РусАрх

 

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

 

 

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

 

 

Источник: Рабинович М.Г. Раскопки 1946–1947 гг. в Москве на устье Яузы. В кн.: Материалы и исследования по археологии СССР; Материалы и исследования по археологии Москвы, т. II, № 12. М.-Л., 1949. Все права сохранены.

Сканирование материала и размещение его электронной версии в открытом доступе произведено: www.archeologia.ru («Археология России»). Все права сохранены.
Иллюстрации приведены в конце текста.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г.

 

 

М.Г. Рабинович

Раскопки 1946–1947 гг. в Москве на устье Яузы

 

стр.5

I

Археологические исследования в устье р. Яузы производились в 1946—1947 гг. экспедицией, организованной ИИМК совместно с Музеем истории и реконструкции гор. Москвы.1

Экспедиция работала с 1 августа по 1 ноября 1946 г. и с 1 августа по 8 ноября 1947 г. Объектом исследования был высокий холм в устье р. Яузы. Место это вызывает особый интерес потому, что с ним связаны древние предания о начале Москвы.

Вопрос о древнейшем московском городище уже давно привлекал внимание историков. Начало Москвы окружено старыми легендами, по-разному объясняющими возникновение русской столицы. Все эти предания сходятся на том, что Москва возникла не на пустом месте, что городу предшествовали многие поселения, «красные села», находившиеся в этом районе. В остальном сказания о начале Москвы расходятся между собой. В большинстве случаев они не определяют точно места возникновения города.

Московский кремль был построен в 1156 г. «На устии же Неглинны выше реки Яузы».2 Но многие данные указывают на то, что ко времени постройки кремля в районе современной Москвы существовало несколько поселений. Названия «городища», укрепившиеся за некоторыми возвышенностями на территории Москвы, также говорят о существовании в этих местах древних укрепленных поселений.3

В губной грамоте (до 1486 г.) упоминается городище за Яузой. «А будет душегубство за Яузою ино к нему Андрониев монастырь и Городище».4 Забелин, вслед за Карамзиным и Ходаковским, относит это упоминание к холму в устье Яузы при впадении ее в Москву-реку.5 Сопоставляя указания губной грамоты с текстом летописи о постройке первой крепости в Москве Юрием Долгоруким, подчеркивающим, что князь заложил Москву «выше реки Яузы», М. Н. Тихомиров также высказал мнение, что на городище в устье Яузы было одно из древнейших московских поселений: «первоначальное нахождение городка (Москвы.— М. Р.) на Яузе становится довольно вероятным».6

Мнения историков и археологов 7 о нахождении древнего городища в устье Яузы подкрепляются обычно ссылками на одну из повестей о начале Москвы. Повесть эта, принадлежащая перу дьякона Холопьего монастыря Каменевича-Рвовского, жившего в конце XVII в., приписывает основание Москвы легендарному Мосоху, внуку Ноя, сыну Иафета. Все авторы обращают внимание на то обстоятельство, что Каменевич-Рвовский помещает городок, основанный Мосохом, не на устье Неглинной, где находился в его время кремль, но на устье Яузы. «И созда же тогда Мосох князь,— пишет Каменевич-Рвовский,— градец себе малый над предвысоцей горе той над устий Явузы реки, на месте оном первоприбытном своем именно московском идеже и днесь стоит на горе оной церковь каменная святого и великого мученика Никиты бесов мучителя».8 Легенда об основании Москвы Мосохом, разумеется, плод фантазии книжника, но указание на основание первого «городка» Москвы на устье Яузы отправляется, по единодушному мнению исследователей, от

стр.6

древних преданий, имеющих под собой реальную почву.

Все эти соображения о городище в устье Яузы давно привлекли внимание московских археологов к Таганскому холму, который отличается крутыми склонами. Проходящие по его гребню переулки (например, Свешников) на склонах спускаются к реке так круто, что становятся непроезжими. Холм поднимается на 22—23 м над набережными Москвы-реки и Яузы, находящимися у его подножья. Горизонтали современного плана этой местности сохранили еще характерный изгиб, указывающий на существовавший в древности узкий перешеек, который мог быть легко перерезан рвом и валом, как это обычно делалось на городищах.9 Рельеф местности, значительно сглаженный сейчас в процессе многолетней застройки города, работ по его благоустройству и многочисленных подрезок и подсыпок почвы, был в древности гораздо резче. Холм в устье Яузы чрезвычайно удобен для городища. Он находился на важном торговом пути, проходившем некогда по р. Яузе. На значение этого района для судоходства по Яузе указывает и то обстоятельство, что низкая местность на правом ее берегу напротив исследованного нами холма носила древнее название «Пристанища». Пристань была и у подножья холма, на берегу Москвы-реки. Следы ее открыты при археологических наблюдениях на Котельнической набережной. 10 Холм в устье Яузы назывался впоследствии Вшивой или Швивой горкой, а затем — Таганским холмом.

На вершине холма и сейчас стоит каменная церковь Никиты «бесов мучителя». Церковь эта, находящаяся в центре современной площади городища, имеет свою историю. К тому времени, когда Каменевич-Рвовский создавал разобранную нами версию сказания о начале Москвы, церковь существовала уже более 200 лет. Первое письменное известие о ней относится к 1476 г. Летописец, рассказывая о «знамении», которое он видел из Кремля 11 марта 1476 г., сообщает, что солнце взошло над Андрониковым монастырем, окруженное каким-то радужным кругом, из которого вырывались два луча «един видим нами аки за святым Илиею иже под сосною, другий якоже бы за Никитою святым иже за Яузою».11

Церковь Никиты за Яузой, стало быть, тогда уже существовала. Но была ли она в ту пору каменной или деревянной, сказать трудно. В пользу первого предположения говорит, как будто, летописное известие 1533 г. о большой буре 23 июня, во время которой в Москве убило молнией 9 человек «и за Яузою у церкви святого мученика Микиты прошибе стену и у деисуса попали злато, а образов не вредило, и у икон кыоты расшепля».12 Здесь говорится о том, что молния повредила деревянные части церкви, но нет никаких сведений о пожаре, который должен был бы при таких условиях охватить деревянное здание. Вероятно, речь идет о том, что молния ударила в оконный проем каменной церкви.

В этом предположении нас укрепляют миниатюры лицевого летописного свода, иллюстрирующие приведенные выше тексты13 (рис. 1). На первой из них, относящейся к событиям 1476 г., наивно и красочно изображено «знаменье», как его должен был наблюдать очевидец из Кремля. Есть тут и церковь Ильи под сосною (нарисована даже сосна) и собор Андроньева монастыря, и церковь Никиты за Яузой. Последняя — одноглавая с шатровым верхом. На второй миниатюре изображено событие 1533 г.: молния ударяет в алтарное окно церкви Никиты, в котором виден деисус. Сама церковь белая, с одной «луковичной» главкой. Изображенная здесь церковь, как будто не та, что на первой миниатюре. Возможно, что на первой миниатюре церковь деревянная, а на второй—каменная. Однако мы должны принять во внимание, что обе иллюстрации сделаны в XVI в. и что манера изображения церквей на миниатюрах вообще чрезвычайно условна.14 К тому же, две рассмотренные миниатюры настолько отличаются друг от друга в выполнении деталей, что напрашивается мысль о выполнении их разными мастерами. Во всяком случае, первое достоверное известие о постройке каменной церкви относится к 1595 г. Каменная плита, вделанная в стену церкви, имеет надпись: «Лета 7103 (1595) свершил храм великого святого мученика Никиту московский жилец гостинные сотни торговый человек Савва Омельянов сын Вагин».15

В эпоху «смутного времени» прилегающий к церкви район имел большое стратегическое значение как высота, с которой было удобно вести артиллерийский обстрел прилегающих к Яузе низин. На это указывает тот факт, что в 1611 г. Прокопий Ляпунов поставил у церкви Никиты артиллерийский наряд. 16

В 1684—1685 гг. церковь Никиты подверглась значительной перестройке. С юга к ней была пристроена фактически целая церковь богородицы. Тогда же была сооружена и шатровая колокольня, красиво выделявшаяся на фоне окружающих строений. В 1685 г. новая

стр.7

церковь была освящена.17 Приход ее был невелик. В 1702 г. он включал 102 двора, а в 1707 г.— всего 89 дворов. Следующая крупная перестройка церкви относится к середине XVIII в.; в 1740 г. было произведено полное «обновление» внутренней части ее. Снаружи же были переделаны главы и покрытие по закомарам заменено четырехскатной кровлей. Последние крупные строительные работы были произведены в 1878 г., когда архитектором Поповым был пристроен к церкви с севера целый придел.

Мы остановились так подробно на истории церкви Никиты, потому что в дальнейшем строительные слои церкви дадут нам отправные точки для некоторых датировок.

Все изложенные обстоятельства делают холм в устье Яузы одним из самых интересных в археологическом отношении мест в Москве. Однако археологические исследования начались здесь сравнительно недавно. В 1940 г. П. Н. Миллер организовал археологические наблюдения за крупными земляными работами,производившимися у подножья холма по Котельнической и Подгорской набережным в связи с постройкой здесь многоэтажного здания. Результаты этих археологических наблюдений нами уже опубликованы. 18 Поэтому, не останавливаясь на них подробно, отметим здесь только, что у подножья холма, на Котельнической набережной, был обнаружен сохранившийся на некоторых участках культурный слой, связанный, судя по найденным вещам, с бывшей в этом районе Гончарной слободой и датированный XVI—XVIII вв. Но среди находок были и предметы, наводившие на мысль о существовании здесь или на вершине холма более древних культурных отложений,— фрагменты керамики курганного типа и костяная шпилька от прялки с навершьем в виде фигуры петушка, являющаяся почти точной аналогией шпильки, найденной при раскопках А. В. Арциховского в Новгороде в слое XIII в.

Результаты наблюдений показали большой интерес района для истории Москвы и необходимость систематических раскопок на вер-

 

стр.8

тине холма, откуда, по нашему тогдашнему предположению, были смыты древние вещи, найденные в более поздних слоях. Попутно удалось установить, что Гончарная слобода простиралась до самого устья Яузы, а не была, как думали ранее, ограничена районом, прилегавшим к Гончарной набережной. Это обстоятельство получило свое подтверждение как в наших раскопках 1946 г., так и в раскопках Исторического музея, предпринятых тогда же в том же районе.

II

Раскопки, предпринятые нами в 1946— 1947 гг., имели две основные задачи: 1) установление наличия или отсутствия на верхней площадке холма древних культурных отложений, связанных с начальной историей Москвы; 2) исследование более поздних городских слоев, относящихся ко времени существования в этом районе ряда ремесленных слобод — Гончарной, Старой Кузнецкой, Котельнической, Таганной. Слободы эти, населенные ремесленниками, процесс производства которых связан с огнем, были расположены за Яузой, очевидно, для избежания пожаров. Положение их у двух речек, служивших как бы барьером между ними и центральной частью Москвы, представляло все-таки некоторую гарантию безопасности деревянного города.

Следы существования здесь этого очень важного ремесленного района сохранились до нашего времени в названиях улиц и переулков: Гончарная набережная, улица и переулок; Таганская улица и площадь. О том же говорят и древние названия церквей — Николы в Котельниках, Успенья и Вознесенья в Гончарах, Косьмы и Дамиана, что в Старых Кузнецах.

Археологические раскопки естественно было начать с территории, непосредственно прилегающей к церкви Никиты. Площадка у церкви представляет как бы геометрическую середину всей верхней площадки холма. Она довольно ровна, без существенных возвышений или понижений, имеет небольшой уклон к востоку и значительно возвышается над уровнем соседних улиц (рис. 2). Здесь можно было ожидать наибольшей мощности культурного слоя и наличия строительных слоев церкви, которые могли бы датировать различные горизонты культурного слоя.

Первый раскоп (в дальнейшем будем называть его — раскоп I) был заложен с восточной стороны церкви между ее абсидами и существовавшей ранее каменной оградой церкви, в направлении с юга на север, на расстоянии 6—12 м от абсид церкви, которая ориентирована по странам света не точно. Положение раскопа между тремя старыми деревьями (двумя липами и дубом возраста не менее 50 лет) давало некоторую гарантию отсутствия в этом месте поздних перекопов. Раскоп был заложен на некотором расстоянии от церкви, так как по сведениям, полученным от старожилов, район, прилегающий непосредственно к церкви с востока и юго-востока, был перекопан при ремонтах и переделках церкви в 20-30-х годах XX в. Район к северу и северо-востоку от церкви был, по всей вероятности, перекопан в 1878 г. при пристройке северного придела; кроме того, по сведениям старожилов, с этой части церковного двора брали песок в 1935 г. При этом встречались погребения и разные вещи — глиняная посуда, часто целая, а также «татарские божки» (очевидно, речь идет о глиняных игрушках). Район же, в котором был заложен раскоп, не был застроен и не перекапывался за последние 50 лет. Закладка раскопа слишком близко к стенам церкви могла вызвать повреждение древнего здания. Исходя из всех этих соображений, раскоп был заложен на небольшой площади (6X4 м) и преследовал в основном разведочные цели — выяснение и датировку культурных отложений.19

Раскоп I, заложенный хотя и не вплотную к центральной абсиде церкви, но все же настолько близко к ней, чтобы была возможность проследить строительные слои церкви, оправдал наши ожидания.

Ближайший к церкви западный профиль его оказался достаточно четким, чтобы можно было хорошо проследить последовательность культурных напластований (рис. 3). Две верхние прослойки (шлака и строительного мусора), идущие до глубины 20—30 см, отделенные от нижних горизонтов прослойкой желтого песка мощностью 10—20 см, составляют

 

стр.11

один слой, датируемый по вещам и монетам XIX—XX вв. вплоть до современности. В этом слое, несколько перемешанном, как потом оказалось, в связи с недавними перекопами, встречаются в небольшом количестве кости человека и животных (главным образом коровы). Керамика преобладает поливная, но есть и черная лощеная, а также поздний фарфор.

Ниже прослойки желтого песка начинается II слой мощностью 50—60 см, довольно однородный, бурый, сыпучий, со значительными включениями битого кирпича, осколков белого камня, извести и других строительных остатков. Отсутствие предметов быта заставляет предположить, что слой этот не жилой, но связан в основном со строительными работами, какими-то ремонтами церкви.

Керамика преобладает поливная и черная лощеная. Встречаются фрагменты стеклянных сосудов, главным образом штофы. В небольшом количестве найдены кости человека и животных (коровы и свиньи). Гвозди исключительно кованые. Судя по отсутствию характерных для XIX и XX вв. предметов и по найденным в слое монетам 1711 и 1757 гг. (кв. II), слой может быть датирован XVIII в.

На глубине 0.90—0.95 м встречена прослойка извести, охватывающая почти целиком квадраты I и III и немного заходящая в квадрат V. Прослойка эта была зачищена и снята отдельно (рис. 4); мощность ее 10— 15 см. Вещей почти не встречено, если не считать нескольких фрагментов керамики — лощеной и грубой белой; последняя преобладает (например, в кв. I лощеной керамики 4 фрагмента, белой — 12); поливной керамики нет. Попадаются кованые гвозди. Ниже, на глубине 1,00 м шла тонкая (1—2 см) прослойка угольков, а затем на глубине 1.00—1.10 м — тонкая прослойка извести (от 1 до 4 см), раздваивающаяся в северной части профиля. Она также подстилается тонкой углистой прослоечкой (1—2 см). Все эти прослойки включены в серовато-желтый речной песок и составляют вместе с ним III слой. Верхняя и нижняя прослойки извести, по нашему мнению — строительные слои, связанные с постройкой первого каменного здания церкви или значительной перестройкой его. Называя их условно первым и вторым строительными слоями, мы вернемся к их датировке несколько позже.

Под нижней прослойкой угольков, служащей как бы подошвой слоя III, начинается IV слой; серовато-желтый, слегка гумированный песок. Отличительной особенностью IV слоя является обилие в нем перекопов, позднее оказавшихся могильными ямами. И слое постоянно встречаются человеческие кости, лежащие в беспорядке и попавшие в слой, по всей вероятности, в результате многократных перекопов могил. Поливная керамика отсутствует; в верхних горизонтах (пласты 6 и 7) есть лощеная черная, красная и белая,мореная черная и грубая красная, но решительно преобладает грубая белая керамика. Статистика находок обломков посуды с одного из квадратов (кв. III), взятых с пласта 7 (1.20—1.40 м) такова:

Керамика лощеная черная ... 33

» мореная черная .... 28

» грубая красная .... 35

» грубая белая ..... 108

Всего ... 204

Из вещевых находок IV слоя характерны впервые встреченные фрагменты неполивных так называемых красных изразцов (с глубины 1.20 м). Следует отметить также костяной предмет, отшлифованный с двух сторон и украшенный по боковой поверхности линейным орнаментом. Предмет этот найден в квадрате III на глубине 1.18 м и является, по нашему мнению, лощилом для глиняной посуды.

На глубине 1.35—1.60 м в раскопе обнаружены две могильные плиты из белого камня. Одна плита, частично обколотая позднейшим перекопом, уходит в западный профиль раскопа на границе квадратов III и V; другая, сохранившая форму, но потрескавшаяся, лежит в квадрате VI. Целая плита № 2 имеет в длину 1.20 м, в ширину — 44—45 см, при толщине 8—10 см (рис. 5 — 1, 2).

Обе плиты покрыты характерным орнаментом, составленным из зубчиков, врезанных в поверхность плиты таким образом, что между зубчиками получается зигзагообразная линия, идущая по всем четырем сторонам плиты, образуя рамку. В середине плиты, на 1/з от верхнего ее края, помещено круглое клеймо в виде розетки, выполненной также зубчиками; к розетке от верхних углов идут две также зубчатые тяги, несколько изогнутые внутрь плиты; одна тяга идет от середины клейма вниз к середине нижнего края плиты. На тягах, в особенности на розетках, видны следы предварительной разметки узора резчиком при помощи линейки и циркуля (рис. 5 — 3).

Надписи на обеих плитах отсутствуют. Однако орнамент плит настолько типичен, что позволяет датировать обе плиты по аналогичным плитам с надписями и датами первой половины XVI в. Это обстоятельство чрезвычайно важно, потому что уровень плит (1.35—1.60 м от современной дневной поверхности) дает возможность определить уровень дневной поверхности, существовавшей в первой половине XVI в. (рис. 5).

Таким образом, IV слой мы можем разбить на два горизонта, нижний из которых хорошо датирован первой половиной XVI в. По характеру земли нижний горизонт не отличается от верхнего. Это — тот же серовато-желтый песок. В нем большое количество перекопов от могильных им. Некоторые перекопы, как это

стр.13

видно из профиля (см. выше), идут почти с поверхности земли, другие начинаются ниже первого строительного слоя, третьи — ниже второго строительного слоя и, наконец, четвертые—ниже горизонта плит. Вещевые находки в нижнем горизонте почти отсутствуют, если не считать находок, связанных с самими погребениями, о которых речь будет идти ниже. Керамика встречается в небольшом количестве: поливная — только в перекопах, идущих из II слоя, лощеная — только в верхнем горизонте IV слоя и в погребениях, идущих сверху или же начинающихся ниже строительных

слоев. Вне этих переколов лощеная керамика отсутствует. Встречается мореная нелощеная керамика, главным образом грубая красная, в большинстве случаев плохо обожженная. Тщательная разборка земли под плитами № 1 и 2, произведенная при помощи мелких инструментов, дала интересные результаты. Под плитами оказались равномерно чередующиеся прослойки желтого песка и культурного слоя с содержанием угольков, кусочков дерева и чрезвычайно мелких обломков керамики — мореной и грубой красной.

В погребении № 1 было 26 фрагментов красной керамики и 7 фрагментов черной, мореной с наружной стороны. В находящемся под ним погребении № 13 — 4 фрагмента грубой красной керамики и один шлакированный черенок; в погребении № 2 под плитой — 54 фрагмента красной керамики и 18 фрагментов мореной керамики. Всего в погребениях под плитами, датированными первой половиной XVI в., обнаружено 84 фрагмента грубой красной керамики и 25 фрагментов мореной нелощеной керамики. Характерно то обстоятельство, что черной лощеной керамики и вообще лощеной керамики ни в погребениях под плитами первой половины XVI в., ни в нижнем горизонте IV слоя не встречено вовсе. Нет в ненарушенном слое и грубой белой керамики.

На глубине 2.00—2.40 м по всей площади раскопа обнаружен ряд погребений (рис. 6). Всего на площади 24 м2 вскрыто 17 погребений, не считая погребений нарушенных, в которых кости перемешаны или выброшены. Все погребения совершены по христианскому обряду—вытянуто на спине головой на запад, с некоторым отклонением к югу, что связано, по всей вероятности, с неправильной ориентировкой самой церкви Никиты, алтарь которой ориентирован не точно на восток, но с некоторым отклонением к северу. Вещей в погребениях не обнаружено, за исключением нательных крестиков (погребения № 4 и 7), двух костяных бусин (очевидно, с четок; погребение № 4), стеклянного флакончика — слезницы (в головах погребения № 8) и глиняных лампадок (погребение № 10 и др.). Погребения были, очевидно, в деревянных гробах, следы которых в виде темных полос в песке удалось в некоторых случаях проследить. Погребения были зарисованы, описаны и сфотографированы. Черепа и длинные кости датированных погребений переданы в Музей антропологпи МГУ.

стр.14

Не останавливаясь подробно на описании каждого погребения (описания см. в приложении к отчету, хранящемуся в архиве ИИМК), разберем лишь соотношение наиболее важных для нас погребений № 1, 2 и 13.

Погребение № 1. Могильное пятно размером 0.50 X 1.80 м прослеживалось непосредственно под плитой. Плита была, очевидно, несколько смещена к северу с могильной ямы и потому, хотя половина плиты разрушена соседним погребением № 9, могильная яма оказалась почти не нарушенной. На глубине 2.10 м в грунте были прослежены следы гробовища прямоугольной формы размером 175 X 45 см. Нижняя (восточная) граница гробовища оказалась нарушенной. На глубине 2.20 м лежал хорошо сохранившийся костяк, вытянуто на спине, головой на запад, лицом влево. Правая рука согнута. Кисть лежит на области живота. Кисть левой руки лежит на тазу. Ноги вытянуты. Ступни не сохранились. Вещей при погребении не найдено, за исключением упомянутых выше фрагментов керамики в засыпке могильной ямы.

Погребение № 13. Непосредственно под погребением № 1 на глубине 2.30 м лежал второй костяк, вытянуто на спине, головой на запад, лицом вперед. Кости сохранились плохо. Руки, судя по оставшимся следам, были вытянуты вдоль тела. Вещей не сохранилось никаких, за исключением нескольких фрагментов керамики, о которых уже говорилось. Повидимому, погребения № 1 и 13 были совершены не одновременно, а по прошествии некоторого времени, одно вслед за другим. Использовалась ли при этом старая могила для нового погребения сознательно или погребение № 1 было случайно положено в могильную яму погребения № 13, которое к тому времени было уже забыто, сказать трудно. В пользу последнего предположения говорит то обстоятельство, что погребение № 13 ориентировано почти точно с запада на восток, а погребение № 1 смещено почти на 10° в направлении ЮЗ-СВ. Оба погребения были, как видно, сделаны позже погребения № 2.

Погребение № 2 лежало непосредственно под могильной плитой № 2, покрывавшей, как выяснилось, только нижнюю часть погребения. Верхняя его часть, открывшаяся на глубине 2.20 м, была нарушена при проходке ямы для погребения № 13. Череп лежал лицом книзу. Кости рук были в беспорядке разбросаны возле него. Нижняя часть погребения, открывшаяся на глубине 2.40 м, оказалась ненарушенной. Кости обеих ног и часть таза лежали в порядке. Стало быть, погребение № 2 является наиболее древним из описанных нами погребений. Плита сохранялась над ним долгое время, но так как она не покрывала всей площади могилы, то спустя некоторое время, когда рыли яму для погребения № 13, часть погребения № 2 была нарушена. Затем, еще несколько позже, было совершено погребение № 1, над которым также была положена плита.

Орнамент плит датирует все три погребения первой половиной XVI в., но, судя по описанным выше обстоятельствам, между погребениями № 1 и № 2 прошел, может быть, период даже в несколько десятков лет. В этом случае погребение № 2 может датироваться началом XVI в., а погребение № 1 — его серединой. Погребения были сделаны в материковом песке, но на поверхности земли, очевидно, был в ту пору какой-то культурный слой. Об этом говорят находки в земле, засыпавшей могильные ямы под плитами, обломков керамики и чередование прослоек.

На глубине 2.60—2.80 м погребения кончаются, и по всей площади идет чистый песок яркожелтого цвета материка. Раскоп I был закончен на глубине 2.75—2.80 м от современной поверхности.

III

Для окончательного выяснения строительных слоев и изучения фундамента церкви Никиты к западу от раскопа I вплотную к северной стороне центральной абсиды церкви был заложен раскоп VI. Вся площадь раскопа была перекопана многочисленными погребениями. На небольшой сравнительно площади (10.4 м2) было обнаружено 12 погребений, из которых вскрыто 10. Кости многих из этих погребений (№ 5, 6 и др.) были перемешаны. Такая интенсивность кладбища объясняется, вероятно, тем, что место у алтарной абсиды церкви считалось особенно почетным. Некоторые из обнаруженных погребений могут быть по найденным при них отдельным черепкам фаянсовой посуды предположительно датированы XVIII в. Но с достоверностью установить удалось только даты двух погребений по найденным над ними могильным плитам.

Первой была обнаружена на глубине 0.52 м от поверхности земли белокаменная надгробная плита. Длина ее 1.85 м, ширина верхней (западной) части 0.82 м, средней — 0.70 м и нижней 0.02 м; толщина плиты 0.30 м. Правый (северный) и нижний борта плиты слегка повреждены. Плита покрыта орнаментом, по краям — жгутовой рамкой. В середине верхней грани имеется полукруглое клеймо в виде розетки, окаймленной жгутовой линией. В нижней части плиты помещается круглое клеймо, выполненное зубчиками. От клейма идут две полукруглые тяги к боковым граням плиты и одна такая же тяга к нижней грани. Все три тяги выполнены зубчиками. Для даты плиты (7152-1643 г. 12 октября) такой орнамент несколько архаичен. В верхней части плиты помещена надпись в 7 строк вязью:

стр.16

Боковые грани плиты также покрыты орнаментом. Плита чрезвычайно массивная и тяжелая была установлена на специальном фундаменте из белокаменных блоков (рис. 7, 2). Князь Семен Васильевич Елецкий упомянут в боярских книгах в качестве стольника.20 Захудалые князья Елецкие жили, стало быть, в середине XVII в. где-то поблизости в приходе церкви Никиты.

Еще более интересна для характеристики социального состава населения исследуемого района другая плита. Она найдена также поблизости от абсиды церкви, в одном ряду с плитой княгини Елецкой, в 10—12 см к северу от нее, на глубине 0.56 м. Плита из белого камня, прямоугольной формы (длина 1.92 м, ширина 0.60 м, толщина в среднем 0.20 м), не вполне сохранилась: обколота вся южная ее грань, а также северо-восточный угол; отбит также большой кусок в центральной части плиты с северной стороны. Вся плита треснула пополам (рис. 8). Эти повреждения — результат позднейших захоронений, произведенных в непосредственной близости от плиты.

Орнамент, вырезанный на плите, жгутовый. Он образует ободок по всем четырем сторонам плиты. В середине западного края (верхнего) находится полукруглое верхнее клеймо, образованное той же жгутовой линией, с розеткой в середине. В нижней части плиты, посредине, находится круглое клеймо, также образованное жгутовой линией, с розеткой в центре. От клейма идут три жгутовые же тяги — одна прямая к нижней (восточной) стороне плиты и две полукруглые, образующие как бы арочки к северной и южной боковым сторонам плиты. Жгутовый орнамент, как установлено исследователями, появляется на надгробиях во второй половине XVI в. В эту пору он часто сочетается еще с зубчиками. В первой половине XVII в. жгутовый орнамент господствует почти исключительно, и лишь изредка встречаются плиты этого времени, в орнаменте которых еще попадаются зубчики.21 Расположение жгутового орнамента на нашей плите ничем не отличается от фигур, обычно встречающихся на надгробиях второй половины XVI и первой половины XVII в.

Надпись на плите сохранилась неполностью, пострадала как раз наиболее важная часть, содержащая точную дату. Надпись сделана сложной вязью, расположена в семь строк и читается так:

Здесь неясна буква, следующая в первой строке за буквой «Д». Поэтому встал вопрос — является ли буква «Д» продолжением

стр.17

обозначения года или первой буквой названия месяца. Память Феофилакта Никомидийского приходится на 8 марта. Сопоставляя сохранившуюся часть неясной буквы с другими буквами той же надписи, можно установить, что эта часть является левой половиной буквы «М». В третьей строке снизу после буквы «И» в слове «ГРИГОРЕ» следует как будто еще одна буква «Р». Очевидно, здесь ошибка резчика. Имя погребенного следует, по нашему мнению, читать «ГРИГОРИЙ». Тогда надпись может быть прочтена полностью: «Лета 7104 (1596) марта 8 день на память преподобного отца нашего Феофилакта Никомидийского преставися раб божий Григорей Дмитреев сын колчюжник». Перед нами, следовательно, погребение московского ремесленника-оружейника, кольчужного мастера, жившего и работавшего во второй половине XVI в. где-то поблизости от церкви Никиты; как видно по месту его погребения у алтарной абсиды вновь построенной каменной церкви, он был уважаемым прихожанином.

Самое наименование специальности -«колчюжник», кольчужный мастер, встречается впервые.22 Кольчуга — броня из мелких переплетенных колец — была, как известно, распространена на Руси с древнейших времен. В X—XV вв. кольчужная рубаха являлась основной, а часто и единственной броней русских воинов и вместе с шлемом и щитом составляла обычно все их защитное вооружение.23

Но самое название кольчуга («колчюга»), которое в наше время общеупотребительно, появилось в письменных источниках сравнительно поздно — только в середине XVI в. До тех пор наши источники употребляют для обозначения защитной одежды воина общие названия «броня» и «доспех», понимая под этими названиями в большинстве случаев именно кольчугу.24 Мастера-оружейники, выделывавшие брони, назывались соответственно бронниками, а места их поселений — Бронницами и Бронными слободами. О поселениях бронников в Москве и ее окрестностях говорят названия села Бронницы, или Бронниче, к востоку от Москвы (ныне город Бронницы), известного еще с XV в.,25 а таклже Большой и Малой Бронных улиц в черте Земляного города между современными улицами Герцена и Горького, получивших название от бывшей к этом месте в XVII в. Бронной слободы.26

Специальные названия различных видов кольчужной брони и доспехов, утяжеленных различными комбинациями металлических пластин, появляются сравнительно поздно. «Рубашка из металлических колец,— пишет Богоявленский,— называется то кольчугой, то пансырем, то байданой, но как в точности разграничить эти названия, нам неизвестно».27 Он предполагает далее, что пансыри имели, в отличие от кольчуг, плоские кольца, а байданы отличались особенно крупными плоскими кольцами.

Байданы упоминаются впервые среди вооружения русского войска при описании Куликовской битвы в «Задонщине»;28 первые упоминания пансырей относятся к 1499 г. 29 Савваитов, приводя описание пансырей, также не делает существенной разницы между пансырем и кольчугой.30

Первое упоминание кольчуги в наших письменных источниках относится к 1556 г. В одной из боярских книг, датированной 7063 г., указа» «Степан Федоров сын Нагаева взял из писчие в Русе откупу 50 р. 63; поместья за ним 23 обжи, вотчин не сыскано, в неметцком походе людей его 4 ч., в них 1 ч. в доспесе, а три чел. в тегиляех; а в Серпухове поместья сказал за собою 23 обжи; сам на коне в пансыре и в шеломе; людей его в полк 4 ч., 1 в колчюге, шапка на нем турская, три в тегиляех, на 2 шапки железные, на третьем -бумажная в саадацех и в саблях; у них два копья да две рогатины, конь да мерин просты; а по уложению взяти с него с земли человек в доспесе да человек в тегиляе а по новому окладу дати на его голову в 16 статье 25 рублев да на людей с земли три рубли да на передаточные два чел. в тегиляех 7 рублев, а не додати ему рубля, потому что не дал на передаточного человека шелома».31 Степан Нагаев, как мы видим, должен был выставить «человека в доспехе» и выставил «человека в кольчуге». Кольчуга здесь, стало быть, заменяет более общее понятие «доспех», хорошо известное нам по древним летописям и актам.32 И в более поздних источниках кольчуги упоминаются довольно редко. Нам известно еще одно упоминание в боярских книгах Кашинского уезда, относящихся к 1577 г., а затем в

стр.18

описи оружия Бориса Федоровича Годунова 1589 г.

Сведений о мастерах-кольчужниках в письменных источниках нами не встречено нигде; встречались лишь сведения о бронниках и о мастерах пансырного дела.

Оружейники составляли значительную прослойку среди ремесленного населения древнерусских городов. Они заселяли целые районы, нередко получавшие свои названия от того или иного вида оружия, производившегося жившими здесь мастерами; так, в Новгороде известна Щитная улица и ремесленники -щитники, выделывавшие щиты.33

В Москве, кроме Бронной слободы с примыкавшим к ней Гранатным двором (Совр. Бронные улицы и Гранатный пер. ныне — ул. Щусева), известно поселение мастеров оружейной палаты, по которому назван существующий доныне Оружейный пер., между Каляевской ул. и ул. Горького.34

Находка у церкви Никиты, на вершине холма, в районе, который, по археологическим данным, был заселен гончарами, погребения кольчужника заставляет предположить, что во второй половине XVI в. здесь жили и оружейники. Это предположение подкрепляют и сведения, почерпнутые из переписной книги города Москвы, составленной в 1638 г. (7146). Здесь указаны владельцы дворов, обязанные в случае военной опасности являться с оружием в руках на защиту города. За Яузой «идучи с Яузского моста на правой стороне», т. е. как раз в исследуемом нами районе, в слободах Семеновской, Таганной, Кузнецкой старой, Котельничьей и Денежной, мы находим в это время довольно пестрое городское население. Специальности ремесленников указаны в книге не всегда. Среди названных в книге профессий ремесленников мы находим кузнецов, гончаров, котельников, плавильщиков, шапошников, рукавичников, портных, хлебников и др.35 Но тут же живут и оружейники. В Денежной слободе указан двор — «вдова Бронной слободы теглеца Васкина жена Екимова».36 В Семеновской слободе — «теглеца Никифора бронника» и «теглеца бронника Ондрюшки Игнатьева»,37 а также «Симеоновской слободы теглеца Гришки лучника».38

Таким образом, в середине XVII в. мы находим в исследуемом нами районе три двора бронников и один двор лучника. Если учесть неполноту указаний профессий в переписной книге 1638 г. (например, гончаров здесь указано всего двое, в то время как археологические данные говорят о густом заселении района гончарами), то можно предположить, что на самом деле ремесленников-оружейников вообще и бронников, в частности, было в этом районе значительно больше.

Сопоставив эти данные с находкой плиты 1596 г., мы приходим к выводу, что на Таганском холме во второй половине XVI в. и первой половине XVII в., а может быть и ранее, был неизвестный нам до находки плиты кольчужника район поселения ремесленников, производивших кольчужную броню.

Нет никаких оснований предполагать, что бронники жили здесь особой слободой. Напротив, из приведенных выше цитат видно, что все они тянули к другим слободам.

Металлическая броня в конце XVI в. и особенно в XVII в. все больше выходит из употребления, так как становится бесполезной против совершенствующегося огнестрельного оружия. Она сохраняется главным образом как парадное вооружение. Именно таково в большинстве случаев значение броней, изготовлявшихся в XVII в. для Оружейной палаты. В районе, в котором сделана наша находка, известно много мастеров, исполнявших заказы царского двора — гончаров, серебреников и др. Возможно, что жившие за Яузой кольчужники и в особенности бронники, упомянутые в книге 1638 г., были последними могиканами этого ремесла, составлявшего в древности основу оружейного производства, и занимались уже выделкой парадных кольчуг.

Значение находки надгробной плиты кольчужного мастера в раскопе VI, как мы видим, чрезвычайно велико. Плита эта помогает и уяснить последовательность напластований культурного слоя.

В северном профиле раскопа, как и в западном профиле раскопа I, можно заметить два строительных слоя (рис. 9). Первый из них представлен двумя тонкими прослойками, которые естественнее всего связать с постройкой архитектором Поповым в 1878 г. северного придела церкви. Нижний же строительный слой сохранился только на небольшом участке восточной части профиля—именно под описанной нами выше надгробной плитой кольчужника, западнее которой сразу начинается перекоп. Так как дата плиты нами установлена — 1596 г., то мы можем с уверенностью сказать, что под плитой проходит строительный слой 1595 г., образовавшийся в результате постройки или крупной перестройки центральной части каменной церкви. Слой этот аналогичен второму (нижнему) строительному слою, прослеженному нами в раскопе I.

Попытаемся теперь установить более определенно даты строительных слоев и различных горизонтов обоих раскопов. Нижний горизонт слоя IV в раскопе I датируется по прослеженной нами поверхности, на которой

стр.19

были могильные плиты с зубчатым орнаментом, не позже первой половины XVI в. Верхний горизонт того же слоя, от уровня плит до второго строительного слоя, соответствующего второму строительному слою, открытому в раскопе VI под могильной плитой 1596 г., мы можем теперь датировать второй половиной XVI в.—до 1595 г. Находящаяся под первым строительным слоем углистая прослойка может быть следом пожара. Первый строительный слой из раскопа I датировать труднее, чем II. Его сравнительно большая мощность заставляет нас связать его с наиболее крупными строительными работами, известными нам после перестройки церкви в 1595 г.— с пристройкой южной части церкви в 1684 г.

Таким образом, III слой раскопа I может быть датирован XVII в. (1596—1684). Идущий выше первого строительного слоя до верхней песчаной прослойки слой II по керамике, монетам и вещам датирован нами XVIII в. Наконец, верхний I слой также определенно датируется XIX—XX вв. К этому же времени (конец XIX в.) относится и верхний слой раскопа VI, содержащий строительный слой 1878 г. Нами не найдено определенных следов строительных работ 1740 г., но их могло в земле и не остаться, так как имеются указания только на переделку куполов и кровли, а также на внутренний ремонт церкви, а не на пристройку каких-либо частей здания.

Сопоставление стратиграфии слоев с находками керамики, о которых мы говорили выше, позволяет нам придти к следующим выводам о распространенности отдельных типов керамики в исследуемом нами районе.

Поливная керамика, характерная для 1 и II слоев вовсе отсутствует в слоях III и IV. В этих нижних слоях встречаются лишь отдельные поливные предметы: лампадки, изразцы. Поливная керамика датируется, стало быть, XVIII в. Некоторые данные (например, наличие поливных лампадок в погребениях, не нарушающих строительного слоя 1684 г.) позволяют предположить, что отдельные поливные сосуды могли выделываться и в последние десятилетия XVII в.

Лощеная керамика, преимущественно черная и белая, встречается во всех слоях, она отсутствует только в нижнем горизонте слоя IV и в погребениях под плитами первой половины XVI в. Можно поэтому думать, что распространение лощеной керамики в Москве датируется серединой XVI в. (более подробную датировку см. в статье «Московская керамика» в настоящем сборнике).

Однако восстановительный обжиг, в результате которого керамика приобретает темный, даже черный цвет, применялся московскими гончарами и ранее, так как мореная нелощеная керамика попадается и в нижнем горизонте IV слоя, и в погребениях под плитами с зубчатым орнаментом.

О распространении ангобированной керамики по материалам раскопов I и VI нельзя составить себе представления, так как там встречены лишь единичные находки керамики этого типа.

Грубая красная керамика встречается во всех слоях. Этот вид посуды является, очевидно, для исследуемого нами района наиболее древним.

Грубая белая керамика наиболее часто встречается в тех же слоях, что и лощеная. Она почти отсутствует (за исключением перекопов) в I и II слоях и господствует в слоях III и верхнем горизонте IV. В погребениях и нижнем горизонте слоя IV ее нет вовсе. Поэтому грубую белую керамику можно датировать временем с середины XVI в. по конец XVII в.

 

стр.20

IV

Исследования погребений, встреченных в раскопках I и VI, позволили нам установить, что кладбище с восточной стороны церкви существовало около трех столетий — с начала XVI в., по крайней мере, до 60-х годов XVIII в. (наиболее поздний датирующий предмет слоя, прорезанного погребениями,— монета 1757 г.).

Кроме сведений о социальном составе населения прилегающих к церкви районов, можно сделать еще некоторые выводы о заселенности района. Погребения под плитами первой половины XVI п. были сделаны уже не непосредственно и грунте. Здесь существовал тогда какой-то культурный слой. На это указывает описанный нами характер засыпки могильных ям погребений № 1 и 2 и находки в этих погребениях фрагментов керамики. В начале XVI в. здесь стояла и церковь, при которой было кладбище, покрытое потом строительным слоем 1596 г. Значит, летописное известие 1476 г. вполне может быть отнесено именно к данному району. Новая каменная церковь была построена на том же участке, где стояла старая, если не непосредственно на ее месте.

Однако при вскрытии фундамента центральной абсиды церкви Никиты нами не было обнаружено никаких следов сооружений или погребений, которые уходили бы под фундамент церкви и обнаруживали бы существование непосредственно вблизи церкви более древних сооружений.

На глубине 0.82 0.85 м от поверхности земли обнаружился белокаменный цоколь абсиды церкви (рис. 10). Он состоит из одного ряда белокаменных блоков размером в среднем 21X25X10 см, выступающих из белокаменной же кладки церкви па толщину блока —15—16 см. Цоколь служит основанием для пилястров, украшающих снаружи нижнюю часть абсиды и выложенных в нижней своей части из белого камня, в верхней же:-из маломерного кирпича, как и сама абсида. Пилястры, шириной 32—34 см, выступают из плоскости абсиды на 9—10 см. Размер блоков, из которых выложена нижняя часть пилястров, 33X16 см в перевязку с более мелкими блоками 19X19 и 14X19 см через ряд. Непосредственно под цоколем начинается фундамент церкви, выступающий за пределы цоколя еще на 50—55 см. Фундамент сложен из бутового белого камня на растворе с большим количеством извести. Он идет до глубины 1.78 м от нижней грани цоколя, которая, очевидно, совпадала во время постройки церкви с дневной поверхностью.

Церковь Никиты была ранее дважды обмерена. Наилучшим является обмер архитектора Залесского, произведенный в 1911 г. Здесь выделены разновременные части церкви. Однако объяснительная записка к чертежам Залесского утрачена, и его датировка лишена обоснования. Поэтому в 1947 г. под руководством М. А. Ильина был заново произведен архитектурный обмер церкви. Были сняты подробные планы подклета и первого этажа, а также восточный фасад и разрез по оси запад — восток через центральную абсиду (рис. 11).

При производстве обмеров обращалось особое внимание на строительные материалы, из которых сложены различные части церкви. Выяснилось, что центральная часть церкви, как и предполагалось ранее, является древнейшей. Она весьма архаична.

Церковь была выстроена на белокаменном подклете и имела крещатый свод. Стены ее облицованы снаружи и внутри плитами из белого камня, между которыми была забутовка из белого бутового камня (такого же, из какого сложен и фундамент) с примесью маломерного кирпича. Из того же маломерного кирпича выложены и своды подклета.

стр.21

Размеры кирпича 21X10X5 см, 22Х10Х Х5.2 см, 21.5X11X4.7 см и т. п. Центральная абсида церкви далеко выдавалась вперед. Она имела белокаменный цоколь, на который опирались расположенные снаружи абсиды пилястры. Верхняя часть абсиды была переложена, очевидно, в XVII в., так как здесь ясно видна кладка из большемерного кирпича (от 28.2 X 13.8 X 8.4 см до 27.0 X 14.0 X 6.5 см). Из того же большемерного кирпича сложена южная пристройка. Кровля церкви, судя по находкам, была из черной лощеной черепицы. Северная абсида сложена из современного кирпича.

Крещатый свод церкви, сочетание белого камня и маломерного кирпича в кладке древнейшей центральной части церкви (рис. 11), наличие подклета, пилястры снаружи абсиды, наконец, кровля из черной лощеной черепицы — все эти признаки заставляют нас подвергнуть сомнению признанную ранее дату построения каменной церкви Никиты—1595 г.39 Очевидно, дата, написанная на виденной М. И. Александровским доске, относилась не к первоначальной постройке церкви, а к какой-либо значительной ее перестройке. От этого ремонта и остался нижний строительный слой. Церковь, построенная в 1595 г., т. е. уже во времена Годунова, вряд ли могла бы иметь такую архаическую кладку. Кладка эта говорит скорее о постройке церкви в начале XVI в. Крещатый свод, выложенный из маломерного кирпича, ставит ее в один ряд с такими памятниками, как церкви Трифона в Напрудном, Зачатия Анны в Китай-Городе, Троицы в Полях, Николы в Мясниках и др. Эти церкви, имеющие крещатый свод, датируются в большинстве случаев началом XVI в., а иногда (с нашей точки зрения, без достаточных оснований) даже концом XV в.40 Таким образом, высказанное нами предположение, что уже в 1533 г. церковь была каменной,41 получает некоторое подтверждение.

При обмере церкви был исследован также древний портал, сохранившийся еще в значительной мере в северной стене церкви. Выяснилось, что он не белокаменный, как предполагалось вначале, а терракотовый и сложен из крупных рельефных так называемых красных изразцов, очевидно, являющихся продукцией гончаров, живших поблизости от церкви. Орнаменты портала весьма сложны. Характерно, что количество изразцов не было зарапее точно рассчитано и орнамент получился не вполне симметричным. Портал сооружен, очевидно, позже основной части церкви, одновременно с крупной перестройкой ее в XVII в.

В заключение описания комплекса находок, связанных с церковью Никиты, следует остановиться еще на нескольких могильных плитах (рис. 12). Плиты эти не были найдены непосредственно в земле, но подобраны возле церкви и в складе внутри нее, куда были занесены рабочими. Первоначальное местонахождение этих плит неизвестно.

Первая из них лежала возле входа в цокольную часть южной пристройки церкви 1684 г. Она представляет собой верхнюю половину могильной плиты, датированной 7138— 1674 г. 17 мая, покрытой жгутовым орнаментом. Сохранившаяся на ней часть надписи (6 строк) гласит:

Нижняя часть плиты и надпись на ней, очевидно, содержавшая фамилию или, вернее всего, наименование профессии, утрачены. Плита эта орнаментирована по боковым граням так же, как и описанная выше плита княгини Елецкой.

От второй плиты сохранился лишь правый верхний угол.

Третья плита (дата 7182—1674 г. 5 июня), переданная нам рабочими склада, явно была вделана в стену; она квадратной формы, без орнамента (рис. 12—2). Надпись вязью расположена в 7 строк. В центре первой строки надписи на плите — квадратное клеймо с четырехконечным крестом внутри и надписью в просветах.

Матвей Афанасьевич Новосильский, возможно, является потомком древнего рода князей Новосильских или Новосельских, ведших свое происхождение от черниговских князей (родоначальником их считается князь Семен Глуховский) и, в свою очередь, явившихся

стр.24

предками князей Воротынских и Одоевских.43 Маракушевы же — углицкие дворяне, переехавшие в Москву, очевидно, во второй половине XVII в. В боярских книгах мы находим углицких городовых дворян Бауша Афанасьевича и Бориса Владимировича (1629) Маракушевых, а Тимофей Борисович Маракушев (очевидно, сын Бориса Владимировича) упомянут в 1658, 1668, 1676 и 1677 гг. в боярских книгах уже как дворянин московский.44

Роды Новосильских и Маракушевых были, следовательно, в родстве. Маракушевы или Новосильские, а может быть, и те и другие, очевидно, также имели дворы где-то поблизости, в приходе церкви Никиты. Этот район в течение XVII в. мало-помалу утрачивал свой специфический ремесленный характер и заселялся представителями высших слоев общества. В 1699 г. в приходе церкви Никиты было дворов:

Думного дворянина 1 Стольничьих 1 Дворянской 1 Постельницын 1 Гостинной жены 1 Дьячей 1 Полуполковничей 1 Капитанской 1 Монастырское подворье 1 Гостиной 1 Подъяческих 19 Гостинной сотни 2 Истопничьих 2 Сторожев 1 Посадских 4045

Посадских людей здесь было теперь около половины — 43 двора и 84. Мы не принимаем в расчет еще 16 дворов вдовьих (всего в приходе было 100 дворов, так как социальное положение владелиц дворов в книге не указано).

Очевидно, в дальнейшем дворянский элемент продолжал здесь увеличиваться. Об этом говорит находка осколков плиты 1725 г., принадлежащей князьям Приимковым-Ростовским.46

Как видно из описания работ, произведенных возле церкви Никиты, раскопки в этом районе не обнаружили слоев древнее XVI в. Стало быть, в центре площадки предполагаемого городища, на самом высоком в настоящее время его месте, не сохранилось древнего слоя. Если таковой здесь и был, то он совершенно уничтожен перекопами, связанными с кладбищем XVI—XVIII в. и строительными работами у церкви Никиты.

V

Продолжая поиски древнего культурного слоя, мы заложили на склонах холма еще несколько раскопов (II, III и V). Каждый раскоп закладывался только после предвари-

стр.25

тельной шурфовки площадки. Шурфы площадью 4 м2 закладывались в местах, где можно было ожидать наличия более или менее ненарушенного слоя. Они проходились до самого материка (за исключением шурфа № 1), и если в шурфе обнаруживались признаки культурного слоя XVII в. и старше, в районе шурфа закладывался раскоп возможно большей площади, какую позволяли условия места. Шурфовка городища была начата с площадки церкви.

Шурф № 1 был заложен к северо-западу от церкви. Верхний слой бурый, сыпучий, судя по находкам, перемешан. На глубине 0.60— 1.00 м в шурфе были обнаружены два каменных склепа не старше XVIII в. Из находок следует отметить две янтарные бусины, найденные на глубине 0.40 м.

Затем был разведан культурный слой на нижней террасе холма со стороны р. Москвы. Здесь можно было ожидать как слоев, относящихся в XVI—XVII вв., так и находок, связанных с древнейшим культурным слоем, которые могли быть смыты сюда с вершины холма. Здесь были заложены два шурфа.

Шурф № 2 — на северной оконечности террасы и шурф № 3 — в средней ее части.

Оба шурфа были пройдены на значительную глубину (3.00—3.60 м). Грунт в них был однородный — поздний строительный мусор, в котором наряду с предметами XVI и XVII вв. (фрагментами изразцов, глиняными игрушками и др.) попадаются и предметы поздние, например монета 1812 г. Нижняя терраса холма была, следовательно, насыпана целиком в начале XIX в. Первоначальный склон холма был, очевидно, гораздо круче, чем теперь, ц не имел этой террасы; поэтому работ на площадке, где были заложены шурфы № 2 и 3, предпринято не было.

Заложенный впоследствии во дворе дома № 12 по ул. Володарского (в том месте, где всего вероятнее было местонахождение вала и рва) шурф № 9 также не дал ничего древнее XVIII в. Почва здесь была перекопана в связи со строительством дома.

Для исследования склона холма, спускающегося к р. Яузе, были использованы все более или менее свободные от застройки участки на склоне холма, где можно было надеяться встретить неперекопанный слой.

Шурф № 4 был заложен во дворе фабрики, на углу ул. Володарского и Б. Ватина пер. Эта площадка является как бы продолжением площадки вершины холма и значительно возвышается над уровнем Ватина пер. Она укреплена со стороны переулка подпорной стенкой.

Шурф заложен в северной части площадки. Верхние пласты почвы оказались сплошь насыпанными из отходов фабрики в 20-х годах XX в. Только па глубине 1.70 — 2.20 м и шурфе обнаружилась полоса корней деревьев, обозначавшая, по нашему предположению, погребенную почву. Почва эта падала к северу гораздо круче, чем теперешняя поверхность площадки. Замеры ее (от современной поверхности) таковы: северо-западный угол шурфа — 2.20 м, северо-восточный — 1.95 м, юго-восточный—1.75 м и юго-западный -1.70 м. Ниже погребенной почвы характер грунта резко изменился. Керамика попадалась в чрезвычайно большом количестве. Поливная керамика отсутствует, преобладает керамика лощеная, черная и красная. Встречается также керамика мореная, ангобированная, грубая красная и грубая белая. На глубине 2.45 м найден фрагмент венчика сосуда курганного типа, с волнистым орнаментом (№ 17822 по коллекционной описи). На глубине 2.68 м найдено днище сосуда с клеймом — круг с крестом внутри. Этот культурный слой, однородный на всем своем протяжении, продолжается до глубины 3.20—3.90 м, где выступает сначала сероватый гумированный песок (замеры в северо-западном углу шурфа 3.90 м, в северо-восточном — 3.80 м, в юго-восточном— 3.20 м и в юго-западном — 3.30 м); затем, на средней глубине 3.50—3.60 м — стерильный желтый материковый песок. Культурный слой в шурфе № 4, таким образом, однороден. Он достигает мощности 1.70—1.50 м и чрезвычайно богат находками керамики (свыше 1000 штук). Дата слоя предположительно установлена нами по фрагменту зеленого «муравленого» изразца с изображением головы воина (№ 3272 по коллекционной описи) и нескольким фрагментам «красных» изразцов, встреченных в пласте 17 (глубина 3.20—3.40 м)—не ранее середины XVII в. Но находка фрагментов керамики курганного типа позволила предположить возможность наличия в этом районе и более ранних слоев, из которых отдельные предметы в результате перекопов могли попадать и в слои более поздние. Исходя из этих соображений, основные работы в дальнейшем были сосредоточены на площадке неподалеку от шурфа № 4.

Одновременно с проходкой шурфа № 4 и закладкой позднее на той же площадке раскопа IV было исследовано несколько площадок по склону холма между Б. Ватиным и Свешниковым переулками (шурфы № 5 и 6, раскопы II, III и V).

Шурф № 5 был заложен во дворе дома № 6 по Б. Ватину пер. Он был пройден до глубины 2.05—2.20 м и показал, что культурный слой здесь перемешан; ненарушенных горизонтов XVI, XVII или XVIII вв., не говоря уже о более ранних, проследить не удалось. Зачистка небольшого откоса у д. № 6 дала ту же картину. Находки керамики, лощеной и мореной, а также фрагментов изразцом заставили нас предположить возможность наличия таких слоев неподалеку от шурфа.

стр.26

Заложенный в том же дворе небольшой раскоп III показал, что и в этом месте культурный слой перекопан в XIX в. Однако в раскопе были обнаружены и интересные предметы, нашедшие себе впоследствии аналогии в материалах раскопа IV. Следует особо отметить глиняное пряслице и днище большого мореного сосуда, сделанного на ручном гончарном круге, с клеймом в виде круга с крестом внутри, встреченным многократно в раскопе IV. Кроме того, интересен целый горшок, сделанный также на ручном круге, с высоким прямым, как бы гофрированным венчиком.

Шурф № 6, заложенный на террасе на склоне холма у Свешникова пер., был пройден на глубину 2.40 м. В шурфе обнаружены слои, спокойно падающие в направлении склона холма. Явных перекопов прослежено не было. Нижние пласты шурфа указывали как будто на вторую половину XVII в. Можно было предположить поэтому, что на площадке сохранились культурные напластования XVII в.

Для более полного исследования террасы в нескольких метрах от шурфа был заложен сравнительно большой (32 м2) раскоп II. Однако все слои раскопа оказались перекопанными в XIX—XX вв. Раскоп II вообще сравнительно беден находками, но среди поздних вещей встречались предметы производства московских гончаров XVI—XVII вв., знакомые нам по материалам, добытым в 1940 г.: фрагменты глиняных игрушек, поливных изразцов и т. п. Анализ этих предметов дан в специальной работе, посвященной московской керамике.47

Раскоп V был заложен несколько выше раскопов II и III по склону холма, во дворе дома № 8/3 по Б. Ватину пер. Здесь не производилось предварительной шурфовки, так как площадь двора чрезвычайно невелика и давала возможность заложить лишь небольшой раскоп, площадью не более 4 квадратов, т. е. раскоп, который сам являлся, собственно, большим шурфом.

Задачей раскопа являлось исследование культурного слоя этой площадки, находящейся поблизости от вершины холма. Но почти вся площадь двора оказалась перерытой в 30-х годах XX в. Ничего примечательного, если не считать большого количества глиняных трубок и синих аптечных банок XVIII н., в раскопе V обнаружено не было.

Таким образом, исследование склона холма по линии между Б. Ватиным и Свешниковым переулками показало, что культурный слой XVII и XVIII вв. здесь существовал, но он почти повсеместно уничтожен более поздними перекопами. Следов более древних культурных напластований в раскопах II, III и V и шурфах 5 и 6 не обнаружено.

VI

Раскоп IV был заложен неподалеку от шурфа № 4, с целью детального исследования культурного слоя, открытого в этом шурфе. Площадка, на которой производились исследования, уже около 20 лет используется в качестве складской площади. Она была неоднократно перекопана. Кроме того, площадка в военные годы использовалась для свалки шлака и других отходов производства, которые тогда трудно было вывозить. Поэтому поверхность ее, первоначально шедшая под довольно большим углом к берегу реки, теперь почти горизонтальна (падение к северу не более 2.5 см на погонный метр). Путем опроса удалось установить места наиболее значительных перекопов и выбрать для раскопа сравнительно менее нарушенные места. Раскоп проходился не одновременно по всей своей площади. Сначала производились работы в южной части участка (кв. I—VIII). Этот участок, приближенный как только возможно к вершине холма, должен был вскрыть древние культурные слои, которые могли существовать на вершине холма, а также установить, продолжаются ли в этом районе напластования, отмеченные в шурфе № 4. Однако стратиграфия южной оконечности раскопа IV оказалась существенно отличной от стратиграфии северной его части (шурф № 4).

Ниже прослоек, связанных со строительными работами XIX—XX вв., в западной части раскопа идет светлобурый мусорный слой, прорезанный только в квадратах V—VI довольно значительным перекопом. Слой этот, идущий в среднем с глубины 0.70 м до глубины 1.20 м, судя по находкам синих помадных банок (кв. V), датируется XVIII в. Но в нем встречаются глиняные игрушки (фигурки медведя, лошади, человека на глубине 0.80 м в квадратах I, VI и VII), обычно попадающиеся на устье Яузы в слоях XVII в. и более ранних. Это обстоятельство указывает на то, что слой также является результатом перекопа каких-то более древних пластов.

На глубине 1.05—1.20 м характер грунта меняется. Цвет его становится более темным, а сам грунт менее замусорен. В нем встречается керамика грубая красная и ангобированная, красная лощеная, черная лощеная. Среди керамики попадается брак производства. Так, в квадратах I и IV на глубине 1.15—1.20 м найдены фрагменты стенок бракованных (оплавившихся при обжиге) сосудов.

В квадратах I, II и VII на глубине 1.20— 1.40 м найдено скопление обломков толстостенной технической керамики. Это— все более или менее крупные обломки, толщиной 3—4 см, зачастую покрытые поливой с внутренней стороны, иногда с неправильными потеками зеленой поливы с наружной стороны.

стр.27

Всего в этом районе было найдено 78 обломков керамики этого типа (по коллекционной описи № 3712-3789) . Фрагменты керамики подобного типа были найдены также и в других местах раскопа IV и в других раскопах (II и III).

Назначение сосудов не вполне ясно. Уцелевшие фрагменты их днищ и краев позволяют предположить, что сосуды эти были круглодонными, полусферическими, Некоторые обломки сохранили правильно срезанный прямой край, заставляющий предположить, что

стр.28

сосуды могли в отдельных случаях быть составными из нескольких частей, пригонявшихся друг к другу впритык. Толщина стенок сосудов, их круглодонная форма и наличие поливы на внутренней поверхности большинства обломков говорят за то, что найденные сосуды служили для изготовления глазурной смеси. Глазурь эта просачивалась в швы составных сосудов (швы неизменно покрыты глазурью) и выливалась через их края, образуя неправильные потеки на наружных стенках «тиглей» (это название употребляется лишь условно, так как на сосудах нет следов огня). Те тигли, на которых полива не видна была при находке, очевидно, служили для растирания составных частей смеси, так как стенки их были вымазаны глазурной смесью, оплавившейся после произведенного в керамической лаборатории Академии архитектуры СССР дополнительного обжига.

В одном комплексе с обломками «тиглей» было найдено большое количество глиняных колечек. Наружный диаметр их 1.9—2.2 см, внутренний 0.6—0.7 см; толщина 0.5—0.6 см. По форме эти колечки напоминают пряслица, по по размерам они значительно меньше глиняных пряслиц. Ближе всего колечки подходят к употребляющимся в наше время костяшкам от счетов. Некоторые колечки, сделанные из светлой глины и хорошо обожженные, не имеют поливы, но большая часть их покрыта зеленой или желтой поливой. Колечки найдены и на внутренней поверхности обломков тиглей. Налипшие на тигли колечки являются, очевидно, браком производства. Эти предположения могут быть проверены лишь после детальной обработки материала.

Во всяком случае, скопление обломков тиглей и глиняных колечек говорит о существовании в районе квадратов I, II, V, VI п VII гончарного производства (рис. 13). Таким образом, нижний горизонт культурного слоя раскопа IV связан с Гончарной слободой. Дата этого слоя, очевидно — XVII в., так как в ненарушенных его горизонтах отсутствуют предметы, характерные для XVIII в. и попадающиеся в верхнем горизонте, в светлобуром грунте — синие помадные банки, глиняные трубки, подсвечники и т. п. Отсутствует в этом слое и поливная керамика. Преобладает лощеная, ангобированная и грубая красная, но встречается и керамика мореная и грубая белая, а также игрушки и изразцы — зеленые и полихромные. Все эти обстоятельства датируют темнобурый мусорный слой XVII в.

Конфигурация этого слоя в южном профиле раскопа ясно обрисовывает контуры ямы, вырытой в материке. Материк на границе квадратов VI и VII выступает уже на глубине 1.15—1.20 м от поверхности земли. В западной части профиля видна яма, идущая на глубину до 2.20 м в квадрате VI. Уровень материка затем несколько повышается, но и в квадрате V материк выступает только на глубине 1.45—1.50 м. В яме имеются прослойки желтого песка, представляющие собой тот же материковый песок, но во вторичном залегании (рис. 14). Ниже подошвы темнобурого слоя, на глубине 1.90—2.40 м в квадрате V встречено скопление небольших валунов -очевидно — верхняя часть морены, занесенной сюда ледником. Морена эта особенно хорошо видна в западном профиле квадрата I.

Другая часть IV раскопа — квадраты VII, VIII, IX, X, XI и XII — дала еще более интересные результаты для изучения гончарного производства. Уже на глубине 0.80 м в квадрате VIII появилось пятно, состоявшее из мелкобитого кирпича, глины и золы. Дальнейшая расчистка показала, что это верхняя часть обрушившегося гончарного горна. Уже в следующем пласте в районе завала было найдено днище горшка с клеймом, таким же, как клейма, найденные в раскопе III и шур-

стр.30

фе № 4— круг с крестом внутри. Начиная с глубины 1.25 м, стало возможно установить, что замеченное ранее пятно битого кирпича, перемешанного с глиной, представляет собой разрушенную кирпичную кладку, обмазанную толстым слоем глины. В южном и восточном профилях раскопа (кв. VIII) видно пятно, указывающее конфигурацию разрушенного свода сооружения (см. южный профиль, рис. 14). На глубине 1.60 м в завале удалось расчистить большой закопченный фасонный кирпич, перевернутый дугой книзу, и рядом с ним целый большой кувшин красного обжига.

В завале кирпичей попадается большое количество золы и черепков посуды, причем черепки эти в некоторых случаях обмазаны глиной, т. е., по всей вероятности, были поставлены для укрепления в обмазку печи. Здесь же обнаружено несколько небольших включений смолы.

Дальнейшая расчистка обнаружила контуры сооружения — его западную стенку и два угла. Остальная часть сооружения уходила в южную и восточную стенки квадрата VIII.

В завале, кроме керамики типа 2 и 5, битого кирпича и глины, было найдено несколько фрагментов глиняных игрушек (фигурки женщины, коня, медведя), часть глиняной печной трубы диаметром 20 см и днище сосуда с тем же клеймом. Там, где слой не был нарушен поздней ямой, удалось проследить, что с глубины 0.80 м материковый песок подходит к сооружению очень близко, почти вплотную. Можно поэтому думать, что сооружение это было врыто в землю на глубину до 1 м. Только с юго-западной стороны границы ямы отступают от сооружения. С этой стороны, как оказалось, были расположены топки.

Таким образом, расчищенное сооружение определилось как гончарная обжигательная печь или горн (рис. 15 и 16). Горн этот прямоугольной формы был ориентирован с юго-запада на северо-восток под углом примерно 15° к меридиану. Он был сложен из маломерного кирпича (23 X 13 X 6 см) и глины. Кладка в полкирпича была обмазана толстым слоем красной глины и опиралась, как видно, на стенки ямы, в которой помещался горн. С юго-западной стороны горн имел две выносные топки, представлявшие собой арочки, выложенные из кирпича, обмазанные толстым слоем глины и вымощенные также кирпичом. Наличие двух топок обеспечивало равномерный обжиг находящейся в горне продукции. Ориентировка их на юго-запад, в сторону кручи холма, так, что для них пришлось вырыть специальную яму, вызвана, вероятно, необходимостью расположить топки так, что бы в них не задувал ветер и тем самым обеспечить большую равномерность обжига. Под самого горна был сделан из плотно убитой глины.

стр.31

Основные размеры горна: общая длина -2.65 м, в том числе длина топок — 0.68 м. Общая ширина, устанавливаемая путем удвоения размера половины горна (так как восточная стенка отсутствует)—2.16 м. Размеры внутренней части горна, непосредственно загружавшейся посудой (полезная площадь): длина— 1.61 м, ширина — 1.54 м. Толщина глинобитного цоколя горна 0.31—0.38 м. Толщина сохранившейся задней стенки его вместе с обмазкой 0.15—0.16 м. Толщина перемычки между топками 0.28—0.29 м, ширина топочной части 1.76 м, ширина топок по 48 см, высота — 56 см. Кирпич, употребленный в горне, нестандартный, но средний размер его тот же— 13X23X6 см.

Яма со стороны топок горна была довольно велика. Она прослеживается в южном профиле (рис. 14) раскопа от самого завала горна до западной границы квадрата VII, где материк резко поднимается. Глубина ямы 0.30 м (1.20—2.00 м). Вся она наполнена золой, в которой встречается уголь. Яма эта соответствует уже описанной нами яме в западной части раскопа (кв. V — VI — I — II). В ней также найден обломок тигля. Обе ямы перекрыты слоем светлобурой земли XVIII в. Они служили, очевидно, для производственных целей.

В горне не найдено сколько-нибудь значительного количества керамических изделий. Найденный в завале горна целый кувшин, фрагменты керамики и игрушек не дают, конечно, даже отдаленного понятия о том, какие изделия и в каком количестве загружались в горн одновременно для обжига. Можно лишь приближенно судить о том, какие предметы выделывались в открытой нами мастерской.

Северная часть раскопа по своей стратиграфии несколько отличалась от южной. Верхняя часть культурного слоя, мощностью 1.00—1.50 м представляла собой позднюю подсыпку, отмеченную нами еще при проходе шурфа № 4. На глубине 1.00—1.50 м по всей северной части раскопа (за исключением, разумеется, перекопов) можно было проследить горизонт несколько уплотненной почвы, под которым попадались мелкие корни, составлявшие как бы целую прослойку грунта. Наше предположение, что этот горизонт и находящиеся под ним корни являются поверхностью сада, погребенного впоследствии под засыпкой XX в., подтвердились, когда в раскопе (кв. XVIII-XX и XXV) открылись довольно высокие пни нескольких деревьев, росших когда-то с этой поверхности и засыпанных так, что их не было на современной поверхности земли.

Слой насыпки утолщался в направлении к северу, соответственно понижению горизонта поверхности сада и падению склонов холма, в древности гораздо более крутого, чем теперь.

Слой, начинающийся под поверхностью сада, носит иной характер. Грунт здесь также содержит включения строительного мусора, но цвет его более темный. Дата верхнего горизонта его, судя по находкам фаянсовой посуды, фрагментов синих глиняных банок для помады и глиняных трубок,— XVIII в. Однако в более глубоких пластах этого слоя поливная керамика вне перекопов отсутствует, встречается лощеная керамика, а также ангобированная, красная и белая. Часто встречаются фрагменты глиняных игрушек и целые фигурки, изразцы («красные», «зеленые» и «ценинные»), большемерный кирпич (толщина более 8 см). Поэтому, датируя слой в целом XVII—XVIII вв., мы считаем возможным отметить, что нижние его горизонты имеют, очевидно, более раннюю дату — XVII в., а верхние — более позднюю. Слой прорезан большими перекопами мусорных ям (кв. IX, X, XII, XIII, XXIII и XXVI—XXVIII). Непосредственно подстилающей породой этого слоя является желтый материковый песок, выступающий в южной части профиля на глубине 1.15—1.20 м, а в северной части — лишь на глубине 3.50—3.60 м от современной поверхности земли (см. план и профиль раскопа; рис. 13 и 14).

К северу от горна открылись ямы для бракованной посуды. Они были вырыты непосредственно в материке. Одна из этих ям находится в квадратах XIV, XV, XXII и XXIII, заходя немного и в квадрат XXVI; другая-в квадратах XVII и XX, заходя в квадрат XVI. Обе они неправильной формы как в плане, так и в профиле (см. план раскопа; рис. 13). Площадь первой ямы приблизительно 6—7 м2, второй, частично уходящей в профиль раскопа, 5—6 м2. Первая яма в основной своей части была углублена в материк всего на 20 см, но в середине ее была вырыта дополнительно небольшая ямка, площадью не более 1 м2, глубиной 60 см. Вторая яма была глубиной в среднем 40 см по всей своей площади.

В обеих ямах найдено чрезвычайно большое количество бракованной посуды (рис. 17). В первой яме — около 3500 предметов (в том числе до 20 более или менее целых сосудов). Во второй яме — более 1500 предметов (в том числе до 10 целых). Если не считать одного фрагмента фасонного кирпича, предназначенного, очевидно, для выкладки сводов, и нескольких инструментов гончара, о которых речь будет итти в другом месте, все предметы, найденные в обеих ямах, являются браком посуды. Здесь встречены и сосуды, сохранившие свою форму, и фрагменты сосудов. Но первые все забракованы — треснули или покоробились во время обжига, а из вторых нередко можно склеить целые сосуды. Например, из фрагментов, найденных в пределах второй ямы (кв. XVII, пласты 5-8), удалось составить почти целый кувшинчик из красной глины, покрытой пятнами белого ангоба.

стр.33

Детальный анализ керамики, найденной в ямах, дан в публикуемой ниже специальной работе о московской керамике. Здесь же необходимо указать, что среди сосудов и их фрагментов, найденных в яме, нет ни одного, который был бы сделан на ножном кругу. На днищах многих сосудов имеется клеймо мастерской — круг с крестом внутри.

То обстоятельство, что и в горне, и в ямах найдены одинаковые клейма, позволяет нам установить, что ямы являлись складом бракованной продукции той самой мастерской, которой принадлежал горн. Посуда, лопнувшая или покоробившаяся во время обжига, выбрасывалась в вырытые тут же ямы.

Клейма на днищах сосудов (их найдено свыше 45) все одинаковой конфигурации, но лишь несколько из них тождественны, т. е. отпечатаны на днищах горшков, сделанных на одной и той же подставке, на которой было вырезано клеймо.

Небезынтересно то обстоятельство, что клейма встречены и на днищах лощеных сосудов, чего до настоящего времени не было обнаружено. В нашей же мастерской найден даже один фрагмент днища поливного сосуда, имевшего на себе то же клеймо. Фрагмент этот найден был в самом горне (№ 17884). Находка эта подтверждает, что отдельные поливные сосуды могли выделываться и в XVII п., но этот фрагмент является единственным на весь комплекс.

В квадратах XVIII и XIX па материке, у границы ямы № 2 найдены инструменты гончара. Это небольшой штамп из обожженной красной глины, который служил, очевидно,

стр.34

для оттискивания изображения на рельефных изразцах (подробное описание штампа см. в публикуемой ниже статье «Московская керамика»). Там же найдена маленькая глиняная остродонная чашечка с ручкой, в которой просверлено отверстие (№ 17870). Она могла служить для обливания глазурью каких-либо гончарных изделий, например изразцов.

Закончив на этом описание гончарного комплекса, перейдем к описанию последнего сооружения, встреченного в IV раскопе.

В описанном уже нами нижнем слое, в пределах квадратов XVIII и XIX на глубине 2—3 м были обнаружены скопления золы, угольков и пережженного песка. Под ними, па глубине 3.00—3.50 м, беспорядочной грудой лежала глина, битый кирпич и изразцы, в большинстве разбитые, оплавившиеся и покоробленные. При расчистке завала не удалось проследить никакой правильной кладки, если не считать нескольких кирпичей, лежащих на ребре рядом друг с другом на самомматерике и являвшихся остатками какой-то вымостки. Изразцы, найденные в завале, все были уже в употреблении — на их боковой поверхности сохранилась глина, при помощи которой изразцы держались в кладке печи.

Все указанные обстоятельства позволяют предположить, что перед нами — развал печи, разрушившейся при большом пожаре. Покоробившиеся и сплавленные изразцы и кирпичи указывают на большую силу огня, воздействию которого они подверглись. Здесь было найдено несколько десятков фрагментов изразцов, настолько сильно пострадавших от пожара, что их трудно было даже определить. Печь, как видно, была облицована изразцами нескольких видов. В результате сопоставления попорченных изразцов с фрагментами изразцов, случайно сохранившими первоначальный вид, удалось установить, что в печи были и красные изразцы, каждый из которых имел самостоятельным рисунок, заключенный в рельефную рамку, и красные изразцы, каждый из которых нес на себе элемент общей композиции, и зеленые муравленные изразцы с изображениями птиц и «ценинные» (полихромно-рельефные) изразцы с растительным орнаментом. Оставляя детальный разбор всех этих изразцов для специальной работы, мы отметим здесь только интереснейший факт одновременного бытования всех видов изразцов, известных в Москве в XVII в. Этот факт лишний раз подтверждает и дату слоя, к которому относятся печь и горн с его находками,— концу XVII в. В материке, на глубине 3.60 м в 20—40 см от остатков развала печи, в квадрате XIX были обнаружены плохо сохранившиеся остатки дерева — как бы врытого вертикально бревна диаметром 20—25 см и идущих от него под прямым углом в направлении на северо-восток и северо-запад брусьев или толстых досок, длиной 1.20 и 0.80 м. Ввиду плохой сохранности дерева, судить о характере сооружения не представляется возможным.

VII

Исследование склона холма по берегу Москвы-реки было продолжено уже в конце сентября. На углу Курносова и Подгорского переулков, во дворе детского дома им. проф. Россолимо, были заложены шурфы № 7 и 8. Площадка, где были заложены шурфы, лежит выше уровня проходящего рядом М. Подгорского пер. на 2.50—3.00 м и отделяется от переулка небольшой подпорной стенкой. Здесь можно было ожидать как сохранившихся древних местных культурных напластований, так и смытых сверху вещей из древнего культурного слоя.

Шурф № 7 в юго-западном углу сада не дал никаких определенных указаний на наличие в этом месте ненарушенного культурного слоя. До самого грунта, который выступает здесь на глубине 2.00—2.20 м от поверхности земли, культурный слой перемешан и содержит предметы, характерные для XVIII в. (синие глиняные помадные банки, курительные трубки и пр.) н предметы более древние (глиняные игрушки н т. п.). Из находок, встреченных в шурфе № 7, следует отметить угол глиняного штампа для изразцов. Штамп был сделан из обожженной глины; поверхность его была густо покрыта ангобом, задняя сто-

стр.35

рона плоская — без всяких признаков румпы. По фактуре и характеру отделки фрагмент этот очень похож на целый штамп, найденный в том же районе при археологических наблюдениях в 1940 г. Но фрагмент этот слишком мал, чтобы можно было определенно установить, какого характера был его рельеф и мог ли он действительно служить штампом для изготовления изразцов.

Ввиду того что в шурфе не обнаружено ненарушенного культурного слоя, дальнейшие работы в районе этого шурфа были признаны нецелесообразными, и в северной части той же площадки, в 25 м к северо-западу от шурфа № 7, был заложен шурф № 8. В этом шурфе были обнаружены чрезвычайно интересные культурные напластования, указывающие на следы какого-то пожарища. Поэтому к шурфу был прирезан ряд квадратов, образовавших раскоп VII.

Стратиграфия раскопа VII была сравнительно четкой (рис. 18). Под верхним мусорным слоем, датируемым по керамике и кирпичу концом XIX—XX вв., шел слой темнобурой земли с включениями строительного мусора, иногда составляющими целые прослойки. В этом темнобуром слое встречается еще поливная керамика (например, № 3457), но преобладает лощеная керамика. В числе находок этого слоя встречены в квадратах IV и V полихромные рельефные изразцы поздних типов — части облицовки зеркала печи, а также зубчики, увенчивавшие карниз. Все эти изразцы найдены на разных глубинах, но, несомненно, представляют собой части облицовки одной и той же печи, впоследствии разрушенной. Характерная полоса, нанесенная, очевидно, зубчатым колесиком, окрашенная в желтый или синий цвет и составляющая важный элемент их орнамента, сближает эти изразцы с найденными в раскопе IV частями печного карниза. Очевидно, те и другие изразцы произ-водились тут же, в Гончарной слободе, в конце XVII-начале XVIII в.

Темнобурый слой на глубине в среднем 1.00-1.10 м сменяется слоем светлобурой земли. Этот слой менее замусорен. В нем совершенно отcyтствует поливная керамика. Лощеная керамика встречается в небольшом количестве. Преобладают грубая красная керамика и грубая белая керамика. В квадратах I и Іа в пласте на глубине 1.20—1.40 м встречено лощеной керамики 11 фрагментов, грубой красной керамики — 33 фрагмента, грубой белой керамики — 45 фрагментов. Слой светлобурой земли в разных частях раскопа разной толщины —от 20 см до 1.60 м, в зависимости от включений желтого речного песка, также относящегося ко II слою. Этот песок представляет собой не что иное, как материковый песок, но во вторичном залегании. Здесь была вырыта какая-то яма в материке, н выброшенный из нее песок был оставлен тут же. Он лежит слоем от 40—50 см до 1.20 м, прерывающимся только в тех местах, где прослеживаются остатки строения, для которого была вырыта яма. На глубине 1.80— 2.00 м слой желтого песка подстилает тонкая прослойка (20—30 см) гумированного серовато-желтого песка, переходящая на глубине 2.00—2.10 м в ненарушенный желтый материковый песок.

Сооружение обнаружилось прежде всего в квадрате III на глубине 1.12- 1.20 м. У самой западной границы квадрата была обнаружена стопка керамических лощеных плиток, частью

стр.36

сохранившихся целиком, частью же потрескавшихся и поломавшихся. Размер каждой плитки 16.3X16.6X5.0 см. Подобные же плитки были встречены на том же уровне в шурфе № 8. Некоторые плитки имеют две плоские лощеные поверхности — верхнюю и нижнюю, некоторые же — только одну верхнюю. У плиток этого последнего сорта нижняя поверхность не только немореная и нелощеная, но и незаглаженная. Эти плитки, как видно, предназначались для мощения полов.

Штабель плиток (их лежало здесь 9 штук) помещался рядом с какими-то остатками дерева чрезвычайно плохой сохранности. После расчистки этих остатков выяснилось, что они представляли собой верхний из сохранившихся венцов деревянного строения, сильно пострадавшего от огня. Благодаря тому, что бревна сруба сильно обуглились, они смогли сохраниться в слое, где дерево вообще не сохраняется. Вскрытое сооружение (рис. 19) оказалось срубом длиной 4.2 м, в направлении с севера на юг. Сохранились только три стенки, четвертая же совершенно уничтожена поздним перекопом в восточной части квадрата Ш-Б. Поэтому определить точно площадь постройки не было возможности. Постройка, по всей вероятности, была квадратной в плане (4.2X4.2 м).

Сохранились (и то не везде) лишь четыре нижних венца сруба (в кв. III) и остатки поперечных бревен, по всей вероятности, обрушившейся кровли. Верхний венец сруба имеет отметку 1.26 м от поверхности земли, остатки кровли—1.48—1.50 м, нижний венец сруба— 1.65 м от поверхности земли. Углы его (их сохранилось два — северо-западный и юго-западный) настолько обуглились, что проследить характер скрепления бревен не представляется возможным. Сруб, ориентированный почти правильно по странам света, был врыт в материковый песок на 20—25 см. Выброшенный из ямы материковый песок был присыпан к стенам строения так, что все четыре сохранившихся венца оказались под землей. Внутренняя часть сруба оказалась сплошь покрытой угольками, среди которых встречены включения обуглившихся зерен. После разборки обвалившихся внутрь бревен сруба и расчистки нижнего горизонта его пола, который представлял собой лишь массу угольков с незначительными следами дерева, выяснилась следующая картина. Под полом строения в бочках и боченках хранилось зерно. Удалось выяснить следы бочки, диаметром 56 см, отпечатавшейся в материковом песке (кв. II), днище боченка диаметром 30 см (кв. Ш-Б) и остатки днища боченка диаметром 20 см, к доскам которого прилипли зерна пшена.

Первоначально казалось, что зерна ржи и пшеницы сконцентрированы в разных местах (рис. 19), но при дальнейшем анализе найденных зерен, произведенном И. И. Никишиным, оказалось, что зерна в бочке и в боченке смешаны. В боченке (кв. П-Б) во взятой пробе в 66 зерен оказалось ржи — 29 зерен, ячменя 32 зерна и овса — 5 зерен. В скоплении зерен из квадратов Ш-Б и II (всего около 3 кг зерна) оказалось 80—35% ржи, 12—18% ячменя и 1—2% мягкой пшеницы. Кроме того, встречены единичные зерна овса, гречихи, бобовых растений (возможно, гороха) и сорняков из семейства бобовых (например, мышиного горошка). Прикипевшие к днищу боченка из квадрата П-В зерна оказались ободранным просом (пшеном), включавшим и отдельные зерна неободранного проса. Определить более детально сорта злаков (например, установить—озимая или яровая найдена рожь) не представляется возможным вследствие значительных изменений формы обугленных зерен. Хранение зерна в бочках и боченках на Руси известно. Арциховский приводит ряд древнерусских миниатюр, на которых изображено зерно в бочках и боченках.48

У северо-восточного конца сруба, в квадрате П-Б рядом с остатками боченка и зернами пшена найдена половинка маломерного кирпича шириной 12 см и толщиной 5 см.

Под завалом западной стенки сруба, на глубине 1.90 м в квадрате II найден четырехконечный медный крест «тельник» длиной 9 см, шириной 6.5 см (рис. 20). Крест этот имеет ушко для шнурка вверху и выступ внизу, указывающий на происхождение этой формы крестов от складней (энколпионов). Изображения на кресте восстановить полностью трудно из-за плохой сохранности креста. По этой же причине не удалось и прочесть имеющиеся на кресте надписи, очевидно, пояснявшие изображения. На лицевой стороне в

стр.37

центре помещено распятие, по концам креста — круглые клейма, изображения в которых неясны. На оборотной стороне в центре — изображение Ивана Богослова, а по концам — также круглые клейма. В двух из них (верхнем и нижнем)—парные изображения святых, в правом же и левом — какие-то розетки, рассмотреть которые более детально не представляется возможным.49 По круглым клеймам на концах крест может быть датирован концом XV — началом XVI в. «...манера украшать меднолитые иконки круглыми клеймами... вокруг главного изображения,— пишет академик Перетц,— относится к XV, к началу и половине XVI ст. ...Эта манера перешла в кресты».50

У самого перекопа в квадрате IП-Б среди остатков дерева найден на глубине 1.95 м железный замок, настолько оборжавевший, что восстановить его первоначальный вид пока не представляется возможным. Это, очевидно, остатки двери строения. Найденные же у южной стенки сруба в квадрате III на глубине 1.93 м кусочки белой слюды, возможно, являются остатками окна.

В том же районе (кв. ПI-А) обнаружен фрагмент мореного сосуда и кусок обуглившегося хлеба. Под северо-западным углом сруба, в квадрате I-А, на глубине 1.90 м были собраны фрагменты керамики: 16 фрагментов грубой красной, 1 черной лощеной и 11 фрагментов грубой белой керамики (№ 3660—3686 по коллекционной описи).

С севера к стройке примыкал забор. Обуглившиеся и повалившиеся внутрь двора колья частокола были расчищены на глубине 1.80м в квадратах П-Б и VII. Всего удалось выявить 12 столбов диаметром 15—16 см (в то время как диаметр бревен самого сруба -20 см и немного более). Под остатками забора на глубине 1.90—1.95 м был обнаружен слой навоза, в котором попадались куски плетня из тонких прутьев, а также фрагменты корзинки (днище), лаптя и рогожи.

В том же районе в квадрате VII обнаружены две железные подковки, какими иногда подковывают быков. На глубине 2.10 м по всей площади раскопа выступает желтый материковый песок, в котором ясно видны темные полосы — следы врытого в землю забора. Темная узкая полоса проходит в направлении с севера на юг через квадраты П-В и I-Б, Под углом к ней примерно в 50° проходит более широкая полоса через квадраты VII и V-Б. У западной стенки раскопа в квадрате I-Б перпендикулярно к линии забора прослеживается поставленная на ребро доска или бревно, уходящее в западный профиль.

Дата вскрытого в центральной части раскопа сооружения по найденным под его развалинами кресту и керамике — первая половина XVI в. Характер сооружения не вполне ясен. Вначале казалось, что это — остатки сгоревшей хозяйственной постройки, которая в связи с обнаружившимся в ней зерном была условно названа амбаром. Открытие в этом районе амбара с зерном было бы тем более показательно, что по переписной книге 1638 г. здесь указаны дворы «житников» — торговцев зерном. Например: «Семионовские ж слободы проулок от Никиты Великого к Москве реке... двор Семионовские ж слободы теглеца Степанка житника, лежит болен, а сын его Овтономко будет с пищалью».51 Место, как мы видим, как раз то, где открыта наша постройка. Неподалеку отсюда, на вершине холма у самой церкви Никиты, в той же книге показан двор Семионовской слободы тяглеца Оски хлебника.52

Однако обработка добытого материала не подтверждает предположения о том, что вскрытое сооружение было амбаром. Плитки для вымостки пола, слюда, выпавшая, по всей вероятности, из оконных рам, дверной замок, керамика и, в особенности, нательный крест-все это находки, соответствующие скорее жилому зданию, чем амбару. Зерно же было здесь в слишком незначительном для торгового склада количестве. Оно могло храниться и под полом жилой постройки для текущих хозяйственных нужд. Но бытовых предметов все же найдено слишком мало, чтобы можно было с определенностью утверждать, что перед нами — жилище. Каково бы ни было назначение постройки, это было, по всей вероятности, квадратное или несколько удлиненное в направлении с запада на восток здание, срубленное из бревен, с деревянным (по всей вероятности, дощатым) полом, дверью в восточной стене и окном — в южной. Нижние венцы здания были врыты в землю и присыпаны песком. К зданию примыкал забор -плетень. За забором находился, очевидно, скотный двор.

стр.38

Для выяснения открывавшегося нового сооружения было признано целесообразным расширить раскоп к западу, насколько позволяла застройка площадки. В 1947 г. было прирезано 8 квадратов по 4 м2.

Стратиграфия западной части раскопа в основном та же, что восточной, с той лишь разницей, что здесь, ближе к подпорным стенкам, еще чаще встречаются перекопы, идущие с различных горизонтов. В отличие от части раскопа, в которой производились работы в 1946 г., не везде можно различить слой темно-бурой и светлобурой земли, может быть потому, что вообще исследуемая в 1947 г. территория ближе к двум подпорным стенкам и в большей степени подверглась и перекопам и разного рода выветриваниям.

Южная часть раскопа — квадраты XV, XVI и южные половины квадратов IX и X — сплошь перекопана. Перекоп нарушил, очевидно, какую-то печь, по всей вероятности, конца XVII в. Об этом говорят встречающиеся в этом раскопе в большом количестве на разных глубинах полихромно-рельефные изразцы, кирпич, скопления глины и угольков (см. южный профиль раскопа; рис. 18). Перекоп здесь идет до самого материка. Вещевые находки в этой части раскопа представляют, однако, интерес: здесь собрана целая коллекция прекрасных полихромно-рельефных изразцов, которыми, очевидно, была облицована разрушенная печь. Некоторые из этих изразцов оттиснуты в одной и той же форме.

Наиболее характерный поздний комплекс, представляющий, тем не менее, значительный интерес, встречен па глубине 1.00 м (кв. XIV), у самой границы с раскопом 1946 г. Это две опрокинутые медные чашечки от весов (диаметр каждой 15.5 см) с просмоленным шнуром, при помощи которого они привешивались к коромыслу. Коромысло от этих весов было найдено в 1946 г. Под чашечками лежали весьма характерные предметы из красной меди: 8 фигурных поделок неопределенного назначения (возможно, ручки для дверей или мебели; № 1681—88 по описи), медная пушечка длиной 14.5 см, калибром 1.35 см, и, наконец, два медных же фигурных замочка работы тульских кустарей середины XVIII в.— один в виде единорога, другой — в виде фантастической фигурки получеловека-полужуравля (так называемый гордец), скопированной с лубочных картинок того времени.53

Весь этот комплекс, который по замочкам, синей помадной банке и керамике, сделанной на ножном гончарном круге, можно датировать серединой или концом XVIII в., лежал на высоко выходящей здесь присыпке материкового песка во вторичном залегании, подслоем угля и дерева.

Наиболее важно здесь сооружение, открытое в квадратах X, XI, XII, XIII и XIV. Оно было обнаружено на глубине 1.20— 1.25м по значительной прослойке материкового песка во вторичном залегании и остаткам дерева чрезвычайно плохой сохранности. Выше него, как и в раскопе 1946 г., на глубине 0.90— 1.00 м в квадратах XI и XII были найдены керамические (в отличие от раскопа 1946 г., нелощеные) плитки большого размера (длина 22 см, толщина 4.5 см — половина плитки) Лощеная плитка встречена всего один раз.

После расчистки выяснилась структура сооружения (см. план и разрезы; рис. 19 и 21). Сооружение находилось в яме, вырытой в грунте. Яма в среднем 3.20 X 2.85 м, ориентирована несколько под углом к координатной сетке, с которой в основном совпадала ориентировка жилого дома (отклонение длин-

стр.39

ной оси приблизительно на 20° к северо-западу). Дно ямы находится на глубине 2.75— 2.90 м от современной поверхности земли и на глубине 0.96—1.00 м от уровня выхода материкового песка по соседству. Таким образом, яма была вырыта в грунте примерно на 1 м. Стенки ее не были вертикальны. В яму был вставлен сруб из еловых и дубовых горбылей и плах, концы которых были соединены в лапу (см. детали скрепления; рис. 22). Оставшееся пустым пространство между стенками ямы и срубом было вновь засыпано песком, ранее выброшенным из ямы. Из этого песка были присыпаны завалинки к стенкам сооружения. Эти завалинки и сами стены выходят на глубину 1.20—1.45 м от современной дневной поверхности. Высота завалинок в наиболее сохранившейся части — до 70 см. Общая высота сооружения (западная стенка) от дна ямы до верхнего из сохранившихся венцов 145—160 см.

Дерево сохранилось очень плохо. В большинстве случаев можно проследить лишь следы дерева в разрезе, только западная стенка сохранилась значительно лучше. Но и она нарушена вырытой по соседству ямой. В западной стенке прослежено 10 венцов, плотно пригнанных друг к другу, но не проконопаченных. Горбыли и плахи сделаны,— по мнению Н. Д. Виноградова, любезно согласившегося по моем просьбе осмотреть некрытое сооружение,- без помощи пилы. Ширина их 12- 18 см, толщина в среднем 5-6 см, длина до 3 м. Сруб, очевидно, несколько покосившийся, в настоящее время не прямоуголен.

Северо-западный и юго-западный его углы острые, северо-восточный и юго-восточный — тупые. Никаких следов оконных или дверных проемов в сохранившейся части постройки не замечается. Верхние венцы несколько обуглены (особенно юго-западный угол). Пол постройки был, по всей вероятности, земляной. Во всяком случае, нам не удалось обнаружить никаких следов сопряжения стенок и пола. Обнаруженные при расчистке нижнего горизонта сооружения, лежащие в беспорядке куски дерева, сочетавшиеся с большим количеством угольков, являются скорее остатками обрушившейся кровли строения (см. план — рис. 19).

Юго-восточный угол постройки, как уже было сказано, соединен явно прослеживавшейся в материке темной линией (очевидно, следами забора) с домом и скотным двором, открытыми в 1946 г. Перед нами, очевидно, хозяйственная постройка, относящаяся к той же усадьбе, вернее всего — погреб. Нужно отметить, что сооружение подобных погребов в этом районе Москвы мы наблюдали в 1947 г. Постройка при этом врезалась в склон горы и была сооружена из досок и горбылей, с земляным полом и деревянной кровлей. К оставшейся наружной части погреба была присыпана земля, вырытая из той же ямы. Открытая нами в раскопе VII хозяйственная постройка—погреб, очевидно, погибла при пожаре одновременно с жилым домом, исследованным в 1946 г. О времени ее сооружения дает возможность судить керамика, взятая из прослойки культурного слоя, заключенной

стр.40

между грунтом и насыпным из ямы материковым песком в квадрате XIII.54 Здесь оказалось 22 фрагмента керамики, в том числе мореной нелощеной — 9, грубой белой — 7, грубой красной — 3 фрагмента. Преобладание грубой красной, грубой белой и черной мореной нелощеной керамики характерно в этом районе, как мы доказали ранее,55 для слоев, датируемых началом XVI в. Лощеная керамика, характерная для середины века, представлена здесь всего тремя фрагментами.

Таким образом, время постройки погреба, по всей вероятности — начало XVI в., совпадает с датой дома.

Остальной материал, найденный внутри сооружения, представляет собой лишь засыпку ямы, образовавшейся после пожара. Из погреба, очевидно, все было вынесено при пожаре. Из находок здесь следует отметить половинку глиняного пряслица (№ 267, глубина 2.00 м), обломок железного светца (№ 592) и плотничий бурав (№ 470). Из находок керамики наиболее интересны чаще чем в других местах попадающиеся здесь фрагменты красной лощеной керамики, весьма похожей на керамику так называемого болгарского типа. Из них удалось склеить, например, бок горшка с прямым венчиком и орнаментом из чередующихся поясов линейных и волнистых линий.

Земля, которой засыпано исследуемое нами сооружение, также сильно перемешана и, возможно, выброшена сюда при производстве каких-либо земляных работ по соседству.

Таким образом, западная часть раскопа VII, пройденная в 1947 г., позволила полностью вскрыть всю сохранившуюся часть усадьбы посадского человека начала XVI в. Дальнейшие раскопки на этой площадке невозможны по условиям застройки.

В раскопе VII в 1946 г. была обнаружена еще одна находка, которая заслуживает особого разбора. При зачистке восточного профиля квадрата П-В на глубине 0.50 м было найдено пряслице из розового шифера (№ 17880 коллекционной описи). Оно имеет обычную для этого рода пряслиц форму, напоминающую два усеченных конуса, соединенных основаниями. Диаметр пряслица 21 мм, высота— 14 мм, диаметр отверстия — 7 мм. На поверхности его — значок владельца в виде змейки (рис. 23).

Пряслица из розового шифера, как это выяснено еще в работах Оссовского и Мельник,5б могли производиться только на Волыни, в районе Овруча, где находится единственное месторождение этого минерала. В окрестностях Овруча и в Киеве на Флоровской горе раскопками открыты мастерские этих пряслиц.

Отсюда они распространялись по всей древней Руси, а также Польше и Волжской Болгарии. Б. А. Рыбаков определяет время распространения шиферных пряслиц с XI в. до середины XIII в. «В послемонгольскую эпоху,— пишет он,— выделка шиферных пряслиц и торговля ими совершенно прекратилась, и русские женщины вновь вернулись к глиняным.» 57

Рассматриваемое нами пряслице найдено в верхнем слое раскопа, датируемом XVIII— XIX вв., явно во вторичном залегании. По всей вероятности, оно было смыто вниз с вершины холма. Но эта находка указывает вполне определенно на наличие в исследованном нами районе домонгольского культурного слоя.

К этому же слою могут относиться и находимые нами в разных местах городища фрагменты керамики курганного типа.

VIII

Намеченное в 1947 г. исследование проходящих по гребню холма улиц и переулков специальными археологическими выработками оказалось невозможным, так как под мостовой находятся чрезвычайно сложные сооружения городского хозяйства (водопровод, канализация и т. п.). Однако наблюдения за производившимся в этом районе в 1946 г. и в июне— июле 1947 г. земляными работами по ремонту водопровода позволили установить, что культурный слой на улицах, переулках и прилегающих к ним дворах сильнейшим образом перемешан при прежних земляных работах. В тех местах, где случайно уцелели древние горизонты культурного слоя, они содержат в основном те же вещи, что и в раскопе IV — остатки гончарного производства XVI—XVII вв. Из найденных вещей следует отметить глиняный черный лощеный рукомойник с двумя носками в виде звериных голов58 и такую же кубышку с отбитым горлышком, найденные во

стр.41

дворе дома № 12 по ул. Володарского. В других местах, где велись наблюдения, отмечены фрагменты керамики разных типов XVI— XVII вв., глиняных игрушек и т. п.

Таким образом, наблюдения за земляными работами показали, что на ул. Володарского и прилегающих к ней переулках — Б. и М. Ватиных, Курносовом, Подгорском и Свешниковом — культурный слой, относящийся к начальному периоду истории Москвы, отсутствует; кое-где лишь сохранились небольшие участки нетронутого культурного слоя, относящегося к Гончарной слободе.

Шурф № 10 (2 X 2 м) был заложен у подножья подпорной стенки, поддерживающей площадку вершины холма, на М. Ватином пер. в том месте, куда вследствие повреждения подпорной стенки ссыпалось большое количество земли с вершины холма.

Задачей, которая ставилась при проходке шурфа, было выяснить характер осыпи, наличие или отсутствие здесь древних предметов, относящихся к домонгольскому слою, и возможность исследования самой площадки переулка, куда могли попасть предметы с вершины холма, смытые водами или осыпавшиеся.

Шурф был пройден в толще осыпи на глубину до 1.20 м, пока не встретилась булыжная мостовая, которая шла до самой подпорной стенки. Производить работы ниже мостовой было признано нецелесообразным. Сам материал осыпи не представлял собой чего-либо интересного.

К западу от церкви Никиты, на обрыве холма со стороны Москвы-реки, там, где подпорная стенка, которой закреплен склон холма, обрушилась, произведена зачистка склона для выяснения стратиграфии (см. генеральный план; рис. 2). Для этого выбран отрезок длиной в 14 м, который был разбит на 7 участков по 2 м каждый. Таким образом, получался вертикальный разрез холма.

Профиль показал следующее: верхний горизонт культурного слоя до глубины 0.80—0.90 м насыпан из бурой сыпучей земли с большим количеством строительного мусора. Весь горизонт с прорезающими его прослойками относится к XX в., но в нем попадаются и более древние вещи (изразцы XVII в. и т. п.).

Второй горизонт, идущий с глубины 0.90— 1.20 м до 1.50—1.60 м по всему профилю, исключая перекоп в квадратах VI—VII, отличается от предыдущего, в основном, цветом земли. Земля здесь черная, сыпучая, с гораздо меньшим количеством строительного мусора. Вещи встречаются реже и принадлежат, в основном, также к сравнительно поздним типам — поливная керамика, фарфор, монета 1812 г. (участок 1, глубина 1.30 м) и т. п., но попадаются и вещи древние. Из последних особый интерес представляют фрагменты широких, низких горшков с прямым профилированным венчиком и округлым туловом. Плечи сосудов были покрыты линейным и волнистым орнаментом в несколько полос. Сосуды эти (по описи № 25— 30, 47 — 50 и др.) сделаны, по всей вероятности, на ручном гончарном круге и обожжены в горне. Керамика этого типа ранее в устье Яузы не встречалась. Ближайшей аналогией ей являются фрагменты сосудов, почти идентичных, найденных в Болгаре в слоях, датируемых XIV в.59 Во второй слой нашего разреза керамика этого типа могла попасть только в результате перекопа, но самое наличие ее указывает на бытование в этом районе каких-то более древних культурных напластований.

На глубине 1.50—1.60 м, иногда поднимаясь до глубины 1.40 м, по всему профилю идет глинистая прослойка толщиной 2—3 см. Она отделяет второй горизонт от третьего. Ниже глинистой прослойки земля того же цвета, что и выше, но состав находок сильно изменился. Хотя здесь все еще преобладает поливная керамика, попадаются обломки синих помадных банок и курительные трубки, но в большом количестве встречается и лощеная, а также грубая красная и грубая белая керамика (типы 5 и 6 по нашей классификации). На участках III и V горизонт прорезан ямами погребений, не нарушающих, однако, глинистой прослойки.

Третий горизонт идет на участках IV и V до самого материка, на участках же I—III на глубине 2.00—2.20 м встречена мощная прослойка извести (толщиной 10—12 см), идущая зигзагообразно и представляющая собой, очевидно, строительный слой, связанный с сооружением подпорной стенки. Ниже этой прослойки поливная керамика и изразцы встречаются в сравнительно небольшом количестве. Преобладает грубая белая керамика (например, на участке I на глубине 2.40—2.60 м в пласте встречено 4 фрагмента черной лощеной керамики, 11— грубой белой, 2 — грубой красной и 6 — черной мореной нелощеной; на глубине 2.60—2.90 м на том же участке—14 фрагментов грубой белой керамики, 2 — черной лощеной и 2 -мореной нелощеной).

На участках I и II нижний горизонт прорезан ямами двух погребений, не нарушающих, однако, известковой прослойки. Погребение на участке I углублено в материк. На глубине 3.00— 3.30 м по всему профилю выступает желтый материковый песок. Горизонт ниже известковой прослойки может быть ориентировочно датирован XVI—XVII вв.; горизонт же, верхней границей которого является глинистая прослойка, датируется временем существования здесь кладбища (поскольку погребения не нарушают глинистой прослойки), т. е. до 80-х годов XVIII в. Таким образом, и в этом районе не обнаружено сохранившихся древних пластов, но находки керамики, сходной с болгарской

стр.42

XIV в., позволяют и здесь предположить бытование таких слоев в прошлом.

Из вещевых находок, сделанных на разрезе, следует отметить эмалевую иконку, половину большой лощеной миски, ручку лощеного сосуда с клеймом (тот же круг со вписанным в него крестом, который встречался в раскопе IV), помадные синие банки (из них одна с клеймом — вдавленный крест) и курительные глиняные трубки хорошей сохранности, глиняные «костяшки» от счетов, полихромно-рельефные зеленые муравленые и красные изразцы и, наконец, фрагменты глиняных игрушек, черепицы лощеной и поливной и т. л. Весь комплекс характерен для этого района.

IX

Описанные выше работы исчерпывают в основном возможности археологического изучения устья р. Яузы. Нами обследованы все сколько-нибудь удобные для работы места, за исключением только одного участка, где в 1946 г. был заложен раскоп № 2 Гос. историч. музея.

Мы дали подробное описание всех произведенных археологических работ, чтобы показать, с какими трудностями встречается исследователь-археолог, работающий в Москве. Культурный слой этого замечательного города хранит в себе следы его далекого и близкого прошлого. Однако изучение этого культурного слоя требует от исследователя большого терпения и настойчивости, потому что жизнь столицы, как в прежние времена, так и теперь, непрерывно нарушала древние слои. Найти ненарушенный культурный слой ,на сколько-нибудь значительном участке города пока еще не удалось. Именно поэтому многочисленные перекопы, десятками встречающиеся в любой археологической выработке в Москве, требуют к себе самого пристального внимания. В сравнительно поздних слоях мы встречаем иногда древние вещи, случайно попавшие при перекопах или размывах древнего культурного слоя. Эти случайные находки дают нам необходимый материал для восстановления древней стратиграфии. По этим, столь незначительным на первый взгляд, штрихам мы восстанавливаем картины древней Москвы. Так, находка шиферного пряслица и некоторых других древних предметов позволила нам предположить существование в устье Яузы еще в домонгольскую эпоху какого-то поселения.

Напряженные наблюдения за культурными напластованиями позволяют иногда среди нарушенных позднимии перекопами площадей найти отдельные участки, где древние памятники сохранились хотя бы частично. Так, при работах на строительстве московского метрополитена Л. П. Смирнову удалось выявить и обследовать, хотя и на весьма незначительном клочке земли, среди участков, перекопанных при строительстве разных промышленных и жилых зданий, остатки древнего селища — Красного села. Так выявились в наших раскопках гончарный комплекс и усадьба посадского человека XVI столетия.

Среди большого количества поздних ям нашими раскопками был получен материал, позволяющий пролить свет на древнейшую историю столицы, периода, чрезвычайно плохо освещенного письменными источниками, и в особенности на историю важного ремесленного района Москвы — Гончарной слободы.

До настоящего времени археологи, исследуя древнерусские города, обращали внимание главным образом лишь на древние, преимущественно домонгольские слои. Слои XIII—XIV вв. и, тем более, слои XVI—XVII вв. исследовались далеко не так тщательно. Считалось, что область археологического исследования — это лишь древнейшие периоды, о которых нет (или почти нет) сведений в наших письменных источниках и от которых не сохранилось реалий в наших музеях. Археологи полагали, что для более поздних периодов археологические материалы вряд ли могут дать что-либо существенное, новое в изучении русского города.

Материалы наших древлехранилищ (Оружейной палаты и др.) характеризуют в основном быт высших слоев населения Московской Руси (царского двора и приближенных бояр). О средних же и беднейших слоях городского населения, об их одежде и других предметах быта, о производстве московских ремесленников сохранилось чрезвычайно мало материала. Такое положение в археологической науке привело к тому, что, например, гончарное производство Киевской Руси было гораздо лучше изучено по археологическим источникам, чем производство московских гончаров в XV— XVII вв. Нет нужды доказывать, что этот пробел должен быть заполнен.

Археологические работы на устье Яузы — первые специальные раскопки в Москве — показали, что изучение чрезвычайно сложных и почти сплошь перекопанных напластований культурного слоя Москвы дает все же много важных материалов для заполнения указанного нами пробела в археологическом исследовании русского города вообще и московской Гончарной слободы в особенности. В результате археологических исследований 1940—1946/47 гг. мы можем полностью восстановить историю этого района. В домонгольский период, вероятно, уже с XII в. здесь существовало поселение, характера которого мы не можем точно выявить, так как культурный слой в этом районе сплошь перекопан; нам удалось уловить лишь следы домонгольского культурного слоя (см. выше). В более поздние периоды (XIV—XV вв.) поселение здесь продолжало бытовать. По крайней мере, уже в

стр.43

конце XV в. здесь стояла (по всей вероятности, еще деревянная) церковь Никиты, при которой было кладбище. В XVI—XVII вв. здесь был ряд ремесленных слобод; остатки производства гончаров и погребение кольчужника открыты при наших раскопках 1946 г. В этот период строится и перестраивается каменная церковь Никиты. Исследование кладбища при церкви показывает, что уже в XVII в. среди ремесленного населения района начали селиться служилые люди — дворяне и даже князья. К началу XVIII в. посадские люди составляли уже почти половину населения прихода церкви Никиты, а в течение XVIII—XIX вв. весь этот район застраивается дворянскими и купеческими особняками; многие из этих домов стоят и по сие время. Древнейший поселок вошел в черту города, слился с ним так, что самая память о бытовании поселка на высоком холме в устье Яузы сохранилась только в некоторых легендах.

Археологические исследования на устье р. Яузы теперь можно считать законченными. Дальнейшие археологические раскопки в Москве должны быть сосредоточены на Зарядье.

Сноски

-------------------------
стр.5
1 Руководство экспедицией было поручено автору настоящего отчета. В экспедиции 1946 г. участвовали: научные сотрудники П. И. Засурцев, Л. А. Ельницкий, А. В. Никитин, А. И. Першиц, В. Б. Гиршберг; фотограф В. Е. Лукин и художник М. Н. Кислов. В качестве ученых консультантов в работе экспедиции приняли участие член-корр. АН СССР С. К. Богоявленский, член-корр. Академии архитектуры СССР А. В. Филиппов и архитектор М. А. Ильин. В 1947 г. в экспедиции работали: М. А. Ильин, П. И. Засурцсв (зам. нач.экспедиции), Л. В. Артишевская, И. Г. Сахарова,М. Н. Шишкин, В. Г. 3ак, М. Н. Кислов и Н. Н. Агакас.
2 ПСРЛ, т. XV, СПб., 1863.
3 Донесения о первых успехах путешествия Зориана Доленга-Ходаковского. Русск. ист. сб., т. VII, стр. 42 и др.
4 ААЭ, т. I, стр. 87.
5 И. Е. Забелин. История города Москвы, ч. I. М., 1905, стр. 66 и сл.
6 М. Н. Тихомиров. Начало Москвы. Преподавание истории в школе, 1946, № 2, стр. 24.
7 Ср. А. В. Арциховский. Археологические работы в Москве. Преподавание истории в школе, 1946, № 1. стр. 33.
8 Цит. по И. Е. Забелину. Указ. соч., стр. 26.

-------------------------
стр.6
9 М. Г. Рабинович. Археологические работы в Москве. КСИИМК. вып. XXI, М., 1947, стр. 149, рис. 45.
10 Его же. Гончарная слобода Москвы. МИА СССР, вып. 7, М., 1947. стр. 58.
11 ПСРЛ, т. VIII. СПб., 1859. стр. 182.
12 ПСРЛ, т. XIII, СПб., 1904, стр. 69.
13 Никоновская летопись. Шумиловский том. Листы лицевые 162 и 959.
14 А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944.
15 Архив М. И. Александровского, № 76.
16 Там же. Снегирев. Москва, т. I, стр. 30.

-------------------------
стр.7
17 И. Е. Забелин. Материалы для археологии и статистики гор. Москвы, т. I. М., 1884, стр. 825.
18 М. Г. Рабинович. Гончарная слобода Москвы. МИА СССР, вып. 7, М., 1947, стр. 55—76.

-------------------------
стр.8
19 Работы на раскопе I, как и на дальнейших раскопах, производились в соответствии с методикой, обычно применяющейся в наше время при раскопках городов. Вся площадь раскопа была разбита на квадраты 2X2 м. Выемка земли производилась первоначально пластами по 20 см. Квадраты были обозначены римскими цифрами по порядку номеров с запада на восток и с севера на юг. Пласты обозначены арабскими цифрами также по порядку номеров сверху вниз. Учет и первичная характеристика материала, найденного при раскопках, производились по пластам и квадратам до тех пор, пока не встречались определенные прослойки, сооружения и другие комплексы (например, погребения). Тогда выемка грунта и учет материала велись по этим прослойкам, сооружениям и погребениям. Дневники и полевые чертежи велись в соответствии с изложенной методикой и сопровождались фотографированием объектов. Работа производилась лопатами: встреченные же мелкие прослойки, сооружения и погребения расчищались мелким инструментом. Весь вынутый грунт тщательно просматривался. Этикетаж отобранного материала велся по общепринятым правилам. Все раскопы доводились до грунта, после чего с бортов раскопа снимался профиль (чертеж, описание и фотография). По мере возможности, в процессе работы фиксировались и промежуточные профили, так что среднее количество профилей на раскоп было не менее шести. Начиная с 4-го пласта (0.60—0.80 см), керамика отбиралась вся. Это было вызвано особой важностью керамического материала для данного района.

-------------------------
стр.16
20 Указатель к 6оярским книгам. М., 1853. стр. 128.
21 А. В. Арциховский. Надписи, найденные на Метрострое, стр. 160-161. Сб. «По трассе первой очереди Московского метрополитена им. Л. М. Кагановича», М., 1936; В. Н. Щепкин. Описание надгробий. Отчет Исторического музея за 1906 год.

-------------------------
стр.17
22 Предварительную публикацию находки см. М. Г. Рабинович. О производстве оружия в Москве и ремесленных слободах за Яузой. ИОИФ, т. V, № 4, 1948.
23 М. Г. Рабинович. Вооружение новгородского войска. ИОИФ, т. III, № 6, 1946.
24 М. Г. Рабинович. Указ. соч., стр. 551.
25 Б. С. Белокуров. История Бронницкого края. Сб. Бронницкий уезд. Раменское, 1928, стр. 9-23.
26 Мартынов. Названия московских улиц и переулков. М., 1888. стр. 28-29; П. Н. Миллер и П. В. Сытин. Происхождение названий Московских улиц, переулков, площадей, М., 1938, стр. 29.
27 С. К. Богоявленский. Вооружение русских поиск в XVI—ХVII вв. ИЗ, № 4, М., 1938, стр. 264— 265.
28 И. И. Срезневский. Материалы для словаря Древнерусского языка по письменным памятникам, т. I, стр. 39.
29 Там же, т. II, стр. 675.
30 П. Савваитов. Описание старинных русских утварей, одежд, оружия, ратных доспехов... СПб., 1896, стр. 96.
31 Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Н. Калачевым, кн. III СПб., 1861, стр. 30.
32 Г. Е. Кочин. Материалы для терминологического словаря древней России. Л., 1937, стр. 46. Кольчуга в документах до XV в. не упоминается вовсе.

-------------------------
стр.18
33 М. Г. Рабинович. Указ. соч., стр. 550. 34 П. Н. Миллер и П. В. Сытин. Происхождение названий московских улиц, переулков, площадей. М., 1928, стр. 28-29, 67.
35 Переписная книга гор. Москвы, 1638 г., М., 1883, стр. 295-316. 36 Там же, стр. 265. 37 Там же, стр. 301. 38 Там же, стр. 308.

-------------------------
стр.21
39 Подробно о датировке различных частей церкви см.: М. Г. Рабинович. К вопросу о начале Москвы. ВАН, 1947, № 4.
40 Л. А. Давид. Церковь Трифона в Напрудном. Архитектурные памятники Москвы XV--XVII вв. М., 1947, стр. 36, 51.
41 М. Г. Рабинович. Указ. соч., стр. 62.
42 Текст этой надписи опубликован впервые Мартыновым. (Надгробная летопись Москвы, стр. 98).

-------------------------
стр.24
43 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, т. I, стр. 1008, табл. 3. Изд. «Обществ. польза».
44 Указатель к боярским книгам, стр. 129.
45 И. Е. Забелин. Материалы..., т. II, стр. 518 Ружная розметная книга 7207 г.
46 Текст надписи полностью опубликован Мартыновым. Указ. соч., стр. 97.

-------------------------
стр.26
47 См. ниже в настоящем томе.

-------------------------
стр.36
48 А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944, стр. 93.

-------------------------
стр.37
49 Крест был показан мною члену-корр. АН СССР М. Н. Тихомирову, который дал о нем следующее заключение: «Это крест—«тельник» (см. рассказ летописи о тельниках Василия Темного, привезенных татарами в Москву после его пленения под Суздалем). К сожалению, надписей разобрать невозможно, они стерлись. С лицевой стороны — распятие. У меня впечатление, что крест хорошей работы. О фигурах скажу предположительно так: вверху, вероятно, два ангела, оправа — плачущая богоматерь и Иван Богослов, слева — Иван Предтеча Обычный деисусный чин. Остальное не разберешь. Надписи были, но и подобия букв не осталось».
50 В. Н. П е р е т ц. О некоторых основах для датировки древнерусского художественного литья, Л., 1933, стр. 44—45. Крест, опубликованный В. Н. Перетцем, в точности такой, как наш. Точно такой же крест найден в Новгороде на Славне, в слое, датированном множеством монет XV в. (А. В. Арциховский. Раскопки в Новгороде на Славне. МИА СССР, № 11, стр. 149).
51 Переписная книга гор. Москвы 1638 г. М., 1881 стр. 301. 52 Там же.

-------------------------
стр.38
53 Д. Ровинский. Русские народные картинки, стр. 263; М. Г. Рабинович. Работа Московской экспедиции 1947 г. КСИИМК, вып. XXVII, стр. 159, рис. 60.

-------------------------
стр.40
54 Т. е. остатка культурного слоя, бывшего на поверхности земли во время сооружения постройки.
55 М. Г. Рабинович. Археологические работы в Москве. КСИИМК, вып. XXI, М., 1947.
56 Г. О. Оссовский. Откуда привозился красный шифер... ТАС III, т. I. М., 1878.
57 Б. А. Рыбаков. Овручские пряслица. Доклады и сообщения Истор. факультета МГУ, вып. 4, М., 1946, стр. 26.
58 Рукомойник экспонирован в Музее истории и реконструкции Москвы.

-------------------------
стр.41
59 По материалам раскопок, которыми Л. Н. Смирнов любезно разрешил пользоваться.

Иллюстрации
Рис. 1. Изображения церкви Никиты на миниатюрах XVI в. (церковь Никиты на рисунках отмечена крестиком)

 
Рис. 2. План-схема раскопок составлена на основе планов XIX в. 1 - место археологических наблюдений 1940 г.; 2 - раскопки экспедиции ИИМК в 1946 г. (римскими цифрами обозначены раскопы, арабскими - шурфы); 3 - раскопки экспедиции ИИМК в 1947 г.; 4 - места раскопок ГИМ в 1946 г. ; 5 - обрывистый берег реки

 

 
Рис. 3. Западный профиль раскопа I 1 - шлак; 2 - кирпич; 3 - известь; 4 - уголь; 5 - перекоп; 6 - культурный слой бурый сыпучий; 7 - желтый песок; 8 - желто-серый гумированный песок; 9 - желтый материковый песок


Рис. 4. Первый и второй строительные слои (фото)

 
Рис. 5. Дневная поверхность слоя первой половины XVI в. 1 - плиты №1 и 2; 2 - общий вид плиты №2; 3 - деталь плиты №2 (видны следы разбивки узора циркулем)

 
Рис. 6. Погребения из раскопа I Слева — верхний горизонт погребений (глубина 2.0 — 2.2 м): а — крест бронзовый, две бусины костяные — на груди; черенок ножа — у правой руки (погр. № 4, глубина 2. 20 м); в — остатки зеленой материи и медный крест на груди (погр. № 7). Справа — нижний горизонт погребений: а — стеклянный флакон—„слезница" (глубина 2. 40 м); б— обрывок кожи (глубина 2.40 м); в — тигелек глиняный (глубина 2.41 м); г — шлак глиняный (глубина 2.38 м)


Рис. 7. Надгробная плита и погребение княгини Елецкой (1643) 1 - надпись; 2 - общий вид; 3 - белокаменная подставка (вид сверху); 4 - костяк М. А. Елецкой (3)

 
Рис. 8. Надгробье кольчужника (1596)

 
Рис. 9. Профили бортов раскопа VI 1 — кирпич; 2— известь; 3 — уголь; 4 — серый гумированный песок; 5 — желтый материковый песок


Рис. 10. Профиль цоколя и фундамента церкви Никиты (масштаб 1:50)


Обмерные чертежи церкви Никиты I - восточный фасад; II - разрез через центральную абсиду
Обмерные чертежи церкви Никиты III - план подклета; IV - план первого этажа; V - северный портал (реконструкция);Условные обозначения: 1 - кладки из белого камня; 2 - следы оконных проемов; 3 - кладка из маломерного кирпича; 4 - кладка из большемерного кирпича; 5 - пристройки; 6 - кладка из бутового камня; 7 - древнейшая чачть церкви; 8 - пристройки XVII в.; 9 - пристройки 1871 г.
Рис. 12. Надгробия из раскопок на Яузе 1 — плита Андрея Федорова сына; 2 — памятная доска Анны Маракушевой и Матвея Новосильского


Рис. 13. План раскопа IV. Гончарная мастерская 1 - яма для бракованной посуды; 2 - дерево; 3 – перекоп

 

 
Рис. 14. Южный профиль раскопа IV 1 — шлак; 2 — кирпич; 3 — уголь; 4 — известь; 5 — перекоп; 6 — серый гумированный песок; 7 — бурый мусорный слой светлый; 8 — бурый мусорный слой темный; 9 — глина; 10 — зола; 11 — дерево; 12 — желтый материковый песок

 
Рис. 15. Гончарный горн в процессе расчистки 1 - завал горна; 2 - топка горна после расчистки; 3 - общий вид горна после расчистки; 4 - часть задней стенки горна

 

 
Рис. 16 Чертежи горна (размеры в см) 1— план; 2 — разрез; 3— вид топок; 4— вид задней стенки


Рис. 17а. Склад бракованной посуды в процессе расчистки 1 - верхний горизонт; 2 - средний горизонт; 3 - нижний горизонт
Рис. 17б. Образцы посуды из склада
Рис. 18. Профиль раскопа VII 1— кирпич; 2 — известь; 3 — уголь; 4 — глина; 5 — перекоп; 6 — темнобурая земля; 7 — светлобурая земля; 8 — желто-серый гумированный песок; 9 — желтый материковый песок; 10 — желтый песок; 11 — дерево


Рис. 19. План городской усадьбы XV—XVI вв. (раскоп VII) 1— пшеница; 2 — рожь; 3 — просо; 4 — дерево; 5 —"перекоп"; 6 — черная земля; 7 — песок; 8 — пережженный песок; А — крест медный четырехконечный (глубина 1.90 м); Б — замок железный (глубина 1.85 м); В — фрагмент глиняной корчаги; Г — обуглившийся хлеб; Д — белая слюда (глубина 1.95 м); Е — фрагменты плетеных изделий: лаптя, корзины, рогожи (глубина 1.90) м); Ж — фрагмент корзины (глубина 1.95 м); З — подковки железные; И — керамика (глубина 1.90 м); К — шиферное пряслице (глубина 0.50 м ); Л — длина бочек (глубина 2.60 м)

 
Рис. 20. Нательный крест

 
Рис. 21. Разрезы хозяйственной постройки (см. рис. 19) 1— желтый песок; 2 — бурая земля; 3 — перекоп; 4 — черная земля; 5 — прослойка глины; 6 — гумированная прослойка с остатками дерева; 7— желтый материковый песок; 8—дерево. Отметки глубин— от борта раскопа


Рис. 22. Детали постройки 1 — юго-западный угол — вид с юга (сверху); 2 — юго-западный угол — вид с востока; 3 — западная стена — вид с востока; 4— южная стена— вид с севера

 

 
Рис. 23. Шиферное пряслице

 

Надпись


Надпись

 

 
Надпись 1

 


Надпись 2

 

 

 

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

 

 

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

 

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский