|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Пухначев Ю.В. Колокол. В журн.: Наше наследие. №3, 1991. Все права сохранены.
Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: http://www.trinitas.ru. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2007 г.
Ю.В. Пухначев
Колокол
«Посреди таинственной тишины сей многоглаголивой ночи внезапно с высоты Ивана Великого, будто из глубины неба, раздался первый звук благовеста — вещий как зов архангельской трубы, возглашающей общее воскресение. И вот, при первом знаке, данном из Кремля, мгновенно послышались тысячи послушных ему колоколов, и медный рев их наполнил воздух, плавая над всею первопрестольною столицею; она была объята сим торжественным звоном, как бы некоею ей только свойственной атмосферой, проникнутой священным трепетом потрясаемой меди и радостью благовествуемого торжества. Слышало ухо и не могло насытиться сей дивною гармонией будто бы иного надоблачного мира».
Китайский колокольчик эпохи Шан. XVI-XI вв до н.э., высота 5,7 см.
Колокольчик из древнего Вавилона. IX-VIII вв до н.э., высота 4,7 см.
Колокол из Геркуланума. I в. н.э., высота 17,2 см.
Это описание пасхальной ночи из путеводителя по Москве 1890 года.
Атмосфера колокольного звона в прошлом была проникнута не только религиозным чувством.
Колокол для русского человека издревле был голосом Родины, символом единения и
гражданского долга, независимости и величия государства. Мы знаем это из
легенд, из песен, из книг. Но давно уже лишенные этой атмосферы, мы не можем
представить себе всеприсутствие колоколов в прошлой жизни нашего народа, —
колоколов, размерявших время, созывавших граждан на совет и на битву, гремевших
в минуту скорби и в часы торжества.
Как же колокол приобрел на Руси столь разностороннее и столь возвышенное значение? Откуда он пришел к нам? Где и когда возник этот интереснейший предмет материальной культуры?
Уже в 4-м тысячелетии до нашей эры на территории современного южного Ирана и Турции, в Месопотамии и Египте существовала технология бронзового литья. В числе предметов, отливаемых из бронзы, со временем появляются колокольчики и бубенцы. Археологам известны колокольчики, найденные близ Ленкорани (датируется XII веком до н.э.) и близ Владикавказа (Х1-Х века до н.э.), бубенец, обнаруженный при раскопках древнего города Сузы (Х1-Х века до н.э.). Несколько подобных находок сделано при исследовании городов Древнего Египта, Ирана (самые старые относятся к IX веку до н.э.) и Месопотамии (1Х-УШ века до н.э.).
Среди бронзовых предметов VI-V веков до н.э. колокольчики и бубенцы встречаются уже во множестве — древнееврейские и древнегреческие, скифские и этрусские... Их размеры колеблются в пределах от 2 до 9 см, по облику некоторые из них удивительно схожи, словно близнецы, хотя не имеют никакого родства по происхождению. Видимо, перемещения народов из одних районов обитания в другие, торговые контакты, завоевания способствовали распространению форм, сложившихся в каком-то одном районе, по более обширному региону.
Впрочем, и без этого сходство форм представляется вполне закономерным. Как только люди научились добывать металлы и сплавы (а бронза была одним из самых ранних тому примеров), нетрудно было заметить, как сильно и продолжительно звучат металлические пластины от удара (а голос бронзы был особенно красив). Если груз, ударяющий о пластину, привязать к ней и если саму пластину изогнуть, чтобы она своими краями окружала груз, то они будут соударяться при малейшем сотрясении. В этих соображениях уже заключена идея колокольчика. Если же придать изогнутой пластине замкнутую форму, то груз можно и не присоединять к ней. Это заключение приводит к идее бубенца. А наилучшим материалом в том и другом случае была признана бронза с ее звучным и приятным голосом.
Колокол типа «улей». XI в.
Колокол типа «сахарная голова». XII в.
Ряд исследователей полагает, что родина колоколов — Китай. Действительно, технология
бронзового литья здесь была создана еще в эпоху Ся (ХХШ-ХУП века до н.э.). От
тех времен сохранился небольшой (4,5 см в высоту) колокольчик из сплава,
содержащего 92 процента меди и 7 процентов олова. В эпоху Шан (ХУ1-Х1 века до
н.э.) колокольчики получают широкое распространение. Примечательно, что уже
тогда они объединяются в наборы — по три или по пять штук. В эпоху Чжоу (ХП-1П
века до н.э.) их применение становится чрезвычайно многообразным. Их
подвешивают как амулеты на шею лошадям и на пояса, чтобы отпугивать злых духов,
военным их звон служит сигналом, в храмах — сопровождает службы и
жертвоприношения. Технология их изготовления развивается настолько, что
позволяет создавать колокола размерами до 80 см, притом с заранее задаваемой высотой звучания. Появляются обширные наборы из хроматически (по системе люй-люй)
настроенных колоколов. (В 1978 году при раскопках в провинции Хубэй был
найден такой набор, датируемый V веком до н.э. и содержащий 64 колокола).
Развивается колокольная музыка, она сопровождает всевозможные ритуалы и
церемонии, звучит во время увеселений, но ее значение гораздо выше — слушатели
той эпохи воспринимают ее как выражение мировоззренческих идей, философских
концепций. В ряду музыкальных инструментов колокол приобретает главенствующее
значение — недаром он возглавляет их список в древнекитайском трактате «Юэцзи»
(«Записки о музыке»).
Из Китая колокольчики могли со временем достичь Запада по «Великому шелковому пути» и по маршрутам «Великого переселения народов», чтобы начать новую жизнь в европейских культурах, — так продолжают свою версию сторонники китайского происхождения колоколов.
Рельеф, украшающий фонтан в Бельтоне (Графство Линкольншир, Великобритания). Романский период
Возразить на это можно теми же аргументами, которые приводились выше в пользу появления колокольчиков и бубенцов сразу в нескольких культурных центрах. Во всяком случае, узами непосредственной исторической преемственности европейские колокола связаны не с одной, а со многими древними культурами — Египта, Малой Азии, Ближнего Востока, Греции и Рима.
Трудно проследить эти связи, если сопоставить огромные колокола на высоких башнях европейских городов и маленькие звонки, дошедшие до нас от ранних цивилизаций Средиземноморья. Связующие звенья следует искать в античной эпохе и последующих столетиях. В числе предметов, найденных под пеплом Геркуланума и Помпеи, то есть относящихся к I веку до н.э., встретились колокольчики высотой 14 и 17 см. Столь значительный рост объясняется тем, что к тому времени от них требовались голоса помощнее. В античном мире одной из важнейших функций колокольчиков и бубенцов становится сигнальная. В Древнем Риме их звук оповещал об открытии рынков и бань, о других событиях городской жизни — от поливки улиц до казней.
Миниатюра из «Вормской Библии» 1148 года: игра на колоколах, настроенных по диатонической системе, описанной Теофилом
В домах богатых римских граждан он будил рабов, призывал прислугу, сообщал о наступлении обеденного времени; звонками был размерен весь день солдат в римских лагерях. Возницы, подъезжая к перекресткам узких улочек, звоном колокольчика предупреждали столкновения, городские стражи подавали друг другу сигнал тревоги. Колокольчики были и у домашнего скота — чтобы не потерялся на выпасе.
Колокольчик на шее собаки, овцы, лошади имел и другой смысл — магический, охранительный. Эта функция всегда была важнейшей для колокольчиков и бубенцов. Древнегреческие солдаты отделывали ими свои щиты, древнеегипетские жрецы привязывали к щиколоткам, иудейские первосвященники украшали ими подолы своих одежд («И сделай верхнюю ризу... по подолу ее сделай яблоки из нитей... и позвонки золотые между ними кругом... Она будет на Аароне в служении, дабы слышен был от него звук, когда он будет входить во святилище пред лице Господне и когда будет выходить, чтобы ему не умереть» — Исход, 28, 31-35). Древние римляне звонили в колокольчики при жертвоприношениях и клали их в гробы покойникам, при этом детям их привязывали к запястьям.
По приказу императора Августа небольшой колокол был повешен перед римским храмом Кибелы (эта богиня, малоазиатская по происхождению, была отождествлена греками с Реей, матерью Зевса, а позже в Риме признана «матерью всех богов»). Колокол такой же величины находился в Риме и перед храмом Прозерпины, богини загробного мира.
Рисунок их немецкой рукописи конца XV в. Изображены колокола и орган - инструменты, употреблявшиеся в то время при богослужении.
Утверждаясь в культовой практике, колокольчики и бубенцы приобретали в то же время все новые светские функции: ими украшались триумфальные колесницы и богатые одежды, они звучали на пирах и попойках, танцовщицы укрепляли их на запястьях и лодыжках. Весть, призыв, торжество, веселье, красота, богатство, власть и прежде всего святыня — так на исходе античности складывался семантический ряд. объемлемый понятием «колокол».
Ко времени возникновения христианства колокольчики и бубенцы употреблялись практически во всех религиях. Христиане осуждали все эти верования как языческие, а вместе с ними отвергали колокольчики и бубенцы. Этим объясняется негативный тон. в котором они упоминаются в Новом завете: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Коринф., 13, 1). Иоанн Златоуст (347-407) сетует, что младенцам при крещении часто привязывается к руке колокольчик в качестве амулета. Впрочем, здесь осуждается не столько сам колокольчик, сколько его языческое употребление. Сам же по себе он не мог исключаться из внимания, поскольку присутствует в Ветхом завете, принимаемом христианством вместе со всей описанной там атрибутикой. Имело смысл включить его и в новозаветную символику. Уже у раннехристианских писателей II века нашей эры колокольчик выступает как символ проповеди евангелия апостолами. Несколько позже он становится привычным на изображениях св. Антония (250-355).
Фрагмент фрески, выполненной около 1400 г. в г. Мёлне (Германия). Высота звучания колоколов выверяется с помощью поперечной флейты.
В своей повседневной жизни ранние христиане также не могли пренебречь колокольчиками, сигнальное назначение которых прочно укоренилось в быту. В жизнеописании св. Бенедикта (480-543) отмечается, что в первое время его отшельничества монах, живший по соседству и приносивший ему еду, извещал о своем приходе звоном колокольчика. Церковный историк XVI века Бароний упоминает о вестниках, которые в первые годы христианства собирали паству звоном бубенчика, бегая от дома к дому.
В раннехристианских монастырях, расположенных в Египте, возник обычай созывать звоном монахов на богослужение. Впрочем, здесь с колокольчиками конкурировали другие инструменты. В палестинских, сирийских, греческих монастырях с тех времен до сих пор применяются особые доски — била, в которые ударяют колотушкой — клепалом. Известно также, что для тех же целей в монастырях употреблялись и трубы — о них пишет, например, Иоанн Лествичник (ум. 606).
Блаженный Иероним (ум. 419 или 420),
переводя с греческого языка на латинский правила монастырской жизни,
составленные Пахомием (ум. 346), употребил выражение signum dare (давать знак).
По всей вероятности, Пахомий подразумевал под «знаком» било. В
западноевропейском церковном обиходе слово signum, а чаще выражение signum
ecclesiae (знак церкви) в последующие времена стало обозначать колокол.
Употреблялось оно вплоть до XI века.
Новое выражение знаменует важный период в истории обозначенного ими предмета
материальной культуры. Это уже не тонкоголосый колокольчик — издаваемый им звук
слышен далеко вокруг. В сочинениях Григория Турского (540-594) рассказывается о
неком священнике: «Однажды ночью, направляясь домой, он задел веревку, с
помощью которой приводится в движение знак; между тем знак, приведенный в
движение, в ранний час собрал народ». Из этого отрывка очевидно, что в ту пору
колокол уже вышел за стены монастырей и стал применяться для созыва прихожан в
храмы.
Звонарь. Рисунок из средневековой рукописи, хранящейся в Нюрнбергской городской библиотеке.
Этот рассказ интересен еще и тем, что указывает на местонахождение церковных колоколов. Когда они были невелики, то вешались на фронтонах церквей. По мере нарастания их веса для них стали сооружать небольшие башенки на крышах храмов.
Звонили в них с земли, дергая за веревку, привязанную к рычагу, торчавшему из вала, на котором укреплялся колокол.
С VIII века известны сообщения о первых колокольнях, стоявших отдельно от церквей. Позже, в романскую и готическую эпоху колокольня стала объединяться с церковным зданием в единый ансамбль.
Папа Сабиниан (время понтификата 604-606 годы) узаконивает употребление колоколов для возвещения богослужебных часов. В VIII веке складывается обычай звонить при похоронах. Любопытное свидетельство об этом оставил один из учеников аббата Стурмиуса из Фульды, умершего в конце столетия: аббат просил, чтобы при его погребении звонили все колокола, дабы не только братия собралась у могилы, но во всей округе прихожане молились за него. Таким образом, в ту пору церкви имели уже по многу колоколов (в этом один из поводов для сооружения колоколен). Они различаются по названиям согласно их назначению, возникают их комбинации для исполнения различных видов звона: signum minus, signum majus, signum classicum (во все колокола).
Все более совершенная технология колокольного литья позволяет отливать колокола не только более крупные, но и издающие тон желаемой высоты. Это дает возможность изготавливать целые наборы колоколов (до 7-8 штук, редко — более), образующих определенный звукоряд. Такие наборы известны с IX века. Их место -внутри храма, они помещаются невдалеке от хора певчих и органа в специальной раме; звучат они, когда по ним ударяют молотком или сотрясают раму. Их назначение — обучать певчих, настраивать их хор перед пением (а возможно и аккомпанировать ему).
Так или иначе, в странах христианской Европы колокола уже в раннем средневековье получают окончательное признание и повсеместное распространение. С VII века они становятся неотъемлемой деталью повседневной жизни европейского города, с IX — европейского села.
В империи Карла Великого колокола
приобретают статус государственного достояния. Император время от времени
повелевает отлить их для той или иной церкви, поощряет искусных мастеров,
устанавливает порядок вывоза колоколов за пределы державы наряду с прочими
ценностями. Примечателен капитулярий Карла Великого от 789 года, где
запрещается крестить колокола. К этому времени складывается ритуал их освящения
(началось это с папы Григория Великого, в VI веке) и капитулярий
императора устанавливает некую грань между верой и суеверием.
Строгие указы, впрочем, так и не помогли. В последующие века колокола крестили
самым форменным образом — обливали водой, мазали миром, надевали крестильную
рубашку, окуривали ладаном, давали имя. Под этими именами они значатся в
документах и прочих письменных источниках. А предания и поверья донесли до нас
прозвища, которые давал колоколам народ. Например, больВитраж собора в Йорке.
Великобритания, начало XIV в. Изображено изготовление формы для колокола
согласно технологии, описаной Теофилом.
Легендами и поверьями колокола стали обрастать тотчас, как только начали входить в народный быт. Одна из древнейших легенд связана с уже упоминавшимся св. Бонифацием: в его жизнеописании говорится, что в момент его смерти монастырские колокола зазвонили сами собой. Позднейшие века породили вереницу подобных легенд о том, как колокола самопроизвольным звоном предрекали роковые события: смерть короля, войну, эпидемию...
В легенде, связанной с именем Карла Великого, говорится, как был наказан нечестный мастер, попросивший у императора серебро для благозвучия будущего колокола и присвоивший дарованные ему слитки: у новоотлитого колокола сорвался язык и убил обманщика. Нередки дошедшие от тех времен рассказы о том, как похищенный колокол умолкал или раскалывался, не желая служить похитителям.
Так складывалось представление о
колоколе как носителе добрых сил и борце против злых. Средневековый европеец
верил, что звон освященного колокола отводит козни дьявола, молнии, бури, град,
голод, эпидемии, а если при его литье в сплав была брошена змея — то и змей;
что немой обретает голос, если напишет свое имя на колоколе; что душевнобольной
исцелится, если выпьет воду из колокола, как из чаши; что к глухому возвратится
слух, если окуривать его дымом от сожженной веревки колокола: что кусочек
веревки, посыпанный солью и опущенный в пойло для скота, делает скот здоровее,
а если веревку съест стельная корова, то теленок будет хорошо расти; что смазка
оси, на которой сидит качающийся колокол, помогает заживлению ран и срастанию
переломов; что вода, которой был облит язык колокола, помогает от колотья в
боку, если помыться ею... Расколовшийся или запотевший колокол, сорвавшийся
язык считались предвестьем несчастья; увидеть во сне лопнувший или качающийся
колокол также означало беду, увидеть падающий -душевное расстройство, услышать
звон- клевету...
Изготовление колоколов расценивалось как священнодействие и с VI века,
когда был основан орден бенедиктинцев, находилось в ведении состоящих в нем
монахов. Как центры мастерства славились в последующие века монастыри в
Сен-Галлене, Рейхенау, Зальцбурге, Фульде. Монах Теофил, живший на рубеже Х1-ХП
веков, оставил исторически первое подробное описание литья колоколов в своем
трактате «Записки о разных искусствах».
Изготовление формы для колокола. Отливка колокола. Иллюстрации к «Энциклопедии» Ж.Л.Даламбера и Д.Дидро. Вторая половина XVIII в.
Для приготовления колокольного сплава Теофил предписывает взять четыре части меди и одну часть олова. (Такой состав сохранился и в последующие времена вплоть до наших дней, испытывая отклонения лишь в 1-2 процента в обе стороны.). К этому строгому рецепту Теофил не преминул присовокупить легенду о том, будто добавки серебра и золота улучшают звучание колокола. Эта древняя легенда также дошла до нашего времени, хотя уже давно строгими опытами доказано, что подобные добавки, покуда они не очень велики, не влияют заметным образом на акустические свойства колокольного металла.
Теофил упоминает о надписях и изображениях, украшающих колокола. Уже в то время было принято указывать в надписи на колоколе дату его изготовления и имена тех, кто повелел его отлить и отлил.
Описываемая Теофилом технология применялась вплоть до XII века. В размерах и весе колокола к этому времени увеличились в сотни раз. Если в VI веке они перевозились в ларцах, то в IX их вес исчислялся уже сотнями, а в XI — тысячами фунтов. Перевозить их было уже делом затруднительным, они отливались прямо на месте. На рубеже Х-Х1 веков за литье колоколов принялись бродячие ремесленники, монахи-бенедиктинцы утратили привилегию на него к XIII веку.
Звук увеличивающихся колоколов становился все ниже и все громче, но оставался все таким же отрывистым и малоприятным (по крайней мере, в сравнении со звучанием современных колоколов). Было замечено, что окраска звука, который издается колоколом, меняется в зависимости от профиля его стенки. Начинается поиск профиля, при котором звон колокола был бы как можно более благозвучным. В первой половине XIII века появляются колокола, совсем уже близкие по форме к современным, а к концу столетия классическая (так называемая готическая) форма колокола складывается окончательно.
Очистка готового колокола. Гравюра из книги «Арена природы и искусств». Вена, конец XVII в.
Обусловленный ею звон колокола имеет характерное развитие во времени: сначала, сразу после удара языка о стенку, раздается резкий металлический звук, а затем долго слышится ровный гул, затухающий медленно и слегка меняющий свою окраску по мере затухания, так что возникает ощущение едва уловимой мелодии.
Высокое качество звучания и
возможность еще более наращивать вес колоколов обеспечила новая технология их
литья, в XII веке пришедшая на смену прежней. Впервые она описана в книге
В.Бирингуччо «Пиротехния» (1540) и сохранила основные свои черты до наших дней.
Преимущества новой технологии литья вскоре были подтверждены успешными крупными
отливками. Примерами здесь могли бы послужить колокола для Петерсберга
(1206 год, 2500 кг), для Фрейбурга (1288 год, 6500 кг)... Одним из самых больших и благозвучных западноевропейских колоколов осталась знаменитая
«Глориоза» — колокол весом 11367 кг, отлитый в 1497 году голландским
мастером Герхардом Вау для Эрфуртского собора.
Заливка Формы для колокола. Гравюра Ф.Галле. 1570
Огромные, громогласные, вознесенные на высокие башни, под небеса, такие колокола могли обратиться сразу ко всем жителям большого города. В XIII веке ими стали снабжать механизмы башенных часов. В том же столетии францисканские монахи ввели обычай троекратно ударять в большой колокол по вечерам, на что верующие должны были троекратно отвечать «Аве Мария». Папа Григорий IX утверждает это нововведение. В XIV веке подобный звон производится уже трижды в день: утром, в полдень и вечером. Так возникает «анжелюс», традиционный триединый (заутренний, полдневный и вечерний) звон, ежедневный знак к молитве для благочестивого христианина.
Бывало, что этот религиозный обычай
приобретал политическую окраску: например, в середине XV века полдневный
звон служил призывом к молитве за победу над турками в предполагавшейся большой
войне.
Вскоре башенные часовые колокола дали начало новому музыкальному инструменту.
Чтобы от слуха не ускользали их первые удары, стали предварять этот сигнал
перезвоном колоколов поменьше. Чтобы заставить их звучать, создали специальное
устройство, сопряженное с механизмом часов и приводимое им в движение в нужные
моменты. Состоит оно из игрального барабана, из которого выступают шипы-колки,
рычагов, упертых одним концом в бок игрального барабана, и тросов, идущих от
другого конца рычагов к колоколам.
Рисунок из рукописи В.Гиберти (XV в.), иллюстрирующий процесс изготовления колокольной формы.
Когда игральный барабан вращается, колки зацепляют за рычаги, те дергают за тросы, и колокола звучат. Расставляя колки в том или ином порядке, можно вызванивать различные мелодии. Вместе с часовым механизмом и игральными колоколами такое устройство называется курантами. С годами все шире становился диапазон их голосов (две, три октавы и более), все слаженнее звучание (в мелодиях появились аккорды), все богаче набор напевов (куранты отмечали не только часы и получасы, но и четверти, а то и каждые семь с половиной минут; мотивы менялись от месяца к месяцу). В тех землях, на) которых сейчас сходятся территории Бельгии, Голландии, северной Франции, игральный барабан заменили клавиатурой — и получился новый музыкальный инструмент. В первом сообщении о нем, датированном 1510 годом, говорится, что он насчитывал всего девять колоколов. Вскоре появились инструменты, имевшие до двадцати и даже тридцати колоколов: система клавиш, по которым звонарь ударяет кулаками, была дополнена системой педалей (первое упоминание о них отмечено 1602 годом); колокола следовали друг за другом по полутонам без пробелов. Так получила завершение конструктивная схема нового инструмента — карильона. Концерты на нем стали излюбленным увеселением в воскресные и праздничные дни, а в; крупных городах проводились регулярно (в Генте четырежды, в Антверпене дважды в неделю).
Период с XII по XVI век занимает, таким образом, особое место в истории колоколов. В начале этого периода вырабатывалась их современная форма и современная технология литья, в конце — полностью сложился ряд функций и форм бытования, известных нам сегодня. Среди них светские едва ли не превосходили по важности и разнообразию церковные.
Чеканка колокола. Гравюра К.Люйкена. 1698
Колокола придавали жизни каждого города и села четкий, звучный ритм, возвещали время бодрствовать и время спать, время молитвам и время житейской суете, время трудиться и время отдыхать, время веселью и время скорби. Урочные звоны давали повод к прозвищам под которыми многие колокола были известны в народе.
«Хлебный колокол» в Турине — в ранний час под его удары хозяйки принимались месить тесто. «Колокол чистоты» в Бонне — по его призыву жители выходили из домов подметать мостовую. «Трудовой колокол» в Бадене возвещал перерыв на обед. «Торговка рыбой», колокола в Бове — его звон был сигналом к открытию рыбных и прочих продуктовых лавок. «Пивной колокол» в Гданьске — с его позволения открывались по вечерам двери питейных заведений. «Колокол пьяниц» в Париже — двери пивных закрывались по его приказу. «Колокол чудаков» в Ульме звонил с наступлением темноты; после этого было небезопасно гулять по кривым переулкам города. «Преследователь гуляк» — колокол в Этампе, — по его сигналу тушили огни. Воротный колокол звучал, когда закрывались городские ворота, сонный колокол указывал время сна...
Но, умолкнув, они не переставали
бодрствовать. Пожар ли, внезапное нападение врага, бунт, или иная напасть —
всех своим громким криком, резким, торопливым, сбивчивым поднимает на ноги
набат. Буря ли, вьюга — далеко разносится окрест редкий, но несмолкающий
охранный звон, указывая дорогу заблудившимся.
Событиям выходящим из ряда будничных дел служили свои колокола. «Процентный
колокол» Фрейбурга назначал срок уплаты старых долгов. «Колокол позора»
ганзейских городов оповещал о банкротстве купца. Кельнский «кровавый колокол»
созывал колокол в городской суд. «Колокол бедного грешника» в английских
городах возвещал о казни преступника. Страсбургский колокол смерти гремел,
когда городу грозила опасность, — он созывал на ратушную площадь всех граждан,
способных носить оружие...
Старинные рисунки - колокол в странах мира.
Звон колокола был голосом родины. Он воспевал ее силу и красоту, он напоминал о долге перед ней. А если колокол умолкал — это значило, что родину постигло несчастье.
Колокола покоренного города были желанным трофеем для победителя. Их срывали с колоколен, их переплавляли на пушки и монеты. Не было большей кары для опального или потерявшего независимость города чем лишение колокола или запрет на звон.
Колокола истязали и увечили — так в 1540 году по приказу Карла V колоколу мятежного Гента отбили край, и, охрипший, отныне он только отбивал часы. Колокола бичевали, колоколам вырывали язык, на повозке, запряженной ослом их возили по улицам, и толпа издевалась над ними — так вымещали свою ненависть к монахам флорентийцы, разгромившие в 1498 году монастырь св. Марка.
Герои и мученики, глашатаи и стражи, музыканты и летописцы — на таких ролях утверждались колокола в европейской истории.
Если говорить о значении, которое колокол приобретал в жизни народа, то здесь вряд ли найдется пример более яркий, чем Россия.
Распространение колоколов в восточнохристианских странах принято отсчитывать с 865 года, года венецианский дож Орсо I прислал в подарок византийскому царю Михаилу III дюжину колоколов. Их повесили на башне, выстроенной специально для этого рядом с Софийским собором.
Не сразу колокола стали в Византии столь же распространенными и ценимыми, как и традиционные била. Но вполне возможно, тем не менее, что отсюда вместе с билами они были привезены на Киевскую Русь, когда там приняли христианство.
Более вероятно, однако, что еще раньше и в большей мере колокола попадали на Русь с Запада.
Чертеж из книги К.Зезельштрейера «Германский кодекс» 1524 года, поясняющий расчет колокольного профиля.
Первое упоминание о колоколах на Руси содержится в 3-й Новгородской летописи и
датируется 1066 годом: «Приде Всеслав и взя Новгород и колоколы съима у
святыя Софии и паникадил съима». Первое летописное свидетелдьство об отливке
колоколов на русской земле относится к 1259 году, когда князь Даниил
Галицкий перевез из Киева в Холм колокола и иконы: «Колоколы принесе ис Киева и
другие ту солье». До наших дней сохранились два древнерусских колокола
домонгольского периода, еще от 39 сохранились фрагменты. Размеры этих колоколов
колеблются от 30 до 60 см (в нижнем диаметре). Сплав, из которого они
изготовлены, содержит от 20 до 24 процентов олова. Форма их та же, что у
западноевропейских колоколов того времени. На некоторых есть надписи русскими,
на некоторых — латинскими буквами. Судя по этому различию многие из колоколов,
звучащих на Руси в то время, были привозными. Сходство же всех находок между
собой и западными аналогами позволяет утверждать, что в ту пору во всех
христианских странах колокола изготовлялись по единому стандарту.
По-видимому, на первых порах колокола, как пришельцы с католического запада встречали на Руси настороженное отношение, и предпочтение отдавалось билам. «Било же держать по ангелову внушению в колокола латыняне звонят», написано в одном из житийных текстов. Гулкий металлический звон резал слух, привыкший к сухому стуку деревянной доски: «Егда начнут звонити — яко страшными трубами гласящими». Но уже в конце XIV века летописец, рассказывая о погроме Москвы ханом Тохтамышем в 1382 году, называет оба инструмента в равноправном перечислении: «Несть позвонения в колокола ни в била».
Отливка колокола в Твери в 1403 году. Миниатюра из Лицевого летописного свода.
Ранняя история колоколов на Руси прошла через те же этапы что на западе, хотя и не точно так же, как там. Поначалу их лили монахи, но довольно скоро дело перешло к ремесленникам. На колоколе Юрьевской церкви в Львове, отлитом и 1341 году, значится: «Сольян бысть колокол сий... игуменом Евфимьем». И тогда же, в 1342 году, Новгородская летопись сообщает: «Повеле владыка Василий слиять, колокол велик к святой Софии и приведе мастера с Москвы человека добра именем Бориса» (очевидно, не из духовных лиц, иначе это было бы упомянуто).
Колокола освящались, но никогда не крестились и не нарекались человеческими именами. В летописи говорится, что в 1292 году из Ростова в Углич был послан колокол «Тюрик», но это скорее прозвище, нежели имя. Как правило, колокол был обязан своим названием каким-то особенностям его звучания, событию, в честь которого был отлит, человеку, на чьи средства отливался, праздникам, по которым звучал, службам, к которым звонил. Колокол с сильным, резковатым звучанием нередко звался «Лебедем», с мягким, приятным — «Красным», с неровным, дребезжащим — «Козлом», «Бараном».
Все перечисленные названия встречаются у колоколов звонницы Успенского собора в Ростове Великом, прославленной своими звонами. Там же висят «Голодарь» (по преданию он впервые был отлит в годы неурожаев и эпидемий, в память великого голода и мора на людей, и в него благовестили в дни великого поста), «Полис-лей» (так называется одна из частей утренней службы). «Сысой» (ростовский митрополит Иона Сысоевич, чьим «тщанием и радением» в конце XVII века возводилась соборная звонница, увековечил в этом названии память своего отца; то был, пожалуй, единственный случай, когда русский колокол получил имя человека).
Вообще, на Руси суеверие не в такой
уж значительной степени коснулось колоколов. Им приписывалась способность изгонять
нечистую силу, развеивать козни и злые чары, отводить грозу, исцелять от
болезней, предвещать беду самопроизвольным звоном, — перечень не очень-то
обширен. Но вот суровым наказаниям русские колокола подвергались довольно
часто. В 1771 году набатный колокол Московского кремля по указу Екатерины
II был снят с занимаемого поста и лишен языка за то, что призвал народ к бунту.
Его предшественник в 1681 году был заключен в Никольско-Карельский
монастырь за то, что своим звоном нарушил сон царя Федора Алексеевича. В
1591 году по приказу Бориса Годунова отрубили уши и вырвали язык
Угличскому колоколу, сообщившему народу о гибели царевича Димитрия; затем его
сослали в Тобольск.
Оба последних примера относятся к уже довольно позднему периоду истории
колоколов в России, когда они завоевали признание и церкви, и государства, и
народа. Если говорить об их церковной роли, то они стали таким же
первостепенным атрибутом христианской религии, как и крест, — недаром на
Большом колоколе Александро-Невской лавры патриарх Никон был изображен с
церковкой в одной руке и с колоколом в другой. Если обратиться к любым другим
ролям колоколов, то и тут их голоса неизменно были значительными,
поднимавшимися над будничной суетой, призывающими смертных обратиться к чему-то
высшему, вечному. «Отложи присно тщеты недосуги. Колокол слушай — твори в небе
други», — писал Карион Истомин в своем «Букваре».
На Руси колокола размеряли поступь времени, били тревогу, когда случался пожар или иное бедствие, когда вспыхивал мятеж или приближался неприятель, скликали воинов и напутствовали их на битву, ликовали, встречая победителей, приветствовали знатных гостей. Звук вечевого колокола был сигналом к народным собраниям в древнерусских феодальных республиках Новгороде и Пскове.
В самом этом названии — вечевой колокол — отразился тот факт, что функции светского и церковного звона на Руси часто закреплялись за разными колоколами. Например, небольшая башенка, стоящая на стене Московского кремля справа от Спасской башни, ближе к Москва-реке, именовалась царской, набатной, сторожевой, всполошный. Первое название — от того, что в ней показывался народу новый царь, только что взошедший на престол, следующие — от того, что здесь висел набатный или сторожевой, всполошный колокол, сообщавший о какой-либо беде или угрозе. Такие колокола (их еще называли осадными, дозорными) в русских городах висели, как правило, не на церковной колокольне — на крепостной стене, на пожарной каланче.
Установка большого колокола в Москве. Миниатюра XVI в.
Благодаря столь важным общественным функциям колокол приобретал значение государственного символа, становился частью национального самосознания. Лишение колокола говорило о потере независимости, было знаком беды и скорби. И когда в 1510 году Василий III, великий князь Московский, прислал в поверженный Псков дьяка Долматова с повелением отобрать у псковичей их вечевой колокол, — те, «удариша челом в землю, не могли против его ответа дать от слез и туги сердечные. Только тые не испустили слез, иже младенцы, сосущие млеко. И бе тогда во Пскове плач и стенание во всех домах, друг друга обнимающе. И спустиша колокол вечной у святой Троицы и начаша псковичи, на колокол смотря, плакати по своей старине и по своей воле..».
Колокол был окружен на Руси чудесными легендами и назидательными поверья- (ми. Считалось, например, что он умолкает в неволе, на чужбине:
«Князь Александр (Васильевич
Суздальский) из Володимера вечный колокол святой Богородицы возил в Суздаль, и
колокол не начал звонити, яко же был в Володимере; и виде Александр, яко
сгрубил святой Богородицы, и повелел его пакы везти в Володимер и поставиша его
в свое место, и пакы бысть глас яко же и прежде богоугоден».
Именно эти представления о колоколе внушили А.И.Герцену назвать «Колоколом»
вольную русскую газету, которую он издавал в Лондоне, скульптору М.О. Микешину
— взять профиль колокола за основу памятника «Тысячелетие России» в 1
Новгороде.
Ранние русские колокола, небольшие по весу, размещались либо между двумя столбами, либо между столбом и стеной храма; сверху над ними мог сооружаться навес. С возрастанием веса колоколов и их количества при храме все их собрание стали размещать в многопролетном сооружении, которое стояло уже не на земле, а на стене храма. Летопись сообщает, что в 1515 году при перестройке церкви Рождества Богородицы в Московском кремле «князь Василий Иванович... петье поставил вверху, а в старой же (церкви) было на земле». Примерно в то же время возникает тип колокольни, стоящей отдельно от храма на собственном фундаменте. Самый ранний из известных примеров такого типа — трехъярусная трехпролетная звонница Покровского собора на Рву (более известного как храм Василия Блаженного), до наших дней не сохранившаяся.
Миниатюра из Лицевого летописного свода. Середина XVI в.
Оригинальными сооружениями, свойственными лишь Древней Руси и не имеющими аналогов на Западе, были церкви «иже под колоколы». Первый храм такого типа — деревянная церковь Иоанна Лествичника, возведенная в Московском кремле в 1329 году. Наиболее ранний из сохранившихся примеров — Духовская церковь в Троице-Сергиевой лавре, выстроенная в 1476 году. Колокола здесь размещались в вытянутых вверх нишах барабана, несущего церковную главу, и в нишах ниже, обрамленных арками в форме традиционных русских кокошников.
В начале XVI века появляется новый вариант этого типа — столпообразная церковь «иже под колоколы». Точная дата его появления — 1508 год, когда на смену старому храму Иоанна Лествичника был выстроен новый, каменный — тот, что позже был прозван Иваном Великим. Трехъярусный восьмигранный столп имеет на каждой грани каждого яруса по одной нише для колокола. Внутри него есть небольшая церковь, так что собственно колокольней, как полагают некоторые, назвать его нельзя.
Сравнивая ранние русские колокола с
западными, необходимо подчеркнуть, что звонили в них и тут и там одинаково —
раскачивая. Уши колокола прикреплялись к толстому валу-матице, концы которого
вставлялись в гнезда в стенках ниши, где колокол размещался. Перпендикулярно к
валу в горизонтальном направлении от него отходил наружу шест — очап (или очеп,
оцеп). С конца очапа свисала веревка, едва не доставая до земли, с
петлей-стременем на конце. Поставив ногу в стремя и ритмично нажимая ею,
звонарь раскачивал колокол и тем заставлял его звучать. Изображение звона в
очапные колокола часто встречается на миниатюрах Лицевого летописного свода
середины XVI века. В наше время его можно наблюдать в Псково-Печерском
монастыре.
Общее число колоколов на Руси тем временем все возрастает. Петр Петрей,
побывавший в Москве в самом начале XVII века, пишет: «Церквей, монастырей
и часовен в городе и за городом будто бы 4500. Не найдешь ни одной, где бы не
висело по меньшей мере четырех или пяти, а в некоторых даже девяти или
двенадцати колоколов, так что, когда они зазвонят все разом, то поднимается
такой гул и сотрясение, что друг друга нельзя расслышать».
Подъем колокола Александра Григорьева в 1674 голу в Кремле.
Путешественников, приезжавших в те годы в Россию, поражало не только обилие колоколов, но и их вес. Уже к середине предыдущего, XVI, столетия русские колокола в этом отношении превзошли западные. Если на Западе колокола весом 100-150 пудов считались редкими по величине, то в России такие были весьма распространены (забегая в более поздние времена, можно отметить, что в Москве в начале XX века их насчитывалось более 200). В Московском Кремле колокола такого веса благовестили лишь по будничным дням и потому назывались вседневными. Колокола весом до 600-700 пудов назывались полиелейными и благовестили в праздники апостолов и святителей, до 800-1000 пудов именовались воскресными и звучали по воскресеньям, от 1000 пудов и выше — праздничными, и звонили в них по большим двунадесятым праздникам и по царским дням.
Среди литейщиков, работавших в России, поначалу было немало мастеров, прибывших с Запада, что отмечается их прозвищами: Борис Римлянин, Николай Немчин, Петр Фрязин. При Иване Грозном одним из ведущих колокольных мастеров был Кашпир Ганусов, в начале царствования Алексея Михайловича — Иоганн Фальк. Но в то же самое время выдвигались талантливые русские литейщики. Назовем лишь несколько ярких имен:
Андрей Чохов, чей колокол «Реут» (1622 год, 2000 пудов, по другим данным -1200) поныне украшает звонницу церкви Рождества Христова в Московском Кремле;
Александр Григорьев, создатель Большого колокола Саввино-Сторожевского монастыря, навсегда признанного самым благозвучным колоколом России (1668 год, 2125 пудов);
Харитон Попов, отливший Большой колокол Симонова монастыря в Москве, один из интереснейших по звучанию русских колоколов (1677 год, 1000 пудов);
Емельян Данилов, Филипп Андреев, Флор Терентьев, династия Моториных — о них еще будет речь впереди.
Стадии изготовления формы колокола согласно традиционной русской технологии. Она лишь в деталях отличается от технологии, впервые описанной в книге в,Бирингуччо «Пиротехния». 1540
Бытует мнение, будто русские литейщики были неграмотными и колокола лили как бы
наугад, по наитию, не опираясь на теоретические знания. Действительно, такой
выдающийся мастер, как Григорьев, «грамоте не умел» и свои распоряжения
подмастерьям и ученикам давал устно. Но в то же время документы, сохранившиеся
от московского Пушечного двора, где работали названные выше литейщики,
свидетельствуют, что каждой отливке предшествовала детальная смета и дальнейшую
работу сопровождали точные расчеты. Пушечный двор обладал богатой библиотекой.
Но, видимо, письменные руководства играли в его деятельности меньшую роль,
нежели изустная традиция. Достижения же русских мастеров неоспоримы и
удовлетворяют весьма высоким критериям. Один из ярчайших тому примеров — три
самых тяжелых колокола звонницы Успенского собора в Ростове Великом: «Лебедь»
(500 пудов) и «Полиелей» (1000 пудов), отлитые соответственно в 1682 и 168.'
годах Филиппом Андреевым, и завершивший это трио в 1688 году «Сысой» (2000
пудов), творение Флора Терентьева, самый крупный из звучащих в наши дни
европейских колоколов. Они образуют до-мажорное трезвучие, и слаженность,
необходимая для этого, поразительна. Частоты основных тонов согласуются с
погрешностью не более процента по правилам хроматического строя и не более
трети процента — по правилам натурального; сверх того, низший обертон «Сысоя»
совпадаете основным тоном «Полиелея».
Древнейшие русские колокола, как
правило, имеют гладкие, ничем не украшенные бока. По этой причине трудно
судить об их весе. Умалчивают об этом и летописи. По косвенным источникам
можно понять, что колокол «Лебедь», отлитый в 1503 году
по повелению Ивана III и повешенный над главным входом «Ивана
Великого», весил от 440 до 460 пудов. Летопись сообщает, что
в 1532 году Василий III перелил его, увеличив вес до 500 пудов,
а в 1533 году слил новый, 1000-пудовый колокол. С тех пор отметки
о весе колоколов становятся систематическими и в надписях на
них, и в летописях. В 1550 году Иван Грозный отливает
колокол весом в 2200 пудов, а в 1600 году Борис Годунов переливает его с
пополнением — он весит 2450 пудов.
Каждый из названных колоколов находился в Московском Кремле и предполагался на
роль Большого благовестного, звонящего в царские дни во здравие отлившего его
государя, а после кончины самодержца — за упокой. Каждый государь старался
слить свой именной колокол тяжелее колокола предшественника, чтобы его молитва
была услышана богом явственнее, чем прочие. Иноземный гость Москвы, описывая
испытания одного из таких благовестников, отмечает: «Царь приказал звонить во
все колокола в городе, потом зазвонили в этот колокол, и его звук покрыл все
те. Царь послал всадников узнать, как далеко доходит его звук, и оказалось, как
они нашли, около семи верст». Так со сменой династических поколений звание Большого
благовестного колокола получали все новые претенденты, а прежние
последовательно занимали положение праздничного, воскресного, вседневного.
Народ по-своему толковал эту
честолюбивую гонку. Она происходила в то время, когда Российское государство
росло и крепло. Звон колоколов-гигантов, разносившийся на много верст окрест,
был в глазах народа символом возрастающей мощи державы, он звал к единению и
верности гражданскому долгу.
Когда свой именной колокол задумывает отлить Алексей Михайлович, речь идет уже
о 8000 пудов. Царский заказ выполнил в 1654 году Емельян Данилов. Его
колокол звучал лишь несколько месяцев — в том же году он разбился от неловкого
удара. Емельяна Данилова уже не было тогда в живых — он умер от моровой язвы.
Стали искать, кто мог бы перелить громадный колокол. Вызвался Александр
Григорьева будущем знаменитый колокольный мастер, в ту пору еще никому не
известный юноша — «малорослый, тщедушный, худой, моложе двадцати лет, совсем
еще безбородый» (так описывает его Павел Алеппский, сирийский путешественник,
гостивший тогда в Москве). Григорьев блестяще справился с ответственным делом —
колокол был готов за десять месяцев. За огромный (даже по русским меркам) вес и
велико-: лепный облик народ прозвал его Царь-колоколом. Подняли его из литейной
ямы и подвесили только в 1668 году — настолько трудно было это сделать.
В 1701 году колокол-великан стал жертвой большого московского пожара. Его осколки долго лежали посреди Кремля. В 1730 году вскоре после своего воцарения' Анна Иоанновна, императрица российская, повелела «тот колокол перелить вновь с пополнением, чтобы в нем в отделке было десять тысяч пудов». Предполагалось поручить отливку иноземному мастеру, члену Парижской академии наук Жерменю, но тот, услыхав о весе будущего колокола, счел, что его разыгрывают. Тогда за; дело взялись Иван Моторин с сыном Михаилом. Вес нового Царь-колокола по их, проекту должен был составить 12 тысяч пудов.
С января 1733 по ноябрь 1734 года длились подготовительные работы, а когда началось литье, случилась беда — в трех из четырех печей произошла авария. Иван Моторин вновь было принялся за работу, но вскоре умер.
В 1735 году исполинский колокол отлил его сын Михаил. Стали сооружать леса для подъема бронзового гиганта, но в 1737 году в Москве случился новый страшный пожар. Боясь, что колокол расплавится, сбежавшийся народ стал заливать его водой, раскаленный металл треснул, и от колокола отвалился кусок.
В 1836 году Царь-колокол был
поднят и установлен на гранитном пьедестале. На все века остался он самым
тяжелым (более 200 тонн!) из всех колоколов, отливавшихся когда-либо во всем
мире.
Кслову сказать, самым крупным из сохранившихся в целости колоколов европейского
типа является «Успенский». Он отлит в 1819 году Яковом Завьяловым и висит
на звоннице церкви Рождества Христова в Московском кремле.
С увеличением веса колоколов становится неудобным и невозможным очапной звон. Чем тяжелее колокол, тем больше людей требуется для его раскачивания. Очапные веревки расходились вниз веером тяг со стременами на концах. В отлитый Григорьевым Царь-колокол весом 8000 пудов звонили 40 или 50 (по другим данным 100) человек; еще несколько человек подводили язык к краю колокола.
Необходимость в таких людях, раскачивающих язык, вероятно, и подсказала выход из кризиса. Еще одну подсказку представляли собою часобитни (или часозвони) -башни, возводившиеся для часов с колоколами. Весь механизм помещался на верхнем ярусе башни, над которым сооружалась шатровая крыша. Такой тип здания представлен Филаретовской пристройкой к церкви Рождества Христова в Москве. В итоге архитектурных поисков в XVII веке был выработан новый тип колокольни и сложился новый способ звона. Колокольня становится самостоятельным сооружением, она входит в ансамбль храма, но стоит отдельно от него. В плане она восьми-Iрапная, колокола помещаются в ее верхнем ярусе и неподвижно закрепляются на балках. Завершается здание восьмигранным шатром на столбах, в проемы между которыми легко распространяется звук. Звонари находятся на той же площадке, что и колокола, в непосредственной близости от них, и звонят, раскачивая языки. Зодчие XVII века берут такой тип здания за основу и широко варьируют его в своих сооружениях.
Сначала неподвижно закрепляются лишь самые большие колокола. Иноземные гости Российского государства тотчас подмечают это нововведение и акцентируют на нем свое внимание, рассказывая о русском колокольном звоне, — о качающихся же колоколах, которые все еще распространены весьма широко, говорят вскользь. С течением времени неподвижными становятся колокола всех размеров, и складывается мнение о такой манере звона как об искони русской.
Если подбор колоколов на звоннице был достаточно обширен, то они обычно подразделялись на три основные группы. Большой, низко звучащий басовый колокол задает темп звону. Его удары редки и размеренны, поскольку тяжелые языки с их огромной инерцией лишь незначительно поддаются усилиям звонарей и сохраняют период своих качаний практически неизменным (впрочем, опытным звонарям удается бить в один край или даже пропускать удар). Средние, альтовые колокола своим звучанием заполняют промежутки между ударами большого и образуют основной рисунок звона. Мелкие, зазвонные завершают его мелодико-ритмическую фигурацию.
Печь для приготовления колокольной бронзы. Архив завода Бакулевых-Куршаковых. Россия, конец XIX - начало XX в.
Обращает на себя внимание то, что народное словотворчество при описании звона обратилось к певческим терминам, говоря точнее — взяло их из круга слов, относящихся к хоровому пению. Стилистика колокольного звона на Руси складывалась параллельно с развитием певческого искусства — от одноголосного распева, строчного и партесного пения ко все более развитым формам. Отсюда звонари черпали многие свои находки и в то же время оказывали обратное воздействие на хоровую музыку, утверждая ее характерные особенности. Свой вклад в художественные богатства звонов внесли и русская частушка, и русская пляска. Характерный пример: обращаясь к народным истокам русской колокольной музыки, Н.А.Римский-Корсаков положил в основу второй части своей «Воскресной увертюры», как пишет он сам, «звуковоспроизведение радостного, почти что плясового колокольного звона».
Церковь не создала в России ни одной школы колокольного звона. Он развивался исключительно в устной традиции, как народное искусство, как своеобразный музыкальный эпос нашего народа.
Был на Руси обычай: в пасхальную
неделю в церковные колокола мог звонить любой желающий. Так будущие звонари
открывали в себе склонности и способности к звону, подбирали ритмические
фигуры. Все, чем был одарен каждый из них, потом откладывалось в повседневной
практике звона.
К этому следует добавить, что манеры звона сильно различались от одного региона
к другому: на севере звон более степенен и узорчат, в средней полосе — более
прост и подвижен. Все, чем богата русская земля, накапливалось в сокровищнице
великого искусства.
К колокольному звону как к богатейшему музыкальному материалу обращались многие русские композиторы: Глинка и Мусоргский, Чайковский и Бородин, Римский-Корсаков и Скрябин, Глазунов и Стравинский. В русских операх можно отыскать все виды звона — от стандартных сигналов до образцов колокольного искусства. Гул набата раздается в «Князе Игоре», в сцене пожара Путивля, осажденного половцами. Удары всполошного колокола созывают опричников на Красную площадь в «Опричнике». Большой церковный звон, знаменующий особую важность момента, сопровождает въезд Ивана Грозного в «Псковитянке». Отзвуки заутреннего звона слышатся во вступлении к «Хованщине». Светлый, праздничный звон раздается в «Сказке о царе Салтане», когда под лучами восходящего солнца сквозь туман проглядывают очертания города Леденца и из распахнувшихся ворот выходит радостное шествие. Под торжественный «красный» звон, под звуки гимна «Славься» сценой всенародного ликования завершается «Иван Сусанин».
«Борис Годунов» Мусоргского — опера, пронизанная колокольным звоном. Сцена смерти Бориса. Каким глубоким оттенком скорби окрашивает и без того мрачную музыкальную картину внезапный колокольный звон, продолженный отдаленным пением монахов! Широкие ступени ниспадающей мелодии воспроизводят подлинный погребальный перезвон.
Для классиков русской музыки колокольный звон был не просто иллюстрацией, «не просто звукоподражанием звону как бытовому факту», по словам академика Б.В.Асафьева. Объяснение этому можно найти в одном из его же выражений: «звон как колорит атмосферы». Атмосферы, понимаемой не столько в качестве физической среды, по которой расплывается звон, сколько в смысле приведенного в начале статьи отрывка из старинного, московского путеводителя — в качестве среды музыкальной, которая с детства окружала русского композитора, воспитывала его музыкальное чувство. Отсюда колокольные интонации в русской музыке, колокольные переливы и переборы, наплывы и колыхания звона — все те «образы колокольно звучащей атмосферы», о которых говорит Асафьев. Отсюда ритмика и гармония колокольного звона, впитавшегося в саму фактуру музыкальной ткани.
Как уже говорилось, в домонгольский
период колокольное дело на Руси складывалось на тех же принципах, что и на
Западе. Однако в дальнейшем колокольная музыка здесь и там развивалась по
различным путям и пришла к различным формам. Путешественники, посещавшие
русские города в ХУ1-ХУП веках, нередко отмечают гармоническую слаженность
церковных колоколов. Впоследствии эту слаженность перестали соблюдать- в звонах
больше ценились не мелодические, а ритмические достоинства. Ростовские звоны
дошли до наших дней примером былого гармонического согласия колоколов —
примером лучшим и, пожалуй, единственным. Недаром их описание в энциклопедии
Брокгауза и Ефрона начинается со слов: «Совершенно особо от всех русских
колоколов стоят знаменитые ростовские звоны».
Можно упомянуть еще об одной попытке внести гармоническую упорядоченность в
русские колокольные звоны — о курантах, которые стали ввозиться к нам из-за
рубежа со времен Петра Великого. Видные примеры этого рода — куранты Спасской
башни Московского кремля и Петропавловского собора в Ленинграде. Но в России
куранты так и остались самозвонным механическим устройством, здесь они не
развились в колокольные органы, как это произошло на родине карильонов — в
Бельгии, Голландии, северной Франции.
Однако отсутствие мелодии в русском звоне отнюдь не кладет пределы его выразительности и богатству, не делает его монотонным и скучным. Напротив, варьированность — важнейшая черта русского звона. Один и тот же звон искусный звонарь нередко исполняет по-разному от случая к случаю, а на протяжении звона меняет его структуру, заставляя слушателей воспринимать его с неослабевающим вниманием. Небезынтересно отметить в этой связи одно из толкований слова «трезвон». Наиболее распространенное суждение состоит в том, что термин подразумевает деление колоколов на три группы: басовые, альтовые, зазвонные. Есть однако мнение, что за ним стоит смена ритмического рисунка на протяжении звона, так что он оказывается составленным из трех отчетливо различимых частей.
Таким образом, колокольное дело начало развиваться в России позже, чем на Западе, и достигло своих вершин также позднее, в XVII веке, но вершины эти в определенных отношениях были самыми высокими, если можно так выразиться, в Европе: крупнейшие из русских колоколов здесь не имеют себе равных по весу, а самые благозвучные достойно представляют нашу Родину. Недаром один из иноземных гостей Бориса Годунова с восхищением пишет в своих заметках о больших колоколах Московского Кремля, «далеко превосходящих эрфуртский по величине и звучности».
Творцы неповторимых колоколов,
строители величавых звонниц, виртуозы-звонари оставили нам в наследство
великолепные образцы технического мастерства и музыкального искусства.
Как же мы распорядились этим наследством?
Памятник М.Микешина «Тысячелетие России »в Новгороде 1862
В первые же послереволюционные годы новая власть повела бескомпромиссную борьбу с религией. Закрывались и разрушались храмы, а в еще действовавших запрещался звон: он-де мешает работе, отдыху и т.п. Примечательно, что каких-либо законодательных или правительственных актов по этому поводу не издавалось: в каждом городе, районе, селе разыгрывался типовой сценарий: с угодной властям просьбой группа лиц обращалась в местный Совет, и тот исполнял задуманное, «идя навстречу пожеланиям широких масс трудящихся».
Эта кампания приобрела особенно широкий и яростный размах на рубеже 20-30-х годов. Колокола сбрасывались с колоколен, шли на переплавку. Так погибли многие подлинные шедевры колокололитейного искусства: Царь-колокол Троице-Сергиевой лавры. Большой колокол Симонова монастыря... Не продолжая этого списка, достаточно сказать, что в начале века в России было 39 колоколов весом 1000 пудов и более (что составляло три четверти от общего числа столь больших колоколов во всем мире). Из них до наших дней дошло всего лишь пять: Царь-колокол, Большой Успенский, «Реут» (Москва, Кремль), «Сысой», «Полиелей» (Ростов Великий, соборная звонница).
К слову, о знаменитых ростовских колоколах. Была попытка уничтожить и их, а заодно «разобраться» и со всем Ростовским кремлем. А.В.Луначарский, оказавшийся тогда в Ростове, спас исторические памятники: «Рубите руки тому, кто посягнет на целость их», — сказал он работникам укома.
В Москве насчитывалось около двухсот колоколов весом от ста до тысячи пудов. Из них на прежних местах сохранились нетронутыми лишь два: в Новодевичьем монастыре и Богоявленском соборе в Елохове. Из огромного числа меньших московских колоколов, которым грозило уничтожение, удалось укрыть в музее «Коломенское» лишь28-они находятся сейчас в музейной экспозиции.
К несчастью, именно на те годы
пришелся расцвет деятельности замечательного музыканта К.К.Сараджева. Он с
детства обнаружил незаурядные музыкальные способности — талант импровизатора,
феноменальный слух (он утверждал, что различает в октаве 1701 тон). Его особым
пристрастием стали колокола. Ровесник века, он успел изучить звоны родной
Москвы еще до разгула антирелигиозной кампании; пользуясь своим исключительным
слухом, зафиксировал акустические спектры лучших, на его взгляд, колоколов
столицы. По подбору колоколов ему понравилась церковь св.Марона неподалеку от
Большой Якиманки (ныне ул. Димитрова). Здесь он звонил, собирая толпы
восхищенных ценителей. Но Сараджев тяготился рамками церковных канонов и мечтал
создать в Москве Государственную концертную колокольню. Его проект поддержали
многие видные деятели культуры, однако идти против общего течения событий им
было, конечно, не под силу. Тем временем к Сараджеву обратился американский искусствовед
Виттмор, гостивший в Москве. Он скупил по цене металлолома только что снятые со
звонницы колокола Данилова монастыря и отправил их в США. Для спасенных
колоколов была сооружена специальная башня в Гарвардском университете, и
Сараджев ездил туда ставить звон. Колокола висят там и поныне.
Отсутствие спроса на колокола остановило колокололитейное производство, Правда,
некоторое время после революции в Валдае действовал завод братьев Усачевых.
Отливал он, конечно, уже не церковные, а пожарные, станционные колокола, да
маленькие колокольчики, но при полном соблюдении традиционной технологии.
В 1927 году завод был закрыт. Прекратились исследования колокольного дела. Кроме изысканий К.К.Сараджева, к первым послереволюционным годам относятся работы Е.Н.Лебедевой, сотрудницы Государственного института музыкальных наук. Но в 30-е годы институт (перестал существовать, и эти труды остались в рукописях. Зато была издана обстоятельная книга П.В.Гидулянова «Колокола на службе магии и царизма» (1927: десятилетие спустя автор книги был репрессирован). Истории и технологии колокольного литья посвятил несколько журнальных статей, а впоследствии отдельные главы в своих книгах Н.Н.Рубцов. Но эти главы не содержали новых научных результатов и представляли собой заимствования (к сожалению, без ссылок) из книги В.С.Кнаббе «Литейное дело», вышедшей в 1901 году.
Здесь уместно сказать доброе слово в адрес наших соотечественников за рубежом. Их плодотворной помощи обязаны своим появлением многие работы западных исследователей о русской культуре. Подобная поддержка способствовала и созданию замечательной книги Э.В.Вильямса «Колокола России» (1985).
После разгрома, учиненного над православной церковью, отношение к колоколам приобрело какую-то нелепую двусмысленность. По всей стране не было слышно их голосов, но когда снимались помпезные кинокартины на историкj-патриотическую тему, их частенько озвучивали мощными колокольными звонами. Так, во время съемок фильма «Петр Первый» на несколько часов ожила Ростовская соборная звонница. Не умолкая ни на день, исправно бил часовой колокол Спасской башни, звучали курантовые колокола — они исполняли «Интернационал». («Надо заставить и Спасскую башню агитировать за Советскую власть!» — говорил В.И.Ленин художнику М.М.Черемных, когда тот взялся восстанавливать кремлевские куранты, поврежденные при обстреле Кремля в 1917 году.) Звучали колокола Большого театра в операх «Борис Годунов», «Хованщина», «Иван Сусанин». Из их партитур не вычеркнешь колокольный звон, так же, как невозможно выкинуть его из истории нашей страны. Как национальная святыня хранился в Кремле Царь-колокол. Во время Великой Отечественной войны, когда столице угрожали налеты вражеской авиации, его, как и золотые купола кремлевских соборов, покрывали защитной краской. (Кстати, подобная забота стала причиной гибели Большого колокола Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, самого благозвучного колокола России: когда фашисты подступали к Москве, его было решено эвакуировать, но когда его стали снимать, он сорвался и разбился.)
Колокол работы Д.Маторина. 1686. Фрагмент декора.
Во время послевоенной кампании в защиту приоритетов отечественной науки и техники были заслуженно прославлены русские литейщики колоколов и их творения. Но сказывалась утрата традиций в исследованиях колокольного дела: публикации засорялись ошибками, нередко многократно повторяемыми впоследствии. Так в сборнике «Очерки русской культуры Х1П-ХУ веков», в главе «Ремесло» есть схемы, иллюстрирующие процесс создания литейной формы для колокола. Сделаны они человеком, явно не вникшим до тонкостей в суть дела. Но графическая безупречность придает им видимость достоверности. Потому, вероятно, они и перекочевали в вышеупомянутую в целом очень добротную книгу Э.В.Вильямса.
Замечательный фильм А.Тарковского
«Андрей Рублев» завершается новеллой «Колокол». В судьбе ее главного героя
угадывается биография Александра Григорьева, история отливки первого
Царь-колокола. Правда, герой новеллы значительно моложе своего прототипа, на
два века вспять сдвинута дата события. Что ж. художник имеет право на
гиперболу. Но вряд ли он умышленно вкраплял в сцены литья неточности, то и дело
обращающие на себя внимание зрителя, знакомого с делом. Видимо, не нашел
режиссер толковых консультантов. Этот пример показывает, сколь основательно в
предвоенные годы было разрушено колокольное дело в стране, которая когда-то
гордилась им перед всем миром.
Патриотическая позиция русской православной церкви в годы Великой Отечественной
войны была вознаграждена Советской властью — антирелигиозный гнет несколько
ослаб. В некоторых храмах возобновилась служба, был снят запрет на колокольный
звон. Но кто владел тогда этим искусством после стольких лет травли? К счастью,
такие люди сыскались. Один из них — В.И.Машков. Еще в начале 20-х годов, подростком,
он звонил на колокольне Богоявленского собора в Елохове и удостоился одобрения
самого патриарха Тихона. Когда после войны в 1948 году началась служба в
церкви Петра и Павла на Преображенской площади, звонарем там стал В.И.Машков. В
начале 60-х годов, при новом всплеске антирелигиозной борьбы храм взорвали, и
Владимир Иванович перешел в Новодевичий монастырь. Он звонит там по сей день,
передает мастерство молодым ученикам.
Нашлись искусные звонари и для других православных святынь — Пскове-Печерского монастыря, Киево-Печерской лавры. С 70-х годов звонит в Троице-Сергиевой лавре замечательный мастер о.Михей (Тимофеев).
Оттепель середины 50-х годов
возвратила широкое общественное признание иконописи, церковному пению,
храмовому зодчеству — всем тем древним искусствам, о которых раньше говорили
приглушенно из-за их связи с религией. Но — странное дело! — колокольные звоны
оказались при этом обойденными. Тогда не удалось доказать народные истоки этого
искусства, оно считалось всецело принадлежащим церкви, отношение к которой
несколько лет спустя вновь стало ужесточаться. Виртуозы-звонари, хранители
замечательного национального искусства, подлинного музыкального эпоса нашего
народа, равно как и все прочие священнослужители, оыли как бы за чертой общественной
жизни, вне культуры. Помните у Аркадия Гайдара в «Голубой чашке»? «Увидали мы и
попа в длинном черном халате. Посмотрели ему вслед и подивились тому, что
остались еще на свете чудаки-люди».
Трудный путь к признанию начинался для колокольного искусства издалека и совсем
в другом направлении.
В 1958 году с высокой башни в центре Каунаса вновь зазвучал карильон, привезенный сюда из Бельгии еще до войны. В годы фашистского нашествия он умолк. Композитор Викторас Купрявичюс оживил его, потом приобщил к своему увлечению сына Гедрюса — тоже композитора, сегодня известного не менее, чем отец. С тех пор вот уже тридцать лет без перерыва два раза в неделю звучат над Каунасом колокольные концерты.
В 1962 году праздновал свой 1100-летний юбилей Ростов Великий. Во время подготовки к празднеству припомнились и знаменитые ростовские звоны. Для того чтобы они вновь прозвучали в торжественные дни, многое сделала местная учительница М.Н.Тюнина. Еще живы были некоторые из тех, кто звонил на соборной звоннице до того, как она умолкла, и среди них — потомственный звонарь М.С.Урановский. Возглавил же группу звонарей А.С.Бутылин. Знаменитые звоны он любил истово, знал досконально, хотя в клире никогда не состоял, до выхода на пенсию работал бухгалтером. Это ли не доказательство того, что колокольная музыка — искусство подлинно народное, не замыкающееся в рамки церковной службы?
Ростовские звоны украсили юбилей, были записаны на грампластинку. А колокола надолго умолкли вновь.
В 1969 году был открыт памятник
жертвам Хатыни. Там, где стояли хаты, спаленные фашистами, поднялись каменные
стелы с колоколами наверху. Звон поминальный, звон призывающий — об этой
гражданской функции колоколов Хатынский мемориал напомнил столь же
выразительно, как Бухенвальдский набат, как колокол Хиросимы.
Идея возрождения колокольного дела, колокольного искусства, понимаемого в самом
широком смысле, стучалась в двери.
Колокол XVI в. Фрагмент декора.
В начале 70-х годов она дала импульс к действию сразу нескольким энтузиастам, еще ничего не знавшим друг о друге.
Студентка Новосибирской консерватории Л.Д.Благовещенская выбрала темой своей дипломной работы колокольные звоны. К этой же теме обратился аспирант института им. Гнесиных А.С.Ярешко; он стал объезжать города и веси, чтобы записать на пленку звоны старых звонарей. А.И.Цветаева принялась восстанавливать утраченный в 1937 году при аресте «Сказ о звонаре московском», о Константине Сараджеве. Автор этих строк в 1974 году выпустил в издательстве «Наука» книгу о колоколах «Загадки звучащего металла». А.Н.Давыдов в Архангельском музее деревянного зодчества предложил оснастить колоколами и озвучить звонами две колокольни, привезенные в музей. Когда нужные колокола были собраны, звоны поставил преподаватель Архангельского музыкального училища В.В.Лоханский.
Постепенно эти люди узнавали друг о
друге. Естественным было желание встретиться. И вот в октябре 1982 года
они собрались в Московском Доме ученых на свою первую научную конференцию
«Колокола. История и современность». Спектр отраслей знания, затронутых в
докладах, был поразительно широк: история, этнография, краеведение,
металлофизика, математика, акустика, музейное дело, музыковедение,
архитектура... Многие доклады содержали подлинно сенсационные научные
результаты. Т.Б.Шашкина расшифровала кристаллическую структуру колокольной
бронзы, обуславливающую уникальные акустические и иные свойства этого сплава.
Она же показала, что в основе колокольного профиля лежит логарифмическая
спираль, — это позволяло древним мастерам, не знавшим высшей математики,
добиваться благозвучия не только у одного колокола, но у целого набора
колоколов. Н.М.Дубровин представил картину трещин в теле Царь-колокола и
рассказал о работах по его сохранению. В.В.Кавельмахер на основе обширного
фактического материала опроверг легенду о том, что звон в неподвижные колокола
бытовал на Руси всегда и является исконной национальной особенностью.
С тех пор прошло еще четыре таких конференции. Выпущен сборник научных статей
«Колокола. История и современность», и есть основания надеяться, что такие
сборники будут выходить регулярно.
Долгое время центром возрождения колокольной музыки оставался Архангельский музей деревянного зодчества. Здесь с течением времени выдвинулись такие мастера, как И.В.Данилов, В.М.Петровский. По примеру Архангельска регулярные концерты колокольной музыки с 1984 года стали проводиться в Суздале (Ю.Ю.Юрьев, а с 1987 года также и В.М.Гаранин), с 1987 — в Ленинграде (сюда переехал В.В.Лоханский и стал обучать вошедших в его группу студентов музыкальных вузов), с 1988 года — в Ростове Великом (в здешней большой группе звонарей хочется отметить С.А.Мальцева и Д.В.Смирнова). Ряд городов, где звучат концертные звоны, пополняется с каждым годом: Вологда, Луцк, Иркутск, Челябинск, Кострома, Ярославль, Ульяновск, Углич... И, как говорится, что ни город — то норов. Ростов -это древность, это классика, это эталон русских звонов.
Колокол работы М.М.Лодыгина. 1690. Вес 64 пуда 15 фунтов. Принадлежал церкви Пятницы в Охотном ряду (Москва).
Новый поворот в истории нашей страны, начавшийся в 1985 году, внес значительные изменения в положение церкви. По всей стране начали открываться закрытые когда-то храмы и строиться новые. Оживилась церковная жизнь; это коснулось и церковного звона.
Когда в 1983 году началась
реставрация переданного церкви Данилова монастыря, о возврате прежних колоколов
из Америки вопрос не вставал, нынешние хозяева не намерены отказываться от них.
Полноценный набор колоколов для монастырской звонницы чудесным образом нашелся
в Даниловском районе Ярославской области. За оборудованием колокольни дело не
стало — сейчас на ней можно увидеть все характерные для русского звона
приспособления. Это педали, управляющие тягами от больших колоколов; это веер
веревок, расходящихся к колоколам поменьше — по веревкам, словно по клавишам,
звонарь ударяет левой рукой; это связанные в пучок веревки от самых малых,
зазвонных колоколов — узел звонарь берет в правую руку и, вращая ею, ударяет в
нужный колокол.
Кстати сказать, московский храм Покрова на Лыщиковой горе — один из редчайших,
сохранивших свой набор колоколов за годы гонений на религию. Где доставать
колокола для пустующих колоколен вновь открываемых старых храмов и строящихся
новых? В ответ на эту острую потребность в 1988 году в Воронеже возник кооператив
«Русь» во главе с А.П.Золотухиным и Г.Н.Мещеряковым. Однако он не сумел
наладить устойчивую, слаженную, качественную работу и прекратил существование.
Г.Н.Мещеряков перешел в кооператив «Диопсид» (ныне малое предприятие «Набат»,
руководитель А.Г.Рубцов). Примерно в то же время в Воронеже был создан
кооператив «Вера» (руководитель В.Н. Анисимов). Эти предприятия по сей день
поставляют основную массу отливаемых в стране колоколов. Их изготовление
началось также в Туле, Ленинграде, Нововолынске, Новом Роздоле, Москве.
19 апреля 1989 года в Ростове Великом состоялось учредительное собрание Ассоциации колокольного искусства при Советском фонде культуры. Ее учредителями стали также Министерство культуры РСФСР, Всесоюзное музыкальное общество. Научный совет по истории мировой культуры АН СССР.
Значительность этого события не столько в том, что некие организационные формы были приданы давно уже налаженному сотрудничеству единомышленников, Устав Ассоциации — это, если угодно, и обязательство, и план будущей деятельности. Ее масштабы диктуются традициями, былым размахом отечественного колокольного дела, которое надлежит возродить. Масштабы эти огромны, и создание Ассоциации можно понимать еще и так, что на смену разрозненным порывам романтиков-одиночек должна прийти организованная работа больших коллективов.
Несомненно, надо затратить еще много усилий, прежде чем колокола вновь займут прежнее место в нашей жизни и голоса их будут привычно звучать во дни торжеств и бед народных.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский