РусАрх - Подъяпольский С.С. О древней церкви Сретенского монастыря в Москве

РусАрх

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

Источник: Подъяпольский С.С. О древней церкви Сретенского монастыря в Москве. В кн.: Российская археология, № 1, 2000, с. 47-60. Все права сохранены.

Материал отсканирован, отформатирован и предоставлен библиотеке «РусАрх» С.В.Заграевским. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2008 г.

С.С. Подъяпольский
О ДРЕВНЕЙ ЦЕРКВИ СРЕТЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ В МОСКВЕ

В 1928 г. при обследовании предназначенной к разборке теплой Никольской церкви московского Сретенского монастыря архитектор Н.А. Пустаханов сделал неожиданное открытие. Он обнаружил, что нижние части здания сложены не из обычного для XVII в. большемерного кирпича, как основная его часть, а из гораздо более мелкого и представляют собой остатки более ранней церкви, которую он датировал рубежом XV и XVI вв. (Протоколы Заседаний ..., л. 111 об., 112). Тогда же было выдвинуто предположение (кем именно, мне неизвестно), что найденный храм – не что иное, как упоминающаяся в летописных источниках древняя церковь Сретения на Поле. Эту точку зрения по-видимому, разделяли не все. Так, Н.Р. Левинсон в своем сообщении заседании секции «Старая Москва» Общества изучения Московской губернии 9 августа 1928 г. ограничился осторожным замечанием, что здание «возможно... сооружено в конце XV века» (Протоколы Заседаний секции..., л. 25 об.). В опубликованном тогда же обзоре реставрационных исследований он также обошел вопрос об атрибуции найденного сооружения, ограничившись изложением фактической стороны дела (Левинсон Н.Р., 1928, с. 91). В дневниковой записи К.К. Романова от 15 августа 1928 г. (Дневник…, 1928, л. 7-13) найденный храм назван церковью Владимирской Божией Матери на Сретенке, что фактически означает принятие ее идентификации с церковью Сретения на Поле. В течение нескольких десятилетий эта версия передавалась изустно (впервые автору настоящей статьи стало известно о ней в 1950-е годы от Л.А. Давида, полностью ее разделявшего), пока она не была изложена в одной из статей П.Н. Максимова (1967, с. 14). В недавнее время она была довольно подробно пересказана Г.А. Романовым, который, кроме того, впервые опубликовал несколько фотографий из коллекции ГНИМА, сделанных в процессе разборки Никольской церкви (Романов Г.А., 1992, с. 22 и ел.).

Церковь Сретения на Поле, по свидетельству летописей, была заложена на том месте, где в 1395 г. произошла торжественная встреча чудотворной иконы Богоматери, принесенной из Владимира в Москву во избавление от угрозы нашествия войск Тимура (Патриаршая (Никоновская) летопись, 1965, т. XI, с. 161; Ермолинская летопись, 1910, с. 134). Тогда же в память этого события был установлен праздник Сретения Богородицы, а на месте встречи на Кучковом поле (Отрывок Троицкой летописи, 1913, с. 280) поставлена деревянная церковь, торжественно освященная митрополитом «во имя пречистыя Богородицы честнаго Сретения», и основан монастырь. К монастырю установлен был из Кремля крестный ход (26 августа). В 1480 г., во время приближения войск хана Ахмата, икону Владимирской Богоматери вновь торжественно перенесли в Москву, на этот раз окончательно. В память нового Избавления был установлен второй крестный ход (23 июня), а в 1482 г., по сообщению Второй Софийской и Львовской летописей, великий князь заложил вместо деревянной каменную церковь Сретения святыя Богородицы на Поле. Через три года, в 1485 г., церковь была расписана (Софийская вторая летопись, 1853, с. 233, 237; Львовская летопись, 1914, с. 348, 352). Как известно, после падения в 1474 г. Успенского собора, возводимого московскими мастерами Ивашкой Кривцовым и Мышкиным, Иван III пригласил для освидетельствования причин катастрофы псковских мастеров. Летописное сообщение об этом заканчивается словами: «Тогда князь великий отпусти их иже последи делаша святую Троицу в Сергееве монастыре, и Ивана Златоустаго на Москве, и Сретение на Поле, и Ризположение на митрополиче дворе, и Благовещение на великого князя дворе» (Софийская вторая летопись, 1853, с. 198; Львовская летопись, 1914, с. 301). Правда, П.Н. Максимов предложил отличную от общепринятой интерпретацию этого текста. Указав на безусловное преобладание московских черт в архитектуре дошедших до нас Троицкой (ныне Духовской) церкви Троице-Сергиева монастыря, Благовещенского собора и церкви Ризположения, он высказал предположение, что слово «отпусти» могло относиться не к названным непосредственно перед этим псковичам, а к упоминавшимся несколько ранее московским мастерам Кривцову и Мышкину, которые в этом случае оказались бы строителями всех пяти перечисленных сооружений (Максимов П.Н., 1967, с. 16). Хотя приводимый П.Н. Максимовым анализ архитектуры сохранившихся трех построек очень убедителен, эта новая версия все же оказывается несостоятельной. Ей противоречит прямое свидетельство тех же Софийской второй и Львовской летописей, сообщающих под 6985 г.: «Заложи церков камену в Сергееве монастыре псковские мастеры» (Софийская вторая летопись, 1853, с. 206; Львовская летопись, 1914, с. 320). Поскольку авторство пяти храмов в летописях объединено, церковь Сретения на Поле, безусловно, должна рассматриваться как постройка псковичей. Сколько времен простояла заложенная в 1482 г. каменная церковь, неизвестно. Согласно версии М.М. Сухмана, монастырь первоначально располагался в конце Никольской улицы и был перенесен на свое теперешнее место в район Сретенки в 1530-е годы в связи со строительством стен Китай-города, что полностью исключило бы возможность сохранения в нем каких-либо остатков Сретенской церкви XV в. (Беляев Л.А., 199 с. 316-318; Памятники архитектуры..., 1982, с. 407; 1989, с. 21). Однако, как показал Л.А. Беляев, никаких серьезных оснований для такой версии нет (Беляев Л.А., 1996 с. 305-315). В 1679 г. в монастыре был заложен новый соборный храм с тем же посвящением, существующий поныне. К этому времени в монастыре стояла также каменная церковь Марии Египетской, престол которой, согласно преданию, был впервые утвержден в 1385 г., еще до основания монастыря (Токмаков И.Ф., 1885, с. 3, 10). В 1688 г., по данным И.Ф. Токмакова, возведена тепловая Никольская церковь, в 1706 г. выстроены придельные храмы: у Сретенского собора – Рождества Иоанна Предтечи, у Никольской церкви – Сретения Господня. К сожалению, Г.А. Романов внес некоторую путаницу в изложение истории монастырских построек, утверждая (без указания на источник), что древний соборный храм во имя Сретения Богоматери до 1677 г. оставался деревянным, а каменная церковь Сретения на Поле 1482 г. вопреки прямому свидетельству летописей, была посвящена Сретению Господню, поэтому его заключение, что придел 1706 г. повторил посвящение стоявшего на месте церкви более раннего храма, необоснованно (Романов Г.А., 1992, с. 22). Еще позже между Никольской церковью и колокольней возник придел Дмитрия Ростовского (Токмаков И.Ф., 1885, с. 10, 11). В XVIII и XIX вв. все эти постройки подвергались переделкам, вероятно, не всегда отраженным в дошедших до нас источника. В 1928 г., после закрытия монастыря, Никольская церковь и церковь Марии Египетской были сломаны.

Никольская церковь стояла не внутри монастырской территории, а выходила на линию Сретенки. Судя по сохранившимся фотографиям (рис. 1), она представляй собой небольшой одноглавый храм на низком подклете с трапезной, несколько расширенной за счет отступа ее северной стены, и более узким, квадратным в плане, алтарем, под которым находился белокаменный сводчатый подвал. С севера, со стороны монастыря, к ней примыкал придел со своим алтарем, пристроенным к алтарю основного храма. Подцерковье использовалось как усыпальница князей Прозоровских (Иосиф, иеромонах, 1911, с. 16). На имеющихся фотографиях видны арочные оконные проемы с прямоугольными рамочными обрамлениями, карнизы, кокошники и барабан с луковичной главой, характерные для XVII в. (фото 1928 г., нег. 396)¹.

Рис. 1. Общий вид Никольской церкви Сретенского монастыря перед разборкой (фото

1928 г., фототека ГНИМА, кол. IV, нег. 396)

К сожалению, доклады Н.А. Пустаханова и Н.Р. Левинсона дошли до нас лишь в очень кратком протокольном изложении. До сих пор не выявлено каких-либо фиксационных чертежей разобранного памятника. Сохранился более чем схематический безмасштабный план Никольской церкви, набросанный от руки Н.Р. Левинсоном прямо на заседании секции «Старая Москва» (Схематический план..., л. 1). Наиболее подробная информация о сделанном открытии содержится в дневниковой записи К.К. Романова, текст которой иллюстрирован несколькими графическими схемами (планами и разрезами древнейшей части здания), выполненными хотя и без масштаба, но с более или менее верным соблюдением пропорции (рис. 2). Другим важнейшим источником сведений служат сохранившиеся фотографии (к счастью, во время разборки здания их было сделано много). В фототеке ГНИМА сохранились сорок две фотографии, из них Г.А. Романов опубликовал только восемь. Правда, фотографии плохо проаннотированы, и во многих случаях на первый взгляд трудно понять, какая часть здания представлена на изображении. Потребовалась довольно большая работа по их сличению с сопоставлением не только отдельных отраженных на фотографиях деталей, но подчас и случайных пятен на поверхности штукатурки или кладки. В результате это позволило нам почти для всех фотографий локализовать места съемки. Только две из них, причем далеко не самые информативные, остались вовсе не определенными, а одна или две определены более или менее предположительно.

Главнейшим критерием для вычленения на фотографиях древнейших элементов служит различие между древним маломерным и позднейшим большемерным кирпичом.

Рис. 2. Схемы плана (а), поперечного (б) и продольного (в) разрезов древней части памятника (по К.К. Романову).

1 – возможные остатки алтарной апсиды; 2 – помещение крыто коробовым сводом с шелыгою в направлении запад –

восток; 3 – помещение имеет по три распалубки с каждой стороны и, вероятно, было перекрыто сомкнутым сводом;

4 – следы карниза; 5 – свод новый из крупного кирпича; 6 – крупный кирпич; 7 – старая ниша заделана для нового

свода; 8 – белокаменный подвал; 9 – след тябла; 10 – белый камень; 11 – кирпич (пометки К.К. Романова)

Рис. 3. Алтарь Никольской церкви (верхняя часть древнего храма).

Вид на южную стену

Конечно, непосредственно по фотографии определить размеры не всегда возможно, но тех случаях, когда в пределах одного изображения видна кладка из кирпича разного размера, отграничить более ранние части от поздних не составляет особого труда. Кроме того, на некоторых фотографиях видны очевидные остатки более ранних сводов, чем те, которые существовали к моменту разборки памятника, что также дает основания для важных выводов.

Во время разборки основное внимание исследователей привлек алтарь Никольской церкви (рис. 3). Он был перекрыт коробовым сводом с двумя сходящимися к его шелыге распалубками лучкового очертания, напоминающими обычные для XVIII в. «щековые» распалубки (Плужников В.И., 1995, с. 140). Однако это сходство было чисто внешним. При исследовании в середине свода, сложенного из маломерного кирпича, между распалубками было раскрыто заделанное другим кирпичом отверстие для барабана. Свод над подклетом алтаря был целиком выполнен из кирпича XVII в., и, таким образом, внутреннее пространство обоих его ярусов первоначально было единым. Все это ясно указывало на то, что алтарь Никольской церкви прежде был самостоятельным храмом. Храм этот был очень небольшим. К.К. Романов называет его размеры в плане: 2,31 X 2,10 сажен (4,92 X 4,47 м). Особенностью этого памятника, отличавшей его от обычного типа московских бесстолпных церквей, было применение не крещатого, а прорезанного двумя узкими поперечными распалубками коробового свода, над серединой которого прежде стоял световой барабан (фото 1928 г., нег. 348, рис. 3).

Рис. 4. Аксонометрические схемы сводов: а – свод найденного древнего храма;

б– «псковский» свод с поперечной распалубкой; в – крещатый свод

Такая схема свода широко применялась в Пскове, и в случае идентификации найденного храма с церковью Сретения на Поле ее использование здесь представлялось бы убедительным подтверждением авторства псковских мастеров, приглашенных в Москву Иваном III.

Однако свод вновь обнаруженного раннего памятника (рис. 4, а) имеет несколько существенных особенностей, отличающих его от свода известных нам псковских сооружений. Во-первых, различаются они характером кривизны основного свода: у церкви Сретенского монастыря его очертание близко к параболическому или стрельчатому, почти что заостренное в шелыге, чего у псковских храмов не бывает. Во-вторых, в Пскове узкий поперечный свод всегда имеет горизонтальную шелыгу, в то время как в нашем случае шелыги узкого сводика резко поднимаются к световому барабану. В-третьих, у известных нам псковских бесстолпных храмов узкий поперечный сводик представляет собой вполне автономную конструкцию и в основной свод не врезается. Его пяты опираются на дополнительные стенки, поставленные по краям выреза в своде, и лишь у самого края светового отверстия – непосредственно на свод, но обязательно поверх него, поэтому применяющийся обычно к такому своду термин «свод с поперечной распалубкой», строго говоря, не вполне точен: распалубок как таковых, образованных пересечением двух криволинейных поверхностей, у него нет. Торцы сводов не образуют в основании барабана единой системы, а расположены ступенчато в разных уровнях (рис. 4, б). В отличие от этого у храма Сретенского монастыря поперечный сводик своей пятой врезан в толщу кладки основного свода, и в середине образуются как бы четыре совершенно одинаково расположенные пологие арки под барабаном, причем пяты смежных арок смыкаются в одной точке. Если сопоставить этот свод с обычным для московских бесстолпных храмов крещатым сводом (рис. 4, в), то между ними обнаружатся черты очень близкого сходства. Совершенно идентично выглядит у них отверстие под барабаном, окаймленное четырьмя сводиками лучкового очертания – срединными частями перекрещивающихся арок. В большинстве случаев кривая арок крещатого свода бывает параболической или стрельчатой, как и у нашего памятника. Наконец, узкие сводики, сходящиеся к его световому отверстию, нередко имеют шелыги, поднимающиеся к середине (например, у ц. Антипия в Москве).

Рис. 5. Древнее окно в южной части западной стены древнего храма

В сущности, разница между сводом храма Сретенского монастыря и обычным крещатым сводом не столь уж велика и сводится к форме угловых частей: в одном случае это участки кривой коробового свода, в другом – угловые четверти сомкнутого. В первом случае мы имеем две оси симметрии, во втором – полностью центричную композицию. Видимо, в силу этого сходства свод найденного храма в прошлом иногда называли крещатым. Такую неточность допустил еще Н.Р. Левинсон (Протоколы Заседаний секции..., л. 25 об.), позднее она была повторена в аннотациях к фотографиям из коллекции ГНИМА, а в недавнее время -Т.А. Романовым (Романов Г.А., 1992, с. 24).

Фотографии интерьера алтаря Никольской церкви (т.е. древнего храма) помимо изображения свода дают и другую ценную информацию. Так, в уровне пяты свода просматривается срубленная горизонтальная тяга, состоявшая из трех рядов кирпичной кладки, отмеченная также в записи К.К. Романова. Под окном ХVII в., выходившим на южный фасад (здесь и далее ориентация принята не строго по сторонам света, а по направлению алтаря Никольской церкви), был раскрыт фрагмент узкого оконного проема, уходящего ниже уровня пола. В северной стене над поздней аркой, соединявшей алтари церкви и придела, обнаружилась оконная перемычка, подходящая под самую шелыгу свода, но она была сложена из большемерного кирпича и, следовательно, не относилась к древнейшему строительному периоду. Два окна сохранились полностью. Они были расположены в западной стене в уровне устроенного в ХVII в. подклета по сторонам широкого арочного прохода. Окна принадлежали к типу, характерному для церковного зодчества XVI в., – узкие, щелевидные, с внешними и внутренними откосами. Южное окно завершалось обычной аркой (фото 1928 г., нег. 347, рис. 5), у северного – завершение светового проема было городчатым, а само оно помещено внутри широкой арочной ниши. В северной стене внизу обнаружились две ниши, перемычки которых были уничтожены для заведения пят нового промежуточного свода. У одной из ниш на фотографии просматривается начало арки, у другой – характерный горизонтальный паз для деревянной полки. В пятовой части западного ската верхнего свода по сторонам распалубки были пробиты поздние проемы, служившие боковыми дверьми алтарной стены храма XVII в.

Рис. 6. Разборка свода над подклетом алтаря Никольской церкви.

Частично раскрыт дверной проем, который вел в жертвенник древнего храма

Вдоль восточного края южной и северной стен зафиксированы протесанные вертикальные щели для иконостаса (рис. 3), а в восточной стене помещения под алтарем XVII в. были обнаружены (после разборки позднего свода над подклетом) два арочных проема, сложенных из маломерного кирпича. Один из них, более высокий и широкий, расположенный с небольшой сбивкой от оси стены в южную сторону, некогда соединял храм с алтарем, а другой, меньший по размерам, служил для входа в жертвенник (фото 1928 г. нег. 350, рис. 6). Из этого следует, что древнейший храм имел отдельное помещений для алтаря, ставшее лишним и убранное в XVII в., когда церковь была переделана в алтарь нового храма. При этом прежняя ориентация алтаря была сохранена. Об этом следует сказать особо, поскольку не вполне обычная ориентация церкви XVII в. алтарем на северо-северо-восток допускала, казалось бы, возможность иной, поперечной по отношению к ней ориентации древнего храма. Так, К.К. Романов в своей дневниковой записи определял правую по отношению к алтарю стену церкви XVII в. как восточную. Если бы ориентация древнего храма была иной, то его свод имел бы обычное для псковских бесстолпных храмов устройство с продольно ориентированным основным сводом, прорезанным поперечными распалубками. Однако в действительности сочетание свода и распалубок оказалось иным: шелыга основного свода ориентирована поперек главной оси здания, что совершенно не характерно для этого типа свода.

Над сводом древнего храма вокруг отверстия была обнаружена кольцевая кладка из маломерного кирпича – несомненно, остаток основания барабана (фото 1928 г., нег. 346, рис. 7). Большая толщина этого кольца заставляет предполагать, что в основании барабана располагался пояс кокошников. На фотографиях также видна хорошо сохранившаяся выстилка из чернолощеной черепицы, образующая со всех четырех сторон, в том числе и с обращенной к более высокому объему церкви XVII в. трехлопастное очертание.

Рис. 7. Остатки кладки барабана и кровельной выстилки из чернолощеной черепицы

над сводом древнего храма

Рис. 8. Северо-восточный угол подклета Никольской церкви (древней трапезной).

Видны раскрытое древнее окно, остатки распалубок первоначального свода,

нижняя часть двери в северной стене

Черепица, по терминологии Р.Л. Розенфельдта, досковидная, той формы, которая определена им как «бобровый хвост» (Розенфельдт Р.Л., 1968, с. 39, 40, табл. 14). Одна из фотографий (фото 1928 г., нег. 371) имеет аннотацию «сводчатое покрытие со следами разобранной при перестройке звонницы», однако прочитать эти остатки на имеющемся изображении очень трудно.

Под древней церковью находился белокаменный подвал со входом с северной стороны. Подвал перекрывался коробовым сводом с поперечной ориентацией шелыги. На его южной стене К.К. Романов отметил остатки двух арочных ниш либо оконных проемов.

Части древнего сооружения были выявлены не только в алтаре Никольской церкви. К раннему периоду относилось также и ее подцерковье. Таким образом, здание первоначально состояло из церкви и квадратной палаты перед ней, значительно более низкой и чуть более широкой. Свод палаты имел по три распалубки с каждой стороны. С запада и с востока пятовые части распалубок были сохранены при перекрытии помещения в XVII в. новым, более низким, коробовым сводом и хорошо читаются на фотографиях (фото 1928 г., нег. 130, 139, 140, рис. 8). С юга и с севера они оказались скрытыми в пазухах этого свода и обнаружены лишь при разборке здания (фото 1928 г., нег. 344, 355, рис. 9). Очень небольшой размер палаты (она была лишь ненамного шире древней церкви, и ее сторона составляла примерно 6-7 м) заставляет предположить, что она не имела столба и перекрывалась единым сомкнутым сводом на распалубках. Внутрь этой палаты из церкви выходили два описанных выше окна. Кроме того, у западного окна ее южной стены, растесанного в позднее время, по крайней мере один из откосов сохранял древнюю кладку из маломерного кирпича (фото 1928 г., нег. 140), а на северной стене прочитывались контуры входной двери (рис. 8). На фотографиях просматриваются и некоторые другие детали ее интерьера. Одна из них – срубленное обрамление двери в середине западной стены. Оно было выполнено из более крупного кирпича и, очевидно, представляло собой позднейшую вставку. В стенах палаты в разных местах в довольно хаотическом порядке были вмурованы надгробные плиты с надписями конца ХVII-ХVIII в.

Каково же было назначение находившейся перед церковью палаты? Вряд ли можно сомневаться, что это была монастырская трапезная. В пользу этого говорит не только общая планировочная структура здания, но и такая деталь, как существование между церковью и палатой простого арочного прохода, поскольку в других случаях, например при существовании перед церковью паперти, вход в нее практически всегда бывает устроен в виде запирающейся двери и украшен порталом. Необычно для раннего времени устройство окон между церковью и трапезной. Этот прием более характерен для сельских деревянных храмов, в каменном же церковном строительстве он получил широкое распространение лишь на рубеже XVII и XVIII вв. Однако и для XVI в. этот случай не единичен. Окна по сторонам входа из трапезной в церковь имеются у датируемой 1560 г. церкви Сергия Радонежского малого Ивановского монастыря, входившего в состав Кирилло-Белозерского. Правда, там они имеют иной характер – более широкие и низкие.

Таким образом, подлежит уточнению типология найденного памятника: это был не соборный монастырский храм, а, как и в более позднее время, теплая трапезная церковь. Надо, впрочем, заметить, что и само расположение здания вплотную к улице было бы странным для храма, заложенного некогда на свободной территории («на Поле») и ставшего центром монастыря.

Гораздо меньше у нас данных о формах фасадного убранства этого сооружения. Бесспорно лишь отсутствие на его фасадах членящих плоскости лопаток, что, вероятно, следует объяснить его очень скромными размерами. На южном фасаде церкви XVII в. кладка из маломерного кирпича сохранялась только до уровня междуэтажного пояса, венчавшего подклет. Здесь была раскрыта нижняя часть выполненного из мелкого кирпича проема или, что также вероятно, киота, обрамленного срубленными вертикальными тягами (фото 1928 г., нег. 307).

Рис. 9. Юго-восточный угол подклета Никольской церкви после разборки свода

XVII в. Видны распалубки свода трапезной древнего храма

У алтаря (т.е. у древнего храма) первоначальная кладка поднималась ненамного выше, далее следовала сплошная перекладка из большемерного кирпича. Восточный фасад алтаря на большую высоту был закрыт сплошным контрфорсом, и первоначальной кладки здесь не видно вовсе. После разборки алтаря придела обнажилась часть северной фасадной стены ранней церкви с остатками карниза и рамочного оконного обрамления, но тот и другой выполнены из большемерного кирпича и должны быть датированы XVII в. (фото 1928 г., нег. 138, 312).

Наконец, следует сказать и о дополнительной информации, которую дают фотографии из коллекции ГНИМА для строительной истории памятника в XVII в. Под кровлей придела на северной стене четверика церкви был раскрыт оконный наличник простого рисунка с треугольным верхом. После разборки придела было обнаружено еще одно окно такого же типа, но с более острым навершием (фото 1928 г., нег. 307, 389). Эти окна и по типу, и по размерам резко отличаются от тех, которые памятник имел к моменту разборки, и скорее тяготеют к формам московской архитектуры середины XVII в. Переделка окон на более широкие в прямоугольных рамочных наличниках могла бы датироваться временем пристройки Сретенского придела (1706 г.), но остатки такого же рамочного окна найдены на северной стене древней церкви, которая со времени возведения придела выходила внутрь его алтаря, что говорит о более ранней дате. Следовательно, в пределах XVII – начала XVIII в. имели место не два, а по меньшей мере три строительных этапа. Это обстоятельство, так же как и общий архаичный облик здания, заставляют осторожнее подойти к датировке основной перестройки храма, которая могла произойти и раньше 1688 г.

Таким образом, древнее сооружение, обнаруженное в 1928 г. Н.А. Пустахановым, реконструируется как небольшой трапезный храм с алтарным выступом без обычного в таких случаях подклета (если только не предположить, что культурный слой, наросший со времени строительства этого сооружения к началу нашего столетия, не скрывал целый подклетный этаж, что кажется сомнительным, особенно если учесть устройство в здании в XVII в. усыпальницы). Сравнительно высокий объем церкви был завершен трехлопастными кривыми. Декорация фасадов была, видимо, очень скупой. Плоскости стен не расчленялись лопатками. Окна церкви были узкими и высокими.

В XVII в. здание подверглось коренной переделке: устроен подклетный этаж, с запада пристроена более обширная трапезная, над прежней трапезной возведен новый храм, алтарь перенесен на место церкви, а первоначальный алтарь сломан. Однако назначение всего сооружения как трапезного храма было сохранено.

Какими же датирующими признаками обладал вновь раскрытый памятник? Этот вопрос имеет для нас далеко не частное значение. Если бы мы действительно имели дело с храмом 1482 г., возведенным псковскими мастерами, то своеобразную форму его свода следовало бы рассматривать как переходную от «псковского» свода к крещатому, и это практически решало бы до сих пор дискутируемую проблему генезиса системы крещатого свода.

Отметим прежде всего, что сам тип трапезного храма скорее характерен для XVI, чем для XV в. В конце XV – начале XVI в. возведение монастырских трапезных было для Москвы редким явлением и обычно фиксировалось летописями. Так, под 6977 (1468/1469) г. сообщается о строительстве каменной трапезной в Троице-Сергиевом монастыре (Ермолинская летопись, 1910, с. 158), под 6991 (1482/1483) г. – Алексеевской церкви с трапезной в Чудовом монастыре (Софийская вторая летопись, 1853, с. 235), под 6993 (1484/1485) г. – трапезной Симонова монастыря (Софийская втора летопись, 1853, с. 236; Львовская летопись, 1914. с. 351), под 7012 (1503/1504) г. трапезной Андроникова монастыря (Львовская летопись, 1914, с. 374). Видимо, не случайно о трапезной церкви сообщается только по отношению к Чудову монастырю: устройство храма при трапезной не стало еще обычаем, во всяком случае нам известно, что ни троицкая, ни андрониковская трапезные первоначально церквей не имели. Вряд ли трапезная Сретенского монастыря может быть поставлена в этот ряд.

Одним из главных датирующих признаков в глазах Н.А. Пустаханова и других участников обсуждения доложенного им открытия было применение так называемого маломерного кирпича, имеющего размеры 4 х 10(11) х 20(21) см. Этот кирпич, известный по многим московским сооружениям, в те времена действительно считался характерным для рубежа ХV-ХVI вв. и даже получил название «алевизовского». Ни к одному из обоих Алевизов он, однако, не имеет никакого отношения. Их документированные постройки – великокняжеский дворец, Архангельский собор, церковь Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре – сложены из большемерного кирпича. Также из большемерного кирпича, а иногда из близкого по размерам к современному стандарту выстроены многие другие московские сооружения конца XV и первой трети XVI в.: кремлевские соборы, в частности, возведенные псковичами Благовещенский собор (1484-1489) и церковь Ризположения (1484-1486), западная паперть собора Новоспасского монастыря (1491-1496), трапезная Андроникова монастыря, церковь Рождества в Старом Симонове (1509), церковь Вознесения в Коломенском (1532), Китайгородская стена (1530-е годы), а также датированные лишь приблизительно собор Рождественского монастыря и колокольня в Коломенском. Несколько бóльшую, чем «классический» маломерный кирпич, толщину – 5 см – имеет кирпич церкви Антипия, предположительно датированной Л.А. Давидом временем после 1547 г. (Давид Л.А., 1975, с. 166) с последующим уточнением даты на более раннюю – 1530-е годы (Памятники архитектуры..., 1989, с. 46). Новая датировка базируется на результатах дендрохронологического определения возраста древней деревянной связи. Включения такого же пятисантиметрового кирпича обнаружены недавно, наряду с более крупным кирпичом, в стенах церкви Ильи Пророка на Ильинке (любезно сообщено В.Ф. Коршуновым), заложенной, согласно Владимирскому летописцу, в 1519 г. (Владимирская летопись, 1965, с. 144). Основная часть построек, возведенных из маломерного кирпича, не имеет твердо установленной даты. К числу их принадлежат церкви Трифона в Напрудном (Давид Л.А., 1947, с. 33-54), Анны в Китай-городе, Николы в Мясниках, Гребневской Божией Матери, Николы на Старом Ваганькове (Хворостова Е.Л., 1995, с. 50-55), Николы в Подкопае, нижняя часть церкви Никиты за Яузой (Рабинович М.Г., 1949, с. 20, 21), южная паперть собора Новоспасского монастыря, от которой сохранилась торцевая западная стена (Подъяпольский С.С., 1994, с. 187). Маломерный кирпич в небольшом количестве использован и в не имеющей точной даты церкви Иоанна Предтечи в Дьякове (Новиков И.И., 1962, с. 187). В прошлом выдвигались доводы в пользу датировки концом XV в., и даже более точно 1492 г., церкви Трифона в Напрудном. Одним из главных оснований для этого послужило наличие на нескольких камнях фасадной кладки этого храма повторяющейся надписи «Лета 7000 пре» (Давид Л.А., 1947, с. 36). Очевидно, что сочетание букв «пре» – это начало обычной для надгробных эпитафий формулы «преставися». По всей видимости, и число 7000, обозначенное буквой кириллицы з, представляет собой лишь начало даты, которая может быть любой, начиная с 7000 (1491/1492) г. В этом случае для надписи, как и для памятника, мы имеем лишь нижнюю граничную датировку, верхняя же может быть отодвинута сколь угодно далеко в пределах XVI в. Таким образом, и этот памятник остается без фиксированной даты. Между тем все твердо датированные сооружения, целиком сложенные из «классического» маломерного кирпича, ограничены очень тесным хронологическим промежутком. Это верхние приделы Благовещенского собора 1564-1566 гг. (Маркина Н.Д., 1973, с. 73-85), а также церкви Жен Мироносиц (Дубынин А.Ф., 1960, с. 64-79) и Троицы в Полях в Китай-городе, обе датируемые 1565/1566 г. (Патриаршая (Никоновская) летопись, 1965, т. ХШ, с. 404). То, что этот кирпич бытовал несколько раньше, подтверждается его использованием для некоторых мелких профилей у Покровского собора на Рву (1555-1561). Из всего сказанного можно заключить, что для памятников первой половины XVI в. маломерный кирпич не характерен и, более того, за исключением его модификации у церквей Антипия и Ильи Пророка, нам не известно ни одного достоверного случая его использования ранее 1550-х годов.

Другой датирующий признак – применение чернолощеной досковидной черепицы – несколько менее определенен. Остатки покрытия из такой черепицы найдены у многих московских памятников, нередко в сочетании с маломерным кирпичом. Вероятно, наиболее ранний памятник, где она найдена, – церковь Рождества Христова в подмосковном с. Юркине, относимая всеми исследователями к началу XVI либо к концу XV в. (Давид Л.А., 1982, с. 56; Кавельмахер В.В., 1996, с. 432). Черепица этого типа удерживается по крайней мере до середины 1560-х годов, во всяком случае она найдена при раскопках церкви Жен Мироносиц (Дубынин А.Ф., 1960, с. 77). Таким образом, хронологические рамки для кирпича и для черепицы, примененной в раннем трапезном храме Сретенского монастыря, в целом совпадают.

Передатировка найденного памятника серединой – второй половиной XVI в. находит подтверждение и в характере свода его церкви. Для него находится почти точная аналогия верхних приделов Благовещенского собора. Все четыре придела перекрыты сводами с поперечной распалубкой. Очертание этих сводов тоже параболическое, шелыги малых сводиков («распалубок») имеют еще более резко выраженный наклон, они точно так же врезаются в основной свод, образуя вокруг светового отверстия систему четырех одинаковых арочек лучкового очертания. Под пятами свода проходит такой же тонкий карнизик из трех рядов кирпичной кладки. Правда, основной свод имеет у них обычную продольную ориентацию, а распалубки – поперечную. Близкое совпадение сводчатой структуры еще более утверждает нас в том, что наиболее вероятная датировка найденного древнего храма – отнюдь не конец XV в., а 1560-е годы. Из этого следует, что охарактеризованные выше особенности его свода, сочетающего черты псковского бесстолпного перекрытия и крещатого свода, надо трактовать совершенно иначе. Их никак нельзя рассматривать как свидетельство выработки системы крещатого свода на основе псковского строительного опыта, поскольку крещатый свод вошел в практику московских строителей по крайней мере с начала XVI в. Скорее здесь можно увидеть попытку московских мастеров, хорошо знакомых со способами возведения крещатого свода, освоить новый для Москвы тип свода, условно называемого сводом с поперечной распалубкой. Действительно, для первой половины XVI в. мы не можем указать ни на один пример использования этой схемы свода в московском зодчестве, позднее же она становится достаточно распространенной. Мы находим ее у Никольской надвратной церкви Троицкого Белопесоцкого монастыря на Оке, впервые упоминаемой под 1578 г., у которой шелыги малых сводиков также наклонны. Усложненный вариант этой схемы перекрытия со ступенчатым расположением арок особенно часто применяли у боковых приделов (церковь Спаса-Преображения в с. Остров и ряд храмов «годуновского» круга). Таким образом, привлечение нового памятника не дает ничего нового для решения проблемы происхождения крещатого свода.

Несомненно, что и помимо высказанной идеи об идентификации открытого в 1928 г. памятника с церковью Сретения на Поле он представляет значительный интерес для истории русской архитектуры. Принадлежа к типу теплых монастырских храмов, он вместе с тем существенно отличается от широко известных трапезных больших общежительных монастырей. Обычно они ставились на высоком подклете, и под трапезной размещалась хлебня, тепло которой использовалось для обогрева трапезного зала. Размеры трапезных были довольно значительны – с длиной стороны от 10 м. (трапезные новгородского Воскресенского, Мальского под Псковом, серпуховского Владычного монастырей, кирилловская Сергиевская трапезная) до 22 м (у соловецкой трапезной), что заставляло опирать своды на стоявший в середине столб. Между тем трапезная Сретенского монастыря подклета, видимо, не имела, а ее внутренний размер был намного меньше, чем у самых небольших из известных нам трапезных, что позволяет считать ее бесстолпной. Еще одна особенность, найденного теплого храма – наличие у него отдельного объема для алтаря, что в XVI в. встречается в основном у трапезных церквей Новгорода и Пскова (трапезные Снетогорского, Александро-Свирского, новгородского Духова, Успенского Тихвинского, Соловецкого монастырей), но даже и там далеко не всегда (трапезные церкви Антониева и Хутынского монастырей отдельного помещения для алтаря не имеют). Из тяготевших к Москве монастырей исключение в этом отношении составляет Сергиевская трапезная церковь Кирилло-Белозерского монастыря, имеющая прямоугольный алтарь. Этот последний памятник имеет и другие точки соприкосновения с храмом Сретенского монастыря. Так, под ним не было хлебни, поскольку малый Ивановский монастырь, предназначавшийся для «убогой братии», не имел собственного хозяйства, и хлеб, как и другая пища, доставлялся в него из соседнего большого Успенского монастыря (Никольский Н.К., 1897, с. 250-252). Существование у этого памятника подклета не было вызвано необходимостью и в какой-то мере может быть объяснено постановкой здания на крутом склоне холма.

Очевидно, что устройство монастырских трапезных зависело не только от архитектурной традиции, но и от конкретных потребностей, определяемых реальными условиями жизни, разными для монастырей различного назначения.

Сретенский монастырь, во всяком случае в ранний период, не принадлежал к числу больших общежительных монастырей. Он был основан как ктиторский и таким, по всей вероятности, оставался в середине XVI в. Древняя церковь Сретенского монастыря интересна как едва ли не единственный дошедший до нас образец теплого трапезного храма небольшого городского ктиторского монастыря.

______________________________

1. Здесь и далее по тексту приведены фотографии Никольской церкви 1928 г. из фототеки ГНИМА, колл. IV.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Беляев Л.А., 1996. Чудотворная икона в сакральной топографии средневекового города: первый престол иконы Владимирской Богоматери в Москве // Чудотворная икона в Византии и Древней Руси. М.

Владимирский летописец, 1965 // ПСРЛ. Т. XXX.

Давид Л.А., 1947. Церковь Трифона в Напрудном // Архитектурные памятники Москвы. XV-XVII век. М.

Давид Л.А., 1975. Церковь Антипия у Государевых больших конюшен в Москве // Реставрация и исследования памятников культуры. Вып. I. М.

Давид Л.А., 1982. Церковь Рождества в с. Юркино // Реставрация и исследования памятников культуры. Вып. II. М.

Дневник К.К. Романова за 1928 г. Архив ИИМК. Ф. 29. Ед. хр. 171.

Дубынин А.Ф., 1960. Археологические раскопки в Зарядье (Москва) в 1956 году // КСИИМК. Вып. 79.

Ермолинская летопись, 1910 // ПСРЛ. Т. XXIII.

Иосиф, иеромонах, 1911. Московский Сретенский монастырь. М.

Кавельмахер В.В., 1996. К вопросу о времени и обстоятельствах постройки церкви Рождества Христова в Юркине // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1995. М.

Левинсон Н.Р., 1928. Ремонт и реставрация памятников архитектуры // Московский краевед. Вып. 7-8 (музейный).

Львовская летопись, 1914 // ПСРЛ. Т. XX, 2-я половина.

Максимов П.Н., 1967. К вопросу об авторстве Благовещенского собора и Ризположенской церкви в Московском Кремле // Архитектурное наследство. Вып. 16.

Маркина Н.Д., 1973. Из истории возникновения приделов Благовещенского собора в 60-х годах XVI века // Государственные музеи Московского Кремля. Материалы и исследования. Вып. I. М.

Никольский Н.К., 1897. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII века. Т. I. Вып. 1. СПб.

Новиков И.И., 1962. Выдающееся произведение русской архитектуры – церковь в селе Дьяково // Ежегодник ГИМ. М.

Отрывок Троицкой летописи, 1913 // ПСРЛ. Т. XVIII.

Памятники архитектуры Москвы. Кремль. Китай-город. Центральные площади, 1982. М.

Памятники архитектуры Москвы. Белый город, 1989. М.

Патриаршая (Никоновская) летопись, 1965 // ПСРЛ. Т. XI.

Патриаршая (Никоновская) летопись, 1965//ПСРЛ. Т. XIII.

Плужников В.И., 1995. Термины российского архитектурного наследия. Словарь-глоссарий. М.

Подъяпольский С.С., 1994. О малоизвестном типе папертей конца XV – начала XVI века // РА. №3.

Протоколы заседаний архитектурно-реставрационного отделения ГЦХРМ // ЦМАМ. Ф. Р-1.Оп. 1. Д. 11.

Протоколы заседаний секции «Старая Москва» Общества изучения Московской губернии // ОР РГБ. Ф. 177. Картон 2. Ед. хр. 9.

Рабинович М.Г., 1949. Раскопки 1946-1947 гг. в Москве на устье Яузы // МИА. № 12.

Розенфельдт РЛ., 1968. Московское керамическое производство XII-ХVIII вв. // САИ. Вып. Е1-39.

Романов Г.А., 1992. Крест резной. Московский Сретенский монастырь. М.

Софийская вторая летопись. 1853 // ПСРЛ. Т. VI.

Схематический план Никольской церкви Сретенского монастыря // РО РГБ. Ф. 177. Картон 55. Ед. хр. 24.

Токмаков И.Ф., 1885. Краткий исторический очерк московского Сретенского монастыря // Серафим [Чичагов], архимандрит. Сретенский монастырь. М.

Хворостова Е.Л., 1995. Архитектурно-археологические исследования церкви Николы на Старом Ваганькове // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. Вып. II. М., 1995.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский