РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Шахнович М.М. Древний храм святых Бориса и Глеба на реке Паз: опыт историко-археологического исследования. В кн.: Четвёртые Феодоритовские чтения / Север и история. СПб., 2012. С. 181–215. Все права сохранены.

Материал предоставлен библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2014 г. 

М.М. Шахнович

ДРЕВНЯЯ ЦЕРКОВЬ СВВ. БОРИСА И ГЛЕБА НА РЕКЕ ПАЗ:

ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

Введение.

Печенгский район Мурманской области РФ расположен в северной части европейской территории России – на северо-западе Кольского полуострова. С севера он омывается Баренцевым морем, на западе и юго-западе – примыкает к государственной границе с Норвегией и Финляндией. Несмотря на то, что археологические изыскания здесь проводились эпизодично, в настоящее время на всей территории района, площадь которого равна примерно 8,7 тыс. км², известно около шестидесяти памятников археологии. Из них около десяти исследовались небольшими раскопками, поэтому всё же степень изученности древностей северо-запада Кольского полуострова остаётся незначительной.

Первые работы, в интересующей нас северо-западной окраине Печенгского района, осуществила археологическая экспедиция ЛОИА АН СССР под руководством Н.Н. Гуриной. В 60 км к югу от п. Борисоглебский в ходе краткой разведки в 1965 г. на правом берегу реки Патсойоки, в зоне затопления строящейся ГЭС (в районе п. Раякоски и в устье реки Корнетийоки), археологи открыли четыре сильно разрушенные стоянки каменного века и на одной из них провели предварительные раскопки. В 1973 и 1974 гг. в окрестностях г. Никель на берегу оз. Куэтсявр в устьях рек Шуониъёки и Колосъёки и на оз. Каменном экспедициями Н.Н. Гуриной и В.Я. Шумкина найдено более десяти стоянок каменного века (Коласъёки I–IV, Куэтсявр I–III, Шуониъйоки I–VI) [1]. Памятники предварительно датировались периодом финального мезолита (VI–V тыс. до н.э.) [2].

В конце 1990-х гг. В.Я. Шумкин провел разведку в природном заповеднике «Пасквик» [3]. На островах Варлама, Меника, Сколтехолмен, Чевессуоло, Круклолмен и на озёрах Нилиярви и Салмиярви им зафиксированы многочисленные разновременные впадины, «священные места саамов», охотничьи ямы-ловушки, стоянки каменного века. Окрестности п. Борисоглебский оставались до последнего времени «зоной археологической пустоты».

В 2010 г. объектом исследования Северокарельской археологической экспедиции Карельского государственного краеведческого музея в Печенгском районе Мурманской области стала легендарная православная церковь свв. Бориса и Глеба (XVI в.) на р. Паз (Патсойоки). Ранее памятник не был предметом специального исторического изучения, никогда не подвергался археологическому обследованию и поэтому до последнего времени оставался малоизвестным науке.

В 2009 г. по инициативе игумена Трифоно-Печенгского мужского монастыря Даниила (Топоева) осмотрено предполагаемое место церкви для определения перспективности его археологического изучения. По фотографиям начала ХХ в. и хорошо заметному на поверхности углистому слою пожара его удалось локализовать на поросшем березовым криволесьем возвышении к 20 м юго-востоку от сохранившегося «нового» храма свв. Бориса и Глеба [4]. Были определены цели археологических изысканий 2010 г.: установить точное местонахождение «старой» церкви и получить дополнительную информацию по истории этого исчезнувшего памятника. Во многом к необходимости скорейшего и превентивного исследования остатков церкви побуждала и реальная угроза грабительских работ в этом месте. Специальные изыскания по установлению места церкви раньше не проводились.

Нужно отметить, что изучение «поздних» памятников Восточной Фенноскандии находится на начальном этапе. Периоды позднего Средневековья и Нового времени на Кольском полуострове, как и везде в России (СССР), долгое время оставались без должного внимания. Многолетняя деятельность российских археологов на Кольском Севере в основном была направлена на поиск памятников каменного – раннежелезного веков, а целенаправленные и планомерные работы по изучению средневековых поселений не проводились [5]. В Русской Лапландии Кольской археологической экспедицией ЛОИА АН СССР и ИИМК РАН во 2 половине ХХ в. открыто только около тридцати памятников, отнёсённых к саамской культуре [6], а на территории Финляндии и Швеции их известно более десяти тысяч. Также, к сожалению, на очень небольшом числе "поздних" объектов Мурманской области осуществлены стационарные археологические работы. Среди них, как наиболее значительное, можно назвать масштабное исследование остатков саамского поселка в бухте Дворовая на побережье Баренцева моря. В.Я. Шумкин в 1985 г. и О.В. Овсянников в 1991–1992 гг. провели здесь раскопки 12 разнотипных жилищ, датированных 1 четвертью XVIII в.[7] Ранее два саамских жилища 2 половины XVIII в. раскапывались в бухте Круглой около п. Дроздовка и объекты XIV в. в бухте Вящина и Нерпичья Губа [8]. В ближнем норвежском пограничье на саамских памятниках постсредневековой археологии работал Б. Ульсен [9].

Удалённые от центральных районов России мурманские морские зверобойные и рыбные промыслы были частью сложившейся европейской экономики. Мы пока не имеем сведений о существовании в XVI в. русских круглогодичных поселений на Мурманском берегу. Единственные исключения – это Кола и Печенгский монастырь. Новые археологические работы на реке Паз позволяют увеличить информативную научную базу по малоизвестной «поздней» материальной культуре саамских и «московитских» общин на Русском Мурмане. В данной работе мы даём краткую историографическую справку о «древней» церкви свв. Бориса и Глеба и описание её раскопок в 2010 г.

Исторические сведения.

На протяжении XV–XVIII вв. территория между Норвегией и Россией  (приморское окончание западного Мурмана и восточного Финнмаркена) была не разграниченным участком, получившим, по датским юридическим документам, в исторической литературе название «общих округов». К ним относились три приморских района по рекам Нейден (Нявдем), Пасвиг (Пазрек) и Пейсен (Печенга) с сиййтами трёх групп восточных саамов-скольтов [10]. Существовавшие на этих землях с XVI в. физические символы православия – мужской монастырь на р. Печенга [11] и церковь свв. Бориса и Глеба на берегу р. Паз, всегда являлись для русской дипломатии очевидными аргументами в вопросе о принадлежности этой территории к России [12]. Второе обстоятельство, стимулирующее повышенный интерес к этой небольшой православной, сначала монастырской (до 1764 г.), а затем приходской церкви на арктическом побережье Русской Лапландии, заключалось в том, что её строительство пришлось на период активной миссионерской деятельности здесь прп. Трифона – создателя самого северного православного мужского Печенгского монастыря.

Информация о начальном этапе истории церкви основывается на крайне скудных житийных и легендарных сведениях. Известны также два «официальных» описания церкви свв. Бориса и Глеба на р. Паз в доступных источниках XVII в. По писцовой книге Алая Михалкова (1608–1611 гг.) около церкви в двух кельях жили «старцы Печенского монастыря», занимавшиеся сезонным промыслом сёмги «заборами и неводами и гарвами» и летней рыбной ловлей на внутренних озёрах. Из хозяйственных монастырских построек на р. Паз упоминаются «амбар с погребом да сарай да поварня». Рядом располагался небольшой летний погост «пазеретцких лопарей» (1608–1611 гг. – три вежи, восемь мужчин), которые находились здесь с марта по сентябрь и также вели путинную добычу на сёмужных тонях [13].

В отчёте о миссионерской поездке в 1682 г. по лопарским погостам соборного священника Кольского острога Алексея Симонова сообщается, что, несмотря на отсутствие священника и бедственное положение с исполнением православных обрядов, прихожанами церкви на р. Паз считали себя саами-колтта Нотозерского, Сонгельского, Пазрецкого и Нявдемского погостов [14].

Встречаются краткие сведения о церкви и в других российских документах. Например, в «Книге Большого Чертежу» (1627 г.) [15], росписях [16] и в дипломатической переписке, связанной с разрешением территориальных споров в районе Мурмана [17]. Летнее саамское поселение в этом очень удобном месте возникло гораздо раньше постройки церкви. Пааччйок-сиййт упоминается в актовых документах с 1517 г. [18]. Зимний погост пазрецких саами-колтта находился в 40 верстах вверх по реке Паз.

Не вызывает сомнений тезис, что легендарная церковь действительно была возведена при «строителе Трифоне» во 2 половине XVI в. При неоспоримо солидном возрасте храма мы не можем с полной уверенностью говорить о принятом в отечественной историографии 1565 г. как об истинной дате его постройки. Пока это утверждение основывается на одном из доводов российской стороны при разграничении российско-норвежской границы в 1 четверти XIX в. Есть информация, что в церкви хранился деревянный памятный крест с надписью, указывающей на точное время его сооружения (4 июля 1565 г.) [19]. Гипотетически церковь могла быть освящена и ранее установки креста.

Неясна и дата пожара, уничтожившего церковь. По устным сообщениям называется и 1944 г. и период 1939–1940 гг., т.е. гибель храма связывается с временем военных действий в этом районе [20]. Несомненно, это трагическое событие отразилось в финляндских и норвежских документах, но нам они не известны.

Посвящение церкви святым «страстотерпец» Борису и Глебу[21] не было случайным. В Великом Новгороде почитание первых русских святых с XIII–XV вв. приобретает ярко выраженный «военный» характер. В новгородской традиции небесный патронат в воинском деле обязательно осуществлялся «пособием Бога и Святая Софья и Святою мученик Бориса и Глеба» [22]. Свв. Борис и Глеб входили в очень небольшую группу из пяти общерусских святых, особо почитавшихся в Соловецком монастыре с момента его основания в середине XV в. [23] Культ их был популярен в семье царя Ивана IV во 2 половине XVI в. Также известно, что св. князь-мученик Борис – это небесный патрон царя Бориса Годунова [24]. Есть основания видеть взаимосвязь между встречей прп. Трифона с Иваном Грозным в Москве [25], последовавшим получением огромных государственных льгот для пограничного монастыря и постройкой на «двоеданных лопских землях» Мурмана православной церкви свв. Бориса и Глеба на р. Паз, а гораздо позднее также и часовни св. Георгия в Нейден на территории проживания саам Нявдемского сиййта [26].

Археологические работы 2010 г.

Церковь находится в 5 км от моря, вверх по течению реки Паз (Патсойоки), на левом коренном берегу, на слабо выступающем в сторону реки мысу. Расстояние до ГЭС (бывший порог Кевнисс – 9,8 м падения) – 2 км к югу. В 0,8 км к юго-востоку от церкви, на правом берегу реки располагается современный поселок Борисоглебский, построенный вместе с плотиной ГЭС в 1961–1964 гг. Холм вытянут с запада на восток. Его склоны плавно понижаются к северу и более круто – к югу и востоку. Площадка возвышается над долиной реки на 5 м. Ширина всхолмления в месте нахождения памятника около 6–7 м. Береговая линия с течением времени не осталась неизменной: путешественники XIX в. пишут о том, что она сильно подмывалась, обнажая кладбищенские захоронения. На фотографиях конца XIX – начала ХХ в. видно, что территория прилегающая с юга и востока к «старой» церкви полностью обезлесена и у берега располагается выдающийся далеко в реку «причал». С севера к «старой» церкви вплотную примыкают погребения пазрецкого священника К.П. Щеколдина и его сестры.

В результате археологических раскопок 2010 г. изучен культурный слой на площади в 33 м². Раскоп заложен в месте нахождения кафоликона. К началу археологических работ это была площадка поросшая извилистым северным березняком и густой травой. Визуально остатки церкви не просматривались. Дёрн практически отсутствовал и под небольшим травяным покровом сразу проступил мощный угольно-зольный слой. Нужно отметить, что не отмечены следы прокалённости верхней части почвы, большого количества крупных углей и фрагментов обугленного дерева, что было бы естественно наблюдать на месте недавнего (около 70 лет) пожарища. Это косвенно указывает на ситуацию полного, без вмешательства человека, окончания пожара, когда древесина выгорает полностью. Или другой вариант – после гари участок пепелища расчищен и сгоревшие руины церкви удалены. Но планиграфические наблюдения в процессе раскопок это не подтверждают.

Немаловажным будет наблюдение, что валуны не имеют следов теплового раскалывания, хотя обычные горные породы начинают растрескиваться при температуре более 850^о С. Кальцинированные кости концентрируются только внутри периметра церкви. Их наличие также указывает на небольшое термическое воздействие на почву в процессе пожара. Это объясняется тем, что пол церкви значительно приподнят над землей. Данное обстоятельство привело к ситуации, что во время пожара огромная температура была в горевшем здании, но поверхность почвы не подверглась сильному прокалу.

Периметр здания хорошо определялся по распространению насыщенному сажей, интенсивно-чёрному слою пожарища, который не превышал площадь церкви. Трассировка восточной стены легко фиксировалась по крупным валунам, видным на фотографии 1 половины ХХ в., сохранившимся и сегодня. Точная западная граница церкви осталась не совсем ясной, но к западной стене примыкает погребение, также хорошо различимое на фотографии и визуально наблюдаемое и сейчас.

Можно утверждать, что земляные работы по выравниваю места для строительства не проводись. Первоначальный рельеф местности не изменён. На участке здания отсутствуют следы перекопов. Следы изменения уровня древней дневной поверхности можно отметить только в северо-западной части раскопа, примыкающей к «позднему» захоронению, ориентированному параллельно длинной оси храма, где существует выброс грунта из могильной ямы, перекрывающий более ранние напластования. В ходе раскопок подтвердилось предположение, что площадка в месте установки сруба очищалась от крупных валунов, которые перемещались за восточную, «глухую» стену церкви. Некоторые ямы, зафиксированные на общем уровне материка, возникли, возможно, именно при удалении их с места стройки.

Находки стали встречаться сразу в дерне. Средняя мощность слоя с культурными отложениями незначительна – 0,1–0,15 м и он вмещал в себя и древние и современные остатки. Его увеличение прослежено только в восточной части раскопа, где в западаниях между валунами культурный слой продолжается до отметок 0,2 м от современной дневной поверхности (с.д.п.). Здесь обнаружены единственные остатки древесного тлена, вероятно, от бревна. Общая сильная каменистость грунта не способствовала глубокому проникновению артефактов в почву. Глубина самой низкой отметки находок – 0,18 м от с.д.п. Такая незначительная толщина антропогенных отложений объясняется минимальной строительной и хозяйственной деятельностью осуществлявшейся в течении последних пятисот лет на исследованной площади (за исключением периодов строительства и ремонтов храма). Песчаный грунт хорошо дренировался, а естественные процессы образования почвенного слоя на Крайнем Севере минимальны. Также только последние шестьдесят лет после пожара происходил процесс затягивания вещественных остатков корневыми системами лиственных деревьев в пространство между крупными камнями.

Вещевой материал, полученный во время работ, довольно многочисленный – 2824 находки (в среднем 85 шт. на 1 м²). Во многом этому способствовали разборка культурного пласта «мелким» инструментом и просеивание грунта на сите с ячеёй в 4 мм. Среди них, как индивидуальные артефакты, определены 147 экз. Специфику набора предметов обусловили два обстоятельства – мощный, разрушительный пожар и сакральный статус объекта, где закономерно должны минимально представлены остатки бытовой деятельности. На первый взгляд, находки в коллекции несколько однообразные, но это, несомненно, не делает их менее интересными и малоинформативными для нашего исследования. Небольшая мощность культурного пласта не позволяет в полной мере использовать стратиграфические наблюдения для установления времени попадания разных находок в слой. Но удалось соотнести определённую планиграфическую приуроченность местонахождений отдельных предметов с расположением вещей в интерьере молельного помещения церкви на фотографии конца XIX в.

В данной работе ставится задача предварительно наметить основные виды находок и определить общие хронологические рамки их существования. Возникают трудности с атрибутированием и датированием, потому что, к сожалению, классификация, типология и хронология вещественных материалов позднего Средневековья и Нового времени в российской археологии ещё в полной мере не разработана. Преимущественно это относится к кованным находкам из железа, основная часть которых имела продолжительное бытование, т.к. многие простые вещи консервативно изготавливались в сельских кузницах по одним стандартам на протяжении XVI–XIX вв. Это не позволяет уверенно разделить большинство железных предметов на разновременные группы и датировки ряда вещей носят предварительный характер. Во многом в разрешении сомнений относительно хронологической атрибуции кузнечных изделий могло бы помочь их металлографическое исследование, но на данном этапе работы оно не проводилось. Тем не менее основные блоки артефактов можно «разнести» во времени. Вводимый в научный оборот комплекс предметов представляет большой интерес для увеличения информативной базы по «поздней» археологии Русского Севера XVI–XIХ вв.

По временному признаку вещи в коллекции можно разделить на три условные группы. Первая – «дотрифоновский» период эпохи Средневековья; вторая – от возведения церкви во 2 половине XVI в. до её реконструкции в середине XIX в. и третья – до гибели храма (конец XIX – середина ХХ в.).

Средневековые вещи. Одна из ярких находок – это биллоновый браслет. Три фрагмента которого находились под зданием. Они изготовлены из некрученого прута шестигранного сечения диаметром 0,5–0,7 см. Сохранились два его окончания (?) с двусторонними, зооморфными изображениями. Характерные следы на концах фрагментов указывают, что обруч был преднамеренно разломан. С большой степенью уверенности можно датировать данный артефакт периодом раннего Средневековья (XI–XII вв.).

Миниатюрная железная застёжка – фибула имеет внешний диаметр – 2 см, прут прямоугольного сечения (ширина – 0,3 см, толщина – 0,4 см) и длину иглы – 3 см, при толщине – 0,3 см. Возможно, это заколка ворота рубахи. Данная «простая» фибула могла быть импортным товаром или изделием местных мастеров, которые копировали привозные «восточные» образцы. Активные связи Восточной Лапландии с Новгородскими землями известны с XI в. [27]. На Кольском п-ове подобная кольцевидная железная застёжка была найдена в Терском районе во время сборов на разрушенном средневековом могильнике Кузомень I, датируемом XII–XIII вв. и около п. Килпъявр[28].

Четырёхконечный крест-«тельник» – предмет личного благочестия, с прямыми лопастями имеет размеры – 3,9х2,1х0,2 см. На лицевой стороне очень схематично намечено семиконечное распятие с терновым венцом в центре, треугольная Голгофа, глава Адама. На обороте вырезана надпись кириллицей с сокращениями. Предположительно «Царь Славы Иисус Христос спаси меня». В ушке и в нижней части креста двусторонней перфорацией сделаны сквозные отверстия диаметром 1 мм. Причём нижнее сверление производилось поверх надписи. Наличие отверстия внизу креста указывает, что он пришивался к материалу. Нужно отметить «небрежность» как в нанесении изображений, так и в целом обработки изделия и отсутствие канонических криптограмм. По иконографии и художественному стилю крест отличается от стандартных северорусских типов меднолитых изделий личного благочестия XVII–XIX вв. Он больше похож на подражание центральнорусским образцам нательных крестов XV–XVI вв. Изображение семиконечного распятия с терновым венцом в центре подтверждает эту датировку. «Грубость» исполнения позволяет предположить местное производство данного креста-«тельника» и датировать его эпохой позднего Средневековья. Но нельзя полностью отрицать, что крест мог быть утерян уже в период существования церкви.

Особый интерес вызывает единственный в коллекции однолезвийный нож. Он сильно коррозирован и разломан на две части, а кончик утрачен. Реконструированная длина лезвия – 10 см, общая – 13,7 см. Однолезвийный, остроконечный клинок имеет прямую спинку, верхний уступ, треугольное сечение и незначительную сточенность. Его ширина – 2 см. Ось черенка почти параллельна спинке ножа. Его уверенно можно отнести к типу универсальных, поясных саамских ножей (goakka), используемых в повседневном обиходе от средневековья до настоящего времени.

Если две первые вещи (биллоновый обруч и застежка-фибула) однозначно относятся к средневековым древностям, то относительно ножа и крестика мы не можем исключить вероятности их бытования в более поздний период, например, Нового времени.

Самая многочисленная категория находок в раскопе – это изделия из чёрного металла. В ней преобладают части скрепления деревянных строительных конструкций (гвозди, костыли, скобы).

Строительно-крепёжный инвентарь. Наиболее частая группа находок – это строительно-крепёжные и мебельные гвозди – 1460 шт. Среди них в количественном отношении преобладают изготовленные вручную четырёхгранные гвозди – 790 экз.[29] (54% от общего количества). Они несут следы деформации и термического воздействия и имеют в поперечном разрезе квадратную или прямоугольную форму (0,4–0,6х0,3–0,7 см). Длина стержней кованых «гвоздей прибойных» варьирует в пределах от 7 до 13 см. Форма шляпки зависит от сечения железного прута, но из-за коррозии она часто плохо определима. Некоторые имеют выпуклые, округлые шляпки и использовались для обшивки тёсом стен и крыш. Для скрепления полов служили брусковые гвозди с толстыми четырехугольными головками. Большинство найденных гвоздей не производят впечатления «древних». Характерный изгиб значительной части кованых гвоздей свидетельствует об извлечении их из дерева с помощью гвоздодёра, что позволяет предположить, что они были удалены при смене обшивки церкви. Самый большой экземпляр гвоздя («корабельный») имеет длину 21,5 см, толщину 2 см, круглую шляпку диаметром 3 см и вес 460 г. Он сделан из железного прута у которого сечение на две трети длины – округлое и четырёхгранное – в нижней части (рис. 3:10). Крупные гвозди-костыли (длиной более 18 см) применялись для скрепления срубов [30]. Мелкие гвозди (49 шт.) могли крепить к деревянной основе ткань или бересту. Они имеют округлую шляпку диаметром 0,8 и 1,1 см, толщину подквадратного стержня 0,5 см и длину 3 см. Из них фабричным способом сделаны 8 экз.

Небольшое количество «современных», изготовленных машинным способом, «тянутых» гвоздей с круглым сечением говорит об очень незначительных подновлениях церкви в 1 половине ХХ в. Также не исключена преднамеренность использования четырёхгранных гвоздей даже в ХХ в., так как они держатся в соединении прочнее, чем круглые.

В XVI в. уже существовало применение кузнецами-«гвоздочниками» в Московии специальных «гвоздилен» для отковывания головок, заклёпок и гвоздей. В позднем Средневековье при производстве бытовых изделий не было строгих норм, работали обычно по «подобию», «образцу» [31]. Возможно среди массы кованых гвоздей из раскопа есть и экземпляры использовавшиеся при постройке церкви в XVI в. Гвозди стали относительно дешёвым товаром только в начале XIX в. с появлением машин для изготовления гвоздей кованых и из проволоки. К концу XIX в. проволочные гвозди практически вытеснили из употребления кованые за счёт своей более удобной формы (одинакового сечения по всей длине стержня). Например, в Карелии заводские гвозди получили распространение с последней четверти XIX в. [32]

В литературе костылями называют гвозди длиннее 15 см, но мы будем придерживаться классификации предложенной Б.А. Колчиным: гвозди «у которых шляпкой является загнутый конец стержня» [33]. Г-образных в разрезе, с массивными стержнями костылей найдено очень не много (4 экз.).

Как отдельную, очень малочисленную группу строительно-крепёжного инвентаря можно рассматривать скобы (7 экз.). Они сходны по форме, но имеют разные размеры, так как изготовлены вручную из тонких железных пластинок или в двух случаях проволоки (толщиной 0,2–0,4 см) с заострёнными концами для лучшего вхождения в древесину. Аналогом им можно рассматривать судовые скобочки с расширенной округлой центральной частью, которые использовались на баржах XVIII–XIX вв. для прижима планки с конопаткой между двумя досками обшивки. Есть и более крупные экземпляры кованых скоб (рис. 3:2), назначение, которого, скорее всего, было не скрепление, а создание петли для подвешивания предметов.

Топоры. В раскопе найдены два хорошей сохранности целых топора. Подчеркивая порубежное нахождение храма, они относятся к широко распространённым в Северной Европе «русскому» и «финскому» типам.

Первый: длина лезвия – 12,5 см, ширина лезвия – 7,5 см, подтреугольное (клиновидное) проушное отверстие, короткие нижние щекавицы, плоская верхняя площадка обуха немного оттянута вниз для лучшего скрепления с рукоятью. Между обушным отверстием и лезвием находится хорошо выраженный удлинённый выступ – «бородка» (длина 3,6 см). Она обеспечивала лучшую устойчивость топора на рукояти и предохраняло топорище при работе. Следы сработанности лезвия незначительные. Симметричная форма лезвия, средние размеры, но значительный вес (1004 г) и утяжелённый обух позволяют отнести находку к типу плотницких топоров широко распространённых на северных территориях России. Условным временем появления плотничьего топора с намечающейся «бородкой» считается конец XVI – начало XVII в. [34]. Но некоторые археологи считают, что это произошло несколько позже – в середине XVII в. [35]. Нашу находку, по более чётко сформировавшейся форме «бородки» можно датировать в широких пределах конца XVII – XVIII в.

«Финский» топор в плане подпрямоугольных очертаний, стандартной колунообразной формы, с каплевидным обушным отверстием, плоской площадкой обуха, ассиметричным лезвием с опущенным нижним концом и значительного веса – 1,4 кг. Его размеры – 16х9,7х3,3 см. Подобный «поздний» тип топора бытовал в крестьянских хозяйствах Финляндии до середины ХХ в. По этнографическим данным в саамской погребальной обрядности существовала традиция укладки топоров на могилы[36].

«Дверной снаряд». Одностворчатая дверь, ведущая в молельню, имела по паре съёмных шарнирных петель и ручек-скоб, фигурные накладки-жиковины. Крепились они архаичным способом – кованые брусковые гвозди пробивали дверное полотно насквозь, загибались и вбивались в обратную сторону створки. По загнутым концам четырёхгранных гвоздей, сохранившихся в частях «дверного снаряда» легко установить толщину дверной доски – 5,5–5,8 см.

Замок изначально отсутствовал, так как среди находок нет какой-либо замковой фурнитуры для врезных или навесных модификаций. Но в «предпожарный» период входная дверь закрывалась на символичный навесной замок (6х8х1,6 см и 66 г), соединявший два участка кованой цепи. Дужка замка закреплялась одним концом на корпусе, а другим концом запиралась внутренним засовом-защёлкой.

Цепь состоит из двух отдельных участков – в сумме из 14 звеньев (2 и 12). Возможно, это два разновременных изделия, но выкованы они из единообразного железного прута с округлым сечением в 0,6 см. В короткой части цепи только два крупных звена, согнутые восьмеркообразно (общая длина – 15,5 см), и пробой. Длина колец – 8,7 и 8,9 см, ширина – 3,6 см. К крайнему звену прикреплёна двужильная перекрученная «современная» железная проволока. Менее крупные звенья длинной части цепи имеют S-образную форму, длину от 6,5 до 7,5 см, ширину до 2,5 см. Замыкают окончания цепи кольца. Скорее всего, цепь и замок закрывали дверь во время пожара.

Дверные кованые ручки очень отличаются друг от друга. Первая – ручка-скоба (14х11,8 см), выкована из округлого в сечении железного прута диаметром 1,3 см. Она крепилась к двери как с помощью двух небольших кованых гвоздей (диаметром 0,4 см), проходящих через специальные боковые «ушки», так и сквозным пробиванием дверного полотна заострёнными концами ручки. (рис. 8:1) Вторая ручка (16х2,9 см) сделана из прокованного толстого железного листа толщиной 0,7 см. На расширяющихся концах пробиты отверстия для гвоздей (диаметром 0,9 см). Лицевая сторона украшена рельефным геометрическим орнаментом. По характерной деформации участков окончаний ручки видно, что гвозди были «грубо» извлечены и она снята с двери.

Накладки-жиковины (3 экз.) изготовлены из толстой железной пластины толщиной 0,7 см, с сохранившимися гвоздями и с окончаниями в форме заострённых стрелок или пламени свечи. Две накладки небольшого размера (15х2–3 см), с одним пробитым отверстием на конце и одна – длинная (35х2,7–5 см), с четырьмя круглыми отверстиями. Массивные петли (16,2х13х2,2 см) для навешивания дверей приколачивались к дверной коробке и по форме «ушек» сходны с ручкой–скобой. Вероятно, они были выкованы одним комплектом[37]. В библиотеке п. Печенга находятся несколько предметов, найденные в процессе «раскопок» на месте церкви Успения Божьей Матери на р. Мана. Это кованные петля и ручка от двери. Они полностью идентичны подобным находкам с места раскопок на р. Паз. Это позволяет предположить, что все они являются продуктом одного мастера и были произведены, предположительно, в кузнице Трифоно-Печенгского монастыря в период конца XIX – начало ХХ века.

Светцы. Предметы для освещения представлены двумя находками простых однолучинного типа светцов, которые могли вставляться в щель в бревенчатой стене или в деревянную напольную подставку. Они выкованы из уплощённых железных прутов, имеют заострённый конец и близкие размеры: длина 16,6 и 15,5 см, ширина – 0,9 см, толщина – 0,6 и 0,4 см. У них различается только место крепления лучины («щемялочка»). В одном случае сделан декоративный изгиб стержня и на его конце специальный «вилочный» зажим из двух штырьков. В другом, простом варианте – более толстое окончание было загнуто петлёй. У обоих образцов лучина должна располагаться горизонтально.

Кольца. В культурном слое были найдены два больших разомкнутых железных кольца диаметром 12,5 см из округлого в сечении прута (толщина – 0,4 см). Трудно точно определить назначение этих изделий, но одно из предположений, сделанное на основе этнографических параллелей, что это кольца-подвески – часть оленьей упряжи[38]. Но нельзя исключить и возможность их применения в интерьере церкви

Церковная утварь. К предметам церковной утвари отнесена деформированная церковная «свеча» (большой подсвечник для установки свечей перед иконами). Она состоит из сужающегося железного стержня (26,2х1,6–0,6х0,5 см) с декоративным профилем «лебедя» на окончании, приспособленного для вставления в деревянную стену (как и светцы) и приклёпанного к нему диска (диаметр 10,6 см и толщина 0,2 см). К ней, наверно, относятся три штуки втулок разного диаметра (0,9; 1 и 1,2 см) и длиной – 1,9; 2 и 3 см. Подобное изделие известно по раскопкам Троицко–Петровского собора в Санкт-Петербурге [39]. Ещё один кованый, железный подсвечник, подобранный на месте пожарища в 1944 г. и хранившийся в норвежском музее, был передан в Мурманскую епархию в 1992 г. Он четырёхлопастной, в плане крестовидный, вероятно, напольный.

Компактным скоплением на площади в 1 м², в центральной части раскопа были зафиксированы хорошо сохранившиеся, с незначительной оплавленностью, части бронзового паникадила (8 фр. – 310 г). Это декоративные S-образные украшения и чашечка для установки свечи большого диаметра (до 1,5 см) изготовленные в России. Длинный кованый крюк для подвешивания (48,5х0,6х0,8 см) и застывшие капли меди (1202 г), судя по фото интерьера, по всей видимости, также относятся к паникадилу.

В предалтарной части (кв. 101/102) найдены остатки сильно оплавленного блюда большого диаметра из медного сплава (8 фр.). Оно имело округлый край с наружным загибом и было сделано из листа металла толщиной 1 мм. Следует также упомянуть «якорную» цепочку из медного сплава с мелкими звеньями диаметром по 0,6 см, спекшуюся в один комок с расплавленным стеклом, размерами 3,5х2,4х1,8 см и стандартное звено от медной цепи для нагрудного креста восьмёрочной формы.

Любопытен оплавленный фрагмент края колокола (11,8х7,5х1,4 см, вес 666 г). В современном состоянии он сплавился с инородным натёком металла белого цвета (олово?). Нижний пояс не орнаментирован. Вероятно, колокол как реликвия хранился внутри церкви рядом с иконами.

Ожидаемой была находка фрагмента серебряной цаты[40], подтверждающая наличие в убранстве церкви окладов из драгоценных металлов. Фигурная, с отогнутым бортиком, гравированным растительным орнаментом по всей лицевой стороне и с сохранившейся петлей с колечком на конце. Размеры – 5,5х2,3х0,4 см. Близкие аналогии можно найти среди образцов новгородских ювелирных изделий последней четверти XVII в. [41]

В культурном слое найдены бесформенные слитки меди от расплавившейся церковной утвари общим весом 7005 г, а также небольшое количество фрагментов оловянистого сплава с примесью серебра и небольшим содержанием меди (74 г). Разная цветность капель расплавленных медных предметов говорит об их разных химических составах, т.е. изготовлении в разных мастерских или в различное время. Они оплавлены до неузнаваемости и не поддаются интерпретации, но можно утверждать, что на момент пожара в церкви находились только паникадило и светильник.

Две одинаковые книжные застёжки, скорее всего, от богослужебной книги в кожаном переплёте найдены на удалении в 0,7 м друг от друга. Они выполнены из железа и размерами 7,3х2,1х1,7 см. В момент пожара книга была замкнута.

Слюда предрасположена к расслаиванию и по всему раскопу встречались несгораемые пластинки мусковита с отверстиями от крепления нитками в полоски в «окончинах-шитухах». Всего было найдено 69 шт. Наиболее хорошо сохранившийся фрагмент прозрачной слюдяной оконницы в плане имеет форму равнобедренной трапеции («слюда косятчатая»). Длина наибольшей стороны – 12 см. По краям пластинки с трёх сторон проколоты иглой/шилом сквозные отверстия по 1 мм, сделанные через равные промежутки в 1,7–1,8 см, с отступанием от края на 0,4 см. Ещё один фрагмент подпрямоугольной формы, размерами 7х8 см, но без отверстий. При толщине в 1 мм пластинки обладают достаточной для крепления жёсткостью и хорошей прозрачностью. Рабочие отходы подтверждают наблюдение, что для «остекления» нужного качества пластинки слюды были очень небольших размеров и в процессе подгонки они резались на месте из имеющегося сырья на маленькие кусочки четырёхугольной формы [42].

Кремень. В западной и центральной части раскопа были собраны 17 небольших отщепов и 8 чешуек кремня. Кремень хорошего качества, тёмно-коричневого и светло-серого цвета, в восьми случаях со следами термического воздействия (изменение цвета, трещиноватость, эмалевый блеск, каверны и т.п.). У двух экземпляров присутствует галечная корка. Специфическая выкрошенность краёв («рваная» ретушь) крупных отщепов позволяет отнести их к кресальным кремням. По хронологии норвежского археолога К. Однера для саамских древностей Варангенфьйорда кремнёвые огнива бытуют в этом регионе в период XVI – середина XIX вв.[43]

Монеты. В западной части раскопа, в основном, около выхода из церкви найдены 37 монет (9 иностранных и 28 российских). На большинстве хорошо определяется номинал и дата чеканки. Самая ранняя монета – полушка 1736 г. Российские деньги, за исключением одной находки серебряной ¼ копейки 1840 г., представлены мелкими медными монетами, почему то преимущественно номиналом в 2 коп. (23 экз.), по 1 экз. – 1 и 3 коп. (начало царствования Александра II) и деньга – 2 экз. К середине XVIII в. (1749–1758 гг.) относятся 4 экз. и к началу XIX в. (1802–1822 гг.) – 21 экз. Четыре мелкие монетки Королевства Норвегии – 10 и 25 эре (1876, 1925 и 1942 гг.), а также четыре – по одной марке (1928, 1930, 1931 гг.) и одна – 10 пенни (1942 г.) Республики Финляндии [44] дополняют общую картину среза денежного обращения этой пограничной территории в ХХ в. По данной выборке видно, что в XVIII–XIX вв. в этом районе главным платежным средством были деньги Российской империи. Несомненно, нужно учитывать, что они могли находиться в обращении ещё долгое время после даты их чеканки.

Кошелёк. В связи с коллекцией монет следует рассмотреть и находку остатков кошелька. Так как, наверно, не случайно в радиусе 1 м от места его обнаружения была собрана треть всех найденных монет из раскопа (12 экз.). Он относится к типу плоских кошельков, закрывающихся на застёжку. После пожара сохранилась только данная массивная накладка-застёжка из медного сплава (9,6х1,8х1,1 см и 68 г). Она раскрывается на две стороны, поэтому можно предположить, что у него существовали два раздельных отделения. Нельзя восстановить из чего были изготовлены стенки кошелька – материя или, скорее всего, кожа. Для удобного нитяного скрепления застёжки и кожи (?) по краю накладки, через 0,8 см сделаны отверстия, соединённые желобком. Значительные размеры и вес кошелька с медными монетами исключают отнесение его к типу карманных. Считается, что кошельки с застежками появились только в XIX в. Это подтверждается тем, что монеты, собранные рядом с ним, в основном датируются периодом 1810–1820-х гг.

Керамика. Почти совсем отсутствуют остатки керамической посуды, обычно, самого массового материала на «поздних» поселениях. Всего восемь находок. Это семь небольших фрагментов тонкостенной белоглиняной керамики от одного изделия. Наибольший из них – 3,7х2,6х0,7 см. Тесто без видимых примесей, цвет в изломе белый. Керамика покрыта с двух сторон бесцветной поливой с характерной «муаровой» сеткой трещин. С наружной стороны нанесёна многоцветная роспись – «пёстрый» и сюжетно неясный рисунок синими и коричневыми красками по белому фону, а внутренняя поверхность – белая. Из-за бесцветности кроющей поливы неокрашенные части изделия выглядят белыми [45]. На внутренней стороне хорошо выделяются рельефные горизонтальные полосы – следы от формировки сосуда. Сохранность керамики средняя: слой поливы на внешней стороне у нескольких фрагментов отсутствует. Также найден один фрагмент края фаянсовой глубокой тарелки (ширина – 3,5 см, толщина – 0,5 см). Её гладкий борт украшен трафаретным рисунком синего цвета на белом фоне горизонтальных поясов геометрического и переплетённого растительного орнамента. Однозначно, что это продукты не местного, а специализированного западноевропейского или подражавшему ему российского производства [46]. Предварительная датировка чашки (?) и тарелки – XVIII – начало XIX в. [47].

Стекло. Огромная температура пожара привела к полному оплавлению стеклянных предметов в помещении церкви [48]. Сохранились только некоторые оконные стекла (19 фр.). При раскопках найдено большое количество аморфных и непрозрачных сгустков оплавленного стекла, стеклянные нити и фрагменты пенообразованной стекловидной массы, некоторые из которых кристаллизованы. Всего их собрано 531 экз. Отметим, что расплавленное стекло не капало на землю. Иногда можно предположить, что первоначально отдельные расплавленные фрагменты были, например, оконным стеклом, но в основном определить какие это изделия – не возможно. Из стекла делались и предметы церковной утвари, например, лампады и простые бытовые вещи (бутыли). Расплавленное стекло окрашено в желтоватые и зеленоватые оттенки разной интенсивности – стандартные цвета после остывания обычной по химическому составу стеклянной массы. Цветовая гамма в ходе оплавления незначительно изменяется, поэтому преобладание слабых и средних (светлых оттенков) сближает эти цветовые тона с бесцветными и приближенными к современности образцами стеклянного производства. Оконное стекло XVIII в. с характерными «блёстками» от большого содержания свинца и краевым валиком отсутствовало.

Среди не оплавленных фрагментов стекла есть 24 осколка «пивных» бутылок тёмно-зелёного цвета. Интересно, что отсутствуют горлышки бутылок и только один фрагмент круглого дна. Последний имеет толщину прилегающего участка боковых стенок – 0,5 см, основания – 0,8 см, диаметр – 8,2 см. Сохранились две последние буквы рельефной надписи клейма – «–DЪ» (высота букв – 0,8 см).

К времени военных действий относятся штык и крупнокалиберная пуля (6,5х1,4 см). Это косвенно указывает, что военные действия происходили непосредственно в районе церкви. Штык образца 1924 года к винтовке системы Маузера чехословацкого производства. Клинок однолезвийный, с долом с обеих сторон. Деревянные щечки рукояти, прикрепляющиеся к хвостовику двумя винтами, не сохранились. Крестовина прямая с кольцом для ствола со стороны лезвия клинка (общая длина – 4,35 см). На ней видны две металлические заклёпки. Ножны отсутствуют. Длина клинка – 30 см, ширина – 2,3 см. Во время Второй Мировой войны штыки данной модели производились для немецких войск и войск стран-сателлитов на территории Чехии и Словакии.

По всей территории раскопа разбросаны фрагменты металлической ограды могилы Е.П. Щеколдиной, находящейся в 3 м к северу от раскопа. Это 4 экз. подпрямоугольных в сечении металлических кусков, разной длины (от 4,5 до 17 см) с остатками краски-«серебрянки» и одно фигурное навершие в виде «геральдической лилии». Возможно, они попали на место пожарища при восстановлении захоронения в 1964 г.

Неопределённые предметы. Всего в коллекции 83 экз. обломков железных предметов, назначение которых не определено. Коррозия, фрагментированность и разрушающее воздействие пожара сильно затрудняет идентификацию железных предметов. Это замкнутое кольцо диаметром 5 см и шириной 0,5 см, стяжка для деревянного изделия, фрагменты чугунных деталей, погнутый прут, проволочная ручка, железная оковка, проволока, куски почти полностью проржавевшего листового железа (54), крышки (2) и т.п.

Остеологический материал. Пожар уничтожил все предметы из органических материалов. Некоторым исключением стали костные находки. Попадая в культурный слой остеологические материалы аккумулируют в себе как археозологическую, так и археологическую информацию разного уровня. Есть только одна костяная вещь – это микронакладка на пояс (?) (диаметром 1,2 см) с искусно вырезанным растительным орнаментом на одной стороне и следами клея – с другой.

При раскопках собрана небольшая коллекция костей животных (396 экз. – общим весом 372 г). Их можно разделить на кальцинированные косточки, подвергшиеся сильному термическому воздействию с выгоранием органики и экземпляры, находившиеся вне периметра здания и очага пожара и поэтому сохранившие естественную фактуру. Мелких малоинформативных кальцинированных косточек – 103 фр. Кальцинированная костная труха возникла на периферии очага огня, скорее всего, от костей, находившихся под полом церкви.

Уцелевшие от пожара кости сильно механически переломаны. Наибольшие экземпляры имеют размеры 7,5х3,6х2,9 см и 8,5х4х0,25 см. Естественная сохранность формы и особенностей поверхностного слоя большинства остатков костей животных хорошая. Костная ткань достаточная прочная и для её разлома требуются вполне ощутимые усилия. У отдельных экземпляров из-за нахождения их долгое время на поверхности («зона втаптывания») началось естественное эрозионное разрушение – верхний слой начал отслаиваться. Определяемые костные фрагменты преимущественно представлены обломками трубчатых костей конечностей, а также плюсны (астрагал), но есть и несколько кусочков рёбер и части черепа. До видового уровня удалось определить около 10% коллекции остеологических остатков. Видовой состав очень ограничен. Основная масса костей относится к среднего и мелкого размера диким и домашним парнокопытным (северный олень, овца или коза). Одна большая кость от скелета крупного парнокопытного (предположительно, лось). Кости рыб, морских зверей и человека не выделены [49].

Анатомический набор костных остатков позволяет предварительно говорить об использовании неполных туш животных на участке, примыкающем к церкви. На костях отсутствуют следы от вываривания и кухонной обработки (порезы ножом, пиление, рубка и т.п.), ремесленная обработка и, что странно, погрызы собак. Но в тоже время, можно отметить, что они были специально раздроблены.

Историческая реконструкция.

Предлагаемый опыт исторической реконструкции церкви свв. Бориса и Глеба опирается на письменные источники (в основном, записки путешественников), неоднократно опубликованные фотографии [50], одновременные строительные аналогии и логические построения и, несомненно, во многом несёт гипотетический характер. Информация о памятнике, полученная в результате раскопок, позволяет «сгладить» их субъективность и более детально описать «древний» храм.

Топография. Высокая мысовая площадка, на которой находилась церковь, во всех отношениях была очень удобна для сооружения храма: комфортное расстояние до порога, прикрытие рельефом от холодных северных ветров, наличие пресной воды, во время прилива возможность подхода небольших судов, а также близость к нерестилищу сёмги и волоковой тропе – началу одного из водных путей в глубь континентальной Лапландии. К тому же это было, наверно, самое «выигрышное» место в ландшафте долины. Холм, скорее всего, был обезлесен и церковь живописно выделялась в общей панораме берега. Основной причиной в выборе места для постройки церкви было всё же нахождение рядом летнего погоста саами-коллта Колттакёнкяс, строения которого располагались в 100 м южнее. Сам факт строительства христианской церкви в черте саамского поселения свидетельствует о непротивлении местных жителей миссионерской деятельности. Возведение храма на краю береговой террасы, на границе «жилой зоны» вписывается в типичную модель структуры древнерусских сельских поселений Русского Севера [51].

В начале XVII в. в данном месте существовало небольшое монастырское поселение, по своему функциональному назначению близкое к поморским промысловым станам. Вероятнее всего, населялось оно не круглогодично, а в тёплое время года. Рядом с церковью стояли две кельи монахов, погреб-«ледник» для хранения рыбы, «поварня» и, возможно, кладбище. В 18 м к юго-востоку и 15 м к востоку от церкви в склоне холма сохранились два искусственных углубления (3х3,5 м), которые уверенно можно определить как существовавшие ещё в начале ХХ в. погреба-ледники. Возможно, что один из них и был упоминавшимся в переписи Алая Михалкова (1608–1611 гг.) «амбаром с погребом»[52].

По общей традиции рядом с монашескими кельями обязательно устанавливался поклонный крест – неотъемлемая часть жилого пространства православной общины на Русском Севере [53]. При входе в церковь висела «стальная дугообразная полоса, служившая в давние времена билом» и выполнявшая в бедных приходах функцию колокола. Крест и било упоминаются среди «трифоновских» реликвий, хранившихся в храме в начале XIX в.[54].

В XIX–ХХ вв. около церкви образовалось приходское «саамское» кладбище, местонахождение которого мы предварительно локализуем на прибрежном участке к востоку и западу от церкви. На фотографии 1908 г. шведского археолога Г. Халлстрёма среди берёз видны досщатые двускатные домики мертвых с семиконечными крестами[55]. Захоронения были и на повышении холма западнее церкви. Сейчас могильные холмики никак визуально не наблюдаются на поверхности. После постройки в 1874 г. «нового» храма «старая» церковь свв. Бориса и Глеба, возможно, воспринималась как кладбищенская. Можно предположить, что начало православному некрополю положили братские погребения монахов. В контексте изложения интересна существовавшая в Русской Лапландии традиция, когда православный причт разрешал использовать саамам для христианских погребений места древних «языческих» кладбищ [56]. По результатам раскопок можно отметить, что погребения «под спудом» в церкви отсутствовали. Вопрос о местах келий и последнего упокоения первых на р. Паз монахов пока остаётся открытым.

Ориентировка церкви. При исследовании «старой» церкви свв. Бориса и Глеба выяснилось, что её продольная ось направлена на север, с небольшим отклонением на 10⁰ к востоку. «Новая» церковь и «поздние» погребения сохраняют такую же северную ориентировку. В данном случае нарушается христианская традиция ориентации церкви алтарём (апсидой) на восток.

В раннем русском храмовом строительстве алтари ориентировались не на восток как таковой, а на восход солнца. Общеизвестно, что географический восток и место восхода солнца не совпадают, поэтому большинство древнерусских церквей очень приблизительно ориентированы апсидами к астрономическому востоку. Отклонения продольной оси церквей от канонического направления достигают значительной величины, с колебаниями азимутов до 120–180⁰. В основном северорусские церкви имеют северо-восточную ориентировку, приходящуюся на азимуты весенне-летних восходов солнца [57]. Эта ситуация обычно объясняется совпадением направления с азимутом восхода солнца в день, когда происходила закладка церкви, т.е. в день святого – покровителя храма [58]. Однако, исследователи отмечают и другую тенденцию. Например, московские и вологодские храмы имеют преобладающую северо-восточную и северную (на «летний восток») направленность длинной оси, а новгородские – на юго-восток, в сторону зимних восходов. Строго на восток были ориентированы только от 5 до 10% церквей [59]. Ориентация храма на р. Паз на северо-восток («летний восток») подтверждает его строительство в летнее время.

По нашему мнению, отход от «канонической» ориентировки церкви может объясняться тем, что реальный, видимый горизонт в этом месте реки Паз скрыт горным рельефом. Вероятна и утилитарная причина: строители выбрали наиболее комфортную ориентацию «холодного» здания с оптимальным учетом местной розы ветров. В арктических широтах фиксируется практика установки поморами построек торцом к преобладающим неблагоприятным зимним ветрам с северо-востока [60]. Эти гипотезы, несомненно, требуют дополнительной проверки. На фотографии начала XX в. видно, что могилы около церкви имеют кардинально разную ориентировку, располагаясь перпендикулярно друг другу.

Строительная реконструкция. Если судить по фотографиям и рисункам 2 половины XIX в., «древний» храм на р. Паз относился к широко распространенному на Русском Севере типу клетских двухкамерных церквей под симметричной двускатной крышей с разновысокими и разноширокими объёмами алтарной части, с прямоугольным в плане молитвенным помещением («кафоликон») и отделённым от него капитальной бревенчатой стеной притвором. Выход был сделан с наиболее удобной для подхода западной стороны здания. На фотографии начала ХХ в. видно одноступенчатое дощатое крыльцо с декоративными стенками и под двускатной крышей.

По епархиальным описаниям известны размеры здания в конце XIX в. [61] При пересчете с российской метрической системы, существовавшей с 1835 г.[62], получаем следующие данные: высота церкви до конька составляла 3,55 м, длина всего здания – 7,5 м, ширина притвора – 3,91 м, длина – 4,45 м, ширина кафоликона – 4,62 м. Таким образом, общие размеры «старой» церкви свв. Бориса и Глеба – 7,5х4,6х3,9 м. Все отмечали «необыкновенно малый размер церкви, в которой могут поместиться не более десяти человек» [63]. По величине и архитектурно-планировочной структуре церковь сходна с деревенскими клетскими часовнями Карелии.

В житии прп. Трифона есть косвенные сведения о личном участии основателя Печенгского монастыря в строительстве церкви в Пазрецком летнем погосте [64]. Прп. Трифон родился в 1495 (7003) г. и в 1565 г. ему было 70 лет. Это обстоятельство позволяет усомниться в предположении, что старец в одиночку срубил храм. К тому же благосостояние Печенгского монастыря позволяло общине нанять плотницкую артель.

Процесс «правильной» постройки бревенчатого здания, с расчётом на его долговременное существование, от заготовки материала до внутренней отделки занимал минимум год. Брёвна для сруба (диаметром в вершине «в отрубе» не менее 25 см) заготавливались в конце зимы и потом обязательно сохли. Рубка здания производилась до июля. Такие требования обуславливались наиболее благоприятными химическими процессами, происходившими в это время в древесине и способствовавшие лучшей её консервации [65].

Период XVI–XVII вв. называют «малой ледниковой эпохой». Максимум похолодания с экстремально суровыми зимами и сырыми летними месяцами пришёлся на рубеж столетий и продолжался до середины XVII в. [66]. Конечно, это не вызвало тех катастрофических последствий, которые отмечались в земледельческих районах, но в приустьевых участках долин рек Кольского п-ва граница леса резко отодвинулась на юг [67]. Поэтому, скорее всего, строительная древесина доставлялась сплавом по реке Паз из более южных лесистых районов Лапландии. Но мы не можем исключить и вариант, распространённой в Заполярье практики, когда сруб готовился в другом месте и перевозился к месту постройки морским путем.

Если предположить, что церковь на р. Паз поставлена «местной» артелью, то, скорее всего, она была срублена традиционно применяемым в Лапландии «скандинавским» угловым соединением брёвен в венцы «в охряпку» с остатком. Этот способ рубки считается наиболее древним на европейском Севере [68]. «Русские» же плотники углы сруба делали «в лапу» – строительным приёмом, широко распространенным на Русском Севере с XVI в. [69]

Перед строительством церкви площадка холма не подвергалась значительному искусственному выравниваю. Крупные валуны находившиеся на месте сруба и перед входом были перемещены за восточный край здания. По северорусской домостроительной традиции XVI в. окладной венец сруба устанавливался без специального фундамента непосредственно на грунт. Валунные камни, подведённые под углы, и места перерубов выполняли как опорную, так и выравнивающую функции. Уровень пола для предохранения от холода и влаги делался достаточно высоко – на 2–3 венце [70]. В южной части церкви, приходящейся на крутой склон холма, пол возвышался над землёй более, чем на метр. На фотографии видно, что северная часть здания установлена на деревянные столбы – «стулья». Наверно, тоже самое было и с южной стороны.

Как смогла сохраниться в удовлетворительном состоянии около 400 лет деревянная церковь? Несомненно, насыщенный солями морской воздух, ровный климат, соблюдение вековых строительных технологий и дощатая обшивка с XIX в. способствовали значительному увеличению долговечности деревянного здания [71]. Также есть сведения об применении в России уже с XVII в. специальной консервирующей пропитки строительной древесины, что позволяло сооружениям сохраниться до конца ХХ в. [72]. Но церковь не могла простоять такой длительный период хотя бы без минимального подновления, например, замены нижних венцов сруба и крыши. Подавляющее большинство дошедших до нас древних деревянных построек в своей истории подвергались многократным реконструкциям, которые обычно совмещались с ремонтными работами и отражали господствующие в разное время архитектурно-строительные тенденции [73]. Скорее всего, не избежала этого и древняя церковь свв. Бориса и Глеба на р. Паз. Определённо можем говорить только о «подновлениях» произведённых в XIX в. и запечатлённых на фотографиях и описанных в записках современников.

В России со 2 половины XVIII в. после предписания Синода «предусмотреть внешнюю и внутреннюю дощатую обшивку «под камень» распространилась тенденция обшивать стены православных церквей. По воспоминаниям путешественников внешняя тёсовая обшивка церкви существовала уже в 1860 г.[74] После посещения церкви в 1870 г. великим князем Алексеем Александровичем, на пожертвованные им на ремонт деньги, стены «древней» церкви снаружи были снова покрыты лёгкой тёсовой обшивкой с обрезкой «по шнуру» и окрашены в жёлтый цвет[75]. Углы выделены дощатыми пилястрами, прикрывающими торцы бревен, а окна оформлены косяками из профилированной доски. В 1891 г. храм перекрашивался [76].

Крыши зданий в XVI–XVII вв. обычно настилались одним из двух видов материалов – дранкой («дертьём») или «двойным тёсом» с подкладкой из бересты. На фотографиях мы видим крутую двускатную самцовую кровлю из тёса. Что было ранее – можно только предполагать. В основном безгвоздевой тёсовый настил применялся для покрытия не отапливаемых помещений и был широко распространён до ХVIII в. в традиционном деревянном строительстве Русского Севера [77]. Путешественники середины XIX в. упоминают, что над входом была небольшая колокольня[78], но на фотографиях ХХ в. она отсутствует. На крыше храма, над центром молельни «насажена» на конёк шейка и маковица с крестом. В северном деревянном храмостроительстве небольшие луковичные главки считаются архаичным признаком, получившим распространение уже в XVI в. и соотносятся со старообрядческой традицией[79].

Дверные проёмы имели ширину до 0,8 м, высоту – до 1,5 м [80]. Одностворчатая дверь делалась из двух - трёх толстых плах (толщиной до 6–7 см), скреплённых двумя брусьями, лежавшими в пазах, или реже деревянными нагелями или фигурной железной планкой – «жиковиной» и открывались внутрь постройки. Она вставлялась в специальную обойму – «одворье» и навешивалась на железные петли («дверной прибор») [81]. Использование «дверного снаряда» в сельских храмах отмечается с XVII в. Дверь закреплялась в срубе выше пола на один венец, образуя порог.

Маленькие оконца в деревенских церквях для лучшего освещения престола и икон, как правило, располагались примерно посредине боковой стены сруба. Они прорезались в двух брёвнах сруба на половину толщины каждого из них. С западной стороны храма свв. Бориса и Глеба окно находилось очень низко – на высоте 0,7–0,8 м над уровнем пола и при покрытии наружных стен тёсом оно было закрыто. Первоначально оконца, вероятно, были волоковыми, то есть специальная задвижная доска изнутри «заволакивала» оконный проём или «паюсными», т.е. затягивались плёнкой из рыбьего пузыря, а в последствии они были заделаны сшитыми пластинками слюды («окончины-шитухи»). Каждое окно состояло из четырех разновеликих слюдяных кусочков. «Окончины слюдяные», как древний колорит, ещё в конце XIX в. описывались посетителями церкви [82]. Слюдяные оконца ценились и обязательно упоминались в описях имущества в ХVII в. в. До XVIII в. Керетская волость была основным производителем товарной слюды в Европе и Соловецкий монастырь имел монопольное право на её поиски и добычу, поэтому «слюдяное стекло», вероятнее всего, поступило из прибеломорской части Северной Карелии [83]. Во 2 четверти XVIII в. в окнах домов повсеместно стали вставлять дешёвые стекла, поэтому возможно слюдяное стекление произведено до этого времени[84]. При обшивке тёсом церкви в 70-е гг. XIX в. с восточной и северной стороны были сделаны три больших окна – по одному в притворе, молельне и даже в алтаре [85]. Света из окон, конечно, было недостаточно и помещение молельни дополнительно освещалось лучинами, закрепляемыми в «щемялочки» простых переносных «светчик маленкои», вставлявшихся в щели бревенчатых стен. Иногда лучины в бедных храмах использовались при богослужениях вместо свечей [86].

В XVI в. стены внутри помещений не отёсывались, а настил крыши служил одновременно и потолком. Выравнивание внутренней части сруба, иногда со скруглением углов, также как и плоское потолочное перекрытие распространяется на Русском Севере только к концу ХVII в. [87]. Церковь была «с нутром», т.е. с полом, который настилался «по ходу» – половые доски лежали параллельно входу. Доски вытёсывались топором из бревен, расколотых с помощью клиньев.

Российский консул в Норвегии Д.Н. Островский в 1881 г. так описывает внутренний интерьер церкви: «Притвор церкви более напоминает избу: по стенам лавки, в окне тусклая слюда и только ряд икон, висящих над другою, влево от входа, дверью, как будто указывают ещё на истинный характер здания. Отворив эту дверь, посетитель вступает в самую церковь, маленькую и узкую. Старинный иконостас, деревянные подсвечники и висящие (в таком же тесном алтаре) кадило и облачения Трифона…». Подобную картину, дополняя небольшими подробностями, рисуют и другие путешественники во 2 половине XIX в.: «Внутри стены и потолок голые, местами сильно погнили, иконостас самый простой, с иконами, почерневшими от времени…, самая бедная старинная утварь, полуистлевшие хоругви, пелены и напрестольная одежда, несколько старинных рукописных и печатных книг…». «… Это целый драгоценный музейный отдел по иконографии; тут при простоте, доходящей до скудности, при деревянных паникадилах, крошечного размера, дощатого алтаря, с окнами из слюды вместо стекла, в алтаре… находятся священнические одежды св. Трифона, его Евангелие и крест, церковные книги и много икон весьма добропорядочного письма греческого…» [88]. Наиболее подробно перечислены древние предметы в «старом» храме в описании Архангельского епархиального церковно-археологического комитета: «древние и хорошо сохранившиеся в иконостасе иконы, оловянный потир с такими же или медными принадлежностями, два холщовых покровца, фелонь из синей шелковой материи на холщовой крашенинной подкладке с оплечьем, вышитым золотом и серебром и украшенным одноглавым и двуглавым орлами [89], напрестольное Евангелие в 8 д. листа, стальная дугообразная полоса, служившая в давние времена билом и т.п.» [90].

Существует фотография внутреннего интерьера церкви, сделанная в конце XIX в., на которой хорошо видно местонахождение храмовой утвари и одноярусный иконостас [91]. Трудно судить насколько точно просматриваются все детали внутреннего убранства помещения, однако, некоторые предметы найденные при раскопках, планиграфически соотносятся с местами их размещения на снимке.

Выводы.

Церковь возведена на участке многовековых саамских промыслов, рядом с уже существовавшим погостом. Поэтому очень соблазнительно допустить, что прп. Трифон для строительства храма не случайно избрал место не очень удобное из-за сильной обвалуненности и крутого склона. Обломки серебряного браслета, фибула и нож, находившиеся под полом церкви, т.е. попавшие в слой до её возведения, могут быть привлечены в качестве первичных аргументов гипотезы о бытовании здесь дохристианского «языческого капища». Наше предположение объясняет и большое количество раздробленных, без следов вываривания фрагментов костей северного оленя. Конечно, не исключено, что это остатки «поздних» тризновых приношений на христианские могилы около церкви. Но в контексте изложения нужно учесть, что по православным канонам в церковь нельзя вносить сырое мясо, а мясо моржей и нерпы считалось «нечистым». В случае «миссионерского» строительства храма в данном месте, возможно, находит некоторое объяснение и неканоническая ориентация храма длинной осью по линии север – юг.

Материалы, полученные во время раскопок древней церкви на р. Паз в 2010 г., дают не только возможность ввести в научный оборот новые данные по освоению русскими поселенцами арктических районов Мурмана, но позволяют взглянуть на существующие легенды о храме свв. Бориса и Глеба на реке Паз с позиции археолога, представляют новую информацию об её строительной истории и устройстве. Очевидна перспективность дальнейшего археологического изучения этого прекрасного памятника православной истории Русской Арктики.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Гурина Н.Н., Шумкин В.Я. Кольская экспедиция // АО–1973. М., 1974. С. 10; Гурина Н.Н. История культуры древнего населения Кольского полуострова. СПб., 1997. С. 28–29; Шумкин В.Я. Исследования Ловозерского отряда Кольской экспедиции // АО-1979. М., 1980. С. 39.

2 Гурина Н.Н. Новые исследования в северо-западной части Кольского полуострова // КСИА. Вып. 126. М., 1971. С. 94–95; Гурина Н.Н. История культуры древнего населения… С. 10.

3 Шумкин В.Я. Археолого-этнографические объекты в районе заповедника «Пасквик» // Летопись природы заповедника «Пасквик». Кн. 6. Мурманск, 2001. С. 106–107.

4 «… Основание церкви было положено 6 июля 1872 г. в присутствии Архангельского губернатора Н.П. Игнатьева. … Освящение церкви было совершено 25 авг. 1874 г. настоятелем Кафедрального собора, протоиереем о. Иннокентием Поповым, с какого числа и открыт Пазрецкий приход, с особым причтом, из Пазрецкого и Нявдемского лопарских погостов. С внешней стороны эта церковь имеет вид креста и стоит на каменном фундаменте. Крыша железная, окрашенная медянкой; такие же кресты на главах, окрашенные кроном. В одной связи с церковью стоит колокольня, обшитая тёсом; здание же храма обшито тёсом как с наружной, так и с внутренней стороны; стены храма при устройстве его внутри окрашены белилами, а снаружи светло-коричневой краской и после того были дважды перекрашиваемы». См. Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии // Архангельский епархиальный церковно-археологический комитет, Вып. 3. Уезды: Онежский, Кемский и Кольский. Архангельск, 1896. С. 221–222.

5 Державин В.Л. Северный Мурман в XVI–XVII вв. (к истории русско-европейских связей на Кольском полуострове). М., 2006. С. 20.

6 Мурашкин А.И. Археологические памятники Кольского полуострова и проблема происхождения саамов // Археологические Вести. Вып. 12. СПб., 2005. С. 148–152.

7 Шумкин В.Я. Исследование Кольского полуострова // АО–1985. М., 1987. С. 45; Овсянников О.В. Работы Археологической Арктической экспедиции на территории Кольского полуострова (Мурманская область) в 1991 году // НА ИИМК РАН Ф. 35. 1991. Д. 5. С. 2–4; Карпелан К., Овсянников О.В. Российско-финляндские исследования на территории Русского Севера // Новые исследования археологов России и СНГ. СПб., 1994. С. 56–58; Carpelan Ch., Ovsyannikov O. Saami Settelment at Dvorovaya Bay in the First Quarter of the 18-th Century on the northern Coast of Kola Peninsula // XIV конференция по изучению скандинавских стран и Финляндии. М.– Архангельск, 2001. С. 137–140.

8 Шумкин В.Я., Гурина Н.Н. Археологические исследования Кольского Заполярья // АО-1982. М., 1984. С. 37; Гурина Н.Н. Памятники эпохи раннего металла и раннего средневековья на Кольском полуострове // Новое в археологии СССР и Финляндии. Л., 1984. С. 14; Gurina N.N. Main stages in the Cultural Development of the Ancient population of the Kola Peninsula // FA. IV. 1987. P. 47–48.

9 Olsen B. Culture-historical surveis in the Pasvik Siida, Norway and Russia, august 1999. Warangerbottn, 2000.

10 Сиййт – это устойчивое родственное объединение саами, занимающее определённую территорию и рассматриваемое государством как податный коллектив. См.: Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда в XVI–XVIII вв. Модель социальной структуры. Альта, 2008. С. 183.

11 Печенгский монастырь основан в 1533 г. См. Митрофан (Баданин), игумен Преподобный Трифон Печенгский. Исторические материалы к написанию Жития. СПб., 2009. С. 103.

12 «Датская граница» по реке Паз была предварительно установлена в 1573 г. и окончательно закреплена в 1826 г. по договору России с Норвегией при разграничении лопарских погостов.

13 «Да на усть Пазы реки церковь страстотерпцев Христовых Бориса и Глеба древяная клетски стоит беспения, вцеркве образы и книги и ризы монастырское строение. Да у церквы ж монастырских две кельи да амбар с погребом да сарай да поварня. Да за монастырем же угодья луки промеж пазрецкими лопари. … В техже купчих написано стех участков и сосмые доли лука старцем Печенского монастыря дани и подвод и никоторого тягла промеж пазеретцких лопарей не платити. … И всего за Печенскими старцы в Пазретцких угодьях промеж лопари полтора лука. А по тем луком Печенские старцы промышляют промеж пазрецких лопарей вреках и на тонях рыбною ловлею красные рыбы семги и летним местом по речкам и по озеркам ловят белую рыбу да на лесу зверя бьют и птицу ловят. … А угодья луковые же, а не оброчные печенских же старцев и пазретцких лопарей. Река Паз, а вней ловят красную рыбу семгу забором. Да на губе Пазретцкой едучи и с Паз реки по правой стороне тоня отворотная, тоня под пахтою, речка Ровденга да на той же реке вкути тоня Валлекоп, а ведают печенские старцы те угодья с пазретцкими лопари сами по старине то у них недельно. А межа тому Пазретцкому угодью снявидемскими лопари Маселга да по речку Новуш и по морской берег… ». См. Харузин Н. Русские лопари (очерки прошлого и современного быта) // Труды императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. LXVI. Труды Этнографического Отдела. Т. Х. М., 1890. С. 440–441.

14 «… Крещены де мы из давных лет, а православныя хр(и)стиянския веры и ц(е)рковных таин и проповеди с(вя)таго Еванг(е)лия не знаем. А ц(е)рковь у нас осв(е)щенная есть во имя с(вя)тых страстотерпцев Бориса и Глеба осв(е)щена в лета ц(а)ря и великого кн(я)зя Ивана Васильевича всеа Русии по благословению архиеп(и)ск(о)па Пимина Великаго Новаграда. А св(я)щенника у тое ц(е)ркве нет, потому что у нас место безхлебное хлеб у нас не родитца и купит(ь) негде и св(я)щенником у нас питатца нечем. А нам кроме св(я)щенника жить в таком порубежном месте велми скучно, потому что с ыноземцами промышляем смежно, и вместе пьём и ядим и [со] своими жёнами–родилницами також год пьём и ядим. И от таковыя нужды нам невозможно во ц(е)рковь с(вя)тую входит(ь) и с(вя)тых икон целовать, ни свещь, ни кажения приносит(ь). И друг со другом сходитца и самим мерско. А тварем приношения никакова не даим. А кровь и удавленину ядят же». См. Жуков А.Ю. Саами в XIII–XVII вв. // Антропологический форум. № 1. СПб., 2004. С. 302–304.

15 «А на устье с левые стороны реки Паза от моря 20 вёрст церковь Бориса и Глеба». См. Книга Большому Чертежу. М.–Л., 1950. С. 148.

16 «А на тое Паз-реки стоит храм святых страстотерпец Бориса и Глеба, Печенгского монастыря поставление строителя Трифона, а лопарей в том погосте 10 человек русские веры». См. Роспись лопарским погостам 1623–1624 гг. // Сборник материалов по истории Кольского п-ова в XVI–XVII вв. Материалы Комиссии экспедиционных исследований, Серия Северная. Вып. 28. Л., 1930. С. 58.

17 «А толко сыскивать того, как было исстари, лет за триста и болши, ино и город ваш Варгав, которой поставили отца вашего, Фредерика короля, люди, поставлен на нашей царского величества земле, потому что за Печенским монастырем верст со сто и болши на Паз-реке, меж Печенского монастыря и Варгава, стоит и ныне церковь во имя святых мученик Бориса и Глеба, поставленье руских людей, а не немецкое, и потому знатно, что и то место, где поставлен Варгав, исстари была наша земля…». См. Царская грамота к датскому королю Христиану IV (22 января 1622 г.) // Русские акты Копенгагенского государственного архива, извлечённые Ю.Н. Щербачёвым. Т. 16. СПб., 1897. С. 568.

18 Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда… С. 54; Шаскольский И.П., Возгрин В.Е., Шрадер Т.А. Грамоты Великого князя Василия III сборщикам дани в Лопской Земле // Проблемы истории России и стран Северной Европы: от Средних веков до наших дней. СПб., 2009. С. 41–56.

19 «Кольский мещанин Шабунин, занимающийся в местах, обитаемых лопарями Пазрецкими и Нявдемскими, рыбными промыслами, объявил, что на имеющемся в оной церкви кресте значится надпись, с которой имеемый список представил, а в оной значится: «крест сей сооружен у церкви той в лето 7073 (1565) месяца июля 4 дня, на память. А святил церковь сию игумен Иларион при начальнике Трифоне». Следовательно, 258 годов прошло, как церковь сия тут построена. Также имеется в оной антиминс, означающий год 7141 (1633)». Цит. по: Чулков Н.О. К истории разграничения России с Норвегией // Русский архив. 1901. Кн. 1. С. 151.

20 Мацак В.А. Печенга. Опыт краеведческой энциклопедии. Мурманск, 2005. С. 494.

21 Ужанков А.Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написании житий // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 1 (1). С. 28–50.

22 Янин В.Л. Церковь Бориса и Глеба в Новгородском детинце (О новгородском источнике «Жития Александра Невского») // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 92. Хорошев А.С. Софийский патронат по Новгородской Первой летописи // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 11. В. Новгород, 1997. С. 207.

23 Св. равноапостольный кн. Владимир, Святитель Петр митрополит Московский, прп. Феодосий Печерский. См. Мельник А.Г. Соловецкий монастырь как центр почитания русских святых в середине XV–XVI веках // Учёные записки ПетрГУ. № 7 (128). Т. 1. 2012. С. 29.

24 Спирин Л.М. Святые князья Борис и Глеб на произведениях золотого и серебряного дела XVI–XVII вв. из собрания Сергиево-Посадского музея-заповедника // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 436, 439.

25 Памятники книжной старины Русского Севера: коллекции рукописей XV–XX веков в государственных хранилищах Республики Карелия. СПб., 2010. С. 443–444.

26 Часовня св. Георгия в Нейдене не упоминается в документах XVII в. при описании пограничных земель. Поэтому можно отнестись критично к утверждению, что она одновременна церкви свв. Бориса и Глеба. См. Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда… С. 100; Жуков А.Ю. Саами в XIII–XVII вв. … С. 304.

27 Макаров Н.А. Предметы восточноевропейского происхождения XI–XIII вв. на севере Фенноскандии // XI Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. М., 1989. С. 170; Макаров Н.А. Русский Север и Лапландия: торговые связи XI–XIII вв. // РА. 1993. № 1. С. 58.

28 Гурина Н.Н., Овсянников О.В., Рябинин Е.А. Средневековые древности Кольского полуострова // Финны в Европе. VI–XV вв. Т. 2. М., 1990. С. 126, рис. 1:10; Каргопольцев С.Ю. Новые находки «каменных кругов» на севере Восточной Европы // XI Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. М., 1989. С. 178–180.

29 Учитывались только целые фрагменты.

30 Раппопорт П.А. Очерки по истории русского военного зодчества X–XIII вв. // МИА. № 52. М., 1956. С. 80, 90.

31 Колчин Б.А. Обработка железа в Московском государстве в XVI в. // МИА. № 12. Материалы и исследования по археологии Москвы. Т. II. М.-Л., 1949. С. 206–207.

32 Орфинский В.П., Яскеляйнен А.Т. Хронологическая атрибуция сооружений деревянного культового зодчества // Народное зодчество. Петрозаводск, 1999. С. 154.

33 Колчин Б.А. Чёрная металлургия и металлообработка в древней Руси (домонгольский период) // МИА. № 32. М., 1953. С. 124.

34 Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея. Материальная культура русских полярных мореходов и землепроходцев XVI–XVII вв. Ч. II. М., 1981. С. 82.

35 Розенфельд Р.П. Инструменты московских ремесленников // Древности Московского кремля / МИА. № 167. Материалы и исследования по археологии Москвы. Т. IV. М., 1971. С. 256.

36 Лукьянченко Т.В. О некоторых особенностях погребального обряда кольских саамов // Природа и хозяйство Севера. Вып. 9. Мурманск, 1981. С. 91–95.

37 Киселёв И.А. Архитектурные детали в русском зодчестве XVIII–XIX веков. Справочник архитектора-реставратора. М. 2005.

38 Ясински М.Э., Овсянников О.В. Пустозерск. … Рис. 20.

39 Сорокин П.Е. Археологическое изучение Троицкого Петровского собора // Археологическое наследие Санкт-Петербурга. Вып. I. СПб., 2003. С. 59.

40 Цата – нижняя подвеска из серебра на окладе иконы в форме перевёрнутого полумесяца (иногда с фигурно вырезанным краем), прикрепляемая обычно своими краями к нижним концам венца и прикрывающая в виде ожерелья грудь персонажа на иконах Святой Троицы, Спасителя, Божией Матери, Святителя Николая Чудотворца. См. Гольберг Т., Мишуков Ф., Платонова Н., Постникова-Лосева М. Русское золотое и серебряное дело XV–XX веков. М., 1967. С. 116.

41 Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода. Художественный металл XVI–XVII вв. М., 2008. С. 602–611.

42 Использовалась слюда при изготовлении фонарей, покрытия образов на иконах и для украшения домашних вещей. См. Критский Ю.М. Слюдяной промысел Соловецкого монастыря // Соловецкий сборник. Вып. 4. Архангельск, 2007. С. 169.

43 Odner K. The Varanger saami. Habitation and economy AD 1200–1900. Oslo, 1992.

44 С 1920 по 1940 гг. это была территория Республики Финляндии.

45 Макарова Т.И. Поливная керамика в древней Руси. М., 1972. С. 6.

46 Определение Т.П. Амелиной.

47 Салтыков А.Б. Избранные труды. М., 1962. С. 364–387; Суслов И.М. Изучение и научное описание памятников керамики // Изучение и научное описание памятников материальной культуры. М., 1972. С. 28.

48 Температура плавления стекла от 11000 С.

49 Определение д.б.н. А.В. Зиновьева.

50 Первые фотографические публикации видов Русской Лапландии появились в 1894 г. См. Вагинова Л.С. Роль культурных взаимодействий народов Мурманского края с соседними общностями в художественном развитии региона // Вестник ТГПУ. Вып. 4 (41). Мурманск, 2004. С. 106.

51 Макаров Н.А. Приходская церковь Русского Севера на фоне археологической карты // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 401.

52 Харузин Н. Русские лопари… С. 440.

53 Рыжова Е.А. Сюжетный мотив «Поставление креста на месте основания монастыря» в агиографической традиции Русского Севера // От Средневековья к Новому времени. М., 2006. С. 37–66.

54 Краткое историческое описание приходов… С. 221.

55 «Около церкви среди довольно толстых и развесистых берез расположено лопарское кладбище». Цит. по: Мацак В.А. Печенга. Опыт краеведческой... С. 490, рис. 203.

56 Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда… С. 17.

57 Раппопорт П.А. Ориентация древнерусских церквей // КСИА. № 139. М., 1974. С. 47.

58 Там же. С. 43; Гаряев Р.М. К вопросу об ориентации русских церквей // КСИА. Вып. 155. 1978. С. 40; Подосинов А.В. К вопросу об ориентации древнерусских церквей // Церковная археология. Материалы Первой Всероссийской конференции. Ч. 1. СПб., 1995. С. 88–90.

59 Гаряев Р.М. К вопросу об ориентации русских церквей … С. 43.

60 Захаров В.Г. Взаимосвязи расположения поморских жилищно-хозяйственных комплексов с изменениями природных условий на Шпицбергене // III Северный археологический конгресс. Тезисы докладов. Екатеринбург – Ханты-Мансийск, 2010. С. 247.

61 «Алтарь снаружи с восточной стороны имеет в вышину только 2 саж. 1 четв., а с северной и южной еще менее 1? саж. Высота церкви с куполом и крестом 3 саж., а без последних — 1 саж. 2 арш. Паперть, пристроенная к церкви и отделяющаяся от неё капитальной стеной, имеет в вышину с западной стороны 1 2/3 саж. и 4 вершка, с севера и юга только 1 саж., в длину 2 саж. 4 верш. и в ширину 1 саж. 2? арш. Алтарь в вышину имеет только 1 саж. 12 верш., в длину 2 арш. 4 вершка, так что между св. престолом и царскими вратами менее аршина, и даже одному священнику трудно проходить, в ширину — 2 саж. и 8 вершков; такого же размера и сама церковь. Всё же здание церкви вместе с папертью равняется в длину немного более 3? саж.». См. Краткое историческое описание приходов… С. 220.

62 Каменцева Е.М., Устюгов Н.В. Русская метрология. М., 1965. С. 197.

63 Краткое историческое описание приходов… С. 219.

64 «Вероятность этого предания подтверждается, во-первых, тем, что в оглавлении рукописного жития прп. Трифона, хранящегося в Печенгской приходской церкви, значится особая глава «о построении церкви в Пазреке во имя св. Бориса и Глеба», хотя самое сказание об этом, вероятно, по недосмотру писца опущено…». См. Краткое историческое описание приходов… С. 219.

65 Орфинский В.П., Гришина И.Е. Традиционный карельский дом. Петрозаводск, 2009. С. 318–319.

66 Девятова Э.И. Природная среда и её изменения в голоцене. Петрозаводск, 1986. С. 94.

67 Елина Г.А., Лукашов А.Д., Юрковская Т.К. Позднеледниковье и голоцен Восточной Фенноскандии (палеорастительность и палеогеография). Петрозаводск, 2000. С. 92.

68 Орфинский В.П., Гришина И.Е. Традиционный карельский… С. 356–357.

69 Рабинович М.Г. Русское жилище в XIII–XVII вв. // Древнее жилище народов Восточной Европы. М., 1975. С. 179.

70 Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея... С. 12; Ясински М.Э., Овсянников О.В. Пустозерск. Русский город в Арктике. СПб., 2003. С. 174.

71 Шаповалова Л.Г., Вешняков А.В. Дощатая обшивка – фактор длительной сохранности объектов деревянного зодчества // Народное зодчество. Петрозаводск, 1998. С. 273–279.

72 Молодин В.И., Добжанский В.Н. Археологическое обследование Казымского острога // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978. С. 196.

73 Орфинский В.П., Яскеляйнен А.Т. Хронологическая атрибуция сооружений деревянного культового зодчества // Народное зодчество. Петрозаводск, 1999. С. 147.

74 Мацак В.А. Печенга. Опыт краеведческой энциклопедии. Мурманск, 2005. С. 494.

75 Мацак В.А. Печенга… С. 495.

76 Краткое историческое описание приходов… С. 220.

77 Косенков А.Ю. Региональные и локальные особенности конструкций безгвоздевых тёсовых кровель // Народное зодчество. Петрозаводск, 2007. С. 508.

78 «Церковь бревенчатая, снаружи обшита тёсом, с коническим куполом над алтарём и трапезою и небольшою колокольнею над входом…». Цит. по: Мацак В.А. Печенга... С. 494.

79 Орфинский В.П. Часовни в традиционной культуре карел // Народное зодчество. Петрозаводск, 2004. С. 89; Орфинский В.П., Гришина И.Е. Типология деревянного культового зодчества Русского Севера. Петрозаводск, 2004. С. 165.

80 Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея. … С. 17.

81 Рабинович М.Г. Русское жилище… С. 237.

82 Там же. С. 495.

83 Критский Ю.М. Промыслы и ремёсла северного крестьянства и Соловецкого монастыря ХV–ХХ вв. // Соловецкий сборник. Вып. 3. Архангельск, 2006. С. 234–236;

84 Критский Ю.М. Слюдяной промысел … С. 151.

85 Мацак В.А. Печенга. … Рис. 207, 209.

86 Поветкин В.И. Озвученный и освещённый быт древних новгородцев (Открытия 2007 года) // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 22. В. Новгород, 2008. С. 99.

87 Орфинский В.П., Яскеляйнен А.Т. Хронологическая атрибуция… С. 152.

88 Цит. по: Мацак В.А. Печенга… С. 495–496.

89 Одноглавый сокол с раскинутыми крыльями («орёл пластаной одноглавый») – это родовой герб династии Рюриковичей, а «орёл двоеглавый есть герб державный» – Российской монархии. См. Рапов О.М. Знаки Рюриковичей и символ сокола // СА. 1968. № 3. С. 62–69.

90 Краткое историческое описание приходов… С. 221.

91 Мацак В.А. Печенга… Рис. 209.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский

---

[1] Гурина Н.Н., Шумкин В.Я. Кольская экспедиция // АО–1973. М., 1974. С. 10; Гурина Н.Н. История культуры древнего населения Кольского полуострова. СПб., 1997. С. 28–29; Шумкин В.Я. Исследования Ловозерского отряда Кольской экспедиции // АО-1979. М., 1980. С. 39.

[2] Гурина Н.Н. Новые исследования в северо-западной части Кольского полуострова // КСИА. Вып. 126. М., 1971. С. 94–95; Гурина Н.Н. История культуры древнего населения… С. 10.

[3] Шумкин В.Я. Археолого-этнографические объекты в районе заповедника «Пасквик» // Летопись природы заповедника «Пасквик». Кн. 6. Мурманск, 2001. С. 106–107.

[4] «… Основание церкви было положено 6 июля 1872 г. в присутствии Архангельского губернатора Н.П. Игнатьева. … Освящение церкви было совершено 25 авг. 1874 г. настоятелем Кафедрального собора, протоиереем о. Иннокентием Поповым, с какого числа и открыт Пазрецкий приход, с особым причтом, из Пазрецкого и Нявдемского лопарских погостов. С внешней стороны эта церковь имеет вид креста и стоит на каменном фундаменте. Крыша железная, окрашенная медянкой; такие же кресты на главах, окрашенные кроном. В одной связи с церковью стоит колокольня, обшитая тёсом; здание же храма обшито тёсом как с наружной, так и с внутренней стороны; стены храма при устройстве его внутри окрашены белилами, а снаружи светло-коричневой краской и после того были дважды перекрашиваемы». См. Краткое историческое описание приходов и церквей Архангельской епархии // Архангельский епархиальный церковно-археологический комитет, Вып. 3. Уезды: Онежский, Кемский и Кольский. Архангельск, 1896. С. 221–222.

[5] Державин В.Л. Северный Мурман в XVI–XVII вв. (к истории русско-европейских связей на Кольском полуострове). М., 2006. С. 20.

[6] Мурашкин А.И. Археологические памятники Кольского полуострова и проблема происхождения саамов // Археологические Вести. Вып. 12. СПб., 2005. С. 148–152.

[7] Шумкин В.Я. Исследование Кольского полуострова // АО–1985. М., 1987. С. 45; Овсянников О.В. Работы Археологической Арктической экспедиции на территории Кольского полуострова (Мурманская область) в 1991 году // НА ИИМК РАН Ф. 35. 1991. Д. 5. С. 2–4; Карпелан К., Овсянников О.В. Российско-финляндские исследования на территории Русского Севера // Новые исследования археологов России и СНГ. СПб., 1994. С. 56–58; Carpelan Ch., Ovsyannikov O. Saami Settelment at Dvorovaya Bay in the First Quarter of the 18-th Century on the northern Coast of Kola Peninsula // XIV конференция по изучению скандинавских стран и Финляндии. М.– Архангельск, 2001. С. 137–140.

[8] Шумкин В.Я., Гурина Н.Н. Археологические исследования Кольского Заполярья // АО-1982. М., 1984. С. 37; Гурина Н.Н. Памятники эпохи раннего металла и раннего средневековья на Кольском полуострове // Новое в археологии СССР и Финляндии. Л., 1984. С. 14; Gurina N.N. Main stages in the Cultural Development of the Ancient population of the Kola Peninsula // FA. IV. 1987. P. 47–48.

[9] Olsen B. Culture-historical surveis in the Pasvik Siida, Norway and Russia, august 1999. Warangerbottn, 2000.

[10] Сиййт – это устойчивое родственное объединение саами, занимающее определённую территорию и рассматриваемое государством как податный коллектив. См.: Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда в XVI–XVIII вв. Модель социальной структуры. Альта, 2008. С. 183.

[11] Печенгский монастырь основан в 1533 г. См. Митрофан (Баданин), игумен Преподобный Трифон Печенгский. Исторические материалы к написанию Жития. СПб., 2009. С. 103.

[12] «Датская граница» по реке Паз была предварительно установлена в 1573 г. и окончательно закреплена в 1826 г. по договору России с Норвегией при разграничении лопарских погостов.

[13] «Да на усть Пазы реки церковь страстотерпцев Христовых Бориса и Глеба древяная клетски стоит беспения, вцеркве образы и книги и ризы монастырское строение. Да у церквы ж монастырских две кельи да амбар с погребом да сарай да поварня. Да за монастырем же угодья луки промеж пазрецкими лопари. … В техже купчих написано стех участков и сосмые доли лука старцем Печенского монастыря дани и подвод и никоторого тягла промеж пазеретцких лопарей не платити. … И всего за Печенскими старцы в Пазретцких угодьях промеж лопари полтора лука. А по тем луком Печенские старцы промышляют промеж пазрецких лопарей вреках и на тонях рыбною ловлею красные рыбы семги и летним местом по речкам и по озеркам ловят белую рыбу да на лесу зверя бьют и птицу ловят. … А угодья луковые же, а не оброчные печенских же старцев и пазретцких лопарей. Река Паз, а вней ловят красную рыбу семгу забором. Да на губе Пазретцкой едучи и с Паз реки по правой стороне тоня отворотная, тоня под пахтою, речка Ровденга да на той же реке вкути тоня Валлекоп, а ведают печенские старцы те угодья с пазретцкими лопари сами по старине то у них недельно. А межа тому Пазретцкому угодью снявидемскими лопари Маселга да по речку Новуш и по морской берег… ». См. Харузин Н. Русские лопари (очерки прошлого и современного быта) // Труды императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. LXVI. Труды Этнографического Отдела. Т. Х. М., 1890. С. 440–441.

[14] «… Крещены де мы из давных лет, а православныя хр(и)стиянския веры и ц(е)рковных таин и проповеди с(вя)таго Еванг(е)лия не знаем. А ц(е)рковь у нас осв(е)щенная есть во имя с(вя)тых страстотерпцев Бориса и Глеба осв(е)щена в лета ц(а)ря и великого кн(я)зя Ивана Васильевича всеа Русии по благословению архиеп(и)ск(о)па Пимина Великаго Новаграда. А св(я)щенника у тое ц(е)ркве нет, потому что у нас место безхлебное хлеб у нас не родитца и купит(ь) негде и св(я)щенником у нас питатца нечем. А нам кроме св(я)щенника жить в таком порубежном месте велми скучно, потому что с ыноземцами промышляем смежно, и вместе пьём и ядим и [со] своими жёнами–родилницами також год пьём и ядим. И от таковыя нужды нам невозможно во ц(е)рковь с(вя)тую входит(ь) и с(вя)тых икон целовать, ни свещь, ни кажения приносит(ь). И друг со другом сходитца и самим мерско. А тварем приношения никакова не даим. А кровь и удавленину ядят же». См. Жуков А.Ю. Саами в XIII–XVII вв. // Антропологический форум. № 1. СПб., 2004. С. 302–304.

[15] «А на устье с левые стороны реки Паза от моря 20 вёрст церковь Бориса и Глеба». См. Книга Большому Чертежу. М.–Л., 1950. С. 148.

[16] «А на тое Паз-реки стоит храм святых страстотерпец Бориса и Глеба, Печенгского монастыря поставление строителя Трифона, а лопарей в том погосте 10 человек русские веры». См. Роспись лопарским погостам 1623–1624 гг. // Сборник материалов по истории Кольского п-ова в XVI–XVII вв. Материалы Комиссии экспедиционных исследований, Серия Северная. Вып. 28. Л., 1930. С. 58.

[17] «А толко сыскивать того, как было исстари, лет за триста и болши, ино и город ваш Варгав, которой поставили отца вашего, Фредерика короля, люди, поставлен на нашей царского величества земле, потому что за Печенским монастырем верст со сто и болши на Паз-реке, меж Печенского монастыря и Варгава, стоит и ныне церковь во имя святых мученик Бориса и Глеба, поставленье руских людей, а не немецкое, и потому знатно, что и то место, где поставлен Варгав, исстари была наша земля…». См. Царская грамота к датскому королю Христиану IV (22 января 1622 г.) // Русские акты Копенгагенского государственного архива, извлечённые Ю.Н. Щербачёвым. Т. 16. СПб., 1897. С. 568.

[18] Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда… С. 54; Шаскольский И.П., Возгрин В.Е., Шрадер Т.А. Грамоты Великого князя Василия III сборщикам дани в Лопской Земле // Проблемы истории России и стран Северной Европы: от Средних веков до наших дней. СПб., 2009. С. 41–56.

[19] «Кольский мещанин Шабунин, занимающийся в местах, обитаемых лопарями Пазрецкими и Нявдемскими, рыбными промыслами, объявил, что на имеющемся в оной церкви кресте значится надпись, с которой имеемый список представил, а в оной значится: «крест сей сооружен у церкви той в лето 7073 (1565) месяца июля 4 дня, на память. А святил церковь сию игумен Иларион при начальнике Трифоне». Следовательно, 258 годов прошло, как церковь сия тут построена. Также имеется в оной антиминс, означающий год 7141 (1633)». Цит. по: Чулков Н.О. К истории разграничения России с Норвегией // Русский архив. 1901. Кн. 1. С. 151.

[20] Мацак В.А. Печенга. Опыт краеведческой энциклопедии. Мурманск, 2005. С. 494.

[21] Ужанков А.Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написании житий // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 1 (1). С. 28–50.

[22] Янин В.Л. Церковь Бориса и Глеба в Новгородском детинце (О новгородском источнике «Жития Александра Невского») // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 92. Хорошев А.С. Софийский патронат по Новгородской Первой летописи // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 11. В. Новгород, 1997. С. 207.

[23] Св. равноапостольный кн. Владимир, Святитель Петр митрополит Московский, прп. Феодосий Печерский. См. Мельник А.Г. Соловецкий монастырь как центр почитания русских святых в середине XV–XVI веках // Учёные записки ПетрГУ. № 7 (128). Т. 1. 2012. С. 29.

[24] Спирин Л.М. Святые князья Борис и Глеб на произведениях золотого и серебряного дела XVI–XVII вв. из собрания Сергиево-Посадского музея-заповедника // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 436, 439.

[25] Памятники книжной старины Русского Севера: коллекции рукописей XV–XX веков в государственных хранилищах Республики Карелия. СПб., 2010. С. 443–444.

[26] Часовня св. Георгия в Нейдене не упоминается в документах XVII в. при описании пограничных земель. Поэтому можно отнестись критично к утверждению, что она одновременна церкви свв. Бориса и Глеба. См. Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда… С. 100; Жуков А.Ю. Саами в XIII–XVII вв. … С. 304.

[27] Макаров Н.А. Предметы восточноевропейского происхождения XI–XIII вв. на севере Фенноскандии // XI Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. М., 1989. С. 170; Макаров Н.А. Русский Север и Лапландия: торговые связи XI–XIII вв. // РА. 1993. № 1. С. 58.

[28] Гурина Н.Н., Овсянников О.В., Рябинин Е.А. Средневековые древности Кольского полуострова // Финны в Европе. VI–XV вв. Т. 2. М., 1990. С. 126, рис. 1:10; Каргопольцев С.Ю. Новые находки «каменных кругов» на севере Восточной Европы // XI Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. М., 1989. С. 178–180.

[29] Учитывались только целые фрагменты.

[30] Раппопорт П.А. Очерки по истории русского военного зодчества X–XIII вв. // МИА. № 52. М., 1956. С. 80, 90.

[31] Колчин Б.А. Обработка железа в Московском государстве в XVI в. // МИА. № 12. Материалы и исследования по археологии Москвы. Т. II. М.-Л., 1949. С. 206–207.

[32] Орфинский В.П., Яскеляйнен А.Т. Хронологическая атрибуция сооружений деревянного культового зодчества // Народное зодчество. Петрозаводск, 1999. С. 154.

[33] Колчин Б.А. Чёрная металлургия и металлообработка в древней Руси (домонгольский период) // МИА. № 32. М., 1953. С. 124.

[34] Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея. Материальная культура русских полярных мореходов и землепроходцев XVI–XVII вв. Ч. II. М., 1981. С. 82.

[35] Розенфельд Р.П. Инструменты московских ремесленников // Древности Московского кремля / МИА. № 167. Материалы и исследования по археологии Москвы. Т. IV. М., 1971. С. 256.

[36] Лукьянченко Т.В. О некоторых особенностях погребального обряда кольских саамов // Природа и хозяйство Севера. Вып. 9. Мурманск, 1981. С. 91–95.

[37] Киселёв И.А. Архитектурные детали в русском зодчестве XVIII–XIX веков. Справочник архитектора-реставратора. М. 2005.

[38] Ясински М.Э., Овсянников О.В. Пустозерск. … Рис. 20.

[39] Сорокин П.Е. Археологическое изучение Троицкого Петровского собора // Археологическое наследие Санкт-Петербурга. Вып. I. СПб., 2003. С. 59.

[40] Цата – нижняя подвеска из серебра на окладе иконы в форме перевёрнутого полумесяца (иногда с фигурно вырезанным краем), прикрепляемая обычно своими краями к нижним концам венца и прикрывающая в виде ожерелья грудь персонажа на иконах Святой Троицы, Спасителя, Божией Матери, Святителя Николая Чудотворца. См. Гольберг Т., Мишуков Ф., Платонова Н., Постникова-Лосева М. Русское золотое и серебряное дело XV–XX веков. М., 1967. С. 116.

[41] Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода. Художественный металл XVI–XVII вв. М., 2008. С. 602–611.

[42] Использовалась слюда при изготовлении фонарей, покрытия образов на иконах и для украшения домашних вещей. См. Критский Ю.М. Слюдяной промысел Соловецкого монастыря // Соловецкий сборник. Вып. 4. Архангельск, 2007. С. 169.

[43] Odner K. The Varanger saami. Habitation and economy AD 1200–1900. Oslo, 1992.

[44] С 1920 по 1940 гг. это была территория Республики Финляндии.

[45] Макарова Т.И. Поливная керамика в древней Руси. М., 1972. С. 6.

[46] Определение Т.П. Амелиной.

[47] Салтыков А.Б. Избранные труды. М., 1962. С. 364–387; Суслов И.М. Изучение и научное описание памятников керамики // Изучение и научное описание памятников материальной культуры. М., 1972. С. 28.

[48] Температура плавления стекла от 1100⁰ С.

[49] Определение д.б.н. А.В. Зиновьева.

[50] Первые фотографические публикации видов Русской Лапландии появились в 1894 г. См. Вагинова Л.С. Роль культурных взаимодействий народов Мурманского края с соседними общностями в художественном развитии региона // Вестник ТГПУ. Вып. 4 (41). Мурманск, 2004. С. 106.

[51] Макаров Н.А. Приходская церковь Русского Севера на фоне археологической карты // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 401.

[52] Харузин Н. Русские лопари… С. 440.

[53] Рыжова Е.А. Сюжетный мотив «Поставление креста на месте основания монастыря» в агиографической традиции Русского Севера // От Средневековья к Новому времени. М., 2006. С. 37–66.

[54] Краткое историческое описание приходов… С. 221.

[55] «Около церкви среди довольно толстых и развесистых берез расположено лопарское кладбище». Цит. по: Мацак В.А. Печенга. Опыт краеведческой... С. 490, рис. 203.

[56] Кучинский М.Г. Саами Кольского уезда… С. 17.

[57] Раппопорт П.А. Ориентация древнерусских церквей // КСИА. № 139. М., 1974. С. 47.

[58] Там же. С. 43; Гаряев Р.М. К вопросу об ориентации русских церквей // КСИА. Вып. 155. 1978. С. 40; Подосинов А.В. К вопросу об ориентации древнерусских церквей // Церковная археология. Материалы Первой Всероссийской конференции. Ч. 1. СПб., 1995. С. 88–90.

[59] Гаряев Р.М. К вопросу об ориентации русских церквей … С. 43.

[60] Захаров В.Г. Взаимосвязи расположения поморских жилищно-хозяйственных комплексов с изменениями природных условий на Шпицбергене // III Северный археологический конгресс. Тезисы докладов. Екатеринбург – Ханты-Мансийск, 2010. С. 247.

[61] «Алтарь снаружи с восточной стороны имеет в вышину только 2 саж. 1 четв., а с северной и южной еще менее 1½ саж. Высота церкви с куполом и крестом 3 саж., а без последних — 1 саж. 2 арш. Паперть, пристроенная к церкви и отделяющаяся от неё капитальной стеной, имеет в вышину с западной стороны 1 2/3 саж. и 4 вершка, с севера и юга только 1 саж., в длину 2 саж. 4 верш. и в ширину 1 саж. 2½ арш. Алтарь в вышину имеет только 1 саж. 12 верш., в длину 2 арш. 4 вершка, так что между св. престолом и царскими вратами менее аршина, и даже одному священнику трудно проходить, в ширину — 2 саж. и 8 вершков; такого же размера и сама церковь. Всё же здание церкви вместе с папертью равняется в длину немного более 3½ саж.». См. Краткое историческое описание приходов… С. 220.

[62] Каменцева Е.М., Устюгов Н.В. Русская метрология. М., 1965. С. 197.

[63] Краткое историческое описание приходов… С. 219.

[64] «Вероятность этого предания подтверждается, во-первых, тем, что в оглавлении рукописного жития прп. Трифона, хранящегося в Печенгской приходской церкви, значится особая глава «о построении церкви в Пазреке во имя св. Бориса и Глеба», хотя самое сказание об этом, вероятно, по недосмотру писца опущено…». См. Краткое историческое описание приходов… С. 219.

[65] Орфинский В.П., Гришина И.Е. Традиционный карельский дом. Петрозаводск, 2009. С. 318–319.

[66] Девятова Э.И. Природная среда и её изменения в голоцене. Петрозаводск, 1986. С. 94.

[67] Елина Г.А., Лукашов А.Д., Юрковская Т.К. Позднеледниковье и голоцен Восточной Фенноскандии (палеорастительность и палеогеография). Петрозаводск, 2000. С. 92.

[68] Орфинский В.П., Гришина И.Е. Традиционный карельский… С. 356–357.

[69] Рабинович М.Г. Русское жилище в XIII–XVII вв. // Древнее жилище народов Восточной Европы. М., 1975. С. 179.

[70] Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея... С. 12; Ясински М.Э., Овсянников О.В. Пустозерск. Русский город в Арктике. СПб., 2003. С. 174.

[71] Шаповалова Л.Г., Вешняков А.В. Дощатая обшивка – фактор длительной сохранности объектов деревянного зодчества // Народное зодчество. Петрозаводск, 1998. С. 273–279.

[72] Молодин В.И., Добжанский В.Н. Археологическое обследование Казымского острога // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978. С. 196.

[73] Орфинский В.П., Яскеляйнен А.Т. Хронологическая атрибуция сооружений деревянного культового зодчества // Народное зодчество. Петрозаводск, 1999. С. 147.

[74] Мацак В.А. Печенга. Опыт краеведческой энциклопедии. Мурманск, 2005. С. 494.

[75] Мацак В.А. Печенга… С. 495.

[76] Краткое историческое описание приходов… С. 220.

[77] Косенков А.Ю. Региональные и локальные особенности конструкций безгвоздевых тёсовых кровель // Народное зодчество. Петрозаводск, 2007. С. 508.

[78] «Церковь бревенчатая, снаружи обшита тёсом, с коническим куполом над алтарём и трапезою и небольшою колокольнею над входом…». Цит. по: Мацак В.А. Печенга... С. 494.

[79] Орфинский В.П. Часовни в традиционной культуре карел // Народное зодчество. Петрозаводск, 2004. С. 89; Орфинский В.П., Гришина И.Е. Типология деревянного культового зодчества Русского Севера. Петрозаводск, 2004. С. 165.

[80] Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея. … С. 17.

[81] Рабинович М.Г. Русское жилище… С. 237.

[82] Там же. С. 495.

[83] Критский Ю.М. Промыслы и ремёсла северного крестьянства и Соловецкого монастыря ХV–ХХ вв. // Соловецкий сборник. Вып. 3. Архангельск, 2006. С. 234–236;

[84] Критский Ю.М. Слюдяной промысел … С. 151.

[85] Мацак В.А. Печенга. … Рис. 207, 209.

[86] Поветкин В.И. Озвученный и освещённый быт древних новгородцев (Открытия 2007 года) // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 22. В. Новгород, 2008. С. 99.

[87] Орфинский В.П., Яскеляйнен А.Т. Хронологическая атрибуция… С. 152.

[88] Цит. по: Мацак В.А. Печенга… С. 495–496.

[89] Одноглавый сокол с раскинутыми крыльями («орёл пластаной одноглавый») – это родовой герб династии Рюриковичей, а «орёл двоеглавый есть герб державный» – Российской монархии. См. Рапов О.М. Знаки Рюриковичей и символ сокола // СА. 1968. № 3. С. 62–69.

[90] Краткое историческое описание приходов… С. 221.

[91] Мацак В.А. Печенга… Рис. 209.