РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Заграевский С.В. Первый каменный шатровый храм и происхождение древнерусского шатрового зодчества // Архитектор. Город. Время. Материалы ежегодной международной научно-практической конференции (Великий Новгород – Санкт-Петербург). Вып. XI. СПб, 2009. С. 18–35. Все права сохранены.

Электронная версия материала предоставлена библиотеке «РусАрх» автором. Все права сохранены.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2008 г. (рукопись), 2010 г. (публикация). 

С.В. Заграевский

Первый каменный шатровый храм

и происхождение шатрового зодчества

Аннотация

В статье приведены архитектурно-археологические и летописные данные, свидетельствующие в пользу датировки четырех храмов Александровской слободы XVI века, в том числе шатровой Троицкой (ныне Покровской) церкви, 1510-ми годами. Подтверждено, что эта церковь являлась первым древнерусским каменным шатровым храмом, построенным ранее церкви Вознесения в Коломенском (1529–1532 годы), и что автором Троицкой церкви был итальянский архитектор Алевиз Новый. На основе этих выводов рассмотрены вопросы происхождения древнерусского шатрового зодчества, выявлен его основной исток (деревянные шатровые храмы), а также ряд косвенных истоков.

1.

До недавнего времени первым древнерусским каменным шатровым храмом считалась церковь Вознесения в Коломенском (рис. 1), имеющая бесспорную летописную дату окончания строительства – 1532 год¹. Архитектор этой церкви однозначно не установлен. С.С. Подъяпольский, посвятивший этому вопросу специальное исследование², полагал, что им был Петрок Малый (Петр Фрязин), вероятно, приехавший в Москву в 1528 году³. Соответственно, исследователь датировал храм Вознесения 1529–1532 годами⁴.

Рис. 1. Церковь Вознесения в Коломенском.

В отличие от церкви Вознесения в Коломенском, храмы Александровской слободы (в том числе шатровая Троицкая, ныне Покровская, церковь – рис. 2) бесспорных летописных дат не имеют. Во второй половине ХХ века они датировались нижеследующим образом:

– Покровский, ныне Троицкий, собор (в дальнейшем будем без оговорок называть его Покровским) на основании записи «Троицкого летописца» об освящении этого храма (без уточнения, каменного или деревянного) и приезда Василия III в великокняжеский дворец в Александровской слободе⁵ считался построенным в 1513 году;

– шатровая Троицкая, ныне Покровская, церковь «на Дворце» (в дальнейшем будем без оговорок называть ее Троицкой) была отнесена к второму строительному периоду Слободы («опричному» времени Ивана IV, ориентировочно к 1570-м годам)⁶;

– Успенская церковь условно датировалась теми же 1570-ми годами, что и Троицкая;

– Распятская колокольня (до 1710 года – церковь Алексея митрополита⁷ – рис. 3) также датировалась 1570-ми годами. После того, как в 1940-е годы А.С. Полонский выявил внутри нее более раннее столпообразное здание⁸, последнее стали относить к первому строительному периоду Слободы и датировать, как и Покровский собор, 1513 годом (фактически мы имеем дело с двумя разными зданиями, поэтому в дальнейшем мы будем для простоты называть Распятской колокольню в ее современном виде, а церковью Алексея митрополита – столпообразное здание, находящееся внутри нее⁹ – рис. 4).

Рис. 2. Троицкая церковь в Александровской слободе.

Рис. 3. Распятская церковь в Александровской слободе.

Рис. 4. Церковь Алексея митрополита в Александровской слободе. Реконструкция автора.

В 1980–1990-е годы серия раскопок и зондажей, проведенная в Александровской слободе В.В. Кавельмахером, выявила принципиальный факт: Покровский собор, шатровая Троицкая церковь, Успенская церковь и церковь-колокольня Алексея митрополита были возведены в одном строительном периоде¹⁰.

Архитектурно-археологическая аргументация В.В. Кавельмахера была справедливо воспринята исследователями как исчерпывающая¹¹, и неминуемо встал вопрос о коррекции принятых ранее датировок.

В.В. Кавельмахер, ссылаясь на текст «Троицкого летописца»¹² и близость стилистики первых храмов Александровской слободы к стилистике кремлевских соборов Ивана III и Василия III¹³ (эта стилистическая близость была отмечена еще А.И. Некрасовым¹⁴), датировал храмы Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита первым строительным периодом Слободы – началом 1510-х годов. Ко второму строительному периоду – 1570-м годам – В.В. Кавельмахер относил только перестройку церкви Алексея митрополита и пристройку к Троицкой церкви трапезной на погребе и подклете¹⁵.

В конце 1990-х–начале 2000-х годов точка зрения В.В. Кавельмахера была поставлена под сомнение С.С. Подъяпольским и А.Л. Баталовым¹⁶. Поддерживая отнесение Покровского собора, Троицкой церкви, Успенской церкви и церкви Алексея митрополита к одному строительному периоду¹⁷, С.С. Подъяпольский и А.Л. Баталов датировали все указанные памятники 1570-ми годами¹⁸.

Подробному анализу всех аргументов В.В. Кавельмахера, С.С. Подъяпольского и А.Л. Баталова было посвящено специальное исследование автора этой статьи¹⁹. Здесь же имеет смысл лишь бегло перечислить основные аргументы в пользу датировки первых храмов Слободы 1510-ми годами.

Во-первых, необходимо уточнить, о каком Покровском соборе – каменном или деревянном – говорится в процитированном сообщении «Троицкого летописца». Речь идет о четырех постройках (крепостных воротах Троице-Сергиевой Лавры, церкви в селе Клементьеве, надвратной церкви Сергия Радонежского в Лавре и Покровском соборе в Александровской Слободе). В трех постройках указан строительный материал, причем очень точно (кирпичные здания названы именно кирпичными, а не обобщенно «каменными», как это обычно делалось в летописях), но относительно самой значимой из перечисленных построек – Покровского собора на великокняжеском дворе – о материале вообще ничего не говорится.

Конечно, просто забыть сделать необходимое уточнение в отношении материала постройки великокняжеского храма летописец вряд ли мог. Гораздо более вероятно, что такого уточнения и не требовалось – так же, как не требовалось уточнений в отношении, например, строительных материалов Успенского собора Аристотеля Фиораванти, Архангельского собора Алевиза Нового или Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры. То, что главный собор великокняжеской резиденции – Александровской Слободы – был каменным, было ясно «по умолчанию». Таким образом, мы обязаны полагать, что сообщение «Троицкого летописца» говорит об освящении в 1513 году именно каменного Покровского собора.

Во-вторых, проведенный в 2005 году автором этого исследования визуально-тактильный анализ строительной техники показал: в Покровском соборе, Троицкой и Успенской церквях, церкви Алексея митрополита мы видим «мягкую», «теплую» кладку, характерную и для кирпичных построек Московского Кремля рубежа XV и XVI веков, и для собора Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре (1514–1517 годы, рис. 5). Характерен и строительный раствор – с исключительно высокой вяжущей способностью, с очень малым содержанием в извести песка и прочих примесей. Многочисленные белокаменные украшения и в Слободе, и в Кремле вытесаны так, что кажется, будто камень «дышит». В соборе Петра митрополита кирпичный декор, как и в Слободе, был покрыт левкасом «под белый камень».

Рис. 5. Собор Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре.

В отличие от вышеперечисленных зданий, Распятская колокольня выстроена из «сухого», «пережженного» кирпича, на легко крошащемся растворе с высокой примесью песка. Из схожего кирпича, на схожем растворе построен собор Покрова на Рву. Белокаменный декор Распятской колокольни также вытесан, как на соборе Покрова на Рву, – жестко, геометрично, «сухо».

И в Распятской колокольне, и в соборе Покрова на Рву строители применяли наряду с железными связями деревянные. В храмах Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита в Александровской Слободе все связи изготовлены исключительно из железа высокого качества²⁰.

В-третьих, колокольня Александровской Слободы, как мы уже отмечали, была построена в течение двух строительных периодов. Это доказывается нижеследующими положениями:

– и стилистика, и исполнение декора, и кирпичная кладка, и строительный раствор у церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни абсолютно различны;

– обследование автором этого исследования в 2005 году второго яруса церкви Алексея митрополита показало: окнам этого яруса была придана (причем весьма аккуратно) другая форма еще до обстройки стенами будущей Распятской колокольни. Весьма сомнительно, что в течение декады–двух после постройки могло потребоваться проведение значительных работ по приданию окнам принципиально новой формы;

– ознакомление с зондажами В.В. Кавельмахера, сделанными в местах примыкания пилонов Распятской колокольни к фасадам церкви Алексея митрополита, показывает: к моменту обстройки пилонами церковь Алексея митрополита успела «врасти в землю» примерно на полметра. Теоретически это могло произойти и в течение сравнительно короткого времени (в случае целенаправленных подсыпок грунта), но в данном случае это крайне маловероятно, так как ниже мы увидим, что примерно такой же культурный слой успел нарасти и вокруг Троицкой церкви к моменту возведения ее западной пристройки;

– по зондажам В.В. Кавельмахера внутри лестничного ризалита Распятской колокольни видно, что в местах примыкания стен и пилонов Распятской колокольни на раскрытых зондажами фрагментах белокаменного цоколя и облевкашенного кирпичного декора церкви Алексея митрополита присутствуют следы выветривания, которые не могли успеть появиться в течение декады–двух.

Из вышеперечисленного следует, что между возведением церкви Алексея митрополита и Распятской колокольни прошел значительный срок, гораздо больший, чем десять–пятнадцать лет. Таким образом, эти здания должны быть отнесены к двум разным строительным периодам. За все время существования Александровской Слободы как резиденции московских государей таких периодов было всего два – 1510-е и 1560–1570-е годы. Значит, мы обязаны относить церковь Алексея митрополита к 1510-м годам, а Распятскую колокольню – к 1560–1570-м.

В-четвертых, после сооружения Троицкой церкви к ее западному фасаду была пристроена новая дополнительная секция, состоявшая, как и предыдущие, из палаты, подгреба и подклета (палата была полностью перестроена в 1680 году²¹). В.В.Кавельмахер привел убедительные аргументы в пользу того, что эти пристройки были возведены существенно позже (не менее чем через несколько десятилетий) после Троицкого храма:

– в отличие от двух старых секционных объемов, новая секция получила иное плановое решение (квадратный, перекрытый в направлении север-юг коробовым сводом погреб; двойной, разделенный продольной стеной подклет) и иную трактовку объемов;

– щелыга разобранного в 1680 году свода палаты достигала церковного карниза и врубалась в него;

– новая секция была заложена на иной, чем Троицкая церковь, отметке (в момент ее постройки вокруг храма уже образовался культурный слой до полуметра толщиной);

– пристройки принадлежали более низкой культуре строительства²².

Следовательно, возникает ситуация, аналогичная рассмотренной выше в связи с перестройкой церкви Алексея митрополита: мы обязаны относить постройку западной палаты с погребом и подклетом ко второму строительному периоду Слободы, а возведение самой Троицкой церкви – к первому строительному периоду, т.е. к 1510-м годам.

Таким образом, мы имеем независимые документальные и архитектурно-археологические данные о возведении в 1510-х годах Покровского собора, церкви Троицы и церкви Алексея митрополита. Подчеркнем – эти данные взаимно независимы, т.е. в отношении каждого из перечисленных храмов базируются на собственной системе доказательств.

Не будем забывать и то, что В.В. Кавельмахер независимо от всех вышеприведенных данных показал, что храмы Покрова, Троицы, Алексея митрополита и Успения были построены в одном строительном периоде. Этот аргумент, в отличие от всех предыдущих, нельзя назвать самодостаточным, но при однозначной датировке 1510-ми годами хотя бы одного из первых храмов Слободы (а тем более трех, как мы видели выше) он дает столь же однозначную датировку этим временем и всех остальных храмов.

Все вышесказанное дает нам право полагать, что датировка первых храмов Слободы 1510-ми годами доказана с избыточностью, весьма значительной по меркам истории древнерусской архитектуры.

Из этого следует, что первым каменным шатровым храмом на Руси была церковь Троицы в Александровской слободе.

Процитируем то, что писал в связи с этим В.В.Кавельмахер: «Предлагаемое отнесение церкви Троицы к первым десятилетиям XVI в. подрывает, на первый взгляд, самые основы теории русского шатрового зодчества. Однако так ли уж строга и совершенна эта теория? Так, первым каменным шатровым храмом на Руси считается с некоторых пор известная «заместительница» церкви Троицы на Дворце – церковь Вознесения в Коломенском, построенная тем же ктитором и с тою же целью – в качестве холодного дворцового храма в своей новой подмосковной резиденции. В истории русского зодчества храм остался произведением, с точки зрения его формального совершенства, единственным и неповторимым. Однако на этом процесс возведения каменных шатровых храмов в Москве в силу ряда обстоятельств прервался. «Массовое» строительство шатровых церквей возобновилось лишь в 50-е гг. XVI в. – враз, спонтанно, в поразительно развитой и совершенной форме, ничего общего, однако, с церковью Вознесения уже не имеющей. Разрыв нового строительства с конструктивной идеей и пластикой предполагаемого прототипа еще как-то можно объяснить, но как объяснить безупречно зрелую, «выдержанную», самостоятельную форму новой серии памятников? Ведь если следовать данной теории, получается, что едва ли не первыми после двадцатилетнего перерыва были построены такие шедевры, как центральный шатровый столп Покровского собора на Рву (1554–1561 гг.) и не дошедший до нас пятишатровый Борисоглебский собор в Старице (1557–1561 гг.). Можно, конечно, предположить, что оба здания строил гениальный Барма «с товарищи». Но кто тогда строил другой шатровый шедевр – не дошедшую до нас церковь Сергия на Троицко-Богоявленском подворье в Кремле (1558 г.)? Или не столь безупречный с точки зрения формы, но уверенно сделанный шатровый реликварий-усыпальницу Авраамия Ростовского в Авраамиево-Богоявленском монастыре Ростова Великого (1554 г.)? И кто создал конструктивно грубую, но вызывающе дерзкую шатрово-крестовокупольную конструкцию Спасо-Преображенского собора на Соловках? Кто построил двустолпный крестовокупольно-шатровый Благовещенский собор в фамильном замке Строгановых в Сольвычегодске (1557 г.)? И как тогда понимать свидетельство источника о постройке Покровского собора «с приделы» – «разными образцы и переводы»? Если принять эту теорию, придется признать, что у русских строителей не было никакого предшествующего опыта в строительстве шатровых храмов! Это льстит национальному самолюбию, так как предполагает у наших зодчих способность к гениальному спонтанному творчеству, но это – «плохая теория». Между тем архитектурные формы Покровского собора на Рву восходят не к церкви Вознесения в Коломенском (последнее касается только вимпергов и наличников), а в первую очередь к двум столпообразным памятникам Александровой Слободы – купольной церкви Алексея митрополита и шатровой Троицкой церкви. Если Троицкая церковь, как думают многие, тоже поздний памятник, то она в сравнении с Покровским собором – безобразное и регрессивное явление. Именно такой приговор ей вынесла история архитектуры. Однако памятник слишком свеж и самобытен, слишком неуклюже-наивен, чтобы быть просто творческой неудачей неизвестного итальянского зодчего. А потому методы его датировки за неимением других должны быть строго археологическими»²³.

В задачи настоящего исследования не входит рассмотрение всего процесса генезиса каменного шатрового зодчества (мы ограничиваемся вопросами его происхождения), поэтому в дополнение к сказанному В.В. Кавельмахером отметим лишь, что более поздняя дата церкви Вознесения по сравнению с Троицкой церковью ни в коем случае не умаляет значение коломенского памятника для русской архитектуры. В этом храме наряду с шатром были применены пристенные пилоны, что позволило построить огромное здание невиданных пропорций, с «летящей» архитектоникой.

Троицкая церковь по сравнению с Вознесенской мала, «приземлена» и, как неоднократно показывал и В.В. Кавельмахер²⁴, не столь совершенна в инженерном отношении. Но между возведением этих храмов прошло пятнадцать–двадцать относительно спокойных и мирных (что немаловажно) лет. За эти годы и инженерная мысль, и строительная техника не могли не сделать существенный шаг вперед. Вероятно и возведение в 1510–1520-е годы неизвестных нам шатровых храмов, и приглашение из Италии для строительства церкви Вознесения не только Петрока Малого, но и других высококвалифицированных инженеров.

2.

Теперь возникает вопрос, можем ли мы определить зодчего, построившего церковь Троицы в Александровской слободе, хотя бы с такой же степенью достоверности, с которой С.С. Подъяпольский определил для церкви Вознесения в Коломенском авторство Петрока Малого.

В.В. Кавельмахер полагал, что, закончив в 1508 году свой московский двор, Василий III «перебросил освободившиеся строительные кадры в Слободу», и что «укрепленный комплекс Государева двора (в Александровской слободе – С.З.) был возведен сразу после окончания Большого Кремлевского дворца в Москве итальянскими зодчими Василия III и строился около пяти лет – с 1508–1509 по 1513 г.»²⁵. Про то, что авторство в отношении первых храмов Слободы принадлежит одному из архитекторов итальянского происхождения, известных под именем Алевиза, исследователь не писал, хотя, казалось бы, этот вывод с высокой вероятностью следует из нижеследующих фактов:

– в 1508 году Алевиз Фрязин окончил работу над московским великокняжеским дворцом, а Алевиз Новый – над Архангельским собором²⁶ (вопрос о личности и постройках обоих зодчих мы подробно рассмотрим ниже);

– в 1513 году в Александровской слободе был завершен великокняжеский дворец и освящен Покровский собор;

– в 1514 году великий князь повелел одному из Алевизов возвести в Москве 11 церквей, в том числе собор Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре и церковь Благовещения в Старом Ваганькове²⁷.

Вряд ли такая взаимоувязанная цепочка дат и построек могла оказаться случайным совпадением. Так, авторство Петрока Малого в отношении церкви Вознесения в Коломенском С.С. Подъяпольский выводил лишь из временной лакуны между вероятным приездом зодчего в Москву в 1528 году и началом строительства Китай-Города в 1534 году²⁸.

Но что касается храмов Александровской слободы, то С.С. Подъяпольский возражал против предположения об их возведении итальянскими зодчими, так как, по словам исследователя, «в архитектурном отношении все это слеплено настолько бессистемно и настолько несовместимо с четкостью геометрической структуры, свойственной архитектуре Ренессанса, что совершенно непонятно, как можно даже гипотетически приписать собор творчеству итальянского архитектора»²⁹.

С этими наблюдениями С.С. Подъяпольского трудно не согласиться. Но являются ли позиции В.В. Кавельмахера и С.С. Подъяпольского взаимоисключающими? Ведь и В.В.Кавельмахер писал, что Троицкая церковь «неуклюже-наивна», а конструкция ее шатра «парадоксальна»³⁰.

К сожалению, господство в истории архитектуры последней четверти XX века теории П.А. Раппопорта, предписывающей отслеживание переходов строительных артелей в полном составе (от зодчего до рядовых каменщиков)³¹, создало абсолютно неверный стереотип: зодчему «полагалось» переезжать во главе своей артели со стройки на стройку и лично вникать во все тонкости строительной реализации своего здания. Соответственно, любые огрехи (тем более «наивность») исполнения исключали авторство высококвалифицированного зодчего (тем более такого уровня, как Алевиз).

Но на самом деле зодчий ни в коем случае не был обязан постоянно присутствовать на стройке: его основными задачами были разработка проекта и получение у ктитора средств на его реализацию³². А в данном случае ктитор первых храмов Александровской Слободы – Василий III – находился в Москве и «вошел» в свой двор в Слободе только в 1513 году.

Следовательно, и Алевиз, если он был автором памятников Слободы, все равно должен был постоянно находиться в Москве, при великокняжеском дворе. Отсутствие Алевиза при дворе могло привести и к проблемам с финансированием проекта, и к потере должности придворного зодчего, за которую во все времена приходилось постоянно бороться.

Таким образом, Алевиз мог либо изредка приезжать в Александровскую слободу во время строительства, либо даже впервые увидеть свои храмы уже построенными, «войдя» вместе с Василием III в Слободу в 1513 году. А до этого по его проекту работали подрядчики, способные допускать любые ошибки – в том числе и те, на которые указывали В.В. Кавельмахер и С.С. Подъяпольский³³.

Следовательно, окончание Алевизами в 1508 году работы в Кремле, постройка великокняжеского дворца и Покровского собора в Слободе в 1513 году и поручение Василия III в 1514 году одному из Алевизов построить 11 церквей дают нам достаточные основания для того, чтобы полагать, что автором храмов Покрова, Троицы, Успения и Алексея митрополита в Александровской слободе является один из итальянских зодчих, известных под именем Алевиза.

И, несмотря на ряд имевших место незначительных технических огрехов, Василий III остался доволен работой зодчего – это доказывается тем, что великий князь в 1514 году поручил ему строительство одиннадцати новых храмов.

Замысел великокняжеского дворцово-храмового ансамбля в Слободе полностью соответствовал масштабам любого из Алевизов – одновременное возведение очень большого для того времени комплекса построек, абсолютно уникальных, не похожих одна на другую, но при этом объединенных единым «загородным» стилем (в отличие от «столичного» стиля, реализованного в каменном кремлевском дворце и Архангельском соборе).

И неудивительно, что в дальнейшем наряду с еще одним замечательным произведением итальянских зодчих – кремлевским Архангельским собором – примером для многочисленных подражаний (зачастую затмевающих оригинал) стала первая каменная шатровая церковь – Троицкая³⁴.

3.

Исследуем вопрос, кто из двух зодчих итальянского происхождения, известных под именем Алевиза, строил храмы Александровской слободы.

Прежде всего посмотрим, что нам известно об этих мастерах. Первого из них (прибывшего в Москву в 1494 году) традиционно называют Алевизом Фрязином либо просто Алевизом, второго (прибывшего десять лет спустя) – Алевизом Новым. Но, как мы вскоре увидим, эта традиция приводит к нежелательным контаминациям, поэтому будем называть этих зодчих так, как в XIX веке называли однофамильцев, – Алевизом 1-м и Алевизом 2-м.

Про Алевиза 1-го летописи сообщают следующее: «Приидоша послы великого князя на Москву, Мануйло Аггелов Грек да Данила Мамырев, что посылал их князь великий мастеров для в Венецию и Медиолам; они же приведоша на Москву Алевиза мастера стеннаго и палатного и Петра пушечника и иных мастеров»³⁵. Как установили современные итальянские исследователи, речь здесь идет об Алоизио да Карезано (Каркано)³⁶.

Что строил в Москве Алевиз 1-й с 1494 по 1499 годы, нам неизвестно, но убедительной выглядит версия В.П.Выголова³⁷: он сменил умершего в 1493 году Пьетро Антонио Солари на посту руководителя кремлевского фортификационного строительства.

Следующее летописное упоминание об Алевизе 1-м связано с тем, что в 1499 году «князь великий велел заложити двор свой, полаты каменыа и кирпичныа, а под ними погребы и ледники, на старом дворе у Благовещениа, да стену камену от двора своего до Боровитскиа стрелници; а мастер Алевиз Фрязин от града Медиолама»³⁸. Это строительство было завершено к 1508 году, когда Василий III переехал в построенный дворец³⁹. То, что речь здесь идет именно об Алевизе 1-м, подтверждается упоминанием «града Медиолама» (Милана).

В 1504 году в Москву с посольством Дмитрия Ралева и Митрофана Карачарова прибыла еще одна группа мастеров⁴⁰. По пути в Москву это посольство было задержано в Крыму ханом Менгли-Гиреем, обязавшим мастеров некоторое время работать на строительстве Бахчисарайского дворца⁴¹. Отпуская послов и мастеров в Москву, хан написал Ивану III: «А сю грамоту подал архитектон Алевиз, Менли-Гиреево слово…  Меня брата твоего ярлык взяв, пошол Алевиз мастер, велми доброй мастер, не как иные мастеры, велми великий мастер... То как меня почтишь и мое брата своего слово почтишь, того фрязина Алевиза пожалуешь, ты ведаешь»⁴².

Никто из исследователей не сомневался (и не будем сомневаться и мы), что этот «велми великий мастер» (будем называть его Алевизом 2-м) и есть тот самый Алевиз Новый, который, согласно летописным данным, в 1508 году завершил строительство Архангельского собора и церкви Рождества Иоанна Предтечи у Боровицких ворот⁴³. В пользу этого говорит и уточнение «новый» (относительно Алевиза 1-го), и исключительно почетный великокняжеский заказ (возведение родовой усыпальницы), и сходство итальянизированных порталов Бахчисарайского дворца и Архангельского собора.

Больше в летописях Алевиз 2-й как «Алевиз Новый» не упоминается. Попытки ряда итальянских исследователей отождествить этого зодчего с известным венецианским скульптором и резчиком Альвизе Ламберти ди Монтаньяна⁴⁴, хотя и получили широкий резонанс в современной научно-популярной литературе, являются лишь неподтвержденной (и, как мы вскоре увидим, весьма сомнительной) гипотезой.

В 1508 году «князь великий велел вкруг града Москвы ров делати камением и кирпичем и пруды чинити вкруг града Алевизу Фрязину»⁴⁵. Летописи приводят и более конкретные сведения об этих работах, начавшихся еще в 1507 и оконченных в 1519 году, – строились стены, башни, плотины и ров вдоль реки Неглинной⁴⁶.

И, наконец, в 1514 году Василий III повелел возвести в Москве 11 церквей, «а всем тем церквам был мастер Алевиз Фрязин»⁴⁷. На этом документальные данные об Алевизах можно считать исчерпанными.

До 1970-х годов в истории архитектуры господствовала следующая точка зрения: Алевиз 1-й строил лишь западные укрепления Кремля вдоль Неглинной⁴⁸, а Алевиз 2-й – все остальные упоминаемые в вышеприведенных летописных сообщениях постройки (кремлевский великокняжеский дворец и все храмы, в том числе и заложенные в 1514 году)⁴⁹. Соответственно, Алевиз 2-й считался величайшим архитектором эпохи, а Алевиз 1-й был низведен до роли второстепенного (по сравнению с Солари) фортификатора.

В последней четверти ХХ века эта «экстремальная» точка зрения была поставлена под сомнение С.С. Подъяпольским⁵⁰ и В.П. Выголовым⁵¹. Оба исследователя отнесли кремлевский великокняжеский дворец к творчеству Алевиза 1-го, а В.П.Выголов сомневался и в авторстве Алевиза 2-го в отношении церквей, заложенных в 1514 году.

Аргументы С.С. Подъяпольского и В.П. Выголова в пользу отнесения кремлевского дворца к творчеству «стенного и палатного мастера» Алевиза 1-го неоспоримы: Алевиза 2-го в 1499 году еще не было на Руси, к тому же в летописном сообщении под этим годом говорится, что мастер был из Милана. Но справедливы ли сомнения этих исследователей в авторстве Алевиза 2-го в отношении церквей, строительство которых началось в 1514 году?

В.П. Выголов справедливо полагал, что, поскольку одна и та же летопись под 1508 годом сообщает, что фортификационные работы («ров делати камением и кирпичем…») были поручены Алевизу Фрязину, а Архангельский собор и церковь Рождества Иоанна Предтечи строил Алевиз Новый, летописец вел речь о разных зодчих. Но из этого положения исследователь сделал весьма спорный вывод о том, что, хотя с 1508 по 1519 годы Алевиз 1-й строил кремлевские укрепления, в 1514 году он же начал строительство одиннадцати церквей. Обоснованием этого вывода послужило то, что зодчий, упоминаемый в летописи под 1514 годом, был назван Алевизом Фрязином – так же, как и в сообщениях о деятельности Алевиза 1-го под 1494 и 1499 годами.

Фактически в позиции В.П. Выголова мы видим еще одну «экстремальную» точку зрения, но с обратным знаком: величайшим архитектором эпохи, способным строить и крепости, и дворцы, и храмы (причем параллельно и в беспрецедентных масштабах), оказался Алевиз 1-й, а Алевиз 2-й построил на Руси в течение четырех лет два храма и после 1508 года исчез.

По всей видимости, в данном случае истина находится посередине между «экстремальными» точками зрения.

Несомненно, исследователи всегда прекрасно понимали, что формулировка «Алевиз Фрязин» означает не более чем констатацию того факта, что Алевиз был итальянцем. И все же в указанном труде В.П. Выголова⁵² (возможно, незаметно для самого исследователя) произошло «перерождение» этой констатации в устойчивое прозвище одного мастера – Алевиза 1-го. Но, конечно, Алевиз 2-й был тоже Алевизом Фрязином, и оговорка «новый» была использована летописцем лишь для того, чтобы подчеркнуть, что итальянец Алевиз, строивший Архангельский собор, прибыл в Москву позже итальянца Алевиза, строившего укрепления на Неглинной. Следовательно, мы не вправе опираться на именование зодчего Алевизом Фрязином при определении автора храмов, строительство которых было начато в 1514 году.

Несравненно более значимым видится летописное сообщение 1494 года о том, что Алевиз был «мастером стенным и палатным». Летописец вряд ли мог сделать это принципиальное уточнение случайно, и такая специализация Алевиза 1-го все ставит на свои места.

С 1494 по 1499 годы Алевиз 1-й достраивал кремлевские укрепления, которые не успел завершить Солари. В 1499–1508 годах зодчий строил великокняжеский дворец и стены от дворца до Боровицкой башни. В 1508–1519 годах он работал над стенами, башнями и рвами Кремля со стороны Неглинной.

Вряд ли зодчий имел возможность параллельно с этими масштабными фортификационными работами возводить 11 московских церквей (в 1514–1518 годах). Соответственно, столь же сомнительно и то, что в 1508–1513 годах Алевиз 1-й мог руководить строительством великокняжеского дворцово-храмового комплекса в Александровской слободе.

А Алевиз 2-й с 1505 по 1508 годы строил Архангельский собор и церковь Иоанна Предтечи. Закономерно предположить, что специфика его работы как «храмоздателя» и далее оставалась приоритетной. Следовательно, с 1508 по 1513 год он мог строить храмы и дворец в Слободе, а с 1514 года – 11 церквей в Москве.

Храмовое строительство должно было являться специализацией зодчего еще в Италии, иначе бы ему сразу по приезде не доверили такую исключительно ответственную постройку, как Архангельский собор (в связи с этим тождество Алевиза 2-го и скульптора Альвизе Ламберти ди Монтаньяна весьма маловероятно). А опыт строительства дворцовых комплексов Алевиз 2-й мог получить в Бахчисарае⁵³.

Способность Алевиза 2-го (для простоты в дальнейшем мы вновь будем называть его Алевизом Новым, так как Алевиз 1-й в нашем исследовании более упоминаться не будет) к творчеству в широком диапазоне архитектурных форм подтверждалась в XIX–ХХ веках такими непохожими друг на друга постройками зодчего, как Бахчисарайский дворец, Архангельский собор и известные по литографиям А.А. Мартынова и И.М. Снегирева церкви Рождества Иоанна Предтечи под Бором и Благовещения в Старом Ваганькове. В 1960-е годы к этому списку добавился октагональный собор Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре (см. рис. 5). Сейчас мы вправе добавить сюда еще четыре уникальных храма Александровской слободы, в том числе и первую каменную шатровую церковь – Троицкую.

4.

Вопрос о происхождении древнерусского каменного шатрового зодчества (в дальнейшем будем называть его просто шатровым зодчеством, материал построек будем уточнять лишь в случае деревянного зодчества) занимает исследователей уже не первую сотню лет. Поскольку подробный исторический обзор всех выдвигавшихся точек зрения выходит за рамки объема этой статьи, перечислим лишь «базовые» позиции (в хронологическом порядке их появления):

– шатровое зодчество Древней Руси явилось прямой или косвенной реминисценцией поздней западноевропейской готики (Н.М. Карамзин, И.М. Снегирев, Л.В. Даль, Е.Е. Голубинский, А.И. Некрасов, Г.К. Вагнер)⁵⁴;

– шатровое зодчество – уникальное явление, сформировавшееся на базе древнерусской деревянной архитектуры (И.А. Забелин, Ф.Ф. Горностаев, И.Э. Грабарь, Н.Н. Воронин)⁵⁵;

– шатровое зодчество произошло от древнерусских и сербских храмов с повышенными подпружными арками (Н.И. Брунов)⁵⁶;

– шатровое зодчество сформировалось под влиянием архитектуры древнерусских крепостных башен (П.Н. Максимов, М.А. Ильин, М.Н. Тихомиров, Г.К. Вагнер)⁵⁷;

– на становление шатрового зодчества существенно повлияли древнерусские столпообразные церкви-колокольни (М.А. Ильин, Г.К. Вагнер)⁵⁸;

– древнерусский шатер явился «случайностью в архитектуре» и просто заменил собой купол, перекрывающий наос (В.В. Кавельмахер)⁵⁹.

Прежде чем начать рассматривать указанные гипотезы, заметим, что исследования В.В. Кавельмахера и автора этой статьи, приведшие к пересмотру позиции относительно первого каменного шатрового храма, не могут сами по себе существенно повлиять на выбор той или иной точки зрения исследователей либо на разработку новой теории происхождения шатрового зодчества. Один великокняжеский храм (Вознесения 1528–1532 годов), с высокой степенью вероятности построенный итальянским зодчим (Петроком Малым), «заменяется» на другой (Троицы 1510-х годов), также с высокой степенью вероятности построенный итальянским зодчим (Алевизом Новым). Оба храма принадлежат эпохе Василия III, ознаменованной расцветом зодчества и активным поиском новых форм. Единственное, чем нам в дальнейшем исследовании поможет «замена» церкви Вознесения на церковь Троицы, – традиционные формы четверика последней.

И начнем мы с констатации факта, который трудно подвергнуть сомнению, – что в ходе становления древнерусской архитектуры XII–XV веков в ней постоянно усиливалась «устремленность вверх», характерная для романики и готики. Общие «высотные» пропорции храмов⁶⁰, появление повышенных подпружных арок, обработка барабанов килевидными кокошниками⁶¹, возведение над куполами высоких луковичных глав⁶², строительство столпообразных церквей «под колоколы»⁶³, – все эти явления соответствуют общему впечатлению «стрельчатости», которое производит готика.

Характерная для готики тенденция к увеличению и «зальности» внутреннего пространства храмов также нашла отражение в древнерусской архитектуре – столпы становились все тоньше и тоньше, все меньше и меньше храмов имели внутренние лопатки, появились бесстолпные храмы с угловыми пристенными опорами⁶⁴, а затем и с крещатым сводом⁶⁵. А Успенский собор Фиораванти, к примеру, С.С. Подъяпольский справедливо относил к типу готической «зальной церкви»⁶⁶.

Г.К. Вагнер писал, что «если бы развитие «высотной» архитектуры не было прервано монгольским вторжением, то Русь узнала бы нечто родственное готике»⁶⁷.

В связи с этим обязаны полагать, что появление «устремленного вверх» шатрового зодчества соответствует одной из основных тенденций готики, и это является серьезным аргументом в пользу позиции Н.М. Карамзина, И.М. Снегирева, Л.В. Даля, Е.Е. Голубинского и А.И. Некрасова. Сюда же мы отнесем и позицию Н.И. Брунова (храмы с повышенными подпружными арками), М.А. Ильина, П.Н. Максимова, М.Н. Тихомирова и Г.К. Вагнера (столпообразные храмы и отдельностоящие крепостные башни), так как все это, как справедливо отмечал Г.К. Вагнер⁶⁸, тесно связано с «высотными» чертами готики и, соответственно, с шатровым зодчеством.

Но возникает вопрос: связано напрямую или опосредованно? Перечислим ряд положений, вынуждающих нас отрицать прямую связь шатрового зодчества и готики.

Во-первых, повышенные подпружные арки и шатровые завершения храмов имеют абсолютно различную конструктивную сущность (арки поддерживают купол, а шатер сам находится на месте купола и поддерживается арками), и проводить между ними прямую параллель неправомерно.

Во-вторых, столпообразные храмы до возведения в 1510-х годах церкви Алексея митрополита в Александровской слободе и собора Петра митрополита в Высоко-Петровском монастыре не имели, в отличие от шатровых церквей, мало-мальски обширных наосов, то есть в инженерном плане были ближе к башням, чем к церковным зданиям (примеры – церковь-колокольня Иоанна Лествичника 1329 года, новгородская «часозвоня» 1443 года, колокольня Ивана Великого 1505–1508 годов);

В-третьих, прямая параллель между крепостными башнями и шатровыми храмами невозможна. Первые имели утилитарный характер, облик вторых определялся исключительно духовными запросами и архитектурной мыслью эпохи. Более того – с «утилитарной» точки зрения шатровые храмы не имели никакого смысла, так как по сравнению с «сомасштабными» крестовокупольными церквями (а тем более с европейскими базиликами) площадь их наоса невелика, а «колодцеобразность» интерьера порождает множество проблем с акустикой.

В-четвертых, для западноевропейской готики (как и для романики, как и для Ренессанса) нехарактерно перекрытие наоса шатром. Над средокрестиями иногда строились либо каменные восьмигранные купола (императорский собор в Шпейере (Шпайере), собор в Лимбурге на Лане – рис. 6), либо деревянные шатры (церковь Богоматери в Брюгге⁶⁸ – рис. 7). Иногда над каменным куполом возводился декоративный деревянный шатер (собор в Падуе, рис. 8). Иногда шатрами перекрывались баптистерии (известен первоначальный каменный шатер XII века над баптистерием Сан-Джованни в Пизе, в XIII веке обстроенный куполом). Ни одного каменного шатра, непосредственно перекрывающего наос или средокрестие, в каком-либо значимом храме мы не знаем. В массовом порядке шатровая форма завершения использовалась в романско-готической Европе только для башен.

Рис. 6. Купол над средокрестием собора в Лимбурге на Лане.

Рис. 7. Церковь в Брюгге.

Рис. 8. Собор в Падуе. Над центральным куполом возведен декоративный шатер.

Это в полной мере относится и к Востоку, где, кроме башен, каменными шатрами иногда перекрывались небольшие мавзолеи (как в Волжской Болгарии).

В связи с этим необходимо сделать важнейшую оговорку: определяя происхождение шатрового зодчества и говоря о первом каменном шатровом храме, мы можем не уточнять, что речь идет о Древней Руси. Других вариантов здесь быть не может, так как строительство больших храмов, перекрытых каменными шатрами, прецедентов в мире не имело.

А.К. Дежурко писал, что в отношении происхождения шатрового зодчества от готики «найден источник формы шатра, но не типологии шатрового храма. Это значит, что ничего не найдено: архитектурные типологии не складываются из самостоятельных частей по принципу коллажа. Если мы предположим, что русский шатер происходит от готического шпиля, то нам вслед за этим придется предположить множество промежуточных звеньев между двумя типологиями — готической колокольни, интегрированной в тело сводчатой базилики, и русской отдельностоящей центрической шатровой церкви. Например, русские базилики с шатровой колокольней, от которой затем произошли отдельностоящие шатровые колокольни, трансформировавшиеся затем в шатровые церкви. Или отдельностоящие центрические храмы, увенчанные шпилем, на Западе. Но так как этих промежуточных звеньев нет, версия рушится. Имеющихся доказательств недостаточно. Не может быть такого, что шпиль «спилили» с колокольни и водрузили на кстати взявшийся (и, взявшийся, кстати, неизвестно откуда) восьмерик на четверике»⁷⁰. Мы должны полностью согласиться с исследователем.

В-пятых, одна из наиболее характерных тенденций готики – увеличение площади внутреннего пространства храмов. С шатровым же зодчеством ситуация обратная: мы уже говорили, что по сравнению с «сомасштабными» крестовокупольными церквями, а тем более с европейскими базиликами, площадь их наоса невелика. 

В-шестых, начало XVI века в Европе прошло под знаком не готики, а Ренессанса. И весьма маловероятно, чтобы высококвалифицированный итальянский архитектор того времени, будь то Алевиз Новый или Петрок Малый, мог ориентироваться на готику. Как известно, сам термин «готика» принадлежит итальянцам XV–XVI веков и означает «искусство готов», т.е. «варваров».

Будет полезно отметить, что в церкви Вознесения в Коломенском, как показал С.С. Подъяпольский, имели место многочисленные «ренессансные» элементы (ордера, порталы с прямым архитравным перекрытием проема, «ренессансная» прорисовка готических вимпергов и пр.). В отношении имеющих место в коломенском храме готических элементов (общей столпообразности и многих элементов декора, прежде всего самих вимпергов) исследователь полагал, что Петрок Малый применил их как стилизацию под «местную» архитектуру, так как уловил в предшествовавшем ему древнерусском зодчестве дух готики⁷¹.

Мы можем полностью согласиться с С.С. Подъяпольским и сказать то же самое про Алевиза Нового: в храмах Александровской слободы присутствует множество элементов зодчества Возрождения (декор, порталы, колоннады и пр.) Ориентация Алевиза на Ренессанс подтверждается и архитектурой его первой московской постройки – Архангельского собора. Все «готические» элементы в храмах, построенных этим итальянским архитектором, являются, как и у Петрока Малого, стилизацией под древнерусское зодчество (а Покровский собор в Александровской слободе, как мы уже отмечали, вообще является прямым «римейком» Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры).

5.

Теперь мы можем перейти к рассмотрению гипотез, связанных с происхождением шатрового зодчества от древнерусской деревянной архитектуры.

 «Летописец вкратце Русской земли» (XVI век⁷²) под 1532 годом говорит: «Князь великий Василей постави церковь камену Взнесение господа нашего Исуса Христа вверх на деревяное дело»⁷³. Это сообщение можно интерпретировать по-разному, но в любом случае оно проводит прямую параллель между церковью Вознесения (пусть не первым, но одним из первых каменных шатровых храмов) и деревянным зодчеством.

Мы располагаем и изображением не сохранившейся до наших дней деревянной шатровой церкви в селе Уна Архангельской области (рис. 9), постройку которой клировые записи относят к 1501 году⁷⁴, – соответственно, эта церковь была построена ранее первого каменного шатрового храма.

Рис. 9. Церковь в селе Уна Архангельской области.

Н.Н. Воронин и П.Н. Максимов полагали, что шатровые деревянные церкви представляли собой распространенный тип древнерусского храма уже в домонгольское время⁷⁵, и мы можем привести ряд аргументов в поддержку их позиции.

Во-первых, указанные исследователи приводили примеры изображений деревянных шатровых храмов на иконе начала XIV века из села Кривого (рис. 10) и на полях псковского рукописного «Устава»⁷⁶.

Рис. 10. Икона из села Кривого.

Во-вторых, указанные исследователи полагали на основе текстологического и иконографического анализа древнерусских документов, что шатровыми были несохранившиеся деревянные храмы в Вышгороде (1020–1026 годы)⁷⁷, Устюге (конец XIII века)⁷⁸, Ледском погосте (1456 год)⁷⁹ и Вологде (конец XV века)⁸⁰. Про церковь 1501 года в селе Уна мы уже упоминали выше.

В-третьих, указанные исследователи приводили летописное сообщение о высоких «стоянах» в Москве⁸¹ и показывали, что речь идет о деревянных шатровых столпообразных церквях⁸²;

В-четвертых, деревянная шатровая колокольня приведена на изображении Тверского кремля первой половины XV века на иконе Михаила Тверского и княгини Ксении⁸³ (рис. 11).

Рис. 11. Изображение Тверского кремля первой половины XV века на иконе Михаила Тверского и княгини Ксении.

В-пятых, весьма вероятно, что многие деревянные шатровые храмы XVI–XVII веков являются копиями более древних. Такая позиция была обоснована А.К. Дежурко⁸⁴ на базе следующих соображений:

– народное зодчество консервативно, типологии меняются крайне медленно;

– существовала практика заменять сгнившие бревна в срубе по одному, отчего со временем в древнем памятнике первоначального материала могло оказаться очень мало. Поэтому датировка радиоуглеродным или дендрохронологическим методом достоверна лишь в том случае, если для анализа берут большое количество бревен. Соответственно, некоторые деревянные памятники из-за недостаточно представительной выборки материала для анализов могли получить позднюю дату;

– плотников часто обязывали строить новую церковь по образцу старой, пришедшей в негодность.

В-шестых, как уже приходилось писать автору этой статьи⁸⁵, из дерева гораздо проще построить шатер, чем купол, а из камня купол построить проще, чем шатер. Причины этому следующие:

– технология строительства каменных куполов (и по опалубке, и без нее⁸⁶) была прекрасно известна и налажена еще с времен Древнего Рима;

– каменные шатры ранее начала XVI века строились преимущественно небольших размеров (над церквями-часовнями, баптистериями, усыпальницами, пивоварнями и кухнями⁸⁷ – рис. 12);

Рис. 12. Кухня в аббатстве Фонтевро (романика).

– каменный шатер обладает практически таким же распором, как купол, и добиться равномерности распора при большой высоте шатра (условно говоря, чтобы середина не «просела») – сложнейшая инженерная задача;

– из дерева построить купол очень сложно (требуется либо придавать бревнам полукруглую форму, либо использовать очень короткие их отрезки);

– при строительстве деревянного шатра несколько (чаще всего восемь) бревен (ребер шатра) сводятся в верхней точке и обшиваются досками, и это может сделать практически любой мало-мальски квалифицированный плотник. И не зря, как мы уже отмечали ранее, все известные нам готические шатры над средокрестиями – деревянные.

Из того, что шатер из дерева построить гораздо проще, чем купол, следует, что шатер мог являться «упрощенной формой» купола в течение всего времени существования древнерусского деревянного зодчества, в том числе и в XI–XV веках. Можно привести и пример такой замены вне Руси – ротонда над Гробом Господним в Иерусалиме, которая до XIX века была деревянной.

В связи с этим уместно будет поддержать позицию В.В. Кавельмахера в отношении того, что шатер явился простой заменой купола, перекрывающего наос, – с той лишь существенной оговоркой, что эта замена в деревянном зодчестве была не случайностью, а конструктивно обусловленным феноменом. И.Э. Грабарь и Ф.Ф. Горностаев высказывали сомнение в происхождении шатра от деревянного зодчества, связанное с тем, что шатровые завершения в дереве должны были бы ориентироваться на образцы в камне, которые до начала XVI века отсутствовали⁸⁸. Но в XI–XV веках деревянный шатер над наосом имел вполне ясный образец – купол в каменных храмах.

А поскольку шатер в деревянном зодчестве был многогранным (это обусловлено основой его конструкции – бревнами, образующими каркас), то вполне логично, что многогранность приобрели и барабаны. Число граней чаще всего равнялось восьми (по всей видимости, это оптимальное соотношение и для осуществления перехода к шатру от четверика, и для максимальной устойчивости конструкции). Таким образом, мы видим источник формы «восьмерик на четверике».

Еще одно сомнение в «деревянном» происхождении шатра может быть связано с тем, что в сохранившихся древнерусских деревянных церквях шатровый верх обычно не открыт книзу, а отделен от наоса горизонтальным потолком. Но причины возведения дополнительного потолка убедительно показал В.А. Крохин: это было обусловлено необходимостью защиты собственно помещения церкви с иконостасом от дождя (снега), попадающего в зазоры между досками полиц и бревнами повала при сильном ветре, эффективного функционирования вентиляции в верхнем уровне сруба и независимой стабильной вентиляции в нижерасположенном помещении⁸⁹.

Г.П. Гольц полагал, что «вертикально направленное каменное шатровое зодчество не может происходить от горизонтально направленной деревянной конструкции»⁹⁰. Но существует множество примеров вертикальноориентированных деревянных храмов (как уже упоминавшаяся нами церковь в селе Уне (рис. 9), Ильинская церковь 1600 года Выйского погоста Верхне-Тоемского района Архангельской области⁹¹ – рис. 13, Богоявленская церковь 1605 года в деревне Челмужи Заонежского района Карелии⁹² – рис. 14, Вознесенская церковь 1654 года в селе Пиялы Онежского района Архангельской области⁹³ – рис. 15 и мн. др.), да и сам деревянный шатер (во всяком случае, его каркас) обычно состоит не из горизонтальных, а из вертикальных бревен.

Рис. 13. Церковь Выйского погоста Архангельской области.

Рис. 14. Церковь в деревне Челмужи Заонежского района Карелии. Продольный разрез.

Рис. 15. Церковь в селе Пиялы Архангельской области. Продольный разрез.

В целом деревянное шатровое зодчество порождает не менее «готические» ассоциации, чем каменное. Конечно, вряд ли деревенские (да и городские) плотники были знакомы с западноевропейским опытом, – скорее всего, готическая «высотность» пришла в деревянное зодчество опосредованно (через древнерусские столпообразные храмы и храмы с повышенными подпружными арками). Но сути это не меняет.

6.

Подведем итоги. Мы видим достаточно обширный набор факторов, способных прямо или косвенно повлиять на появление шатрового зодчества, причем все эти факторы имеют очень высокую взаимную корреляцию, из-за которой любые логические построения рано или поздно «замыкаются» друг на друга. В качестве примера приведем базовые постулаты, справедливость которых мы показали в этой статье:

– шатровые храмы имеют несомненную типологическую связь и со столпообразными колокольнями, и с храмами с повышенными подпружными арками;

– «высотные» столпообразные храмы «под колоколы», как и храмы с повышенными подпружными арками, появились на Руси под влиянием поздней романики и готики;

– для готики нехарактерно перекрытие наоса (и даже средокрестия) шатром, тем более каменным;

– шатровое зодчество противоречит одной из основных тенденций готики – увеличению площади внутреннего пространства храмов;

– итальянские архитекторы Ренессанса не могли напрямую ориентироваться на готику;

– в деятельности итальянских зодчих на Руси имела место сознательная стилизация форм в соответствии с местными традициями;

– деревянное шатровое зодчество было распространено на Руси ранее XVI века;

– существует косвенное летописное подтверждение происхождения шатрового зодчества от деревянного («вверх на деревяное дело»);

– из дерева гораздо проще построить шатер, чем купол (а из камня купол построить проще, чем шатер);

– в деревянном зодчестве шатер явился заменой купола, перекрывающего наос;

– общая «высотность» древнерусских деревянных церквей формировалась под влиянием каменных столпообразных храмов и храмов с повышенными подпружными арками;

– столпообразные храмы, как и храмы с повышенными подпружными арками, появились на Руси под влиянием поздней романики и готики.

 «Логический круг» замкнулся. В данном случае это «замыкание» означает, что на появление шатрового зодчества в той или иной степени повлияли все вышеприведенные факторы.

Следовательно, каждый из исследователей, чьи позиции мы рассматривали в п. 4, был по-своему прав. А из верности столь широкого спектра позиций можно сделать вывод: шатровое зодчество было подготовлено всей предыдущей историей и русской, и мировой архитектуры, со всем бесконечным набором связей, влияний и истоков.

Тем не менее, возведение первого шатрового храма было гениальным творческим «прорывом», и мы вправе попытаться хотя бы гипотетически реконструировать конкретные обстоятельства появления каменного шатра.

Мы не будем забывать, что авторство Алевиза Нового, как и любого иного итальянского архитектора, в отношении церкви Троицы (как и авторство итальянского архитектора в отношении церкви Вознесения) является очень вероятным, но не абсолютно доказанным фактом. И все же мы попробуем реконструировать путь творческого поиска зодчего, построившего церковь Троицы в Александровской слободе, исходя из того, что им был Алевиз Новый.

Теоретически мы можем допустить, что источником вдохновения для зодчего стали шатры, в которых жили библейские патриархи Авраам, Исаак и Иаков. В дальнейшем их шатры стали символом жилища, т.е. «сени», и это же значение в словах пророка Исаии получил небосвод: «Он (Бог – С.З.) распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья» (Ис. 40:22). М.А.Ильин, пытаясь «раскрыть идейное содержание шатра»⁹⁴, обратил внимание на эти слова пророка и на их основании придавал шатру «осеняющую» роль⁹⁵. Но исследователь сам же писал, что понятие «сени» наиболее полно выражалось в крестовокупольном храме (купол на столпах)⁹⁶, и остается непонятным, почему в XVI веке на Руси зодчий решил заменить одну «сень» (купол») на другую (шатер). Если бы шатер в церковной традиции имел какое-либо самостоятельное символическое (а тем более каноническое) значение, он как феномен каменного храмового зодчества появился бы гораздо раньше начала XVI века. Да и у пророка Исаии «шатер» является символом любого жилища, абсолютно необязательно имеющего шатровую форму.

В соответствии с «бритвой Оккама» («не следует умножать сущности сверх необходимости») мы можем предположить, что источником вдохновения для Алевиза Нового стали не ротонда над Гробом Господним в далекой Палестине и не абстрактные библейские символы, а конкретный великокняжеский заказ и окружавшая зодчего древнерусская архитектура.

В Древней Руси с времен прекращения в середине XII века прямого копирования византийских образцов специфика ктиторских заказов, даваемых приглашенным иностранным архитекторам, состояла в том, что ставилась задача постройки не итальянских, немецких или английских храмов, а именно русских. Иными словами, от архитекторов всегда требовалась работа в русле уже сложившихся на тот момент традиций русской архитектуры, – при том, что они были вольны вносить принципы и элементы того или иного стиля, принятого в стране их происхождения.

Из этого общего правила мы не знаем никаких исключений. Так, строительство в «западноевропейском» материале – белом камне – в домонгольской Суздальской земле велось, в том числе и мастерами от Фридриха Барбароссы, в «византийских» (к тому времени уже традиционных для Древней Руси) крестовокупольных формах, хотя и с привнесением ряда романских элементов декора и общей «высотности»⁹⁷. Строительство столпообразных храмов «под колоколы» (вероятнее всего, первым из них был октагональный храм Иоанна Лествичника 1329 года⁹⁸) было подготовлено четырехстолпными храмами с повышенными подпружными арками и бесстолпными – с угловыми пристенными опорами⁹⁹. Церкви с крещатыми сводами стали логичным развитием четырехстолпных храмов¹⁰⁰. Октагональный собор Петра Митрополита (1514–1518 годы) – продолжение традиции столпообразных храмов «под колоколы», хотя и лишенный функции колокольни. Успенский собор в Москве (1475–1479), внутреннее пространство которого решено в духе готических «зальных церквей», и лишенная алтарных апсид Троицкая церковь в Чашникове (XVI век) по общему архитектурному типу являются классическими крестовокупольными храмами.

Словом, из «мэйнстрима» древнерусской архитектуры не выпадает ни один храм, в том числе и построенный приглашенным иностранным архитектором. Как мы показали выше, не стало исключением и шатровое зодчество.

На основании этого мы вправе полагать, что Алевиз Новый получил от великого князя Василия III задание построить дворцово-храмовый комплекс в Александровской слободе в «национальном» стиле – естественно, в меру понимания и восприятия этого стиля известным европейским зодчим. Ни в Европе, ни где-либо еще в мире не было таких зданий, как первые храмы Слободы, – следовательно, Алевиз взял за образец архитектуру, окружавшую его на Руси. Точно так же в свое время Фиораванти взял за образец Успенский собор во Владимире, а Алевиз, в свою очередь, принял в качестве образца для своего Архангельского собора Успенский собор Фиораванти.

Впрочем, взятие за образец ни в коем случае не означало полное копирование – ведь даже Покровский собор в Александровской слободе, прямой «римейк» Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры, отличается от прототипа и по пропорциям, и по размерам, и по декору. Покровский собор кирпичный, а Троицкий белокаменный. У первого есть подклет и галереи, а у второго нет. У первого стены вертикальны, а у второго «пирамидально» наклонены внутрь.

Следовательно, Алевиз Новый строил свои храмы на Руси так, как понимал русскую архитектуру, и применял те общие объемно-композиционные и декоративные решения, которые видел вокруг себя, – при этом не отказываясь от собственного творческого поиска и от тех приемов Ренессанса, которые были у него, как говорится, «в крови».

В связи с этим мы можем предположить, что возведенный Алевизом каменный шатер над наосом храма Троицы в Александровской слободе был построен под впечатлением общей высотности и «стрельчатости» русских церквей, в том числе и деревянных. Последние благодаря их огромному количеству формировали общий облик древнерусского храмового зодчества не в меньшей (если не в большей) степени, чем немногочисленные каменные храмы, тем более что строительство шло не в «белокаменной» Москве, а в провинции – Александровской слободе. Так, В.В. Кавельмахер писал о «древодельных» мотивах в архитектуре церкви Троицы: «Среди церквей Слободы только церковь Троицы не имеет каменных папертей, так как изначально была обстроена деревянными хоромами… О назначении Троицкой церкви служить центром жилой, деревянной, интимной части дворца свидетельствует также ее упрощенная, «прямоблочная», «на деревянное дело» архитектура, в частности, такие ее формы, как утрированные полицы шатра, карниз без архитрава и фриза, отсутствие капителей у лопаток, «придел-прируб» и щипцовые порталы»¹⁰¹.

Таким образом, применение в Троицком храме вместо купола шатра, возможно, было намеренным внесением в каменное зодчество «древодельных» мотивов, чтобы органично увязать в единый архитектурный ансамбль каменные храмы Слободы и деревянный дворец Василия III. Впрочем, возможен и другой вариант: задачей зодчего было максимальное разнообразие форм четырех первых храмов Слободы, а с «обычным» куполом на барабане церковь Троицы слишком сильно походила бы на соседнюю церковь Успения, и в этой ситуации было решено применить вместо купола шатер.

Конечно, любая реконструкция замысла зодчего может быть лишь гипотетической. Но то, что шатровое зодчество является органичным продолжением предшествовавшей ему древнерусской архитектурной традиции, мы вправе считать доказанным. А эта традиция включала и деревянное зодчество, и широчайший набор связей с мировой архитектурой.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. ПСРЛ 8:280; ПСРЛ 13:65; ПСРЛ 20:413.

2. Подъяпольский С.С. Архитектор Петрок Малой. В кн.: Памятники русской архитектуры и монументального искусства. Стиль, атрибуции, датировки. М., 1983 (далее – Подъяпольский, 1983). С. 34–50.

3. Там же, с. 44.

4. Там же, с. 46.

5. ОР РГБ. Ф. 304. Ед. хр. 647. Л. 4,4 об.

6. Поскольку традиционно считалось, что первым каменным шатровым храмом была церковь Вознесения в Коломенском, на основании этой теоретической предпосылки Троицкая церковь не могла датироваться первым строительным периодом Слободы – 1510-ми годами.

7. Кавельмахер В.В. Памятники архитектуры древней Александровой слободы. Сборник статей. Владимир, 1995. С. 76.

8. Там же, с. 77.

9. Подробнее об истории реконструкций церкви Алексея митрополита см.: Заграевский С.В. К вопросу о реконструкции церкви Алексея митрополита 1510-х годов в Александровской слободе. Статья находится на Интернет-сайте www.zagraevsky.com.

10. Во всех этих памятниках В.В. Кавельмахер отмечал материалы (кирпич и белый камень) сходных кондиций, однородное связующее, идентичное связное железо, технику смешанной кладки, единый «итальянизирующий», «графический» стиль русской придворной архитектуры XVI века, с применением одних и тех же, отчетливо унифицированных, узлов и деталей (Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 8–9). Кладка всех храмов изначально не красилась и не белилась, подкрашивались белым левкасом только некоторые выполненные из кирпича элементы декора. Все выступающие белокаменные элементы были скреплены однотипными скобами (Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 9–10). Все церкви (за исключением колокольни Алексея митрополита) были построены с приделами и смежными палатами, а Троицкая и Успенская – даже с погребами. В интересах всего ансамбля ложный подклетный ярус и ложную паперть со звонницей получила и церковь Алексея митрополита (В.В.Кавельмахер. Указ. соч., с. 11). Различались постройки между собой только объемом и качеством покрывающей их «фряжской» резьбы, однако В.В.Кавельмахер отмечал единый стиль этой резьбы, за исключением орнаментальных поясов Покровского собора, скопированных с Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры (Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 10).

11. Подъяпольский С.С. О датировке памятников Александровой слободы. В кн.: Труды Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. Художественная культура Москвы и Подмосковья XIV–начала XX веков. Сборник статей. Т. 2. М., 2002 (далее – Подъяпольский, 2002). С. 163, 165, 176, 180.

12. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 7.

13. Там же, с. 17.

14. Некрасов А.И. Памятники Александровой слободы, их состояние и значение. М., 1948. ЦГАЛИ. Ф. 2039. Оп. 1. Ед. хр. 17. С. 198, 227.

15. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 13.

16. Подъяпольский, 2002. С. 162, 168, 169; Баталов А.Л. К вопросу о датировке собора Спасо-Евфимиева монастыря. – В кн.: Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь в истории и культуре России. Владимир, 2003. С. 43.; Баталов А.Л. Московское каменное зодчество конца XVI века. М., 1996. С. 178-248.

17. Подъяпольский, 2002. С. 163, 165, 176, 180.

18. Аргументация С.С. Подъяпольского и А.Л. Баталова сводилась к следующему: «слишком многое в концепции В.В. Кавельмахера (относительно датировки первых храмов Слободы 1510-ми годами – С.З.) противоречит устоявшимся взглядам на развитие зодчества Московской Руси XVI столетия» (Подъяпольский, 2002. С. 161); архитектура Троицкой церкви более характерна для шатровых храмов второй половины XVI века (Подъяпольский, 2002. С. 162); сообщение «Троицкого летописца» не дает достаточных оснований для того, чтобы датировать Покровский собор 1513 годом, так как в нем нет указания на материал постройки, т.е. речь могла идти и о деревянном храме (Подъяпольский, 2002. С. 176); некоторые стилистические черты сближают Покровский собор и Троицкую церковь Александровской слободы не с кремлевскими соборами Ивана III и Василия III, а с собором Покрова на Рву (1556–1561 годы) и верхними приделами 1560-х годов Благовещенского собора в Московском кремле (Подъяпольский, 2002. С. 162, 168, 169).

19. Заграевский С.В. К вопросу о датировке и авторстве памятников Александровской слободы. В кн.: Зубовские чтения. Сб. научных статей. Вып. 3. Струнино, 2005 (далее – Заграевский, 2005). С. 69–92.

20. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 8.

21. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 37.

22. Подробно см. там же.

23. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 70.

24. Там же, с. 43, 70.

25. Там же, с. 6, 75.

26. ПСРЛ 6:247; 13:10.

27. ПСРЛ 6:254.

28. Подъяпольский, 1983. С. 35, 42.

29. Подъяпольский, 2002. С. 173.

30. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 70, 42.

31. Раппопорт П.А. Строительное производство Древней Руси. СПб, 1994. С. 131. Подробно несостоятельность этой теории автор показывал в кн.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2002 (далее – Заграевский, 2002). С. 36-40.

32. Например, известно, что архитектурная деятельность Альберти (1404–1472) сводилась прежде всего к подготовке чертежей и моделей, с которым в дальнейшем работали подрядчики. Еще один пример: Аристотель Фиораванти во время строительства Успенского собора (1475–1479) в 1477–1478 годах ходил с Иваном III на Новгород.

33. Даже если Василий III, как полагал В.В. Кавельмахер, «перебросил свои строительные кадры в Слободу», все равно за 100 км от Москвы, вдали от государя и зодчего, качество строительства не могло сравниться с кремлевским. А если, как на основании общих исследований вопроса соотношения местных и приезжих строительных кадров (Заграевский, 2002, с. 36-40) полагает автор этой статьи, строительство под руководством нескольких опытных московских мастеров вели местные кадры, технических огрехов при строительстве оказывалось еще больше.

34. Все остальные алевизовы храмы в Слободе не столь оригинальны: столпообразные церкви-колокольни были известны на Руси, как минимум, с 1329 года (Иоанн Лествичник в Московском кремле – см.: Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади Московского кремля. В кн.: Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. С. 66), Успенская церковь была обычным крестовокупольным храмом, а Покровский собор – фактическим римейком Троицкого в Троице-Сергиевой Лавре. Впрочем, и об этих трех храмах нельзя говорить как о «второстепенных»: все они принадлежат творчеству выдающегося итальянского архитектора и вместе с Троицкой церковью составляют единый комплекс.

35. ПСРЛ 12:238.

36. Подробнее см.: Подъяпольский С.С. Итальянские строительные мастера в России в конце XV–начале XVI века по данным письменных источников. Опыт составления словаря. В кн.: Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. М., 1991 (далее – Подъяпольский, 1991). С. 232-233.

37. Выголов В.П. К вопросу о постройках и личности Алевиза Фрязина. В кн.: Древнерусское искусство. Исследования и атрибуции. СПб, 1997. С. 240.

38. ПСРЛ 12:249.

39. ПСРЛ 6:247.

40. ПСРЛ 12:258.

41. Памятники дипломатических сношений древней Руси с державами иностранными. СПб, 1884. Т. 1, с. 56.

42. Там же, т. 2, с. 551–552.

43. ПСРЛ 13:10.

44. Подробнее см.: Подъяпольский, 1991. С. 224.

45. ПСРЛ 13:8.

46. ПСРЛ 30:140–144.

47. ПСРЛ 8:254–255.

48. Ильин М.А, Максимов П.Н, Косточкин В.В. Каменное зодчество эпохи расцвета Москвы. В кн.: История русского искусства. Т. 3. М., 1955. С. 310.

49. Там же, с. 328-330.

50. Подъяпольский, 1991. С. 187-189.

51. Выголов В.П. Указ. соч., с. 240-242.

52. Там же, с. 242.

53. В связи с этим мы не вправе исключать авторство (как минимум, соавторство) Алевиза 2-го и в отношении ряда построек кремлевского дворца: утонченная «фряжская» резьба, характерная для произведений зодчего (Бахчисарайский дворец, Архангельский собор, первые храмы Александровской слободы) присутствует на порталах и Благовещенского собора (галереи которого фактически были частью дворца), и Грановитой палаты. Да и различия в декоре южного и северного фасадов Архангельского собора говорят о том, что храм фактически был частью дворцового ансамбля (Кавельмахер В.В. О приделах Архангельского собора. В кн.: Архангельский собор Московского Кремля. М., 2002. С. 154.).

54. Подробнее см.: Ильин М.А, Максимов П.Н, Косточкин В.В. Указ. соч., с. 414; Ильин М.А. Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века. Проблемы и гипотезы, идеи и образы. М., 1980. С. 14; Вагнер Г.К. О своеобразии стилеобразования в архитектуре Древней Руси (возвращение к проблеме). В кн.: Архитектурное наследство. Вып. 38. М., 1995. С. 27.

55. Подробнее см.: Ильин М.А, Максимов П.Н, Косточкин В.В. Указ. соч., с. 414; Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Деревянное зодчество XIII–XVI веков. В кн.: История русского искусства. М., 1955. Т. 3, с. 268; Ильин М.А. Указ. соч., с. 15.

56. Подробнее см.: Ильин М.А. Указ. соч., с. 16.

57. Подробнее см. Ильин М.А. Указ. соч., с. 16; Вагнер Г.К. Указ. соч., с. 27.

58. Подробнее см. Ильин М.А. Указ. соч., с. 20; Вагнер Г.К. Указ. соч., с. 27.

59. Кавельмахер В.В. Письмо к Т.П. Тимофеевой. 1988. Письмо хранится в музее-заповеднике «Александровская слобода». Приведем полный текст абзаца, посвященного рассматриваемой тематике: «Что касается шатра, то он – ничто. Случайность в архитектуре. Он только заменяет купол, перекрывающий наос. Из бывших византийских провинций, самая разработанная типологическая сетка, по-моему, у болгар, и язык их нам понятен. Купол опирается не на столбы, а на устои. Вот и все. Нужно, чтобы не было столбов с барабанами и фонарями, ничего базиликального, и вы получаете «купольную» церковь. Русскому уху это ничего не говорит, ну, а нормальному византологу ничего не говорит наша «бесстолпная» церковь. Нельзя определять предмет по отсутствующему признаку. Ученые ребята Альтшуллер и Алешковский, когда выявили в Подмосковье храмы XIV века со «вписанным крестом» (по-болгарски), назвали их храмами «с пристенными столбами»! Т.е. со столбами, прислоненными к стенам! Столб, прислоненный к стене, со стеной сливается, сам становится стеной. Это – устой. Этот пример лучше всего показывает, что мы так и застряли на Софиях и просмотрели купольные храмы».

60. Заграевский, 2002. С. 49.

61. Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII–первой трети XIV века. М., 2003 (далее – Заграевский, 2003).

62. Заграевский С.В. О форме глав (купольных покрытий) древнерусских храмов. Тезисы см. в кн.: Материалы областной краеведческой конференции (14 апреля 2006 г.). Т. 2. Владимир, 2007. С. 9–12. Полный текст статьи см. на Интернет-сайте www.zagraevsky.com.

63. Кавельмахер В.В. Панова Т.Д. Указ. соч.; Ильин М.А. Указ. соч.

64. Подробнее см.: Заграевский, 2003.

65. Подробнее см.: Заграевский С.В. Архитектурная история церкви Трифона в Напрудном и происхождение крещатого свода. М., 2005 (далее – Заграевский, Трифон в Напрудном). Статья находится на Интернет-сайте www.zagraevsky.com.

66. Подъяпольский С.С. К вопросу о своеобразии архитектуры московского Успенского собора. В кн.: Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования. – М., 1985. С. 42.

67. Вагнер Г.К. Указ. соч., с. 25.

68. Там же.

69. Необходимо выразить благодарность Ю.В.Тарабариной, обратившей внимание автора на этот храм.

70. Форум Интернет-сайта www.archi.ru.

71. Подъяпольский, 1983. С. 48.

72. Ильин М.А, Максимов П.Н, Косточкин В.В. Указ. соч., с. 413.

73. Тихомиров М.Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. В кн.: Исторические записки, 1941. Кн. 10, с. 88.

74. Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Указ. соч., с. 271.

75. Там же, с. 264.

76. Там же.

77. Там же.

78. Там же, с. 265.

79. Там же, с. 268.

80. Ильин М.А, Максимов П.Н, Косточкин В.В. Указ. соч., с. 415.

81. ПСРЛ 15:183.

82. Максимов П.Н, Воронин Н.Н. Указ. соч., с. 266.

83. Воронин Н.Н. Лазарев В.Н. Искусство среднерусских княжеств XIII–XV веков. В кн.: История русского искусства. М., 1955. Т. 3, с. 21.

84. Форум Интернет-сайта www.archi.ru.

85. Подробнее см.: Заграевский, 2005.

86. Всеобщая история архитектуры. М., 1966. Т. 4, с. 655.

87. Автор выражает благодарность Ю.В. Тарабариной за ссылку на фотографию этой  кухни.

88. Ильин М.А, Максимов П.Н, Косточкин В.В. Указ. соч., с. 416.

89. Крохин В.А, Возведение шатровых покрытий в деревянном зодчестве Русского Севера. В сб.: "Архитектурное наследие и реставрация". М., 1986.

90. Сергеев С.В. Введения в историю искусств. Описание и анализ памятников. Университет истории культур. Программа учебного курса. Интернет-сайт unic.edu.ru.

91. Максимов П.Н. Воронин Н.Н. Указ. соч., с. 267.

92. Крохин В.А. Указ. соч.

93. Там же.

94. Ильин М.А. Указ. соч., с. 36.

95. Там же.

96. Там же.

97. Подробнее см. Заграевский, 2002.

98. Кавельмахер В.В. Панова Т.Д. Указ. соч.

99. Подробнее см.: Заграевский, 2003.

100. Подробнее см.: Заграевский, Трифон в Напрудном.

101. Кавельмахер В.В. Указ. соч., с. 29.

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский