|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Тимофеева Т.П. Город Суздаль в исследованиях архитектора-реставратора Е.М. Караваевой. Тезисы. В кн.: Материалы исследований ВСМЗ. Вып. 15. Владимир, 2009. С. 54–61. Все права сохранены.
Электронная версия материала предоставлена библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.
Т.П. Тимофеева
Город Суздаль в исследованиях
архитектора-реставратора Е.М. Караваевой
1. О Елизавете Михайловне Караваевой известно до обидного мало. В Суздале она работала в 1950-е годы (ил. 1), уехала до 1960 г. и довольно рано ушла из жизни. Вот что написано о ней во Владимирской энциклопедии (автор статьи Р.Г. Коноплёва): «Караваева Елизавета Михайловна [1924 – 3.5.1978] – архитектор-реставратор (Суздаль, Ярославль, Москва). Работы по Влад. краю: Суздаль – Васильевский монастырь, реставрация и укрепление Успенской ц. в Кремле (1951 - 56), реставрация Воскресенской ц. с колокольней (1956 – 58), Козьмодемьянской ц. (1951 – 1960)». И это всё. Она не названа даже ни кандидатом архитектуры, ни исследователем градостроительной истории Суздаля. Из написанного ею упомянута лишь статья в сборнике «Исследования по истории архитектуры и градостроительства. М., 1964» - «Градостроительное развитие Суздаля». [Владимирская энциклопедия: Биобиблиографический словарь. Владимир, 2002.]
Однако сделано Караваевой значительно больше, и не только для Суздаля. Ее творческая биография создавалась, по крайней мере, еще в Ярославле, Москве, Рязани и Шушенском. Но сегодня приходится, по существу, заново открывать изученное и понятое ею. Из ныне здравствующих мало осталось тех, кто её знал. К ним принадлежит архитектор, реставратор и исследователь Ольга Гавриловна Гусева (1926 г.р.). Их творческие пути пересеклись в Суздале, хотя Караваева там уже не было. У Гусевой сохранилось два письма Караваевой, написанные во время работы над кандидатской диссертацией. Она просит прислать фотографии Ризположенского монастыря и Лазаревской церкви, интересуется новыми реставрационными работами, посылает рисунок уличного фонаря простой формы, спрашивает о В.М. Снегиреве, обещает прислать автореферат диссертации 1965 г.
Караваеву знала Элла Дмитриевна Добровольская, написавшая «Записки о Ярославле» - архитектор-реставратор, жена Бориса Васильевича Гнедовского, главного архитектора Ярославской реставрационной мастерской. О Елизавете Михайловне она писала: «Как замечательно она восстановила трехглавие собора [Спасского], я видела, как она строила шаблоны кружал, как находила в первоначальной «штукатурке»-обмазке следы центра радиусов закомар… Борис Васильевич и все мы ее безмерно уважали и ценили…». В одном из писем О.Г. Гусевой она коснулась её реставраторской судьбы: «М.б., дело не в «конкуренции» - она ведь была очень скромна, а в чём-то другом. Это была очень противоречивая натура. С одной стороны – ярая сталинистка, принципиальный член КПСС (нас упрекала, что мы – вне…), с другой – глубоко религиозный человек… Мы видели в ней прежде всего талантливого реставратора, тонко и глубоко проникающего в тайны древних зодчих. И вот Ваша фраза о её невозвращении в Суздаль не даёт мне покоя уже вторые сутки. Мне Лизу очень жаль. Недавно в журнале «Реставратор» (издаёт О.И. Пруцын) вышла статья: Е.М. Караваева, В.И. Плужников. «Искусство камня» - как реквием по ней».
По сведениям Добровольской, Караваева, работая в Ярославской реставрационной мастерской, «начинала заниматься памятниками Толгского монастыря. Но не было денег, и она уехала в Рязань, потом в Москву». Толгский монастырь в 50-е гг. разваливался. В Рязани Караваева занималась исследованиями Солотчинского монастыря, «…в Москве её потенциал не нашёл должного применения, она разменялась на мелочи, очень жаль…». По предположению Гусевой, в Москве Караваева работала в реставрационной мастерской при Обществе охраны памятников; затем, вероятно, вместе с Гнедовским, в музее-заповеднике в с. Шушенском (ныне это Этнографический музей), по восстановлению деревянных памятников.
2. Градостроительное развитие Суздаля.
Караваева работала в то время, когда создавался план реконструкции города (1955 г.) и подготавливался генеральный план Суздаля (1967 г.), город начинал превращаться в туристический центр и важно было понять, что и как именно следует в нем сохранять. Сейчас, когда Суздаль стремительно теряет неповторимое лицо исторического города-ландшафта, ее исследования обретают новую актуальность.
Две статьи и кандидатская диссертация Е.М. Караваевой [Градостроительное развитие Суздаля // Исследования по истории архитектуры и градостроительства. М., 1964, в тексте в дальн. – ст.; диссертация с тем же названием – в тексте в дальн. – дисс.; Суздаль в 1700 году (по изображению на иконе) // Архитектурное наследство. № 18. 1969.] посвящены градостроительному развитию Суздаля. Она была первой и осталась единственной из всех, писавших о Суздале, кто понял его как градостроительный феномен; единственной, кто за отдельными деревьями (истории, памятников, ансамбля, ландшафта, планировочной схемы и т.д.) увидел лес (цельный, взаимосвязанный и взаимообусловленный организм) и сумел объяснить его закономерности. Как историк и теоретик градостроительства Караваева принадлежит к тем учёным, которые предполагали первоначальный замысел в нерегулярных городах древнерусского времени [«Третье направление представлено трудами Л.М. Тверского, В.П. Шильниковской, В.В. Косточкина, А.А. Тица, а также диссертацией Е.М. Караваевой. Л.М. Тверской впервые высказал предположение, что нерегулярные города строились по замыслу и в качестве примера привел древний Киев. Однако он не располагал документами, подтверждающими его гипотезу.» - Алфёрова Г.В. Русские города XVI – XVII веков. М., 1989. С. 24; «Е.М. Караваева, так же, как и В.П. Шильниковская, справедливо утверждает, что города в допетровской Руси коренным образом не перестраивались, а напластования, возникавшие в процессе жизни городов, не уничтожали изначального градостроительного замысла» - Там же. С. 29.]. Это действительно ее убеждение: «Особенностью Суздаля является плавное развитие города без резких скачков, без перенесения города с одного места на другое, без решительных перестроек. Во всем развитии сохраняется ясная преемственность и последовательность. Город в процессе роста включает старые элементы в новые, более сложные системы плана так, что эти элементы остаются историческими вехами и соединительными звеньями между разновременными частями города» (дисс., с. 3).
Рассматривая Суздаль как переходную форму от феодального центра к торговому городу, Караваева прежде всего обращается к историческим обстоятельствам: образованию города в земледельческом Ополье на Волжском торговом пути, перенесению столицы края из Суздаля во Владимир – Нижний Новгород – Москву, превращению Суздаля в церковно-монастырский центр, засилью церковно-монастырского землевладения в XVI – XVII вв., замедленному промышленному развитию в XVIII – XIX вв. (дисс., с. 3 – 4.)
По раскопкам г. Вщижа Караваева предположила, что в Суздале также «несколько соседних поселений имели общее святилище на Яруновой горе и место для сбора на Красной горе, т.е. что целая группа поселений имела какой-то общий центр, положивший начало городу» (дисс., с. 5). Последующие археологические исследования города подтвердили это предположение. [Седова М.В. Суздаль в X – XV веках. М., 1997. С. 174.] Возникновение и расположение ворот и церквей в кремле и остроге, а также монастырей связывается ею с дорогами на Владимир, Ростов и Нижний Новгород, причем самые ранние монастыри находились в кремле (в том числе недатированный Никольский у одноимённых ворот), а «все остальные монастыри Суздаля подтверждают правило: чем позднее основан монастырь, тем дальше он отстоит от центра». В XIII в. уже выявляются два центра тяготения – соборная площадь и торг, окруженные предградьями-монастырями (дисс., с. 8 – 11).
О периоде централизации Караваева замечает, что «дорога на Москву приобрела значение для Суздаля раньше, чем сама Москва, возникшая на перекрестке дорог Ростов-Киев и Новгород-Рязань, стала центром собирания земель». Уже в 1240 г. А. Невский основал монастырь на левом высоком берегу Каменки у брода вблизи дороги на Москву (дисс., с. 12). У Вознесенского брода на Московской дороге возникли монастыри XIV в. Именно монастыри стали для московских князей инструментом централизации и «собирания земель». С возвышением Москвы они стали опорой московских князей и чем-то вроде подворья московского князя в Суздале. Новые монастыри сильно изменили план и облик города (дисс., с. 14 – 15).
Монастыри всё больше входили в общегосударственную систему крепостей. Караваева приводит факт, когда Иван Грозный на пути в Казань служил панихиду в Покровском монастыре. «Видимо, часть войск шла из Москвы через Троице-Сергиевскую лавру, Александровскую слободу, Юрьев-Польской и Суздаль, где были монастыри и, следовательно, запасы продовольствия для войска». В централизованном государстве меняется характер крепостей: теперь они защищают не то, что внутри их, а всё государство в целом. Меняется характер дорог: они ведут не в город, а через город к общему центру – Москве. Города эпохи централизации вытягивается по направлению дорог, ориентаруясь на въезд с Московской дороги. Так, в Покровском монастыре - первом на въезде со стороны Москвы - обращенные к Московской дороге ворота и стены в начале XVI в. строятся каменными, в то время как стены кремля, острога и всех остальных монастырей и даже другая половина стен самого Покровского монастыря остаются деревянными.
Изменяются и те части города, которые сложились в домонгольское время. Посад разрастается далеко за стены острога. Кремль рядом с крупными монастырями теряет прежнее значение и становится епархиальным центром. Заречные монастыри XI – XII вв. обрастают архиерейскими слободами, сохраняя свое прежнее тяготение к кремлю, теперь как к архиерейскому дому. Монастыри XIII в. еще больше сливаются с разросшимся посадом. Монастыри XIV в. образуют обособленную группу и окружают себя своими ремесленными слободами. В сравнении с домонгольским Суздаль XVI в. кажется расплывшимся. Из самостоятельного княжеского центра он превратился в служебный, подчиненный Москве церковно-монастырский центр. Эти изменения в жизни города не привели к разрушению старой планировки - они проходили путем роста, добавления и изменения содержания внутри старой формы (дисс., с. 16 - 19).
В XVII в. централизация государства с его налоговой системой пришла в противоречие с возможностями податного населения - городского посада. По описи 1617 г. запустение посада началось до интервенции: «а запустели дворы и дворовые места от литовской войны и от хлебной торговли и от государевых податей и от ямского строения» (дисс., с. 21). Опись 1617 г., как показала Караваева, отражает кризис города, когда посадское «тяглое» население уступает численно и по доходам «нетяглому», которое к тому же ещё и конкурирует с ним на торгу. «Кризис города отражается и на городском плане с «черной» прослойкой посада, окруженной массивами «белых» патриарших, епископских и монастырских земель… Так же ясно выявляется он и во всем облике города… кремль и монастыри выделялись своими каменными постройками, подчеркивали бедность посада, где до 1667 г. не было ни одной каменной церкви» (дисс., с. 24 – 25).
Анализ описи 1629 - 1630 гг. показывает, что посад восстанавливается после разорения медленно и неравномерно, на 64 тяглых двора приходится 350 дворов белоземельцев, а конкуренция монастырских крестьян на торгу еще больше подрывает хозяйство посада (дисс., с. 26 - 27). Реформа 1647 г. увеличила посадские земли в 1,5 раза за счет «белых земель», однако соотношение сил «черной» и «белой» половин города изменилось далеко не сразу. Строительство, которое в это время велось в городе, не может сравниться с монастырским, даже кремлевские стены и башни остались в XVII в. деревянными. Но вторая половина XVII в. ознаменовалась началом каменного строительства на посаде, которое очень важно как показатель перехода к «мирскому строению»» на общие средства горожан (дисс., с. 30 – 31). Конец XVII в. - «Иларионовский период» - Караваева рассматривает всесторонне как переход от архитектуры XVII в. к «регулярной» архитектуре петровского времени, считая заслугой Илариона заботу о единстве города (см. ниже).
В становлении Суздаля в XVIII в. как торгового города Караваева рассматривает условия перепланировки, ее мероприятия и результаты. К ним отнесены запрет 1722 г. иметь беломестцам лавки на торгу, церковная секуляризация, все более светский характер церковной архитектуры, рост числа каменщиков и кирпичников и их сезонный отъезд на работу в большие города, возросшее значение города, уничтожение пожаром 1719 г. границ между кремлем и посадом, каменное строительство «всем миром» сгоревших церквей в кремле, на посаде и в монастырских слободах, которые «зажили городской жизнью», а также усиленное развитие ремесел (дисс., с. 38 – 45).
«Авторам перепланировки осталось только привести в соответствие с фактическим объединением частей города форму городского плана, т.е. завершить функциональное, хозяйственное объединение города… вместо бывшего деления на «белую» и «черную» половины» - единой сеткой кварталов, изменением главной дороги (через Пинаиху), объединением всех частей города вокруг торговой площади. «Торговая площадь в XVIII в. как бы расщепила административный центр на две части. Провинциальная канцелярия осталась в кремле, а городской магистрат и суд возникли на другом конце торговой площади у перекрестка… Теперь же в объединенном городе магистрат после пожара 1781 г. не возобновляется на торговой площади, а строится в кремле «о дву этажах», т.к. кремль к концу XVIII в. перестал быть пристанищем «белоземельцев» и превратился в административный придаток торговой площади (казначейство, тюрьма, винные и соляные склады и т.п.). Остальные изменения, внесенные в план перепланировкой, имеют противопожарный смысл, точнее – защищают от пожаров имущество купцов…» (дисс., с. 46 –47).
С тех пор, как большие дороги прошли из Москвы через Владимир и Ярославль, Суздаль потерял прямую связь с Москвой, и направление Владимир-Ярославль стало для него решающим. Улица между Владимирской и Ярославской заставами была спрямлена и стала «фасадной» частью города. Проект перепланировки придавал ей даже некоторую триумфальность. За пределами главной магистрали и ее ветвей, отходящих от торговой площади к собору и Нижегородской заставе, признаки регулярности исчезают. Здесь в районах вишневых садов регулярные кварталы не сформировались. Скотоводство и огородничество стали главным занятием горожан и приобрели товарный характер. Так развитие Суздаля остановилось на стадии торгового города. Торговое назначение города в середине XIX в. получило законченную архитектурную форму. «Отсутствие крупных зданий, сады на окраинах, поля вокруг… явные черты средневекового города в сочетании со своеобразными представителями провинциального классицизма – таким остался Суздаль до нашего времени, сохраняя в себе вехи исторических периодов русского градостроительства с XI по XX век…» (дисс., с. 49 – 52).
В градостроительном развитии Караваева выделяет развитие схемы плана, планировочной структуры и объемного построения Суздаля в их взаимосвязи и в зависимости от исторических условий. Цельность города как единого архитектурного ансамбля – результат функциональной слаженности частей города, которая яснее всего выступает в схеме плана. Схема плана осуществляется в планировочной структуре (тупиковой, строчной, квартальной застройке), а структура плана не может быть оторвана от объемного построения. В объемном же построении проявляется и схема плана, и планировочная структура, но они остаются внутренними, скрытыми (дисс., с. 53 – 54).
Устойчивость старых планировочных форм внутри развивающейся схемы Караваева прослеживает на перемещении центра города, который как бы «переползает» из старой планировочной оболочки в новую, не разрывая старой оболочки: XII в. – центр города находится на соборной площади в кремле; XIII в. – сложились 2 центра: в кремле и в остроге с преобладанием кремля; XIV – XV вв. – появилось несколько новых центров-монастырей, почти не зависящих от кремля; XVI - XVII вв. – становление центра города на торговой площади; XVIII в. – окончательное перемещение центра на торговую площадь и подчинение новому центру старых центров в кремле и монастырях. Центр усложняется, расщепляется, дробится и снова сливается на другом месте, а формы плана не разрушаются и не остаются пустыми, а наполняются новым содержанием и постепенно обновляются под его действием. Содержание плана изменилось внутри старой формы, т.к. всякое изменение формы городского плана дорого и трудоемко. Даже перепланировка XVIII в. пользовалась готовым разрушением (дисс. с. 59 - 60; ст., с. 150 – 151).
Говоря о развитии схемы плана, Караваева рассматривает разные системы плана, имевшие место в Суздале. Наиболее ранняя, живучая и универсальная - радиально-кольцевая, содержащая в себе и центрический город-крепость, и линейный план в форме радиусов, и прямоугольную сетку (на периферии). Именно так образуется в городах периода централизации уличная сеть: дороги, связывающие старые феодальные центры с Москвой, становятся канвой для новой уличной сети. Улицы пучками расходятся от ворот древних крепостей по линиям дорог. План города в период централизации напоминает прорастающее зерно. Замкнутый центрический план превращается в линейный или в радиальный, в зависимости от числа дорог. На ветвях радиального плана появляются новые крепости – монастыри со слободами. План одного города складывается из нескольких сросшихся, но хозяйственно обособленных образований. Радиальный город окружается кольцом предградий. С середины XVII в. посадская часть становится преобладающей, а еще через столетие посад поглощает слободы. Единство города восстанавливается на новой основе – торгового города. Торг и подводящие к нему улицы организуются в форме прямоугольного перекрестка, трезубца, веера и т.п. и подчиненной ему уличной сети, но, как правило, зависят от уже сложившихся направлений улиц (дисс., с. 62 – 64; ст., с. 154).
Прямоугольная система в русском градостроительстве не была новостью. Ее прототип– «перекрестно-рядовая» система - наблюдается на торговой стороне Новгорода. В Суздале в начале XVII в., как выясняет Караваева, также встречаются целые слободы, где застройка регулировалась, что видно из описи 1630 г. по размерам дворов и огородов. Например, в Никольской слободе Покровского монастыря эти размеры почти все «стандартные» и соблюдаются на протяжении целой улицы, идущей вдоль монастырской стены (дисс., с. 65 – 67; ст., с. 154 – 157).
В Суздале «перекрестно-рядовая» система применялась в тех местах, где рельеф был спокойный, где на план не влияли оборонительные укрепления, а все жители были связаны общими правами, скорее, общим бесправием, т.е. там, где группа дворов принадлежала одному хозяину (слободы Покровского и Спасо-Евфимьевского монастырей). Только с уничтожением противоположности между «черными» и «белыми» землями в конце XVIII в. можно было ставить вопрос о регулярности всего города. Спрямление главных магистралей и их пересечение под прямым углом дали начало регулярному плану. Общая схема плана стала регулярной, а его частности сохранили средневековую «пестроту» (дисс., с. 67 – 68; ст., с. 156 – 157).
Караваева убедительно показывает, как почти все системы плана участвовали в формировании плана Суздаля, но не сменяли одна другую, а каждая последующая объединяла предыдущие. «В XII в. центрическая система уже содержит начало оси Владимир-Ростов (Дмитриевский монастырь – кремль - торг). В XIII в. формируются два центра и две части города, соединенные продольной осью (город и острог). В XIV – XV вв. продольная ось развивается в линейную систему, соединяющую три центра – кремль, торг и Спасо-Евфимьевский монастырь, который в то время имел значение новой крепости. Одновременно продольная ось дополняется поперечной Москва–Нижний. В XVI в. торговая площадь вытягивается по продольной оси от кремля к перекрестку дорог. На торгу кроме дорог Владимир-Ростов, Москва-Нижний скрещиваются еще Шуйская дорога и вторая ветвь Владимирской дороги через Пинаиху. В XVII в. основная уличная сеть получает ориентацию на торг, хотя в слободах остается ориентация на «хозяина» слободы (архиерейский дом, монастырь). В XVIII в. из шести лучей, пересекающихся на торгу, три перпендикулярных луча выпрямляются и кладутся в основу прямоугольной системы, с центром на торговой площади» (дисс., с. 69; ст., с. 158).
С изменением городского плана меняется и внутренняя планировка каждой части города, что проявляется в дорог и улиц. В XII в. – дороги скрещиваются в кремле. В XIII в. некоторые ответвления внешних дорог идут прямо к торгу. В XIV - XV вв. появляется перекресток дорог вне кремля на посаде. В XVI в. торг, а за ним и ориентация улиц, начинают перемещаться от кремля к перекрестку дорог. В XVII в. слободы втягиваются в орбиту торга, а улицы слобод соединяются с улицами посада. В XVIII в. кремль остается в стороне от главных дорог, которые скрещиваются на торговой площади (дисс., с. 71).
Однако устойчивость планировки кремля удивительна. В описаниях кремля в конце XVIII в. можно встретить отрывки «планировочной летописи» за 6-7 веков: «Место прежде бывшего в старину великокняжеского, а потом воеводского, а напоследок городнического дому». Даже число дворов от смутного времени до перепланировки изменилось мало: в 1617 г. – 112 дворов (+ 8 пустых), а в 1784 г. – 98 (дисс., с. 73). Историю посада, его планировки и застройки Караваева анализирует, сравнивая описи XVII и XVIII вв. (дисс., с. 75; ст., с. 172 – 179: Приложение «Опыт реконструкции городского плана по описям XVII века»). Изменения в структуре кремля и посада повторяются в несколько иной форме в структуре монастыря и слободы, где черты феодального города держатся особенно долго, т.к. автономное хозяйство монастырей сохраняет натуральный уклад. Независимость монастырей рухнула с потерей вотчин. Этот перелом в судьбе монастырей резко отразился на планировке и застройке. Монастырские слободы становятся городскими предместьями, а самый монастырь начинает упоминаться в описях как составная часть предместья, и только внутри монастыря остается древняя планировка. Расположение жилья вокруг общественных зданий – след общинного хозяйства, сохранившийся в монастырской «братии», где у каждого не было отдельного имущества и своего двора. Монастырь со слободой, вошедший в состав торгового города, сохраняет в архитектурных формах отголоски феодальных соотношений монастыря и слободы, а внутри монастыря –черты поселения с общинным укладом (дисс., с. 77 – 78).
В планировочной структуре Суздаля Караваева рассматривает реку и рельеф как условия планировки. Каменка, несмотря на малые размеры, всегда имела для города огромное значение. В древности она давала выход на Волжский путь и контроль над ним. Внутри города связь с рекой осуществлялась с помощью оврагов-взвозов. Размещение кремля и монастырей в устье оврагов над Каменкой повторяет в плане города общую систему расположения крепостей на всем водном пути.
Образцом использования изгиба реки, трех оврагов и разницы в уровнях берега является группа монастырей у въезда в Суздаль со стороны Московской дороги. Брод через реку попадает в сплошное окружение монастырей, расположенных в два яруса. Это удивительное зрелище дополняется отражением в воде трех ближайших к броду монастырей. Монастыри не только поставлены по-разному, но они так же резко различны по своей архитектуре.
При относительно низком здешнем рельефе использование каждого метра подъема берега, каждой извилины реки, каждого оврага и ручейка в Суздале особенно поучительно. Функциональное тяготение к реке получило архитектурно-планировочное выражение, сделав ее композиционным стержнем города. Для доказательства этого факта Караваева соединила на плане одной линией главные здания города. Линия «акцентов» застройки прошла по каждому берегу реки, повторяя несколько обобщенно линию русла (дисс., с. 81 – 86; ст., с. 160 – 161).
Другой фактор, повлиявший на планировку - сухопутные дороги, прежде всего, дорога Ростов-Владимир, которая внутри города называлась Большой улицей. Нижегородская дорога шла мимо Васильевского монастыря к Васильевским воротам острога, где разделялась на 3 направления: к Ильинским воротам кремля, к Воскресенской церкви и торговой площади, к перекрестку («Кресту»), где в XVII в. стоял кабак, в начале XVIII в. – магистрат, а с середины XVIII в. - Крестовская церковь. Московская дорога от Покровского монастыря шла через реку к Варварским воротам острога и к «Кресту». К «Кресту» же через Цареконстантиновские ворота острога и Цареконстантиновскую церковь выходила Шуйская дорога, как видно на плане 1761 г. На других планах XVIII в. направление на Шую показано уже через Скучилиху от Спасо-Евфимиева монастыря; видимо, старая Шуйская дорога имела две ветви - к торгу и к Спасскому монастырю. В проектных планах конца XVIII в. пересечение Шуйской и Юрьевской дорог (бывшей Московской, через Юрьев) перенесено за Спасский монастырь и отделено от города заставой. Нижегородская дорога в проектном плане направлена прямо к центру торговых рядов, а не на «Крест», где до пожара 1781 г. стоял магистрат, позже перенесенный в кремль.
Устойчивость старых форм плана, связанных с дорогами, Караваева прослеживает в членении Суздаля до перепланировки - в направлении и названии улиц, связанных с центрами приходов – церквями. За острогом находятся «стороны» со своей внутренней структурой. В этой системе улиц, связанной с сухопутными дорогами, акценты застройки (церковь, монастырь, кабак, магистрат) образуют свою систему ворот: при въезде в городское предместье, на посад, в центр города - на торг, к кремлю, к магистрату. Каждый такой перекресток был не просто пересечением дорог, но небольшой площадью. Сознательное применение «высотных» зданий как акцентов, выделяющих главную магистраль города, Караваева устанавливает по описи 1617 г., из которой видно, что все церкви «древяны вверх» стоят на Большой улице. Эта традиция дожила до начала XIX в., когда три главных луча, сходящихся к торговым рядам, получили акценты в виде ордерных колоколен. Промежуточными звеньями между системой деревянных вертикалей начала XVIIв. и системой ордерных колоколен начала XIX в. является колокольня кремля 1635 г. и надстройка шпилями колоколен Воскресенской церкви на торгу и Борисоглебской на старой Владимирской дороге (дисс., с. 87 – 90; ст., с. 162 – 163).
Помимо связи с рекой, рельефом и дорогами, застройка города имеет внутреннюю планировочную структуру - связи между функционально обособленными частями города: кремлем и посадом, монастырем и слободой, всем городом и торгом. Разные части города не просто соседствуют, но имеют связующие звенья, приемы и способы соединения в единую систему. Так, кремль был связан с посадом в XVII в. двумя воротами и двумя мостами через ров. Главные Ильинские ворота выходили на торговую площадь, над ними поднималась башня с гербом, Успенская и Афанасьевская церкви, а со стороны торговой площади за рвом у реки стояла группа из трех церквей и против нее – группа из двух церквей. По мере того, как кремль терял, а торг приобретал все большее значение, связь между ними постепенно заменилась смешением, слиянием. К концу XVIII в. эта связь меняет «знак», полностью подчиняя кремль торговому центру.
Аналогичная планировочная связь существовала также между монастырем и слободой - в виде маленькой площади у монастырских ворот на дороге к центру города. На площади стояли приходские церкви подмонастырной слободы, за ними начиналась жилая застройка в форме почти регулярного поселка. Водяные и прочие ворота монастыря выходили в сторону хозяйственной зоны. Часть производственных и складских помещений находилась внутри монастыря в подклетях и погребах, над которыми устраивались жилые кельи, а над ними - «сушила» для рыбы. Над мучной палаткой жили «хлебные старцы», над кузницами - кузнецы. Из описи 1660 г. видно, что в Спасо-Евфимиевом монастыре застройка была двух- и трехэтажной и преимущественно каменной, что еще резче отличало монастырь от слободы.
Из описей же видно, что постоянного гарнизона внутри монастыря не было – только хранилось оружие, а «личный состав» размещался в подмонастырной слободе и ближних селах. В описях 1711 г. большинство солдатских дворов приходится на монастырские слободы. Все эти данные поясняют неразрывную связь монастыря и слободы в XVII в.
С ростом посада и слобод формировалась и связующая застройка, пока застройка слобод не слилась с посадской. Слободы постепенно врастали в посад. В проектных планах конца XVIII в. заречные архиерейские слободы соединялись с посадом путем выпрямления заречных улиц, с ориентацией их на кремлевскую колокольню, и путем соединения «веерной» части плана с торговой площадью через промежуточное звено кремля - бывшего «хозяина» заречных слобод. То же самое произошло с монастырскими слободами, улицы которых сложились с ориентацией на монастырь. В проекте перепланировки осталось только расширить и спрямить улицы слобод и дорогу, подводящую к монастырю, а площадь перед монастырскими воротами обратить в общегородскую, как это произошло с Сенной площадью у ворот Ризположенского монастыря и Дровяной у Васильевского (дисс., с. 90 – 93).
Караваева анализирует объемное построение города. Усложнение плана вызывало усложнение профиля и силуэта Суздаля. Это особенно заметно на «высотных» зданиях, которые сохранили следы нескольких надстроек. Систематические надстройки отдельных «ведущих», «ориентирующих» зданий показывают заботу о выделении главного, о сохранении цельного облика всего города. Такие надстройки не позволяли городу растекаться в одном горизонтальном направлении. Облик города во все времена выполнял определенные, очень важные для городских властей, идеологические функции. В конце XVIII в. над городом с населением менее 5 тыс. чел. поднималось более 80 глав с золочеными крестами и 27 колоколен. Отсюда видно, что облик города был специальной заботой «строителя» (дисс., с. 95; ст., с. 164). «Легкие, сквозные шатры колоколен, ярусные, убывающие кверху главы церквей, шатровые крыльца, высокие, приспособленные к тесовому покрытию крыши домов придали городу в XVII - XVIII вв. богатый, остро отточенный, но не угловато-колючий, а гибкий, построенный на контрасте прямых и кривых линий, единый и разнообразный в деталях, живой силуэт. Живым его можно назвать еще и потому, что он всегда приводился в соответствие с изменениями всего города» (дисс., с. 101).
Процесс объемного построения города Караваева представляет в виде кинофильма. Сначала крепость на реке, со стеной, башнями ворот и одноглавым собором. За рекой охраняют дорогу деревянные монастыри. Затем к крепости кремля примыкает острог со своей крепостью. Собор кремля становится трехглавым. Появляются новые монастыри - широким полукругом против ворот острога. На торгу появляются свои церкви. «Силуэт складывается из двух ступеней: высокая стена кремля и рядом низкая стена острога, центральная большая глава собора и рядом две малые главы, главный куб соборного здания и рядом с ним три малых куба-притвора, центральные монастыри и более удаленные (перспективно уменьшенные) новые монастыри» (дисс., с. 102 – 103).
В XIV – XVI вв. город еще более усложняется. Статичность пропадает, застройка расползается по дорогам, равновесие становится подвижным. Такой строй города она сравнивает с плывущим по воде выводком лебедей. Над деревянной застройкой поднимаются трехглавые соборы Ризположенского и Покровского монастырей и пятиглавые соборы кремля и Спасо-Евфимьевского монастыря. Такой же линейный строй, который начинает преобладать во всем городе, повторяется в построении Покровского монастыря, где все четыре здания XVI в. «идут гуськом» к Московской дороге.
В XVII в. над городом появился высокий каменный шатер колокольни, который вместе с собором образовал главное звено в цепи «высотных» зданий от Дмитриевского до Спасо-Евфимиева монастыря. Ось плана дополнялась «хребтом» силуэта. Эту главную пару с дорогой посредине повторили маленькие пары деревянных посадских церквей у впадения мелких улиц в большую. Улицы-взвозы, служившие переходом от речного пути к сухопутной дороге-улице, перенесли эту систему с берегов реки в гущу застройки. Общегородской масштаб главной кремлевской колокольни отчетливо выявлен в сравнении с деревянными церквами приходского масштаба. Единство системы дает ясность ориентации. Застройка Суздаля во второй половине XVII в. еще больше усиливает связь кремля и монастырей с посадом, где появляются каменные церкви, и весь город становится монолитнее.
Последней вспышкой церковного строительства являются каменные стены и башни в Спасо-Евфимьевском монастыре и палаты в архиерейском доме (дисс., с. 105). В центре города появляются похожие друг на друга, как родные сестры, пятиглавые бесстолпные приходские церкви, по тому же типу строится собор Александровского монастыря. Во всем чувствуется дух упорядочивания, выравнивания, обновления, даже «регулярности» - признаки начала петровских преобразований. XVIII в. – век резких внешних изменений, которые, по-своему преломляясь в условиях Суздаля, отражают всеобщее обновление русских городов (дисс., с. 106). «Город» в старом смысле слова – ограда, крепость – прекратил свое существование. Теперь смысл и красота города не в крепостных стенах –безопасность гарантируют границы (дисс., с.107). Единственная надежная крепость – Спасо-Евфимиев монастырь – была обращена в тюрьму. Город становится открытым, свободным. Кирпичные купеческие дома строятся не в тесноте кремля и острога, а на окраинах. Дворяне выселяются из кремля в заречную слободу, где возникает Дворянская улица. Ко времени перепланировки в кремле не остается ни осадных дворов, ни монастырских подворий, ни избы «воротника»-сторожа, а к началу XIX в. и сам епископ переводится во Владимир.
К середине XIX в. облик и силуэт города сильно изменились. Над лентой каменных домов Большой улицы поднялись ярусы высоких колоколен и купол Блохинской богадельни – последнего крупного здания Суздаля (1834 г.). На центральной, самой высокой по рельефу точке главной магистрали в 1819 г. была построена самая большая колокольня со шпилем - Преподобенская. Старые посадские церкви утонули среди громоздких купеческих домов и трактиров. Застройка улицы, где уже можно насчитать десяток «типовых» одно- и двухэтажных домов, заметно сгущается по мере приближения к зданию торговых рядов. Город XIX в. как будто весь повернулся лицевой стороной к Большой улице, базарной площади и торговым рядам (дисс., с. 108 – 111).
Особенное внимание Караваева уделяет приемам сохранения единства суздальского ансамбля. Она выделяет приемы регулирования масштаба по мере роста города. «Переменное значение масштаба, его изменяемость, постоянная необходимость «приводить город в масштаб», т.е. в соответствие с новой величиной, вплоть до изменения масштаба отдельных улиц, площадей, отдельных зданий – такова внутренняя качественная сторона развития города, тесно связанная с внешним количественным ростом» (дисс., с. 112). Караваева анализирует разные масштабы - жилого дома по описям XVII в., приходского центра (пары церквей), прихода как городского района, меняющегося со временем общегородского центра, торговой площади (дисс., с. 114 – 134).
На примере Успенской церкви она показывает, как «конструктивные членения, тесно связанные с масштабными, доведены буквально до размеров кирпича, причем кроме всех трех размеров кирпича, используется величина шва между кирпичами. Так, например, ярусы барабана Успенской церкви представляют собой убывающие восьмерики, из которых нижний - со стороной, кратной ширине кирпича, а верхний – со стороной, кратной высоте кирпича». В масштабе прихода «контраст величин обусловлен прежде всего тем, что такое общественное здание, как приходская церковь, должно вместить всех прихожан, а в каждом дворе живет 1/20 – 1/50 часть населения прихода».
Требованиями масштаба общегородского центра она объясняет облик главных соборов Суздаля: «В XVI в. перестройка собора опять заметно связана с задачей регулирования масштаба. Вся верхняя часть собора построена вновь из кирпича, причем собор вместо трех получает пять глав. Изменение количества глав нельзя объяснить новой модой, так как построенный перед этим собор Покровского монастыря и построенный несколько позднее собор Ризположенского монастыря сделаны трехглавыми, а собор Спасо-Преображенского монастыря сделан пятиглавым… Спасо-Евфимьевский монастырь – новая крепость – был удостоен пятиглавого собора, как и кремль – старая крепость. Кроме того, Спасо-Евфимьевский монастырь стоит дальше всех от кремля, и два пятиглавых собора нельзя видеть одновременно».
Очень интересно следующее наблюдение Караваевой: «…соборная площадь вместе с собором была включена в состав архиерейского дома. Она была замкнута с трех сторон собором, палатами и гульбищем с колокольней, сообщаясь аркой с вторым хозяйственным двором. Такая система до сих пор сохранилась в малых масштабах в жилых домах Суздаля. Каждая усадьба представляет собой передний двор, окруженный постройками и соединенный калиткой с огородом. На архиерейском дворе место дома занял собор, место хлевов и сараев – палаты с колокольней, а место огорода – хозяйственный двор с трапезной, певческими и конюшенными корпусами. Двор, окруженный палатами и гульбищами, можно встретить на суздальских иконах начала XVIII в., где изображается райское жилище «будущего века», написанное по темному фону розовой краской. Хотя по гульбищу ходят ангелы, в райской архитектуре не трудно отгадать архиерейский двор».
Масштаб старого торга Караваева реконструирует по описи 1630 г. Гостиный двор повторяет по форме квадратные (в виде клетей) лавки, но превосходит их по площади в 100 раз. Особого внимание заслуживает масштаб Торговых рядов 1811 г. по проекту А.Н. Вершинского. Здание в виде длинного прямоугольника с узким внутренним двором, вытянутое вдоль Большой улицы на 200 м, своим центром – высокой сквозной аркой – ориентировано с одной стороны на реку, а с другой – на Нижегородскую улицу, выведенную на площадь в промежуток между Воскресенской и Казанской церквями, стоящими по бокам арки. Старые церкви служат новой симметричной композиции, оживляя ее своим разнообразием. Площадь рассчитана на большое стечение народу - до 3 тыс. чел., когда масштаб ее использовался сполна.
Галерея с отношением длины к высоте 3,5 : 200 не превратилась в гигантскую сороконожку. Средства «приведения в масштаб» очень просты: во-первых, галерея прерывалась в центре крупной аркой, во-вторых, маленькие колонки с диаметром около 45 см были соединены в пары, а пролет между парами колонок, перекрытый деревянным архитравом, получал «лежачие» вытянутые по горизонтали пропорции. Поэтому масштабным шагом становится не шаг между двумя колонками, а шаг между далеко расставленными парами колонок. Такой шаг мог одновременно служить мерилом площади и переходом к низкой застройке». Сравнивая масштаб застройки Торговой площади со зданием рядов и Сенной площади с 80-метровой колокольней, Караваева обнаруживает общий прием: резкий контраст размеров площади по отношению к высоте рядовой застройки периметра, причем в обоих случаях только одно главное здание соответствует размеру площади.
Другой прием сохранения единства - единство разновременных частей в ансамбле. «Градостроительство не может иметь мертвых архивов и фондов, где хранились бы образцы городов, но зато каждый город за несколько веков своего существования создает и накапливает свой живой архив из лучших образцов архитектуры, которые имеют реальную ценность до тех пор, пока они могут служить новому» (дисс., С. 135 -136). Об архиерейском дворе в ансамбле кремля Караваева пишет: «Новое время требовало приближения церковной архитектуры к архитектуре гражданских светских зданий. Таким зданием, которое в переходный период петровских реформ объединило в себе церковные и гражданские функции, стали архиерейские палаты, где, кроме жилья и хозяйственных помещений, были крестовая палаты, палата иконописцев и первая в Суздале «школьная палата». Архиерейские палаты контрастировали с собором и колокольней не только своей «ползучей» формой с анфиладным построением П-образного плана, но также и многочисленными крыльцами, гульбищами, переходами, арочными проездами, которые придавали зданию открытый, почти дворцовый характер, рядом с замкнутыми «обтекаемыми» зданиями собора и колокольни. Включение собора в систему архиерейского двора определило новое отношение собора ко всему городу, превратив собор из княжеского в городской» (дисс., с. 141 – 142).
Соединение разновременных зданий в ансамбле Торговой площади Караваева рассматривает на примере реставрированной ею колокольни Воскресенской церкви. «Внутри колокольни сохранился старый шатер, в котором пробит лестничный ход на новый ярус звона. Возросшее значение торговой площади, которая превращалась в центр города, заставило возвысить колокольню Воскресенской церкви над другими городскими колокольнями, кроме того, надо было обеспечить хорошую видимость циферблата часов, которые были устроены на колокольне… Отзвук столичной архитектуры на торговой площади Суздаля, шпиль и часы на ближайшей к вновь учрежденному магистрату колокольне должны были задать новый тон всему последующему строительству. По размещению и по своей архитектуре колокольня Воскресенской церкви стала связующим звеном между одноглавой кубической церковью Воскресенья и длинной колоннадой торговых рядов… Контраст формы и силуэта дополнялся контрастом разновременности и цветовым контрастом» (дисс., с. 142).
Как одно из средств достижения единства Караваева рассматривает ордер. «Увражный ордер, занесенный в Суздаль с первыми проектными чертежами, попал здесь под влияние привычных, давно применяемых элементов деревянного иконостаса и ордерной декорации кирпичных сводчатых зданий» (дисс., с. 146). С точки зрения достижения единства оцениваются многочисленные поздние перестройки и пристройки к древним зданиям. Так, о Покровском монастыре Караваева пишет: «Относящиеся к этому периоду надстройки барабанов и фигурные главы собора, видные издалека, восполнили провал, образовавшийся в силуэте и «установили стилевую связь» с городом. Надстройка барабанов разобрана при восстановлении шлемовидных глав собора в 1961-1962 гг. При выявлении первоначального облика собора был нанесен ущерб ансамблю монастыря, т.к. все окружающие здания надстроены в XVII в. Этой ошибки удалось избежать в ансамбле суздальского кремля, где сохранены луковичные главы собора» (дисс., с. 153). Как примером разумного баланса она приводит отношение императрицы Елизаветы к новому строительству в древних монастырях: «Смотреть накрепко теперь, не чтобы старое до основания ломать, но чтобы…из старого и новое нечто получше прежнего, не ломаючи фундаменту напрасно, сделать» (дисс., с. 151).
3. Несомненным достоинством исследований Караваевой являются словесные и графические реконструкции города, его частей и застройки, основанные на описях 1617, 1629 – 1630, 1646, 1660 , 1678 и 1711 гг. Впервые Караваева публикует и анализирует обнаруженные ею планы города – дорегулярные и регулярные, как целого города, так и его частей. Ей принадлежит схема «черных» и «белых» земель, составленная на основе планов и описей. Использованы и многочисленные документы и документальные свидетельства, а также воспоминания старожила В.М. Снегирева.
4.Реконструкцию застройки двух городских кварталов Караваева выполнила по иконе 1700 г. «Евфросиния Суздальская». [Е.М. Караваева, А.А. Шенников. Суздаль в 1700 году (по изображению на иконе) // АН. № 18. 1969. С. 61 – 66.] Ее проникновение в архитектурный материал иконы восхищает: «Городской пейзаж Суздаля нарисован с такой точностью, как если бы его писала с натуры, только не с одной, а с нескольких точек зрения, наиболее выгодных для каждого элемента панорамы… Еще тоньше вплетены в пейзаж отдельные постройки, которые, оставаясь на своих местах, развернуты наиболее интересными для художника фасадами… Этим не исчерпываются «хитрости» изографа. Точка зрения так сильно поднята над землей, как будто художник пишет пейзаж, сидя на колокольне… Хотя главной темой фона должны стать Ризположенский монастырь, где жила Евфросиния, и Троицкий монастырь, построенный по ее завещанию, изограф нашел место на иконе и для посадских улиц, церквей Варваринского прихода, Александровского и Спасо-Евфимиева монастырей, не забыл изобразить и колодец на переднем плане». [Остается сожалеть, что статья Караваевой c ее описанием архитектурного пейзажа даже не упомянута в связи с иконой 1700 г. в каталоге «Иконы Владимира и Суздаля» (М., 2006. С. 429 – 430).]
На иконе подробно изображены два городских квартала, усадебные участки показаны с документальной точностью, в чем Караваева убедилась при сопоставлении иконы с планами города. Она рассматривает на иконе 4 усадьбы позади Ризположенского монастыря, не только определяя социальную принадлежность, план и характер дворов, но и тонко понимая назначение, тип и особенности каждой постройки и находя к ним документальные и натурные аналоги.
Вот как описана усадьба № 1: «Расположена на угловом участке неправильной многоугольной формы, большая часть которого занята огородом с высоким забором. Собственно двор четырехугольный, открытый, с П-образной застройкой… Дом, поставленный торцом к улице, состоит из избы и обширных сеней. Изба имеет по три волоковых окна на уличной и дворовой стенах. По размещению окон (среднее выше крайних) можно предполагать, что изба курная. Дом одноэтажный, пол слегка приподнят над землей, что видно по двум ступенькам перед дверью. Постройка с левой стороны – скорее всего клеть, но может быть это амбар или житница. В глубине двора видно не менее трех примыкающих друг к другу низких строений, из них два с дверями на уровне земли. Это могут быть постройки для скота, баня, погреб с напогребицей и т.д. – строения, обычные в посадских дворах того времени (бани тогда чаще ставились во дворах, а не на задворках, как в XIX в.)… Ворота на улице простые, без навеса и калитки». В качестве аналога приводится описание 1656 г. двора монастырского крестьянина в Шуе и 1733 г. двора солдатской вдовы в Симбирске. Дома трех других усадеб – двухэтажные трехкамерные «связи» - она определяет как «типичный дом среднего феодала или богатого горожанина». Верхние этажи по косящатым средним окнам определяет как горницы. Обращает внимание на формы крылец – крытые галереи с рядами окон, на высоких столбах на уровне сеней второго этажа. В полу галереи устроен люк с лестницей между столбами. В качестве образцов подобных крылец приводит Борисоглебский монастырь близ Ростова. Это напоминает «отводные стрельницы» крепостных ворот; очевидно, крыльца имели оборонительное значение, и хотя были уже анахронизмом, но встречались и позже 1700 г.
Добавим, что исследователь выдвинул и аргументировал предположения об авторе иконы и одновременно зодчем святых ворот и соборной паперти – им мог быть упомянутый в описи 1711 г. «канцелярии каменных дел Архитектурного дела ученик Илия Артемиев сын Киприановых, 43 лет». Известно, что им написана в 1730 г. икона для Ризположенского монастыря. [См. также: Дисс. С. 109 – 110: «…суздалец по происхождению, жил у Воскресенской церкви, родился в 1668 г., умер в 1748 г… Этот зодчий мог принимать участие в постройках и до 1711 г., т.к. в это время ему было 43 года. С 1711 по 1748 г. в Суздале были построена следующие церкви: 1713 – Успенская, 1719 – Никольская в кремле, 1722 – Казанская, 1725 – Козьмодемьянская, 1732 – Воскресенская, 1735 – Златоустовская, 1739 – Варваринская, 1745 – Антипьевская, 1746 – Борисоглебская.] Архитектурное исследование Караваевой иконы 1700 г. представляется образцом подобного жанра.
5. В понимании уникальности и особенностей суздальской архитектуры Караваевой, очевидно, много помог опыт реставратора. Однако сейчас оказывается, что невозможно точно выяснить, какие именно памятники она реставрировала. В литературе сведения о реставрации расходятся с Владимирской энциклопедией. По А.Д. Варганову, в Васильевском монастыре реставрированы «в 1955 году силами Суздальского участка Владимирской научно-реставрационной мастерской под руководством архитектора В.В. Гасперовича здания обеих церквей, трапезной палаты и ограды с башнями восстановлены» [А. Варганов. Суздаль. Ярославль, 1971. C. 100]. Н.Н. Воронин указывает другие годы: «Собор, трапезная и ограда реставрированы в 1959 – 1961 гг. В.В. Гасперовичем» [Воронин Н.Н. Владимир. Боголюбово. Суздаль. Юрьев-Польской. М., 1974. С. 232]. Свои сведения Н.Н. Воронин приводит и о реставрации других памятников: Успенская церковь - 1958 г., А.Д. Варганов; Козьмодемьянская – 1960 г., Р.С. Кузнецов. И только реставрацию Воскресенской церкви в 1958 г. он оставляет Караваевой, и еще добавляет Скорбященскую церковь, 1952 г. [Воронин Н.Н. Указ. соч. С.153, 178, 182, 185.]
Из диссертации следует авторство Караваевой только относительно Успенской церкви и колокольни Воскресенской церкви. Но тонкое и глубокое понимание логики строительства, самих строительных приемов в кирпичных зданиях заставляет думать, что реставрационный опыт Караваевой гораздо более значителен. Впоследствии ею была написана обширная статья о реставрации Преображенского собора в Ярославле (исследование и реставрация). [Собор Спасского монастыря в Ярославле // АН, № 15. 1963 г. С. 39 – 50.]
Опыт реставратора проступает в ее теории вогнутого шатра. «Каменные шатры в Коломенском и Острове с помощью декора «стремятся» к криволинейности. В Коломенском узор шатра в виде накинутой сети со слегка провисающими нитями, а в Острове - мелкие кокошники делают общий силуэт шатра вогнутым». Вогнутые шатры напоминали Караваевой изображение городов на летописных миниатюрах, похожих на войсковой стан с раскинутыми шатрами-палатками.
Вогнутый шатер происходит из прямого: «При переходе на наклонные ряды кладки шатра угол между шатром и полицей стали заполнять, закруглять. Теперь в развитии шатра осталось только перейти от «сопряжения» углов к продолжению кривизны на весь шатер и выбрать четкую выразительную линию кривизны, а функция распространения звука вызвала открытую, прозрачную, сквозную конструкцию яруса звона и шатра, которая, в свою очередь, вызывала стремление сделать шатер легким (в 1 кирпич). Легкость шатра нашла выражение в вогнутой форме, которая зрительно напоминает легкий полотняный, свободно свисающий шатер палатки».
О кремлевском шатре: «На колокольне в кремле, построенной более чем через 100 лет, ярус звона уже открытый, толщина стены использована для размещения внутренней лестницы на ярус звона, шатер имеет полицы и окна-слухи, так как звонить теперь можно только внутри колокольни под шатром. Стенки шатра сложены из горизонтальных рядов кирпича, что вызвало необходимость стесывать наружный край кирпича и привело к выветриванию кладки шатра».
По-своему представляет Караваева эволюцию колоколен: «Система здания – «церковь под колоколы», распространенная в XVI в., – не допускала сквозного шатра и открытого яруса звона, т.к. звонарь по церковным правилам не мог стоять над алтарем, а отодвинуть ярус звона к западу или выдвинуть алтарь значило нарушить центрическую форму шатрового здания. Поэтому в XVII в., когда перешли на открытый ярус звона, «церкви под колоколы» либо упраздняли, либо выносили алтарь в специально пристроенную апсиду, а иногда пристраивали всю церковную часть к бывшей шатровой церкви, которая превращалась в колокольню. Т.о. колокольня в XVII в. отделилась от церкви и начала быстро расти вверх, т.к. теперь уже не надо было звонить снизу. Главной причиной в этом отделении мог быть рост города, т.к. «радиус действия» звона зависит от высоты расположения звонового яруса. К требованию слышимости примыкает требование видимости, особенно с тех пор, как на колокольнях стали помещать часы» (дисс., с. 99 – 101).
Церковные фальшивые главы она также объясняет из эволюции колоколен: «Появление высоких колоколен вызвало необходимость подвышать церкви, т.к. колокольня по своим функциям оставалась второстепенным, вспомогательным зданием по отношению к церкви. (Это соотношение нарушилось только с распространением ордерных колоколен в Суздале в конце XVIII – начале XIX в.). Для подвышения церквей был изобретен очень простой и дешевый прием – ставить на старую главу новый барабан с головкой меньшего диаметра или просто заменять старую главу новой – ярусной, вытянутой, фигурной главой» (дисс., с. 101). Как реставратор Караваева была противницей уничтожения поздних надстроек, поскольку они отражают градостроительную историю. К сожалению, владимирская и суздальская реставрация пошла по иному пути.
Удивительно тонко понимала Караваева масштабные свойства кирпича, на примере Успенской церкви показав, как обычный большемерный кирпич со всеми тремя измерениями становится в руках мастера модулем и источником самых разнообразных способов выражения масштаба (дисс., с. 119).
Материалы Караваевой-реставратора появились однажды в специальном журнале, издававшемся в 2000-е гг. Академией реставрации: «Не случайно на Руси получил распространение свод, не нуждающийся в специальном покрытии – «шатер»… Обычно шатры клали в один кирпич, поэтому кладка была особенно прочной и точной. Сначала каменные шатры, как и деревянные, имели «полицы», закрывающие пазуху и толщину опорной стены, которая делалась раза в три толще самого свода и погашала его распор. Толщина стен не оставалась праздной. Внутри шла лестница на ярус звона, вертикальный канал для часовых гирь. Стены делались толстыми и для того, чтобы можно было подвешивать многопудовые колокола. Часто в нижних ярусах под колоколами устраивали небольшую церковку, ризницу или палатку для хранения книг. Тогда толстую стену, сохраняя ее конструктивную жесткость, облегчали нишами-печурами. Первые каменные шатры складывали из горизонтальных кирпичей, стесывая их внешнюю сторону. В швы не затекала вода, но стесанная поверхность разрушалась скорее, чем обожженная, к тому же теска кирпича усложняла, замедляла и удорожала работу. (Так строился в 1635 году шатер колокольни Суздальского собора)». [Е.М. Караваева, кандидат архитектуры, В.Е. Плужников, профессор Академии реставрации, академик Академии архитектурного наследия. Искусство камня // Журнал «Реставратор». М., 2001. № 1. С. 36 – 37.]
6. В трудах Караваевой содержатся, помимо градостроительной теории и реставрационного опыта, еще и интересные сведения и наблюдения по архитектурной истории Суздаля. Вот лишь несколько примеров. В связь с Московской дорогой она ставит хронологию строительства: «Василий III свое строительство в Суздале начал не с кремлевского, а с монастырских соборов: 1508 – собор в Спасо-Евфимьевском монастыре, 1518 – собор в Покровском монастыре и 1528 – собор в кремле» (дисс., с. 16). Дает анализ градостроительной деятельности митрополита Иллариона:
1. Опередив на столетие другие города, Иларион положил конец внутригородским кладбищам в каждом приходе и учредил два большие общегородские кладбища за городом .
2. Учреждены крестные ходы по всему городу по определенным лучевым и окружным направлениям.
3. Приходские церкви были распределены пропорционально населению районов.
4. «Укрупнение» ансамбля кремля осуществилось путем соединения его частей с вновь перестроенными архиерейскими палатами при помощи широких гульбищ на аркадах. Акцент в ансамбле кремля впервые был перенесен на гражданское здание.
5. Построены высокие деревянные церкви вместо старых клетских в заречных монастырях и слободах - Ильинская, Борисоглебская, Дмитриевская.
6. Перестроены в камне соборы Александровского, Андреевского (Тихвинская церковь) и Троицкого монастырей.
7. Построены рядом со Спасо-Евфимьевским и Покровским монастырями каменные церкви в подмонастырных слобода.
8. Построены каменные церкви на посаде – Цареконстантиновская и Входоиерусалимская.
9. В добавление к естественным прудам на реке, которая была запружена выше и ниже города, был выкопан пруд между Знаменским кладбищем и селом Ивановским.
10. В 1707 г. по царскому указу главные улицы замостили деревянными мостовыми.
11. Построены и перестроены многие церкви в деревнях и селах вокруг Суздаля. В результате всех работ иларионовского значения городской части Суздаля сильно возросло (дисс., с. 35 – 36).
Выводит дату собора Спасского монастыря из списка Анании Федорова в разделе о епископе Иове, бывшем в Суздале с 1582 по 1594 гг. (дисс., с. 128). Датирует в Покровском монастыре пристройку башни с часами и шатер церкви «под колоколы», исходя из пожара 1650 г., заготовки связного железа в 1690 г. и упоминания в суздальском списке жития Иллариона о сооружении притвора к трапезной вскоре после прибытия Иллариона в Суздаль в 1682 г.: «Прежде же всех устроил во граде Суждале в Покровском монастыре церковь камену сооружи к ней и притвор красный со всяким благоустройством, в самой же церкви сотвори велие украшения написанными чудными и зело изрядными иконами…» (дисс., с. 150). Датирует каменную ограду Спасского монастыря: в 1660 г. стены еще деревянные, а в 1680 г. строилась уже каменная церковь в Скучиловой слободе, т.к. старая слободская церковь оказалась внутри монастыря после постройки новых стен (дисс., с. 31).
7. Приходится констатировать, что исследования Караваевой, несмотря на их уникальную ценность, богатство и глубину, за 40 лет не получили заслуженной оценки в науке и не стали достоянием путеводителей и экскурсий. Складывается впечатление, что диссертацию вообще никто не читал. Единственное упоминание о ней встретилось лишь в одной книге, и то в списке литературы [Алферова Г.В. Указ. соч. С. 206.]. Упоминается в лучшем случае автореферат [Вагнер Г.К. Суздаль. М., 1969. С. 140.] или статья 1964 г. [Вагнер Г.К. Указ. соч. С. 140; Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 291; Седова М.В. Указ. соч. С. 192; Дудорова Л.В. Суздаль. Владимир, 2006. С. 159; Мазур Л.Д. Русский город XI – XVIII вв. Владимирская земля. М., 2006. С. 32 – 33.] Единственный раз названа в списке литературы статья об иконе 1700 г. [Воронин Н.Н. Указ соч. С. 291.]
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский