю келью с теплым подклетом и повалушу о трех мостах, имевшую на уровне среднего этажа круглое окно. К повалуше с севера «стена к стене» примыкала поземная хлебня. Отдельно от комплекса, к югу от него, находились состыкованные, «стена о стену без промешков и росставок», сарай, приспешная келья (пекарня), погреб с сушилом, поварня, келья для работных людей. Все эти постройки имели отдельные входы. В пространстве между казенной и приспешной кельями находился мшаничек. Восточную часть архиепископского двора занимала конюшня. В северной части располагались квасная поварня, три житницы, келья подьячих, келья черных попов и приказ судных дел. Для всех основных помещений в описании приведены размеры, количество окон и перечислены некоторые элементы убранства. Благодаря этому и указанию размеров между зданиями можно с достаточной степенью точности графически реконструировать весь двор архиепископа.

· Рис. 7. Двор архиепископа Киприана. Вариант реконструкции застройки. Местоположение храмов показано пунктиром.

· Рис. 7. Двор архиепископа Киприана. Вариант реконструкции застройки.

В высотном отношении здания комплекса значительно варьировали. Софийский собор и церковь Похвалы имели наибольшую высоту. Повалуша «о трех мостах» была значительно ниже. Кельи и комнаты хором стояли на теплых жилых подклетах, казенная келья с комнатой — на холодном подклете, что также выделяло их среди застройки. Из построек хозяйственного назначения наиболее высоким было здание конюшни с сараем. Нужно отметить, что конюшня была самым протяженным сооружением — ее длина составляла 24 сажени (около 50 м). В комплексе были и низкие поземные сооружения, не имевшие пола: хлебня, келья приспешная, житницы и келья для черных попов. Кровли всех построек были сделаны из теса или драниц с укладкой на луб или скалу (т.е. на берестяные полотнища, обеспечивающие водонепроницаемость). Кроме того, для постройки сооружений двора архиепископа требовались бревна, брусья, столбы, доски, колоды, а также закладные детали — крюки, цепи, скобы, жиковины, вертлюги для рундуков, замки, гвозди «красные, кружалные, прибоиные, скаловые, тесовые».

Двор частично был огражден забором «взаплот». Там, где его не было стены зданий заменяли ограждение. Следует отметить, что непосредственно к территории архиепископского двора с южной стороны примыкали дворы «софейского протопопа и протодьякона, и соборных попов», а с северной и восточной — «о самой забор дворы мирских всяких чинов людей». Таким образом, свободный подход к комплексу и возможность его обзора были, в основном, с западной стороны. В целом, двор архиепископа в 1620-х гг. представлял собой очень компактный полифункциональный ансамбль с высокой плотностью застройки, в котором все основные сооружения жилого и культового назначения были связаны переходами, создавая образ замкнутости и отстраненности от окружения.

Рис. 8. Архиерейский двор в Томске. С чертежа XIX в.

1 – двухэтажный дом; 2 – двухэтажный флигель; 3 – баня; 4 – двухэтажный флигель, часть которого отведена под колокольню; 5 – строящаяся церковь; 6 – кладовая; 7 – завозня с кладовыми; 8 – конюшни; 9 – погреб; 10 – навес; 11 – пристройка к колокольне

· Рис. 8. Архиерейский двор в Томске. С чертежа XIX в.

Поразительно, но и в середине XIX в. принципы устройства архиерейких дворов в Сибири сохранили основные правила, по которым строилась резиденция архиепископа в XVII в. Это, во-первых, постройка на одном дворе культовых, жилых и хозяйственных строений, во-вторых, блокировка зданий, и в том числе, жилых с культовыми, в-третьих, компактность застройки, и наконец, тесное соседство с окружающей рядовой застройкой. Так, согласно плана 1865 г. на участке архиерейского дома в Томске размещались сблокированные двухэтажные дом и флигель, примыкавшие к церкви и колокольне [48]. С северной стороны двора располагались хозяйственные постройки: три кладовые, завозня с кладовыми, конюшня с двумя навесами, баня. Здания выходили на улицы фасадами, а между ними был возведен забор. На двор вели несколько ворот и калиток.

Принцип постройки больших протяженных деревянных зданий, характерный для двора архиепископа, заключается в примыкании друг к другу разновеликих помещений — клетей. Он подробно описан И. Е. Забелиным на примере царского двора XVI-XVII вв. [49], который несомненно, служил образцом для постройки резиденций представителей высших слоев общества. Показательна переписка Москвы с тобольскими властями после начала строительства двора Киприана. В ней настоятельно проводилась мысль об обязательности достройки сооружений отмеченных в росписи столичного плотничьего старосты Первушки Исаева. Так, в грамоте царя Михаила Федоровича от 25 января 1622 г. говорилось, что «против указу не поставлено келья отхожеи, ледника, сушила. А горницы с комнатою не поставлено же… и велели ему поставити горницу с комнатою. Одна была бы крестовоя, а другая с переходы, да сушило» [50].

· Рис. 9. Дом крестьянина: "горница на амбаре, против той горницы изба черная с подпольем, между ими сени".

· Рис. 9. Дом крестьянина: «горница на амбаре, против той горницы изба черная с подпольем, между ими сени».

Рис. 10. Двор крестьянина Федора Еремеева.

· Рис. 10. Двор крестьянина Федора Еремеева.

Рис. 11. Двор крестьянина Треньки Федотова.

· Рис. 11. Двор крестьянина Треньки Федотова.

В стандартный набор построек двора архиепископа должны были входить следующие помещения (указано одно из линейных измерений): горница 3,5 сажени (7,5 м), комната 3 сажен (6,4 м), сени 4 сажен (8,5 м), повалуша 3 сажен, келья отхожая 2,5 сажен (5,3 м), сени 3 сажен, погреб и ледник по 3 сажени с погребицей и сушилом наверху, поварня 6 сажен (12,8 м), изба поваренная 3 сажен, изба для певчих дьяков и подьяков 3 сажен, у ворот избушка 2 сажен (4,3 м), конюшня 6 сажен. Можно заметить, что реальный набор построек двора в Тобольске превосходил стандартный. Размер же двора соответствовал указанному в росписи — 30 сажен[51].

Резиденция архиепископа выделялась среди массовой застройки. На ее территории размещались два значительных храма, один из которых был соборным. Количество сооружений на дворе архиепископа намного превосходило число построек на крестьянских дворах. Можно привести описания дворов крестьян архиепископской деревни Комарица на р. Бобровке, из которых следует, что набор их дворовых построек ограничивался следующими: «изба, против избы клетишко да хлевишко», «изба да хлевишко», «изба да клетишко, рублено 10 рядов, а не свершено», «избенко осиновая да клетишко зачато рубить»[52]. У более зажиточных крестьян деревни Балина набор построек был более обширен, но он так же не шел ни в какое сравнение с комплексом сооружений двора тобольского патриарха. Например, у архиепископского крестьянина Федора Еремеева, живущего со своим братом Михаилом (оба имеют свои семьи), были «…во дворе изба, против избы клеть. Меж избою и клетью сени. Позаде того двора другая изба. Против избы клеть с погребом. Перед двором поварня да баня, да гумно с овином». У крестьянина Треньки Федотова, живущего в другой деревне, принадлежавшей архиепископу, была «…во дворе изба, против избы клеть на подклете. Двор в городьбе. Позаде двора погреб с напогребницею…»[53].

Сходство всех жилых помещений (как принадлежавших архиепископу, так и крестьянских) заключалось в том, что они были построены по одной схеме, представляя собой различные сочетания срубов, развиваясь по горизонтали благодаря приблокировке новых клетей, а в высоту благодаря подклетам и надстройкам.

Если назначения построек крестьян понятны, то для сооружений архиепископского двора требуются некоторые пояснения, которые можно сделать, исходя из перечня хранившихся там предметов[54]. Так, в задней келье и повалуше находилось большое количество икон, панагий и печатей. В келье хранились книги (Псалтыри, Часовники, Канунники, Служебники), два коробья с деньгами (3140 рублей 28 алтын 5 денег), золотые монеты, сундуки с облачением и тканями, полотенцами, скатертями, шубами, мехами, постельными принадлежностями, а также посуда, пуговицы, украшения, бумага. В задней повалушке кроме икон (66 образов Софии Премудрости), предметов быта и мехов, размещались «шесть коробей да ящик со всякими письмами» — грамотами, судными делами, приходные и расходные книги и письма. В житницах хранились значительные запасы ржи, овса, ячменя, пшеницы, муки, круп, гороха, соли, масла сливочного, конопляного и орехового, меда, хмеля, вина, уксуса, воска, олифы, даже некоторое количество лимонов. В сушилах — рыба, икра, разнообразная посуда и утварь, а также инструменты, упряжь, мешки, одежда и обувь.

Необходимо высказать некоторые замечания относительно назначения сеней. Судя по их расположению, эти помещения играли роль не столько хозяйственных пристроек, сколько парадных прихожих, комнат ожидания, а в ряде случаев и залов собраний. Такое понимание сеней существовало со времен Древней Руси и в среде старожилов-сибиряков сохранялось до начала XX в., которые рассказывали, что в сенях было светло, просторно, стоял стол, там пили чай, отдыхали.

Набор жилых и хозяйственных зданий двора, их размеры, количество окон, этажность, наличие печи, убранство указаны в таблице 1, составленной согласно описанию [55].

Таблица 1. Сооружения двора архиепископа.

Название	Размеры в саж./м	Кол-во окон	Отопление	Детали убранства	Этажность	Примеч.
Сени	3,35х2,75/ 7х5,9	7		Чулан в углу дощаной
Келья	3,75х2,77/ 7х5,9	8 окон, в т.ч. 1 с дымоволоком	Печь	Лавки кругом	Подклет жилой теплый	Рундук брусяной в 4 ступени
Проходные сени						Крыльцо и лестница на задний двор
Входные сени						Всход с земли и переход в казенные сени
Сени большие	4,5х2,5/ 9,6х5,3	7
Передняя келья	3,3х3/ 7,1х6,4	5, в т.ч. 1 с дымоволоком	Печь	Лавки кругом	Подклет жилой теплый
Комната	2,5х3,66/ 5,3х7,8	5	Тепло из передней кельи	Лавки кругом	Подклет жилой теплый
Задние сени	2,77х2,5/ 5,9х5,3	2
Задняя келья	2,5х2,5/ 5,3х5,3	7 слудных	Из подклета трубой	Лавки кругом	Подклет жилой теплый
Повалуша	2,15х2,15/ 4,6х4,6	1 круглое на втором мосту			3 моста
Хлебня	5,5х5/ 11,6х10,5		печь	Два чулана	Поземная
Казенные сени	2,33х2 4,9х4,3	3, окончины слудные
Повалушка	1,5х1,5/ 3,2х3,2				1 мост
Казенная келья передняя	2,5х2,5 5,3х5,3	5, окончины слудные, 1 с дымоволоком	Печь		Подклет холодный
Комната казенная	1,77х1,77/ 3,7х3,7	4, окончины слудные			Подклет холодный
Мшаничек обиходный
Келья приспешная					Поземная
Ледник обиходный	3/ 6,4					На леднике сушило
Сарай					Поземный
Поварня естовная	4/ 8,5
Келья для работных людей
Конюшня	24/ 51,1					На ней сарай
Поварня квасная
Житницы	2/ 4,3					3 шт.
Келья подьячих					Поземная
Ледник
Келья для черных попов					Поземная
Приказ судных дел
Задние ворота
Святые ворота с приворотьем	Около 3 саж./ 6,4
Житницы большие и малые						7 шт.

Предложенная реконструкция показала, что двор архиепископа в 1620-е гг. представлял грандиозный ансамбль, объединявший храмовые, жилые и хозяйственные сооружения. Для его застройки были характерны большая плотность, регламентированность и традиционность набора сооружений, великолепная художественная трактовка архитектурного образа. В композиции двора в полной мере проявилось барочное понимание пространства как одна из основных тенденций развития русской деревянной архитектуры XVII века. Двор архиепископа в Тобольске по эстетической и символической значимости сравним с такими замечательными сооружениями, как ансамбли Российского Севера, Коломенский дворец, хоромы Строгановых.

· Рис. 12. Колокольня Софийского собора в Тобольске. 1644-1677 гг. План и фасад.

· Рис. 12. Колокольня Софийского собора в Тобольске. 1644–1677 гг. План и фасад.

Рис. 13. Тобольский Софийский собор в 1644-1677 гг. Реконструкция А.Ю. Майничевой, В.Н. Курилова.

· Рис. 13. Тобольский Софийский собор в 1644–1677 гг.

Рис. 14. Типовые проекты церквей. С чертежей XIX в.

· Рис. 14. Типовые проекты церквей. С чертежей XIX в.

Рис. 15. Типовые проекты церквей XIX в. Фасады и план.

· Рис. 15. Типовые проекты церквей XIX в. Фасады и план.

Эволюция храмового ансамбля. В 20-е гг. XVII в. храмовый комплекс, состоящий из собора Софии Премудрости Слова Божия, церкви Похвалы Богородицы и колокольни, занимал северо-восточную часть двора архиепископа. Объемно-пространственные решения Софийского собора и Похвальской церкви трактуются совершенно по-разному, несмотря на совпадение плановых размеров. Церковь Похвалы занимала на плане комплекса центральное положение, но визуально была спрятана за зданием колокольни, ее формы просты и скромны, в то время, как собор поражал пышностью барочных по сути форм. Главенство принадлежало собору, церковь же Похвалы играла второстепенную роль, что, возможно, объяснялось камерностью использования, она предназначалась, очевидно, архиепископу и его свите.

Первое здание собора Софии Премудрости существовало немного более двадцати лет, оно сгорело в пожаре 14 августа 1643 г. В 1644 г. царь Михаил приказал воеводе Куракину вновь построить соборную церковь на том же месте. Но ее построили на новом месте, там, где до пожара находилась Спасская церковь, справедливо мотивируя тем, что на прежнем месте было тесно и не имелось выхода на площадь, что мешало доступу богомольцев в собор. Таким образом, назначение собора сменилось — он стал доступен для посещения большему числу городских жителей. Размеры четверика собора и три алтаря были сохранены, однако, теперь собор стал тринадцатиглавым «в ознаменование Христа Спасителя с 12 апостолами», сохранив посвящение Софии Премудрости Слова Божия. Храм заложили 24 мая 1646 г. и освятили 13 августа 1648 г. Собор строился под руководством архиепископа Герасима, присланного из Новгорода.

Возможно, этот тринадцатиглавый храм действительно был, как предположил С. Н. Баландин [56], символической аналогией дубовому тринадцатиглавому Софийскому собору в Новгороде Великом, возведенному в 989 г. первым новгородским епископом Иоакимом, присланным крестить новгородцев. Герасим хорошо знал историю церкви и русские летописи, занимался иконописью, до наших дней сохранились его рукописи и созданные им иконы. Вероятно, архиепископ Герасим видел в сооружении тринадцатиглавого главного храма историческую параллель в деле христианизации народов России, освященную древней традицией. В этот период насущно стояли задачи духовного устройства русских в новом крае и обращения в христианство многочисленных сибирских племен.

Можно предположить, что пышность форм собора 1621 г. могла смениться более строгим и суховатым обликом храма «под каменное дело», чему способствовала обшивка фасадов, установка главы на небольшом шатре и придание закомарам треугольной формы. Пропорции собора стали более стройными, что было связано с тринадцатиглавием нового собора. Плановые размеры собора не изменились, а логичное размещение увеличившегося числа глав потребовало четкой ярусности и членения сооружения по вертикали. Увлечение оформлением стен деревянных зданий «под камень» получило значительное развитие в русской архитектуре. Например, в XIX в., когда разрабатывались типовые проекты церквей, за основу был взят образ подобного храма «под каменное дело». В множестве городов и сел Сибири были поставлены церкви, имеющие различные посвящения, но одинаковые формы. Таковы проекты деревянных церквей на посещение от 250 до 500 человек [57].

Большая доступность здания, его открытость для обозрения, снятие некоторых ограничений в противовес существовавшей ранее идее ограждения или даже подобия крепости, иные формы собора — все это являлось новыми веяниями в архитектуре, связанными с изменениями мировоззрения общества, происходившими накануне XVIII в. Как и его предшественник, это грандиозное культовое сооружение погибло в пожаре (1677 г.), просуществовав 31 год.

· Рис. 16. Каменный Софийский собор в Тобольске.

В 1686 г. был достроен и освящен каменный Софийский собор, опять ставший пятиглавым. Известно, что он был построен по образцу Вознесенского собора Кремля (1519 г.) зодчего Алевиза Нового. В его формах явственно прослеживается связь и с деревянным собором 1621 г., который с самого начала мыслился как главная церковь столичного города.

Таким образом, архитектура каменного Тобольского Софийского собора 1686 г. стала как выражением общего развития архитектуры, так и продолжением традиционности образа культового сооружения. Строители Софийского собора имели аналогами для создания его одни из самых значительных культовых зданий, поддерживающих образ церковных сооружений, в котором сосредоточены элементы, ведущие начало от глубокой древности. В архитектуре храмового комплекса в Тобольске в полной мере воплотились символически значимые традиции осмысления пространственно-временных понятий, бытовавших в культуре России.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири. М., 1978.-С.153–159;. Копылова С. В. Из истории строительства в Тобольском кремле//Известия Сибирского отделения АН СССР, 1971, N 1. Серия общественных наук, вып.1.-С.92–96; Баландин С. Н. Каменный Софийский (Успенский) собор — памятник архитектуры Тобольска//Памятники истории и архитектуры Сибири. Новосибирск, 1986.-С.76–87; Копылов А. Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII — начала XIX в. Новосибирск, 1974.

2. Баландин С. Н. Каменный Софийский (Успенский) собор — памятник архитектуры Тобольска…-С.77.

3. Резун Д. Я., Васильевский Р. С. Летопись сибирских городов. — Новосибирск, 1989. -С.251–255.

4. Отрывки из переписных и копийных книг впервые были опубликованы С. Н. Баландиным в указанной ранее работе, а их полный текст в кн. Тобольский архиерейский дом в XVII веке. Новосибирск, 1994, IV выпуск в серии «История Сибири: Первоисточники», изданной под редакцией Н. Н. Покровского и Е. К. Ромодановской. Тобольский архиерейский дом в XVII веке. Новосибирск, 1994. IV вып.-С.37–81.

5. Вагнер Г. К., Владышевская Т. Ф. Искусство Древней Руси. М.: Искусство, 1993.-С.24, 34, 60.

6. Города России: Энциклопедия. М.,1994.-С. 12–86.

7. Кириллин В. М. Символика чисел в древнерусских сказаниях XVI в.//Естественнонаучные представления Древней Руси. М., 1988.-С.84.

8. Там же.-С.84.

9. Голан А. Миф и символ. М., 1993.-С.149.

10. Рождение ребенка в обычаях и обрядах: Страны зарубежной Европы. М.: Наука, 1997.-С.357.

11. Кириллин В. М. Символика чисел в древнерусских сказаниях XVI в. -С.82.

12. Там же.-С.84.

13. Голан А. Миф и символ…-С.147.

14. Первые шаги в православном храме. М., 1991.-С.5–6.

15. Арсеньев В. О церковном иконописании//Философия русского религиозного искусства XVI — XX вв. М., 1993. Вып.1.-С.142.

16. Памятники литературы Древней Руси: Начало русской литературы: XI — начало XII века. М., 1978.-С.417.

17. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X — XVII вв. М., 1990.-С.29.

18. Цитируется по кн. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X — XVII вв…-С.30.

19. Там же.-С.29.

20. Там же- С.73.

21. Там же.-С.140.

22. Там же.- С.238.

23. Там же.-С.246.

24. Там же.- С.254–256.

25. Трубецкой Е. Два мира в древнерусской иконописи//Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв…-С.142.

26. Флоренский П. А. Имена//Характер и имя. СПб., 1993.-С.128–131.

27. Федоров Г. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991.-С.20–22.

28. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X-XVII вв…-С.281.

29. Люцидарская А. А. Старожилы Сибири: Историко-этнографические очерки. XVII — начало XVIII в. Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1992.-С.125.

30. Там же.

31. Акты исторические. СПб, 1842. Т.2.-С.54, N 40.

32. Верхотурские грамоты конца XVI — начала XVII в. М., 1982. Т. I. С.150, N 93.

33. Миллер Г. История Сибири. М.-Л., 1941. Т. II.-С.525, N 456.

34. ЦГАДА, СП, фонд 14, кн. 1452, л.131.

35. Тобольский архиерейский дом в XVII веке: IV вып. -С. 37- 81, 85.

36. Там же.-С.141.

37. Там же.-С.155.

38. Там же.-С. 137, 138.

39. Города России…-С.87–89.

40. Тобольский архиерейский дом в XVII веке… -С.85–107.

41. Например, стороны четверика Иоанно-Богославской церкви в с. Богославское на р. Ишне (1687 г.), Афанасьевской церкви в с. Верхняя Кокшеньга Архангельской обл. (1798 г.), Воздвиженской церкви в с. Шижнема Ленинградской обл. (1741 г.) были по три сажени; колокольни в с. Кулига (Дракованово) (XVI в.?) — 3,5 саж.; колокольни Преображенской церкви в с. Спас Вежи (1628 г.) — 4 саж.; Петропавловской церкви в с. Бучуга (1698 г.), Дмитриевской церкви (1784 г.), Флоро-Лаврской церкви в с. Ростовское (1755 г.) — 5 саж.

42. Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство X-XIII. Л., 1971.-С.50.

43. Симченко Ю. Б., Смоляк А. В., Соколова З. П. Календари народов Сибири//Календарь в культуре народов мира. М., 1993.-С.226.

44. Голан А. Миф и символ…-С.150.

45. Тарановская Н. В., Мальцев Н. В. Русские прялки. Л., 1970.-С.11.

46. Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство X — XIII веков…-С.27–28.

47. Писарев Н. Домашний быт русских патриархов. Репринтное воспроизведение издания 1904 года. М.,1991.-С.34–42.

48. ГАТО, ф.6, оп.1, д.2048, л.2 об.

49. Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Книга первая. Государев двор, или дворец. М., 1990.

50. Тобольский архиерейский дом в XVII веке…-С.159.

51. Там же.-С.142.

52. Там же.-С.68.

53. Там же.-С.70.

54. Там же-С.109–115.

55. Там же.-С.75–120.

56. Баландин С. Н. Каменный Софийский (Успенский) собор — памятник архитектуры Тобольска…-С.76–87.

57. ГАТО, ф.5, оп.1, д.1584, л. 40–45.

Глава 2. Церковь Троицы Живоначальной в Томске (1654 г.)
и церковь Казанской Божьей Матери в Илимске (1679 г)

В XVII в. были построены два замечательных сооружения русской сибирской деревянной архитектуры — церковь Троицы Живоначальной в Томске и церковь Казанской Божьей Матери в Илимске. Они резко контрастируют своими размерами и формами, различна и их судьба.

Церковь Троицы Живоначальной в Томске. Церковь Троицы — первое значительное культовое сооружение Томска, построенное вскоре после основания города. Известно, что она была перестроена в середине XVII в. в связи с сооружением новой Томской крепости. Просуществовала Троицкая церковь в дереве до 1811 г. Остались описания церкви и ее изображения на панорамах и планах города. По ним В. И. Кочедамов [1] реконструировал ее как приземистый четвериковый одноапсидный храм с обширной трапезной и трехсторонней галереей, имеющий шатровый верх, замененный в XVIII в. криволинейным покрытием в стиле украинского барокко.

Однако внимательное изучение документов [2] и иное их прочтение вынуждает предложить другую реконструкцию этого незаурядного памятника деревянного зодчества. Прежде всего, из них явствует, что Троицкая церковь постройки 1654 г. была шатровой. Длина собственно церкви (корабля) составляла 3,5 сажени (7,5 м), длина трапезной — 3 сажени (6,5 м), высота срубов до шатра — 13 сажен (27,9 м), высота шатра до шеи — 7 сажен (15,1 м). Под церковью был высокий, не менее 1,5 сажен (3,15), подклет, а на охватывающую здание с трех сторон паперть-галерею вели с земли лестницы [3].

Обращает на себя внимание высота церкви: без главки она составляет 20 сажен — около 43 м (этот расчет сделан еще А. Н. Копыловым). Это сразу позволяет включить Троицкую церковь 1654 г. в ряд наиболее значительных из числа известных в русской архитектуре шатровых церквей. Используя известные по другим памятникам пропорции шатра и венчающей его главы, мы получаем общую высоту сооружения до яблока под крестом 48–51 м, что совпадает с высотой Владимирской церкви в с. Белая Слуда и Воскресенской в с. Пияла, считающихся наиболее высокими шатровыми церквами [4].

Церковь Троицы имела комплексное функциональное назначение культового, жилого и производственного («амбар кладной») характера. Невозможно недооценить градостроительное значение Троицкой церкви. Поднимаясь над городской горой на 50 м, она выступала как овеществленная ось города, была его главной вертикальной доминантой. Речной фасад города был исключительно выразителен, поскольку высота церкви была равна высоте самой горы над урезом воды. С утратой таких построек в черте города потеряно и представление о монументальности старинных деревянных сооружений. Между тем, такое здание, как Троицкая церковь, не «потерялось» бы и среди современной застройки (при средней высоте жилого дома около 30 м). Можно быть уверенным, что впечатление, производимое ею на современников, на фоне плотной одно-полутораэтажной застройки, было огромным [5].

· Рис. 17. Церковь Троицы Живоначальной в Томске. 1654 г. Восточный фасад. Реконструкция А.Ю. Майничевой, В.Н. Курилова.

· Рис. 17 Церковь Троицы Живоначальной в Томске. 1654 г. Восточный фасад.

Закономерность возведения грандиозной шатровой церкви в одном из важнейших городов Сибири несомненна. В 1652 г. было закончено строительство новых городских укреплений Томска. К концу XVII в., как можно судить по рисункам С. У. Ремезова, город представлял собой деревянную крепость, обнесенную частоколом с семью глухими и проезжими башнями. С северной стороны к городу примыкал Верхний острог с одной большой проезжей башней. Седьмой башней была колокольня Троицкой церкви, встроенная в крепостную стену. Томск сыграл выдающуюся роль в истории всей Сибири.

Основанный вначале как небольшая деревянная крепость для защиты еуштинских татар князька Тояна, он вскоре стал основным центром, откуда направлялись отряды казаков для проведывания «немирных землиц» от алтайских гор и верховьев Енисея до забайкальских степей и берегов Тихого океана. В Томске было развито пашенное земледелие, ремесла. В середине XVII в. в городе насчитывалось более 50 ремесленных специальностей, среди которых были занятия, требующие большого мастерства, например, котельщики, часовщики, серебренники, иконники.

В 1635 г. всех служилых, посадских и крестьян насчитывалось около 720 человек, а все население составляло около 2 тыс. человек. В Томске организуется промышленное железоделательное производство, одно из первых в Сибири. Большого мастерства достигли плотницкое дело и обработка дерева. В конце 1620-х гг. на рынке города в продаже появляются книги. Во второй половине XVII в. возникает свое городовое летописание. Благодаря близкому соседству с южными районами Сибири, Томск очень рано стал крупным торговым городом. Он имел административную значимость областного «разрядного» города [6].

XVII век, когда была построена томская Троицкая церковь, можно считать временем расцвета деревянного шатрового церковного зодчества. Появление столпообразных каменных храмов с шатровым завершением приходится на XVI в. Это, например, церковь Вознесения в с. Коломенское (1532 г.), церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в с. Дьяконовское (1547 г.). В 1555–1560 гг. возводится Покровский собор что на Рву (храм Василия Блаженного), имеющий одним из завершений шатер. Строятся многочисленные шатровые колокольни. XVII век начался со строительства колокольни «Иван Великий» в Москве, точнее надстройки до 81 м в 1600 г. церкви Ивана Лествичника с колокольней, построенной 1505–8 гг. архитектором Боном Фрязиным [7]. Это сооружение стало визуальной вертикальной осью не только ансамбля Кремля, но и всего города. В XVII в. шатровые завершения значительных по высоте храмов широко распространяются и в деревянном церковном строительстве. С одной стороны, это может рассматриваться как повторение в дереве форм каменной архитектуры, а с другой — как воплощение ряда эпохальных идей.

XVII век — это век Великих географических открытий России, продвижение в Сибирь, освоение новых земель и успешное устройство на уже известных. По мнению ряда этнологов, размещение народа на какой-либо территории неизбежно связано с ее освящением и возведением характерных для каждой культуры своих «священных ритуальных столбов», обеспечивающих общение с Небом, жизненно необходимое для поддержания человеческого существования.

Рис. 18. Троицкая церковь в Томске. Северный фасад.

· Рис. 18 Троицкая церковь в Томске. Северный фасад.

· Рис. 19. Троицкая церковь в Томске. План.

· Рис. 19 Троицкая церковь в Томске. План.

Таким образом, можно сказать, что высотные шатровые храмы обладали огромным сотериологическим значением для каждого поселения, социум которого начал осознавать свою целостность на новой территории. В связи с этим становится понятным дальнейшее запрещение строительства церквей шатрового типа и замена их многоглавыми церквями, считающимися более соответствующими символике христианства, поскольку столпообразные храмы семантически очевидно связаны с дохристианскими воззрениями, язычеством.

Несмотря на противопоставление канонически христианского и языческого, и в самом христианстве можно найти отзвуки древнейшей идеи связи земного и небесного. Достаточно вспомнить «Троицу» (1427 г.) Андрея Рублева. Знаком «божественного домостроительства», так называли в старину устроение Вселенной, подымается за левым ангелом, Богом Отцом, дом. Как напоминание о «древе Креста» встает дерево за средним ангелом, Духом Утешителем, — знак всего возвышенного, возвышающего и утешающего сердце. Символика иконописания наследует идею «священных деревьев», связывающих Небо и Землю. Такое прочтение изображения проясняет смысл посвящения церкви Троице и воплощения ее образа в высотном сооружении. Хотя связи эти весьма тонки и опосредованы, символика материальных форм и посвящение храма имеют определенное, хотя и непрямое соответствие.

Догмат Пресвятой Троицы принадлежит к труднейшим и отвлеченнейшим в христианстве. Тщательный анализ Г. Федотовым [8] духовных стихов показал, что более, чем понятие о Троице как о трех Божественных Ипостасях, в народе утвердилось мнение о том, что это имя ведет в самое сосредоточие божественного мира, то есть имя Троицы остается именем Божиим даже тогда, когда его понимание его утрачено или недоступно. В народном православии, которое, конечно же, отличалось от канонического, Троица часто связывалась с Богоматерью, иногда даже выступая ее эпитетом. Это сближало понятия Троицы и Богоматери, утверждая религиозную взаимосвязь мужского и женского божественных начал — Христа и Богоматери.

Таким образом, воплощение в высотных шатровых храмах сущностно необходимой для человека связи земного и небесного и само посвящение церкви Троице обеспечивало устойчивость и прочность этой связи, сочетая призвание всех сил небесных и, в первую очередь, Христа, которому согласно догматам православия посвящен всякий храм. Шатровые церкви долгое время были излюбленными в народном строительстве Сибири вопреки запретам благодаря тому, что их образ вполне отвечал эстетическим и религиозным запросам людей, а также подкреплялся психологическими особенностями восприятия.

Существенной частью проблемы является связь сооружения с социумом. Это своеобразное психологическое явление, обязанное своим происхождением представлениям о пространственно-временных категориях. Американский критик Пол Цукер [9] писал: «Субъективное ощущение определенной высоты неба вызывается игрой высот окружающих сооружений и обширностью (длиной и шириной) подножия. На это ощущение влияют контуры карнизов и фронтонов, труб и башен. Обычно высота неба над замкнутой площадью воображается, как три-четыре высоты от наиболее высокого здания из окаймляющих ее. Эта высота больше над площадями, где господствует одно сооружение, тогда как над широкими, открытыми площадями… зрительная высота неба выражена чрезвычайно слабо».

Композиционно Троицкая церковь господствовала над окрестностями, освящая огромное пространство, что не только позволяло видеть ее с любой точки поселения, но и подчеркивало высоту и значимость Небесного. Другим аспектом размещения храма на местности является символическое деление пространства на значимые части, соотносящиеся со странами света. Благодаря даже простой установке креста аморфное неосвоенное пространство превращается в четко структурированное: восток указывает ориентацию алтарей церкви, а значит, всех ее фасадов. Что, в свою очередь, диктует расположение и других построек. Кроме того, крест дает вертикаль — указывает направление божественного и земного.

Высотные храмы имеют четкий силуэт, придающий им большую выразительность. Значимость абриса зданий хорошо осознавалась. Например, французские архитекторы эпохи Возрождения утверждали, что «архитектура — это искусство вписывать линии в небо» [10]. Силуэт обладает серьезным для человека значением в силу фундаментальных особенностей психики. Само восприятие горизонтали и вертикали неравнозначно. В жизни человека горизонталь — единственная поверхность, на которой можно перемещаться в любом направлении, не испытывая ощущения подъема или спуска. Поэтому всякое нарушение горизонтали четко регистрируется сознанием и подсознанием. У горизонтальной плоскости нет избранного направления, тогда как движение взгляда по вертикали от исходной горизонтальной поверхности воспринимается очень остро.

Традиционной сферой «естественного» освоения пространства для русских, если исходить из анализа русской языковой картины мира, выполненной Е. С. Яковлевой [11], является пространство, расположенное по горизонтали от говорящих, приблизительно на одном с ними уровне и совпадает, как правило, с поверхностью земли. Направления по горизонтали образуют собой мир обыденных действий, отразив «плоскостное», «равнинное» мышление говорящих, а вертикаль ассоциируется с некоторым душевным усилием, с проявлением человеческой воли, движением к Небу. Заметим, что для духовной ипостаси человека нормальным является положение над, а не на земле, и если физический предмет не может упасть низко, то в духовно-этическом смысле такое падение не исключено.

Вертикаль не только нужна для создания возвышенного состояния, но и обязательна, особенно в храмовом зодчестве, поскольку отвечает неосознанным потребностям души. Непроизвольное внимание к силуэту, заложенное в способности человека к восприятию окружающего мира, встраивалось в здание культуры и осмысливалось через господствовавшие в ней представления. Одним из выражений этого явилась деревянная церковь Пресвятой Троицы Живоначальной в Томске.

Рис. 20. Фрагмент генерального плана Илимского острога 1702 г. См. Гумбург Ю.Н. Церковь Казанской Божьей Матери села Илимского... С. 42.

· Рис. 20 Фрагмент генерального плана Илимского острога 1702 г.

Рис. 21. Илимская церковь Казанской Богоматери. Фото. См. Гумбург Ю.Н. Церковь Казанской Божьей Матери села Илимского... С. 42.

· Рис. 21 Илимская церковь Казанской Богоматери. Фото.

Церковь Казанской Божьей матери в Илимске. Илимск, согласно архивным данным и сообщениям исследователей, как и многие сибирские города, вел свою историю от небольшого зимовья, а затем острога. И. Галкин, енисейский атаман, посланный в 1630 г. на Лену для сбора ясака, заложил зимовье на реке Илим, население которого составило 6 казаков. Затем в 1640-х гг., число служилых в Илимске достигло 40 человек, а в конце века — 100 человек. В 1699 г. в Илимске и уезде насчитывалось 642 двора, в 1710 г. — 1350 дворов, а население было 6456 человек мужеского пола. В XVII в. Илимский острог был одним из значительных и оживленных русских городов на востоке Сибири. Очень рано в этом районе возникло пашенное земледелие, и илимская пашня снабжала своим хлебом далекий Якутск. Илимск играл важную роль транспортного транзитного пункта на пути в Восточную Сибирь и далее. В 1640-х гг. возникает судоверфь, где изготовлялись суда. Через Илимск проходили торговые караваны из Монголии и Китая. Однако, к 1730-м годам начинается спад и с 1775 г. Илимск перестает считаться городом [12].

По мнению В. И. Кочедамова, Илимский острог являлся примером единства архитектурного ансамбля, возникшего благодаря одновременности постройки комплекса крепостных сооружений и казенных зданий, он же сообщает, что всеми работами руководил подъячий илимской съезжей избы Никита Лазарев, оказавший большое влияние на композицию города [13].

До наших дней сохранились два памятника деревянной архитектуры Илимска — Спасская проезжая башня острога с выносными часовнями и церковь Казанской Божьей Матери. Фрагмент генерального плана Илимского острога Сибирского приказа 1702 г., гравюра Е. А. Федосеева по рисунку И. В. Люрсениуса (1730–1742 гг.) дают представление о местоположении и внешнем виде церкви Казанской Божьей Матери в XVIII в. Первые сведения о ней появляются в клировых записях 1679 г., но которую, однако, А. Н. Копылов датирует1676–1679 гг.[14].

Следует отметить, что предположения о причинах создания церкви Ю. Н. Гумбурга [15], автора, описывавшего, обмерявшего и предложившего свою реконструкцию храма, базируются на сугубо функциональных, прагматических причинах, среди которых называется обычай молиться каждому проезжающему через ворота башни о благополучном начале или исходе путешествия, отмечается неудобное расположение часовни на втором этаже башни, что и заставило, по его мнению, устроить еще одну на земле. Другие его предположения касаются причин посвящения церкви иконе Божьей Матери. Согласно его выводам, церковь мог построить Илимский воевода, который был особенно ревностным служителем государства и знал о том, что икона Казанской Божьей Матери стала после побед Минина и Пожарского знаменем русского воинства. Также он указывает на то, что в результате исследования 1883 г. М. Сизова, было установлено, что в алтаре не оказалось иконы, которой посвящена церковь, а была икона Знамения Божьей Матери. А так как чудотворная икона Знамения Богоматери была достопримечательностью Устюга, и поскольку устюжане находились в числе насельников края, этот автор предполагал, что построил эту церковь кто-то из устюжан. Последнее никак нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить за отсутствием конкретных документов. По поводу первых же можно высказать предположения другого порядка.

Начнем с того, что, следуя логике Ю. Н. Гумбурга, церковь Казанской Божьей Матери можно было бы разместить и внутри городских стен, что было бы даже удобнее с точки зрения путешествующего, ведь он после дальнего пути оказывался под надежной защитой. Нужно отметить, что согласно плану Илимска 1703 г., опубликованного В. И. Кочедамовым [16], внутри острога недалеко от Спасской проезжей башни действительно находилась часовня. Однако, церковь Казанской Богоматери была поставлена вне городских стен, в непосредственной близости от проездной Спасской башни, имевшей небольшие выносные часовни. Невольно напрашиваются определенные исторические и культурологические параллели.

В древнерусском искусстве рядом с образом Спаса стоит образ Богоматери, близкий ему по своему смыслу и значению, по тому месту, которое он занимал в сознании и в духовной жизни людей. Богородицу называют «начатком спасения» в прославляющих ее церковных песнопениях. Богородица сострадает мукам Сына и отзывается на бесчисленные людские беды. Легенда о хождении Богоматери по аду сложилась в Византии. В Древней Руси в это сказание были внесены существенные поправки. В Русском изводе Мария при посещении ада ужасается видом несчастных грешников, оплакивает их и напоминает Богу о том, что даже праведники совершали грехи, она добивается того, чтобы от четверга на Страстной неделе на пятьдесят дней грешники были избавлены от адских мук. В этом русском истолковании легенды выступает представление о Богоматери как о заступнице, что было одной из причин популярности ее образа.

Различные изводы иконы Богоматери не только хранились в храмах, но и находились в каждой семье. Подобное отношение к Богородице имеет глубокие причины, ее образ стоит в одном ряду с дохристианскими представлениями о Матери-сырой земле, прародительнице и заступнице всего сущего. В «Свитке Ерусалимском» XVII в. сообщается, что каждый человек имеет три матери: первая — Богородица, как заступница всех людей, вторая — земля, как природа, породившая все живое, третья — та, кто «скорбь приняла», в муках родила [17].

Образ Богородицы во многом явился преемником древних представлений о божестве матери-прародительницы, а иногда и логичным их заместителем. Западной Европе пришлось пройти через средневековую схоластику к новой натурфилософии, т.е. новой философии природы, независимой от непосредственного подчинения теологии, что составило одну из главных примет ренессансного сознания XV-XVII вв., в народном же сознании России сохранялось чувство главенства и значения Природы. В Европе борьба со схоластикой, укрепление предпосылок для самостоятельного опытного естествознания привели уже в ранние периоды развития ренессансного движения к тому, что пантеистически, а затем материалистически окрашенные воззрения о Матери-Природе, хозяйке подлунного мира, обеспечивающей и его гармонию, и его бесконечное живое многообразие, способствовали созданию новой этики Природы, в частности, нашедшей свое выражение в жанровой живописи западноевропейских стран [18]. Европа шла к этому через науку, Россия — через традицию и интуицию, не теряя этого чувства. В какой-то мере это нашло свое выражение и в языке. В Западной Европе Мать Христа именуется Дева Мария (Virgin Mary), в России же — Богоматерь.

Это дает понимание причин той традиции, следуя которой жители Илимска хотели для божественного заступничества призвать Богоматерь, поставив для ее иконы около проездных ворот церковь. В этом смысле показательны также факт и легенда о сооружении одного из ранних надвратных храмов во имя Богоматери Портаитиссы — Вратарницы.

Согласно сказанию о событии рубежа X-XI вв., святыня грузинской обители Иверон, икона Богоматери Иверской, приплыла по морю из Никеи в Афон и была поставлена монахами в храме. Однако на следующий день икону обнаружили уже на воротах монастыря. Несколько раз ее пытались возвратить снова в храм, но она опять возвращалась на прежнее место. В вещем сне Богоматерь явилась одному из старцев обители и сказала, что она прибыла не для того, чтобы ее охраняли, а чтобы самой оберегать монахов и монастырь. После этого икону оставили на воротах, поставив затем для нее надвратный храм [19]. Основным символико-смысловым значением иконы и сооруженной для нее церкви являлась защита обители и обеспечение ее божественного покровительства. Выбор же извода Казанской Богоматери можно объяснить закрепившимся за ней символическом понимании ее как иконы, связанной с миссионерством, что вполне закономерно в поселении на осваиваемой территории.

Показательно также то, что проездная башня Илимска носит название Спасской. Ее часовни близки по своему символическому значению и происходят от надвратных церквей, являющихся своего рода оберегом, охранительницами входа в крепость или монастырь, защищая их своим присутствием от различных бедствий и нападения врагов, обладая характерной особенностью надвратных церквей — особым конструктивным выделением на башне. Тема деревянных надвратных церквей и часовен еще недостаточно изучена, хотя некоторые авторы касались ее в своих исследованиях. Например, А. Н. Копылов в устройстве выносных часовен башен острогов усматривает лишь один из способов решения художественно-декоративных и культовых вопросов, не касаясь вопроса происхождения и существования такого рода сооружений, в то же время называя их обязательным элементом острожной архитектуры [20].

Очень подробно происхождение и особенности надвратных каменных церквей в различные периоды рассматривает В. П. Выголов [21], что дает возможность проследить генезис этих сооружений и в какой-то мере проливает свет и на существование деревянных надвратных часовен.

В 1730 г. при передаче острога новому управителю было отмечено, что в проезжей Спасской башне над воротами часовня на свесе, вершена бочкой. В часовне в киоте находилась икона Образа Нерукотворного Господа Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа. На той же башне с внутренней стороны также была выносная часовня с иконой Богородицы Одигитрии [22], т.е. Путеводительницы.

· Рис. 22. Панорама Илимска.

· Рис. 22 Панорама Илимска.

Итак, изнутри острога выносная часовня башни как бы благословляла в путь странников, а снаружи острога другая такая часовня символически обеспечивала защитные функции города. Это приобретает особо значимый смысл благодаря тому, что Илимск, вследствие его особого расположения на местности (на узкой площадке между горами и рекой), являлся, пожалуй, единственным поселением, в котором транзитная дорога такого значения проходила непосредственно через укрепленный город, т.к. природный ландшафт не позволял организовать объездные пути.

Можно заметить, что обращение к помощи божества для защиты воротных сооружений (а выносные часовни располагаются как раз над проездными воротами) характерно для самых различных эпох и народов, начиная с древнейших времен. Именно ворота, являвшиеся обычно связующим звеном между внутренним пространством определенного социума и внешним, во многом враждебном ему, нуждались в особой охране высших сил, божества. Отсюда и появление всевозможных изображений священных животных и богов на воротах, выполненных скульптурными или живописными средствами. В качестве примера можно назвать монументальные Ворота Иштар в одной из стен древнего Вавилона (6 в. до н. э.), Львиные ворота Микенской крепости. Прослеживая закономерности появления надвратных церквей, можно заметить, что если для украшения Золотых ворот Константинополя V в. оказалась еще вполне уместной античная скульптура, то уже для их аналога в Киеве Ярослава Мудрого пришлось обратиться к архитектурным формам нового христианского культового здания — церкви [23], что в дальнейшем получило дальнейшее развитие в формах надвратных церквей Руси.

В Византии для божественного оберегания крепостных ворот использовали иконы. Начало этого обычая, как показал В. П. Выголов, восходит к V-VI вв. и связано с одним из древнейших иконных образов «Спас Нерукотворный», происходящим из Эдессы. Поставленная над городскими воротами, эта икона, согласно легенде, спасла Эдессу от осаждавших ее персов в 544 г. С этих пор икона превратилась в самую ценную реликвию Константинополя и всей империи. Многочисленные списки со Спаса Нерукотворного широко распространились по всей Византии, в конце концов попав также и на Русь. Они нередко использовались в качестве именно такого охранительного изображения, их размещали над городскими или монастырскими воротами. Затем охранительное значение приобрели и другие иконы [24].

Неудивительно, что основатели нового сибирского города Илимска выбрали своим покровителем и защитником именно Спаса. Более того, согласно исследованиям, в городских формах поселений Сибири, таких как город и острог, наиболее часто встречаются Спасские церкви (в 50%), главными проездными башнями также были Спасские [25], в чем, вероятно, также отражалась их связь с соборными церквями. При закладке новых поселений на осваиваемых территориях Сибири обращение к одному из главных символов православия вполне понятно, оно являлось традиционным и было призвано служить некоей символико-значимой защитой в новых местах, идеи утверждения христианства и обращения в православие коренного населения, а посредством этого и признания власти православной державы, установления русской государственности, перенесения тем самым определенных социальных, религиозных, культурных отношений и правил на новую почву.

Показательно, что соображения того же порядка были высказаны В. П. Орфинским в отношении культового зодчества Российского Севера, которое также, как и архитектура Сибири, возникло в зоне интенсивных контактов разноэтничного населения, и уникальность и предельная выразительность которого во многом определялись стремлением обособить, выделить самобытность и самозначимость русской архитектуры, провести посредством ее мысль о значимости и величии православной державы [26].

Итак, перед нами очень древняя традиция, направленная на надежное поддержание благополучия и обеспечение защиты города, что для такого значительного культурного центра, как Илимск, стоявшего на транзитных путях, было оправданно. Возведение над воротами дополнительно надвратного храма — часовни, было традиционным, отвечало архитектурной моде того периода, переосмысливавшей формы каменной архитектуры в исполнении в деревянных конструкциях. В смысловом отношении это не только усиливало божественную защиту, но и служило одновременно символом высшего покровительства города, что дополняется идеей утверждения на освоенной земле русской государственности. Причем, если последнее неоднократно отмечалось в работах, посвященных архитектуре XVI — XVII вв., то защитно-символическая функция была в какой-то мере упущена в исследованиях. Постановка часовен за пределами поселений отмечалась в исследованиях по архитектуре и этнографии, этому есть немало примеров. В частности, на Российском Севере, где в их функции небезосновательно усматриваются языческие корни, о чем свидетельствуют братчины и жертвоприношения, устраивавшиеся в еще конце прошлого века у придорожных часовен [27], что в свою очередь говорит о древности их происхождения. Постановка часовни рядом с проезжей башней в Илимске не является исключением. Такие часовни, например, были сооружены рядом с башнями Пелымского города, Мелесского острога в Сибири28.

Если вернуться к истокам традиции защитной функции, то следует заметить, что именно создание храмов «на святость и освящение граду», например, во многом определяло значение церкви Благовещения на Золотых воротах в Киеве, при этом город и его укрепления как бы передавались под покровительство и защиту Богородицы (то же можно сказать и о Илимске, где находилась икона Знамения Божьей Матери). В создании нового образа Киева, града «величеством сияющего», важная роль принадлежала Благовещенской надвратной церкви, как об этом свидетельствует «Слово о законе и благодати» Иллариона, первого киевского митрополита из русских (1051 г.), который был одним из просвещенных и передовых мыслителей времени Ярослава Мудрого. Размещение храма на главных воротах города приобретало особый смысл демонстрации святости города, божественного покровительства со стороны Богородицы и через нее Христа [29].

Рис. 23. Илимская церковь Богоматери. Разрезы и план. См. Гумбург Ю.Н. Церковь Казанской Божьей Матери села Илимского... С. 42.

· Рис. 23 Илимская церковь Богоматери. Разрезы и план.

· Рис. 24. Реконструкция церкви Илимской Казанской Богоматери. Автор Гумбург Ю.Н.

· Рис. 24 Реконструкция церкви Илимской Казанской Богоматери.

В свете сказанного, явно прослеживаются аналогии, имеющие отношение к традициям символики церковной архитектуры. Во-первых, это устройство на проездной башне Илимска часовен с образом Спаса, конструкция которых (на выпусках) весьма характерна для деревянного зодчества, размещение в городе соборной Спасской церкви, символически передающей значимость самого города и всего Русского государства. Во-вторых, неслучайность постановки церкви Казанской Божьей Матери рядом с проездной башней вне городских стен, что диктовалось символико-защитным смыслом такой композиции. Общеизвестно значение символов в средневековой западноевропейской и древнерусской культуре: литературе, живописи, архитектуре [30].

Каждое из сооружений имело свою «сферу влияния», организовывало определенное пространство, создавая своеобразную иерархию зданий. В городах ставились главные соборные церкви, посадские церкви, часовни, рядом с городами — монастырские церкви, формирующие собственную иерархию. Постановка церкви Казанской Богоматери отражала и ее символико-защитную роль, и, одновременно, она трактовалась как часть микроансамбля торговой площади. Как церковь на торговой площади, она занимала свое место в иерархическом распределении назначения зданий, что являлось также традиционным, но и своеобразным, привязанным к конкретным условиям, новым осмыслением традиций.

В пространственной композиции города Илимска, в постановке и посвящении культовых сооружений нашли отражение существенные традиции обеспечения символико-защитных приемов строительства. Рассматривая архитектуру как семиотическую систему, можно обнаружить закономерности проявления различных сторон символизма, находящихся в причинно-следственных связях и с природно-климатическими, и социальными, и специфическими местными условиями, однако развивающихся в общем русле явлений культуры того периода.

Неслучайность организации пространства, причины посвящения одной часовни проезжей башни Спасу, другой ее часовни Богоматери Одигитрии, а церкви перед башней и городскими стенами иконе Казанской Божьей Матери, существование внутри города соборной Спасской, а на посаде Введенской церкви, построенной во имя праздника Введения Богородицы во Храм, композиционные особенности часовен башни и церкви с бочечными покрытиями, символизирующим троичность Бога, становятся очевидными, поскольку обращение к этим высшим силам — Спасу, Богородице, Троице, их единству и божественным взаимным связям, должно было, по замыслу строителей, обеспечить благополучие и защиту всему городу, прославить его, связать жизнь земную с покровительством и славой сил небесных, утвердить идею православного государства.

Что касается конструктивных особенностей самой церкви Казанской Божьей Матери, то невольно приходится подвергнуть критике и ранее предложенные ее реконструкции. Располагая обмерными чертежами и другими опубликованными графическими материалами, можно сделать вывод о неверной трактовке входа, как о ступенях с навесом, формой повторяющим характерные конструкции крылец жилых домов Иркутска XIX в. [31], решенных в стилистике классицизма. Нет оснований вести эту традицию от архитектуры церкви Казанской Богоматери. Анализ же аналогов такого рода небольших церквей и часовен [32] дал возможность трактовать ее как двухчастное сооружение часовенного типа с небольшой звонницей над прирубом и открытым крыльцом с крышей. Уменьшение объема четверика в верхней части не только позволяет организовать изящное перекрытие бочкой, но и логично расположить звонницу над входной частью.

· Рис. 25. Фасады и план церкви Казанской Богоматери в Илимске.

· Рис. 25 Фасады и план церкви Казанской Богоматери в Илимске.

Здание выполнено в срубной технике, с креплением в чашу, входная же западная часть образуется выпусками сруба, состыкованными с конструкцией взаплот, имеющей вертикальные стойки, и горизонтальную заборку между ними. Крыльцо перекрыто двускатной кровлей — палаткой. Покрытие бочки лемехом контрастирует с плоскостями стен и простой конструкцией звонницы, стойки которой опираются на перерубы и стойки заплота. Повалы четверика и стройные пропорции бочки придают силуэту церкви утонченность и легкость, сближая форму бочки с традиционным завершением храма — луковичной главой. Церковь увенчана главкой, звонница — небольшой маковицей с крестом. Конструкции церкви Казанской Божьей Матери во многом соответствуют элементам клетской Илимской Введенской церкви (1673 г.), что было отмечено еще А. Н. Копыловым [33].

Объем трапезной и собственно церкви представляет собой четверик, на который поставлен меньший, висячий четверик, перекрытый бочкой с двумя главами. Обращает на себя внимание тот факт, что в церкви Казанской Божьей Матери, как и в Введенской церкви, отсутствует алтарный прируб, что позволяет говорить как о явлении, связанном с особенностями возведения, применяемых строителями этих церквей и ведущем, вероятно, начало от традиций архитектуры Русского Севера [34], где отмечались древние деревянные безапсидные церкви, с невычлененным в наружном объеме алтарем (церковь Ризположения В Вологодском селе Бородава (1486г.), Никольская церковь Муезерско-Троицкого монастыря (1602 г.), Богоявленская церковь в селе Челмужи (1605 г.) в Карелии).

Рассмотренные Н. П. Лютиковой часовни, построенные в бассейне р. Пинега в XVIII-XIX вв., дают возможность указать и прямые аналоги Илимской церкви Божьей Матери [35] — это часовня Рождества Богородицы в д. Земцовской Покшенгского прихода, имеющая облегченную конструкцию паперти, совпадающую по конструкции с церковью в Илимске и часто встречающуюся в описаниях пинежских часовен, Никольская часовня в д. Кучкас Нюхченского прихода и Преображенская часовня в д. Сулецкой Сурского прихода, имеющие своеобразное бочечное покрытие.

Пропорциональный строй, лаконичность и выразительность форм церкви Казанской Божьей Матери позволили создать небольшое по размерам, но значительное и яркое сооружение.

Итак, при всей непохожести архитектуры Томской Троицкой церкви и храма Илимской Богоматери их объединяет семантическая общность культовых православных сооружений, значимость символики форм и пространственной организации.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири. М., 1978. С.60–61.

2. ЦГАДА, ф.214(СП), стб,344, ч.1, л.377–380:

Отписка томских воевод Н. Нащокина, А. Болтина в Сибирский приказ, до 31 августа 1654 г.(отрывок):

л.337. …во 161-м году по твоему государеву указу велели мы, холопи твои, на церковное строенье лес готовит томским всяких чинов по розвытке, а изготовя// лес, в новом Томском городе соборную церковь во имя Троицы Живоначалные да в пределах Великого чюдотворца Николы да Великомученика Димитрия Селунскова устроили в нынешнем во 162-м году новую церковь…

л.379–380. О строеньи новой церкви Роспись, какова устроена новая соборная церковь Троицы Живоначалные да в пределах Великого чюдотворца Николы да Великомученика Димитрия Селунскова в томском новом городе и что в ней строенья вновь.

Церковь шатровая Троицы Живоначалные с пределы получетверты сажени в трехаршинную сажен, трапеза трех сажен, в отрубе лес в шесть вершков и всемь вершков скоблены набело.

Под церковью анбар кладной, под трапезою подклет жилой белой, ис подклетной печи труба кирпичная проводная в трапезную печ, а ис трапезной печи наверх.

В церкви и в трапезе стены и потолок все тесаны и скоблено, в трапезе лавки с опушки да передел, где ставитца женску полу, четыре окна волоковые, в церкви три окна колодные, два крылоса походные.

У церкве и у трапезы трои двери колодные. Крыта церковь и трапеза в два теса. Глава и крест на главе обита немецким белым железом. Над двема престолами вместо глав деланы бочки, побиты чешуею крестовую, кресты обиты белым железом.

В вышину церковь до шатра тринатцат сажен, шатер на церкве в вышину до шеи семи сажень в трехаршинную сажень, шея обита чешуею.

Около церкви с трех сторон паперть забирана в косяк с подзоры и с лавками6 крыта//паперть в два теса, на паперть зделаны две лестницы с перилами да с решетками, у обеих лестниц по два крыльца с перилами, три крылца крыты палатками в два теса, над четвертым крылцом кровля шатром крыта в два ж теса…

3. Курилов В. Н. Из истории шатрового зодчества в Сибири XVII в.//Памятники быта и хозяйственное освоение Сибири.-Новосибирск,1989. С.87–90.

4. Там же.- С.91–10.

5. Там же.- С. 106.

6. Резун Д. Я., Васильевский Р. С. Летопись сибирских городов… С.257–262.

7. Города России… С.268.

8. Федоров Г. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам…-С.32.

9. Цитируется по Гутнов А., Глазычев В. Мир архитектуры. М., 1990. С.243.

10. Любимов Л. Искусство Западной Европы: Средние века, Возрождение в Италии. М., 1982. С.33.

11. Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира: (модели пространства, времени и восприятия).-М., 1994.-С.31–33.

12. Резун Д. Я., Васильевский Р. С. Летопись сибирских городов…-С.150–155; Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири… С.78.

Описание некоторых зданий острога 1703 г. приведено в кн. Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. Иркутск: Облгосиздат. 1949. Т.1. С. 54: Спасская проезжая башня: 3 саж.2,5 арш.х3,5 саж. до обламов 30, в обламах 8 рядов, вышина до орла 8 саж.

Наугольная: 2 саж.2,5 арш.х2 саж.2,5 арш. до обламов 30, обламов 10 рядов в ней три моста вершена шатром с вышкой вышина 4 саж.1 арш. до Богоявленской башни 61 саж, 648 тынин

Богоявленская: 2 саж.2,5 арш.х2 саж.2,5 арш. до обламов 31, обламов 8 рядов вышина 4 саж. … Наугольная нижняя нагорная: 2,5 х 2,5 саж. до обламов 31, обламов 6 рядов вершена шатром с вышкой вышина 3 саж2,5 арш, два моста от наугольной до Спасской 16,5 саж, 170 тынин

Вышина острогу 2 саж.

Церковь нерукотворного образа: …стены трапезы 6 саж., церковные стены и с алтарями 5 саж., вершена по каменному на четырех бочках, на церкви 5 глав, средняя глава и кресты опаяны железом

Стоит церковь среди острогу, от горной стены 17 саж., а от береговой стены 18 саж. бес четверти

Колокольня: вышиной с крестом 15 саж. близ Богоявленской башни, от острогу 5 саж.

13. Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири…- С.127.

14. Гумбург Ю. Н. Церковь Казанской Божьей Матери села Илимского//Архитектурное наследство. М., 1967.-С.45; Копылов А. Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII-начала XIX в…-С.115.

15. Гумбург Ю. Н. Церковь Казанской Божьей Матери села Илимского… -С.43.

16. Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири… С.45.

17. Барская Н. А. Сюжеты и образы древнерусской живописи. М.,1993. С.30,

18. Соколов М. Н. Бытовые образы в западноевропейской живописи XV-XVII вв.: Реальность и символика. М., 1994. С.20.

19. Выголов В. П. Надвратные храмы древней Руси (проблемы эволюции и происхождения)//Памятники русской архитектуры и монументального искусства: Столица и провинция. М., 1994.-С.30.

20. Копылов А. Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII-начала XIX в…-С.118.

21. Выголов В. П. Надвратные храмы древней Руси… С.30–36.

22. Копылов А. Н. Очерки культурной жизни Сибири XVII-начала XIX в… -С.120.

23. Райхардт Г. Семь чудес света. Нюрнберг, 1987. С.19; Чизхолм Д., Миллард Э. Ранние цивилизации.-М., 1994. С.76; Выголов В. П. Надвратные храмы древней Руси… -С.26.

24. Выголов В. П. Надвратные храмы древней Руси…-С.24–26.

25. Резун Д. Я. О названиях русских церквей Западной Сибири в 18 в.//Памятники быта и хозяйственное освоение Сибири. Новосибирск, 1989.-С.108.

26. Орфинский В. П. Народная деревянная архитектура в северо-европейской этнической контактной зоне//Тезисы международной научной конференции «Запад-Восток: взаимодействие архитектурных традиций».-М.,1992.

27. Орфинский В. П. Народное деревянное культовое зодчество Российского Севера: истоки развития//Народное зодчество. Петрозаводск,1992.- С.40.

28. Резун Д. Я., Васильевский Р. С. Летопись сибирских городов…- С.206, 227.

29. Выголов В. П. Надвратные храмы древней Руси…-С.30.

30. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X-XVII вв… — С.226.

31. Гумбург Ю. Н. Церковь Казанской Божьей Матери села Илимского…-С.42.

32. Клетские часовни можно разделить на два вида: часовни с выраженным, отдельно перекрытым объемом часовни и небольшой входной частью с маленькой звонницей и часовни с единым неразделенным срубом с входной частью и большим объемом звонничной части и маленькой главкой. Аналогами, несомненно, являются часовни первого типа. См. кн. Гунн Г. П. Каргополье — Онега. М., 1974.-С.87–88: «Часовня в селе Конево XVIII в. Небольшая компактная часовня с острым щипцовым покрытием кровли. Остроугольная в профиле крыша значительно превосходит высоту самой клети. Сруб часовни с крутым повалом, на котором лежат полицы, резко переламывающие скат кровли. Конек прорезает маленький четверичок, на котором стоит главка, покрытая лемехом. С западной стороны к часовне примыкает небольшой притвор с устроенной над ним звонницей. Звонница имеет вид шестигранной вышки, стоящей на двускатной кровле. Резные столбики поддерживают шлемовидную кровлю».

Там же. С.89: «Часовня в деревне Авдотьино XIX в. Напротив Конева, через реку, в деревне Авдотьино находится часовня XIX в., тоже клетского типа. Ее кровля с небольшим верхним клином имеет перелом очень широкими полицами, далеко выступающими в обе стороны, выполняя роль навеса над гульбищем, с трех сторон обводящего часовню. В кровлю врезана главка, обшитая лемехом. С запада над входом поставлена маленькая звонница».

Забелло С., Иванов В., Максимов П. Русское деревянное зодчество. М., 1942.-С.80. Троицкая церковь 1714 г. Погост Елгомский. Клетская церковь, главная клеть покрыта бочкой и увенчана одной главой, два пятистенных алтаря имеют общее покрытие также бочечной формы. Церковь обшита тесом.

Там же.-С.86. Деревня Нижние Маркомусы Плесецкого района Архангельской области. Часовня XVIII в. Бочечное покрытие, над входной частью звонница, открытая галерея охватывает с трех сторон. Небольшая главка, на звоннице маковка с крестом. По пропорциям приземиста. Высота бочки почти равна ее ширине.

33. А. Н. Копылов. Очерки культурной жизни Сибири XVII — начала XIX вв…-С.121.

34. Орфинский В. П. Народное деревянное культовое зодчество Российского Севера: истоки развития… -С.40.

35. Лютикова Н. П. Пинежские часовни по письменным источникам XVIII-XIX вв.//Русский Север. Ареалы и культурные традиции. СПб., 1992.- С.155–158.

Глава 3. Мировоззренческая доктрина деревянных храмов Сибири: божественное и мирское

В храмовом зодчестве созданное человеком пространство характеризуется особенностями символики, морфологии и феноменологии — смысловой триадой, понимание которой дает возможность осознать сущность взаимодействия человека с целенаправленно созданной им «второй природой» — архитектурой. Особое структурирование пространства, основанное на символически осмысленных формах, в храмовом зодчестве идет на нескольких уровнях. Это создание пространства внутри храма, сочетание форм сооружения, организация внешнего пространства, разного рода ландшафтов — городского, сельского, природного.

Каждый из уровней организации пространства воздействует на человека, проявляясь в смысловой триаде. При этом символика, как правило, имеет сакральный смысл и не входит в круг общеизвестных знаний. Василий Арсеньев писал, что «символизм как важный способ выражения высоких истин издревле употреблялся Церковью», которая стремилась запечатлевать иным способом, более глубоким, чем буквенный, духовные предметы веры, охраняя истину от «профанов или недостаточно подготовленных к познанию ее», привлекая и направляя, однако, к ней внимание посредством использования символов [1].

Рис. 26. Томский город в середине XVII в. Реконструкция В.И. Кочедамова.

· Рис. 26 Томский город в середине XVII в.

· Рис. 27. Церковь Троицы Живоначальной в Томске. 1654 г. Аксонометрия.

· Рис. 27 Церковь Троицы Живоначальной в Томске. 1654 г. Аксонометрия.

Сакральное знание сути символичности отдельных элементов храмов может быть безвозвратно потеряно, формы же здания, продолжая свое физическое существование, активно действуют на психику человека. Несомненно, понимание значения символичности структуры сооружения обогащает и придает новые нюансы восприятия его. Пространство, формируемое русскими православными храмами, было во многом обусловлено многофункциональностью этих сооружений, не исключение в этом отношении и деревянные храмы Сибири XVII-XVIII вв. Помимо своей прямой культовой функции все приходские и соборные церкви были местом межинформационно-личностных контактов населения, выполняли общественные культурно-обрядовые функции. В церквях хранились главные казачьи святыни: иконы, которые принес с собой отряд, войсковые знамена. Казаки Ермака принесли в Сибирь иконы св. Николая и Спаса, особенно почитаемых в казачьей среде как покровителей и защитников страны [2]. В XVII в. сама церковная служба, храмовые престольные праздники, сопровождавшиеся выносом памятных реликвий, имели религиозное и эмоционально-зрелищное воздействие.

Высокие подклеты церквей играли двоякую роль — увеличивали высоту здания, показывавшую устремленность к высшему, и выполняли хозяйственную функцию. Часто они служили местом хранения купеческих товаров, общей казны купцов, как это было в Мангазее. Томская церковь Троицы Живоначальной (1654 г.) имела подклет высотой в 2 сажени (около 4,2 м), под собственно церковью находился «анбар кладной» — хранилище, под трапезой — жилые отапливаемые помещения [3]. Тобольский Софийский собор, сгоревший в 1643 г., имел хозяйственный подклет высотой около 4 м.

В церковных зданиях горожане предъявляли свои коллективные челобитные воеводам, там же провозглашалось о важных государственных событиях. Церкви имели огромную общественную значимость, они были овеществленными символами веры. В силу своего высотного положения в поселениях, церкви, вокруг которых группировалась жилая застройка, часто становились градообразующими доминантами, формирующими площади, являвшимися местом проведения ярмарок, приуроченных к дню празднования памяти православного святого. Спасская церковь из Зашиверска имела высоту около 16 м, Софийский собор Тобольска — 20 м, Троицкая церковь Томска — свыше 43 м.

Однако несмотря на многообразие функций храмов, в первую очередь они были призваны исполнять культовое предназначение «видимого посредства»: «Хотя свобода и духовность благодати Божией не имеют ничего общего с телесностью и видимостью каждого из посредств и хотя воздействие Духа Божия на человека есть вполне духовное воздействие, тем не менее таинственность иного, чем сам человек со своею свободою и разумением, необходимо требует для себя некоторой видимости и внешности как средства и способа для воздействия на человека — духовно-телесное существо» [4].

Христианство, будучи одной из мировых религий, в символике культовых зданий выражает свои идеологические конструкции, а в православии, как одной из его конфессий, они в наибольшей степени противостоят трансформации и этнической специфике. Потенции же изменчивости и этнической определенности воплощаются в морфологии зданий. Идеологические построения православия в архитектуре предполагают выражение господства духовной сущности и духовного начала над материей, идеи Бога, чему прекрасно служит сохранение традиционной символики, являющейся одним из значительных ценностных ориентиров создателей храмовой архитектуры. В принципе любое архитектурное сооружение может восприниматься как символ эпохи, народа, идеологии. Способность становиться символом свойственна архитектуре благодаря тому, что ее объекты всегда создаются для определенной жизнедеятельности, которая находится вне воспринимаемой формы, стоит за ее конкретностью [5].

В мифологическо-религиозной форме ценностного сознания, господствовавшего в Средние века, большое значение имеет именно символика, порождающая множество ассоциаций и смысловых значений, которые приписывает морфологической основе русская культура. Для этого типа сознания, существующего в какой-то мере в силу некоторой инерционности развития и в эпохи, исторически следующие за Средневековьем, характерно обращение к символизму, как к основному принципу, который диктует форму и стиль произведений архитектуры и искусства. Символизм предполагает приверженность к идеализации и сохранение традиционности форм зданий. Основополагающая символика русских деревянных православных храмов сохраняет смысловое содержание на протяжении всей истории своего существования вне зависимости от региона расположения и стилевых особенностей зданий храмов, совпадая при этом с символикой каменных церквей. Она связана, в первую очередь, с пониманием храма как «подобия Неба на земле, где пребывает Бог»[6].

Известно, что даже в XVII в. в искусстве превыше всего стояла теология. Объяснялось это не одной только зависимостью художника от богослова, которая была прямо предписана церковью, осуществлявшей контроль над искусством, но и слиянием задач художника и богослова, единением, а не противопоставлением их. Искусство должно было обращаться к современникам на том языке, который им был близок и понятен и который, вместе с тем, позволял в рамках традиции создавать многообразные, но сущностно единые формы.

· Рис. 28. Собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске. 1621-1624. Аксонометрия.

· Рис. 28 Собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске. 1621–1624. Аксонометрия.

Вся культура средневековья строилась на духовной обращенности к Богу, являвшегося высшим образцом. Все люди мыслились, как равные перед Богом его творения, несущие в себе его образ, различаясь только по степени своей близости к Богу. Проблема сотворения осмыслялась во многих апокрифических сочинениях. В «Голубиной книге», вобравшей в себя космогонические идеи многих библейских и гностических текстов, сообщается, что весь видимый мир создан от Творца, от его лика — солнце, очей — зори, риз — звезды, от Адама пошел народ, от камней — кости, от земли — тело, «ум-разум» у людей православных «самого Христа», а «наши помыслы от облац небесных». В «Свитке Ерусалимском» говорится, что кровь в человеке «от моря», дыхание — «от ветру», мысли — «от облыцев», очи — «от сонца», разум — «от Святого Духа». Такие представления дожили до Нового времени, но преимущественно в народной среде, неохотно принимавшей новейшие натурфилософские учения и во многом законсервировавшей средневековое миропонимание. Например, духоборы во второй половине XIX в. все еще считали, что «тело в человеке от земли, кости от камня, жилы от кореня, кровь от воды, волосы от травы, мысль от ветра, благодать от облака» [7]. Здания храмов, где происходит, по мнению верующих, прямое общение с Богом, были необходимы в каждом поселении, обеспечивая этот контакт, причем их размещение подчинялось определенным правилам, в которых особое место отводилось канону и традициям.

В Средние века было распространено убеждение, что всякое изменение неизбежно ведет к упадку. «Все, что меняется, теряет свою ценность», — говорится в поэме XII в. Ценность имело прежде всего старое, а старое воспринималось как обладающее высоким достоинством и мудростью. Средневековое сознание было ориентировано на прошлое. Мир не воспринимался в изменении, он мыслился стабильным и неподвижным в своих основах, перемены же касались лишь поверхности Богом установленной системы. Авторитет традиций предписывал использование неизменных способов, методов, правил, орудий производства. Например, консерватизм сказался в сельском хозяйстве, в том, что в течение целых двух столетий (с XVI по XVIII вв.) происходило освоение вывезенных из Америки растений. Традиции строительного дела претерпевали изменения, однако их глубинная, символико-смысловая сущность сохранялась.

В основном не располагая еще интеллектуальными средствами для понимания закономерностей природы и имея более, чем скромные средства для ее практического преобразования, человек конца средневековья испытывал страх перед ней. Чувство беспомощности перед лицом естественного мира ряд психологов считают одной из характерных черт психологии человека XVI — XVII вв.[8].

Вместе с тем, в XVI — XVII вв. в России началось активное массовое освоение новых территорий, в котором принимали участие, в первую очередь, люди авантюрного склада, решительные, готовые к сложностям и неожиданностям. Зарождавшееся чувство больших возможностей человека было в полной мере свойственно первопроходцам Сибири. Непрерывно борясь с трудностями и бедами, человек жил в напряжении и готовности отражать грозящие ему опасности. Для душевного и поведенческого равновесия была необходима определенная стабильность, обеспечивающая некие гарантии безопасности, это и давали традиции. Их власть, неписаные правила пронизывали все существо человека и общество. Конформизм и приверженность к традициям оказывались типичной чертой поведения человека, переносящего привычное и установленное в новые условия, что проявлялось в различных сферах его деятельности [9]. Отступление от традиций неизбежное при освоении новых территорий в полной мере уравновешивалось традиционностью при организации среды обитания, возобновлением привычного, а значит, и надежного, безопасного окружения.

Идея движения и ощущения возможности беспрепятственного воспроизводства культурных феноменов в новых условиях поддерживалась характерной для христианства (и православия в частности) особенностью концепции, принципиально отличающейся от идей иудаизма и ислама. Иудаизм полагает, что Бог всегда остается среди верующих, в их общине, собирающейся в храме для молений, формой Его присутствия является его Имя. Поэтому с утратой иерусалимского храма в 70 г. н. э. иудеи понесли невосполнимую утрату, так как потеряли место сосредоточения общины. Ислам воссоздает центростремительную идею храма с непременным ежегодным паломничеством к нему, причем мечети всего мира рассматриваются как частички Храма, верующий же как антропоморфный его аналог [10]. Христиане же символически в храмовом строительстве воссоздают образ святых земель в любом месте христианской ойкумены, так как считают, что Бог обитает внутри верующего.

Воплощая собой образ мира, христианский храм был прежде всего храмом веры. Если в материальном своем качестве он служил «видимым посредством» для проявления силы божества и общения с ним, то в духовном качестве это «видимое посредство» было «орудием и как бы проводником для человека благодати Божией» [11]. Каждый храм посвящается Богу, нося имя в память какого-либо священного события или угодника. Традиционна и устойчиво сохраняется структура храмов — их трехчастность, включающая алтарь, средний храм (собственно церковь или кафоликон) и притвор, в определенные периоды замещаемый трапезной. Такая структура повторяет части ветхозаветного иерусалимского Храма. Алтарь (святая святых) означает Царство Небесное, куда входить могут только священнослужители, что символически объясняет запретность Царства Небесного для человека после грехопадения Адама и Евы. Так же символически объясняется и существование Царских Врат, являющих разрыв завесы в храме, закрывавшей святая святых, поскольку так Спаситель для верующих в Него открыл врата Царства Небесного. Если в храме несколько алтарей, то каждый из них освящается в память особого праздника или святого. Древнему святилищу соответствует средний храм православной церкви. В святилище никто не имел права входить кроме священников. В православном храме в средней части стоят все верующие. Двору ветхозаветного Храма, где находился весь народ, соответствует притвор. В первые века христианства здесь стояли оглашенные, которые готовились к таинству крещения. В православных храмах иногда в притвор посылали стоять согрешивших, накладывая наказание на определенный срок [12].

Многие сибирские православные церкви имели трехчастную структуру, в которой сакральная ценность частей здания увеличивалась с приближением к алтарю. Эти три части соответствуют трем главным членениям христианского общества: священнослужители, верные, оглашенные. Спасская церковь из Зашиверска, построенная на берегу реки Индигирки, где проживали кроме православных русских язычники юкагиры и якуты, имела четкое трехчастное деление, причем ее планировка позволяла организовать несколько входов и отделить «верных» от новообращенных, что отмечено еще в метрике А. Бердникова, осматривавшего церковь в 1891 г.[13] Иерархичность структурирования храмовых зданий проявилась и в традиционных правилах, касавшихся специально установленных мест для прихожан: «…по старым нашим обычаям, мужчины должны становиться в правой части Храма, а женщины — в левой» [14].

Трапезные по своей сути являлись преемниками функций ветхозаветного двора, как места нахождения большого числа людей, одновременно исполнявшего роль общественного помещения, использовавшегося для сходов, объявления указов и т.п. Собственно, существование трапезных первоначально связывалось с необходимостью иметь теплое помещение с печью. При этом, такое здание храма с трапезной совмещало теплую (зимнюю) церковь с холодной (летней) церковью (собственно церковь). Таким образом, церковные ансамбли, состоящие из отдельно стоящих теплых и холодных церквей с колокольней, характерные для барочного стиля, естественно сменились в ряде случаев одной церковью с трапезной, в структуре которой трапезная играла роль теплого храма, а средний храм был холодным, поскольку в символическом плане сущностных изменений не произошло, а имело место лишь изменение формы.

Христианские храмы имеют каноном ориентацию на восток, в сторону, где восходит солнце, так как Иисуса Христа называют Солнцем Правды, пришедшем с «высоты Востока». Только к XIX в. стала допускаться значительная свобода в постановке зданий храмов [15], учитывающая прежде всего правила регулярной застройки, при сохранении и признании, однако, каноничности восточной ориентации.

Часто храм имеет в плане форму креста, главного символа христианства, символа «избавления человечества от дьявола». Крест ставится и на венчающей церковь главе во славу главы церкви Иисуса Христа. «Устройство храма в виде корабля символизирует Ноев Ковчег, ведущий к тихой пристани в Царстве Небесном, иногда в основании лежит круг — знак вечности или восьмиугольная звезда, путеводно сияющая для верующих» [16], в конструкциях деревянных храмов принимающие форму квадрата, что вполне объяснимо при специфике дерева как строительного материала и при учете того, что в народном сознании существует тождественность понимания квадратной и круглой формы.

Особая символика касается формы луковичной главки и имитирующего ее покрытия бочкой [17], завершения шатром или многоглавием. Многозначность символики этих форм, реализующейся специфично в каждом конкретном случае, однако имеет истоком основные догматы христианства, связанные с Христом и идеей троичности Бога.

Люди, возводившие храм, следовали определенным эстетическим, конструктивным, технологическим принципам. В русском храмовом зодчестве примечательна одна особенность — главенствующее значение внешнего облика здания по сравнению с его интерьером. Известно, что в композиции византийских церквей предпочтение отдавалось внутреннему пространству — здание служило оболочкой для ритуальных действий, фасады же играли второстепенную роль. На Руси византийский прототип претерпевает эволюцию, выразившуюся в появлении величественных сооружений со скромным внутренним объемом, малость которого, впрочем, часто компенсировалась эффектным и богатым убранством. Небольшой объем был функционально оправдан, в суровом климате не просто было обеспечить обогрев большого помещения. В. В. Суслов усмотрел здесь преобладание эстетических начал духовного склада народа над религиозным. Это явление он охарактеризовал, как «наиболее полное выражение народного художественного вкуса», где «стояло впереди всего желание воплотить свои идеалы духовной красоты и проявить их в наиболее художественных и совершенных формах» [18].

Строители храмов чутко улавливали особенности градостроительной ситуации. Рядом со стенами Илимского острога была невозможна постановка большой церкви, — была построена миниатюрная церковь Казанской Божьей Матери, не уступающая в выразительности таким гигантам, как храмы в Томске и Тобольске.

Представляется необходимым более подробное рассмотрение морфологии форм сибирской деревянной архитектуры, связанной со структурированностью, упорядоченностью пространства, с проблемой устойчивости использования определенных форм и получения ими разных трактовок во взаимосвязи с общими тенденциями развития культуры. Структурирование формы ассоциируется с простотой и ясностью геометрических очертаний, чему полностью отвечает архитектура деревянных храмов, каждое здание которой, упрощенно говоря, представляет собой сочетание кубов, параллелепипедов, призм, пирамид. Однако, простота форм не означает примитивности, а, напротив, благодаря ориентированности на восприятие комплекса форм в различных ракурсах, в движении и смене точки зрения наблюдателя, в возможности обозрения сооружения или ансамбля зданий с ближних и дальних расстояний без утраты художественных и эстетических достоинств, создает особые ценности, присущие архитектуре этого типа. На различных этапах существования произведений русской деревянной архитектуры устойчивым элементом композиционной основы при внешнем различии форм является именно это свойство, то есть изменчивость впечатлений при разного рода движении. В данном случае форма выступает как материальное воплощение многообразной информации, существенной для деятельности и духовной жизни человека, как носитель эстетической и художественной ценности. Возможно, как с устойчивостью такого рода, так и со стабильностью символической системы, связана изменчивость форм и «необычайная гибкость средневековой архитектуры и ее способность в широких пределах ассимилировать элементы других архитектурных систем в противоположность моностилевым амбициям классицизма» [19], о чем писал В. П. Орфинский.

Рис. 29. Спасская церковь в Туринске. Реконструкция А.Ю. Майничевой, В.Н. Курилова.

· Рис. 29 Спасская церковь в Туринске.

Многими исследователями [20] отмечалось правило архитектурно-строительной практики того времени — следовать образцу и передавать из поколения в поколение одни и те же строительные приемы и принципы, что давало ясные ориентиры в действительности, но не приводило к репродуктированию архитектурных форм, изначально допуская многозначность прочтений и возможность переосмыслений при отсутствии жестких формальных ограничений. Но, вероятно, в этом случае можно говорить также о канонизации образцов и правил как о воплощении устойчивости некоторых ценностных ориентиров в архитектурной практике. В данном случае канон выступает как свод правил, имеющих вид инструктивных моделей, но не оформившихся еще в теорию, как это произошло в системе классицизма. Канон обеспечивает устойчивость и воспроизведение традиции [21], что удовлетворяет требованиям сохранения постоянства символического ряда как существенной характеристики православного зодчества. Формы храмов были многообразны настолько, что создается впечатление намеренной апробации различных вариантов, когда меняются лишь одна-две характеристики. Так, обычно храмы размещали внутри стен острогов, однако, например, Спасская церковь в Туринске (Епанчине), которую можно охарактеризовать как «классически» шатровую, была встроена в городские стены. Храм Якутского города также был частью стены: «…в том же городе на правом углу в стене церковь новая о двух службах, вверху и внизу олтари выпущены за город…» [22].

Общеизвестно положение о самобытности русской архитектуры, и видимо, стоит согласиться с тем, что она определяется не столько наличием или отсутствием тех или иных форм, сколько характером интерпретации этих форм, как своих, то есть освоенных давно, так и заимствованных откуда бы то ни было [23]. Христианство противопоставило природу и дух, тело и душу человека, его земную и загробную жизнь, таким образом, что все ценности были сведены к религиозным и противопоставлены житейской полезности, рациональному познанию. В ценностной сфере нравственное, политическое, эстетическое, художественное было признано в той мере, в какой они подчинялись принципам и нормам религиозного ценностного сознания, что выражалось в безусловной многофункциональности храмов. Эпоха Возрождения открыла новую ступень в истории культуры, отступление религиозного мистицизма под воздействием светского миросозерцания, жизненной практики высвободило нравственные, политические, эстетические, художественные ценности. Начался процесс, который принято называть «обмирщением» искусства. К XIX в. религиозные ценности окончательно обособились, что выразилось в большей дифференциации зданий по функциональному назначению, например, лишению трапезных храмов функции общественных зданий, следствием чего было, в частности, уничтожение в структуре храмов самих трапезных и появлению специализированных зданий.

Феноменология русской деревянной архитектуры, то есть те смыслы, которые возникают в индивидуальном сознании, связана с огромным эстетическим потенциалом архитектуры, порождающим глубокие переживания человеком находящихся в диалектическом единстве формы и сущности храмового зодчества. В архитектуре с ее геометрической правильностью, строем и гармонией воплощаются, в первую очередь, вечные истины культуры, противопоставленные сиюминутным переживаниям. Реакция человека на внешний вид здания не бессмысленна — она опосредована пониманием, которое складывается из разных способов толкования. Зритель может опираться на смысловые ассоциации, не совпадающие с замыслом автора. Но и такое «ложное» истолкование, будучи неадекватно авторскому замыслу, все же вполне законно. Более того, вследствие длительности существования здания неизбежно изменение восприятия его разными поколениями людей в различные эпохи. Как известно, культурно-семиотическое истолкование архитектурного образа рассматривает человека не как простое психологическое устройство с заданным набором условных реакций, а как существо, обладающее определенным «культурным кодом», с помощью которого архитектурно-художественные формы и композиции соотносятся с историко-культурным контекстом [24], что и дает возможность понять эволюцию и трансформацию ценностной оценки в разные исторические периоды, а значит и уловить причины сохранения или утраты ценности произведения архитектуры.

Создаваемое архитектурными средствами ощущение человеком своего центрального положение в архитектурном пространстве является одним из элементов, формирующих ценности архитектуры. Так, в деревянных православных храмах активно подчеркивалась центральная ось, на которую как бы нанизывались все помещения церкви. Ось настолько доминирует, что человек начинает ощущать уже не только торжественность храма, но и жесткую направленность предписанного ею движения. Таким образом, прием развертывания пространств усиливал чувство зависимости и подчиненности прихожан.

В то же время, было замечено, что в залах с перекрытиями купольного и шатрового типов, архитектурное решение было призвано усиливать ощущение значимости позиции наблюдателя. Не случайно в таком пространстве посетитель стремится именно в центр зала, чтобы в полной мере почувствовать воздействие его архитектуры и ощутить самого себя как главное действующее лицо «архитектурного спектакля». Центр подкупольного пространства воспринимается едва ли не как физическая реальность. Причем относительно небольшие подкупольные залы благодаря этим архитектурным приемам иногда воздействуют даже активнее значительно больших по размерам [25]. Холодные деревянные церкви с шатровым перекрытием, имеющие в интерьере «небеса», то есть подвесной потолок, несколько сглаженно повторяющий шатровую форму завершения, в полной мере обладали этими свойствами. Таким образом, планировка и внутреннее пространство храмов создавали целый комплекс ощущений, обладающих привлекательностью именно в силу своей противоречивости, в них подчеркивалось движение к центру кафоликона, где человек начинал ощущать свою значимость и стабильность, обращаясь к алтарю и иконостасу, являвшемуся целью и пределом движения. Такое парадоксальное сочетание зависимости и осознания собственной значимости пришедших в храм, создавало разнообразие впечатлений и ощущений, подкрепленное прекрасным внутренним убранством храмов, рождая чувство гармонии. Известно, что в организации архитектурной среды учитывалась возможность возникновения разного эмоционального состояния различных индивидов в зависимости от их участия в деятельности, характерной для среды данного типа, и доминирование какого-либо одного эмоционального состояния людей независимо от характера их деятельности [26].

Итак, своеобразие символики, морфологии и феноменологии русского храмового зодчества лежало в основе архитектуры деревянных церквей Сибири. Многоуровневость организации храмами общественной жизни и пространства обеспечили многозначность прочтения их. Архитектурная форма православных храмов Сибири была обусловлена требованиями отправления культа, необходимостью выражения духовного начала материальными средствами, учетом влияния природно-климатических условий, свойств дерева как строительного материала, использования определенных конструкций, эстетическими установками. Храмы понимались не только как культовые сооружения, они несли многозначную символику и исполняли несколько функций. Храм помимо молитвенного дома был для прихожан центром мироздания [27], архитектурной доминантой в силуэте города, местом театрализованного богослужебного действа, хранилищем произведений искусства и редких книг, своеобразным концертным залом, пантеоном с почетными захоронениями, центром публичной жизни города, а нередко и страны, каковыми были, например, София Киевская, Успенский собор Московского Кремля, Софийский собор Тобольска или церковь Троицы Живоначальной в Томске. Помимо этого храмы нередко имели функцию мемориальных построек, заменяя собой триумфальные арки, обелиски, стеллы. Все это вынуждало создателей храмов искать решения и создавать замечательные сооружения деревянной архитектуры, логикой и совершенством форм достойные быть поставленными в один ряд с лучшими архитектурными памятниками мира.

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. Арсеньев В. О церковном иконописании//Философия русского религиозного искусства XVI-XX вв.: Антология. М.,1993. Вып.I.-С.140.

2. Резун Д. Я., Васильевский Р. С. Летопись сибирских городов… -С.49.

3. Курилов В. Н. Из истории шатрового зодчества в Сибири XVII в. //Памятники быта и хозяйственное освоение Сибири.-Новосибирск,1989. -С.91.

4. Иванов И. О. О значении храма и обряда в области веры и религии Христовой. -Воронеж, 1894.-С.34.

5. Забельшанский Г. Б., Миневрин Г. Б., Раппопорт А. Г., Сомов Г. Ю. Архитектура и эмоциональный мир человека. -М., 1985.-С.108.

6. Первые шаги в православном храме… -С.3–7.

7. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X — XVII вв… -С.82.

8. История и психология. М.: Наука, 1971. С.67.

9. Там же. С. 102.

10. Шукуров Ш. Что есть мусульманский храм?//Наука и религия, ї 1, 1995.- С.46.

11. Иванов И. О. О значении храма и обряда. Воронеж, 1894.-С.40.

12. Первые шаги в православном храме…-С.5.

13. Окладников А. П., Гоголев З. В., Ащепков Е. А. Древний Зашиверск. М.,1977.-С.142.

14. Первые шаги в православном храме…-С.5.

15. Шамаро А. А. Русское церковное зодчество: символика и истоки. М., 1988.- С.35–40; Раппопорт П. А. Ориентация древнерусских церквей//Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.,1974. Вып.139; Гаряев Р. М. К вопросу об ориентации русских церквей//Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.,1978. Вып.155.

16. Подробнее об этом см. Первые шаги в православном храме…, Вагнер Г. К. Искусство мыслить в камне. М., 1990.

17. Курилов В. Н. Из истории шатрового зодчества в Сибири XVII в… -С.92.

18. Суслова А. В., Славина Т. А. Владимир Суслов. Л.,1978.-С.75.

19. Орфинский В. П. К вопросу о художественной преемственности в современной русской архитектуре//Традиции и новаторство в градостроительстве Российской Федерации. М.,1986.-С.27–33.

20. Орфинский В. П. К вопросу о художественной преемственности в современной русской архитектуре…- С. 29. Мильчик М. И. Ремонты деревянных церквей в XIX веке по порядным записям//Проблемы исследования, реставрации и использования архитектурного наследия Русского Севера. Петрозаводск, 1989.-С.120, Бондаренко И. А. Народное и царственное зодчество Древней Руси: К проблеме общности традиций и идеалов//Народное зодчество. Петрозаводск, 1992.-С.7. и др.

21. Бернштейн Б. М. Традиция и социокультурные структуры//Советская этнография, 1981, ї2.-С.109.

22. Первое столетие сибирских городов: XVII век. Новосибирск: Сибирский хронограф, MCMXCVI.-С.150.

23. Афанасьев К. Н. Витрувий и архитектурно-строительные традиции Древней Руси//Естественнонаучные представления Древней Руси.М.,1988.-С.3–11; Бондаренко И. А. Народное и царственное зодчество Древней Руси: К проблеме общности традиций и идеалов…-С.7.

24. Забельшанский Г. Б., Миневрин Г. Б.,. Раппопорт А. Г., Сомов Г. Ю. Архитектура и эмоциональный мир человека. М., 1985.-С.11.

25. Там же.-С.102.

26. Там же.-С.106.

27. Вагнер Г. К. Византийский храм как образ мира //Византийский временник. М., 1986. Т.47.- С.163–181.

Заключение.

XVII век — время активного освоения сибирских земель, продвижения русских вглубь незнакомого сурового края, поэтому именно тогда большое значение приобрели символические аспекты в обживании новых территорий, в принципах внутренней организации поселений и в самих сооружениях. Особенно ярко роль символики проявилась в культовом зодчестве — деревянных церквях Тобольска, Томска, Илимска, создавая традиционную и одновременно неповторимую взаимосвязь с их обликом и образным строем.

В смысловой триаде морфологии, феноменологии и символики деревянных церквей Сибири XVII в. в полной мере проявилась дихотомические ряды «божественное — мирское», «мужское — женское», «традиция — новация», «старое — новое», «общее — уникальное», «движение — стабильность». Полнота поддержания каждого составляющего обеспечивала равновесное развитие деревянного зодчества. Утрата той или иной части, например, традиций, закономерно рассматривается как угроза воспроизводству всей системы, что справедливо и в современности.

Мировоззренческая доктрина замечательных православных храмов, среди которых можно назвать и собор Софии Премудрости Слова Божия, церкви Похвалы Богородицы, Троицы Живоначальной, Казанской Божьей Матери, показывает единство понимания божественного и мирского, через их непрерывное взаимовлияние. Такое сочетание оказалось удивительно гармоничным, жизнеспособным в течение многих веков.

В христианской идее «Бог — земная Церковь» явственно угадываются древние мотивы единства и противоположности «мужского — женского», что проявляется на всех смысловых уровнях, начиная с посвящения храмов. Так, каждая церковь воздвигается во славу Бога, но имеет и конкретное поименование. Конечно, посвящение далеко не всех церквей связано с женскими божественными образами (Софией, Богоматерью, Троицей), это было слишком примитивно и прямолинейно. Однако женская знаковость может проявляться, как было показано, и в числовой символике, и в самой канонической трактовке роли Церкви, как земной посреднице между людьми и Богом.

Строители церквей следовали традиционным для русского зодчества канонам, которые являлись основой для обеспечения преемственности образов зданий, имевших своих архитектурных «предшественников» и «наследников». Вместе с тем, канонизация не устанавливала жестких границ творчества — каждое сооружение уникально. Свою задачу создатели храмов видели не столько в воспроизведении форм в силу того, что были ограничены необходимостью использовать уже известные, испытанные конструкции, сколько стремились выразить идею единства всего Русского православного мира. Жители сибирских городов, происходившие из разных российских городов и пришедшие осваивать незнакомые территории, должны были чувствовать свою причастность к жизни всего государства, во всем ощущать «встроенность» в его систему и, в итоге, обрести новую родину в ранее чуждом им краю.

Русская деревянная церковная архитектура — неотъемлемая часть своеобразной культуры, созданной народом, формой жизни которого является непрерывное движение, перемещение, освоение, преобразование. Отсюда приверженность к строительству именно к деревянных зданий, которые прекрасно поддаются переделкам, усовершенствованиям, изменениям, без значительного ущерба для эстетических достоинств. Каждое поколение в новом сооружении имело возможность проявить свой художественный вкус, показать свое прочтение известных канонов, трактовать традиционные формы в духе своей мировоззренческой системы. А при необходимости и без сожаления, а с надеждой смириться с утратой здания, погибшего, например, в пожаре, поскольку всегда существовала уверенность в возможности возведения нового, одновременно и несущего элементы преемственности, и отвечающего потребностям времени.

Сибирские деревянные церкви XVII в., создававшиеся людьми и для людей, явились отражением всей мировоззренческой системы эпохи. Неудивительно, что многие из них продолжают оставаться загадкой для наших современников. Хотя усилиями исследователей завеса тайны уже приподнята, главные открытия еще впереди.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский