РусАрх

 

Электронная научная библиотека

по истории древнерусской архитектуры

 

 

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

 

Источник: Воронин Н.Н. К характеристике архитектурных памятников Коломны времени Дмитрия Донского. В кн.: Материалы и исследования по археологии СССР; Материалы и исследования по археологии Москвы, т. II, № 12. М.-Л., 1949. Все права сохранены.

Сканирование печатного материала и размещение его электронной версии в открытом доступе произведено: www.archeologia.ru («Археология России»). Все права сохранены.
Иллюстрации приведены в конце текста.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г.

 

 

 

Н.Н. Воронин

К характеристике архитектурных памятников Коломны

времени Дмитрия Донского

стр.217

Коломна — один из важнейших древних городов северо-восточной Руси — справедливо привлекла за последние десятилетия большое внимание исследователей — историков искусства и археологов. В 1928—1929 гг. вышли работы А. И. Некрасова, в которых автор выдвинул мысль, что в основе перестроенных в позднейшее время Успенского собора и Воскресенской церкви в Коломенском кремле сохранились белокаменные стены древнейших зданий, построенных в эпоху Дмитрия Ивановича Донского.1 В 1930 г. было опубликовано исследование, посвященное древней церкви в с. Городище под Коломной. Автор утверждал, что этот памятник, перестроенный в XVI в., в своей основе сохранил стены древнейшего здания, принадлежащего ни более, ни менее как концу XII в. и являющегося отпрыском владимиро-суздальского белокаменного зодчества.2 Наконец, в 1935—1936 гг. в Коломне велись значительные археологические работы.3

Все эти новые определения до того почти неизвестных памятников Коломны, казалось, выдвигали перед наукой перспективу большого теоретического интереса. Коломна XII— XIV вв. становилась центром не меньшего историко-художественного значения, чем сама Москва, и развитие «раннемосковского» зодчества, представленное до того памятниками Звенигорода и Троице-Сергиевской лавры, могло получить более широкое освещение.

Однако уже при выходе в свет названных историко-архитектурных работ появились законные сомнения как в правильности анализа и исследования самих памятников, так и в справедливости их хронологических определений.

Особенно большое недоумение вызвала названная работа А. И. Некрасова, характеризуемая откровенным формализмом, удивительным обилием чисто фактических ошибок, небрежностью в использовании литературы и источников, а главное — тенденциозной и произвольной «исторической» концепцией развития московского зодчества XIV в., в котором было «открыто» «белорусское влияние», определившее якобы облик московского Успенского собора 1326 г. и Успенского собора Коломны 1380—1382 гг. «Реконструкция» автором коломенского собора является ключевым моментом всего этого «построения».4 Вопрос о первоначальных формах Успенского собора 1326 г. был подвергнут анализу в докладе К. К. Романова в Разряде древнерусского зодчества ГАИМК в 1929 г., посвященном критике книги А. И. Некрасова. Судить же о памятниках Коломны, впервые привлеченных к исследованию А. И. Некрасовым, можно было лишь после их нового изучения в натуре, с привлечением всех источников, помогающих представить их древнейший облик и действительное значение в истории русского зодчества. Настоящая работа и имеет целью дать ответ на эти два вопроса.5 Раньше чем обратиться к этой теме, необходимо напомнить некоторые исторические факты и дать общую характеристику московского строительства времени Дмитрия Донского (1359—1389).

I

Присматриваясь к сведениям о времени Дмитрия Донского, можно легко убедиться, что как объекты, так и географическое размещение строительства подчинены подготовке к решающей борьбе с татарами. В 1366— 1367 гг. строится белокаменная крепость

стр.218

Москвы, ее кремль — крупнейшее инженерное сооружение Руси XIV в.6 По периферии Москвы создается кольцо монастырей, являющихся как бы вспомогательными «фортами» обороны столицы. Между дорогами на Коломну и Серпухов основывается Симонов монастырь (до 1379 г.); севернее — у Владимирской дороги, на берегу Яузы становится Андроников монастырь; к юго-западу от кремля, против Крымского брода, около 1360 г. строится Зачатьевский монастырь. Уже после Куликовской битвы (в конце XIV в.) с севера, меж дорог на Дмитров и Ярославль основываются Петровский Рождественский (около 1386 г.) и Сретенский (около 1395 г.) монастыри, а в 1394 г. предпринимается незаконченное строительство большого рва от Кучкова поля к устью Яузы, прикрывающего город с востока.7 Характерно, что каменное церковное строительство в самой Москве ведется очень скупо. В княжение Дмитрия Ивановича здесь было построено только три здания: митрополит Алексей в 1365 г. выстроил белокаменный собор и трапезную палату в Чудовом монастыре в кремле,8 а из названных монастырей на подступах к Москве только в Симоновом, выдвинутом в сторону «татарского прихода», в 1379 г. начали строить большой собор, оставшийся незавершенным до 1405 г.9

Перерыв в постройке Симонова монастыря объясняется надвигающимся решающим 1380 годом и подготовкой к Куликовской битве. Но это не перерыв строительства вообще, а перенос его в другие, важнейшие, с военной и политической точки зрения, центры — в города на Оке. Стратегический треугольник — Москва, Коломна, Серпухов — запечатлен в образной строфе «Задонщины»:

«на Москве кони ржут,

трубы трубят на Коломне,

бубны бьют в Серпугове,

звенит слава по всей земле Руской,

столт стязи у Дону великого на брезе...»10

Через Коломну вел к Непрядве свою рать князь Дмитрий, из Серпухова шла рать князя Владимира Андреевича.

В Серпухове и Коломне мы наблюдаем картину строительства, в общем аналогичную той, какую мы видели в самой Москве второй половины XIV в.

Соратник Дмитрия Ивановича, князь Владимир Андреевич, строит в 1374 г. в Серпухове дубовую крепость — Серпуховской кремль.11 Но еще до постройки крепости, в 1360—1362 гг., митрополит Алексей поставил на правом берегу Нары под городом Введенский «владычный» монастырь.12 В год закладки Серпуховского кремля, по просьбе князя Владимира, игумен Троицкого монастыря Сергий Радонежский основал на другом, левом, берегу Нары Высоцкий монастырь.13 Как в Москве, так и здесь монастыри играли роль форпостов Серпуховской крепости.

Важно отметить и другую сторону этого монастырского строительства — его идеологическую роль. По данным позднего источника, во Владычном монастыре около 1362 г. были построены каменные собор и трапезная палата. 14 Поздний источник сообщает также о постройке князем Владимиром около 1380 г. каменного храма и трапезной в Высоцком монастыре. 15 Наконец, под 1380 г., перед повествованием о Куликовской битве, летопись отмечает освящение большого, очевидно деревянного, Троицкого собора, построенного тем же князем Владимиром Андреевичем в Серпуховском кремле.16 Подчеркивая спешность этой постройки, П. Симеон писал: «между тем в Серпухове, в новом городе, торопятся окончить работу: то дорубливают собор... Троицы».17

Подобную же картину мы наблюдаем и в Коломне. Она играла в истории XIV в. более значительную роль, чем Серпухов. Попав в начале века окончательно во владение Московского княжества, она становится его важнейшим экономическим и стратегическим центром, как крупный рынок хлеба с рязанского «низа» и передаточный пункт товаров, идущих на юг и запад, но главным образом как крепость, запирающая вход в Москву-реку с Оки.18 Сведений о новых укреплениях Коломны во второй половине XIV в. нет; видимо, ее старый рубленый кремль был вполне надежен. Князь Дмитрий Иванович, шедший на Куликово поле, был встречен коломенским епископом «в башне городовой» или «во вратах градных».19 Во второй половине XIV в. под Коломной возникают два монастыря. Около 1374 г. на самом устье Москвы-реки Сергий Радонежский основывает Голутвин мона-

стр.219

стырь.20 Повидимому, около того же времени на противоположном берегу Москвы-реки перед городом создается Бобренев монастырь, наименование которого легенда возводит к имени героя Куликова поля, волынца Дмитрия Боброка.21 Расположение этих монастырей свидетельствует об определенном стратегическом расчете, и их справедливо называют «сторожами Коломны», по аналогии с монастырями — «сторожами Москвы». 22 Источники указывают, что в Голутвине монастыре учеником Сергия, Григорием, был построен каменный храм.23 Менее достоверны сведения о постройке каменного храма в Бобреневом монастыре. 24

Все эти данные по Серпухову и Коломне, в сопоставлении с сокращением строительства в самой Москве, показывают, что в процессе подготовки к решительной схватке с Ордой, наряду с военно-инженерным строительством в городах по Оке, большое внимание уделялось сооружению новых монастырей и каменных храмов в ближайшем тылу будущей борьбы. Перенос каменного церковного строительства на юг, за счет самой Москвы, был, очевидно, не случайным явлением, но планомерным мероприятием московского правительства и церкви, направленным на поднятие идейного осмысления борьбы с Ордой как борьбы христианства с «погаными».

Значение Коломны в середине XIV в. находит отражение в открытии около 1350 г. особой Коломенской епископии.25 В 1366 г., накануне закладки белокаменного Кремля Москвы, князь Дмитрий Иванович венчается с суздальской княжной Евдокией и справляет свадебный пир не в Москве, а в Коломне.26 Очевидно, Коломна в это время располагает всем необходимым для пышного княжеского венчания и брачных торжеств. Народная легенда связала венчание Дмитрия с церковью Воскресения в Коломенском кремле. Выходцем из пригородного коломенского села Тешилова был любимец князя Дмитрия Михаил-Митяй; в 1377 г., когда Митяй ехал в Константинополь, в его свите был «Мартин архимандрит коломенский», как полагают из Спасского монастыря,27 стоявшего за коломенским торгом, к югу от крепости. В 1380 г. летописи сообщают о катастрофе строившегося здесь князем Дмитрием большого каменного городского собора, который вскоре достраивают, а в 1392 г. расписывают (об этом ниже).28 И позже Коломна играет видную роль в истории борьбы московской династии за «собирание Руси»: внук Донского, Василий II, сделал в 1433 г. Коломну центром объединения сочувствующих ему сил, и «сей город сделался истинной столицей великого княжения и многолюдной и шумной».29

Все изложенное показывает, какой первостепенный интерес для истории русского зодчества имеет точное установление хотя бы остатков памятников времени Дмитрия Донского в Коломне.

II

Древний храм Иоанна Предтечи в с. Городище под Коломной (рис. 1) был введен в литературу более ста лет назад известным «палеологом 40-х годов» Н. Иванчиным-Писаревым. Он писал: «Храм, без всякого сомнения, стоял еще за несколько столетий до Междуцарственной невзгоды (событий начала XVII в.— Н. В.): он построен из белого камня и, по преданию, существует около семи веков,— итак мог быть построен Всеволодом Великим. Все ручается за его глубокую древность: грубая массивность всего здания, составленного из неправильно тесаных камней, скрепленных цементом, как строились первые храмы в России... Замечательно высеченное на наружной стене, при входной северной двери, изображение дракона. Этот храм претерпел некоторые поновления...»30 Тот же автор пустил в научное обращение и только что упомянутый рельеф Городищенской церкви, названный им изображением «дракона или грифона». Справедливо указав на связь этого рельефа с владимиро-суздальской пластикой, он склонился, однако, к фантастической гипотезе о том, что это изображение «дракона» принадлежало татарам, оставившим его «в память их владычества на стене храма каменного...» Отсюда пошла «народная» версия у местных жителей, что камень является «печатью Батыя».31

стр.221

С тех пор памятник не привлекал внимания исследователей до 1927 г., когда он был подвергнут изучению экспедицией этнолого-археологического факультета I МГУ. Автор этого обследования Ю. П. Кивокурцев полагал, что существующая церковь представляет результат перестройки в начале XVI в. более древнего белокаменного здания. Об этой перестройке, как казалось автору, свидетельствует сочетание белого камня и кирпича в верхней части и характерное трехлопастное завершение фасадов. Нижнюю часть храма, сложенную из грубо обтесанных или рваных известковых камней, автор считал значительно более древней, хотя, но его словам, и в этой части «храм, вероятно, подвергался перекладке» и сохранил «может быть, только план».32

Одновременно, под руководством А. В. Арциховского была сделана попытка археологически определить возраст нижней белокаменной части городищенской церкви. В раскопе около юго-восточного угла здания «на глубине 0.5 м были найдены квадры белого камня, но следов угловых пилястр обнаружено не было»; далее «обнаружилось глубокое залегание стен (свыше 1.5 м ниже настоящего уровня земли). У самого основания храма, близко к материку, были обнаружены остатки керамики, датируемые XII—XIV вв.; несколько выше — фрагменты кровельной поливной (? — Н. В.) черепицы XVI в.» 33 Таким образом, разведка не дала определенного ответа. Поэтому датировку первоначального храма XII в. Ю. П. Кивокурцев устанавливал, исходя из наличия белокаменного рельефа на стене храма XVI в.

Вслед за Некрасовым, он считал этот рельеф изображением барса — зверя великокняжеского владимирского герба,34 и признавал близость данного изображения, по трактовке туловища и хвоста, грифону на стене церкви Покрова на Нерли. Вторым аргументом ранней датировки памятника, по мнению автора, являлось прохождение в 80-х годах XII в. мимо Коломны войск владимирского князя Всеволода III, когда якобы и мог быть сооружен здесь маленький белокаменный храм!

Сомнения в сохранении «древних частей XII в.» в существующем памятнике возбуждала прежде всего его целостность и согласованность плана с конструкцией здания снизу доверху; бесстолпность храма и трехлопастное очертание алтарной части не позволяли согласиться и с ранней датой самого плана (рис. 1а).35 Сказанное требовало окончательного разрешения этих сомнений путем новых археологических разведок оснований здания и выяснения наличия или отсутствия следов двух строительных периодов — раннего и позднего.

Шурф № 1 (площадью 2.5X2.5 м) был заложен на расстоянии 0.5 м от раскопа 1927 г. на восток, у юго-восточного угла храма (рис. 1б).36 Под дерном — гумус со строительным мусором и поздней керамикой. На глубине 0.60 м встречается значительное количество серебристо-лощеной черепицы с острым треугольным концом (31 X 14X2.5см). На глубине 0.80 м количество черепицы больше, часть черепиц с гвоздями, т. е. черепица была сбита с кровли при новом перекрытии храма.37 В восточной части раскопа выступает кладка из рваного белого камня, аналогичного материалу нижних частей стен храма. Это — склеп, перекрытый сверху кирпичной кладкой из кирпича, тождественного кирпичу трапезной, пристроенной к церкви в XIX в. В южной части пласта строительный мусор имеет характер тонкого сплошного слоя; точно такой же слой и на уровне 1.00 м; здесь также много битой черепицы и обломков тесаного камня, обломки кирпича аналогичны кирпичу трапезной. Повидимому, все это — следы позднего переустройства покрытия храма с посводного на современное четырехскатное и других переделок здания (пробивка окон, новой формы входов и пр.).

С уровня 1.20 м в южной половине раскопа идет черная перерытая кладбищенская земля (могилы XVIII—XIX вв.) с пятнами поднятой при перекопе нижележащей материковой глины и отдельными костями; в северной половине — ненарушенный старый культурный слой. Он состоит из верхнего известкового слоя с крупным белокаменным щебнем; под ним прослойка в 10 см песчано-глинистого материкового выброса от рытья котлованов; ниже — снова слой известкового щебня и лома, лежащий на слое погребенной почвы — гумуса, прикрывающего материк, выступающий на уровне 1.70 м. В этой зоне кладка стены храма делает уступ собственно фундамента, который очень неглубок — это два ряда камня, врезанного в материк на 0.35 м. Как эти нижние ряды кладки, так и следующие выше совершенно единообразны по технике и вполне аналогичны грубой белокаменной кладке надземных частей стен (рис. 1). Отметим, что небольшое количество мелких обломков керамики, происходящее из. нижних слоев, не содержит бесспорных фрагментов домонгольской поры.

Шурф № 2 (площадью 1.5X2.5 м) примыкал симметрично южному, перпендикулярно к северной стене храма, к северо-восточному углу здания. Здесь следы позднейшего ремонта

стр.222

и перекрытия храма лежат несколько выше (0.60 м) сплошной кирпично-известковой прослойкой с обломками черепицы. Ниже идет совершенно единообразный перерытый кладбищенский слой XVIII—XIX вв. с обрывками кожаных туфель, медным тельником XVIII в., обломками костей. Поздние строительные остатки доходят до самого материка. В отличие от южного раскопа, здесь совсем нет участков слоя, не тронутого могильными ямами. Но на самом дне раскопа найден обломок явно «курганной» керамики, остальная — XIV — XVIII вв. Среди известкового лома найден маленький обломок резного камня, повидимому, с растительным орнаментом. Обнаженный в шурфе участок кладки стены совершенно единообразен по своей технике и характеру; никаких признаков, говорящих о двукратной постройке, нет.

Изложенные данные позволяют придти к следующим выводам. Современный храм в Городище построен единовременно заново на рубеже XV—XVI вв. Остатки строительных слоев в южном раскопе и единство кладки стены свидетельствуют об этом; возможно, что храм строился два сезона, о чем позволяет догадываться прослойка песка и глины, разделяющая эти слои, но, может быть, это, как говорилось выше, прослойка выброса из котлованов внутренних частей здания. По всей вероятности, храм построен в самом начале XVI в., что соответствует формам его верха и типичному для этой поры кровельному материалу — лощеной черепице.38 Во всяком случае, легенда о принадлежности низа здания чуть ли не XII в. опровергается полностью.

Остается вопрос о происхождении резного камня. Рельеф (рис. 2) высечен на поверхности правильно обтесанного блока плотного известняка (размер по лицевой стороне 44 X 32 см); хвостовая часть блока гладкая, тогда как во владимирском зодчестве хвостовая часть камня с резьбой обычно остается необработанной — для лучшего сцепления с кладкой (например, рельефы Боголюбовского Собора). Высота рельефа 2—2.5 см. Вопреки мнению исследователей, он изображает не барса и не грифона, а единорога — об этом говорит острый отросток на носу и хорошо переданные копыта. Во владимирской пластике мы единорога не встречаем.39 Фактура и стиль резьбы также несравнимы с владимирскими,— фигура почти лишена дополнительной разделки и своей ровной округлостью напоминает народную деревянную резьбу; только поперечные штрихи намечают как бы седло, увеличивая сходство с народными «кониками». Налицо значительный отход от искусства XII в. в сторону народного упрощения образа. Найденный в северном раскопе маленький обломок резного камня позволяет думать, что рельеф с единорогом был не единичен.

Откуда происходит этот рельеф и какова его дата? Раствор, на котором рельеф был вставлен в нишу стены около северной двери, тождествен раствору кладки самой стены.40 Следовательно, он вставлен при постройке храма в начале XVI в. Но едва ли он был и сделан в это время. В архитектуре XV—XVI вв. неизвестны подобные звериные изображения, есть лишь сведения о скульптурах религиозного содержания, каковы, например, изваяния Георгия на Спасских воротах Московского кремля или несохранившиеся скульптурные изображения богородицы и Ивана Богослова на башне Коломенского кремля.41 Интерес к фигурам животных в архитектурной декорации возникает вновь лишь в XVII в. (например, резные медальоны в ширинках церкви Воскресения на Дебре в Костроме или коники проездных ворот Горицкого монастыря в Переславле-Залесском.42

стр.223

Следовательно, остается предположить, что рассматриваемый рельеф принадлежал какой-то белокаменной церкви, построенной в самой Коломне или на Городище где-то под ней в XIV в. В свете приведенных выше данных о переносе каменного строительства во второй половине XIV в. в Коломну и Серпухов это предположение может не вызывать особых сомнений. Весьма вероятно, что этот храм был именно на Городище —владении Коломенской епископии. Среди первых коломенских епископов мы находим двух выходцев из монастырей старой Владимирской земли: епископ Филимон (около 1360—1375) был, как полагают, из Горицкого монастыря в Переславле-Залесском, епископ Павел (1389 - 1392)—из владимирского Рождественского монастыря.43 Существенно напомнить, что в это время и сам Дмитрий Донской и его жена Евдокия суздальская проявляют большое внимание к древним храмам Еладимира; известны их вклады во владимирский Рождественский монастырь, а богато украшенный резным камнем Дмитриевский собор становится объектом особых забот княжеской власти.44 Все это может объяснить и запоздалое появление в убранстве исчезнувшего белокаменного храма XIV в. под Коломной отдельных резных камней.

III

Интересующие нас памятники самой Коломны — Воскресенская церковь и Успенский собор— перестроены в XVII—XVIII вв., поэтому естественно начать с той общей картины кремлевского ансамбля, которую дает Павел Алеппский, посетивший Коломну в августе 1654 г. и видевший эти здания до их перестройки. Он описывает их так: «Внутри крепости 5 больших каменных церквей и монастырь для девиц во имя Введения Владычицы во храм. Первая церковь благолепная, с куполами; крыша ее крестообразна, ибо ее стены имеют с каждой стороны вид трех арок, из коих средняя выше остальных двух; церковь эта во имя св. Николая. В смежности с нею колокольня высокая, изящная, с арками и четырехугольным продолговатым куполом с крестом наверху, по обыкновению. На четырех ее углах для украшения сделаны резные колонны, наподобие фонарей, очень изящной работы. Вторая церковь, больше и лучше (первой.— Н. В.), в честь Воскресения. Третья церковь маленькая, но весьма красивая, также во имя св. Николая; в ней второй алтарь во имя мученика Антипия (вар. — мученицы Анисий)».45

Порядок описания зданий Павлом Алеппским точно соответствует пути от главных Пятницких ворот кремля. Сначала входящий видит Никольскую церковь, стоящую и теперь на старом месте, затем справа — Воскресенскую церковь на государевом дворе; между ней и Успенским собором стояла вторая церковь Николы (Зарайского). Далее Павел Алеппский дает подробное наружное и внутреннее описание Успенского собора, к которому мы обратимся позже, и, в заключение, отмечает, что «крыша как этой (соборной.— Н.В.) церкви, так и всех вышеупомянутых церквей (т. е. в том числе и Воскресенской.— Н. В.) походит на кедровую шишку или артишок; она ни плоская, ни горбообразная, но с каждой из четырех стен церкви есть нечто вроде трех арок, над которыми другие, поменьше, потом еще меньше кругом купола — очень красивое устройство».46

Так выглядел ансамбль каменных храмов кремля в середине XVII в. В представлении Павла Алеппского он объединялся в нечто целое сходством венчающих частей. Но у нас нет уверенности, что это древние здания XIV в., а не более поздней поры. Так, например, церковь Николы, описанная Павлом Алеппским первой, оказалась памятником первой половины XVI в. Как показали исследования архитектора Е. В. Михайловского Никольской церкви в Кремле, неузнаваемо перестроенной в XIX в., она сохранила основной массив храма — типа Трифона в Напрудной в Москве или рассмотренной выше церкви на Городище под Коломной, с сомкнутым сводом, с распалубками и трехлопастным завершением фасадов.47 Поэтому было естественно предположить, что и другие храмы — Успенский собор и Воскресенская церковь — могли быть перестроены в XVI в., например, при строительстве каменного кремля в Коломне, в каком виде их и описал Павел Алеппский.

С этим мы обращаемся к рассмотрению всех данных сначала о Воскресенской церкви.

Еоскресенская церковь, как мы говорили, не имеет точно установленной источниками ранней даты. Однако местное предание связывает именно с ней венчание князя Дмитрия Ивановича с княжной Евдокией в 1366 г. Иванчин-Писарев, впервые описавший Воскресенскую церковь, первый и пустил в научное обращение это местное предание, добавив, что белокаменные подклеты существующего Воскресенского храма являются остатком первоначального здания времени Донского. Он же привел интересные сведения, что и верхняя церковь была четырехстолпной, причем «в одном из столбов было устроено велико-

стр.224

княжеское место». Столбы, по его сведениям, были уничтожены в XVIII в. «для возвышения и расширения храма».48 Некрасов также полагал, что к моменту венчания Донского Воскресенская церковь была каменным придворным храмом, построенным московскими князьями на княжеском дворе вскоре после присоединения Коломны к Москве, где-либо в середине XIV в.49 В летописи нет никаких указаний на постройку Воскресенской церкви в это время, но выше мы видели, что многие каменные постройки второй половины XIV в. прошли мимо внимания летописца, и их дата устанавливается на основании внелетописных источников. Постройка же в это время каменного храма в Коломенском кремле более чем вероятна.

Некоторым основанием для этого предположения может служить и белокаменный подклет Воскресенской церкви, построенной в своей верхней части из кирпича XVIII в. (размер кирпича 29X14X7 см); квадры белого камня стен и столбов подклета чисто тесаны, высота камня колеблется в пределах 19—30 см, длина — 26—36 см. Своды подклета кирпичные (рис. 3). Сама по себе белокаменная кладка нижних частей здания отнюдь не является показателем сохранения в нем остатков древнейшей постройки XIV в. Это в особенности относится к Коломне, лежащей по соседству с известняковыми выходами в берегах Оки, которыми строительство пользуется и в настоящее время. Однако Некрасов справедливо указал на необычность для храмов XVIII в. плана подклета церкви (рис. 4—1), представляющего правильный квадрат с тремя апсидами на востоке и удивительно точной расстановкой четырех квадратных столбов, создающей кратность угловых, боковых и центральной ячеек 2X2, 2X3, 3 X 3.50 Далее Некрасов указывает, что подклет. по его мнению, полностью сохранил кладку XIV в., за исключением сводов, переложенных из кирпича; сохранились и старый цоколь и часть выше цоколя, несущая основания старых узких лопаток, и «тонкие тяги» меж апсид, «помещенные на четырехугольных тумбах». Эти тяги автор сопоставляет с тягами меж апсид звенигородского Успенского собора, а далее предполагает «наружный пояс посредине стены» и ступенчатые своды перекрытия храма.51 Последнее предположение связано с указанием Павла Алеппского, что Воскресенская церковь, подобно Успенскому собору, имела удивившую иноземца форму перекрытия, образно сопоставленную с «артишоком» или «кедровой шишкой». Павел Алеппский весьма кратко указал также, что Воскресенская церковь была «больше и лучше» церкви Николы — бесстолпного храма начала XVI в.

Уже при внимательном внешнем осмотре надземных частей здания отпадают некоторые из отмеченных Некрасовым наблюдений. Тяги меж апсид сложены вновь из кирпича и никак не могут быть повторением старых форм и «напоминать» Звенигородский собор. Профиль цоколя, который Некрасов определяет то как

стр.225

«аттический»,52 то как «чередование простых двух косяков и двух круглых тяг»,53 иной: это выкружка, четвертной вал, полочка и четвертной вал, переходящий в плинт. Весь цоколь вытесан заново и принадлежит храму XVIII в. Точно так же и поднимающиеся над ним сравнительно узкие лопатки не имеют отношения к подклетной части. Но на ней имеются переложенные из гладко рашпилеванного белого камня (высота блока 0.22 м) широкие (0.76 м) лопатки.

Раскоп (1.5X4 м), заложенный у северовосточного угла подклета, обнаружил следующую картину кладки (рис. 4—2). Сразу под современной дневной поверхностью почвы в основании лопатки положена целая грубо обработанная плита, выступающая в стороны к востоку и западу. Ниже идут три ряда грубо обтесанных камней (по 0.28, 0.27 м), отступающих внутрь от краев вышележащей плиты и покоящихся на значительно более широком основании фундамента. Последний представляет два ряда грубо обтесанных камней, отличающихся своей высотой (0.33, 0.38 м) от вышележащих рядов кладки и покоящихся на забутке рва, заполненного крупными грубыми блоками камня и кусками рваного известняка, залитыми раствором. Глубина основания фундамента 2.90 м от современной дневной поверхности, что явно не отвечает статическим потребностям сравнительно небольшого храма.

Возникает предположение, что он, действительно, поставлен на старом фундаменте какого-то предшествующего более древнего здания, благодаря чему и получилась столь непомерная глубина заложения. Граница этого старого фундамента может быть определена по краю верхнего ряда толстого камня, т. е. на уровне 1.60 м от материка, вполне достаточном для здания данных размеров.

Возможно и другое предположение: что в момент первоначального строительства храма, который был, как и теперь, с подклетом (об этом ниже), слой почвы был гораздо ниже и весь подклет был над землей, при этом его фундамент будет иметь нормальную глубину.

Раскоп около юго-восточной лопатки вскрыл иную картину, чем в первом. Здесь нет чередования трех масштабов камня, ряды кладки идут приблизительно в одном ритме, поверхность блоков гладко рашпилевана; но на том же уровне, как и на северо-восточном углу храма, начинается ступенчатое расширение фундамента из грубо обработанных блоков.

Стратиграфия примыкающего к зданию культурного слоя дает в обоих шурфах в общих чертах одинаковую картину (рис. 4—3: от стены идет, опускаясь наружу, один пласт строительного мусора из лома камня, кирпича и извести, связанный с сооружением существующей кирпичной церкви. Ниже, вплоть до материка, лежит совершенно перерытый могильными ямами черный перегной, в котором начисто стерта последовательность наслоений и культурных остатков. Однако существенно отметить разницу в характере строительных обломков в щебневом слое и в нижнем слое перегноя. В первом — кирпич тождествен материалу существующей церкви XVIII в. (29X14X7 см), а обломки камня преимущественно рашпилеванные. В слое перегноя кирпич (весь бывший в употреблении) иного размера (?11Х5 см), сближающийся с

стр.226

кирпичом арки подклетного входа (24Х12Х X 6 см). Кроме того, здесь же найдены: обломок белокаменной бусины портала (сохранился витой жгут вала), угловой камень цоколя (обломок), несколько мелких белокаменных обломков от тонких колонок или цокольного четвертного вала (4—5 см в диаметре) и большое количество белокаменного щебня. Можно, следовательно, предположить, что эти остатки принадлежат более раннему строительству белокаменного храма, а также документируют его постепенное разрушение и чинку кирпичом.

Ясно, что сплошные могильные ямы разрушили бывший здесь до этого целый пласт первоначального строительства храма. Характер бусины таков, что она в равной мере может быть сравнена с бусинами порталов храмов как начала XV, так и XVI в. В слое строительства — большое количество обломков черной, лощеной черепицы с городчатым или треугольным концом, которая встречается в Коломне повсюду (раскопки в Коломенском кремле); нами она встречена и в раскопе и на сводах церкви на Городище начала XVI в., а также в раскопе около Успенского собора. Следовательно, Воскресенский храм до его перестройки в XVIII в. был еще в начале XVI в. покрыт, подобно всем коломенским памятникам, черепицей, имел белокаменные порталы с бусинами, был изначально двухэтажным, т. е. с подклетом. Самый храм был также четырехстолпным. Павел Алеппский добавляет, что он имел, как и прочие храмы, верх, «подобный артишоку».

К какому же времени может быть отнесена постройка первой белокаменной Воскресенской церкви? Она появилась, несомненно, не позже начала XVI в., о чем свидетельствует ее покрытие в это время лощеной черепицей. Писцовая книга Коломны 1577—1578 гг, описывает это здание так: «В городе ж на Коломне двор государя царя и великого князя, а на дворе у больших ворот церковь Воскресение господа бога спаса нашего Исуса Христа камена... Да в Воскресенье ж Христове придел Собор пресвятей богородицы... а под Воскресеньем полатка казенная, а в ней 3 котлы пивных медены изгорели, а у полатки двери железные...»54 Далее Писцовая книга весьма детально и живо описывает и весь комплекс княжеского двора с рядом отдельных зданий, связанных между собой переходами. В их числе интересно отметить наличие двух «чердаков» (чертогов) — дубового и «красного» на каменных «полатях».55 С «чертогами» был связан и белокаменный храм: «Да на государевом цареве и великого князя дворе хором: чердак на черном подклете 7 сажен, перед ним сени на столбех полсемы сажени, да от сеней к церкви к Воскресенью Христову переходы решотчаты обалились; а под ними ворота, затворы дощаты, по обе стороны решетки древяны...» 56

Комплекс двора мог возникнуть вместе с храмом или развиваться вокруг него в течение длительного периода. Он в равной мере характерен как для XVI в., так и для более ранней поры.

В XVI в. было два момента, подходящих для его возникновения,— время перед походом Грозного на Казань через Коломну в 1552 г. и несколько раньше, в период строительства кирпичного кремля в Коломне в 1525—1531 гг. Однако фланговый марш 1552 г, на Коломну был вызван неожиданным походом крымского хана Девлет Гирея, имевшим задачей отвлечь русские силы от Казани; появление здесь царя было также непредвиденным, так что предположение о постройке в этой связи двора отпадает. Кроме того, и писцы 1577—1578 гг., несомненно, отметили бы столь недавнее «строение государево». Да и ветхость строений «государева двора», где «переходы решотчаты обалились», не говорит в пользу его недавнего возникновения. В 1552 г., явно в связи с казанским походом, в Коломне была построена владыкой Феодосией лишь кирпичная шатровая церковь Брусенского монастыря, о чем мы знаем из закладной плиты с надписью у северного входа в этот храм. Раньше, в 1522 г., сюда приезжал сам Василий III для организации обороны от татар, а в 1525—1531 гг. здесь сооружается каменный кремль.57 Ни о каких других каменных постройках в Коломне в это время источники не сообщают.

Таким образом, ясно, что как самый княжеский двор, так и его храм возникли до начала XVI в.

Приведенные выше данные писцовой книги о сенях и переходах от государевых хором к храму говорят о переходах к хорам дворцовой церкви: переходы были подняты высоко, так как под ними помещались ворота. Уже в соборах Троице-Сергиева (1423) и Саввина-Сторожевского (конец XIV в.) монастырей хоры исчезают. Воскресенская церковь Коломны в этом отношении архаичнее их. Существенна и деталь храма, сохраненная в описании Иванчина-Писарева до перестройки: в одном из его четырех столбов было устроено «великокняжеское место» — это, видимо, ниша в столбе для сиденья. Единственная известная нам аналогия — вероятно, подобная этой «печура» в столбе придворной церкви Рождества богородицы в Московском кремле, построенной в 1393 г. вдовой Донского княгиней Евдокией. Отметим и посвящение храма Воскресению — необычное для того времени. Может

стр.227

быть, в обстановке приближающихся боев с татарами за освобождение Руси от векового ига, за ее «воскрешение» и возрождение это посвящение имело символическое значение.58 Сказанное позволяет уверенно утверждать, что и писцовая книга 1577—1578 гг. и Павел Алеппский описывали действительно белокаменный храм Воскресения времени Донского. Это был четырехстолпный храм с подклетом, тремя апсидами и хорами в западной трети. Входы были обработаны в виде белокаменных порталов, с бусинами на колонках. Вход на хоры был непосредственно из дворца по высоким переходам. Верх храма, описанный Павлом Алеппским, представлял собой ступенчатую пирамиду; над закомарами фасадов были видны меньшие арки и за ними — кокошники в основании барабана.

IV

Успенский собор — единственный памятник Коломны, постройка которого отмечена летописью. Впрочем, летопись отметила даже не закладку храма, а его катастрофу: «В лето 6888 (1380). Падеся на Коломне церковь каменаа, уже свершениа дошедши, юже създа благоверный великий князь Дмитрий».59 Не случись этого, может быть, и этот памятник остался бы без упоминания летописца. Эта запись во всех списках летописи предшествует повести о Куликовской битве. В некоторых вариантах текста сообщение о крушении Коломенского собора стоит рядом с записью об освящении собора Троицы в Серпухове. Особенно характерен в этом смысле текст Симеоньевской летописи (древнейшей московской летописи 1409 г.): «В лето 6888 месяца июня в 15 день в неделю, священа бысть церкви соборъная во имя святыя Троица в граде Серпухове, юже създа христолюбивый князь Володимер Андреевичь. Месяца того же иреже за мало дней падеся церковь камена на Коломне, уже съвръшениа дошедши, юже създал князь великий Дмитрей Ивановичь».60 Обе постройки главных храмов в Коломне и Серпухове здесь тесно связаны, так что ясен й единый замысел этого строительства и, видимо, срочность его окончания к лету 1380 г. Это дополняет новым штрихом ту общую картину московского строительства времени Донского, которую мы дали выше.

Успенский собор, видимо, был начат постройкой не в 1380 г., а одним-двумя годами раньше. Весьма вероятно, что это произошло в 1379 г., когда для ускорения постройки собора в Коломне была приостановлена работа над собором Симонова монастыря в Москве. Разрушение Успенского собора в 1380 г. коснулось, очевидно, лишь его верха, так как оно не помешало князю Дмитрию молиться в соборе перед походом на Куликово поле.61 Храм был восстановлен вскоре после Куликовской битвы: запись о росписи собора в 1392 г. «подписана бысть на Коломне церковь камена Успение богородици, юже създа князь Дмитрей Ивановичь» дополняется в Степенной книге существенным пояснением: «дотоле еще за десять лет», т. е. за 10 лет до 1392 г.— в 1382 г.62 Очевидно это произошло до карательной экспедиции Тохтамыша. Таким образом, памятник датируется 1379—1382 гг.

Успенский собор Коломны в его современном виде принадлежит концу XVII в. Старый храм, описанный Павлом Алеппским, был разобран в 1672 г., и на его месте был выстроен новый, законченный в 1682 г. Это здание весьма подробно описано Некрасовым,63 поэтому отметим лишь его основные черты (рис. 5а).

Это — большой пятиглавый собор с четырьмя мощными круглыми столбами. Его основное пространство почти квадратно (продолговатость плана, показанная на чертеже Некрасова,— результат ошибки в обмерах на 1.0 м). Три портала характерных для XVII в. форм вводят внутрь; при этом ось южного и северного входов приходится на линии восточной пары столбов. Внутренние столбы не отвечают плоским наружным лопаткам боковых фасадов. К этому кубу примыкает алтарная часть с мощной средней апсидой и двумя боковыми со сравнительно тонкими стенами, несколько скошенными к центру. Над апсидой диаконника помещалась ризница с входом в нее через лестницу внутри южной стены средней апсиды. В нижней части собор сложен из белого камня (высота блока 25 см, длина—18—45 см), выше — из кирпича (29X15X9 см). В северной стене к западу от портала начинается лестница, поднимающаяся далее внутри западной стены и выводящая на своды храма.

Наличие белокаменной кладки внизу, странное совпадение столбов с осью боковых порталов, расхождение столбов и наружных лопаток и другие черты, в частности «склонность храма к одноапсидности»,— дали Некрасову

стр.228

основание для предположения, что в основе памятника XVII в. лежат сохранившиеся фундаменты собора XIV в. Он предположил также, что столбы существующего храма стоят на новых местах, а первоначально здесь были три пары крестчатых столбов, размещение которых и было показано на чертеже Некрасова пунктиром. Далее он полагал, что в существующих порталах собора частично сохранились части старых.64

Уже при первом ознакомлении с памятником утверждения Некрасова становятся, по меньшей мере, сомнительными. Прежде всего самый характер белого камня, его очень точная теска (25 см по высоте) убеждает в его позднем происхождении. Особенно существенно, что белокаменная кладка идет не по горизонтали, как это бывает при сохранении древних оснований в новой постройке (например, Боголюбовский собор), а по ломаной линии, то опускаясь, то понижаясь. Следовательно, скорее всего это новая кладка из перетесанного старого, а может быть, и вновь заготовленного белого камня, который сменяется на разных уровнях кладкой из кирпича.65 Наконец, порталы собора, в которых Некрасов видел следы древних порталов храма Донского (осо бенно в южном), не дают оснований для подобных заключений,— еще Султанов справедливо приводил их в качестве типичных образцов порталов XVII в.66 Кроме того, так как собор XIV в., по описанию Павла Алеппского, имел подклет, порталы должны были быть поднятыми высоко над землей.67 Все это, не говоря о других весьма натянутых доказательствах, подрывало доверие к гипотезе автора. Однако вопрос об Успенском соборе Донского представляет столь значительный историко-архитектурный интерес, что было необходимо углубить изучение существующего здания собора археологическими средствами. Ввиду того что с севера и юга от собора существует капитальная отмостка, шурф № 1 был расположен у средней апсиды по центральной оси храма.68 Глубина шурфа 2.80— 3.0 м, на этой отметке лежит материковый грунт.

Картина слоев в шурфе № 1 (рис. 56) значительно сложней, нежели у Воскресенской церкви; здесь нет могильных перекопов, но зато вся земля пронизана строительными остатками и прослойками строительного щебня.

Опишем сначала кладку основания апсиды. Под профилем цоколя идут четыре ряда хорошо тесаного камня; они ступенчато расширяются книзу, образуя уступы с нарастающим вылетом — 4—8—12 см. Ниже идет грубая нерегулярная кладка из плохо обработанных камней, с

стр.229

широкими швами, забитыми щебнем или мелкими клиньями. Существенно, что в числе этих камней — камни тесаные по лекалу: один из них явно от архивольта портала (полка с четверной выкружкой), второй — арочный (рис. 5б и 6).

В профилях шурфа читается следующая стратиграфия, От уровня 1.0 до 1.60—1.80 м залегает мощный строительный пласт битого кирпича и известкового щебня, вплотную подходящий к кладке фундамента как раз при переходе от регулярной кладки из тесаного камня к грубой кладке основания. На уровне 1.70 м прослеживаются крупные бутовые камни, лежащие плашмя, вплотную или с разры вами — может быть, поврежденная мостовая (?). Ниже, с отметки 1.80 м, у стены идет наклонная стенка врезанного в материк на 0.80 м котлована рва; далее — в середине шурфа в обоих профилях ясно выступает приподнятый участок нетронутого материка (рис. 56), на котором слой чистой крошки белого камня и извести толщиной 5—15 см, покрытый тонкой песчано-глинистой прослойкой; в восточной половине шурфа этот выступ материка обрывается пологой или крутой линией в какой-то котлован, заполненный грязным песком с кусками мелкого кирпичного щебня в верхней части и бутового камня и извести — внизу.

Существенны показания керамического материала. Во рву фундамента и даже под последним нижним рядом кладки встречены лощеная и тонкая белоглиняная керамика вместе с кирпичным щебнем. Это с совершенной ясностью показывает, что собор целиком выстроен заново, в новых, очевидно, рвах, и искать в его белокаменных нижних частях уцелевшие стены храма XIV в. не приходится. Но при постройке 1672—1682 гг. был, очевидно, использован пригодный камень этого древнего разобранного памятника,— в фундаменте мы отметили тесаные камни, например, от портала. Интересно, что и здесь, как и в слое у Воскресенской церкви и церкви на Городище, встречено много обломков серой лощеной черепицы начала XVI в. Очевидно, в связи со строительством кремлевских стен, были отремонтированы оба кремлевских храма.

Описанный выше выступ материка в середине шурфа с слоем чисто белокаменного строительства показывает, что новый кирпичный собор стоит на месте древнего. Керамика, собранная на этом участке и по его склонам, близка «курганному» типу, но больше «красной средней» (XIV—XV вв.), с параллельным линейным орнаментом; в числе находок — ручка большой амфоры-корчаги. Очевидно, остаток строительного слоя собора XIV в. был прикрыт сравнительно нетолстым культурным слоем XIV—XV вв., который, возможно, перекрывала мостовая на уровне 1.70 м.

Показания восточного шурфа об отсутствии под стенами существующего собора стен храма XIV в. сделали излишней дальнейшую наружную шурфовку, но показали совершенную необходимость разведки внутри собора.

Шурф № 2 внутри собора имел задачей проверить: 1) не сохранились ли внутри, под чугунным современным полом, остатки стен собора XIV в. и 2) есть ли под полом остатки предполагавшихся Некрасовым первоначальных столбов. Для этой цели был выбран участок в северном нефе собора, между солеей и северо-восточным круглым столбом. Шурф длиной 4.5 м и шириной 1.5 м пересек целиком северный неф и прошел по пространству между существующим и предполагаемым северо-восточным столбом, выйдя в край центрального нефа.69

стр.230

Внутренний шурф дал следующую картину (рис. 7). Непосредственно под полом — прослойка новейшего мусора, просочившегося в щели плит. Встречаются мелкие куски штукатурки с фресковой росписью XVII в. Ниже — прослойки строительного мусора (известь, кирпич), перемешанного с землей. Под ним в северной половине раскопа следует слой земляного грунта с кусками извести, кирпича, обломками рашпилеванного камня и разнообразными фрагментами керамики, где, наряду с поздней белоглиняной, есть несколько фрагментов «курганной» и обломок ручки большой амфоры-корчаги. Создается впечатление, что это земля, вынутая при рытье рва для фундамента нового собора и попавшая частично на его внутреннюю площадь, причем естественно произошло смешение разнородных материалов из перекопанного городского слоя XII—XVII вв.

Под этим слоем земли лежит довольно значительный пласт плотно слежавшихся отесков и обломков белого камня, частью с затвердевшим на них связующим раствором; камень нерашпилеван, обработан скарпелью; кирпичных обломков в этом слое вовсе нет, но попадаются обломки фресковой росписи.70 Ниже на дне раскопа, на глубине 1.05—1.55 м лежат тесаные и полуотесанные белые камни также со следами раствора, плотно связанные слежавшейся известью; этот завал камня начинается отступя 1 м от северной стены собора и кончается в 3.80 м от нее, где он также прикрыт слоем известкового лома и отесков, опускающимся вниз по линии развала. Отсутствие здесь кирпичных обломков показывает, что мы имеем дело с развалинами белокаменного храма Донского. Скопление тесаного камня обозначает развал его северной стены. Таким образом, храм был несколько уже существующего.

В южной части раскопа против существующего северо-восточного столба картина иная. Здесь под прослойками строительства XVII в. идет насыпной мусорный песок с обломками кирпича, углем, пятнами глины — вплоть до дна раскопа (1.85 м). Проба этого слоя в глубину показала, что он идет и ниже не менее чем на 1.5 м. Это совпадает с указанием Павла Алеппского (см. ниже), что собор Донского имел глубокие подвалы-подклеты. Никаких следов предполагаемого здесь Некрасовым столба не оказалось, да это и понятно: он оказался бы стоящим почти вплотную к северной стене разрушенного храма Донского.

В южном обрезе раскопа выступил развал плохо обработанного белого камня, пересыпанный тем же мусорным песком; он не имеет следов раствора и, видимо, является неиспользованным камнем от строительства XVII в.71

Таким образом, разведки полностью подтвердили изложенные выше сомнения в справедливости наблюдений и гипотез Некрасова, которые оказались не имеющими ничего общего с действительностью. Существующее здание собора не имеет никакого отношения к первоначальному храму XIV о. Следовательно, это освобождает нас от необходимости пересматривать и опровергать всю аргументацию Некрасова, направленную на доказательство обратного. Вместе с тем рушится и вся крайне надуманная и антиисторическая рекон-

стр.231

струкция автором собора Донского, которую сам он оценил как «необыкновенно оригинальное архитектурное создание»,72 а мы определили бы как «произвольную фантазию» исследователя.

Тем не менее мы должны вновь пересмотреть описание собора Павла Алеппского, уже не связывая этот текст с существующим собором, но дополняя его другими источниками, которых Некрасов почему-то не привлек.

Павел Алеппский пишет: «Четвертая церковь, именно соборная, есть великая церковь, кафедра епископа. Она весьма величественна и высока и как бы висячая; в нее всходят по высокой лестнице с трех сторон, соответственно трем ее дверям. Она вся из тесаного камня, приподнята на значительную высоту и кругом имеет кайму скульптурной работы во всю толщу ее стен. Косяки дверей и окон походят на отшлифованные колонны — работа редкостная, так что косяки кажутся изящными, как тонкие колонны. Церковь имеет три высоких купола, снизу приподнятых. Верх большого купола покрыт кругом красивыми, четырехугольными, резными из деревянных досок фигурами в виде крестов величиною с ладонь. На куполах — позолоченные кресты. Большой купол находится над хоросом, остальные два — над обоими алтарями, ибо церковь имеет три алтаря, как обыкновенно все их церкви. Один из них во имя св. Димитрия; в нем имеются его иконы. Здесь постоянно совершается литургия. Главный алтарь имеет три больших окна со стеклами...»73 Далее Павел Алеппский описывает амвон в центре собора, архиерейское место около южного столба и иконостас, удивившие его «тощие» свечи и, наконец, соборную колокольню. Затем он возвращается к описанию внешнего облика собора, частью уже цитированному выше. «Крыша как этой (соборной.— Я. В.) церкви, так и всех вышеупомянутых церквей походит на кедровую шишку или на артишок; она ни плоская, ни горбообразная, но с каждой из четырех стен церкви есть, нечто вроде трех арок, над которыми другие, поменьше, потом еще меньше — кругом купола — очень красивое устройство. Все покрыто досками для защиты свода от дождя и снега, дабы он не портился. Под этой церковью много склепов и подвалов. Над нартексом есть еще ярус, где помещается казнохранилище епископа...»74

Как и в отношении описания Павлом Алеппским Воскресенской церкви, можно усомниться, был ли перед его глазами Успенский собор, созданный Донским, или это была постройка, возникшая позже, например, в XVI в.?

Приведем в дополнение относящиеся к Успенскому собору и не использованные Некрасовым места из писцовой книги гор. Коломны 1577—1578 гг. Прежде всего храм здесь имеет очень существенный эпитег «Донской»: «В городе же на Коломне церковь соборная Успение пречистые богородицы Донская...» Это наименование поддерживалось именем главной «святыни» собора — иконы Донской богоматери, ставшей, после победы над татарами, вторым после Владимирской иконы богоматери национальным палладиумом Руси.75 Далее здесь упоминается придел Дмитрия, который называет и Павел Алеппский: «Да у церкви ж у Пречистые богородицы в приделе в Дмитреи Великом». Наконец, писцовая книга отмечает хоры с двумя приделами: «Да в соборной же церкви Пречистые богородицы придел Леонтей Ростовский чюдотворец на полатех... да... на полатех придел Никита великий...» 76

Из сопоставления данных Павла Алеппского и писцовой книги 1577—1578 гг. с очевидностью явствует, что со времени создания Донским и до 1682 г. собор не перестраивался — он и именуется в XVI в. «Донским» и имеет придел «Дмитрия великого».

Это подтверждается и данными археологической разведки: в шурфе у алтаря собора был прослежен лишь один предшествующий постройке 1676—1682 гг. слой строительства из белого камня.

Теперь рассмотрим данные Писцовой книги 1577—1578 гг. и описания Павла Алеппского вместе, чтобы представить с возможной полнотой облик Успенского собора 1379—1382 гг.

Прежде всего возникает вопрос о типе здания: был ли это небольшой четырехстолпный храм или большой шестистолпный собор. Как показали наши разведки, он был меньше существующего, его северная стена шла параллельно стене последнего на расстоянии 1 м, точно так же и алтарная апсида оказалась внутри новых стен, заложенных на новом фундаменте; можно думать, что внутри существующего собора оказались также южная и западная стены древнего собора. Но и при этом он был внушительным зданием, очень немногим уступая, например, Успенскому собору во Владимире (в его первоначальном виде 1158—1160 гг.). Внутренние размеры последнего равны 15.20 X 24.90 м; предполагаемые внешние размеры Коломенского собора примерно 15.60X25.38 м.77 Павел Алеппский с полным правом мог назвать его «великой» и «величественной» церковью.

Следовательно, храм Донского был большим шестистолпным городским собором, пер-

стр.232

вым в XIV в. (московские соборы Ивана Калиты были четырехстолпными) и единственным во всем московском зодчестве XIV— XV вв. Характерно и само посвящение собора Успению как храма Калиты и как собора Андрея Боголюбского во Владимире. Но если собор Калиты, как доказано К. К. Романовым, 78 следовал «образцу» сравнительно небольшого Георгиевского собора 1230— 1234 гг. в Юрьеве-Польском и лишь своим посвящением указывал на преемство значения владимирского епископского и митрополичьего собора» то собор Донского в Коломне впервые ставил задачу приблизиться и к масштабам центрального памятника великокняжеского Владимира. Возможно, что к этой мысли толкало и наличие во враждебной Твери большого шестистолпного Спасского собора.

Успенский собор, по словам Павла Алеппского, имел в нижней части «склепы и подвалы», т. е. большой подклетный этаж. Его наличие установлено и нашей разведкой. На этом этаже поднимался самый храм, так что к его трем тесаным из белого камня перспективным порталам вели высокие лестницы, почему храм и показался Павлу Алеппскому «как бы висячим». Это был прием, уже известный русскому зодчеству XIII—XIV вв.— «высокие степени» перед входами имел тверской собор Спаса, построенный в 1284— 1290 гг.79 Вероятнее полагать, что подклет Коломенского собора был одноэтажным, хотя определенность указания, что церковь «приподнята на значительную высоту», может наводить на мысль и о двухэтажном подклете, какой, например, московские мастера сделали при перестройке в 30-х годах XV в. собора Чудова монастыря.80 Почти современный Успенскому собору храм Голутвина монастыря имел, по данным писцовой книги 1577— 1578 гг. и Павла Алеппского, подклеты, и к его трем входам также вели три лестницы.81 Подклет имела, как мы видели, и Воскресенская церковь в Коломне.

Далее Павел Алеппский указывает на наличие в соборе нартекса, а над ним «есть еще ярус, где помещается казнохранилище епископа». Писцовая книга упоминает «полати» с двумя приделами на них Леонтия и Никиты. Следовательно, западная четверть храма имела хоры, ставшие в XVII в. епископской ризницей. Возможно, что пространство под ними отделялось от помещения для молящихся суженными арочными проемами, что и дало

Павлу Алеппскому повод говорить о нартексе как особом помещении.

С востока к основному объему храма примыкали, скорее всего, три обычные алтарные апсиды. У нас нет решительно никаких оснований решать этот вопрос иначе: например, так, что средняя апсида была большой и высокой, а боковые — пониженными,82 тем более, что сам Павел Алеппский отмечает «обыкновенность» устройства тройного алтаря Коломенского собора («как обыкновенно все их церкви»). В апсиде диаконика и помещался придел патрона князя Дмитрия — «Димитрия великого».

С этим связан вопрос о размещении трех глав собора. Судя по описанию перекрытия его верха, где говорится о трех закомарах с каждой стороны храма, западное членение здания — его нартекс — было пониженным. Над ним и апсидами поднималась симметричная, квадратная в плане, основная часть храма. Над пересечением центральных нефов возвышалась большая глава. Две малые помещались, невидимому, над угловыми ячейками квадрата (это и будет, по П. Алеппскому, «над боковыми алтарями»), образуя асимметрическую композицию верха, повторение которой мы встретим позже во многих памятниках конца XV — начала XVI в. 83 Павел Алеппский особо отмечает, что все три главы были «снизу приподняты»; трудно решить, что следует разуметь под этим определением — выдвижение ли барабанов на особых постаментах или что-либо иное; но, во всяком случае, эта ремарка, очевидно, вновь подчеркивает вертикальную направленность композиции храма («церковь весьма величественна и высока»). Центральная глава была покрыта (в начале XVI в.) городчатой серой лощеной черепицей, которую Павел Алеппский принял за «четырехугольные резные из деревянных досок фигуры в виде крестов величиною с ладонь».

Наибольший интерес представляет приведенное выше описание Павлом Алеппским композиции перекрытия храма, которое, как и в Воскресенской церкви, представляло ступенчатую пирамиду, образованную вторым рядом закомар и кольцом кокошников в основании барабана большой главы. Если справедлива гипотеза П. Н. Максимова о воспроизведении в соборе Симонова монастыря 1543—1549 гг. системы покрытия его предшественника — собора 1379—1405 гг., то и Коломенский собор мог иметь аналогичную композицию перекрытия.84

Некоторым дополнением к описанию Павлом Алеппским верха Успенского собора слу-

стр.233

жит рисунок Коломны, приложенный к путешествию Олеария.85 Здесь панорама города представлена с северо-восточной стороны из-за Москвы-реки (ошибочно названа «Осса fluvius») и Коломенки, куда Кремль обращен фронтом от северо-восточной «наугольной — Свибловой стрельни» и далее на запад до Грановитой «Коломенской» башни. Среди многочисленных храмов (выделяются своей высотой—справа, в западной части Кремля, шатер церкви Брусенского монастыря, а слева — весьма странной формы верх Успенского собора (рис. 8).

Он обобщен в виде куполообразного покрытия с маленькой главкой наверху и тремя вытянутыми «закомарами». Эта форма, видимо, передает общее впечатление «приподнятого» ярусного завершения собора.

V

Коротко подведем итоги сделанным наблюдениям.

Коломна во второй половине XIV в. действительно являлась центром большого каменного строительства, связанного с выдающимся значением города в подготовке борьбы с Ордой. Можно предположить, что первым каменным зданием был неизвестный по имени епископский храм, от которого происходит рельеф церкви на Городище; однако это лишь домысел, настаивать на котором нельзя. До 1366 г. на княжеском дворе возникла белокаменная Воскресенская церковь. Далее, в конце 70-х годов, был построен белокаменный собор Голутвина монастыря. Наконец, в 1379—1382 гг. Дмитрием Донским был сооружен большой Успенский собор в Кремле.

Судить с полной точностью об облике этих памятников мы не можем,— в них многое спорно; лишь сочетая показания письменных источников с данными очень ограниченных археологических разведок, нам удалось составить общее представление о первоначальном виде Воскресенской церкви и Успенского собора. Однако и эти неполные, «пунктирные» контуры исчезнувших зданий времени Донского позволяют сделать некоторые существенные выводы.

Воскресенская церковь принадлежит к древнему типу небольших придворных храмов, связывавшихся переходами с хоромами феодала. Успенский собор также органически примыкает к столь же древнему типу городских шестистолпных соборов, восходящих к «великой церкви» Киево-Печерской лавры XI в. Посредствующими звеньями являются владимиро-суздальское зодчество XII—XIII вв. и белокаменное строительство Ивана Калиты начала XIV в.

Наиболее типична Воскресенская церковь. Если допустить, что описанная писцами конца XVI в. топография зданий княжого двора с их белокаменными подклетами сохранила свои старые черты XIV в., то и «сени» и «переходы» от «чертогов» к дворцовому храму живо напомнят нам элементы дворцовых ансамблей в Боголюбове XII в. или в Ярославле XIV в.86 С этим традиционным ансамблем хорошо вяжется одноглавый четырехстолпный храм с хорами, отличный от своих предшественников XII в. лишь наличием подклетного этажа и своим ярусным пирамидальным верхом.

стр.234

Павел Алеппский особо отметил высокое совершенство белокаменной техники Успенского собора (что, несомненно, относится и к Воскресенской церкви). Кроме перспективных порталов, его внимание привлекли окна, также, видимо, со сложной перспективной обработкой косяков, в числе элементов которой были «отшлифованные тонкие колонны». Сам продолговатый шестистолпный план собора и его общие размеры, как мы отмечали, напоминают владимирский Успенский собор Андрея Боголюбского. Асимметрическое трехглавие верха находит параллель в трехглавии Суздальского собора 1222—1225 гг. Под «каймой скульптурной работы», опоясывавшей Коломенский собор, вполне естественно разуметь, вероятно, тройной плоский орнаментальный пояс, какой был, повидимому, уже в соборе Спаса на бору 1329 г.87 и известен по памятникам последующего времени — соборам Звенигорода и Троице-Сергиевской лавры конца XIV — начала XV в.88

Созданный «реконструкцией» Некрасова облик собора Донского, по собственному признанию автора, совершенно выпадал из связи с владимиро-московский линией развития зодчества. 89 Это и понятно, так как этот фантастический «научный призрак» слагался из сочетания черт храма XVII в. с данными Павла Алеппского о храме XIV в., почему и оказалось, что «куб (здания) слишком плотно расселся на земле».90 Уже это вопиющее противоречие данной «реконструкции» всему тому, что мы реально знаем о зодчестве XIV в., должно было бы заставить усомниться в ее реальности. Однако эта «реконструкция» стала краеугольным камнем столь же антинаучной «теории» «белорусского влияния» на московское зодчество XIV в. В действительности же, как мы видим, собор Коломны прочно стоит в русле развития московского зодчества XIV в., исходящего из владимиро-суздальской архитектурной традиции XII—XIII вв.91

Но памятники Коломны вскрывают не только черты традиции, сила и национальное значение которой понятны в условиях монгольского ига и борьбы с ним. Они содержат и много нового, ведущего вперед и связывающего их уже не с местной традицией владимирского северо-востока, но с исканиями национальных архитектурных форм общерусского значения. Речь идет о композиции верха здания, видимо сходной у дворцовой Воскресенской церкви и Успенского собора.

В своей обзорной статье я уже конспективно изложил мое представление о зарождении начальных вариантов данной композиции и ее развитии в XII—XVI вв.92 Ранние стадии этого процесса документированы такими памятниками XII в., как собор полоцкого Спасо-Евфросиниева монастыря и Троицкий собор в Пскове. Теперь к ним можно прибавить храм Пятницы в Чернигове,93 дающий на рубеже XII—XIII вв. чрезвычайно смелую композицию, как бы предвосхищающую решение верха собора Андроникова монастыря в Москве (до 1427 г.).94 Можно предположить, что необычную композицию перекрытия имели и последние памятники владимирского зодчества XIII в.— Суздальский и Юрьево-Польский соборы.95

Естественно ожидать, что с возрождением Руси в XIV в. мы встретимся и с дальнейшим развитием этой общерусской архитектурной темы. Однако ее исходные «образцы» домонгольского времени были теперь недоступны: Полоцк и Чернигов лежали в XIV в. за рубежами Руси, и их памятники были, вероятно, забыты. Только Псковский собор конца XII в. с его пониженным нартексом, притворами и трехлопастным постаментом под главой, дожил до 1365 г., а в 1365—1367 гг. псковский зодчий Кирилл создал на его месте новый храм. Этот выдающийся памятник русского зодчества, известный по сохранившимся его чертежам конца XVII в., являлся новым и крупным шагом русской архитектурной мысли в деле переработки крестовокупольной системы храма. Основной объем здания, поднимавшийся над притворами и пониженной ступенью нартекса, приобрел сложное расчлененное построение: своды архитектурного креста поднялись над угловыми, постамент под главой приобрел сложную, заимствованную из деревянной архитектуры форму «восьмерика на четверике», обработанного по граням чередующимися полукруглыми «кокошниками» и фронтончиками. Новизна и смелость художественной мысли псковского зодчего оставили далеко позади все сделанное до того в этой теме.96

стр.235

Как же развивался этот процесс в ранне-московском зодчестве?

Мы не знаем с достоверностью, каким был верх Успенского собора Калиты 1326 г., хотя есть основания думать, что и он обладал сложной композицией перекрытия, вероятно и вызвавшей быстрое разрушение его сводов. Только для следующего этапа московского строительства, развернувшегося в княжение Дмитрия Ивановича, мы имеем документально подтвержденные описанием Павла Алеппгкого данные о своеобразной композиции коломенских храмов.

Их характерной особенностью были подклетные этажи. Вызванные к жизни практическими потребностями того тревожного и бурного времени и являясь «несгораемыми» хранилищами ценного имущества на случай пожаров, подклеты играли и весьма существенную композиционную роль. Основной объем храма значительно поднимался кверху, что усиливало впечатление его ступенчатого перекрытия. Высокие лестничные «всходы» к порталам как бы предваряют появление излюбленных позднейшим зодчеством XVI в. «гульбищ» — галлерей с их живописно расположенными лестницами.

Успенский собор имел пониженный нартекс, ступень которого подчеркивала возвышенность основного, квадратного в плане объема храма. Этой единственной чертой он и напоминал собор полоцкого Евфросиниева монастыря XII в. и псковский собор Троицы (в обоих его «редакциях» XII и XIV вв.).97 Композиция же венчающих частей была, как явствует из описания собора Павлом Алеппским и данных последующих памятников московского зодчества, отличной и от названных памятников домонгольского времени и от Псковского собора 1365—1367 гг.

Согласно гипотезе архитектора П. Н. Максимова, 98 к которой я полностью присоединяюсь, над закомарами фасадов сравнительно невысоко поднимались, отступая вглубь, закомары диагональных «сводов-крыш» и таких же, но несколько более приподнятых, «сводов-крыш» по осям архитектурного креста, а в основании барабана был положен венок чисто декоративных кокошников. Как и в отношении подклетов, можно сказать, что эта композиция верха решала одновременно практические и чисто художественные задачи; последними продиктованы «своды-крыши» архитектурного креста и пояс кокошников в основании барабана. Эта композиция была вполне своеобразной и отличалась от композиции верха с трехлопастным постаментом под барабаном (Полоцк, Псков XII в.), от динамического ярусного построения Пятницкой церкви в Чернигове XII—XIII вв. и от сложного и живописного решения задачи псковским мастером Кириллом в XIV в.

Самое существенное в этом отличии состоит в том, что московская редакция этой архитектурной темы характеризуется большей сдержанностью и спокойствием: ярус «закомар-крыш» совершенно не нарушает целостности «кубического» объема крестовокупольного храма, кокошники в подножии барабана являются его деталями, но не образуют особой ступени или постамента. В целом композиция не столько усиливает динамику здания, сколько служит как бы его торжественным увенчанием. Процесс переработки крестовокупольной системы в московском зодчестве как бы затормаживается, а самый образ храма приобретает иное звучание. Если Пятницкая церковь в Чернигове предвосхищает композицию верха собора Андроникова монастыря в Москве (до 1427 г.), а собор Троицы в Пскове мастера Кирилла является как бы гениальным прозрением архитектурных идей XVI в. (столпы Дьяковской церкви), то Успенский собор Коломны ведет к той уравновешенной статической композиции верха храма, какую дает собор Ферапонтова монастыря конца XV — начала XVI в.

Весьма вероятно, что Воскресенская церковь Коломны имела более скромную редакцию верха того типа, который сохранен Успенским собором Звенигорода, т. е. только с диагональными «сводами-крышами» и кокошниками в основании барабана.

Охарактеризованные особенности московского варианта общерусского процесса выработки национальных архитектурных форм, начавшегося в домонгольское время и с новой силой продолжавшегося в пору возрождения Руси в XIV в. и борьбы с монголами, определяются, на наш взгляд, прочностью владимиро-суздальской традиции в культурном и политическом развитии Московского княжества. Каменное строительство остается, как и во Владимирской земле XII—XIII вв., в руках княжеской власти и церкви; политический строй развивается в сторону всемерного усиления власти великого князя, главы складывающейся феодальной монархий. Художественные идеалы, запечатленные, по воле «владимирских самовластцев» ХII в., гением владимирских зодчих в их белокаменных храмах, становятся как бы официальным художественным credo великокняжеской Москвы,

В подражании этим высоким «образцам» не только Символизируется преемственность политической традиции объединения Руси, но

стр.236

и незыблемость феодального могущества и верховной власти великого князя. Представительность, демонстративная величественность и строгая красота белокаменных соборов Владимира как нельзя более отвечают вкусам московской династии. Не случайно, что московские зодчие не только следуют этим «образцам», но и проводят, по приказу московского князя, первые «реставрации» владимиро-суздальских архитектурных реликвий. Самодовлеющая ценность образа незыблемого «кубического» массива храма, увенчанного тяжелой главой, остается еще господствующей в сознании строителей — князя и духовенства и их зодчих.

Первоначально, может быть, чисто практические соображения приводят к появлению диагональных сводов-крыш над угловыми сводами храма; в этом случае данное новшество служит лишь приспособлению обычной, старой системы позакомарного покрытия к физическим условиям русского климата. Но несомненно, что в этом шаге зодчих заложен и чисто художественный смысл, который уже вполне ясно раскрывается в композиции верха Успенского собора Коломны. Представляя ее в виде реконструированного П. Н. Максимовым верха Симонова собора, можно признать, что, в отличие от радикальных новшеств мастера Кирилла, ломающего самый «куб» храма, московские зодчие лишь как бы «накладывают» на него, не меняя его по существу, слабо поднимающиеся «своды-крыши», которые, так же как кокошники в основании барабана, являются лишь декорацией его поверхности. В общем облик храмового верха приобретает выражение церемониальной нарядности и праздничной торжественности; это как бы царственный венец, «корона».

Памятуя, что все эти новые явления в архи тектуре Москвы рождаются в обстановке начавшейся борьбы с татарами, в атмосфере огромного подъема народных сил и национального самосознания, можно понять мотивы, определившие именно это, а не иное выражение архитектурного образа. Коломенское строительство Донского — это демонстративное строительство на «переднем крае» борьбы с татарами, Успенский собор строится буквально накануне Куликовской битвы; для его постройки снимаются зодчие, начавшие строить собор Симонова монастыря. Может быть, они переносят в Коломну и замысел последнего, что подкрепляет с новой стороны гипотезу П. Н. Максимова о родстве композиции верха обоих памятников.99 Рухнувший верх Успенского собора, видимо, недостаточно продуманный с конструктивной стороны, восстанавливается уже к 1382 г. Это еще раз подчеркивает огромное значение, какое придавал Донской новому храму. Он стал памятником Куликовской победы.

Едва ли случайно, что в Москве конца XIV — начала XV в. мысль зодчих снова обращается к творческой критике «образцов» и создает свои, навеянные новой борьбой с «погаными», монументальные творения; в литературе точно так же воскресает великий «образец» «Слова о полку Игореве», ложащийся в основу поэмы о Куликовской битве — «Задонщины». Связь этих фактов, несомненно, исторически закономерна. Их дальнейшее исследование, не сомневаюсь, шире раскроет и подтвердит картину древних истоков русской национальной художественной культуры.

В заключение несколько слов о пресловутом «белорусском влиянии» на Москву XIV в.

Собственно эта «теория» Некрасова не заслуживала бы разбора — столь очевидна ее историческая несообразность. Все изложенное выше достаточно ясно показывает действительный ход развития архитектуры в княжение Донского, его внутренние импульсы и связи с прошлым и будущим. По словам Некрасова, после монгольского разгрома и гибели Киева лишь в Белоруссии «сохранялась творческая работа в области искусства, передаваясь на восток и на север». 100 Однако, как известно, никаких памятников этой «творческой работы» XIII—XIV вв. в западных областях Руси, попавших в состав Литовского княжества, не существует, и Некрасов вынужден оперировать теми же памятниками XII в., о которых мы не раз говорили выше. Но эти памятники никак не могут определяться, как «белорусские» — это еще памятники разных школ древнерусского зодчества периода феодальной раздробленности. Следовательно, в XIII—XIV вв. не создалось в этих землях ничего, что можно было бы «передавать на восток и на север».

Суммируя основные черты стиля реконструированного им и, как мы видели, далекого от истины Успенского собора в Коломне, Некрасов указывал, что его «слагаемость масс напоминает западный романский принцип», а «противоречивая пространственная ориентировка» здания, когда абсиды «выскакивают (!—Н.В.) перпендикулярно из восточной стены храма, как хоры западной романской базилики из своего трансепта», также вела на Запад, при этом не XIV, а XI—XII вв.101 Следовательно, суть «белорусского влияния» состоит в передаче «отсталой» Руси все тех же «благотворных воздействий» «передовой» — западной культуры, которая в данном случае давала уже не то, чем жило в XIV в. архитектурное искусство, а некие «зады» романского прошлого. Извращенность этой концепции не требует комментариев. Тем более, что

стр.237

и сам памятник, созданный Донским, совсем не похож на «памятник», построенный фантазией исследователя.

По мнению Некрасова, Коломенский собор Донского был «копией» Успенского собора Калиты.102 Отсюда фантастические черты первого переносятся на второй, а тем самым «белорусское влияние» оказывается у самого корня истории московского зодчества. Как говорилось выше, московский Успенский собор 1326 г. следовал образцу Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Тогда Москва лишь начинала свой славный исторический труд «собирания Руси». Собор Донского строился в момент, когда Москва, собрав силы всей Руси, победоносно обрушила их на ордынские полчища Мамая. Собор Донского претендовал на сравнение с владимирским Успенским собором Андрея Боголюбского и, может быть, главным храмом Спаса сильнейшей соперницы Москвы — Твери, которой Донской нанес тяжкий удар походом 1375 г. Следовательно, и эта связь «белорусской» теории лопается

Московское зодчество времени Донского является творчески полнокровным и глубоко своеобразным искусством, образующим важнейшее звено в процессе сложения русского национального зодчества.

Сноски

-------------------------
стр.217
1А. И. Некрасов. Города Московской губернии. М., 1928, стр. 164—170; его же, Возникновение Московского искусства, I, М, 1929, стр. 11—39.
2Ю. П. Кивокурцев. Памятник домонгольской эпохи близ Коломны. Тр. Кабинета истории материальной культуры I МГУ, вып. V, М., 1930, стр. 66—71.
3Н. П. Милонов. Историко-археологический очерк гор. Коломны. Историко-археол. сб. НИИМКР. М., 1948, стр. 74—92.
4Основные выводы названной работы А. И. Некрасова были повторены им в «Очерках по истории древнерусского зодчества», М., 1936, стр. 181—186.
5Исследование и археологические разведки памятников Коломны проведены летом 1947 г. автором этих строк. В работах принимал участив аспирант ИИМК П. А. Раппопорт.

-------------------------
стр.218
6ПСРЛ, т. XV (Рогож лет.), стр. 83—84.
7Н. А. Гейнеке. По Москве. М., 1917, стр. 355 сл
8ПСРЛ, т. XVIII, стр. 103; т. VIII, стр. 28.
9ПСРЛ, т. XVIII, стр. 151.
10В. П. Адрианова Перетц. Задонщина. Тр. отдела древнерусской литературы, т. V, М. - Л., 1947, стр. 199.
11ПСРЛ, т VIII, стр . 21.
12П. Си меон. История Серпухова. М., 1880, стр. 25—26; В. А. Рождественский. Историческое описание серпуховского Владычного монастыря. М., 1886.
13П. Симеон. Указ. соч., стр. 26—27; ПСРЛ, т. VIII, стр. 21; т. XVIII, стр. 114.
14«Сказание о зачале Владычня монастыря, что в Серпухове». Список XVII в. Сб. отдела рукописей ГИМ. Синодальная библ., № 85, л. 74 об.
15«Слово о житии» Афанасия Высоцкого. Синодальная библ., № 85, л, 50; П. Симеон. Указ. соч., стр 27.
16ПСРЛ, т. XVIII, стр. 129.
17П. Симеон. Указ. соч., стр. 30.
18О. П. Б улич. Коломна. М., 1928, стр 18—19.
19ПСРЛ, т. XI. стр. 54; Синопсис, СПб., 1807, стр. 147—148. Эти укрепления были сожжены в 1438—1439 гг. ПСРЛ, т. VIII, стр. 107

-------------------------
стр.219
20ПСРЛ, т. VI, стр. 122.
21В. В. 3веринский. Материал для историко-топогр. исслед. о правосл. монастырях в Российской империи, т. I, СПб., 1890, стр. 87, № 45.
22О. П. Булич. Указ. соч., стр. 12.
23Н. Тихонравов. Древние жития Сергия Радонежского. М., 1892, отд. II, стр. 73—74, 101—102. Этот храм в общих словах описан а писцовой книге Коломны 1577—1578 гг. (ПКМГ, т. I, ч. 1, стр 325— 326) и Павлом Алеппским (Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII в., вып. II, М., 1897, стр. 143). Н. Иванчин-Писарев отметил, что «в подвалах» нового монастырского собора «еще видно место заложенного св. Сергием; небольшой четырехугольный обвод из камней в виде фундамента. (Н. Иван чин-Писарев,. Прогулка по древнему Коломенскому уезду. М., 1844, стр. 154). Мы не имели возможности проверить эти данные путем раскопок.
24Каменный храм Бобренева монастыря описан впервые в писцовой книге 1577—1578 гг. (ПКМГ, т. I, ч. I, стр. 323 и 325).
25П. Строев. Списки иерархов... СПб., 1877, стр. 1029.
26ПСРЛ, т. VIII, стр. 14.
27ПСРЛ, т. VIII, стр. 31, П. Строев. Указ. соч., стр. 255.
28ПСРЛ, т. VIII, стр. 34 и 62.
29И. М. Карамзин. История государства Российского Изд. Эйнерлинга, т. V, стр. 152.
30И. Иванчин-Писарев. Прогулка по древнему Коломенскому уезду. М., 1844, стр. 133.
31Там же, стр. 133—134 и табл. VII.

-------------------------
стр.221
32Ю. П. Кивокурцев. Указ. соч.
33Там же, стр. 66 и 69.
34А. И. Некрасов. Города..., стр. 164—165.
35Чертежи церкви на Городище исполнены П. А. Раппопортом.
36Раскоп велся пластами по 20 см, с учетом находок по слоям. Нулевая точка вертикальных замерок — верхняя кромка подоконника южной апсиды.
37Под новой четырехскатной кровлей на сводах эта черепица местами сохранилась in situ.

-------------------------
стр.222
38Л. А. Давид. Церковь Трифона в Напрудном. Архитектурные памятники Москвы ХV-ХVII вв., М., 1947, стр. 33—54.
39Изображение единорога встречается в миниатюре Радзивилловской летописи, рисующей поле битвы (л. 1916). Так как эти иллюстрации копируют лицевой свод 1214 г., то несомненно, что и изображение еди-норога восходит к XIII в. Н. Н. Воронин. Рецензия на книгу А. В. Арциховского «Древнерусские миниатюры как исторический источник». ВАН, 1945, № 9, стр. 108.
40Состав раствора под рельефом: известь с примесью мелкозернистого песка (51%), коллоидального кремнезема о окислами железа, кусочков стебля осокового или злакового растения. Раствор кладки стены отличен лишь по характеру органических включений: кусочков угля лиственной пароды. Анализ лаборатории ИИМК.
41Н. Н. Соболев. Русский зодчий XV в. В. Д. Ермолин. Старая Москва, вып. II, М., 1914; Н. Иванчин-Писарев. Указ. соч., стр. 137.
42Г. и В. Лукомские. Кострома. СПб., 1913, стр. 58; Н. Н. Воронин. Переславль-Залесскйй, М., 1948.

-------------------------
стр.223
43П. Строев. Указ, соч., стр. 1029.
44В. Касаткин. Димитриевский собор. Владимир, 1914, стр. 13—14; Изв. Археол. об-ва, т. IV, 1863, стр. 342.
45Павел Алеппский, вып. II, стр. 146.
46Там же, стр. 148—149.
47Приношу сердечную благодарность Е. В. Михайловскому за разрешение сослаться на результат его исследования.

-------------------------
стр.224
48Н. Иванчин - Писарев. Указ. соч., стр.139.
49А. И. Некрасов. Возникновение..., стр. 37.
50Там же.
51Там же, стр. 36—37.

-------------------------
стр.225
52А. И. Некрасов. Города.., стр. 166.
53Его же. Возникновение. стр. 37.

-------------------------
стр.226
54ПКМГ, т. I, ч. 1, стр. 301, 303, 304.
55Там же, стр. 304-305.
56Там же, стр. 304. А. И. Некрасов почему-то не привлек данных писцовой книги к своим заключениям о Воскресенской церкви.
57ПСРЛ, т. VIII, стр. 269, 271, 278.

-------------------------
стр.227
58Кремлевская церковь Рождества богородицы, построенная княгиней Евдокией, сменила деревянную церковь Воскрешения Лазаря и имела придел, посвященный этому празднику (Н. А. Скворцов. Археология и топография Москвы. М., 1913, стр. 469). Любопытно, что московские воеводы, участвовавшие в знаменитой Шелонской битве, поставили деревянный придал Воскресения у московского Архангельского собора (ПСРЛ, т. VIII, стр. 165).
59ПСРЛ, т. VIII, стр. 34.
60ПСРЛ, т. XVIII, стр. 129.
61ПСРЛ, т. XXIII, стр. 125.
62ПСРЛ, т. VIII, стр. 62; т. XXI, под 1392 г. Иванчин-Писарев полагал, что собор был заложен по возвращении Донского с Куликова поля, строительство прервалось нашествием Тохтамыша и было закончено лишь в 1392 г.: «Надлежит вернее полагать, что строение собора началось в 1381 г., было прерываемо и, окончившись только в 1392 г., поспело к росписи». (указ. соч., стр. 141).
63А. И. Некрасов. Возникновение..., стр. 14—20.

-------------------------
стр.228
64А. И. Некрасов. Возникновение..., стр. 29—32 и рис. 4.
65Ср. А. И. Некрасов. Возникновение..., стр. 22.
66Н. В. Султанов. Памятники древнего зодчества в Коломенском и Бронницком уездах. Зодчий, 1883, стр. 50.
67А. И. Некрасов полагал, что «собор своим цоколем сплошь ушел в землю», подобно московскому Успенскому собору, вросшему на 3.20 м (Возникновение..., стр. 23).
68Площадь шурфа: 1.5 м по стене апсиды и 4 м — перпендикулярно ей. За нулевую точку для вертикальных измерений принят низ цокольного плинта. Съемка слоя, как и в предыдущих раскопах, пластами по 0.20 м.

-------------------------
стр.229
69Условия работы были здесь крайне неблагоприятны. Собор был почти лишен света: большие окна были забиты щитами; рассеянный свет падал лишь из некоторых окон главы и одного окна на южном фасаде. Под снятым чугунным полом оказался еще промороженный строительный слой необычайной прочности, по углублении раскопа стенки оттаивали и осыпались, увлекая за собой новые плиты чугунного пола. Все это вызвало опасение обрушения солеи и заставило вести работу возможно быстро. При этом по-

-------------------------
стр.230
70По определению Центр. рест. мастерских, эти фресковые фрагменты могут восходить к XIV в.
71Сделать дополнительные шурфы внутри собора не представлялось возможным по независящим от нас обстоятельствам.

-------------------------
стр.231
72А. И. Некрасов. Возникновение. стр. 27.
73Павел Алеппский, вып. II, стр. 147
74Там же, стр. 148—149
75Н. Иванчин-Писарев. Указ. соч., стр. 141—143; И. Э. Грабарь Феофан Грек, стр. 17 (оттиск из «Казанского музейного вестника», 1922, № 1)
76ПКМГ, т. I, ч. 1, стр. 293, 297, 298.
77Изложенное совершенно лишает почвы и смысла рассуждения А. И. Некрасова о «поперечно-ориентированном пространстве» собора XIV в. (Возникновение, стр. 25).

-------------------------
стр.232
78Доклад в секторе древнерусского зодчества ГАИМК в 1929 г., посвященный критике книги А. И. Некрасова.
79Н. Н. Воронин. Тверское зодчество XIII— XIV вв. ИОИФ, 1945, № 5, стр. 379.
80Двухэтажность подклета Чудова собора была вызвана его назначением усыпальницы, тогда как собор Коломны этой функции не имел.
81ПКМГ, т. I, ч. 1, стр. 325—326; Павел Алеппский, вып. П, стр 143
82А. И. Некрасов. Возникновение..., стр. 23—24.
83А. И. Некрасов, считавший алтарную часть существующего собора сохранившей конфигурацию XIV в., помещал малые главы над боковыми апсида миприделами (Возникновение..., стр. 23).
84См. выше статью П. Н. Максимова.

-------------------------
стр.233
85А. Олеарий. Описание путешествия в Московию. СПб., 1906, стр. 352.
86Н. Н. Воронин. Основные вопросы реконструкции Боголюбовского дворца, КСИИМК, вып. XI, М.—Л., 1945; Н. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, М., 1915, стр. 91 (прилож.).

-------------------------
стр.234
87И. В. Рыльский. Архитектура Московского кремля. Русская архитектура, М., 1940, стр. 42; см. также выше статью П. Н. Максимова.
88Ср. А. И. Некрасов. Возникновение..., стр. 23.
89Там же, стр. 32—35.
90Там же, стр. 35.
91Может быть, некоторым штрихом в характеристике отношения этого времени к владимирской древности является посвящение приделов на хорах Успенского собора Леонтию ростовскому и Никите переславскому.
92Н. Н. Воронин. У истоков русского национального зодчества. Архитектура СССР, 1944, № 5; см. также нашу статью «Главнейшие этапы русского зодчества X—XV столетий». ИОИФ, 1944, № 4, стр. 169—170.
93П. Д. Барановский. Собор Пятницкого монастыря в Чернигове. Памятники искусства, разрушенные немецкими захватчиками в СССР, М.— Л., 1948.
94П. Н. Максимов. Собор Спасо-Андроникова монастыря в Москве. Архитектурные памятники Москвы XV—XVII века, М., 1947.
95Н. Н. Воронин. Памятники владимиро-суздальского зодчества XI—XIII вв. М., .1945, стр. 77—78.
96Об этом подробнее ом. в моей работе «У истоков русского национального зодчества», ч. 1. Вышгород, Полоцк, Псков. Ежегодник Института истории искусств, т. I, М,— Л., 1949.

-------------------------
стр.235
97Отметим здесь, что сопоставление описания Павлом Алеппским собора Коломны с Троицким собором в Пскове могло бы дать основание для вывода о подобном же размещении глав на соборе Донского. Как мы знаем из писцовой книги 1577—1578 гг., на его хорах было два придела, и указание Алеппского, что малые купола размещаются «над обоими алтарями», можно было бы понимать как постановку их на углах нартекса как в Пскове. Однако текст Алеппского очень точно разделяет описание алтарной части и нартекса, и сказанное не более как догадка.
98См. выше статью П. Н. Максимова (стр. 214,216)

-------------------------
стр.236
99Весьма вероятно, что заложенный в 1379 г. собор Симонова монастыря был памятным храмом в честь победы князя Дмитрия над татарами на р. Воже в 1378 г.
100А. И. Некрасов. Возникновение..., стр. 10.
101Там же, стр. 27

-------------------------
стр.237
102Там же, стр. 75.

Иллюстрации
Рис. 1. Церковь на городище под Коломной: а - план; б - западный профиль раскопа I и кладка стены; 1 - культурный слой; 2 - перерытый слой; 3 - песок; 4 - глина; 5 - кирпичный щебень; 6 - известь и известняковый щебень; 7 - засыпь рва; 8 - зола; 9 - уголь
Рис. 2. Резной камень из церкви на Городище
Рис. 3. Воскресенская церковь. Подклет
Рис. 4. Воскресенская церковь 1-план (схематический обмер); 2-разрез по подклету и раскоп I; 3-западный профиль раскопа I. Условные обозначения см. при рис. 1
Рис. 5. Успенский собор 1 — план (схематический обмер); 2 — раскоп у средней апсиды (северный профиль) и кладка фундамента.
Рис. 6. Успенский собор. Деталь фундамента средней апсиды с частью архивольта портала в кладке
Рис. 7. Успенский собор. Раскоп в северном нефе: а — план; в — профиль. Условные обозначения см. при рис. 1
Рис. 8. Коломна по гравюре А. Олеария (деталь)

 

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

 

 

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

 

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский