РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Шевченко Ю.Ю. Черниговская золотая цепь: пояс «в меру Гроба Господня» (реликвия из величайшей пещерной святыни христианского мира). Все права сохранены.

Рукопись статьи в электронном виде предоставлена библиотеке «РусАрх» Ю.Ю.Шевченко. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2008 г.

Ю.Ю.Шевченко

ЧЕРНИГОВСКАЯ ЗОЛОТАЯ ЦЕПЬ: ПОЯС «В МЕРУ ГРОБА ГОСПОДНЯ»

(РЕЛИКВИЯ ИЗ ВЕЛИЧАЙШЕЙ ПЕЩЕРНОЙ СВЯТЫНИ ХРИСТИАНСКОГО МИРА)

Часть I.

Рис.1. Чернигов последней третьи I тыс. н.э. – XIII в. Условные обозначения: a – культурный слой колочинского времени V-VII вв.; b – культурный слой с салтоидным материалом VII – начала IX в.; c – роменские отложения IX – начала X в.; d – культурный слой с раннегончарной керамикой Х в.; f – древнерусские храмы XI-XIII вв.; e – грунтовые погребения Х в.; n – городские укрепления X-XII вв. Экспликация: 1.- Детинец. 2.- «Окольный град» (упомянут под 1078 г.). 3.- Укрепления предгородья или предуградья (упомянуто под 1152 г.). 4.- Елецкий Успенский монастырь, примыкающий к укреплениям «Окольного града», возле кургана Черная могила (основанный на месте явления чудотворной иконы Богородицы 6 февраля 1060 г.). 5.- Подол. 6.- Территория «Красного двора» Черниговских князей (с находками престижных вещей: золотой цепи-пояса, подвески-перпендулия, крышки от дароносицы, и серебряной чаши с танцующими Давидом и Мелодией). 7.- Городище «напротив кургана Гульбище» (по Д.Я. Самоквасову). 8.- Ильинский пещерный монастырь под Болдиногорским некрополем.

К числу находок, поступивших в Черниговский исторический музей в 1958 г. с территории «Красного двора» (рис.1:6) - загородной резиденции черниговских князей, относится «сплетенная» из золотой проволоки, восьмигранная в сечении золотая цепь (рис.2), общим весом в 277,3 г., достигающая в длину 173,6 – 174,2 см. Цепь завершена окончаниями-обоймами, «которые напоминают головы змей» [Попудренко, 1975, с.85]. Полных аналогов по размерам, в сочетании со сложностью и изысканностью восьмигранного псевдоплетения, эта вещь не имеет. Комплекс предметов [Шевченко, 1992, с.62-65; 2005, с.126-159], обнаруженных на незначительной площади (около 4 Х 4 м), и характер древнерусского культурного слоя в этом месте древнего Чернигова, сказались на датировке найденной золотой цепи: ее отнесли к XIII веку [Древнее золото… 1975].

Рис.2. Золотая цепь – пояс с территории «Красного двора» - загородной резиденции черниговских князей (Музей исторических драгоценностей. Украина) [Древнее золото, 1975].

Здесь же были найдены:

1) Серебряная с чернением и позолотой двенадцати лопастная - «лепестковая» чаша для причастия с прочеканенным на дне изображением танцующего Давида и Мелодии (рис.3), и с прописанным по торцу поддона граффито: «наумъ». Это дериват киликийской чаши [Poutzko, 1974, р.261-279; Свирин, 1972, с.66,69, табл.27-28], форма которой известна по миниатюре со сценой «Распятие» в киликийском Евангелии XI в. из библиотеки Армянского патриарха в Иерусалиме [Шевченко, 1992, с.63]. Судя по миниатюре, где чаша изображена как Грааль, в виде ситулы с дужкой ручки (рис.4), подобные чаши, связанные с образом Крови Христовой, исполняли функции потиров в обряде причастия. Черниговская чаша очень близка серебряной чаше (рис.5),  найденной в оз. Вильгорт на Южном Урале, которую обычно датируют серединой - второй половиной XII в. [Poutzko, 1974, р.261-279; Бочаров, 1988, с.293-306]. Прототипом подобных чаш для причастия были античные «лепестковые» чаши, известные на территории Передней Азии и Египта (рис.6) с самых древних времен. Василий Пуцко и Генрих Бочаров [Бочаров, 1988, с.295; Poutzko, 1974, р.261-279] отметили сходство пропорций и вида обеих чаш - вильгортской и черниговской, с нижней частью западноевропейских цибориумов (дарохранитенльниц). Не хватало только крышки, чтобы считать чашу из Чернигова именно таким литургическим предметом.

Рис.3. Изображение Давида и Мелодии на дне чаши из Чернигова (на ободке дна - граффито мастера: «наумъ»). Фото художника Черниговского исторического музея Георгия Йозефовича Петраша, 1958 г. при поступлении в Черниговский исторический музей. Серебро, чернь, чеканка. XII век. Музей исторических драгоценностей, Украина.

Рис.4. Фрагмент миниатюры «Распятие» (Никодим с чашей-ситулой в руке у подножия Креста). Киликийское Евангелие начала XI в. (из собрания Армянского патриарха в Иерусалиме). Собрание Матенадарана в Ереване, ф.No 974, л.32. Армения. Прорисовка автора.

Рис.5. Изображение Давида и Мелодии на дне киликийской чаши из озера Вильгорт на Урале. Серебро, чернь, чеканка. XII век. Собрание Государственного Эрмитажа. Фото Александра Алексеевича Попко (Институт археологии АН Украины), 1966 г.

Рис.6. «Лопастная» чаша из погребения Псусеннеса I, (992 до Р.Х.). Египет. Александрия. Золото, электр, гравировка. Каирский музей коптского искусства  (http://touregypt.net/featurestories/picture08202003.htm). (Египет).

2) Очередной находкой на том же участке, была массивная (около 400 г.) золотая крышка от дароносицы лотарингской работы (Маасская область) последней третьи XII в. с «изображением льва и Геракла» [Даркевич, Едомаха, 1964, с.253], видимо передающего один из библейских сюжетов: пророк Даниил во рву со львами, либо единоборство со львом Самсона. Последняя композиция является распространенной как раз в области Мааса, где по предположению В.П. Даркевича была произведена крышка, например: сюжет Самсон со львом, исполненный в торевтике Николо да Вердено (Вердуна) 1181 г. (Маас), имеется в Приютской церкви Клостернейбурга [Яковлева, 1988, рис.на с.202]. Золотая крышка также относится к классу литургических предметов, видимо, случайно составив с серебряной позолоченной чашей некое единство, превратившее обе эти драгоценности различного происхождения в единую дарохранительницу.

Рис.7. Золотой перпендулий, украшенный жемчугом и изумрудами (подвеска от византийского венца - стеммы, соответствующей по табелю о рангах Византийской империи достоинству императора или кесаря; стеммы архонтов – князей – исполнялись в серебре).

3) Еще одна вещь из слоя на том же участке - золотой перпендулий (подвеска) от византийской короны - стеммы (рис.7), напоминающий серебряные подвески, найденные в составе клада из Старой Рязани [Монгайт, 1955, с.145, рис.115:2,4]. Черниговский перпендулий выполнен более изящно, и, судя по более престижному металлу (золото) и украшению жемчугом и изумрудами, предназначен для стеммы, владелец которой имел более высокий статус в табели о рангах Византийской империи, нежели владельцы серебряных венцов. Данная драгоценность относится к инсигниям, предназначенным для персон самого высокого положения (император, кесарь). Все предметы были различны по источнику и по времени поступления в это некогда единое, видимо, княжеское собрание.

4) Великокняжеский статус этих находок и их длительную аккумуляцию - с конца XI до второй половины XII в. - подтверждает найденный в процессе последовавших археологических раскопок на том же участке моливдовул - свинцовая вислая печать, принадлежавшая византийскому дипломату (1094-1096 гг.) Артавазду,  в высоком чине императорского протоспафария [Шевченко, 1992, с. 63-64; 2005, с.127]. Моливдовул (булла) «опечатал» две золотые проволочки (рис.8), скреплявшие какой-то достаточно важный документ (императорское послание?) или футляр с таким документом. Находка буллы византийского дипломата перекликается с наличием в месте находки перпендулия от византийской стеммы (инсингнии достоинства кесаря-архонта, учитывая, что только жену черниговского князя Олега Святославича – имперскую аристократку - Феофанию из дома Музалонов дипломатия Византии величала «архонтиссой Руси»).

Рис.8. Моливдовул (свинцовая вислая печать) Артавадза 1095-1097 гг. Фото художника Черниговского исторического музея Георгия Йозефовича Петраша, 1958 г. Собрание Черниговского исторического музея им. В.В. Тарновского. Рис.9. Золотой пояс-цепь и золотой перпендулий с территории «Красного двора» при поступлении в Черниговский исторический музей (фото художника Черниговского исторического музея Георгия Йозефовича Петраша, 1958 г.). Музей исторических драгоценностей, Украина.

5) Пятой находкой в том же квадрате (4 х 4 м), где находился перпендулий (рис.9) был «сплетенный» из тонкой золотой проволоки в виде цепи, пояс, которому посвящен настоящий экскурс.

Если золотая крышка, перпендулий и серебряная чаша были закуплены местным Историческим музеем почти сразу же, то золотую цепь, случайно выброшенную экскаватором при выборке котлована жилого дома, подобрали мальчики, и всю зиму 1957/1958 г. это изделие служило тягловым поводком для детских саней. Весной, отец одного из ребятишек использовал найденную цепь в качестве подвижного поводка для собаки, прикрепив один из наконечников к ошейнику, а второй скользил по стальной проволоке, протянутой через весь двор усадьбы. При просьбе одного из соседей, заметившего блеск золота в местах трения о стальную проволоку, продать ему цепь, хозяин усадьбы обратился в Черниговский исторический музей, которым золотая цепь была приобретена (позднее передана в Музей исторических драгоценностей Украины в Киеве). На месте четырех драгоценных находок, представлявших единое собрание длительной аккумуляции, были проведены археологические раскопки отрядом Любечской археологической экспедиции Института археологии АН СССР под руководством Б.А.Рыбакова[1].

Рис.10-1. Клад с Александровской площади (территория современного Центрального рынка) в Чернигове 1887 г. [Кондаков Н., 1896, с.122, табл.XI]. Рис.10-2. 1.- Золотой медальон со св. Димитрием из Джоуматинского монастыря (Грузия). Константинопольские мастерские, около 1100 г. Собрание Лувра, Париж, Франция. 2.- Медальон со св. Георгием. Константинополь, XII в. Собрание музея Метрополитен, Нью-Йорк (США).

На той же территории, прилегающей к «Красному двору», примерно в 70-80 м к югу, еще в 1887 г. был обнаружен клад (рис.10-1), включавший пять пряслиц из пирофиллита (овручского «шифера») с тамгами, и престижные вещи [Корзухина, 1954, с.20, 138, 149; Кондаков, 1896, с.122, табл.XI]. Среди них были  поврежденная шейная серебряная цепь, и золотые украшения, в том числе - пара маленьких эмалевых колтов с поясными изображениями св. Димитрия и св. Георгия в патрицианских облачениях, датированных около 1202 года [Рыбаков, 1971, с.46, кат. № 53, 54]. Полностью аналогичные изображения украшают вещи, во множестве расходившиеся из Константинополя (рис.10-2) с конца XI и на протяжении всего XII века. Не позднее  самого начала XIII в. датируются и все прочие многочисленные предметы, найденные на территории этой великокняжеской усадьбы. Византийские вещи, несущие «латинские» признаки (рис.11), появившиеся после захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г., и наполнявшие восточный христианский мир на протяжении четверти века до прихода монголов, здесь не найдены. Это свидетельство гибели «Красного двора» Чернигова на упомянутые четверть века ранее, а не при ударе Менгу-хана в 1239 года.  Скорее всего, гибель этой территории приходится на время пожара 1214 г., когда был убит легитимный черниговский князь Всеволод Святославич Чермной, а город был «взят на щит» войсками Рюрика Ростиславича Смоленского.

Рис.11. Константинопольский медальон-реликварий со св.вмч. Георгием (и Димитрием на обороте), несущий «латинские» признаки первых десятилетий XIII в. Собрание Британского Музея, Великобритания.

Найденные на территории «Красного двора» драгоценности отложились в самом конце великой феодальной войны, сотрясавшей Русь почти 80 лет, и их потерю затмили дальнейшие - еще более трагические события: столкновение с монголами, убийство великого киевского и черниговского князя Михаила Всеволодовича в Орде, и превращение бывшего ядра «Русской земли» - Чернигова и Киева - в Литовско-Ордынское пограничье, часто переходившее из рук в руки, до окончательного захвата Великим княжеством Литовским, спустя почти столетие (1356-1358 гг.). Видимо, этим объясняется выпадение из русской и христианской действительности вещи, входившей в число особо чтимых предметов христианизированной Руси и всего христианского мира.

Рис.12 (1,2). Серебряные, плетеные цепи из клада у Борисоглебского собора в Чернигове конца XII – начала XIII века. Вещи (обрывки массивной цепи) из Киевского клада (усальба Лескова) и Борисоглебского собора в Чернигове. По Н.П.Кондакову [1896]. Рис.13. Цепь из Великого Новгорода (внизу справа).

Аналогии, приводившиеся найденной черниговской золотой цепи, имели с ней довольно отдаленное сходство как по стилю и манере, так, в особенности - по технике исполнения (о чем ниже). Средневековые изделия этого типа оказывались более простого «плетения» – четырехгранными, намного реже - шестигранными в сечении, как серебряные наперсные цепи с зооморфными («драконоголовыми») наконечниками [Рыбаков, 1949, с.59] из клада у Борисоглебского собора в Чернигове XII в. (рис.12-1; 12-2) [Кондаков, 1896, табл.XIII], аналогичные цепи из Киева, шейная цепь из Новгорода Великого (рис.13), и серебряная раннесредневековая цепь (рис.14) из Эланда (Швеция) [The National Museum… 1957, p.77]. Подобные изделия на исходе раннего и на протяжении высокого средневековья либо предельно просты (четырехгранны в сечении), как цепь из Боруцина (Польша) XI в. (рис.15-1), цепь из клада в киеве (усадьба Лескова), цепь с привешенными «звездчатыми» височными кольцами из клада под Орлом (рис.15-2) [Уваров, 1910, с.120-122, рис.3], либо совсем иначе «сплетены», как, например, золотой браслет из клада начала XIII в. на Михайловской горе в Киеве (рис.16-1) [Рябцева, 1999, с.236, 237, рис.6, 7:1,3].

Рис.14. Раннесредневековая серебряная цепь из Эланда, Швеция. Рис.15-1. Цепь. Серебро. Боруцин, Польша, XI в. Наконечники в виде «волчьих» головок и фрагмент цепи (увеличено).

Рис.15-2. Цепь с подвешенными «звездчатыми» височными кольцами из клада в д.Лески под Орлом [Уваров А.С., 1910, с.120-122, рис.3]. Рис.16. Браслет из клада на Михайловской горе в Киеве. Золото. XII-XIII вв.

Украшения в виде цепей появились в «варварском мире» IV-VI вв., как подарки императоров Рима и Константинополя иноплеменным вождям, в качестве инсигний – брактэатов [Lindenschmidt L., 1864, taf. IV:6, VI:5, X:7, XI:6], маркирующих положение последних по отношению к Империи. Таковы золотая четырехгранного плетения цепь из Унтерзибенбрунна (Австрия); цепь из Михаэльсфельда (Джигинское) на Черноморском Кавказском побережье; золотая четырехгранная в сечении цепь из погребения 1 на р. Морской Чулек [Засецкая, Казанский, Ахмеров, 2005, табл.II:3] близ устья Дона. Богатое погребение в Боспорском склепе (с мечем в серебряных ножнах, золотым лавровым венком на золотой пластине-венце, датированное монетами Рескупорида VII – 262 г.н.э.) на горе Митридат сопровождалось цепью с характерным крюком-застежкой, с привешенным медальоном с цветными камнями (рис.16-2) [Уваров, 1910, с.120, рис.73]. Псевдоплетеные - составленные из сложноизогнутых звеньев - цепи использовались и как пояса (Суджа, Унтерзибенбрунн), или как наперсные украшения для ношения на груди медальонов-инсигний (с ликами римских или восточно-римских императоров), украшений и амулетов (Джигинское, Морской Чулек); использовались такие цепи и в качестве ожерелий (Боспор, Хохвельден).

Рис.16-2. Цепь с крюком-застежкой и медальоном с цветными камнями и золотой венец из богатого Керченского склепа на горе Митридат.

             Но изделия на исходе римского периода и в начале самого раннего средневековья почти все четырехгранны в сечении, как западноевропейский серебряный пояс-цепь V в. [Stadler Peter, 1988, p.318, taf. 44, VII: 30 a – f], и «сплетены» в упрощенной схеме, распространяющейся с эпохи Великого переселения народов по всей Европе. Такова синхронная Суджанскому поясу цепь из погребения 1 могильника у Морского Чулека и цепь из Джигинского (рис.17) [Кропоткин, 1962, c.21, No 9, рис.14; Артамонов, 1962, c.77,152; Засецкая, Казанский, Ахмеров, 2005]. Подобное упрощение могло быть результатом увеличения спроса (и последовавшего предложения) на подобные украшения, имеющие характер инсигний, в эпоху невероятно размножившихся «варварских королевств» позднеримской эпохи.

Замок-крюк цепи из Джигинского – это обрамленная золотом, золотая же византийская монета 527 г. (рис.18) с изображениями императоров Юстиниана I и Юстина I. Прочие четырехгранные в сечении цепи также предназначены для подобных подвесок, и некоторые сохранили нумизматические индикации римских императоров, например, Каракаллы, как цепь из Фракии [Фракийское искусство…, 1974, c.249, 270, кат.No 417]. Крупный золотой медальон с изображением императора Валента входил и в состав клада у Силадьшомьйо (Венгерская Трансильвания) наряду с золотой цепью – поясом [Щукин, 2004]. Наперсная цепь четырехгранная в сечении с тремя круглыми подвесками (рис.19) украшает на диптихе «Слоновая кость Барберини» (Константинополь, первая пол.VI в.) грудь императорского коня, очень точно имитируя наперсную цепь из Джигинского (см.рис.17).

Рис.17. Наперсная псевдоплетенная золотая цепь с украшениями – подвесками-медальонами из Джигинского (Тамань).

Рис.18. Золотая византийская монета, чеканенная между апрелем и августом 527 г., когда  Юстиниан I был соправителем своего дяди - Юстина I.  «Замок» (центральная часть) наперсной золотой цепи из Джигинского. Рис.19. Фрагмент византийского рельефа «Слоновая кость Барберини» (Константинополь, первая пол.VI в.). Фрагмент. Изображена четырехгранная в сечении цепь с тремя округлыми подвесками на груди императорского коня. Полностью соответствует наперсной цепи с такими же подвесками из Джигинского (см.рис.17). Собрание Лувра. Париж, Франция.

Подобные украшения-подвески иногда встречаются в изображении конской сбруи [Артамонов, 1962, с.221, рис.], сменяя нагрудные фалары и конские налобники сарматского времени [Ростовцев, 1993, с.39-56]. Семиотически подобное изображение вряд ли возвеличивало социальный статус иноплеменных вождей и варварских королей на службе Византии, приравнивая последних к положению скота, предназначенного для верховой езды. Цепь на императорском коне передана псевдоплетеной, как весь класс рассматриваемых предметов.

Рис.20. Золотые пластины короны (стеммы) Константина Мономаха (1042-1078 гг.). Инсигния, подарена этим императором королю Венгрии Андрею I.. Константинополь, вторая половина XI в. Национальный музей Венгрии (Будапешт). Рис.21. Стемма (корона) Анрея I Венгерского. император Константин и императрица Зоя в поясах-инсингниях с двумя свободно опущенными концами. Золото, эмаль. Константинополь, конец XI в. Национальный музей Венгрии (Будапешт).

Инсигнии-пояса, составляющие редчайшую находку времен перехода от античности к раннему средневековью (Суджа, Унтерзибенбрунн, Силадьшомьйо), и восходившие к особо почитаемой реликвии – поясу Спасителя (о чем ниже), встречаются в иконографии вплоть до рубежа раннего и высокого средневековья: Это пояс с двумя свободно  свисающими концами на эмалевом изображении Константина Мономаха (рис.20) (1042-1078 гг.) и императрицы Зои  на золотых пластинах, составляющих стемму (рис.21), подареную этим императором Византии венгерскому государю Андрею I [Моран, 1982, с.252-253, илл.423-424; Лихачева, 1986, с.193], в знак его королевского достоинства. Данная традиция изображения пояса-инсигнии отразилась и в искусстве миниатюры: библейский царь Давид изображен в таком же поясе (рис.22) на «заглавном» листе «Хлудовской Псалтири». Данная деталь в христианском искусстве задана изображениями Распятий. Таков «перевитой» пояс на фигуре Христа с Распятия (рис.23), известного как «Распятие архиепископа Геро» из Кельнского собора (Cathedral of Cologne) в Германии, 975 г.; пояс со свободно опущенными концами на Распятии XII в. (рис.24:1,2) из собрания Национального музея Венгрии (Будапешт). Более выражена в исполнении эта деталь фигуры Христа, как пояс-цепь, - на Распятии 1150-1175 гг. из Рейнских провинций Германии (рис.24:3).

Размеры черниговской золотой цепи не находили точных аналогий среди цепей высокого средневековья X-XIII вв., но позволяли говорить о ее функциональном использовании в качестве пояса, примыкающего к серии аналогичных инсигний эпохи Великого переселения  народов (Унтерзибенбрун, Суджа). Такой пояс носили с двумя свободно опущенными концами, как «пояса-подвязки», известные в византийской иконографии святых воинов X-XII вв. [Банк, 1960, No 70-«б», 79-80, 84, 97]. Наиболее выражены особенности ношения пояса-инсигнии и, одновременно - реликвии, на Распятии «Volto Santo» - «Христос Триумфатор» (рис.25) [Schnurer, Ritz, 1934], установленном  в 1202 г. в Лукке (Италия), при сравнении их с поясами на фигуре Константина Мономаха, с  упомянутой стеммы венгерского короля (см.рис.20;21), или на царе Давиде из Хлудовской Псалтири (см.рис.22). 

Рис.22. Царь Давид. Миниатюра заглавного листа «Хлудовской псалтири». Рис.23. Распятие из «кафедрального собора Кологны» (Cathedral of Cologne) в Германии (Кельн) 975-1000 гг. (1) или так называемое «Распятие епископа Геро, 975 г.» (2). Кафедральный собор Кельна. Германия.

Рис.24 (1,2). Процессуальный крест с Распятием из собрания музея Пешта с подпоясанной фигурой Христа. Пояс с двумя свободно спускающимися концами на торсе Христа. Начало XII в. Будапешт, Венгрия. Рис.24 (3). Распятие 1150-1175 гг. из Рейнских провинций Германии (Rhenish or Mosan). Обновление изделия в XVI в. (Giovanni Bologna, Christ Crucified,  ок. 1588). Национальная Галерея, Вашингтон, США.

Рис.25. Распятие «Volto Santo» («Христос Триумфатор») из Лукки (Италия).

Когда с Фигуры распятого Христа в Лукке удаляют тиару, пектораль и многочисленные поясные пластины-украшения (рис.26), наложенные при торжественной установке святыни в городе (1202), под ними остается первоначальный пояс со свободно свисающими концами, в виде достаточно тонкой золотой или золоченой цепи (рис.27), обычно скрытой накладками времен высокого средневековья. Многочисленные реплики Луккского Распятия в Гуарде (рис.28), Ливорно (рис.29), Лоренцо (рис.30) и множестве других европейских городов, и увеличение потока паломников к святыне, привели к тиражированию ее изображений в виде иконок (рис.31), наперсных (рис.32) и напрестольных крестов (рис.33). Моду на ношение пояса с двумя свободно опущенными концами инициировали святыни стиля “Volto Santo”, известные в Европе и задолго до появления Луккского Распятия. Распятия этого стиля имеюся в уникальном деревянном храме в Урнесе (Норвегия) 1060-1130 гг.

Рис.26. Золотые пластины, положенные на пояс со свободно опущенными концами на Распятие «Volto Santo» («Христос Триумфатор») из Луки (Италия).  Рис.27. Распятие из Луки без многочисленных золотых покровов, пожертвованных святыне в XIII-XV вв.

Рис.28. Извод (подражание) Луккского Распятия «Христос Триумфатор» из Гуарды (Италия). Рис.29. Извод (подражание) Луккского Распятия «Христос Триумфатор» из Ливорно (Италия). Рис.30. Икона с извода (подражания) Луккского Распятия «Христос Триумфатор» из Лоренцо (Италия).

Рис.31. Иконка с изображением Распятия из Луки XIII-XIV вв., Лука (Италия). Рис.32. Наперсный крест с изображением Распятия из Луки XIII-XIV вв. Рис.33. Напрестольный крест с изображением Распятия из Луки XIII-XIV вв.

Рис.34. Распятие на Магдебургских вратах Софии Новгородской 1152-1154 гг. Новгород Великий, Россия. Рис. 35. «Христос Триумфатор» на фреске 1450 г. Дюссельдорф, Германия.

                    На отлитых около 1152 г. в Магдебурге бронзовых храмовых вратах помещено Распятие с подпоясанной фигурой Христа (рис.34), относящееся к стилю «Христос Триумфатор», сходное с Луккской святыней. Реплики Магдебургского Распятия отражены, в частности, более поздней (ок. 1450 г.) фреской из Дюссельдорфа (рис.35), где также переданы свободно опущенные концы пояса Спасителя. Размещенные на Магдебургских вратах Софии Новгородской фигуры также аналогично подпоясаны – с двумя свободно свисающими концами (рис.36). Два конца перевитого вервия (подпоясывающего Христа?) на другой пластине Магдебургских врат  держит молодой человек, прильнувший к Иисусу (рис.37) в сцене ареста на Елеонской горе. Это вервие следует считать поясом Христа, поскольку в том же перевитом поясе Иисус изображен в сцене бичевания (рис.38) на следующей бронзовой пластине того же памятника торевтики.

Рис.36. Фигуры в поясах со свободно ниспадающими концами на пластинах Магдебургских врат в фасетке с Распятием и у сцены с женами-мироносицами. Софиевский  собор Новгорода Великого.

Рис.37. Сцена ареста Христа в Гефсимании: молодой апостол Иоанн (?) держит концы перевитого вервия – предположительно пояса Христова. Магдебургские врата Софии Новгородской. Рис.38. Сцен бичевания Христа (подпоясанного перевитым поясом), в двух ракурсах. Бронзовая пластина Магдебургских врат Софии Новгородской.

В поясах с двумя свободно свисающими концами изображены фигуры венценосцев (рис.39) на бронзовых пластинах Магдебургских врат, когда они украшали собор в столице Швеции Сигунте. Данный элемент одеяния соответствует времени изготовления врат между 1152-1156 гг., поскольку пластины врат готовились по заказу Магдебургского епископа Вихмана (1152-1192 гг.) и Плотеского епископа Александра (1129-1156 гг.) [Царевская, 2001]. После захвата врат новгородской дружиной во время разгрома шведской Сигунты в 1187 г., в таком же поясе с двумя свободно ниспадающими концами изображен мастер Авраам (рис.40), собиравший бронзовые пластины врат для собора Софии Премудрости Божией в Великом Новгороде. Одна из фигур Магдебургских врат изображена в поясе в виде двуглавой змеи (рис.41), что лишний раз подчеркивает семантический статус пояса, связанный с образом змеи.

Рис.39. Венценосец (с надписью «король») в поясе с двумя свободно опущенными концами рядом с дверной рукоятью в виде личины львинокефала (Горгоны?). Бронзовая пластина Магдебургских врат Софии Новгородской. Рис.40. Мастер Авраам (в поясе с двумя свободно ниспадающими концами), собиравший бронзовые пластины Магдебургских врат, после их захвата в Сигунте в 1187 г., для использования в Софии Новгородской.

Рис.41. Фигура подпоясанная змеей на бронзовой пластине Магдебургских врат. Собор Софии Премудрости Божьей. Великий Новгород.

Мода на пояса рассматриваемого типа задана не Распятием из Луки, а какой-то намного более ранней христианской святыней. Раннее Распятие «Христос Триумфатор» из Магдебурга, изображенное на вратах из Сигунты (Магдебургские врата Софии Новгородской), отличается округлой пряжкой (см.рис.34); а пряжки, изображаемые на поясах таких Распятий (см.рис.138), встречены в ранней торевтике Милана (рис.42) - на Распятии 1036 г., и имеются на каролингских Распятиях IX в. (рис.43). Здесь связь пояса со змеем также передана и подчеркнута общей композицией рельефа. Думается, не иным было Распятие на бронзовых вратах 1065 г. из Санкт-Мария Капитоль в Кельне (рис.44), или бронзовых вратах 1015 г. из Хильдесхайма (рис.45).

Рис.42. Распятие на золотой пластине (pace Ariberto) 1036 г. Милан, Италия. Рис.43. Каролинги, Распятие. Слоновая кость, 880-е гг. Северная Франция.

Ажиотаж при транспортировке от морского побережья в город Луккского Распятия (рис.46), приплывшего по морю в 1202 г., также мог бы способствовать распространению моды на подобные пояса, однако этого не произошло. Анализ иллюстративного материала «Всемирной истории» Макса Вебера, в издании А. Каспари [1903], свидетельствует, что окончание использования такого типа поясов приходится на рубеж XII-XIII вв., когда аналогичные золотые или позолоченные плетенные и псевдоплетенные пояса-цепи встречаются исключительно на распятиях стиля «Volto Santo». Наиболее поздним изображением пояса с двумя свободно ниспадающими концами следует считать изображение такой подпояски на фигурах «разумных дев» (рис.47) – дев-мироносиц с портала Магдебургского кафедрального собора (до 1245 г.). С начала XIII в. мода на пояса со свободно свисавшими двумя концами уступает место иной: на миниатюре XIII в. государственный казначей Франции, а на миниатюре XIV в. германский император Генрих VII изображены при поясах, пряжки которых дают возможность свободно свисать только одному концу [Каспари, 1903, рис.122,155]. Но это такие же тонкие пояса-цепи, как пояс конца XIII в. на Фридрихе II Гоугенштафене (рис.48-1), или на дарителе иконы, изображенный «ошую» под Ликом «Христа Пантократора» 1363 г. (рис.48-2) [Банк, 1960: № 104-105]. Пояса с одним свободно свисающим концом известны с рубежа XII-XIII вв. и в иконографии св. Франциска Ассизского, в частности – в иконописи XIII столетия из собрания Ватикана (инв.40023 и 40002) школы Джунты Пизано (1260-1270) и Маргаритоне Д’Ареццо (1270-1280) [Пьетранджили, 2001, с.28, илл.3, 4]. 

Рис.44. Фрагмент бронзовых врат Санкт-Мария Капитоль, 1065 г. Кельн, Германия. Рис.45. Хильдесхайм, 1015 г. Бронзовые врата Кафедрального собора.

Рис.46. Транспортировка «приплывшего морем» Распятия «Христос Триумфатор» от побережья в Лукку. Настенная композиция Кафедрального храма. Лука, Италия. Рис.47. Фигуры центрального портала Магдебургского кафедрального собора (до 1245 г.). Германия.

                      Подпоясанный Христос Вседержитель появляется в византийском искусстве достаточно рано: 886 г датированы храмовые мозаики с этой деталью одеяния (рис.49). Пояс на Распятии стиля «Христос Триумфатор» (“Volto Santo”) из Лукки со свободно опущенными двумя концами (см.рис.27), исполненный для той манеры ношения, к которой предназначен черниговский золотой пояс, является наиболее поздним изображением принадлежности костюма такого рода. Завязанными в узел, подобные длинные пояса известны и в византийской иконографии «Распятия Христова» на фигуре Спасителя, начиная с XI в. [Банк, 1960, № 83, 85, 87].

Рис.48-1. Портрет примикирия (сановного царедворца) Иоанна - вкладчика иконы Христос Вседержитель (1363). Дерево,  левкас, темпера. Монастырь Пантократора на горе Афон (Греция). Рис.48-2. Фридрих Второй Гоугештафен (1194-1250; 1228 вступил в Иерусалим) в «плетенном» («псевдоплетенном») поясе.

Рис.49. Христос-Вседержитель. Спас изображен подпоясанным перевитым поясом. Мозаика, до 886 г. Византия. Собор св. Софии, Салоники (Греция). Рис.50. Христос Пантократор. Клавий на правом плече Христа, выступающий из-за прикрывающего его плаща, скрывает десница Спаса, поднятая в благословляющем жесте. Икона VI в. (энкаустика). Синайский монастырь св. Екатерины.

Рис.51. Христос с апостолами. Христос в клавии в виде цепи. Мозаика апсиды Сан-Витале, Равенна (Италия), VI в. Рис.52. Христос в клавии в виде цепи. Золотая пластина Паоло д’Оро (XI в.) из собора св. Марка. Венеция (Италия).

Рис.53. Икона Христос Пантократор (с клавием на правом плече). 1363 г. Монастырь Пантократора. Афон, Греция. Рис.54. Христос Пантократор с клавием в виде сложносоставной золотой цепи застегнутой на правом запястье Спасителя, и переброшенной на правое плечо. Купол Кафедрального собора в Монтаране. Сицилия (Италия), XII в.

               Кроме подпояски, множественные изображения Спаса, начиная с самых ранних (рис.50; 51) имеют на правом плече хитона изображение клавия (рис.52; 53) - вертикальной полосы, - знака послушничества, символа чистоты и совершенства человеческой природы Христа [Сергеев, 2000, с.7, рис.12; Антонов, 1912]. Считается, что эта деталь одеяния, обозначала императорское (патрицианское) достоинство в Византии, в связи с чем, часто фиксируется ее присутствие в иконографии царей Давида (см.рис.22) и Соломона, в качестве поясов, хотя и в более поздние времена опоясанными в иконографии представлены также  фигуры архангелов. Последнее имеет обоснование в тексте «Апокалипсиса»: «И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облеченные в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами» [Откр.15:6]. С этой деталью архангельского облачения связана семантика диаконовского ораря. 
 Клавий на изображениях Христа соотносят с позументом хитона или тоги. Но происхождение этой детали Его облачения, на наш взгляд, связано с золотым поясом в виде цепи. Именно в золотом поясе предстает Христос ап. Иоанну Богослову, который видит: «посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом» [Откр.1:13]. Все это связывает глубинную суть подобных изображений с семантикой дьяконовского ораря, в том числе, в ранних изображениях святых диаконисс (см.ниже).
 «Рукоположенному диакону архиерей сам подает и священныя одежды, приличныя его званию: и возлагает на него орарий не на правое, но на левое рамо. Симеон Солунский (в главе 162) говорит: “затем возлагает на него священныя одежды, приличныя степени. Ибо он поставлен не для того, чтобы заключать врата (церковныя), и не для того, чтобы возжигать светильники, или выводить оглашенных, но для служения таинствам, пред которыми трепещут ангелы.  Для сего, получив ангельский чин, рукоположенный диакон облачается орарем, который, вися на раменах, образует крилья ангелов и на котором написана трисвятая песнь ангельская.  Орарь возлагается на левое рамо потому, что диакон занимает низшую степень священнаго сана, и имеет одну обязанность священнослужения, – обязанность служителя. А когда он посвящается во пресвитера, тогда орарь с леваго рама простирается и на правое: потому что пресвитер принимает сугубую благодать – и служить, и совершать таинства”» (подчеркнуто мной, - Ю.Ш.) [Настольная книга…, 1983, с.122]. Именно так и выглядит цепь пояса, возложенная на правое плечо Спаса-Пресвитера (Иерея), как «Архиерея вовек по чину Мелхиседека» (см.рис.51; 52; 53). 

 Как золотой пояс-цепь клавий изображен на деснице Христа Пантократора в мозаике XII в. (рис.54) в куполе собора в Монтаране на Сицилии: Тонкая золотая цепь в два оборота овивает запястие Пантократора, и, провисая над  поднятой в благословении десницей, переброшена через правое плечо, за спину. Точно так же, в виде цепи клавий (клав) передан на ранних – VI в. – изображениях Иисуса в мозаиках Равенны (см.рис.51). Как цепь эта деталь изображена и на святыне Пала д’Оро - золотой эмальерной пластине XI в. (см.рис.52) из собора Сан-Марко в Венеции. Всюду Иисус изображен священником, как в композиции «Христос Иерей» Софиевского собора в Киеве, где «орарь [пояс, - Ю.Ш.] с леваго рама простирается и на правое». Данные иконографические аналогии черниговскому золотому поясу, помогают понять характер этого памятника ювелирного искусства и  целенаправляют определение времени его изготовления.

Наконечники черниговского золотого пояса-цепи, сравнивались с иными зооморфными («змееголовыми») средневековыми навершиями, ни по стилю, ни по технике изготовления, не соответствовавшие искомым. Украшенные сканью и красной яшмой обоймы-наконечники (рис.55), хоть и не совсем  лишены зооморфных черт, на которые указывают исследователи [Попудренко, 1975, с.82-86; Рябцева, 1999, с. 228-240], но они имеют плоский торец, который я рискнул бы назвать печатьевидным (рис.56). Три вдавления  на поверхности торцов наконечников расположены вне какой-либо связи с предполагаемым отверстием ротовой полости, и не являются зооморфным признаком некой «змееголовости», но корреспондируют с тремя вставками красной яшмы на каждом наконечнике. Такое оформление предполагает кроме зооморфности и иную семантику, например - символ «Триединства» (как знак «Орфилама»), которое стало общехристианской догмой после Первого Вселенского собора 325 г. в Никее.

Рис.55. Наконечник черниговского золотого пояса (в двух ракурсах). Рис.56. Плоский печатьевидный торец наконечника черниговского золотого пояса-цепи с вдавлениями.

Рис. 57. Браслет времен «готского союза» (IV в.) из Киева по М. Казанскому [1997, c.193, рис.8:10]: полностью идентичный браслетам из Бакодпусты, Венгрия [Laszlo Gyula, 1974, kat.No 37-38]. Рис.58. Браслеты из псевдоплетенной золотой цепи с литыми наконечниками в виде головы ужа из «речного погребения варварского князя Восточной Европы» в реке Суджа у Большой Каменки (по Л.А. Мацулевичу, 1934: табл.X). Рис.59. Браслет из Суджи (2) и из собрания Оружейной палаты Московского Кремля - «из Северного Причерноморья»: полностью идентичен второму браслету из Суджи (1).

В существующие подборки древнерусских украшений [Рябцева, 1997; 2005] не входило рассмотрение именно «плетеных» (псевдоплетенных) цепей, моделирующих некую змееобразность, но их перечень оказался достаточно показательным. Несколько обобщенной представляется декларируемое «сохранение античной традиции», поскольку речь должна идти о многих традициях, сохранившихся с античного времени. Подобная генерализация материала послужила начальным этапом исследования по сведению воедино всех памятников, сохранивших для раннего средневековья черты более древних стилей и образов. При исследовательском синтезе имело место объединение средневековых вещей, относящихся к различным древним традициям, в единый класс явлений - некой «всеобщей змееголовости», хотя они не являлись бы монотипными и для периода Древнего Мира.

Образ змеи, как представителя фауны, достаточно дистанцированной от человека, в силу общечеловеческой видовой фобии к этим пресмыкающимся,  сформировался не то что в античные, а скорее – в палеолитические времена, и в этом плане образ змеи служил защитным, и даже опасным, из-за своей смертоносной силы, оберегом. Но существует и альтернативная позиция данному пониманию образа змеи. В таком контексте представляется плодотворной попытка разграничить материал по фаунистическим признакам там, где они выражены [Шевченко, Богомазова, 2003, с.244-256, 299-300].

Рис.60. «Голова ужа» - наконечник золотого браслета из цепи, составленной из сложноизогнутых звеньев, в собрании Оружейной палаты (Собрание Музеев Московского Кремля). Рис.61. Золотой браслет с расширяющимися концами в виде змееголовых (драконоголовых) существ. Тамань, IV - начало V в. Собрание Государственного Эрмитажа.

Так, в наконечниках браслетов V в.н.э. (рис.57) [Казанский, 1997, с.193, рис.8:10: «Киев»; Рябцева, 1999, рис.2:5; Laszlo 1974: Kat. No 37-38: «Бадкопуста. Венгрия»], или в наконечниках-замках на «плетенных» из золотой проволоки браслетах из погребения в реке Суджа у Большой Каменки (рис.58; 59) [Мацулевич, 1933, с.577-597], как и на иных подобных браслетах из Поднепровья (Киев) и Северного Причерноморья [Казанский, 1997, с.184, 191, рис.5:5; Рябцева, 1999, рис.2:4: «Браслет. Золото. Северное Причерноморье. V в. Колл. Оружейной палаты»], ясно различаются, переданные полудрагоценными камнями и стеклянными эмалевыми вставками, «затылочные пятна» (рис.60), расположенные на «змеиной» голове, за глазами, ближе к туловищу. Такие пятна являются отличительными признаками обыкновенного ужа [Брэм, 1992, с.39-40][2]. Они отличаются от часто передаваемых «ушек» драконоголовых существ (рис.61), соответсвуя «затылочным» желтым пятнам ужа обыкновенного (рис.62:1), или не выделяющимся по цвету «затылочным» пластинам ужа водяного (рис.62:2).

Рис.62.  Голова ужа обыкновенного (1) и ужа водяного (2). Рис.65. Богиня со змеей (ужом?). Бронза. Римская империя, IV в.н.э. Собрание Лувра. Париж, Франция.

Подобная атрибуция вызывает ассоциации с восточнославянскими преданиями о «Царе-уже», приползающем на поминальную Фомину неделю, на Рахманную пасху, или на праздник Троицы, - к траве «ужачка» - «офиглесиум» (третичный реликт Полесья, типа хвощей), чтобы сбросить свои «золотые рожки», растущие там, где у обычных ужей желтые пятнышки на голове [Шморгун, 1980, с.47-50; Афанасьев, 1994, с.332, прим.3]. По существующим поверьям, эти золотые рожки надо поймать непременно на красный пояс, и, завязывая его узелком, бежать без оглядки, - то есть, придерживаться правил, как при добывании «цветка» папоротника в ночь на Ивана Купала; а «золотые рожки» являются талисманом-аналогом «папоротникова цвета».

Отметим, что ужей, к которым относились как к безобидным и полезным «змиям», в отличие от ядовитых змей, называемых и в зоологической систематике, и в народной восточнославянской традиции «гадами» [Маркевич, 1991, с.91]; так вот, на Украине ужей часто держали в домах в качестве мышеловов, вместо кошек, доверяясь ужам в защите от ядовитых змей во время сна в поле [Забылин, 1880, с.280]. Ужей считали покровителями домов, где они поселились [Стаценко, 1993, с.232], и относили именно к ним положительное [Афанасьев, 1994, с.633-634] первохристианское пожелание: «Будьте мудры как змии и кротки как голуби» [Мф.10:16]. «Голубая змейка» - спутник и символ бога врачевания Асклепия эллинистического (древнегреческого) мира, также передавалось изображением ужа обыкновенного (водяного), что видимо, было хорошо известно авторам Евангелий, писавших на койне (древнегреческом). Популярность этого пресмыкающегося в Римской империи накануне новой эры (рис.63) и два века спустя после Рождества Христова (рис.64), документирована многочисленными находками эпохи Антонинов, и позднее, до IV в.н.э. (рис.65).

Рис.63. Золотой перстень в виде «змеи» (ужа водяного). Римская империя, II вв. до н.э. Собрание Лувра. Париж, Франция. Рис.64. Золотой браслет с расширяющимися концами в виде голов ужей водяных. Римская империя, II – начало III в. (эпоха Антонинов). Собрание Лувра. Париж, Франция.

Восточнославянское поверье об уже-защитнике восходит к апокрифическим представлениям раннехристианских времен, - к рассказу об уже, который ликвидировал течь и уничтожил мышь, которая грозила прогрызть (или прогрызла) днище Ноева ковчега [Шевченко, Богомазова, 2003, с.249]. По литовской версии аналогичного предания, уж просто заткнул дыру в днище Ноева ковчега, и, возможно потому жизнь ужа в народных представлениях восточных славян и западных  балтов столь значима, что убивший ужа (как срубивший дуб), непременно умрет, либо в его хозяйстве начнется тотальный падеж скота [Кербелите, 2001, с.53-54, 394]. Такие апокрифические сюжеты, наравне с прочими подобными, особенно ярко представленными  в фольклорно-этнографическом материале Украины, происходят от апокрифов, распространенных с первохристианских времен в ранних христианских общинах. Но родиной подобных представлений были не пустынные ландшафты Палестины и Ближнего Востока, откуда пришли изначальные апокрифические версии, а болотистые - по месту обитания водяного ужа – местности Юга и средней полосы Европы, где греки и фракийцы представляли символ медицины обыкновенным ужом [Брэм, 1992, с.39-40]. Христианские общины, где могли зародиться подобные представления, были основаны св. ап. Андреем Первозванным в Малой Скифии на Дунае, в месте предполагаемой «Дунайской прародины славян» [Шевченко, 2003, с.116-122].

Связь полезного «змия» (ужа) с поясом намечена не только памятниками материальной культуры, типа черниговского золотого пояса с ужеголовыми наконечниками. Отмечено, что «в фольклорных текстах устойчивы два образа пояса: пояс-обруч (ограда) [охранительный «царь-круг», или «свят-круг», - Ю.Ш.] и пояс-змея» [Байбурин, 1992, с.11]. Отметим также, что уж (змий) в мифологическом и в сказочном виртуальном пространстве на юге восточнославянского мира маркируется образом персон царственных: либо «царевна-ужовна», либо царевич, обращенный в ужа [Ящуржинский, 1991, с.558-561,565,567], что связано с семиотикой пояса, представляющего «знаковый комплекс, повествующий о социальном статусе человека» [Байбурин, 1992, с.8].

Этнографически на Юге Восточной Европы (Украина и юг Белоруссии), как предмет магической силы, зафиксирован именно «скрученный пояс» [Иванов, 1991, с.506, 510; Даль, 1994, с.99-100; Попов, 1996, с.332; Торэн, 1996, с.205; Русское колдовство…, 1994, с.122], то есть - витой, плетеный или псевдоплетеный. Наговор-молитва, произносимая при плетении, «накручивании» или «завязывании узлов» во время изготовления такого пояса, считалась способной оградить от напасти, а при злом заговоре - обратить человека в волка – сделать его оборотнем. Данные свойства, по существовавшим некогда представлениям, отличают пояс «свитый при заговоре» - от всех прочих. Витой (псевдоплетенный) пояс может заключать силу заговора-молитвы, как доброго, светлого и защитного средства; или, как ее противоположности – служить вместилищем заговора-наговора.

Существует аналогия подобным магическим свойствам: ими обладает перекрученная при сучении нить: такая нить, напряденная 12-летней девочкой, способна закрыть вход в дом ведьме [Иванов, 1991, с.488]. При этом дом тоже надо обмотать (окрутить, опоясать) такой нитью, как опоясывали (окручивали) приходские храмы длинными холстами, для избавления от эпидемий холеры. Скручивание, свивание являлись, таким образом, многократным воспроизведением «царя-круга» - волшебной окружности, сплетенной из заговоров или молитв [Щербакiвський, 1991 с.548-549,604; Даль, 1994, с.97; Максимов, 1994, с.185; Торэн, 1996, с.223,228; Попов, 1996, с.333, 383]. Каждый элемент - волют плетеного или псевдоплетеного пояса, с извитым «змейкой» звеном, представлял защитный оберег, составленный из молитвы, а весь пояс воплощал целый годичный круг литургических действ, проводящихся на протяжении года в каждом христианском храме [Антонов, 1912, с.58-59, 129-132]. В  определении пояса Ангела св. Дионисия Ареопагита (Псевдо-Дионисия), читаем: «Поясы означают их способность охранять в себе плодотворные силы, и сосредоточение их действования в одной цели, утвержденого навсегда в одинаковом состоянии, как в правильном круге» (подчеркивания мои, - Ю.Ш.) [Дионисий, 1995, с.61].

Используется пояс не только как оберег, но и в качестве связующей нити между миром тварным и горним, например - в обряде святочных гаданий [Маркевич,  1991, с.66], что также отразилось в фольклоре. Одно из добрых пожеланий в обрядовой весенней песне напоминает о магическом «царе круге» (колесе): «колесом, перевяжи дорогу красным поясом» [Воропай, 1966, с.181]. Сами же ведьмы, от которых применялась опоясывание дома скрученной нитью,  ходят с «длинным серпанком; он так и волочится по земле» [Иванов, 1991, с.487]. Такой «серпанок» тоже воспринимается как витой или плетеный пояс -  предмет, наделенный магической силой, но не защитной, а ведовской. Он очень напоминает волшебный пояс силы, принадлежавший, по представлениям древних латышей, ведьме Лауме, и отождествляемый с радугой, которая воспринимается как «кость Лаумы», или просто как змея  [Иванов, Топоров, 1991, II, с.40; Иванов, 1991, I, с.469]. Таким же предметом силы, при помощи которого Гера соблазнила Зевса, был пояс Афродиты; такой же пояс отобрал у царицы амазонок Ипполиты Геракл, покорив при его помощи 300 женщин за одну ночь [Лосев, 1991, I, с.134; Тохо-Годи, 1991, I, с.276; Зайцев, 1991, I, с.279].

С ужом, как воплощением оберегающей силы, связвны наузы в которые помещалась  ужовая (змеиная) кожа, сохраняющая от болезней [Афанасьев, 1995, III, с.215]. С ужом связаны и иные, наделенные особой силой предметы (включая пояс), и известный по этнографическому материалу оберег от колдунов, ведьм и оборотней, которым считается заговор, где упоминается взнуздание [медведя] ужом: «ужакою загнуздую» [Иванов, 1991, с.508]. Не исключено, что наименование ужа (укр. вуж; блр. вуж; словен. vôž; праслав. ọžь [Фасмер, IV, 1996, с.150-151]) во множественном числе - ужи - сохранилось, несколько трансформировавшись, в номенклатуре упряжи: «вожжи», «во[у]жи» (что близко балтскому:  лтш. «važa» - «цепь, поводок»; лит. «vãdžios» -  «поводья, вожжи»; и перекликается с финно-угорским: морд. «vožiã» - «узда») [Фасмер,  I, 1996, с.332-333]. Отметим также фонетическое совпадение наименования ужа с номенклатурой не только узды, но и цепи в балтских и праславянских диалектах.

Описание погребения крестителя Руси - равноап. Владимира (+1015), изложенное в «Повести временных лет» также содержит упоминание ужа или связанного с ним предмета: «Нощью же межи клетьми, проимаше помост, а коври опрятавши, и ужи свесиша на землю, возложиша и [Владимира, - Ю.Ш.] на сани, и везоша, и поставиша и [его] в Святое Богородицы [Десятинной церкви, - Ю.Ш.]» [Летопись… 1871. Ст. 90]. Вероятно, упомянутые в тексте загадочные «ужи», не являются шнурами, как это представляется исследователям [Iларiон, 1965, с.249], а обозначают перевитые княжеские пояса - инсигнии с наконечниками в виде головок ужа, и этот летописный термин продолжает образный ряд, известный по фольклорным материалам, связанным с апокрифической раннехристианской традицией. Существует нечто объединяющее семантические поля двух вышеупомянутых, образов: взнуздание ужом (запрягать вместо уздечки), и ужи, свешивавшиеся со смертного одра князя Владимира I, - их объединяет синоним обозначения смерти: «опрягся» («запрягся» - «умер»), «пока душа не опряглася» («пока душа не отлетела») [Iларiон, 1965, c.258]. В последнем случае наблюдается смысловое и мифологическое соответствие между надеванием упряжи и обряжением покойного (запрягать и обряжать). В таком плане представляется закономерным попадание цепей, в т.ч. – поясных (Унтерзибенбрунн, Суджа) в погребальные комплексы самого раннего средневековья, которые принято называть княжескими.

В плане взаимозаменяемых предметов силы (например: «подпоясавшись вожжами»), представляется очень интересным наличие в древних фольклорных традициях контаминации между поясом и ожерельем [Байбурин, 1992, с.11], что может восприниматься как пояс, наброшенный на шею. Таким в скандинавской мифологии выступает атрибут богини любви и весны Фрейи – Брисингамен. Он выступает то, как ожерелье богини, то как ее пояс, к изготовлению которого приложили руки мифологические гномы (цверги). Этот атрибут богини моделировался в вещах, которым давались собственные имена (как пояс Фрейи – Брисингамен): «большое золотое обручье, которое называлось Мольди» [Снорри, 1980, с.89], перешло от одного из скальдов к конунгу Харальду Серая Шкура. За потерянный пояс (ожерелье) Брисингамен сражался бог огня Локки с царицей подземного мира Хеймдаль [Мелетинский, 1991, I, с.187]. Столь ценную мифологическую вещь символизировала реальная золотая цепь, висящая на крыше Упсальского капища, и окружающая его [Снорри, 1980, с.15-17,635].

Среди вещей со «змееголовыми» наконечниками, включающих изделия из цепей,  достаточное количество может рассматриваться как наконечники в виде головы ужа [Рябцева, 1999, рис.2: 2-5]. Ассоциации подобной символики с кругом ранних христианских апокрифов, рассмотрена выше. Связь этого апокрифического материала с христианством арианского толка, распространенного среди готов при деятельности арианского епископа Ульфилы в 365 г., можно только предполагать. Но именно головы ужей представлены на упоминавшихся выше браслетах из Венгрии и из Киева, а также из «речного погребения варварского князя» в реке Суджа (Большая Каменка), презентующих культуру готов и исторически связанного с ними населения, а также относящихся примерно к одному периоду - к позднегуннскому времени эпохи Великого переселения народов – V в.

Наконечники черниговского золотого пояса напоминают головку «коронованной» - одним камешком яшмы – «змеи», два глаза которой также инкрустированы красной яшмой. В качестве  желтых «затылочных» пятен ужа в орнаментике наконечников золотого пояса можно расценивать обрамленные сканной нитью овалы без камней-вставок: они оставлены в естественном – золотом, желтом фоне на месте желтых «затылочных» пятен ужа (см.рис.55). Наконечники этой вещи относятся к выделенному выше классу «ужеголовых» наверший эпохи Великого переселения народов. Однако признаки головы ужа в них крайне редуцированы: как было отмечено, плоскость торца каждого наконечника представляет некую плоскость в виде «печати», вне связи с предполагаемым отверстием ротовой полости, что мешает адекватному восприятию изображения в качестве исключительно зооморфного. Наконечники-обоймы черниговского пояса длиной 4,3 см, спаяны из двух половинок листового золота. По профилю и очертаниям они несколько «приталены», и в обеих створках оставлено сквозное отверстие одно напротив другого. В полученные таким образом сквозные отверстия каждого наконечника, по-видимому, пропускали кольца, бывшие элементом конструкции замка, как в раннесредневековой цепи из Эланда (см.рис.14) и в других рассматриваемых экземплярах (см.рис.12).

Орнаментация на поверхностях наконечников черниговского золотого пояса исполнена сканью, обрамляющей гнезда вставок, и положенной в виде нитей узора, передающего очертания  «очковидной» подвески, с волютами внутрь, и каплевидным элементом внутри этого изображения (см.рис.55). Интересно отметить, что такие реальные двуспиральные «очковидные» подвески являлись почти непременным атрибутом кельто-иллирийского погребального обряда накануне новой эры [Каспарова, 1988, с.67-68; Еременко, 1997, с.105-120, рис.32:16]. Они стали часто встречаемым украшением - характерным  элементом зарубинецкой культуры, принадлежавшей, видимо, германоязычным племенам бастарнов, занимавших Поднепровье и Поднестровье еще в I-II вв.н.э. [Shchukin, 1989]. Близкие подвески вновь распространяются в эпоху Великого переселения народов, появляясь в составе раннесредневековых «кладов древностей антов» VI-VII вв. [Гавритухин, Обломский, 1994, с.194, 237, рис.19:5-14, 58:б,л,м], исчезая в VII в., поскольку в памятниках, датированных с начала VIII в., они отсутствуют [Гавритухин, Обломский, 1994, с.240, рис.61]. Подобный двойной волют спиралей украшает навершие амулета в виде ножа-подвески (рис.66:4) с золотого пояса-цепи из Силадьшомйо [Gschwantler Kurt, 1999, s.66, abb.9; Martin Max, 1999, s.92, abb.13; Fruberger Victor und Gschwantler Kurt, 1999, s.99, abb.9]. Реальные ножи с таким же волютообразным завершением рукояти, известны на памятниках Верхнего Поднепровья и Понеманья  начала – первой половины I тыс.н.э [Минасян, 1978, с.148-152].

Рис.66. Подвески-амулеты на поясе-цепи из Силадьшомьо (Венгерская Трансильвания). 1.- Наконечники копий (орудия «Страстей Госполних»). 2.- Амулеты-символы: ножницы для стрижки овец; «Лесница [в небеса] Иакова». 3.- Меч-гладиус (с «сарматским» кольцевым навершием рукояти) и «благословляющая епископская длань». 4.- Акулировочный нож (с навершием в виде волютов-спиралей) и наральник (притча «Добрый сеятель»?). Рис.67. Серебряный пояс-цепь времен Аттилы (V в.) из Кальвадоса (Франция).  Рис. 68. Золотая цепь-пояс из Сетфорда (Англия), IV - V вв.

Филигранью обрамлены и напаянные гнезда для камней-вставок наконечников черниговского золотого пояса, и овалы, где вставки не предусмотрены, а их шейки украшены двумя рядами сканной нити. Стиль филиграни с цветными каменными вставками, в котором наконечники черниговского пояса выполнены, не находит прямых аналогий в ювелирном искусстве последних этапов раннего, и всего высокого средневековья, и сравним только со стилем аналогичных изделий эпохи Великого переселения народов IV-VI веков. Такие цепи во времена гуннского похода Аттилы середины V в. использовались в качестве поясов, судя по наличию специфических поясных крючков, как у серебряной цепи (рис.67) времен Аттилы из Кальвадоса  [Ville de Caen, 1990, s.89] и золотом поясе-цепи (рис.68) IV-V вв. из Сетфорда в Великобритании.

Почти точной аналогией серебряного псевдоплетенного пояса из Кальвадоса V в. (см.рис.67) является серебряная цепь 61,5 см в длину (рис.69), судя по размерам, принадлежавшая девичьему костюму девушки-невесты. Этот пояс (или наперсная цепь), «сплетенный» из серебряной проволоки точно так же, как наперсная цепь из Джигинского  (см.рис.17), обнаружен в погребении VII в. на территории Татарстана (Южное Приуралье) [История татар… 2002, между с.176-177- цв.илл.-вклейки, л.18, об.]. Совпадают даже типы «поясных крючков» на поясной цепи из Кальвадоса и у псевдоплетеной цепи из Татарстана, восходя к замкам известным на подобной цепи из могильника позднеримского Пантикапея (см.рис.16:2). Складывается впечатление, что вещь была занесена в Южное Приуралье обратной волной гуннов, и исторически связанных с ними народов, откатившейся на восток, после битвы на полях Недао и смерти Аттилы. Репликой пояса из Татарстана является и четырехгранный в сечении «плетенный» пояс-цепь из Прикамья [Спицын, 1902, табл.XXXVIII:31-32].

Рис. 69. Серебряная цепь-пояс эпохи Великого переселения народов из погребения No 115 (раскопки Е.П. Казакова) Такталачукского могильника VII в., в Актанышском районе Татарстана. VII в. (Южное Приуралье). Рис.70. Золотая нашейная цепь из сложноизогнутых звеньев с ведеркообразными подвесками. Территория Римской империи, Конец III – II в. до н.э. Собрание Лувра. Париж, Франция.

Сложнее по характеру «плетения», шестигранная в сечении, золотая наперсная цепь («ожерелье») с коническими ведеркообразными подвесками из Боспора IV в. [Засецкая, Казанский, Ахмеров, 2004, рис.8][3]. Она точно воспроизводит аналогичные украшения античного мира, производившиеся еще во II в. до н.э. (рис.70). Среди близких ей по времени вещей, боспорская золотая шейная цепь находит аналогии среди погребального инвентаря Хохвельденского погребения позднегуннской поры (см.ниже), но имеет замок в виде «поясного крюка» (см.рис.16:2) абсолютно идентичный изделиям из Кальвадоса и Татарстана. Серебряные пояса, наперсные и нашейные цепи – четырехгранные в сечении - более распространены и просты в исполнении, по сравнению с боспорским ожерельем и сетфордским поясом - шестигранными в сечении, и выполненными в золоте.

Рис.71. Филигрань на престижной золотой фибуле из клада в Силадьшомйо (из подарков императора Рима Валента готскому королю Фритигерну). Рис.72. Фибула гуннской эпохи из с. Пашковка под г. Нежином (Черниговская обл., Украина). Собрание Государственного Эрмитажа, Россия.

Вернемся к филиграни (скани) на наконечниках черниговского пояса. Более частое оформление украшений на золотых вещах гуннской эпохи IV-V вв., в виде зерни или псевдозерни, заменяется в наиболее престижных изделиях сканью. Таково обрамление псевдосканью прямоугольной, обтянутой золотом пластины-подвески с сердоликами из могилы IX в Новогригорьевке. Филигранью украшены престижные золотые фибулы III-IV вв. (рис.71) из подарка Римского императора Валента готскому «рексу» (королю) Фритигерну [Щукин, 2004, c.158-168; Щукин, 2005, c.364-372, рис.121-123][4], из клада в Силадьшомйо  [Laszlo Gyula, 1974, Kat. No 27]. Скань украшает щитки, обтянутые золотым листом серебряной фибулы с гранатами из Нежина IV-V вв. (рис.72). Филигранью оформлены и гнезда для камней-вставок в диадемах (рис.73), и иных особо престижных вещах, в т.ч. - фибулах этого времени [Засецкая, 1975, c.64, 76, кат.No 65, 91; Засецкая, 1994, табл.18:3; Stark Robert, 1999 p.138. Kat. No 54-58].

Рис.73. Обтянутая золотом диадема гуннской эпохи (IV – начало V в.) со вставками из сердолика и граната, украшенная зернью и филигранью (сканью). Северное Причерноморье, Керчь. Собрание Государственного Эрмитажа, Россия. Рис.74. Драконоголовое навершие гуннской эпохи (IV – начало V в.). Таманский полуостров, с. Татарка, балка Каряжка. Экспозиция Государственного Эрмитажа. Россия.

Отдаленной аналогией наконечников черниговского золотого пояса могут служить наконечники IV-V вв. со вставками из полудрагоценных камней (правда, выполненных, в основном, с обрамлением зернью) из балки Каряжка на Тамани (рис.74); из Ленинска (курган 3, погребение 12) и Бережановки II (курган 111, погребение 1); упрощенная золотая обойма плети, инкрустированная янтарными вставками из погребения 2, кургана 8 в урочище Кубей [Засецкая, 1994, табл.18:2; 46:15].  Четырехгранная в сечении цепочка изображает «хохолок» на упомянутом драконоголовом навершии (рис.74) гуннского времени с Тамани. Аналогией ювелирного оформления наконечников черниговского пояса являются и детали оформления обоймы (напаянные и обрамленные гнезда для полихромных вставок) золотой подвески из Апахиды (рис.75), несущей пять «плетенных», четырехугольных в сечении золотых цепей эпохи Великого переселения народов [Laszlo Gyula, 1974, Kat. No 66]. Украшения подобные апахидскому – «рясна» станут достаточно популярными в период Киевской Руси [Якубовський, 1975, с.98, рис.12; Рябцева, 2005].

Одной из близких аналогий следует считать наконечники подобного по длине, но несколько более простого (шестигранного) по псевдоплетению, золотого пояса из Унтерзибенбрунна [Kazanski, 1991, s.77]. В данном случае, это одна из очень немногочисленных аналогий и самому черниговскому поясу. Столь же близкой аналогией является более длинный (2,5 м), но тоже несколько иначе «сплетенный» шестигранный в сечении золотой пояс из «погребения варварского князя в Восточной Европе», обнаружившийся в реке Судже [Gavrituhin Igor, Oblomsky Andrey, 2006, s.309]. Он найден с серебряной посудой маркированной при Констанции II и Феодосии (вторая треть IV – первая половина V в). Этот пояс «сплетен» по технологии известной с наиболее поздних античных времен, соответствующих наиболее ранним этапам раннего римского времени (период А₂ – В_1а: 30/20 гг. I в. до н.э. – 20-40 гг. I в.н.э.) [Shchukin, 1989, p.298-365, ill.4], и доживающей до эпохи раннего и высокого средневековья. Точно так же как пояс, «сплетена» и пара уже  упоминавшихся браслетов из этого «речного погребения» (см.рис.58-60). Полихромный стиль (клуазоне) оформления замков сужданских плетеных браслетов (см.рис.58; 59) в виде головы ужа (см.рис.60) аналогичен синхронным европейским драгоценностям, в том числе - из погребения короля Хильдерика (+481 г.) [Kazanski, Perin, 1996, s.203-209], сын которого – Хлодвиг - дал закон «Салической правды» народу франков. Кроме сужданского, близкой аналогией черниговской находке по исполняемым функциям, можно считать и шестигранный в сечении золотой пояс-цепь из Сетфорда (Англия) IV-V вв. (см.рис.68) [Рябцева, 1999, c.232, рис.2:6].

Близка золотому поясу из Сетфорда золотая цепь из клада в Клюж-Сомерсени (Cluj-Someseni, Румыния) [Засецкая, Казанский, Ахмеров, 2004, рис.6:4]. Ее наконечники в виде объемных драконовых головок, вызывают ассоциации с сетфордскими (см.рис.68), и напоминают скандинавские фибулы-коробочки готландского типа в виде голов животных [Славяне и скандинавы. 1986, цв.илл.26, между сс.192-193].

Рис.75. Подвеска из Апахиды. Золото, плетение. Скань, зернь, эмаль. Эпоха Великого переселения народов. Венгрия. Рис.76. Ожерелье-цепь из погребения времен Аттилы в Хохвельдене (V в.). Наконечники золотой плетеной цепи из комплекса (увеличено).

Близкой аналогией черниговскому золотому поясу по технологии «плетения» является золотой пояс из Унтерзибенбрунна: здесь, как упоминалось, аналогичны и наконечники, которые воспроизводят наконечники восьмигранной золотой нашейной цепи с привесками из Хохвельдена времен Аттилы. В хохвельденском ожерелье это такие же спаянные из двух половинок детали: несколько приталенные, со сквозным отверстием, как будто они дублировались (в упрощенном варианте) с наконечников черниговского золотого пояса, в одной мастерской. Цепь из Хохвельдена (рис.76), украшенная коническими, ведеркообразными подвесками, дублирует такое же ожерелье из Боспора IV в., которое отличается от хохвельденской находки только типом замка. Таковы изделия позднеантичной традиции, - близкие прочим античным ожерельям (см.рис.70) [Саверкина, 2001, с.85-102], а по технике «плетения» дублирующее черниговский золотой пояс, - относятся к наиболее поздним этапам позднего римского времени (стадии D), соответствующих позднегуннскому времени эпохи Великого переселения народов. Нашейная цепь их Хохвельдена найдена в погребении женщины с ребенком середины V в. в [Ville de Caen, 1990, s.66], комплекс вещей которого хорошо датирован парой двупластинчатых фибул, входящих в костюм покойной (рис.77). В отличие от гладких хохвельденских, наконечники черниговского золотого пояса обильно украшены сканью.

Рис.77. Комплекс вещей из погребения времен Аттилы в Хохвельдене.

            Возможно, филигранные украшения наконечников связаны с сирийской традицией, с работавшими на «варварский» мир ювелирными мастерскими Пальмиры I - II вв.н.э. [Симоненко, 2001, c.190-194; Моммзен, 1995, c.311-316, 324]. Филигранные серьги из Керческих склепов (рис.78; 79) – множественные находки этного времени. Сирийской (судя, по амальдину в подвеске) является золотая серьга с филигранью из земляного склепа в Керчи и две золотых подвески с «сирийскими гранатами» [Шкропил, 1905, c.13, 24, No 44, 98, рис.9], и со сканными обрамленьями щитков и гнезд-вставок для камней. Это свидетельство ближневосточного очага ювелирной традиции филиграни, эпицентром которого считается Пальмира. Император Аврелиан в 273 г.н.э. стер Пальмиру с лица земли, что, возможно, могло бы являться верхней хронологической границей изготовления подобных изделий на Ближнем Востоке. Но не исключено возобновление городской жизни Пальмиры при Диоклетиане, когда в городе наблюдается ряд перестроек храмов [Сидорова, Стародуб, 1979].

Рис.78; 79. 1,2.- Золотые филигранные серьги из Керченских склепов IV в.н.э. Собрание Лувра. Париж, Франция. Рис.80. Филигранный золотой перстень со вставкой-геммой (интальо) со знаком скорпиона. Римская империя, III в.н.э. Собрание Лувра. Париж, Франция.

Рис.81. Золотая филигранная сережка с инкрустацией камнем (черный лазурит?). Сакские области Великобритании, IV в.н.э. Британский музей.

Мастеров Пальмиры, после разгрома города императором Аврелианом, могли переселить на Восточные Балканы, – в земли провинции Иллирика в Низовьях Дуная, где отбывал ссылку Вергилий, или в не менее провинциальные фемы вокруг города Византия - окрестности будущего Константинополя. Об этом говорит наличие в культуре Восточных Балкан с III в.н.э. большого количества  украшений с филигранными нитями. Таковы изделия в культуре Выртышкою-Поенешти, на ограниченной территории Румынии; рядом, в Паннонии этого времени, встречаются серии «якоревидных» фибул («фибул-дельфинов») в той же технике изготовления и с той же орнаментикой [Скалон, 1975, c.38-39]. По водным магистралям – в бассейне Дуная эта техника мгновенно распространяется в западном и северном направлениях: В III в.н.э. филигранью украшена знаменитая фибула из княжеского погребения в Хасслебене (Германия), а к IV в. филигранные изделия (рис.80) распространяются по всему Дунайскому лимесу, достигая отдаленных территорий под протекторатом Империи, населенных племенами саксов (рис.81).

            В IV – начале V в. ареал распространения филигранных изделий значительно увеличивается. Появляются филигранные обрамления на гнездах с сердоликами в фибуле из погребения 9, и сканью же оформлены серебряные серьги второй половины IV в.н.э. из погребения 11 Цибилиума на Кавказе [Воронов, Юшин, 1979, c.186, No 1, рис. 3:33, 4:16]. Скань украшает щитки серебряных фибул, обтянутых золотом, того же времени – из Керченских катакомб на Госпитальной улице [Спицин, 1905, c.115-126, рис.32], такова же скань на упомянутой фибуле IV- начала V в. из Нежина (см.рис.72). Скань украшает серьги (близкие – на рис.81) из моравского погребения V в. н.э. у Смолина (к югу от Брно), а также схоже выполненные золотые серьги из погребения у станции Мад, на границе Венгрии и Чехословакии [Скалон, 1975, c.39].

«Взрыв» филиграни и наличие множества украшений в этой технике на различных изделиях в самом конце III - первой половины IV в. на территории Низовьев Дуная и на Востоке Балкан, как показали исследования «фибулы из Дебальцево» Киры Михайловны Скалон, может быть связан с «выбросом» из той же «пальмирской», ближневосточной мастерской. С Ближним Востоком связан и ювелирный центр, где сохранялась античная традиция изготовления сложносоставных цепей с изогнутыми звеньями, имитировавших плетенку.

Рис.82. Вставка над лицом покойного в саркофаге: «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Собрание музея Метрополитен, Нью-Йорк (http://www.besedka.co.il. Все приведенные изображения «фаюмского» портрета выставлены в Сети по приведенному адресу). Рис.83. Портрет покойного со сложносоставной цепью на шее (с амулетом в виде манускрипта с заклятием). Цепь бронзовая (либо окрашена). «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.85. Погребальный портрет женщины с нашейной сложносоставной цепью (псевдоплетенной) и овальной брошью. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Рис.84. Погребальный портрет женщины с нашейной псевдоплетенной цепью (с вытянутой трапециевидной подвеской). «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Составленные из сложноизогнутых звеньев цепи применялись для различных видов наперсных и нашейных украшений. Такие украшения были популярны на Ближнем Востоке в I-III вв., в частности - в Сирии и Египте. Они известны по серии погребальных портретов, получивших наименование фаюмских (рис.82). В большинстве, это составленные из сложноизогнутых звеньев цепи (рис.83; 84; 85), характерные для позднеэллинистического времени (см.рис.70). Цепи носили в качестве нашейных (рис.86) и наперсных (рис.87), иногда используя оба вида украшения – и шейное, и наперсное (рис.88).

Рис.86. Шейная составная цепь из сложноизогнутых звеньев (псевдоплетенная) с подвеской-ладанкой (?). Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.87. Псевдоплетенная наперсная цепь с овальной подвеской-замком со вставкой из крупного овального сердолика (три нити шейных ожерелий – сердолик, золото, стеклярус). Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

В некоторых случаях нашейное украшение было схоже хоть и с роскошным, но все-таки, с рабским ошейником (рис.89). Это не только рабыня-любимица (рис.89:1). Золотой литой обруч (раба) с подвеской в виде бусины темно-зеленого стекла (рис.89:2) надет на шее человека, чей образ конца III в. схож с первыми западно-христианскими монашескими изображениями самого раннего средневековья.

Рис.88. На покойной псевдоплетенные - наперсная и шейная цепи (и ожерелья из крупных «глазчатых» пастовых бус и из граненого хрусталя). На шейной цепи - небольшая круглая медальон-подвеска. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Рис.89. 1.- Женщина в нашейном обруче, инкрустированном камнями и цветной стеклянной пастой. 2.- Молодой человек с золотым литым обручем со шпеньком на который надета бусина из глухого зеленого стекла (?). Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.90. Женщина в шейном обруче из цепи (?). Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Подобные украшения, чаще – шейные цепи (рис.90) - использовали в комплекте с подвеской (рис.91), иногда - с обычной лунницей (рис.92), иногда – с пельтовидной (рис.93).

Рис.91. Шейная составная цепь из сложноизогнутых звеньев (псевдоплетенная) с круглой подвеской с камнем (сердолик?) в центре, и ожерелье из камней-самоцветов. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.92. Шейная цепочка с подвеской в виде двурогой лунницы (и ожерелье из хрустальных и пастовых «глазчатых» бус). «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.93. Женщина в цельнолитом шейном обруче (торквесе) с подвеской в виде пельтовидной лунницы. В руках – канфар и фаллический предмет – символ рога изобилия египетского бога сна Гарпократа. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Подвесками служили и «подковообразные фибулы» - сюлгаммы (рис.94). В руках у некоторых погребенных изображался фаллический предмет – символ рога изобилия (рис.95), свойственный египетскому богу сна Гарпократу, - ипостаси Гора – «Horos’a», как это звучало на латыни, а по-славянски - «Хорса». Это божество изображено со своим «рогом изобилия» на египетском аквамариновом амулете из подкурганного погребения саргатской культуры в Южной Сибири I в.н.э. [Матвеев, Матвеева, 1983, с.216, рис.]. Подобные изображения символа «рога изобилия» характерны для политеистических погребений Александрии Египетской первохристианского времени (II-IV вв.).

Рис.94. Шейная цепь с замком в виде фибулы-сюлгаммы, и ожерелье из жемчуга (?) и  стеклянных пастовых бус. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.95. Женщина в черном (гагатовом?) ожерелье, с фаллическим символом рога изобилия – атрибутом бога сна Гарпократа в руках. Молодой мужчина с тем же атрибутом Гарпократа (и кубком). «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Рис.96. Погребенная в золотом лавровом венке, в ожерельях с золотой подвеской (с круглым сердоликом или гранатом), типа встречаемых на наперсных цепях эпохи Великого переселения народов III-VII вв. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.97. Погребенная в золотом колье с крупными изумрудами и рубинами. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.98. Погребенный с портупеей, для ношения гладиуса, украшенной золотыми бляхами. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Социальный и конфессиональный статус погребенных «под “фаюмскими” портретами», чьи изображения украсили их саркофаги, очень различен. Это матроны в богатых украшениях, удостоенные золотого лаврового венка (рис.96), состоятельные девицы,

изображенные в золотых колье с крупными изумрудами и рубинами (рис.97), и военные, с переброшенной через плечо портупеей для римского меча - гладиуса (рис.98). Иногда золотой позумент тоги, положен через плечо так, что выглядит как воинская портупея (рис.99). Многие персонажи погребального портрета изображены в колье из цепей с амфоровидными (рис.100), или иными подвесками (рис.101). На составленной из крупных звеньев цепи интересна подвеска в виде двух концентрических окружностей (рис.102): на вписанной малой окружности изображены головки птиц, как на некоторых богатых фибулах-брошах позднего римского времени.

Рис.99. Погребенный в тоге с золотым позументом, напоминающем воинскую портупею. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.100. Нашейная цепь с амфоровидными подвесками (?). Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.101. Узорное колье. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.102. Нашейная составная цепь из крупных звеньев с круглой подвеской из двух концентрических окружностей (на вписанной малой окружности – изображения головок птиц?). Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Рис.103; 104. Золотые цепи из сложноизогнутых звеньев с фигурными замками в виде глав сфинксов (?) и с подвесками в виде двурогих лунниц. Территория Римской империи, эпоха Антонинов (II-III вв.). Собрание Лувра. Париж, Франция.

Несмотря на предельное разнообразие, или благодаря этому, очень вероятна принадлежность многих погребенных на Александрийском некрополе к христианскому вероучению, поскольку «персонажи фаюмских портретов – бывшие Савлы, ставшие Павлами» [Ковельман, 1988, c.145]. Пока неизвестен семиотический статус множественных изображений псевдоплетенных цепей на погребенных (см.рис.83-88; 90-92; 100-102) и их принадлежность к христианству. Упрощенные золотые цепи из сложноизогнутых звеньев с подвесками в виде лунниц (рис.103; 104), встреченные на синхронных погребальных портретах (см.рис.87; 92; 94), характерны для территории Римской империи эпохи Антонинов. Но один из погребальных портретов Александрии с подобной вещью является, несомненно, христианским.

Рис.105 «Фаюмский» портрет. Подпоясанная «плетенным» поясом с круглой пряжкой (обрамленная золотом гемма-интальо) погребенная с крестом-«анкхом» (коптский христианский крест) в руках и в трехбусинной шейной гривне. Некрополь позднеэллинистической Александрии I-III вв. Археологический музей, Каир (Египет). Рис.106 Святые Сергий и Вакх в шейных гривнах - торквесах с тремя подвесками («тринитарная» христианская символика). Энкаустика, дерево. Синайский монастырь св. Екатерины. VI-VII вв. Собрание Музея Восточного и Западного искусства в Киеве, Украина.

Женский «плетенный» золотой пояс, с пряжкой в виде оправленного золотом крупного овального сердолика, изображен на «фаюмском» портрете (рис.105), который, по всей видимости, изображал христианку из Александрии с ожерельем в «три бусины», как это было принято на ранних иконах исполненных в той же технике энкаустики, что и все погребальные портреты. Таков образ свв. Сергия и Вакха VI в. (рис.106) из Синайского монастыря св. Екатерины, где святые изображены с теми же трехбусинными («тринитарными») торквесами (шейными гривнами).

Рис.107. 1,2.- Серьги с филигранью. Римские италийские мастерские II-III вв. н.э. Римская империя, III в.н.э. Собрание Лувра. Париж, Франция. Рис.108. Филигранный перстень с геммой на ониксе. Римская империя, III в.н.э. Собрание Лувра. Париж, Франция.

Однако, судя по упрощению изделий (см.рис.103; 104; ср.: рис.70; 84; 88), возможно в результате массовости выпуска, наиболее сложные вещи следует связывать с ближневосточными центрами. В Римской империи позднего периода – С-D (IV-V вв.), которому принадлежат рассматриваемые украшения, работают «barbaricati» - мастерские, специализированно выпускавшие для варваров вещи, в которых широко использовалась филигрань (скань) и псевдозернь (рис.107:1,2) [Roman jewelry… 1991, Cat. No 109]. Кроме мастерских Ближнего Востока (Пальмира), не исключено производство филигранных изделий непосредственно в италийских «barbaricati» (рис.108).

Подвески на псевдоплетенных цепях бывали еще более сложны и вычурны. Так Михаил Юрьевич Трейстер учитывает возможность изготовления украшений-цепей с подвеской-«бабочкой» I-II вв.н.э., как в ближневосточных, так и в италийских мастерских [Трейстер, 1994, c.87-94], что может говорить о полицентризме происхождения балканского ареала филиграни и производства псевдоплетенных цепей. Формирование традиции украшения изделий в технике филиграни на востоке Балкан хорошо объяснимо основанием Константинополя, превратившегося к середине IV в., в крупнейший после Рима административный центр Империи и, вместе с тем - «центр тяготения» для ведущих мастеров.

Аналогии наконечникам черниговского золотого пояса (Хохвельден, Унтерзибенбрунн), а также манера их оформления, локализуют их изготовление в пределах не ранее самого конца III в., и не позднее первой половины V в.н.э. Филигрань и использование восточнобалканского (иллирийского) элемента (изображения «очковидной подвески») на наконечниках черниговского золотого пояса свидетельствуют о его восточнобалканском (константинопольском) происхождении.

Особо выразительны в качестве аналогий, - не только наконечникам, но и черниговскому золотому поясу в целом, - уже упомянутые находки гуннского времени (V в.): длинная (2,5 м) золотая пояс-цепь, несколько иного «плетения», в комплекте с двумя так же золотыми цепями-браслетами из «княжеского речного погребения» [Мацулевич, 1934,: c.74-76, рис.13, табл.X]. Близка к этим предметам пояс-цепь (фрагментирован?) - 54,4 см - в находке 1929 г. на землях колхоза «Восход» Саратовской области [Засецкая, 1994, табл.32:13]; и упомянутый выше золотой пояс в виде цепи IV-V вв. (см.рис.68) из Сетфорда (Англия). Близок характер «петли» (изгибов-меандров в сложноизогнутых звеньях) и характер псевдоплетения уже упомянутого золотого пояса, найденного в погребении женщины с ребенком начала V века из Унтерзибенбрунна [Kubitschek, 1911, tabl.I:4].

Часть II.

При рассмотрении ювелирных изделий, которые выглядят как «плетеные», обращает внимание максимум их изготовления в эллинистическое время. Их прототипами были ажурные изделия, имитировавшие плетение, известные с периода Древнего Царства в Египте (рис.109). Это были жесткие конструкции, действительно сплетенные из проволоки, или  спаянные из звеньев. В эпоху эллинизма, это различные по размерам и функциональному назначению предметы, в основе которых лежит достаточно однородный стиль. Это вещи, выполненные в технике, не являющейся плетением, а просто имитирующей  таковое.

Рис.109. Ажурный браслет из собрания Каирского Археологического музея. Древнее Царство. Египет. Рис.110. Золотой псевдоплетенный браслет из 4-го Семибратнего кургана. V в. до н.э. Таманский полуостров.

Рис.111. Золотое ожерелье с подвесками на ажурной уплощенной сложносоставной цепи из кургана Большая Близница. Тамань. 330-300 гг. до н.э. Собрание Государственного Эрмитажа. Россия. Рис.112. Золотой псевдоплетенный браслет IV в. до н.э. из Археологического музея в Салониках (Греция). Рис.113. Золотая псевдоплетенная цепь, II в.до н.э. Археологический музей. Афины (Греция).

Имитацию плетения можно разделить по характеру исполнения петли и изгиба звена рассматриваемых цепей. Хронологический ряд таких изделий, исполненных под плетение, охватывает достаточно широкий период. Наиболее ранние и сложно изготовленные вещи относятся ко времени классического эллинистического периода, как браслет V в. до Р.Х. из 4-го Семибратнего кургана (рис.110). С IV в. до Р.Х. массово используются цепи-ожерелья (рис.111) и цепи-браслеты, имитировавшие плетенку, с подвесками (рис.112) [Соколов, 1973, c.63, No 50; Античные государства… 1984, c.166,303, прим.81; Саверкина, 2001, c.95-102;Дзиговский, 2003, с.103, рис.23]; поясные (II в.до н.э.) и шейные цепи (рис.113). Они все представляют единую технологическую традицию составления сложноизогнутых звеньев, имитирующих «плетенку», и являются массово бытующими украшениями (см.рис.70) античного периода. Существовали и действительно сплетенные из тончайшей золотой проволоки перстни (рис.114; 115; 116), но вместе с тем, встречаются в античное время перстни из псевдоплетенных цепей (составленных из сложноизогнутых звеньев), как изделие из Херсонеса (рис.117).

Рис.114. Золотой плетеный перстень IV в.до н.э. с сердоликовым египетским скарабеем в виде щитка из Археологического музея в Салониках (Греция). Рис.115. Сплетенный из тонкой золотой проволоки перстень с египетским скарабеем в виде щитка из Крыма. IV-II вв. до н.э. Рис.116. Филигранный перстень со скарабеем из кургана Большая Близница. IV в. до н.э. Тамань. Собрание Государственного Эрмитажа. Россия. Рис.117. Позднеантичный перстень из псевдоплетенных золотых цепочек. Херсонес (Крым).

В III в до Р.Х. в Элладе бытуют золотые псевдоплетенные пояса с «узлом Геракла» (рис.118), украшенные вставками из горного хрусталя [Греция. Афины, Национальный археологический музей. ST 353]. Скифский мир также получает подобные украшения: три «плетенные» цепи, соединенные девятью бляшками-розетками найдены в Мельгуновском кургане, и представляют венец, - деталь скифского головного убора [История татар… 2002, с.97, рис.1]. Такие, но упрощенные венцы из цепей известны по фаюмскому портрету I-III вв.  (рис.119:1), где они заменяли характерное погребальное украшение римской эпохи в виде золотых «лавровых» венков (рис.119:2).

Рис.118. Золотой пояс с «узлом Геракла». Вставки из горного хрусталя. Национальный археологический музей. Афины, Греция. № ST 353. Рис.119. Венчик из золотой цепи (слева) и золотой «лавровый» венок (справа). «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии II-III вв. Археологический музей, Каир (Египет).

Тонкие пояса из однозвенных цепей, наряду со сложносоставными браслетами, имитирующими плетение, встречены в сарматских памятниках первых веков н.э. [Дзиговский, 2003, с.103-104, рис.23]. Кроме сложносоставного браслета-цепи, в комплексе впускного сарматского погребения в кургане Соколова Могила на Южном Буге найдена наперсная (шейная?) цепь с амфоровидными подвесками, и токая цепь, служившая поясом. Распространяются подобные псевдоплетенные - составленные из проволочных сложноизогнутых звеньев вещи, - еще в период позднего эллинизма начала I в.до н.э., как браслет из Палаиокастро (рис.120) [Греция. Афины, Национальный археологический музей. ХР 940]. К последнему изделию по создаваемому образу близки уже упомянутые ожерелья I-II вв. н.э. с подвеской-«бабочкой» (рис.121) [Соколов, 1973, с.138, No 148; Дзиговский, 2003, с.105, рис.25], где также использованы псевдоплетеные цепи шести- и восьмигранные в сечении.

Рис.120. Золотой браслет из Палаиокастро (в Родопах) с гранатовыми и стеклянными вставками. Национальный археологический музей Греции (№ ХР 940). Афины. Предлагаемая дата конец II – начало I в. до н.э. – несколько «удревнена», поскольку изделие аналогично цепям с подвеской-«бабочкой», которые датируются ранним римским временем – I-II вв. н.э. Рис.121. Ожерелье из Херсонеса с подвеской-«бабочкой» I-II вв.н.э. на плетеной шестигранной в сечении золотой цепи.

Распространение подобных «плетеных» золотых вещей в ранее римское время, и, как видно, непосредственно самими римлянами, иллюстрируется крупным кладом из графства Гемпшир (рис.122) в Южной Англии. Здесь встречены золотые фибулы (рис.122:1; 123:1), типологически стоящие между «фибулами боев» и типами Ал.-241, Ал.-54 и Ал.-67, систематики Оскара Альмгрена. Такие бытовали в Центральной Европе с раннеримского времени А₁ – А₂ (40/20 гг. I в. до н.э. – 10/20 гг. I в.н.э.); они появляются  в Средней Европе в последние два десятилетия перед рубежом эр [Shchukin M.B. 1989, ill. 4:28]. По оформлению спинки с валиком и каннелюрами, по резному узорному приемнику иглы, эти застежки все-таки ближе к типам Ал.-54 и Ал.-67. Эти драгоценные (золотые) застежки  использовались не позднее первых двух десятилетий I в.н.э. [Shchukin, 1989, ill.4:36,45,58] в качестве парных фибул (рис.123:1), соединяемых цепочкой (рис.122:2; 123:2) для скрепления плаща на груди центуриона [www.thebritishmuseum.compas/gold]. Именно такой комплект из парных фибул и соединяющей их цепочки, обнаруживается в предшествующих по времени погребениях зарубинецкой культуры Поднепровья в Восточной Европе.

Рис.122. Золотые псевдоплетенные браслеты, золотая псевдоплетенная цепочка, золотые цельнолитые браслеты с расширяющимися концами и золотые слабопрогнутые фибулы (в том числе близкие к типу Ал.-241 и Ал.-67 в типологии Оскара Альмгрена) из Гемпшира, Южная Англия. Около 52  г. до Р.Х. – 19 г. по Р.Х. Британский Музей. Рис.123. Из находки в Гемпшире: Фибулы типа Ал.-67 и соединявшая их псевдоплетенная из золотой проволоки цепочка.

В Гемпширском кладе наличествуют «плетенные» из золотой проволоки - в виду парности – браслеты (см.рис.122:3), судя по  значительному диаметру – ножные или наплечные (?).  Специалисты Британского музея, где хранится и экспонируется Гэмпширская находка, атрибутировали эти цепи в качестве торков (шейных гривен), датировав клад 52 г. до н.э. Совершенно очевидно, что клад аккукмулировался во времена Юлия Цезаря, но мог отложиться и позднее, во время восстания мятежной королевы кельтского племени иценов  Боудики (Boudicca) в 19 г. до н.э., когда военные действия (длившиеся до 62 г.н.э.) охватили значительную часть Юга Англии, был сожжен Лондон, и полностью истреблен IX-й римский легион.

Входят в Гемпширский клад и литые золотые браслеты с расширяющимися концами (см.рис.122:4), особенно широко распространившиеся в сарматском мире Северного Причерноморья, в I-II вв.н.э. Известен подобный браслет второй половины I в.н.э. с тамгой Иненсимея – сына и наследника царя Фарзоя из Ольвии [Каргопольцев, Шевченко, 1998, с.45-47]. Вряд ли возникнут сомнения в том, что весь, столь откровенно «материково-европейский», если не «евразийский», комплекс золотых украшений, - в т.ч., - цельнолитых золотых браслетов с расширяющимися концами, фибул и цепей-браслетов попал на Великобританский остров не ранее, чем с римскими легионами. Но техника «плетения» (составления цепей из сложноизогнутых звеньев), использованная для изготовления этих украшений раннего римского времени, уже не позднеантичная (ср: рис.70; рис.122). Она несхожа с той, что применялась для создания цепей-ожерелий и цепей-поясов времен позднего эллинизма; такая техника аналогична псевдоплетению цепей позднеримского и раннесредневекового времени.

«Плетение» аналогичное составлению звеньев псевдоплетенного черниговского золотого пояса, характерно только для античных и позднеантичных вещей: уже отмеченных античных находок на Кубани [Анфимов, 1987, с.103]; цепей-ожерелий и браслетов Кавказского побережья, и Греции (Салоники), встречаемых в комплексах от античного до римского времени включительно [Анфимов, 1987, с.225; The Metropolitan Museum… 1994, р.322, kat. No 46; Немсадзе, 1977, с.108-114]. Цепь такого же псевдоплетения, но шестигранная в сечении,  встречена с монетами Валериана (254-260 гг.) в погребении 13, могильника Арагвиспири [Рамишвили, 1977, с.120-121, рис.5]. Сложное «плетение» золотой проволоки, образующей восьмигранное сечение получаемых цепей, еще характерно для серии позднеантичных нашейных золотых цепей раннего римского времени с украшением в виде подвески-«бабочки» [Трейстер, 1994, с.87-94].

Техника изготовления подобных вещей специально разобрана [Chainis fnd Necklaces… 1983, s.205-208, fig.51-52] и подтверждена на изделиях из погребения в Морском Чулеке, из Боспора и Джигинского, Ириной Петровной Засецкой [Засецкая, Казанский, Ахмеров, 2005, лист 20-24, табл.II, рис.2-8]. Подобные цепи составлялись из звеньев, изогнутых сложным образом: «восьмеркой», или «извивающейся змейкой», состоявшей из 3-4-х меандров. Такие звенья пускались в несколько рядов, переплетаясь с другими звеньями каждым изгибом меандра, что создавало эффект сложной «плетенки». В четырехгранных и шестигранных в сечении цепях, использовавшихся с раннего римского времени (Гэмпшир), звенья были изогнуты не «округло», а «зигзагом», что создавало эффект плетения под углом 45 градусов к длине изделия: можно условно назвать изделия этого стиля «римскими». Именно в эпоху Антонинов, в первые века новой эры подобные цепи становятся массовыми, и потому – упрощенными, как свидетельствует подборка этих украшений (см.рис.103; 104) в собрании Парижского Лувра. Более ранние и сложные формы составления звеньев («античные») имели полукруглые изгибы-меандры звеньев, создававшие эффект сплетенных колец: браслет из Семибратских курганов V в.до н.э. (см.рис.110), нашейные цепи-ожерелья с подвесками IV-II вв. до н.э. (см.рис.70), черниговский золотой пояс-цепь (см.рис.2), ожерелья-цепи IV-V вв.н.э. из Боспора и Хохвельдена (см.рис.76).

В наиболее ранней датированной находке псевдоплетенных цепей «римского» стиля, –в Гемпширском кладе, - имелись и браслеты, являющиеся очень частой находкой в богатых сарматских погребениях рубежа - первых вв.н.э. Сарматские цельнолитые золотые браслеты с расширяющимися концами I-II вв. н.э. (рис.123:4), встреченные с цепями того же образца, что были в кладе времен Цезаря из Гемпшира (Англия), найдены и в аджарской Гониосской крепости  на Черноморском побережье Кавказа (возле Батуми).

Рис.124. Вещи, входившие в состав Гониосского клада в Аджарии (возле Батуми) I-III вв.н.э. с двумя плетенными золотыми цепями. 1.- Поясная псевдоплетенная золотая цепь с цитрусовидными наконечниками-«бубенчиками» и наружной петлей. 2.- Золотая наперсная псевдоплетенная цепь для медальона (с Митрой-Гелиосом). 3.- Золотая раннеримская статуэтка Эрота. 4.- Золотой медальон с изображением Митры-Гелиоса. 5, 6.- Цельнолитые браслеты (золото) с расширяющимися концами, распространенные в сарматском мире в I-II вв.н.э. 7.- Округлые подвески из полудрагоценных камней на золотых штырьках с петлями для подвешивания (на концах поясной цепи?). 8.- Полые золотые биконические бусы с зерневым орнаментом на поверхности (для наперсной цепи?). 9.- Золотые бляшки с центральной вставкой из мелкой округлой бирюзы со спиралевидным «медузообразным» орнаментом («спрут с десятью сгибающимися во вращении щупальцами»). 10.- Квадратная подвеска, украшенная зернью в поле и сканью в виде перевитых нитей по периметру, с венчающими бляшку, двумя рельефными птицами («клюв в клюв»), и тремя свисающими золотыми дисками; пластина подвески украшена по углам каплевидными (направленными к центру) гранатами в филигранных гнездах, обрамленных зернью, и рельефом, изображающим всадника в аттическом шлеме на длиннохвостом коне с крепкими копытами, и ушами, похожими на уши хищников – кошачьих. Рис.125.   Раннеримская золотая статуэтка Эрота из Гониосского клада. Аджария.

Они обнаружены в составе клада (рис.124) [Аджария… 1975, с.106] с раннеримской золотой статуэткой Эрота (рис.125; см.рис.124:3) и двумя «плетенными» золотыми цепями (рис.126; 127; см.рис.124:1,2), медальоном с погрудным изображением Митры-Гелиоса (рис.128; см.рис.124:4), золотыми пустотелыми бусами, украшенными зерневым орнаментом (см.рис.124:8) и подвесками из полудрагоценных камней (см.рис.124:7). В кладе присутствовали круглые бляшки с спиралевидным «медузообразным» рельефным орнаментом из прочеканенных меандров с камешками бирюзы в центре (см.рис.124:9); и квадратная подвеска, украшенная зернью в поле и сканью в виде перевитых нитей по периметру, с венчающими бляшку, двумя рельефными птицами («клюв в клюв»), и тремя свисающими золотыми дисками (см.рис.124:10). Квадратная пластина подвески украшена по углам каплевидными (направленными к центру) гранатами в филигранных гнездах, обрамленных зернью, и рельефом, изображающим всадника в аттическом шлеме на длиннохвостом коне с крепкими копытами, и ушами, похожими на уши хищников – кошачьих.

Рис.126. Тонкая (наперсная) псевдоплетенная золотая цепь из Гониосского клада (Аджария) с гладким наконечником и концом с которого начато составление изогнутых «змейкой» звеньев  (увеличено). Рис.127. Поясная псевдоплетенная золотая цепь из Гониосского клада: наконечники в виде цитрусовидных (сегментированных) пустотелых шариков с наружными петлями. Рис.128. Медальон с изображением Митры – Гелиоса из Гониосского клада. Аджария.

Одна из цепей Гониосского клада, - более тонкая, - по диаметру (см.рис.126) соответствует отверстию в ушке золотого медальона с изображением Митры – Гелиоса в патрицианском облачении, - с круглой фибулой у правого плеча, и с нимбом вокруг ниспадающих на плечи волос, с девятью лучами, бьющими вверх и в стороны от нимба (рис.128). Изображение на медальоне, имеет отдаленное сходство с ранними Ликами Христа – Пантократора (Равенна, Синайская энкаустическая икона), но большее сходство по «пылающему» нимбу бюст на медальоне имеет с барельефом первых веков н.э. из Пальмиры. На последнем изображены три божества в доспехах римских легионеров, с характерными гладиусами (римскими мечами) у бедра, левой рукой на рукоятях, а правой – поднятой в приветственном (благословляющем) жесте (рис.129). Лики двух боковых фигур обрамлены нимбами с пламеневидными «языками» солнечных божеств. Все три фигуры подпоясаны «плетенными поясами», несколько напоминающими пояс на одном из «фаюмских» портретов (см.рис.105), но на барельефе вместо пряжек пояса  завязаны узлом.

Рис.129. Рельеф с «тремя божествами». Пальмира. I-III вв.н.э.

«Тонкая» цепь из Гониосского клада, которой принадлежал медальон с Митрой-Гелиосом, является наперсным украшением. Вторая цепь – массивнее и с обоймами-наконечниками, завершенными выпуклыми «цитрусовидными», - с выраженными сегментированными в виде долек апельсина (мандарина)  округлыми бубенчиками, которые венчает наружная петля (см.рис.127). Возможно, двум петлям на наконечниках этой цепи соответствуют две каменных округлых подвески из этого клада (см.рис.124:7), что свидетельствует о ее функциональности поясного украшения.

*  *  *

Различная хронология отличающихся друг от друга техник и приемов переплетения звеньев, из которых составлялись подобные цепи, заставляет сгруппировать все известные ювелирные изделия по этому признаку. Вещи, входящие в первую группу, датируются от античного до римского времени включительно (единственным исключением является черниговский золотой пояс). Вещи второй группы, появившись в самое ранее римское время (Гемпшир, Англия), существуют до высокого и позднего средневековья включительно. По технике «плетения» и формирования петли в звеньях цепей все рассмотренные псевдоплетенные цепи делятся на две технологические группы:

1) К первой относятся изделия с овальными «петлями» - изгибами-меандрами звеньев, которые сложно изогнуты «извивающейся змейкой» (зазоры в «петлях» служат дополнительным фактором сохранения подвижности). Подобным образом составленные цепи характерны для античных образцов, и используются до самого позднего римского времени. Это уже упомянутые: шестигранная в сечении цепь-ожерелье из Прикубанья; браслет V в. до н. э. из 4-го Семибратнего кургана (см.рис.110); цепи из Салоник и поясная цепь II в. до н.э. (см.рис.112; 113) из Археологического музея в Афинах. К этой группе относится цепь из погребения V в. до н.э. в Нимфее, хранящаяся в собрании Ашмолианского Музея Оксфорда [The Ashmolean Museum…2000, р.30, No G₃₃]; античная цепь-ожерелье II в до н.э. из Северного Причерноморья (см.рис.70) в собрании Парижского Лувра. Наиболее выражены признаки такой техники изготовления в поздней античной - IV в. до н. э. – восьмигранной в сечении - золотой наперсной цепи из Херсонеса, в собрании Золотой кладовой (Востока) Государственного Эрмитажа. Эта цепь исполнена без подвесок, характерных для ожерелий и браслетов этого времени [Саверкина, 2001, с.95-102]. К близким изделиям относится уже упомянутая серия цепей, в том числе – цепей-украшений с подвеской-«бабочкой» раннеримского времени (см.рис.121) и Боспорское «ожерелье» – цепь IV в.н.э.; цепь из могильника Арагвиспири начальных этапов позднеримкого времени; золотой пояс из Унтерзибенбрунна эпохи Великого переселения народов; и шейная цепь-ожерелье из Хохвельдена (см.рис.76). К этой группе изделий по характеру формирования петли в звеньях, округло изогнутых «змейкой», относится и черниговский золотой пояс (см.рис.2).

2) Во вторую группу входят изделия с плотно прилегающими подтреугольными «петлями»-меандрами в звеньях цепей, лежащими под выраженным углом около 45⁰ к продольной «оси плетения». Петли звеньев лежат, вплотную друг к другу, что дает возможность хорошо визуально воспринимать угол направления укладки «петли» – каждого меандра звена, к продольной «оси плетения». Такие цепи появились в самое раннее римское время (Гемпшир, Англия), и существовали накануне раннего средневековья, в эпоху становления варварских королевств III-V веков (см.рис.14; 67-69). В эту группу изделий входят: цепь из саркофага 3 в Згудери, Суджанский золотой пояс и браслеты из Большой Каменки (см.рис.58; 59), и близкие им браслеты из Венгрии, цепочки из Апахиды (см.рис.60;  75) [Laszlo Gyula, 1974, fig. 66, Kat. No 27/1897], большая группа средневековых изделий (см.рис.12 - 15), и наиболее ранние, - шестигранная в сечении золотая цепь с медальоном, и - четырехгранная – с трехрогой подвеской-лунницей VII в. из погребения в Глодосах (рис.130;  131) [The National Museum…1957, s.77; Рябцева, 1999, c.228-240; Золота скарбниця України…1999, c.42,43, 58, Кат.No 68-70,100; Древнее золото… 1975]. Вещи этой  традиции сохраняется на протяжении всего раннего и высокого средневековья.

Рис.130. Медальон с полудрагоценными камнями, привешенный на замке цепи, который напоминает позднеантичную подвеску-«бабочку». Шестигранная в сечении золотая цепь и более тонкая аналогичная цепь из погребения VII в. в Глодосах (Украина). Собрание Музея исторических драгоценностей Украины. Рис.131. Трехрогая лунница, с круглой и антропоморфной подвесками (круглая украшена самоцветами) на золотой псевдоплетенной четырехгранной в сечении золотой цепи из погребения VII в. в Глодосах. Собрание Музея исторических драгоценностей Украины.

Выполненное разграничение позволяет считать абсолютно достоверным фактом использование античной (позднеантичной или раннеримского времени) золотой цепи, взятой для изготовления черниговского золотого пояса: в более поздние времена подобные цепи изготовлялись в ином стиле. Приведенные аналогии манере исполнения наконечников черниговского золотого пояса позволяют говорить о их производстве не ранее III и не позднее начала V вв.

                                                    *      *      *

Черниговский золотой пояс уникален как по размерам, среди подобных античных и позднеантичных цепей (Херсонес, Салоники, etc.), так - и по мастерству и сложности восьмигранного псевдоплетения, среди цепей-поясов эпохи Великого переселения народов (Сужда, Унтерзибербрунн, Силадьшомйо). Восьмигранное псевдоплетение черниговского золотого пояса корреспондирует со священным восьмигранником (наложение двух квадратов) на коптских тканях в христианских погребениях Египта VI-X вв.; с восьмиконечной Вифлеемской звездой; и с такой же «звездой Марии», родившейся в 8-ой день первого месяца церковного новолетия [Каковкин, 2002, c.16-19]. Добавим к приведенной Александром. Каковкиным серии аналогий еще один восьмигранник, - так называемый - тетраморф (по свт. Иринею Лионскому): это такая же восьмилучевая «звезда», образующая образ «Сил» в иконографии Богородицы «Неопалимая купина», и на иконах «Спас в Силах» [Языкова, 1995, c.62-66; Барская, 1993, c.26-27], существовавший с самых ранних средневековых времен [Лазарев, 1986, ил.37].

Рис. Миниатюра из Диоскорида med. gr.1. До 512 г. Национальная библиотека, Вена (Австрия). Аникия Юлиана между Великодушием и Мудростью в плетенке тетраморфа.

В изданиях приведены разные размеры черниговской золотой цепи от «140 см» [Древнее золото… 1975], до «173 см в длину» [Золота скарбниця України…2001, c.157, No 103]. При приобретении вещи в Чернигновском историческом музее, она была взвешена, обмеряна и фотофиксирована: на обороте фотоотпечатка, рукой художника Музея, принимавшего, измерявшего и фотографировавшего золотой пояс -  Геогргия Йозефовича Петраша - проставлено: «174,2 см (перечеркнуто)», и сверху – «173,6 см». По впечатлениям самого Г.Й. Петраша: «цепь свободно растягивалась до 176 см». Размеры свидетельствуют о функциональном использовании черниговской золотой цепи в качестве пояса, который носили с двумя свободно опущенными концами. Таковыми, по характеру опоясания, были пояса известные иконографии Распятия Христова («Христос с разбойниками») в самых ранних христианских памятниках с конца IV века (рис.132) [Гаузенштейн, 1923, с.91, 98][5], или «Распятия с повесившимся Иудой» самого начала V в. (рис.133) из собрания Британского Музея.

Рис.132. Древнейшее Распятие конца IV в. из церкви св. Сабины в Риме с подпояской, прикрывающей гениталии (по датировке Н.В. Никольского [2000, с.245, рис.11] – не ранее конца V в.). Рис.133. Раннехристианский рельеф начала V века. Распятый Христос с повесившимся Иудой. Британский Музей.

Упоминания о таких поясах в I в.н.э. встречаются в агиографии [Деяния Павла и Феклы, 1994, с.130]. Имеются изображения римских легионеров II в.н.э. в подобных - «шнурообразных» поясах-цепях, как изображение на надгробной стеле Аврелия Сабия, из Александрии, служившего во 2-м легионе (рис.134) [Ковельман, 1988, с.64-65, илл.]. Не с такими ли поясами-цепями связана иконография «воинов в цепях» в среде ранних христиан-лаодикийцев (монтанистов) в Турецкой Анатолии [Беляев, 2000, с.146, прим.8]? К тому же пояс, наряду с виноградной ветвью [(Павлов) Игумен Иннокентий, 1999, с.73], служившей эмблемой и у самых ранних христиан, - ср.: «Я есмь Истинная виноградная лоза», - был инсигнией римского центуриона; и, после мученической кончины христианина Марина (260-268 гг.), определенного в центурионы в Кесарии Палестинской, и обезглавленного после непринятия чина [Болотов, 1907, с.136-139], - мог считаться аксессуаром не просто великомученика, а воина-великомученика.

Рис.134. Надгробная стела солдата 2-го легиона Аврелия Сабия из Александрии II в.н.э.: Пояс с кольцевой пряжкой и двумя свободно спускающимися концами. Греко-римский музей, Александрия.

Видимо, поэтому считается, что стиль «Христос Триумфатор» - «Volto Santo» (Распятия Спасителя в венце и с драгоценным поясом на чреслах) возник во франкской придворной – воинской среде варварских королевств Европы, на исходе эпохи Великого переселения народов – V-VII вв. [Гаузенштейн, 1923, с.268-269; Кауфман Карл Мария, 1905; Детцель Генрих, 1896, с.305][6]. Пояса-цепи используются весь период раннего средневековья, а в период высокого средневековья подобные пояса становятся известны вновь, как «пояса-подвязки» со свободно спускающимися двумя концами, но исключительно как воспоминание о некой реалии прошлого: они распространяются в византийской иконографии на фигурах святых воинов XI-XII вв. [Банк, 1960, No 70: б,  No 79-80, 84, 97], а также прикрывают гениталии на фигуре «Спасителя Страждущего» в византийской иконографии «Распятия Христова», судя по приводимым В.Н. Лазаревым образцам, только с третьего десятилетия XI века [Банк, 1960, No 83, 85, 87;  Лазарев, 1986, табл.157]. Время появления данной детали в византийской иконографии полностью синхронизируется с преданием в Киево-Печерском патерике о поясе варяга Шимона. Эта вещь была (1026) сохранена у варяга самой Богородицей, и предназначена для грядущей разметки Успенского собора (1072/73) Киево-Печерского монастыря.

Рис.135. Фигура коронованного Христа с подпояской поверх набедренной повязки, с Распятия романского времени. Кёльнский музей, Германия. Рис.136. Фигура подпоясанного Христа с Распятия второй половины XII в. Собрание Государственного Эрмитажа. Россия.

Аналогично подпоясанная фигура Спасителя, увенчанная короной, - с поясом и набедренной повязкой одновременно, - фигура Христа в венце из Кёльнского музея (рис.135).  Это образец романского, до-готического искусства [Гаузенштейн, 1923, с.91], который ведет свое происхождение от древнейших христианских святынь. Такие же аксессуары известны и на более поздних западноевропейских Распятиях: фигура Христа на Распятии из Лувра, второй четверти XII в. [Бейль, 2001, с.92], или Распятие XII в. в собрании Государственного Эрмитажа (рис.136). Золотые или позолоченные пояса с двумя свободно опущенными концами, как выше показано, являлись непременным атрибутом Распятий стиля «Volto Santo» (см.рис.27 - 30) [Hibbard Н., 1989; Metropolitan Museum… 1994, p.381, kat. No 24], - «Христос Триумфатор» [Шевченко, 1992, c.62–65; Шевченко, 2001, c.82-89; Шевченко, 2005, с.140].

В эпоху высокого средневековья наиболее известным Распятием этого стиля была святыня в самом начале XIII в. «приплывшая по морю» в Лукку (Италия) [Schnurer, Ritz, 1934, p.117-119, 123]. Распятие из Лукки (см.рис.25 - 27) было копией какой-то более древней ближневосточной святыни, активно почитаемой уже к VII веку. Неизвестно с какого именно Распятия матрицировались многочисленные реплики «Volto Santo» в Христианском мире, поскольку среди них имеются значительно отличающиеся от Луккской святыни (см.рис.28; 29). Некоторые из подобных изделий Распятого Христа-Триумфатора в эмальерном искусстве Лиможа (или Валенсии [Некрасова Е., 2006, с.55-57]) изготовленные до нач. XIII в. (рис.137), когда в Луке появилось Распятие [Добиаш-Рождественская О.А.,, 1924, с.101, илл.], передают какую-то иную, не Луккскую святыню, с условно переданным «плетенным» поясом (рис.138). Не позднее самого начала XII в. датируется змеевик из Новгорода Великого [Пуцко, 2006], передающий своим общим контуром абрис чаши (Грааля?) или потира (рис.139), где между «змеиными гнездами» изображено Распятие Христа, без короны, но подпоясанным «плетеным» поясом (рис.140).

Рис.137. Фигура коронованного Христа с подпояской поверх набедренной повязки («Христос Триумфатор») на Распятии. Франция, Лимож, нач. XIII в. Золото, эмаль. Собрание ГМИР, (Санкт-Петербург, Россия.

Наличие таких святынь в некоторых европейских городах к XI-XII вв., как в скандинавском Конунгхёлле (видимо в пределах Византии их отсутствие объяснимо волной иконоборчества VIII-IX вв.), дают возможность говорить о «Volto Santo», как о части «культуры пилигримов», активно развивавшейся после возведения ротонды Анастасиса над пещерой Гроба Господня к 337 году. Ко времени правления Карла Великого, когда пилигримы двинулись в Святую землю потоком, санкционированным вновь образовавшейся «Священной Римской Империей», некий ближневосточный - уцелевший при иконоборческих настроениях в самой Византии - прообраз Распятия из Луки, стал одной из почитаемых святынь христианского мира. Черниговский золотой пояс-цепь относится к атрибутам подобных памятников, и, судя по технике и дате исполнения, – самых ранних [Шевченко, 2002, с.88-91; Шевченко, 2005, с.126-159; Shevchenko, 2003].

В вещевой культуре восточнохристианского мира имелись пояса, сходные с присутствующими на изображениях в византийской иконографии Распятия и в западной иконографии «Volto Santo». Это тканные иерусалимские пояса «в меру Гроба Господня», в частности, - пояс из Новгорода Великого, хранившийся в «ларце рейнской работы XII-XIII вв.» [Царевская, 2000, c.13-16; Царевская, 2003, c.398-414], и их длина приближается к размерам черниговского пояса (до 175 см.). Такие пояса в «меру Гроба Господня», как упомянутый из Новгорода Великого, были также изготовлены плетенными [Царевская, 2003, c.401-402]. Та же длина «меры Гроба Господня» - «в 4 локтя» [Царевская, 2000, c.14; Хождение игумена Даниила, 1980, c.34-35] приведена русским игуменом Даниилом в начале XII века.

Рис.138. Пояс на фигуре коронованного Христа на Лиможском Распятии (деталь) из собрания ГМИР (Санкт-Петербург, Россия).

Размерность, соответствовавшая росту Иисуса Христа (около 175 см),  крайне значима для данного исследования, поскольку определяет длину в «4 локтя»: «…как влезешь малыми дверцами в эту малую пещеру [«4 локтя и в длину, и в ширину»], то на правой стороне будет небольшая лавка, высеченная из того же пещерского камня. И на той лавке лежало Тело Иисуса Христа. Ныне эта лавка святая, покрыта мраморными плитами. В стороне проделаны три круглых оконца, и в эти оконцы виден святой камень…» (выделено мной – Ю.Ш.) [Шевченко, 2005]. «Святым камнем» именовалась «лавица», на которой, считалось, виден отпечаток лежавшего там некогда Тела. Мраморные плиты – трансенны, закрывали место трехдневного пребывания Тела во времена игумена Даниила. По размерам от двух наиболее удаленных отверстий в плите трансенны, устанавливалась «мера Гроба Господня» (рост Иисуса Христа).

Исполнение поясов «в меру Гроба Господня» с «печатями на концах» [Царевская, 2000, c.13-14; Царевская, 2003, c.400-401] корреспондирует с печатьевидными окончаниями наконечников черниговского золотого пояса (см.рис.56). Однако аналогии, подобранные черниговскому золотому поясу [Рыбаков, 1949, c.58, рис.26; Корзухина, 1954, c.109, 112, 117, 139, No 7, 80, 110; Попудренко, 1975, c.82-86; Рябцева, 1999, c.232], несколько дополненные в настоящей работе, и систематизированные по типу переплетения звеньев, позволяют констатировать, что сложное – восьмигранное в сечении составление сложноизогнутых звеньев, имитировавших плетение, - характерно только для цепей античного времени [The Metropolitan Museum… 1994, p.322, kat.No 46; Саверкина, 2001, c.95-102]. Подобные вещи не производили даже в эпоху самого раннего средневековья.

Рис.139. Змеевик из Новгорода Великого (Россия). Начало XII века. Рис.140. Деталь змеевика из Новгорода Великого (Распятие) с фигурой Христа подпоясанного сплетенным поясом со свисающими концами.

Рис.141. Манера ношения золотого пояса из Силадьшомйо третьей четверти IV в. Реконструкция костюма Нача Мартина.

Для изготовления черниговского золотого пояса была взята восьмигранного «плетения» (составленная из сложноизогнутых звеньев) золотая  древняя античная цепь: близкая, но небольших размеров восьмигранная нашейная цепь IV в. до н.э. из Херсонеса хранится в Государственном Эрмитаже (та же удлиненная свободная округлая петля на каждом изгибе звена и характер «плетения» – составления звеньев друг с другом). Такие цепи – пояса, наперсные и шейные – в эллинистическое и позднеэллинистическое (римское) время являлись принадлежностью женского костюма (рис.141). «Плетеными» цепочками (или шнурами) подпоясаны и женщины на рельефах гипогея (подземной погребальной камеры), построенной Ираи, сыном Барикка, в Пальмире, использовавшегося со 108 г. по III в.н.э. (рис.142) [Сидорова, Стародуб, 1979, c.58-59].

Рис.142. Рельеф из склепа-гипогея в Пальмире I-III вв. Подпоясанные плетеными шнурами (цепями?) женщины.

Крайне вероятно, что для изготовления «черниговского» пояса в «меру Гроба Господня» была взята золотая цепь, судя по длине, совершенству выделки и стоимости - служившая поясом самой августе, например - равноапостольной Елене, так как подобные украшения являлись в IV-V вв. принадлежностью женского костюма высшей аристократии. Поскольку цепь была «сплетена» не менее, чем за два с половиной - три века до рождения августы Елены, ее предшествующая история является областью догадок.

Практически те же размеры (174 см.) имеет пояс-цепь (рис.143), изготовленный из золотых звеньев, найденный в составе богатого клада из Силадьшомйо (Szilagysomlo) в Венгрии. Он носился, судя по реконструкции костюма Нача М. Мартина (см.рис.141) [Freibeger Viktor und Gschwantler Kurt, 1999, s.97-111, 106, abb.22], как пояс со свободно ниспадающими двумя концами Его размеры симптоматичны для христианских реликвий, бывших инсигниями для людей, имевших статус «богопомазанников» (императоры). Обстоятельства перехода пояса, найденного в  составе клада из Силадьшомьйо, в руки готского короля Фритигерна, связаны с христианским епископом Ульфилой, и при его посредстве – во время переговоров готов и римлян в Антиохии Сирийской.

Рис.143. Пояс-цепь с подвесками из клада в Силадьшомйо (Венгерская Трансильвания), подаренный с другими драгоценностями Римским императором Валентом готскому королю Фритигерну (ок.369 г.). Общий вид.

Рис.144; 145. Подвески-амулеты пояса из Силадьшомйо.

Этот золотой пояс-цепь (рис.143) отличается от черниговского иной техникой изготовления (составлен из относительно простых звеньев) и наличием большого количества подвесок-амулетов (рис.144; 145; см.рис.66). Здесь представлены, и пламеневидные пятиконечные виноградные листья (см.рис.144:4), и трезубцы; различные уменьшенные модели реальных предметов: кинжала с характерным кольцевым навершием рукояти, какие появились в сарматском мира во время земной жизни Христа (см.рис.66:2); умбонов щитов, как символа римской стражи у Гроба Господня (рис.145:3,4); молотка, клещей, топориков, наконечника копий, как орудий Страстей Господних (рис.145:2; см.рис.66:1); мотыжек, наральников, как иллюстрация притчи о Добром Сеятеле (рис.145:1); ключей, наковальни, и даже миниатюрной лесенки - «лестницы в небеса», ставшей из образа пророческих видений атрибутом иконографии Богородицы «Неопалимая Купина». Есть среди подвесок и маленькие модели вещей – ножа с волютообразо завершенным навершием [Минасян, 1978], и инструментов, возможно, хирургических (см.рис.144:1-3), распространенных в III-V вв. [Симонович, 1971, с.83-87, рис.1]; фигурка лодочника  в челне (перевозчика в потусторонний мир?), и изображение «благословляющей епископской длани» (см.рис.66:3). В этом плане нельзя не вспомнить слова римского императора Андриана в одном из его писем, около 131 г. н. э.: «Те, которые называют себя епископами Христа, поклоняются Серапису. Нет здесь такого начальника синагоги, самарянина или христианского епископа, который не был бы астрологом, гадателем или заклинателем» (Цит. по: Коростовцев М.А. Религия Древнего Египта. СПб., 2000). Думается, это определение, высказанное в адрес «епископов»-еретиков II в.н.э. (гностиков), справедливо и по отношению к арианам IV в., с кругом которых соотноситься сплошь увешанный амулетами пояс из Силадьшомйо.

Рис.146. Золотая псевдоплетенаяй цепь из Семиречья (Джунгария). Вверху слева – фрагмент (увеличено).

Неким типологически связующим звеном между черниговским золотым поясом-цепью и цепью из Силадьшомйо, является псевдоплетенная (как черниговская) золотая цепь с массой привесок-амулетов (как в находке из Силадьшомйо), случайно найденная во Внутренней Монголии (Китай). Цепь составлена из переплетенных звеньев в той же античной традиции, что уже перечисленные изделия. Подвески на китайской золотой цепи менее разнообразны, нежели в венгерской находке, и кроме пламеневидных лепесточков, здесь имеются миниатюрные подвески в форме китайской алебарды. Видимо, эта цепь была частично фрагментирована, поскольку публиковавшие находку китайские археологи привели ее размер: 128 см. [Щукин, 2005, c.370], и датировали V в., по аналогии с поясом из Силадьшомйо. Последний, имевший длину в 174 см., относится к той же группе, что и черниговский золотой пояс, и упоминавшийся пояс в «меру Гроба Господня» XII-XIII вв. из Новгорода Великого.

Подобное изделие не единично в Восточной Азии. Еще один фрагмент подобной золотой псевдоплетенной цепи найден на пути в Восточную Азию из Центральной, - в Семиречье (рис.146). По манере округлого изгиба звеньев, эта цепь относиться к изделиям  античной традиции, являясь аналогией черниговскому золотому поясу. Среди многочисленных четырехгранных цепочек, используемых в качестве подвесок кресал и служащих как подвесные приспособления для ножен [Цултэм, 1987, кат. No 62-64, 67], хранящихся в Государственном собрании драгоценностей Монголии, имеется серебряная цепь «сплетенная», по типу цепей Гемпширского (Великобритания) и Гониосского (Аджария) кладов. Эта цепь, происходящая из Дорджуэдэна в Восточногобийском аймаке,  использовалась как уздечка [Цултэм, 1987, кат. No 127], и ее происхождение может быть связано с сирийской христианской общиной, появившейся в данном регионе в самые ранние средневековые времена, и уже к началу VII в., претендовавшей на верховную власть в Поднебесной (Китае).

Рис.147. Византийский рельеф «Слоновая кость Барберини» (Константинополь, первая пол.VI в.). С изображением Христа (сверху) и плетенным поясом с округлой бляхой с камнем-вставкой, который отделяет Лик Спаса от сюжетного изображения рельефа. На рельефе, входившем в состав диптиха, изображен триумф императора Анастасиса (491-517), или имератора Юстиниана (527-565). Собрание Лувра. Париж, Франция.

В иконографии также представлены пояса в меру Гроба Господня: Думается, в иконе всегда стремились изображать только такой предмет, который имел статус подлинной реликвии. Плетенный пояс с округлой бляхой-пряжкой, украшенной камнем,  изображен прямо под Ликом Христа (рис.147), отделяя верхнюю часть – икону - от сюжета самого рельефа на диптихе VI в. Фигура императора (Юстиниана?) выделена из поля диптиха составленными из цветочных чашечек (тоже имитирующих «плетенку») боковыми (вертикальными) и нижней (горизонтальной) линией. Но нижняя линия «плетенки», в отличие от верхней, выполнена без центрального компонента, передающего пряжку.

Рис.148. Пояс-плетенка, изображенная на каролингском потире VII-нач.VIII вв. из музея Ф. Листа (Венгрия).

Рис.149. «Кельтский» каменный крест с «плетенками». Монастырь St. Colmcille, Ирландия, VII в.

Рис.150, 151. Рельефное каменное «вервие с наконечниками» в виде кистей рук, касающихся сердца (напоминает более поздний сюжет: погребенное в пещере шотландского монастыря сердце Р. Брюса). Плетеный пояс в виде разомкнутого круга. Claddagh,. Ирландия VII-VIII вв. 1.- Золотая гривна (торквес) ирландского епископа в виде плетенки.

Подобной плетенкой изображено и длинное «вервие» на шее Иоанна Крестителя в рельефе Х в. [Банк, 1960, илл.71,72].  Плетеный пояс, спускающиеся концы которого связаны, изображен прямо под венчиком христианской литургической медной, позолоченной, чаши (рис.148) для причастия (потира). Типологически, этот потир из музея Ф. Листа относится к группе каролингских литургических чаш VIII в. [Laszlo Gyula, 1974, Kat. No 59-61]. Точно такая же «плетенка» встречена среди орнаментов на вещах из княжеского погребения № 48 гуннского времени в Сопронкьохиде (Sopronkohida) [Laszlo Gyula, 1974, p.31-33, abb.7, Kat. No 59]. Подобные плетенки изображались на раннесредневековых каменных крестах, иногда называемых «кельтскими» (рис.149), Британских островов [Laszlo Gyula, 1974, p.108, fig.58b]. Рельефы, изображающие плетенку в виде полукружия с наконечниками (рис.150) хранятся в качестве реликвий в монастырях Ирландии, и очень напоминают полукружие «венка» на Распятие из Луки (см.рис.25; 27; 32) и на прочих памятниках этого стиля. Скрещенные «плетенные пояса», как на монументальных «кельтских» крестах, изображены и на наперсных раннесредневековых пустотелых золотых крестах-реликвариях VI-VII вв. (рис.152) [Мусин, 2006, илл.5]. Имеются реплики подобных крестов, близкие по времени (VII-IX вв.), но редуцированные, где «плетенка» передана уже условно и схематически (рис.153; 154).

Рис.152. Справа: Полый золотой крест (реликварий) со вставкой из камня со сканью в виде перекрещенных плетенок. VI в. Рис.153; 154. Полые раннесредневековые кресты (VII-VIII вв.), украшенные «насечкой», заменившей «плетенку».

*  *  *

Ранняя дата черниговского золотого пояса делает его находкой абсолютно уникальной, поскольку относит эту «меру Гроба Господня» к самым ранним подобным памятникам, принадлежавшим ко времени открытия самого Святого Гроба равноапостольной августой Еленой, или ко времени непосредственно сразу же после этого события. Как богатство псевдоплетения этой золотой цепи, так и ее размеры, не имеющие полных аналогий, ставят саму вещь в круг исключительных и уникальных драгоценностей Византии (IV-V вв.), которые можно с уверенностью считать собственно императорскими; а время исполнения  самой вещи «в меру Гроба Господня» свидетельствует о принадлежности этого памятника к немногим из великих святынь Христианского мира.

            Когда равноапостольная августа Елена, во время путешествия в Иерусалим (325 г.), открыла величайшую пещерную святыню  Христианского мира - Святой Гроб, - по всей видимости, из императорских сокровищ, для изготовления «меры Гроба Господня» была взята, принадлежавшая самой св. Елене, античная цепь – женское поясное украшение. Скорее всего, подобных размеров цепь, была некой реликвией, хранящейся в Трирском собрании, имевшемся у Елены. Эту цепь «подогнали» «в меру Гроба Господня», - как представляется, - по размеру места, где находилось Тело Христа, то есть - по Его росту, что и составило основу традиции таковой «Меры»: до 175 см, или в  «4 локтя». Во время такой «подгонки» цепь, как видно, была укорочена, поскольку известны более длинные подобные поясные цепи (Суджа), относящиеся к той же эпохе Великого переселения народов. Полученная длина («до 175 см.») соответствовала росту Тела, накрытого плащаницей, известной теперь под названием Туринской. Этим Покровом было укрыто Тело, как показывают исследования последних лет,

ростом около 175 см (а не 185-ти, как считалось ранее), если учесть складки ткани в области шеи [Новелли Джованни, 1998; Джексон Дж. и Р., 2000, c.37. Ср.: Мокрый Марк, 1999].

Позднее, рост погребенного в этом месте Тела, документировали трансены – плиты с тремя отверстиями [Шевченко, 2005, с.66-71]. Плиты закрывали, а отверстия оставляли доступной плоскость «святого камня» - «лавицы». Одно отверстие трансены, в которое был «виден святой каменнь», согласно игумену Даниилу, располагалось на месте изголовья, центральное отверстие - могло соответствовать месту скрещения рук (соответствовавшее положению «Духовного Сердца»: в западнохристианской традиции времен высокого средневековья его прикрывали ниспадающей тканью [Беляев, 2003, c.489-490, 506, рис.2:2]); а последнее отверстие трансенны – отмечало положение стоп Погребенного.

Не исключено, что изготовление такой реликвии, как черниговский золотой пояс в «меру Гроба Господня», относится к несколько более позднему времени, когда при Констанции II, начинается «эпоха реликвий». В это время в Империи временно побеждают ариане, и готскому «рексу» (королю) Фритигерну преподносят золотой пояс в «меру Гроба Господня» (пояс из Силадьшомйо), сплошь увешанный амулетами – моделями различных священных предметов-символов. В тот же период увлечения реликвиями в Константинополь были привезены «12 корзин с крошками от пяти хлебов» [Ин.6:9-13], которыми Иисус «накормил пять тысяч человек», - все содержимое привезенных в Константинополь корзин было заложено в основание «Колонны Константина Великого». Не исключено еще более позднее изготовление черниговского золотого пояса - после Константинопольского Собора 381 г., при Феодосии Великом, когда эпоха реликвий продолжается и интенсифицируется [Wolf, 2000, p.34; Teteriatnikova, 2003, p.77-92].

«Мера длины Тела Христова» была хорошо известна в раннем средневековье: во времена императора Юстиниана (VI в.), по ней был изготовлен крест, установленный у дверей ризницы-реликвария Софиевского собора в Константинополе [Описание святынь… 1996, c.440-441]. Русский игумен Даниил, выехавший в Иерусалим и вернувшийся на Русь до 1106 г., видел плиту-трансену с тремя отверстиями, установленную, надо думать, при реконструкции храма Воскресения Константином Мономахом, в 1036 г., после разгрома храма «бесноватым халифом» Хакимом в 1009 г. [Evangelatou, 2003, p.182-183; Беляев, 2000, c.41, 44, 234, 285; Беляев, 2003, c.489, прим.12]. Такая плита-трансенна могла быть выполнена по образцу трансены архимандрита Модеста, если таковая сохранилась с VII в., и/или копировавшей еще более древнюю. Первая плита, прикрывшая камень пещерной «лавицы» в Святом Гробе, скорее всего, была уложена еще при создании Ансастасиса (к 337 г.), а затем - при реконструкции Анастасиса (храма Гроба Господня) во времена Модеста (до 628 г.), сразу после разорения Иерусалима (и храма Гроба Господня) персами в 614 г. К середине XII в. была закончена очередная реконструкция храма Воскресения в Иерусалиме, начатая крестоносцами еще во время пребывания там русского игумена. Только отверстия плит-трансенн передавали длину «меры Тела Христа», а Западно-христианский мир XII в. был хорошо знаком с этой «мерой»: упоминание о ней содержится в латинской рукописи этого времени [Шалина, 2003, c.318, прим.77].

            Размерность «лавицы» в пещере Святого Гроба, где три дня покоилось Тело,  отражалось размерами «поясов в меру Гроба Господня», к которым относится черниговский золотой пояс. Для его изготовления, как показывает анализ технологии изготовления  подобных изделий из переплетенных сложноизогнутых звеньев, была взята старинная и по тем временам, античная цепь: не ранневизантийская, ибо таких уже не изготовляли, а вещь сработанная не позднее самого раннего римского времени. Возможно, эта золотая цепь сама по себе являлась реликвией, хотя понятно, что даже по характеристикам своей стоимости, вещь являлась драгоценностью, достойной императорской сокровищницы.

На концы этой золотой античной цепи были положены наконечники-«печати», отмечающие рост Тела, по размерам отпечатка на поверхности «лавицы», может быть и тогда уже «одетой» в плиту трансенны - одной из первых, - положенной при возведении первичного Кувуклия (Эдикулы) при Константине Великом - до 337 г., как можно понять впечатления римской паломницы Сильвии-Этерии, посетившей Анастасис в Иерусалиме между 381 и 384 гг. [Tsafrir, 2003, p.57-58].

Наконечники черниговского золотого пояса, судя по приведенным аналогиям, были сработаны не позднее IV- начала V века, в характерном для эпохи Великого переселения народов стиле. Такие наконечники не могут датироваться позднее  времени разорения персами храмов Иерусалима в 614 году. Характерно, что распространение поясов в качестве знаковых элементов (в том числе войсковых форменных отличий) наблюдается в ранней Византийской империи только после деятельности свв. равноап. Елены и Константина по возведению Анастасиса. Античная и позднеантичная традиции соотносят пояса рассматриваемого типа с женским комплектом украшений [Байбурин, 1992, c.5-13]. Но именно эти «женские» пояса являются источником силы для мужчин: достаточно вспомнить пояс царицы амазонок Ипполиты, завоеванный Гераклом, или столь же действенный - пояс Афродиты.

С тремя вдавлениями на торцах черниговского золотого пояса, корреспондируют и три вставки-инкрустации на его наконечниках. Абсолютно уникальна для инкрустации столь престижной вещи эпохи Великого переселения (для более поздних – средневековых времен – такие прецеденты также исключительны) – поделочный камень - красная яшма. Она взята для вставок вместо драгоценных и полудрагоценных камней – рубина, сапфира, изумруда, шашели, гранатов или – в худшем случае - сердоликов, которые обычно служили для украшения наиболее престижных предметов, как эпохи Великого переселения, так и более ранних, и более поздних. Это свидетельство семантической значимости именно этого камня для императорской вещи-реликвии.

Яшма, как показали исследования Александра Коникова из Санкт-Петербургского Института иудаики, соответствовала младшему (последнему) двенадцатому колену Израиля [Коников, 2002, c.117-120] (по семантическому статусу, ценимых в Древнем Мире, камней), что напоминает о Новозаветном изречении, о последних, которые станут первыми [Мф.19:30]. Такое аллегорическое прочтение напрашивается по отношению к реликвии, имеющей отношение к Иисусу Христу (к размеру места, где лежало Его Тело), казненного как последний раб, и вознесшегося как Первый - Царь Славы.

Но наиболее существенным в выборе минерала для инкрустации, являлось то обстоятельство, что яшма могла быть взята из слоев «Иерусалимской скалы» («Кальварии»), в которой наличествуют кремнистые, красноватые от ожелезнения, прослойки и конкреции этого камня, там, где располагался сам пещерный памятник - Святой Гроб и пещера с тремя крестами, вскрытая св. Еленой. Ожелезнение, вызывающее красный цвет, вообще характерно для минералов всего «офиолитового пояса Красного моря» [Хашковская, Филиппова, 2002, c.182-184], к которому относится и территория Иерусалима. Вставки из иерусалимской красной яшмы тем более вероятны для вещи-святыни, поскольку при постройке Анастасиса (храма Воскресенья на месте Гроба) все скалы на этом участке городской территории Иерусалима были разрушены и удалены (что дало возможность отбора яшмовых обломков). Исключение составляли скалы, где размещен сам Анастасис (пещера Гроба), и рядом расположенная скала – Голгофа (Кальвария), которые оказались внутри Воскресенского храма. Карты Иерусалима, приписываемые информации еще блаженного Иеронима Стридонского (рис.155) [Miller, 1896, s.1-21, tabl.I, II, fig.14], условны, но передают «набор» и структуру памятников города – его «священных локусов» известных сегодня (рис.156), вполне соотносимых с их нынешним взаиморасположением.

Рис.155. План древних христианских памятников Иерусалима. Рис.156. Вид на холм Мориа, Гефсиманию и Кедронскую долину в Иерусалиме («аэрофотосъемка»: вид из космоса).

Полагаем, что самый первый пояс «в меру Гроба Господня» был украшен камнем красной яшмы, взятой, скорее всего, с места казни Христа, – со скального участка Иерусалима, называемого Кальвария, - из пещерных сооружений, вошедших в храм Гроба: из пещеры Воскресения (рис.157);  из пещерного предела св. Елены (рис.158); из пещеры Адама (рис.159:В); или из пещерного предела самой Голгофы – Кальварии (рис.159:А). Такой выбор соответствовал, и по цвету, и по семантике, образу Крови Христовой, и обеспечивал (или поддерживал, поскольку, очень вероятно, что  сама золотая цепь являлась таковой) реликвийный статус вещи. Именно от этого участка скал, на основании которых покоился Анастасис (храм Гроба Господня) отбирались камни-реликвии, освящавшие иные христианские церкви [Teterriatnikova, 2003,p.77-92, fig.2, 11; Tsafrir, 2003, p.58, 66, fig.4].

Рис.157. Пещера Воскресения (Гроба Господня) с видом на «лавицу», где три дня пребывало Тело. Реконструкция (обкладка мраморными плитами) после пожара XIX в. Храм Гроба Господня, Иерусалим, Палестина. Рис.158. Пещерный предел Равноапостольной августы Елены в Иерусалимском храме Гроба Господня. Палестина. Рис.159. Пещерный предел «Голгофа» (А) в Анастасисе -  Иерусалимском храме Воскресения (Гроба Господня), где располагается подземная усыпальница государей Иерусалимского королевства. Предел рядом с «Голгофой» - «Пещера Адама» (В). Современный вид.

Обрамление в эпоху высокого средневековья драгоценными металлами (золотом, серебром) нательных равноконечных  «греческих» крестов-«корсунчиков» из красного яшмового камня, свидетельствует о их изготовлении после первых Крестовых походов, скорее всего - из камней-реликвий «от Гроба Господня», или от «Голгофы». Такие камни не могли не привозить из Иерусалима многочисленные паломники [Cameron, 1979, p.3-35, esp.18-24]; а на Руси, судя по необычно большому количеству иконок с образом Святого Гроба, вернувшихся из Святой земли паломников - было очень много [Беляев, 2003, c.490-492, 503-512]. Таков же, видимо, реликвийный характер и у крестов-тельников из красной яшмы в составе рязанского клада, 1887 года находки: они обрамлены зерненым серебром [Монгайт, 1955, c.148-149, рис.118:8]; и двух яшмовых крестов в золотой зерненой оправе со вставками из «сирийского» (по удачному определению В.В. Шкропила) сердолика [Монгайт, 1955, c.142,144, рис.114:11]. В драгоценной серебряной оправе наряду с красной яшмой встречаются крестики-тельники из зеленой яшмы, змеевика и стеатита (?), хотя и в Рязанских кладах 1887, 1937 (1950), 1968 (1972) и в кладе 1853 у с. Лески Орловской губ.,  - везде представлены кресты именно из красной яшмы [Даркевич, Монгайт, 1978, с.11, 35, табл.XVI: 4-7, кат.№ 23].

Такая реликвия (золотой пояс «в меру Гроба Господня»), с камнями-вставками, взятыми поблизости от стен Погребальной Пещеры (Святого Гроба), со всей очевидностью должна была храниться в императорской сокровищнице Византии, входя в корпус реликвий при дворцовом императорском храме. Но, в описании реликвий Фаросского храма Богородицы, часовни Спасителя при дворце византийских императоров, как и в Валахернском храме, к которому примыкал дворец Комнинов, в 1200-1204 гг., у Добрыни Ядрейковича (архиепископа Антония Новгородского), в его «Книге Паломника», и у Робера де Клари («Падение Константинополя»), на 1204 г., эта святыня уже не упомянута [Клари, 1986, c.59-63,149-152, прим.320,326; Majeska George P., 2003, p.387-397].

Пояс-цепь, изготовленный не позднее 60 – 70-х гг. IV в.н.э. из Силадьшомйо (см.рис.141; 143), который, согласно изысканиям М.Б. Щукина, был подарком  римского императора Валента – готскому королю Фритигерну [Щукин, 2004, c.158-168], и являлся женским украшением, которое носили с двумя свободно опущенными концами (см.рис.141). Этот римский подарок был отправлен королю готов, христианину арианского толка, после длительных переговоров между римлянами и готами. Переговоры происходили в Антиохии Сирийской в 369 г. при посредстве епископа Ульфилы, обратившего часть готов в христианское исповедание арианского толка. В этом плане размеры пояса-цепи из Силадьшомйо (174 см), являются той же «мерой Гроба Господня», что и черниговский золотой пояс. Судя по времени подарка (369 г.) золотой пояс-цепь из Силадьшомйо был изготовлен именно для презентации царственному готу-христианину, а отложиться в составе клада, цепь могла лишь в 381 г., когда Фритигерн был изгнан из своего королевства на территории современной Венгерской Трансильвании [Щукин, 2005, c.364-372, рис.121-123].

Женская атрибуция пояса-украшения в этом римском подарке готскому королю также является аргументом в пользу применения для изготовления первой «меры Святого Гроба» -  пояса-цепи, принадлежавшего женскому костюму. Основанием такому выбору могло послужить Церковное Предание о поясе Богородицы переданном апостолу Фоме: как Матерь Божия передала свой пояс апостолу [Паниħ Д., Бабиħ Г., 1975.], так реальная земная мать (Елена) передала свой драгоценный пояс своему равноапостольному сыну – Константину Великому. Принадлежность вещи, взятой для изготовления черниговского золотого пояса, самой августе Елене, как уже было отмечено, подтверждается ее уникальностью, не имеющей аналогий по размерам, среди всего класса восьмигранных псевдоплетенных золотых цепей. Размеры черниговского золотого пояса корреспондируют только с поясными цепями упрощенной техники «плетения» (шести- и четырехгранными), которые находятся среди императорских подарков германским (готским) «рексам»-христианам, среди всего корпуса памятников ювелирного искусства, исполненных в золоте.

Не исключено, что подобные реликвии, в том числе – первый пояс «в меру Гроба Господня», хранились в одном месте, как несколько позднее аккумулировали христианские реликвии имперские столицы Востока и Запада - Константинополь и Рим. Августа Елена, увлеченно собиравшая христианские реликвии, отправляла их в свой родной город Трир, расположенный на границе с графством Люксембург, и в христианской иерархии того времени занимавший второе место после Рима. Не исключено, что первый пояс «в меру Гроба Господня» оказался в Трире после путешествия Елены в Иерусалим (325/26 г.) и только позднее был перевезен в Византию. После того, как в 330 г. император Константин, как это было принято, собственноручно пропахал вокруг небольшого города Византий границы будущей столицы Восточной Римской империи, - именно здесь образовался центр тяготения для политиков и торговцев, ремесленников и выдающихся мастеров. А в строящиеся храмы «Второго Рима», апофеозом которых стала св. София, - стали стекаться важнейшие христианские реликвии.

Только после появления золотого пояса «в меру Гроба Господня» во времена августы Елены, поясные ремни начинают рассматривать в качестве инсигний не просто «мужского» предназначения (что и было толчком в становлении иконографии опоясанного Христа –“Volto Santo”), но и армейского. Пряжки различных форм и конфигураций византийских наборных поясов (заклепанных массой накладок различных форм) дифференцируются в течение V-VI вв., когда появляются четко, в том числе -  археологически определимые типы: «Сиракузы», «Болонья», «Коринф» и прочие [Айбабин, 1982, c.165-192]. Видимо они также являлись атрибутами «культуры пилигримов» ранневизантийского времени [Шевченко, 2006, с.69-71]. Это не в меньшей степени относится к распространявшимся тогда же «орлиноголовым» и «львиным» пряжкам, маркированным представителями фауны, сопутствовавшей апостолам Иисуса Христа..В VI-VII вв. мода на наборные пояса с подобными – «геральдическими пряжками» распространяется по тюркскому миру Восточной Европы и Евразийских степей, после столкновения войск Тюркютского каганата с Византийской империей. Тогда же сформировался и стиль Распятий «Volto Santo» («Христос Триумфатор») – подпоясанной фигуры Спасителя – к VII в., судя по Ближневосточному протографу, с которого скопировано Распятие в Лукке (Италия) 1202 года. И появился этот стиль, скорее всего, в результате существования первого золотого пояса «в меру Гроба Господня».

В эпоху стремившегося к просвещению Карла Великого, создавшего даже собственную придворную «Академию наук», эту реликвию в Западном христианском мире уже называют «поясом Господним». Около 803 года аббат Ангильберт перечисляет реликвии своего монастыря, где в списке приведены только реликвии Христа, в том числе – «пояс Господний». Аббат Ангильберт, прозванный Гомером в Придворной Академии наук Карла Великого, в 789 г. был назначен аббатом монастыря в Сен-Рикье [Стасюк, 2000, гл. 1, между прим.21-22, гл. 2, между прим.6-7]. По легенде, когда Карл Великий закончил строить церковь Пресвятой Богородицы в городе Экс-ля-Шапель, он собрал в ней реликвии из Рима, Константинополя и Иерусалима. Среди реликвий, переданных туда на хранение, был «пояс Христа, запечатанный на концах печатью св. равноапостольного императора Константина, сына св. императрицы Елены» [Терещенко, 2004] (http://www.rusk.ru/st.php?idar=316394).

Этот пояс «с печатями на концах» абсолютно тождественен выше упомянутым поясам «в меру Гроба Господня с печатями на концах», известным в восточно-христианской традиции [Царевская, 2000, c.14]. Наиболее показательным являются дубликаты этой святыни: «Пояс Спасителя» являлся составной собрания реликвий в Святая Святых – домовой папской капеллы Латеранского дворца в Риме (как наследие реликварного собрания Карла Великого), а также - в Фаросской церкви Богородицы Большого дворца Константинополя [Месарит Николай, 2000, c.127-132; Bacci Michele, 2003, p.234-248].

Рис.160. Слева: Рельеф III в.н.э. из Пальмиры. Портрет мужчины с нашейной плетеной цепью с утраченной (сбита) украшением-подвеской (медальоном). Справа: Надгробная скульптура (женщина с наперсной сложносоставной цепью с круглым медальоном) из гипогея римского некрополя Пальмиры II-III вв. Археологический музей, Пальмира.

Рис.161. Составная цепь из сложноизогнутых звеньев (псевдоплетенная) с овальным медальоном. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии Египетской, II-III вв.н.э. Рис.162. Шейное колье из округлых звеньев. «Фаюмский» портрет. Некрополь позднеэллинистической Александрии Египетской, II-III вв.н.э.

Кроме женского костюма, использование цепей, в качестве нашейных/наперсных украшений, имело место и в мужском костюме, и, начиная с римского времени было широко распространено в Сирии (рис.160) и Египте (рис.161; 162; см.рис.89:2; 100; 102). Традиция сохранялась и на заре раннего средневековья: Как инсигнию, как наперсное украшение носили цепь из Джигинского и цепи из Глодос (см.рис.130; 131). Подобные украшения характерны для готской аристократии, как это передают мозаики храмов Равенны [Martin Max, 1999, s.116, abb.5] и христианские иконы (см.рис.106). При подобном использовании реплик «пояса Христова», ставших непременными атрибутами Распятий стиля «Volto Santo», видимо, имело место совпадение, или частичное перекрытие семантико-семиотических полей некоторых понятий:

1) «набросить ремень на шею врага», - в качестве приведения в состояние рабства того, на чьей шее оказался поясной ремень;

2) смысловая составляющая распространенного христианского клише: «раб Божий». Тогда в христианской стране, такой как Византия, нашейная цепь в качестве  инсигнии представляется репликой пояса известного в иконографии «Христа Триумфатора». На шее императора (кесаря, патрикия, etc),  такая инсигния (пояс «в меру Гроба Господня», или пояс с Распятия стиля «Volto Santo»)  овеществляла саму суть термина «раб Божий» (как у пленных средневековых рыцарей отбирался их рыцарский пояс, или вешался им на шею - в знак победы над ними). Императорский статус, в случае ношения пояса-цепи в качестве наперсной, поддерживался текстом от Марка [16:18] о власти, предоставляемой Христом, в том числе, дающей возможность безбоязненно брать в руки змей. С последним обстоятельством корреспондируют и «змееголовые» наконечники таких цепей-поясов. Подобная семантика образа змеи в средневековой христианской иконографии уже была отмечена [Сухих, 2004, c.77-81]. Близкие выводы, касающееся образа пояса давно сделаны в этнографии: значимость опоясывания (младенца), когда пояс «надевали вместе с крестом»; пояс, как «граница» для наложения крестного знамения; пояс, как «знаковый комплекс, повествующий о социальном статусе человека»; о «“красном” <поясе>, как варианте “золотого”»; о двух образах пояса – «пояс-круг (ограда) и пояс-змея» [Байбурин, 1992, с.5-6,8,9,11]. Выше об этом шла речь.

В варварском, уже в достаточной мере христианизированном мире IV-VI вв., подобное нашейное украшение не могло не ассоциироваться с обыкновенной удавкой. Вождь, надевавший подобную, хоть и драгоценную, но все-таки нашейную цепь, и принесший присягу верности Византийской империи, видимо, таким образом, обязывался помнить о неотвратимости казни через удавление (как удавившийся Иуда Искариот), в случае предательства. Может не случайно, наиболее поздние нашейные цепи, с комплектом наперсных украшений (см.рис.130; 131), отмечены для комплекса, датируемого VII, или началом VIII в. – в Глодосах [Комар, 2003, с.49-52]. В это время Византийская империя усиленно христианизирует племена Юга Восточной Европы, а вождь Великой Болгарии Кубрат, воспитывается при дворе императора Ираклия, получив при этом не только крещение, но и высокий сан патрикия. Дальнейшее использование рассматриваемой инсигнии, имевшей подобное символическое значение, и, главное - связанной с иконографией Христа Триумфатора, - было временно приостановлено в VIII в. веяниями эпохи иконоборчества.

При смутах в Константинополе, видимо связанных с падением Македонской династии (скорее всего в 1026 г.; но не позднее смены Романа IV Диогена в 1071 г. Михаилом VII Дукой), золотой пояс «в меру Гроба Господня», принадлежавший некогда самому св. равноап. Константину Великому и св. равноап. Елене, попадает в руки варяжского князя Африкана. В нем небезосновательно видят конунга Харальда Сурового [Снорри, 1980, с.402-463, 508-510], действительно бывшего в Греции во времена смуты 1026 г. Родственник Харальда Сэмунд (Шимон) мог получить еще от своего дяди – Сигурда какие-то святыни, доставшиеся тому в Иерусалиме. Сага о Харальде - предке Шимона (Сэмунда) повествует также о значительных богатствах привезенных им из Африки (откуда могло происходить прозвище Африкан), и из Греции, и среди последних, мог оказаться знаменитый пояс - реликвия. «Царица Зоэ» прямо обвиняла Харальда в краже ценностей из императорской сокровищницы греков [Снорри, 1980, с.402-463]. Так или иначе, золотой пояс-цепь  попал в руки Шимона Африкановича (Сэмонда, потомка Харальда), приписавшего авторство вещи своему родичу (отцу), как явствует из материалов саг – воображаемому: Семунд (Шимон) не был сыном Харальда Сурового. Вместе с Шимоном драгоценность прибыла в Киев, где была пожертвована Печерскому монастырю. Князь Святослав Ярославич Черниговский участвует в закладке собора Успения Богородицы Киево-Печерского монастыря, а преп. Антоний Печерский задает размерность планиметрии храма Успения золотым поясом Шимона [Патерик…1998, c.16,19; Абрамович, 1931, c.2; Хведченя, 2001, c.51]. Это вероятнее всего происходит  после 22 марта 1073 г., когда Святослав принимает Киевский стол (или в 1072 г., если Антоний примирился с Изяславом и прибыл еще при нем), и не позднее первой половины мая месяца 1073 г., поскольку в разметке Успенского собора участвует преп. Антоний Печерский, скончавшийся 19 мая (Юлианского календаря) 1073 года. Так следует из изложенной версии о событиях, связанных с «золотым поясом Шимона», в Киево-Печерском патерике.

Вопреки мнению о католических симпатиях Святослава Ярославича Черниговского, основанных на его почитании «пояса с распятия, “яко латина чтуть”» [Тоцька, 2001, c.272-277], отметим, что реликвия «в меру Гроба Господня» являлась иерусалимской святыней, широко почитаемой во всем христианском мире еще во времена Единой Церкви с момента ее становления при Константине и Елене (325 г.), что было унаследовано Русью времен высокого средневековья [Царевская, 2000, c.13-16]. Иконография, включавшая «пояс Спасителя», как стали называть эту реликвию в Западном христианском мире, сохранилась в Римо-Католическом христианстве до XIII века на Распятиях стиля «Христос Триумфатор» («Volto Santo»), но сама реликвия оказалась на Восточно-христианской территории –  вначале в Византии, позднее, видимо с 1026 г.  – у варягов (в Кёнунгхёлле?), затем - на Руси.

Многочисленные изыскания о длине «пояса Шимона», никак не учитывали самого характера этой святыни (в «меру Гроба Господня»), и связанных с нею жестких параметров (размера, или длины по росту Христа), и базировались исключительно на размерах Успенского собора Киево-Печерского монастыря. Первый исследователь, сопоставивший модуль этого храма с половиной «косой сажени» (108 см), и с «поясом Шимона» был Н.В.Холостенко [Холостенко, 1958; 1975: 144-147]. Однако размеры «модуля храма» имеют серьезнейшие разночтения [Холостенко, 1958; Мурьянов, 1973, c.187-198; Хведченя, 2001, c.47-52], поскольку модуль (им и был «золотой пояс»), лежащий в основе геометрии и стереометрии Успенского собора Печерского монастыря, строго не соответствует ни греческому (30,89 см), ни римскому (29,6 см) футам [Холостенко, 1975, c.145-146; Афанасьев, 1961, c.72-75]. Он близок длине «локтя», - единице, в которой исчислена длина «меры Гроба Господня» в «Хождении игумена Даниила» (~43,5 см, что является 1/4 длины черниговского золотого пояса). «Мера локтя» кратна и размерам Успенского храма Киево-Печерского монастыря, даже в случае применения «трех локтей» («во Имя Отца, Сына и Святого Духа»), - числа, кратного размерам во внешней планиметрии храма. Это реально и в том случае, если черниговский золотой пояс сложен втрое - по той же Никейской формуле «Триединства», что дает еще одну меру, - также модульную величину, но уже для внутренних размеров Успенского собора Киево-Печерской Лавры. Подобные расчеты могут служить аргументом в пользу того, что данные Киево-Печерского патерика о «золотом поясе Шимона» отразили сведения о «поясах в меру Гроба Господня», ставших модулями известнейших храмов Руси, и бывших, в то же время, аксессуарами в иконографии стиля Христа Триумфатора.

Рис.163-1. Гравюра из  Киево-Печерского патерика, 1661 г.: варяг Шимон, снимающий с Распятия «Христос Триумфатор» венец и пояс. Увеличена деталь - пояс-цепь поверх набедренной повязки Спасителя. Рис.163-2. Богородичные образа вокруг Распятия XVII в. Верхний левый образ изображен с «цатами» в виде навешенной на икону толстой псевдоплетеной цепи.

Среди мидьоритов, украшающих издание Киево-Печерского патерика 1661 г., близких к мидьориту с преп. Алимпием Печерским [Пуцко, 2001, c.239; Хведченя С. 2001, c.115, рис], есть сложнокомпозиционная гравюра, где Шимон (Эсмунд) уже снял с Распятия венец, передаваемый в руки подручного, а поверх набедренной повязки на Фигуре Христа еще различима цепь в виде пояса (рис.163-1), концы которого спускаются на бедра Спасителя [Хведченя, 2001, c.49, рис.; Абрамович, 1931, c.2]. Пояс-цепь на этой гравюре передан в качестве цепи из звеньев (типа пояса из Силадьшомйо), но подобные черниговскому золотому поясу в «меру Гроба Господня», псевдоплетеные пояса-цепи использовались украинский шляхтой вплоть до XVI – первой половины XVII века. Таковы «плетенные» пояса-цепи из двух кладов близ Черкасс (Старосельского и Пекаревского) в Среднем Поднепровье этого времени [Попельницкая, 2002, c.152-155; 2006, с.216, рис.3]. В то же время «плетенные», но более короткие цепи («цаты») служили украшением особо почитаемых икон Богородицы (рис.163-2) [Моршакова, 2002, c.139-140].

            Не исключено, что по смерти Святослава Ярославича, погребенного в Чернигове (ему и его потомкам принадлежал Черниговский домен), золотой пояс вместе с митрополитом переместился в Чернигов, –  именно в эти времена источники фиксируют Черниговского иерарха в столь высоком церковном сане [Шевченко, 2002, c.110-139]. Но намного вероятнее,  несколько более позднее перемещение этой реликвии в Чернигов. Оно могло быть связано с монашеством в Киево-Печерском монастыре черниговского князя Святослава Давыдовича - преп. Николы Святоши (постриг в 1106 г.), и с переходом на Черниговскую архиерейскую кафедру, постригшего Николу Святошу - Киево-Печерского архимандрита - св.Феоктиста (1118 г.).

Против раннего (до 1073 г.) перемещения золотого пояса в Чернигов свидетельствует исцеление князя Владимира Мономаха при опоясывании этим золотым поясом, а известно что его болезнь и поездка в Киево-Печерский монастырь к преп. Агапиту Целителю по этому поводу, произошли между 1078 – 1093 гг., во время пребывания Мономаха на Черниговском великокняжеском столе (по свидетельству 27-го «Слова» Киево-Печерского Патерика). Значит, золотой пояс Шимона в это время был еще в Киево-Печерском монастыре.

      Исцеление священными реликвиями в виде поясов, как в случае с Владимиром Мономахом, было широко распространено по всему христианскому миру Эйкумены, что зафиксировано, для времени XIII-XIV вв. даже в отдаленных пределах Азии (Марко Поло)  [Марко Поло, 1940, гл.XXVI, с.23-24]. Приемы такого врачевания полностью соответствовали евангельским представлениям, наследуя практику Нового Завета: «на больных возлагали платки и опоясания с Тела Его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них» [Деян.19:12].

Рис.164. Иконка ап. Андрея Первозванного из «княжьих ловов» у Чернигова. Ближний Восток, XI-XIII вв. Апостол изображен в чалме и плетенном поясе.

Фольклорные источники Аравийского полуострова XII в., объединенные в цикл, и передающие средневековые представления, господствовавшие в арабском мире, сообщают, что обязательным атрибутом «неверного» (христианина), попавшего в Багдад, должен был быть зуннар – широкий витой (плетеный) пояс. Один из христиан Халифата, в описании источника, «носил желтый шелковый зуннар, с вплетенными алмазами… и крест на груди» [Жизнеописание… 1987, с.286, 296]. В рамках православной культурной традиции пояс (и непременно плетенный!) рассматривается как средство от порчи и от любых видов колдовства [Забылин, 1880,  с.420-421; Лебедева, 1989, с.229-248]. Таково обязательное одеяние святого, защищенного силой молитв на Ближнем Востоке: Так в чалме и зуннаре изображена фигура ап. Андрея Первозванного (рис.164) на бирюзовой иконке XIII в., видимо, произведеная на Синае. В подобных плетеных поясах обнаруживаются фигуры странствующих рыцарей, воинов-охотников (рис.165:1) в изобразительном искусстве Европы (мозаики собора Монреале на Сицилии) эпохи крестовых походов, и в ранней византийской торевтике VI-VII вв. (рис.165:2). В таком же плетеном поясе изображена  женская фигура (первая слева) среди горельефов 1135-1155 гг., обрамляющих Королевский портал собора в Шартре [Дмитриева, 1988, с.146].

Рис.165. 1. - Плетеный пояс (типа «зуннара») на воине-охотнике. Аналогичный пояс на рыцаре. Мозаика XII – нач.XIII в. из  кафедрального собора в Монреале. Сицилия, Италия. 2. – Перевитый пояс на серебряном византийском блюде с Гераклом, сражающимся с амазонками (?) при захвате пояса царицы амазонок Ипполиты.

В Западно-христианском мире псевдоплетенные драгоценные пояса-цепи были достаточно тиражированы, поскольку постоянно присутствовали на Распятиях стиля «Volto Santo». В ранневизантийские времена таково же было положение и в восточных частях христианской Эйкумены, что сохранялось до полной сакрализации хранилищ реликвий. Такие реликварии при домовом храме императоров Византии, в храме Софии, и в храме на Халкопатриях стали досягаемыми исключительно для императоров и самых высших чинов духовной иерархии, начиная с периода иконоборчества VIII-IX веков. Изображения святыни («витого» пояса Спасителя) в восточных частях христианского мира стали редуцироваться. Одно из изображений подпоясанного Христа сохранилось в византийской мозаике 886 г. (см.рис.49); а на окраине византийской культурной Эйкумены в перевитом поясе изображен Младенец Христос на серебряном окладе Афонской Иверской иконы (Вратница) Богородицы в Греции (рис.166). Перевитой элемент на одеянии Младенца передает и оклад XV в. изначальной Почаевской иконы  Богоматери (рис.167). А Христос-Эммануил в руках Девы на фреске XI в. Софии Охридской изображен в сложносоставном поясе из звеньев-элементов (рис.168).

Рис.166. Перевитой пояс на Младенце Христе на окладе (XI-XII вв.) Афонской (Вратница) Иверской иконы. Афон, Греция. Рис.167. Витой элемент на одеянии Младенца Христа на окладе (XV в.) древней Почаевской иконы Богородицы. Почаевская Лавра, Украина.

Рис.168.  Сложносоставной пояс из звеньев на Христе Эммануиле на фреске XI в. Софии Охридской.

Эпоха иконоборчества, видимо, прервала традицию изображения величайших реликвий (подобных поясу Спасителя и поясу Богородицы) в византийской иконографии. Изображение таких поясов в иконографии Христа появляется вновь только в XI в., и лишь после исчезновения первого золотого пояса «в меру Гроба Господня» из Константинополя около 1026 г. (в чем нельзя не усмотреть роли варяга Африкана-Харальда, и доставившего реликвию в Киево-Печерский монастырь - Шимона-Сэмунда). Исчезновение пояса из Константинополя, соответствует времени появления «пояса Шимона» на Руси (1026 г.) [Мурьянов, 1973, c.187-198], что синхронизируется с восстановлением в византийской иконографии подпоясанной фигуры Спасителя в XI веке.

Возможны и несколько иные обстоятельства, благодаря которым золотой пояс Шимона попал в Киеворусское государство. События на Руси, входящие в летописный монотематический цикл о Мстиславе, с одной из важнейших дат - 1026 г., включают и потерю некой «золотой луды» Якуном Слепым на поле битвы под Лиственном, в ненастную августовскую «воробьиную ночь». В луде видят то роскошный золотой плащ, то нашейное украшение, хотя речь вполне может идти о золотой поясной или наперсной цепи. Неопределенность хронологии русской летописи для этих времен (± 2 - 3, если не 3 - 4 года), не исключает синхронности разгрома войск Ярослава Мудрого под Лиственом, с падением Македонской династии в Византии (1026). Тем более, что в летописных текстах вслед за битвой под Лиственном (обычно помещаемой под 1024 г.) непосредственно следует «разделение Руси по Днепр» между победителем Мстиславом и побежденным Ярославом (датируемое 1026 г.): эти события могли хронологически совпадать. Тогда «луда», утерянная варягом Якуном на поле битвы – скорее всего, именно тот самый «пояс Шимона», о котором идет речь. Тогда Сэмунд (Шимон) «Киево-Печерского Патерика» совсем не соответствует «Сэмунду Хозяйке», упомянутого Снорри Стурлусоном.

Рис.169. Подпоясанная фигура Христа. Золотой раннесредневековый крест из раскопок Диногеции [Barnea, 1967, fig.194]. Афинский археологический музей, Греция. Рис.170. Византийский крест мощевик (реликварий, энколпия) IX в. (частное собрание Кениса Дирка). Фигура Распятого в балахоне без подпояски.

Источником постоянного возобновления изображений золотого пояса-цепи («пояса Спасителя») является какое-то Распятие на Ближнем Востоке, не исключено, что из числа присвоенных в Иерусалиме Харальдом Суровым. Однако сам памятник (или его изводы) функционировал до 1202 г., когда после падения Иерусалимского королевства, эта святыня (или ее извод) не оказалась в Лукке. К периоду  функционирования данной ближневосточной святыни, ставшей протографом “Volto Santo” из Луки, принадлежит появление основной массы крестов-энколпионов, где фигура Спасителя подпоясана, наряду с изображенной набедренной повязкой (рис.169) [Корзухина, Пескова, 2003, табл.16 (II.1.1/11), 25 (II.1.1/71), 33 (II.1.1/136), 140 (VII.2.1/14), 151 (B-1001)].

Фигура Христа на более раних византийских крестах-энколпионах периода иконоборчества - IX в. (рис.170) облечена в хитон (или в гиматий) без пояса [Europa… 2000, р.50, No 02.03.32.]. Но на основной массе энколпий (мощевиков), где имеется подпояска, пояс на фигуре распятого Иисуса изображен так, что воспринимается как плетенный (рис.171) [Корзухина, Пескова,  2003, табл. 19 (II.1.1/51), 21 (II. 1.1/27), 23 (II.1.1/12), 49 (III.1.1/44)].

Рис.171. Фигура Христа подпоясанного «плетенным» поясом. Фрагмент креста-энколпиона из Неревского раскопа в Великом Новгороде. XI в.

Плетенный (псевдоплетенный) пояс очень явственно изображен на Распятии, помещенном на германском процессуальном выносном кресте (навершии) XII в., из экспозиции Государственного Эрмитажа (собрание М.П. Боткина, поступление 1920 г.). Подобные изображения,  как было показано выше, принадлежат к типу Распятий  «Христос Триумфатор» (Volto Santo), когда Спаситель изображен в венце и плетеном поясе. Перечисленные древности являются репликами особо чтимой реликвии: к таким репликам относится и упомянутая серия крестов-энколпионов, найденых на Руси, и один из ранних золотых крестов (рис.172) из Думбартон Оукс Кол (Англия) VI-VII вв. [Пескова, 2006, с.123, 140, рис.1:1]. Этот крест передает основные признаки ближневосточного Распятия-реликвии: венец и псевдоплетеный пояс, - атрибуты, которые после периода иконоборчества были забыты Византией. Традиция Volto Santo сохранялась на Ближнем Востоке, воздействуя на прилегающие регионы. Поэтому подпоясанная фигура Христа присутствует на памятниках X-XI вв., происходящих из Грузии (рис.173 - 176) [Le Musee des Beaux-Arts de Georgie, ill.26-28], а в одном случае это изображение Иисуса Распятого со спускающимися с плечей концами золотого пояса в виде очень тонкой и длинной эпитрахили (рис.177) [Le Musee des Beaux-Arts de Georgie, ill.31], очень похожей на диаконовский орарь (рис.178).

Рис.172. Фигура Христа-Триумфатора в венце и перепоясанная «плетеным» поясом. Золотой крест из Думбартон Оукс Холл. Англия. V-VII вв. (Цит.: Пескова, 2006).

Рис.173. Процессуальный выносной крест 973 г. из Искхани (d’Ichkani), Грузия. Рис.174. Процессуальный выносной крест XI в. (Иоанна Диакона) из Мартвели (Martvili), Грузия.

Рис.175. Деталь (подпояска Христа) процессуального выносного креста XI в. из Мартвели, Грузия. Рис.176. Золотой крест-энколпион IX в. из Мартвели (Martvili), Грузия. Рис.177. Золотой медальон-энколпия (мощевик) XI в. С Распятием (вдоль Тела Христа опущены две золотые полоски – свисающего с шеи? – золотого пояса в виде орари/эпитрахили). Грузия.

Рис.178. Дьяконовское облачение с орарем на левом плече.

По примеру сложносоставных, псевдоплетеных поясов выполнялись и другие украшения. Жестко сплетенные - и потому лишенные подвижности составных цепей, - браслеты - редко - но встречаются в наиболее ранних и богатых древнерусских курганных погребениях X-XI вв. [Милюков, 1899, с.23; Нефедов, 1899, табл.1:13]. Такие плетенные серебряные браслеты иногда имеют инкрустации синим/зеленым стеклом или камнем в миндалевидных оправах на концах (рис.179) [Монгайт, 1947, с.84, рис.1:5]. Инкрустация зеленоватым стеклом таких же миндалевидных вставок в оправах имеется на концах упрощенных - витых серебряных браслетов, выполненных как реплика плетенных, входивших в состав Старорязанского клада 1968-1972 гг. [Даркевич, Монгайт, 1978, с.8,11,38, табл.ХХ]. Если корпус «витых» браслетов и нашейных гривен достаточно велик, то немногочисленные сплетенные из серебряного дрота браслеты были найдены в Волжской Болгарии (рис.180), в кладе 1869 г.; аналогичные известны и среди единичных находок в Суваре [Хлебникова, 1976, с.205, рис.]. Такие браслеты, находимые в западнославянском мире, Любор Нидерле относил к Ближневосточным импортам [Монгайт, 1947, с.83]. Не исключено, что начиная с рубежа раннего и высокого средневековья (XI в.), подобные браслеты также маркировали принадлежность к сообществу пилигримов, и привозились из Святых мест Ближнего Востока. Реплики подобных вещей, изготовленные из бронзовой проволоки, не столь умело, несколько небрежно, и в упрощенной технике плетения, известны в погребениях XII в. [Зеленев, 1987, с.151, 153, рис.2:1,4].

Рис.179. Жестко сплетенные из серебряной проволоки браслеты со вставками из камней и стекла в напаянных миндалевидных гнездах на концах. Рязанский клад [Даркевич, Монгайт, 1978], типа браслета из кургана 11 (X-XI вв.) Салтыковской курганной группы по А.Л. Монгайту [1947]. Рис.180. Жестко сплетенные из серебряной проволоки браслеты со вставками из бирюзы. Вторая половина XII в. Местечко Болгары (древний город Болгар), Поволжье. Собрание Государственного Эрмитажа. Россия.

*  *  *

Наличие «золотого пояса», соответствовавшего «мере Гроба Господня», в христианской истории Древней Руси не могло не создать традиции ношения подобных поясов, в качестве инсигний, каковыми часто являлись величайшие христианские реликвии [Popovic Danica, 2003, р.161-180]. В Ипатиевской летописи под 1288 г. упомянуты золотые и серебряные пояса князя Владимира Васильковича Волынского [Соловьев, 1993, с.234-238], принадлежавшие еще его отцу, и розданные князем Владимиром на своем смертном одре убогим [Воропай, 1966, с.384]. Видимо к этому же типу изделий относились и некоторые из «золотых цепей», в 1356 г. завещанных князьям Дмитрию (Донскому) и Ивану, поскольку как отдельная вещь упомянута «чепь золота колчана», и как, отдельные - «чепь злата врана и другая огнивчата». Вид «золотых цепей» имели пояса в родовом имуществе Ивана Калиты [Попудренко, 1975, с.86]. Думается это такие же пояса, как названные в «Повести временных лет»  ужами (под 1015 г.), которые свешивались со смертного одра Владимира Святославича (о чем выше).

Коллизия, связанная с одним из этих драгоценных поясов-цепей, оказалась судьбоносной в истории высокого средневековья Древней Руси. Во время свадьбы Дмитрия Донского (1367) тысяцкий Василий тайно подменил его другим – менее ценным. А княжеский пояс-цепь передал сыну Николаю, женившемуся на старшей дочери князя Суздальского - Марии. Один из потомков этой пары, подпоясанный тем самым золотым поясом-цепью, - князь Василий Косой, а с ним Дмитрий Шемяка в 1433 г. оказались на свадьбе своего дяди – Великого князя Московского Василия. Всеобщее восхищение драгоценным поясом князя Василия Косого привело к опознанию драгоценности: ее принадлежность Великокняжескому дому определил наместник Ростовский Петр Константинович, немедленно сообщивший о своем открытии матери Великого князя Василия – Софии.  Обрадованная нашедшейся пропажей Великая княгиня-мать,  недолго думая, сняла пояс с князя Василия Косого прямо при гостях. Затеялась нешуточная ссора, в результате которой Василий Косой и Дмитрий Шемяка покинули терем Великого князя и прибыли в Галич, где собрали войска, начав очередную гражданскую войну [Забылин, 1880, с.502], которая привела к эмиграции множества княжеских фамилий (Можайские, Одоевские, Глинские и др.), к усилению соседней Литвы, а также к закреплению в ее пределах на длительное время множества территорий Южной Руси.

Рис.181. Цепь из кургана в Заозерье XI в. Приладожье, Россия. Собрание Государственного Эрмитажа. Рис.182. Поясная цепь в парном погребении (погребение Raisala Hovinssari Tontinmaki 5/1888) в Северо-Западном Приладожье (Карелия). XIV в.

Мода на подобные пояса коснулась сопредельных с Древней Русью земель, которые находились в сфере интересов Великого Новгорода. Достаточно длинные цепи (чтобы служить поясом) встречаются в курганах Приладожья XI в. (рис.181); цепь в виде поясного украшения обнаружена на территории Северо-Западного Приладожья, в парном погребении (рис.182) [Schwindt, 1893, погребение Raisala Hovinssari Tontinmaki 5/1888], относящемся, по-видимому, к XIV в. [Бельский, Хартанович, 2006, с.245].

*  *  *

Рис.183. Евангелист Лука. Миниатюра Евангелия Оттона III (St. Luke, from the Gospel Book of Otto III), начало XI в. Рис.184. Три волхва: Поклонение Новорожденному Христу. Росписи в базилике Сан-Апполинаре Нуово (церковь Апполинария Нового в Равенне), построенной Теодорихом Великим. VI в. Италия.

Рис.185. Богородица в патрицианском облачении: в палевой шелковой далматике, и поверх нее - лор из тяжелой золотой парчи, перехваченный поясом; на шее богатое оплечье с камнями. Мозаика Санта Мария Маджоре. V в. Рим, Италия. Рис.186. Миниатюра Мюнхенской рукописи № 23631 (Cim. 2).  IX в. По Н.П. Кондакову.

Сюжет о передаче пояса Богородицей святому апостолу Фоме оказался своеобразной репликой - воспоминанием о принадлежности вещи к женскому костюму. Таков, видимо, был  пояс Ипполиты, добытый Гераклом во время исполнения 12-ти подвигов, по заданию царя Эврисфея: Пояс «женской силы», наделявший мощью мужчин. Образным «противовесом» выглядит христианский «царь-круг» или «свят-круг»: Как железными оковами охватывает металлический пояс евангелиста Луку на одной из средневековых миниатюр (рис.183), предохраняя святость и непорочность апостола; а царя-волхва Бальтазара (слева), принесшего подарки Младенцу-Христу, украшает золотой пояс (рис.184).

Как упоминалось, «плетенный» золотой пояс, изображен на погребенной в одном из «фаюмских» портретов (см.рис.105). Он, по всей видимости, изображал христианку из Александрии с ожерельем в «три бусины», как на изображениях святых в ранних энкаустических иконах VI-VII вв (см.рис.106). Пояс с округлой пряжкой, украшенной центральной вставкой из крупного камня, как на энкаустическом («фаюмском») портрете из Александрии Египетской, представлен и в арке кафедрального храма Санта Мария Маджоре в Риме, на «патрицианском» мозаичном изображении Богородицы V в. (рис.185).  Атрибуты облачения в данной мозаике сходны с изображениями патрицианских святых дев в церкви Аполлинария Нового в Равенне [Кондаков, 1914, с.116-117, рис.80, 84].

Рис.187. Деталь миниатюры Мюнхенской рукописи IX в. Изображение подпоясанной Богородицы в нижней ветви креста. Рис.189. Изображение подпоясанной тонким шнуром (цепью?) Богородицы на напрестольном кресте из Равенны. VI в. Италия.

Известно достаточно много изображений «подпоясанной» Богородицы. Особый интерес представляет миниатюра Мюнхенской рукописи IX в. (рис.186) [Кондаков, 1914, с.125, рис.86]: два конца цепи, свободно свисающие из-под мафория Марии; один конец цепи свешивается поверх левой руки; не исключено, что цепь наброшена на шею, поверх мафория (рис.187), напоминая длинное плетеное «вервие» на шее Иоанна Предтечи [Банк, 1960].  Это наброшенное на шею Девы украшение более подробно изображено в фресковой росписи из катакомб св. Агнессы в Риме (рис.188; ср.: рис.178). Здесь Дева Мария предстает в образе первохристианской диаконисы с цепью, наброшенной на шею в виде диаконовской орари. Это изображение перекликается с описанными образами Спаса с цепью на правом плече (см.рис.51 - 54), и изображением на энколпии из Грузии (см.рис.177).

Рис.188. Фреска катакомб св. Агнессы. Богородица в образе святой диаконисы в орари (в виде цепи), V-VI вв. Рим, Италия.

В тонком (шнур, цепь) поясе изображена Богоматерь и на кресте из Равенны VI в. (рис.189). Изображения перевитых поясов-цепей (шнуров) часты и в металлопластике (глиптике) высокого средневековья: такова подпояска ангела на золотом панагиаре (сосуде для богородичной просфоры) из Великого Новгорода (рис.190).

Упомянутый сюжет о передаче пояса Богородицей ап. Фоме вошел в хорошо известный раннему католичеству сборник житий святых «Золотая легенда» Иакова Ворагинского XIII в. А Церковное Предание о поясе Богородицы стало канонической основой для появления монастырей этого имени во Вселенском Православии: это имя получила знаменитая русская обитель Положения пояса Пресвятой Богородицы на Греческом Афоне (рис.191; 192).

Связь основной массы сюжетов Киево-Печерского патерика с чудесами и прозвестиями именно от Богородицы, заставила Н.В. Холостенко выдвинуть предположение о связи «пояса Шимона» с поясом Пресвятой Богородицы. Но об этой реликвии известно лишь, что при императоре Аркадии она была перенесена из Иерусалима в Константинополь (до 408 г.), и положена в отдельной святой раке, а потом перенесена Пульхерией, сестрой императора Феодосия Младшего (408—450 гг.), в новосозданный храм Богородицы в Халкопратиях на «медном торжище», расположенном недалеко от Софии Константинопольской. Использование этой реликвии при Льве Философе (886—921 гг.) царицей Зоей для исцеления вместе с ризой Богоматери, хранившейся в храме на Валахернах, показалось Н.В. Холостенко знаковым, поскольку именно от Валахернского храма направляются в Киево-Печерский монастырь греки-зодчие, строившие там Успенский собор по модулю в виде «золотого пояса Шимона», что живописует Патерик Киево-Печерского монастыря.

Рис.190. Фигура подпоясанного тонкой цепью ангела на панагиаре XV в. из Великого Новгорода. Собрание Грановитой Палаты в Музеях Московского Кремля.

Однако известно, что к концу Х в., реликвия, известная как Пояс Богородицы, уже была разделена между Константинополем, Ватопедским монастырем Афона и Зугдидским монастырем Грузии. Похищение основной части Пояса Богородицы из Константинополя Коломаном Болгарским (между 1241-1246 гг.) [Поселянин, 1993, с.254-265, гл.3], видимо не было продолжительным, поскольку русские путешественники – Аноним конца XIII – начала XIV в., а чуть позднее – Стефан Новгородец (1348-1349 гг.) [(Никитин) Архим. Августин, 2000] прикладывались к Поясу Богоматери в Константинополе. Эта личная вещь Девы Марии - не та святыня, которая была протографом для Распятий стиля «Христос Триумфатор», с подпоясанной фигурой Спасителя, и не эту святыню, названную «золотым поясом», привез на Русь варяг Шимон Африканович. Предание о Поясе Богородицы, переданном апостолу Фоме, могло подразумевать и иную святыню, достаточно рано, во времена Первых Вселенских соборов, вошедшую в корпус «мер Гроба Господня», и ее умели отличать от личных (носильных) вещей и Христа, и Богоматери.

Рис.191. Положение Пояса Пресвятой Богородицы. Икона, деталь складня-триптиха XVII в. Собрание Государственного Эрмитажа (инв. No ЭРИ-176). Рис.192. Положение Пояса Пресвятой Богородицы. Икона, начало XVII в. Собрание Государственного Русского Музея. (Инв. ДРЖ 2758).

Резюмируя изложенное, необходимо отметить объективно и полностью установленные факты:

1) Черниговский золотой пояс в известном теперь виде (с наконечниками) – изделие IV – начала V в.н.э.

2) Для изготовления пояса была взята исключительная по своим ювелирным достоинствам и размерам античная цепь, бывшая поясом в женском костюме не позднее, чем около рубежа эр.

3) В силу исключительности, как исходной вещи, так и полученного изделия, несомненна их принадлежность к сокровищнице: либо императорской, либо не уступающей таковой по богатству. Таким могло быть собрание реликвий в Трире (на родине августы Елены). О принадлежности вещи императорской особе свидетельствует уникальность данного предмета, его абсолютная исключительность в отношении его ювелирных достоинств.

4) Размеры черниговского золотого пояса совпадают с «мерой Гроба Господня».

5) Украшение наконечников тремя вставками красной яшмы, как три вдавления, нанесенные на их плоских торцах (знак «Орфиламы»), корреспондируют с тремя отверстиями плит-трансенн на «лавице» в Гробе Господнем, и принципом «Триединства» Никейского собора. Вставки из красной яшмы (цвета Крови Христовой), а не гранатов или сердоликов, как в других наиболее престижных предметах, свидетельствует о преднамеренном выборе этого материала (красной яшмы).

6) Наличие в Западном христианском мире не позднее VI-VII вв. Распятий стиля «Христос Триумфатор», с опоясанной фигурой Спасителя «золотым поясом-цепью», который с Каролингских времен стали называть «поясом Спасителя», и принадлежность именно к этой категории вещей «золотого пояса Шимона» (черниговского золотого пояса), определенного восточно-христианским книжником - одним из авторов Киево-Печерского патерика - «яко латина чтуть». Можно констатировать полное соответствие этой категории престижных поясов Западно-христианского мира, поясам «в меру Гроба Господня» восточно-христианской традиции, имевшим такие же «опечатанные» концы, как и черниговский золотой пояс.

7) Золотая цепь, изображаемая на правом плече Христа (клав), ведет свое происхождение от некой чтимой святыни этого вида, с чем связано и появление ленты, называемой орарь, бывшей некогда атрибутом святых диаконов, диаконисс и самой Богородицы.

8) Золотой пояс попал на Русь, по сведениям Киево-Печерского Патерика – в Киев, вероятнее всего, после 1026 г. После перемещения, драгоценность оказалась в слое великокняжеского «Красного двора», сгоревшего при осаде Чернигова в 1214 г. войсками князя Рюрика Ростиславича Смоленского.

9)

В области крайне реальных предположений лежат:

1) Вероятный факт использования для инкрустаций наконечников черниговского золотого пояса не просто яшмы, как поделочного камня, а яшмы, имеющейся в скальных породах именно Иерусалима (при отсутствии там других полудрагоценных камней).

2) Окончательное изготовление вещи в известном теперь виде, - в мастерской Константинополя, с камнями-вставками, взятыми в Иерусалиме при ликвидации скал во время постройки Анастасиса 325-335 гг. (что объяснило бы исключительную простоту камней при уникальности и поистине императорских ювелирных достоинствах самой вещи).

3) Наиболее вероятная датировка вещи по символу «Триединства» после Никейского (325 г.), но до Тирского собора (335 г.), что совпадает с поездкой августы Елены в Иерусалим, где она открывает местоположения Голгофы и Гроба Господня (325 г.), а также - сооружение при равноапостольном Константине Великом первоначального храма Гроба Господня - Анастасиса (325-335 гг.).

4) Изготовление данного золотого пояса для августы - равноапостольной Елены, - по совпадению времени жизни августы с датировкой переделки предмета, а также  по ювелирной уникальности – «императорской принадлежности» - самой вещи. Такая вещь, - золотая античная цепь подобных размеров и сложности ювелирной работы, - могла быть взята только из ее сокровищницы. Возможно изготовление многочисленных реплик «золотого пояса в меру Гроба Господня» несколько позднее: при Констанции II или непосредственно после Константинопольского собора 381 г., что привело к сложению стиля Распятий «Volto Santo» в Западном христианском мире и  почитанию реликвий этого стиля на Востоке.

5) Нам неизвестно в каком виде Иерусалимская община первохристиан хранила свою кассу, тринадцать - семнадцать лет спустя после казни Спасителя, на момент Успения Богородицы, передавшей свой пояс апостолу Фоме. Не исключено, учитывая аллюзии с образом «Пояса Богородицы», что общие средства могли быть вложены христианской общиной Иерусалима в особую по стоимости драгоценность, каковой и был золотой псевдоплетенный женский пояс, переданный на хранение Божией Матери. Цепь, из которой сделан при наложении наконечников, черниговский золотой пояс, - не могла быть сплетена позднее первых фаз самого раннего римского времени (В_1а: 20-40 гг. I в.н.э.). С большей степенью вероятности эта цепь относится к эпохе позднего эллинизма и сплетена накануне нашей эры. Не исключено, что августа Елена взяла именно эту реликвию (которую в ее времена называли поясом Богородицы) для изготовления первой меры Гроба Господня.

6) Связь черниговского золотого пояса, как реликвии «в меру Гроба Господня» с золотым поясом Шимона, упомянутым и описанным Киево-Печерским патериком. Исчезновение этой реликвии из Константинополя (в чем усматривается роль варяга Африкана – отца Шимона) в 1026 г. и, в связи с этой потерей, распространение в византийской иконографии подпоясанной фигуры Спасителя именно с этого времени. Предполагаем, что прибытие этой реликвии в Чернигов могло состояться только после  пребывания во главе Черниговской епархии митрополита (1072-1073), и после жизни черниговского княжича - выдающегося монаха Печерского монастыря – Николы Святоши (+1143 г.). Его брат, княживший то в Чернигове, то в Киеве – Изяслав Давыдович, всегда пользовался реликвиями из Киевского Печерского монастыря (например, власяницей Николы Святоши). Перемещение золотого пояса в Чернигов очень вероятно и при переносе из Киева в Чернигов тела князя-схимника, убитого киевлянами - Игоря Ольговича (+1147 г.); или же - при уходе Киевского митрополита Константина в Чернигов, здесь и погребенного (+1156 г.). Однако, наиболее реальным, хотя и наименее выгодно характеризующим князей Черниговского домена, было перемещение реликвии во время тотального разорения и разграбления Киева – его храмов и монастырей – черниговцами в 1204 году, когда были физически истреблены - вырезаны все (!) киевляне. Именно тогда, Всеволод Святославич Чермной мог отобрать реликвию, которой его предок – Святослав Ярославич – размечал план Киево-Печерского Успенского собора. Золотой пояс был вывезен в Чернигов до 1214 г., и попал в руки княжеской администрации (а не епархиального духовенства), где в культурном слое «Красного двора» (княжеской резиденции) и был найден в 1957/58 г. В 1214 г. князь Рюрик Ростиславич отомстил за «обиду» 1204 г., когда и Чернигов был сожжен дотла.

*  *  *

XIII век оказался временем перелома как для Руси, которую еще в начале столетия сотрясала длительная феодальная война, так и для всей Евразии, которую на четверть века позднее насквозь прошил процесс образования и становления Монгольского улуса. В этот переломный момент была утрачена и реликвия – золотой пояс Шимона, один из первых поясов в «меру Гроба Господня» IV-V вв., который после 1026 г. попал на Русь (в Киево-Печерский монастырь) с варягом Шимоном. С тех пор «меры Гроба Господня» продолжали привозить из Иерусалима, и подобный плетенный - но не из драгоценных материалов – пояс, оказался в соборе св. Софии Великого Новгорода, где хранился в «ларце рейнской работы последней третьи XII столетия» [Царевская, 2000].

Позднее «меры Гроба Господня» продолжали поступать на Русь,  но это были уже не пояса. Одна из таких мер была привезена Трифоном Коробейниковым в 1583, или в 1594 г., что следует из описания паломничества в Иерусалим Василия Гогары 1634 г.: «Гроб Господень...  величиною слово в слово, что у нас на Москве в соборе стоит; что вывез Трифон Коробейников меру из Иерусалима к Москве, токмо поскуднее того немного в ширину» [(Кавелин), Архим. Леонид, 1871, с.69-70].

Долгое использование поясов в качестве «мер Гроба Господня» не могло не отразиться на их семиотической значимости, как особых предметов силы, что констатирует современная этнографическая наука на материалах восточных славян [Байбурин, 1992, с.5-13]. И среди ведущих признаков такого особого статуса пояса выделяется его цвет – красный, символизирующий золото, техника изготовления – имитирующая плетение, и, несомый этим предметом, образ - змея. Охранительная плетенка из змей (или змеиных кож) символизировала оберег в виде известного в восточнославянских поверьях «царя-круга» («свят-круга»): подобная композиция в III-IV вв. окружает изображение Медузы Горгоны в гипогеях (подземных погребальных склепах) раннехристианской Александрии Египетской (рис.193). Все три характеристики применимы к черниговскому золотому поясу и корреспондируют с изложенным материалом.

Рис.193. Голова Медузы Горгоны в обрамлении перевитых змей в виде замкнутой окружности. Мозаика в подземном погребальном гипогее раннехристианской Александрии Египетской римского времени (III-IV вв.).

Resume.

Since the epoch of Great Resettlement of the Peoples numerous "snake head" tips of jewelry products (bracelets, necklaces-circuits, belts) were made in a form of a grass-snake head. It shouts to one another Christian of the same time, in which a grass-snake appears as the rescuer of Noah's Ark. It also corresponds to distribution of Christian dogma in Orthodox and Arian forms in the South of East Europe after IVth century. Arianism  and Christian apocryphal works mentioned had been distributed among Goths in Ukraine, where according to the latest ethnographic facts the greatest amount of representations of grass-snake house-keeper and about king-grass-snake were observed. Grass-snake heads tips dating back to IV-V centuries come from this territory. One of them - a belt made from a gold wire from Chernigov - has the same length as a place in the cave of the Christ Coffin, where the Christ Body was laid. Such belts, executed at these sizes, made indispensable attribute of the Crucifixion of style "Volto Santo" V-XII c. and also were executed on Christ’s growth. They were the marks of prince advantage among Christian lords. The Russian annals (Vladimir I  of X century) and collected works of the Kievo-Pechersky Monastery (Sviatoslav Chernigovsky, XI century) mention such belt .

[1] Раскопками на участках, в месте находок, и к ним прилегающих, руководили: сотрудница ИА АН СССР Светлана Александровна Плетнева и археолог Черниговского исторического музея Иван Иванович Едомаха. Историю обнаружения золотой цепи сохранил принимавший ее главный хранитель Черниговского исторического музея Василий Иванович Мурашко. Консультировал датировку и атрибуцию памятника выпускник 1958 г. Минского государственного университета Владислав Петрович Даркевич.

[2] Возражения Светланы Рябцевой, о возможности передачи на браслетах «ушек дракона» [Рябцева, 2005] на сделанные уточнения [Шевченко, Богомазова, 2003, с.244-256], могут быть приняты для одних украшений (рис.57), где можно интерпретировать изображение в качестве «прижатых ушей» этого сказочного существа. Но такая интерпретация совершенно неприемлема для прочих вещей (рис.58 - 60), где рассматриваемые элементы не имеют соответствующей формы, и для них характерно «затылочное» расположение, как у ужа обыкновенного.

[3] Выражаю самую глубокую благодарность Ирине Петровне Засецкой (Государственный Эрмитаж, Россия) и Михаилу Михайловичу Казанскому (Сорбонна II, Франция) за возможность ознакомления с их авторскими частями в рукописи монографии, готовящейся к печати; а И.П. Засецкой и Рафаэлю Сергеевичу Минасяну (Государственный Эрмитаж) - за консультацию по технике «плетения» (псевдоплетения – составления из сложноизогнутых звеньев) в изготовлении нашейных, наперсных и поясных цепей эпохи эллинизма и раннего средневековья

[4] Выражаю глубочайшую благодарность Марку Борисовичу Щукину (Государственный Эрмитаж, Россия) за возможность постоянного ознакомления в течение четырех последних лет с материалами его готовившейся к изданию в 2005 г. книги «Готский путь»

[5] Н.В. Покровский [2000, с.245, рис.11] датирует это Распятие из церкви св. Сабины в Риме не ранее конца V в.

[6] Не могу не вспомнить с огромной признательностью Марка Александровича Миролюбова, всегда разрешавшего пользоваться его переводами с немецкого очень многим молодым исследователям. М.А. и делал-то эти переводы совсем не для себя, поскольку владел немецким языком не хуже родного, и сам всегда все читал в оригинале

Список литературы.

[Абрамович Д.І.] Киево-Печерский патерик / Под ред. Д.И.Абрамовича. Киев, 1931 (Репринт, Киев, 1991).

Аджария. Фотоальбом / Сост. Давнтадзе Шота Иванович. Текст Халваши Фридон Ишигович и чл.-корр. Груз. АН Хахуташвили Давид Ахмедович. М., 1975.

Айбабин А.И. Погребения конца VII – первой половины VIII в. в Крыму // Древности эпохи Великого переселения народов IV-VIII веков. М.: «Наука»,1982. С.165-192.

Античные государства Северного Причерноморья / Отв.ред.тома: Г.А.Кошеленко, И.Т.Кругликова, В.С.Долгоруков / Сер.: Археология СССР. М.; «Наука», 1984.

[Антонов Н.Р.] Храм Божий и церковные службы: 2-е изд. Учебник Богослужения. Составил Ключарь Храма Воскресения, Законоучитель Главного Немецкого Училища Св.Петра и бывший Законоучитель Еленинского Института свящ. Н.Р.Антонов. СПб, 1912. 236 с.+ 250 илл.

Анфимов Н.В. Древнее золото Кубани. Краснодар: Изд. Краснодарского государственного университета, 1987.

Артамонов М.И. История хазар. Л.: Изд. Гос. Эрмитажа, 1962.

Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу (в трех томах). М.: «Индрик», 1994. Т.II.

Афанасьев К.Н. Построение архитектурных форм древнерусскими зодчими. М.: Изд. АН СССР, 1961.

Байбурин А.К. Пояс (к семиотике вещей) // Сборник МАЭ. XLV: Из культурного наследия народов Восточной Европы. СПб.: «Наука», 1992. С.5-13.

Банк А.В. Искусство Византии, Л.; «Искусство», 1960.

Барская Н.А. Сюжеты и образы древнерусской живописи. М.: «Просвещение», 1993.

Бейль Француаза. Louvre. (Русский) Путеводитель по музею. Париж: «ARTLYS»,  2001. Беляев Л.А. Христианские древности. Введение в сравнительное изучение / сер. «Византийская библиотека». 2-е стереотипное изд. СПб.: «Алетейа», 2000.

Беляев Л.А. Пространство как реликвия: о назначении и символике каменных иконок Гроба Господня //  Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2003. С. 482-512.

Бельский С.В., Хартанович В.А. Перспективы изучения могильников эпохи Средневековья – Нового времени в северо-западном Приладожье (оценка современного состояния) // Радловские чтения 2006. ТД / Отв.ред. Ю.К. Чистов, Е.А. Михайлова. СПб., 2006. С. 244-247.

Болотов В.В. Лекции по истории Древней Церкви. СПб., 1907.

Бочаров Г.Н. Черниговская чаша XII века // Древнерусское искусство. М.: «Искусство», 1988. С.293-306.

Брэм А.Э. Жизнь животных. М.: «TERRA», 1992. Т. III: Пресмыкающиеся. Земноводные. Рыбы. Беспозвоночные.

Воронов Ю.М., Юшин В.А. Ранний горизонт (II-IV вв.) в могильниках Цебельдинской культуры // СА, 1979, No 1.

Воропай Олекса. Звичаï нашого народу. Етнографiчний нарис. Мюнхен: Украïнске видавництво, 1966. 592 с.

Гавритухин И.О., Обломский А.М. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М., 1994.

Гаузенштейн В. Искусство и общество / Пер.с нем. А.Ш.Мароз. М.: «Новая Москва», 1923.

Даркевич В.П., Едомаха И.И. Редкий памятник западноевропейской торевтики XII века // СА.1964. № 3. С.253.

Даль В.И. О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа. Материалы по русской демонологии. Сост. Н.В. Ушаков. СПб.: изд. «Литера», 1994. 480 с.

Даркевич В.П., Монгайт А.Л. Клад из Старой Рязани. М.: «Наука», 1978.

Детцель Генрих. Христианская иконография. Т.I. Фрейбург – Брезсгау, 1896. (на немецк.языке). Рукопись перевода (1976) - Марк Александрович Миролюбов (Государственный Эрмитаж). Личная библиотека переводчика.

Деяния Павла и Феклы // От берегов Босфора до берегов Ефрата. Антология Ближневосточной литературы I тысячелетия н.э./ Отв.ред. С.С. Аверинцев.  М.: «МИРОС», 1994. С.130 (гл.33).

Джексон Дж. и Р. Туринская плащаница в Константинополе. Естественнонаучные данные об иконографии «Христос во гробе» // Реликвии в искусстве и культуре восточнохристианского мира Тезисы докладов и материалы международного симпозиума / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2000.

Дзиговский А.Н. Очерки по истории сарматов Карпато-Днепровских земель. Одесса: Гермес, 2003. 240 с.

[Дионисий] Святого Дионисия Ареопагита. О Небесной Иерархии. СПб.: Сатисъ, 1995. 67 с.

Добиаш-Рождественская О.А. Западные паломничества в Средние века. Пг.: изд. Брокгауз – Эфрон, 1924 (переиздание /Отв.ред. И.Х Черняк. СПб.: изд. «“Акционер” и К^о», 2006.144 с.).108 с.

Древнее золото. Из собрания Музея исторических драгоценностей УССР / Сост. Бондарь И.В., М.: «Искусство», 1975.

Жизнеописание доблестной Фатимы и повествование о подвигах ее славных предков / Пер.с арабск. Б.Я. Шидфар / Отв.ред. Д.В. Фролов. М.: Наука, 1987. 511 с.

Еременко В.В. «Кельтская вуаль» и зарубинецкая культура. Опыт реконструкции этнополитических процессов III-I вв. до н.э. в Центральной и Восточной Европе. СПб.: Изд. СПбГУ, 1997.

[Забылин М.] Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. Собр. М.Забылиным. В четырех частях. М.: Изд.книгопродавца М. Березина, 1880.

Зайцев А.И. Геракл // Мифы народов мира. Энциклопедия, т.I (А - К) / Гл.ред.С.А.Токарев. М.: Сов.энциклопедия, 1991. С.277-283.

Засецкая И.П. Золотые украшения гуннской эпохи. По материалам особой кладовой Государственного Эрмитажа. Л.: «Аврора», 1975.

Засецкая И.П., Казанский М.М., Ахмеров И.Р. Морской Чулек. Привилегированные погребения из Приазовья и их место в истории племен Северного Ппричерноморья в посгуннскую эпоху / Рукопись Отдела археологии Восточной Европы и Сибири Государственного Эрмитажа. СПб., 2005 (в печати). 8,5 а.л.

Засецкая И.П. Культура кочевников Южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV – начало V вв.). СПб.: «Наука», 1994.

Зеленеев Ю.А. 1987. Новые исследования Ефаевского могильника XII-XIV вв. // Древности Среднего Поволжья / Археология и этнография Марийского края. Вып.13 / Науч.ред. Г.А. Архипов, отв.за вып. Б.С. Соловьев. Йошкар-Ола: Марийский НИИ языка, литературы и истории им. В.М. Васильева, 1987. С.148-153.

Золота скарбниця України. Вид-во:  «Акцент», Київ, 1999.

Иванов В.В. Змей // Мифы народов мира. Энциклопедия, т.I (А – К) / Гл.ред.С.А.Токарев. М.: Сов.энциклопедия, 1991. С.468-471.

Иванов В.В., Топоров В.Н. Лаума // Мифы народов мира. Энциклопедия, т.I (А – К) / Гл.ред. С.А.Токарев. М.: Сов.энциклопедия, 1991. С.40.

Иванов П.В. Кое-что о вовкулаках и по поводу их // Українцi: народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Київ: «Либiдь», 1991 (из «Киев.старина», 1886, № 6), с.505-512.

Иванов П.В. Народные рассказы о ведьмах и упырях // Українцi: народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Київ: «Либiдь», 1991 (из «Киев.старины», 1883, № 6), с.430-504, 601-602.

Iларiон, митрополит. Дохристиянскi вiрування україїнського народу. Iсторично-релiгiйна монографiя. Вiннiпег: накладом Видавничої Комiсiї при Товариствi «Волинь», 1965. 424 с.

История татар с древнейших времен в семи томах. Т.I: Народы степной Евразии в древности / Науч.ред.тома С. Кляшторный. Казань: «РУХИЯТ», 2002.

(Кавелин) Архим. Леонид. Иерусалим, Палестина и Афон по русским паломникам XIV-XVI веков. Сводные тексты оных с объяснительными примечаниями, основанными на местных исследованиях. М., 1871.

Казанский М.М. Остроготские королевства в гуннскую эпоху: рассказ Иордана и археологические данные // Stratum+. СПб. – Кишинев: Изд.; «ФАРМ», 1997.

Каковкин Александр. «Знак вечности» на коптских тканях // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников девятого и десятого коллоквиумов (10-14 октября 2000 года и 9-14 апреля 2001 года) Спб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2002. С.16-19.

Каргопольцев С.Ю., Шевченко Ю.Ю. К проблеме происхождения и эволюции браслетов с расширяющимися концами // Ювелирное искусство и материальная культура. ТД участников пятого коллоквиума. Государственный Эрмитаж. СПб.: Изд. Гос. Эрмитажа, 1998. С.45-47.

Каспарова К.В. Об одном из возможных компонентов зарубинецкого погребального обряда // СА, 1988, No 1.

Кауфман Карл Мария. Настольная книга по христинанской археологии. Падеборн, 1905 (на немецк.языке). Рукопись постраничного перевода (1976) - Марк Александрович Миролюбов (Государственный Эрмитаж). Личная библиотека переводчика.

Клари Робер де. Завоевание Константинополя / Перевод, статья и комментарии М.А.Заборова. Сер.: Литературные памятники. М.: «Наука», 1986.

Ковельман А.Б. Риторика в тени пирамид: Массовое сознание Римского Египта. М., 1988.

Коников Александр. Двенадцатый камень: к этимологии слова яшма // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников девятого и десятого коллоквиумов (10-14 октября 2000 года и 9-14 апреля 2001 года) Спб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2002. С.117-120.

Кербелите Бронислава. Типы народных сказаний. Структурно-семантическая классификация литовских этиологических, мифологических сказаний и преданий. СПб.: «Европейский Дом», 2001. 607 с.

Комар А.В. Поясной набор «глодосской» традиции из Вознесенки // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников двенадцатого коллоквиума (3-10 апреля 2003 года). СПб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2002. С.49-52.

Кондаков Н.П. Иконография Богоматери. Т.I. СПб., 1914.

Кондаков Н. 1896. Русские клады. Исследование древностей Великокняжеского периода Н.Кондакова, заслуженного Профессора Императорского С.-Петербургского Университета. Том первый (I). С 20 таблицами рисунков и 122 политипажами. С.-Петербург: Типография Главного Управления Уделов (Моховая, 40), 1896. 214 с. + ХХ табл.

Корзухина Г.Ф. Русские клады IX-XIII вв., М.; Л.: Изд. АН СССР, 1954.  200 с., илл.

Корзухина Г.Ф., Пескова А.А. Древнерусские кресты-энколпионы. Нагрудные кресты-реликварии X-XIII вв. СПб., 2003. 432 с., 159 табл.

Кропоткин В.В. Клады византийских монет на территории СССР // САИ. Вып. Е4-4. М. Изд. ИА АН СССР, 1962.

Лазарев В.Н. История Византийской живописи. Таблицы. М.: «Искусство», 1986.

Лебедева А.А. Значение пояса и полотенца в русских семейно-бытовых обычаях и обрядах // Русские: семейный и общественный быт. М.: «Наука», 1989. С.229-248.

Летопись по Ипатьевскому списку. СПб.: Изд. Археографической комиссии, 1871.

Лихачева В.Д. Искусство Византии IV-XV веков / Очерки истории и теории изобразительных искусств. Л.: «Искусство», 1986.

Лосев А.Ф. Афродита // Мифы народов мира. Энциклопедия, т.I (А - К) / Гл.ред.С.А.Токарев. М.: Сов.энциклопедия, 1991. С.132-136.

Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила / Вступ.ст. Н.В. Ушакова. СПб.: ПОО «Полисет», 1994. 448 с.

Маркевич Н.А. Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян // Українцi: народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Київ: «Либiдь», 1991, с.52-169, 578-590.

Марко Поло. Путешествие / Перевод со старофранцузского И.П.Минаева. Вступительная статья, комментарий и редакция перевода К.И.Кунина. Л.: «Художественная литература», 1940.

Матвеев А.В., Матвеева Н.П. Разведки и раскопки на среднем Тоболе // АО 1981. М., 1983. С.215-216..

Мацулевич Л.А. К вопросу о стадиальности в готских надстроечных явлениях (Обряд погребения Алариха. Готский звериный орнамент) // Из истории докапиталистических формаций. Сборник статей к сорокапятилетней деятельности Н.Я.Марра. XLV, М.; Л.: Изд. АН СССР, 1933.

Мацулевич Л.А. Погребение варварского князя в Восточной Европе. Новые находки в верховьях реки Суджи. М.; Л.: Изд. АН СССР, 1934.

Мелетинский Е.М. Брисингамен // Мифы народов мира. Энциклопедия, т.I (А – К) / Гл.ред.С.А.Токарев. М.: Сов.энциклопедия, 1991. С.187.

Месарит Николай. Декалог о реликвиях Страстей, хранящихся в церкви Богоматери Фаросской в Константинополе / Перевод и комм. А.Ю. Никифоровой // Реликвии в искусстве и культуре восточнохристианского мира Тезисы докладов и материалы международного симпозиума / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.Изд. Центра восточнохристианской культуры, 2000. С.127-132.

Милюков П.Н. Отчет о раскопках Рязанских курганов летом 1896 г. // Труды Х археологического съезда. М., 1899. Т. I.

Минасян Р.С. Железные ножи с волютообразным навершием // Проблемы археологии. Вып.2. Л.: Изд. ЛГУ, 1978. С.148-152.

Мокрый Марк. Иисус: 1,81 м, с бородой, группа крови AB // Вера и жизнь, 1999, No 2;

Моммзен Теодор. История Рима. Т.V: Провинции от Цезаря до Диоклетиана. СПб.: «НАУКА» - «ЮВЕНТА» , 1995.

Монгайт А.Л. Салтыковские курганы // МИА № 7. М.; Л., 1947. С.82-87.

Монгайт А.Л. Старая Рязань // МИА. № 49. М.: Изд. АН СССР, 1955.

Моран, Анри де. История декоративно-прикладного искусства от древнейших времен до наших дней (Paris, Hachette, 1970) / Пер.с франц. Н.И. Столяровой и Л.Д. Липман. М.: «Искусство», 1982. 577 с.,768 илл.

Моршакова Елена. Соловецкие описи XVI века о системе драгоценного убранства храмов // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников девятого и десятого коллоквиумов (10-14 октября 2000 года и 9-14 апреля 2001 года). СПб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2002. С.139-140.

Мурьянов М.Ф. Золотой пояс Шимона // Византия, Древняя Русь и Западная Европа. Искусство и культура. М.: «Искусство», 1973. С.187-198.

Мусин А.Е. Археология «личного благочестия» в христианской традиции Востока и Запада // Христианская иконография Востока и Запада в памятниках материальной культуры Древней Руси и Византии. Памяти Татьяны Чуковой / Сер.: «Slavica Petropolitana». СПб.: «Петербургское Востоковедение», 2006. С.163-222.

Настольна книга священнослужителя. М., 1983, т.IV (Статья: «Богослужебные одеяния диакона и иерея»). С.122-123.

Некрасова Е. Лиможские выемчатые эмали: проблема растительного орнамента // Ювелирное искусство и материальная культура. ТД участников пятнадцатого коллоквиума (10-16 апреля 2006 года). СПб.: изд. Гос. Эрмитажа, 2006. С.55-57.

Немсадзе Г.М. Погребения иберийской знати из Зугдери // КСИА, вып.151, 1977. С.108-114.

Нефедов Ф.Д. Раскопки курганов в Костромской губернии // Материалы по археологии восточных губерний. М., 1899. Т. III.

(Никитин) Архим. Августин. Святыни Константинополя. Легенды и реликвии, связанные с историей Византийской империи // Независимая газета религии, от 12. 07. 2000.

Никольский Н.В. Очерки памятников христианского искусства. Издание второе. СПб.: «Лига-Плюс», 2000.

Новелли Джованни. Туринская плащаница: вопрос остается открытым. Пер. с итал. М., 1998.

Описание святынь Константинополя в латинской рукописи XII в. / Перевод, предисловие и коммент. Л.К. Масиеля Санчеса // Чудотворная икона в Византии и Древней Руси / Ред.-сост. А.М. Лидов. М., 1996.

(Павлов) Игумен Иннокентий. Свидетели Ранней Церкви и российские мученики ХХ века // Богословие после Освенцима и его связь с богословием после ГУЛАГа: следствия и выводы. Материалы второй Международной конференции (Санкт-Петербург, 26-28 января 1998 г.). СПб., 1999.

Паниħ Д., Бабиħ Г. 1975. Богородица Љевишка. Београд, 1975.

Патерик Киево-Печерський. Київ, 1998.

Пескова А.А. Истоки иконографии древнерусских энколпионов // Христианская иконография Востока и Запада в памятниках материальной культуры Древней Руси и Византии. Памяти Татьяны Чуковой / Сер.: «Slavica Petropolitana». СПб.: «Петербургское Востоковедение», 2006. С.121-162.

Покровский Н.В. Очерки памятников христианского искусства. Издание второе. СПб.: «Лига-Плюс», 2000.

Попудренко М.А. Стародавнi знахiдки з Чернiгова // Археологiя. Київ, 1975. Вип.16. С.82-87.

Попельницкая Елена. Монетно-вещевой клад XVI-XVII веков из с.Староселье (из собрания Национального музея истории Украины) //  Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников девятого и десятого коллоквиумов (10-14 октября 2000 года и 9-14 апреля 2001 года) СПб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2002. С.152-155.

Попельницкая Е.А. Ювелирные изделия XVI-XVII вв. клада из села Староселье (из собрания Ниционального музея истории Украины) // Ювелирное искусство и материальная культура Сб.статей. СПб.: изд. Гос.Эрмитажа, 2006. С.212-225.

Попов Г.И. Русская народно-бытовая медецина // Торэн М.Д. Русская народная медецина и психотерапия / Вступ.ст. К.В. Чистов, послеслов. Н.Е. Мазалова; отв.ред. А.В. Семенов. СПб.: АЗОТ изд. «Литература», 1996. С.277-477.

Поселянин Евгений. Сказания о чудотворных иконах Богоматери и о Ея милостях роду человеческому. Коломна: Изд. Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря, 1993. Кн.1.

Пьетранджили Карло. Ватикан / Гвидо Корнини, Анна Мария Де Стробель, Мария Серлупи Крещенци. Ватикан: «СЛОВО» (на русском языке), 2001.

Пуцко В.Г. До iсторii Киево-Печерськоi iконографii // Могилянськi читання. Збiрник наукових праць: Киево-Печерська Лавра в контекстi свiтовоi I сторii. Киiв, 2001.

Пуцко В.Г. 2006. Об иконографии ранних Новгородских амулетов-змеевиков // Новгород и Новгородская земля. История и археология. 2006, 15/01.

Рамишвили Р.М. Новые открытия на новостройках Арагвского ущелья// КСИА, 151, 1977.

Ростовцев М.Н. 1993. Сарматские и индо-скифские древности // Петербургский археологический вестник. СПб.: «ФАРМ», 1993, No 5: ΣKIθIA. Избранные труды академика М.Н. Ростовцева. С.36-59

Русское колдовство. Сборник. / Отв.ред.М. Стерлигов. Сост. М. Северов, Н. Ушаков. СПб.: изд. Литера», 1994. 464 с.

Рыбаков Б.А. Древности Чернигова // МИА, No 11. М.; Л., 1949.

Рыбаков Б.А. Ювелирное искусство Древней Руси X-XIII веков. Л:  «Аврора», 1971.

Рябцева С.С. Змеи и драконы. О продолжении одной античной традиции в ювелирном деле эпохи средневековья // Stratum plus. СПб.; Кишинев; Одесса. 1999. No 3. С.228-240.

Рябцева С.С. Древнерусский ювелирный убор. Основные тенденции формирования. СПб.: изд. Нестор-История, 2005. 384 с., илл.

Саверкина И.И. Греческие ожерелья на рубеже классики и эллинизма // Ювелирное искусство и материальная культура. Сб. статей. СПб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2001. С.95-102.

Свирин А.Н. Ювелирное искусство Древней Руси XI-XVII веков. М., 1972.

Сергеев Ю. П. Секреты иконописного мастерства. М.: "Юный художник", 2000 г., 32 с., илл.

Сидорова Н.А., Стародуб Т.Х. Города Сирии. М., 1979.

Симоненко А.В. О датировке и происхождении античных драгоценностей из погребений сарматской знати I – начала II в.н.э. // Боспорский феномен: Колонизация региона. Формирование  полисов. Образование государства. Материалы Международной  научной конференции. Ч.1. СПб., 2001. С.190-194.

Симонович Е.О. Хірургія в черняхівську епоху // Середні віки на Україні. Київ: «Наукова Думка», 1971. С.83-87.

Славяне и скандинавы: Пер. нем. / Общ.ред. Е.А. Мельниковой. М.: Прогресс, 1986.

Снорри Стурлусон. Круг Земной /Отв.ред. М.И. Стеблин-Каменский / Сер.: «Литературные памятники». М.: «Наука», 1980. 688 с.

Спицын А.А. Древности Камской Чуди по коллекции Теплоуховых. Атлас рисунков с предисловием Члена Императорской Археологической Комиссии А.А. Спицына / Материалы по археологии России. № 26. СПб., 1902. 70 с.+XXXIX табл.

Спицин А.А. Вещи с инкрустациями из Керченских катакомб 1904 г. // ИАК, 1905, вып.17.

Скалон К.М. Фибула из Дебальцево // АСГЭ, вып.15, Л., 1975.

Соколов Г. Античное Причерноморье. Памятники архитектуры, скульптуры, живописи и прикладного искусства. Л., 1973.

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1993. Т.3. Кн.2.

Стасюк Владимир. Религиозно-эстетическая концепция Libri Carolini. Кандидатская диссертация на соискание ученой степени кандидата богословия. Сергиев Посад: Изд. Троице-Сергиевой Лавры, 2000.

Стаценко Н. Рослини й тварини в народнiй уявi // Українська минувщина. Iлюстрований етнографiчний довiдник. Київ: «Наукова Думка», 1993.

Сухих В.В. Божества/жрецы со змеями в руках: происхождение и распространения образа в Евразии // Изобразительные памятники: стиль, эпоха, композиции. Материалы тематической научной конференции. Сапкт-Петербург, 1 – 4 декабря 2004 г. СПб., 2004. С.77-81.

Тахо-Годи А.А. Гера // Мифы народов мира. Энциклопедия, т.II (К  - Я) / Гл.ред.С.А.Токарев. М.: Сов.энциклопедия, 1991. С.275-276.

Терещенко Владислав. Свидетели Христа // Православное информационное агентство. 2004-04-16. (http://www.rusk.ru/st.php?idar=316394).

Торэн М.Д. Русская народная медецина и психотерапия / Вступ.ст. К.В. Чистов, послеслов. Н.Е. Мазалова; отв.ред. А.В. Семенов. СПб.: АЗОТ изд. «Литература», 1996. 496 с.

Тоцька I Ф. Дiяльнiсть Антонiя та Феодосiя Печерських // Могилянськi читання. Збiрник наукових праць: Киево-Печерська Лавра в контекстi свiтової історiї. Київ, 2001. С.272-277.

Трейстер М.Ю. Еще раз об ожерельях с подвесками в виде бабочек // ПАВ. СПб: «Фарм», 1994.

Уваров (1910) Алексей Сергеевич, граф. Сборник. Материалы для биографии и статьи по теории археологии. Издан к 25-летию со дня кончины / Под редедакторством Гр.П.С. Уваровой. Т.III. М.: Товарищество типографий А.И. Мамонтова (Леонтьевский пер., д.No 5), 1910.

Хашковская Татьяна, Филиппова Елена. Драгоценные камни в окладах икон и книг Сергиево-Посадского историко-художественного музея-заповедника // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников девятого и десятого коллоквиумов (10-14 октября 2000 года и 9-14 апреля 2001 года) Спб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2002. С.180-186.

Хведченя С. Святыни и святые Киево-Печерской Лавры. К 2000-летию Рождества Христова, 950-летию Киево-Печерской Лавры и 10-летию независимости Украины. Киев: «Географика», 2001.

Хлебникова Т.А. Городище Сувар // АО 1975. М., 1976. С.204-206.

Холостенко М.В. Успенський собор Печерського монастиря // Стародавнiй Київ. Київ: «Наукова Думка», 1975. С.107-170.

Холостенко Н.В. Новый памятник древнерусского прикладного искусства // Искусство. М., 1958, No 9. С.62-65.

Хождение игумена Даниила // Памятники литературы Древней Руси. XII век. М.; «Наука», 1980.

Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка в четырех томах / пер.с немец и дополнения чл-корр. РАН О.Н. Трубачева, под ред. и с предисл. проф. Б.А. Ларина. Т.I (А-Д) (574 с.), IV (Т – Ящур) (864 с.). СПб: изд. «Азбука», Изд.центр «Терра», 1996.

Фракийское искусство и культура Болгарских земель. Каталог выставки / Перевод с болгарского Н.Ф.Смирновой / Под общ.ред. Н.В.Пятнышевой. М.: «Искусство», 1974.

Царевская Т. Царьградские «дары» новгородского паломника Добрыни Ядрейковича // София. Вып.3. Новгород, 2000, с.13-16.

Царевская Т.Ю. Магдебургские врата Новгородского Софийского собора. М., 2001. 32 с.+ илл.

Царевская Т.Ю. О цареградских реликвиях Антония Новгородского // Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.; «Прогресс-Традиция», 2003. С.398-414.

Цултэм Н. Декоративно-прикладное искусство Монголии. Улан-Батор, 1987. 136 илл.с аннотац.+ 9 л.текста (22 илл.).

Шалина И.А. Икона «Христос во Гробе» и Нерукотворный образ на Константинопольской плащанице // Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2003. С.305-336.

Шевченко Ю.Ю.  Знахiдки речей великокнязiвського вжитку та деякi питання топографiї Чернiгова XI – XIII  ст. // Чернiгiвська старовина. Збiрник наукових праць, присвячений 1300–рiччю Чернiгова. Чернiгiв: «Сіверянська Думка», 1992. С.62–65.

Шевченко Ю.Ю. Престижные предметы и материализованные памятники духовной культуры в структуре топографии древнего Чернигова // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников девятого и десятого коллоквиумов (10-14 октября 2000 года и 9-14 апреля 2001 года) СПб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2001. С.82-89 (изд. 2-е, СПб, 2002. С.189-193).

Шевченко Ю.Ю.. Русское подземножительство и черниговский период в Житии прп. Антония (Великого) Печерского // Христианство в регионах мира / Отв. ред. Т.А. Бернштам. СПб.: Изд. МАЭ РАН, 2002. С.110-139.

Шевченко Ю.Ю.. Золотой пояс – реликвия «в меру Гроба Господня» из Чернигова // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников одиннадцатого коллоквиума (8-13 апреля 2002 года) СПб: Изд. Гос. Эрмитажа, 2002. С.88-91.

Шевченко Ю.Ю., Богомазова Т.Г. Образы «змей» в предметах древней материальной культуры: проблемы изучения // Российская наука о человеке: вчера, сегодня, завтра. Материалы Международной научной конференции. Вып.1 / Под ред. Ю.К.Чистова и В.А.Тишкова. СПб.: Изд. МАЭ РАН, 2003. С.244-256, 299-300.

Шевченко Ю.Ю. Общины первохристиан в праславянском и раннеславянском мире // Образ рая: от мифа к утопии / Отв.ред. М.М. Шахнович / Сер.: «Symposium». Вып.31. СПб., 2003. С.116-122.

Шевченко Ю.Ю. «Пещерный» Иерусалим глазами «Русской земли игумена» // Радловские чтения 2005. Тезисы докладов. СПб.: Изд. МАЭ РАН, 2005. С.66-71.

Шевченко Ю.Ю. Реликвия из величайшей пещерной святыни христианского мира // Славянских ход 2005. Материалы и исследования. Вып.2. Ханты-Мансийск – Сургут: Правительство Ханты-Мансийского автономного округа-Югры; «Общество русской культуры», 2005. С.126-159.

Шевченко Ю.Ю.  К вопросу о пряжках пилигримов раннего средневековья // Феномен паломничества в религиях: Священная цель, священный путь, священные реликвии. Материалы XIII Санкт-Петербургских религиоведческих чтений / Науч.ред.-сост. Т.Н. Дмитриева, И.Х. Черняк. СПб.: Федеральное агентство по культуре и кинематографии Российской Федерации, Государственный музей истории религии. 2006. С.69-71.

Шкропил В.В. Отчет о раскопках в г. Керчи и его окрестностях 1903 г. // Императорская Археологическая Комиссия, 1905, вып.17. С.10-39.

Шморгун Евген.  Дивосил - зiлля. Оповіді про рідкісні рослини. Кив: «Веселка», 1980. 167 с.

Щербакiвський Д.М. Сторiнка з укрансько демонологi (вiрування при холеру) // Українцi: народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Київ: «Либiдь», 1991 с.540-553, 603-604.

Щукин М.Б. Силадьшомйо или Сильвано-Шильмоне и Фритигерн // Культурные трансформации и взаимовлияния в Днепровском регионе на исходе римского времени и в раннем средневековье. Доклады научной конференции к 60-летию со дня рождения Е.А. Горюнова. СПб., 2004. С.158-168.

Щукин М.Б. Готский путь (Готы, Рим и черняховская культура) СПб.: Изд. Филологического факультета СПбГУ («Нестор+»), 2005. 382 с.

Языкова И.К. Богословие иконы. М.: Изд. Общедоступного Православного Университета, 1995. 208 с.+ илл.

Яковлева А.И. Икона «Спас Златые Власы» из Успенского собора Московского Кремля // Древнерусское искусство: Художественная культура Х – первой половины XIII века / Отв.ред. канд.искусств. А.И. Комеч, доктор ист.наук О.И. Подобедова. М.: «Наука», 1988. С.199-210.

Якубовський В.І. Давньоруський скарб з с. Городище Хмельницької області // Археологія. Київ, 1975. Вип.16. С. 81-104.

Ящуржинский Х.П. О превращениях в малорусских сказках // Українцi: народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Київ: «Либiдь»,  1991, с.554-574.

Bacci Michele. Relics of the Pharos Chapel: A view from The Latin West // Восточнохристианские реликвии Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2003. P.234-248.

Cameron Av. Images of  Authority: Elites and  Icons in Late VI-th Sentury Byzantium // Past and Present. 1979, vol. 84.

Chains and Necklaces // Gold Jewelry Craft, Style and Meaning form Mycenae to Constantinopolis. Edited by Tony Hackens and Rolf Winkes. Louvain-la-Neuve. Institut Superleur d’Archeologie et d’Histore de L’Art. – College Erasme. 1983/

Europa Mitte um 1000: Katalog. Stuttgart, 2000.

Evangelatou Maria. The Holy Sepulchre and iconophile arguments on relics in the ninth-century Byzantine Psaltters // Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2003. P.181-204.

Hibbard Howard. 1986. The Metropolitan Museum of Art. New York: Harrison House, 1986. 592 p., 1049 fig., pp.578-592 – Bibliography.

Fruberger Victor und Gschwantler Kurt. Beobachtungen zu Herstellungstechnik und Tragweise der Goldkette // Barbarenschmuck und Romergold. Der Schatz von Szilagysomlyo / Herausgegeben von Wilfried Seipel 2 Marz bis 2 Mai 1999. Milano, Wien, 1999.

Gavrituhin Igor, Oblomsky Andrey. Les aseouverts “princiers” du V-e siecle dans la region du Dniper-river gauche et leur contexte hietorique // De l’Age du fer au Mouen Age. Archeologie funeraize, princes et elites guerrieres actes des tables rondes. Longry I (1 et 2 septembre 1999) Tome XV des Memoris publies par l’Arsvciasifu jrancaise d’Archeologie merovigene. Paris, 2006. S.302-331.

Gschwantler Kurt. Die Auhanger dee  Kette und ihre Deutung // Barbarenschmuck und Romergold. Der Schatz von Szilagysomlyo / Herausgegeben von Wilfried Seipel 2 Marz bis 2 Mai 1999. Milano, Wien, 1999.

Kazanski Michel. Les Gotes (I-er – VII-eapres J.-C.). Paris, 1991.

Kazanski Michel, Perin Patrick. La tombe de Childeric et la question de l’origine des parures de style cloisonné // Antiquites Nationales. 28. 1996, Paris, 1996.

Kubitschek W. Grabfunde in Untersibenbrunn // Jahrbuch fur Altertumskunde, t.V, 1911.

Laszlo Gyula. The Art of the Migration Period. University of Miami Press. Coral Gables, Florida. 1974.

Le  Musee des Beaux-Frts de Georgie. Tbilissi / Realisation: T. Sanikidze; traduction Francaise: A. Cheremetieva; Photographies: Laboratorie Experimental de Photographie des Mouments d’Art, Tbilissi. Editons d’art Aurora, Leningrad, 1985. 176 p., 149 ill.

Lindenschmidt L. 1864. Die Alterthumer unserer heidnischen Vorzeit. Nach den Originalen v.d. Centralmuseum in Mainz. 1864. Bd.I. Heft.IV.

Majeska George P. Russian Pilgrims and The Relics of Constantinople // Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2003.

Martin Max. Die golden Kette von Szilagysomlio und das fruhmerowingische Amulettgehange der westgermanischen Frauentrecht // Barbarenschmuck und Romergold. Der Schatz von Szilagysomlyo / Herausgegeben von Wilfried Seipel 2 Marz bis 2 Mai 1999. Milano, Wien, 1999.

Martin Max. 24 Scheiben aus Coldblech und 17 goldene Medaillons: eine “Gleichung” mit vielen Unbekannten // Barbarenschmuck und Romergold. Der Schatz von Szilagysomlyo / Herausgegeben von Wilfried Seipel 2 Marz bis 2 Mai 1999. Milano, Wien, 1999.

Miller K. Mappaemund, die altesten Weltkarten. Bde. II. Stuttgart, 1895; Ibid., bde. III. Stuttgart, 1896.

Izmailova O.A. Iconographie du cyclodes Feter d’un groupe de codex armeniensd’Asie Mieneure // Revue des etudes armeniennes. 1967. IV. P.127.

Popovic Danica. Relics and politics in the Middle Ages: The Serbian Approach //  Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М., 2003. С.161-180.

Poutzko B. 1974. Problemes d’origine et de datation d’une coup d’argent provenant de Vilgordt  // Revue des etudes arvenien nes. N.S., Paris, 1973-1974. T.X. P.261-279.

Roman jewelry. A Collection of National Archaeological Museum-Sofia by L. Ruseva-Prokoska, 1991.

Stadler Peter. Die Bevokerungsstrukturen nach Eugippius und den archaologischen Quellen // Germanen, Hunnen und Awaren. Schatze der Volkerwanderungszeit Nurnberg, 12 Dezember – bis 21 Februar 1988. Frankfurt-am-Main, 13 Marz – bis 15 Mai 1988.

Stark Robert. Die Fiblen // Barbarenschmuck und Komergold. Der Schatz von Szilagysomlyo Kunsthistorisches Museum Wien. 2 Marzbis - 2 Mai 1999.

Shevchenko, Yuri Y. Relic from the Greatest Underground Sacred Place of the Christian World and the Golden Belt of Norseman Shimon in Ancient Russia // European Association of Archaeologists. IX-th Annual Meeting. 10-th – 14-th September 2003. Russia, St.-Petersburg, 2003.

Schnurer I., Ritz I. Sankt Kummernis und Volto Santo. Dusseldorf, 1934.

Shchukin M.B. Rome and the Barbarians in Central and Eastern Europe 1st century B.C. – 1st century A.D.//BAR. – International Series. № 542. Oxford, 1989. T. 2.

Schnurer I., Ritz I. Sankt Kummernis und Volto Santo. Dusseldorf, 1934. S.117-119, 123.

Schwindt T. Tietoja Karjalan rautakaudesta ja sita seuraavilta ajoilta. Suomen muinaismuitoyhdistyksen Aikakauskirja XIII. Helsinki. 1893 (Погребение Raisala Hovinssari Tontinmaki 5/1888).

Svoronos N.I.  Rercherches sur le cadastra Byzantin et la fiscalite aux XI et XII sieries // Bulletin de correspondanse hetteninge. 1959. No 83. p. 99.

Teteriatnikova Natalia B. Relics in the walls, pillars, and columns of Byzantine churches // Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2003. P.77-92.

The Ashmolean Museum. Oxford // Prestel Verlag Munich: London – New York and the University of Oxford, the Ashmolean Museum, Oxford, 2000.

The Metropolitan Museum of Art Guide / Works of Art selected by Philippe de Montebello, Director Edited by Kathleen Howard. Second Edition. New York, 1994.  

The National Museum of Denmark. Copenhagen, 1957. Editor: Aage Roussell.

Tsafrir Yoram. The Loca Sancta and the invention of relics in Palestine from the fourth to seventh centures: their impact on the ecclesiastical architecture of the Holy Land // Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М.: «Прогресс-Традиция», 2003. С.56-76.

Ville de Caen, Musee de Normandie. Attila. Lesinfluences danubiennes dans l’ouenst de l’Europe au V-e siecle. Eglise Saint-Georges du Chatean 23 juin – 1 octobre 1990. Textes reunis et presentes par Sean-Yves Marin. Publication du Musee de Normandie. No 9. 1990.

Wolf G. Holy Face and Holy  Feet. Image, relic and the construction of sacred topography in Byzantium //  Реликвии в искусстве и культуре восточнохристианского мира / Ред.-сост. А.М. Лидов. М., 2000.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский

---