РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Тимофеева Т.П. Архитектура времени Андрея Боголюбского. В кн.: Памяти Андрея Боголюбского. Сб. статей. Москва – Владимир, 2009. С. 12–82. Все права сохранены.

Электронная версия материала предоставлена библиотеке «РусАрх» составителями сборника. Все права сохранены.

Иллюстрации приведены в конце текста.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2009 г.

Т.П. Тимофеева

Архитектура времени Андрея Боголюбского¹

Введение

Технология белокаменного зодчества

Блистательная эпоха становления и расцвета Владимиро-Суздальского княжества и его аристократической культуры при Андрее Юрьевиче Боголюбском – «беспокойное, но и светлое утро Владимирской земли»² – ознаменовалась строительством целого ряда белокаменных зданий. По некоторым летописным данным, в княжение Андрея Боголюбского было построено около 30 церквей: «створи ту многы церкви 30»³. Начало белокаменному зодчеству в Залесской земле положил суздальский князь Юрий Долгорукий, отец Андрея Боголюбского. Выбор природного камня, а не византийско-киевского кирпича-плинфы был обусловлен ориентацией князя на Западную Европу, на государства, входившие в состав Cвященной Римской империи. Такая ориентация имела, очевидно, свои внутриполитические причины, но в основе ее лежало и стратегическое решение о строительстве на Руси «по-европейски», намеченное еще Мономахом⁴.

Известняк для нового строительства стали добывать, вероятно, в окрестностях Москвы, которой к этому времени завладел Юрий Долгорукий. Разведанные его мастерами залежи камня образуют подземную, местами выходящую на поверхность жилу, протянувшуюся от подмосковных притоков Клязьмы до среднего течения Оки⁵. Камень, доставленный на место речным путем и посуху, «каменосечцы» обрабатывали инструментами типа долота (зубила), тесовика и тесла (ил. 1). Чтобы обтесать грань 40х40 см, нужно было нанести около 1200 ударов, а каждый квадр имел тщательную лицевую теску с пяти сторон, и только заднюю грань, обращенную в кладку, обрабатывали более грубо⁶.

 Стены белокаменных храмов трехслойны: их составляет облицовка с наружной и внутренней сторон и промежуточная забутовка туфом, валунами, обломками и отесами известняка с заливкой известковым раствором. В раствор добавлялась цемянка (кирпичная крошка) и древесный уголь. Строительство здания продолжалось от одного до трех-четырех сезонов. Так, «Житие Андрея Боголюбского» отводит на возведение церкви Покрова на Нерли лишь один сезон: «единым летом соверши».

Процесс строительства начинался с заготовки строительных материалов, затем разбивали на месте план и отрывали фундаментные рвы по периметру стен и осям столпов, до глубины залегания материкового грунта. Считается, что у белокаменных зданий был ленточный фундамент, положенный не в котлован, а во рвы, которые заполнялись глыбами валунов, булыжником, обломками известняка и туфа и заливались раствором. На фундаменте возводились с помощью деревянных лесов и других вспомогательных конструкций стены и своды. Для кровель использовали тес, но, может быть, и свинцовые доски («олово» летописей). Главы – как принято считать, шлемовидные, – покрывались иногда красной аравийской медью с позолотой⁷. В окна белокаменных храмов вставлялись деревянные оконницы, которые могли заполняться стеклом⁸. Не исключено, что в аристократических храмах Владимира, подражавшего крупнейшим христианским столицам, применялись для оконного заполнения витражные стекла⁹.

Храмоздательная программа Андрея Боголюбского

Андрей Боголюбский продолжил начинание отца, ставшего киевским князем. Наследник киевского престола, вышгородский князь Андрей в 1155 году «без отне воле» покинул киевскую землю, чтобы вернуться на родину, в свою Ростово-Суздальскую вотчину, где провел большую часть жизни. Здешняя боярская знать, стремившаяся обособиться от киевского, общерусского влияния, надеялась найти в сыне Юрия послушного исполнителя своей воли. Однако Андрей Юрьевич не только проявил крутой нрав «самовластца»¹⁰, но и распорядился властью совершенно неожиданно: оставив старые политические центры Северо-Восточной Руси – Ростов и Суздаль, он приступил к созданию новой столицы в городе «мизиньных» людей (т. е. не боярской знати, а ремесленников, торговцев и прочих обитателей посада) – Владимире. Строительство во Владимире стало важнейшей задачей князя и его зодчих.

Строительная дружина Андрея Юрьевича унаследовала от прежних мастеров навыки добычи, обработки и строительства из белого камня, а величественный благочестивый замысел князя и гений его зодчих сформировали гораздо более совершенный, выразительный и репрезентативный стиль храмов и дворцов. Усложнилась композиция, более стройными стали пропорции, появилась развитая изобразительная декорация фасадов в виде белокаменных рельефов. Здания обрели ярко выраженную индивидуальность в соответствии с социальным заказом и новыми оттенками храмоздательной программы.

Об иностранном происхождении мастеров Андрея Боголюбского есть прямое летописное свидетельство: «По вере же его и по тщанью его к святеи Богородице приведе ему Бог из всех земль все мастеры»¹¹ и пересказ В.Н. Татищевым несохранившихся текстов: «По снисканью бо его даде ему Бог мастеров для строения оного из умных земель; по оставшему во Владимире строению, а паче по вратем градским, видно, что Архитект достаточный был … Мастеры же присланы были от Императора Фридерика Перваго, с которым Андрей в дружбе был…»¹². Современные поиски родины мастеров Андрея Боголюбского приводят одних исследователей в Северную Италию – города Павию и Комо в Ломбардии и город Модену¹³, других – в Германию¹⁴. Успенский собор, Боголюбовский дворец, храм Покрова на Нерли принадлежат к творениям новых зодчих князя. Строительной дружиной Андрея Боголюбского, в которую влились, вероятно, и прежние мастера Юрия Долгорукого, руководил зодчий европейского опыта и кругозора.

Город «мизиньных» людей, Владимир чудесно преображается в подобную Киеву столицу с Золотыми воротами и златоверхим «десятинным» собором, а в десяти верстах к востоку обустраивается Боголюбов-город с белокаменным княжеским дворцом и храмом Рождества Богородицы. За символически короткие семь лет – с 1158 по 1165 годы – строительная дружина Андрея Боголюбского, собравшая под началом северо-итальянского зодчего от Фридриха Барбароссы «из всех земль все мастеры», создает белокаменное великолепие Владимиро-Суздальской земли. Священные реалии Киева, Константинополя, Иерусалима князь Андрей смело переносит во Владимир, утверждая их в строительстве храмов и чтимых реликвиях, новой топонимике и топографии. Каждый из его храмов являл собою зримую проповедь в камне, а своей обширной храмоздательной программой Андрей Боголюбский заново освящал Владимирское княжество, уподобляя его новой Святой земле. Эта программа сопоставима с храмоздательной деятельностью Ярослава Мудрого, который столетием раньше «славный град Кыев величьством, яко венцем обложил, предал люди … и град… святей Богородици»¹⁵.

Формирование территории древнего Владимира

Началом Владимира во времени следует считать, очевидно, конец X века, время крещения Руси при Владимире Святославиче¹⁶. Три Владимира знает Древняя Русь – город Владимира в Киеве, Владимир-Волынский и Владимир-Залесский¹⁷. Все они основаны в одно время, одним князем, с одной целью – стать опорой киевского князя и новой для славян веры – греческого христианства, православия; его же именем и названы. Тогда же или несколько раньше пришли сюда, на высокие берега Клязьмы, и славяне; здесь и крестились вместе с здешним народом в реке, сохранившей старое, дославянское имя, данное ей местным населением угро-финского племени меря. Крещение могло происходить и в притоках Клязьмы, названных по-киевски: Лыбедь (Лебедь), Рпень, Почайна. Первоначальный Владимир X века пока не найден, хотя и есть указание Тверской летописи: «На реце на Клязьме, на усть-Лыбеди»¹⁸. Возможно, это был еще не «город», но небольшое укрепленное подворье княжеских дружинников и христианских миссионеров. Вблизи восточной окраины Владимира сохраняются архаичные топонимы, свидетельствующие о древности славянского освоения восточного отрога владимирских высот: Ярилова долина, Княжой луг. Эти урочища смыкались с древним городищем Доброго села и его курганным могильником¹⁹.

В некоторых летописях, помимо Владимира Святославича, упоминается еще один строитель Владимира – князь Владимир Мономах, правнук Владимира Святославича, построивший здесь на рубеже XI и XII веков новую крепость²⁰. Место города Мономаха доподлинно неизвестно (считается, что это центральная часть города), не обнаружена и его Спасская церковь вне крепости – первый каменный, из плинфы, храм во Владимире.

В середине XII века судьба города круто изменилась. На полтора столетия предстояло ему стать столицей Северо-Восточной Руси. Честолюбивые замыслы владели князем-«самовластцем»: «Да будет сей град великое княжение и глава всем»²¹. Именно Андрею удалось создать город, образ и обаяние которого оказались сильнее времени (ил. 2).

Стольный град Андрея Боголюбского раскинулся на гряде высоких холмов в междуречье Клязьмы и Лыбеди. Важнейшей частью города стала новая крепость. Князь Андрей, по словам Никоновской летописи, «град Владимир заложи зело попремногу болши первого»²². Новая крепость простерлась в окружности более чем на 7 км, превзойдя Новгород (6100 м) и Киев (4600 м). В разных местах по сей день сохраняются остатки внушительной земляной насыпи – некогда 24-метровой ширины у основания, высотой в несколько метров, с деревянной рубленой оградой наверху: Козлов вал у Золотых ворот (теперь его высота 6 м) (ил. 3), Троицкий вал в средине города на линии Успенского собора, Ивановский вал напротив Рождественского монастыря, Зачатьевский на восточной окраине. Валы не только окружали город снаружи, но и разделяли его внутри на три части: западную, среднюю и восточную. Клиновидную линейную фигуру города, как кажется, определила сама природа: протяженное плато, стиснутое меж двух рек, текущих в одном направлении, на северо-восток. В трехчастном делении, как и в линейной доминанте плана, также отразился естественный рельеф: глубокие овраги меж холмами, превращенные умелыми градодельцами в рвы и усиленные валами.

Андрей Боголюбский преобразует город «мизиньных» людей в стольный, учитывая в своих замыслах интересы этих же «мизиньных» людей и поэтому не жертвуя никакой из прежних территорий. Так сложился трехчастный план Владимира: западный «Новый город», средний «Печерний», называемые так в Лаврентьевской летописи под 1237 годом²³, и восточный, в XVI – XVII веках известный как «Ветшаный» или «Старый».

Внутренние ворота соединяли среднюю часть города с остальными. Западные получили название Торговых, однако это случилось не при Андрее, когда торг оставался у реки, а позже – когда Всеволод Большое Гнездо «взогна торг на гору». Восточные ворота были известны впоследствии как Ивановские – по близости к церкви Иоанна Богослова (или по имени епископа Иоанна, построившего, возможно, церковь над воротами во имя этого святого)²⁴. Наружные ворота соединяли город с внешним миром: на западе – Золотые, на востоке – Серебряные с надвратной церковью Андрея (вероятно, Первозванного), на юге, со стороны реки Клязьмы – Волжские, на севере – Оринины и Медные. Все эти названия упоминаются в летописях²⁵.

Кроме Золотых, никаких других ворот не сохранилось, и следов от них так и не найдено, поэтому их места определяются весьма предположительно. При этом наибольшие сомнения вызывают северные ворота. В Воскресенской летописи рассказывается, что татары ворвались в город «от северныя стороны от Лыбеди ко Орининым воротам и к Медяным»²⁶, то есть ворот оказывается двое. По Львовской летописи, это одни и те же ворота: «тако же и от Лыбеди во Оринины ворота в Меденые»²⁷.

Здравой кажется мысль, что ворота непременно должны начинать значительную дорогу. Так, Серебряные ворота вели в Боголюбов-город, Волжские – к речному пути Клязьма – Ока – Волга, Золотые – во вновь построенную крепость Москов, еще двое – в Юрьев-Польской и Суздаль. Юрьевская дорога начиналась на севере или северо-западе, от Нового города. Сюда исследователи помещают Оринины ворота. Следуя этой логике, Медным отводят место в восточной части города, при выходе через Лыбедь на север, к Суздальской улице²⁸. Однако в XII веке здесь не было Суздальской дороги, в Суздаль ездили через восточные Серебряные ворота – т. е. через Боголюбово, затем только поворачивая на север²⁹. Интересно, что так называемый «чертеж» Владимира 1715 года показывает все перечисленные дороги, кроме Суздальской, которая, очевидно, появилась вместе с Суздальской улицей гораздо позже, едва ли не в губернское время³⁰. Выход же из Нового города показан на «чертеже» в двух местах, одно из которых – разрыв восточного вала Нового города севернее Золотых ворот, у Никитской церкви, а другое – в северном направлении, причем именно второй выход назван «дорогой от Юрьева Полского к городу». Не был ли выход у Никитской церкви в это время уже устаревшим началом прежней дороги в Юрьев?³¹

Вообще, вопрос дорог и их изменений малоисследован, поэтому и вопрос об Орининых и Медных воротах остается открытым. Но где бы ни находились эти ворота, средний, Печерний город оказывался совершенно замкнутым и вовсе лишенным внешнего сообщения: выйти из него можно было только через западную и восточную трети города, не считая потайных выходов к Клязьме и Лыбеди. В Ветшаном же городе единственные ворота, в достоверности которых можно не сомневаться – Серебряные. С современной точки зрения надежности и безопасности населения Печернего города это труднообъяснимо.

Золотые ворота во Владимире

«Память всему Отечеству моему»

Не так уж много найдется в мировой архитектуре памятников, замыслом, значением, обликом и даже самим своим именем выразивших целую эпоху в жизни народа, государства, цивилизации. К числу таких памятников-символов принадлежат белокаменные Золотые ворота города Владимира XII века³². Спустя более восьми веков, с утратой или изменением своих важнейших частей, они остаются красноречивым свидетельством расцвета, величия и благочестия Владимирской Руси и яркой архитектурной метафорой времени владимирского князя Андрея Боголюбского. Ипатьевская летопись сохранила свидетельство о том, что значили Золотые ворота для князя Андрея, приписав ему знаменательные слова, в которых видится осознаваемый современниками замысел о Золотых воротах: «Хочу создати церковь таку же, ака же ворота си Золота; да будет память всему Отечеству моему»³³. При разноречивости толкований контекста этой княжеской речи³⁴, нельзя не заметить здесь главного – смысла, вложенного князем в строительство Золотых ворот: «память всему Отечеству моему». Золотые ворота и остались памятью о державном княжении Андрея Боголюбского (ил. 4).

Золотые ворота Иерусалима, Константинополя, Киева

Загадочной представляется ориентация на запад главных ворот – Золотых. Какая из дорог потребовала их сооружения с этой стороны? Уж конечно, не московская дорога, не Москва, едва затеплившаяся в недрах Залесской земли, повернула к себе их царственный лик. Может быть, Киев и его «город Ярослава» с юго-западными Золотыми воротами послужил образцом западной – княжеской – трети вновь созидаемого города? В самом деле, владимирским Золотым воротам предшествовали киевские, а тем – константинопольские, иерусалимские… Для средневекового градостроительства следование образцу было неизбежно и означало обращение к первообразу – небесному Иерусалиму. «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущий, аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий» (Пс.126:1).

В Константинополе, столице Византии, круг христианских символов складывался с ориентацией на расположение святых мест в Иерусалиме. Однако в «иерусалимской топонимике» Константинополя совершенно не было стремления воспроизвести реальную топографию Святой земли. Не заметно такого стремления и в Древней Руси. Земного Иерусалима с его Золотыми воротами, Голгофой и храмом Гроба Господня, Гефсиманским садом и ручьем Кедрон, Елеонской горой и другими географическими реалиями могли и не видеть воочию строители Киева, Владимира и многих других христианских городов. Однако сокровенная связь этих городов с ветхозаветными описаниями святого града, Крестным путем Спасителя и пророческим видением Иоанна Богослова явственно проступает в средневековой топографии и топонимике.

В Иерусалиме Золотыми назывались одни из четырех главных ворот: от них начиналась на востоке центральная улица города-крепости, воссозданного после Первой римско-иудейской войны. Через них Христос в день Вербного Воскресенья под возгласы «Осанна» вошел в Иерусалим. До завоевания Иерусалима турками восточные Золотые ворота открывались единственный раз в год – на праздник Входа Господня для торжественного входа патриарха со множеством народа.

До сих пор посредине здания заметна двойная арка с обильным орнаментом. В XVI веке арочный проем был заложен по приказу турецкого султана, поскольку среди христиан, а также среди иудеев и мусульман Золотые ворота Иерусалима считались открытыми только для Господа, и никто другой не должен был ходить ими, согласно пророчеству Иезекииля: «Ворота эти будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими. Ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены» (Иез. 44:2).

Золотые ворота Константинополя-Царьграда тоже незримо присутствуют в образе владимирских и киевских Золотых ворот. Построил царьградские ворота в первой половине V века император Феодосий Великий в память победы над тираном Максимом как главные ворота вновь созданной им крепости. Золотые ворота представляли собой величественное сооружение из пестрого с зеленоватыми прожилками мрамора в виде трехпролетной арки с фризом, украшенным барельефами, изображающими подвиги Геракла, Прометея и других героев³⁵. Над триумфальной аркой помещалась надпись: «Haec loca Theodosius decorat post fata tyranne. Aura saecta gerit qui portam construit auro» – «сии места Феодосий украсил после поражения тирана, золотые украшения принятия тому, кто ворота устроил золотом»³⁶.

Золотыми воротами начиналась на западе центральная улица – Меси, параллельная берегу Мраморного моря. Ворота эти служили исключительно для торжественных триумфальных императорских процессий. Их название отражало, очевидно, не только имперскую роскошь и величие земной власти, но и надмирное сияние христианства. Всю полифоничность и символическую многозначность иерусалимских и константинопольских Золотых ворот восприняли в Древней Руси – Ярослав Мудрый в Киеве, Андрей Боголюбский во Владимире. Именно Золотые ворота стали основным градостроительно-архитектурным символом подобия Иерусалиму и Констатинополю.

Киевские Золотые ворота представляли собой крепостную башню с арочным пролетом, встроенную в систему бревенчатых стен-городен. Ширина проезда составляла 6,4 м. Стены внутри проезда членились пилястрами, которые на высоте 10 м завершались арками с коробовыми сводами перекрытия. Три центральные арки свода поднимались несколько выше, что, вероятно, объяснялось желанием возвысить надвратную церковь над боевой площадкой, расположенной перед ней. Внутри проезда на высоте 5 м. могла помещаться еще одна площадка-настил. Золотые ворота в Киеве сохранились лишь в руинах, и в их конструкции остается много неясного. Тем не менее, здание реконструировано в 1981 – 1982 гг. по проекту Е.В. Лопушинской³⁷.

В отличие от Золотых ворот Константинополя и Иерусалима, киевские Золотые ворота венчались надвратной церковью во имя Благовещения. Вероятно, это был небольшой четырехстолпный храм так называемого крестово-купольного типа из кирпича-плинфы с профилированными пилястрами и зубчатым орнаментом. В сводах для облегчения конструкции были вмурованы голосники, а интерьер украшали фрески и мозаика. Посвящение надвратной церкви богородичному празднику Благовещения – Благой вести, принесенной Марии архангелом Гавриилом, означало благословение, милость и заступничество для крепости и всего города. Киевский митрополит Иларион так выразил это в своем «Слове о законе и благодати»: «Да еже целование Архангел дасть девици, будет и граду сему. К оной бо: «Радуйся, обрадованная, Господь с Тобою». К граду же: «Радуйся, благоверный граде, Господь с тобою».

Ансамбль «города Ярослава» в Киеве – Золотые ворота, Софийский собор, монастыри – Георгиевский, Ирининский, Лазаревский и четвертый неизвестный (Екатерининский?), равноудаленные от Лобного места с крестом, как бы переносят в Киевскую Русь священные образцы Константинополя и Иерусалима.

Эпитет «Золотые» далеко не исчерпывается, очевидно, действительным наличием золоченых створ, купола и других украшений как знака роскоши и власти. В христианской культуре золоту придавалась богатая сакральная метафоричность, вслед за Византией воспринятая и в Древней Руси. Золото являло образ света, и таинственный золотой фон иконы скрывал в себе блистание и свет горнего мира, ибо «Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы» (1 Ин 1, 5).

Золотое сияние лучше всего выражало ветхозаветное понятие «Славы Господней». Золото сочетает в себе и тяжелое блистание, и светлую прозрачность. Небесный Иерусалим именно таким и открылся Иоанну Богослову: «Город был чистое золото, подобен чистому стеклу» (Откр. XXI, 18). Золото – не просто свет, но свет солнца, а солнце еще в Ветхом Завете выступало синонимом высшей правды: «взойдет солнце правды» (Малах IV, 2 – это пророчество осуществилось с пришествием Христа). Золото также эмблема царского достоинства: ведь среди своих подарков новорожденному Спасителю волхвы принесли и золото – как царю. Золото стало в христианстве и символом чистоты, нетления и целомудрия, поэтому чистое золото способно символизировать и Деву Марию. Еще одна важная для христианства способность золота – близость к огненной среде, а огонь очищения содержится в таинстве покаяния, в исповедничестве, поэтому золото – еще и эмблема мученичества³⁸. В той или иной степени такое отношение к качествам золота усвоила и Древняя Русь.

Современный облик Золотых ворот

Летописи ничего не сообщают о закладке Золотых ворот – надо полагать, что их начали строить одновременно с крепостью и Успенским собором, то есть в 1158 году: «Сверши же церковь пять верхов и все верхы золотом украси и створи в ней епископью и город Володимер заложи болий»³⁹. Окончанием же постройки стало освящение надвратной церкви Положения Риз Богородицы в 1164 (1163) г.⁴⁰. Главные ворота столичного Владимира, очевидно, во многом напоминали киевские. Они так же были встроены в крепостную линию валов и рубленых стен, так же имели боевые площадки и венчались надвратным храмом. Но материал их другой – тесаные блоки природного камня известняка.

Дважды на камнях Золотых ворот обнаружены так называемые княжеские знаки Рюриковичей – высеченные значки, похожие на литеры. У каждого князя или княжеской ветви был свой вариант знака. Возможно, один из этих двух знаков – в виде трезубца, обнаруженный в одной из ниш на южной стене башни, – принадлежит Юрию Долгорукому, а другой, более сложного рисунка – его старшему сыну Ростиславу-Николаю⁴¹. Должно быть, обработанные блоки остались от прежних строительных заготовок галицкой артели Юрия Долгорукого. Так или иначе, связь Золотых ворот с постройками Юрия Долгорукого очевидна – слишком еще лаконичен и лапидарен, пластически сдержан и пространственно неразвит стиль этого здания⁴². Впрочем, и само его крепостное назначение требовало аскетизма, воинственной мощи, и не слишком располагало к обилию резного узорочья.

Ныне Золотые ворота выглядят суровой богатырской башней прямоугольной формы, вросшей в землю, по археологическим наблюдениям, на 1,5 м. Стремительную стройность и впечатление собранной силы, присущие ей изначально, меняют поздние – круглые, со шпилями – пристройки по бокам. Массив здания прорезает прекрасный, упругой формы, арочный свод с перемычкой. Верх башни завершают окна крытой галереи-паперти, над которыми возвышается надвратная церковь с одинаково решенными западным и восточным фасадами и выпуклой кровлей.

Уже на первый взгляд понятно, что здание понесло серьезные утраты и перестройки и далеко от первоначального облика, – и все же уцелело достаточно, чтобы осталось волнующее впечатление величия и подлинности древнего зодчества. Прежде всего, сохраняется могучий холм древней земляной насыпи – Козлов вал. Подлинна в основе своей сама белокаменная башня: прямоугольная в плане, образованная двумя пилонами – южным и северным. Между ними – проезд с полуциркульным арочным сводом высотой почти 14 м и шириной 5,30 м (ил. 5). Внутренние стены проезда профилированы шестью лопатками с простым карнизом, выше которого лопатки продолжаются на своде. Примерно посредине арочного проезда, ближе к западу, ритмично перекинута перемычка таких же очертаний; в основании ее сохранились подставы для навески на петлях воротных полотнищ; тут же сохранились глубокие врубки в камне – для засова.

По бокам башни, на южном и северном наружных фасадах, заметны арочные ниши разной ширины и высоты. Назначение их неясно, так как с боков башню сжимала земляная насыпь, и ниши, вероятно, были засыпаны землей. Возможно, это усиливало прочность конструкции. Над перемычкой в белокаменной кладке стен внутри пролета заметны неглубокие квадратные врубки двух форматов – меньшие от так называемых пальцев строительных лесов и побольше – для бревен, на которые настилался тес для боевой площадки над створами ворот. Эти створы – дубовые, окованные золоченой медью, могли быть расписаны роскошной золотой наводкой по гравированному рисунку, подобно суздальским золотым дверям Богородице-Рождественского собора. «Житие Андрея Боголюбского» упоминает о небывалых «красотах» Золотых ворот, на которые сошлось полюбоваться множество народа, имея в виду, вероятно, убранство самих створ: «Тамо же созда великий князь Андрей и Златые врата граду каменные и на них церковь построи Положения Ризы Пресвятыя Богородицы: и тогда народу многу сшедшуся зрети их красоты».

Далее в «Житии Андрея Боголюбского» повествуется о падении только что построенных врат: «известь же мокра сущи и врата падошася, и под ними дванадесять человек каменьем засыпа»⁴³. Эту катастрофу передает миниатюра Лицевого летописного свода XVI века (ил. 6). Однако упали скорее всего не своды, как рисует миниатюра, а створы, как о том повествует «Сказание о чудесах иконы Владимирской Богоматери»: «Бе бо не суха известь во вратех, абие же внезапу истергшися от стен врата и падоша на люди <…> и взяша врата, и видеша сущих под враты живых и здоровых»⁴⁴.

Над этими створами и помещался боевой настил. Интересно, что на уровне перемычки с южной стороны сохранился арочный дверной проем – выход на эту площадку изнутри башни. В южном пилоне со стороны города прорезан ход наверх – 64 крутые ступени белокаменной внутристенной лестницы под коробовым ступенчатым сводом. Арочный проем – вход на лестницу – очевидно, закрывался дверью с засовом, от которого остались небольшие, но глубокие квадратные врубки в белом камне. Посредине лестница прерывается, образуя небольшую площадку. Справа виден выход наружу, на боевой настил над перемычкой, к которой крепились створы ворот, а слева в стене – кирпичная закладка второго арочного проема. Если здесь и был выход наружу, то он попал бы в толщу земляного вала. Тем не менее раструб белокаменных стен на средней площадке, теперь выровненный кирпичом, свидетельствует, что здесь скрещивались два людских потока⁴⁵.

Справа, в косяке дверного проема в сторону боевого настила, сохранились граффити – процарапанные на белом камне значки, по преимуществу в виде крестиков. Но среди них читается слово – «Гюргич» (Георгиевич). Возможно, это память трагических событий осады Владимира монголо-татарами в феврале 1238 года, когда защитники города увидели с Золотых ворот среди завоевателей плененного московского князя – Владимира Георгиевича, сына владимирского князя Георгия Всеволодовича. Об этом рассказывает Лаврентьевская летопись: «Володимирцы пустиша по стреле на татары, и татарове тако же пустиша по стреле на Золотые ворота… Всеволод же и Мстислав стояста на Золотых воротах и познаста брата своего Володимера»⁴⁶. Однако возможно и другое прочтение: «Гюрги пса», то есть писал⁴⁷. На лестнице, ниже дверного проема, теперь застекленного как окно, можно видеть полубутовую кладку белокаменной стены: снята часть облицовки, и обнажена забутовка.

Оборону Золотых ворот можно было вести на двух уровнях: с настила над створами и с боевой площадки наверху башни, куда ведет верхний марш лестницы. Возможно, лестница освещалась в этой части окном – подобно тому, как изображено на миниатюре Лицевого летописного свода XVI века в сцене падения Золотых ворот. В древности наверху была открытая галерея по периметру башни, огражденная зубчатым парапетом. На миниатюре Лицевого свода зубчатый парапет, снабженный машикулями, несколько выступает над стеной. Иллюстрации Радзивилловской летописи XV века также чаще изображают Золотые ворота с нависающим зубчатым парапетом или бруствером. На «чертеже» 1715 года наверху башни перед надвратной церковью также заметен выступающий двухступенчатый парапет. Выяснить, каков в действительности был верх башни и как выглядели боевые площадки, вряд ли когда-нибудь удастся, поскольку верх перестроен из кирпича и превращен в закрытую галерею с небольшими окнами вместо открытой площадки с зубчатым бруствером.

Золотые ворота в оборонительной системе города были, по существу, стенной башней. Ее массив выдвигался вперед за линию валов и позволял держать под фланговым обстрелом с верхней площадки значительные участки стен и рва по бокам. Через ров настилался деревянный мост, который при необходимости мог просто сжигаться. В Западной Европе башни средневековых замков и крепостей были устроены иначе: они не имели такого огромного арочного проема, в низком своде помещалась падающая решетка-герс, а через ров опускался подъемный мост. Оригинальность Золотых ворот как фортификационного сооружения, глубоко отличного и от византийских, и от западно-европейских аналогов как инженерно-техническим решением, так и назначением, очевидна даже сейчас, когда облик здания далек от первоначального.

Реконструкция надвратной церкви

Наиболее сложно обстоит дело с реконструкцией надвратной церкви. Существующее здание лишь восполняет впечатление древнего ярусного сооружения, мало напоминая формы белокаменного зодчества XII века. Очевидно, первые утраты и повреждения могли произойти при осаде татарами и сопутствующих пожарах. Последующие чинки и ремонты насколько возможно поддерживали ветшающую древнюю конструкцию, и лишь в начале XIX века верх башни и в особенности надвратная церковь подверглись радикальной перестройке.

Анализ архитектурных, графических и документальных материалов дал возможность владимирскому архитектору-реставратору А.В. Столетову выполнить проект реконструкции надвратной Ризположенской церкви и всего здания Золотых ворот (ил. 7). Без сомнения, по материалу, стилю и пропорциям церковь полностью принадлежала традициям владимиро-суздальского зодчества с его аристократизмом, гармонией форм, точным следованием социальному заказу. Надвратный храм главной крепостной башни имел, очевидно, по преимуществу символическое значение; возможно, что церковная служба в нем не была ежедневной и носила скорее экстренный характер – как молебен в случаях общего бедствия. Согласно проекту А.В. Столетова, церковь представляла собой обычный для этой поры крестово-купольный тип конструкции, где две пары внутренних столпов, соединенных арками, поддерживают купол и арочные своды, образуя внутренний объем в виде пространственного креста. Четыре крестчатых в плане столпа составляли подкупольный квадрат строго геометрической формы. План всего здания тоже был близок к квадрату, с востока углубленному тремя алтарными нишами-апсидами. Расстояние между столпами в два раза превышало расстояние между столпами и стенами (т.е. ширину бокового нефа).

Согласно исследованиям А.В. Столетова, для размерения храма зодчему послужила мерная маховая сажень – 176,4 см, четвертая часть которой – локоть – равен 44,1 см. Два локтя составили толщину стены и столпа, четыре локтя – ширину боковых нефов, а восемь локтей – сторону подкупольного квадрата и одновременно диаметр купола. Наружная ширина надвратной церкви равна двойной ширине арочного пролета. Простыми ясными пропорциями плана определяются и вертикальные размеры объема и фасада. Высота храма от пола до барабана совпадала с наружной шириной (или длиной без апсид). По такой простой, несколько статичной формуле строились храмы Юрия Долгорукого.

В западной части здания, по мнению А.В. Столетова, помещался балкон-хоры – «восходние полати», как в других белокаменных храмах. Ход на хоры мог быть таким, как в церкви Бориса и Глеба в Кидекше: по деревянной лестнице через проем в северной части свода хор. Барабан со шлемом поднимался на высоту, равную его диаметру, то есть стороне подкупольного квадрата. При этом общая высота храма до верха купола достигала 17 м. Внутрь церкви вели три портала. Наружных пластических украшений было, вероятно, немного – лишь пояс геометрического орнамента на барабане. Относительно зубчатого парапета церковь располагалась асимметрично: была несколько сдвинута к востоку, внутрь города, освобождая место для боевой площадки⁴⁸.

Внутреннее убранство белокаменных храмов обычно складывалось из невысокой алтарной преграды с деисусом, полихромных настенных фресок, поливных плиток пола, икон, драгоценной утвари и тканей. Вблизи Золотых ворот при благоустройстве территории удалось найти фрагмент поливной плитки с петлевидным орнаментом, но, судя по всему, не середины, а конца XII в.⁴⁹

Рационально решалась сложная инженерно-конструктивная задача: тяжесть надвратной церкви, передающая силы распора на пилоны, погашалась плотно примыкавшими с обеих сторон массами земляной насыпи. Это позволяло как можно выше и просторней раскрыть арочный свод. Неожиданную находку сделали в 1989 году владимирские художники-реставраторы на своде арочного проезда Золотых ворот. При расчистке белокаменной поверхности здесь были обнаружены остатки древней фресковой росписи. Фрагментов этих, хотя и небольших, оказалось двенадцать, причем в тех местах кладки, которые считались переложенными: при переходе стены в свод и едва ли не в самой шелыге свода. На некоторых фрагментах можно было разглядеть желто-серые штрихи, напоминающие перья ангельских крыльев либо латы воинского доспеха⁵⁰.

Белокаменные храмы в древности имели защитное известковое покрытие; эту роль исполняла и фресковая роспись по штукатурке. Наружная фреска сохранилась в Успенском соборе Андреевского времени, украшала она и Всеволодовы галереи. В последующие века белый камень также старались защитить побелкой или окраской. Оставить на открытом воздухе уникальные фрески Золотых ворот не решились и для сохранности закрыли известковой побелкой.

За кажущейся ясностью форм, монолитностью белокаменной массы, лаконизмом художественного языка Золотых ворот скрывалось сложное многофункциональное сооружение, в котором зодчий с гениальной простотой сумел сочетать несочетаемое: эффективную в действии военно-оборонительную башню с двумя уровнями боя и надежной защитой, «триумфальную арку» для торжественных процессий и надвратную церковь.

Золотые ворота – свидетель многих важных городских событий прошлого (ил. 8). В 1177 году, по кончине князя Михалки, здесь присягали владимирцы его брату, Всеволоду Юрьевичу Большое Гнездо. В 1252 году во Владимир торжественно въехал Александр Ярославич Невский, признанный в Золотой Орде великим князем. Митрополит Кирилл, игумены, священники, бояре и все горожане встретили его у Золотых ворот. Вероятно, здесь же, в эти ворота, в 1723 году по повелению Петра I были вынесены останки этого святого князя, чтобы упокоиться в Александро-Невской Лавре Санкт-Петербурга.

Праздник Положения Риз Богоматери

Посвящение надвратной церкви Положению Риз Богородицы продолжало киевскую и константинопольскую традицию особого почитания Богородицы и ее реликвий – ризы и пояса. В предании об Успении Божией Матери сообщается, что через три дня после Успения гроб Богородицы был открыт, но вместо тела лежали только погребальные ризы. По другой версии, Богородица накануне Успения завещала свои ризы двум вдовицам, и те получили по части ее одежд. Кроме того, существует отдельное предание о поясе Богородицы, который она передала апостолу Фоме, ставшему свидетелем ее вознесения. Риза (покров) и головной плат (мафорион-омофор) иногда понимаются как одно целое или взаимозаменяются. Согласно большинству средневековых источников, местом хранения реликвий был Влахернский храм в Константинополе, куда они были торжественно перенесены из Иерусалима и положены в примыкавшую к Влахернской базилике ротонду Агиа Сорос.

Одеяниям Богоматери присваивалась градозащитная роль. В византийской литературе многократно повествуется о спасительном действии ее риз при нападении врагов на Константинополь. Так, например, в 626 году при нашествии аваров город был спасен с помощью ризы, которую вместе с образом Спаса Нерукотворного вынесли на городскую стену, после чего вражеские корабли погибли. Подобным образом описывается и нападение на Царьград русских дружин в 860 году, только при этом омофор погружали в воду. В византийском повествовании того же времени омофор Божией Матери, хранившийся во Влахернском храме, выносят в ковчеге, и он спасает Константинополь от врагов. В священных одеждах Богородицы виделась сама Богородица – защитница мира.

Праздник Положения Риз кажется особенно уместным для крепостного храма, так как в византийской традиции ризу выносят на городскую стену, и происходит чудо спасения от врагов в минуту военной опасности, а в надвратной церкви Золотых ворот риза как бы неотлучно пребывает с воинами гарнизона. Надвратная церковь Положения Риз становится главным и самым надежным оружием и щитом крепости в стольном граде Андрея Боголюбского.

Успенский собор во Владимире

«Хощу бо сей град обновити митропольею»

Среди творений владимиро-суздальских зодчих Успенский собор во Владимире занимает по своему общественному, историческому и культурному значению совершенно особое место (ил. 9). Строится собор в то время, когда волею князя-«самовластца» Андрея Юрьевича Боголюбского город Владимир преображается из города «мизиньных» («малых») людей в новую столицу Владимиро-Суздальского княжества и всей Северо-Восточной Руси. Заложен он в 1158 году, одновременно с грандиозной крепостью – поясом земляных валов, деревянных стен и рвов, одновременно с Золотыми воротами – важнейшей частью этой крепости, символом новой столицы.

О закладке Успенского собора сообщают многие летописи. В Лаврентьевской летописи читаем: «В лето 6666… Заложи Андреи князь в Володимери церковь камену святую Богородицю месяца априля в 8, в день святаго апостола Родиона, во вторник; и да еи много именья и свободы купленыя и з даньми, и села лепшая, и десятины в стадех своих, и торг десятый. И город заложи болии»⁵¹. Лаврентьевской летописи следуют Троицкая⁵², Летописец Переславля Суздальского (Летописец русских царей)⁵³, Владимирский летописец⁵⁴. Тверская летопись добавляет: «...об едином версе»⁵⁵. Летопись Авраамки указывает другую дату: 8 мая, и тоже называет церковь одноглавой⁵⁶. Вариант Воскресенской летописи несколько отличается от Лаврентьевской (Иродиона вместо Родиона, лучшая вместо лепшая, десятое вместо десятины) и тоже уточняет: «…об едином версе»⁵⁷. Никоновская летопись в сообщении о закладке Успенского собора близка к Воскресенской, но при этом называет церковь «соборной»⁵⁸. Рогожский летописец очень краток: «Того же лета заложи князь Андреи церковь Святоую Богородицоу въ Владимири»⁵⁹. Ипатьевская летопись почти дословно повторяет Лаврентьевскую, добавляя при этом знаменательные подробности: «Сверши же церковь 5 верхов и все верхы золотом оукраси и створи в неи епископью»⁶⁰.

Расположился Успенский собор в средней, древнейшей части города, на самом высоком из городских холмов. Храм величественно возвышается над рекой Клязьмой и царит над окрестностью, зримо воплощая дерзкий замысел князя: «Хощу бо сей град обновити митропольею, да будеть сей град великое княжение и глава всем». Эту прямую речь князя, обращенную к боярству, донесла до нас Никоновская летопись под 6668 (1160) годом, когда собор был окончен⁶¹. В панораме города, особенно с южной стороны, Успенский собор занял первенствующее положение; в плане – выступающий юго-западный мыс «Мономахова города». Выбор места безошибочно и красноречиво выдвигал Успенский собор на первые роли в аристократическом столичном ансамбле.

Строительством Успенского собора в своей новой столице Андрей Боголюбский не только переносил местный государственный центр, но одновременно создавал некий противовес древнему Киеву – «матери градом русским». Отныне ось русской истории поворачивается на северо-восток. Киевские святыни, созданные на столетие раньше Ярославом Мудрым – Софийский собор, Золотые ворота, в целом «город Ярослава» с Вышгородом вблизи него, – послужили образцом для обширной градостроительной программы Андрея Боголюбского. Как Ярослав «славный град Кыев величьством, яко венцем обложил»⁶², так Андрей «просветил» Ростово-Суздальскую землю, за короткие 7 лет построив около 30 храмов⁶³. Через подобие Киеву он приближал Владимир и всю Владимирскую землю к первой христианской столице – Константинополю и ее первообразу – библейскому Иерусалиму Давида и Соломона.

Андрей Юрьевич подражает и Владимиру Святославичу, уподобляя свой Успенский собор его Десятинной церкви: князь выделил ему «десятины в стадех своих и торг десятый»⁶⁴, «и в житех и во всем десятое, и якоже устав и заповедь прияхом от святаго и блаженнаго великого князя Владимира Киевъского и всея Русии»⁶⁵. По некоторым предположениям, Десятинная церковь была посвящена Успению⁶⁶. Традиция Успенских храмов на Руси восходит ко времени Владимира Святославича и связана с культом риз Божией Матери, хранившихся во Влахернском храме Константинополя. Успенские соборы как главные храмы городов строились и при Мономахе (в Суздале, Смоленске). Андрей Боголюбский возрождает эту традицию в своей новой столице⁶⁷.

Успенским соборам придавался на Руси градозащитный смысл, и Успению Божией Матери посвящались храмы, возводимые в окружении кремлевских или монастырских стен, на заметном возвышении, что создавало впечатление небесного парения посреди воздушной стихии⁶⁸. Именно так это и понималось современниками. Лаврентьевская летопись сохранила рассказ о походе Всеволода Большое Гнездо, брата Андрея Боголюбского, против ростовских бояр в 1177 году, когда с суздальской дороги дружине предстал, как видение, Успенский собор: «Оузреша чюдную матерь Божию Володимерьскую и весь град и до основанья, акы на воздусе стоящь, яви Бог и святая Богородица новое чюдо»⁶⁹.

Посвящая главный храм Успению, Андрей Боголюбский вовлекал свою столицу в орбиту символов, образов и ассоциаций, связанных с влахернским культом священной реликвии – одежд Божией Матери. Если же вспомнить, что главную башню крепости – Золотые ворота на западном въезде, – венчала церковь Положения Риз Божией Матери, а восточный форпост Владимира – Боголюбов-город, – предваряла церковь Покрова Божией Матери, то смысл Успения – источника и средоточия культа Риз, которому посвящался главный храм, расположенный между ними, – обретает полифоническое звучание. Глубоко и тонко продуманные смысловые взаимосвязи нового ракурса Богородичного культа сделали Владимир как бы новым святилищем Богородицы – если не местом пребывания ее священных риз, то областью их наиболее благотворного воздействия⁷⁰.

Попытки Андрея Боголюбского учредить во Владимире митрополию, независимую от Киевской (или вместо Киевской?), с кафедрой в Успенском соборе, окончились неудачей. Константинопольский патриарх Лука Хрисоверг, к которому обратился князь с ходатайством об открытии Владимирской митрополии, и патриарший собор 1164 года отказали ему, позволив лишь Ростовским епископам иметь пребывание во Владимире. Однако «самовластец» своей волей поставил при Успенском соборе священника, «нареченного» епископом и именовавшегося «владыкой»⁷¹. Хотя формально епископская кафедра появилась во Владимире лишь в начале XIII века, Андрей Боголюбский сумел сделать Успенский собор одной из главных общерусских святынь.

Архитектура собора

Архитектура и облик собора вполне отвечали державным устремлениям князя. Об этом можно судить достаточно определенно, несмотря на значительную перестройку и принципиальное изменение облика собора после пожара 1185 (1184) года. Храм Андрея Боголюбского представляет собой не 4-х, а 6-столпное здание крестово-купольного типа, что позволяет увеличить его, вытянув по продольной оси. Две пары столпов поддерживают главу очень большого диаметра – 6,5 м. Третья пара образует дополнительный поперечный неф и служит опорой для «восходних полатей»-хор (ил. 10). С восточной стороны пространство храма увеличивали три полукруглые апсиды. По высоте – 32,3 м – собор превзошел самый высокий в то время храм – 29-метровую киевскую Софию⁷². Барабан, увенчанный шлемовидным куполом с медным золоченым покрытием, прорезан, как и в Софийском храме, 12-ю узкими и высокими окнами.

Многие летописи называют собор одноглавым и златоверхим. Однако согласно Ипатьевской летописи, собор имел 5 «верхов» (очевидно, глав), украшенных золотом, причем летопись говорит о пяти верхах трижды – под 1158, 1175 и 1183 (1184) годами⁷³. Думается, что пятиглавие Успенского собора, соперничавшего с 13-главой Софией и многоглавой Десятинной церковью, даже в XII веке, когда преобладали одноглавые церкви, вполне допустимо и оправданно (см. в настоящем сборнике: Тимофеева Т.П. О пятиглавии Успенского собора Андрея Боголюбского во Владимире). Технические возможности шестистолпного храма тоже не исключают такой вариант. Достаточно вспомнить новгородскую Софию и черниговский Спасо-Преображенский собор. Необходимость перестройки собора после пожара 1185 (1184) года, может быть, объясняется именно слишком тяжелым для белокаменного здания пятиглавым верхом⁷⁴ (ил 11).

Общая конструктивная схема здания остается неизменной. Столпы и стены соединяются друг с другом подпружными арками, задающими форму коробовых сводов, которые на фасадах образуют плавную линию закомар. Столпы имеют крестчатую форму; они кажутся очень высокими, отчасти из-за относительной тонкости (их толщина составляет не 4-ю, как обычно, а 5-ю часть диаметра купола). Столпам отвечают плоские лопатки на стенах; на них опираются малые подпружные арки. Кольцо цилиндрического барабана соединяется с подкупольным квадратом обычной системой 4-х сферических парусов, однако по сторонам каждого паруса, над ним, располагаются еще по два неглубоких тромпа⁷⁵. Очевидно, этот технический прием применен как разгрузочная мера при таком большом барабане. Сам парус также имеет некоторую дополнительную нишу.

Размер подкупольного квадрата (ширина центральных нефов) соответствует диаметру барабана. Боковые нефы вдвое уже центральных. Диаметр барабана определяет высоту хор и самого храма. Хоры расположены на высоте, равной диаметру барабана (стороне подкупольного квадрата) вместе с толщиной столпа. Удвоение этой величины дает высоту пят подпружных арок⁷⁶. Такой пропорциональный строй, когда удвоенная высота хор определяет положение пят подпружных арок, а не их вершину, обнаружен еще только в церкви Покрова на Нерли, самом изящном и стройном среди белокаменных храмов⁷⁷.

Прочность конструкции обеспечивали и приемы обычной инженерно-строительной практики. Строительству здания предшествовала закладка фундаментов ленточного типа. В Успенском соборе Андрея Боголюбского фундамент в нижней части сложен из булыжных камней округлой формы без раствора, а сверху выровнен околами известняка и пролит известковым раствором, проникшим вглубь примерно на два ряда булыжной кладки. В толще стен проложено два яруса дубовых связей: на уровне пола хор и в пятах главных подпружных арок. Связи проходили и внутри здания, пересекая столпы и образуя как бы жесткую решетку-диафрагму⁷⁸.

«И украси ю паче инех церквии»

Наружный облик и убранство Успенского собора вызывали у современников князя Андрея восторг и священный трепет: «Доспе церковь камену сборъную святыя Богородица, пречюдноу и вельми, и всими различными виды оукраси ю, от злата и сребра, и 5 верхов ея позолоти. Двери же церковьныя трое золотом оустрои… И всими виды и оустроеньем подобна быста оудивлению Соломонове святая святых»⁷⁹. Прежде всего, удивление и восхищение вызывал, вероятно, сам материал здания – белый камень, который даже без всякой внешней обмазки или побелки, при виртуозной гладкой теске квадров и тонких швах известкового раствора казался монолитом и напоминал дорогой мрамор. Строгие, геометрически точные формы, гармоничные пропорции, величественность в сочетании с динамичной стройностью придавали архитектуре здания возвышенную красоту и царственную стать.

Прямоугольный объем венчался высоко поднятой золоченой главой, поставленной не прямо на своды, а на постамент. Верх стен украшали закомары с подзорами и медной (бронзовой) золоченой скульптурой на сводах: «Верх бо златом устрои и комары позолоти… поткы золоты и кубки и ветрила золотом оустроена постави, и всеи церкви и по комаром около»⁸⁰. Фигурки птиц («поткы»), а, может быть, грифонов или других зооморфных персонажей, известных по белокаменным рельефам и прикладному искусству, фиалы («кубкы»), флюгера («ветрила») могли быть вырезаны или выкованы из листовой золоченой меди, то есть быть как плоскими, так и трехмерными. Сиявшая золотом композиция наверху собора, дополнявшая его белокаменное убранство, исключительно обогащала облик здания и, вероятно, сближала его с роскошными западно-европейскими соборами⁸¹. Не исключены и цветные, сверкающие на солнце витражные стекла в окнах.

Белокаменные фасады собора Андрея Боголюбского представляли собой развитую скульптурную декорацию, схема которой начала складываться при Юрии Долгоруком. Уже в храмах Юрия появляются начатки резного декора: уступчатые профили закомар и порталов, декоративные пояски на барабане, аркатурный пояс с клинчатыми консолями поперек фасадов и вверху апсид. Успенский собор был украшен несравненно богаче. Архитектонический ордерный принцип – выявление профилем или рельефом конструктивных узлов и зон, – остается прежним, однако все резные детали становятся гораздо пластичнее, владение резцом все виртуознее, плоскость стены все осмысленней и содержательней. Впервые появляется профилированный цоколь, а в верхнем ярусе изобразительные рельефы. Правда, цоколь представлял собой еще простой отлив⁸². К плоским лопаткам, соответствующим внутренним столпам, добавилась полуколонна, увенчанная резной лиственной капителью (ил. 12). Однако углы, где сходятся плоскости фасадов, еще не маскируются профилем выступающей трехчетвертной колонны. Порталы Андреевского собора не сохранились, но, безусловно, рамой для троих церковных дверей, «золотом устроенных», служили перспективные порталы с капителями и резным архивольтом. Золоченая оковка покрывала полуколонны по сторонам порталов, а возможно, и сами двери имели обивку из золоченой меди, подобно «златым вратам» суздальского собора.

В уровне пола хор фасады украшал аркатурно-колончатый фриз с просторно расставленными колонками изящной, заметно суженной кверху формы. Он частично сохранился на всех трех фасадах. Колонки опираются на простые клинчатые консоли, но их базы над консолями уже имеют сложный профиль с угловыми «когтями». Помимо окон верхнего яруса, в аркатурно-колончатом фризе также помещаются окна, замедляя и усложняя ритм колонок. В 1161 году собор был расписан фресками⁸³, и не только внутри, но и снаружи. В северном участке фриза, по сторонам щелевидного окна можно видеть замечательные изображения пророков со свитками, павлинов и орнаменты. Многоцветная фреска сочеталась с золоченой оковкой колонок, поскольку князь «пояс златом устрои». Колонки и простенки барабана также были украшены медными золочеными листами⁸⁴.

Храмоздательная программа Андрея Боголюбского, выполнявшая актуальные государственно-политические задачи и насыщенная сложными смысловыми ассоциациями, предполагала их раскрытие через резные рельефы. Камни с изобразительными рельефами помещались в верхнем ярусе фасадов. После перестройки собора в 1185 году уцелевшая часть этих камней попала на новые стены. Их немного, и из них собирается три сюжетных композиции; к ним прибавляется несколько женских и львиных масок (ил. 13).

Единственная сохранившаяся из сюжетных композиций представляет собой скульптурную группу из четырех поясных фигур на четырех камнях: трое юношей в нимбах, в молитвенных позах, и над ними, на отдельном камне, благословляющий Спас в медальоне. Средний юноша изображен в позе оранта, двое других как бы предстоят ему. На верхнем камне сохранилась надпись «IС ХС». Композиция определяется как «Три отрока в пещи огненной»⁸⁵ (ил. 14). При этом исследователи выделяют оригинальные черты в изображении этого популярного в раннехристианском и древнерусском искусстве библейского сюжета из Книги пророка Даниила о трех иудейских отроках, ввергнутых вавилонским царем Навуходоносором в печь за отказ поклониться золотому истукану.

Вместо печи здесь под фигурами отроков вырезаны как бы завитки пламени. Вместо обычной фигуры ангела с распростертыми крыльями над спасенными отроками помещен Христос. Текст, иллюстрируемый рельефом, впрочем, дает основание для такой новации: «И рече царь: се аз вижду мужи четыре разрешены, и ходящи среде огня, и истления несть в них, и зрак четвертого подобен Сыну Божию». Смысл, вложенный в эти рельефы князем-заказчиком и его скульпторами, можно понять из приведенного Лаврентьевской летописью обращения Константинопольского патриарха к княгине Ольге: «Христос имать схранити тя якоже схрани… Давида от Саула, три отроци от пещи, Данила от зверии, тако и тя избавить от неприязни и от сетии его»⁸⁶. Охранительный смысл рельефа вполне согласуется с посвящением самого собора Успению Божией Матери. После перестройки собора эта скульптурная группа оказалась на одной из закомар северного фасада. Возможно, на Андреевском храме она также помещалась в верхнем регистре северного фасада⁸⁷.

В западных членениях южного фасада, в нижнем ярусе перестроенного собора оказалось еще несколько камней от первоначального здания со сбитыми или срубленными рельефами. На трех больших блоках едва заметны контуры составной композиции, определяемой как «Вознесение (Полет) Александра Македонского». В центре композиции была высечена фигура Александра, на соседних камнях – грифоны. Возможно, должен быть еще 4-й камень с изображением корзины, поднимаемой грифонами, в которой Александр и совершал свой полет⁸⁸. Подобный сюжет встречается в белокаменной скульптуре еще дважды: в восточной закомаре южного фасада Дмитриевского собора и часть композиции – на обломке плиты от Георгиевского собора в городе Юрьеве-Польском⁸⁹. Этот сюжет, давно известный и популярный в античном мире и христианском искусстве как Византии, так и Западной Европы, имел разные смысловые оттенки, но неизменно выражал идею божественного покровительства и триумфа властителя⁹⁰. Рядом в кладку вложен еще один блок, на котором едва заметны контуры сбитого рельефа⁹¹.

Поблизости, у юго-западного угла, на двух больших блоках сохранились остатки композиции в виде расположенных рядами обнаженных мужских полуфигурок, погруженных в волны-чешуйки: «40 мучеников севастийских»⁹². Возможно, над головами этих уверовавших в Христа воинов-язычников первоначально парили мученические венцы, которые заняли бы еще два камня, и тогда вся композиция приобретала квадратную форму и более крупные размеры. Весьма схематичные и мелкие фигурки несколько терялись бы при таком масштабе композиции, и вся сцена в этом случае вряд ли носила церковно-назидательный характер. Смысл ее раскрывается скорее через внутреннюю взаимосвязь всех трех сюжетов как некий призыв к верности могущественному властителю и церкви. Этот рельеф мог находиться в центральной закомаре западного фасада, в то время как место «Трех отроков» определяется на северном фасаде, а «Александра Македонского» – на южном⁹³.

На фасадах перестроенного собора по сторонам окон расположено 9 женских и 5 львиных масок. Из числа женских масок 3 выполнены в конце XIX века, во время ремонта собора, но вынутые из кладки ветхие подлинники целы и хранятся в ГИМ; к львиным же маскам следует прибавить еще одну, из собрания ВСМЗ. Таким образом, получается 9 женских и 6 львиных масок, которые на Андреевском храме могли располагаться, как на церкви Покрова на Нерли: по три женских маски над окнами средних закомар и по две львиных по сторонам средних окон. Иконография тех и других очень сходна с рельефами церкви Покрова и Боголюбовского собора⁹⁴.

От резного убранства Андреевского собора сохранилось еще 4 или 5 фасадных капителей, части двух желобов-водометов, на одном из которых вырезаны звериные лапы, а на другом пальметки-елочки в сердцевидных рамках, и камни от среднего барабана: блок с деталью раппорта городчатого пояса и несколько капителей колонок⁹⁵.

«И всего строенья церковного»

Внутреннее убранство Андреевской церкви не уступало наружному облику по красоте, насыщенности и богатству. Согласно Ипатьевской летописи, князь-храмоздатель «каменьем дорогым и жемьжюгом оукраси ю многоценьным, и всякими оузорочьи оудиви ю, и многими поникаделы золотыми и серебряными просвети церковь, а онбон от злата и серебра оустрои, а служебных суд и рипидьи и всего строенья церковнаго, златом и каменьем драгим, и жемчюгом великим велми много, а трие ерусалим велми велиции, иже от злата чиста каменья многоценьна оустрои и всими виды и устроеньем подобна быста оудивлению»⁹⁶. В 1161 году стены собора украсила фресковая роспись⁹⁷.

Летописные сведения подтверждаются подлинными фрагментами убранства. На подкупольных столпах сохранились фрески 1161 года – процветшие кресты⁹⁸. Интерьер собора сохранил и резные рельефы. Основания сводов под хорами украшены орнаментальным фризом из листьев аканфа, неизвестным в других белокаменных храмах. Резьба исполнена в плоскостной графической манере, очевидно, с учетом близкого расстояния от зрителя. В пятах подпружных арок высечены 22 пары лежащих львов. Они выполнены в очень высоком рельефе, обобщенно, без детальной обработки – очевидно, с расчетом на видимость в сильном ракурсе снизу. Действительно, неподготовленный взор различает снизу лишь белые полоски где-то в вышине, наверху столпов. Подобные лежащие львы, только в меньшем количестве, украшают пяты арок также в церкви Покрова на Нерли и Дмитриевском соборе.

Пол в соборе был выложен медными плитами («чудное дно медяное») и поливными керамическими плитками, однотонными и разноцветными, с узорами. От многочисленных паникадил-хоросов, освещавших пространство собора, сохранился небольшой бронзовый фрагмент: изогнутый круглый дрот с головкой дракона, несущего на изгибе диск с шипом для свечи. В 1164 году в Успенский собор торжественно поставили Владимирскую икону Божией Матери. Возможно, к ней имеет отношение необычная находка: обломок медной пластины с тисненой надписью уставом – текстом молитвы, в которой упоминается имя «Андрей» (Андрей Боголюбский?) Не прикреплялась ли эта табличка с молитвой к иконе? К убору какой-либо из многочисленных икон принадлежит золоченая медная пластина-цата с узором в технике золотой наводки по темному фону. Узор вполне соответствует кругу и стилю резных мотивов белокаменного зодчества и сопутствующих ему жанров прикладного искусства: две геральдические птицы по сторонам растительного побега, переплетенного с их хвостами. Правда, мастерство исполнения узора еще не достигло таких вершин, как на суздальских «златых вратах»⁹⁹.

 Из обильной утвари собора сохранился замечательный предмет – так называемый Большой Сион из серебра с позолотой и чернью. Это, вероятно, один из трех «иерусалимов» – реликвариев, упоминаемых Ипатьевской летописью. Нижняя часть его в виде ротонды с 12-ю чеканными фигурками апостолов, заключенных в арочные киоты, относится в XII веку, верх переделан в 1486 году. Изготовлен Сион в 1160-е годы на берегах Рейна кельнским мастером Фридерикусом, из мастерской которого происходит еще несколько известных ныне «башенных» реликвариев¹⁰⁰.

Тексты о пожаре 1185 (1184) года сообщают о многочисленных тканях-«портах», шитых золотом и жемчугом, «яже вешали на праздник в две верви от золотых ворот до Богородице, до владыцных сении во две же верви чюдных»¹⁰¹. «Портами» называли княжеские одежды, пожертвованные в храм и по византийскому обычаю развешанные «в две верви»¹⁰².

В летописных текстах упоминаются и другие ткани: «паволоки – укси церковные». Это тонкие льняные ткани пурпурного цвета, которые во время праздников развешивались у икон, подобно пеленам; по другой версии, так назывались епископские облачения¹⁰³. При соборе хранились еще «куны» – очевидно, драгоценные меха для церковных облачений, и богослужебные сосуды, которым «несть числа». В числе дорогих вещей, сгоревших при пожаре, упоминаются и книги. Можно предположить, что при соборе существовал скрипторий или книгохранительница; вероятно, велось и летописание, составлялись и хранились сказания о местных чудесах и праздниках. О текстах местных сказаний, житий, служб и пр., хранившихся в соборе, известно из соборных описей вплоть до начала XX века¹⁰⁴.

«И столп позлати»

Собор, задуманный князем как кафедра епископа или даже митрополита, должен был иметь поблизости резиденцию духовного владыки. Скудные, отрывочные, но чрезвычайно интересные материалы и наблюдения дают возможность сделать некоторые предположения о первоначальном ансамбле Успенского собора. Летописный рассказ о пожаре 1185 (1184) года упоминает некий «терем»: «…а ис терема куны и книгы и паволоки укси церковные, иже вешаху на праздникъ, и до ссудъ, имже несть числа: все огнь взя безъ утеча…» ¹⁰⁵. Ипатьевская летопись в «Повести об убиении Андрея» сообщает о «столпе»: «…верх бо златом устрои, и комары позолоти, и пояс златом устрои, каменьем усвети и столп позлати…»¹⁰⁶. Судя по этим текстам, «терем» служил ризницей, то есть имел не жилое, а вспомогательное значение, подобно боголюбовской башне, заключавшей в себе лестницу для хода в церковь, на хоры и во дворец, в княжескую «ложницу». Возможно, «столп» при Успенском соборе также был каким-то соединительным звеном, и его можно отождествить с «теремом».

Третий неясный термин, примененный в летописи, – «владычные сени». Следуя логике описания, находились они с северной стороны: «Порт шитых золотом и женчюгом, яже вешали на праздник в две верви, от золотых ворот до Богородице, до владыцних сении»¹⁰⁷. Эти «верви» с «портами» натягивались от южных дверей до Владимирской иконы Божией Матери, которая стояла, очевидно, на почетном месте – слева от царских врат деисуса, затем от Владимирской иконы «верви» шли в другую сторону – «до владычных сеней», то есть к северным дверям¹⁰⁸. В таком случае, с известной долей условности можно предположить, что собор имел комплекс пристроек с двух сторон – с севера епископский, с юга княжеский¹⁰⁹. Ипатьевская летопись в сообщении о пожаре на первом месте упоминает именно княжий двор: «…погоре бо мало не весь город, и княжь двор великыи сгоре, и церквии числом 32, и сборная церкви святая Богородица Златоверхая…»¹¹⁰.

Наличие пристроек к Андреевскому собору подтвердило наблюдение траншей, вырытых в 1951 году для устройства калориферного отопления. У северной стены было обнаружено несколько фундаментов. Один из них, напротив центрального поперечного нефа, где первоначально помещался северный портал, принадлежал, очевидно, углу притвора. Притвор упоминается в «Сказании о чудесах Владимирской иконы», в рассказе об одержимом «огненною болезнию», которого вывели в притвор: «извлекоша и в притвор»¹¹¹. Очевидно, подобные притворы следует предполагать с трех сторон – северной, южной и западной.

Два других небольших фундамента как бы продолжали на север крайнюю западную ячейку собора. С ними соединялся другой фундамент, параллельный северной стене собора. Он оказался более глубоким и продолжался примерно на 9 метров, при этом не выступая за линию западного фасада. Эти фундаменты образуют небольшое, почти квадратное помещение, примыкавшее к северо-западному пряслу собора и соединенное с другой, более обширной пристройкой, простирающейся вдоль северной стены на 9 метров. Вероятно, это и есть «владычные сени» и переход из них в собор.

Пол в переходе был выложен поливными плитками, что, вероятно, исключает лестницу. Пристройка эта могла быть, как и «сени», двухэтажной; через верхний ярус осуществлялся ход из «сеней» на хоры собора. В северной стене хор андреевского храма и после перестройки 1185 года сохранился первоначальный дверной проем. Эти северные пристройки задумывались, скорее всего, одновременно с самим собором, и в этом прясле с самого начала могли не делать аркатурно-колончатого пояса, никаких следов которого и не заметно, в отличие от южного фасада. С южной же стороны свод хор 1185 года, продолжающих первоначальные, закрыл и испортил колонки пояса южного фасада. По-видимому, южная пристройка – «столп»-«терем», игравшая роль ризницы, сокровищницы, книгохранительницы, появилась несколько позже, когда отделка фасада была уже закончена¹¹². Можно думать, что она играла роль лестничной башни, соединявшей собор с комплексом южных пристроек (княжеским дворцом?). В таком случае, собор становился событийным и композиционным центром огромного ансамбля, объединявшего резиденции двух владык Северо-Восточной Руси – светского и духовного, дворец князя и палаты епископа.

«Город камен именем Боголюбый»

«Се есть место Боголюбимое»

В 1155 году князь Андрей Юрьевич покинул «без отне воли» нелюбимый Киев и отправился в свою вотчину – Ростово-Суздальскую землю. Путь его во Владимирской земле лежал по левому берегу Клязьмы. Вскоре на высокой береговой гряде в 10 км восточнее Владимира, вблизи слияния рек Нерли и Клязьмы, вырос княжеский замок – «город камен именем Боголюбый». В выборе места для загородного замка Боголюбова ощутим пример Юрия Долгорукого: подобно церкви Бориса и Глеба в Кидекше – предполагаемой резиденции Юрия, княжеский дворец Андрея вынесен за пределы столицы и приближен к устью реки, к выходу на речную магистраль.

Древнее владимирское предание объясняет выбор места для Боголюбова-города чудом от иконы Божией Матери: неожиданно остановившихся коней, которые везли чудотворную икону, невозможно было сдвинуть с места. «Житие Андрея Боголюбского» добавляет рассказ о ночном видении князю молящейся Богородицы, повелевшей ехать не в Ростов, а во Владимир, и на этом месте построить церковь и обитель¹¹³.

В 1158 году в Боголюбове развернулось каменное строительство. Вот что сообщают о начале Боголюбова-города летописи. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, в статье «А се князи русьстии» Комиссионного списка XV века: «В лето 6663. Приде из Киева смереныи и христолюбивыи князь великыи Андреи Юрьевичь безъ отчя повелениа, егоже лестию подъяша Кучковичи, и поставишя град Боголюбовныи, а обещался святеи Богородици животворнои… и постави еи [Богородице] храм на реце Клязме, 2 церкви каменны во имя святыя Богородица, и сътвори град и нарече ему имя: се есть место Боголюбимое. Ту же коня много били, а конь с того места с иконою не идеть; и створи ту многы церкви, 30»¹¹⁴. Новгородская IV летопись: «Год 6666… и град заложи Боголюбивое»¹¹⁵. Владимирский летописец: «В лето 6666… Сии же князь Ондреи Боголюбовныи град спом осыпа, постави ту церковь камену Рожество святеи Богородици на Клязме реце… и устрои монастырь»¹¹⁶. Краткий Владимирский летописец: «И потом приде от Киева Андреи Юрьевич и створи Боголюбовный град и спом осыпа, и постави две церкви камены, и ворота камены, и палаты»¹¹⁷. Русский летописец: «В лето 6666… И потом прииде от Киева Андреи Юрьевичь и створи Боголюбовныи град и спом осыпа, и постави церкви две и ворота камены, и палаты»¹¹⁸ (ил. 15).

Современный облик

Княжеский замок занимал южную часть города, с севера к нему примыкал посад. После татарского разорения Боголюбов остается городом и числится в «Списке градом русским» XIV века, впоследствии становится селом, а в советское время – поселком.

При въезде со стороны Владимира в поселок Боголюбово справа вдалеке виднеется луговой простор, а впереди по сторонам дороги – остатки древней крепости: заросший пруд на месте ручья и холмы – западный крепостной вал. На южной нагорной стороне, за каменной оградой с башнями высится ансамбль Боголюбова монастыря; древнейшая часть его – белокаменные «палаты» XII века. С северной напольной стороны также сохранились остатки земляных насыпей и рвов, а северо-восточная часть укреплений была срыта и распахана при Екатерине II. В целом план города представляется в виде довольно правильного четырехугольника с периметром более 900 метров¹¹⁹.

Примерно посредине монастыря, вблизи берегового изгиба, сохранились остатки дворцовых построек: цокольная часть церкви, нижний ярус северной стены, примыкающая к северной стене закрытая галерея на высокой арке и двухъярусная лестничная башня. Постройки эти сложены из крупных блоков белого известняка правильной формы, со следами древней обработки. Формы и декоративное убранство этих построек характерны для XII века. Над лестничной башней надстроили из кирпича шатровую колокольню – сначала в XVII веке, а затем перестроили ее в 1820 году. Церковь, ослабленная перестройками в конце XVII века, рухнувшая в 1705 и окончательно в 1722 году, была заново построена в 1751 году в стиле «барокко». С западной стороны к церкви примыкает кирпичная побеленная пристройка с «классическим» декором – придел 1809 года во имя св. Андрея Боголюбского (ил. 16).

Внутри придела вдоль западного фасада церкви существует раскоп, обнажающий древний профилированный цоколь храма и остатки белокаменной вымостки прилегающей площади. В самой церкви с южной стороны также оставлен раскоп, в котором видны основания первоначальных колонн и уровень древнего пола. На некотором расстоянии от паперти привлекает внимание небольшое сооружение в виде четырех фигурных колонн со сводом – «святой шатер», стоящий на основании древнего сооружения – кивория с водосвятной чашей. Можно войти в лестничную башню, подняться по лестнице и пройти по переходу.

Боголюбов-город и княжеский дворец

по летописи и археологическим исследованиям.

Каменная ограда и ворота с надвратной церковью

«Создал же бяшет собе город камен, именем Боголюбый, толь далече якоже Вышегород от Киева, тако же и Боголюбый от Володимеря»¹²⁰  – это летописное свидетельство о каменном «городе», то есть крепости, нашло действительное подтверждение. Еще краеведы XIX века писали о видимых остатках белого, дикого и булыжного камня с западной и южной стороны монастырской ограды¹²¹. В 1925 году Г.Ф. Корзухина обнаружила остатки белокаменной кладки на южном склоне холма против южной стены собора. В 1934 году Н.Н. Воронин установил ее протяженность – 12 метров. Оказалось, что это не стена, а остатки башни. Обследование восточного и западного выступов южного склона показало и здесь наличие известкового раствора и белокаменного щебня. Разведки 1954 года обнаружили на вершине западного вала остатки фундаментов, сложенных из булыжника и туфа на известковом растворе, и полное отсутствие в разрезе вала деревянных конструкций¹²².

Некоторые летописи упоминают «ворота камены» (см. выше). Житие Андрея Боголюбского начала XVIII века сообщает, что он «потом при оной Боголюбимой обители святые врата каменные содела и на них церковь во имя тезоименитого себе святого апостола Андрея Первозванного устрои и освяти ю»¹²³ .

Церковь Андрея Первозванного упоминает в «Летописи Боголюбова монастыря с 1158 по 1770 год» игумен Аристарх: «В лето 6747 (1239) безбожный царь Батый град Боголюбов и обитель до основания разори и церкви мученика Леонтия и Андрея Первозванного до земли испроверже», а в 1683 году были построены новые «святые ворота»¹²⁴. В описи Боголюбова монастыря 1689 года указаны «спереди святые врата каменные над теми вратами сделана церковь во имя св. апостола Андрея Первозванного и та церковь не священа, из тех же врат сделана калитка каменная же проходная…»¹²⁵. Эти «с полунощной стороны каменные двувъездные врата» с церковью «поверх оных» простояли до 1803 года, а затем церковь была разобрана и построена новая, во имя Боголюбивой Божией Матери¹²⁶. Возможно, эти врата с церковью Андрея Первозванного заняли место древних врат, стоявших в северной крепостной линии княжеской части города. В 1841 году монастырь построил на этом месте новые грандиозные ворота с надвратной церковью и колокольней, существующие ныне.

Собор Рождества Богородицы

Княжеский дворец в Боголюбове представлял собой цепь зданий, протянувшуюся с севера на юг на 80 м¹²⁷ (ил. 17). Центром ансамбля являлась церковь Рождества Богородицы. Летопись оставила восторженное описание церкви: «Сый благоверный и христолюбивый князь Андрей уподобися царю Соломану, яко дом Господу Богу и церковь преславну святыя Богородицы Рожества посреди города камену создав Боголюбом и удиви ю паче всих церквии, подобна тоя Святая Святых, юже Соломон царь премудрый создал… и створи церковь сию в память собе…»¹²⁸.

Археологические исследования профессора Н.Н. Воронина, предпринятые в 1934–1938 годах, наполнили предметным содержанием летописный рассказ. Археологические находки показали, что дворцовый храм отличался особенным изяществом и роскошью. Оказалось, что церковь 1751 года стоит точно на основании стен древнего здания, представлявшего собой четырехстолпный трехапсидный храм. На разных фасадах сохранилось от одного до трех рядов древней белокаменной кладки, а западная треть северной стены уцелела до второго яруса. В нижней части стен сохранились фасадные пилястры сложного профиля, с тонкими полуколоннами (ил. 18). Цоколь фасадов и перспективных порталов также богато профилирован. План и подкупольное звено храма XII века заметно вытянуты по продольной оси. Меньшая сторона подкупольного звена составляет около 4,5 метров¹²⁹.

Главу примерно такого же диаметра поддерживали не крестчатые столпы, как в других белокаменных храмах, а круглые колонны полутораметровой толщины с профилированным, как наружные стены, цоколем (ил. 19). Восточные колонны со стороны алтаря были усилены лопатками. Основания двух колонн – восточной и западной – видны в южном раскопе храма. Колонны в древности покрывала фресковая роспись под мрамор. Венчались колонны, по свидетельству Аристарха, «преизрядными вверху карнизами и коронами», т.е. капителями, «верх же на ней бяше, по древнему обыкновению, дугами… для спуску воды между тех дуг сделаны были трубы из белого камене. Глава была одна…»¹³⁰.

Наружное убранство фасадов складывалось из аркатурно-колончатого пояса и изобразительных рельефов второго яруса. Три львиные маски древнего храма оказались на западной стене перестроенного собора. Клинчатые консоли и частично колонки видны на северной стене под сводом арочного пролета. Во время раскопок обнаружены три женские маски с хвостовыми плитами для крепления в кладке, резные фрагменты архивольтов портала, обломки лиственных капителей фасадных полуколонн и аркатурного пояса, головка барса от убранства водомета – «трубы^/ из белого камене»¹³¹.

В западной части церкви находились хоры. Князь любил водить на «восходние полати» иноземных гостей, показывая им благолепие своего храма: «Иногда бо аче и гость приходил из Цесарягорода и от иных стран из Руской земли, и аче Латинин и до всего хрестьянства и до всее погани и рече: «Въведете и в церковь и на полати да видять истинное хрестьянство и крестятся»¹³². В северной стене сохранился дверной проем – ход на хоры из соседней галереи (ил. 20). Высота от древнего пола собора до этого проема – около 8 метров. По описаниям и размерам церкви, приведенным Аристархом, и аналогиям с другими зданиями Андрея Боголюбского (высота до пяты подпружной арки равна двойной высоте хор) Н.Н. Воронин вывел высоту до парусного кольца – 19,15 метра. Эта величина показалась ему чрезмерной, поэтому он предложил считать удвоенную высоту хор не до пяты подпружной арки, а до замка, признавая, однако, что в этом случае хоры оказываются сильно приподнятыми¹³³.

Верх дворцовой церкви, судя по летописному рассказу, был необычен и подобен Успенскому собору: «И в Боголюбовом, и в Володимере городе верх бо златом устрои и комары позолоти и пояс златом устрои, каменьем усвети, и столп позлати, и изовну церкви и по комарам же поткы золоты и кубкы, и ветрила золотом устроена постави, и по всеи церкви и по комаром около»¹³⁴.

Внутреннее убранство церкви также поражало воображение современников: «И украси ю иконами многоценьными, златом и камением драгим, и жемчюгом великым безценным, и устрои ю различными цятами и аспидными цатами украси и всякими узорочьи, удиви ю светлостью же, не како зрети, зане вся церкви бяше золота. И украсив ю и удиви ю сосуды златыми и многоценьными, тако яко и всим приходящим дивитися, и вси бо видевши ю не могут сказати изрядныя красоты ея, и златом и финиптом, и всякою добродетелью и церковным строеньем украшена и всякими сосуды церковными, и ярусалим злат м каменьи драгими и репидии многоценьными, канделы различными, извну церкви от верха и до долу, и по стенам, и по столпам ковано золотом, и двери же и ободверье церкви златом же ковано. Бяжет же и сень златом украшена от верха и до деисиса и всею добродетелью церковною исполнена, измечтана всею хытростью»¹³⁵.

Археологические исследования отчасти подтвердили эти описания. На западном портале были обнаружены гвозди с кусочками золоченой медной обивки, о которой упоминает летопись. В южном раскопе, как в алтаре, так и за его пределами, наблюдались на известковой подготовке контуры, оставленные медными плитами, большая из которых достигала размеров 1,16 х 1,35 м. В алтаре уцелел небольшой фрагмент плиты толщиной 5 мм. Швы между плитами запаивались свинцом. В западной части храма были найдены многочисленные обломки керамических плиток с разноцветной поливой, которые, очевидно, выстилали пол на хорах. Стены древнего храма покрывала фресковая роспись. Даже небольшой обломок золоченой медной «цаты» с тиснеными лилиями – свидетель былой роскоши – посчастливилось найти при раскопках¹³⁶. Обилие позолоты, покрывавшей медь, создавало фантастическое впечатление, будто «вся церковь бяше золота», что ярко отражало величие и амбициозность заказчика – князя Андрея.

Северное крыло дворца

От северного крыла княжеского дворца сохранилась примыкающая к северной стене храма закрытая галерея над арочным пролетом и двухъярусная лестничная башня (ил. 21). Крестовый свод арочного пролета опирается на четыре пилона с импостами. Пилоны не имеют цоколя, аналогичного собору, и уходят непосредственно в вымостку двора. Небольшое, прямоугольное в плане помещение второго яруса соединялось с хорами церкви через дверной проем в ее северной стене (ил. 22). Перед проемом были, вероятно, ступени, поэтому он несколько выше пола¹³⁷. Второй дверной проем с противоположной стороны ведет в лестничную башню. Назначение этой промежуточной камеры некоторыми краеведами определялось как «моленная комната или молельня»¹³⁸. Оба наружных фасада этого помещения, а также северный, выходящий в лестничную башню, украшены аркатурно-колончатым поясом и поребриком. Реставрационные исследования показали, что с запада камера освещалась двумя щелевидными окнами, а восточная стена оставалась глухой¹³⁹.

Квадратная в плане башня с вьющейся вокруг столпа винтовой лестницей с ползучим сводом (ил. 23) примыкает к северной стене этой палаты. Вход в башню располагается с восточной стороны. Лестница выходит на второй ярус. Она освещается пятью щелевидными окнами, расположенными на разных уровнях. Помещение второго яруса также имеет несколько щелевидных окон, а с восточной стороны освещается единственным в существующих белокаменных зданиях тройным окном, из которого открывается живописный вид окрестностей. На уровне пола лестничной площадки конструкцию башни укрепляли дубовые связи, обнаруженные реставрационными зондажами¹⁴⁰.

На торце лестничной башни сохраняется заложенный арочный проем, который соединял башню с продолжением дворца. Внизу, под лестницей, видна арочная ниша. Именно здесь совершился последний акт кровавой драмы убийства князя: «И узреша седяща, яко агня непорочна. Петр же оття ему руку десную. Князь же возрев на небо и рече: «Господи, в руце Твои предаю дух мой» – и тако успе». Эта ниша стала впоследствии особенно почитаемым местом.

Наружные фасады башни украшает аркатурно-колончатый пояс; на западном фасаде он расположен на двух уровнях, причем верхний поставлен на отливе и как бы утоплен в кладке – так же, как на палате-переходе (ил. 24). Каждый из трех фасадов башни завершается закомарой. В «Повести об убиении князя Андрея» лестничная башня (верхний ярус) называлась «сенями», а затем в монастырском обиходе – «старой каменной палаткой»¹⁴¹.

Археологические исследования, проведенные в 1937 году профессором Н.Н. Ворониным, обнаружили продолжение северного крыла. Уцелел один ряд цокольной кладки, лежащий на забутовке фундаментного рва. Судя по этим остаткам, к башне с северо-востока под углом примыкала постройка с узким пешеходным проемом на пилонах, далее следовал прямоугольный в плане пилон (или помещение, возможно, для стражи) и проездной пролет на пилонах. Севернее этих фундаментов кладок не сохранилось, так как далее стоит корпус братских келий. С запада от фундамента пилона найден большой арочный камень с профилем и остатками железных гвоздей со следами медной окиси. Судя по диаметру кривизны (около 2,88 м), этот камень мог принадлежать к слепой арке на западном фасаде пилона. Здесь же были найдены кусочки золоченой меди, очевидно, от оковки арочной выкладки. Таким образом, северная пристройка представляла собой в нижнем ярусе аркаду из двух открытых арок и помещения между ними, со слепой аркой по фасаду. На аркаде покоился второй ярус, фасады которого, подобно уцелевшим зданиям, были украшены аркатурно-колончатым поясом и резными рельефами, фрагменты которых обнаружены при раскопках¹⁴².

Южное крыло дворца

Раскопки с южной стороны Рождественского собора также показали наличие аналогичных пристроек. В отличие от северного раскопа, здесь древние фундаменты оказались совершенно испорчены позднейшей пристройкой (ризничной палаткой XVIII века) и могильными склепами. Тем не менее, у юго-западного угла собора и соседней пилястры сохранилась разрушенная кладка двух пилонов, подобных северным. Оба пилона были приложены к стене собора без перевязки, прикрывая его профилированный цоколь. На них опирались, вероятно, подпружные арки свода. Южнее сохранились остатки белокаменной кладки, параллельной стене собора и по длине равной предыдущей. Через двухметровый интервал находились остатки второй кладки, вернее, забутовки фундамента. Можно предполагать в этих остатках лестничную башню, подобную северной, с тем только отличием, что она имела небольшой сквозной проход. Более ничего с южной стороны проследить не удалось из-за поздних погребений. Можно думать, что и южное крыло имело продолжение и соединялось с крепостной башней или стеной¹⁴³ (ил. 19).

В раскопах, помимо белокаменных и фундаментных кладок, обнаружены мночисленные обломки белокаменных плит и фрагменты желобов-водостоков – так была вымощена и благоустроена площадь вокруг княжеского дворца.

Киворий

В ансамбль княжеского дворца входило еще одно интересное сооружение – киворий (ил. 19). Находился он против юго-западного угла собора, в 13,15 м к западу. Ныне на этом месте стоит так называемый «святой шатер» – открытая часовня конца XVII века с четырьмя грушевидными столбами и двойными арками на висягах. Под сферической кровлей часовни в монастырские времена помещалась чаша, переделанная из древней разбитой белокаменной формы. Раскопки 1937 года обнаружили внутри часовни остатки древнего сооружения: тройное дискообразное ступенчатое подножие, сложенное из радиальных плит, с основаниями пяти колонн (всего их было восемь) диаметром 50 см в нижней части. В центре, на третьей ступени и круглой ножке возвышалась чаша-фиал для святой воды с вытесанным на дне равноконечным крестом. Колонны несколько сужались кверху и венчались капителями с лиственным орнаментом. Они служили опорой для перекрытия, форму которого можно предположить в виде шатра – не случайно даже поздняя часовня со сферическим верхом называлась «святой шатер»¹⁴⁴.

Четырехликая капитель

Возможно, дворцовую площадь украшала еще одна малая архитектурная форма, от которой до наших дней сохранилась так называемая четырехликая капитель – массивный известняковый блок правильной формы с четырьмя резными ликами в нимбах (ил. 25). Девические прически на этих пельефах украшены трилистными пальметками, очевидно, изображающими лилию – символ чистоты и непорочности, усвоенный в христианской традиции для Богоматери¹⁴⁵.

 Возможно, капитель с богородичными ликами венчала некий монументальный столп, стоявший вблизи Рождественского собора – может быть, на том месте, где по дороге из Киева во Владимир князю Андрею явилась Богоматерь¹⁴⁶. Античная традиция установки памятных триумфальных колонн получила развитие в сооружении христианских священных столпов в Иерусалиме и Константинополе, а по иерусалимской традиции – и перед соборами Западной Европы. Перед ветхозаветным храмом царя Соломона в Иерусалиме, согласно библейским описаниям, также были установлены памятные столпы.

Церковь Покрова на Нерли

Место и обстоятельства создания

Место для церкви Покрова выбрано князем Андреем и его зодчим необычное: на расстоянии версты от Боголюбовского замка, при слиянии двух рек – Нерли и Клязьмы (ил. 26). Устье Нерли служило речными воротами Владимирской земли на оживленном торговом пути Нерль – Клязьма – Ока – Волга, соединявшем отдаленный Залесский край с остальным миром. Именно отсюда разворачивалась панорама столичных владений владимирского князя: церковь на лугу с пристанью при ней, чуть поодаль, на возвышенном берегу – Боголюбов-город с княжеским замком, и, наконец, сам Владимир на величественных холмах¹⁴⁷. Церковь Покрова тоже заметно возвышается над берегом старицы Клязьмы. Подножием храму служит округлый, поросший травой и деревьями холм. Храм так естественно вырастает из него, что и холм, и сам храм кажутся нерукотворным продолжением благодатного пейзажа, придавая ему выразительность и завершенность (ил. 27). Церковь Покрова, вероятно, стала венцом всего славного грандиозного деяния князя Андрея¹⁴⁸.

Русло Клязьмы успело за восемь веков сместиться несколько к югу, оставив после себя заросшую кувшинками старицу. Вокруг раскинулся заливной луг. Вольный воздух, высокое небо, пышные травы – и на взгорке, на берегу издалека белеет сквозь раскидистые древесные кроны тонкий силуэт церкви Покрова. Все прекрасно в ней совершенной, возвышенной красотой: стремительно взлетающая вертикаль стен с упругими арками закомар; выразительные, как широко раскрытые очи, порталы и оконные проемы; взволнованный ритм арочек и колонок; немногочисленные, но полные тайны резные рельефы; гармония форм, в которой угадывается напряженная мысль создателей храма.

 Но что, собственно, известно об этом знаменитом памятнике зодчества? Летописи так скупы, что нет в них ни даты, ни даже названия церкви. «И потом приде от Киева Андрей Юрьевич и створи Боголюбный град… и постави церкви две камены» – сообщает без указания года Краткий Владимирский летописец¹⁴⁹. «И постави ей храм на реце Клязме, две церкви каменны во имя святыя Богородица» – читаем в Новгородской первой летописи, в перечне «а се князи русьстии»¹⁵⁰. Очевидно, одна из этих упоминаемых церквей – Покровская. И только поздний источник – «Житие князя Андрея Боголюбского» – содержит некоторые сведения о ней. В тексте «Жития» проступает связь строительства храма с гибелью от ран княжича Изяслава Андреевича в 1165 году, после похода в Волжскую Болгарию. Храм именуется «во имя Пресвятой Богородицы, честнаго ея Покрова». Указан и необычно краткий срок строительства. «Cего же лета [1165] сын его первый Изяслав Андреевич ко Господу отъиде… Cей же великий князь Андрей, аще печалию о скончавшемся сыне, яко человек объят быв, и скорбяше… более в богоугодные дела поощряшеся; ибо Боголюбския обители, яко поприще едино, на реке Клязьме, в лугу, нача здати церковь во имя Пресвятыя Богородицы честнаго ея Покрова, на устье реки Нерли… оную церковь единым летом соверши и обитель монашествующим при ней содела»¹⁵¹. Исходя из этого текста, церковь датируют 1165–1166 или 1165–1167 годами¹⁵². И только единственная летопись – Владимирский летописец XVI века – содержит и посвящение, и дату, называя церковь Покровской в сообщении под 1158 годом: «Cии же князь Ондреи Боголюбовныи град спом осыпа, постави ту церковь камену Рожество святеи Богородици на Клязме реке, а другую Покров святеи Богородици на Нерли, и устрои монастырь»¹⁵³.

Посвящение церкви Покрова

Храмоздательная программа Андрея Боголюбского последовательно, тонко и очень убедительно развивала идею Богородичного покровительства, следуя при этом византийской традиции и формам ее восприятия в Киевской Руси. Все важнейшие храмы Андрея Боголюбского посвящены Богородичным праздникам, каждый из которых по-своему оттеняет и раскрывает культ Богородицы. «Сиа церкви аще не глаголы, но вещьми прославляаше Пречистую Богородицу» – так сказано о владимирских храмах в поздней редакции «Слова на Покров»¹⁵⁴. Церковь Положения Риз Богородицы венчала главные городские ворота, а главным храмом Владимира стал Успенский собор.

Служба праздника Положения Риз строится вокруг культа одежд Богородицы – важнейшей православной реликвии. Погребальные ризы, обнаруженные, по преданию, во гробе после Успения Божией Матери и хранившиеся с V века во Влахернском храме Константинополя, становятся символом присутствия самой Божией Матери и Ее заступничества за избранный Ею град. Как свидетельствуют многочисленные источники, эта реликвия не раз спасала Константинополь от вражеских нашествий. Очевидно, именно этот градозащитный смысл обусловил выбор князем Андреем посвящения надвратной церкви.

Градозащитный смысл вкладывался и в посвящение главного храма новой княжеской столицы празднику Успения, что было обусловлено не только главными идеями праздника, но и его связью с культом риз Богородицы. Примечательно также, что образцом и мерой для русских Успенских соборов служил Успенский храм Киево-Печерского монастыря XI века, основание которого предание связывало с Влахернским храмом, где хранилась риза Богоматери¹⁵⁵.

Новые оттенки защитный культ Богоматери обретает в празднике Покрова. Не только риза Божией Матери, но ее молитва о спасении людей, над которыми она простирает ризу-покров, становится содержанием этого праздника. В основу сюжета и праздника Покрова положено так называемое «Влахернское чудо» – явление Божией Матери святым Андрею Юродивому и Епифанию во Влахернском храме, во время всенощного бдения. Богоматерь, явившаяся на «воздусе», т. е. на облаке, в окружении святых, простерла свою ризу-покров над народом и вознесла за него молитву (по некоторым сведениям, это произошло 1 октября 910 года, когда Константинополь был осажден сарацинами). Таким образом, моление Богородицы и ее риза-омофор, бывшая главной святыней Влахернского храма, соединились как имеющие тождественный смысл в единой формуле Покрова: «Покрый ны, Госпоже, омофором милости твоея, Иисуса человеколюбца непрестанно молящи». Покров означал мистическую силу, благодать Божию, объединяющую и спасающую всех христиан¹⁵⁶.

Наиболее ранние из дошедших до нас икон Покрова относятся к XIV – XV векам. Кстати, и других, кроме боголюбовской, Покровских церквей, построенных на Руси ранее этого времени, не известно¹⁵⁷. На иконе конца XV века, происходящей из Покровского монастыря в Суздале, изображается церковное здание, наполненное народом в молитвенных позах, во главе с императором и патриархом. Среди народа Богородице предстоят Роман Сладкопевец со свитком песнопений в руках и очевидцы чуда – Андрей Юродивый и Епифаний. Выше них помещаются святые, и над всеми молящимися парит Богородица с простертым омофором-покровом. Икона передает «идею мирообъемлющей Церкви, поющей гимн Богоматери Заступнице»¹⁵⁸. Эту же идею передает кондак Покрову: «Дева днесь предстоит в церкви и с лики святых невидимо за ны молится Богу. Ангели со архиереи поклоняются, апостоли же со пророки ликовствуют, нас ради молят Богородицу Превечного Бога», а также «словесная икона» праздника – тропарь: «Днесь благовернии люди светло празднуим, осеняеми Твоим, Богомати, прешествием, к Твоему взирающе пречистому образу, умилно глаголем: «Покры и нас своим честным омофором и избави нас от всякого зла, молящи Сына Твоего». В службе на Покров подчеркивается моление о мире – князе и людях, но не личная молитва и защита. Град и князь отождествляются с церковной общиной, с церковью как собранием христиан.

Дошедшие до нас литургические рукописи не сохранили никаких свидетельств о существовании этого праздника в Византии. В московской летописной традиции второй половины XVI – XVII веков, представлявшей историю Московского царства как кульминационный этап развития русской христианской государственности, а ее основателем и строителем признававшей Андрея Боголюбского, установление праздника Покрова связывалось с именем этого князя. Вслед за этой традицией среди исследователей утвердилось мнение, что праздник Покрова был учрежден на Руси в 60-е годы XII века Андреем Боголюбским¹⁵⁹.

Важнейшим аргументом в пользу этого предположения, помимо поздних источников, стало как раз посвящение церкви, построенной в княжеской резиденции (хотя и оно, как уже было отмечено выше, упоминается в летописях, составленных не ранее XVI века). Кроме того, именно во владимиро-суздальском искусстве сохранилось единственное домонгольское изображение Покрова Богородицы, обнаруженное на одном из клейм золотых дверей Рождественского собора в Суздале, датируемых 1230 годом¹⁶⁰. Богоматерь здесь вполоборота обращена к зрителю, руки ее молитвенно подняты к Спасу в верхнем углу клейма, а над ней простерто покрывало, которое за концы удерживают сонмы ангелов. Надпись на клейме: «Покров святыя Богородица». Наконец, с владимирской литературной традицией и более конкретно – с литературным творчеством самого Андрея Боголюбского – исследователи связывают тексты на праздник Покрова, дошедшие до нас в более поздних списках – «Проложное сказание», «Слово» и «Служба»¹⁶¹.

Самым ранним из известных литературных памятников, в котором обнаруживается русское сказание о Покрове, является краткий нестишной Пролог первой половины XIII века из новгородского Софийского собора (РНБ, Соф. № 1234)¹⁶², а древнейший текст Службы Покрову дошел до нас в составе новгородской Служебной Псалтири (ГИМ, Син., 325)¹⁶³. Существование этих текстов ставит под сомнение версию о владимирском происхождении праздника. По мнению ряда исследователей, он мог быть установлен еще в Киеве, и должен был воспроизводить какие-то особенности влахернского культа ризы Богородицы – в частности, так называемое «еженедельное чудо» во Влахернах¹⁶⁴. В таком случае посвящение Покрову церкви, построенной в княжеской резиденции, вполне укладывается в строительную программу, одной из важнейших задач которой было создание новой столицы и новой митрополии по образцу Киева¹⁶⁵.

Однако посвящение храма, построенного князем Андреем, могло быть связано и с другим праздником, установленным им после чуда, случившегося 1 августа 1164 года, когда во время похода на волжских болгар от образов Спаса, Владимирской Богоматери и креста, находившихся в русском войске, начали исходить огненные лучи (это чудо от Владимирской иконы описано в Лаврентьевской летописи¹⁶⁶). Именно с этим победоносным походом, успех которого обеспечила Владимирская икона Божией Матери, «Житие Андрея Боголюбского» связывает строительство церкви Покрова.

Праздник этот посвящался Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице и, вероятно, одновременно – Животворящему Кресту Господню. Его византийским аналогом послужило установленное Мануилом Комнином празднование 1 августа в честь победы над персами в битве, состоявшейся весной 1158 года, посвященное Богоматери Силоамской. Оно отмечалось вместе с другим праздником – Происхождения (Изнесения) Честных древ Животворящего Креста, существовавшим в Константинополе с IX века. Накануне этого дня часть Голгофского креста, хранившуюся в императорской дворцовой церкви, переносили в Софийский собор, где происходило водоосвящение, затем в течение двух недель святыню носили по городу со служением литий для избавления от болезней. Указание на этот праздник содержится в Уставе Великой церкви, а сам чин его был подробно описан Константином Багрянородным. В XII – XIII веках, в связи с распространением Иерусалимского церковного устава, праздник стал общим для православной церкви¹⁶⁷. Учреждению праздника 1 августа сопутствовали литературные произведения, автором которых мог быть сам князь Андрей – «Сказание о победе 1164 года над волжскими болгарами и праздник 1 августа» и «Слово Андрея Боголюбского о празднике 1 августа», сохранившиеся в списках XVI и XVII веков¹⁶⁸.

Примечательно, что из окрестностей церкви Покрова происходит выдающийся памятник XII века – большой белокаменный крест с высеченной на нем надписью Похвалы кресту из службы на Воздвижение. 17 строк этой надписи складываются в 6 фраз: «Крест храньник всеи вселенеи, крест церковное оукрашение, крест царем держава, крест верным оутверждение, крест ангелом слава, крест демоном прогонитель». Первоначальное положение креста неизвестно. В 1840 году появилась заметка о нем в газете «Владимирские губернские ведомости»; автор ее обнаружил крест у северной стороны алтаря Покровской церкви. Впоследствии крест оказался на Боголюбовском сельском кладбище, где в конце 1930-х годах был вновь найден учеными. Попытка объяснить значение креста как путевого маяка на речном устье кажется несостоятельной: зачем тогда надпись с текстом торжественного канона? Во всяком случае, роль его не могла сводиться только к утилитарной; кресту наверняка придавался глубокий проповеднический, победоносный, метафизический смысл¹⁶⁹.

Параллель с византийским празднованием 1 августа, возможно, проливает свет и на другую «малую архитектурную форму» XII века – шатер-киворий с водосвятной чашей перед входом в Боголюбовский дворцовый храм, а может быть, даже и на выбор места для Покровской церкви в опасной близости к воде. Вода – стихия святости, символ и условие крещения. В сочетании с монументальным белокаменным крестом вода обретает вполне определенный символический и литургический смысл. Еще одно обстоятельство византийского праздника 1 августа кажется существенным. На этот же день приходится память семи мучеников – братьев Маккавеев и их матери Соломонии. В барабане церкви Покрова еще в середине XIX века сохранялись восемь фигур мучеников, обнаруженные академиком Ф.Г. Солнцевым в 1859 году.

Греческий праздник 1 августа служил прославлению победоносного царственного креста и чудотворного образа Спасителя. Но в нем присутствовала и идея милосердной защиты Богородицей людей и града, по преимуществу свойственная службе на Положение Риз и Акафисту. Равночестное почитание Христа и Богоматери, изначально заложенное в празднике, учрежденном Андреем Боголюбским, могло отразить стремление князя Андрея соединить два константинопольских культа – Животворящего Креста Господня и ризы Богородицы, усилив тем самым сакральный авторитет выбранной им новой столицы княжества. Церковь в устье Нерли, может быть, первоначально посвященная Спасу и Богородице и так точно в своем трогательном облике выразившая чаяние Богородичной защиты, стала впоследствии Покровской, вероятно, даже без специального переименования.

Архитектурный облик церкви Покрова

Церковь Покрова на Нерли представляет собой обычный для XII века тип небольшого крестово-купольного храма – одноглавого, четырехстолпного, трехапсидного, с тремя продольными и тремя поперечными нефами, в западном из которых помещаются «восходние полати» – хоры; полуциркульные своды храма поддерживают цилиндрический барабан. Необычно в церкви другое – особый пропорциональный строй. Среди всех владимиро-суздальских белокаменных храмов, не считая надвратных, это самый миниатюрный и грациозный: общая его ширина чуть более 10 м, а внутренняя высота 20,8 м¹⁷⁰. Глаз фиксирует не столько тяжелые массы строительного материала и конструктивные усилия по преодолению сил распора, сколько свободное и стремительное движение ввысь, ощущение взлета, невесомости, воспарения. План здания значительно вытянут по продольной оси. Не квадратом, а прямоугольником является и подкупольное звено: его ширина и длина соотносятся как сторона и диагональ полуквадрата (3,1 м и 3,5 м). Таково же соотношение внутренней ширины и длины храма (без апсид). Толщина столпа-пилона крестчатой формы составляет не четвертую, как обычно, а третью часть ширины центрального нефа. Малые нефы (во всяком случае, продольные), как и в большинстве других храмов, вдвое уже центральных.

 Размерами плана, перенесенными в вертикальную плоскость, определяются отметки хор, подпружных арок и сводов храма. В церкви Покрова формулы вертикальных пропорций направлены на достижение эффекта максимальной стройности и высоты. Хоры в церкви Покрова подняты на величину, равную ширине центрального поперечного нефа вкупе с двумя столпами. При этом толщина столпа составляет не четвертую часть ширины центрального нефа, как обычно, а третью. Поэтому в этой церкви хоры подняты относительно выше, чем в любом другом белокаменном храме. Общая ее высота также строится необычно. В Дмитриевском соборе, например, главные подпружные арки в два раза выше хор, а в церкви Покрова на этом уровне расположены лишь пяты подпружных арок, причем высота столпа в десять раз больше его толщины. Общая же высота четверика возрастает еще и за счет радиуса арки. Поэтому можно сказать, что в церкви Покрова хоры относительно подпружных арок опущены, хотя их относительная высота максимальна для белокаменного зодчества. Барабан также максимально вытянут – его вертикаль в два раза превосходит диаметр¹⁷¹. Глаз с восхищением отмечает необычную, утонченную до предела стройность силуэта, трогательную грацию фигуры на грани устойчивости, иллюзорную легкость объема.

Декорация фасада устроена, кажется, по общей для белокаменных храмов схеме: трехчастное деление вертикальными пилястрами на прясла в соответствии с положением внутренних столпов-пилонов, завершение прясел полуциркульными закомарами с немногочисленными изобразительными рельефами, горизонтальный пояс арочной колоннады примерно посредине стены, узкие щели оконных амбразур в верхнем ярусе, глубокие ниши перспективных порталов с декоративными лентами архивольтов в нижнем ярусе и профилированный цокольный пояс.

Однако при этом в церкви Покрова все исполнено по-особенному, композиция ее чрезвычайно индивидуальна. Гладь стены сужается и почти пропадает за богатым многообломным профилем пилястр с сильно выступающими полуколоннами, которые вместе с лопатками достигают полуторной толщины стены, образуя как бы несущий скелет здания (еще большую прочность этому каркасу придают горизонтальные связи: дубовые брусья, положенные внутри стены на уровне пола хор и в плоскости пят подпружных арок¹⁷². Значительный вынос угловых пилястр несколько уравновешивает разные по ширине центральные и боковые прясла, особенно узкие в восточных членениях, и почти скрадывает округлые выступы апсид. В верхнем поле прясел профиль пилястр, переходя в закомары, усложняется; высокие окна, опущенные прямо на отлив стены и освобождающие верхнюю зону прясел для рельефов, тоже обильно и дробно профилированы. Фасад при этом приобретает почти скульптурную объемность, выявленную глубокими контрастами светотени.

 Плоскости закомар заполнены резными рельефами. Порталы так широки, что почти упираются в лопатки пилястр, а их резной архивольт отделяет от консолей аркатурно-колончатого фриза лишь один ряд белокаменной кладки. Преувеличенно крупные для такого миниатюрного здания детали придают ему напряженную выразительность. На западном фасаде в боковых пряслах нижнего яруса имеются нижние окна для освещения пространства под хорами. Аркатурно-колончатый пояс с часто поставленными колонками и подковообразными арочками воспринимается не как широкая горизонталь, а скорее как вертикальная штриховка, подчеркивающая общий динамический вектор.

В отличие от обычного правила, отлив над аркатурой не соответствует положению хор: он несколько поднят, иначе нарушился бы правильный, плавный ритм членения фасада на ярусы. Деликатно оформлены апсиды: средняя чуть приподнята над боковыми, разрывая горизонталь колончатого пояса; несколько поднято и среднее окно, что подчеркивает вертикальную ось. Столь же неуловимыми приемами маскируется подчас работа конструкций: так, профиль цоколя сглажен, как будто на него не давит массив вышележащего здания (ниже профиля на поверхность первоначально выступало еще два ряда цокольной кладки). Здание венчает высокий тонкий барабан с узкими окнами, поднятый на пьедестал-постамент и первоначально покрытый, вероятно, шлемовидной главой¹⁷³.

Не исключено, что многое в конструкции, композиции, декорации церкви Покрова продиктовано не только духовно-эстетическими целями, но традициями строительной практики. Если миниатюрный храм Покрова был построен мастерами Андрея Боголюбского после больших соборов Ростова, Боголюбова и Владимира, которым, в свою очередь, предшествовали храмы Юрия Долгорукого, то определенный практический опыт уже был накоплен. Этот опыт закреплял в строительной практике абсолютные размеры тех или иных форм, присущие довольно большим зданиям. Возможно, этим отчасти объясняются необычные пропорции церкви Покрова: массивные столпы и стены, крупные порталы, окна и прочие детали, несовпадение уровня хор и аркатурного пояса и другие особенности¹⁷⁴.

Внутреннее пространство церкви Покрова воспринимается как некий воздушный столп с убегающими ввысь пучками вертикалей. Пилоны как бы сближаются, слегка склоняясь внутрь и несколько сужаясь кверху. Купол, паруса, своды и арки парят где-то высоко над головой, причудливо круглясь и энергично изгибаясь. На хорах впечатление фантастически меняется: купол и своды стремительно приближаются, а воздушный колодец как бы уходит вниз. При этом массивные столпы-пилоны, стены и прочие материальные формы обретают реальность, как живые, обступая и теснясь вокруг зрителя.

В древности интерьер белокаменного храма складывался в стройный ансамбль: невысокая алтарная преграда, настенные фресковые росписи, керамические полы из разноцветных поливных плиток. Белокаменной резьбы внутри здания почти нет: только пары лежащих львов в основаниях подпружных арок¹⁷⁵. Возможно, от древнего времени сохранился престол в алтаре, сложенный из девяти белокаменных блоков на известковом растворе¹⁷⁶.

Утраченные галереи

Облик церкви Покрова кажется законченным и художественно цельным в своей полноте и совершенстве, согласованности общего и частного, взаимосвязи целого и мельчайших деталей. Однако в результате археологических исследований церковь предстает в совершенно ином виде, а холм-пьедестал, такой естественный и необходимый здесь, оказывается отнюдь не принадлежностью природного ландшафта, но делом рук человеческих. Еще в 1858 году владимирский епархиальный архитектор Н.А. Артлебен обнаружил при раскопках около юго-западного угла храма фундамент какого-то здания и фрагменты резного убранства, в том числе белокаменные плиты с резным изображением летящих грифонов (ил. 28) и вздыбленных барсов (ил. 29). Он предположил наличие «терема», окружавшего церковь с трех сторон. Прошло почти сто лет, прежде чем догадка Н.А. Артлебена нашла подтверждение и объяснение.

В 1954 – 1955 годах в результате археологических исследований Н.Н. Воронина оказалось, что церковь Покрова действительно с трех сторон окружали галереи, белокаменные основания которых сохранились в земле на расстоянии около 2,5 м от стен храма. Галереи, по его мнению, были открытыми, в виде аркады с деревянными перекрытиями и гульбищем на них. Впрочем, нельзя исключить иной – закрытый – характер галерей. От опорных балок перекрытий в кладке стен, ниже аркатурно-колончатого пояса, остались квадратные углубления-гнезда. Судя по ним, высота галереи составляла 5,5 м. При раскопках был найден белокаменный квадр с полувалом и двумя резными листьями, составляющими часть раппорта или, скорее, панно. Этот камень мог принадлежать к конструкции профилированного пилона галереи или к оформлению проема аркады.

В юго-западном углу аркада превращалась в толстую стену с тремя глухими пряслами и внутренней лестницей. Эта лестничная стена объясняет несимметричное положение окон на южном фасаде церкви: в западном прясле окно опущено слишком низко – так, что разрывает аркатурно-колончатый пояс (ил. 30). Это окно, а вернее, дверной проем приходится на уровень пола хор и служит входом из лестничной стены по перекрытию на хоры. Над стеной, напротив входа на хоры, могла быть надстройка, прикрывавшая лестничную щель. Белокаменные парные плиты с резными грифонами и барсами могли принадлежать к декорации этой надстройки-башни. Наличие в стенах гнезд от балок перекрытий и археологические наблюдения позволяют предположить, что галереи строились одновременно с церковью, что, впрочем, не исключает и несколько более позднего времени их пристройки.

При археологическом исследовании вскрылась удивительная инженерно-конструктивная особенность церкви Покрова. Оказалось, что строительство ее на низменном пойменном берегу, где полая вода поднималась при разливе более чем на три метра, велось необычным образом. Сначала был заложен ленточный фундамент из булыжника на известковом растворе глубиной 1,60 м, до слоя материковой глины. На фундаменте возведены как бы наружные стены из тщательно тесанного, плотно пригнанного камня, высотой 3,70 м. Однако эти стены были в два приема засыпаны внутри и снаружи глинистым супесчаным грунтом и плотно утрамбованы. Так в устье Нерли вырос высокий искусственный холм, ставший пьедесталом для церкви Покрова и предохраняющий ее от коварных весенних вод. Весь холм пронизан необычайно глубоким белокаменным цоколем здания, а под ним, на материке, лежит фундамент. Подземная часть храма составляет, таким образом, 5,30 м. Этот прочнейший каркас белокаменной кладки и пластичного грунта по сей день эффективно служит сохранению замечательного храма. Мастера придали холму регулярную форму, покрыв его панцирем из белокаменных плит с водосточными желобами и лестницами, сбегавшими к пристани.

 Эти открытия изменили привычное и очевидное представление о церкви Покрова. Сохранившееся здание – такое, казалось бы, законченное и цельное – являлось лишь изящной короной, венчавшей царственное ступенчатое сооружение. С торжественной плавностью поднимались над водным зеркалом белокаменные ярусы – широкий холм, внушительный пояс аркад-галерей, затем – энергичный взлет самого храма и, наконец, цилиндрическая башенка барабана с главкой и крестом¹⁷⁷ (ил. 31).

* * *

Время не пощадило белокаменных творений прошлого. Даже сохранившиеся здания дошли до нас с многими искажениями и утратами. Тем драгоценней для любителя старины и для исследователя уцелевшее.

Примечания

1. В настоящем очерке рассматриваются только сохранившиеся здания Владимира и Боголюбова: Золотые ворота, Успенский собор, княжеский дворец и церковь Покрова. Спасская церковь во Владимире, Федоровский монастырь близ Владимира и Успенский собор в Ростове, о которых известно очень мало, не рассматриваются.

2. Плугин В.А. Храм Покрова на Нерли. Л., 1970.

3. Новгородская первая летопись // Русские летописи. Т. 10. Рязань, 2001. С. 467.

4. См.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2002. С. 47, 67 – 68, 118.

5. Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII – XV веков. Т. I. М., 1961. С. 106, 511 (примеч. 9); Викторов А.М, Звягинцев Л.И. Белый камень. М., 1981. С. 3 – 4, 15 – 18; Звягинцев Л.И., Викторов А.М. Белый камень Подмосковья. М., 1989. С. 5 – 7, 24 – 25.

6. Новаковская С.М. Камнетесное дело Владимиро-Суздальской Руси в XII – XIII веках // СА. 1983. № 3. C. 74 – 79.

7. Главы древнерусских церквей, в том числе домонгольского времени, имели более разнообразную форму, чаще близкую луковичной. См.: Заграевский С.В. О форме глав (купольных покрытий) древнерусских храмов // Материалы областной краеведческой конференции (Владимир, 14 апреля 2006 г.). Том 2. Владимир, 2007. С. 9 – 12.

8. О процессе строительства белокаменных зданий см.: Раппопорт П.А. Строительное производство Древней Руси X – XIII вв. СПб., 1994; Столетов А.В. Конструкции владимиро-суздальских белокаменных памятников и их укрепление // Памятники культуры. М., 1959. С. 188 – 193.

9. Родина М.Е. Витражные стекла из раскопок во Владимире и Суздале // Материалы по средневековой архитектуре Северо-Восточной Руси. М., 1991. С. 114 – 117; она же. Новые находки предметов восточного и западно-европейского импорта во Владимире // РА. 1997. № 3. С. 149-153; она же. Международные связи Северо-Восточной Руси в X – XIV вв. (по материалам Ростова, Суздаля, Владимира и их округи.) Владимир, 2004. С. 128 – 132.

10. «Хотя самовластцем быти» – Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. СПб., 1908. Стлб. 520; Воскресенская летопись // ПСРЛ. Т. VII. СПб., 1856. С. 76.

11. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. I. М., 1962. Стб. 351 и др. летописи; вариант Никоновской летописи «изо всех земель мастеры всякиа» // ПСРЛ. Т. IX. СПб., 1862. С. 220.

12. Татищев В.Н. История Российская. Т. III. М.; Л., 1964. С. 295; Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 330 – 331.

13. Иоаннисян О.М. Владимиро-суздальское зодчество и ломбардская романика (к проблеме происхождения мастеров Андрея Боголюбского) // Византийский мир: искусство Константинополя и национальные традиции: тезисы докладов Международной конференции, Москва, 17 – 19 октября 2000 г. СПб., 2000. С. 19 – 23; он же. Романские истоки зодчества Владимиро-Суздальской Руси времени Андрея Боголюбского (Германия или Италия?) // Византийский мир: искусство Константинополя и национальные традиции. М., 2005. С. 31 – 69.

14. Комеч А.И. Архитектура Владимира 1150-1180-х гг. Художественная природа и генезис «русской романики» // Древнерусское искусство: Русь и страны византийского мира. XII век. СПб., 2002. С. 231 – 254.

15. Митрополит Иларион. Слово о законе и благодати // Хрестоматия по древней русской литературе. М., 1973. С. 33.

16. Рапов О.М. Русская церковь в IX – первой трети XIII в. Принятие христианства. М., 1988. С. 288 – 302. Отсутствие в наиболее древних летописях, Лаврентьевской и Ипатьевской, сообщения об основании города Владимира-Залесского при князе Владимире объясняется, возможно, тем, что так называемый Древнейший свод в составе Повести временных лет, написанный греком при вновь учрежденной в Киеве митрополичьей кафедре, намеренно не содержит сведений о распространении христианства на Руси после крещения князя Владимира до 1037 г., до подчинения Руси Константинопольскому патриарху.  См.: Приселков М.Д. История русского летописания XI – XV вв. СПб., 1996. С. 61 – 64.

17. Мокеев Г.Я. Преображение Древнего Киева // Памятники Отечества. 1988. № 1. С. 100.

18. ПСРЛ. Т. XV. М., 1965. Стлб. 114.

19. Воронин Н.Н. Социальная топография Владимира XII – XIII вв. и «чертеж» 1715 г. // СА. 1946. VIII. С. 163; Археологическая карта России: Владимирская область. М., 1995. С. 256 – 257.

20. Новгородская первая летопись // Русские летописи. Т. 10. Рязань, 2001. С. 467; Супрасльская летопись // ПСРЛ. Т. XXXV. М., 2000. С. 36; Летопись Авраамки // ПСРЛ. Т. XVI. СПб., 1889. Стб. 43; Львовская летопись // Русские летописи. Т. 4. Рязань, 1999. С. 135.

21. Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. IX. С. 222.

22. ПСРЛ. Т. IX. С. 211.

23. ПСРЛ. Т. I. Стб. 518.

24. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 515 (примеч. 7).

25. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 515 (примеч. 9, 4).

26. ПСРЛ. Т. VII. С. 141.

27. Русские летописи. Т. 4. Рязань, 1999. С. 204.

28. Дудорова Л.В. Новые данные о местоположении древних ворот во Владимире // СА. 1980. № 1. С. 281 – 284.

29. Островзоров Н. Историческое описание Боголюбова монастыря. Владимир, 1875. С. 47 – 50.

30. Воронин Н.Н. Социальная топография… С. 150 – 151.

31. Именно с этой стороны подъехал к Владимиру по Юрьевской дороге Иван Грозный в 1549 г. – см.: Николаев Б.П. История Ямской слободы в г. Владимире // Материалы областной краеведческой конференции. Владимир, 2003. С. 30, 32, со ссылкой: Смирнов М.И. Переславская ямская дорога // Доклады Переславль-Залесского научно-просветительного общества. Переславль-Залесский, 1919. № 6. С. 1.

32. См.: Тимофеева Т.П. Золотые ворота во Владимире. М., 2002.

33. ПСРЛ. Т. II. Стлб. 593.

34. Обзор различных версий см.: Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII – XV веков. Т. I. М., 1961. С. 322 – 323.

35. Кондаков Н.П. Византийские церкви и памятники Константинополя. Одесса, 1886. С. 158.

36. Никольский С. Золотые ворота и на них церковь Положения ризы Господней // ВГВ. 1868. № 47.

37. Асеев Ю.С. Архитектура древнего Киева. Киев, 1982. С. 46 – 47.

38. Аверинцев С.С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. М., 1973.

39. ПСРЛ. Т. I. Стб. 348; Т. II. Стб. 491; Т. XV. Стб. 226.

40. ПСРЛ. Т. I. Стб. 351; ПСРЛ. Т. IX. С. 231.

41. Янин В.Л. Княжеские знаки суздальских Рюриковичей //

КСИИМК. 1956. № 51. С. 10 – 16.

42. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 145; Иоаннисян О.М. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XIII вв. // Дубов И.В. Города, величеством сияющие. Л., 1985. С. 146.

43. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 132.

44. Там же. С.132, 134; Ключевский В.О. Сказание о чудесах Владимирской иконы Божией Матери. СПб., 1878. С. 42 – 43.

45. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 140.

46. ПСРЛ. Т. I. Стб. 461, 516.

47. Версию предложил А.В. Сиренов.

48. Столетов А.В. Проект реконструкции Золотых ворот // ГАВО. Ф. 8. Оп. 1. Д. 60. Л. 21 – 42. Вариант реконструкции опубликован: Софронов Н.С. Золотые ворота. Ярославль, 1970. С. 15.

49. Маслов В.М. К истории строительства Золотых ворот во Владимире // Средневековая Русь. М., 1976. С. 201 – 203.

50. Скворцов А.И. Наследие земли Владимирской: монументальная живопись. М., 2004. С. 3 – 32, 47.

51. ПСРЛ. Т. I. Стб. 418.

52. Приселков М.Д. Троицкая летопись: реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 244.

53. ПСРЛ. Т. 41. М., 1995. С. 88.

54. ПСРЛ. Т. XXX. М., 1965. С. 68.

55. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 226.

56. ПСРЛ. Т. XVI. Стб. 310.

57. ПСРЛ. Т. VII. СПб., 1856. С. 67.

58. ПСРЛ. Т. IX. С. 211.

59. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 22.

60. ПСРЛ. Т. II. Стб. 491.

61. ПСРЛ. Т. IX. СПб., 1862. С. 222. Об окончании собора см.: Лаврентьевская летопись («Того же лета создана бысть церкы святая Богородица в Володимери… и верхъ ея послати…» – ПСРЛ. Т. I. Стб. 351; Тверская («Того же лета свершена бысть церковь святыя Богородица в Володимере на Клязме» – ПСРЛ. Т. XV. Стб. 233; Троицкая («Того же лета создана бысть церкы святая Богородица в Володимери… и верхъ ея послати…») – Приселков М.Д. Троицкая летопись. С. 243; Летописец Переславля Суздальского (Летописец русских царей) («Том же лете създана бысть церкви святыя Богородиця въ Володимири …И украси ю дивно … и верхъ ея позлати…») – ПСРЛ. Т. XLI. М., 1995. С. 90; Владимирский летописец // ПСРЛ. Т. XXX. С. 68; Рогожский летописец («В лето 6668 съвершена бысть церкви Святаа Богородица въ Владимири Андреомъ княземъ и врьхы ея позлати») – ПСРЛ. Т. XV. Стб. 22; Воскресенская («Того же лета съвръшена бысть церкви святая Богородица въ Володимери… и верхъ ея позлати…») – ПСРЛ. Т. VII. С. 75; Никоновская («Совершена бысть святая церковь соборная пречистыя Богородици Успение о едином версе в новом граде Владимери… и верх еа позлати») – ПСРЛ. Т. IX. C. 220.

62. Иларион, митрополит. Слово о законе и благодати // Хрестоматия по древней русской литературе. М., 1973. С. 33.

63. Воронин Н.Н. Зодчество... Т. I. М., 1961. C. 316 – 317.

64. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. I. Стб. 348.

65. Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. IX. С. 222.

66. Голубинский Е.Е. История русской церкви. Т. I, ч. 2. М., 1904. С. 95; Мокеев Г.Я. «Якоже горний Ерусалим» // Памятники Отечества. М., 1991. № 2. С. 105.

67. Не исключено, что белокаменному храму предшествовал деревянный, поставленный первым основателем Владимира – князем Владимиром Святославичем. Во всяком случае, согласно Густынской летописи, «постави тамо над рекою Клязьмою град, и нарече его первым своим именем Владимир, и созда церковь Пресвятыя Богородицы соборную». – Прибавление к Ипатьевской летописи // ПСРЛ. Т. II. СПб., 1843. С. 258.

68. Лихачев Д.С. Градозащитная семантика Успенских храмов на Руси // Успенский собор Московского Кремля. М., 1985. С. 17 – 23.

69. ПСРЛ. Т. I. Стб. 380; Порфирий, архимандрит. Древние гробницы во Владимирском кафедральном Успенском соборе. Владимир, 1903. С. 11; Воронин Н.Н. Путеводитель. Владимир. Боголюбово. Суздаль. Кидекша. Юрьев-Польской. М., 1974. С. 139.

70. Строго говоря, неизвестно, какому именно празднику Богородицы посвящалась в XII в. Златоверхая соборная церковь во Владимире. Лаврентьевская летопись ее посвящения ни разу не упоминает. Летописи, прямо называющие церковь Успенской, составлены не ранее второй половины XVI в., например, Летописец Владимирского собора: «В лето 6666-е благоверный великий князь Андрей Юрьевич Боголюбский заложи в Володимере церковь каменную во имя Успения Пресвятыя Богородицы, об едином версе…». – Шилов А.А. Описание рукописей, содержащих летописные тексты (материалы для полного собрания русских летописей). Вып. I // ЛЗАК за 1909 г. Вып. 22. СПб, 1910. Приложение. С. 55; Воскресенская летопись – ПСРЛ. Т. VII. С. 57.

71. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 119 – 120.

72. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 316.

73. ПСРЛ. Т. II. Стб. 491, 582, 630. Исследователи считают это ошибкой летописца (Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 518. Примеч. 2), однако в остальном этому же летописцу, в подробностях описавшему убийство Андрея Боголюбского, его личность и деяния, а также фактические детали убранства Успенского собора и Боголюбовского дворца, вполне доверяют. Рогожский летописец, кстати, тоже говорит в уже приводимой цитате о «верхах»: «В лето 6668 съвершена бысть церкви Святаа Богородица въ Владимири Андреомъ княземъ и врехы ея позлати» – ПСРЛ. Т. XV. Стб. 22. Нет причин доверять Лаврентьевской летописи и не доверять Ипатьевской, поскольку обе включают в себя Владимирский великокняжеский свод.  См. Приселков М.Д. История русского летописания XI – XV вв. С. 98, 109, 166, 269 (примеч. 89) и др. Более того: ошибочное изменение «верхы» на «верхъ» значительно вероятнее, чем произвольная выдумка несуществующих пяти верхов.

74. Подробнее см.: Тимофеева Т.П. О пятиглавии Успенского собора Андрея Боголюбского во Владимире // Материалы краеведческой конференции 2004 г. Владимир, 2005. С. 27 – 34; Заграевский С.В. Реконструкция Успенского собора 1158 – 1160 гг. // «Реставратор». № 1 (8). М., 2004. С. 118 – 122.

75. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 152, 309.

76. Афанасьев К.Н. Построение архитектурной формы древнерусскими зодчими. М., 1961. С. 147 – 151; разрез – рис. 92; Воронин Н.Н. Зодчество... Т. I. С. 154 – 155.

77. Афанасьев К.Н. Построение… С. 140 – 141.

78. Столетов А.В. Конструкции владимиро-суздальских белокаменных памятников и их укрепление // Памятники культуры. Вып. 1. М., 1959. С. 189, 192. Ширину и глубину заложения фундаментов собора установить не удалось. Фундамент северного притвора, обнаруженный в 1951 г., имел глубину 1,9 м, и в основании его находились остатки сгнивших дубовых бревен. – Он же. Отчет об археологических наблюдениях при производстве разрытий во Владимирском Успенском соборе при устройстве калориферного отопления // Воронин Н.Н. Зодчество… Т. II. М., 1962. Приложение 3. С. 467 – 468; Раппопорт П.А. Русская архитектура X – XIII вв.: каталог памятников // САИ. 1982. Вып. Е 1-47. С. 51 – 52.

79. ПСРЛ. Т. II. Стб. 582.

80. Там же. Стб. 582 – 583.

81. Аналогами прорезных фигур можно считать кресты времени Всеволода на Успенском и Дмитриевском соборах, а трехмерную скульптуру легко представить себе по фигурке голубя с креста Дмитриевского собора. «Ветрила» можно понимать и как «ветреницы» – открывавшиеся части окончин. – Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 184 – 185, 522 (примеч. 90), 476 – 477.

82. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 169, 520 (примеч. 55).

83. «Почата бысть писати церкы в Володимери Золотоверхая, а кончана августа в 30 день». – Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. I. Стб. 351.

84. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 184 – 185. Фрагмент оковки, обнаруженный во время реставрации собора в 1888 – 1891 гг. на сводах, находится в собрании ВСМЗ.

85. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 172.

86. Вагнер Г.К. Скульптура Древней Руси. Владимир. Боголюбово. XII век. М., 1969. C. 113, 115; ПСРЛ. Т. I. Стб. 62.

87. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 176; Вагнер Г.К. Скульптура… С. 115.

88. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 174, 319.

89. Вагнер Г.К. Скульптура… С. 116.

90. Там же. С. 111.

91. В этом рельефе Н.Н. Воронин видел льва, идущего вправо, с фронтальным положением головы и завернутым на спину хвостом c листовидным окончанием. – Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 174.

92. Там же. С. 174 – 175.

93. Вагнер Г.К. Скульптура…С. 114 – 116.

94. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 177 – 181; Вагнер Г.К. Скульптура… С. 104 – 110.

95. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 182 – 184; Карабутов И.О. Чертежи по реставрации Успенского собора в губ. Г. Владимире в 1888 –1891 годах; Вагнер Г.К. Скульптура Древней Руси… С. 116 – 118; Тимофеева Т.П. Владимиро-суздальский лапидарий и его значение для изучения памятников белокаменного зодчества XII – XIII вв. // СА. 1990. № 1. С. 57 – 65; она же. Белый камень древних владимиро-суздальских храмов в собраниях отечественных музеев // СА. 1993. № 2. С. 171 – 177.

96. ПСРЛ. Т.II. Стб. 582.

97. ПСРЛ. Т. I. Стб. 351.

98. На этих же столпах, выше крестов, в 1882 г. были обнаружены росписи 1408 г., имитирующие мраморную облицовку и, очевидно, повторяющие древнюю живопись. Может быть, здесь следует искать источник фантастических сведений о мраморной облицовке стен в Успенском соборе – Добронравов В.Г., Березин В.М. Историко-статистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии. Вып. I. Владимир, 1893. С. 22. Правда, В.И. Доброхотов тоже писал о мраморной облицовке: «Из Ипатьевской и других летописей видно, что стены снаружи обложены были мрамором». – Доброхотов В.И. Памятники древности во Владимире. М., 1849. С. 3. Ни в Ипатьевской, ни в других летописях ничего не говорится о мраморе.

99. Воронин Н.Н. Археологические заметки // КСИИМК. 1956. Вып. 62. С. 17 – 22; он же. Зодчество… Т. I. С. 152 – 158, 310 – 315. Владимирская икона Божией Матери хранится в церкви Николы в Толмачах при Третьяковской галерее, прочие предметы – в собрании ВСМЗ.

100. Даркевич В.П. Романская церковная утварь из Северо-Восточной Руси // Культура древней Руси. М., 1966. С. 61 – 70. Большой Сион в XV веке оказался в Москве, где и был переделан; ныне находится в Оружейной палате Московского Кремля.

101. ПСРЛ. Т. II. Стб. 630; Т. I. Стб. 392.

102. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 159, 519 (примеч. 25).

103. Там же. С. 518 (примеч. 23).

104. Виноградов А.И. История кафедрального Успенского собора в губ. гор. Владимире. Владимир, 1905. Приложения. С. 86 – 87; Опись церковного имущества Владимирского кафедрального Успенского собора // ГАВО. Ф.593. Оп.1. Д. 41. Л. 113 – 114; Вздорнов Г.И Искусство книги в Древней Руси // Рукописная книга Северо-Восточной Руси XII–начала XV веков. М., 1980. С. 13; Филипповский Г.Ю. Столетие дерзаний. М., 1991.

105. ПСРЛ. Т. I. Стб. 392.

106. ПСРЛ. Т. II. Стб. 582.

107. Там же. Стб. 630.

108. Возможно, «золотыми вратами» названы здесь именно южные (полуденные) двери храма. Это мнение Д.И. Иловайского (и других ученых), основанное на тексте Лаврентьевской летописи под 1231 г. о ростовском соборе: «Причини же двери церковныя прекрасны, яже наричутся златыя, сущая на полуденой стране». – Древности // Труды МАО. Т. IX, вып. I. Протоколы. М., 1881. С. 22; Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 160. Однако во владимирском соборе, как мы помним, золотыми были все трое дверей. Тем не менее, по-другому истолковать этот текст, чтобы он не потерял смысла, не удается.

109. Воронин Н.Н. Путеводитель. С. 46.

110. ПСРЛ. Т. II. Стб. 630. Правда, упоминание о 32-х церквях между княжим двором и собором несколько нарушает территориальное единство того и другого. Неясно, имеется ли в виду княжий двор у собора или в другом месте.

111. Сказание о чудесах Владимирской иконы Божией Матери (с предисловием В.О. Ключевского) // Изд. ОЛДП. Вып. XXX. СПб., 1878. С. 34.

112. Столетов А.В. Отчет… С. 466 – 470; он же. О реконструкции памятников владимиро-суздальского белокаменного зодчества // Памятники истории и культуры. Вып. I. Ярославль, 1976. С. 84 – 85; Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 161 – 169; Раппопорт П.А. Русская архитектура X – XIII вв.: каталог памятников. С. 52.

113. Об остановке коней впервые упоминается в Новгородской первой летописи, в статье «А се князи русьстии» Комиссионного списка XV в.: «Ту же коня много били, а конь с того места с иконою не идеть». – Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Рязань, 2001. С. 467; Сказание о чудесах Владимирской иконы Божией Матери. С. 8; Книга степенная царского родословия // ПСРЛ. Т. 21. СПб., 1913. С. 233; Житие Андрея Боголюбского // Доброхотов В. Древний Боголюбов город и монастырь с его окрестностями. М., 1852. С. 7.

114. Русские летописи. Том 10. С. 467.

115. ПСРЛ. Т. IV. СПб., 1848. С. 10.

116. ПСРЛ. Т. XXX. С. 68.

117. Тихомиров М.Н. Малоизвестные летописные памятники // Исторический архив. Т. VII. М., 1951. С. 211.

118. Виноградов А.И. История кафедрального Успенского собора... Владимир, 1905. Приложение. С. 71.

119. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 202.

120. Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. Стб. 581.

121. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 204, 525 (примеч. 23, 24).

122. Там же. С. 205 – 207.

123. Доброхотов В.И. Древний Боголюбов город… С. 16, 52; Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 204. Тезоименитство Андрея Боголюбского неизвестно. При Иване Грозном панихиду по Андрее служили дважды в год, в том числе в день памяти ап. Андрея Первозванного, 30 ноября. Местное празднование св. бл. в. к. Андрею Боголюбскому после обретения его мощей в 1701 г. было установлено в день памяти свт. Андрея Критского, 4 июля. – Православная энциклопедия. Т. II. М., 2001. С. 397.

124. ЧОИДР. 1878. Кн. 1. С. 7.

125. ГАВО. Ф. 567. Оп. 2. Д. 2. Л. 2.

126. ГАВО. Ф. 567. Оп. 1. Д. 4. Л. 309.

127. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 259.

128. ПСРЛ. Т. II. Стб. 581 – 582.

129. Афанасьев К.Н. Построение… С. 129.

130. ЧОИДР. 1878. Кн. 1. С. 15.

131. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 213 – 217. О рельефах Боголюбова см.: Вагнер Г.К. Скульптура Древней Руси. М., 1969. С. 66 – 94.

132. ПСРЛ. Т. II. Стб. 591.

133. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 220.

134. ПСРЛ. Т. II. Стб. 582 – 583.

135. ПСРЛ. Т. II. Стб. 581 – 582.

136. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 225 – 228.

137. Там же. С. 228 – 230.

138. Доброхотов В.И. Древний Боголюбов город… С. 24, 28.

139. ГАВО. Ф. 8. Оп. 1. Д. 281. Л. 35 – 53.

140. ГАВО. Ф. 8. Оп. 1. Д. 280. Л. 11 – 14.

141. ПСРЛ. Т. I. Стб. 369; Т. II. Стб. 585 – 589; ГАВО. Ф.567. Оп. 2. Д. 2, 4 и др.

142. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 235 – 240.

143. Там же. С. 244 – 246.

144. Там же. С. 251 – 252.

145. См. в настоящем сборнике: Новаковская-Бухман С.М. Скульптура церкви Покрова на Нерли.

146. Вагнер Г.К. Скульптура Древней Руси. С. 90 – 91.  По мнению Г.К. Вагнера, летописное выражение «и столп позлати изову церкви» относится не к лестничной башне Успенского собора, а к «богородичному столпу» в Боголюбове.

147. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 262 – 263, 273.

148. Там же. С. 262 – 300; он же. Путеводитель. С. 122 – 135.

149. Тихомиров М.Н. Малоизвестные летописные памятники. C. 211.

150. Новгородская первая летопись. С. 467.

151. Доброхотов В. Древний Боголюбов город… С. 70.

152. Последняя датировка приводится О.М. Иоаннисяном на основании данных П.А. Раппопорта в «Хронологической таблице развития древнерусского зодчества» // Раппопорт П.А. Древнерусская архитектура. СПб., 1993. С. 264.

153. ПСРЛ. Т. 30. С. 68. В издании текста основной послужила рукопись, написанная двумя полууставами почерками третьей четверти XVI в. (Синодальный список), а вспомогательной – рукопись, написанная одним почерком – полууставом середины XVI в. (Чертковский список). – Там же. Предисловие.

154. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 318.

155. По рассказам Киево-Печерского патерика, Божия Матерь явилась во сне четверым константинопольским зодчим, позвала их во Влахерн и показала церковь на небе, повелев построить такую на Руси, в Киеве. Образ киевского Успенского собора дважды являлся в воздухе варягу Шимону: один раз он спас его во время морской бури, другой раз – на поле битвы. Еще один раз Успенский собор являлся в воздухе, когда разбойники хотели избить в нем монахов, и тогда храм внезапно поднялся на воздух. – Лихачев Д.С. Градозащитная семантика Успенских храмов на Руси // Успенский собор Московского Кремля. М., 1985. С. 17–23.

156. Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995. С. 25 – 31.

157. См.: Раппопорт П.А. Русская архитектура X – XIII вв.: каталог памятников. Вероятно, самым ранним храмом, посвященным Покрову Богородицы, была каменная церковь 1310 г. в Новгороде, «на Дубенке».

158. Сычев Н.П. Древлехранилище памятников русской иконописи и церковной старины имени императора Николая II при Русском музее императора Александра III. Пг., 1916. С. 23.

159. Медведева Е.С. Этюды о суздальских вратах. Дисс. на соиск. уч. ст. канд. искусствоведения. М., 1947; Воронин Н.Н. Покров на Нерли: Новые данные раскопок 1954 – 1955 гг. // СА. 1958. № 4. С. 70 – 95.

160. Медведева Е.С. Этюды о суздальских вратах: дисс. на соиск. уч. ст. канд. искусствоведения. М., 1947; Воронин Н.Н. Покров на Нерли: Новые данные раскопок 1954 – 1955 гг. // СА. 1958. № 4. С. 70 – 95. Овчинников А.Н. Суздальские златые врата. М., 1978. Ил. 52.

161. Плюханова М.Б. Сюжеты… С. 25 – 38, 52 – 62, 124 – 144.

162. Гордиенко Э.А. «Покров» в новгородском изобразительном искусстве // Древний Новгород. М., 1983. С. 316.

163. Медведева Е.С. Этюды… С. 2 – 40 и след.

164. Сергий, архимандрит. Святый Андрей Христа ради Юродивый и праздник Покрова Пресвятыя Богородицы // Странник. 1898. Т. 3. С. 395; Георгиевский Г.П. Русский ли праздник Покров? // ЧОЛДП. 1893. Ноябрь. С. 626–639; Кондаков Н.П. Иконография Богоматери. Т. 2. СПб., 1915. На новгородские памятники и киевскую аналогию праздника указал Л.В. Нерсесян.

165. Филипповский Г.Ю. «Слово» Андрея Боголюбского о празднике 1 августа по списку 1597 г. // Культура славян и Русь. М., 1999. С. 232 – 235.

166. ПСРЛ. Т. I. Стб. 352 – 353.

167. Плюханова М.Б. Сюжеты... С. 139 – 144.

168. Подробнее о празднике см.: Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 299, 120 – 123; Филипповский Г.Ю. «Слово» Андрея Боголюбского о празднике 1 августа // Памятники истории и культуры. Ярославл,. 1983. Вып. 2. С. 75 – 84; он же. «Слово» Андрея Боголюбского о празднике 1 августа по списку 1597 г. // Культура славян и Русь. М., 1999. С. 230 –235; он же. Архитектурный образ в произведениях владимирской литературы XII в. // Памятники истории и культуры. Вып 3. Ярославль, 1988. С. 67; он же. Праздник Покрова и «Покров на Нерли» // Наука и религия. 1990. № 4; он же. Столетие дерзаний. М., 1991. С. 46, 69 – 73, 86 – 96.

169. Воронин Н.Н. Новые памятники русской эпиграфики // СА. 1940. VI. С. 309 – 315; Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI –XIV веков // Археология СССР: САИ. М., 1964. С. 33; Мокеев Г.Я. Преображение Древнего Киева. С. 100 – 101.

170. Раппопорт П.А. Русская архитектура X–XIII вв.: каталог памятников. С. 58.

171. Афанасьев К.Н. Построение… С. 140 – 141, рис. 85.

172. Столетов А.В. Конструкции… С. 192.

173. Власюк А. Первоначальная форма купола церкви Покрова на Нерли // Архитектурное наследство. М., 1952. № 2. С. 67 – 68; Косаткин В.В. Монастыри, соборы и приходские церкви Владимирской епархии, построенные до начала XIX столетия. Часть I. Монастыри. Владимир, 1903. С. 35.

174. Комеч А.И. Рабочий метод зодчих Владимиро-Суздальского княжества XII в. // СА. 1966. № 1. С. 86, 89.

175. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 264 – 273; он же. Путеводитель. С. 122 – 128.

176. Доброхотов В. Древний Боголюбов город… С. 77.

177. Воронин Н.Н. Зодчество… Т. I. С. 274–299; он же. Путеводитель. С. 131 – 135; Новаковская С.М. К вопросу о галереях белокаменных соборов Владимирской земли // КСИА. М., 1981. № 164. С. 42 – 46; Иоаннисян О.М. Зодчество… С. 153 – 154.

Иллюстрации

Ил. 1. Инструменты для обработки белого камня. XII в.

Ил. 2. План г. Владимира XII в. (по Н.Н. Воронину). Цифрами на плане обозначены: I – город Мономаха (Печерний город); II – Ветчаной город; III – Новый город; IV – детинец; 1 – церковь Спаса; 2 – церковь Георгия; 3 – Успенский собор; 4 – Золотые ворота; 5 – Оринины ворота; 6 – Медные ворота; 7 – Серебряные ворота; 8 – Волжские ворота; 9 – Дмитриевский собор; 10 – Вознесенский монастырь; 11 – Рождественский монастырь; 12 – Успенский (Княгинин) монастырь; 13 – Торговые ворота; 14 – Ивановский ворота; 15 – ворота детинца; 16 – церковь Воздвижения на Торгу

Ил. 3. Золотые ворота и Козлов вал. Вид с запада

Ил. 4. Золотые ворота. Вид с запада

Ил. 5. Арка Золотых ворот

Ил. 6. Падение Золотых ворот. Миниатюра лицевого летописного свода XVI в.

Ил. 7. Золотые ворота. Рисунок с натуры 1764 г.; Реконструкция А.В. Столетова 1966 г.

Ил. 8. Диорама «Штурм Владимира войском хана Батыя в феврале 1238 г.»; автор Е.И. Дешалыт. (ВСМЗ)

Ил. 9. Успенский собор. 1160, 1189 гг.

Ил. 10. Успенский собор 1160 г. Свод под хорами (роспись 1408 г.)

Ил. 11. Успенский собор 1160 г. Варианты реконструкции (А.В. Столетов; С.В. Заграевский)

Ил. 12. Фасадная капитель Успенского собора 1160 г.

Ил. 13. Маска льва. Рельеф Успенского собора 1160 г.

Ил. 14. Три отрока в пещи огненной. Рельеф Успенского собора 1160 г.

Ил. 15. Остановка коней и начало строительства в Боголюбове. Миниатюры Лицевого летописного свода XVI в.

Ил. 16. Собор Рождества Богородицы и «Палаты» Андрея Боголюбского в Боголюбове

Ил. 17. Дворец князя Андрея Боголюбского. Реконструкция Н.Н. Воронина

Ил. 18. Фасадный цоколь собора Рождества Богородицы в Боголюбове. XII в.

Ил. 19. Основание колонны собора Рождества Богородицы в Боголюбове. XII в.

Ил. 20. Северная стена собора Рождества Богородицы в Боголюбове. XII в.

Ил. 21. Северное крыло княжеского дворца в Боголюбове; восточный фасад лестничной башни с тройным окном

Ил. 22. Галерея-переход в Боголюбове. Интерьер с ходом на хоры (роспись 1891 г.)

Ил. 23. Винтовая лестница в башне княжеского дворца в Боголюбове

Ил. 24. Западный фасад лестничной башни в Боголюбове

Ил. 25. Четырехликая капитель в Боголюбове

Ил. 26. Панорама Покровского луга

Ил. 27. Церковь Покрова на Нерли. Вид с запада

Ил. 29. Резной барс от галерей церкви Покрова на Нерли

Ил. 28. Резной грифон от галерей церкви Покрова на Нерли

Ил. 30. Церковь Покрова на Нерли. Вид с юго-запада

Ил. 31. Церковь Покрова на Нерли. Реконструкция Н.Н. Воронина (вариант)

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский