РусАрх

 

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

 

 

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

 

 

Источник: Тимофеева Т.П. Лежит в развалинах твой храм... (О судьбах церковной архитектуры Владимирского края (1918–1939). Документальные хроники). Владимир, 1999. Все права сохранены.

Электронная версия материала предоставлена библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2009 г.

 

 

Т.П. Тимофеева

Лежит в развалинах твой храм...

(О судьбах церковной архитектуры Владимирского края (1918–1939).

Документальные хроники)

 

 

 

О середине 60-х годов кан­целярия музея-заповедни­ка находилась1 в нескольких комнатах одного из зданий Рождественского монастыря, окна моего кабинета выходи­ли во внутренний двор — это была территория КГБ. Однаж­ды ко мне пришел старый ком­мунист, бывший сотрудник ЧК, во время разговора, глядя в окно, вдруг сказал — «А Вы знаете, здесь церквушка стояла, мы ее взорвали, вместе с коло­кольней». Я поняла, что речь идет о Рождественском собо­ре XII века! «А зачем это по­надобилось?» «Да у нас соревнования намечались с Ивановскими чекистами, надо было расширить спортивную площадку, ну мы церк­вушку и сковырнули...»

Вот так из случайных воспоминаний всплывали факты, но архи­вы были закрыты, наглухо.

В 70-е годы, когда из ансамбля Спасо-Евфимиевского монастыря выселили колонию и мы начали водить экскурсии, пытались найти хоть какие-либо сведения — когда, по какому решению был разобран памятник национальному герою Дмитрию Пожарскому? Была только легенда — мрамор, из которого был сделан памятник, понадобился для московского метро(!?). Я подробно перечитывала журнал-днев­ник работ, который вел в 30-е годы директор Суздальского музея А.Д.Варганов — никакого упоминания об этом событии. Тема запрет­ная.

В ноябре 1990 года музей-заповедник открыл выставку «Доднесь тяготеет», которая производила впечатление разорвавшейся бомбы — :впервые там были представлены ранее неизвестные, недоступные для ознакомления материалы, хранившиеся в секретных архивах, ко­торые приоткрылись в это время — об узниках Владимирского цен­трала, о Суздальском политизоляторе, об истреблении кулачества, о гонениях на православную церковь. Это был еще только ноябрь 1990 года*.. Члены бюро обкома КПСС, пришедшие на открытие выставки, прослушав экскурсию (впечатление от цитируемых документов было оглушающим), молча ушли... Один журналист довольно ядовито спро­сил — какую цель Вы преследовали этой выставкой? Я ответила — «это выставка о том, что мы не знали и о том, что знали, но о чем не могли говорить».

Книга заведующей архитектурным сектором Татьяны Тимофее­вой «Лежит в развалинах твой храм...» тоже об истории, которую не знали или о которой молчали. Статьи, написанные в форме докумен­тальных хроник — результат долгих поисков, исследований, работы с архивными материалами. Эта работа познавательна, интересна и, что немаловажно, глубоко нравственна, в том смысле, что, опираясь на документальные исторические факты, автор подводит своих читате­лей к мысли — мы все в ответе за наше прошлое и настоящее, мы сами творцы истории. Помните известное выражение: если выстре­лишь в прошлое из ружья, оно ответит тебе залпом из пушки? То, что происходит в России сегодня — разруха, бедность, упадок нравствен­ности — это и есть тот пушечный залп из прошлого, как расплата за глумление над веками складывающимися традициями и православ­ными святынями.

Генеральный директор

музея-заповедника

А.И.Аксенова

 

В последнее десятилетие в отечественной ис­тории XX века открылись нам такие бездны, пе­ред которыми теряется человеческий разум-' не­ужели это происходило с нами, здесь и в таком недалеком прошлом?

Почти десять лет назад довелось мне загля­нуть в одну из таких бездн. Чудовищная и одно­временно завораживающая картина постепенно разворачивалась передо мной: церкви — эти ис­торические опоры государства, средоточия духов­ной мощи и художественного богатства — в од­ночасье превращались в пустые голые стены, руи­ны и прах. Мистицизм и фантастика соедини­лись в этой ирреальной действительности в ка­кое-то потустороннее апокалиптическое бытие, за-бытие, не-бытие...

Документ за документом, протокол за прото­колом изо дня в день в течение нескольких лет, не в силах оторваться, читала я в Государственном архиве Владимирской области еще не написан­ную историю разрушения церковных памятников Владимирского края. В многочисленных докумен­тальных событиях, фактах и штрихах с леденя­щей ясностью проступала грозная и уродливая личина эпохи тотального разрушения. Цинизм го­сударства, беззащитность его граждан, двусмыс­ленность роли, отводимой музею и в целом куль­туре — все это казалось откровением и многое объясняло и во вчерашнем, и в сегодняшнем дне.

В результате собрался обширный материал, который по обработке превратился в серию статей в форме документальных хроник и документаль­ных сводов по истории монастырей и церквей Владимира, Боголюбова, Суздаля, музейно-рестав-рационного дела Владимирского края в первые десятилетия советской власти, по истории усадь­бы в Муромцеве, Георгиевского собора в Гусь-Хру­стальном с его «дворцом труда», Флорищевой пу­стыни с ее «коммуной», истории уничтожения ко­локолов, борьбы православных людей за свободу совести и т.д. Некоторые из этих хроник были опубликованы в научных и популярных издани­ях, прочитаны на научных и краеведческих кон­ференциях. Впервые появилась возможность объе­динить эти статьи в книгу. Смею думать, что и сейчас, когда первый голод утолен, этот материал не утратил актуальности и, собранный в книгу, будет интересен многим жаждущим систематичес­ких знаний читателям.

Автор

 

 

 

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

ИЗ ИСТОРИИ

УСПЕНСКОГО

СОБОРА

(1918-1939)

 

«Днесь светло красуется...» Сколь много храмов, о которых этого уже не ска­жешь. К счастью, эти эпические слова справедливы для владимирского Успенс­кого собора, с XII в. и по сей день возно­сящегося над клязьменским холмом. Все­мирно известный памятник христианской культуры, построенный мастерами Анд­рея Боголюбского и Всеволода III и со­хранивший не только древние архитектур­ные формы, но и фрески ХП-Х1П вв.,  и живопись святого-инока Андрея Рублева, и резной иконостас XVIII в., и гробницы некрополя, собор принадлежит церкви, но одновре­менно и музею: интересы разные, но примиримые. Однако в недав­нем прошлом, которого не знают нынешние поколения, были и дру­гие времена — это послереволюционные десятилетия. История Ус­пенского собора двух послереволюционных десятилетий может быть документально восстановлена по материалам Владимирского област­ного архива. Воздержавшись от комментариев, предоставим слово твор­цам и участникам событий.

23 января 1918 г. Владимирский губисполком получил инструк­цию комиссара НКВД Лациса: «Ввиду декрета СНК «О свободе со­вести , церковных религиозных обществ» предписывается всем сове­там, впредь до особой инструкции взять все учреждения и имуще­ства существующих в России церковных, религиозных обществ под строжайший контроль».'

Успенский собор поступил в ведение Главмузея наркомпроса, однако, как сообщал в 1923 г. зав. губмузеем в Рабоче-крестьянскую инспекцию, «в Успенском соборе Главмузеем разрешены богослуже­ния в 1918 г. в силу особого религиозного значения храма».2

Но церковная жизнь была нарушена. В феврале 1919 г. комиссия с участием врачей-экспертов вскрыла покоившиеся в Успенском со­боре мощи святых князей-мучеников: Глеба, Георгия и Андрея Бого-любского, составлены акты вскрытия и осмотра.3 Имущество храма перестало принадлежать храму: 26 января 1920 г. настоятель предста­вил в уездно-городской исполком «описи церковного соборного иму­щества и описи вещей, взятых из соборной ризницы на хранение во Владимирский исторический музей по особому на то распоряжению советской и церковной власти.»4

Верующие должны были отныне заключать соглашение с мест­ной властью на пользование церковью и церковным имуществом.

1 ноября 1920 г. такое соглашение подписали прихожане Успен­ского собора; 31 октября 1921 г. было составлено дополнение к нему (27 подписей); настоятель собора протоирей М. Сперанский удосто­верил принадлежность всех подписавшихся к православному веро­исповеданию.5

В связи с образовавшейся комиссией Помгол и декретом ВЦИК от 23 февраля особенно активно стало повсеместно изыматься цер­ковное имущество.6 15 марта 1922 г. начальник милиции «произвел опечатку владимирского Успенского собора и поставил караул для охраны впредь до распоряжения председателя ГИК. Опечатка собора произошла по поводу утери и хищения злоумышленно ключей со­гласно заявлению члена комиссии по изъятию церковных древностей тов. Беспалова...».7

23 марта 1922 г. из Успенского собора было изъято ценностей — 1 фунт 13 золотников золота и 4 пуда 52.3/4 золотника серебра.8 Изъя­тое церковное имущество делилось на несколько категорий: драгме­таллы сдавались в финорганы, историко-художественные ценности — в музей, обиходное имущество и прочий «инвентарь» — на рас­продажу.9 Заведующий губмузеем А. И. Иванов, обеспокоенный зале­жами бесполезных церковных богатств в закрытых храмах, 25 июля 1922 г. писал: «...При современном обнищании страны было бы ра­зумно и целесообразно спасти это имущество и использовать на те или иные многочисленные государственные нужды. Самым лучшим и легким способом... был бы тот, чтобы церковная власть сама взяла на себя инициативу разумной ликвидации громадных залежей бар­хатных, парчовых, шелковых и других предметов и полученные... суммы передала советской власти... В этом направлении можно было бы сделать соответствующее внушение церковным властям...».10

17 мая 1922 г. в соборе вновь работает комиссия по изъятию цер­ковных ценностей, в октябре имущество собора было принято от на­стоятеля протоиерея Михаила Сперанского.11 10 июня эксперт Ржи-тельницкий определял вес изъятого металла.12

Весной 1923 года община вынуждена была оставить свой храм.13 После этого имущество собора продолжает в особенности щедро изы­маться для «реализации». Так, 9 июня 1923 г. «получено из Успенско­го собора при ликвидации наличными деньгами 1.840 рублей... Получено от магазина губОНО «Культура» за проданный из Успен­ского собора несгораемый сундук 6 тыс. рублей.14

6 июня «губОНО просит разрешении вывезти из Успенского со­бора 5 шкафов и стулья из Боголюбовского монастыря, крайне необ­ходимые для Дома работников просвещения».15

21 июня А. И. Иванов продал некоему гражданину Небову «на­ходящиеся в Успенском соборе духовно-религиозные книги и книж­ный хлам для утилизации... по цене 14 коп. золотом за пуд...»16

30 июня «закупленный из Успенского собора книжный хлам всего весом 810 пудов по 14 коп. золотом за пуд всего уплачено 113 р. 40 коп. по курсу 71 р. 50 коп.; в дензнаках 1923 г. 8448 р. 30 коп.» 17

30 июля некая гражданка Жаворонкова с Троицкой улицы купи­ла церковных тканей и мебели на сумму 26136 р.18

4 августа 1923 г. было описано имущество Георгиевского придела. В этой подробной описи упоминаются среди прочего и картины В. М. Васнецова: «Между второй аркой от Успенского собора картина «Страшного суда» Васнецова..., на южной стороне храма картина «Сошествие во ад» художника Васнецова... на северной стороне на стене картина «Евхаристия» Васнецова», перечислены колокола на колокольне: «Колокол большой 508 пудов; полиелейньщ, край отбит; будничный, часовой и маленьких разных — пять».19

Предметы, имеющие историко-художественное значение, поступа­ли в музей. 28 мая 1923 г. был составлен акт на передачу в музей икон,20 25 мая — акт на исторические ценности.21 Кроме этих актов, были и другие.22

На внутрицерковной жизни тяжело отражалось то, что происхо­дило вокруг. В православии выделились так называемые «обновлен­цы» в противовес «тихоновцам». В 1920 г. было закрыто старое Епар­хиальное управление.23 В 1923 г. во Владимире состоялся Епархиаль­ный съезд, на котором обновленцы восторжествовали. В губернии возникают обновленческие общины. 26 июля 1923 г. был заключен договор на пользование Успенским собором с обновленческой общи­ной; к апрелю 1924 г. у нее оставался Георгиевский придел, а Успенс­кий собор был закрыт.24 4 апреля 1924 г. обновленческое Епархиаль­ное управление возбудило перед ГИКом ходатайство о передаче ве­рующим Успенского собора, находящегося в ведении губмузея; 11 апреля ГИК поручил музею договориться с общиной.25 16 апреля Епархиальное управление в лице протоиерея Знаменского просило «о разрешении временно, на две недели, совершить богослужение во владимирском Успенском соборе».26 Власти, прежде чем дать такое разрешение, запросили губмузей, поскольку «в Успенском кафедраль­ном соборе находятся ценности, взятые на учет губмузеем согласно акта 26 мая 1923г.»27

Зав. губмузеем А. И. Иванов, принимавший самое ревностное уча­стие во всех комиссиях по изъятию церковных ценностей и чрезвы­чайно заинтересованный в соблюдении музейных интересов, ответил на этот вопрос обстоятельным и очень содержательным для нас письмом от 19 апреля: «Древний Успенский собор, находящийся в веде­нии музейного отдела и превращенный в собор-музей... представля­ет памятник первоклассного значения и требует бережного к нему отношения. Община верующих, пользовавшаяся собором до 1923 г., оставила музейному отделу печальное наследство: благодаря нерегу­лярному отоплению древнейшие ценнейшие фрески собора покры­лись ползучей плесенью. Расчистка их требует значительных затрат от музейного отдела, обязанного сохранить эти фрески от дальней­шего разрушения. Новая община верующих, которая в настоящее вре­мя пользуется Георгиевским храмом при Успенском соборе, оказа­лась совершенно несостоятельной к выполнению обязательств. По до­говору от 26 июля 1923 г. она обязана была производить весь необхо­димый ремонт и отопление всего собора... а также нести охрану со­бора. Ни одного из указанных условий договора община до сих пор не выполнила. Ввиду этого музейный отдел вынужден нарушить до­говор и привлечь общину к ответственности.

В дальнейшем музейный отдел, естественно, должен будет отнес­тись к вопросу о сдаче такого первоклассного памятника, как Успен­ский собор, какой-либо общине верующих с величайшей осторожнос­тью. Поэтому губмузей полагал бы необходимым потребовать от об­щины верующих к моменту заключения договора выполнение следу­ющих условий: 1) немедленно заготовить и подвезти к собору необ­ходимое на зиму количество топлива; 2) внести в губфинотдел необ­ходимую на текущий ремонт в течение года сумму денег; 3) нанять сторожа. Только при выполнении этих условий надлежащее сохра­нение памятника будет гарантировано. 4) При передаче общине ве­рующих Успенского собора необходимо учесть и еще одно чрезвы­чайное обстоятельство. При принятии в музей для изучения находя­щиеся в нем мощи (Андрей, Глеб, Георгий)... открытые согласно по­становления самого Епархиального управления, служили сами со­бой могучим орудием антирелигиозной пропаганды. Около «мощей» прошло несколько тысяч посетителей. При открытии в соборе бого­служения необходимо, чтобы мощи были оставлены в том виде, в каком они находятся в настоящее время, и осмотр их всегда свобо­ден по требованию губмузея».28

21 апреля 1924 г. был составлен акт, регулирующий отношения между музеем и общиной,29 а 23 апреля заключен договор о передаче Успенского собора общине верующих (обновленческой) во главе с настоятелем собора протоиреем А. Е. Знаменским и составлена опись церковного имущества с указанием предметов, оставляемых в соборе, но за музеем; в их числе «рака на мощах Георгия старинная, окован­ная серебром» и «образ Максимовской Богоматери древний в сереб­ряной ризе».30 Георгиевский придел общине не передавался, а оста­вался за губмузеем для организации в ней церковного музея.31

Однако спустя 4 месяца после заключения договора губмузей стал предъявлять общине серьезные претензии в невыполнении условий по содержанию памятника, состоящего на музейном учете. 20 августа 1924 г. адмотдел ГИК сообщил в президиум ГИК, что община за 4 месяца ничего не предприняла по ремонту собора, и предложил изъять его из пользования общины.32 13 сентября 1924 г. на заседании прези­диума ГИК слушался вопрос «о расторжении договора с группой верующих на пользование Успенским кафедральным собором... и передаче его в ведение губмузея», постановили предложить общине выполнить договор или письменно отказаться от здания.33

Однако неожиданно в эти церковно-музейные дела вмешалось ОГПУ и 25 октября 1924 г. замначальника Гудин отправил в адми­нистративный отдел ГИК следующее любопытнейшее письмо с поме­той «Совершенно секретно. Регистрации не подлежит»: «По имею­щимся сведениям, владимирский кафедральный собор по причине невыполнения договора с общиной верующих от пользования общи­ной отнимается, а также ставится перед общиной верующих вопрос об обязательном выполнении невыполненных в отношении ремонта собора условий.

Будучи извещенным, что все эти требования исходят от музейно­го управления и что последнее более чем следует заинтересовано в расторжении этого договора с общиной ввиду только того, что она является обновленческой , а люди, которые влияют на это принципи­альное расторжение, являются с определенной монархической окрас­кой и стремятся к тому, чтобы, разрушая обновленческое движение, укрепить состояние церковного лагеря тихоновщины.

На основании директив СО ОГПУ наша задача, которая выража­лась в укреплении обновленческих сил, частью была выполнена и результаты в разложении духовенства были достигнуты, а вместе с тем была достигнута часть антирелигиозного состояния. Но при та­ком положении дел наша работа и достижения могут быть затрудне­ны на долгое время, т.к. город Владимир в церковном отношении есть отражение и показательность для всего губернского церковного

состояния.

На основе указаний и распоряжений СО ОГПУ и в интересах нашей общей работы... ВГО рГПУ просит кафедральный собор ос­тавить в пользовании того коллектива верующих, какой есть в на­стоящем, и договора не расторгать...»34 Административный отдел позволил себе не согласиться с таким вмешательством и в ноябре ответил ОГПУ тоже «совершенно секретным» посланием: «...со­гласно ст. 10 декрета «Об отделении церкви от государства» все церковные и религиозные общества не пользуются никакими пре­имуществами и субсидиями ни от государства, ни от его ...уста­новлений. Вследствие этого запрещается всем гос. установлениям пу­тем административного вмешательства поддерживать какой-либо культ или какое-либо церковное управление в ущерб другим... Хо­датайство о расторжении договора исходило от губмузея... Имея ввиду злостное уклонение от исполнения договора, губернский адм-.отдел ГИКа и ставит задачей принудить их исполнением его или же закрытия храма.»35

31 января 1925 г. актом осмотра собора «были установлены фак­ты невыполнения общиной взятых на себя обязательств по охране и поддержанию в порядке собора», и 14 февраля Главнаука НКП пред­ложила ГИКу «в целях действительной охраны... собора... расторг­нуть договор и изъять собор из пользования общины верующих, приняв его в непосредственное ведение губмузея... надлежит в бли­жайшее время представить на утверждение план музейного устрое­ния собора».36 23 февраля 1925 г. губмузей так аргументировал необ­ходимость расторжения договора: «Община верующих не выполнила принятых на себя обязательств... Собор необходим губмузею для орга­низации в нем музейного отделения, для чего губмузей намерен пере­нести в собор гч'е предметы церковного имущества из губ. Истори­ческого музея, ь освободившееся в музее помещение приспособить под Революционный музей...»37

17 марта 1925 г. адмотдел представил в президиум ГИК подроб­ное изложение вопроса с выводами о несостоятельности общины, «которая не в силах справиться с таким крупным зданием, как Ус­пенский собор».38 Между тем «возможности» музея А.И. Иванов в уже цитированном здесь письме оценивал так: «Музейное дело в России в настоящий момент переживает ужасный кризис... не на что купить необходимый для подвески картины гвоздь».39 Разве что рас­продажа церковных книг, мебели и облачений поправила положение губмузея...

28 марта 1925 г. Главнаука торопит ГИК с передачей собора му­зею.40 Однако 17 апреля ГИК, видимо, не без нажима ОПТУ, вынес на заседании президиума иное решение: «от расторжения договора... воздержаться». Но музей не сложил оружия.

2 июля 1925 г. архитектор Главнауки П. Д. Барановский и двое сотрудников музея — А. И. Иванов и X. В. Медведков «произвели осмотр Успенского собора... и нашли, что в соборе вследствие отсут­ствия вентиляции имеется большая сырость, весьма вредно отражаю­щаяся на древних фресках, покрытых в некоторых местах слоем пле­сени... имеется большой налет копоти...»41 Дело затягивалось. Тогда ГИК обратился к своему юрис-консульту. 25 марта 1926 г. тот дал заключение, в котором на основании всех музейных актов и отноше­ний счел договор с общиной подлежащим расторжению. Общине вме­нялось в вину то, что она недостаточно отапливала собор и Георгиев­ский придел, не охраняла их, ремонт 1924/26 г. производила в недо­статочных размерах, а в 1925/26 гг. вовсе не производила. Все это расценивалось как «злоупотребление церковным имуществом».42 Об­новленческой общине пришлось расстаться с собором. 27 марта 1926 г. президиум ГИК постановил договор расторгнуть и собор передать музею.43 1 апреля на просьбы верующих возобновить службы был ответ — «отказать».44

Но у собора оставались еще другие, прежние владельцы •— «ста­роцерковники», потерявшие его в 1923 г. Теперь эта община попыта­лась вернуть свой храм. 23 марта 1926 г. бывший настоятель собора протоиерей о. Сергий Лавров направил в ГИК прошение, сколь мало похожее на официальную бумагу, столь же замечательное своей про­никновенной интеллигентностью и искренним страданием. Вот оно: «Октябрьская революция застала собор во время подготовки к час­тичной реставрации и починки окружающих строений. Она больно ударила вообще по религии. Собор был лишен казенной помощи и сочувствия молодежи. Некорректные выступления отдельных лиц от­толкнули жертвователей и прихожан от собора, но оттолкнули не всех. Как ни тяжело было то время для собора, все же остатки при­хожан тесно сплотились около него и образовали коллектив для сохранения его самого, также и службы в нем.

К великому горю, в Российской церкви тогда произошло раз­деление и выплывшие откуда-то «обновленцы» повели борьбу с не ведущими никакого обновления православными русскими людь­ми. Религиозное чувство самое тонкое и деликатное из всех дру­гих чувств. Поэтому возникшая борьба с кляузами, клеветой, на­уськиванием и насилиями разного рода разогнала молящихся от собора, и он стал пустеть. В 1923 г. на Епархиальном съезде, быв­шем в марте месяце, обновленцы победили так наз. «тихоновцев», побоявшихся явиться на этот съезд и открыто выступить против них. В то время как сам Патриарх, так и многие старые церковные деятели подозревались в контрреволюции и боялись борьбы с обновленцами, сумевшими войти в доверие к гражданским влас­тям. На съезде постановлено временно закрыть собор, служителей и коллектив разогнать как контрреволюционеров. После Пасхи мы сдали собор представителям губисполкома и губмузея. День­ги, иконы, имущество по описи сдано в целости, на что нами и получена надлежащая расписка. Закрытым собор простоял недо­лго. Как только разогнанный коллектив распался, а духовенство разошлось по деревням, собор был открыт для служителей. Но право служения получили обновленцы, действовавшие под име­нем Владимирского Епархиального управления. В то время я по­лучил из Епархиального управления бумагу, требующую от меня как настоятеля собора указать из членов моего коллектива контр­революционеров. После этого молиться с обновленцами в соборе уже никто не мог. Подлинное лицо их было раскрыто и молитвен­ного общения с ними никто не захотел. Наши прихожане напол­няют теперь храм Троицы и Пятницы, смотря по тому, где кто живет. Однако обиженные изгнанием из собора, оклеветанные Епар­хиальным управлением в контрреволюции, они не оставляли мыс­ли снова молиться в родном соборе. Ни один природный гражда­нин г. Владимира не откажется от этой местной весьма чтимой свя­тыни. Точно так же и изгнанное без вины духовенство мечтает возвратиться к месту своего служения для исправления своего долга перед прихожанами и церковью вообще. Оно не может себя счи­тать худшим служивших в соборе три года обновленцев. Если те владели собором 3 года, то почему прежнее духовенство не может отправлять святого служения в том же соборе. Оно ни пред прави­тельством, ни пред народом ни в чем не провинилось.

Вот почему коллектив и бывший до 1923 г. настоятель собора покорнейше просят губисполком разрешить возобновление прерван­ной православной службы в соборе.

Губмузей, которому передан собор для хранения, заинтересован в сохранении лишь древностей и ничего не может иметь против слу­жения собора своему многовековому и прямому назначению, как месту молитвенных собраний владимирских граждан. Что касается беднос­ти собора, то он видел более пигиозный отдел, с этими же целями используется и бывший Успен­ский собор...За текущий год музеем производились промывки фре­сок в б. Дмитриевском и Успенском соборах реставраторами В. О. Кириковым и И.И. Тюлиным.52

8-9 июля 1931 г. экспедиция ЦГРМ, осмотрев фрески Успенского собора, нашла их в катастрофическом состоянии и предложила в следующем году «устройство в окнах удобно открывающихся фра­муг» , устройство разрыва между Успенским собором и Георгиевским приделом путем разборки переходной части».53

В это время картинная галерея помещалась в здании Кресто­вой церкви Рождественского монастыря, занятого ОГПУ. 25 января 1931 г. горсовет принял решение о переводе галереи из этого здания в Успенский собор, чтобы помещение передать мили­ции.54 27 февраля 1931 г. директор областного музея (Владимир тогда входил в Ивановскую область) и два сотрудника Владимир­ского музея осмотрели оба храма и резюмировали: «Успенский собор... темный, неотапливаемый, к развертыванию экспозиции не пригоден. Георгиевский придел... хорошо освещенный, в сезон 1930/31 гг. ремонтирован: снят иконостас, произведена побелка стен и сложено 3 голландских печи. Помещение приспособлено под ан­тирелигиозный музей. Первоначально помещение было получено в 1924 г. и использовалось музеем под складочное помещение. В 1926 г. часть помещения собора была использована под антирелигиозный отдел... Помещение собора, несмотря на то, что недавно ремонтиро­вано, сырое, имеет большие площади отпотения стен и выкрашива­ния штукатурки».55

 Однако 6 марта 1931 г. комиссия, теперь уже по линии горкомхоза, вновь «произвела осмотр» Георгиевского придела «на предмет пригодности его для размещения картинной галереи», но нашла, что отопление и освещение для нее недостаточны.56

Что же касается антирелигиозного музея, то он, видимо, процветал. 3 мая 1931 г. музей сообщал в ЦАМ (Центральный антирелигиозный музей): «Антирелигиозный отдел Владимирского музея был органи­зован 20 апреля 1930 г. ...Антирелигиозный отдел находится в Геор­гиевском приделе Успенского собора... Успенский и Дмитриевский соборы служат также объектами антирелигиозной пропаганды...Ма­териал имеется: «мощи» Андрея Боголюбского, Глеба, Георгия, Авра-амия; иконы: Владимирская, Максимовская и др...»57ужасающую бедность в XV в. после отобрания и перенесения в Москву главной его святыни -- чудот­ворной иконы Божией Матери ..., а потому служить препятствием к возобновлению прерванных три года тому назад служений не мо­жет».45

26 июня 1926 г. вновь зарегистрировалось Успенское православ­ное религиозное общество греко-восточного кафолического испове­дания, и 3 августа оно просило ГИК о передаче ему Успенского собора.46

18 августа на заседании президиума ГИК эта просьба была от­клонена «ввиду того, что собор предоставлен для использования под культовый музей».47

В сентябре верующие возобновили свое ходатайство -- теперь уже во ВЦИК, который его «препроводил по принадлежности» — во Владимирский ГИК.48 И вновь ГИК в постановлении от 2 октября не изменил своего решения.49

В 1927 г. общине было еще раз отказано, теперь уже ВЦИКом. 14 марта ГИК получил сообщение за подписью П. Смидовича, что «...просьбу верующих старого течения о пересмотре вопроса и пере­даче здания собора в их пользу президиум ВЦИК отклонил.»50

Так православные «староцерковные» христиане оказались сво­бодны от своего вероисповедания: собор был закрыт для богослуже­ний, теперь уже окончательно. И в последующее десятилетие, о кото­ром далее пойдет речь, он был связан только с деятельностью музея. 20 ноября 1926 г. местная газета «Призыв» сообщила: «Группа верующих, владевшая по договору Успенским кафедральным собо­ром, не выполнила взятых на себя обязательств и договор с ней был расторгнут. Теперь в соборе организован церковный подотдел Влади­мирского исторического музея».51

В отчете музея с 1 октября 1929 г. по 1 октября 1930 г. указано: «В бывшем придельном храме Успенского собора находится антирепигиозный отдел, с этими же целями используется и бывший Успен­ский собор...За текущий год музеем производились промывки фре­сок в б. Дмитриевском и Успенском соборах реставраторами В. О. Кириковым и И.И. Тюлиным.52

8-9 июля 1931 г. экспедиция ЦГРМ, осмотрев фрески Успенского собора, нашла их в катастрофическом состоянии и предложила в следующем году «устройство в окнах удобно открывающихся фра­муг» , устройство разрыва между Успенским собором и Георгиевским приделом путем разборки переходной части».53

В это время картинная галерея помещалась в здании Кресто­вой церкви Рождественского монастыря, занятого ОГПУ. 25 января 1931 г. горсовет принял решение о переводе галереи из этого здания в Успенский собор, чтобы помещение передать мили­ции.54 27 февраля 1931 г. директор областного музея (Владимир тогда входил в Ивановскую область) и два сотрудника Владимир­ского музея осмотрели оба храма и резюмировали: «Успенский собор... темный, неотапливаемый, к развертыванию экспозиции не пригоден. Георгиевский придел... хорошо освещенный, в сезон 1930/31 гг. ремонтирован: снят иконостас, произведена побелка стен и сложено 3 голландских печи. Помещение приспособлено под ан­тирелигиозный музей. Первоначально помещение было получено в 1924 г. и использовалось музеем под складочное помещение. В 1926 г. часть помещения собора была использована под антирелигиозный отдел... Помещение собора, несмотря на то, что недавно ремонтиро­вано, сырое, имеет большие площади отпотения стен и выкрашивания штукатурки».55

Однако 6 марта 1931 г. комиссия, теперь уже по линии горкомхоза, вновь «произвела осмотр» Георгиевского придела «на предмет пригодности его для размещения картинной галереи», но нашла, что отопление и освещение для нее недостаточны.56

Что же касается антирелигиозного музея, то он, видимо, процветал. 3 мая 1931 г. музей сообщал в ЦАМ (Центральный антирелигиозный музей): «Антирелигиозный отдел Владимирского музея был органи­зован 20 апреля 1930 г. ...Антирелигиозный отдел находится в Геор­гиевском приделе Успенского собора... Успенский и Дмитриевский соборы служат также объектами антирелигиозной пропаганды...Ма­териал имеется: «мощи» Андрея Боголюбского, Глеба, Георгия, Авраамия; иконы: Владимирская, Максимовская и др...»57

Однако картинную галерею вопреки решениям горсовета музей не спешил переводить в Георгиевский придел — более того, возни­кает мысль вовсе его сломать. Зав. Музеем Титов обращается с этой просьбой в горсовет: «Прошу горсовет дать свое согласие на слом­ку Георгиевского придела при Успенском соборе из следующих соображений: сам собор является мировым памятником XII в. и чтобы восстановить его прежний вид, необходимо сломать придел, построенный в 1864 г. Кроме того, этот придел никакой историчес­кой ценности из себя не представляет. При сломке можно будет использовать много строительного материала, как-то: железа, кир­пича и т.д.»58

1 июля 1931 г. в отчете музея это аргументировано так: «По ли­нии охраны памятников... намечено к сломке Георгиевский придел..., так как он является зданием совершенно непригодным для экспози­ции вследствие его плохой световой площади и громадной сырос­ти... хотя разрешение облмузея и сектора науки получено, но горсо­ветом в настоящее время разборка его отложена на неопределенное время за отсутствием средств.»59

Тогда же, в 1931 г., придел был сдан музеем Льнопенькопрому в аренду за 1200 р. на год,60 но использовался как склад до 1939 г.

В 1931 г. бесследно исчезают металлические части ансамбля Ус­пенского собора. 3 марта зав. агентством Металлом сообщил: «Дирек­тор областного музея разрешил передать в лом следующие предме­ты: 2 пушки, колокол с б. Успенского собора, решетку с солеи в собо­ре».61

11 марта на запрос Владимирского музея был ответ: «Ивановс­кий обл. музей против сломки и передачи Госфонду бронзовых вер­хов на мраморных балдахинах на месте нахождения мощей в б. Ус­пенском соборе ... не возражает».62

28 марта 1931 г. решено было передать Рудметаллоторгу еще кое-что: «1) Решетки на колокольне б. Успенского собора и ограда вок­руг собора... 2) чугунные плиты с пола Успенского собора 3) ограда вокруг Дмитриевского собора...»63

В 1936 г. колокольню Успенского собора приспосабливают под парашютную вышку,64 которая в сентябре была снята, а колокольня заперта; мысль же о сломке Георгиевского придела еще не оставлена, и ведется даже речь о количестве кирпича еще не разобранного зда­ния.65

В сентябре 1936 г. разобрали каменную лестницу у западной сто­роны Успенского собора.66

В 1938 г. в Успенском соборе в летнее время «функционировала выставка по раскопкам владимирского детинца и антирелигиозная выставка».67 На ней, кстати, использовалась картина В. М. Васнецова «Страшный суд». В 1936 г. ДАМ предложил музею продать ее , на что был ответ: «Картина «Страшный суд» используется как объект при проведении антирелигиозных лекций в б. Успенском соборе, почему не может быть и речи о продаже ее ЦАМу».68

В 1939 г. речь уже идет о «самостоятельном районном религиоз­ном музее».69 13 мая 1939 г. горсовет постановил «передать бывшую церковь Никола Мокрый конторе «Заготлён» под склад, а ныне зани­маемое помещение б. Успенского собора (т.е. Георгиевский придел) передать музею под антирелигиозный музей».70

Тогдашний директор музея Колмазнин обосновал эту идею сле­дующим образом: «...г. Владимир в истории образования нашей ро­дины играл огромную роль... В нем находятся исторические памятни­ки... связанные с историей церкви и церковной организацией, слу­живших господствовавшим эксплуататорским классам и были их испытанным орудием в борьбе против народа. Владимир до револю­ции был значительным центром мракобесия... в настоящее время яв­ляется крупным промышленным и культурным центром... В настоя­щее время еще больше назрела важность и необходимость организа­ции такого музея, который будет играть важную роль в деле выпол­нения решений XVIII съезда ВКП (б) и преодоления религиозных пережитков в сознании трудящихся... Помещение имеется для орга­низации музея — пристройка к б. Успенскому собору.»71

21 сентября 1939 г. музей ходатайствовал перед горсоветом и облОНО «об открытии антирелигиозного музея в Георгиевском при­деле... Антирелигиозный музей крайне необходим для города. В музее будет показано все вредное поповское прошлое, весь церковный об­ман и т.д. При организации антирелигиозного музея мы сумеем хо­рошо поставить антирелигиозную пропаганду. В самом помещении музея организуем лекторий. Поэтому просим Вас вынести решение об открытии музея... чтобы к 1 мая 1940 г. музей был открыт.»72

Спустя несколько лет Успенский собор вернулся на круги своя и вновь стал церковью. Издержек и утрат не вернуть. Но уже можно оценить их и принять как урок.

1.    ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д.21.Л. 31.

2.    ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 26. Л. 17.

3.     ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 215.

Л. 15-17, 19

4.     ГАВО. Ф.358. Оп. 3. Д. 138. Л. 223.

5.     ГАВО. Ф.358. Оп. 3. Д. 138. Л. 222.

6.     ГАВО. Ф.25. Оп. 1.Д. 46. Л. 24.

7.     ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 396. Л. 4.

8.     ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 244.

9.     ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 246. Л. 143-144.

10.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1 Д. 426.

Л. 148.

11.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 396. Л. 105.

12.    ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 32.

13.    ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 125.

14.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 10.

15.   ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 20. Л. 22.

16.   ГАВО. Ф. 1826 Оп.1. Д.20 Л. 17.

17.   ГАВО.. Ф.1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 17об.

18.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 20. Л. 32.

19.    ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 20. Л.59-68 об.

20.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 232.

21.   ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 743. Л. 128 об.

22.    ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 222.

23.   ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л.167,169-170.

24.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 120.

25.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 43. Л. 85.

26.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 124.

27.    ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743.

Л. 128-128 об.

28.    ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 743. Л.120-120. об.

29.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 118-119 об.

30.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 116-117.

31.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 336-336 об.

32.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 587. Л. 322.

33.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 587. Л. 321.

34.   ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 743. Л. 103.

35.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 101-101 об.

36.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 38. Л. 18.

37.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 38. Л. 58.

38.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 85 об.

39.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 416. Л. 148.

40.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 84.

41.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 38. Л. 129.

42.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 332-333.

43.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 331.

44.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 124.

45.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 125-125 об.

46.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 328.

47.   ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 326.

48.   ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 324-324 об.

49.   ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 325.

50.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1281. Л. 64.

51.   ГАВО. Ф. 410. Оп.1. Д. 599. Л. 41.

52.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 68, 71.

53.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 82.

54.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 10.

55.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 154.

56.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 1.

57.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 61-61 об.

58.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 118.

59.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 170.

60.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 215. Л. 51.

61.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 32.

62.   ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 3.

63.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 60.

64.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 12.

65.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 75.

66.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 93.

67.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 1. Л. 2.

68.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 2. Л. 115.

69.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 143.

70.   ГАВО. Ф.1826. Оп. 2. Д. 9. Л. 6.

71.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 144.

72.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 142.

Опубликовано:

Христианское Чтение. СПб, 1991, №2

 

 

«СЛОВО»

О ПОГИБЕЛИ

РОЖДЕСТВЕНСКОГО

СОБОРА ВО ВЛАДИМИРЕ

 

Белокаменный собор Рождественского монастыря в г. Владимире разделил трагичес­кую судьбу многих прославленных храмов в Советской России. Однако история его «лик­видации», сохранившаяся в архивных докумен­тах, до последнего времени оставалась неиз­вестной.

Заложенный в 1192 г., Рождественский собор сильно обветшал к XIX веку и в 1860-е годы был реставрирован — переложен по­чти заново, но на древнем основании, с сохра­нением — исключая галереи и башни — первоначального плана, всего облика и древних резных порталов. Новые иконы, иконостас, светильники, утварь украсили церковный интерьер. Так что к 1917-му году он не был ни ветхим, ни заброшенным или неприглядным. Но очень скоро стал таким.

В январе 1918 г. вышли два декрета, сыгравшие роковую роль в судьбе Рождественского монастыря: об отделении церкви от госу­дарства и об образовании ВЧК. В июле того же года в монастырь пришли новые хозяева: войска внутренней охраны, обслуживавшие нужды губернского отдела ЧК. 26 июля Епархиальный совет обратил­ся в губисполком с заявлением, где высказал опасение, как бы с заня­тием монастыря в нем не превратилось богослужение. Ответ на это, опубликованный в местной газете, был такой: «Совет рабочих и кре­стьянских депутатов ... ни на минуту не допускал даже предположе­ния, чтобы эта мера вызвала прекращение служб в монастырских хра­мах... и не думал покушаться на целость монастырской церкви... и не только не хочет лишать желающих посещать церковь, но, напротив, готов принять всяческие меры к обеспечению свободного отправления установленных религиозных обрядов».1 Но 15 августа 1918 г. Собор­ный церковный совет получил предписание: «Президиум Владимирс­кой Чрезвычайной Комиссии предлагает Вам дать три комнаты в помещении странноприимного дома предъявителю сего иеромонаху отцу Неофиту с братиею».2 Архиерей, эконом отец Неофит и братия переселились из монастыря в странноприимный дом при Успенском соборе. В октябре 1918г. губЧК стала претендовать на Крестовую цер­ковь и помещение под ней (двухэтажный корпус в северной линии монастыря, выходящий на улицу), собираясь использовать их для нео­тложных нужд военного времени — школы красноармейцев или пулеметной роты. 16 октября председатель губЧК Исаев и представи­тель Епархиального совета Георгиевский «вошли в соглашение» об освобождении в двухнедельный срок требуемых помещений.3 Здание освободили. А в нем открыли не школу, а танцевальный зал. Весной следующего года в пасхальную неделю с церкви сняли крест и пове­сили флаг.4 Прекратились службы в Рождественском соборе. Все это не могло не беспокоить людей. В марте 1919 г. губисполком получил прошение от граждан г. Владимира (88 подписей), где речь шла о Рождественском соборе: «И вот мы просим — оставьте этот храм нам, обывателям г. Владимира, оставьте его нам храмом молитвы в вере, надежде и любви... Ведь многие, многие из нас не пойдут отдохнуть ушой ни в кинематографы, ни в театры, ни на гулянья - в этом для ногих из нас отпала потребность, но все мы хотим посещать храм эТот - наш и предков наших храм. Мы предлагаем наши услуги в подыскании помещения, удовлетворившего бы той потребности, ради которой прекращается богослужение в Богородице-Рождественском храме... мы верим, что запросы духовной жизни нашей не оставлены будут без уважения».3 23 марта 1920 г. губернский отдел народного образования получил письмо от наместника Рождественского монас­тыря архимандрита Афанасия: «В нашем монастырском соборе (во дворе губернской Чрезвычайной Комиссии и монастырской ризни­цы) находятся церковные вещи, эвакуированные из западного края в начале войны 1914 г. Начальному составу монастырского начальства неизвестно точно, из какого места эвакуированы эти вещи и'что именно. Возможно, что среди них есть ценные в художественном или истори­ческом отношениях... поручить отобрать все имеющее ценность для музея, а остальное передать группам верующих, принимающих цер­ковное имущество Рождественского монастыря».6

28 июня 1920 г. командир 10-го отдельного стрелкового баталь­она войск ВОХР (внутренней охраны) Н. Субботин представил в губЧК доклад о необходимости занять те помещения, где еще шла церковная служба. В монастыре размещался не весь батальон, а только часть. Командиру же хотелось иметь под рукой весь батальон.7 9 июля председатель губЧК в секретном письме в губисполком по­требовал «все здания, расположенные в стенах Рождественского монастыря, подвергнуть полному отчуждению от ведения духовен­ства, так как фактически все здания Рождественского монастыря переданы 10-му батальону ВОХР, но в одном из помещений до сего времени духовенством совершаются службы ...означенное помеще­ние под ширмой совершения религиозных обрядов может быть ис­пользовано в целях шпионажа и контрреволюции».8 15 июля 1920 г. губисполком постановил передать в распоряжение ВОХР все зда­ния в стенах монастыря, «в крайнем случае принять соответствую­щие меры».9 И в августе 1920 г. весь монастырь был занят.10 Веру­ющие люди, узнав лоб этом, написали заявление (32 человека), про­ся отменить это постановление и передать им малую церковь.11 Но гражданам разъяснили, что «занятие этой церкви вызывается обще­ственно-государственной необходимостью» и потому ходатайство их оставлено без последствий.12

Какая-то часть монастырского хозяйства и имущества уже пере­шла в ведение новой власти. Так, 12 августа 1920 г. губземотдел про­сит у уездного исполкома «комплект столярных инструментов, пере­данных из Рождественского монастыря».13 В сентябре 1920 г. губис-полком двумя циркулярами — от 18 числа14 и от 30 числа15 закрыва­ет Епархиальный совет, состоявший при архиерее, то есть в странноп­риимном доме. Однако это отразилось и на положении Рождествен­ского монастыря, так как вслед за закрытием Епархиального совета последовало и ущемление имущественных прав монастыря. Осуще­ствление этих циркуляров происходило в ближайшие месяцы. 26-м октября датировано удостоверение, выданное некоему Башину «в том, что он является представителем от исполкома по закрытию Епархи­ального совета».16 Ему же 24 ноября выдан мандат на «право произ­вести проверку и переучет всего имущества, ранее принадлежащего Рождественскому монастырю».17 А днем раньше, 23 ноября, комиссия в составе председателя комсомольской ячейки 10-го батальона, иеро­монаха (одного из тех, кого переселили в странноприимный дом) и двух секретных сотрудников губЧК составила акт осмотра помеще­ний и имущества, обнаружив при этом много медных и серебряных денег.18 13 декабря Башин получил еще одно удостоверение, и на следующий день «была произведена опись имущества и опись дел Епархиального совета, который находился в стенах ограды при Ус­пенском соборе... домовая церковь... также запечатана».19 А 16 декаб­ря была вскрыта приготовленная к отправке почта Епархиального совета.20 На другой день взломали и описали комнату архиерея и ее содержимое, а заодно и соседнюю — где жили «уплотненные» монахи из братии Рождественского монастыря,21 никакого отноше­ния к Епархиальному совету не имевшие.22 25 декабря командир взвода 3-й роты отдельного стрелкового батальона войск внутренней охраны получил предписание от своего командира «отправиться в уездисполком для участия в комиссии по обследованию имущества бывшего Рождественского монастыря, принадлежащего культу».23 Но уже очень мало что «принадлежало культу» в монастыре. 28 декабря 1920 г. архимандрит Афанасий Сахаров (уже не именующий себя наместником монастыря) «от имени группы верующих, подписав­ших соглашение о пользовании имуществом владимирского Рожде­ственского монастыря,» просит передать им «разломанные иконоста­сы и престолы».24 В 1921 г. имущество монастыря (или его часть) (. 1ЛО вывезено вместе с имуществом эвакуированных «беженских» храмов в Троицкую церковь г. Владимира.25 В 1922 г. монастырь зани­мало ОГПУ, преобразованное из ВЧК.

В это время собор уже внушал очевидцам мысль о разоре и разложении. 25 июля 1922 г. заведующий губмузеем А. И. Иванов отправил в губОНО докладную записку следующего содержания: «В течение трехлетней моей работы в должности заведующего му­зейным отделом при губОНО26 мне приходилось довольно часто на­блюдать, что церковное имущество закрывающихся храмов и монас­тырей разбирается ближними церквами... или остается взаперти в церковных ризницах, постепенно сгнивая и уничтожаясь... При ос­мотре церкви в Рождественском монастыре г. Владимира оказалось, что церковные облачения и другие предметы свалены кучами на полу и гниют вот уже в течение нескольких лет».27 Тот же Иванов обращается в губОНО 14 сентября 1922 г. с предложением передать закрытые храмы в ведение губОНО, разрешив «продажу из этих храмов всех предметов не музейного значения в пользу губОНО. На первое время достаточно было бы оставить за губОНО право распро­дажи имущества следующих храмов: Дмитриевского собора, бывшей семинарской Богородицкой церкви и соборного храма Рождественс­кого монастыря. Первые два храма как памятники древности нахо­дятся в ведении губмузея.»28 Действительно, 9 марта 1923 г. Влади­мирский губисполком постановил: передать монастыри в Главмузей, «решительно идти по линии ликвидации этих монастырей в смысле изъятия их из ведения обществ верующих и немедленно передавать в ведение органов Главмузея по описям».29 Этому постановлению пред­шествовала телеграмма из ВЦИК: «...в связи с ликвидацией монас­тырей губернии подлежат передаче музейного отдела имущества три­надцати монастырей: Суздаль— Евфимиева, Ризположенского, По­кровского; Муром — Троицкого, Благовещенского, Спасского; Алек­сандров — Успенского; Переславль — Горицкого, Данилова, Никитс­кого; Гороховец -   Никольского, Флорищевой пустыни; Юрьев-Польский — Архангельского».30 В этом списке нет Рождественского монастыря; однако 2 октября 1923 г. имущество его, вывезенное в 1921 г. в Троицкую церковь, было принято по акту специальной ко­миссией31 и передано по описи губмузею в Успенском соборе.32 4 августа 1924 г. на совещании при губплане поднимается вопрос о передаче бывшего Рождественского монастыря в ведение музейного отдела.33  В «Списке исторических храмов, монастырей и древних граж­данских сооружений, закрепленных за музейным отделом Главнау-ки» (1923 или 1924 года; список не датирован) бывший Рождествен­ский собор числится как «подлежащий передаче музейному отде­лу».34 То, что веками сберегала Церковь, церковный православный народ, теперь брался сберечь губернский музей в составе двух-трех работников... Это был лучший выход, но и он оказался тупиком. В том же 1924 году между губисполкомом, губОНО, губмузеем и Глав-музеем Наркомпроса затевается переписка о возможности ...уничто­жения собора. 29 мая 1924 г. губОНО сообщает в губисполком: «Кре­стьяне села Спасского Богословской волости Владимирского уезда обратились в губмузей губОНО через уездно-городскую милицию и Владимирский уездный исполком с ходатайством о предоставлении им главного холодного Рождественского храма в бывшем Рождествен­ским монастыре на сломку для постройки в с. Спасском из материа­ла храма школы. Храм этот построен в 1869 г. и как копия древнего храма художественного и исторического значения не имеет. Но весь Рождественский монастырь в целом как исторический памятник со­стоит на учете музейного отдела Главнауки Наркомпроса. Ввиду это­го губОНО не считает для себя возможным разрешить передачу Рож­дественского храма на сломку без ведома и разрешения музейного отдела Главнауки Наркомпроса и передает вопрос на усмотрение и разрешение губисполкома».35 Через два дня, 31 мая, состоялось засе­дание президиума губисполкома, на котором «слушали: ходатайство губОНО о разрешении сломки холодного Рождественского храма в бывшем Рождественском монастыре для постройки из полученного материала школы в с. Спасском... Постановили: просить Главмузей о разрешении сломки Рождественского храма».36 2 июня губисполком «препровождает для исполнения» в губОНО телеграмму из Москвы «о командировании архитектора музейного отдела для разрешения вопроса о сломке Рождественского собора».37 7 июля 1924 г. Акаде­мический центр Наркомпроса отправил в губисполком и губОНО следующее письмо: «Вследствие сообщения губмузея о возбужден­ном ходатайстве относительно решения сломки церкви бывшего Рождественского монастыря во Владимире, отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Главнауки Наркомпроса сообщает, что не считает возможным разрешить разборку церкви, так как она, будучи построена на остатках старинного храма, является весьма удачной копией древнейших сооружений Владимирского края и как таковая подлежит сохранению. При этом отдел отмечает, что отнюдь не возражает против использования каким-либо образом внутренних помещений церкви, ставя лишь условием ненарушение ее внешнего облика». Далее было обещано «командировать в ближайшее время своего ответственного представителя».38 Действительно, через несколько дней во Владимир прибыл «ответственный представитель». Им, по счастью, оказался П. Д. Барановский. 12-м июля 1924 г. датирован его автограф — «Заключение по вопросу о предполагаемой сломке быв­шего собора Рождественского монастыря во Владимире... Произве­денный мною подробный осмотр... дал следующее: Рождественский собор представляет собою одну из первых научных реставраций па­мятника архитектуры в России ... причем новые верхние части зда­ния, включая в себя некоторые остатки старых, возведены на древней основе, представляя собою копию древнего здания, построенного 1192 г. Как реставрация древнего храма, это здание является типичным для владимиро-суздальской архитектуры, представленной весьма не­многочисленными памятниками мирового значения. Вместе с тем здание собора, находясь в древних крепостных стенах бывшего Рож­дественского монастыря как части Владимирского кремля, совместно с рядом стоящей превосходной архитектуры колокольней сер. XVII в. и старинными гражданскими зданиями, представляет собою ценный историко-художественный ансамбль для общей картины города ... считаю, что постановление музейного отдела о недопустимости слом­ки бывшего собора является безусловно весьма обоснованным и под­тверждается данными обследования на месте».39 Выход из положе­ния, предложенный П. Д. Барановским, поражает неожиданностью: «Осмотрев ряд других древних зданий г. Владимира, я нахожу, что заявленное требование на материал для постройки школы могло бы быть удовлетворено путем сломки новых пристроек к древнему XV в. Успенскому собору бывшего Княгинина монастыря (притвор, се­верная кладовая и ризница). Материала, который может получиться от сломки, должно хватить на постройку школы. При этом самая сломка пристроек представляет несравненно меньше трудностей в смысле технического выполнения ввиду незначительной, около двух саженей высоты, пристроек, нежели предполагавшаяся сломка Рож­дественского собора, имеющего до 15 саженей высоты, при которой большинство материала превратилось бы в щебень. Кроме того, самый материал пристроек, кирпич, гораздо выгоднее для жилой постройки, нежели мелкий известковый камень, из которого большею частью сло­жен Рождественский собор...».40 Соломоново решение! Архитектор Барановский продлил на несколько лет жизнь Рождественскому хра­му, но не спас его. Демоны оказались сильнее ангела-хранителя...Вс­коре в результате хозяйственной деятельности ВГО ОГПУ нависла угроза над монастырской стеной. 20 мая 1925 г. состоялся осмотр стен специальной комиссией, которая нашла необходимость в разборке стены в северо-восточной и северо-западной частях.41 Вновь консультан­том выступил П. Д. Барановский. Его осмотр принес иные плоды: «5 июля 1925 г. я ...осмотрел древнюю стену XVII в. бывшего Рож­дественского монастыря... 1. Нет необходимости разбирать всю севе­ро-восточную часть стены, давшую две трещины, так как этот участок еще достаточно прочен и только необходимо пробрать и разделать кирпичом указанные трещины и сделать наружу сток воды... 2. Нет совершенно никакой нужды разбирать верхнюю часть стены с зуб­цами у северо-западного угла, так как она в данном месте совер­шенно прочна... Оштукатурка стен недопустима...».42

Еще в 1924 г. губмузей просил закрепить за ним весь Рождествен­ский монастырь, занятый ОГПУ.43 В 1927 г. в связи с переездом кар­тинной галереи музея в здание Крестовой церкви, в то время назы­вавшейся «бывший клуб Ильича»,44 музей возобновил свою просьбу. 1 февраля 1927 г. тогдашний директор музея Селезнев обратился в губисполком с письмом: «Ввиду того, что до сих пор вопрос о зак­реплении Рождественского монастыря... за музейным отделом не окон­чен, госмузей просит в порядке постановления СНК от 19 апреля 1923 г. означенный монастырь передать ему, госмузею».45 В ответ на это письмо губисполком постановил 9 февраля 1927 г.: «Вопрос... передать на рассмотрение губкомиссии по муниципализации и на­ционализации строений».46 Видимо, ОГПУ не уступило: монастырь не был передан музею. Это обстоятельство оказалось роковым для собора: он был обречен. 27 декабря 1928 г. президиум губисполкома получил письмо за подписью начальника ВГО ОГПУ по фамилии Музыкант: «...Внутри вся утварь снята и прежнего вида не имеет­ся... Соображения у ГО в смысле сломки церкви следующие: цер­ковь не доступна для молящихся, по специфичности условий работы органов ОГПУ и для посещений посторонней публикой церкви как музейной. Музейной ценности церковь не представляет. Между тем своим расположением в центре двора ГО ОГПУ церковь весьма мешает и тем, что заслоняет свет и солнце в квартирах сотрудников, и тем, что загромождает спортивную площадку, являющуюся по своему о6орудованию одной из лучших в губернии, рассчитанную и на обслуживание посторонней публики, в особенности одним из лучших стрел­овых тиров с квалифицированными руководителями. Стрелковому е спорту церковь, вклинивающаяся в спортплощадку и занимаю­щая большую площадь, мешает особенно, так как сокращает дистан­ции стрелковых занятий. Учитывая изложенное и то, что сотрудни­ки ОГПУ и красноармейцы, в первую очередь нуждающиеся в физ­культуре, отвечают всем для нее требованиям, чему мешает совершен­но ни для кого не нужная церковь, губотдел ОГПУ просит сломать указанную церковь, дав этим возможность организовать наилучшую постановку физической культуры среди чекистов и красноармейцев и возможность улучшения состояния квартир в смысле обеспечения их солнцем и светом».47 Зловещая музыка эпохи, лишенной музы­кального слуха, звучит в этой аргументации, сколь смехотворной и абсурдной сейчас, столь характернейшей и неотвратимой в свое вре­мя... 7 января 1929 г. президиум ГИК — на сей раз без колебаний -постановил: «...не возражать против сноса».48 Однако музейный от­дел проявил упорство в защите памятника, состоявшего на его учете. Было вновь запрошено мнение Главнауки НКП. 23 января 1929 г. ученый специалист Главнауки Н. Левинсон дал свой отзыв: «Здание это представляет значительный интерес как научное воспроизведе­ние памятников древнего Владимира XII в. Самое здание вполне прочно и пригодно для самых разнообразных целей, хотя бы для той же спортплощадки. Поэтому сломка его никоим образом не может быть признана рациональной».49 Мнение ученого специалиста осталось при нем... А Владимирский ГИК на следующем своем заседании 1 февра­ля 1929 г. разрешил горкомхозу «сломать здания ныне закрытых Церквей: Златовратской по ул. III Интернационала и Рождества Бо­городицы, расположенной в бывшем мужском монастыре».50 15 фев­раля письмо из Главнауки обсуждалось во Владимирском горсовете. Все аргументы ученого специалиста отмели, а соображения начальни­ка ОГПУ «приняли во внимание», причем оказалось, что «мотив: мешает спортплощадке... является условным, и помимо этого здание мешает оперативным целям ГПУ», поэтому постановили: «Просить губисполком вновь энергично поддержать ходатайство горсовета о ее сносе».51 Однако весь 1929 г. здание еще стояло. А в 1930-м году У памятника уже не осталось шансов: 15 января 1930 г. в газете «Прав­да» появилось письмо заведующего Главнаукой НКП Луппола о сня­тии с учета 6 тысяч памятников старины и искусства из общего числа 8 тысяч, причем 70 % из них были памятниками церковной архитек­туры. 25 января Владимирский окружной исполком отправил в Глав-науку просьбу о сломке Рождественского собора, подкрепив ее ссыл­кой на статью в «Правде».52 Главнауке ничего не оставалось делать, как дать согласие, которое и было зачитано на заседании горсовета 23 марта 1930 г.53 8 апреля техник Денисов получил пропуск во двор ОГПУ для осмотра осужденного на слом храма.54 На следующий день он составил акт осмотра «строения Рождественской церкви во дворе ГПУ, предназначенной к сломке, на предмет выявления дефектности в части стен и сводов, причем установлено следующее: строение ка­менное, одноэтажное, высотою до 25 погонных метров, перекрытие кир­пичное сводчатое, купольное, полуциркульное и коробовое, стены тол­щиной 0,64 м, стены и своды находятся в удовлетворительном состо­янии, трещин не обнаружено».55

17-м июня датирован «План работ на сломку Рождественской церкви г. Владимира... 2. В порядке строгой очередности будет про­изведена разборка крыши, снятие железа, обрешетки, стропил-кружал и мауэрлат... 3. Разборка кирпичного купольного свода шейки глав­ки ломом от замка к пятам в один кирпич... 4. Разборка стен круглой формы шейки главы ломом с наружных лесов, основанных на своде церкви. 5. Разборка кирпичных полуциркульных и коробовых сводов будет произведена от замка к пятам при захвате в один кирпич дли­ны кирпича. 6. Разборка стен ломом с лесов изнутри. 7. Разборка фун­дамента будет произведена до основания подошвы с укреплением стен котлована распорками... 9. Весь получаемый от разборки материал будет вывозиться в процессе работ в намеченные заранее места... для дальнейшего использования. 10. Ответственным руководителем по сломке назначается производитель работ т. Рязанцев».56

7 мая 1930 г. ОГПУ потребовало снести заодно и колокольню, и тут же горкомхоз получил задание снести и ее.37 Все же горсовет спросил разрешения у окружного исполкома; тот 26 мая «разъяс­нил... что вопрос о колокольне решен одновременно с закрытием цер­кви».58 И в июне горкомхоз приступил к сломке обоих памятников. И вдруг в процессе работ окружной исполком, ОГПУ и музей получают 19 июня письмо из Главнауки за подписью Левинсона: «Сектор на­уки НКП решительно возражает против такого распространительно­го толкования разрешения Главнауки... на разборку здания собора, тем более, что при всех переговорах с представителями ОГПУ ука­зывалось, что здание бывшей колокольни помех не представляет и сносу не подлежит. Здание колокольни является одним из замеча­тельных сооружений этого рода XVII в., известно по специальной литературе и подлежит сохранению по своей историко-художествен-ной ценности. Ввиду указанного, просьба отменить Ваше постановле­ние и сделать распоряжение о приостановке разборки с исправлени­ем сделанных повреждений. Крест может быть удален.»59 Слишком поздно! Колокольня была уже сверху разобрана, «на реставрацию ее средства в бюджете отсутствуют в связи с напряженным состоянием, в городе имеется много ценностей аналогичного века»,60 поэтому ко­локольню легче было доломать. Тогда Главнаука 6 июля попросила прислать хотя бы фото — «для окончательного решения вопроса».61 Но вопроса уже не было! 19 июля послан был ответ: «Церковь во дворе б. Рождественского монастыря разобрана, ломка колокольни подходит к концу, причем перед сломкой... каких-либо фотографи­ческих снимков не производилось».62 Главнаука не удовлетворилась ответом и 29 июля предложила областному прокурору и музею «при­влечь виновных к ответственности».63 А виновные — это ОГПУ, или горсовет, или окружной исполком, или областной исполком... Фото­графии кем-то все же были сделаны: одна датирована 1929-м годом, на ней видно еще не разрушенное здание. На другом фото 1930 г. запечатлен интерьер собора с разоренной гробницей. Обе фотогра­фии оказались в фонде уникальных (без негативов) фотографий ГНИМА им. Щусева. Так в июле 1930 г. Рождественского собора и колокольни не стало... А в «Списке памятников высшей категории» прибавилась подробность: «Собор и колокольню Рождественского монастыря во Владимире исключить с учета как разобранные».64

 

1.   ГАВО. Ф. 445. Оп. 1.Д. 176.Л. 2.

2.   ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 201,173.

3.   ГАВО. Ф.445. Оп. 1.Д. 176. Л. 30-30 об.

4.   ГАВО. Ф.445. Оп. 1. Д. 176. Л. 24-25.

5.   ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 176. Л. 22-22 об.

6.   ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 197-198.

7.   ГАВО. Ф.445. Оп. 1. Д. 155. Л. 115-115 об.

8.   ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 155. Л. 113.

9.   ГАВО. Ф.445. Оп.1. Д. 155. Л. 112.

10. ГАВО. Ф. 445. Оп.1. Д. 155. Л. 105.

11. ГАВО. Ф.445. Оп.1. Д. 155. Л. 110-110об.

12. ГАВО. Ф. 445, Оп.1. Д. 55. Л. 108.

13. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 195.

14. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 193.

15. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 167.

16. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 167.

17. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 209.

18. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 208.

19. ГАВО. Ф. 358. Он. 3. Д. 138. Л. 209.

20. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 171.

21. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 169.

22. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 173.

23. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 207.

24. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 211.

25. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 20. Л. 116.

26. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 614. Л. 63а-А. И. Иванов работал в музейном отделе губОНО с 15 февраля 1919г.

27. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 116.

28. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 426. Л. 148.

29. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 426. Л. 147.

30. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 426. Л. 182.

31. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 426. Л. 184.

32. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 129-129 об.

33. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 580. Л. 65 об.

34. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 580. Л. 70.

35. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 587. Л. 195.

36. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 587. Л. 194.

37. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 587. Л. 193.

38. ГАВО.Ф. 24. Оп. 1. Д. 587. Л. 269.

39. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 587. Л. 270-270 об.

40. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 587. Л. 270-270 об.

41. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 38. Л. 113.

42. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 38. Л. 152.

43. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1188. Л. 31.

44. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1188. Л. 6.

45. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1188. Л. ЗОа.

46. ГАВО. Ф. 24. Оп.1. Д. 1188. Л. 30.

47. ГАВО. Ф. 24. Оп.1. Д. 1360. Л. 75.

48. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 73.

49. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 72.

50. ГАВО. Ф. 24. Оп.1. Д. 1360. Л. 183.

51. ГАВО.Ф. 19.Оп. 1. Д. 319. Л. 40.

52. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 100.

53. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 562. Л. 90,107,40.

54. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 568. Л. 42.

55. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 568. Л. 71.

56. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 568. Л. 70.

57. ГАВО.Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 72; Д. 427, Л. 129.

58. ГАВО.Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 91.

59. ГАВО.Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 98.

60. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 96.

61. ГАВО.Ф. 19. Оп.1, Д. 568. Л. 94.

62. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 90-93.

63. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 104.

64. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 217. Л. 24.

Опубликовано: Памятники культуры. Новые открытия. М., 1991.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

КНЯГИНИН МОНАСТЫРЬ

в 1918-1938 гг.

 

В начале XX в. в г. Владимире было два действующих монастыря: мужской Рождественский и женский (девичий) Княгинин. Закрытые в первые годы совет­ской власти, оба они теперь возвращены церкви. Возобновилось богослужение в Ус­пенском соборе Княгинина монастыря, па­мятнике архитектуры начала XVI в., пост­роенном на месте храма 1200 г. Древняя история обители и ее архитектурных па­мятников относительно изучена и описа­на исследователями прошлого и нынеш­него веков. А вот об истории монастыря после 1917 г., сохранившейся в докумен­тах Государственного архива Владимирс­кой области, прежде никто не писал.

Княгинин монастырь, подобно многим другим, по декрету от 23 января 1918г. перешел в собственность государства. Декрет нарушил неприкосновенность храмов. Испытал на себе это и Княгинин мона­стырь. В октябре 1918 г. он подвергся обыскам и реквизициям: 21 октября был произведен обыск в келье настоятельницы, которой в 1917 г. стала Олимпиада Медведева, и у некоторых сестер; 1 ноября - конфискация продуктов — муки, соли, керосина и некоторых оби­ходных вещей — самовара, столовых приборов. На следующий день горсовнархоз конфисковал двух коров и сено, а еще через день -всю кухонную посуду, затем — мягкую и прочую мебель.1 Настоятель­ница и Епархиальный совет жаловались в губернский отдел юсти­ции на незаконность этих акций, так как далеко не на все реквизиро­ванные вещи были получены расписки.2 Когда в начале 1919 г. уез­дный совет попытался выяснить, почему так произошло и куда дева­лись вещи и продукты, оказалось, что совершивших эти реквизиции лиц в городе уже нет и выяснить ничего нельзя, а можно только «предположительно сказать, что вещи эти вошли в общую массу реквизированного ... сданы в городской центральный склад» .3

Другое знаменательное событие времени — вскрытие мощей свя­тых. Во Владимире оно проводилось раньше, чем в других епархиях. В Княгинином монастыре 11 февраля 1919 г. состоялось вскрытие мощей мученика Аврамия.4

3 марта 1919г. управление монастыря просило горисполком пере­дать храм и имущество монастыря местным жителям, «которые поже­лали бы взять его в бесплатное пользование». Таких жителей оказа­лось 491 лицо, а кроме того, 135 лиц, проживающих в монастыре. 1 апреля к ним прибавилось еще'377 человек.5 19 мая 1919 г. губернс­кий отдел социального обеспечения решил изъять у монастыря трапез­ную, больницу и келью игуменьи для детского приюта и сада, а на месте кладбища устроить детскую площадку. Это означало бы уничто­жение монастыря. За него вступились многочисленные жители города, отправив в отдел юстиции письмо с подписями на двух страницах большого формата, в два столбца.6 17 августа 1920 г. было подписано соглашение на пользование храмами монастыря и колокольней. 190 человек приняли на себя «права и обязанности» по отношению к ним.7

В 1922 г. продолжаются реквизиции в монастыре. 25 января 1922 года детский дом «Интернационал» взял «во временное пользование» котел, кухонные столы и скамьи.8 1922 год — время тотального изъятия церковных ценностей в масштабе всей страны под предлогом помощи голодающим. Но прежде чем состоялась комиссия по изъятию, монас­тырь добровольно делает многочисленные пожертвования. 25 февраля 1922 г. в губернскую'комиссию Помгол перечислено было от игуменьи и сестер 2 млн. рублей личных пожертвований.9 3 апреля комиссия изъяла в монастыре более 2 пудов 1 фунта серебра.10 В июне состоялось еще дополнительное изъятие — более 6 пудов 13 фунтов ценностей."

В комиссию по изъятию входил заведующий губмузеем А. И. Ива­нов, поэтому наиболее древние и художественные вещи были остав­лены за музеем и таким образом сохранены. Изъятое же передава­лось в губернский финотдел. 4 января 1923 г. монастырь подвергся обыску с целью обнаружения контрреволюционной переписки.12

1923 год — время окончательной «ликвидации» монастырей. Вновь трудится в поте лица комиссия по изъятию. 26 июня 1923 г. такая комис­сия работала в Княгинином монастыре. Часть предметов передавалась музею,13 все остальное поступало в распоряжение ликвидационной ко­миссии и употреблялось по-разному. Многое было «реализовано», т.е. продано частным лицам , а вырученные деньги переданы в губОНО, в артель инвалидов, ковровый трест, горкоммунхоз и т.д.11 В монастыре не оставили даже нот, принадлежавших певчим хора.'"' Здания монас­тыря передавались губмузею.16 Монахи из монастырей в это время выселяются, часто насильственно. Есть такие сведения о Спасо-Евфи-миевом монастыре в Суздале;'7 сопротивляющихся отправляли под арест. 4 августа 1924 г. состоялось совещание при губплане о передаче губмузею памятников архитектуры с прилегающей землей в масштабах всей губернии. Успенский монастырь решили передать не весь, без жилых и хозяйственных строений, оставив из них только сторожку. Заведующий музеем А.И. Иванов высказал «особое мнение» -- что необходимо передавать все строения в ограде, так как иначе не будет средств на содержание памятников. Однако жилые кельи и прочее муниципализировали и отдали под жилье.18 На территории монас­тыря образовался так называемый поселок и жилищно-арендное коо­перативное товарищество (ЖАКТ) им. Воровского. и—- В 1924 г. Успенский собор монастыря осматривал специалист Глав-науки архитектор П. Д. Барановский. Собор попал в поле его зрения в связи с делом Рождественского собора в бывшем Архиерейском доме. Рождественский собор собирались сломать под предлогом нужды в строительном материале для сельской школы. Музей пригласил для  экспертизы собора как памятника П. Д. Барановского, и тот, чтобы со­хранить собор, нашел другое решение: сломать поздние пристройки к Успенскому собору Княгинина монастыря. Осмотрев здание, он решил его реставрировать: снять позднюю накладную главу.19 В 1924 г. и ле­том следующего года эти работы были сделаны, а также расчищены своды по закомарам;20 приделы же и паперти сохранены.

В 1926 г. комиссия губмузея и губфинотдела осматривала в Ус­пенском соборе церковные вещи для их оценки.21 В том же году ЖАКТ поселка им. Воровского ходатайствовал об уничтожении мо­настырского кладбища, с которого еще в 1924 г. коммунальный отдел увез памятники и ограды, «чтобы это место можно было использо­вать под детскую спортивную площадку», которая и была устроена.22                                                                                                                                                      В 1928 г. разворачивается кампания по сломке колокольни и         И ограды, которые уже не числились памятниками архитектуры.23 К лету сломали башню,24 а колокольня и стена стояли до 1932 г. Последнее постановление горсовета о колокольне состоялось 11 апреля 1932 г.: «Предложить горкомхозу немедленно приступить к разбор­ке... Полученный строительный материал — кирпич, щебень, железо обратить на постройку 50-квартирного дома».25 В 1928 г. теплая Ус­пенская церковь была сдана губернскому архивному бюро, а затем и совсем перешла к нему.26 Успенский собор использовался в это время  как музейный склад.27 В конце 1928 г. музей, после закрытия двух  церквей (Ильинской и Сергиевской) заполнил их имуществом Ус­пенский собор монастыря, и даже просил отдать ему под этот склад еще Николо-Кремлевскую церковь.28

В 1929 г. городские власти усиленно ищут помещения под хлебные склады. В список потенциальных складов попал и Успенский  собор. Его срочно освободили от музейных вещей и заняли под зер­нохранилище.29 В 1931 г. иконостас собора, который еще стоял на своем месте, предназначается для смывки позолоты.30

В 1938 г. из зданий монастыря за музеем числится один Успенс­кий собор,31 где продолжал оставаться склад хлебофуража; Казанс­кая церковь принадлежит архиву, колокольня сломана, на месте клад­бища детская площадка и сад, а на территории монастыря поселок им. Воровского.

Особенного внимания заслуживает судьба древней святыни Княги­нина монастыря — мощей мученика Аврамия Болгарского. Монастырь стал их вместилищем с самого начала обретения — с 1230 г., когда тело  убиенного мученика принесли из Волжской Болгарии во Владимир и в каменном гробе положили в Успенском храме. В описи монастыря за 1665 г. гробница мученика Аврамия упоминается в Благовещенском при­деле собора, на правой стороне у царских дверей. Предполагают однако, что первоначально фоб находился в самом храме, а в придел попал во время какого-то из татарских набегов ради сохранения святыни. Когда опасность миновала, мощи оставили в приделе; гроб уже был не ка­менный, а деревянный. Верхнюю доску закрытой гробницы украшало живописное изображение святого. В 1711 г. мощи перенесли из приде­ла в храм, переложили в новую деревянную раку и поставили «на вскрытии у северной стороны правого столба». Верхнюю доску от пре­жнего фоба с образом мученика поставили с северной стороны левого столба. Это переложение мощей происходило 11 мая, в «неделю о рас­слабленном», и с тех пор в местной церковной традиции это воскресе­ние принято называть «Аврамиевым». С 1785 г. установлено в этот день «крестное хождение» из кафедрального собора в Княгинин монастырь. В 1796 г. деревянную раку и балдахин над ней решили устроить новые, что и было исполнено в 1805 г. В новую раку с балдахином — «четве-роугольную, о четырех колонках с капителями», обитую бархатом, мощи переложили в 1806 г. В 1865 г. упоминается переделка верхней доски раки с обивкой ее изнутри малиновым бархатом. К этому времени появилась еще металлическая рака. В 1897 г. над мощами устроена была новая деревянная резная с позолотой сень, на следующий год об­вязанная медной решеткой. В особом шкафу хранились железные вери­ги, которые предание приписывало мученику.32

В 1916 г. все сооружение перенесли в теплую Казанскую церковь.33 11 февраля 1919 г. состоялось вскрытие мощей Аврамия Болгарского. Производили его два врача-эксперта из губернского отдела здраво­охранения в присутствии священников и православного народа. По акту вскрытия «оказалось следующее: мощи помещались в металли­ческой посеребренной раке, сверху лежали покровы из парчи, под которыми обрисовывалась фигура человеческого тела, крестообразно опоясанная широкими шелковыми лентами. По снятии покровов была обнаружена вата, в которой лежала группа костей... Кости были ос­мотрены подробно, причем они были вынуты из раки и размещены на отдельных столах»...34 Протокол отметил также наличие свежей ваты, что протоиерей Валединский, присутствовавший при вскрытии, объяснил недавним переложением мощей и переносом их в Казанcкую церковь.35 Из акта неясно, где происходило действие — в соборе или в Казанской церкви.

После вскрытия мощи Аврамия еще несколько лет оставались в монастыре. 26 июня 1923 г. губкомиссия по ликвидации Успенского женского монастыря передала ряд художественных ценностей в му­зей. Очевидно, в их числе оказалась и рака с мощами Аврамия. Она упоминается в «Описи церковного имущества б. Успенского женско­го монастыря в б. Успенском кафедральном соборе», составленной 16 августа 1924 г.: «Металлическая рака с мощами мученика Авраамия».36 Комиссия по оценке церковных вещей в Успенском женском монастыре 23 марта 1926 г. обнаружила «сень деревянную резную, в ней же деревянную резную гробницу из-под мощей у правой колонны в холодном храме, вместе с золоченым деревянным кивотом у той же колонны, без металлической решетки».37 Позже остатки этой сени оказались в Казанской церкви.

В 1930 г. во Владимирском музее образовался антирелигиозный отдел. Находился он в Георгиевском приделе Успенского собора XII в.  Среди материалов этого отдела числились «мощи» Андрея Боголюбского, Глеба, Георгия и Авраамия».38 В 1931 г. Ивановский облас­тной музей, в состав которого входил в это время районный Влади­мирский, тоже решил открыть антирелигиозный отдел и получил из Владимира целый ряд экспонатов, в том числе: «1. Мощи Авраамия в деревянном ящике. 37. Фотография раки Авраамия. 38. Шитая икона Авраамия, у мощей (в гробе). 53. Туфелька «святого».39 Металличес­кая рака осталась во Владимире. 27 ноября 1931 г. Владимирский музей писал в Ивановский музей: «В числе экспонатов Владимирско­го музея (антирелигиозный отдел) находилась латунная гробница весом 250 кг с деревянным гробом, в которой находились кости, выда­вавшиеся за нетленные «мощи» Авраамия, находящиеся в настоящее время в Ивановском облмузее. Гробница в настоящее время остается неиспользованной, и приспособить ее к чему-либо не представляется возможным. Музей просит дать свое заключение о передаче ее Металлому».40 Очевидно, тогда же металлическая рака и поступила в лом. А мощи Аврамия в мае 1940 г. вместе с прочими материалами перешли к вновь создаваемому в Иванове антирелигиозному музею, который просуществовал до 1945 г. Об этом сообщила в ноябре 1993г.  Л. Г. Горбунова, генеральный директор Ивановского музея, в ответ на запрос Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Далее поиски продолжались вновь во Владимире. Оказалось, что в 1946 г. доклад об Аврамии Болгарском сделал Н. П. Сычев, известный искусствовед, в это время живший во Владимире. Следует ли думать, что и уже вернулись? Возможно. Какое-то время они находились в Суздале. Последнее упоминание об этой православной реликвии встречается в музейных документах в 1954 г. 23 августа 1954 г. был составлен Акт о вещах, «подлежащих исключению из инвентарной книги основного фонда Суздальского музея как не имеющих музейного значения» под № 67 значатся «мощи Авраамия Владимирского».41  Этот Акт не оставляет надежды найти святыню, однако отрицательный ре­зультат - тоже результат, и с ним нельзя не считаться.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Циркуляр Наркомвнудел(а) от 23 января 1918 года за подпи­сью Лациса о взятии под строжайший контроль всех религиозных обществ и их имущества.

 

 

1. ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 99. Л. 12;. Ф.24.Оп. 1. Д. 390. Л. 140, 142. 154-154 об.

2. ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 99. Л. 10-11.

3. ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 99. Л. 6-6 об.

4. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 115. Л. 20.

5. ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 176. Л. 20-21.

6. ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 176. Л. 26.

7. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д.390. Л. 105-108.

8. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 145.

9. ГАВО. Ф.24. Оп. 1.Д.390. Л. 182-183.

10. ГАВО.Ф. 24. Оп. 1.Д. .390. Л. 184-184 об.

11. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 194.

12. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 134.

13. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 123; Ф.1826, Оп. 1,Д.20,Л. 6.

14. ГАВО.Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 4,28,34,49,51,58.

15. ГАВО. Ф. 24.Оп. 1. Д. 390. Л. 124.

16. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 432. Л. 18.

17. ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 272. Л. 8-9; Ф.366, Оп. 1, Д. 192, Л. 105 об.

18. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 580. Л. 65-69.

19. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 587. Л. 270-271.

20. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 69. Л. 20.

21. ГАВО.Ф. 1826. Оп.1. Д. 3. Л. 29-29 об.

22. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 183."Л. 31-32.

23. ГАВО.Ф. 19. Оп.1. Д. 331.Л. 125-135; Ф. 19. Оп.1. Д. 319. Л. 176 об.

24. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 220. Л. 185.

25. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 716. Л. 37.

26. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 220. Л. 269; Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 26; Ф. 19. Оп. 1.Д.358.Л. 205.

27. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 358. Л. 207.

28. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 232. Л. 147.

29. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 67.

30. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 120.

31. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 1. Л. 2.

32.Историческое описание перво­классного Княгинина Успенского женского монастыря в губернском городе Владимире. М; 1900, С.22-27.

33.ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 215. Л. 20.

34. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 215. Л. 20.

35. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 215. Л. 20.

36. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 114. В текстах советского времени имя святого написано с двумя «а» -Авраамий.

37. ГАВО.Ф. 1826. Оп.1. Д. 3. Л. 29-29 об.

38. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 61.

39. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 219. Л. 88.

40. ГАВО. Ф.. 1826. Оп. 1. Д. 219. Л. 86.

41. Научный архив ВСМЗ. Д. 214.

 

 

БОГОЛЮБОВ

МОНАСТЫРЬ

И ЦЕРКОВЬ

ПОКРОВА

в 1918-1937 гг.

 

Сегодняшняя активная политика РПЦ, возобновление многих церквей и монас­тырей в современных чрезвычайно проти­воречивых условиях жизни требуют осо­бенно внимательного отношения к недав­нему прошлому. История, как известно, повторяется. Знание этого печального про­шлого и желание постигнуть его могло бы уберечь от крайностей как церковные, так и гражданские власти. Наиболее заметны противоречия и крайности в отношении тех памятников, которые всегда на виду. К числу таких памятников принадлежат недавно переданные Церкви Боголюбов монастырь и церковь Покрова на Нерли.

В прошлые времена монастырь, существовавший с XII в., был сре­ди наиболее значительных. В 1697 г. он именовался патриаршим до­мовым монастырем, в 1701 г. числился 20-м из 37 степенных монас­тырей. С 1749 г. поступил во владение епархиальных архиереев. В 17(11 г., при учреждении штатов, стал третьеклассным, в 1769 г. –

синодальным. В 1872 г. переведен во II класс, с 1882 г. перешел в ведение владимирских викариев. В конце XIX в. монастырю принад­лежало 4 храма, 11 жилых и хозяйственных зданий, каменная ограда с 6-ю башнями, фруктовый сад, вотчины , рыбные ловли, земли (в том числе под шоссейной дорогой) — всего около 7 десятин, сенокос, пашни в Суздальском уезде — более И десятин, лесу 100 десятин, мельница «Свинуха» на речке Рпени, гостиница при монастыре, подворье во Владимире и при монастыре, капитал в ценных бумагах. Братии в монастыре было до 75 человек и два проиписных монастыря — По­кровский и Волосов. Значительные средства получал монастырь от крестных ходов с древней иконой Боголюбивой Божьей Матери.1

Боголюбов монастырь разделил в советское время судьбу многихроссийских церквей и монастырей. Источником и началом этой судьбы стал декрет от 23 января о свободе совести и об отделении церкви о т государства. Документы ГАВО дают возможность восстановить историю монастыря с 1918 по 1937 гг.                                                                                                                              

В сентябре 1918 г. монастырь подвергся первым бесчинствам. Наместник монастыря архимандрит Александр сообщил в Епархи-1ьный совет, что Боголюбовский волостной совет самочинно захва­тил корпус в монастыре, проломив при этом каменную стену; Епар­хиальный совет пожаловался в отдел юстиции.2 28 ноября волост­ной совет «предложил наместнику приготовить к сдаче советской власти все монастырское имущество, а особенно золотые, серебря­ные и бриллиантовые вещи». Епархиальный совет обратился в гу­бернский отдел юстиции за разъяснением: законно ли это, если по декрету и инструкции к нему церковная утварь, имеющая богослу­жебное значение, может быть передана в бесплатное и бессрочное пользование церкви.3

В 1919г. владимирские соборы, боголюбовские палаты и церковь Покрова на Нерли уже производили впечатление «беспризорных», и 28 марта 1919 г. музейный орган — Владимирская губернская кол­легия по делам музеев — постановил «принять указанные великие памятники русского зодчества под свою охрану, назначив при них постоянных сторожей».4 Вскоре, в мае 1919 г., Епархиальный совет был уведомлен о том, что церковь Покрова взята под охрану губерн­ской коллегии по делам музеев как «художественный и ценнейший памятник древнерусского зодчества».5 1 августа 1919 г. к церкви Покрова был назначен сторож.6

Однако Боголюбов монастырь еще существовал и продолжал заботиться о своих храмах. 7 мая 1920 г. совет монастыря уведомил секцию по делам музеев (переименованную коллегию), «что на церк­ви Покрова усмотрена порча железной крыши, очевидно, от ветров».7

18 июня казначей игумен Исаак «извещает секцию вторично, что ветром раскрыло на Покровском соборе крышу и льет дождем на своды и задирает; далее в храме Трех Святителей разбито окно и по-видимому кто-то лазил, поэтому совет Боголюбова монастыря просит секцию обратить внимание и прислать сторожа исправить крышу, а иначе за последствия ...монастырь не отвечает».8 В 1921 г. в монастыре числилось 30 монахов.9

1922 год знаменателен грабительским изъятием церковных цен­ностей под предлогом помощи голодающим. 17 марта 1922 г. в Бого-любовом монастыре было изъято золота — 46 золотников 6 долей, серебра — 57 фунтов 61 золотник 51 доля.10 По заявлению верую­щих, 10 мелких икон в серебряных ризах являлись «чтительными»; они, а также древняя икона Боголюбской Божьей Матери, были ос­тавлены в монастыре.11

В 1923 г. вышел декрет о ликвидации монастырей. Боголюбов монастырь тоже был «ликвидирован». 3 июня 1923 г. составлен акт «принятия от комиссии в губернский финотдел церковных вещей, изъятых из закрытого монастыря». Изъято было ценностей 8 пудов, 3 фунта и 43 доли. Опись изъятого очень велика и содержит множе­ство богослужебных предметов, книг, тканей, облачений. По особой описи вещи поступили в музей. Среди них «риз старинных шелко­вой парчи — 3, стихари старинные шелковой парчи — 3, комплект воздухов старинных — 4, образ Рудинской Божьей Матери (13x19), платков старинных шелковых — 5, митра бархатная старинная — 1, Евангелий в художественной металлической оправе — 1, в парчовой оправе — 1, рукописное старинное с серебряными накладками — 3, старопечатных — 6, крестов подвесных старинных — 4, крест-даро­носица серебряный — 1, древний образ Покрова в серебряной ризе -1, древний образ Утоли моя печали, древний образ Богоматери и 8 святителей, часы стенные круглые, картин и портретов старинных - 4» и многое другое.12

10-м июня 1923 г. датирован еще один акт «комиссии по ликвида­ции Боголюбова монастыря... Причем при ликвидации оказалось сле­дующее: все находящееся и принадлежащее имущество Боголюбову монастырю комиссией описано и переведено в г. Владимир, Дмитриев­ский собор; а ценные вещи, как, например, серебряные ризы и другие серебряные предметы сданы комиссией в губфинотдел... за исключени­ем одной иконы в серебряной ризе Боголюбской Божьей Матери, кото­рая сдана по личному распоряжению заведующего отделом управле­ния губисполкома т. Башина группе верующих с. Боголюбове». Среди многочисленного монастырского имущества указано, между прочим: «В сараях: карет на резиновом ходу -- 2, на железном ходу -- 1, пролетка дышловая — 1, пролетка малая — 1... повозок для перевозки ходовых икон на рессорах — 5. В подвале под большим собором по­жарная машина ломаная». А вот «опись построек и угодий, принадлежащих Боголюбову монастырю. 1. На запад от собора каменный двухэ­тажный корпус (б. архиерейский дом) — занят под контору. 2. На юг от собора каменный двухэтажный корпус (б. архиерейский дом №2, занят под школу II ступени. Низ — квартиры учителей. 3. Против соборного алтаря большой каменный двухэтажный корпус. Верхний этаж для жилья непригоден... В нижнем этаже 4 комнаты под монахами и 3 квартиры заняты служащими. 4. Помещение под Благовещенской цер­ковью занято жильцами. 5. На скотном дворе флигель каменный для рабочих. Паровая мельница для обмола продналога. 6. Там же помеще­ние для скотины. Квартира милиционера и часть пустая. 7. Бывшая гостиница — двухэтажный каменный корпус. Помещение для команды из лагеря для принудработ. 8. Больница. Большая. 9. Сад фруктовый. Сдан в аренду на 9 лет. 10. Флигель деревянный при церкви Покрова на Нерли, с покосом вокруг церкви и огородом. Сдан в аренду волисполкому на 6 лет. ».13

В 1923 г. образовалось новое Епархиальное управление — обнов­ленческое. В мае 1924 г. зарегистрировалось новое Боголюбовское общество верующих-обновленцев. Обновленческое Епархиальное уп­равление ходатайствовало о передаче ему какого-либо храма в Боголюбовском монастыре, поскольку «имеющийся в С.Боголюбове храм (приходской) принадлежит к так называемой Тихоновской ориента­ции... в виду того, что в настоящее время храмы находятся в ведении губмузея и за отсутствием средств у последнего приходят в упадок, при пользовании же обществом храмы будут поддерживаться... Так как монастырь является старейшим памятником христианского усер­дия и почитается особенно у верующих всей епархии, богослужение в нем многих примирит и послужит к успокоению масс». Между прочим, в 1923 г. на епархиальном съезде высказывался упрек Епар­хиальному управлению, что в свое время не просили икону Бого-любской Божьей Матери. Боголюбовские обновленцы имели в виду для передачи им Благовещенскую церковь. Губисполком постановил «отказать, считая, что общество верующих с. Боголюбова свои рели-

тозные потребности может удовлетворять в села Боголюбова приходском храме». Аргументация отказа откровенна: «Поскольку в прошлом году по заданию центра производилась ликвидация монасты­рей и ликвидация носила политический характер, постольку и необ­ходимо придерживаться этой тенденции... Просимый монастырь им необходим с целью развития религиозной пропаганды и ...передача  такого монастыря безусловно подняла бы престиж Владимирского епархиального управления в низах верующих ... Пункт «е» устава ...имеет целью по приходам Владимирской епархии сопровождать икону Боголюбской Божьей Матери. Таким образом, на сцену выплы­вает миф с целью распространения этой пропаганды... Боголюбовс­кий монастырь как имеющий историческую ценность и переданный в силу этого в ведение губмузея во всяком случае передаче ни в коем случае не подлежит».14 Однако обсужденье этого сюжета продолжа­лось и в 1925 г., уже на уровне президиума ВЦИК (П. Смидович) и обновленческого Синода. Дело было представлено так, что будто бы Владимирский губисполком передал монастырь для пастырской школы, «имеющей целью подготовку пастырей-обновленцев», но в самом хра­ме отказал. Губисполком решительно отмел все претензии и настоял на отказе.15

С одной стороны музей должен был защищать свои владения от обновленцев, а с другой — от волисполкома. Так, 1 июля 1924 г. Боголюбовский волисполком постановил: «Принимая во внима­ние, что Боголюбовский монастырь как старинная древность взята в распоряжение губмузея и как не имеющий совершенно никакого старинного значения, как-то: сад, огород, участок земли, сдаваемый под покос, а также помещение под мельницу, под лагерь принудра-бот и архиерейский дом сдаются в аренду, а потому Боголюбовс­кий волисполком ходатайствует... о передаче упомянутого имуще­ства в распоряжение волисполкома». Но заведующий музеем А.И. Иванов яростно встал на защиту музейных прав: «Если отнять у монастыря все хозяйственного значения имущество, то историчес­кие памятники окажутся без' материальной базы и будут обрече­ны на разрушение».16

И вскоре Боголюбов монастырь окончательно перешел в веде­ние губмузея. 4 августа 1924 г. состоялось совещание при губплане о передаче губмузею памятников архитектуры с прилегающей зем­лей. В этих списках есть и Боголюбов монастырь с церковью По­крова.17 22 августа 1924 г. специальная комиссия проверила хозяй­ствование губмузея в Боголюбовом монастыре. В акте записано: «Все имущество, состоящее в строениях и в ограде монастыря, луговой площади около стен и фруктового сада близ монастыря, передано музейному отделу... на предмет эксплуатации этого иму­щества для поддержания древностей монастыря... Фруктовый сад...  в саду сарай и пчельник старые, требующие срочного ремонта. Из изгороди сада 20 пролетов было расхищено... сад находится в нео­бработанном состоянии... был сдан в аренду... на 9 лет». Далее пе­речисляются строения в ограде, в том числе «большой средний ка­менный двухэтажный корпус полуразрушенный и наполненный мусором... все сараи свободны, в полуразрушенном состоянии, трое выездных ворот в ограде монастыря не было. Вся площадь внутри монастыря имела вид запущенный.»18 Был еще сад площадью в 1 десятину 1200 кв. саж. и покос «Городок» около монастыря в две десятины.19

В 1924 г. обнаружилось разрушение угловой северо-восточной колонны палат XII в., которую осмотрел архитектор Главнауки П. Д. Барановский. 13 апреля 1925 г. музей просил Главнауку внести в план ремонтно-реставрационных работ укрепление этого угла, кото­рый «в силу оседания фундамента и давления надстроенной над баш­ней колокольни отошел от стен и требует неотложной разборки и перекладки с устройством отвода подпочвенной воды».20 28 марта 1925 г. колонна была вновь осмотрена « с целью определения рестав­рации таковой в первобытное состояние» и составлен перечень ра­бот.21 В смете на ремонт колонны в 1925 г. есть графа: «Сложить вновь из старого гранитного камня колонну и пилястры. Кладка ло­гом и тычком с укреплением скобами и пиронами с заливкой их свинцом».22 Однако работы были исполнены лишь в 1927 г., и 23 августа составлен акт приемки.23

В 1927 г. в Боголюбовом монастыре появился новый арендатор — приемник-распределитель беспризорных детей при отделе про­свещения Московско-Курской железной дороги, который наметил занять три каменных здания, сдаваемых жильцам. При этом пред­полагался ремонт с изменением плана помещений и переносом пе­чей. «Такой ремонт безусловно обойдется дорого, — писал заведую­щий музеем Ф.Я. Селезнев в Главнауку, — и суммы его могут пре­высить наши предположения, по арендной плате за все 5-10 лет, которые предполагаются по договору. Кроме того, помещение в этих домах навсегда потеряют значение частных квартир». Музей нахо­дил необходимым увеличить срок аренды и арендную плату, а рас­ход по ремонту сократить. «Музей всемерно стремится к тому, что­бы в будущем все владения сдавались как можно выгоднее. При разваливающемся хозяйстве республики и при недостатке построек... есть возможность ждать, что такая нерентабельная сдача до­мов... не будет продолжительной». Правление железной дороги ос­корбилось ответом музея: «Т. Селезневым был взят настолько фор­мальный и бюрократический подход, что не только договориться, но и получить хотя какое-либо заключение стоило большого труда. Учитывая, что борьба с детской беспризорностью является общей задачей... просьба оказать содействие к заарендованию помещений». Главнаука потребовала гарантий при заключении договора. Все же 16 февраля 1927 г. губисполком постановил: «В принципе против передачи в аренду правлению Московско-Курской железной доро­ги помещения б. Боголюбова монастыря под приемник для беспри­зорных не возражать».24 В следующем, 1928 году, детприемник пере­шел в стационарное педагогическое учреждение и стал претендо­вать еще на несколько зданий: колокольню, Благовещенскую цер­ковь, дом, сарай, конюшню и сад. Музей считал, что детдом в отличие от детприемника «перестает быть опасным для соседних памятни­ков» и нашел «принципиально возможным» передать требуемое, при соблюдении, конечно, особых условий: «Колокольня может быть сдана не вся, а до звона, для использования складочных и других помещений без капитальной переделки... Ремонт не должен касать­ся наружной архитектуры... Благовещенская церковь, представляю­щая в своей нижней части келий, также должна оставаться в основ­ном без изменений. Ремонт может касаться внутренних помещений, причем губисполком допускает полную ликвидацию храма в верх­нем этаже за отсутствием каких-либо ценностей». Тогда же иконос­тас церкви был сфотографирован и затем разобран. «Дом № 6 же­лательно сохранить за губмузеем полностью для помещения экскур­сионной базы и других надобностей. Все указанные постройки под­лежат оценке комиссии. В случае сдачи в договор включаются все пункты предыдущего договора об охране соседнего памятника и о беспрепятственном допущении к нему экскурсий для осмотра».25 Так в 1928 г. музейные владения в Боголюбове фактически ограни­чились памятниками XII в.

В отношении церкви Покрова дело обстояло следующим об­разом. В феврале 1928 г. музей просил разрешения Главнауки сло­мать деревянный двухэтажный дом, оставшийся от монастыря.26 В конце XIX в. монастырь выглядел так. На север от церкви Покрова возвышалась колокольня, построенная епархиальным архитектором Н.А. Артлебеном после проведенных им в 1858 г. раскопок и находки плит с резными грифонами, которые были вделаны в стены колокольни. Отдельно стоял храм Трех святителей 1884 г. На северо-восточном углу монастыря помещался деревянный дом из трех комнат с кухней для боголюбовской братии. На юго-вос­точном углу находился другой дом, с каменным низом и деревян­ным верхом, построенный в 1891 г. Был еще деревянный сарай для дров, амбар и башня. Этот небольшой монастырь окружала желез­ная решетчатая ограда в деревянных столбах, обсаженная ивами. Полукаменный дом с 1922 по 1926 гг. сдавался под кожевенную мастерскую, но затем опустел, и желающих занять его, даже бес­платно, при условии охраны Покровской церкви, не находилось. Дом страдал от разлива, и к тому же музей опасался поджога злоумышленниками. Но Главнаука сломать его не разрешила, на­деясь, «что наличие этого сооружения позволит со временем нала­дить охрану этого ценнейшего памятника».27 В 1931 г. дом этот вновь был намечен на слом для продажи. к

В 1929 г. церковь Покрова, у которой никогда не было золоче­ной главы, попала в список сооружений, имеющих позолоту, на пред­мет смывки золота («купол, 50 кв.м., огневое золочение, медь, XII в.») — правда, с примечанием «все предметы являются памятни­ками и снятие позолоты с них не разрешено».29 В том же 1929 году церковь Покрова ремонтируется: «побелена, крыша вновь заг­рунтована и покрашена, вокруг церкви поставлена деревянная ограда. Вместо украденной железной двери повешена новая дере­вянная дверь». В 1931 г. по поводу этого ремонта заведующий му­зеем писал: «Покровская церковь не в таком ужасном положении, как это считают до сих пор».30

В 1928-1929 гг. в губернии происходит тотальное уничтожение колоколов, начатое еще раньше, в 1925-1926 гг. 3 февраля 1929 г. были сняты колокола с десяти- церквей г. Владимира и 15 колоколов с колокольни Боголюбова монастыря ,31 20 апреля музей сообщал в губОНО: «осталось несданных 7 колоколов, находящихся на коло­кольнях Успенского собора, Боголюбова монастыря, Рождественского монастыря и Флорищевой пустыни как имеющих историческое зна­чение. Кроме того, в Боголюбовом монастыре оставлено 18 малых колоколов, связанных с часами. Лом церковных предметов из церквей г. Владимира сдан полностью, несданными оказались церковные предметы в Боголюбовом монастыре и Флорищевой пустыни из-за не­приемки их до сих пор Рудметаллоторгом».32 Что касается боголюбовских часов (видимо, с колокольни над палатами XII в., которые, по преданию, устроены были голландским мастером, присланным для этого Петром I в 1701 г.), то в 1930 г. горсовет постановил перевезти и установить их во Владимире.33 В 1929 г. большой собор в Боголю­бовом монастыре был сдан под склад зерна.34 Вскоре такая же участь постигла и Рождественский собор, несмотря на то, что он числился памятником I категории. Палаты и церковь Покрова относились к высшей категории.35

9 июля 1931 г. комиссия, в составе которой были специалисты ЦГРМ, осмотрела боголюбовские памятники «на предмет опреде­ления их состояния и выявления ремонтных работ на 1931 г. и капитальных работ на 1932 г.» Результаты осмотра оказались очень неутешительными: в церкви Покрова почти по всем параметрам пришлось констатировать разрушения: белого камня, рельефов («на южной стене разрушены неизвестными лицами две колонки в аркатуре, тоже на западе две, третья повреждена, на месте колонки на западном фасаде оказались цементные, на южном фасаде силь­но поврежден белокаменный портал, частично северный»), ступе­ней, пола, труб, дверей. «Внутри разрушен каменный престол и местами плиточный пол. Стены запачканы надписями. Стекла в рамах выбиты... Стены, столбы и своды сплошь были покрашены белой масляной краской... Вид стен и сводов крайне безобразный... Охрана памятника совершенно отсутствует». Намечено было в 1931 г. исправить водосточные трубы и поставить новые запоры, а все остальные работы сделать в 1932 г. Полуразрушенная колокольня предполагалась к разборке, «причем предварительно должен быть изъят древний фрагмент с изображениями грифонов и колонки у окна». Тогда же возникла мысль устроить сторожку в церкви Трех святителей, использовав при этом кирпич от сломанного полука­менного дома и железо от колокольни,36 что и было сделано в 1937 г.

В палатах XII в. комиссия заметила большую сырость, «чему спо­собствует позднейшая пристройка с западной стороны», и обратили внимание на древнюю капитель, вделанную в стену часовни и ограды в юго-восточном углу — «полагать необходимым извлечение и пере­воз в музей».37

В 1935 г. состояние боголюбовских памятников описал инспектор облОНО Дубынин: в Рождественском соборе на полметра было рас­сыпано зерно, в западной паперти помещался телятник Боголюбове -кого колхоза, а под переходом — кубовая с кипятильником, «вокруг здания палат и примыкающей церкви самый антикультурный вид. Здание часовни, где в полу помещается капитель из белого камня с резным изображением, занято складом под деготь и керосин... Это помещение занято колхозом самовольно».38

В 1936 г. в палатах и церкви Покрова приступили к ремонту. В 1937 г. были сломаны паперти, начаты Н. Н. Ворониным раскопки. Колокольню около церкви Покрова начали разбирать тоже, вероят­но, в 1937 г.39 Нижнюю часть оставили, а окончательно разобрали гораздо позже — в 1970-х гг. Результаты раскопок, вскрывшие фун­даменты княжеского дворца и массу архитектурно-археологических подробностей, навели музей на мысль устроить в Боголюбове свой филиал. «Согласно акта от 29.08.37. музей принял решение о музее-фикации Боголюбова и принял на себя сохранность оставленных не засыпанными памятников».40 Однако задуманный в то время музей состоялся лишь через двадцать лет.

Такова история Боголюбова монастыря в первые десятилетия со­ветской власти. Следующие полвека бесславного существования быв­шего монастыря берут исток в этой начальной поре. Теперь начался новый виток исторической спирали, и хочется, чтобы благие намере­ния осуществились не по известной пословице.

 

1.Боголюбов монастырь и припис­ные к нему монастыри Покровс­кий и Николаевский-Волосов. Вязники, 1891.

2. ГАВОФ.445. Оп. 1.Д. 99. Л. 47.

3. ГАВОФ.445. Оп. 1. Д. 99. Л. 40-40 об.

4. ГАВОФ.1826. Оп. 1.Д. 1.Л. 54 об.

5. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 1.Л. 76.

6. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 1. Л. 145.

7. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1.Д. 1.Л.516.

8. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1.Д. 1.Л. 512.

9. ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 254. Л. 124.

10. ГАВО. Ф.24. Оп. 1.Д.390.Л. 244.

11. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 329.

12. ГАВО. Ф. 357. Оп. 2. Д. 178. Л. 57-64 об.

13. ГАВО. Ф. 308. Оп. 1. Д. 118. Л. 190-203.

14. ГАВО. Ф.24. Оп. 1.Д.587. Л. 163-166.

15. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 9-10.

16. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 587. Л. 278-282.

17. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 508. Л. 65 об.

18. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 21. Л. 39-40.

19. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1188. Л. 220.

20. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 38. Л. 250.

21. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1.Д.46.Л. 77.

22. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 46. Л. 83об.

23. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 175. Л. 23.

24. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1281. Л. 13-18.

25. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 175. Л. 3-3об., 9.

26. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 175. Л. 12.

27. ГАВО.'Ф. 1826. Оп. 1. Д. 175. Л. 18.

28. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 23.

29. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 262.

30. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 175. Л. 23.

31. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 20-22.

32. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 61.

33. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 427. Л. 130.

34. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 205;. Д. 217, Л. 67.

35. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 24.

36. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 81.

37. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 81.

38. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 1. Л. 115.

39. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 2. Л. 60,77,93.

40. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 75,83, 143; Д. 9, Л. 8.

 

 

О ГИБЕЛИ ВЛАДИМИРСКИХ

ЦЕРКВЕЙ:

СЕРГИЕВСКОЙ,

БОГОСЛОВСКОЙ,

МИРОНОСИЦКОЙ,

ИЛЬИНСКОЙ

И бродим с тобой по церквам великим и малым -- приходским.

М. Цветаева.

Сергиевская и Богословская церкви

 

 

Милое своеобразие, непритязательную красоту и трогательную прелесть провинциального Владимира составляют его приходские церкви. Выросшие одна за другой в XVIII в. после пожаров, унесших их древних деревянных предшественниц, эти церковки приметно украсили и прихотливо оформили видовые перспективы и пано­рамы Владимира, сделались как бы оригинальными чертами его лица, любовно запечатленными в рисунках и гравюрах XVIII и XIX веков. Но это родное лицо теперь искажено болью прошедшего (а может статься, еще не совсем прошедшего) страшного времени, оставившего столько шрамов и утрат. Уничтожение церквей долго было фигурой умолчания, но документы Государственного архива Владимирской области проливают свет и на это. Четыре церкви восточной окраины Владимира — Сергиевская 1779 г., Мироносицкая 1776 г., Ильинская 1773 г. и Богословская 1775 г., расположен­ные в родственной близости друг от друга, разделили, как члены одной семьи, единую судьбу.

Гильотина опустилась не сразу. Катастрофа, начавшись декретом 23 января 1918 г., надвигалась на них неизбежно и неотвратимо. Из

                                                                                                                                                                  

 

Мироносщкоя церковь                                                      Ильинская церковь  

                      

документов, имеющихся в нашем распоряжении, складывается следу­ющая картина.

В 1921 г. общины Ильинской и Мироносицкой церквей заключи­ли договора с советской властью на пользование зданиями. В «Переч­не церквей, заключивших договор»,1 указаны эти церкви, а также есть графы о вместимости здания и количестве верующих. Вмести­мость Ильинской церкви — 350 человек, верующих — 39 человек, Мироносицкой соответственно 400-500 человек и 20 человек; вмес­тимость Сергиевской — до 300 чел., но с ней договор еще не был заключен. Богословской церкви тоже нет в этом списке. Видимо, об­щины этих церквей оформили свои договора позже.

1922 год стал годом тотального изъятия церковных ценностей в комиссию Помгол и государственные финансовые органы. 14 ап­реля в Мироносицкой церкви было изъято 10 фунтов 4 золотника серебра,2 а 11-м апреля датирован протокол по делу изъятия и опись имущества храма.3 В Ильинской церкви было изъято с 19 по 25 мая 1922 г. 25 фунтов 51 золотник драгоценностей.4 28 марта выдано удостоверение на изъятие ценностей из Богословской цер­кви.5 В «Сведениях» Владимирского губфинотдела об изъятых из церквей ценностях, переданных в финотделы», церковь Иоанна Бо­гослова значится дважды: 20 апреля изъято 17,5 фунтов 21 золот­ник 66 долей серебра; 25 апреля — 1 золотник 48 долей золота, 4 фунта 47 золотников серебра.6 В это же время составлена опись имущества Богословской церкви, подписанная священником Ми­хаилом Авроровым.7 Само здание описано так: «Храм каменный, имеет продолговатый вид. Летняя церковь во имя Живоначальной Троицы имеет столпообразный вид, в ней алтарь полукруглый... Зимняя церковь каменная, квадратная. Алтарей в ней два: на пра­вой южной стороне во имя св. Апостола и евангелиста Иоанна Бо­гослова, на левой во имя преп. Онуфрия Великого... При храме каменная колокольня, ограды при церкви нет. Сторожка под ко­локольней». Мироносицкая, Сергиевская и Ильинская церкви как памятники архитектуры XVIII в. I категории состояла на учете музейного отдела Главнауки Наркомпроса.8 Однако это не поме­шало устроить пожарный пост на Сергиевской церкви. 24 февраля 1928 г. горсовет постановил: «Считая нецелесообразным существо­вание пожарного поста на Красной (так называли Сергиевскую церковь — Т.Т.) церкви, предложить комхозу таковой снять».9

До 1927 г. соотношение сил, от которых зависела «церковная по­литика» государства , а это ВЦИК, НКВД и ОГПУ, находилось в относительном равновесии,10 и хотя церковная жизнь была в целом нарушена, богослужение во многих храмах продолжалось. Но посте­пенно решающее влияние сосредоточивается в руках ОГПУ и НКВД, наступление и нажим на церковь усиливаются. Это как раз особенно заметно в судьбе интересующих нас четырех приходских церквей, которые именно в 1928 г. вдруг стали непримиримой помехой для «социалистического строительства». Путь, который вел к закрытию церкви, лежал, как правило, через договор на ее использование. В этих договорах обязательно был пункт о содержании и ремонтах; при­драться к нему было очень легко. 25 мая президиум Владимирского горсовета вынес постановление о ряде церквей, в число которых по­пала Ильинская: «Отмечая из актов обследования зданий церквей Пятницкой, Троицкой, Предтеченской, Ильинской, Николо-Кремлевс­кой и лютеранской, что религиозными обществами этих церквей взятые на себя обязательства в смысле исправного содержания зда­ний не выполнены, благодаря чего последние пришли в состояние крайней изношенности, потребовать от указанных выше общин не­медленного приведения в исправное состояние находящихся в их пользовании церковных зданий с расторжением договоров с теми из них, кои эти требования не выполнят...»11 Протокол заседания президиума губисполкома от того же числа слово в слово повторил это постановление.12

Другой проверенный путь к закрытию церкви — претензии к ее неудобному расположению и колокольному звону, которые часто инспирировались от лица «трудящихся масс». На Мироносицкую цер­ковь наступление велось от имени железнодорожных рабочих, а три другие церкви теснили новые учебные заведения — Педтехникум, Учкомбов и новые фабрики — «Пионер» и «Химпластмасс». 28 мая 1938 г. «общее собрание учащихся Владпедтехникума, фельдшерских курсов, преподавателей и технических служащих в присутствии 187 человек, обсудив вопрос о колокольном звоне как тормозе учебной установки техникума, вынесло следующее решение: 1) ходатайство­вать перед горсоветом о прекращении или , в крайнем случае, сокра­щении звона в церквах: Сергиевской, Богословской, Ильинской и других, окружающих наше учебное заведение, так как почти беспре­рывный звон крайне мешает нашим учебным занятиям, проведению  собраний и всему школьному режиму времени; 2) собрание отмеча­ет чрезвычайную насыщенность нашего района церквами, а именно 4 церкви ...которые находятся в нескольких шагах друг от друга и обслуживают всего лишь 459 человек верующих, которых могла бы обслужить одна церковь; 3) общее собрание находит целесообраз­ным сократить совсем Сергиевскую (Красную) церковь, находящую­ся всего в 15-20 м от техникума, которая мешает не только нашим занятиям, но и загораживает свет в общежитие, а также необычайно мешает уличному движению...».13 Как тут не вспомнить историю сно­са Рождественского собора во Владимире, классически-иезуитский стиль чекиста Музыканта: «заслоняет свет и солнце в квартиры со­трудников... мешает спортплощадке...».14 Сами творцы злодеяний признавали эти мотивы «условными», так как и помимо них церкви мешали «оперативным целям» ОГПУ и «социалистического строи­тельства». Колокольный звон, всегда составляющий специфическую красоту русской жизни, вдруг оказался раздражающим диссонансом советской действительности. 24 мая 1928 г. губисполком пишет в гор­совет: «По мнению губернского административного отдела церков­ный звон мешает не только учащимся педтехникума, но и всем граж­данам города. Надо думать, что звон, а в особенности производимый рано утром, зачастую не только будит, но и пугает... Красная церковь безусловно мешает во всех отношениях».15

12 сентября 1928 г. состоялось заседание расширенного пленума административно-правовой секции горсовета с участием рабочих и служащих железной дороги в клубе им. Рыкова; выступил «доклад­чик Бескровный о сокращении сети церквей в районе педтехникума и урегулировании церковного звона... в комиссиях от группы веру­ющих участвовал гражд. Тимофеев ( как выяснилось — подставное лицо -Т.Т.), который согласился с предложениями комиссии...» Пле­нум этот постановил: «Имея в виду, что вышеозначенные церкви (Сергиевская, Ильинская, Богословская и Мироносицкая) праздну­ют большое количество всевозможных больших религиозных празд­ников, во время которых колокольный звон длится целыми часами утром и вечером, что безусловно отражается на учебе и отдыхе уча­щихся... и рабочих. Сергиевская же церковь кроме того чрезвычайно мешает нормальному уличному движению и загораживает свет в об­щежитие педтехникума... Необходимо закрыть Сергиевскую, Ильинс­кую и Мироносицкую церкви, а Богословскую церковь как наиболее  большую по объему предоставить верующим. Сергиевскую снести. В оставшейся Богословской предложить администрации ее урегулиро­вать колокольный звон, чтобы он длился не более 5-10 минут за вре­мя одной службы и не нарушал бы нормальный ход занятий и от­дых рабочих и служащих. Принято единогласно. Заседание... закры­вается под гром аплодисментов и пение Интернационала.»16 Гром аплодисментов достиг ушей, для которых предназначался, и 28 сен­тября 1928 г. президиум горсовета принял постановление «О закры­тии Сергиевской, Ильинской и Мироносицкой церквей: принимая во внимание 1) настойчивое требование рабочих-железнодорожников, служащих и учащихся города о закрытии Сергиевской, Ильинской и Мироносицкой церквей в целях использования их под культурно-просветительные нужды трудящихся города; 2) жалобы рабочих, слу­жащих и учащихся педтехникума на то, что колокольный звон ука­занных выше и Богословской церквей, расположенных почти рядом, нарушает отдых рабочих и служащих и мешает занятиям... что ре­лигиозные потребности верующих...вполне могут быть обслужены одной Богословской церковью... 4) что Сергиевская церковь, находя­щаяся среди главной улицы города, стесняет движение, просить пре­зидиум горисполкома: а) заключение договора с группами верую­щих Сергиевской, Ильинской и Мироносицкой церквей расторгнуть ' и эти церкви закрыть, предоставив для исполнения религиозного культа всех групп одну Богословскую церковь; б) здание Сергиевс­кой церкви как стесняющее уличное движение — снести».17

Практика взаимоотношений церкви и государства предшествую­щих лет выработала устойчивый корректирующий механизм, предус­матривающий протест верующих против закрытия храма, апелляцию в высшие инстанции вплоть до ВЦИК, проверку законности закры­тия; довольно часто общины добивались своих требований. Этим пра­вом воспользовалась и община Мироносицкой церкви. 3 октября 1928 г. отправила в губисполком заявление: «Разрывается договор общи­ны... без особых мотивов. Голоса самой общины и выслушать не же­лают... Тогда как членами этой общины состоят многие сотни семей трудового населения железной дороги и служащих, выборщиков в тот же горсовет. Вопрос о закрытии предрешается в комиссии, специ­ально назначенной лишь о звоне в трех храмах... но не Мироносиц-ком. Некий гражданин Тимофеев, как бы представитель от верующих, никакого отношения к нашей общине не имеет, и мы его не знаем.

Вопрос о нас решал кто-то без нас... Хождение в Богословскую цер­ковь через лестницу ...представляется затруднительным. Богословс­кий храм не больше нашего площадью».18 Но в 1928 г. подобные жа­лобы уже не могли иметь успех. В списке церквей, закрытых в 1928 г., Мироносицкая церковь значится в ведении губмузея.19 Палитра аргументов за закрытие церквей становилась все изощренней и бога­че. Прибавилась нехватка жилья и клубов, которые почему-то надо было прибавлять за счет церквей.

8 октября 1928 г. президиум губисполкома принял постановление раз и навсегда определившее дальнейший ход событий. Повторив всю обойму аргументов, президиум вынес окончательный приговор: «Дого­вора, заключенные с группами верующих на пользование Сергиевской, Ильинской и Мироносицким храмами г. Владимира расторгнуть, а эти храмы закрыть. Предложить Владимирскому горсовету использо­вать Ильинский и Мироносицкий храмы для культурно-просветитель­ных учреждений по согласованию с губмузеем и другими органами. Возбудить перед Главнаукой Наркомпроса вопрос о сносе Сергиевско­го храма...».20 Через три дня, 11 октября община Ильинской церкви попыталась защитить свой храм, отправив протест в губисполком: «...Бо­гословская церковь не может вместить всех верующих... Зарегистри­ровано... много более... очень много верующих, боящихся регистрации, тем не менее посещают богослужения... Наша Ильинская церковь при­надлежит к старинным памятникам г. Владимира, числится за археоло­гическим обществом при Главмузее. Лишение нас возможности от­правлять богослужение в Ильинской церкви... возбуждает среди веру­ющих нашей общины крайне тяжелое впечатление, а формальная ссылка на то, что будто бы церковный звон в будни в течение пяти в празд­ничные дни десяти минут могут нарушить отдых рабочих и служа­щих, представляет собой незначительное соображение, что едва ли мо­жет служить основанием к закрытию нашей Ильинской церкви...».21 Разумеется, все это были только предлоги, поводы, а причина — в уст­ройстве государства, требовавшего религиозного поклонения себе и видевшего в церкви конкурента. Решительно все — прошлое и насто­ящее, жизнь и быт, природа и люди — приносилось в жертву этому новому кровавому идолу.

То обстоятельство, что Сергиевская церковь числилась наиболее ценным из этих четырех церквей памятником архитектуры, кажется, сделало ее первой среди них жертвой. 12 октября 1928 г. губисполком убеждает Главнауку в необходимости снести этот памятник. Аргументация отличается исчерпывающей полнотой и неотразимым правдоподобием лжи. «В г. Владимире в числе других храмов имеет­ся Сергиевская церковь, состоящая на учете музейного отдела Глав­науки Наркомпроса как относящаяся в XVIII в. Эта церковь, не пред­ставляющая ничего оригинального в архитектурном отношении, не является каким-либо важным памятником древности, построена попе­рек главной улицы... и стесняет движение по ней, являющейся глав­ной артерией г. Владимира и приобретающей особое значение в этом районе, ввиду выстроившихся в восточной части города... новых фаб­рик «Пионер» им. Газеты «Правда» и районной электростанции и дальнейшего создания в этом месте фабричного района... особенную опасность и помеху представляет Сергиевская церковь для'автомо­бильного движения... Кроме того, эта церковь расположена в близком расстоянии от педтехникума и загораживает свет... В настоящее вре­мя Сергиевский храм находится по договору в пользовании верую­щих... Со стороны учащихся педтехникума и других граждан... по­ступали неоднократные ходатайства о закрытии и сносе Сергиевс­кой церкви. Горсовет и губисполком также считает необходимым по указанным мотивам снос ее. Основанием к сохранению Сергиевской церкви по мнению губисполкома не могут служить ни соображения о необходимости использовать ее для отправления культа верующи­ми... ни соображения о сохранении ее как памятника церковного зодчества... потому что в г. Владимире помимо этой церкви, Успенско­го и Дмитриевского соборов, Рождественского и Успенского монас­тырей, состоят в ведении и на-учете Главнауки 12 церквей, а всего в губернии в непосредственном ведении Главнауки 53 памятника цер­ковного зодчества и на его учете 140 памятников того же зодчества, в числе которых немало храмов более древней постройки, чем Сергиев­ский, и очень много относящихся к тому же XVIII в... Губисполком... просит Главнауку Наркомпроса дать согласие на сломку и снос Сер­гиевского храма...».22 25 января следующего года Главнаука согласи­лась с губисполкомом и отвечала, что не возражает против сноса. «При этом необходимо произвести предварительную детальную фик­сацию здания, которое представляет интерес как весьма характерный памятник середины XVIII в. с оригинальными декоративными дета­лями. Следует зафотографировать здание со всех сторон..., снять план, зафотографировать иконостас и устройство верхнего этажа; отдельные предметы: древние иконы, утварь, кованые решетки, плиты с над­писями и т.п. и передать в музей».23

30 ноября 1928 г. горсовет постановил передать Ильинскую цер­ковь фабрике «Пионер» «для организации рабочего клуба»,24 а 11 января 1929 г. ходатайствовал об этом перед губисполкомом.25 В этом письме горсовет просил «о назначении техосмотра Мироносицкой церкви на предмет слома последней, так как для других целей последнюю использовать нет возможности за ее ветхостью. Ограда церкви, между прочим, уже разваливается». В списке церквей, закры­тых в 1928 г., Мироносицкая церковь значится за комхозом, Ильинс­кая — как склад ЦРК и клуб, а Сергиевская предназначена на слом.26 Вскоре документы на закрытие Ильинской и Мироносицкой церквей были отправлены в Москву; 23 января 1929 г. президиум ВЦИК запросил губисполком о дальнейшем предполагаемом использовании их,27 и 29 января был послан ответ: «Ильинская церковь уже пере­дана горсоветом фабкому фабрики «Правда» для переоборудования под рабочий клуб. Мироносицкая церковь предполагается железно­дорожниками - - рабочими депо и служащими использовать под клуб пионеров. Средства у обоих организаций имеются».28

1 февраля 1929 г. губисполком постановил здания Сергиевской, Иль­инской и Мироносицкой церквей «исключить из имущества госфонда, перечислив в состав мунифонда с передачей в распоряжение горкомхоза под жилье или иные нужды культурного и общественного назначе­ния».29 Спустя две недели, 15 февраля, горсовет разработал план унич­тожения Сергиевской церкви: «Поручить горчасти ГАО незамедли­тельно провести в жизнь просьбу Главнауки в отношении фотогра­фирования церкви. Поручить комиссии... оценить возможный к выходу от сломки материал... поручить горкомхозу представить соображения о возможности использования полученных в результате сломки стро­ительных материалов на жилстроительство 1929 г. Просить губмузей по сфотографировании церкви вывезти из нее все предметы, имеющие историческую ценность, дабы присутствием их не задерживать срок слом­ки церкви».30 30 марта горкомхоз известил музей, что « 1 апреля будет приступлено к разборке всех сводов назначенной на сломку Красной церкви. Ввиду того, что из нее не вывезена Вами часть имущества, за­держивается производство ее сломки, а поэтому в последний раз гор­комхоз просит Вас принять все меры... Не принятие мер... ничуть не остановит производство работ по разборке сводов.»31

Следующей жертвой становится Мироносицкая церковь, вроде бы предназначенная для клуба пионеров. Видимо, техосмотр дал те ре­зультаты, которые необходимы были для сноса здания. 8 марта 1929 г. горсовет рассмотрел «ходатайство рабочих о сносе здания Мироно-сицкой церкви, находящейся вблизи вокзала станции Владимир» и постановил: «Принимая во внимание, что здание закрытой Мироно-сицкой церкви расположено в рабочем районе железной дороги... здание церкви , построенное в конце XVIII века, никакой художе­ственно-исторической ценности не представляет, и к тому же само здание построено с значительными строительными дефектами, в ре­зультате чего а) строение колокольни дало осадки стен в основании ее, отчего образовался незначительный уклон колокольни на запад­ную сторону; б) стены южной и западной стороны дали сквозные трещины... в) само здание церкви в некоторых местах в сводах дало скважины-трещины... что неприятие мер к сносу ... может повлечь за собой при обвале несчастные случаи... немедленно снести здание закрытой б. Мироносицкой церкви, грозящей обвалом, о чем просить губисполком.»32

5 апреля губисполком поправляет сам себя: «...последние слова... исключить, так как обязанность сноса церквей циркуляром НКВД от 19 сентября 1927 г. возложено на горсоветы и утверждения губис-полкома не требуется».33 1 апреля 1929 г. президиум ВЦИК отклонил ходатайство верующих Ильинской и Мироносицкой церквей.34 5 ап­реля губмузей отправил по инстанции (в губ. административный от­дел) копии актов на передачу культового имущества группой верую­щих Богородицкой церкви «из ликвидированных Сергиевской, Иль­инской и Мироносицкой церквей».35 В «Списке церквей Владимирс­кой губернии, по коим состоялось постановление ВЦИК о закрытии» указана дата закрытия Ильинской и Мироносицкой церквей -апреля 1929 г.36 В другом списке — «Помещений, расположенных на территории г. Владимира, могущих быть приспособлены и заняты под складские помещения», составленном 11 сентября 1929 г.; чис­лится Ильинская церковь: «Помещение занято под склад соли ЦРК - 1 этаж. 2 этаж — пустой. Примерная загрузка, считая и второй этаж — 14-16 вагонов.»37

В это время все «памятники» используются «рационально» -под склады, артели, конторы, даже телятники. Сломка Сергиевской церкви затягивалась. 11 октября горсовет принял постановление «Об ускорении работ по разборке церквей Красной и Борисоглебской... провести полную выемку из бута церквей булыжного камня по на­правлению от фабрики «Правда» и «Пионер» и тотчас же присту­пить к планировке разобранного места и его замощению. Кирпич вывезти на новую стройку в поселке при фабрике «Пионер», булыж­ный камень на улицу Сакко и Ванцетти. Старый щебень перевезти во двор городской электростанции...».38 Надо думать, что осенью 1929 г. Сергиевская церковь и была разобрана. Лишь 4 января 1930 г. президиум ВЦИК уведомил все инстанции (Ивановский облиспол­ком, к которому в это время стал принадлежать Владимир, Влади­мирский исполком, Главнауку), что ходатайство верующих Сергиевс­кой церкви отклонено и постановление 8 октября 1928 г. о закрытии и сносе входит в силу.39

28 сентября 1931 г. горсовет принял решение о сносе Ильинской церкви, так как она «стоит на главной улице... не отвечает спроекти­рованному плану, место которого отведено под постройку домов це­лого квартала».40 На другой день, 29 сентября, музей отчитался перед сектором науки Наркомпроса: «На учете Владимирского музея име­ется три церкви: Георгиевская XVIII в. с фундаментами XII в., Богородицкая 1645 г., Ильинская конца XVIII в. В настоящее время эти церкви разрушаются и согласно решения райкома ВКП (б) предло­жены к сносу для использования строительного материала на нужды Приборстроя и Химпластмасса. Так как эти церкви требуют боль­шого ремонта для их сохранения, а музей средств не имеет, то просит разрешения о сломке».'" Владимирские власти поспешили и снес­ли Ильинский храм, не спросясь у областных властей. 15 апреля 1932 г. заседала комиссия по рассмотрению религиозных вопросов при облисполкоме Ивановской промышленной области. Относитель­но Ильинской церкви постановили: «Принимая во внимание, что Иль­инская церковь по сообщению райисполкома была закрыта 22 ноября 1928 г. и уже сломана... считать Ильинскую церковь ликвидирован­ной, поставив на вид райисполкому незакономерность его действий, выразившуюся в закрытии и сносе этой церкви без санкции облис­полкома.».42 Таким образом, к концу 1929 г. были снесены Сергиевс­кая и Мироносицкая церкви, а в 1932 г. — Ильинская; очередь оста­валась за Богословской.

С закрытием трех церквей имущество их получила община Бого­словской церкви. Вероятно, посещать ее стали и прихожане закрытых храмов. 5 июня 1930 г. зарегистрировалась вновь Богословская религиозная община верующих; 12 июня ей было выдано удостовере­ние; называлась она «община верующих Святой Православной Все­российской Церкви греко-восточного исповедания христиан на осно­ве преданий апостольских, Вселенских и Поместных соборов и пра­вил святых отец», заявителей было 33 человека.43 Сюда же перешли служить и священники упраздненных церквей. Так, с 1919 г. в Серги­евской церкви служил Постников Александр Владимирович; в 1929 г. с присоединением прихода ее к Богословской церкви перешел туда и он.44 Там же оказался служивший до 1929 г. в Мироносицкой цер­кви Соколов Михаил Иванович.45 Однако дни Богословской церк­ви тоже были сочтены. 20 и 31 мая 1932 г. горсовет «удовлетворил ходатайство» учебного комбината о закрытии церкви, колокольный звон которой «нарушает нормальный ход занятий».46 22 октября 1932 г. облисполком постановил расторгнуть договор с общиной. Аргумен­ты — все тот же набор «условных мотивов»: «Принимая во внима­ние, что учащиеся Владимирского учкомбината, рабочие фабрики «Пионер», «Химпластмасс» и спиртзавода, а также собрание жиль­цов ЖАКТа... требуют ее закрытия, что производство верующими колокольного звона мешает нормальному ходу учебы, что верующие могут удовлетворять свои религиозные нужды в других действую­щих церквах... договор с религиозной общиной расторгнуть, церковь эту как молитвенное здание ликвидировать с передачей горсовету для приспособления под общежитие студентов...»47 Дальше дело за­висело только от скорости переписки и делопроизводства. Община обжаловала это решение во ВЦИК. Комиссия по вопросам культов при ВЦИК 7 декабря 1932 г. запросила справку о ближайшей церк­ви; облисполком адресовался во Владимир, а тот задерживался с от­ветом. 14-м апреля датирован последний из известных нам докумен­тов в переписке о Богословской церкви. Надо думать, что в 1933 г. ее не стало.

Так восточная окраина Владимира — «ветшаный город» — ут­ратила свои архитектурные приметы, столь красившие и освящав­шие Нижегородскую улицу и всю окрестность. Вместе с ними ушли и имена Ильинских, Ивановских и Мироносицкой улиц, Богословс­кого переулка, и память о них совершенно стерлась в грядущих поколениях.

Список закрытых за 1928 год церквей Владимирской губернии. Апрель 1928 года.

 

 

1. ГАВО. Ф. 358. Он. 3. Д. 138. Л. 1-4.

2. ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 390. Л. 244.

3. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 390. Л. 70-70. об.

4. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 326.

5. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 14.

6. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 244.

7. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 16-17.

8. ГАВО. Ф. 26. Оп. 1. Д. 1035. Л. 49.

9. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 220. Л. 45.

10. М.И. Одинцов. Государство и церковь. 1917-1938 гг. — серия «Культура и религия». 1991. Изд. «Знание». С. 29.

11. ГАВО. Ф. 19. Он. 1. Д. 220. Л. 199.

12. ГАВО. Ф.24. Оп. 1.Д. 390.Л. 149.

13. ГАВО. Ф.24. Он. 1. Д. 1360. Л. 242.

14. Тимофеева Т.П. Слово о погибели Рождественского собора в г. Владимире / / Памятники культуры. Новые открытия. М., 1991."

15. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 258.

16. ГАВО. Ф.24. Оп. 1.Д. 1360. Л. 240-240. об.

17. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 220. Л. 300-301.

18. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 250-250. об.

19. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 26.

20. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 220.

21. ГАВО. Ф.24. Он. 1. Д. 1360. Л. 248-248 об.

22. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 1360. Л. 235-235. об.

23. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 215.

24. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 220. Л. 354. об.

25. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 218.

26. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 100.

27. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 222.

28. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 221а.

29. ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 1360. Л. 183.

30. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1.Д.319. Л. 40-40. об.

31. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 51.

32. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 319. Л. Л. 60 об. - 61.

33. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 319. Л. 79.

34. ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 1360. Л. 183.

35. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 59.

36. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1678. Л. 89.

37. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 358. Л. 205.

38. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 319. Л. 246.

39. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 568. Л. 5.

40. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 704. Л. 37.

41. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 215. Л. 12.

42. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 703 Л. 11

43. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 562. Л.л. 1-2

44. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 562. Л. 8

45. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1.Д.562.Л. 7

46. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 703. .    Л. 15-27.

47. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1.Д. 562. Л. 33.

 

СУЗДАЛЬСКИЕ УТРАТЫ

                                                                                

 

Город-музей Суздаль, прославлен­ными памятниками Кремля, монастыр­ской архитектуры, ансамблями парных посадских церквей, историческими лан­дшафтами, сохранил свои архитектур­ные богатства далеко не полностью. Де­сятилетия антирелигиозного угара ос­тавили и здесь свои разрушительные следы.

К тому времени, когда город стал пред­метом архитектурной реставрации, он уже не досчитывался ряда старинных церков­ных зданий, по-своему замечательных и необходимых в исторической топографии и художественном облике города как це­лого. Вот перечень этих утрат.

 

1. Дмитриевская церковь 1773 г.                                                      

(фото на 69 стр. слева) с ко­локольней

1812г. и теплым Ге­оргиевским храмом

1751 г. за рекой Каменкой напротив

 ме­ста Дмитриевских ворот (где теперь

Музей деревянного зод­чества).

2. Афанасьевская церковь 1719 г. (фото

на 69 стр. справа) с шатровой колокольней

 в Кремле, неподалеку от собора (вблизи

 пожарной каланчи).

3. Златоустовская церковь 1729 г. с

колокольней

близ торговых рядов.

4. Похвалынская церковь (фото на 70 стр.

вверху) с колокольней и теплым

Варваринским храмом XVIII в.

по левую сторону дороги из Ризположенского в Покровский монастырь, перед мос­том.

5. Боголюбовская церковь с колокольней на Первом (Златоустовс-ком, или Троицком) кладбище,

XVIII в.

6. Всехсвятская церковь на Втором (Знаменском) кладбище, рубежа

XVII-XVIII вв.

7. Ансамбль Троицкой церкви в ограде Ризположенского монасты­ря, конца XVII в.

8. Теплый Никольский храм XVIII и. при сохранившейся Борисог­лебской (Источниковской) церкви.

9. Шатровая колокольня и теплый храм Андрея Первозванного при сохранившейся Тихвинской

церкви, конца XVII в.

10. Шатровая колокольня сохранившейся Входоиерусалимской цер­кви, нач. XVIII в.

11. Колокольня и теплая Богословская церковь в ансамбле сохра­нившегося Ильинского храма, XVIII

в.; часовня «Божий дом» здесь же, на Ильинском лугу.

12. Шатровая колокольня сохранившейся Петропавловской церкви рубежа XVII-XVПI вв.

13. Теплый Никольский придел при сохранившейся Иоанно-Пред-теченской церкви, XVIII в.

14. Шатровая колокольня и придел Сергия и Никона Радонежских сохранившейся Успенской церкви           

XVII-XVIII вв.

15. Мавзолей Д. М. Пожарского (фото на 70 стр. внизу) в Спасо-Евфи-миевом монастыре по проекту академика Алексея Максимовича Горно­стаева, 1858-1885 гг.

Этот скорбный список дополняют разоренные церковные инте­рьеры, уничтоженные для смывки позолоты иконостасы, разбитые и утилизированные на лом колокола и ограды. Добавляется сюда и противоестественное использование церковных зданий «для социа­листических нужд».

Декрет от 23 января 1918 г. 66 отделении церкви от государства открыл шлюзы для хлынувшего вскоре бедствия. Уничтожению цер­квей предшествовала их «ликвидация», т.е. закрытие. Первоначаль­ное закрытие в 1918г. с описью имущества еще не было окончатель­ным. Общинам верующих было позволено брать свои храмы в пользование. К 1920-му году относится массовая регистрация общин. 1922 год — тотальное изъятие ценностей под предлогом помо­щи голодающим (комиссии Помгол и Последгол). Так, 19 мая 1922 г. из Суздаля во Владимирский губфинотдел поступило 2 ящика и 7 сундуков с драгоценностями весом 90 пудов 32 фунта.1 В 1923 г. вышел декрет о закрытии монастырей. Вновь проводилась регист­рация общин, и многие не были перерегистрированы. Церковные здания с имуществом перешли в ведение ОНО Наркомпроса, фак­тически — музея. Отказу общин от своих церквей способствовали «обновленцы», появившиеся в Суздале. 28 ноября 1922 г. суздальс­кое духовенство вступило в группу «Живая церковь».2 В 1923 г. из 19 суздальских церквей были «ликвидированы», т.е. закрыты, все 4 монастыря, городской собор, 14 приходских церквей и 2 кладбищен­ские.3 Некоторые из них впоследствии и были снесены. В соборе еще некоторое время велась служба, а в 1929 г. он был окончательно закрыт и превращен в «собор-музей». Не последнюю роль в судьбе церковных зданий сыграло распределение их по категориям «му­зейной ценности». Эту экспертизу проделал 13 марта 1923 г. ученый специалист отдела музеев НКП В. А. Мамуровский и заведующий Владимирским губмузеем А. И. Иванов.4 Все здания были разделе­ны на 4 категории. В I категорию попали «памятники общегосудар­ственного значения», которые « в случае ликвидации общин верую­щих подлежат передаче музейному отделу в целом с иконостасом и музейными вещами и охраняются музейным отделом». В эту кате­горию, кстати, отнесли Входоиерусалимскую церковь с колокольней, что, однако, не спасло последнюю.

П-ю категорию составляли «памятники местного значения», кото­рые в случае ликвидации общин тоже «переходят под охрану и веде­ние музея... все оставшееся имущество вывозится — музейное в музей, а не музейное — в исполком». Следует заметить, что все памятники этой категории сохранены. В Ш-ю категорию зданий, «представляю­щих собой музейный интерес только со стороны внешней архитекту­ры», отнесены были церкви, из которых после закрытия «музей выво­зит музейные вещи, после чего они утилизируются исполкомом для своих потребностей при условии сохранения в неприкосновенности внешней архитектуры». В действующих церквах этой категории дого­вор предусматривал интересы музея. Из зданий этой категории не уцелел ансамбль Дмитриевской церкви. К IV категории причислялись церкви, «не представляющие никакого музейного значения», в случае закрытия которых музей «вывозит музейные вещи, если таковые ока­жутся. Дальнейшая судьба этих церквей определяется у исполкомом вплоть до сломки». Некоторые из зданий этой категории впоследствии, действительно, и были разобраны на кирпич.

В Суздале особенное влияние на судьбу церковных зданий имело Политуправление, в 1923 г. занявшие весь Спасо-Евфимиев монастырь под политизолятор, в просторечии именовавшийся «концлагерем». В 1926 г. администрация политизолятора поставила вопрос «об использо­вании зданий для строительных надобностей».5 Наименее ценной по­терей музейным работникам казалась Афанасьевская церковь, отнесен­ная в 1923 г. экспертом Мамуровским к IV категории. «В художествен­ном отношении этот храм не представляет никакой ценности как с внешней, так и с внутренней стороны, а потому Суздальский музей полагает, что это здание по соглашению с госфондовской комиссией свободно может быть предоставлено в распоряжение суздальского по­литизолятора ОГПУ для использования в строительных целях — вплоть до сломки ...безвозмездно», — писал заведующий Суздальским музе­ем В. И. Романовский во Владимирский губмузей.6 Однако музейный отдел Главнауки предложил сохранить Афанасьевскую церковь, заме­нив ее Успенской, которая тоже упоминалась изолятором и принадле­жала к IV категории. Суздальский музей на это возражал, что Афанась­евская церковь «отличается крайней простотой и полным отсутствием художественной орнаментации. Успенская церковь, тоже постройки XVIII в., в соединении с шатровой колокольней ...представляет более художественного интереса и заслуживала бы более быть сохраненной как архитектурный памятник, чем Афанасьевская церковь». Для ис­пользования в качестве строительного материала Суздальский музей предложил несколько теплых церквей из числа закрытых в 1923 г.: Борисоглебскую, Дмитриевскую, Ильинскую, Смоленскую и Предте-ченскую. «Все эти здания церквей однотипные. Они вполне могут быть обращены к использованию в качестве строительного материала».

В Суздале к концу 1926 г. оставалось лишь 9 действующих церк­вей; остальные, хотя и числились на учете и охране музейного отдела, фактически стояли закрытые и безнадзорные. Потому и разруша­лись — как бы естественным образом. В одной из своих записок о состоянии памятников В. И. Романовский упоминал в 1926 г. : «Когда началась разборка Афанасьевской церкви, то многие почтенные граж­дане Суздаля горько жаловались и упрекали музей...».7 Но и состоящие на учете, и не состоящие, но равно «ликвидированные» как цер­кви — здания разрушались одинаково. Так, разгрому подверглись оба суздальских кладбища с их церквями. Можно думать, что снос суздаль­ских церквей начался именно в эти годы — 1926-1927 с разломки Афанасьевской церкви, двух кладбищенских, разрушения оград.

В 1928 г. здания нескольких закрытых церквей были «реализова­ны», т.е. проданы в качестве строительного материала: Афанасьевс­кая — политуправлением, Всехсвятская на Знаменском кладбище — горсоветом, Боголюбовская на Златоустовском кладбище. Еще три церкви были проданы на слом музеем: теплая Иоанно-Предтеченс-кая, теплая Дмитриевская и теплая же Борисоглебская.х

В 1927 г. Суздальский горсовет ходатайствовал о сломке «полу­разрушенного здания церкви на Знаменском кладбище», и президи­ум губисполкома постановил: сломать.9

Обветшание церквей, лишившихся общин, происходило стреми­тельно. В декабре 1926 г. комиссия Суздальского горсовета, осмотрев Успенскую и Пятницкую церкви на предмет разборки оград, устано­вила, что ограды «местами разрушены и кирпич разобран, а ворот некоторых совсем нет... иконостасы данных церквей разобраны, золо­то смыто и вообще церкви представляют пустующие здания без сте­кол и оконных переплетов».10

В 1927 г. Суздальский музей и губмузей под давлением Суздаль­ского горсовета просил Главнауку НКП разрешить «вопрос о раз­борке ограды у церквей г. Суздаля, принимая во внимание, что ограда не имеет историко-художественного значения и что в Суздале имеет­ся таких памятников чрезвычайно много, поддерживать которые губ­музей все равно не будет в состоянии и что нужда в строительном материале в настоящее время здесь очень большая».11

В 1929 г. нависла угроза над Ризположенским собором, который в 1928 г. был передан политуправлению под электростанцию. На купо­лах собора обнаружены были трещины, а политизолятор, еще прежде устройства специального фундамента под динамомашины, потребо­вал сноса куполов.12 Несмотря на1 попытки Суздальского музея и Главнауки уберечь редкое трехглавое здание, купола и барабаны все же снесли, сам же памятник вообще;сняли с охраны.

В 1933-1934 гг. был разобран замечательный памятник — мрамор­ный мавзолей с наружной мозаичной иконой над могилой Д. М. Пожар­ского в Спасо-Евфимиевом монастыре. Б. .И. Романовский 17 марта 1933 г. осматривал памятники монастыря, занятого политизолятором ОГПУ. Оказалось, что уже около 10 дней шла разборка мавзолея. «По заявлению коменданта, — пишет Романовский, — разборка произво­дится по разрешению Москвы. Мрамор (каррарский) идет на построй­ку Дома советов в Москве. Работы по разборке с тщательной сохран­ностью мраморных плит производит мастер из Москвы, который про­изводит работы по сооружению мавзолея им. В. И. Ленина». Музей по­слал в Москву запрос о правильности уничтожения памятника, и 3 апреля 1934 г. получил ответ из сектора науки: «...вопрос о разборке т.н. усыпальницы князей Пожарских согласован ОГПУ с Центральны­ми государственными реставрационными мастерскими. Представитель Суздальского музея должен быть привлечен лишь в том случае, если на месте производства строительных работ в б. монастыре будут нача­ты земляные работы, могущие дать археологический материал».13

В 1933 г. Суздальский горсовет просил музей дать разрешение сломать колокольню Дмитриевской церкви и еще один храм, т.к. кир­пич потребовался на постройку городской бани. Но церкви эти пока еще уцелели.14 Вообще в 1933 г. список памятников Суздаля был пе­ресмотрен. Из зданий, отнесенных к III (последней) категории, боль­шая часть снималась с учета и разрешалась к сносу горсоветом, в том числе и снесенная через несколько лет Похвалынская церковь, Входоиерусалимская с колокольней (колокольня снесена), Иоанно-Предтеченская (теплая снесена), Ильинская теплая (снесена), Тихвинская с колокольней (колокольня снесена).15 После 1935 г. на слом была продана горкомхозом Ильинская церковь -- совхозу им. Фрунзе; комитет по охране памятников разрешил слом церквей Успенской, Тихвинской, Дмитриевской.16

В 1936 г. было принято постановление о сносе Дмитриевской, Бо­рисоглебской и Ильинской церквей; Дмитриевскую церковь попро­сил для строительства гаража суздальский техникум." 23 июня 1937 г. музей сообщал в комитет по охране памятников, что «Дмитриевская церковь наполовину разрушена».18

В 1938 г. снятию с учета подлежал еще целый ряд церквей, в т ом числе и разобранная вскоре Златоустовская, Петропавловская (сне­сена ее колокольня), Успенская (снесены колокольня и теплая цер­ковь).19

В 1937 г., по воспоминаниям очевидца, началось разрушение По­хвалынской церкви. Некто В. Гусев , приехавший в Суздаль в 1937 г.,  вспоминает: «В конце нашей улицы показалась церковь с пятью ок­нами, закругленными вверху. Среднее окно занимало цветное изоб­ражение женщины в церковном одеянии и надпись славянской вя­зью «св. великомученица Варвара». Изображение было уже поблек­шим. Зеленая крыша — тоже. Колокольня отличалась от других и формой, и небольшой высотой, колоколов на ней уже не было. Высо­кий летний храм этой церкви опоясывала кирпично-железная ограда с кирпичными же столбами. В углу, образованном стенами летнего храма и зимнего придела, виднелись два надгробия из белого извест­няка. Южное крыльцо летнего храма было железное и с такою же кровлей. Цоколь зимнего придела был сложен из тщательно обрабо­танных известковых камней единого размера. Напротив северного угла церкви стояла кирпичная сторожка, квадратная в плане. Угловой дом на солнечной стороне оказался новым жильем для нашей семьи... За годы жизни в нем пришлось наблюдать, как разрушали памятники архитектуры двух колоколен — одной на колхозном рынке, другой — за рекой Каменкой. Это была колокольня Тихвинской церкви. Тре­тью, Ильинскую колокольню, видел, как разрушали, издалека. Первая из них была обрушена, свалена в реку Каменку. В момент отклонения по вертикали по белому телу колокольни пробегали черные, злове­щие молнии трещин, затем — падение, грохот, туча известковой пыли... Скорбное зрелище... Церковь св. Варвары начали разрушать еще в 1937 г., когда была продана на слом ее ограда. Закончили разруше­ние после войны».20 Каменными плитами из Похвалынской церкви был вымощен пол в вестибюле РК КПСС (ул. Ленина, 78), массивные двери с металлическими ручками — из той же церкви.

В ноябре 1940 г. Суздальский горисполком принял решение о переоборудовании Петропавловской церкви под механизированную пекарню. «По производственным соображениям вызывается необхо­димость снятия колокольни, разборки колокольни до первого яруса, устройство междуэтажного перекрытия и реконструкция стен в час­ти пробойки вновь оконных и дверных проемов».21 Ныне колоколь­ня эта не существует.

Не обо всех снесенных памятниках сохранились документальные свидетельства их уничтожения. Путеводители и книги об этом и вовсе умалчивали. Так же как и об использовании церквей для нужд «социалистического строительства». Так, в 1929-1930 гг. Смоленская церковь служила клубом для сотрудников политизолятора ОГПУ; Троицкая церковь, Иоанно-Предтеченская и Крестовская хлебо­заготовительными складами, Сретенская церковь Ризположенского монастыря — клубом особого дивизиона ОГПУ, в теплой Ильинской церкви до ее сноса была красильная мастерская трикотажной артели, в теплой Богоявленской — склад льна, в Пятницкой (теплой Входоиерусалимской) — кузница учебно-показательных мастерских, в двух церквах Васильевского монастыря помещались склады животновод­ческого совхоза им. Молотова.22 В 1931 г. в аренду за плату сдавались следующие церкви: Зачатьевская в Покровском монастыре -- под инкубатор, Смоленская -- под кузницу ОГПУ, Борисоглебская -под тракторную колонну, Васильевский монастырь — под пригород­ное хозяйство. Спасо-Евфимиев монастырь в 1923-1939 гг. занимал политизолятор ОГПУ. На территории Покровского монастыря в 1932-1937 гг. существовал секретный «институт», где 19 крупнейших уче­ных-микробиологов, свезенных со всей страны, на положении арес­тантов-лагерников занимались поисками и изготовлением бактерио­логического оружия. Здесь в 1935 г. минский профессор Борис Эльберт и ученый из Москвы Николай Гайский создали первую в мире, актуальнейшую в то время противотуляремийную вакцину. В 1937 г. «институт» был расформирован, часть сотрудников расстреляна, дру­гие переведены в дальние лагеря. Все записи и пробирки с препара­тами ученые сдали в ОГПУ. Впоследствии оказалось, что ценней­шая вакцина утеряна.23

В 1939 г. в Спасском монастыре разместилась тракторная школа. Покровский собор в том же году был сдан под хлебопекарню, сме­нившую продуктовый склад,24 шатровые ворота Ризположенского монастыря заняла под склад горючего тюрьма НКВД.

К этому времени церковных интерьеров, в том числе иконоста­сов, уже почти не существовало. В 1930 г. были проданы ОГПУ для смывки позолоты иконостасы Васильевского монастыря, Цареконстантиновской, Борисоглебской, Ильинской, Богоявленской церквей.25 Такая же судьба рано или поздно постигла практически все или почти все иконостасы. Колокола, за исключением некоторых, спасен­ных В. И. Романовским, стали сырьем для промышленности.

Суздальские утраты прибавляют скорбную страницу в мартиро­логе памятников церковной культуры.

 

1.   ГАВО. Ф.366. Оп. 1.Д. 194.Л. 173

2.   ГАВО. Ф.366. Оп.1. Д. 192. Л. 103-103 об.

3.   ГАВО. Ф. 366. Ом. 1.Д. 280. Л. 1-1 об.

4.   ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 272. Л. 102-102 об.

5.   ГАВО. Ф. 2590. Оп.1. Д. 2. Л. 12

6.   ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 2. Л. 12-15

7.   ГАВО. Ф. 2590. Оп.1. Д. 2. Л. 12

8.   ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 105

9.   ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1281. Л. 330

10. ГАВО. Ф. 26. Оп.1. Д. 800. Л. 12

11. ГАВО. Ф. 26. Оп.1. Д. 800. Л. 83

12. ГАВО. Ф. 2590. Оп.1. Д. 2. Л. 90-98

13. ГАВО. Ф. 2590. Оп.1. Д. 4. Л. 4

14. ГАВО. Ф. 2590. Оп.1. Д. 9. Л. 133

15. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 9. Л. 167

16. ГАВО.Ф. 2590. Оп. 1.Д.6.Л.23; Доклад А. Д. Варганова

«О состоянии Суздальского музея и памятниках г. Суздаля» от 25.10.43 // архив ВСМЗ 6/МЬ

17. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 21. Л. 7,1

18. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 21. Л. 13

19. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 27. Л. 68

20. Газета «Вечерний звон», №9

21. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 23. Л. 16

22. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 17. Л. 22 об.-23

23. Поповский М. Предательство // Знание-сила. 1995. № 7.

24. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 5. Л. 3

25. ГАВО. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 9. Л. 94 об

 

О ДВОРЦЕ

ТРУДА

В ГЕОРГИЕВСКОМ ХРАМЕ

 

Всякий, кому случалось бывать в г. Гусь-Хрустальном, помнит здание бывше­го Георгиевского храма, хотя и перестро­енное, но с восстановленной мозаикой, фи­гурными коваными решетками, белока­менной отделкой, цветной керамикой -импозантное и яркое снаружи, с превос­ходным музеем хрусталя внутри.

Город Гусь-Хрустальный, выросший в XVIII в. из фабричного поселка при сте­кольном заводе, никогда не имел ни заме­чательной архитектуры, ни выдающихся памятников старины, ни прославленных святынь. И вот в 1903 г. его украсил Георгиевский собор — чудесный плод вдохновенного союза художествен­ных талантов: архитектора Л. Н. Бену а, художника В.М. Васнецова, мозаичиста В. А. Фролова; а щедрым и бескорыстным жертвователем стал Ю.С. Нечаев-Мальцев.

Однако радость православных горожан оказалась не слишком долгой. Октябрь 1917 г., декреты 1918 г. и затем насаждаемые повсю­ду недоверие, ненависть, вражда и насилие по отношению к религии, церкви, священству и верующим обрекли на физическое или мо­ральное уничтожение подавляющее большинство христианских хра­мов. Объявив отделение церкви от государства, последнее в лице ме­стных властей изъяло художественные и материальные ценности и на правах хозяина позволило верующим брать церковь в пользова­ние. В 1923 г. были полностью «ликвидированы» монастыри, а над договорами, заключенными общинами на пользование храмами, на­висла угроза расторжения. Сгущавшееся в обществе удушье не остав­ляло надежд на иную судьбу.

Летом 1924 г. настал черед Георгиевского собора. Договор на пользование им община верующих заключила 8 июня 1920 г.1 3 июня 1924 г. административный отдел губисполкома доносил в его прези­диум: «В г. Гусе-Хрустальном до 1918 г. имелись два храма: Георгиев­ский и Иоакиманский (второй построен давно). С момента издания декрета ВЦИК и СНК от 23 января 1918 г. об отделении церкви от государства и по 1923 год большинство граждан г. Гуся-Хрустального от религиозных предрассудков избавились. В 1923 г. у рабочего населения города возникла мысль о необходимости закрытия Геор­гиевского храма как более подходящего под условия использования такового для культурно-просветительных целей. Аналогичные хода­тайства от общих собраний рабочих стали за последнее время посту­пать в райисполком и райкомы РКП (б) довольно часто, причем носили коллективную форму...почти всех рабочих фабрик Гуся-Хрустального... если большинство рабочих этого пожелает, то райиспол­ком будет вынужден, не нарушая законоположений, Георгиевский храм закрыть и таковое помещение предоставить под культурные нуж­ды...все культовые имущества были по описи изъяты...часть из них передана в губмузей, а церковные ценности реализованы в госфонд в доход казны. Остальное культовое имущество (утварь, облачения и т.д.) находится на строжайшем учете. Сам по себе Георгиевский храм ничего исторического значения не имеет, а если бы имел, то был бы изъят в ведение губмузея. Касаясь вопроса о стиле храма, то есть наружного его вида, то тоже самое, весьма выдающегося ничего нет».2 Действительно, ни в одном из списков памятников на учете и охране губмузея Георгиевского собора нет. К сожалению, и эти списки были плохой охранной грамотой. Имущество Георгиевского собора, взятое на учет райисполкомом, 23 июня 1924 г. ВЦИК предписал передать Иоакиманской церкви, что и было сделано решением губисполкома от 20 сентября 1924 г., а Георгиевский собор заняли под дворец тру­да.3 К этому же времени (лету 1924 г.) относятся описи имущества храма.4 Священнослужителей же выселили из квартир и церков­ных домов. Верующие пробовали жаловаться. Но ведь все это дела­лось по закону! 30 августа 1924 г. городские власти писали в губис-полком: «По существу жалобы Гусевской исполком сообщает следу­ющее. Все служители культа, как не имеющие никакого отношения к производству, будут выселены из квартир комбината и переведены в сторожку при Иоакиманском храме, что уже с одним из них сделано ввиду того, что у нас в Гусю имеется 98 семей совершенно без квар­тир... Относительно церковных домов законов никаких не нарушено, так как имеются соответствующие декреты о национализации цер­ковных домов, кроме того, дома причта имеются только при Георгиев­ском храме, каковой закрыт...следовательно, эти дома передаче не подлежат, а они заселены рабочими и один из них занят детдомом № 2 им. Розы Люксембург...Никому из верующих совершенно нет никакого дела до того, что мы предпримем и найдем нужным переде­лать в рабочем дворце (б. Георгиевском храме), тем более что абсо­лютное большинство населения Гуся состоит из совершенно неверу­ющих... Подача электроэнергии им прекращается вследствие неупла­ты обществом за ранее подаваемую им энергию. По отношению к веру­ющим рабочим и верующим вообще никаких репрессивных мер не предпринималось и не предпринимается».5

Но, видимо, от «религиозных предрассудков» избавились еще не все граждане г. Гусь-Хрустального, а некоторые даже надеялись вер­нуться в храм. 1 февраля 1925 г? Гусевский горисполком отвечал на запрос губисполкома: «...все культовое имущество 6. Георгиевского храма передано обществу верующих Иоакиманского храма, за исклю­чением кафтанов хоругвеносцев, колоколов и иконостаса. Кафтаны задолго до передачи были использованы как верхнее платье для детей детдомов, ввиду того, что дети крайне ну ждались... Что касается колоколов, то таковые имеются в Иоакиманском храме в достаточ­ном количестве, иконостас же в другой какой-либо церкви, кроме Ге­оргиевского храма, использоваться не может и таковой не был пере­дан, а находится в складе при дворце труда, и общество верующих говорит о колоколах и иконостасе только потому, что оно до сих пор претендует на 6. Георгиевский храм...».6 30 мая 1925 г. Владимирский губисполком отправил во В ЦИК фотоснимки об использовании со­бора.7 Рассмотрев эти фотографии, ВЦИК 25 июня 1925 г. дал весь­ма интересный ответ: «Из представленных Вами фотографических снимков по переустройству здания Георгиевской церкви в Гусе-Хру-стальном видно, что переустройство до конца не доведено и здание по-прежнему выделяется своими специфическими для молитвенно­го дома сторонами: «шейки главок», «шатер колокольни», паникади­ла и пр. Обращая на это Ваше внимание, секретариат президиума ВЦИК по поручению члена президиума т. Смидовича указывает на проведение надлежащих мероприятий к устранению этих дефектов.»8 Действительно, Георгиевский храм, построенный по образцу посадс­ких трапезных церквей ХУП-ХУШ вв., имел изящные главки с бело­каменными кокошниками на главной и придельной церквях, шатро­вую колокольню, пристроенную к трапезной палате. Внутри же это был просторный базиликальный молитвенный зал с 10 колоннами из ценного камня Лабрадора; замечательным его украшением были брон­зовые паникадила художественной работы, мозаики, иконостас с эма­лью... Все здесь было проникнуто духовным аристократизмом, высо­ким художеством, роскошью раскрывшихся дарований тех, кто строил и украшал его с любовью, самоотвержением и щедростью. И вот теперь освященные тысячелетней мировой историей церковные фор­мы его архитектуры назывались «дефектом», подлежащим устране­нию; архитектуру — разорить и исказить до неузнаваемости, коло­кола и паникадила — в металлолом, иконостас — на склад... Творец Георгиевского храма прославленный архитектор Л. Н. Бенуа считал его самым удачным своим созданием. Советская власть перестраива­ла творение — и она же награждала творца: в 1927 г. Л. Н. Бенуа было присвоено почетное звание заслуженного деятеля искусств.

Приступить вплотную к устранению «дефектов» в виде шейки главок и колокольни мешали досадные претензии несмиривших­ся прихожан бывшего Георгиевского собора. Смысл их претензий становится ясен из раздраженного письма председателя Гусевского  исполкома в губисполком от 25 июля 1925 г.: «...Систематически продолжающаяся переписка с церковно-приходским советом не вы­являет со стороны последнего никакого нового, столь важного для него вопроса в смысле удовлетворения его оставшимся имуществом... с полной очевидностью видно, что в просимом дополнительном иму­ществе: колокола, кресты и прочие экземпляры Евангелий у него необходимости нет никакой, так как названным имуществом цер­ковь в достаточной мере снабжена. Помимо этого, имущество, пред­ставляющее металлическую массу, частично сдано Помголу, а осталь­ное в скором времени исполкомом будет реализовано, так как по данному вопросу ведутся переговоры с московскими организация­ми на предмет того, что колокола, кресты и прочие металлические вещи будут проданы, а вырученные деньги пойдут на переоборудо­вание...Имущество, состоящее из золотого шитья, использовано для знамен...О квартирном вопросе в смысле удовлетворения духовен­ства говорить не приходится, так как вопрос разрешен: занимаемая кладбищенская сторожка рабочими, компенсирована квартирой ком­бината одному из служителей культа...Не было ни одного случая какого бы то ни было нарушения законоположений...как по отно­шению общества верующих, а также не верующих рабочих...Вопрос о выдаче дополнительного имущества...не заслуживает затраты на него столько времени...является ничем, как фиговым листком, при­крывающим более глубокий и даже принципиальный вопрос о воз­вращении б. Георгиевской церкви обществу верующих...Поистине говоря, это вопиющая волокита, проделываемая обществом верую­щих в лице протоиереев А. Тихонравова и Орфеева систематически, не имеет никаких данных к тому, чтобы все дальше продолжать всякого рода переписки, если не принять во внимание вопрос прин­ципиального характера — возвращение церкви, превращенной в дво­рец труда...».9 В тот же день специальная комиссия осмотрела Ге­оргиевский собор и составила план перестройки его под дворец труда им. Троцкого, чтобы уж и снаружи ничто не напоминало в нем церкви: «1. Колокольню...с «западной стороны...разобрать сверху до пола верхней площадки вокруг колокольни, оставив неразобран­ной всю нижнюю часть... на высоту от уровня земли на 9,25 саженей, устроив- пологую пирамидальную крышу над разобранной частью колокольни. 2. Пирамидальные крыши, барабаны и по два ряда ко­кошников на северной и южной боковых частях от главного входа разобрать, оставив не разобранными эти части здания на высоту 6 саженей от поверхности земли и устроив крыши на 3 ската над этими частями здания. 3. Перекрытие восточной части дворца тру­да изменить на 4-скатную пирамидальную крышу... 4. ...на северной и южной сторонах у восточной части ... барабаны и два ряда ко­кошников разобрать, изменив покрытие над этими частями в виде крыши на 4 ската; высота от земли до крыши в этих частях здания должна быть 6,30 сажени...»10

Однако губернский инженер Дворников А.Я., бывший в этой ко­миссии, оценил высокие художественные достоинства здания и при­ложил к акту осмотра докладную записку, пытаясь примирить непри­миримое: безумие с проблесками здравого смысла: «Принимая во внимание большое архитектурно-художественное значение этого зда­ния, а также возможность использования в будущем различных дета­лей отделки этого храма, как-то: окон, поясков и полукруглых ко­кошников, сделанных из белого камня, а также плиточных, цветных крыш и прочих ценных материалов, каковые могут быть получены от бережной разборки, я полагал бы необходимым руководство раз­боркой указанных частей поручить опытному и ценящему произве­дения искусства архитектору, так же как и составление проекта пере­устройства дворца труда в целом... Здание дворца труда после пере­делки, отвечая вполне своему назначению, в то же время должно со­хранить художественную и архитектурную ценность.»11

3 августа губисполком поторопил Гусевский исполком с переус­тройством, и 5 октября 1925 г. получил такое сообщение: «...к пе­реоборудованию приступаем через правление клубов и театров. Для производства работ необходимы средства, в силу чего нами ведут­ся переговоры с Госпромцветметом и др. на предмет продажи ко­локолов и листовой меди...В настоящее время во дворце оборудо­вано кино, размещены швейная учебная мастерская текстильщиков и центральная библиотека с читальней. Одновременно с сим, в свя­зи с вопросами обществ верующих о продаже им колоколов, про­сим разрешить о возможности продажи им колоколов для нужд общества.»12 Община бывшего Георгиевского собора никак не же­лала мириться с утратой своего храма и неоднократно жаловалась во ВЦИК. Мотивов в прошениях верующих было несколько: просьба вернуть храм, который все равно не используется; выселение сто­рожа из сторожки и священников из дома причта, возможность требоисполнений в больницах.13 Чтобы покончить с этой досадной помехой, надо было поскорей снести главы, колокола и прочее по плану. 8 января 1926 г. ВЦИК вновь запрашивал губисполком, как идут дела. Президиум отвечал: «К переоборудованию здания б. Ге­оргиевской церкви, обращенной в рабочий дворец, со сломкой коло­кольни и снятием колоколов приступлено... за счет фонда на улуч­шение быта рабочих. В настоящее время в этом здании размещено кино, центральная библиотека и читальня, а в ближайшем будущем предполагается разместить и театр, так как в связи с расширением сети учреждений местного исполкома имеющееся помещение зим­него театра обращается под одно из учреждений. В отношении цер­ковной сторожки... таковая находится в черте изгороди рабочего дворца, взамен чего одному из служителей культа предоставлена возможность занимать квартиру в постройках, принадлежащих ком­бинату».14 К лету 1926 г. колокольню и главы разобрали, колокола и металлическое убранство храма сняли и сдали, о чем 2 июня Гусевский исполком доносил в губернию: «Губгосфондовой комис­сией через своего представителя приняты на учет цветные металло-литые колокола, листовой красный лом и латунь с железом и эма­лью в количестве 1781 пуда (примерно). Для снятия колоколов, красной меди и прочего затрачено около 3 тысяч рублей. Просим оставить всю красную медь в распоряжении исполкома для подел­ки крайне необходимой посуды. Помеченное железо просим из акта изъять, так как таковое будет употреблено на покрытие рабочего дворца, так как в настоящее время приступаем к этой работе путем покрытия сломанной колокольни и куполов».15 Тут попутно выш­ла у Гусевского исполкома небольшая заминка: эти 3 тыс. рублей, в которые обошлось снятие колоколов, он попытался возместить у губернских властей, а те отказали, посоветовав потребовать с Пром-цветмета.16

Последние надежды общины Георгиевского храма рухнули вме­сте с этими колоколами. А вскоре опасность нависла и над второй общиной — Иоакиманской церкви. 19 апреля 1927 г. заседал церковно-приходской совет во главе с протоиереем Орфеевым; 28 мая со­ставлена была опись по проверке имущества, а в июне 1927 г. прези­диум губисполкома постановил: «Договор, заключенный гусевским советом 8 июня 1920 г. с группой верующих о передаче храмов (Иоакиманского и Георгиевского) расторгнуть».17

Так Георгиевский собор в г. Гусь-Хрустальном сделался учрежде­нием «культпросвета» — дворцом труда, читальней, физкультурным залом, музыкальной школой... В последние годы в Георгиевском собо­ре после серьезной реставрации открыт музей хрусталя (в составе Владимиро-Суздальского музея-заповедника): великолепная, звонкая, насыщенная воздухом и цветом экспозиция, как нельзя лучше при­шедшаяся в этом просторном изысканном зале; возвращена картина В. М. Васнецова «Страшный суд», восстановлена мозаика «О Тебе радуется, Благодатная», элементы архитектурного убранства. Сюда не вернулись вера и молитва, но вернулись подлинность и красота.

 

1.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1281. Л. 136.

2.   ГАВО.Ф.24. Оп. 1.Д.587. Л. 441-441.об.

3.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 587. Л. 437; Ф.24, .Оп. 1, Д.743, Л. 14.

4.    ГАВО. Ф.24.Оп. 1.Д.587. Л.л. 319-320.

5.    ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 587 Л. 309.

6.    ГАВО. Ф. 24. Ом. 1. Д. 743. Л. 13.

7.    ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 198.

8.    ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 225.

9.    ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 743. Л. 283.

10.  ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 743. Л. 301.

11.  ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 743. Л. 300.

12.  ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 298.

13.  ГАВО. Ф.24. Оп. 1.Д. 1051.Л. 26.

14.  ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 22.

15.  ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 1051. Л. 247.

16.  ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 224.

17.  ГАВО. Ф.24. Оп. 1.Д. 1281. Л. 145,141,136.

 

 

 

 

О СУДЬБЕ ФЛОРИЩЕВОЙ

ПУСТЫНИ

В СОВЕТСКОЕ

ВРЕМЯ

Древний монастырь Флорищева пус­тынь неподалеку от г. Гороховца — одна из бесчисленных жертв советской власти. Это была цветущая обитель, хранилище замечательных книжных и художествен­ных сокровищ, запечатлевших духовное горение и монашеский подвиг русских людей; отсюда вышел выдающийся цер­ковный деятель Иларион, Суздальский митрополит, близкий царю Федору Алек­сеевичу и царскому изографу Симону Ушакову. Кому теперь известна Флори­щева пустынь? 1917 год стал рубежом, за которым началось небытие.

Вскоре после декрета от 23 января 1918г. в мужской монастырь Флорищева пустынь — хозяйство обширное, богатое и налаженное - явился шуйский вооруженный отряд из 23 человек и беспрепят­ственно занял его с тем, чтобы создать трудовую коммуну. Все имуще­ство было взято на учет, составлены описи. Однако через несколько дней в монастырь прибыл еще один вооруженный отряд — Гороховецкого совета депутатов; он обезоружил и арестовал коммунаров и 6 апреля отправил их в распоряжение Владимирского губисполкома – за самочинный захват монастыря.1 21 апреля поступило заявление о хищении.2 Оно разбиралось комиссией, которая 23 апреля устано­вила, что ничего не расхищено.3 Надо думать, что коммунары отдела­лись легким испугом, так как коммуна в монастыре осталась и чис­ленно увеличилась: она значится в списке 35-ти коммун и артелей Владимирской губернии на 1 августа 1918 г.; в ней было 18 мужчин, 18 женщин и 35 детей, всего 71 человек.4 Коммунары вели себя вы­зывающе, что вынуждало прежних хозяев монастыря к жалобам. 18 июня 1918 г. Владимирская Духовная консистория направила в гу­бисполком письмо с текстом донесения игумена монастыря Иоанни-кия: « В Великую Пятницу Страстной седмицы, 20 сего апреля, при­была во Флорищеву пустынь группа коммунистов в числе 14-ти се­мейств и предъявила настоятелю следующее удостоверение: «дано настоящее на право пользования всего монастырского достояния и имущества движимого и недвижимого...» Затем они заняли конный и скотный дворы. После сего занялись описью и отобранием всего монастырского имущества. Церковное имущество они объявили не­прикосновенным. Из настоятельского дома они убрали все, что мож­но взять. Потом коммунисты начали обход братских келий... если же занимающий келью отсутствовал, то выламывали замок. Размести­лись коммунисты вне стен монастырских, каждый из них позаботил­ся занять помещение из двух комнат и обзавестись комфортабельной обстановкой; Голицынский дом, находящийся в стенах монастыря, пред­полагают занять для клуба кинематографа... Братию перемещают в другие келий, 60-летних и старше отправляют во Владимир... Весь монастырь со всеми постройками перешел в их собственное достоя­ние. Что служит поводом к этому — неизвестно, объясняют коммуни­сты только то, что они поступают по установлению губернского сове­та рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.»5 10 августа во Владимирский губисполком была отправлена жалоба от имени Духовной консистории на занятие Флорищевой пустыни «партией ком­мунистов» с описанием творимых бесчинств: «Коммунисты открыто ходят вооруженными, почти ежедневно производят выстрелы внут­ри монастырских стен и вне монастыря на площади... а в воскресные и праздничные дни, особенно во время богослужения, производят обя­зательные выстрелы и даже, как в мишень, в кресты храмов. В центре монастыря братское кладбище обратили в вагон для лошадей. В ви­дах занятия монастырской больницы под свои квартиры престаре­лых монахов отправили в епархиальную богадельню. Озимой хлеб, рожь, посеянную монастырскими семенами и обработанную труда­ми монашествующих, коммунисты считают своей собственностью. От молочного скота не дают капли молока. Лошадей...также не дается. Запас просфорной муки, хранимой на погребе при просфорне, ото­брали и разделили между собою, совершенно лишив обитель воз­можности производить просфоры, без которых литургия совершать­ся не может.»6 В октябре у настоятеля отняли залоговые деньги — 5600 рублей, потребовали ключи от храмов и ризниц. По этому по­воду Епархиальный совет писал в губернский отдел юстиции: «Если поступок коммунаров является незаконным, то не найдете ли Вы возможным сделать соответствующие указания коммунистам, захва­тившим Флорищеву пустынь».7 К счастью, коммуна эта просуще­ствовала недолго. В 1919г. «граждане Мордвиновской области» изъя­вили желание «принять пустынь под свою охрану». В феврале 1920 г. губисполком разрешил: «В отношении храмов, находящихся во Фло­рищевой пустыни, может быть местным совдепом заключено согла­шение с группой граждан... если поступит заявление», при этом не исключалась и возможность монастырской коммуны, если цель ее составляет «занятие производительным трудом. Члены коммуны мо­гут пользоваться храмами по соглашению с совдепом».8

В 1923 г. по декрету о ликвидации монастырей Флорищева пус­тынь перестала окончательно существовать как монастырь. 9 марта В ЦИК распорядился о передаче во Владимирский губмузей 13-ти монастырей, в том числе и Флорищевой пустыни.9 4 августа 1924 г. монастырь вместе с земельными владениями перешел в ведение губ-музея.10 При монастыре имелось 20 жилых зданий и 19 хозпостроек, 141 десятина пахотной земли.10 На все владения и имущества были составлены описи. Описано было и церковное имущество всех хра­мов XVII — нач. XVIII вв.: Успенского собора, Троицкой трапезной церкви, больничного храма Зосимы и Савватия, Петропавловской над-вратной церкви, колокольни." Еще в 1922 г. в монастыре, как и везде, произошли изъятия ценностей в Помгол; после закрытия и переда­чи в ведение музея ризница и имущество продолжали рассеиваться - художественные и исторические ценности поступили в музей, немузейные ценности -- в госфинорганы, прочее -- на «реализа­цию», то есть продажу.

К моменту принятия музеем монастырское хозяйство, здания и прочее пришли в расстройство, но к 1925-му году некоторый поря­док был восстановлен. Музей для поддержания памятников сдавал доходные владения монастыря в аренду. Во Флорищевой пустыни в 1927 г. среди тех, кому «рентабельно» сдавались владения монасты­ря, упоминаются совхоз «Волга-Ока-лес», Владлеспром, общество животноводства, артель «Тайга».12 Флорищева пустынь числилась во всех списках памятников как памятник «общегосударственного зна­чения» ХУЬХУП века.13 Однако дела музея стремительно ухудша­лись: сначала музеи были сняты с госбюджета, затем их снимают и с местных бюджетов, музеи теряют свои доходные имения. В течение 1.10.1929 — 1.10.1930 гг.14 из музейного ведения выходит Флорище­ва пустынь: она была передана военному ведомству, которому и при­надлежала до недавнего времени. Сейчас Флорищева пустынь посте­пенно возвращается Церкви.

 

1.                                                  ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 121. Л. 18; Д. 122. Л. 5-6.

2.                                                 ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 122. Л. 1.

3.                                                 ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 121. Л. 64-66 об.

4.                                                 ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 84. Л. 175-175 об.

5.                                                 ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 121. Л. 61-62.

6.                                                 ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 121. Л. 130-130 об.

7.                                                  ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 99. Л. 2.

8.                                                 ГАВО. Ф. 445. Оп. 1. Д. 155. Л. 2-3.

9.                                                  ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 426. Л. 182.

10.                                ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 580. Л. 65-65. об., 70.

11.                                ГАВО.Ф. 1826. Он. 1. Д. 21. Л. 26-31.

12.                               ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1188. Л. 180.

13.                               ГАВО.Ф. 1826. Оп.1. Д. 38. Л. 229. об; Д. 1035. Л. 48.

14.                                ГАВО. Ф. 1826. Он. 1. Д. 217. Л. 68. Опубликовано: Газета

«Вольное слово». 1991.

 

 

 

УМОЛК СОРОКОУСТЫЙ

звон...

Умолк сорокоустый звон... Н. Клюев.

 

Без колокола нет православного хра­ма. Колокольный звон, так точно, чутко и полнозвучно выразивший весь смысл, ритм и уклад народной жизни, трудной россий­ской истории, оказался наиболее уязвим под тяжелоступным натиском государства «безбожников». Содержательнейшая от­расль долгой христианской культуры в считанные годы была выкорчевана, уничтожена, предана поруганию и забвению. Факты, лица, обстоятельства происходившего в те годы в разных уголках Владимирской губернии, сохранившиеся в докумен­тах архива, и составляют предмет настоящей документальной хрони­ки. Не претендуя на полноту, она в малом масштабе реконструирует модель происходившего повсюду: во всей губернии, во всей России, во всей стране.

Декрет об отделении церкви от государства 1918 г., затем «лик­видация» монастырей 1923 г. положили начало разрушению прихот­ливого художества русского колокольного звона, физическому унич­тожению колоколов. Раньше других закрылись домовые церкви, не имевшие слишком больших колоколов. Их колоколами сумели вос­пользоваться окрестные церкви или села. 8 марта 1921 г. крестьяне деревни Михайловки Слободской волости обратились во Влади­мирский усздно-городской отдел управления с просьбой «дать разре­шение на право изъятия одного колокола из бывшей Владимирской тюрьмы, так как таковой необходим обществу с целью...выбивания часов ночным сторожем, а самое основное — для набата на случай пожара...».' «Общество граждан деревни Михайловки» уполномо­чило для этого своего члена Сипина, и спустя две недели он получил «расшибленный колокол весом около одного пуда».2

В 1923 г. колокола из закрытых монастырей Александровского уезда -- Стефано-Махрищского, Лукьяновой пустыни и Зосимовой пустыни — стали растекаться по окрестным деревням. 31 июля 1923 г. Махринский ВИК получил телефонограмму: «Отдел управления предлагает Вам в самом срочном порядке известить селения вверен­ной Вам волости: Малиново, Камшилово, Коровино, Степковскую гору, Коведяево, Степково, Гидеево, Лизуново, Афанасьево на предмет удов­летворения колоколами с Махринского монастыря согласно подан­ных ими заявлений».3 Действительно, таких заявлений целый ворох; вот одно из них, из деревни Афанасьево Московской губернии: «На­стоящим просим...о продаже двух колоколов церковных весом от 1-1,5 пуда из Махринского монастыря или Зосимовой пустыни».4

15 сентября 1923 г. гражданам деревни Неумойно предлагалось взять колокол при совхозе Ивашково по 2 рубля золотом за пуд, «в крайнем случае может быть снят с Лукьяновой пустыни».5 18 сентяб­ря отдел управления распорядился продать желающим по 2 рубля золотом за пуд «из Махринского монастыря, имеющихся там весом на 7 и 12 пудов, в случае же ввиду их тяжелого веса, то могут полу­чить из Зосимовой пустыни подходящих по весу...», крестьянам де­ревни Осино разрешалось купить колокол в Лукьяновой пустыни.'' С 1925 г. безобидное еще разбазаривание колоколов превращает­ся в тотальное уничтожение: колокола, а вкупе с ними прочие части церковной архитектуры, убранства и обстановки из цветных и чер­ных металлов становятся излюбленным сырьем металлургической про­мышленности, неизбежной жертвой индустриализации. 1 февраля 1925 г. Владимирский губисполком заключил договор с Госпромцветме-том на продажу цветных металлов где, в частности, предусматрива­лась продажа колоколов «исключительно не из сельской местнос­ти».7 Договор губОНО с Госпромцветметом указывает количество и цены: «В частности... подлежат отпуску со стороны губОНО ниже­следующие наличные металлы: лом бронзовых колоколов — около 8 тыс. пудов по 3 руб. 25 коп. за пуд...».8 А на каждой колокольне красо­вались гроздья звонких колоколов -- сотни пудов будущего лома (Приложение I). 9 февраля 1925 г. губкомиссия по учету и реализа­ции госфондов постановила: «Против продажи колоколов из исто­рических храмов (но не музейного значения) не возражать».9 Суз­дальские храмы -- если не все подряд, то многие были признаны памятниками «музейного значения», а заведующий Суздальским му­зеем В.И. Романовский знал и любил русскую старину. Но где же они, суздальские колокола? 4 мая 1925 г. В.И. Романовский писал во Вла­димирский музей: «...Колокола, снятые с большой колокольни быв­шего Ризположенского монастыря 30 апреля, не были своевременно увезены губтрансом... за это время разбитые колокола, принятые губтрансом к перевозке, во-первых, служили предметом горячих споров, брани, всяких фантастических разговоров жителей деревень, которые съезжаются в Суздаль по воскресным и субботним дням на базар. Губтранс, приняв уже сброшенные и разбитые колокола к перевозке, оставил их на месте более чем на трое суток и не принял мер к их охране, а потому мелкие куски разбитых колоколов были растаска­ны частью детьми, а также фанатично верующими лицами как чудо­действенное средство против боли зубов... Необходимо вменить губтрансу в обязанность немедленно, теперь же, до снятия колоколов с остальных церквей, заставить взвешивать вес колоколов, снятых с Ризположенского и Васильевского монастырей».10 Тогда же сняли колокола с Дмитриевской, Борисоглебской, Смоленской, Богоявленской, Тихвинской церквей, причем повредили при спуске колоколов кровли и решетки." Даже на колокольне XVII в. при древнем го­родском соборе в кремле колокола не уцелели. Рождественский со­бор закрыли в 1929г., а 1 января 1930 г. Романовский доносил в губмузей: «Наша металлургическая промышленность для ускорения темпов индустриализации СССР весьма нуждается в металлическом ломе разных сортов. На колокольне закрытого городского собора в Суздале имеется колоколов (новых) около 16000 кг, которые, как не имеющие музейного значения, могут быть переданы Рудметаллоторгу...».12 А ведь каждая колокольня имела собственную музыкальную тектонику, неповторимый строй, единственный в своем роде реперту­ар. Сохранилось описание колоколов соборной колокольни г. Сузда­ля, сделанное старожилом города В.М. Снегиревым, и опыт нотного переложения звонов, принадлежащий П.П. Недошивину; то и другое стало известно благодаря Л. В. Дудоровой (Приложение II).

В г. Юрьеве-Польском И августа 1925 г. «в целях благоустрой­ства города» уездный исполком решил «произвести продажу коло­колов с колоколен бывшего Петропавловского монастыря... В отно­шении колоколов, находящихся на колокольне бывшего Петропав­ловского монастыря с упразднением такового, находятся без употреб­ления, причем вырученную сумму с отчислением процентов употре­бить на благоустройство города».13 Деньги же от «реализации» коло­колов предполагалось истратить на дооборудование электростанции и водопровода, но губисполком постановил: «Отказать ввиду того, что Центром означенные колокола запроданы Госпромцветмету».14 Колокольня же бывшего женского Петропавловского монастыря -сооружение очень высокое, грандиозное, и надо предполагать на ней мощные, по нескольку сотен пудов колокола, а уж звон...

В Стефано-Махрищском монастыре в 1925 г. еще оставались ко­локола, самые крупные, потому что в окрестные деревни увезли только те, что помельче. 24 апреля 1925 г. на просьбу верующих Махринской подмонастырской слободы — оставить им большой колокол, губис­полком отвечал, «что просимый... колокол и все другие колокола бывшего Махринского монастыря находятся в распоряжении Гос-промцветмета (кому переданы по договору с губисполкомом) и пос­ледние уже вывозятся для переливки на другие изделия».13

В 1926 г. сняли и продали в металлолом колокола замечательно­го Георгиевского собора в г. Гусь-Хрустальном, отнятого в 1924 г. у общины верующих — под дворец труда им. Троцкого. 2 июня 1926 г. губернская госфондовая комиссия приняла на учет «цветные метал-лолитые колокола, листовой красный лом и латунь с железом и эма­лью в количестве 1781 пуда...».16

В г. Владимире колокола стали снимать особенно безжалостно в 1928-1930 годах, когда начались организованные кампании по зак­рытию церквей с инспирированными «пожеланиями трудящихся». Одним из непременных мотивов при закрытии церквей выставля­лись неуместность, помеха и вред колокольного звона — явно фор­мальный предлог; по слову одного александровского корреспонден­та, в отчаянии писавшего в письме на имя Рыкова: «хотя наглядно по бумагам правильно, но в действительности — фальшиво, неправиль­но».17 При закрытии Знаменской церкви в г. Владимире в протоко­ле от 28 сентября 1929 г. есть ссылка не «требование профколлектива ГЗУ о закрытии Знаменской церкви, мешающей колокольным зво­ном работе в учреждениях».18 28 мая 1928 г. «общее собрание уча­щихся Владпедтехникума, фельдшерских курсов, преподавателей и технических служащих в присутствии 187 человек, обсудив вопрос о колокольном звоне как тормозе учебной установки техникума, вы­несло следующее решение: ходатайствовать перед горсоветом о пре­кращении или, в крайнем случае, частичном сокращении звона в цер­квах Сергиевской, Богословской, Ильинской и др., окружающих наше учебное заведение, так как почти беспрерывный звон крайне мешает нашим учебным занятиям, проведению собраний и всему школьному режиму времени...».19 В сентябре горсовет постановил «урегулиро­вать» колокольный звон в этих храмах: «Имея в виду, что означен­ные церкви... празднуют большое количество всевозможных боль­ших религиозных праздников, во время которых колокольный звон длится целыми часами утром и вечером, что безусловно отражается на учебе и отдыхе учащихся... и рабочих... В оставшейся Богословс­кой церкви предложить администрации ее урегулировать колоколь­ный звон, чтобы он длился не более 5-10 минут, за время одной служ­бы и не нарушал бы нормальный ход занятий и отдых рабочих и служащих...» После единодушного голосования «заседание расши­ренного пленума секции закрывается под гром аплодисментов и пе­ние Интернационала».20 И при закрытии этих церквей один из пер­вых аргументов в постановлении президиума губисполкома 8 октяб­ря 1928г.: «Колокольным звоном мешают занятиям в учебных и культурно-просветительных учреждениях этого района, в частности пед-техникума, расположенного рядом с этими храмами, а также наруша­ют отдых рабочих и учащихся».21

Умиляет трогательная забота служащих губернского админист­ративного отдела о детях, страдающих от колокольного звона: «По мнению РАО, церковный звон мешает не только учащимся педтехникума, а всем гражданам города. Надо думать, что звон, в особенности производимый рано утром, вредно отражается на нормальный сон, в особенности детей, которых зачастую не только будит, но и пугает».22 Среди опальных колоколов были и очень значительные, крупные: колокол на Николо-Златовратской церкви весил 300 пудов. Конечно же, при осмотре этой церкви комиссия нашла, что балка, поддержива­ющая колокол, закреплена недостаточно и угрожает безопасности прохожих. И единственным средством обеспечить таковую может быть только снос и разборка колокольни и церкви,23 а прежде, конечно, надо снять и разбить колокол. И 20 января 1929 г. директор губмузея Ф.Я. Селезнев просил технорука Нижегородской конторы Рудметал-лоторга снять колокола с колокольни Николо-Златовратской и Пят­ницкой церквей.24 Тогда же, в январе 1929г., Селезнев писал в Ниже­городскую контору Рудметаллоторга: «Согласно постановления Вла­димирского губисполкома необходимо срочно снять до 800 пудов ко­локолов еще с одной из владимирских церквей, а посему губмузей просит неотложного распоряжения Вашему представителю по съемке колоколов, работающему в данный момент в С.Боголюбове, о возврате во Владимир и проведения этой работы ускоренным темпом и не в базарные дни».25 Январь 1929 г. — время гибели колоколов древнего Боголюбовского монастыря. 3 февраля 1929 г. некто Гивант В.Ф., тех­норук Нижегородской конторы Рудметаллоторга, получил справку из губмузея «в том, что возложенные на него работы... по съемке колоколов с 10 церквей г. Владимира и с. Боголюбова им выполнены без повреждения зданий и в полном соответствии директивам мест­ных советских, общественных и партийных организаций...».26 20 ап­реля 1929 г. музей сообщил в губОНО о сдаче Рудметаллоторгу ме­талла из закрытых церквей в распоряжении губмузея: «...меди ко­локольной — 58677 кг, железа — 5138 кг, латуни — 4154 кг, чугуна - 2050 кг, всего 70064 кг. Осталось несданных 7 колоколов, находя­щихся на колокольне Успенского собора, Боголюбова монастыря, Рож­дественского монастыря и Флорищевой пустыни, как имеющих историческое значение. Кроме того, в Боголюбовском монастыре оставле­но около 18 малых колоколов, связанных с часами. Лом церковных предметов из церквей г. Владимира сдан полностью, несданными ока­зались церковные предметы в Боголюбовском монастыре и Флори­щевой пустыни из-за неприема их до сих пор Рудметаллоторгом. Кроме того, сдано: 1830 кг латуни и 620 кг железа».27 Но Рожде­ственский собор с колокольней были разобраны в июле 1930 г.;28 с колокольни Успенского собора колокола тоже сняли, а часы из Боголюбовского монастыря 7 мая 1930 г. «признали желательным» пере­везти и установить во Владимире.29

В 1929 г. секретарь губисполкома Сорокин послал сразу во все газеты свою победоносную заметку «Безбожники наступают на цер­ковников», где с особым удовольствием и живостью описал снятие колоколов: «За последние две-три недели посбросали с колоколен несколько десятков колоколов. С грохотом летел 500-пудовый коло­кол и врезался конусом в землю. Кучки мещан, старушонок и кли­куш пророчили рабочим, сбрасывающим колокола, небесные кары: «Вот те Христос, обязательно язык отнимется», а быстро сооружен­ный копер поднимал грузную 20-пудовую бабу, которая неумолимо «откусывала» от колокола 30-40-пудовые куски, и вскоре от «мали­нового звона» осталось мокрое место...».30 Каким зловещим и безо­шибочным пророчеством оказались эти нечаянные слова!

В Александрове происходило то же самое: «А сейчас разбивают колокола, только звон идет по городу», — со скорбью писал в 1929 г. неизвестный корреспондент.31 Ходатаи из с. Чирикова в окрестнос­тях Боголюбова в отчаянном письме от 27 мая 1930 г. на имя Калини­на, описывая святотатства, которым подвергли их церковь, закончи­ли свое повествование так: «Как наш приход состоит более 300 лет, то нам кажется, что мы легионы,... без звона у нас все замерло...».и В феврале 1929 г. утратил колокола монастырь Флорищева пустынь, близ Гороховца.33 15 февраля артель, нанятая Рудметаллоторгом, от­правилась в Святоезерскую пустынь, в 45 верстах от Флорищевой, с той же целью: снять колокола, 300 пудов.31 Ничего не подозревавшие рабочие подъехали к колокольне и заговорили с идущей по воду монашкой. Узнав, зачем они приехали, та бросила ведра и тотчас побежала к священнику, а тот в окрестные деревни. «И всю ночь у верующих трех деревень велись собрания, утром в 6 часов явились выборные... Первый пришедший был с охотничьим ружьем, и заявили, что... нас к работе не допустить, мы, конечно, от них просили в подтверждение бумажку, что они выполнили. Священник к нам не показывался». Таков простодушный рапорт старшего артели М. Ку­кушкина.33 «Бумажка» же, которая в глазах начальства должна была оправдать артель, очень толково объясняет поступок верующих: «На­стоящим сообщаю: Ваши рабочие сего 15 февраля явились для сня­тия колоколов согласно Вашего распоряжения якобы в монастырь –это  неправильно, здесь у нас давно уже не существует монастыря, а приходская община верующих, зарегистрирована... 5 марта 1926г., а о передаче храмов и имущества было распоряжение от центра, в силу этого мы без особого распоряжения из центра допустить к съемке колоколов не можем, затем то же самое говорит и декрет от 23 января 1918г., ст. 13 и декрет ВЦИК от 19 апреля 1923 г. и декрет СНК от 19 сентября 1923 г. — эти декреты указывают порядок изъятия предме­тов религиозного культа. Ваша же служебная записка об этом ничего не говорит, это как будто бы приказ рабочим... даже и подписано неизвестно кем и прежде всего нужно выполнить декреты... колоко­ла же нам необходимы как предметы религиозного культа».36 Конто­ра Рудметаллоторга тотчас же послала жалобу в административный отдел, требуя «расследовать это дело и привлечь виновных к закон­ной ответственности...».37 Можно не сомневаться, что и виновных «привлекли», и колокола отняли.

Колокольный звон наводил власти на мысль о сопротивлении, восстании и контрреволюции. 8 апреля 1929 г. секретарь Вязниковского ВИКа Кузнецов доносил в уезд: «По вопросу Липкинской цер­кви имею сообщить, что совет общины верующих третий год не пред­ставляет списков общины... производили звон в колокол в то время как церковь опечатана и по всему нужно понимать, что удар в коло­кол был сигналом для созыва с целью идти в Вязники...».38

Эти страшные, безумные деяния творились от имени народа. 7 февраля 1930 г. на заседании президиума Владимирского горсовета слушалось «ходатайство трудящихся г. Владимира о снятии колоко­лов с церквей г. Владимира и о передаче их в фонд индустриализации страны. Опубликованное в «Призыве» открытое письмо рабочих фаб­рики «Пионер» с предложением о снятии колоколов со всех зданий религиозного культа по г. Владимиру вызвало горячий к себе отклик со стороны широких трудящихся масс города, целиком и полностью присоединившихся на своих общих собраниях к этому предложению и обратившихся в горсовет с настойчивой просьбой немедленно снять эти колокола и передать их для индустриализации страны... Прези­диум постановил: со всех зданий религиозного культа по г. Владимиру, без различия их вероисповедания, имеющиеся на этих зданиях колоко­ла снять и передать таковые в фонд индустриализации».39 Вот один такой «горячий отклик»: «Мы, граждане г. Владимира, проживающие в районе Солдатской слободы и военного городка, ходатайствуем перед горсоветом в том, чтобы он принял меры к закрытию Сретенской церк­ви... Колокола этой церкви считаем необходимым снять и передать на дело индустриализации... Церковь в нашем районе служит только ре­лигиозным дурманом для окружающего населения, посещается глав­ным образом всякими «богобоязненными» старушками и помогает контрреволюционной поповщине выколачивать деньгу».40 Подписав­ших подобные заявления о снятии колоколов оказалось до 2 тыс. -увы, маловато для города в 50 тыс., поэтому исполком вернул их горсо­вету на «дополнительную доработку».4' Примечательно, что среди под­писавшихся под закрытием Сретенской церкви (более 25 страниц с фамилиями) лишь единственный человек в возрасте 50 лет; несколько лиц 29-30 лет; все остальные — 18-23-х-летние, то есть люди, уже вос­питанные в пренебрежении и презрении к культуре прошлого.42 Сна­чала звон был причиной закрытия церкви, а потом молчание колоколов закрытой церкви становилось причиной уничтожения колоколов. Так, 20 мая 1932 г. Владимирский совет вынес следующее постановление: «Принимая во внимание, что в г. Владимире в некоторых молитвенных зданиях, а именно — в Николо-Кремлевской, Троицкой и Спасской церквах не производится звона, между тем на этих храмах имеется значительное количество цветного металла, в виде колоколов, находя­щихся в бездействии, а что наша промышленность ощущает нужду в цветных металлах, а также и то обстоятельство, что данное контрольное задание облфинотделом на сбор в 1932 г. НО тонн цветного металла должно быть выполнено — колокола на поименованных молитвенных зданиях снять и передать в госфрнд для реализации».43

Колокола Успенского собора во Владимире молчали уже давно, с закрытия храма в 1926 г..44 31 марта 1931 г. директор Ивановского областного музея разрешил передать в лом большой колокол с его колокольни.45 Колокол этот весил 508 пудов.46

В это время в восточной части города оставался один действую­щий храм — маленькая Богословская церковь. Но вот настал день - и звон ее скромных колоколов нарушил «нормальный ход занятий студентов Учкомбова».47 Заведующий кафедрой химии этого зашиф­рованного учебного заведения Вершук написал на имя директора та­кое заявление: «Прошу войти с ходатайством перед соответствую­щими учреждениями о запрещении колокольного звона в церкви, находящейся рядом со зданием Учкомбова ввиду того, что звон со­вершенно заглушает слова и мешает работе».48 Дата заявления 22 мая 1932 г. — не за горами каникулы...

Отдаленная кладбищенская церковь тоже кому-то помешала. В июне 1932 г. президиума горсовета достиг очередной глас «народа»: «Ежедневный звон колокола кладбищенской церкви мешает заняти­ям профтехшколы владимирского ИТУ. Ученики школы в количе­стве 100 человек, сообразуясь с тем, что государству нужен металл для производственных нужд, общим собранием от 8 июня с.г. поста­новили просить снять колокола с кладбищенской церкви».49 11 июня горсовет рассмотрел это заявление и постановил: «Ходатайство ИТУ удовлетворить, предложить церковному совету звон прекратить».50

«Умолк сорокоустый звон...» Как хотелось бы возродить его, и как трудно это сделать.

 

 

1.   ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д, 138. Л. 202.

2.   ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л. 203-204.

3.   ГАВО. Ф. 2627. Оп. 1. Д. 36. Л. 132.

4.   ГАВО. Ф. 2627. Оп. 1.Д.36.Л. 188.

5.   ГАВО. Ф. 2627. Оп. 1. Д. 36. Л. 169.

6.   ГАВО. Ф. 2627. Оп. 1. Д. 36. Л. 200.

7.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д.743.Л. 17.

8.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д.743. Л. 21-22.

9.   ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 19.

10. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 743. Л. 140.

11. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 46. Л. 13-14.

12. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 210. Л. 2.

13. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 323.

14. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1.Д.743. Л. 187.об.

15. ГАВО. Ф. 24. Оп.                             . Д. 743. Л. 131.

16. ГАВО. Ф. 24. Оп.                              .Д. 1051. Л. 247.

17. ГАВО. Ф. 24. Оп.                              . Д. 1360. Л. 411.

18. ГАВО. Ф. 24. Оп.                              . Д. 1360. Л. 219.

19. ГАВО. Ф. 24. Оп.                              . Д. 1360. Л. 242.

20. ГАВО. Ф. 24. Оп.                              . Д. 1360. Л. 241-241.о6.

21. ГАВО. Ф. 24. Оп. . Д. 1360. Л. 220.

22. ГАВО. Ф. 24. Оп. . Д. 1360. Л. 258.

23. ГАВО. Ф. 24. Оп. . Д. 1360. Л. 123.

24. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 196. Л. 19.

25. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 196. Л. 3.

26. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 196. Л. 20.

27. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 196. Л. 61.

28. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 90,93.

29. ГАВО. Ф. 19. Он. 1. Д. 427. Л. 130.

30. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360 Л. 89.

31. ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 1360 Л. 411.

32. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 560 Л. 12.

33. ГАВО. Ф. 1826. Оп. .Д. 196 Л. 34.

34. ГАВО. Ф. 1826. Оп. . Д. 196 Л. 25.

35. ГАВО. Ф. 1826. Оп. .Д. 196 Л. 34.

36. ГАВО. Ф. 1826. Он. .Д. 196. Л. 33.

37. ГАВО. Ф. 1826. Он. .Д. 196. Л. 32.

38. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1360. Л. 312.

39. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 427. Л. 35.

40. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 214.

41. ГАВО. Ф. 19. Он. 1. Д. 568. Л. 227.

42. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 568. Л. 215-216.

43. ГАВО. Ф. 19. Он. 1. Д. 703. Л. 27.

44. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 331.

45. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 217. Л. 32.

46. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 67. об.

47. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 703. Л. 33.

48. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 703. Л. 36.

49. ГАВО. Ф. 19. Оп.1. Д. 703. Л. 39.

50. ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 716. Л. 69.

 

 

Приложение I

СВЕДЕНИЯ

О КОЛОКОЛАХ

НЕКОТОРЫХ ЦЕРКВЕЙ

гг. ВЛАДИМИРА

И СУЗДАЛЯ

 

г. ВЛАДИМИР

/.    Успенский собор

На третьем этаже колокольни висят колокола, числом коих де­сять.

1 ) Большой колокол, на коем имеет­ся следующая надпись: «В лето от сотворения мира 7318, от Рож­дества Христова 1810 вылит сей колокол во Владимирский кафед­ральный собор Успения Пресвя­тые Богородицы на новопостро­енную при оном каменную собор­ную колокольню, в царствование благочестивейшего Государя Им­ператора Александра I самодер­жца Всероссийского. Лил мастер костромской купец Алексей Гри­горьев сын Синцов тщанием и усердием Преосвященного Ксенофонта, епископа Владимирского и Суздальского и протчих благо­честивых христолюбцев. Весу 508 пудов 8 фунтов. Декабря...дня».

2). Второй колокол на северной сто­роне, полиелей во 157 пуд. 10 фунтов.

3). Будничный, на восточной сторо­не во 110 пуд. лит костромскою купчихою Синцовою в 1811 г.

4). На той же стороне подзвонок в 24 пуда 32 фунта.

5). На южной стороне подзвонок (часовой) весом 30 пудов.

6). Подзвонок на той же стороне весом 25 пудов.

7). Четыре малых подзвонка без обо­значения веса, три на юго-восточ­ной стороне, а один на восточной стороне.

ГАВО. Ф. 593. Оп. 1. Д. 41, Л. 57-57 об.

Большой 508 пудов; полиелей­ный, край отбит; будничный, ча­совой и маленьких разных — 5.

 ГАВО. Ф.1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 67 об.

 

//.        Вознесенская церковь Колокола медные: большой, 311 пудов, полиелей 81 пуда, малый 15 пудов, мелких колоколов не­известного веса — 4.

 ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 563. Л. 23.

 

III.     Спасо-Преображенская церковь

5 колоколов весом 100 пудов.

ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 567. Л. 12 об.

 

IV.   Николо-Галейская церковь

 7 колоколов.

ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 702. Л. 14.

 

V. Николо-Кремлевская церковь

 8 колоколов.

ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 565. Л. 28 об.

 

VI Никитская (Предтеченская) церковь.

1) 202п. ЗОф. 2) 80п. 20 ф. 3) 47п. Юф. 4) 25п. 5) 15 п. 6) Зп. 7) 2п. 8) 30 ф. 9) 20 ф. Общий вес -376    пудов    30    фунтов.

ГАВО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 566. Л. 20.

 

г. СУЗДАЛЬ

VII.  Покровский монастырь

Большой 201 п. 10 ф., малый 28 ф., малый 37 ф., 7 малых неиз­вестного веса.

ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 83. Л. 9 об.

 

VIII. Ризположенский монастырь

12 медных колоколов общим ве­сом ок. 500 пудов, на Троицкой колокольне 5 колоколов общим весом 125 пудов.

 ГАВО. Ф. 366. Оп. 1.Д.85.Л. 10 об.

 

IX. Васильевский монастырь

8 колоколов.

ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 75. Л. 16 об.

 

X.  Афанасьевская церковь

б колоколов: большой 54 п. 20 ф., остальные неизвестного веса. ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 72. Л. 8.

 

XI. Боголюбовская кладбищенская церковь

5 колоколов.

ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 73. Л. 4..

 

XII. Богородицкая церковь при Блохинской богадельне

7  колоколов общим весом 99 п. 13 ф. ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 74. Л. 6.

 

XIII.   Входоиерусалимская церковь

7 колоколов медных с железны­ми языками: 1) 105 п. 57 ф. 2) 20 п. 3) ок. 5п. 4) 2п. 36 ф. 5) ок. 2 п. 6) 1 п. 9 ф. 7) 38 ф. ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 76. Л. 7.

 

XIV.      Всехсвятская церковь крестовая

5  колоколов общим весом 122 пуда 11 фунтов.

ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 77. Л. 3 об.

 

XV.         Всехсвятская кладбищенская церковь.

6  колоколов.

ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 78. Л. 4 об.

 

XVI.       Ильинская церковь

6 колоколов.

ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 80. Л. 5.

 

XVII.      Источниковская (Борисоглебская) церковь.

8 колоколов.

ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 81. Л. 5. об.

 

XVIII.     Козьмодамианская церковь

7 колоколов общим весом ок. 150 п. ГАВО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 82. Л. 5.

 

 

Приложение II. В.М. СНЕГИРЕВ.

СУЗДАЛЬСКИЙ

СОБОРНЫЙ

ЗВОН

В настоящее время многим известен ростовский звон. В Ростове на соборной колокольне сохранились почти все прежние колокола. Кроме того, выпущена долгоиграющая пластинка ростовского звона, которая создает некоторое впечатление об этом звоне. В Суздале в наше время ничего этого нет. А между тем старинный суздальский звон не много уступал ростовскому. Поэтому хотя бы по памяти ста­рожилов желательно было бы описать его.

На суздальской соборной колокольне из прежних 17 колоколов теперь нет ни одного. Все они сброшены с колокольни в 1930 году 16-18 марта и на земле разбиты на куски для промышленности. Са­мый большой колокол, весом по соборному описанию 1050 пудов (в силу известного петровского указа на нем было выгравировано толь­ко 752 пуда), был отлит при епископе Викторе в конце 1791 года. Первоначально он был слит в 500 пудов в 1684 г. в августе 1 дня при митрополите Иларионе мастером Василием Леонтьевым, но при по­жаре 17 июля 1719 г. он упал и повредился. В октябре 1750 г. при епископе Иоакиме он был перелит мастером Иваном Момориным и был сделан весом в 567 пудов и наконец при епископе Викторе колокол был еще раз перелит с добавлением значительного количе­ства колокольного металла мастером Алексеем Синцовым из Чебок­сар и в ноябре 30 числа 1791 года в воскресный день в 3-м часу пополудни при торжественной обстановке колокол был поднят на соборную колокольню через расширенное окно с полуденной стороны. Он был подвешен посредине колокольни. Второй колокол, носивший название «полиелейного» (менее праздничного) был весом в 750 пу­дов и был слит при соборном старосте Романе Ивановиче Назарове и при протоиерее собора Федоре Благонравове по благословению Владимиро-Суздальского епископа Парфения мастером Самгиным из Москвы. Материалом для этого колокола послужил старинный колокол 1366г. (слитый по случаю свадьбы дочери Суздальского кня­зя Дмитрия Константиновича Евдокии с Московским князем Дмит­рием Донским) с добавлением меди на средства Назарова и других жертвователей. Этот колокол висел рядом с большим, ближе к южно­му окну колокольни. Третий колокол в 400 пудов, очень старинный и звучный, носивший ранее название полиелейного, служил для отбива­ния полных часов у курантов. Он находился в восточном окне коло­кольни, язык его цепями был связан с группой так называемых пе­дальных колоколов. Четвертый колокол «Лебедь», в 250 пудов, в него звонили в будничные дни, он также принадлежал к педальным коло­колам и был подвешен в северо-западном окне колокольни. Пятый колокол в 150 пудов, называемый великопостным, в него звонили к церковным службам во время Великого Поста. Он висел в западном окне колокольни. Шестой колокол в 60 пудов, назывался всполош-ным и заменял в старину вечевой колокол. В него можно было зво­нить с земли за длинную веревку в Великий Пост к малым службам (часам). И пятый и шестой колокола цепями были связаны с груп­пой педальных колоколов. Шестой колокол находился рядом с пя­тым в западном окне колокольне.

Далее по весу шли семь так называемых ладных колоколов в 12, 10, 7, 5, 3, 2 и 1 пуд (приблизительно). Они использовались как для церковного звона, так и для курантов при отбивании четвертей, по­этому были подобраны в известной тональности. Они были подве­шены — три в северном окне и четыре в северо-восточном над часо­вой будкой окна. Для удобства звона часовая будка позднее была понижена в полу на один метр. Самые мелкие колокола, так называе­мые трельные, в 20, 15, 10 и 5 фунтов висели на особой балочке, выдвинутые вперед перпендикулярно к плоскости северо-восточного окна. Опишем теперь, как производился самый звон. При соборе по­лагалось иметь двух штатных звонарей, а один приглашался допол­нительно в торжественных случаях. Кованый железный язык боль­шого колокола весил несколько десятков пудов. Удобнее и скорее его можно было раскачать вдвоем, а потом удары можно было произво­дить и одному звонарю. Для уменьшения трения при раскачивании язык этого колокола подвешивался на железное кольцо, впаянное в уши колокола, через дубовую колодку, которую смазывали мазью, язык второго колокола свободно можно было раскачивать одному челове-ку. При полном торжественном звоне языки 4-х педальных колоко­лов, связанные, как сказано выше, цепями в один узел, были подтяну­ты так близко к стенкам своих колоколов, что достаточно было не­большого нажатия ногой на педаль, как они все совместно и одновре­менно приводили в действие свои колокола. Полученный аккорд четырех педальных колоколов очень гармонировал с ударами боль­ших колоколов. Для приведения в действие ладных колоколов с пра­вой северной стороны большого колокола и недалеко от него устра­ивался на полу, рядом с педалью столбик-тумбочка, высотой по пояс звонаря. К верхней крышке этой тумбочки от языка каждого ладного колокола были протянуты цепочки с надетыми на их концы кожа­ными рукавами. Старший звонарь опирался правой ногой на поднож­ку около тумбочки, а левой нажимая в нужные моменты звона на педаль, мог левой рукой по своему усмотрению перебирать эти рука­ва, как лады, и тем разнообразить звон. В это же время правой рукой звонарь приводил в действие четыре трельных колокольчика. Для этого шнуры от языков этих колокольчиков привязывались к особой рукоятке. Звонарь, перекрещивая эти шнуры и производя рукой зиг­загообразные движения, мог, по желанию, создавать различные трели и украшать весь звон, создавая искусную мелодию звона. Понятно, что •красота звона, кроме качества колоколов, зависела, конечно, от умения и музыкальных дарований звонаря. Трудность при этом заключа­лась в том, что при оглушительном гуле больших колоколов звонарь почти не слышал вибрирующих звуков малых колокольчиков, а лишь по глухим ударам языков об эти колокольчики мог судить о каче­стве своего звона.

Самый процесс и характер соборного звона бывал весьма разли­чен в зависимости от того, для какой цели и для какой церковной службы он предназначался. Опишем сначала высокоторжественный звон, когда в звоне участвовали все колокола или, как говорит лето­пись, звонили «во вся тяжкия». Начало такого звона полагалось до­вольно продолжительным звоном одного самого большого колокола. Затем по сигналу маленького колокольчика с паперти собора или из алтаря старший звонарь начинал приводить в действие трельные ко­локола, а вслед за тем перебирать ладные колокола, создавая отдель­ную мелодию, или, как говорилось, отдельное «колено», которое закан­чивалось аккордом педальных колоколов в такт с большим колоко­лом. Из таких колен обычно состоял весь звон, причем умелый зво-нарь мог разнообразить эти колена путем различной комбинации в переборе ладных колоколов. Заканчивался весь звон обыкновенно резким движением правой руки звонаря вверх и вниз, т.е. аккордом трельных колоколов с одновременным и последним ударом большо­го колокола.

Кроме высокоторжественного звона, соборные суздальские звоны различались: а) на полиелейный (без участия большого колокола), 6) на будничный, в) на праздничный перезвон к водосвятию, когда делали по несколько ударов по очереди во все ладные или трель­ные колокола, г) на звон крайней обедни, состоявший из нескольких медленных ударов, а затем частых ударов в четвертый будничный колокол, д) на медленный великопостный звон в пятый колокол, е) на тягучий, заунывный погребальный звон тоже в пятый колокол, редко применявшийся в суздальском соборе ввиду отсутствия в соборе сво­их прихожан, ж) на звон в один самый большой колокол во время утрени на Великую Пятницу при чтении двенадцати Евангелий, причем здесь число ударов колокола соответствовало числу прочи­танных Евангелий. Вообще же церковный звон полагался при начале каждой церковной службы и в некоторых случаях в средине ее, на­пример, к «Достойне», в средине обедни, при выносе плащаницы (по­гребальный звон). Звонили также во время церковных ходов, при встрече архиерея и других высокопоставленных особ. В пасхальную неделю звон разрешалось производить всем желающим с 10 часов дня до 4 часов вечера, т.е. по окончании утренней службы до начала вечерней. В Рождественские праздники звонили также, но в течение трех дней.

В описании ростовского звона сказано, что в Ростове нашлось к настоящему времени 3 лица из бывших штатных ростовских звона­рей, из которых самому младшему в 1965 г. исполнилось 62 года.

В Суздале к нашему времени нет уже ни одного штатного собор­ного звонаря — все они умерли. Фамилии последних соборных зво­нарей были: Мокеичев, живший на Борисовой стороне в собственном доме, в переулке против дома Семеновых, Глушков, живший в под­вальном этаже в доме Лебедевых против соборной колокольни, Иван Лобов — крестьянин из Ивановского. Кроме их, искусными звонаря­ми считались соборный псаломщик Дмитрий Корсаков (ныне умер­ший), Баранников Петр Павлович — суздальский гражданин из пе­реулка Лихонина. Когда эти любители начинали звонить, больший- ство жителей, находившихся поблизости, останавливались и наслаж­дались красотой и разнообразием оттенков их звона, а некоторые сами влезали на колокольню, чтобы убедиться в личности звонаря и поучиться их искусству. Такова была музыкальная красота суз­дальского соборного звона от 17 подобранных по тональности со­борных колоколов. Следует добавить, что в тихую погоду суздальский соборный звон был слышен при некоторых благоприятных обстоя­тельствах за 18 верст от города (в с.Шихобалове).

 

ОПЫТЫ ПО ВОСПРОИЗВЕДЕНИЮ

СУЗДАЛЬСКИХ СОБОРНЫХ ЗВОНОВ

Точно воспроизвести соборный звон на пианино нельзя по двум причинам: 1) не известен звукоряд колокола, т.е. высоты их основ­ных тонов. Вес колокола еще не позволяет судить о высоте их тонов, 2) позабыт рисунок звона.

Поэтому в предлагаемом опыте воспроизведение звона и звуко­ряд гипотетичны. Тем не менее в композиции звона внесены некото­рая логика построения и логика музыкальная.

Как известно, звук колокола - не простой звук, а сложный комп­лекс звуков. Поэтому крупные 6 колоколов воспроизведены в опыте двухзвучиями и трехзвучиями (с обязательным тритоном). Осталь­ные 11 колоколов, чтобы не усложнять дело, воспроизводятся каждый одним звуком.

Рисунок звона на пианино:

1) Верхняя строка (правая рука) - четыре трельных колокола создают рисунок звона. Этот рисунок дан в трех вариантов (три ко­лена).

2) Вторая строка (левая рука) - два ладных колокола дают от­сечку. Остальные четыре ладных ударяют в такт попарно с большим.

3) Третья строка (правая рука вторая) — две группы крупных колоколов ударяют поочередно между ударами большого колокола.

4)  Нижняя строка (левая рука вторая) — большой колокол. Сле­дует помнить, что мерные удары языка в противоположные края ко-

локола воспринимаются не как один звук, а как два разных звука (бим-бом). Поэтому они воспроизведены в опыте двумя разными трехзвучиями.

Музыкальную (гармоническую) логику предлагаемой компози­ции звона составляет эксплуатация двух музыкальных аккордов. Кроме этого, в нижней строчке на первой странице воспроизводится бой соборных часов-курантов. Далее предлагается упрощенная ре­дакция соборного звона и приводятся попытки воспроизведения звона с меньшим количеством колоколов в будничные дни (так называе­мый малиновый звон, получивший название от города Малина в Бель­гии, где отливались небольшие звонкие колокола).

Суздальский торжественный звон «Во все тяжкие».

В особо торжественных случаях торжественному звону обыкно­венно предшествует благовест в один большой колокол, возвещавший наступление большого праздника или важного в жизни Суздаля со­бытия. По сигналу с паперти собора или из алтарного окна с помо­щью маленького колокольчика большой колокол давал первый удар, после которого следовала длительная пауза. В течение этой паузы звонарь должен был прочитать псалом 50-й «Помилуй мя, Боже». Затем следовал второй удар, и снова пауза. Потом начинались мер­ные удары большого колокола один за другим. Такой звон в большой колокол продолжался около часа. Наконец, в положенное время пода­вался сигнал за веревку с земли в сполошный колокол — перейти к торжественному звону во все колокола. После многократного повто­рения всевозможных колен торжественный звон заканчивался одно­временным ударом нескольких колоколов. Опыт переложения суз­дальского соборного звона на ноты был сделан уроженцем города Суздаля, окончившим Московскую консерваторию, Петром Павлови­чем Недошивиным.

1968г., июнь

 

 

 

Список сокращений

Адмотдел.........................административный отдел.

ВГО ОГПУ ....................Владимирский губернский отдел ОГПУ.

ВИК, волисполком........волостной исполнительный комитет.

ВКП(б) .............................Всероссийская Коммунистическая партия (большевиков).

ВЦИК...............................Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет.

ВЧК..................................Всероссийская Чрезвычайная Комиссия.

ГАО...................................губернский административный отдел.

ГИК, губисполком.........губернский исполнительный комитет.

Главмузей........................Главное управление по делам музеев.

Главнаука .......................Главное управление по делам науки.

ГНИМА им. Щусева......Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. Щусева.

ГО......................................губернский отдел.

Горкомхоз........................городское коммунальное хозяйство.

Горсовет...........................городской совет.

Госмузей...........................Государственный музей.

Губземотдел.....................губернский земельный отдел.

Губмузей ..........................губернский музейный отдел.

ГубОНО ...........................губернский отдел народного образования.

Губплан.............................губернский плановый отдел.

Губтранс............................губернский транспортный отдел.

Губфинотдел.....................губернский финансовый отдел.

ЖАКТ.................................жилищно-арендное коммунальное товарищество.

Мунифонд .........................муниципальный фонд.

Наркомпрос, НКП ..........Народный комиссариат просвещения.

ОблОНО ...........................областной отдел народного образования.

ОГПУ.................................объединенное государственное политическое управление.

ОНО ..................................отдел народного образования.

Помгол ..............................Помощи голодающим (комитет).

РК КПСС..........................районный комитет Коммунистической Партии Советского Союза.

СНК ...................................Совет Народных Комиссаров.

СО ОГПУ...........................секретный отдел ОГПУ.

Уисполком,

уездисполком...................уездный исполнительный комитет.

Учкомбов..........................учебный комбинат по борьбе с вредителями сельского хозяйства.

ЦГРМ................................Центральные государственные реставрационные мастерские.

ЦРК...................................Центральный рабочий кооператив.

 

 

 

 

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

 

 

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

 

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский