РусАрх - Седов Вл. В. Церковь Федора Стратилата в Новгороде

РусАрх

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

Источник: Седов Вл.В. Церковь Федора Стратилата в Новгороде. В кн.: Общество историков архитектуры. Архив архитектуры. Вып. IX. М., 1997. С.3-32. Все права сохранены.

Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: www.archi.ru. Все права сохранены.

Иллюстрации оригинала в электронной версии отсутствуют.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2008 г.

Вл. В. Седов
Церковь Федора Стратилата в Новгороде

Историография

Церковь Федора Стратилата 1360-1361 г. на Федоровской улице в Новгороде принадлежит к наиболее известным памятникам древнерусской архитектуры и входит в хрестоматийный набор храмов, иллюстрирующих историю новгородского зодчества. Однако церковь Федора Стратилата ни в коем случае не может быть названа полностью изученным памятником, поскольку в вопросе о происхождении отдельных форм и всей композиции этого храма еще есть много неясного и даже загадочного. Кроме того, сама церковь Федора Стратилата как бы заслонена несколько более поздним храмом Спаса на Ильине улице, причем первый памятник часто рассматривается лишь как подготовительный этап к созданию более позднего шедевра.

Первое подробное описание церкви Федора Стратилата было издано архимандритом Макарием, у него же находим сведения о ремонте храма и пристройке трапезной и колокольни в 1697-1698 гг.(1) Еще одно описание храма находим у В.А .Прохорова.(2)

В «Истории русской архитектуры» А.М. Павлинова и «Истории русского искусства» А.П. Новицкого церковь Федора Стратилата упоминается как типичный новгородский храм XIV в. рядом с церковью Спаса на Ильине улице.(3)

В. В. Суслов впервые опубликовал точные чертежи церкви Федора Стратилата и небольшую статью, в которой дается очень подробное описание памятника.(4)

А.В. Щусев и В.А. Покровский, крупнейшие архитекторы неорусского стиля начала XX в., в «Истории русского искусства» И.Э. Грабаря выделили церковь Федора Стратилата как наиболее сохранившийся памятник второй половины XIV в., они отмечали широкую расстановку столбов и, почему-то — их скругле-

ние в нижней части; под влиянием И.Е. Забелина появление восьмискатного покрытия они связывали с влиянием деревянной архитектуры. В обработке абсиды они видели подражание каким-то византийским прототипам, следуя, вероятно, за В. В. Сусловым, который сближал декор абсид новгородских церквей с орнаментом сирийских рукописей VII-VIII вв.(5)

А.И. Некрасов посвятил церкви Федора Стратилата всего несколько абзацев, но ясно обозначил новый взгляд на место этого храма в истории новгородского зодчества. Исследователь видит в церкви Федора завершение «метаний» первой половины XIV столетия «от западных образцов к старым воспоминаниям». При этом, по мнению А.И. Некрасова, «Федор Стратилат все же оказался несовершенным. Не трудно заметить, что пропорции его тяжелы, формы неуклюжи, линии сбиты, элегантной стройности Волотовской церкви вовсе нет». Основым новшеством в церкви Федора является возвращение к разделению фасада на три прясла лопатками, своеобразное соединение типа церкви Николы на Липне с более ранней традицией. В этом ученый также видит западное, романское и готическое, влияние, которое он усматривает в форме окон и северного портала, а также в обработке абсиды (относительно декора абсиды исследователь тут же ссылается на аналогии в обработке абсид в сербской архитектуре XIV в.).(6)

Намного сложнее интерпретация форм церкви Федора Стратилата в более позднем труде А.И. Некрасова: здесь исследователь подчеркивает «иррациональность» построения как внутреннего пространства храма, не укладывающегося в геометрические построения и сложного по сопоставлению отдельных изолированных частей, так и декоративной обработки фасадов. Вновь подчеркнув появление лопаток, членящих фасад, исследователь останавливается на декоре абсиды, который он прямо связывает с романскими памятниками Германии и даже точнее — с «провинциальными памятниками Балтийского побережья». Особенно удивляет А.И. Некрасова запаздывание такой романской декорации в Новгороде на 200 лет и сравнение ее с «изящными ломбардскими аркатурами на абсидах владимиро-суздальских храмов». По мнению ученого готические формы окон и северного портала — не более, чем отмирающая внешность, а «существо пространственного и пластического истолкования при новой иконографии не отличается от Нередицы».

А.И. Некрасов видит в церкви Федора Стратилата не только готические и романские мотивы, но и «пластический примитивизм» церкви Спаса на Нередице, однако он с присушим ему художественным чутьем выделяет и «вертикальную направленность, сказавшуюся в церкви Федора, и наиболее выраженную в церкви Спаса на Ильине улице».(7)

В путеводителе А. Строкова и В. Богусевича обращено внимание на обширность и сложность хор в церкви Федора, а также содержится предположение о первоначальном полопастном покрытии храма и существовании первоначального западного притвора.(8)

М.К. Каргер в опубликованной в 1946 г. истории новгородской архитектуры, впоследствии неоднократно переиздававшейся, поместил очерк о церкви Федора Стратилата, в котором исследователь как бы синтезировал взгляды своих предшественников.(9) Ученый, назвав храм Федора одним из «классических» памятников новгородского зодчества второй половины XIV в., перечисляет необычные и характерные черты памятника: расширение подкупольного квадрата за счет широкой расстановки столбов, большой размер хор, каменная лестница в северо-западном компартименте. Отдельно подчеркивается переход к разделению фасада лопатками на три прясла и полопастное покрытие храма, а также обилие декоративных элементов на фасадах. Новая тенденция в церкви Федора Стратилата обнаруживается в декоративизме, который, по словам исследователя, не нарушает конструктивной логичности фасада. Ту же трактовку памятника обнаруживаем и в статье М.К. Каргера о новгородском зодчестве в «Истории русского искусства».(10)

В.Н. Лазарев тоже рассматривал церковь Федора в ряду крупнейших памятников второй половины XIV в. и отмечал несхожесть этого храма с храмами на Липне, Ковалеве и Болотове. Ученый предположил существование романских образцов декорации абсиды и аркатурных поясков на барабане. Вслед за исследователями начала XX в. подчеркивается широкая расстановка столбов и (ошибочно) скругление столбов.(11)

В 1964 г. издана небольшая брошюра Л.М. Шуляк о церкви Федора Стратилата, в которой впервые упоминалось об остатках церкви XII в. в основании храма XIV в., сообщалось о первоначальном западном притворе, занимавшем среднюю треть западного фасада, и о пристройке на южном фасаде, вызвавшей сдвиг к западу южного портала. Исследовательница подчеркнула нео-

бычность устройства хор в этом памятнике: центральная часть хор здесь была отделена довольной высокой каменной стенкой и здесь был устроен придел. В этой же работе указывалось на первоначальное трехлопастное покрытие церкви.(12)

В своих взглядах на церковь Федора Стратилата и ее место в истории новгородской архитектуры П.Н. Максимов в основном опирался на исследования предшественников. Кроме увеличения высотности и усиления декоративности, отмеченных ученым, следует особенно подчеркнуть стремление объяснить отдельные формы памятника заимствованием из более ранней новгородской архитектуры: кроме общей композиции и приделов на хорах отмечено и то, что трехчастная композиция фасада с лопастными и ползучими арками восходит к церкви Николы Белого 1312-1313 гг.(13)

Г.М. Штендер вновь привлек внимание ученых к остаткам домонгольского храма в основании церкви Федора Стратилата и осторожно связывал этот храм с церковью Федора Тирона, заложенной Воигостом в 1115 г.(14) Дополнительные сведения о частях кладки и фундаментов этого домонгольского храма, атрибуция которого все еще остается неясной, сообщил Вал.А. Булкин.(15)

В результате перечисленных исследований церковь Федора Стратилата прочно заняла центральное место в построениях относительно новгородского зодчества второй половины XIV в., но, как уже было сказано, ее формы во многом не объяснены. Реальное место храма в истории архитектуры Северо-Западной Руси до конца так и не выяснено, поскольку никто так и не сказал со всей определенностью, что это за памятник: храм, всего лишь продолжающий и синтезирующий традицию, шедевр, созданный одномоментно в результате воли заказчика и напряжения сил мастеров, или «заготовка» для создания подлинного шедевра — церкви Спаса на Ильине улице 1374 г. В этой статье мы пытаемся разобраться в вопросах, возникающих при изучении этого удивительного памятника.

Заказчик

Строительство храма началось в 1360 г.: «Того же лета заложи церковь камену Федор святыи на Федорови улице Семеон Ондреевич с боголюбивою матерью своею».(16) Если в цитированном

отрывке из Новгородской Первой летописи мать Семеона Андреевича не названа по имени, то Новгородская Вторая летопись, Новгородская Третья летопись и Летопись Авраамки называют ее имя — Наталья, не добавляя дополнительных сведений о самом Семеоне Андреевиче.(17)

Строительство было окончено в следующем году, о чем кратко сообщает Новгородская Первая летопись: «Свершиша церковь камену святыи Федор на Федорове улици». О том же сообщает Четвертая новгородская летопись по списку Никольского.(18)

Из этих сообщений мы не можем извлечь никаких данных о социальном положении заказчиков храма. Если Семеон Андреевич в новгородских летописях больше не упоминается, то его мать Наталья известна по сообщениям о строительстве в 1371 г. монастырской церкви Андрея на Ситке в окрестностях Новгорода недалеко от Торговой стороны. Во Второй новгородской летописи, летописи Авраамки и отрывке из Псковской летописи заказчица названа просто Натальей(19), а в Третьей новгородской летописи заказчик вообще не назван, то в Четвертой новгородской летописи по списку Никольского о ней говорится как о «Наталье, Андреевской жене»(20). Это известие может объяснять посвящение храма на Ситке святому Андрею Юродивому, который, судя по всему, был небесным патроном умершего мужа заказчицы. Этот Андрей умер до 1360 г., поскольку в ином случае вместо Семеона Андреевича и Натальи в качестве заказчиков был бы назван сам Андрей и, может быть, его жена.

В церкви Федора Стратилата на Федорове улице помимо основного престола было еще два придела, располагавшихся на «полатех» (на хорах): это приделы Покрова богородицы и Симеона Столпника (Дивногорца)(21). Придел Семиона Столпника появился в храме явно не случайно: его посвящение указывает на желание заказчика посвятить отдельный престол на хорах своему небесному покровителю. До 1360-1361 гг. подобные случаи посвящения приделов на хорах небесному патрону заказчика нам почти неизвестны (только в церкви Николы на Липне 1292 г. придел на хорах был посвящен Клименту, покровителю архиепископа Климента, соорудившего храм).

В искусствоведческой литературе установилась традиция называть Семеона Андреевича новгородским посадником. Эта традиция восходит, судя по всему, к архимандриту Макарию(22), ее поддерживали В.Н. Лазарев и М.К. Каргер(23). Между тем, ле-

тописи ни разу не называют его посадником, да и вообще, как уже говорилась, более не сообщают ничего о жизни Семеона Андреевича.

Кем же был заказчик одного из самых больших храмов эпохи расцвета новгородского зодчества, храма, начинающего новую эпоху в развитии композиции и декорации этой архитектуры? Мог ли он быть купцом, который как былинный Садко от полноты казны мог соорудить три храма в три дня и «Кресты, маковицы золотом золотил, местны иконы изукрашевал, изукрашевал иконы, чистым жемчугом усадил. Царские двери вызолачевал»?(24) Но относительно новгородских купцов конца XIII-первой половины XIV вв. как заказчиков мы не имеем сведений: известные нам заказчики были или архиепископами и другими лицами церковной иерархии (архиепископы Климент, Давыд, Василий, Моисей; юрьевские архимандриты Кирилл, Лаврентий и Есиф, монах Олоний), или принадлежали к боярской верхушке Новгорода (Семен Климович в 1305 г., Иоаким Столбович в 1308 г., Анания Куритьский в 1344 г., Павел Петрович и сын тысяцкого Андрей в 1344 г., Акинф Жабин в 1345 г., посадник Юрий Иванович в 1350 г., Лазута в 1358 г., Андреян Захарьин и Данило Кузьмин в 1358 г.), или были жителями одной улицы («ильинцы» в 1354 г., «лубянцы» в 1356 г.). Скорее всего, Семеон Андреевич также принадлежал к одному из боярских родов, причем само расположение сооруженного им храма на Торговой стороне в Плотницком конце и постройка его матерью монастырского храма тоже на Торговой стороне позволяют связать его с боярством этой части города и, возможно, — Плотницкого конца.

Действительно, имя Семеона Андреевича мы находим среди имен крупных новгородских магистратов: к наказной грамоте новгородским послам Юрию и Якиму, отправленным в 1372 г. для заключения мира с великим князем тверским Михаилом Александровичем среди 11 сохранившихся печатей приложена печать с надписью «Семенова печать Ондреевича».(25) В.Л. Янин в книге «Новгородские посадники» предположил, что Семеон Андреевич, как и еще несколько лиц, печати которых не имеют обозначения должности, был тысяцким, а отсутствие его имени в летописных списках новгородских тысяцких исследователь объяснил тем, что Семеон Андреевич ни разу не занимал должности степенного тысяцкого: только степенные тысяцкие были поименованы в этих списках.(26)

Как видим, заказчик храма Федора Стратилата принадлежал к верхушке новгородского боярства, что во многом объясняет размеры и сложную декорацию памятника. Однако если само сооружение церкви и ее необычные по сравнению с новгородским зодчеством первой половины XIV в. формы можно объяснить именно условиями заказа, то само появление отдельных форм требует детального рассмотрения, поскольку частные формы могли появляться не по, а в процессе работы мастеров-каменщиков, выполнявших самые общие указания заказчика по своему усмотрению.

В заключение следует сказать несколько слов о вероятных родственных связях Семеона Андреевича. Отцом заказчика церкви Федора Стратилата был некий Андрей, который, судя по тому что его вдова в 1371 г. была названа «Андреевской женой», был хорошо известен летописцу. Попробуем обратиться к новгородским летописям с целью обнаружить отца заказчика.

Оказывается, что в 1320-1340-х гг. в Новгороде действует некий Ондрешко, тесно связанный с Прусско-Плотницкой группировкой бояр(27) и не отождествляемый с посадником Андреяном Захарьиничем. Впервые этот Ондрешко упоминается в 1329 г. в связи с пожаром, когда «загореся Ондрешков двор в Плотниках, и погоре и до Федора святого»(28), — как видим, двор Ондрешки располагался в Плотницком конце неподалеку от церкви Федора Стратилата. В 1342 г. Ондрешко упоминается в связи с крупным столкновением на вече, причем он вместе с посадником Федором Даниловичем собирает особое вече на Ярославли дворе.(29) В 1350 г. из Новгорода выгнали посадника Федора (Даниловича), а вместе с ним несколько бояр, среди которых упоминается Ондреян(30), но это уже, видимо, будущий посадник Андреян Захарьинич, который упоминается впервые как посадник в 1359-1360 г.(31)

Наконец в 1344-1345 гг. заказчиком восстановления поврежденной пожаром церкви Параскевы Пятницы на Торгу выступает, наряду с Павлом Петриловичем, некий Андрей, «сын тысяцкого».(32) В отличие от сообщения Новгородской первой летописи в Пятой новгородской летописи заказ, вероятно по ошибке, приписан одному Андрею, который поименован как «Андрей, сын тысячкого Павла Петровича».(33) Та же ошибка повторена и в Летописи Авраамки.(34) Однако в более поздней Новгородской третьей летописи ошибки нет, Андрей и Павел Петрилович упоминаются как два лица, заказывающие рекон-

струкцию церкви, а Андрей назван «Андрей Борисов сын тысяцкого».(35) Было бы очень соблазнительно отождествить этих Андрея и Ондрешку и предположить, что сын тысяцкого Андрей был отцом тысяцкого Семеона Андреевича, но эти предположения столь шатки и недоказательны, что здесь трудно утверждать что-либо основательно.(36)

Портал и окна

Из первоначальных дверных проемов в церкви Федора Стратилата сохранился только северный, он имеет готический стрельчатый портал с уступчатым обрамлением без импостов, отделяющих архивольт от вертикальных тяг. Эта одна из ярких готических деталей, но она появляется еще в новгородской архитектуре первой половины XIV в. Перспективные порталы со стрельчатыми перемычками есть уже в церкви Николы Белого в Новгороде, построенной архиепископом Давыдом в 1312-1313 гг.(37) Кроме этого раннего памятника, в котором романо-готические формы новгородского зодчества рубежа XIII-XIV вв. чуть ли не впервые сменяются готическими, можно назвать новгородскую церковь Благовещения на Городище 1342-1343 гг., где на северном фасаде сохранился уступчатый портал со стрельчатым завершением.

Таким образом, готический портал церкви Федора Стратилата имеет своих предшественников и может рассматриваться как форма, уже принадлежащая к новгородской традиции.

Узкие, почти щелевидные окна церкви Федора Стратилата с из стрельчатыми завершениями также принадлежат готической культуре. Но здесь мы встречаемся только с увеличением количества окон, «насыщением» фасадной плоскости, а сама форма появилась тоже в первой половине XIV столетия: подобные окна мы видим в церкви Николы Белого 1312-1313 гг.(38) и в церкви Михаила Архангела на Сковородке 1355 г.

Закладные кресты

На стенах храма сохранился только один каменный крест, заложенный в кладку стен: он расположен в наиболее выдвинутой части абсиды и имеет сравнительно небольшие размеры. Это

крест с удлиненным основанием и расплывчатыми контурами. Этот крест не был единственным на стенах храма: на южном фасаде в нижней части восточного членения расположено круглое, а вернее подковообразное окно с неглубоким уступчатым обрамлением; на восточном фасаде подобное окно размещено справа от абсиды. Эти окна появились, по всей видимости, в 1697-1698 гг., когда в четверике храма были пробиты и другие новые окна, а с запада к храму была пристроена трапезная с колокольней. Но форма двух упомянутых проемов свидетельствует о том, что они были пробиты в местах, где до этого находились заложенные в кладку (что облегчило пробивку новых окон) характерные каменные новгородские кресты, вписанные в круг. Такую форму ниш видим, например, вокруг крестов в церкви Спаса на Ильине улице.

Вкладные кресты широко известны в новгородской архитектуре второй половины XIV-XV вв., но появились они, вопреки распространенному мнению,(39) не в церкви Федора Стратилата, а несколько раньше. Вкладные кресты есть уже в церкви Спаса на Ковалеве 1345 г., вероятно именно вкладной крест располагался в нише справа от портала в церкви Покрова 1352 г. в Довмонтове городе Пскова.(40) Вполне возможно, что вкладные кресты, расположенные в частях XIII в. церкви Федора Стратилата на Щиркове улице в Новгороде 1292-1294 гг., попали в кладку храма в момент строительства, а не позднее.(41) Как видим, и вкладные кресты, появившиеся, видимо, вследствие западного влияния (это влияние следует исследовать подробно, рассмотрев хронологию и форму крестов Новгорода и стран Балтики), применялись в новгородском зодчестве до 1360-1361 гг., а в церкви Федора Стратилата только включены в новую систему, где отдельные мотивы соединяются в четкие группы.

Круглые ниши

Безусловно принадлежат к готическому искусству круглые ниши, расположенные в церкви Федора Стратилата на барабане, где они находятся между бровками окон, и в верхней части средней трети западного фасада. Во втором случае крупные круглые ниши расположены по сторонам арочной ниши, у которой завершение приближается к стрельчатому. В более ранних храмах новгородской архитектуры подобные

ниши не встречаются и мы можем предпроложить, что они могли впервые появиться именно в церкви Федора Стратилата. Описание храма архимандрита Макария свидетельствует о существовании в этих нишах каких-то фресковых изображений, а В.В. Суслов тоже упоминает о «священных изображениях» в «киотках и впадинах» на фасадах церкви, а на чертеже западного фасада показывает неясные контуры фигур в указанных круглых и арочной нишах.(42) Скорее всего здесь размещался «Деисус», бывший традиционной темой наружной декорации новгородских храмов.(43)

Круглые ниши были одним из наиболее распространенных мотивов в кирпичной готической архитектуре Северной Германии и стран на берегах Балтики. Среди наиболее характерных примеров можно назвать: собор в Любеке (1251-1310 гг.), где круглые ниши расположены в горизонтальных поясах, разделяющих ярусы башен храма(44), а также круглые ниши в храмах Николая в Ростоке (1250-1312 гг.), Марии в Грейфсвальде (1260-1340 гг.) и Екатерины в Штральзунде (1287-1400 гг.).(45)

Помимо Северной Германии в XIII — первой половине XIV в. круглые ниши есть и в кирпичной архитектуре Ливонии: в постройках рижской и тартусской (дерптской) школ, тесно связанных с северогерманским зодчеством. В конце XIII в. такие ниши известны нам в простенках окон на боковых фасадах среднего нефа церкви Якоба в Риге, а в начале XIV в. — наверху первоначальной части западной башни Яновской церкви в Тарту (Дерпте), сооруженной около 1323 г., и на башне церкви Симеона в Валмиере (Вольмаре), пристроенной на рубеже XIV-XV вв.(46)

Подобные ниши были распространены и позднее, в XV в., примером чему служат украшения фасадов некоторых домов в Таллине (Ревеле) и церкви в Пирита под Таллином, декор башен епископского замка Нейгаузен (Вастселинна) и церкви в Пыльве (Пельве) в Южной Эстонии, а также некоторых храмов Южной Финляндии.(47)

В готических храмах на побережье Балтиийского моря, как и в новгородских памятниках, в круглых нишах помещались фресковые изображения: нам известна сельская церковь конца XIII века в Долгелине (Северная Германия), в которой на западном щипце расположены круглые ниши, заполненные полуфигурами епископов, королей и архангелов.(48) Сохранились живописные изображения и в круглых нишах некоторых из таллинских домов XV в.(49) Можно предположить, что смысл подоб-

ных ниш во многом заключался в размещении священных изображений, эта традиция легко перешла из области готики в новгородское зодчество, где круглые ниши обычно дополняют пятигранные или арочные ниши, образуя вместе с ними различные композиции.

Круглые ниши, впоследствии довольно широко распространенные в новгородской архитектуре, в церкви Федора Стратилата, как уже говорилось, встречаются впервые, это единственная готическая деталь, которая появляется именно здесь. Это заставляет предположить, что в случае с церковью Федора Стратилата мы имеем дело не с усилением готического влияния на новгородское зодчество, а с сознательной работой мастеров (возможно — по требованию заказчика) по «собиранию» всех готических форм,, известных новгородской архитектуре первой половины XIV в. в новую систему декора, в которую, конечно, могут включаться и «свежие» заимстования — такие, как круглые ниши.

Об источниках готического влияния

Очень важно установить источник готического влияния в новгородской архитектуре вообще и в церкви Федора Стратилата в частности, поскольку до сих пор адрес этого источника назывался очень неточно: архитектура стран вокруг Балтийского моря. Балтийское побережье Германии или даже просто архитектура готики. Поскольку в начале западных влияний по общему мнению стоит церковь Николы на Липне, сооруженная архиепископом Климентом в 1292 г., следует прежде всего остановиться на источнике ее форм, которые принадлежат еще романской архитектуре.(50)

В церкви Николы на Липне наиболее заметной «западной» формой является романская аркатура, проходящая под трехлопастными арками, завершающими фасады храма. Эта аркатура довольно далека от выполненных в камне и детально разработанных аркатур памятников германской романики XI-XII вв., которые до сих пор привлекались в качестве аналогий церкви на Липне (часовня в Мургардте, церковь Гереона в Кёльне, сербский храм в Дечанах). Аналогии этой аркатуре правильнее искать среди памятников кирпичной архитектуры Северной Германии и в архитектуре связанных с ней стран.

Действительно, поиски аналогий приводят к памятникам в соседней с Новгородской землей Ливонии, в которой в XIII в., то есть одновременно с церковью Николы на Липне, развивалась кирпичная романская и, несколько позднее, — романо-готическая архитектура, тесно связанная с зодчеством Северной Германии.

Эти аналогии находятся в декорации памятников рижско-тартусской (дерптской) школы XIII в.: подобные аркатуры есть на восточном щипце церкви Якоба в Риге, сооруженноя во второй половине XIII в.(51), на восточном щипце церкви в Нью (Нюг-гене) в Южной Эстонии(52) и, наконец, в той части собора в Тарту, которая принадлежит XIII в."

Такие же кирпичные аркатуры кроме упомянутых памятников Ливонии находим и в целом ряде кирпичных памятников Северной Германии: в землях Мекленбурга, Бранденбурга, Померании и северных вольных городов. Романские кирпичные аркатуры видим на щипцах следующих памятников романо-готической, переходной традиции конца XII-XIII вв.: в церкви цистерцианского монастыря в Лехнине (Lehrdn) кон. XII— нач. XIII вв., оконченной в 1262 г.(54), в городской церкви Николая в Ростоке (начата в 1250/1260 гг. еще в романском стиле, закончена к 1312 г. уже в стиле ранней готики)(55), и в соборе (Мариенкирхе) в Любеке (1270-1310 гг.).(56)

Встречаются и более сложные по форме аркатуры: в церкви цистерцианского монастыря в Доберане (основана в 1294-1299 гг., в 1336 г. выстроен хор, полностью закончена в 1368 г.) на северном и южном щипцах трансепта проходит романская аркатура, каждое звено которой состоит из трехлопастной арочки(57), а в храме Николая в Бранденбурге, бывшей церкви деревни Люкенберг, построенной около 1200 г., основание аркатур перпендикулярно скату щипца.(58) Кроме того можно указать на кирпичную церковь Марии в Сигтуне 13-14 вв. (Швеция), где на западном фасаде есть и аркатура, и прямоугольные ступеньки (как в Нью), и ниша как в Тартусском соборе.(59)

Все приведенные аналогии аркатуры церкви Николы на Липне сосредоточены или в Ливонии или в Северо-Восточной Германии (а также в стилистически связанном со вторым регионом памятнике в Швеции). Было бы соблазнительно считать источником влияния романской (а точнее — романо-готической) архитетктуры на новгородское зодчество соседний район — Ливонию, но совсем не исключена возможность прямого воз-

действия таких крупных торговых городов Ганзы, как Любек или Росток, которые были напрямую связаны с Новгородом в торговых делах. Как бы то ни было, источник влияния относительно ясен: это достаточно провинциальная романо-готическая кирпичная архитектура XIII века.

Само романское влияние на новгородское зодчество было не очень продолжительным: романскую аркатуру с треугольным завершением мы видим на барабане собора Снетогорского монастыря в Пскове (1311-1312 гг.), еще одну аркатуру с полуциркульными арочками видим на барабане Никольского собора в Изборске 1330-1340-х гг.(60)

Еще одним памятником, в котором заметно влияние романской декорации, является монастырская церковь Рождества Богородицы в Порхове, композиция фасадов которой повторяет композицию церквей Рождества в Перыни и Николы на Липне: с трехлопастной завершающей кривой и лопатками только по краям фасадов. В этом храме, датируемом нами временем около 1300 г., обращают на себя внимание щелевидное окно в среднем уровне северного фасада и композиция из двух пятигранных ниш и одной квадратной ниши, поставленной на ребро над другими — на западном 4)асаде. Эти пятигранные ниши с треугольным верхом заимствованы из архитектуры Ливонии XIII в.: можно назвать подобные ниши на западном фасаде церкви в Ридала, в интерьере здания XIII в. в Риге на стене замка в Отепя (Оденпе), а также в церкви Екатерины первой половины XIV в. на острове Муху (Моон).61 Подобную пятигранную форму имеют некоторые окна церкви Николы Белого 1312-1313 гг. в Новгороде, а также окна церкви Михаила Архангела 1339 г. в Пскове и Никольского собора (ок. 1341-1349 гг.) в Изборске, сооруженных, по всей видимости, новгородскими мастерами.(62) Ту же форму окна встречаем в церкви Успения на Болотове поле 1352 г. под Новгородом.

Распространение мотивов переходного, романо-готического стиля должно было бы закончится с началом принятия готических мотивов, которое впервые фиксируется в церкви Николы Белого 1312-1313 гг. И действительно, в новгородской архитектуре первой половины XIV в. мы видим постепенное накопление готических форм: стрельчатые порталы с уступчатыми обрамлениями встречается и в церкви Николы Белого и в церкви Благовещения на Городище 1342-1343 гг., в какой-то момент появляются вкладные кресты; на фасадах

церкви Михаила Архангела 1355 г. в Сковородском монастыре были круглые окна с валиковыми обрамлениями, восходящие к упрощенным окнам-«розам» кирпичной готики. Все эти формы, включая порталы без импостов, восходят к кирпичной северогерманской готике, причем пока мы не можем дать более детальный адрес заимствований: это могли быть и города Ганзы и города Ливонии.(63) К этой же традиции восходят и круглые ниши, появившиеся в новгородском зодчестве впервые в церкви Федора Стратилата.

Следует особо подчеркнуть, что все известные нам формы западной архитектуры, перешедшие в новгородское зодчество, принадлежат одновременной традиции кирпичной готики и не являются анахронизмами, почти не запаздывают. Это говорит о прямом и живом общении мастеров и достаточном свободном проникновении мотивов через границы католического и православного мира. В связи с этим наблюдением возникает вопрос о декоре абсиды церкви Федора Стратилата, носящем откровенно романский характер. Еще А.И. Некрасов отмечал запаздывание в Новгороде таких форм по сравнению с немецкими прототипами на 200 лет. Действительно, в северогерманской архитектуре XIII и, тем более, XIV в. подобной декорации мы не встретим. Это заставляет искать другой источник форм декора абсиды исследуемого храма.

Декор абсиды

Происхождение декора абсиды церкви Федора Стратилата представляется в полной мере загадочным. Это первый пример подобного украшения абсиды в новгородской архитектуре. До 1361-1362 гг. все одноабсидные и трехабсидные храмы конца XIII— первой половины XIV вв. не имели валикового декора на своих алтарных частях. Происхождение подобного декора в искусствоведческой литературе не получило подробного объяснения. В.В. Суслов, остановившийся на этой проблеме, привел в качестве аналогий декору абсид новгородских храмов Федора Стратилата и Спаса на Ильине улице один мотив сирийского орнамента VII-VIII вв. и декор абсиды церкви Санта Фоска в Торчелло, но тут же отметил: «Каким образом явилась сходственность вышеприведенных мотивов архитектурных украшений в столь отдаленных краях, сказать что-либо определенно, положи-

тельно трудно. Было ли это случайное сходство или же дело влияния Сирии — вопрос будущего».(64) К звучащему в приведенных словах исследователя сомнению прибавим, что приведенные аналогии — и орнамент и декор Санта Фоски — имеют вертикальные тяги, завершающиеся в двух уровнях арками, что достаточно непохоже на декор новгородских абсид.

П.Н. Максимов, специально занимавшийся западноевропейскими аналогиями отдельных форм новгородской архитектуры, отметил, вслед за В.В. Сусловым, что до 1360-х гг. в новгородской архитектуре нет декора на абсидах, за исключением вертикальных тяг на средней абсиде Софийского собор. Исследователь считал близкой аналогией декору абсид новгородских храмов второй половины XIV в. декор владимирских памятников XII в., но тут же оговаривал иное размещение форм во Владимиро-Суздальском зодчестве: «тянущиеся во всю высоту абсид колонки, опирающиеся на цоколь здания, чередуются с короткими колонками на кронштейнах в верхних чатях абсид. Новгородские колонки (в отличие от владимирских без баз и капителей) имеют одинаковую высоту и соединяются арочками, или соединяются арочками на двух уровнях — вверху и несколько выше половины абсиды». П.Н. Максимов считал такое расположение декора абсид новгородских храмов наиболее близким к убранству абсид «некоторых романских построек Италии (храмы в Пизе и Лукке) и более близких к Новгороду стран — Германии (соборы в Майнце, Вормсе, Шпейере, церкви Мартина и Апостолов в Кельне и др.) и Швеции (собор в Лунде)». Исследователь добавляет и некоторые наблюдения над степенью упрощения мотивов в новгородском зодчестве, воспринимавшем, по его мнению, декоративные детали именно как декоративные.(65)

Действительно близкое сходство убранства абсиды церкви Федора Стратилата и абсид романских храмов вызывает закономерньй вопрос: каким образом 4>ормы романского Запада могли попасть в новгородскую архитектуру второй половины XIV века? Если отбросить географически далекие аналогии в итальянской романике (хотя эти памятники генетически связаны с архитектурой Германии) и обратиться к обработке алтарных абсид Германии и Северной Европы, то мы обнаружим, что сходные мотивы мы можем встретить только в памятниках XI-XII вв. И названные П.Н. Максимовым памятники, и другие храмы, абсиды которых украшены сходным образом, строились не позднее 1240 г.

Абсиды романских соборов Германии можно разделить на две группы по характеру их обработки аркатурами. К первой группе, по своему декору наиболее близкой к новгородским абсидам, относятся абсиды собора в Майнце 1081-1137 г., собора в Шпейере 1106-1159 гг. церкви Апостолов в Кельне 1192-1230 гг., церкви Марии в Кельне 1150-1240 гг., церкви Мартина в Кельне 1150-1172 гг., церкви св. Квирина в Нейсе ок. 1200 г. и церкви — Либфрауенкирхе 1102-1200 гг. в Магдебурге.(66) В этих: памятниках абсиды внизу украшены аркатурами, обходящими окна, а в верхних частях расположены дробные аркады с небольшой галереей. К этой же традиции относятся абсиды соборов в Рибе (Дания) и Лунде, во время построения принадлежавшем Дании.(67)

Ко второй группе относятся храмы, в которых абсиды украшены двумя ярусами аркатур, причем аркатура наложена на стену, а тяги аркатуры соединяются не полуциркульными арками, а горизонтальным поясом из романских арочек на кронштейнах. Если по иконографии памятники этой группы дальше от новгородских, то по трактовке аркатуры, контрастирующей со стеной, они намного более схожи. К этой группе принадлежат: собор в Вормсе 1020-1200 гг, церкви в Кёнигслуттере 1135-1141 гг. и Вексельбурге 1160-1180 гг., а также монастырская церковь в Хеклингене ок. 1176 г.(68)

Когда П.Н. Максимов говорил о том, что до церкви Федора Стратилата колонки на абсидах встречаются только в Софийском соборе, он не учитывл колонки, раскрытые на абсиде сооруженной смоленскими мастерами в 1207 г. церкви Параскевы Пятницы в Новгороде.(69) Подобные колонки зафиксированы исследователями на абсидах целого ряда смоленских памятников рубежа XII-XIII вв.(70) Вполне возможно, что именно Смоленск воспринял западное влияние и в смоленских храмах появились двухъярусные аркатуры: Смоленск в XII-XIII вв. имел активные контакты с Западом, в самом городе появилась «немецкая божница», сооруженная смоленскими каменщиками, но по образцу скандинавских ротонд.(71) Если это предположение верно, то такие аркатуры могли быть как в самой церкви Пятницы на Торгу, так и в других памятниках смоленской архитектуры на новгородской почве (церковь Михаила Архангела на Прусской улице в Новгороде (1219-1224 гг.) и Борисоглебском соборе в Торжке (рубеж XII-XIII вв.)).(72)

Если возможно объяснить характер декорации абсиды влиянием смоленских памятников на новгородской почве, то следует искать и другие смоленские формы декора, которые восприняли мастера церкви Федора Стратилата. Такие формы на фасадах этого храма есть.

Смоленские декоративные мотивы

Смоленскими по происхождению можно считать полукруглые бровки над окнами барабана. Если круглые ниши, поясок бегнца и стрельчатые нишки во вполне традиционной аркатуре барбана происходят из готической кирпичной архитектуре, то полукруглые бровки восходят к смоленской традиции, но не напрямую к церкви Параскевы Пятницы на Торгу, а через церковь Николы на Липне 1292 г., где окна барабана были украшены такими же бровками. Кроме того, воспринятием смоленской традиции можно объяснить и композицию всего фасадного декора. Уже в церкви Михаила Архангела в Смоленске фасады были разделены на три прясла и имели трехлопастные завершения, но харарктер завершающих прясла арок до конца не ясен. В таких памятниках, как церковь Рождества в Перыни (сер. XIII в.), Николы на Липне (1292 г.) и Рождества в Порхове (рубеж XIII-XIV вв.) новгородские зодчие при трехлопастном завершении фасадов ограничивались только лопатками по краям фасадов, а в храмах Успения на Волотовом поле (1352 г.) и Михаила Архангела на Сковородке (1355 г.) фасады с трехлопастньш завершением вовсе не имели лопаток.

Но использованная мастерами церкви Федора Стратилата композиция фасадов с разделением на три прясла вряд ли прямо возрождает «смоленский» принцип трехчастного фасада. Во-первых, мы не знаем достоверно были в смоленском зодчестве лопастные арки, скорее всего боковые прясла там завершались арками в четверть окружности, а среднее — полукруглой аркой. Во вторых, в самом новгородском зодчестве в первой половине XIV в. уже используется композиция с тремя пряслами и лопастными арками: такое устройство фасадов встречаем в церкви Николы Белого в Новгороде 1312-1313 гг. и в сооруженном в середине столетия Никольском соборе в Изборске. В случае с общей композицией фасадов церкви Федора Стратилата мы

встречаемся с той же ситуацией, что была нами описана для готических декоративных деталей: мастера принимают уже известный в новгородской архитектуре первой половины столетия прием (в данном случае восходящий, возможно, к «смоленским» прототипам). Поскольку мастера создают новое окружение уже известным формам, поскольку эти формы начинают звучать по-новому и составлять принципиально новый декоративный ансамбль. Известные мастерам-предшественникам мотивы, уже вошедшие в новгородскую архитектурную традицию, дополняются новыми, заимствованными напрямую из готической архитектуры (круглые ниши) или получившими новое звучание, но заимствованными из смоленской архитектуры (аркатура абсиды).

Еще одна «смоленская» форма

Есть еще одна форма смоленского происхождения, которой в церкви Федора Стратилата нет, но которая появляется в церкви Спаса на Ильине улице 1374 г. и затем становится обычной для новгородской архитектуры последней четверти XIV— первой четверти XV вв. Это композиция из ниш, в которой средняя ниша более высокая, а боковые — ниже и завершены арочкой в четверть окружности. Эта композиция из трех ниш иногда превращается в пятичастную, она часто «прикрыта» общей бровкой.

Происхождение этой композиции устанавливается достаточно ясно. В новгородской церкви Параскевы Пятницы на Торгу, которая была, вероятно, источником большинства «смоленских» форм (хотя такие формы могли быть и на других памятниках — на церкви Михаила Архангела и др.), такие композиции не сохранились, но они есть на фасадах ближайшего к Пятницкой церкви памятника — церкви Михаила Архангела (Свирской), сооруженной около 1197 г. Возможно тройные композиции в этом храме имели и бровки." Подобные композиции есть и памятниках рубежа XII-XIII вв. в других княжествах: мы встречаем такие композиции в церкви Василия в Овруче (здесь окна с завершением в четверть окружности расположены по два или по четыре)(74) и в церкви Параскевы Пятницы в Чернигове (здесь композициии тройные).(75)

Тройные композиции имеют более раннее происхождение: на Руси они впервые встречаются в Успенском соборе Киево-Печерской Лавры (1073-1077 гг.), где они были расположены в тимпанах закомар.(76) Есть подобные композиции и в тимпанах закомар собора Михайлова Златоверхого монастыря в Киеве (1108-1113 гг.).(77) А.И. Комеч указывает на многочисленные аналогии трехчастным композициям в храмах Киева в архитектуре Константинополя XI-XII вв. (Фетие Джами, нартекс монастыря Пантократора, Гюль Джами), можно добавить еще близкую к константинопольской архитектуре церковь в Вире 1152 г. и многочисленные храмы провинциальной Греции XI-XIII вв.(78)

Происходящая из византийской архитектуры X-XII вв. композиция вдруг появляется в последней четверти XIV в. в далеком северном Новгороде под влиянием «собирания» новгородскими зодчими этого времени всех «смоленских» деталей, которые дают толчок развитию зодчества спустя более 100 лет после появления памятников, сооруженных смоленскими мастерами на новгородской почве.

К таким же «смоленским» деталям, возможно, относятся и выложенные кирпичом рельефные кресты, украшающие фасады новгородских храмов второй половины XIV столетия (вероятно самый ранние расположены на северном, западном и южном фасадах церкви Федора Стратилата). В отличие от закладных крестов, происходящих, очевидно, из западноевропейской архитектуры, рельефные кресты имеют русское происхождение. В новгородском зодчестве XII в. они встречаются в церкви Успения в Ладоге (в закомарах западного фасада) и в церкви Спаса-Преображения на Нередице (на барабане). Рельефные выложенные кресты находят себе аналогии и в смоленском зодчестве, где подобные формы есть в двух относительно хорошо сохранившихся памятниках середины XII в. (церкви Петра и Павла и Иоанна Богослова)(79) и могли быть и на более поздних памятниках, оказавших влияние на Новгород. Эта форма может иметь и местное и смоленское происхождение.

Смоленское происхождение имеют, видимо, и уступчатые лопатки, изредка встречающиеся в новгородской архитектуре XIV в.: можно назвать двухуступчатые лопатки церкви Благовещения на Городище 1342-1343 гг., более сложные по профилю лопатки восстановленных в 1345 г. частей церкви Параскевы Пятницы на Торгу и двухуступчатые лопатки церкви Спаса на Ильине улице

1374 г. К той же линии относятся по нашему мнению и изображенные на рисунке XVII в. лопатки Троицкого собора 1365-1367 гг. в Пскове.(80) Как видим, мы все время встречаемся с синтезом смоленских и готических форм и увеличением самого количества форм, буквальным насыщением фасадов различными деталями. Начало этому процессу было положено именно в церкви Федора Стратилата.

Типология и конструкция

Типологичеки церковь Федора Стратилата принадлежит к группе четырехстолпных крестовокупольных одноглавых и одноабсидных храмов с покрытием, в котором средняя часть фасада выше боковых (наша осторожность в определении типа покрытия вытекает из того, что полопастное покрытие этого храма до сих пор вызывает сомнение: возможно, что оно все же было с самого начала восьмискатным, с прямыми скатами).

Тип четырехстолпного одноглавого и, главное, — одноабсидного храма известен в Новгороде еще со времен церкви Рождества Богородицы в Перыни, т.е. с середины XIII в. Использованные в церкви Федора Стратилата квадратные столбы, пониженные подпружные арки под барабаном, коробовые своды в рукавах креста — все эти конструктивные формы ко времени создания исследуемого памятника уже были широко известны в новгородской архитектуре и ведут свое начало от таких «ассимилированных» памятников, как церковь Рождества в Перыни.

Несколько сложнее обстоит дело с полукоробовыми сводами во всех четырех угловых компартиментах. Такие своды в новгородской архитектуре мы встречаем впервые в угловых компартиментах церкви Рождества Богородицы в Перыни, здесь они появились явно под смоленским влиянием: если в церкви Параскевы Пятницы на Торгу первоначальные своды не сохранились, то в церкви Михаила Архангела в Смоленске угловые компартименты перекрыты полукоробовыми сводами — совершенно так же, как в храмах в Перыни и на Федорове улице. С.С.Подъяпольский подробно останавливается на полукоробовых сводах церкви Михаила Архангела в Смоленске и показывает, что хотя эти своды принадлежат XVIII в., но первоначальные своды были такими же.

В церкви Николы на Липне 1292 г. своды западных угловых компартиментов перекрыты удивительными сомкнутыми сводами с нервюрами, а восточные углы перекрываются все теми же полукоробовыми сводами. Однако в новгородских памятниках первой половины XIV в. угловые ячейки чаще всего перекрываются коробовыми сводами, что отчетливо говорит об определенном возвращении к домонгольской, «несмоленской» традиции. В церкви Николы Белого 1312-1313 гг., церкви Благовещения на Городище 1342-1343 гг., Никольском соборе в Изборске 1330-1340-х гг. и церкви Успения на Волотовом поле 1352 г. в угловых компартиментах мы видим обычные коробовые своды.

Можно было бы подумать, что именно в церкви Федора Стратилата мастера возвратились к смоленской традиции с использованием полукоробовых сводов, но уже в храмах Спаса на Ковалеве 1345 г. и Михаила Архангела на Сковородке 1355 г. мы видим в угловых компартиментах полукоробовые своды. Значит и эта конструктивная форма, как и многие декоративные «смоленского» происхождения, появилась раньше и была только использована мастерами церкви Федора, «сложившими» разрозненные формы в новую композицию, фактически — в новый тип, отныне определяющий.

Новым в церкви Федора в типологическом отношении является необычный вертикализм, отмеченный многими исследователями. Сочетающийся с резкими и жестковатыми формами внутренних столбов и арок, внешних лопаток и лопастных арок этот вертикализм кажется совершенно новым свойством, отличающим памятник от предшествующих храмов с трехчастной разбивкой фасадов: церкви Николы Белого и Никольского собора в Изборске.

Но если обратиться к другим памятникам новгородской архитектуры XIII-XIV вв., то можно увидеть, что церковь Федора Стратилата по своим пропорциям сравнима с некоторыми предшествующими храмами, а некоторым даже уступает. Если принять за модуль ширину подкупольного квадрата церкви Федора, то на высоте одного модуля находятся хоры, 3 модуля равны высоте вершины подпружных арок, а вершина купола находится на высоте, равной пяти модулям. Эти пропорции соотносятся с примерно такими же пропорциями церкви Николы на Липне 1292 г. Более вертикальные пропорции имеет церковь Успения на Волотовом поле 1352 г.: хоры на высоте

1 модуля, 3 модуля до основания подпружных арок и 6 модулей до вершины купола. Еще более вертикальна церковь Рождества Богородицы в Перыни второй четверти XIII в.: примерно на высоте 1 модуль — хоры, 4 модуля до вершины подпружных арок и 6,5 м — до вершины купола. Как видим, вертикализм церкви Федора Стратилата отнюдь не исключителен и связан, скорее всего, с уже отмеченным интересом новгородских зодчих к памятникам смоленской архитектуры рубежа XII-XIII вв. на новгородской почве и с постепенным развитием смоленских форм в новгородской архитектуре первой половины XIV в. Если, помимо церкви в Перьши, вспомнить вертикальные пропорции церкви Михаила Архангела в Смоленске, то это предположение о смоленских истоках вертикальности церкви Федора Стратилата переходит в уверенность.

Необычная каменная лестница в северо-западном угловом компартименте не имеет прямых аналогий, за исключением более позднего псковского храма Успения в Мелётове 1461-1462 гг.(81) Это единственная в новгородской архитектуре лестница в угловом компартименте, выполненная в камне, но деревянные лестницы в новгородских храмах располагались именно в северо-западном углу. Внутристенные каменные лестницы в новгородской архитектуре XIV в встречаются в пяти памятниках: в церкви Федора Стратилата на Щиркове улице 1292 г.. Благовещения на Городище 1342-1343 гг.. Спаса на Ковалеве 1345 г., Георгия на Торгу 1356 г. и в церкви Спаса на Ильине улице 1374 г. Каменная лестница в церкви Федора Стратилата, хотя и расположена по-другому, но ничуть не уступает внутристенным лестницам и, видимо, говорит о значении храма и заказчика и связана с престижем.

Наконец следует остановиться на расположении палаток на хорах. Необычное расположение придела Покрова в средней части хор объясняется довольно просто: в юго-западном угловом компартименте на уровне хор нельзя было устроить придела, поскольку в восточной стене этого компартимента был устроен арочный проем, ведущий на деревянный переход вдоль южной стены, сообщающийся с палаткой над юго-восточным компартиментом. Придел Покрова отгораживался от пространства храма довольно высокой каменной стенкой, выше которой западный рукав креста был открыт в подкупольное пространство. Придел Симеона Столпника, небесного покровителя заказчика храма, был устроен в палатке в юго-восточном углу, что и определило необычную композицию хор. Однако само

расположение ктиторского придела во втором ярусе юго-восточного угла требует объяснения, поскольку в других памятниках не встречается. Место придела Симеона было, видимо, определено расположением места захоронения ктитора: с внешней стороны южной стены храма, «в восточной половине фасада» по выражению исследовавшей церковь Л.М. Шуляк, были открыты основания прямоугольной постройки, одновременной храму. Расположение этой пристройки определило сдвиг к западу портала на южном фасаде.(81) Скорее всего эта пристройка была склепом или часовней над гробом ктитора храма и входила в первоначальный замысел: заказчик желал быть похороненным при сооруженном им храме. Над местом его будущего захоронения была возведена небольшая постройка у южного фасада в его восточной части, эта близость пристройки к абсиде — наиболее почетному месту для захоронения — обусловила и расположение ктиторского придела: над местом захоронения во втором ярусе юго-восточного угла (приделы в Новгороде обычно располагали на хорах, к тому же в первом ярусе располагался дьяконник основного храма). Здесь ясно видно как особенности заказа определяют внутреннюю композицию (но не отдельные формы).

Заключение

Изучение отдельных форм церкви Федора Стратилата дает представление об этом памятнике, как о внезапном и неожиданном результате медленного накопления приемов и форм двух различных направлений. Первым направлением было «смоленское», в котором новгородские мастера видели уже, вероятно, местное течение, поскольку они обращались к памятникам более чем столетней давности и стоящим на новгородской почве. Это направление поисков как бы «собирало» отдельные конструктивные и декоративные формы смоленской архитектуры, расставляя их по новым местам и образуя новые композиции. Это было как бы новое смоленское «влияние», но растянутое на половину XIV столетия. В церкви Федора Стратилата 1360-1361 гг. это «влияние» обрело новое качество и новую силу: в сочетании с другим направлением поиска форм оно создало новый стиль, определивший развитие новгородской архитектуры до первых десятилетий XV в.

Этим другим направлением была архитектура прибалтийской, преимущественно немецкой, кирпичной готики. Это было довольно активное влияние сначала романо-готической, а затем раннеготической архитектуры Ливонии и городов Ганзы, но оно отнюдь не определяло сам стиль и типологию новгородских построек. Готическое влияние похоже на ровный поток отдельных декоративных фасадических форм, которые не складываются в определенную систему, а лишь придают новгородским храмам яркий оттенок «вестернизированности».

Но лишь в сочетании смоленского и готического направления поисков сложился новый стиль, причем он появился одномоментно: почти нет сомнений в том, что этот стиль сложился именно при постройке церкви Федора Стратилата. Для того, чтобы понять сущность процесса сложения этого стиля следует дать ответ на вопрос: сложение нового стиля это результат желания заказчика или следствие определенной тенденции в творчестве мастеров? На наш взгляд новый стиль церкви Федора Стратилата нельзя связать с волей заказчика: рождение нового стиля из условий заказа возможно Только в памятниках со сложной типологичекой и иконографической программой, а такой в церкви Федора Стратилата мы не видим. Этот памятник не раскладывается на отдельные формы, объяснимые апелляцией заказчика к прославленным более ранним образцам: в нем почти все формы уже известны в рядовых и нерядовых храмах-предшественниках и, кажется, не несут смысловой нагрузки.

Нам представляется, что стиль церкви Федора Стратилата — пример нового стиля, возникающего из внутренней эволюции мышления и метода самих архитекторов-зодчих. Конечно, крупные размеры и монументализм могли быть (и, вероятно, были) продиктованы заказчиком и удовлетворять вкусам определенной среды, но сам стиль сложился в результате медленных и неровных поисков, направленных на освоение новых форм, причем эти формы были новыми (воспринимались как новые) как в случае с западными мотивами, так и в случае с новым обращением к смоленским мотивам в домонгольских постройках. В древнерусской архитектуре сложение стиля в результате эволюции, а не в результате сильного влияния — очень редкий пример. Тем интереснее обращение к условиям такого скачка, когда все уже известное (и малая толика неизвестных форм) сливается в новый образ, новую манеру, новый стиль. За этим

скачком не ощущается новой идеологии, хотя боярско-аристократическая направленность нового стиля все же присутствует. Это прежде всего сложение новой формальной системы, которая объединяет новгородскую домонгольскую пластическую традицию (где-то в глубине), второе «смоленское» влияние и готические декоративные формы. Нет сомнения в том, что это объединение было подготовлено, но церковь Федора Стратилата, памятник, в котором оно произошло, не теряет своей значимости. Новгородские мастера не только создали новый стиль, они смогли уже в первом памятнике создать непротиворечивую систему, свободную от ошибок и несообразностей периода эксперимента.

Примечания

1. Макарий архим. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. 1. М., I860. С. 355-362.

2. Прохоров В. О новгородских и псковских церквах // «Христианские древности и археология». Кн. 1. СПб., 1872. С. 23.

3. Павлинов А.М. История русской архитектуры. М., 1894. С. 104-108; Новицкий А.П. История русского искусства. М., 1899. С. 78.

4. Суслов В.В. Церковь Св. Феодора Стратилата в Новгороде, на Торговой стороне // Памятники древнерусского искусства. Вып. 2. СПб., 1909. С. 27-33.

5. Щусев А, Покровский В. Расцвет новгородского зодчества // Грабарь И. История русского искусства. Т. 1. М., б.г. С. 205-209; Суслов В.В. Материалы к истории древней новгородско-псковской архитектуры. СПб., 1888. С. 27-28.

6. Некрасов А. И. Великий Новгород и его художественная жизнь. М., 1924. С. 56-58.

7. Некрасов А.И. Очерки по истории древнерусского зодчества XI-XVII века. М., 1936. С. 150-152.

8. Строков В., Бокусевич А. Новгород Великий. Л., 1939. С. 99-101.

9. Каргер М.К. Новгород Великий. М., 1946. С. 65-67; см. также издание: Каргер М.К. Новгород. Л., 1980. С. 32-33.

10. Каргер М.К. Новгородское зодчество // История русского искусства. Т. II. М., 1954. С. 55-58.

11. Лазарев В.Н. Искусство Новгорода. М.-Л., 1947. С. 102-104.

12. Гладенко Т.В., Красноречъев Л.Е., Штендер Г.М„ Шуляк Л.М. Архитектура Новгорода в свете последних исследований // Новгород. К 1100-летию города. М., 1964. С. 232-234.

13. Максимов П.Н. Новгородская архитектура XI-XV веков в свете новых исследований. Автореф... кандидата архитектуры. М.,1969. С. 22-24; Максимов П.Н. Творческие методы древнерусских зодчих. М., 1976. С. 103-106.

14. Штендер Г.М. О ранних Федоровских храмах Новгорода // Памятники культуры. Новые открытия. 1977. М., 1977. С. 437-440.

15. Булкин Вал.А. Два эпизода из истории новгородского зодчества XII в. // Памятники средневековой культуры. Открытия и версии / Сборник статей к 75-летию В.Д. Белецкого. СПб., 1994. С. 53-60. 16. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (НПЛ). М.-Л., 1950. С. 367, под 6868 годом.

17. Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 132, 228; ПСРЛ, Т. 16. СПб., 1889. С. 89.

18. НПЛ, С. 367, под 6869 годом. ПСРЛ, Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. Л., 1925. С. 603.

19. Новгородские летописи, С. 230; ПСРЛ, Т. 16, С. 94; Псковские летописи. Вып. I. М.-Л., 1941. С. 143.

20. ПСРЛ, Т. 4. Ч. 1. Вып. 1. С. 603.

21. Сведения о приделах имеются в Семисоборной росписи Новгорода второй половины XV в. — Янин В.Л. «Семисоборная роспись» Новгорода // Средневековая Русь. М., 1976. С. 113; Андреев В.Ф. Новый список «Семисоборной росписи» Новгорода // Новгородский исторический сборник. Вып. 3 (13). Л„ 1989. С. 222; а также в Описи Новгорода 1617 г.: Опись Новгорода 1617 года / Памятники отечественной истории. Вып. 3. М., 1984. С. 285, 329.

22. Макарий архим. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. 1. М., 1860. С. 355.

23. Каргер М.К. Новгород Великий. М., 1946. С. 65; Лазарев В.Н. Искусство Новгорода. М.-Л., 1947. С. 102; Каргер М.К. Новгородское зодчество // История русского искусства. Т. II. М., 1954. С. 55; Каргер М.К. Новгород. Л., 1980. С. 32, 153.

24. Новгородские былины. М., 1978. С. 178-179.

25. Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси XI-XV вв. Т. 2. Новгородские печати X1II-XV вв. М„ 1970

26. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 196-197; см; также: Янин В.Л. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 25-27.

27. О группировках новгородского боярства в это время см.: Янин В.Л. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. М. 1991. С. 22-30.

28. НПЛ, С. 312.

29. НПЛ, С. 356.

30. НПЛ, С. 356.

31. НПЛ, С, 366; Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С; 188-190, 194-204; Янин В.Л. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 28-30.

32. НПЛ, С. 357.

33. ПСРЛ. Т. 4. Ч. 2. Пг„ 1917. С. 259.

34. ПСРЛ, Т. 16, С. 77.

35. Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 225.

36. (Предположение о тождестве Андрея, заказчика восстановления церкви Параскевы Пятницы, и отца Семеона Андреевича высказывал А.И. Некрасов) Некрасов А.И. Великий Новгород и его художественная жизнь. М., 1924. С. 56.

37. Штендер Г.М. Исследования и реставрация церкви Николы Белого в Новгороде // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991. С. 94.

38. Штендер Г.М. Указ. соч., С. 93-94.

39. См. работу Е.В. Солениковой, в которой вкладные кресты связаны с западным влиянием: Соленикова Е.В. О происхождении закладных крестов в новгородской архитектуре // Церковная археология. Часть 2. Христианство и древнерусская культура. СПб.-Псков, 1995. С. 103-105.

40. Седов Вл.В. Псковская архитектура XIV-XV вв. М., 1992. С. 61.

41. См. фотографии крестов в кладке в Фототеке ГНИМА, V — 32582 и V — 50597-50598.

42. Макарий архим. Археологичес кое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. 1. М., 1860. С. 358; Суслов В.В. Церковь Св. Федора Стратилата в Новгороде, на Торговой стороне // Памятники древнерусского искусства. Вып. 2. СПб., 1909. С. 29, 32.

43. Орлова М.А. Наружные росписи средневековых памятников архитектуры. Византия. Балканы. Древняя Русь. М., 1990. С. 177-180.

44. Much H. Norddeutsche Backsteingotik. Braunchweig und Hamburg, 1923. (Taf. «Lubeck, Mariendom»).

45. Zaske N. Gotische backsteinkirchen Norddeutschlands zwischen Elbe und Oder. Leipzig, Koehler & Amelang. S. 60-62, 68-70, 111.

46. Кише Э., ПлауциньЛ. Памятники архитектуры Риги. Рига, 1956. Илл. 30; Вага В. Проблемы пространственной формы в средневековой архитектуре Латвии и Эстонии. Тарту, I960. С. 8-12, Lange К. Varasematest uurimistoodest Tartu Jaani Idrikus // Tartu asheologiast ja vanemast etutus loost / Tartu ulikooli arheoloogia kabineti toimetised. 8. Tartu, 1995. S. 37-46; Белорусия, Литва, Латвия, Эстония. Справочник-путеводитель / Памятники искусства Советского Союза. М., 1986. С. 423-424.

47. Вага В. Проблемы пространственной формы в средневековой архитектуре Латвии и Эстонии. Тарту, I960. С. 80-81; Вага В.Я. Памятники архитектуры Эстонии. Л., 1980. С. 62, 79-80, 91; Alttoa K. Markmeid Louna-Eesti keskaegsetest maaldrikutest // Ars Estoniae medii aevi grates Villem Raam, viro doctissimo et expertissimo. Tallinn, 1995. S. 77-80; Petersson L. Hamen linnaja Hameen keskiaikaiset kirkot. Hameenlinna, 1955. S. 581-582, 601, 605,610.

48. Die Bau- und Kunstdenkmale in der DDR. Bezirk Franldurt/Oder. Berlin, 1980. S. 268.

49. № 23 по уд. Лай, № 1 по ул. Кунинга — Eesti aihitektuur. 1. Tallin, 1993. S. 95, 101.

50. Церкви Николы на Липне посвящена наша отдельная статья в сборнике «Древнерусское искусство. XIII век», находящемся в печати. Основная литература по церкви Николы: Филимонов Г. Церковь Св. Николая Чудотворца, близ Новгорода. Вопрос о первоначальной форме иконостаса в русских церквах. М., 1859; Суслов В.В. Материалы к истории древней новгородско-псковской архитектуры. СПб., 1888. С. 12-14; Павлинов А.М. История русской архитектуры. М., 1894. С. 104-105; Мясоедов В.К. Никола Липный // Сборник Новгородского общества любителей древности. Вып. 3. Новгород, 1910. С. 1-14 (отдельной пагинации); Дмитриев Ю. Церковь Николы на Липне в Новгороде // Памятники искусства, разрушенные немецкими захватчиками в СССР. М.-Л., 1948. С. 67-75; Максимов П. Церковь Николы на Липне близ Новгорода // Архитектурное наследство. Вып. 2. М., 1952; Максимов П.Н. Зарубежные связи в архитектуре Новгорода и Пскова XI-начала XVI веков // Архитектурное наследство. Вып. 12. М., 1960. С. 34-36; Гладенко Т.В., Красноречьев Л.Е., Штендер Г.М., Шуляк Л.М. Архитектура Новгорода в свете последних исследований // Новгород. К 1100-летию города. М., 1964. С. 214-220.

51. Вага В. Проблемы пространственной формы в средневековой архитектуре Латвии и Эстонии / Ученые записки Тартусского Государственного Университета. Вып. 86. Тарту, I960. С. 8-12; Бирзениек А. Латвия // Всеобщая история архитектуры, Т. 4. Л.-М., 1966. С. 624.

52. Вага В. Проблемы пространственной формы в средневековой архитектуре Латвии и Эстонии, С. 29-32; Он же, Памятники архитектуры Эстонии. Л., 1980. С. 45-46.

53. Вага В. Проблемы пространственной формы в средневековой архитектуре Латвии и Эстонии. С. 67-75; Вага В. Памятники архитектуры Эстонии, С. 38-40. Первоначально собор имел на западном фасаде открытый притвор, на боковых стенах которого сохранились ниши с завершением из средней высокой и двух боковых низких полуциркульных арок. В. Вага отмечает характерность ниш такой формы для романской архитектуры.

54. Die Bau- und Kunstdenkmale in der DDR. Bezirk Potsdam. Berlin, 1978. S. 44-47.

55. Zaske N. Gotische backsteinkirchen Norddeutschlands zwischen Elbe und Oder. Leipzig, Koehler & Amelang. S. 60-63, Taf. 8.

56. Гартман К.0. История архитектуры. Т. 1. М., 1936. С. 241.

57. Zaske N. Gotische backsteinkirchen Norddeutschlands zwischen Elbe und Oder. Leipzig, Koehler & Amelang. S. 90-91, Taf. 20.

58. Die Bau und Kunstdenkmale in der DDR. Bezirk Potsdam. Berlin, 1978. S. 95. Возможно, что этот прием перешел на новгородско-псковские храмы при образовании трехчастного решения их щипцов с лопастными арками.

59. Nisbet A. Legislation for the protection of State-owned buildings and churches belonging to the Church of Sweden // ICOMOS bulletin. 1981. №6 The cultural heritage in Sweden. Stockholm, 1981. P. 209.

60. Седов Вл.В. Псковская архитектура XIV-XV вв. М., 1992. С. 42-44, 58 А.И. Комеч также считает аркатуру собора Снетогорского монастыря романо-готической: Комеч А.И. Каменная летопись Пскова XII-начала XVI в. М., 1993. С. 79.

61. Раам В. Архитектурные памятники Эстонии. Л., 1974. С. 153; Вага В. Памятники архитектуры Эстонии. Л., 1980. С. 29; Caune A. Riga zem Rigas. Riga, 1985. S. 74-79; Aluve К. Eesti keskaegsed linnused. Tallinn, 1993. Lk. 35-36, ill.221 Вага В. Памятники архитектуры Эстонии, С. 33.

62. Штендер Г.М. Исследования и реставрация церкви Николы Белого в Новгороде // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991. С. 93-94; Седов Вл.В. Псковская архитектура XIV-XV веков, С. 49, 55,167.

63. Для ремонта каменной церкви св. Петра на Немецком дворе в Новгороде в 14341-1432 гг. немецкие купцы просили прислать мастера из Дерпта, где, как мы уже говорили, развивалась кирпичная готика. — Рыбина Е.А. Иноземные дворы в Новгороде XII-XVII вв. М., 1986. С. 63-65.

64. Суслов В.В. Материалы к истории древней новгородско-псковской архитектуры. СПб., 1888. С. 27-28.

65. Максимов П.Н. Зарубежные связи в архитектуре Новгорода и Пскова XI — начала XVI веков // Архитектурное наследство. Вып. 12. М., 1960. С. 36-37.

66. См.: Mrusek H-J. Romanik. Leipzig, 1972.

67. Redslob E. Architektur & Kunstgeweibe des Auslandes. Band 2. Alt-Danemark. Munchen, 1914. Taf. 3.

68. Mrusek H-J. Romanik. Leipzig, 1972.

69. BrounofF N. Un nouveau type d'eglise dans la Russie du Nord-Ouest au XII-eme siecle // Vetenskaps-Societen i Lund. Arsbok. Lund, 1925. P. 5-37 ; Гладенко Т.В., Красноречьев Л.Е., Штендер Г.М„ Шуляк Л.М. Архитектура Новгорода в свете последних усследований // Новгород. К 1100-летию города. М., 1964. С. 202-214; Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Зодчество Смоленска XII-XIII вв. Л., 1979. С. 348-353.

70. Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Зодчество Смоленска XII-XIII вв. Л., 1979. Тонкие тяга на абсидах есть у почти всех памятников смоленской архитектуры рубежа XII-XIII вв. с полукруглым очертанием средней абсиды: см. Рис. 184 на С. 393 и южный придел собора на Протоке (Рис. 188 на С. 398. Кроме того см. романский характер аркатуры на абсидах смоленской церкви Петра и Павла середины XII в. — Рис. 24 на С. 69.

71. Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Зодчество Смоленска XII-XIII вв. Л., 1979. С. 140-150.

72. Булкин В.А. Церковь Михаила Архангела на Прусской улице в Новгороде. К вопросу о развитии башнеобразных композиций в древ-

нерусском зодчестве XI-XIII вв. // Искусство Руси, Византии и Балкан XIII века. СПб., 1994. С. 49-50; Недавно обнаруженные остатки собора Борисоглебского монастыря в Торжке по технике кладки могут быть отнесены к смоленско-полоцкой традиции и датируются авторами исследования рубежом XII-XIII вв.: Малыгин П.Д., Салимов AM. Исследования Борисоглебского монастыря в Торжке // Археология и история Пскова и Псковской земли. 1989. Псков, 1990. С. 37-39.

73. Подъяпольский С.С. Церковь Михаила Архангела // Вороши Н.Н., Раппопорт П.А Зодчество Смоленска XII-XIII вв. Л., 1979. С; 188-193.

74. Раппопорт П.А. Церковь Василия в Овруче // «Советская археология». 1972. № 1. С. 82-97.

75. Барановский П.Д. Собор Пятницкого монастыря в Черниготм // Памятники искусства, разрушенные немецко-фашистскими захват чиками в СССР. М.-Л., 1948. С. 13-34.

76. Холостенко М.В. Успенский собор Печерського монастиря / Стародавний Киш. &пв, 1975. С. 152, Рис. 40; Комеч А.И. Древнерусское зодчество конца Х — начала XII в. М., 1987. С. 269-272.

77. Каргер М.К. Древний Киев. Т. П. М.-Л., 1961. С. 278-279, Табл XLVIII.

78. Millet G. L'ecole greque dans Г architecture byzantine. Paris, 19 It

79. Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Зодчество Смоленска XII-XII вв. Л., 1979. С. 64-90; 116-139.

80. Седов Вл.В. Псковская архитектура XIV-XV вв. М., 1992. С. 7;

81. Там же, С. 102; см. также: Седов Вл.В. Псковская архитектур середины XV в. и Новгород // Новгородский сборник. Вып. 4 (14). СПб. Новгород, 1993. С. 222.

82. Гладенко Т.В., Красноречьев Л.Е., Штендер Г.М., Шуляк Л.М. Архитектура Новгорода в свете последних исследований // Новгород. К 1100-летию города. М., 1964. С. 232-234. Вл.В. Седов.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский