|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Щенков А.С. Функциональная структура городов. Все права сохранены.
Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: http://rels.obninsk.com. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г.
А.С. Щенков
Функциональная структура городов
Крепость, именовавшаяся городом, детинцем, кремлем, и прилегающий к ней посад были основными структурными элементами подавляющего большинства древнерусских городов. Под посадом здесь, в соответствии со смыслом летописных известий, понимается поселение, окружающее крепость, а не социальная структура, характерная для XVI—XVII вв. Посад (или часть его) мог быть охвачен своей линией укреплений. Эта укрепленная часть посада именовалась окольным, внешним городом, острогом. Помимо термина “посад” для обозначения поселений вокруг главной крепости иногда употреблялось слово “предградие”: “Предградие да будет граду на вселение”,— читаем в Геннадиевой библии1. Из последующего текста ясно, что имеется в виду поселение вокруг города: “...и да будет град посреде его”. Предградием мог называться укрепленный посад. Об осаде Чернигова в 1152 г. в Суздальской летописи (Лаврентьевский список) сказано: “отъемше острог, зажгоша предгородие все”2. (Встречающийся в летописях термин “окологородье” имеет другое содержание. Он близок по смыслу к современному “пригород”: “Деревни на Вологде в окологородье”3.)
Укрепления посадов, как правило, были менее мощными, чем основной крепости. Так, Подол в Киеве в 1161 г. был огорожен “столпием”4, во Пскове до 1375 г. была “стенка с дубом, мало выше мужа, около всего посада”5.
Стенка из вертикальных вплотную поставленных бревен
(столпие, острог) была наиболее типичной конструкцией ограды посада, из-за чего
огражденный посад и сам часто назывался острогом. В Х—XIII вв. при обилии леса
острог возводился сравнительно быстро и легко; псковичи возвели деревянную
стену вокруг Полонища за неделю6. Могли быть и еще более легкие
ограждения, не упомянутые в летописи, возникавшие и сменявшие одно другое по
мере роста посада. Такими легкими стенками могла прикрываться почти вся
заселяемая территория. Однако как можно судить по примерам более капитальных
стен, отмеченных в летописях, укрепления посада чаще всего охватывали уже
сложившееся поселение, а не свободную территорию, предназначенную под
застройку, а это при росте города приводило к появлению все новых неогражденных
жилых образований. Таким образом, наиболее типичной схемой было сочетание
крепости, с огражденным и неогражденным посадом. Так, во Пскове, в 1465 г. уже
упоминавшаяся стена Полонища охватила большой, дотоле не огражденный район:
“псковичи посажани, своих хоромов блюдучи, и заложиша стену деревяну..., а
делаша сами посажени своим запасом”7. В Москве в 1394 г. был прорыт
ров для обороны незащищенного Великого посада. Ров прошел по территории
застройки (“много бысть людем убытка, хоромы разметывали и много трудишася”8), при этом часть посада была,
как и прежде, оставлена незащищенной.
Распространенность легких укреплений посада объяснялась тем, что посад русского города имел невысокую плотность застройки и оттого занимал обширную территорию. Из-за неполного отделения ремесла от сельского хозяйства жители русского города занимались огородничеством, скотоводством. Это требовало больших территорий под дворы и огороды. Образовавшийся длинный периметр стен поселения трудно было укреплять, еще труднее оборонять.
Легкие укрепления посада не могли служить надежной защитой
в случае серьезной опасности. Они возводились, видимо, в основном для защиты от
диких зверей и воровских шаек, от кратковременных внезапных набегов кочевников,
но не предназначались для длительной обороны. Лишь изредка встречаются
упоминания о защите острога: “Владимир же Глебович виде острог взимаем, выеха из
города в малой дружине”9. Чаще же жители посада и
окружающих поселений почти сразу укрывались в главной крепости, жертвуя при
этом посадскими постройками: “Видевше силу Половечьскую, повелеша людем всем
бежати из острога в детинецъ”10. В летописях многочисленны
упоминания об оставленных острогах, пожженных посадах и защищаемой только
главной крепости: “посад около града пожгоша, а город не взяша”11. “Владимир же Всеволодович
приступи ко всточным вратам, осторожнии отняша врата, людем же вбегшим внутрь
града”12.
В больших богатых городах появлялась вторая, а иногда и третья линии относительно мощных укреплений посада. Эти линии также обычно не охватывали всего поселения. Обороняющиеся постепенно отходили от одной линии обороны к другой и в конце концов концентрировались в главной крепости. Схема обороны в своих основных чертах оставалась прежней.
С системой обороны была связана и функциональная структура
города. Важнейшим обстоятельством было то, что деревянные, часто горевшие дома
сравнительно легко возводились заново горожанами благодаря обилию леса и
распространенности среди населения плотничьего мастерства. В связи с этим дома
чаще всего не представляли значительной ценности и при необходимости покидались
жителями, перебиравшимися в крепость. Большей охраны требовали запасы провизии
и некоторое ценное домашнее имущество.
Наиболее распространено мнение, что в крепости с древнейших времен располагалась княжеская резиденция, размещалась дружина и феодально зависимое обслуживающее население, а на посаде — ремесленники и купцы13. Однако некоторые исследователи предлагают и несколько иные схемы социальной структуры древнерусского города. Так, М. X. Алешковским было высказано предположение, что князь первоначально “садился” вне стен города, поскольку территория внутри укреплений была занята жрецами и вечем”14. Имеется также мнение, что в древнейших городах крепость служила в первую очередь складом, где хранились запасы, имущество членов городской общины. Складские клети в военное время могли служить для временного проживания их владельцев15.
Традиционное представление о князе и аристократической
верхушке, занимающих главную крепость, основывается на более поздних аналогах
(XIV–XV вв. и XVI–XVII вв.), на летописных указаниях, встречающихся с Х в., и
на данных археологии. Так, о дворце княгини Ольги в Киеве под 945 г. говорится:
“двор княжъ бяше в городе... и бе вне града двор другый”16. В пределах древнейшего
укрепления Киева археологами обнаружены фундаменты сооружения, трактуемого ими
как остатки упоминаемого в летописи дворца”17.
В Галиче и Перемышле следы дворцовых сооружений найдены на территории внутренней крепости18. В Чернигове в детинце XI—XII вв. известно два княжеских двора – старый и новый, однако следует оговориться, что внутри этой крепости археологически обнаружен фрагмент более раннего укрепления, и положение дворцов относительно первоначальной крепости неясно19.
Дворцы феодалов найдены в некоторых небольших городах, таких, как Вщиж или Слободка.
Во Вщиже в центре детинца находится 8- или 12-угольное сооружение со следами столбов вокруг, в отношении которого Б. А. Рыбаков высказал предположение, что это хоромное строение типа донжона. Кроме того, в детинце найдена трехкамерная постройка, видимо, двухэтажная, со следами покрытия медью, с богатым инвентарем. Наряду с этим обнаружены остатки небольших бедных изб20. В Слободке во внутренней крепости открыты две богатые усадьбы, на территории которых, наряду с хоромами, располагались амбары, мастерские ремесленников21. Видимо, в обоих случаях перед нами жилища феодалов и зависимого от них населения.
Несомненно, в рассматриваемый период тип крепости —
“резиденции” был достаточно распространенным явлением. Самыми маленькими
крепостями такого типа, часто почти не отличающимися от отдельного укрепленного
двора, были боярские. Известно городище Воищина на Смоленщине (XII—XIII вв.),
представляющее собой укрепленный останец среди болот. Ближайшие селища
располагаются от него более чем в километре, что исключает интерпретацию
крепости как обширного склада. Естественный холм усилен подсыпкой, поверху идет
ограда из горизонтальных плах, забранных между стойками. В углу,
противоположном входу, поставлена сторожевая башня. Внутри следы хором и
хозяйственных построек владельца, изб, принадлежавших, по-видимому, челяди22.
Более крупными крепостями того же типа были княжеские резиденции: Верзятин под Тверью (XIV в.)23, Ольгов под Рязанью (XII—XIII вв.)24. Б. А. Рыбаков относит к этому типу раскопанный им детинец Любеча XI—XII вв.25.
Никто из исследователей, считающих центральную городскую
крепость резиденцией феодалов, не рассматривает вопроса о том, где же и как
размещалось в ней посадское и окологородское население в осадное время. Видимо,
в городе должны были быть или большие незастроенные площади для помещения людей
под открытым небом, или же осадные дворы и клетки, как это известно для городов
XVI–XVII вв.26.
В уже упоминавшемся городе Слободке вне крупных усадеб были обнаружены однокамерные срубные постройки небольших размеров (например, одна из них — 4,3x3,5 м)27. Можно предположить, что это осадные клети. Есть и более отчетливые свидетельства в пользу размещения в крепостях рассматриваемого времени осадных клетей, но о них будет сказано ниже, в связи с другими гипотезами о функциональном содержании крепости.
В ряде случаев княжеский двор размещался вне стен главной,
центральной крепости, что отметил еще А. Г. Чиняков, приводивший в качестве
примеров Смоленск, Галич, Полоцк, Новгород28. Кроме того, можно упомянуть
Псков, где княжеский двор был в Довмонтове городе, и Владимир, где двор Андрея
Боголюбского стоял на укрепленном посаде, а при Владимире Мономахе тот же двор
был еще за городом29, а также Старую Рязань, в
которой, судя по местоположению храмов и топографии кладов30, княжеская резиденция
располагалась во внешнем городе. В отношении некоторых из названных городов
историки полагают, что княжеские резиденции изначально были в крепости, а в XII
в. выносились за ее пределы. В то же время есть основания считать, что в ряде
случаев князь с самого начала не мог обосноваться в крепости. В конце Х в.
князь Глеб, в удел которому достался Муром, был встречен упорным сопротивлением
горожан, что вынудило его поставить свой двор вне поселения31. И, видимо, это было
достаточно характерным явлением.
Так или иначе, достаточное число фактов свидетельствует о том, что князь в древнейшем городе не всегда главенствовал настолько, чтобы занимать основную его твердыню. И здесь уместно вспомнить о признаваемой всеми историками определенной автономии городов по отношению к князьям, что выражалось, в частности, в “рядах” князя с городом32.
Мнение о функциональном значении крепости как месте хранения запасов и ценностей членов общины основывается на ряде соображений. На эту мысль наводят поздние аналогии. Известно, что в XVI–XVII вв. население города располагало на случай вражеских нападений осадными дворами (зажиточные слои) и клетями, предназначенными для хранения товаров и имущества, но пригодными и для жилья. Причем сопоставление материалов XVI и XVII вв. выявляет тенденцию к вытеснению клетей посадских людей дворами привилегированного населения, т. е. клети выступают как более архаическая форма застройки крепости. Материалы XVI–XVII вв. дают примеры вновь возникающих общинных крепостей, имеющих функции укрепленных складов. Таковы крепости погостов Брусенский, Подосиновский, села Большого и др.33.
Среди материалов, относящихся к более раннему времени, обращают на себя внимание псковские. На XIV–XV вв. документально подтверждается функционирование в Пскове главной крепости — Крома в качестве зоны складов. В слоях IX— XV вв. археологами обнаружены ряды плотно примыкающих друг к другу клетей, подобных описанным в писцовых книгах более позднего времени34.
В ряде южнорусских городов домонгольского периода (Колодяжин, Райковецкое городище, Витичев, Изяславль) обнаружена система укреплений, где в состав внутривальных конструкций входили клети, открытые внутрь крепости. Наличие во многих клетях печей указывает на использование их в качестве жилых помещений. Наиболее распространена версия, что это жилище воинов-дружинников. Однако тесные неосвещенные клети вряд ли подходящее место для постоянного обитания этих привилегированных членов тогдашнего городского общества. Представляется более правдоподобным, что перед нами осадные клети, тем более, что в некоторых случаях (в Изяславле) в них найдено много зерна. Поскольку клети были рассчитаны на проживание во время осады, там должны быть печи. Присутствие среди находок в осадных клетях воинского инвентаря объясняется тем, что именно здесь, вблизи возможного места боевых действий, воин и должен был хранить свои доспехи.
Интересно отметить, что в Изяславле распределение находок
“не дает никаких оснований говорить о привилегированном облике детинца”,
внутренней крепости35. В Новогрудке раскопки выявили
в окольном городе богатые, возможно, боярские дома36, а во внутренней крепости –
преимущественно хозяйственные постройки. Это однокамерные сооружения небольших
размеров (одно, например, 4,6х4,6 м), на полу которых сохранился слой
обуглившихся зерна, гороха, хозяйственный инвентарь. В подвалах — остатки
бочек, плодов, кости свиньи. Подобные складские помещения на посаде не
встречались37. В крепости Мстиславля
раскрыты клети, датируемые XII–XIII вв.38 В Тешилове на территории
крепости избы составлены плотно одна к другой39. Отсутствие дворов заставляет
предполагать, что это осадные постройки.
Сказанное о кромах вполне согласуется с появлением в центральных крепостях многих городов княжеских дворцов и храмов. В XII–XIII вв. таких городов большинство, хотя в некоторых, например в Старой Рязани, храмы стоят во второй линии укреплений (к этой же группе, возможно, следует отнести Вщиж, однако многогранное здание можно интерпретировать не как донжон, а как храм). Храмы обнаружены не только в крепостях с дворцовыми комплексами в Чернигове, Перемышле и др., но и там, где преобладали осадные постройки. Среди последних следует назвать Псков, а также Тешилов, где сам храм хотя и не обнаружен, но его наличие подтверждает раскопанное кладбище. В детинце Новогрудка раскопана каменная церковь XIV— XV вв.40, но, возможно, ей предшествовала деревянная.
Г. Я. Мокеев высказывает предположение, что в древнейших
городах на территории, примыкающей к складу-крому, позднее возникал храмовый
комплекс (если кром формировался еще в языческую пору), а также княжеский, епископский
дворы. Новообразование опоясывалось своей стеной и получало наименование
“детинец”, т. е. вторичный, “сыновий” город (в Чернигове образовался еще один
“город” – “третьяк”). При исчезновении стены между кромом и детинцем на всю
крепость могло распространяться последнее название, или же появлялось новое
название “кремник”, “кремль”41.
Во многих крупных крепостях XII— XV вв. действительно обнаруживаются следы небольшого первоначального крепостного ядра42, причем княжеские дворы, там, где их удается локализовать, размещаются за пределами этих ядер.
В то же время, пример Киева, где в древнейшем городе, судя по упоминавшимся летописным материалам и археологическим данным, а также по другим материалам, был дворец княгини Ольги, заставляет предполагать и иные варианты социального наполнения древнерусского города на ранних этапах его развития.
Здесь следует заметить, что термин “детинец” помимо
приводившегося выше имеет еще несколько толкований. Достаточно распространена
версия, производящая его от слова детский — княжий дружинник43 (остается, правда, неясным,
почему крепость называется не по князю, а по его дружинникам). Давно замечено,
что детинцем называлось центральное, внутреннее укрепление, противопоставленное
внешнему поясу обороны окольному городу44, т. е. детинец оформлялся лишь
тогда, когда город получал вторую, внешнюю стену. В некоторых источниках XV в.
слово “детинец” употребляется специально для обозначения внутренней крепости,
противопоставляемой внешней. В одном из этих источников — переводе “Войн
Иудейских” Иосифа Флавия – находим: “Церковный бо град бысть градоу самому акы
детинец”45. В “Словаре русского языка”
слово “детинец” имеет два значения — “внутренняя крепость” и “внутренняя,
конусообразная часть рыболовной верши”46. В обоих случаях “детинец” —
нечто расположенное внутри.
Можно допустить, что первоначально термин “детинец” имел разные толкования, но уже в конце XII в. он, безусловно, обозначает “внутреннюю” и притом княжескую крепость. Так, в 1194 г. князь Всеволод внутри владимирской крепости ставит свой двор, обносит его стенами, и новая крепость получает наименование детинец47. В более поздний период и термин “кром” приобретает аналогичное содержание. Так, в Геннадиевской библии 1499 г. о сионском замке царя Давида сказано: “Обиташе Давид в крому”48.
Противоречия изложенных выше гипотез во многом разрешаются,
если учитывать определенное современной наукой многообразие путей становления
русского средневекового города. Древнейшие города возникали на основе
укрепленных центров племенных и межплеменных союзов49. Структура этих центров и
выросших из них ранних городов археологически изучена очень слабо, но именно со
спецификой этой структуры и связаны, видимо, такие особенности ряда городов,
как размещение княжеских и боярских дворов, а также храмов не во внутреннем, а
в окольном городе. В городах более позднего происхождения, возникших на базе
сторожевой крепости (Василев) или вообще вновь созданных князем (Холм)50, естественно, преобладает
размещение княжеской резиденции во внутреннем городе. Этот второй тип
постепенно становится ведущим, вытесняя тем или иным образом более архаические
схемы.
В некоторых городах, вновь возникавших в XII—XV вв., сразу же закладывалась функциональная структура, отвечающая типу, позднее получившему название кремля. Именно так, возможно, сложился город Слободка. В других городах проявляла жизнеспособность более старая схема дифференцированного укрепления. В уже упоминавшемся Изяславле одновременно и в одной конструкции были выстроены внутренняя крепость и примыкающая к ней вторая линия укреплений. Как показали находки, горожане, в том числе и зажиточное население, жили преимущественно во второй крепости. Налицо традиционная дифференциация функциональной роли укрепленных зон. Во всех вариантах главные храмы и дворцовые комплексы оказывались хорошо защищенными.
Рост значения города иногда приводил к переносу его
крепости на новое место. Маленький городок выгодно было поставить на небольшом
притоке так, чтобы он находился вблизи большой реки, но в то же время несколько
в стороне от нее, не бросаясь в глаза. Большой же город стремился занять
ключевые позиции и взять под свой контроль водную дорогу, что и вызвало в ряде
случаев перемещение крепости. Одновременно с этой причиной перенос крепости мог
быть и средством борьбы князя-строителя с местной племенной знатью. (Трудно
было создать в центре уже сложившейся структуры поселения обширный, хорошо
защищенный княжеский двор и разместить вблизи верных ему людей, значительно
проще сделать это при создании крепости на новом месте.) Княжеский двор
расположился в главной крепости Ростова после переноса города с Сарского
городища на берег озера Неро; в Переславле-Залесском, заменившем собою Клещин;
в Полоцке, первоначально располагавшемся на реке Полоте примерно в километре от
устья, а после разрушения его Владимиром Святославичем был поставлен у слияния
Полоты с Западной Двиной.
Более подробному освещению рассматриваемого вопроса мешает малая археологическая изученность предмета. Практически ни одна крепость полностью не раскопана, крупные фрагменты крепостных территорий раскрыты в единичных городах, археологическое изучение посадов или окольных укреплений почти не проводилось. В то же время очевидно, что без пристального изучения посада получить представление о городе как о целом невозможно.
Несмотря на малую изученность вопроса на данном этапе можно
констатировать, что в XI–XIII вв. сложные пути развития поселений привели к
одновременному существованию городов с различными схемами функционального
построения. Княжеский двор мог размещаться внутри центральной крепости (Киев,
Переяслав Русский) или вне ее (Владимир, Новгород, Псков). То же самое можно
сказать и о дворах феодалов (в крепости — во Вжище, Слободке; на посаде — в
Новогрудке).
Вместе с тем следует отметить тенденцию к преодолению принципиальных различий в формировании структур городов. Постепенно основные функции административного и духовного центра концентрируются в крепости. В период феодальной раздробленности моноцентрическая схема города в большинстве земель становится господствующей.
В развитых городах большинство населения жило на посаде. По
летописным свидетельствам, существовали три типа социальной организации
населения: кончанская, сотская и слободская. Кончанская и сотская системы с
наибольшей отчетливостью прослеживаются в Новгороде и Пскове, но, по мнению
ряда историков, они были свойственны и значительно более широкому кругу
городов. Кончанское население находилось в юрисдикции боярско-вечевого
управления, а сотское подчинялось князю51.
Подробнее представить себе существо кончанской и сотской систем, а также некоторые черты их топографии позволили новгородские раскопки последних лет. На Неревском конце Новгорода при раскопках участка улицы Великой были обнаружены 12 соседствующих дворов. Изучение берестяных грамот по именам адресатов показало, что в пределах раскопанной части города по крайней мере три двора, расположенные в южной части, принадлежит близко родственным семьям одной из ветвей боярского рода Мишиничей – Онцифоровичам, представители которой на протяжении конца XIII — первой четверти XIV в. занимали выборную должность посадника, т. е. были главами боярского государства. Выяснилось, что церкви, существовавшие в древности на расстоянии до 150 м от дворов Онцифоровичей, построены по инициативе членов этой семьи. Это дало возможность предположить существование обширных владений членов боярского рода. Было установлено, что владения Мишиничей были более значительными, соседние участки принадлежали другой ветви Мишиничей – Матвеевичам, в том числе и знаменитейшей в истории Новгорода семье Борецких, к которой имела отношение Марфа-посадница. Комплекс таких родственно связанных дворов был условно назван патронимией, поскольку он представляет собой родовое земельное владение, организующее в пределах своей компактной территории разнообразное по своей сословной принадлежности население, которое делится на собственно семью, находящуюся в привилегированном положении, и зависимых от нее людей.
В пределах владения патронимии возникали дворы священников и притча церквей, зависимых от землевладельцев. Были дворы специализированного назначения, в которых жили и работали ремесленники. Патронимия превращалась в основу более высокого структурного подразделения – городского конца.
Если конец был формой боярской консолидации и основой
боярской сословной административной системы, то владения свободных горожан
других сословий объединялись в административные сотни, которые служили и
средством организации податного населения в интересах фиска. Сотенные дворы и
сами сотни чресполосно располагались между клановыми участками бояр, образуя в
городской застройке как бы соединительную ткань. Сотни были объектом особого
внимания со стороны боярства, заинтересованного в постоянной поддержке
“черного” населения в процессе борьбы за руководящие должности в государстве.
При этом существовали две формы воздействия на сотенное население. Во-первых,
улица как административная единица объединяла на своем локальном вече всех ее
жителей. Во-вторых, удобным средством оказывалось создание церковных приходов
на боярской земле, рассчитанное на прихожан сотенных территорий. Так, на земле
Мишиничей было построено не менее пяти храмов, что заведомо превышало
потребности населения собственно патрономического участка52.
В ряде древнерусских городов выделялись особые поселения — слободы, упоминания о которых встречаются начиная с XI в.53 Жителям слобод давалась личная свобода, они освобождались на какое-то время от налогов54. Слободы часто примыкали к тяглому посаду, а со временем нередко врастали в него. Образования слободского типа возникали и на базе городских дворов феодалов55. “Княжеский город XIV–XV вв. как кружево изрезан был иммунитетами своеземцев-вотчинников, владевших в нем отдельными дворами, улицами, слободами и т. п.56” Слободское население могло отличаться специализацией – позднее известны служилые, ремесленные, промысловые и другие слободы. Различались они также по владельцам, на землях которых создавались: княжеские, монастырские и другие слободы, первоначально характеризовавшиеся территориальной целостностью и наличием своей системы управления. Судя по более поздним аналогам, они могли отличаться планировочной структурой, плотностью застройки. Эти черты выделяли слободы, даже когда они врастали в массив посада.
Специализация населения предопределяла социальную
однородность слободы, в то время как на остальном посаде картина могла быть
значительно более пестрой, как это, в частности, наблюдается в Новгороде.
“Пестрота” не означала, однако, отсутствия определенных закономерностей. В
Новгороде обнаруживается территориальное выделение патрономий, в некоторых
других городах можно предположить концентрацию дворов зажиточного населения
вблизи крепости.
Дифференциации населения в ряде случаев способствовало появление второго ряда укреплений – окольного города. Внутри этих вторых стен мог размещаться княжеский двор, если он не “садился” в главной крепости. Здесь же были дома аристократии (в Киеве, Новгороде, Смоленске). Большинство известных по летописям боярских дворов располагалось именно в окольном городе. Если окольный город охватывал малую часть посада, он становился преимущественно аристократическим районом; в противном случае там же располагалась значительная часть посадского населения. В окольном городе под стенами главной крепости чаще всего размещался главный городской торг. Такое размещение можно связывать с его тяготением к центру детинцу или кремлю (внутрь детинца приезжих торговцев не пускали). Но немаловажно, видимо, и то, что при этом торг оказывался под военным контролем крепостной стражи. Именно в связи с этим обстоятельством историки оценивают перенесение Всеволодом III торга во Владимире с подола под стены вновь созданного детинца как средство укрепления княжеской власти. Иногда на торгу ставился и городской собор (например, в Старой Рязани XIII в.).
В крупных городах встречалось и три, четыре линии укреплений, системы нескольких пристенных торгов. Но говорить о какой-то четкой дифференциации населения по укрепленным зонам нет оснований.
1. Цит. по кн.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. — СПб.— М., 1882.–Т. 3. – С. 385.
2. ПСРЛ, т. I, Л., 1927.— Стлб. ЗЗ8.
3. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка.— СПб., 1895 — Т. II.– Стлб. 645.
4. ПСРЛ.— М., 1962.—Т.2.— Стлб. 515.
5. ПЛ-2, с. 105.
6. Там же, с. 161.
7. Там же, с. 161, 54.
8. ПСРЛ.— Спб, 1897.— Т. XI, с. 156.
9. ПСРЛ.— Л., 1927.— Т. I, вып. 2.— Стлб. 399.
10. ПСРЛ.— Спб, 1908.— Т. II.— Стлб. 456.
11. ПСРЛ.— Л., 1928.— Т. I, вып. 3.— Стлб. 534.
12 ПСРЛ.— Л., 1977.— Т. XXXIII.— С. 39.
13. См.: Очерки истории СССР. Период феодализма.— М., 1953.—Ч. II – С. 70; Смирнов П. Посадские люди и их классовая борьба до середины ХVII в.— М.—Л., 1947, Т. I.– С. 19; Куза А. В. О происхождении древнерусских городов/КСИА.— М., 1982.– Вып. 146.– С. 9.
14. Алешковский М.X. Повесть временных лет.— М., 1971.– С. 126.
15. Мокеев Г.Я. Черты своеобразия в структурах городов восточных и западных славян//АН — М., 1975. № 23.– С. 8.
16. ПСРЛ.— Л., 1926.— Т. I, вып. 1.— Стлб. 55.
17. Новое в археологии Киева.— Киев, 1981.— С. 175—192.
18. Ратич А.А. К вопросу о княжеских дворцах в стольных городах Галицкой Руси XI—XIV вв. //Культура средневековой Руси.— Л., 1974.– С.188–190.
19. Холостенко Н.В. Черниговские княжеские каменные терема XI в.//ан.— М., 1963.— № 15.— С. 16—17.
20. Рыбаков Б.А. Вщиж — удельный город XII в.//КСИИМК.— М., 1951.— Вып. 4.— С. 56—58.
21. Никольская Т.Н. Земля вятичей.— М., 1981.— С. 185.
22. Седов В.В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли//миа.— М., 1960.— № 92.— С. 51—91.
23. Рикман Э.А. Обследование городов Тверского княжества//КСИИМК. – М., 1951.— Вып. 41.— С. 79.
24. Монгайт А.Л., Раппопорт П.А., Чернышев М.Б. Церковь нового Ольгова городка//Культура средневековой Руси.— Л., 1974.— С. 63-64.
25. Рыбаков Б.А. Любеч – феодальный двор Мономаха и Ольговичей//КСИА.– М., 1964.— Вып. 99.— С. 21—23.
26. В.В. Карпов указывает, что осадные дворы появляются в литературных источниках лишь к послемонгольскому периоду. Однако наличие соответствующих терминов лишь в источниках XVI–ХVII вв. правильнее, видимо, связывать с тем, что только с этого времени появляются писцовые книги, дающие нам большой материал, характеризующий застройку русских крепостей. К этому же времени относится большая часть дошедших до нас актов юридического быта. (Карпов В.В. О факторах экономического и политического развития русского города в эпоху средневековья//Русский город.– М., 1976.— С. 49—50.)
27. Никольская Т.Н. Земля вятичей.— М., 1981.— С. 160—194.
28. Чиняков А.Г. О некоторых особенностях древнерусского градостроительства//АН.— М., 1960.– № 12.– С. 8.
29. Бунин А.В. История градостроительного искусства.– М., 1953.— Т. I.— С. 178, 184.
30. Монгайт А.Л. Старая Рязань.– М., 1955.— С. 76—97.
31. Горюнова Е.И. К истории городов Северо-Восточной Руси//КСИИМК— М., 1955.– Вып. 59.– С. 1З.
32. Черепнин Л.В. К вопросу о характере и форме древнерусского государства Х – начала XIII вв.//Исторические записки, № 89.– М., 1972.– С. 390–392.
33. Богословский М.М. Земское самоуправление на русском севере в XVII в.– М., 1909.– Т. I. – С. 116.
34.
Щенков А.С. Некоторые особенности композиции городов русского севера XV–XVII
вв.//Архитектурное наследство, № 27.– М., 1979.– С. 22;
Белецкий С.В. Раскопки псковского городища в 1977—1978 гг.//Древнерусские
города.—М., 1981.— С. 40–61.
35. Пескова А.А. Древний Изяславль//КСИА.— М., 1981.— Вып. 164.— С. 71.
36. Гуревич Ф.Д. Дом боярина XII в. в древнерусском Новогрудке//КСИА.— М., 1964.— Вып. 99.– С. 97–102.
37. Павлова К.В. Хозяйственные постройки XII–XIII вв. на детинце древнего Новогрудка//КСИА.– М., 1972.— Вып. 129.— С. 77–83.
38. Алексеев Л.В. Древний Мстиславль//КСИА.– М., 1976.— Вып. 146.— С. 46.
39. Никольская Т.Н. Указ. соч., с. 135.
40. Гуревич Ф.Д., Малевская М.В., Пономарева Г.С., Шолохова Е.Б. Новогрудская экспедиция//АО 1968 года.— М., 1969.— С. 353.
41. Мокеев Г.Я. Черты своеобразия в структурах городов восточных и западных славян//АН.—М., 1975.– № 23.– С. 8–9.
42. Из примеров древнейших городов интересен Белгород, в котором в пределах детинца князя Владимира археологически открыт город мысового типа VIII–IX вв. (Мезенцева Г.Г. О некоторых особенностях планировки древнего Белгорода//Культура средневековой Руси.— Л., 1974).
43. См.: Засурцев П.И. Новгород, открытый археологами.– М., 1967.— С. 14.
44. См.: Энциклопедический словарь Ф. Брокгауза и И. Ефрона.— Спб., 1983.— Т. 21.— С. 342.— Статья “Детинец”, а также Раппопорт П.А. Очерки по истории русского военного зодчества Х—XIII вв. – М.—Л., 1956.— Стлб. 795.
45. Цит. по: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка.— СПб., 1983.—Т. I. — Стлб. 795.
46. Словарь русского языка XI—XVII вв.— М., 1977.— Т. 4.— С. 237.
47. I Новгородская летопись.— М.—Л., 1950.— С. 334.
48. Цит. по: Срезневский И. Указ. соч.— Т. I.— Стлб. 1327.
49. Куза А.В. О происхождении древнерусских городов//КСИА.— М., 1882.— Вып. 171.— С. 14.
50. Там же, с. 15.
51. См. на эту тему: Алешковский М.X. Архитектура и градостроительство Новгорода и Пскова как источник для изучения их социальной истории//Реставрация и исследование памятников культуры.– М., 1975.— Вып. 1.— С. 22; Сапожников Н.В. Памятники архитектуры и древняя топография Смоленска//Вестник МГУ, серия 8. История.– М., 1979; Фадеев Л.А. Происхождение и роль системы городских концов в развитии древнейших русских городов//Русский город.— М., 1976.— С. 17–31.
52. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина.–
М., 1981, 296 с.; Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет
//Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода.– М., 1982.– С. 114–116;
Янин В.Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики//Россия и
Италия. Материалы IV конференции советских и итальянских историков.— М., 1972.—
С. 82—84.
53. ПСРЛ. Т. 1.— Вып. 2.— Стлб. 348.
54. Смирнов П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.– М.–Л., 1947.— Т. I.– С. 13—47.
55. Там же, с. 82.
56. Там же, с. 28.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский