РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Заграевский С.В. Три главных историко-архитектурных вопроса древнерусского шатрового зодчества (происхождение, первый каменный шатровый храм, запрет патриарха Никона). М., 2019. Все права сохранены.

Электронная версия материала предоставлена библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2019 г. 

С.В. Заграевский

ТРИ ГЛАВНЫХ ИСТОРИКО-АРХИТЕКТУРНЫХ ВОПРОСА

ДРЕВНЕРУССКОГО ШАТРОВОГО ЗОДЧЕСТВА

(происхождение, первый каменный шатровый храм, запрет патриарха Никона)

Аннотация

В предлагаемой читателям научной монографии академика Российской академии художеств С.В. Заграевского рассмотрены главные историко-архитектурные вопросы древнерусского шатрового зодчества, занимающие исследователей и любителей архитектуры уже не первую сотню лет. Это происхождение каменного шатрового зодчества Древней Руси, первый древнерусский каменный шатровый храм и запрет патриарха Никона на строительство таких храмов.

В первой части книги обозначены общие методологические принципы определения происхождения архитектурных форм. Рассмотрены вопросы происхождения древнерусского шатрового зодчества, подтверждено влияние не только деревянных шатровых церквей, но и каменных бесстолпных купольных храмов. Выдвинута гипотеза относительно происхождения не только каменного, но и деревянного шатрового зодчества Древней Руси.

Во второй части подтверждено, что первым древнерусским каменным шатровым храмом являлась Троицкая (ныне Покровская) церковь в Александровской Слободе. Обобщены архитектурно-археологические и летописные данные, свидетельствующие в пользу датировки этого храма 1510-ми годами, приведены доказательства единовременности его строительства, реконструированы конкретные обстоятельства его возведения под руководством архитектора Алевиза Нового.

Третья часть книги посвящена вопросу об одном из интереснейших эпизодов истории отечественного храмостроения – о запрете, наложенном патриархом Никоном на строительство шатровых церквей.

Книга предназначена как для профессионалов (архитекторов, реставраторов, искусствоведов, историков, археологов и др.), так и для самого широкого круга любителей истории древнерусской архитектуры.

ВСТУПЛЕНИЕ

1. Тематика книги, термины и определения

Эта книга посвящена трем главным историко-архитектурных проблемам древнерусского шатрового зодчества, занимающим исследователей уже более двухсот лет. Речь пойдет о происхождении шатрового зодчества Древней Руси, о первом древнерусском шатровом храме и о запрете патриарха Никона на строительство таких храмов.

Прежде всего обозначим термины и определения.

К шатровому зодчеству мы будем относить храмы с шатровыми покрытиями (для простоты в дальнейшем именуемых шатрами) над наосами – основными объемами.

В свою очередь, шатер – это перекрытие в виде высокой многогранной пирамиды с числом граней не менее четырех. Отношение высоты пирамиды к диаметру окружности, вписанной в основание, – не менее 1,5. Сверху шатра обычно устраивалась главка, но воображаемая вершина пирамиды все равно существует.

Шатры складывались из наклонных рядов камня или кирпича (иногда горизонтальных рядов с напуском), деревянные шатры строились на бревенчатом каркасе.

Материалы постройки храмов мы в нашей книге будем приводить лишь в случае деревянного зодчества или в тех случаях, когда этого требует контекст. «По умолчанию» речь будет идти о каменном зодчестве, под которым мы будем обобщенно подразумевать храмы, построенные из природного камня, плинфы, формового кирпича или в смешанной технике – «opus mixtum».

2. Актуальность тематики книги

Огромный интерес, проявляемый к шатровому зодчеству исследователями и любителями древнерусской архитектуры, неслучаен. Шатер как архитектурный феномен является почти исключительно русским явлением, нехарактерным для Западной Европы и относительно редко встречающимся на Востоке (примеры западноевропейских и восточных шатров мы рассмотрим в ч. 1 нашей книги). Более того, шатры в Древней Руси появились без длительного периода типологического становления в рамках каменной архитектуры¹, и это единственный случай в истории древнерусского зодчества с времен прямого копирования византийских крестово-купольных храмов в Киевской Руси в XI веке.

И если в XI веке первые древнерусские крестово-купольные храмы хотя бы имели многочисленные аналоги в Византии, то первые шатровые храмы Древней Руси имели в мире аналоги немногочисленные и весьма спорные (об этом мы также подробно поговорим в ч. 1).

Прекращение строительства шатровых храмов в середине XVII века интерес исследователей и любителей многократно увеличивает, так как это единственное в истории древнерусской архитектуры практически полное исчезновение значимой и распространенной архитектурной формы в течение очень короткого времени. О запрете патриарха Никона на шатровые покрытия храмов мы поговорим в ч. 3 нашей книги.

А вопрос о первом древнерусском шатровом храме в конце ХХ века стал ареной резонансных дискуссий², и отзвуки этих дискуссий можно слышать и поныне. Этому вопросу посвящена ч. 2.

В 2000–2010-е годы автор опубликовал ряд исследований, посвященных тематике данной книги³. С тех пор автор получил много писем на эту тему от коллег, этот вопрос широко обсуждался на научных конференциях. В 2015 году была опубликована книга автора «Типологическое формирование и базовая классификация древнерусского церковного зодчества»⁴, в которой предлагались дополнительные соображения по поводу происхождения шатровой архитектуры. Авторская позиция по этим вопросам в целом не изменилась, но ряд положений требует уточнения и расширения аргументации.

ЧАСТЬ 1

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ШАТРОВОГО ЗОДЧЕСТВА

1. Общие методологические принципы определения происхождения архитектурных форм

Прежде всего видится необходимым определить, что вообще можно считать аргументированной точкой зрения на вопросы происхождения той или иной средневековой архитектурной формы. Если не обозначить здесь общие методологические принципы, эти вопросы можно обсуждать бесконечно и, по большому счету, бесплодно.

Перечислим эти принципы.

Принцип первый. Если рассматриваемая архитектурная форма подготовлена всей историей становления отечественного зодчества, то ее отечественные истоки и аналоги в плане научной обоснованности имеют приоритет над зарубежными. Это связано не с какими-либо «патриотическими» идеологемами, а с более вероятной ориентацией средневековых зодчих и ктиторов на окружавшую их архитектуру страны, где они работали.

Принцип второй. Убедительным аргументом в пользу зарубежного происхождения той или иной отечественной архитектурной формы может быть либо мировой стиль (как, например, готика), либо значительное направление в мировом зодчестве (как, например, крестово-купольная система), либо зарубежный аналог, имеющий общемировое значение и резонанс (как, например, София Константинопольская, Храм Гроба Господня в Иерусалиме, императорский собор в Шпайере и т.п.). Обнаруженные единичные и не имеющие мирового значения зарубежные аналоги, объявленные образцами для отечественных архитектурных форм, рано или поздно опровергаются другими найденными аналогами. Мировая архитектура необозримо разнообразна, и ни один исследователь не способен «объять необъятное»¹.

Принцип третий. При исследовании вопросов происхождения той или иной архитектурной формы даже в том случае, если известно первое ее применение, недостаточно исследовать ход творческой мысли архитектора, так как последнего могла вдохновить любая мелочь, в том числе и вне архитектуры². Необходимо еще учитывать общую историческую обстановку, специфику ктиторского заказа, прогресс строительной техники и большой набор прочих факторов.

Принцип четвертый. Символические толкования той или иной архитектурной формы в храмовом зодчестве не могут считаться доказательством ее происхождения. В истории мировой архитектуры нам не известен ни один факт, что некий богослов решил, что в интересах символики (или любой теологической теории) должна быть реализована та или иная новая архитектурная форма, согласовал свою позицию с ктитором и предписал зодчему строить именно так, а не иначе. Нам неизвестны подобные факты даже в отношении священнических облачений и литургического инвентаря, а в гораздо более затратной и сложной с технической и организационной точки зрения области – зодчестве – такую ситуацию практически невозможно представить. Символические идеи, как и теологические теории, и мировоззренческие основы в целом, могли влиять на формирование традиции лишь опосредованно (условно говоря, ктиторы заказывают, зодчие строят, общество оценивает, толкователи толкуют, результаты оценки и толкований воспринимаются и в той или иной степени учитываются следующим поколением ктиторов и зодчих, и т.д.)

Принцип пятый. У использования исследователями символики в качестве обоснования генезиса архитектурных форм храмов есть негативный методологический аспект. Если в Средние века символика и имела какое-либо влияние на возникновение архитектурных форм (что, как мы видели, не доказано), то мы все равно не знаем, какая именно символика как именно влияла. Никаких документальных свидетельств на эту тему не сохранилось, а любые усилия современных исследователей в поиске символики тех или иных элементов средневековых храмов, как правило, ведут к исключительно субъективным мнениям на уровне «я так вижу», легко опровергаемым не только статистикой и фактами, но и выдвижением других столь же субъективных мнений, выглядящих не менее убедительно.

Принцип шестой. Эстетика еще более условна, чем символика, и применение эстетических аргументов для обоснования появления новых архитектурных форм столь же неоправданно с методологической точки зрения. В том, что эстетические предпочтения во все времена влияли на архитектурные формы, нет никакого сомнения (в противном случае человечество не строило бы ничего, кроме сугубо утилитарных построек), но судить о средневековых вкусах мы можем лишь опосредованно – через уже совершившиеся факты их натурной реализации. Соответственно, любые усилия современных исследователей в поиске эстетических причин появления тех или иных элементов средневековых храмов, как правило, ведут лишь к констатации, что зодчий и ктитор хотели построить красиво.

Из вышеперечисленных методологических принципов следует, что вопросы происхождения средневековых архитектурных форм должны решаться только комплексно, так как эти формы могли порождаться и талантом зодчих, и художественным вкусом заказчиков, и прогрессом строительной техники, и изменениями эстетических предпочтений общества, и идеологическими задачами, и заимствованиями из других стран, культур и стилей, и многим другим, вплоть до сугубо утилитарных целей. Определенную роль здесь могли играть и финансовые, и кадровые, и конструктивные, и прочие ограничения, располагавшие к нестандартным решениям.

2. Обзор выдвигавшихся теорий происхождения древнерусского шатрового зодчества

Прежде чем перейти к обзору теорий происхождения древнерусского шатрового зодчества, сделаем существенную оговорку: речь пойдет о происхождении именно шатрового зодчества в том смысле, которое мы обозначили во Вступлении (каменного шатра над наосом храмов), а не шатра как архитектурной формы. Последняя известна с древности, это и египетские пирамиды, и шатровые завершения, характерные для древнейшей восточной архитектуры (их мы рассмотрим в п. 5), и шатры, в которых жили библейские патриархи Авраам, Исаак и Иаков³, и любые полотняные шатры, которые ставились воинами и путешественниками. Поэтому вопрос не в том, кто и когда изобрел шатер как архитектурную форму, а в том, кто и когда стал применять эту форму в качестве завершения наоса каменных храмов.

Перечислим основные (в хронологическом порядке их появления) теории происхождения шатра:

– шатровое зодчество Древней Руси произошло от поздней западноевропейской готики (Н.М. Карамзин, И.М. Снегирев, Л.В. Даль, Е.Е. Голубинский, А.И. Некрасов⁴, Г.К. Вагнер⁵, С.С. Подъяпольский⁶);

– шатровое зодчество сформировалось на базе древнерусской деревянной архитектуры (И.А. Забелин, Ф.Ф. Горностаев, И.Э. Грабарь, Н.Н. Воронин, П.Н. Максимов⁷, П.А. Раппопорт⁸, автор этой книги⁹;

– шатровое зодчество произошло от древнерусских и сербских храмов с повышенными подпружными арками (Н.И. Брунов)¹⁰;

– шатровое зодчество имеет восточное происхождение (Б.П. Денике, М.Г. Худяков)¹¹;

– шатровое зодчество сформировалось под влиянием архитектуры древнерусских крепостных башен (М.А. Ильин, М.Н. Тихомиров)¹²;

– на становление шатрового зодчества повлияли древнерусские столпообразные церкви-колокольни (Г.К. Вагнер)¹³;

– древнерусский шатер явился «случайностью в архитектуре» и просто заменил собой купол, перекрывающий наос (В.В. Кавельмахер)¹⁴;

– шатровое зодчество Древней Руси произошло от романской архитектуры Италии (А.Л. Баталов)¹⁵.

Прежде чем рассмотреть вышеперечисленные точки зрения в соответствии с базовыми методологическими принципами, обозначенными в п. 1, вспомним, что архитектурно-археологические исследования В.В. Кавельмахера (1980–90-е годы)¹⁶ и автора этой книги (2000-е годы)¹⁷ показали, что шатровая Троицкая (ныне Покровская) церковь в Александровской Слободе (ил. 1) была построена в 1510-х годах и, соответственно, была первым древнерусским шатровым храмом. Ранее первым шатровым храмом считалась церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы, ил. 2).

Ил. 1. Троицкая (ныне Покровская) церковь в Александровской Слободе.

Ил. 2. Церковь Вознесения в Коломенском.

Но поскольку дискуссии о происхождении древнерусского шатрового зодчества начались еще до начала ХХ века, когда Ф.Ф. Горностаев¹⁸ и М.В. Красовский¹⁹ объявили церковь Вознесения в Коломенском первым шатровым храмом Древней Руси, то мы для «чистоты эксперимента» будем рассматривать тему первой части нашей книги, не уточняя, какой шатровый храм был построен первым.

К тому же в данном случае пересмотр позиции относительно первого древнерусского шатрового храма и его зодчего не может сам по себе существенно повлиять на решение вопроса происхождения шатрового зодчества: и церковь в Александровской слободе, и церковь в Коломенском являлись великокняжескими, оба храма с высокой степенью вероятности построены итальянскими зодчими, оба принадлежат эпохе Василия III, ознаменованной расцветом зодчества и поиском новых форм.

В связи с вышесказанным мы вернемся к вопросу о первом древнерусском шатровом храме только в ч. 2 нашей книги, когда будем рассматривать конкретные обстоятельства появления такого храма. Точное понимание, в каком храме был впервые возведен шатер, необходимо с точки зрения истории архитектуры, но не столь принципиально с точки зрения теории архитектуры.

3. «Готическая» теория происхождения древнерусского шатрового зодчества

Мы начнем рассмотрение вероятных истоков древнерусского шатрового зодчества с западноевропейской готики.

Вообще говоря, в ходе становления древнерусской архитектуры XII–XV веков в ней постоянно усиливалась «устремленность вверх», характерная для готики. Общие «высотные» пропорции храмов²⁰, появление повышенных подпружных арок, обработка барабанов килевидными кокошниками²¹, возведение над куполами высоких луковичных глав²², строительство столпообразных церквей «под колоколы»²³, – все эти явления соответствуют общему впечатлению «стрельчатости», которое производит готика. Г.К. Вагнер писал, что «если бы развитие «высотной» архитектуры не было прервано монгольским вторжением, то Русь узнала бы нечто родственное готике»²⁴.

Но это лишь общее впечатление. При более пристальном сопоставлении мы вынуждены отрицать происхождение древнерусского шатрового зодчества от западноевропейской готики.

Во-первых, для готической архитектуры нехарактерна башнеобразность основного объема храма. Последняя является отличительным признаком исключительно древнерусского церковного зодчества.

Во-вторых, для западноевропейской готики нехарактерно перекрытие наоса шатром. Средокрестия иногда перекрывались деревянными шатрами (примеры – соборы в Тронхейме, ил. 3; в Брюгге, ил. 4), но ни одного каменного шатра, непосредственно перекрывающего наос или средокрестие, в каком-либо значимом храме мы пока не знаем. В массовом порядке шатровая форма завершения использовалась в готической Европе только для башен.

Ил. 3. Собор в Тронхейме.

Ил. 4. Собор в Брюгге.

В-третьих, одна из наиболее характерных тенденций готики – увеличение площади внутреннего пространства храмов. Эта тенденция нашла отражение и в древнерусской архитектуре: столпы становились все тоньше и тоньше, все меньше и меньше храмов имели внутренние лопатки, появились бесстолпные храмы с угловыми пристенными опорами²⁵, а затем и с крещатым сводом²⁶. Успенский собор Аристотеля Фиораванти, к примеру, С.С. Подъяпольский справедливо относил к типу готической «зальной церкви»²⁷. Но с шатровым зодчеством ситуация обратная: по сравнению с сомасштабными крестово-купольными церквями, а тем более с западноевропейскими базиликами, площадь наоса шатровых храмов невелика.

В-четвертых, начало XVI века в Италии прошло под знаком не готики, а Ренессанса. И очень маловероятно, чтобы высококвалифицированный итальянский архитектор того времени мог ориентироваться на готику. Как известно, сам термин «готика» принадлежит итальянцам XV–XVI веков и означает «искусство готов», т.е. «варваров». Отметим, что и в храмах Александровской Слободы, и в церкви Вознесения в Коломенском имели место многочисленные ренессансные элементы²⁸.

К теории происхождения древнерусского шатрового зодчества от западноевропейской готики примыкают еще три: от древнерусских и сербских храмов с повышенными подпружными арками, от древнерусских крепостных башен, от древнерусских столпообразных церквей-колоколен. Все эти три теории порождены впечатлением «высотности» и «вертикализма», характерным для готики. Поэтому все те аргументы, которые мы выдвинули против «готической» теории, применимы и здесь. Можно привести и другие соображения.

Во-первых, повышенные подпружные арки и шатровые завершения храмов имеют абсолютно различную конструктивную сущность (арки поддерживают купол, а шатер сам находится на месте купола и поддерживается арками), и проводить между ними прямую параллель неправомерно.

Во-вторых, столпообразные храмы до возведения в 1510-х годах церкви Алексея митрополита в Александровской Слободе и собора Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре не имели, в отличие от шатровых церквей, мало-мальски обширных наосов, т.е. с точки зрения их архитектуры были ближе к башням, чем к церковным зданиям (примеры – московские церкви-колокольни Иоанна Лествичника 1329 и 1505–1508 годов, новгородская «часозвоня» 1443 года, первый Хутынский столп 1445 года).

В-третьих, прямая либо косвенная параллель между крепостными башнями и шатровыми храмами неправомерна. Первые имели исключительно утилитарный характер, облик вторых определялся прежде всего духовными запросами и архитектурной мыслью эпохи. Более того – с утилитарной точки зрения шатровые храмы не имели никакого смысла, так как по сравнению с сомасштабными крестово-купольными церквями (а тем более с европейскими базиликами), как мы уже говорили, площадь их наоса невелика, а «колодцеобразность» интерьера порождает множество проблем с акустикой.

4. «Романская» теория происхождения древнерусского шатрового зодчества

Существенную модификацию «готическая» теория происхождения древнерусского шатрового зодчества претерпела в работах А.Л. Баталова²⁹, вышедших уже после предыдущих исследований автора этой книги, посвященных первому древнерусскому шатровому храму и происхождению шатрового зодчества³⁰. По А.Л. Баталову, истоки древнерусского шатрового зодчества лежат в западноевропейской архитектуре, но не в готической, а в романской.

Такая позиция исследователя уже сама по себе может показаться странной, если учесть, что шатровое зодчество появилось в начале XVI века, когда со времен романики минуло уже около трехсот лет. Однако А.Л. Баталов называет и гипотетические прототипы первых древнерусских шатровых храмов – баптистерий Сан-Джованни в Пизе, в середине XII века перекрытый каменным шатром (в XIII веке почти полностью скрытым под куполом – ил. 5³¹), и две сравнительно небольшие пизанские церкви XII века – св. Агаты (ил. 6³²) и св. Гроба.

Ил. 5. Баптистерий в Пизе. Общий вид, план и разрез.

Ил. 6. Церковь св. Агаты в Пизе.

Но наблюдения А.Л. Баталова не могут являться основой для вывода о романском происхождении древнерусского шатрового зодчества. Как мы уже говорили в п. 1, убедительным аргументом в пользу зарубежного происхождения той или иной отечественной архитектурной формы может быть либо более ранний аналог, имеющий общемировое значение и резонанс, либо целое направление в зарубежном зодчестве, породившее большое количество аналогов. Вышеуказанные пизанские здания не относятся ни к тому, ни к другому.

Конечно, теоретически можно предположить вслед за А.Л. Баталовым³³, что итальянский архитектор, построивший первый древнерусский храм, бывал в Пизе и вдохновился там идеей каменного шатра. Но это крайне маловероятно, так как уже в XIII веке каменный шатер пизанского баптистерия был застроен каменным же куполом, из чего можно сделать два вывода:

– каменный шатер по каким-то причинам не устраивал итальянцев и, соответственно, вряд ли мог послужить образцом для итальянского архитектора;

– архитектор начала XVI века вряд ли мог увидеть этот скрытый шатер, а тем более вдохновиться им.

Наверно, можно предположить и то, что итальянского архитектора XVI века, собирающегося поехать на Русь, заинтересовала технология возведения каменного шатра (гораздо более сложная, чем известная еще со времен Древнего Рима технология возведения каменного купола), и он решил изучить эту технологию в Пизе. Но это тоже крайне маловероятно, так как за три века, прошедших между возведением пизанского шатра и русских шатров, секреты такой технологии вряд ли могли сохраниться.

К тому же в п. 1 мы говорили о том, что найденные единичные зарубежные аналоги не могут служить убедительным доказательством, так как рано или поздно опровергаются другими найденными аналогами.

Нашли и мы аналог, не менее убедительный, чем пизанский баптистерий и маленькие церкви св. Агаты и св. Гроба. Это романская шатровая церковь св. Фаустино в Брешиа (XII век, ил. 7), сверху шатра которой, в отличие от вышеуказанных пизанских зданий, устроен барабан, как в древнерусских храмах, а под шатром в интерьере возведен дополнительный купол, как в церкви Вознесения в Коломенском.

Ил. 7. Церковь св. Фаустино в Брешиа.

Над романскими храмами было возведено множество и деревянных шатров, в том числе над такими «знаковыми» храмами, как городские соборы в Майнце (ил. 8), Лимбурге на Лане (ил. 9), Падуе (ил. 10).

Ил. 8. Собор в Майнце.

Ил. 9. Собор в Лимбурге-на-Лане.

Ил. 10. Собор в Падуе.

Автору удалось обнаружить в Германии и романскую ротонду, наос которой перекрыт деревянным шатром (церковь св. Магдалины в Хаусбахе, пригороде Фильсхофена-на-Дунае, Бавария, XII век, ил. 11).

Ил. 11. Церковь св. Магдалины в Хаусбахе.

Таким образом, использование шатров в романике практически ничем не отличается от использования в готике, а о маловероятности влияния последней на происхождение древнерусского шатрового зодчества мы уже говорили в п. 3. И если готика хотя бы хронологически непосредственно предшествовала появлению на Руси шатрового зодчества (а в Германии, например, и в XVI веке господствовала «бакштайн-готика», т.е. «кирпичная готика»), то романика к началу XVI века уже отошла в далекое прошлое.

5. «Восточная» версия происхождения древнерусского шатрового зодчества

Нельзя обойти вниманием еще одну версию происхождения древнерусского шатрового зодчества – «восточную».

Действительно, на Востоке (в Волжской Болгарии, Иране и Средней Азии) перекрывались каменными шатрами и башни (прежде всего минареты), и мавзолеи (например, Восточный мавзолей в Булгаре, XIII век, ил. 12; «Мавзолей дервиша» в Баку, XV век, ил. 13).

Ил. 12. «Восточный мавзолей» в Булгаре.

Ил. 13. «Мавзолей дервиша» в Баку.

Можно вспомнить и в целом шатровую форму таких колоссальных храмов, как Вирупакши (VII–XI века, Индия), Прамбанан (X век, Индонезия, ил. 14), Ангкор-Ват (первая половина XII века, Камбоджа, ил. 15).

Ил. 14. Прамбанан. Индонезия.

Ил. 15. Ангкор-Ват. Камбоджа.

Но против «восточной» теории мы можем привести практически те же аргументы, что против «готической» и «романской».

Во-первых, для восточной архитектуры нехарактерно шатровое перекрытие наосов больших храмов.

Во-вторых, весьма маловероятно, чтобы итальянский архитектор начала XVI века мог ориентироваться на восточную архитектуру.

В-третьих, столь же маловероятно, чтобы ктитор первых древнерусских шатровых храмов – Василий III – заказал архитектору строить «по-восточному». Ради этого вряд ли стоило приглашать итальянцев.

6. Распространение шатра в деревянной архитектуре ранее начала XVI века

В исследованиях, посвященных древнерусскому шатровому зодчеству³⁴, автор этой книги приводил ряд положений, показывавших его происхождение от древнерусской деревянной архитектуры. Здесь имеет смысл их расширить и структурировать.

Прежде всего покажем широкое распространение шатра в древнерусской деревянной архитектуре ранее появления первого каменного шатрового храма. Этому есть ряд доказательств.

Доказательство первое. Н.Н. Воронин и П.Н. Максимов полагали, что шатровые деревянные церкви представляли собой распространенный тип древнерусского храма, начиная с домонгольского времени³⁵, и приводили ряд аргументов:

– на основе текстологического и иконографического анализа древнерусских документов указанные исследователи показывали, что шатровыми были несохранившиеся деревянные храмы в Вышгороде (1020–1026 годы), Устюге (конец XIII века), Ледском погосте (1456 год) и Вологде (конец XV века)³⁶;

– исследователи приводили примеры изображений деревянных шатровых храмов на иконе начала XIV века из села Кривого (ил. 16) и на полях псковского рукописного «Устава»³⁷;

– исследователи приводили летописное сообщение о высоких «стоянах» в Москве³⁸ и показывали, что речь идет о деревянных шатровых столпообразных церквях³⁹;

– деревянная шатровая колокольня приведена на изображении Тверского кремля первой половины XV века на иконе Михаила Тверского и княгини Ксении⁴⁰ (ил. 17).

Ил. 16. Икона из села Кривого.

Ил. 17. Изображение Тверского кремля на иконе Михаила Тверского и княгини Ксении.

Одним из аргументов Н.Н. Воронина и П.Н. Максимова было изображение XIX века (ил. 18) несохранившейся деревянной шатровой Климентовской церкви в селе Уна Архангельской области, постройку которой клировая запись относила к 1501 году⁴¹. Но поскольку спорно и сообщение клировой записи (что отмечал Н.Н. Уткин, исследуя историю храмов Унского погоста и показывая, что клировые ведомости могли перепутать Климентовскую церковь с другой церковью Унского погоста – Троицкой, большое количество перестроек которой зафиксировано в источниках⁴²), и то, какая из ряда сменявших друг друга деревянных церквей показана на изображении XIX века (Е.В. Ходаковский показывал, что изображен храм, перестроенный во второй половине XVIII века⁴³), мы исключаем этот аргумент из системы наших доказательств, так как она и без этого является достаточно полной.

Ил. 18. Несохранившаяся церковь в селе Уна Архангельской области.

Доказательство второе. Весьма вероятно, что многие деревянные шатровые храмы XVI–XVII веков являются копиями более древних. Причины этому следующие⁴⁴:

– народное зодчество консервативно, типологии меняются крайне медленно;

– существовала практика заменять сгнившие бревна в срубе по одному, отчего со временем в древнем памятнике первоначального материала могло оказаться очень мало. Поэтому датировка радиоуглеродным или дендрохронологическим методом относительно достоверна лишь в том случае, если для анализа берут большое количество бревен. Соответственно, некоторые деревянные памятники из-за недостаточно представительной выборки материала для анализов могли получить позднюю дату;

– плотников часто обязывали строить новую церковь по образцу старой, пришедшей в негодность.

Доказательство третье. Построить из камня купол гораздо проще, чем шатер, а из дерева гораздо проще построить шатер, чем купол. Причины этому следующие:

– технология строительства каменных куполов (и по опалубке, и без нее⁴⁵) была прекрасно известна и налажена еще со времен Древнего Рима;

– каменный шатер обладает практически таким же распором, как купол, и добиться равномерности распора при большой высоте шатра (условно говоря, чтобы середина не «просела») – сложнейшая инженерная задача;

– из дерева построить купол очень сложно (требуется либо придавать бревнам полукруглую форму, либо использовать очень короткие их отрезки);

– при строительстве деревянного шатра несколько (чаще всего восемь) бревен (ребер шатра) сводятся в верхней точке и обшиваются досками, и это может сделать практически любой квалифицированный плотник.

Доказательство четвертое. В конце Х века в Новгороде был построен дубовый храм Софии с тринадцатью (по некоторым летописям – с двенадцатью)⁴⁶ «верхами». Маловероятно, что из дуба были возведены купола. Речь здесь, скорее всего, идет о шатровых завершениях.

Доказательство пятое. Замена каменного купола деревянным шатром в целях снижения веса и распора перекрытия многократно имела место вне Руси. Деревянные шатры в качестве «облегченного варианта» куполов возводились и в Византии (например, во второй половине V века был построен храм в Алахан-манастире, где центральное пространство каменного храма завершалось пирамидальной деревянной кровлей⁴⁷), и в Западной Европе (мы уже упоминали деревянные шатры над рядом романских и готических храмов).

Доказательство шестое. Деревянный шатер из кипрских кедров был между 813 и 821 годами построен патриархом Фомой над ротондой Гроба Господня в Иерусалиме⁴⁸. Возведен этот шатер был именно как замена каменного купола, которым в трудных условиях строительства в тогдашней Палестине (ранее эпохи Крестовых походов, под властью халифа Аль-Мамуна) было крайне сложно перекрыть ротонду диаметром более 20 м (ил. 19)⁴⁹. Поскольку Храм Гроба Господня имел общемировое значение, мы вправе полагать, что именно эта замена могла стать каноническим и технологическим примером для возведения в деревянных храмах Древней Руси шатров вместо куполов.

Ил. 19. Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Рисунок XVII века.

Приведенная нами совокупность доказательств свидетельствует о том, что в Древней Руси деревянные шатровые храмы появились существенно ранее каменных и возводились в большом количестве, вероятно, даже в домонгольское время.

7. Деревянное зодчество как основной источник древнерусского шатрового зодчества

Теперь, показав широкое распространение и конструктивную обусловленность шатра в деревянной архитектуре ранее начала XVI века, мы можем перейти к доказательствам того, что древнерусское шатровое зодчество произошло от древнерусского же деревянного зодчества, а не от каких-либо готических, романских, восточных и любых иных зарубежных истоков.

Доказательство первое. «Летописец вкратце Русской земли» (XVI век) под 1532 годом говорит: «Князь великий Василей постави церковь камену Взнесение господа нашего Исуса Христа вверх на деревяное дело»⁵⁰. Это сообщение проводит прямую параллель между церковью Вознесения в Коломенском (одним из первых каменных шатровых храмов) и деревянным зодчеством: формулировка «вверх на деревяное дело» означает именно «высокий храм, построенный в формах деревянного зодчества», и это подтверждается схожим по смыслу древнерусским текстом: в Палеостровском монастыре в Карелии в 1628 г. упоминается церковь Николы Чудотворца, «древяна, клетцки, с трапезою, верх на каменное дело»⁵¹. По этому поводу А.Л. Баталов справедливо отмечал, что выражение «на каменное дело» в XVII веке означало повторение форм каменного зодчества⁵². При этом исследователь ставил под сомнение аналогичное значение термина «на деревянное дело» в более раннее время, но для нас пример 1628 года в совокупности с самим сообщением 1532 года, тем не менее, выглядит убедительным.

Доказательство второе. Весьма вероятно, что на Руси существовали прецеденты влияния форм деревянного зодчества на каменное. Так, Н.Н. Воронин писал о Софии Киевской: «В величественном ритме пирамидально нарастающих масс собора и в его характерном тринадцатиглавии, отличающих его от меньших по размерам византийских образцов, можно усматривать результат воздействия на строителей киевского храма принципов деревянного зодчества»⁵³. Г.Я. Мокеев полагал, что на облик Софии Киевской могло повлиять многоглавие предшествовавшего ей деревянного храма⁵⁴, С.Ю. Попов – многоглавие дубовой Софии Новгородской⁵⁵.

Доказательство третье. В Древней Руси с времен прекращения в середине XII века прямого копирования византийских образцов специфика ктиторских заказов, даваемых приглашенным иностранным архитекторам, состояла в том, что ставилась задача постройки не итальянских, немецких или английских храмов, а именно русских. Иными словами, от архитекторов всегда требовалась работа в русле уже сложившихся на тот момент традиций русской архитектуры, – при том, что они были вольны вносить принципы и элементы того или иного стиля, принятого в стране их происхождения.

Из этого общего правила мы не знаем никаких исключений. Так, строительство в «западноевропейском» материале – белом камне – в домонгольской Суздальской земле велось, в том числе и мастерами от Фридриха Барбароссы, в византийских (к тому времени уже традиционных для Древней Руси) крестово-купольных формах, хотя и с привнесением ряда романских элементов декора и общей «высотности»⁵⁶. Строительство столпообразных храмов «под колоколы» (вероятно, первым из них был октагональный храм Иоанна Лествичника 1329 года⁵⁷) было подготовлено четырехстолпными храмами с повышенными подпружными арками и храмами с угловыми пристенными опорами⁵⁸. Церкви с крещатыми сводами стали логичным развитием четырехстолпных храмов⁵⁹. Октагональный собор Петра Митрополита (1514–1518 годы) – продолжение традиции столпообразных храмов «под колоколы», хотя и лишенный функции колокольни. Успенский собор в Москве (1475–1479), внутреннее пространство которого решено в духе готических «зальных церквей», и лишенная алтарных апсид Троицкая церковь в Чашникове (XVI век) по общему архитектурному типу являются классическими крестово-купольными храмами.

Словом, из «мэйнстрима» древнерусской архитектуры не выпадает ни один храм, в том числе и построенный приглашенным иностранным архитектором⁶⁰. Это подтверждает принцип, приведенный нами в п. 1 гл. 1: если рассматриваемая архитектурная форма подготовлена всей историей становления отечественного зодчества, то ее отечественные истоки и аналоги в плане научной обоснованности имеют приоритет над зарубежными.

А деревянные церкви благодаря их большому количеству формировали общий облик древнерусского храмового зодчества не в меньшей (если не в большей) степени, чем немногочисленные каменные храмы.

Таким образом, переход в начале XVI века к строительству на Руси каменных шатровых храмов произошел под влиянием многочисленных деревянных образцов, и шатер явился прямым аналогом купола.

То, что шатер явился прямым аналогом купола, в контексте нашего исследования не менее принципиально, чем общее влияние деревянного зодчества на шатровое. Объясним, почему.

С советских времен в истории архитектуры закрепилась традиция интерпретации форм и элементов церковного зодчества в соответствии с конструктивными и технологическими особенностями, стилевым генезисом, художественным вкусом, экономикой, политикой и множеством прочих факторов, кроме одного: прямого и непосредственного влияния самой церкви в лице ее руководителей.

Но во времена Древней Руси церковь как замкнутая иерархическая система с устоявшейся догматической базой и регламентированными обрядами уже вела отсчет второй тысячи лет своего существования. Несамостоятельность русской митрополии до 1589 года диктовала особенно жесткий подход церкви к тонкостям архитектурного стиля, так как любые мало-мальски серьезные новшества приходилось согласовывать с константинопольским патриархом. А последний не мог не понимать, что типологические и стилистические признаки храмов осуществляли «зримую связь» русского православия с Византией, и уступки в любом из этих вопросов означали движение русской церкви к автокефальности, весьма нежелательной для амбиций (да и экономических интересов) патриарха.

В книге «Типологическое формирование и базовая классификация древнерусского церковного зодчества» автор показывал, что на заре древнерусского каменного строительства имел место запрет церкви на «некупольные» каменные храмы, т.е. требовалось обязательное устройство в каменных православных храмах купола⁶¹.

Соответственно, если бы шатер не воспринимался именно как аналог и замена купола, Русская православная церковь вряд ли разрешила бы его возведение в каменных храмах.

В.В. Кавельмахер писал: «Что касается шатра, то он – ничто. Случайность в архитектуре. Он только заменяет купол, перекрывающий наос»⁶². Мы доказательно подтвердили эти слова исследователя, с той лишь существенной оговоркой, что эта замена была не случайностью, а конструктивно и канонически обусловленным феноменом.

А поскольку шатер в деревянном зодчестве был многогранным (это обусловлено основой его конструкции – бревнами, образующими каркас), то вполне логично, что многогранность приобрели и барабаны. Число граней в огромном большинстве случаев равнялось восьми (по всей видимости, это количество оптимально и для осуществления перехода к шатру от четверика, и для максимальной устойчивости конструкции). Таким образом, мы видим источник формы «восьмерик на четверике», реализованной в огромном количестве храмов – сначала деревянных, а затем и каменных⁶³.

8. Каменные бесстолпные купольные храмы как дополнительный исток древнерусского шатрового зодчества

Итак, мы показали, что основным истоком древнерусского шатрового зодчества стала деревянная архитектура. Но не будем забывать, что ранее XVI века в каменной храмовой архитектуре превалировала традиционная византийская крестово-купольная система, а огромное большинство шатровых храмов – бесстолпные, т.е. не относящиеся к крестово-купольному типу. Вероятно, такие храмы могли бы быть сочтены Русской православной церковью «неканоническими», если бы не каменные бесстолпные купольные церкви, которые, хотя и в небольшом количестве, но строились на протяжении всей предыдущей истории древнерусской архитектуры⁶⁴. Нам известны, например, следующие храмы:

– церковь Василия во Владимире-Волынском, XIII век (многолепестковый план, ил. 20);

Ил. 20. Церковь Василия во Владимире-Волынском.

– несохранившиеся храмы в Галицкой земле: церковь неизвестного посвящения, т.н. «Полигон», вторая половина XII века (тетраконх); церковь неизвестного посвящения в селе Побережье близ Галича, вторая половина XII века (тетраконх); церковь Ильи Пророка в Галиче, вторая половина XII века (ротонда с двумя примыкающими объемами, возможно, с башней);

– московские церкви-колокольни Иоанна Лествичника 1329 и 1505–1508 годов, новгородская «часозвоня» 1443 года, первый «Хутынский столп» 1445 года.

А поскольку шатер являлся прямым аналогом купола, то серьезные возражения у Русской православной церкви против строительства каменных шатровых храмов вряд ли могли возникнуть, так как уже существовали прецеденты отхода от крестово-купольной системы – купольные храмы.

В связи с этим важно отметить, что если мы и вправе говорить о каких либо внешних истоках шатрового зодчества, то лишь о сочетании византийских и романских: именно к этим образцам (например, церкви Сергия и Вакха в Константинополе и Сан-Витале в Равенне; можно вспомнить и капеллу Карла Великого в Аахене) восходили древнерусские купольные храмы XII–XV веков. Деревянный шатер над ротондой Храма Гроба Господня в Иерусалиме, который мог повлиять на появление шатра в древнерусском деревянном зодчестве, тоже появился во времена романики. Но эти византийско-романские влияния являются опосредованными и дистанцированными.

9. О происхождении древнерусского деревянного шатрового зодчества

В связи со сказанным в пп. 8 и 9 мы можем выдвинуть гипотезу относительно происхождения и древнерусского деревянного шатрового зодчества.

Когда после Крещения Руси началось массовое строительство христианских храмов, то ориентироваться на каноническую византийскую архитектуру необходимо было не только в камне, но и в дереве: задачей мастеров деревянных дел было по возможности показать, что храм – православный, а не какой-либо иной. (Подчеркнем – по возможности, т.к. при отсутствии квалифицированных плотницких кадров строились простейшие клетские церкви).

Купол над деревянным храмом, как мы уже говорили, возвести было сложно по технологическим причинам, и возведение вместо купола в целом близкого ему по форме и «устремленности вверх» шатра подходило для решения этой задачи лучше всего (не зря именно такая замена была осуществлена в IX веке в Храме Гроба Господня в Иерусалиме). И даже если в шатровом деревянном храме в целях его утепления между наосом и шатром возводился глухой плоский потолок, все равно хотя бы по внешним формам было видно, что храм – православный.

Таким образом, мы полагаем, что деревянный шатер являлся «упрощенной формой» канонически обусловленного и обязательного в каменном православном церковном зодчестве купола в течение всей истории древнерусской церковной архитектуры, начиная с X века.

ЧАСТЬ 2

ПЕРВЫЙ ДРЕВНЕРУССКИЙ КАМЕННЫЙ ШАТРОВЫЙ ХРАМ

И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЕГО ВОЗВЕДЕНИЯ

1. Вопросы датировки первых храмов Александровской Слободы

Логичность и закономерность происхождения древнерусского каменного шатра от деревянного мы можем подтвердить, реконструировав конкретные обстоятельства его появления в начале XVI века. Для этого прежде всего необходимо рассмотреть вопрос о первом древнерусском шатровом храме.

Как мы уже отмечали в п. 2 гл. 1, в ХХ веке первым шатровым храмом Древней Руси считалась церковь Вознесения в Коломенском (ил. 2), имеющая бесспорную летописную дату (окончание строительства в 1532 году¹).

Архитектор этой церкви однозначно не установлен. С.С. Подъяпольский, посвятивший этому вопросу специальное исследование², полагал, что им был Петрок Малый (Петрок Малой, Петр Фрязин). Этот вывод был сделан на основании наличия временной лакуны между вероятным приездом зодчего в Москву в 1528 году³ и началом строительства Китай-города в 1534 году⁴. Соответственно, исследователь датировал храм Вознесения 1529–1532 годами⁵.

Такое представление о первом шатровом храме господствовало до конца ХХ века, пока исследования памятников древнерусского зодчества в Александровской Слободе, проведенные в 1980–1990-е годы В.В. Кавельмахером⁶, не выявили принципиальный факт: в Слободе во времена Василия III, в 1510-е годы, в одном строительном периоде были возведены следующие дошедшие до нашего времени храмы вместе с окружавшим их комплексом дворцовых палат:

– Покровский, ныне Троицкий, собор (ил. 21; в дальнейшем будем без оговорок называть его Покровским);

– Троицкая, ныне Покровская, церковь (ил. 1, 22; в дальнейшем будем без оговорок называть ее Троицкой);

 – Успенская церковь (ил. 23);

 – церковь Алексея митрополита (ил. 24; с 1710 года – Распятская колокольня). Во времена Ивана Грозного – в следующем строительном периоде Слободы – она была обстроена пилонами и был надстроен ее верх. В дальнейшем для простоты мы будем называть Распятской шатровую колокольню в ее современном виде, а церковью Алексея митрополита – столпообразное здание, находящееся внутри нее⁷.

Ил. 21. Александровская Слобода. Покровский (ныне Троицкий) собор.

Ил. 22. Первоначальный вид Троицкой церкви в Александровской Слободе. Реконструкция В.В. Кавельмахера.

Ил. 23. Александровская Слобода. Успенская церковь.

Ил. 24. Александровская Слобода. Распятская колокольня.

Основанием для датировки этих храмов временем Василия III – первым строительным периодом Слободы – было сообщение «Троицкого летописца», говорящего об окончании строительства великокняжеского двора: «Лета 7021 октября 3 в Сергиеве манастыре основаша ворота кирпичныи, а на воротех во имя Сергия чюдотворца. Лета 7022 (1513 – С.З.) ноября 28 священа бысть црквь древяная в Клементьеве. Того ж лет декабря 1 сщнна бысть црквь Покров стеи Бцы в Новом селе Олександровском. Тогды ж кнзь великий и во двор вшел (курсив мой – С.З.). Того ж мсца декабря 15 сщнна бысть црквь кирпичнаи в Сергиеве манастырь на воротех стый Сергий, а сщал ее епспъ Митрофан Коломенский да игумен Памва, а на сщние был кнзь великий»⁸.

В.В. Кавельмахер, датируя все перечисленные храмы Слободы одним строительным периодом – 1510-ми годами – отмечал материалы (кирпич и белый камень) сходных кондиций, однородное связующее, идентичное связное железо, технику смешанной кладки, близость стилистики первых храмов Александровской Слободы к стилистике итальянизирующих кремлевских соборов Ивана III и Василия III⁹, единый итальянизирующий «графический» стиль русской придворной архитектуры XVI века, с применением одних и тех же, отчетливо унифицированных, узлов и деталей – корытообразных филенок, наборов профилей цоколей, венчающих тяг и капителей. Кладка всех храмов изначально имела открытый характер – не красилась и не белилась, подкрашивались белым левкасом только некоторые выполненные из кирпича элементы декора. Все выступающие белокаменные элементы были скреплены однотипными скобами. Все храмы (за исключением столпообразной церкви Алексея митрополита) были построены с приделами и смежными дворцовыми палатами, а Троицкая и Успенская – даже с погребами. В интересах всего ансамбля ложный подклетный ярус и ложную паперть со звонницей получила и церковь Алексея митрополита. Различались постройки между собой только объемом и качеством покрывающей их «фряжской» резьбы, однако В.В. Кавельмахер отмечал единый стиль этой резьбы (за исключением орнаментальных поясов Покровского собора, скопированных с Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры)¹⁰.

Аргументация В.В. Кавельмахера о единовременности постройки первых храмов Слободы была справедливо воспринята всеми без исключения исследователями как исчерпывающая¹¹, хотя датировка первых храмов Слободы 1510-ми годами и оспаривалась рядом исследователей на основе формально-стилистических теорий¹². Доказательству верности позиции В.В. Кавельмахера были посвящены специальные научные труды автора этой книги¹³, здесь же имеет смысл лишь перечислить основные доказательства датировки первых храмов Слободы 1510-ми годами.

Доказательство первое. Мы можем уточнить, о каком Покровском соборе – каменном или деревянном – говорится в процитированном сообщении «Троицкого летописца». Речь идет о четырех постройках (крепостных воротах Троице-Сергиевой Лавры, церкви в селе Клементьеве, надвратной церкви Сергия Радонежского в Лавре и Покровском соборе в Александровской Слободе). В трех постройках указан строительный материал, причем очень точно (кирпичные здания названы именно кирпичными, а не обобщенно «каменными», как это обычно делалось в летописях), но относительно самой значимой из перечисленных построек – Покровского собора на великокняжеском дворе – о материале вообще ничего не говорится.

Конечно, просто забыть сделать необходимое уточнение в отношении материала постройки великокняжеского храма летописец вряд ли мог. Гораздо более вероятно, что такого уточнения и не требовалось – так же, как не требовалось уточнений в отношении, например, строительных материалов Успенского собора Аристотеля Фиораванти, Архангельского собора Алевиза Нового или Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры. То, что главный собор великокняжеской резиденции – Александровской Слободы – был каменным, было ясно «по умолчанию». Таким образом, мы обязаны полагать, что сообщение «Троицкого летописца» говорит об освящении в 1513 году именно каменного Покровского собора.

Доказательство второе. Проведенный в 2005 году автором этого исследования визуально-тактильный анализ строительной техники показал: в Покровском соборе, Троицкой и Успенской церквях, церкви Алексея митрополита мы видим «мягкую», «теплую» кладку, характерную и для кирпичных построек Московского Кремля рубежа XV и XVI веков, и для собора Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре (1514–1517 годы). Характерен и строительный раствор – с исключительно высокой вяжущей способностью, с очень малым содержанием в извести песка и прочих примесей. Многочисленные белокаменные украшения и в Слободе, и в Кремле вытесаны так, что кажется, будто камень «дышит». В соборе Петра митрополита кирпичный декор, как и в Слободе, был покрыт левкасом «под белый камень».

В отличие от вышеперечисленных зданий, Распятская колокольня выстроена из «сухого», «пережженного» кирпича, на легко крошащемся растворе с высокой примесью песка. Из схожего кирпича, на схожем растворе построен собор Покрова на Рву. Белокаменный декор Распятской колокольни также вытесан, как на соборе Покрова на Рву, – жестко, геометрично, «сухо».

И в Распятской колокольне, и в соборе Покрова на Рву строители применяли наряду с железными связями деревянные. В храмах Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита в Александровской Слободе все связи изготовлены исключительно из железа высокого качества¹⁴.

Доказательство третье. Колокольня Александровской Слободы, как мы уже отмечали, была построена в течение двух строительных периодов, что подтверждается нижеследующими положениями:

– и стилистика, и исполнение декора, и кирпичная кладка, и строительный раствор у церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни абсолютно различны;

– обследование автором этого исследования в 2005 году второго яруса церкви Алексея митрополита показало: окнам этого яруса была придана (причем весьма аккуратно) другая форма еще до обстройки стенами будущей Распятской колокольни. Весьма сомнительно, что в течение декады–двух после постройки могло потребоваться проведение значительных работ по приданию окнам принципиально новой формы;

– ознакомление с зондажами В.В. Кавельмахера, сделанными в местах примыкания пилонов Распятской колокольни к фасадам церкви Алексея митрополита, показывает: к моменту обстройки пилонами церковь Алексея митрополита успела «врасти в землю» примерно на полметра. Теоретически это могло произойти и в течение сравнительно короткого времени (в случае целенаправленных подсыпок грунта), но в данном случае это крайне маловероятно, так как ниже мы увидим, что такой же культурный слой успел нарасти и вокруг Троицкой церкви к моменту возведения ее западной пристройки;

– по зондажам В.В. Кавельмахера внутри лестничного ризалита Распятской колокольни видно, что в местах примыкания стен и пилонов Распятской колокольни на раскрытых зондажами фрагментах белокаменного цоколя и облевкашенного кирпичного декора церкви Алексея митрополита присутствуют следы выветривания, которые не могли успеть появиться в течение декады – двух.

Из вышеперечисленного следует, что между возведением церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни прошел значительный срок, гораздо больший, чем десять – пятнадцать лет. Таким образом, эти здания относятся к двум разным строительным периодам. За все время существования Александровской Слободы как резиденции московских государей таких периодов было всего два – 1510-е и 1560–1570-е годы. Значит, мы обязаны относить церковь Алексея митрополита к 1510-м годам, а Распятскую колокольню – к 1560–1570-м.

Доказательство четвертое. После сооружения Троицкой церкви к ее западному фасаду была пристроена новая дополнительная секция, состоявшая, как и предыдущие, из палаты, подгреба и подклета (палата была полностью перестроена в 1680 году¹⁵). В.В.Кавельмахер привел убедительные аргументы в пользу того, что эти пристройки были возведены существенно позже (не менее чем через несколько десятилетий) после Троицкого храма:

– в отличие от двух старых секционных объемов, новая секция получила иное плановое решение (квадратный, перекрытый в направлении север – юг коробовым сводом погреб; двойной, разделенный продольной стеной подклет) и иную трактовку объемов;

– щелыга разобранного в 1680 году свода палаты достигала церковного карниза и врубалась в него;

– новая секция была заложена на иной, чем Троицкая церковь, отметке (в момент ее постройки вокруг храма уже образовался культурный слой до полуметра толщиной);

– пристройки принадлежали более низкой культуре строительства¹⁶.

Следовательно, возникает ситуация, аналогичная рассмотренной выше в связи с перестройкой церкви Алексея митрополита: мы обязаны относить постройку западной палаты с погребом и подклетом ко второму строительному периоду Слободы, а возведение самой Троицкой церкви – к первому строительному периоду, т.е. к 1510-м годам.

Таким образом, мы имеем независимые доказательства возведения в 1510-х годах Покровского собора, церкви Троицы и церкви Алексея митрополита. Подчеркнем – эти доказательства взаимно независимы, т.е. в отношении каждого из перечисленных храмов базируются на собственном наборе актовых и архитектурно-археологических данных.

Не будем забывать и то, что В.В. Кавельмахер независимо от всех вышеприведенных доказательств показал, что храмы Покрова, Троицы, Алексея митрополита и Успения были построены в одном строительном периоде. Этот аргумент, в отличие от всех предыдущих, нельзя назвать самодостаточным, но при однозначной датировке 1510-ми годами хотя бы одного из первых храмов Слободы (а тем более трех, как мы видели выше) он дает столь же однозначную датировку этим временем и всех остальных храмов.

2. Единовременность возведения основного объема и шатра Троицкой церкви в Александровской Слободе

В 2000-е годы сторонниками «докавельмахеровской» теории генезиса древнерусского шатрового зодчества (т.е. представления о том, что первым шатровым храмом все-таки была церковь Вознесения в Коломенском) был выдвинут еще один аргумент: основной объем Троицкой церкви был возведен в 1510-е годы, в первом строительном периоде Александровской Слободы, но шатровый верх якобы был устроен на ней только при Иване Грозном¹⁷.

Этот аргумент, впервые прозвучавший еще в ХХ веке, ни на каких архитектурно-археологических исследованиях не базировался. Такая возможность была допущена (как минимум, не исключена) самим В.В. Кавельмахером в одной из его ранних работ¹⁸, однако в дальнейшем исследователь однозначно высказывался в пользу единовременности постройки памятника:

«К исследователям пришло ощущение несовместимости «позднего» шатра с достаточно явными признаками «ранней» и даже «очень ранней» архитектуры. В результате ученые стали высказывать осторожные предположения о возможных двух строительных этапах в жизни памятника. Последним, кто некоторое время разделял эту точку зрения, был автор настоящей статьи, печатно высказавшийся о вероятной перекладке шатра в опричный период существования Слободы. Однако при исследовании памятника с лесов эта гипотеза отпала сама собой: церковь Троицы вся, от погребов до скуфьи купола, выстроена в течение двух–трех строительных сезонов. Это на редкость цельный и очень неплохо сохранившийся в своей обстройке памятник»¹⁹.

Но В.В. Кавельмахер в своих работах не конкретизировал, как именно он определил единовременность памятника. Это породило информационную лакуну, заполнить которую помогли натурные исследования, проведенные автором этой книги в 2011 году.

Теоретически были возможны два варианта того, чем могла быть Троицкая церковь первоначально завершена вместо шатра: это круглый купол на круглом барабане, как в Успенской церкви Ивангорода начала XVI века, и восьмигранный купол без барабана, как в соборе Петра Митрополита 1514–1517 годов в московском Высоко-Петровском монастыре. В обоих случаях диаметр гипотетического первоначального купола Троицкой церкви должен был составлять около 7 метров. В первом случае основание гипотетического барабана могло находиться над или под верхним круглым карнизом, венчающим четверик, во втором случае основание гипотетического купола – над или под верхним восьмигранным карнизом, непосредственно вместо существующего шатра (ил. 25).

Ил. 25. Интерьер Троицкой церкви в Александровской Слободе. Верхние части четверика, восьмерик и шатер.

В 2011 году автор провел натурное обследование верхней части четверика и шатра Троицкой церкви. Это обследование дало несколько доказательств единовременности возведения основного объема храма и шатра.

Доказательство первое. И выше, и ниже любого из трех карнизов, венчающих четверик (сверху восьмигранный, ниже круглый, ниже вновь восьмигранный, см. ил. 25) какие-либо следы перекладки отсутствуют. Под верхним карнизом видны лишь признаки специфического строительного приема: в целях укрепления восьмерика, долженствующего выдерживать огромный вес шатра, перемычки окон восьмерика были сделаны не из кирпича, а из больших белокаменных блоков (ил. 26), и поскольку габариты этих блоков не соответствовали габаритам кирпичей, строители в некоторых случаях заполняли пустоты аналогичными блоками и неровно уложенными кирпичами (ил. 27).

Ил. 26. Интерьер Троицкой церкви. Белокаменная перемычка над окном восьмерика.

Ил. 27. Интерьер Троицкой церкви. Белокаменные блоки под карнизом восьмерика.

Простые и неровные (по С.С. Подъяпольскому, «примитивизированные»²⁰) профили всех трех карнизов (ил. 25) схожи настолько, что нельзя не сделать вывод об их принадлежности одним и тем же мастерам. Кладка самих карнизов является цельной и ничем не нарушенной.

Дабы удостовериться в правильности этих наблюдений, автор с кровель западной палаты провел дополнительное обследование наружной кладки верхней части четверика и восьмерика под шатром. Это обследование также не выявило никаких следов перекладок. Техника кладки и профили наружных карнизов полностью соответствуют внутренним (ил. 28).

Ил. 28. Троицкая церковь. Фрагменты верхней части четверика, кокошника и восьмерика.

Доказательство второе. В интерьере Троицкой церкви был проведен визуально-тактильный анализ свободной от фресок кладки шатра и восьмерика. Дополнительно в интерьере была обследована кладка нижних частей четверика (в зондажах В.В. Кавельмахера, ил. 29), а снаружи, с кровель западной палаты, – восьмерика и верхних частей четверика (ил. 28).

Ил. 29. Троицкая церковь. Фрагмент нижней части четверика. Зондаж В.В. Кавельмахера.

Анализ показал, что и шатер, и восьмерик, и четверик Троицкой церкви и с внутренней, и с наружной стороны сложены в абсолютно идентичной технике кладки:

– кирпич во всех этих частях храма большемерный, практически одинаковый по габаритам: средний размер 7 х 12 х 28 см, с допуском по ширине и высоте 1 см, по длине – 2 см. (Отметим, что гораздо более жесткий современный стандарт промышленного кирпича тоже предполагает довольно большой допуск – до 0,5 см²¹);

– кладка неровная, зачастую бессистемная (ил. 26, 27, 29);

– кирпич во всех этих частях храма очень высокого качества, оптимального обжига;

– раствор во всех этих частях храма очень высокого качества, с большим содержанием извести.

Эта техника кладки полностью идентична кладке церкви Алексея Митрополита и Покровского собора, анализ кладки которых проводился автором в 2005 и 2011 годах (ил. 30, 31), единственная разница – кирпич на «парадном» западном фасаде Покровского собора уложен более системно и более точно подобран по размеру (допуск не превышает 0,5 см по ширине и высоте, 1 см по длине). И эта техника начала XVI века очень существенно отличается от кладки более поздних строительных периодов Слободы – эпохи Ивана Грозного и 1680-х годов. В 2005 году была обследована кладка пилонов и шатра Распятской колокольни, и выяснилось, что Распятская колокольня выстроена из «сухого», «пережженного» кирпича, на легко крошащемся (буквально под пальцами) растворе с высокой примесью песка. Исследования, проведенные автором в 2011 году, показали, что столь же «пережжен» кирпич и столь же низкокачествен раствор пристроек XVII века к Троицкой церкви – западной и заалтарной палат. В последнем случае средний размер кирпича несколько больше употреблявшегося в XVI веке – примерно 8 х 14 х 30 см, с несколько меньшим допуском – 1 см по всем измерениям.

Ил. 30. Церковь Алексея Митрополита. Фрагмент кладки.

Ил. 31. Покровский собор. Фрагмент западного фасада.

Таким образом, проведенные автором в 2011 году натурные исследования шатра Троицкой церкви в Александровской Слободе показали, что он современен ее основному объему, возведенному в 1510-е годы. Исследования 2011 года также подтвердили выводы исследований 2005 года о том, что кладка первого и последующих строительных периодов Александровской Слободы очень сильно разнится по периодам и практически идентична в рамках одного периода. И кладка четверика, восьмерика и шатра Троицкой церкви однозначно относит храм к первому строительному периоду – началу XVI века.

Все вышесказанное дает нам право полагать, что датировка первых храмов Слободы, в том числе шатровой Троицкой церкви, 1510-ми годами доказана с избыточностью, весьма значительной по меркам истории древнерусской архитектуры.

3. Коррекция теории происхождения и генезиса древнерусского шатрового зодчества в начале XXI века

С.С. Подъяпольский писал, что датировка памятников Александровской Слободы 1510-ми годами «противоречит устоявшимся взглядам на развитие зодчества Московской Руси XVI столетия»²², «перечеркивает едва ли не все сложившиеся взгляды на развитие архитектурных типов и стилистики русского зодчества XVI века»²³.

Возможно, утверждения С.С. Подъяпольского чересчур категоричны, но в главном он оказался прав: в соответствии со сделанными в Слободе открытиями В.В. Кавельмахера многие устоявшиеся взгляды на русское зодчество XVI века в начале XXI века оказались пересмотрены.

Кроме пересмотра локальных вопросов теории и истории древнерусской архитектуры (необычное для начала XVI века сооружение собора с двумя примыкающими приделами, устройство порталов с криволинейными боковыми стенками в виде развернутых волют, филенок с характерными угловыми клинышками, примитивизация классических профилей, отсутствие раскреповки карниза над пилястрами и т.п.)²⁴, был пересмотрен глобальный вопрос – о первом древнерусском каменном шатровом храме. Первым шатровым храмом на Руси была не церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы), а построенная в 1510-х годах церковь Троицы в Александровской Слободе.

Соответственно, такой тип храма, к которому принадлежит Троицкая церковь, – близкий к традиционному, с тремя апсидами, с четвериком, завершенным горизонтальной тягой, с кокошниками, перенесенными на грани восьмерика, – сложился уже в начале XVI века.

Более поздняя дата церкви Вознесения по сравнению с Троицкой церковью ни в коем случае не умаляет значение коломенского памятника для русской архитектуры. В этом храме наряду с шатром были применены пристенные пилоны, что позволило построить огромное здание невиданных пропорций, с уникальной архитектоникой. Троицкая церковь по сравнению с Вознесенской «приземлена» и, как неоднократно показывал и В.В.Кавельмахер²⁵, несовершенна в инженерном отношении (ил. 32).

Ил. 32. Троицкая церковь. Разрез (по В.В. Кавельмахеру).

Процитируем то, что писал о Троицкой церкви В.В. Кавельмахер: «Предлагаемое отнесение церкви Троицы к первым десятилетиям XVI в. подрывает, на первый взгляд, самые основы теории русского шатрового зодчества. Однако так ли уж строга и совершенна эта теория? Так, первым каменным шатровым храмом на Руси считается с некоторых пор известная «заместительница» церкви Троицы на Дворце – церковь Вознесения в Коломенском, построенная тем же ктитором и с тою же целью – в качестве холодного дворцового храма в своей новой подмосковной резиденции. Постройка была осуществлена с неслыханным размахом и огромными материальными затратами. Строил церковь, как полагают исследователи, выдающийся итальянский архитектор Пьетро Франциско Аннибал (Петрок Малый) в 1529–1532 гг. В истории русского зодчества храм остался произведением, с точки зрения его формального совершенства единственным и неповторимым. Однако на этом процесс возведения каменных шатровых храмов в Москве в силу ряда обстоятельств прервался. «Массовое» строительство шатровых церквей возобновилось лишь в 50-е гг. XVI в. – враз, спонтанно, в поразительно развитой и совершенной форме, ничего общего, однако, с церковью Вознесения уже не имеющей. Разрыв нового строительства с конструктивной идеей и пластикой предполагаемого прототипа еще как-то можно объяснить, но как объяснить безупречно зрелую, «выдержанную», самостоятельную форму новой серии памятников? Ведь если следовать данной теории, получается, что едва ли не первыми после двадцатилетнего перерыва были построены такие шедевры, как центральный шатровый столп Покровского собора на Рву (1554–1561 гг.) и не дошедший до нас пятишатровый Борисоглебский собор в Старице (1557–1561 гг.). Можно, конечно, предположить, что оба здания строил гениальный Барма «с товарищи». Но кто тогда строил другой шатровый шедевр – не дошедшую до нас церковь Сергия на Троицко-Богоявленском подворье в Кремле (1558 г.)? Или не столь безупречный с точки зрения формы, но уверенно сделанный шатровый реликварий-усыпальницу Авраамия Ростовского в Авраамиево-Богоявленском монастыре Ростова Великого (1554 г.)? И кто создал конструктивно грубую, но вызывающе дерзкую шатрово-крестовокупольную конструкцию Спасо-Преображенского собора на Соловках? Кто построил двустолпный крестовокупольно-шатровый Благовещенский собор в фамильном замке Строгановых в Сольвычегодске (1557 г.)? И как тогда понимать свидетельство источника о постройке Покровского собора «с приделы» – «разными образцы и переводы»? Если принять эту теорию, придется признать, что у русских строителей не было никакого предшествующего опыта в строительстве шатровых храмов! Это льстит национальному самолюбию, так как предполагает у наших зодчих способность к гениальному спонтанному творчеству, но это – «плохая теория». Между тем архитектурные формы Покровского собора на Рву восходят не к церкви Вознесения в Коломенском (последнее касается только вымпергов и наличников), а в первую очередь к двум столпообразным памятникам Александровой Слободы – купольной церкви Алексея митрополита и шатровой Троицкой церкви. Если Троицкая церковь, как думают многие, тоже поздний памятник, то она в сравнении с Покровским собором – безобразное и регрессивное явление. Именно такой приговор ей вынесла история архитектуры (ХХ века – С.З.). Однако памятник слишком свеж и самобытен, слишком неуклюже-наивен, чтобы быть просто творческой неудачей неизвестного итальянского зодчего. А потому методы его датировки за неимением других должны быть строго археологическими»²⁶.

Нам остается лишь отметить, что к коррекции или даже полному пересмотру своих теорий в соответствии с новыми архитектурно-археологическими и документальными данными должен быть готов каждый историк архитектуры. Так было в 1930-е годы, когда П.Н.Максимов обнаружил под обстройками древний собор Андроникова монастыря²⁷, так было в 1950-е годы, когда раскопки Н.Н.Воронина раскрыли белокаменные стены Боголюбова²⁸ и галереи церкви Покрова на Нерли²⁹, так было в 1960-е годы, когда Б.П.Дедушенко установил принадлежность существующего собора Высоко-Петровского монастыря творчеству Алевиза Нового³⁰, так было в 1980-е годы, когда В.В.Кавельмахер и Т.Д.Панова обнаружили на Соборной площади Кремля октагон колокольни Иоанна Лествичника³¹, так было в 1990-е годы, когда раскопки О.М.Иоаннисяна открыли в Ростове бутовую церковь Бориса и Глеба 1287 года³², так было в начале 2000-х годов, когда исследования автора этой книги показали следы перекладки сводов Успенского собора во Владимире и подтвердили гипотезу о первоначальном пятиглавии храма³³. И какие-либо профессиональные или личные амбиции тут неуместны.

4. Итальянский зодчий храмов Александровской Слободы

В 2008 году в книге «Новые исследования памятников архитектуры Александровской Слободы»³⁴ автор поставил вопрос об определении архитектора, построившего Троицкую церковь в Александровской Слободе, хотя бы с такой же вероятностью, с которой С.С. Подъяпольский определил для церкви Вознесения в Коломенском авторство итальянского архитектора Петрока Малого. Этот вопрос был решен, и было установлено, что архитектором являлся Алевиз Новый.

В данной книге имеет смысл вновь вернуться к этому вопросу и встроить его решение в контекст нашего исследования, так как это важно для анализа обстоятельств возведения первого древнерусского шатрового храма – Троицкой церкви.

О мастерах дворцово-храмового комплекса 1510-х годов в Слободе В.В. Кавельмахер писал следующее:

– «закончив в 1508 году свой московский двор, Василий III перебросил освободившиеся строительные кадры в Слободу»;

– «укрепленный комплекс Государева двора (в Слободе – С.З.) был возведен сразу после окончания Большого Кремлевского дворца в Москве итальянскими зодчими Василия III и строился около пяти лет – с 1508–1509 по 1513 г.»;

– «закончив свой загородный дворец, Василий III отпустил дорогих итальянских резчиков домой, а архитекторов задержал на службе и с ними обстраивал Москву и провинцию»³⁵.

Про то, что авторство в отношении храмов Слободы 1510-х годов принадлежит одному из архитекторов итальянского происхождения, известных под именем Алевиза, исследователь не писал, хотя этот вывод с высокой вероятностью следует из следующих фактов:

– в 1508 году Алевиз Фрязин окончил работу над московским великокняжеским дворцом, а Алевиз Новый – над Архангельским собором³⁶ (вопрос о личностях и постройках обоих зодчих мы подробно рассмотрим в п. 5);

– в 1513 году в Александровской Слободе был завершен великокняжеский дворец и освящен Покровский собор;

– в 1514 году великий князь повелел одному из Алевизов возвести в Москве 11 церквей, в том числе собор Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре и церковь Благовещения в Старом Ваганькове³⁷.

Вряд ли такая взаимоувязанная цепочка дат и построек могла оказаться случайным совпадением. Мы уже отмечали, что авторство Петрока Малого в отношении церкви Вознесения в Коломенском С.С. Подъяпольский выводил лишь из временной лакуны между вероятным приездом зодчего в Москву в 1528 году и началом строительства Китай-города в 1534 году³⁸.

Но что касается храмов Александровской Слободы, то С.С. Подъяпольский возражал против предположения об их возведении итальянскими зодчими, так как, по словам исследователя, «в архитектурном отношении все это слеплено настолько бессистемно и настолько несовместимо с четкостью геометрической структуры, свойственной архитектуре Ренессанса, что совершенно непонятно, как можно даже гипотетически приписать собор творчеству итальянского архитектора»³⁹.

С этими наблюдениями С.С. Подъяпольского трудно не согласиться. Но являются ли позиции В.В. Кавельмахера и С.С. Подъяпольского взаимоисключающими? Ведь и В.В. Кавельмахер писал, что Троицкая церковь «неуклюже-наивна», имеет «нелепый план», а конструкция ее шатра «парадоксальна»⁴⁰.

Господство в истории архитектуры последней четверти XX века теории П.А.Раппопорта, предписывающей отслеживание переходов строительных артелей в полном составе (от зодчего до рядовых каменщиков)⁴¹, создало абсолютно неверный стереотип: архитектору «полагалось» переезжать во главе своей артели со стройки на стройку и лично вникать во все тонкости строительной реализации своего здания. Соответственно, любые огрехи (тем более «наивность») исполнения исключали авторство высококвалифицированного зодчего (тем более такого уровня, как любой из Алевизов).

Но на самом деле зодчий ни в коем случае не был обязан постоянно присутствовать на стройке: его основными задачами были разработка проекта и получение у ктитора средств на его реализацию⁴². А в данном случае ктитор храмов Александровской Слободы – Василий III – находился в Москве и «вошел» в свой двор в Слободе только в 1513 году.

Следовательно, и любой из Алевизов, будучи автором памятников Слободы 1510-х годов, все равно должен был постоянно находиться при великокняжеском дворе. Отсутствие архитектора в свите великого князя могло привести и к проблемам с финансированием проекта, и к потере должности придворного зодчего, за которую во все времена приходилось постоянно бороться.

Таким образом, зодчий мог либо изредка приезжать в Александровскую Слободу во время строительства, либо даже впервые увидеть свои храмы уже построенными, прибыв вместе с Василием III в Слободу в 1513 году. А до этого по его проекту⁴³ работали подрядчики и исполнители, способные допускать любые ошибки – в том числе и те, на которые указывали В.В. Кавельмахер и С.С. Подъяпольский.

Даже если Василий III, как полагал В.В. Кавельмахер, «перебросил свои строительные кадры в Слободу», все равно за 100 км от Москвы, вдали от государя и зодчего, качество строительства не могло сравниться с кремлевским. А если, как на основании общих исследований вопроса соотношения местных и приезжих строительных кадров показывал автор этой книги⁴⁴, строительство под руководством нескольких опытных московских мастеров вели местные кадры, технических огрехов при строительстве оказывалось еще больше.

Следовательно, окончание обоими Алевизами в 1508 году работы в Кремле, завершение великокняжеского дворцово-храмового комплекса в Слободе в 1513 году и поручение Василия III в 1514 году одному из Алевизов построить 11 церквей дают нам достаточные основания для того, чтобы полагать: автором храмов Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита в Александровской Слободе является один из итальянских зодчих, известных под именем Алевиза.

И, несмотря на ряд имевших место незначительных технических огрехов, Василий III остался доволен работой зодчего (это доказывается тем, что великий князь в 1514 году поручил ему строительство одиннадцати новых храмов). И в итоге все четыре первых храма Слободы (в том числе и церковь Троицы, где был не только впервые устроен каменный шатер, но и было им перекрыто большое пространство – около 7 метров в диаметре) обошлись без строительных катастроф и благополучно дошли до наших дней.

Замысел великокняжеского дворцово-храмового ансамбля в Слободе полностью соответствовал масштабам любого из Алевизов – одновременное возведение очень большого для того времени комплекса построек, абсолютно уникальных, непохожих одна на другую, но при этом объединенных единым «загородным» стилем (в отличие от «столичного» стиля, реализованного в Большом Кремлевском дворце и Архангельском соборе).

И неудивительно, что в дальнейшем наряду с такими замечательными произведениями итальянских зодчих, как кремлевские Успенский и Архангельский соборы, примером для многочисленных подражаний (зачастую затмевающих оригинал) стала первая шатровая церковь – Троицкая⁴⁵.

5. Алевиз Новый – зодчий храмов Александровской Слободы

Мы можем уточнить, кто из двух зодчих итальянского происхождения, известных под именем Алевиза, строил храмы Александровской Слободы 1510-х годов.

Прежде всего посмотрим, что нам известно об этих мастерах. Того из них, кто прибыл в Москву первым, традиционно называют Алевизом Фрязином, Алевизом Старым либо просто Алевизом; прибывшего через десять лет – Алевизом Новым. Но, как мы вскоре увидим, нечеткость в именовании первого из Алевизов приводит к нежелательным контаминациям, поэтому мы будем однозначно называть его Алевизом Старым – в отличие от Алевиза Нового.

Про Алевиза Старого летописи под 1494 годом сообщают следующее: «Приидоша послы великого князя на Москву, Мануйло Аггелов Грек да Данила Мамырев, что посылал их князь великий мастеров для в Венецию и Медиолам; они же приведоша на Москву Алевиза мастера стеннаго и палатного и Петра пушечника и иных мастеров»⁴⁶. Как установили итальянские исследователи в ХХ веке, речь здесь идет об Алоизио да Карезано (Каркано)⁴⁷.

Что строил в Москве Алевиз Старый с 1494 по 1499 годы, нам неизвестно, но убедительной выглядит версия В.П. Выголова⁴⁸: он сменил умершего в 1493 году Пьетро Антонио Солари на посту руководителя кремлевского фортификационного строительства.

Следующее летописное упоминание об Алевизе Старом связано с тем, что в 1499 году «князь великий велел заложити двор свой, полаты каменыа и кирпичныа, а под ними погребы и ледники, на старом дворе у Благовещениа, да стену камену от двора своего до Боровитскиа стрелници; а мастер Алевиз Фрязин от града Медиолама»⁴⁹. Это строительство было завершено к 1508 году, когда Василий III переехал в построенный дворец⁵⁰. То, что речь здесь идет именно об Алевизе Старом, подтверждается упоминанием «града Медиолама» (Милана).

В 1504 году в Москву с посольством Дмитрия Ралева и Митрофана Карачарова прибыла еще одна группа мастеров⁵¹. По пути в Москву это посольство было задержано в Крыму ханом Менгли-Гиреем, обязавшим мастеров некоторое время работать на строительстве Бахчисарайского дворца⁵². Отпуская послов и мастеров в Москву, хан написал Ивану III: «А сю грамоту подал архитектон Алевиз, Менли-Гиреево слово… Меня брата твоего ярлык взяв, пошол Алевиз мастер, велми доброй мастер, не как иные мастеры, велми великий мастер... То как меня почтишь и мое брата своего слово почтишь, того фрязина Алевиза пожалуешь, ты ведаешь»⁵³.

Никто из исследователей не сомневался (и не будем сомневаться и мы), что этот «велми великий мастер» и есть тот самый Алевиз Новый, который, согласно летописным данным, в 1508 году завершил строительство Архангельского собора и церкви Рождества Иоанна Предтечи у Боровицких ворот⁵⁴. В пользу этого говорит и уточнение «Новый» (относительно Алевиза Старого), и исключительно почетный великокняжеский заказ (возведение родовой усыпальницы), и сходство итальянизирующих порталов Бахчисарайского дворца и Архангельского собора.

Больше в летописях Алевиз «Новым» не именуется. Попытки ряда итальянских исследователей отождествить этого зодчего с известным венецианским скульптором и резчиком Альвизе Ламберти ди Монтаньяна⁵⁵, хотя и получили широкий резонанс в современной научно-популярной литературе, являются лишь неподтвержденной (и, как мы вскоре увидим, весьма сомнительной) гипотезой.

В 1508 году «князь великий велел вкруг града Москвы ров делати камением и кирпичем и пруды чинити вкруг града Алевизу Фрязину»⁵⁶. Летописи приводят и более конкретные сведения об этих работах, начавшихся еще в 1507 и оконченных в 1519 году, – строились стены, башни, плотины и ров вдоль реки Неглинной⁵⁷.

И, наконец, в 1514 году Василий III повелел возвести в Москве 11 церквей, «а всем тем церквам был мастер Алевиз Фрязин»⁵⁸. На этом документальные данные об Алевизах можно считать исчерпанными.

До 1970-х годов в истории архитектуры господствовала следующая точка зрения: Алевиз Старый строил лишь западные укрепления Кремля вдоль Неглинной⁵⁹, а Алевиз Новый – все остальные упоминаемые в вышеприведенных летописных сообщениях постройки (Большой Кремлевский дворец и все храмы, в том числе и заложенные в 1514 году)⁶⁰. Соответственно, Алевиз Новый считался одним из величайших архитекторов эпохи, а Алевиз Старый был низведен до роли второстепенного (по сравнению с Солари) фортификатора.

В последней четверти ХХ века эта «экстремальная» точка зрения была поставлена под сомнение С.С. Подъяпольским⁶¹ и В.П. Выголовым⁶². Оба исследователя отнесли Большой Кремлевский дворец к творчеству Алевиза Старого, а В.П. Выголов сомневался в авторстве Алевиза Нового и в отношении церквей, заложенных в 1514 году.

Аргументы С.С. Подъяпольского и В.П. Выголова в пользу отнесения Кремлевского дворца к творчеству «мастера стенного и палатного» Алевиза Старого неоспоримы: Алевиза Нового в 1499 году еще не было на Руси, к тому же в летописном сообщении под этим годом говорится, что мастер был из Милана. Но справедливы ли сомнения этих исследователей в авторстве Алевиза Нового в отношении церквей, строительство которых началось в 1514 году?

В.П. Выголов справедливо полагал, что, поскольку одна и та же летопись под 1508 годом сообщает, что фортификационные работы («ров делати камением и кирпичем…») были поручены Алевизу Фрязину, а Архангельский собор и церковь Рождества Иоанна Предтечи строил Алевиз Новый, летописец вел речь о разных зодчих. Следовательно, под Алевизом Фрязином подразумевался Алевиз Старый.

Но из этого положения исследователь сделал весьма спорный вывод о том, что, хотя с 1508 по 1519 годы Алевиз Старый строил кремлевские укрепления, в 1514 году он же начал строительство одиннадцати церквей. Обоснованием этого вывода послужило то, что зодчий, упоминаемый в летописи под 1514 годом, был назван Алевизом Фрязином – так же, как и в сообщениях о деятельности Алевиза Старого под 1494 и 1499 годами.

Фактически в позиции В.П. Выголова мы видим еще одну «экстремальную» точку зрения, но с обратным знаком: одним из величайших архитекторов эпохи, способным строить и крепости, и дворцы, и храмы (причем параллельно и в беспрецедентных масштабах), оказался Алевиз Старый, а Алевиз Новый построил на Руси в течение четырех лет два храма и после 1508 года исчез.

В данном случае истина находится посередине между «экстремальными» точками зрения. Несомненно, исследователи всегда прекрасно понимали, что формулировка «Алевиз Фрязин» означает не более чем констатацию того факта, что оба Алевиза были итальянцами. И все же в указанном труде В.П. Выголова⁶³ (возможно, незаметно для самого исследователя) произошло «перерождение» этой констатации в устойчивое прозвище одного мастера – Алевиза Старого. Но, конечно, Алевиз Новый был тоже Алевизом Фрязином, и оговорка «Новый» была сделана летописцем лишь для того, чтобы подчеркнуть, что итальянец Алевиз, строивший Архангельский собор, прибыл в Москву позже итальянца Алевиза, строившего укрепления на Неглинной.

Следовательно, мы не вправе опираться на именование зодчего Алевизом Фрязином при определении автора храмов, строительство которых было начато в 1514 году.

Несравненно более значимым видится летописное сообщение 1494 года о том, что Алевиз был «мастером стенным и палатным». Летописец вряд ли мог сделать это принципиальное уточнение случайно, и такая специализация Алевиза Старого все ставит на свои места.

С 1494 по 1499 годы Алевиз Старый достраивал кремлевские укрепления, которые не успел завершить Солари. В 1499–1508 годах он строил великокняжеский дворец и стены от дворца до Боровицкой башни. В 1508–1519 годах он работал над стенами, башнями и рвами Кремля со стороны Неглинной.

Вряд ли зодчий, чьей специализацией согласно и летописи, и вышеперечисленным фактам были «стены и палаты», мог параллельно с этими масштабными фортификационными работами возводить в 1514–1518 годах 11 московских церквей. Соответственно, столь же сомнительно и то, что в 1508–1513 годах Алевиз Старый мог руководить строительством великокняжеского дворцово-храмового комплекса в Александровской Слободе.

А Алевиз Новый с 1505 по 1508 годы строил Архангельский собор и церковь Иоанна Предтечи. Закономерно предположить, что специфика его работы как «храмоздателя» и далее оставалась приоритетной. Следовательно, с 1508 по 1513 год он мог строить храмы и дворец в Слободе, а с 1514 года – 11 церквей в Москве.

Храмовое строительство должно было являться специализацией зодчего еще в Италии, иначе бы ему сразу по приезде не доверили такую исключительно ответственную постройку, как Архангельский собор (в связи с этим тождество Алевиза Нового и скульптора Альвизе Ламберти ди Монтаньяна весьма маловероятно). А опыт строительства дворцовых комплексов Алевиз Новый мог получить в Бахчисарае⁶⁴.

Способность этого зодчего к творчеству в широком диапазоне архитектурных форм подтверждалась в XIX–ХХ веках такими непохожими друг на друга его постройками, как Бахчисарайский дворец, Архангельский собор, октагональный собор Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре и известные по литографиям А.А. Мартынова и И.М. Снегирева церкви Рождества Иоанна Предтечи под Бором и Благовещения в Старом Ваганькове. Теперь мы вправе добавить сюда еще четыре уникальных храма – Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита в Александровской Слободе.

6. Обстоятельства возведения первого древнерусского шатрового храма

В п. 7 ч. 1 мы показывали, что от приглашенных иностранных архитекторов всегда требовалась работа в русле уже сложившихся на тот момент традиций русской архитектуры, и из этого общего правила мы не знаем никаких исключений. Значит, Алевиз Новый получил от великого князя Василия III задание построить храмы в «национальном» стиле – естественно, в меру понимания и восприятия этого стиля известным европейским зодчим.

Ни в Европе, ни где-либо еще в мире не было таких зданий, как построенные Алевизом Новым древнерусские храмы, – следовательно, этот итальянский зодчий мог взять за образец только архитектуру, окружавшую его на Руси. Точно так же в свое время Аристотель Фьораванти взял за образец Успенский собор во Владимире, а Алевиз, в свою очередь, принял в качестве образца для своего Архангельского собора Успенский собор Фьораванти.

Значит, Алевиз Новый строил свои храмы на Руси так, как понимал русскую архитектуру, и применял те общие объемно-композиционные и декоративные решения, которые видел вокруг себя, – при этом не отказываясь от собственного творческого поиска и от тех приемов Ренессанса, которые были у него, как говорится, «в крови». Поэтому мы вправе полагать, что возведенный Алевизом каменный шатер над наосом храма Троицы в Александровской Слободе был построен под впечатлением общей высотности и «стрельчатости» русских церквей, прежде всего деревянных шатровых.

В п. 7 ч. 1 мы говорили, что деревянные церкви благодаря их большому количеству формировали общий облик древнерусского храмового зодчества не в меньшей (если не в большей) степени, чем немногочисленные каменные храмы. В данном случае это тем более актуально, так как строительство первого шатрового храма шло не в «белокаменной» Москве, а в дальней великокняжеской резиденции – Александровской Слободе, тогда еще называвшейся «Новым селом Олександровским».

«Древодельные» мотивы нашли отражение и в архитектурной пластике первого древнерусского шатрового храма, что отмечал и В.В. Кавельмахер: «О назначении Троицкой церкви служить центром жилой, деревянной, интимной части дворца свидетельствует также ее упрощенная, «прямоблочная», «на деревянное дело» архитектура, в частности, такие ее формы, как утрированные полицы шатра, карниз без архитрава и фриза, отсутствие капителей у лопаток, «придел-прируб» и щипцовые порталы»⁶⁵.

Таким образом, мы подтвердили, что в начале XVI века строительство на Руси каменных шатров началось под влиянием многочисленных деревянных древнерусских шатровых церквей.

ЧАСТЬ 3

ЗАПРЕТ ПАТРИАРХА НИКОНА НА СТРОИТЕЛЬСТВО ШАТРОВЫХ ХРАМОВ

1. Спорные вопросы запрета Никона

Факт запрета патриарха Никона на строительство шатровых храмов в середине 1650-х годов казался до последнего времени общеизвестным и не подлежащим сомнению. Впервые на него обратили внимание еще исследователи, жившие в XIX веке (как Н.В. Покровский¹, Н.В. Султанов²). Этот факт был принят и М.А. Ильиным, чья позиция нашла выражение и в капитальном издании «История русского искусства» конца 1950-х – начала 1960-х годов³. В качестве обоснования этого факта приводились тексты ряда храмозданных грамот, прежде всего нижеследующей: «…Строить храмы по чину правильного и уставного законоположения, как о сем правило и устав церковный повелевают, строить о единой, о трех, о пяти главах, а шатровые церкви отнюдь не строить…»⁴.

Причинами этого запрета большинство исследователей XIX – середины XX века считали «неканоничность» шатра⁵. Но считать какую-либо архитектурную форму «неканоничной» можно только в том случае, если известен сам канон, которому та или иная форма может соответствовать или не соответствовать. А если не известны ни канон, ни какие-либо соответствующие указания упомянутых в храмозданных грамотах «правила и устава церковного» (никто из исследователей не приводил таких канонов, правил или уставов), то и «неканоничность» как причина столь глобального запрета на целую ветвь русской архитектуры видится сомнительной.

Не менее сомнительной видится и причина, о которой писал М.А. Ильин, – что «церковь видела в этой архитектурной форме выражение светского, «мирского» начала, которое все сильнее давало себя знать в архитектуре строившихся храмов... Церковь в лице патриарха Никона решила начать борьбу с «обмирщением» архитектуры храмов»⁶. Вряд ли, например, формы архитектурного комплекса, построенного патриархом в «своем» Новоиерусалимском монастыре, могут кому-либо показаться менее «мирскими», т.е. менее пышными и более аскетичными, чем, например, формы церкви Вознесения в Коломенском или Покрова в Медведкове.

В научном труде «К вопросу о запрете патриарха Никона на строительство шатровых храмов»⁷ автор подтвердил факт запрета Никона и обозначил его возможные причины. Но в данной книге имеет смысл вновь вернуться к этому вопросу и встроить его решение в контекст нашего исследования, так как выводы, сделанные в частях 1 и 2 книги, помогут нам более точно понять причины этого запрета. Это очень важно, так как в связи с неясностью причин запрета на шатровое строительство у современных исследователей сомнения стал вызывать и сам факт такого запрета.

Впервые такие сомнения высказала И.Л. Бусева-Давыдова, писавшая о «так называемом» запрете Никона и полагавшая, что этот запрет если и был, то имел «частный», «избирательный» характер, то есть патриарх хотел не запретить шатры, а лишь ограничить их количество⁸.

Позицию И.Л. Бусевой-Давыдовой поддержала Русская православная церковь⁹, для которой неотмененный запрет патриарха Никона создает определенную каноническую помеху при строительстве многочисленных современных шатровых храмов.

Д.Ф. Полознев писал: «Патриарх Никон не издавал никакого указа о запрете шатров. Его благословенные грамоты относились к конкретным храмам и всего лишь предписывали устраивать на них или на их приделах круглые главы… А столь полюбившаяся ученой публике цитата («о единой, о трех, о пяти главах, а шатровые церкви отнюдь не строить» – С.З.) представляет собой позднюю искаженную компиляцию первоначальной никоновской грамоты… Архитектура храмов определялась традициями данной местности, вкусами, опытом и предпочтениями прихожан и указаниями архиерея»¹⁰.

Для того, чтобы понять, имел место запрет или нет, требуется проанализировать исходные данные, которыми в данном случае являются сами факты строительства шатровых храмов.

2. Основное (статистическое) подтверждение факта запрета Никона

Представим себе, что ни одной храмозданной грамотой, прямо или косвенно говорящей о запрете Никоном шатровых храмов, мы не располагаем. Можем ли мы сделать вывод о таком запрете, просто взглянув на историю древнерусского каменного шатрового зодчества?

Поскольку наиболее известные широкой публике шедевры шатрового зодчества (церковь Вознесения в Коломенском, Покровский собор на Рву, церковь Преображения в Острове, а после резонансных дискуссий о первом шатровом храме – и церковь Троицы в Александровской Слободе) были построены в XVI веке, многие полагают, что расцвет шатрового зодчества пришелся на этот век, а в течение XVII века такое зодчество уже как бы само по себе шло на спад, и запрет Никона если и имел место, то, по большому счету, мало что мог изменить. Для того, чтобы понять, что на самом деле все было иначе, нам придется по возможности перечислить каменные шатровые храмы, имеющие хотя бы ориентировочную дату.

В XVI веке были построены:

1. Троицкая церковь в Александровской Слободе (1510-е годы);

2. Церковь Вознесения в Коломенском (1529–1532);

3. Успенский собор Брусенского монастыря в Коломне (1552);

4. Церковь Николая Чудотворца Покровского монастыря в Балахне (1552);

5. Покровский собор на Рву (1554–1560);

6. Собор Спаса Преображения Воротынского монастыря близ Калуги (1550-е);

7. Борисоглебский собор в Старице (1558–1561);

8. Церковь Космы и Дамиана в Муроме (1564);

9. Церковь Николая Чудотворца «Долгошея» в Рязани (1566);

10. Церковь Никиты Мученика в Елизарове (1566–1567);

11. Распятская церковь «иже под колоколы» в Александрове (1570);

12. Введенская церковь Успенского монастыря в Старице (1570);

13. Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи на Девичьем Поле (около 1570);

14. Церковь Николая Чудотворца (Гостинодворская) в Казани (около 1570);

15. Успенская церковь Спасо-Евфимиева монастыря (1570-е);

16. Благовещенская церковь Троице-Лютикова монастыря (1570-е);

17. Воскресенская церковь в Городне (до 1578);

18. Церковь Ильи Пророка в Пруссах (до 1578);

19. Церковь Петра Митрополита в Переславле-Залесском (1585);

20. Церковь Спаса Преображения в Спас-Тушине (1586–1587);

21. Церковь Рождества Христова в Беседах (около 1590);

22. Введенская церковь Троицкого Болдина монастыря (1592);

23. Богоявленская церковь в Красном-на-Волге (1592);

24. Церковь Смоленской иконы Богоматери в Кушалине (1594–1597);

25. Церковь Святого Георгия Владычного монастыря в Серпухове (1598–1606);

26. Церковь Бориса и Глеба в Борисовом Городке (рубеж XVI–XVII веков);

27. Церковь Преображения в Острове (рубеж XVI–XVII веков¹¹).

Всего мы перечислили 27 храмов. Поскольку по разным причинам этот список не является исчерпывающим, то мы вправе считать, что до начала XVII века шатровых храмов было построено примерно 30–35.

А с конца 1620-х годов до середины 1650-х были построены:

1. Успенская «Дивная» церковь Алексеевского монастыря в Угличе (конец 1620-х или 1630-е годы);

2. Собор Михаила Архангела в Нижнем Новгороде (1628–1631);

3. Собор Алексия Человека Божьего в московском Алексеевском монастыре (1631–1634);

4. Церковь Зосимы и Савватия Соловецких в Троице-Сергиевой Лавре (1635–1638);

5. Церковь Покрова в Медведкове (1635–1640);

6. Церковь Трех Святителей «иже под колоколы» Антониева Сийского монастыря (1639–1661);

7. Церковь Мартиниана Белозерского в Ферапонтовом монастыре (1640–1641);

8. Церковь Сошествия Святого Духа в Рязани (1642);

9. Благовещенская церковь Антониева Сийского монастыря (1642–1643);

10. Церковь Троицы в Троицком-Голенищеве (1644–1646);

11. Церковь Успения в Вешняках (1644–1646);

12. Успенская церковь Нижегородского Печерского монастыря (1640-е);

13. Церковь Евфимия Суздальского Нижегородского Печерского монастыря (1640-е);

14. Церковь Николая Чудотворца в Сапожке (конец 1640-х);

15. Церковь Похвалы Богородицы в Туле (конец 1640-х);

16. Казанская церковь Троицкого монастыря в Муроме (1648–1652);

17. Церковь Воскресения Христова в Гончарах (1649);

18. Святые Ворота с церквями Богоявления и Ферапонта Белозерского в Ферапонтовом монастыре (1649);

19. Церковь Рождества Богородицы в Путинках (1649–1652);

20. Входоиерусалимский собор Иоанно-Предтеченского монастыря в Казани (начало 1650-х);

21. Введенская церковь Воротынского монастыря (начало 1650-х);

22. Троицкая церковь Саввино-Сторожевского монастыря (начало 1650-х);

23. Успенская церковь Благовещенского монастыря в Нижнем Новгороде (начало 1650-х);

24. Смоленская церковь в Иоанно-Предтеченском монастыре в Вязьме (около 1652);

25. Церковь Сергия Радонежского Николо-Волосовского монастыря (около 1652);

26. Церковь Евфимия Суздальского Кирилло-Белозерского монастыря (1653);

27. Церковь Спаса Преображения «иже под колоколы» Благовещенского монастыря в Киржаче (до 1656).

Мы видим столько же храмов (27, а поскольку и этот список не является исчерпывающим, то ориентировочно 30–35), только построенных в гораздо более коротком временном промежутке – менее 30 лет. Причем в течение последнего десятилетия – с середины 1640-х до середины 1650-х – были построены примерно две трети этих храмов.

После середины 1650-х годов в течение двадцати лет шатровые храмы практически не строились. Затем они вновь стали появляться, но несравненно реже. С середины 1670-х годов до конца XVII века были построены всего 5 таких храмов:

1. Церковь Владимирской Иконы Богоматери на Божедомке в Ярославле (до 1678);

2. Троицкая церковь в Александровой пустыни (до 1678);

3. Никольская церковь в Петровском-Лыткарине (1681–1690);

4. Знаменская церковь в Аннине (до 1690);

5. Церковь Ильи Пророка «иже под колоколы» в Тейкове (1694–1699).

Иногда шатры возводились над приделами (как в церкви Николы Мокрого 1665–1672 годов в Ярославле), но такие шатры можно отнести к шатровому зодчеству лишь условно.

Уникальный шатер над часовней Гроба Господня в основанном Никоном в 1656 году Новоиерусалимском монастыре, построенный уже после смерти Никона – не ранее начала 1680-х годов, не является феноменом шатрового зодчества, так как им не был перекрыт основной объем храма. Кроме того, в этом случае возведение шатра было продиктовано задачей «творческого копирования» иерусалимского образца.

Итак, мы видим, что в период с середины 1640-х до середины 1650-х шатровое зодчество пережило подлинный период своего расцвета (столько шатровых храмов не было построено ни в одно предыдущее десятилетие), и вдруг в течение года – двух фактически прекратилось по всей стране. А эпизодическое возобновление шатрового строительства двадцать лет спустя принадлежит уже другой эпохе.

И эти сугубо статистические факты являются прямым и основным доказательством того, что в середине 1650-х годов имел место именно запрет на строительство шатровых храмов, так как столь резкое прекращение воспроизведения столь значимой для древнерусского зодчества XVI–XVII веков архитектурной формы, как шатер над наосом, не может быть объяснено никакими другими факторами – ни сменой «архитектурной моды», ни техническими, финансовыми либо кадровыми проблемами.

А поскольку такое строительство прекратилось не в каком-либо регионе, а по всей стране, то и запрет мог исходить только «с самого верха», т.е от патриарха Никона. Он мог быть выражен в форме не официального указа, а устного указания или даже повторяющегося отказа благословить строительство того или иного шатрового храма, но сути это не меняет.

4. Дополнительные доказательства факта патриаршего запрета

Приведем ряд дополнительных доказательств запрета патриарха Никона на строительство шатровых храмов.

Доказательство первое. Необходимо вспомнить уже упомянутые храмозданные грамоты с запретом строить шатровые храмы. Их до наших времен дошло большое количество (только в сборниках документов по истории Вятской епархии запрет строить шатровый верх встречается в храмозданных грамотах 1655–1703 годов не менее 20 раз¹²). Д.Ф. Полознев отрицал факт запрета Никона на основании того, что, во-первых, в указанный период выдавались и грамоты без запретов на шатры, а во-вторых, многочисленные грамоты с запретами восходят всего к трем основным образцам¹³. Но мы помним, что храмозданные грамоты являются не основным, а дополнительным доказательством патриарщего запрета (основное – прекращение шатрового строительства), и даже одной «запретительной» грамоты было бы достаточно для подтверждения факта запрета. А таких грамот существуют десятки. В условиях жесткой иерархической структуры Русской православной церкви без патриаршего благословения столь явно и однозначно выраженные запреты на шатровое строительство в столь многочисленных храмозданных грамотах появиться не могли.

Доказательство второе. По наблюдению П.Н. Максимова, с середины XVII века в средней полосе России деревянные шатровые церкви уступили место ярусным и церквям «на каменное дело» (т.е. таким, форма которых повторяла каменные храмы, обычно кубические с одной или пятью главами на четырехскатной крыше), и лишь на Русском Севере деревянные шатровые церкви по-прежнему строились в большом количестве¹⁴. А поскольку из дерева гораздо проще построить шатер, чем купол или главу сложной формы (для каркаса шатра достаточно свести в верхней точке несколько бревен, а для каркасов других форм завершений храмов требуются изогнутые или наборные отрезки дерева), то отказ от деревянных шатров абсолютно неоправдан со строительной точки зрения и может объясняться лишь какими-либо «внестроительными» запретами.

Доказательство третье. Когда в 1655 году было решено возвести два придела у построенной в 1646 году шатровой церкви Успения в Вешняках, то Никон в храмозданной грамоте повелел, чтобы «…главы б на тех приделах были круглые, а не островерхие»¹⁵. Это еще одно подтверждение того, что отношение патриарха к шатровому зодчеству между 1646 и 1655 годами коренным образом изменилось.

Доказательство четвертое. Когда в середине 1650-х годов строительство шатров надо наосами столь резко прекратилось, шатровые колокольни (не храмы «иже под колоколы», а именно колокольни без собственных посвящений) как строились, так и продолжали строиться, причем в больших количествах. Следовательно, дело было не в технологической сложности возведения шатров или нежелании ктиторов и зодчих строить шатры как таковые (в Суздальской епархии в XVIII веке над колокольнями появились даже шатры изысканной «дудочной» формы), а именно в запрете шатров над наосами.

Доказательство пятое. Г.В. Алферова, анализируя документы, относящиеся к строительной деятельности патриарха Никона, показывала, что его указания мастерам были столь подробны, что его можно с полным правом считать зодчим, как минимум, трех построенных им монастырей: Воскресенского Новоиерусалимского, Иверского Валдайского и Крестного Кийского¹⁶. А поскольку Никон столь внимательно и профессионально относился к архитектуре, то такой значимый и глобальный запрет на шатровые храмы, фактически оборвавший целую ветвь древнерусского зодчества, никак не мог быть принят помимо патриарха.

Доказательство шестое. Масштабная реформаторская деятельность Никона началась в 1653–1654 годах, и последовавший примерно через год запрет на шатровое строительство полностью укладывается в ее рамки.

Отметим, что запрет главы Русской православной церкви на ту или иную архитектурную форму в середине 1650-х годов беспрецедентным не был. Например, в начале XIV века имел место церковный запрет на романо-готический зооантропоморфный (т.е. с изображениями людей и животных) скульптурный декор храмов¹⁷. В п. 7 гл. 1 мы видели, что на заре каменного древнерусского зодчества имел место и запрет церкви на «некупольные» храмы, т.е. требовалось обязательное устройство в каменных православных храмах купола¹⁸.

Аналогия с другими церковными запретами позволяет понять, почему строительство шатровых храмов после середины 1650-х годов все же возродилось, хотя и двадцать лет спустя, и в малых количествах. Не полностью выполнялись, а то и игнорировались и другие запреты – например, как мы видели в гл. 1, в начале XVI века зодчие и ктиторы обошли запрет на «некупольные» храмы, начав возводить шатры, являвшиеся типологическими аналогами куполов. Запрет на зооантропоморфный скульптурный декор тоже постоянно нарушался, и, пожалуй, наиболее глобальным нарушением стал расцвет российской барочной храмовой скульптуры в XVIII веке – при том, что Большой Московский собор 1666 года постановил, что в храмах резными могут быть только распятия²⁰, а в 1722 году Синод запретил «иметь в церквах иконы резные или истесанные, издолбленные, изваянные». А в 1832 году был принят, но так и не начал повсеместно выполняться полный запрет Синода на храмовую скульптуру²¹.

А учитывая то, что Никон в 1666 году был лишен патриаршего сана и отправлен в ссылку, эпизодические нарушения его запрета на шатровое строительство в 1670-х годах абсолютно закономерны. Закономерно и продолжение строительства деревянных шатров на Русском Севере, где, как говорится, «до Бога высоко, до царя далеко», а из дерева шатер, как мы уже говорили, несравненно проще построить, чем купол.

5. Возможные причины запрета патриарха Никона

Формальной причиной запрета, вероятно, стала «неканоничность» шатра, о которой говорили практически все исследователи, так как это было вполне естественным обоснованием любого патриаршего запрета. Но в чем могла состоять эта «неканоничность», никто из исследователей не уточнял, и это неудивительно: как показывали и И.Л. Бусева-Давыдова²², и автор данной книги²³, никаких церковных канонов, правил и уставов, относящихся к архитектурным особенностям храмов, в древнерусском каменном храмовом зодчестве не существовало, и слова храмозданных грамот о том, что требуется «строить храмы по чину правильного и уставного законоположения, как о сем правило и устав церковный повелевают» являлись не более чем формальностью. К тому же запрет, исходящий от патриарха Никона, в условиях созданной им жесткой централизации Русской православной церкви (достаточно вспомнить один из титулов Никона – «Великий Господин и Государь») в те времена сам по себе мог быть приравнен и к уставу, и к правилу.

Мы полагаем, что «неканоничность» шатра состояла в следующем: поскольку, как мы говорили в п. 7 ч. 1, купол в древнерусском храмовом каменном зодчестве был обязательным элементом, начавшаяся в XVI веке повсеместная замена купола шатром, хотя формально запрет на «некупольность» не нарушала, не могла не вызывать неудовольствия церковных иерархов. Следовательно, при желании любой из них мог шатер запретить, что в конце концов и сделал Никон.

А почему такое желание возникло именно у Никона, возможны варианты.

Вариант первый: со стороны патриарха имела место своеобразная «монополия» на шатер, так как Никон, запретив другим храмоздателям строить шатры, сам решил возвести шатровую ротонду в Новом Иерусалиме. (Формально, как мы уже говорили, эта ротонда не нарушала запрет, так как не имела собственного церковного посвящения).

Вариант второй: патриарх, обязанный заботиться и о материальной стороне церковной жизни, считал шатровое зодчество слишком затратным, технологически сложным и неэффективным с точки зрения вместимости храмов.

Вариант третий: шатры не устраивали Никона по сугубо личным (например, эстетическим) соображениям. Патриарх ведь был родом из Новгорода, где шатровое зодчество распространено не было, и шатры могли быть для него непривычными и чуждыми.

Отметим, что во второй половине XVII века поиск новых форм завершений храмов взамен шатровой – запрещенной – продолжался. И как с начала XVI века шатер стал частой заменой купола, так и с середины XVII века после патриаршего запрета купол, уже в новых условиях, стал повсеместной заменой шатра. Шатер (соответственно, и заменивший его купол) на большом и высоком восьмигранном барабане создавал ощущение высотности и торжественности, а наиболее оптимальной формой основного объема с точки зрения вместительности и простоты возведения был четверик. Получившаяся в итоге форма «восьмерик на четверике», как мы уже отмечали в п. 7 гл. 1, стала одной из наиболее массовых в русской архитектуре конца XVII – XVIII века.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подведем краткие итоги нашего исследования.

В первой части книги были сформулированы общие принципы определения происхождения архитектурных форм. Было определено, что такие вопросы должны решаться только комплексно, так как эти формы могли порождаться и талантом зодчих, и художественным вкусом заказчиков, и прогрессом строительной техники, и изменениями эстетических предпочтений общества, и идеологическими задачами, и заимствованиями из других стран, культур и стилей, и многим другим, вплоть до сугубо утилитарных целей. Определенную роль здесь могли играть и финансовые, и кадровые, и конструктивные, и прочие ограничения, располагавшие к нестандартным решениям.

На основе анализа новых архитектурно-археологических данных и летописной информации были системно и всесторонне рассмотрены вопросы происхождения древнерусского шатрового зодчества.

Была показана низкая вероятность непосредственного происхождения древнерусского шатрового зодчества от западноевропейской готики, так как для готической архитектуры нехарактерны башнеобразность, шатровое перекрытие и сравнительно малая площадь основного объема внутреннего пространства храмов. Также показана несостоятельность теорий происхождения древнерусского шатрового зодчества от романской и от восточной архитектуры.

В предыдущих исследованиях, посвященных каменному шатровому зодчеству, автор этой книги приводил ряд положений, показывавших его происхождение от древнерусской деревянной архитектуры. В данном труде они были расширены и структурированы.

Показав широкое распространение, каноническую и конструктивную обусловленность шатра в деревянной архитектуре ранее начала XVI века, автор доказывает, что шатровая архитектура произошла не от каких-либо готических, романских, восточных и любых иных зарубежных истоков, а преимущественно от деревянного шатрового зодчества. Изучено и влияние древнерусских каменных бесстолпных купольных церквей, которые, хотя и в небольшом количестве, но строились на протяжении всей предыдущей истории древнерусской архитектуры.

Была выдвинута гипотеза относительно происхождения не только каменного, но и деревянного шатрового зодчества Древней Руси: деревянный шатер являлся «упрощенной формой» канонически обусловленного и обязательного в каменном православном церковном зодчестве купола в течение всей истории древнерусской архитектуры, начиная с X века.

Главный вывод из первой части книги нижеследующий: древнерусское каменное шатровое зодчество стало органичным продолжением предшествовавшей ему отечественной архитектурной традиции. А эта традиция включала и шатровое деревянное зодчество, и каменные купольные храмы, и широчайший набор связей с мировой архитектурой.

Во второй части были обобщены архитектурно-археологические и летописные данные, свидетельствующие в пользу датировки шатровой Троицкой (ныне Покровской) церкви в Александровской Слободе 1510-ми годами, приведены доказательства единовременности ее строительства, полученные в ходе натурных исследований. Подтверждено, что эта церковь являлась первым древнерусским каменным шатровым храмом, и что ее архитектором был Алевиз Новый. Реконструированы конкретные обстоятельства строительства этой церкви.

Третья часть книги была посвящена исследованию вопроса об одном из эпизодов истории отечественного храмостроения – о запрете, наложенном патриархом Никоном на строительство шатровых церквей, игравших важнейшую роль в семиотической структуре и эстетическом оформлении пространства русских городов и монастырей.

В последние годы ряд исследователей ставил под сомнение сам факт запрета патриарха Никона на строительство шатровых храмов в середине 1650-х годов. Проанализировав все аргументы «за» и «против», автор показал, что такой запрет действительно имел место, и его главной причиной было недовольство церковных иерархов шатром как заменой купола, обязательного в древнерусском каменном церковном зодчестве.

Была представлена статистика строительства храмов с шатровым завершением: с 1513 года по начало XVII века были построены около 30–35 таких храмов; примерно в том же количестве – с конца 1620-х до середины 1650-х годов. С этого времени шатровое строительство было прекращено на несколько десятилетий именно из-за запрета патриарха Никона.

ПРИМЕЧАНИЯ

Примечания к Вступлению

1. Заграевский С.В. Типологическое формирование и базовая классификация древнерусского церковного зодчества. Saarbrücken, 2015.

2. К примеру, см.: Кавельмахер В.В. Назад к Выголову, или еще раз о датировке церкви Троицы на Государевом дворе Александровой Слободы. Рецензия на книгу Баталова А.Л. «Московское каменное зодчество конца XVI в.». Рукопись. 1997. Электронная версия находится на Интернет-сайте www.kawelmacher.ru.

3. Заграевский С.В. Происхождение древнерусского шатрового зодчества: возвращение к проблеме // Журнал Томского государственного педагогического университета «ΠΡΑΞΗΜΑ. Проблемы визуальной семиотики». № 2, 2018. С. 32–61; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм и происхождение древнерусского шатрового зодчества // Архитектор. Город. Время. Материалы ежегодной международной научно-практической конференции (Великий Новгород – Санкт-Петербург). Вып. XI. СПб, 2009. С. 18–35; Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы. М., 2008; Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы // Зубовские чтения. Сб. статей. Вып. 3. Струнино, 2005. С. 69–96; Заграевский С.В. К вопросу о запрете патриарха Никона на строительство шатровых храмов // Журнал Томского государственного педагогического университета «ΠΡΑΞΗΜΑ. Проблемы визуальной семиотики». № 3 (13), 2017.

4. Заграевский С.В. Типологическое формирование и базовая классификация…

Примечания к ч. 1

1. Например, невозможности «объять необъятное» в поисках истоков и прототипов скульптурного декора владимиро-суздальских домонгольских белокаменных храмов см.: Заграевский С.В. О научных перспективах поиска истоков и прототипов белокаменного скульптурного декора домонгольских храмов Северо-Восточной Руси // Материалы XIX международной краеведческой конференции (26 апреля 2014 г.). Владимир, 2015. С. 330–345.

2. На эту тему уместно вспомнить строки А.А. Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…»

3. По наблюдению М.А. Ильина (Ильин М.А. Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века. Проблемы и гипотезы, идеи и образы. М., 1980. С. 36), в дальнейшем шатры патриархов стали символом жилища, т.е. «сени», и это же значение в словах пророка Исаии получил небосвод: «Он (Бог – С.З.) распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья» (Ис. 40:22).

4. Подробнее см.: Ильин М.А., Максимов П.Н., Косточкин В.В. Каменное зодчество эпохи расцвета Москвы // История русского искусства. Т. 3. М., 1955. С. 414; Ильин М.А. Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века. Проблемы и гипотезы, идеи и образы. М., 1980. С. 14;

5. Вагнер Г.К. О своеобразии стилеобразования в архитектуре Древней Руси (возвращение к проблеме) // Архитектурное наследство. Вып. 38. М., 1995. С. 27.

6. Баталов А.Л., Беляев Л.А. Церковь Вознесения в Коломенском: архитектура, археология, история. М., 2013. С. 113.

7. Подробнее см.: Ильин М.А., Максимов П.Н., Косточкин В.В. Указ. соч. С. 414; Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Деревянное зодчество XIII–XVI веков // История русского искусства. М., 1955. Т. 3. С. 268; Ильин М.А. Указ. соч. С. 15;

8. Раппопорт П.А. Древнерусская архитектура. СПб., 1993. С. 171; Всеобщая история архитектуры. Т. 6. М., 1968. С. 84;

9. См. примеч. 2 к Вступлению.

10. Подробнее см.: Ильин М.А. Указ. соч. С. 16.

11. Денике Б.П. Искусство Востока. Очерк истории мусульманского искусства. М., 1923; Денике Б.П. Искусство Средней Азии. М., 1927; Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1923.

12. Подробнее см.: Ильин М.А. Указ. соч. С. 16.

13. Подробнее см.: Вагнер Г.К. Указ. соч. С. 27.

14. Кавельмахер В.В. Письмо к Тимофеевой Т.П. М., 1988. Письмо хранится в музее-заповеднике «Александровская слобода». Приведем полный текст абзаца, посвященного рассматриваемой тематике: «Что касается шатра, то он – ничто. Случайность в архитектуре. Он только заменяет купол, перекрывающий наос. Из бывших византийских провинций, самая разработанная типологическая сетка, по-моему, у болгар, и язык их нам понятен. Купол опирается не на столбы, а на устои. Вот и все. Нужно, чтобы не было столбов с барабанами и фонарями, ничего базиликального, и вы получаете «купольную» церковь. Русскому уху это ничего не говорит, ну, а нормальному византологу ничего не говорит наша «бесстолпная» церковь. Нельзя определять предмет по отсутствующему признаку… Этот пример лучше всего показывает, что мы так и застряли на Софиях и просмотрели купольные храмы».

15. Баталов А.Л. О происхождении шатра в русском каменном зодчестве XVI в. // Древнерусское искусство: Идея и образ. Опыт изучения византийского и древнерусского искусства. М., 2009. С. 55–74; Баталов А.Л. Еще раз о происхождении шатра в русской архитектуре // Лазаревские чтения. Искусство Византии, Древней Руси, Западной Европы. Материалы научной конференции. М., 2009. С. 158–196; Баталов А.Л., Беляев Л.А. Церковь Вознесения в Коломенском: архитектура, археология, история. М., 2013.

16. Подробнее см.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы (сборник статей). Владимир, 1995; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы (сборник научных трудов). М., 2008.

17. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы...; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм…; Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы…; Заграевский С.В. Троицкая, ныне Покровская, церковь в Александровской Слободе – первый каменный шатровый храм Древней Руси. Новые исследования. Электронная публикация: электронная научная библиотека «РусАрх». М., 2014.

18. Горностаев Ф.Ф. Шатровые храмы // История русского искусства. Т. II. Архитектура. СПб, б. г. С. 57.

19. Красовский М.В. Очерк истории московского периода древнерусского церковного зодчества (от основания Москвы до конца первой четверти XVIII в.). М., 1911. С. 144–146.

20. Подробнее см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2002. С. 49.

21. Подробнее см.: Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XIV века. М., 2003.

22. Подробнее см.: Заграевский С.В. Формы глав (купольных покрытий) древнерусских храмов. М., 2008.

23. Подробнее см.: Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади Московского кремля // Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. С.66; Ильин М.А. Указ. соч.

24. Вагнер Г.К. Указ. соч. С. 25.

25. Подробнее см.: Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси...

26. Подробнее см.: Заграевский С.В. Архитектурная история церкви Трифона в Напрудном и происхождение крещатого свода. М., 2008.

27. Подъяпольский С.С. К вопросу о своеобразии архитектуры московского Успенского собора // Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования. М., 1985. С. 42.

28. Подробнее см.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы…; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы…; Подъяпольский С.С. Архитектор Петрок Малой...

29. Баталов А.Л. О происхождении шатра…; Баталов А.Л. Еще раз о происхождении шатра…; Баталов А.Л., Беляев Л.А. Церковь Вознесения в Коломенском...

30. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы...; Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм…; Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы… К сожалению, А.Л. Баталов в своих трудах (см. предыдущее примечание) не обнаружил знакомство с нашими исследованиями происхождения шатрового зодчества. В связи с этим можно лишь вспомнить слова Бенедикта Спинозы: «Ignorantia non est argumentum».

31. Интернет-сайт www.artandarchitecture.org.uk.

32. Иллюстрация приведена по А.Л. Баталову (Баталов А.Л. О происхождении шатра… С. 64).

33. Баталов А.Л. О происхождении шатра… С. 64.

34. См. примеч. 2 к Вступлению.

35. Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 264.

36. Там же. С. 264–268.

37. Там же. С. 264–268.

38. ПСРЛ 15:183.

39. Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 266.

40. Воронин Н.Н., Лазарев В.Н. Искусство среднерусских княжеств XIII–XV веков // История русского искусства. М., 1955. Т. 3. С. 21.

41. Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 271.

42. Уткин Н.Н. Церковные древности Унского посада. В сб.: Экология культуры 1998 г. № 1(4). Новые открытия и реставрация памятников Русского Севера. Тезисы конференции 8–9 апреля 1998 года. Архангельск, 1998.

43. Ходаковский Е.В. Храмовый ансамбль в Уне и актуальные проблемы изучения деревянной архитектуры Беломорья // Актуальные проблемы теории и истории искусства. Сб. научных статей. Вып. 7. СПб, 2017. С. 453–458.

44. Дежурко А.К. Форум Интернет-сайта www.archi.ru. 2005 г.

45. Всеобщая история архитектуры. Т. 4. М., 1966. С. 655.

46. Тверская летопись сообщает: «В лето 6557. Месяца марта в 4,в день суботный, сгоре церкви святая София в Новегороде; бяше же честно устроена и украшена, 13 верхов имуща, а стояла конец Пискупле улице над Волховом, идеже ныне постави Стокмо церковь камену святаго Бориса и Глеба». (Рогожский летописец. Тверской сборник // Полное собрание русских летописей. Т. 15. М., 2000. С. 150). Летопись Авраамки: «В лето 6506. В Новегороде владыка Аким уряди себе монастырь Десятинный, а святую Софею заложи дубову конец Пискупли улици, над Волховом, и сверши ю о двунатцати версех». (Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки // Полное собрание русских летописей. Т. 16. М., 2000. С. 40).

47. Подробное обоснование обязательности купола в каменном церковном зодчестве см.: Заграевский С.В. Типологическое формирование и базовая классификация… Раздел 3.

48. George Jeffery. A brief description of the Holy Sepulchre, Jerusalem, and other Christian churches in the Holy City, with some account of the mediaeval copies of the Holy Sepulchre surviving in Europe. Cambridge, 1919.

49. Amico da Gallipoli, Bernardino. Trattato delle Piante e Immagini de Sacre Edifizi di Terra Santa. Firenze, Pietro Cecconcelli, 1620.

50. Тихомиров М.Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // Исторические записки. 1941. Кн. 10. С. 88.

51. Баталов А.Л. О происхождении шатра… С. 57–58.

52. Там же.

53. Воронин Н.Н. Зодчество Киевской Руси // История русского искусства. М., 1953. Т.1. С. 132.

54. Мокеев Г.Я. Три Софии. О начале распространения на Руси храмового многоглавия. Статья находится на Интернет-сайте http://www.orthedu.ru/ch_hist/hi_rpz/125104ru.htm.

55. Форум Интернет-сайта www.sobory.ru (http://sobory.ru/forum3/viewtopic.php?f=5&t=6303&start=150).

56. Подробнее см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий…

57. Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Указ. соч.

58. Подробнее см.: Подробнее см.: Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XIV века. М., 2003.

59. Подробнее см.: Заграевский С.В. Заграевский С.В. Архитектурная история церкви Трифона в Напрудном и происхождение крещатого свода. М., 2008.

60. Подробнее см.: Заграевский С.В. Типологическое формирование и базовая классификация…

61. Заграевский С.В. Типологическое формирование и базовая классификация… Раздел 3.

62. Кавельмахер В.В. Письмо к Тимофеевой Т.П…

63. Подробно об этой форме см.: Заграевский С.В. Типологическое формирование и базовая классификация…

64. Подробно см. там же.

Примечания к ч. 2

1. ПСРЛ 8:280; ПСРЛ 13:65; ПСРЛ 20:413.

2. Подъяпольский С.С. Архитектор Петрок Малой // Памятники русской архитектуры и монументального искусства. Стиль, атрибуции, датировки. М., 1983. С. 34-50.

3. Там же. С. 42.

4. Там же. С. 35.

5. Там же. С. 46.

6. Подробно см.: Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы. Сборник статей. Владимир, 1995; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы. Сборник научных трудов. М., 2008.

7. О первоначальном виде церкви Алексея Митрополита подробно см.: Заграевский С.В. К вопросу о реконструкции церкви Алексея митрополита 1510-х годов в Александровской слободе. М., 2007. Материал находится на сайте www.rusarch.ru.

8. ОР РГБ. Ф. 304. Ед. хр. 647. Л. 4,4 об.

9. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы… С. 7, 17, 24–29; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы... С. 26, 32, 59–64.

10. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы… С. 8–11; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы.... С. 26-30.

11. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой Слободы // Труды Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. Художественная культура Москвы и Подмосковья XIV–начала XX веков. Сборник статей. Т. 2. М., 2002. С. 163, 165, 176, 180.

12. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой Слободы... С. 163–180; Баталов А.Л. Московское каменное зодчество конца XVI века. М., 1996; Баталов А.Л. Памятники Александровской Слободы в контексте развития русской архитектуры XVI века // Зубовские чтения. Вып. 3. Струнино, 2005. С. 30–37.

13. Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы // Зубовские чтения. Сб. статей. Вып. 3. Струнино, 2005. С. 69–96; Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской Слободы. М., 2008.

14. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы… С. 8; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы.... С. 26.

15. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы… С. 37; Кавельмахер В.В. Древности Александровой Слободы.... С. 68.

16. Подробно см. там же.

17. Например, в презентационном издании «Александровский Кремль. К 500-летию Александровского Кремля. 1513–2013» (Владимир, 2013) на с. 19 говорится: «Наиболее вероятна версия о перестройке памятника начала XVI века в 70-е годы, когда Иван IV придал еще больший блеск и великолепие Слободе и когда расписывался храм».

18. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы // Информационный курьер Московской организации Союза архитекторов РФ. 1991. № 7. С. 18.

19. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы… С. 24.

20. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой Слободы... С. 232.

21. Например, см. http://www.tk-k.ru/content/3.

22. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой Слободы... С. 162.

23. Там же. С. 180.

24. Подробно см.: Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы...; Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской Слободы...

25. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы… С. 43, 70.

26. Там же. С. 70.

27. Максимов П.Н. Собор Спасо-Андроникова монастыря в Москве // Архитектурные памятники Москвы XV–XVII веков. Новые исследования. М., 1947. С. 23.

28. Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV вв. Т. 1. М., 1961. С. 207.

29. Там же. С. 246.

30. Беляев Л.А. Древние монастыри Москвы (кон. XIII – нач. XV вв.) по данным археологии. М., 1994. С. 160.

31. Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади Московского кремля // Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. С. 66.

32. Иоаннисян О.М, Торшин Е.Н. Зыков П.Л. Церковь Бориса и Глеба в Ростове Великом // Древнерусское искусство. Русь. Византия. Балканы. XIII век. СПб, 1997. С. 232.

33. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Владимиро-Суздальского музея-заповедника. М., 2008.

34. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Александровской слободы...

35. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы. Сборник статей. Владимир, 1995. С. 6, 72, 75.

36. ПСРЛ 6:247; 13:10.

37. ПСРЛ 6:254.

38. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой Слободы... С. 44.

39. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой слободы // Труды Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. Художественная культура Москвы и Подмосковья XIV–начала XX веков. Сборник статей. Т. 2. М., 2002. С. 173.

40. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 42, 44, 70.

41. Раппопорт П.А. Строительное производство Древней Руси. СПб, 1994. С. 131. Подробно несостоятельность этой теории автор показывал в кн.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество... С. 36-40.

42. Например, известно, что архитектурная деятельность Альберти (1404–1472) сводилась прежде всего к подготовке чертежей и моделей, с которым в дальнейшем работали подрядчики. Еще один пример: Аристотель Фьораванти во время строительства Успенского собора (1475–1479) в 1477–1478 годах ходил с Иваном III на Новгород.

43. О том, что в Древней Руси строители работали по проектам, подробно см.: Заграевский С.В. Некоторые вопросы организации древнерусского строительства // Материалы межрегиональной краеведческой конференции (28 апреля 2011 г.). Владимир, 2012. С. 292–302.

44. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество... С. 36–40.

45. Все остальные алевизовы храмы в Слободе не столь оригинальны: столпообразные церкви-колокольни были известны на Руси, как минимум, с 1329 года (Иоанн Лествичник в Московском кремле – см.: Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Остатки белокаменного храма XIV в… С. 66), Успенская церковь является обычным крестовокупольным храмом, а Покровский собор – фактическим римейком Троицкого в Троице-Сергиевой Лавре. Впрочем, и об этих трех храмах нельзя говорить как о «второстепенных»: все они принадлежат творчеству выдающегося итальянского архитектора и вместе с Троицкой церковью составляют единый комплекс.

46. ПСРЛ 12:238.

47. Подробнее см.: Подъяпольский С.С. Итальянские строительные мастера в России в конце XV – начале XVI века по данным письменных источников. Опыт составления словаря // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991. С. 232–233.

48. Выголов В.П. К вопросу о постройках и личности Алевиза Фрязина // Древнерусское искусство. Исследования и атрибуции. СПб, 1997. С. 240.

49. ПСРЛ 12:249.

50. ПСРЛ 6:247.

51. ПСРЛ 12:258.

52. Памятники дипломатических сношений древней Руси с державами иностранными. СПб, 1884. Т. 1, с. 56.

53. Там же. Т. 2. С. 551-552.

54. ПСРЛ 13:10.

55. Подробнее см.: Подъяпольский С.С. Итальянские строительные мастера в России… С. 224.

56. ПСРЛ 13:8.

57. ПСРЛ 30:140–144.

58. ПСРЛ 8:254–255.

59. Ильин М.А., Максимов П.Н., Косточкин В.В.. Каменное зодчество эпохи расцвета Москвы // История русского искусства. Т. 3. М., 1955. С. 310.

60. Там же. С. 328–330.

61. Подъяпольский С.С. Итальянские строительные мастера в России… С. 187-189.

62. Выголов В.П. Указ. соч. С. 240–242.

63. Там же. С. 242.

64. В связи с этим мы не вправе исключать авторство (как минимум, соавторство) Алевиза Нового и в отношении ряда построек Большого Кремлевского дворца: утонченная «фряжская» резьба, характерная для произведений зодчего (Бахчисарайский дворец, кремлевский Архангельский собор, первые храмы Александровской слободы) присутствует на порталах и Благовещенского собора (галереи которого фактически были частью дворца), и Грановитой палаты. Да и различия в декоре южного и северного фасадов Архангельского собора говорят о том, что храм фактически был частью дворцового ансамбля (Кавельмахер В.В. О приделах Архангельского собора // Архангельский собор Московского Кремля. М., 2002. С. 154.).

65. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой Слободы… С. 29.

Примечания к ч. 3

1. Покровский Н.В. Древности костромского Ипатьевского монастыря // Вестник археологии и истории, издаваемый Археологическим институтом. СПб., 1885. Вып. 4. С. 33.

2. Султанов Н.В. Русские шатровые церкви и их отношение к грузино-армянским пирамидальным покрытиям // Зодчий. СПб., 1887. № 9-10. С. 67.

3. Ильин М.А. Каменное зодчество третьей четверти XVII века // История русского искусства. Т. 4. М., 1959. С. 162.

4. Цит. по кн.: Ильин М.А. Там же.

5. Ильин М.А. Там же.

6. Ильин М.А. Москва. М., 1970.

7. Заграевский С.В. К вопросу о запрете патриарха Никона на строительство шатровых храмов // Журнал Томского государственного педагогического университета «ΠΡΑΞΗΜΑ. Проблемы визуальной семиотики». № 3 (13), 2017.

8. Бусева-Давыдова И.Л. О так называемом запрете шатровых храмов Патриархом Никоном // Труды ГИМ. 2004. Вып. 139. С. 317–323.

9. См., например, официальное издание РПЦ «Патриарх Никон – зодчий Святой Руси» (М., 2011).

10. Полознев Д.Ф. Патриарх Никон шатровых храмов не запрещал, или еще раз о пользе обращения к источникам // История и культура Ростовской земли. Материалы конференции 2007 г. Ростов, 2008. С. 6–27. Отметим, что вряд ли этично давать статьям столь «назидательные» названия, так как нет никакого сомнения, что к источникам обращаться не только полезно, но и необходимо, и вряд ли кому-либо из исследователей имеет смысл об этом напоминать, тем более в заглавии научного труда.

11. Кавельмахер В.В. Церковь Преображения в Острове. М., 2009.

12. Полознев Д.Ф. Указ. соч.

13. Там же.

14. Максимов П.Н. Деревянная архитектура XVII века // История русского искусства. Т. 4. М, 1959. С. 102.

15. Цит. по кн.: Ильин М.А. Москва. М., 1970.

16. Алферова Г.В. К вопросу о строительной деятельности патриарха Никона // Архитектурное наследство. № 18. М., 1969. С. 30–44.

17. Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2001. Гл. 6.

18. Заграевский С.В. Типологическое формирование и базовая классификация древнерусского церковного зодчества. Saarbrücken, 2015. Гл. 3.

19. Заграевский С.В. Указ. соч. Гл. 8.

20. Деяния Московских соборов 1666–1667 гг. М., 1893. Гл. 43.

21. Указы Святейшего правительствующего Синода с 1721 по 1878 гг. // Руководство для православного духовенства. М., 1878.

22. Бусева-Давыдова И.Л. Символика архитектуры по древнерусским письменным источникам XI–XVII вв. // Герменевтика древнерусской литературы XVI – нач. XVIII в. М., 1989.

23. Заграевский С.В. Методологические проблемы изучения канона, символики и пропорций в православной храмовой архитектуре. Электронная публикация: электронная научная библиотека «РусАрх», 2016.

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский