|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Заграевский
С.В. Великокняжеский замок в Боголюбове: опыт графической реконструкции. В кн.:
Материалы XVII
межрегиональной краеведческой конференции (20 апреля
Материал предоставлен библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»:
С.В. Заграевский
Великокняжеский замок в Боголюбове:
Опыт графической реконструкции
Аннотация
Автор предлагает и обосновывает графическую реконструкцию дворцово-храмового комплекса великого князя Андрея Боголюбского в Боголюбове.
Вопросам архитектурной истории дворцово-храмового комплекса Андрея Боголюбского посвящены два научных труда автора – статья «Боголюбовский архитектурный ансамбль конца 1150-х–начала 1170-х годов: вопросы истории и реконструкции»1 и глава в монографии «Новые исследования памятников архитектуры Владимиро-Суздальского музея-заповедника»2. Обосновав в указанных сочинениях ряд соображений относительно первоначального вида боголюбовского архитектурного ансамбля и проанализировав варианты его реконструкции, предложенные другими исследователями, автор, однако, воздержался от создания собственной графической реконструкции, ограничившись словесными описаниями. Думается, настало время предложить и обосновать графическую реконструкцию великокняжеского замка.
Прежде всего уточним: поскольку мы в указанных сочинениях показали, что Боголюбово при великом князе Андрее было большим городом со столичными функциями и развитым торгово-ремесленническим посадом3, то под «великокняжеским замком» мы будем понимать не Боголюбово в целом, а только белокаменный дворцово-храмовый комплекс, от которого до наших дней сохранились нижняя часть церкви Рождества Богородицы и лестничная башня с переходом (ил. 1). Напомним, что в указанных сочинениях на основании летописной и архитектурно-археологической информации мы определили, что церковь была построена в 1158 году4, а остальные части комплекса поэтапно5 возводились до середины 1160-х годов, а возможно, и позднее.
Ил. 1. Церковь Рождества Богородицы с северным комплексом пристроек. Современный вид.
Классической реконструкцией центральной части боголюбовского великокняжеского замка в наше время являются два варианта, предложенные Н.Н. Ворониным в его капитальном труде «Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV веков»6 и различающиеся лишь завершениями башен (ил. 2 и 3).
Ил. 2. Комплекс зданий вокруг церкви Рождества Богородицы в XII веке. Реконструкция Н.Н.Воронина (вариант).
Ил. 3. Комплекс зданий вокруг церкви Рождества Богородицы в XII веке. Реконструкция Н.Н.Воронина (вариант).
Новейший исследователь памятника В.К. Емелин сделал ряд наблюдений7, позволяющих уточнить назначение оставшихся от дворца строений – лестничной башни и арки с переходом8 на хоры церкви Рождества Богородицы.
Во-первых, было обращено внимание на то, что в башне и переходе на запад выходят щелевидные окна-бойницы, а на восток – «гражданское» трехчастное окно.
Во-вторых, было выражено сомнение в том, что из-за нескольких шагов от лестничной башни до хор храма Рождества Богородицы потребовалось строить громоздкий переход над арочным проемом. Исследователь предположил, что в арочном проеме располагались ворота, ведущие внутрь укрепленного княжеского двора.
В-третьих, на южном фасаде четверика первого яруса звонницы XVII века, построенной над лестничной башней еще до разрушения церкви Рождества Богородицы в начале XVIII века, был обнаружен проем, принятый исследователем за заложенный дверной9 (ил. 4).
Ил. 4. Проем в южном фасаде четверика колокольни.
На основе этих наблюдений В.К. Емелин сделал предположение, что переход располагался над воротами и являлся княжеским притвором к храму, фактически надвратной церковью (это предположение коррелировало с гипотезами В.И. Доброхотова10 и А.И. Некрасова11 о том, что переход имел церковное назначение).
Реконструкция В.К. Емелиным архитектурного комплекса, включающего церковь Рождества Богородицы, ворота с надвратным княжеским храмом и лестничную башню, приведена на ил. 512.
Ил. 5. Церковь Рождества Богородицы и северный комплекс пристроек в XII веке. Реконструкция В.К. Емелина.
Мы поддержим позицию В.К. Емелина в том, что западные фасады лестничной башни и храма входили в комплекс укреплений княжеского двора, а в арочном проеме под переходом располагались ворота, ведущие внутрь этого двора. Это положение подтвердилось натурными исследованиями, проведенными автором этой статьи совместно с Т.П. Тимофеевой в 2006 году: под аркой были найдены симметричные следы от заложенных петель навески ворот (ил. 6).
Ил. 6. Арка под северным переходом. Следы от заложенных воротных петель обозначены стрелками.
По наблюдению Т.П. Тимофеевой, наружные камни импостов арки под переходом являются позднейшей заменой, и, вероятно, на их месте находились верхние петли для навески ворот. Следовательно, если ворота открывались наружу (в отсутствие рва и подъемного моста это столь же вероятный вариант, как открывание ворот вовнутрь), импосты им не мешали и при закрытых воротах не были видны снаружи.
В связи с этим мы изображаем на нашей реконструкции не открытый проем под аркой перехода (как это делал на своих реконструкциях Н.Н. Воронин – см. ил. 2 и 3), а проем, закрытый сплошными воротами. Соответственно, «закрываем» мы в нашей реконструкции воротами и все остальные проемы под арками, обнаруженными раскопками Н.Н. Воронина севернее и южнее сохранившихся построек13.
Все прочие специфические черты реконструкции В.К. Емелина – пропорции Рождественской церкви, наличие на ней двух аркатурно-колончатых поясов и примыкавшего надвратного храма – мы принять не можем. О первоначальном виде церкви Рождества Богородицы мы поговорим далее, а существование надвратного храма весьма сомнительно по нижеследующим причинам:
– если реконструировать
гипотетический надвратный храм по В.К. Емелину –
в виде одного объема с двумя аркатурно-колончатыми
поясами (см. ил. 5), то проем в южной стене четверика звонницы XVII века оказывается примерно на
– на краях южной стены звонницы сохранились пилястры (см. ил. 4). Соответственно, чтобы расположиться между этими пилястрами, верхняя часть гипотетического надвратного храма должна была бы оказаться существенно уже нижней. Но тогда она могла бы стоять только на сводах перехода, так как толщины стен перехода недостаточно для такого далекого отступа;
– если допустить, что гипотетический надвратный храм стоял на сводах перехода, то уровень его пола должен был соответствовать высоте проема в южной стене четверика звонницы. Но в этом случае между сводами перехода и полом храма оказывался разрыв примерно в полтора метра, а своды надвратного храма оказывались на огромной высоте (выше сводов церкви Рождества Богородицы);
– проем в южном фасаде четверика звонницы (см. ил. 4) более похож на растесанное окно, чем на заложенную дверь (отсутствие на этом окне декора объясняется тем, что оно выходит на кровлю перехода и почти незаметно снизу, т.е. не играет никакой роли в архитектурном облике звонницы);
– гипотетическая дверь в гипотетический надвратный храм пробита в четверике звонницы, ориентировочно датируемой концом XVII века. Соответственно, с высокой степенью вероятности этот надвратный храм должен был бы присутствовать на достаточно реалистичном изображении церкви Рождества Богородицы на иконе Боголюбовской Богоматери XVII века14 (ил. 7). Однако на указанной иконе мы его не видим – там изображен существующий переход, с той лишь разницей, что он «поднят» несколько выше и окна изображены в каждом промежутке между колонками.
Ил. 7. Икона Боголюбовской Богоматери. XVII век.
Таким образом, мы не можем принять ни гипотезу В.К. Емелина об однообъемном надвратном храме над аркой, ни его гипотезу о том, что надвратный храм располагался на сводах перехода. Соответственно, мы обязаны полагать, что над воротами имел место именно переход от лестничной башни дворца на хоры Рождественского храма (поскольку лестничная башня и церковь Рождества Богородицы были включены в систему укреплений двора, такой переход, служивший и боевой площадкой ворот, был необходим в фортификационных целях).
В принципе, на сводах перехода могла располагаться дополнительная открытая боевая площадка. Но мы на нашей реконструкции не отражаем ни эту, ни подобные ей гипотетические открытые боевые площадки, так как великокняжеский замок все же имел прежде всего дворцовый характер, и его значение как самостоятельного укрепления было не очень большим: он при множестве ворот не имел ни рвов, ни валов, ни подъемных мостов.
Впрочем, не будем преуменьшать ценность княжеского замка как боголюбовской цитадели. В любом случае, если враги уже смогли преодолеть основные городские укрепления и захватить город, взятие цитадели – лишь вопрос сравнительно небольшого времени. Но все же, во-первых, теоретически возможны ситуации, когда продержаться несколько лишних часов – значит дождаться подмоги; во-вторых, наличие в крепости хотя бы символической цитадели необходимо по дипломатическим соображениям (при взятии городских стен врагом руководитель обороны не может вести переговоры с ворвавшимися толпами неприятельских солдат, поэтому он запирается в цитадели и, пока противник готовится к ее штурму, имеет время договориться о почетной сдаче); в-третьих, даже слабая цитадель давала князю или воеводе достаточно надежную защиту при восстаниях городского населения.
Говоря о нашей реконструкции формы окон, выходящих на площадь перед замком, необходимо заметить, что существующие в настоящее время и на переходе, и на втором ярусе лестничной башни грубые, асимметрично расположенные окна прямоугольной формы не являются первичными. Следы многочисленных перелицовок стен видны под всеми сохранившимися аркатурно-колончатыми поясами между капителями и базами колонок (следы перелицовок на переходе приведены на ил. 8). В связи с этим за основу нашей реконструкции формы и количества окон мы принимаем их изображение на иконе Боголюбовской Богоматери (ил. 7), где длинные окна «бойничной» формы показаны в каждом промежутке между колонками.
Ил. 8. Западная стена перехода. Стрелками обозначены следы перелицовок.
Подобные окна-бойницы в нашей реконструкции мы изображаем во всех стенах, выходящих наружу укрепленного дворцово-храмового комплекса. «Гражданские» окна трехчастной формы, по нашему мнению, выходили лишь вовнутрь княжеского двора, и на нашей реконструкции, показывающей вид замка с главной площади города Боголюбова, они не видны.
Длинные щелевидные окна, освещающие лестницу внутри сохранившейся лестничной башни, судя по одинаковой прорезке их перемычек, являются первичными. Соответственно, мы отражаем такие окна и в нашей реконструкции.
Рассмотрим вопрос о том, как мог выглядеть великокняжеский дворцово-храмовый комплекс в целом.
Н.Н. Воронин на основании данных раскопок у южной стены церкви Рождества Богородицы справедливо полагал, что там располагались постройки, подобные северным. Но на ил. 915 и 1016 видно, что к югу и востоку от церкви Рождества Богородицы для дворцовых построек было очень мало места (даже с учетом того, что в домонгольское время обрыв к Клязьме был несколько дальше от храма). Следовательно, если предположить, что великокняжеский двор имел «полноценные» крепостные стены (а тем более «самодостаточную» систему переходов и лестничных башен, изображенную на реконструкции Н.Н. Воронина – см. ил. 2 и 3), то свободная площадь внутри них была бы очень небольшой: по В.К. Емелину, она составляла всего 8 соток17.
Ил. 9. План древней части современного поселка Боголюбово (по Н.Н.Воронину).
Ил. 10. План города Боголюбова в XII веке (реконструкция В.К. Емелина).
Получается, что если бы княжеский дворец был отдельно стоящим зданием внутри крепостных стен двора (с зазором между стенами дворца, крепостными стенами и стенами церкви хотя бы в 2–3 м), он был бы очень мал и не соответствовал бы великокняжескому статусу Андрея Боголюбского. Возможно, именно по этой причине В.К. Емелин не отобразил дворец на своей реконструкции плана Боголюбова (см. ил. 10).
По всей видимости, с этой проблемой столкнулся и Н.Н. Воронин: на своей реконструкции (ил. 2 и 3) он тоже не отобразил дворцовые постройки хотя бы схематично, хотя, по идее, они должны были бы быть видны если не над переходами, то сквозь большое количество открытых арок.
Не отобразил дворец на своей реконструкции и С.А. Шаров-Делоне (ил. 11), предложивший такую же «самодостаточную» систему переходов, как Н.Н. Воронин, хотя и в несколько иных формах, более близких к архитектуре XVII века18. (О неприемлемости реконструкции С.А. Шаровым-Делоне церкви Рождества Богородицы мы поговорим далее).
Ил. 11. Комплекс зданий вокруг церкви Рождества Богородицы в XII веке. Реконструкция С.А. Шарова-Делоне.
Эта проблемная ситуация со свободным пространством под дворец разрешается следующим образом: стены дворца на значительном протяжении одновременно являлись и крепостными стенами княжеского двора, т.е. двор фактически представлял собой не огороженную территорию, а укрепленный комплекс зданий. Большинство дворцовых построек могло входить в систему укреплений примерно так же, как церковь Рождества Богородицы. Во времена Боголюбского по аналогичным принципам строились многие немецкие и североитальянские «бурги», а много веков спустя так был построен Михайловский замок в Санкт-Петербурге.
Соответственно, открытые раскопками остатки белокаменной кладки к северу и югу от церкви Рождества Богородицы могли принадлежать одновременно и крепостным стенам, и комплексу дворцовых сооружений.
Был ли южный комплекс пристроек симметричен северному? Мы считаем, что полностью симметричен он не был, но подобен был. Дело в том, что на западном прясле южной стены существующего здания церкви Рождества Богородицы отсутствует окно верхнего яруса (ил. 12) – при том, что расположение всех остальных окон и на южной, и на западной стенах подчинено единой системе. Обращает на себя внимание и сдвиг южного портала к востоку. Эти наблюдения наводят на мысль о том, что в середине XVIII века, когда был построен существующий Рождественский храм, к его южной стене еще примыкал переход над аркой, подобный северному.
Ил. 12. Существующая церковь Рождества Богородицы. Южная стена.
Такая позиция подтверждается археологическими исследованиями Н.Н. Воронина, показавшими, что южные пристройки были подобны северным19, и в XVII веке они еще существовали20. В том, что южные пристройки не были отражены на иконе Боголюбовской Богоматери XVII века (см. ил. 7), нет ничего удивительного: храм изображен на самом краю иконы, и эти пристройки не могли поместиться на рисунке.
Судя по верхнему уровню декора нижнего яруса западного прясла южной стены существующего Рождественского храма, несохранившийся южный переход примыкал к стене церкви несколько выше, чем северный, что вполне соответствует нашему пониманию разновременности строительства различных частей дворца Боголюбского. Для подтверждения этой гипотезы необходимо проведение раскрытия кладки существующей церкви от штукатурки, но мы все же считаем себя вправе отразить эту асимметрию на нашей реконструкции.
Перейдем к рассмотрению вопроса о первоначальном виде церкви Рождества Богородицы, которая, вероятно, была центральным, наиболее высоким и наиболее богато декорированным сооружением княжеского белокаменного «бурга».
При перестройке церкви в XVIII веке западная часть северной стены, к которой примыкали арка ворот и переход, уцелела выше уровня хор, но была перелицована со стороны интерьера (ил. 13). Остальные стены сохранились на 2–3 ряда кладки.
Ил. 13. Фрагмент западной части северной стены церкви Рождества Богородицы. Вид из интерьера. Стрелками обозначены следы перелицовки.
Таким образом, план
церкви Рождества Богородицы нам известен (ил. 14). Храм был четырехстолпным,
трехапсидным, несколько вытянутым с запада на восток
(длина без учета апсид – около
Ил. 14. План церкви Рождества Богородицы XII века (по Н.Н. Воронину).
Лопатки храма имели полуколонны посередине и четвертные колонны по сторонам, угловые лопатки были объединены угловой трехчетвертной колонной, апсиды имели тонкие полуколонки-тяги (четыре на средней апсиде и по две – на боковых). Цоколь храма был украшен аттическим профилем. Базы полу- и четвертных колонн лопаток также были украшены аттическим профилем и имели угловые «рога-грифы» («когти»). Отметим, что аналогичные «когти» встречаются в большом количестве романских и готических храмов Западной Европы.
Церковь Рождества Богородицы имела аркатурно-колончатый пояс (его остатки сохранились на западном прясле северной стены). Н.Н. Воронин на основании анализа фресок XVIII века с фигурами, частично прикрытыми северными пристройками к храму, показал, что на месте фресок XVIII века находились фрески XII века и, соответственно, аркатурно-колончатый пояс был расписан, как и на Успенском соборе во Владимире22. (Эти росписи мы не воспроизводим на нашей реконструкции).
Вопрос о количестве глав храма решается просто – одноглавым он был изображен на иконе Боголюбовской Богоматери XVII века (см. ил. 7), ближайший к нему по времени постройки, расстоянию, архитектурной пластике и пропорциям храм Покрова на Нерли также одноглавый. Но вопрос о пропорциях Рождественской церкви заслуживает отдельного рассмотрения.
Храм имел хоры («полати»,
с которых не принадлежавшие к православной конфессии
гости Андрея Боголюбского должны были «видеть
истинное христианство и креститься»23). Северный вход на хоры из
надвратного перехода сохранился; порог существующего проема находится на высоте
Но в относительно близкой
по размерам и пропорциям церкви Покрова на Нерли высота хор, расположенных
практически посередине столпов, составляет всего
Ил. 15. Первоначальный вид церкви Рождества Богородицы. Реконструкция Н.Н. Воронина.
В.К. Емелин полагал, что хоры Рождественского храма все же располагались посередине столпа, и реконструировал церковь с вытянутыми вверх пропорциями, введя в реконструкцию даже второй аркатурно-колончатый пояс25 (см. ил. 5). Но мы не можем принять эту реконструкцию по следующим причинам:
– ни один храм Суздальской земли не имел двух аркатурно-колончатых поясов. Такую систему декора мы видим лишь на гражданской постройке – боголюбовской лестничной башне, но она была построена в два этапа26, то есть, скорее всего, каждый ее ярус воспринимался строителями как отдельный объем и получил «свой» декор;
– ни один храм Суздальской земли не имел столь вытянутых вверх пропорций. Так, отношение ширины западного фасада к его высоте во владимирском Успенском соборе Андрея Боголюбского и в Дмитриевском соборе близко к единице, в церкви Покрова на Нерли – 0,85, а в реконструкции В.К.Емелина – 0,77;
– то, что в Успенском соборе Владимира, церкви Покрова на Нерли и Дмитриевском соборе хоры расположены посередине столпов, ни в коем случае не является общей и обязательной системой для всех домонгольских суздальских храмов, а тем более храмов других древнерусских княжеств27.
Примерно так же, как В.К. Емелин, вытянул вверх пропорции церкви Рождества Богородицы на своей реконструкции и С.А. Шаров-Делоне28 (ил. 11): отношение ширины западного фасада храма к его высоте составляет около 0,76.
Всем реконструкциям, предложенным С.А. Шаровым-Делоне в его книге29, мы в свое время посвятили специальную рецензию30, здесь же лишь определим основные принципиально неприемлемые черты его реконструкции боголюбовского храма.
Во-первых, С.А. Шаров-Делоне в своей реконструкции церкви Рождества Богородицы превратил в основание для отхода от классической крестовокупольной системы сугубо техническую проблему базирования подпружных арок храма на корунных капителях31. Эта проблема была сформулирована и решена Н.Н. Ворониным32 (арки прорезали капители, ни в коем случае не «уродуя» их), и неизбежно возникает вопрос, что проще – прорезать капители или поменять систему сводов храма? Последнее было бы столь же странно, как перестроить дом оттого, что некуда повесить люстру или картину (вспомним «бритву Оккама» – «не следует умножать сущности сверх необходимости»). А для С.А. Шарова-Делоне ложная проблема прорезки капителей стала краеугольным камнем для дальнейших логических построений, занимающих много страниц.
Во-вторых, С.А. Шаров-Делоне на основании анализа расположения колонок, сохранившихся под боголюбовской аркой, назвал «заведомо ошибочным» предположение Н.Н. Воронина о количестве колонок в среднем прясле церкви33. Но никакой связи здесь не усматривается, так как арка приложена не к среднему, а к боковому пряслу.
В-третьих, в своей реконструкции С.А. Шаров-Делоне предложил такое беспрецедентное для владимиро-суздальской архитектуры решение, как окно-бифорий в среднем прясле западного фасада церкви Рождества Богородицы34 (ил. 11). Археологическим обоснованием этой позиции послужил обломок некоего архивольта радиусом 55 см35. Но ведь это мог быть и обломок архивольта аркатурно-колончатого пояса, раз уж сам С.А. Шаров-Делоне считает, что пролет пояса посередине центрального прясла – около 1,10 м36. Но гораздо более вероятно, что этот обломок относился к любой из многочисленных дворцовых построек.
Во-четвертых, о высоте хор храма и неприемлемости вытянутых вверх пропорций храма мы уже вели речь выше.
В связи с вышесказанным мы не можем принять ни одну из специфических черт реконструкции церкви Рождества Богородицы, предложенных С.А. Шаровым-Делоне.
В отношении боголюбовской церкви мы считаем наиболее обоснованной реконструкцию Н.Н. Воронина (см. ил. 2, 3 и 15) и полностью ее принимаем, хотя и с определенной оговоркой.
Дело в том, что
существующий проем в северной стене церкви, ранее ведший на хоры с перехода над
аркой, расположен примерно на
Для ответа на этот вопрос мы можем выдвинуть гипотезу о том, что проем между переходом на хоры в его существующем виде – не дверь, а окно. Первоначально на этом месте была «полноценная» дверь, а когда в конце XVII века хоры были выломаны, то этот дверной проем, чтобы он не обрывался «в воздух», превратили в окно, заложив снизу двумя–тремя рядами камня. Возможно, превращение двери в окно было связано и с тем, что, как мы отмечали выше, со стороны интерьера северная стена церкви Рождества была перелицована.
Конечно, это лишь
гипотеза, подтвердить или опровергнуть которую может только зондаж покрытой
толстым слоем штукатурки нижней части существующего проема. Но в соответствии с
этой гипотезой мы вправе реконструировать хоры церкви Рождества Богородицы XII века на высоте около
Впрочем, как мы показали выше, расположение хор на двух третях высоты столпов также является абсолютно нормальным явлением, более того – усиливает «высотность» интерьера храма и подчеркивает его торжественность (низкие хоры, наоборот, создают ощущение «затесненности» интерьера и «давят» на находящихся в храме).
Судя по археологическим находкам в Боголюбове (резным женским и львиным маскам, голове зверя от белокаменного водомета), у нас есть все основания полагать вслед за Н.Н. Ворониным37, что храм имел примерно ту же систему скульптурного убранства, которая присутствует в церкви Покрова на Нерли. При раскопках в Боголюбове была найдена мелкая зооморфная скульптура38, следовательно, базы колонок аркатурно-колончатого пояса церкви Рождества могли быть не только клинчатыми, но и зооморфными, как базы колонок церкви Покрова.
Рождественский храм имел перспективные порталы. Их колонки были гладкими, а архивольты, вероятно, были украшены резьбой39.
Рассмотрим вопрос о притворах церкви Рождества Богородицы.
В «Повести о смерти Андрея» говорится, что тело князя было положено в притворе40. Но никаких остатков притворов масштабные археологические исследования не обнаружили41. В связи с этим Е.Е. Голубинский предполагал, что западный притвор представлял собой открытую паперть42, Д.И. Иловайский – что у храма был открытый «портик»43, Н.Н. Воронин – что западный притвор мог представлять собой открытый с трех сторон «балдахин», опиравшийся арками на стену собора и два столпа44. Однако все эти предположения были весьма произвольными, и даже Н.Н. Воронин, выдвинув свою версию вида и расположения притвора, не счел возможным отразить его на своих реконструкциях храма.
С.А. Шаров-Делоне полагал, что церковь Рождества Богородицы вообще не имела притворов45, и что «притвор» в сообщении Ипатьевской летописи46 идентичен помещению «под сенями» (т.е. под лестницей) в Лаврентьевской летописи47. Но Ипатьевская летопись однозначно и неоднократно утверждает, что тело Андрея Боголюбского лежало в притворе, причем из контекста следует, что притвор был именно церковным («в притворе у божницы»). В Лаврентьевской же летописи этот эпизод описан в существенном сокращении. Значит, Лаврентьевская летопись не может считаться источником по теме наличия притворов у боголюбовской церкви, и в этом вопросе следует ориентироваться на Ипатьевскую.
Наша позиция относительно того, о каком притворе шла речь в «Повести о смерти Андрея», основана на нижеследующем:
– положение тела убитого князя в открытом притворе (хотя бы и под «балдахином») было практически равнозначно оставлению его на улице на всеобщее обозрение, а логика «Повести» говорит о том, что тело было внесено в некое помещение, где через два дня его увидел игумен Арсений и настоял на отпевании48;
– открытый белокаменный притвор (хотя бы и в виде «балдахина») должен был бы иметь фундаменты под столпами, а поскольку весьма детальные раскопки не открыли эти фундаменты, то вероятнее всего, что их никогда не существовало.
В связи с этим напрашивается следующий вывод: храм имел закрытый притвор, но не белокаменный, а деревянный (археологические исследования при столь сложной стратиграфии практически неспособны обнаружить остатки таких притворов).
Между постройкой церкви и дворца (конец 1150-х–середина 1160-х годов) и убийством Боголюбского прошло десять–пятнадцать лет, и неудивительно, что белокаменный «бург» в условиях процветания Суздальского великого княжества при Андрее Юрьевиче (т.е. в полной безопасности от нападений внешних врагов) постепенно «оброс» множеством деревянных пристроек утилитарного характера (чем, как правило, являются притворы для храмов). Эта ситуация для Древней Руси абсолютно типична.
Теоретически такие деревянные притворы могли располагаться и с запада, и с юга, и с севера от церкви Рождества Богородицы. Но с севера и юга они мешали бы проезду под арки. Соответственно, мы полагаем, что храм имел только западный притвор, и тело князя было положено в нем. Абсолютно необязательно, что этот притвор портил внешний вид ансамбля: он мог быть оштукатурен, расчерчен «под квадры», побелен, и даже украшен резьбой.
Но мы на нашей реконструкции воздержались от изображения притвора, так как тогда пришлось бы изображать и множество других деревянных пристроек, и могло бы потеряться ощущение торжественности и «парадности» уникального замка Андрея Боголюбского.
Эта «парадность» подчеркивается летописцем: «И в Боголюбовом, и в Володимере городе верх бо златом устрои и комары позолоти и пояс златом устрои, каменьем усвети, и столп позлати, и изовну церкви и по комарам же поткы золоты и кубкы, и ветрила золотом устроена постави, и по всеи церкви и по комаром около»49. Однако мы не имеем никакого представления о конкретном местонахождении и виде перечисленных здесь произведений декоративно-прикладного искусства и не отображаем их на нашей реконструкции. Мы лишь сочли возможным условно обозначить надвратные иконы.
Исходя из общих представлений о византийской форме глав и надкупольных крестов в домонгольской Руси50, мы реконструировали форму главы храма Рождества Богородицы как простое посводное купольное покрытие и существенно уменьшили размеры креста по сравнению с реконструкциями Н.Н. Воронина (ил. 2 и 3), В.К. Емелина (ил. 5) и С.А. Шарова-Делоне (ил. 11).
Об облике всех остальных зданий «бурга» (кроме церкви и сохранившихся пристроек к ней) мы можем судить не более чем гипотетически. Соответственно, на нашей реконструкции, воспроизводящей полную панораму великокняжеского замка при взгляде с боголюбовской городской площади, мы вправе изобразить эти здания (терема, угловые лестничные башни и пр.) лишь условно, «вписав» их в общие очертания плана замка по В.К.Емелину (см. ил. 10).
Часть теремов мы изобразили трехэтажными, исходя из того, что фундаменты и стены дворцовых построек строились весьма надежно и вполне могли выдержать вес третьего этажа (например, над сохранившейся лестничной башней в XVII веке была успешно возведена громоздкая шатровая колокольня). Впрочем, учитывая сказанное выше по поводу многочисленных деревянных построек вокруг «бурга», мы допускаем, что деревянными были и некоторые терема внутри него (как минимум, их верхние части). Но это лишь гипотеза, не влияющая на внешний вид замка на нашей реконструкции.
Вероятно, башни имели шатровые завершения, близкие изображенным на миниатюре Лицевого летописного свода XVI века51 (ил. 16) и соответствующие общим принципам романики и готики. Именно такие завершения, соответствующие одному из вариантов реконструкции Н.Н. Воронина (ил. 2), мы отобразили и на нашей реконструкции.
Ил. 16. Постройка храмов в Боголюбове. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI века.
Большое количество найденных при раскопках различных резных камней52 свидетельствует о том, что здания были богато декорированы. Разумеется, мы можем изобразить на нашей реконструкции этот декор лишь символически.
В южном крыле замка мы условно изображаем еще одни ворота, так как, по-видимому, с городской площади отдельные входы вели едва ли не в каждый внутренний дворик замка.
Как показали археологические исследования Н.Н. Воронина, площадь перед воротами в великокняжеский «бург» была благоустроена, вымощена каменными плитами, на ней располагался восьмиколонный киворий над чашей53. Это мы отражаем и в нашей реконструкции.
Вопрос о происхождении так называемой «четырехликой капители» (ил. 17) давно занимал исследователей. А.И. Некрасов полагал, что эта капитель относилась к «зиждительному столпу» княжеских палат54. Н.Н. Воронин относил ее к одному из столпов гипотетического открытого западного притвора-балдахина церкви Рождества Богородицы55 (о притворах Рождественского храма мы говорили выше). Г.К. Вагнер считал, что неподалеку от входа в церковь Рождества находился отдельно стоящий «Богородичный столп», увенчанный указанной капителью56 (ил. 18).
Ил. 17. «Четырехликая капитель». Современный вид.
Ил. 18. «Богородичный столп» в XII веке. Реконструкция Г.К.Вагнера.
Автор этого исследования придерживается точки зрения Г.К. Вагнера как наиболее обоснованной с исторической точки зрения (исследователь приводил ряд примеров установки подобных столпов в Иерусалиме, Византии и Западной Европе57). В пользу этой гипотезы мы можем привести и дополнительный аргумент: «четырехликий» блок в XIX веке чтился как святыня (к середине века он был вставлен в монастырскую ограду близ церкви Рождества Богородицы и обозначал место, где, по преданию, лежало брошенное убийцами тело князя; в этом месте над оградой была устроена небольшая церковная главка, а концу века над этим камнем в ограде была возведена деревянная часовня с изображением лежащего тела князя Андрея58). Вряд ли такого исключительного почета мог удостоиться простой строительный обломок.
Единственное уточнение, которое мы можем здесь сделать, – что каменный блок с ликами Богородицы в XII веке мог стоять не на высоком столпе, а на более низком постаменте, чтобы верующие могли к нему «прикладываться» (именно так мы изобразили «Богородичный столп» на нашей реконструкции). Это объясняет плохую сохранность ликов, вырезанных из высококачественного камня, способного эффективно противостоять «обычному» выветриванию. В XIX веке блок был заложен в ограду, и «прикладываться» к нему могли только с одной стороны59, а поскольку плохо сохранились все четыре лика, значит, в течение нескольких предыдущих столетий к блоку «прикладывались» со всех сторон.
Все вышеизложенные соображения позволили нам создать графическую реконструкцию боголюбовского великокняжеского замка в виде, представленном на ил. 19.
Ил. 19. Великокняжеский замок в Боголюбове. Реконструкция автора.
Для наглядности можно представить нашу реконструкцию в условно-цветном варианте (ил. 20).
Ил. 20. Великокняжеский замок в Боголюбове. Реконструкция автора. Условно-цветной вариант.
При разработке условно-цветного варианта реконструкции мы руководствовались:
– летописным сообщением о том, что у боголюбовской церкви, как и у Владимирского Успенского собора, были позолочены купол, своды и «пояс» (по-видимому, в последнем случае имелось в виду покрытие отлива)60;
– летописным сообщением о том, что церковные двери в Боголюбове были «златом кованы»61;
– соображениями Н.Н. Воронина о том, что аркатурно-колончатый пояс боголюбовской церкви был расписан так же, как пояс Успенского собора во Владимире62;
– данными о том, что в Древней Руси наиболее употребительным кровельным покрытием каменных построек был свинец63.
Цвет обшивки ворот нами выбран условно в соответствии с цветом обшивки кровель. Цвет кровли кивория выбран также условно, в соответствии с цветом кровельного покрытия храма.
Примечания
1. Заграевский С.В. Боголюбовский архитектурный ансамбль конца 1150-х–начала 1170-х годов: вопросы истории и реконструкции. В сб.: Памяти Андрея Боголюбского. Сб. статей. Москва – Владимир, 2009. С. 141–167.
2. Заграевский С.В. Новые исследования памятников архитектуры Владимиро-Суздальского музея-заповедника. М., 2008. С. 108–129.
3. Заграевский С.В. Боголюбовский архитектурный ансамбль… С. 143; Заграевский С.В. Новые исследования… С. 110.
4. Заграевский С.В. Боголюбовский архитектурный ансамбль… С. 157; Заграевский С.В. Новые исследования… С. 122.
5. Заграевский С.В. Боголюбовский архитектурный ансамбль… С. 149, 155; Заграевский С.В. Новые исследования… С. 116, 120.
6. Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV веков. М., 1961–1962. Т. 1. С. 252, 258.
7. Емелин В.К. «Переход» или «молельная комната»? (Попытка реконструкции Княжеского двора в Боголюбове). В сб.: Памяти Андрея Боголюбского. Сб. статей. Москва – Владимир, 2009. С. 131–141.
8. Классическая точка зрения на то, что над аркой располагался именно переход, приведена в кн.: Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 234.
9. Емелин В.К. Указ. соч. С. 134.
10. Доброхотов В.И. Древний Боголюбов город и монастырь с его окрестностями. М., 1852. С. 16.
11. Некрасов А.И. Очерки по истории древнерусского зодчества XI–XVII века. М., 1936. С. 111.
12. Емелин В.К. Указ. соч. Ил. 5.
13. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 236, 243, 245.
14. Икона хранится во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике. Электронная репродукция иконы любезно предоставлена Т.П. Тимофеевой.
15. Там же. С. 201.
16. Емелин В.К. Указ. соч. Ил.2.
17. Там же. С. 133.
18. Шаров-Делоне С.А. Люди и камни Северо-Восточной Руси. XII век. М., 2007. С. 144.
19. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 244–246.
20. Там же. С. 261.
21. Там же. С. 210.
22. Там же. С. 214.
23. ПСРЛ 2:591.
24. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 220.
25. Емелин В.К. Указ. соч. Ил. 5.
26. Заграевский С.В. Боголюбовский архитектурный ансамбль… С. 149; Заграевский С.В. Новые исследования… С. 116.
27. Так, в Спасо-Преображенском соборе Переславля-Залесского и церкви Бориса и Глеба в Кидекше хоры находятся примерно на трех пятых высоты столпов. В храмах других древнерусских княжеств (Киев, Чернигов, Новгород, Псков и пр.) никакой общей и обязательной системы в высоте расположения хор также нет. Например, в соборе Ивановского монастыря (Псков) хоры находятся примерно на двух третях высоты столпов, в церкви Николы на Липне (Новгород) – примерно на одной трети, в Борисоглебском соборе (Чернигов) – примерно на трех пятых, в Пятницкой церкви (Чернигов) – примерно на двух пятых.
28. Шаров-Делоне С.А. Указ. соч. С. 144.
29. Шаров-Делоне С.А. Указ. соч.
30. Заграевский С.В. Рецензия на книгу С.А. Шарова-Делоне «Люди и камни Северо-Восточной Руси. XII век». Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры «РусАрх», 2009.
31. Шаров-Делоне С.А. Указ. соч. С. 100–103.
32. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 221.
33. Шаров-Делоне С.А. Указ. соч. С. 122–124.
34. Там же. С. 125.
35. Там же.
36. Там же. С. 127.
37. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 214–217.
38.
Тимофеева Т.П. Владимиро-Суздальский лапидарий и
его значение для изучения памятников белокаменного зодчества XII–XIII веков. В кн.: Советская археология.
Т.
39. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 214.
40. ПСРЛ 2:591.
41. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 218.
42. Голубинский Е.Е. Указ. соч. Т. 1, ч. 2. С. 69.
43. Иловайский Д.И. Воспоминания о Галиче на Днестре. В журн.: Древняя и новая Россия, № 2, 1878.
44. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 219.
45. Шаров-Делоне С.А. Указ. соч. С. 131.
46. ПСРЛ 2:591.
47. Летопись по Лаврентиевскому списку. СПб, 1872. С. 350.
48. ПСРЛ 2:591.
49. ПСРЛ 2:582–583.
50. Подробнее см.: Заграевский С.В. Формы глав (купольных покрытий) древнерусских храмов. М., 2008.
51. Воспроизведено по кн.: Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 241.
52. Там же.
53. Там же. С. 235, 252.
54. Некрасов А.И. Очерки по истории древнерусского зодчества XI–XVII вв. М., 1936. С. 112.
55. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 219.
56. Вагнер Г.К. Скульптура древней Руси. Владимир. Боголюбово. XII век. М., 1969. С. 93.
57. Там же. С. 88–93.
58. Доброхотов В.И. Указ. соч. С. 30; Островзоров Н. Историческое описание Боголюбова монастыря. Владимир, 1875. С. 29; Боголюбов монастырь и приписанные к нему Покровский и Николаевский-Волосов. Вязники, 1891. С. 31. Автор выражает благодарность Т.П. Тимофеевой за подборку указанных материалов.
59. По местной легенде, сообщенной Т.П. Тимофеевой, в XIX веке верующие «грызли» этот каменный блок в целях исцеления от зубной боли.
60. ПСРЛ 2:582–583.
61. ПСРЛ 2:581–582.
62. Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 214.
63. Раппопорт П.А. Строительное производство Древней Руси (X–XIII вв.). СПб, 1994. С. 98–99.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский