|
РусАрх |
Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры
|
Источник: Зубов В.П. Архитектура Троице-Сергиевой Лавры. Исторический очерк. В кн.: Троицкий сборник. №2. Сергиев Посад, 2002. С.372-408. Все права сохранены.
Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: http://orthlib.konakovo.ru. Все права сохранены.
Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2006 г.
В.П. Зубов
АРХИТЕКТУРА ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВОЙ ЛАВРЫ.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Троице-Сергиевский ансамбль - результат сложной исторической жизни; как и
все древнерусские ансамбли, он возник не сразу, а постепенно. Художественные
памятники Лавры - поистине живая летопись русской архитектуры с XV по VIII в.
Каждая значительная эпоха представлена здесь замечательными образцами,
запечатлевшими все ее своеобразие, и тем не менее, несмотря на свою
разновременность, находящимися во взаимной гармонии. Троице-Сергиева Лавра -
органически сложившийся музей русской архитектуры, ее истории.
В 60-х годах XIX столетия Лавру посетил Теофилъ Готье, который позднее так
передал свое впечатление от нее: "Самому избалованному туристу невозможно
не почувствовать восхищенного удивления, когда в конце аллеи деревьев,
усыпанных инеем, словно бриллиантами, аллеи, расстилающейся перед ним от ворот
башни, он увидит эти церкви, расписанные синими, ярко-красными и зелеными
красками, отменные белыми бликами снега, прихотливо возвышающимися своими
золотыми и серебряными куполами среди окружающих многоцветных зданий". И
несколько ранее: "Ограда Троицкой Лавры, представляющей чуть не город,
заключает себе девять церквей, или девять соборов, как говорят русские, царский
дворец, помещение для архимандрита, залу титула, трапезную, библиотеку,
ризницу, кельи братии, надгробные часовни, всевозможные хозяйственные строения;
все это безо всякой симметрии появлялось по мере надобности, в том месте, где
это было нужно, подобно растениям, растущим на благоприятной почве. Вид их
необычен, нов, можно сказать, сбивает с толка"1.
1 Th. Gautier. Voyage en Russie. Т.
2-me. Paris, 1867. P. 93-94. Ср. русский перевод: Путешествие в Россию //
Русский художественный архив. 1894. Вып. 3. С. 153-154.
И все-таки Теофиль Готье был не прав. По мудрому определению Гераклита,
"скрытая гармония - сильнее явной". Теофиль Готье не разглядел этой
скрытой гармонии исторически развивавшегося ансамбля за хаотическими
наслоениями XIX в. К тому времени, когда в монастырских стенах стало уже
слишком тесно, Лавра, действительно, стала пускать кругом беспорядочные ростки
и корни в виде построек, закрывших вид на древние стены, башни, церкви.
"Поновители" и "благоукрасители" уже утратили к тому
времени всякое чутье к тонким нюансам древнерусского искусства. Развитие
ансамбля сменилось его уродливым ростом, его порчей. В XVIII в. в Лавре еще
были сады, цветники, пруд, а в 1859 г. М. П. Погодин писал: "Нигде ни
одного порядочного сада, негде прогуляться, отдохнуть, подумать"1.
1 Погодин М. Троицкая дорога //
Русская Газета, 1859, № 39. С. 239.
Понять логику ансамбля должен помочь настоящий краткий исторический очерк. О
древнейшем облике монастыря известно очень немногое. Жития преподобного Сергия
Радонежского, написанные в первой половине XV в. Епифанием Премудрым и Пахомием
Сербом, - едва ли не единственный наш источник. Источник этот не столько
исторический, сколько литературный. Реальные черты приходится выискивать за
традиционными приемами житийного повествования, допускавшего перенос дословно и
буквально кусков текста из одного Жития в другое. Жития рисуют картину дикой
лесной пустыни, в которой первоначально жил преподобный Сергий: кругом выли
волки, к самой келье подходили медведи, "не токмо в нощи, но и в
дни". Лес был тогда, по словам жизнеописателя, не далеко, "якоже ныне
нами зримо", но в самой близи - шумящие деревья осеняли кельи, около
церкви еще оставались невыкорчеванные пни, здесь же, поблизости, были огороды.
Монастырь был основан в середине XIV в. и во второй половине того же века, еще
при жизни преподобного Сергия, был расширен. К этому расширению относится
житийное свидетельство, наиболее интересное для историка архитектуры: кельи
были расставлены по четырехугольнику, с церковью в середине. "Монастырь
больший воздвиг, келлии четверообразно сотворити повеле, посреде их церковь во
имя Живоначальныя Троицы отовсюду видима, яко зерцало, трапезу же и ина, елика
на потребу братиям".
Верно ли, что монастырь возник в глухой, никому не зримой пустыне? Этому
противоречат уже свидетельства самих агиографов, хотя бы, например, упоминание
Пахомия о дороге из Москвы, по которой возвращался святитель Стефан Пермский и
которая пролегала от монастыря верстах в 10-15 ("10 поприщ или
вящше"). Известно, что преподобный Сергий Радонежский являлся деятельным
сторонником московских князей, их объединительной политики и их борьбы с
татарами. Дмитрий Донской перед Куликовской битвой в 1380 г. приезжал к нему
просить совета и благословения, и преподобный Сергий дал ему двух
иноков-воинов, Пересвета и Ослябю, участвовавших в борьбе с врагом на поле
битвы. Сказания о Мамаевом побоище повествуют, что Пересвет пал в единоборстве
с татарским богатырем. Известно также, что Патриарх Константинопольский Филофей
прислал преподобному Сергию крест, сохранившийся до нашего времени. Уже в XV в.
троицкие монахи странствовали и в Константинополь, и в Иерусалим, и на Афон. В
XV в. в монастыре жил ученый афонский монах Пахомий Серб - жизнеописатель
преподобного Сергия. Таким образом, уже в первый век существования монастыря из
него протянулись нити, крепко связавшие его с окружающим миром.
Преподобный Сергий Радонежский умер в 1392 г. В 1408 г. монастырь был сожжен и
разграблен татарами. На месте старой деревянной церкви Троицы ученик
преподобного Сергия преподобный Никон построил новую, деревянную же, а в 1422
г., после обретения мощей своего учителя, приступил к постройке белокаменного
Троицкого собора, сохранившегося до настоящего времени. Старая деревянная
церковь бъша перенесена дальше, к востоку, на место позднее сооруженной церкви
Сошествия Святого Духа, или Духов-, ской. В целом композиция осталась прежней:
как и раньше -"отовсюду видимая, яко зерцало" главная церковь
монастыря, перед ней - главная площадь, а кругом - четырехугольник келий. За
пределами этого четырехугольника находились огороды и хозяйственные постройки
(еще в XVII в. в документах упоминаются "житницы Сергия",
находившиеся где-то в северо-восточной части монастыря). Все было, видимо,
обнесено крепкой деревянной оградой, охватывавшей почти всю территорию, и
позднее занимавшуюся монастырем ("житница Сергия" вряд ли могла
находиться вне ограды). Еще при жизни преподобного Сергия над восточными
воротами деревянной стены была построена церковь во имя Димитрия Солунского,
небесного покровителя Димитрия Донского. Следовательно, место надвратной церкви
также определилось еще в XIV в.
Житийное свидетельство о постройке келий "четверообразно" встречается
и в некоторых других Житиях, являясь своего рода литературным трафаретом. Тем
не менее нельзя на основании этого одного заподозревать его историческую
достоверность. Ведь если, например, в позднейшем Житии преподобного Александра
Свирского автор воспользовался рассказом Сергиева Жития "об изведении
источника", для того чтобы рассказать о постройке мельницы, нельзя на
основании одного лишь литературного заимствования оспаривать факт постройки
мельницы. Или если в позднейших иконописных подлинниках предписывалось
изображать преподобного Сергия с "брадою Афанасиевою", отсюда не
следует еще, что он был безбородым. Нельзя только, разумеется, понимать центр и
четырехугольник строго геометрически. Достаточно взглянуть на план и убедиться,
что кельи с востока и запада не могли находиться на одинаковом расстоянии от
церкви. "Четверообразно" и "посреде" - это такая же
схематизация, как и строго четырехугольная каменная ограда на иконописном
изображении монастыря XVII в. (см. с. 377).
Икона с изображением Троицкого Сергиева монастыря (XVIIв., СПГИХМ)
В так называемом "Кратком летописце Троице-Сергиевой
Лавры" имеется одно указание, относящееся к 1557 г. и позволяющее уточнить
положение первоначального четырехугольника келий: по свидетельству
"Летописца", в этом году кельи были отодвинуты к северу и востоку на
сорок сажен, "где нынеча стоят", то есть поставлены около каменной
монастырской ограды (крепостной стены). Если отсчитать обратно сорок сажен, то
старые линии восточных и северных келий образуют прямой угол с вершиной
примерно на месте Успенского собора. Иными словами, главная площадь,
окаймляемая ныне колокольней и Успенским собором, когда-то окаймлялась кельями.
Троицкий собор и примыкающая к нему площадь, являвшаяся своего рода теменосом
(греч. теменос;), священным участком, - такова изначальная тема будущего
развитого ансамбля.
В Житии говорится, что преподобный Сергий поставил не только церковь и кельи,
но и "трапезу и ина, елика на потребу братиям". Где находилась эта
деревянная трапезная, более точных документальных данных нет. Зато известно
место старой каменной трапезной, построенной в 1469 г. и уничтоженной в XVII в.
(новая трапезная на новом месте построена в 1687-1692 гг.). Старая трапезная
находилась на месте нынешней колокольни, то есть, как явствует из только что
сказанного, примерно на старой линии северных келий. Она замыкала площадь с
севера. Имеются основания думать, что каменная трапезная была построена на
месте старой деревянной. В пользу этого говорит не только общая склонность
строителей держаться традиции, освященной к тому же в их глазах авторитетом
преподобного Сергия, но и ближайшие обстоятельства, приведшие к постройке
трапезной.
В так называемой "Ермолинской летописи" точно указано, что в 1469 г.
"в Сергееве монастыри у Троици поставили трапезу камену, а предстатель у
нее был Василий Дмитреев сын Ермолина" (Полное собрание русских летописей,
т. XXIII, с. 158). "Предстатель" (подрядчик) Василий Ермолин был
выходец из богатой купеческой семьи, родичи которого поддерживали тесную связь
с Троицким монастырем. Монахами в этом монастыре были его дед, отец и дядя. Имя
Ермолина не раз упоминается в только что указанной летописи в связи с
постройками Московского Кремля1.
1 Об этой стороне его деятельности
см.: Соболев Н. Н. Русский зодчий XV века Василий Дмитриевич Ермолин // Старая
Москва. М., 1914. Вып. 2. С. 16-23.
Участие Василия Ермолина в постройке трапезной у Троицы имело, видимо,
ближайшим поводом легендарное событие, относящееся к 1448 г. Легенда
повествует, что отец Василия, Дмитрий, постригшийся в монастыре с именем
Дионисий, не желал подчиняться уставу, "вкушать от братской трапезы"
и оставался в часы общей трапезы у себя в келье. В наказание за
"строптивость", повествует легенда, он был поражен параличом.
Преподобный Сергий явился ему в видении и ударил грешника по голове. В повествовании
рассказывается, как вслед за тем приехали из Москвы "братия его Петр и
Афонасий и прочий сродницы его и сын его Василие"2.
2 Тихонравов Н. С. Древние жития
преподобного Сергия Радонежского. М., 1892. Отд. II. С. 158-165. Ср.:
Седельников А. Д. "Послание от друга к другу" и западно-русская
книжность XV в. // Известия Академии наук СССР, отделение гуманитарных наук.
1930. № 4. С. 231.
Естественно, напрашивается предположение, что, участвуя двадцать один год
спустя в постройке новой каменной трапезы, В. Д. Ермолин как бы хотел загладить
грех своего отца. И где, как не на старом месте, могла она быть построена?
Решился ли бы сын вольничать и проявлять "строптивость" после того,
что случилось с его отцом? Вскоре после сооружения каменной трапезной была заменена
и другая деревянная постройка: в 1476-1477 гг. псковские мастера построили
Духовскую церковь на том месте, где стояла деревянная Троицкая церковь,
перенесенная сюда после постройки Троицкого собора. Основная
"диспозиция" зданий осталась, следовательно, неизменной на протяжении
XV в.
В XVI в., в век Ивана Грозного, монастырь значительно изменил свой внешний вид.
В 1540-1550 гг. были сооружены по почину Москвы мощные каменные стены,
превратившие монастырь в неприступную крепость. К ним были отодвинуты северные
и восточные кельи, и на освободившейся территории выросла к 1585 г. громада
пятиглавого Успенского собора, напоминавшего все о той же "державной
руке" Москвы: формы успенского собора у Троицы перекликаются с формами
Успенского собора в Московском Кремле. "Dis Kloster 1st das allerreichste im ganzen Lande", - писал
во второй половине XVI в. Генрих фон Штаден1. "Een groot sterc clooster", -
писал несколько позднее в своей истории московских войн 1601-1610 гг. голландец
Исаак Масса2.
1 Heinrich von Staden. Aufzeichnungen tiber der Moskauer
Staat. Hamburg, 1930. S. 146 (Hamburgische Universitat. Abhandlungen aus dem
Gebiet der Auslandskunde, Band 34). Ср.: Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного: Записки немца опричника. М., 1925. С. 67.
2 Isaac Masse de Harlem. Histoire des guerres de la
Moscovie (1601-1610)... Publie pour la premiere fois d'apres le ms. hollandaise
original de 1610, avec d'autres opuscules sur la Russie, et des annotations par
M. le prince M. Obolen-sky et M. le Dr. A. van der Linde. Bruxelles, 1866. T. I. P. 210 (франц.
пер. t. II, p. 225). Ср.: Исаак Масса. Краткое известие о Московии в начале
XVII века. М., 1937. С. 174.
"Богатейший", "большой", "сильно укрепленный" -
подобные эпитеты постоянно возвращаются в описаниях иностранцев, видевших этот
укрепленный монастырь в XV-XVII вв.
До нас дошел документ, позволяющий судить о строительстве в середине XVI в.,
при келаре Адриане Ангелове, -так называемый "Краткий летописец
Троице-Сергиевой Лавры", разновременные записи которого охватывают в основном
годы 1547-1561 и годы 1621-1640. Первая группа записей, возможно, принадлежит
самому Ангелову. Поскольку эта гипотеза выдвигается впервые, необходимо
привести хотя бы вкратце основные аргументы.
1 Адриан Ангелов был келарем в
1550,1552 и 1555-1561 гг. Записи охватывают примерно те же годы, если не
считать двух первых (1513 и 1547). Однако эти две имеются и в других
монастырских рукописях, а потому могли быть прямо заимствованы оттуда. В прочих
почти везде упомянуто: "при келаре Адриане Ангелове", даже там, где
это вовсе несущественно. Под 1561 г. приведен полный текст челобитной, писанной
от имени "игумена с братиею". В результате нее игумен был возведен в
сан архимандрита. Автор дорожит не только этим фактом, но и участием Ангелова в
составлении текста ("келарь Андреян Аггилов написал челобитную") и
приводит ее целиком, не смущаясь диспропорциями с другими, лаконичными
записями. Записи обрываются на 1561 г., когда Ангелов умер. Сборник, в котором
"Летописец" помещен, принадлежал мирянину Семену Киселеву, умершему в
1560 г. и похороненному в монастыре. Душеприказчиком Киселева, как указано в
сборнике, был Адриан Ангелов, передавший книгу в монастырь. Запись 1561 г.
показывает, что автором ее и других не мог быть Киселев, умерший годом ранее.
Остается сам Ангелов или кто-то писавший под его диктовку, как бы подытоживая
его деятельность в монастыре. "Краткий летописец Троице-Сергиевой
Лавры" (рукопись Синодальной библиотеки № 645) напечатан в "Летописи
занятий Археографической комиссии" за 1864 г., вып. 3 (СПб., 1865. С.
18-26); перепечатан в "Историческом описании Свято-Троицкия Сергиевы
Лавры" А. В. Горского (М., 1890. Ч. 2. С. 177-182). Заглавие принадлежит
А. Ф. Бычкову, издавшему рукопись. Оригинал находится в настоящее время в
Историческом музее в Москве.
Посмотрим хотя бы бегло на эти записи. В 1548 г. построен Никоновский придел
Троицкого собора (над могилой Сергиева ученика преподобного Никона,
похороненного около южной соборной стены, рядом с преподобным Сергием). В1552
г. "поставили болницу", "келарскую поставили камену",
вырыли большой пруд за монастырской оградой и устроили на нем два моста.
"Рядил ево келарь Андреян" (позднее пруд носил название Келарского).
В 1556 г. Иван Грозный "велел у Живоначальныя Троицы у большой
церкви", то есть Троицкого собора, "верх золот рядити". Тогда же
были сделаны "часы болшие", а "делал те часы диакон старец Тихон
Ноугородец". Часы помещались на трапезной, выходившей фасадом своим на
главную площадь1. В 1557 г., как уже упоминалось,
"разносили" кельи к крепостным стенам. В 1559 г. произошла закладка
будущего Успенского собора2.
1 В описи 1641-1644 гг. упоминаются
"часы старые, стоят на трапезе". По всей видимости, это те самые,
которые делал Тихон Новгородец. Ср.: Голубинский Е. Е. Преподобный Сергий Радонежский
и созданная им Троицкая Лавра. М., 1909. С. 226.
2 Письменных сведений о закладке Успенского собора нет. В. П. Зубов
высказал предположение, что свидетельство "Краткого летописца":
"Того же лета [1559] месяца маиа в 19 день, царь и великий князь Иван
Василье-вичь всеа Русии был у Живоначальныя Троицы в Сергиеве монастыре на
празник в неделю пятдесятную, и велел основати церковь во имя Живоначальныя
Троицы, а на основание был сам царь государь и великий князь..." -
относится к Успенскому собору (а не к Духовской церкви, как считалось до
этого). Эта догадка (как и датировка Духовской церкви 1476-1477 гг.),
основанная на сопоставлении письменных источников, убедительно подтверждена
археологическими данными, архитектурным и художественным анализом. См.
опубликованную теперь статью В. П. Зубова (1952 г.) "К вопросу о дате
Духовской церкви Троице-Сергиевой Лавры" в кн.: Зубов В. П. Труды по
истории и теории архитектуры // Искусствознание. М., 2000. С. 436-443. - Ред.
Деревянный дворец Ивана Грозного около северной стены был поставлен при
"разноске" келий.
Монастырь интенсивно строился и перестраивался. Но основная идея композиции
осталась той же. Успенский собор был задуман как новый большой собор
Живоначальной Троицы, в который надлежало перенести мощи преподобного Сергия.
Но позднее Иван Грозный оставил эту мысль, боясь, что постройка "может
быть неугодной Преподобному Сергию" [свидетельство одной фрагментарной
записи "о трех чудесах Сергия", относимых этой записью к 1558 г.,
запись опубликована Н. С. Тихонравовым в его издании "Древние жития
преподобного Сергия Радонежского", М., 1892, отд. II, с. 166-171]. В
переводе на наш язык это означает, что традиция взяла верх. Успенский собор не
стал "центральной святыней" монастыря, им остался Троицкий собор. Вот
почему громада нового собора тактично отодвинута несколько к северу, не
загораживает дороги к Троицкому собору для идущих с востока, через Святые
ворота. Но в высоту Успенский собор поднялся над всеми другими монастырскими
сооружениями, как раньше, в XV в., поднялась над ними вышка Духовской церкви.
И, вместе с тем, хотя кельи отодвинулись к крепостным стенам, но прежняя
главная площадь не исчезла. Новый собор взял на себя ту роль, которую ранее
выполняли кельи, окаймлявшие площадь с востока.
В XVII в. исторические события первого десятилетия показали, что Троицкий
монастырь, действительно, стал первоклассной крепостью. С 23 сентября 1608 г.
по 12 января 1610 г., в течение почти шестнадцати месяцев, его безуспешно
осаждали польско-литовские отряды Сапеги и Лисовского. "Большой сильно
укрепленный монастырь" - приведенный отзыв Исаака Массы относится именно к
этому времени. А "Сказание об осаде Троицко-Сергиева монастыря",
написанное келарем Авраамием Палицыным, показывает, что дело было не только в совершенстве
фортификационной техники. У Палицына мы читаем и о подвиге крестьян Шилова и
Слоты, ценою собственной жизни взорвавших устроенный поляками подкоп под
Пятницкую башню, и о крестьянине Суете, со своим небольшим героическим отрядом
обратившем неприятеля в бегство, и о других героях времен той же осады. Общая
численность неприятельских войск значительно превосходила численность русских1.
1 В монографии А. В. Горского,
изданной архим. Леонидом (указ, соч., ч. I, с. 102 и 105), число защитников определяется
в 2500 человек, а число осаждавших - в 30 000. Е. Е. Голубинский (с. 362)
считает последнюю цифру преувеличенной и определяет предположительную среднюю
численность неприятеля в 15 000 человек, что дает соотношение 1: 6. В последнее
время предложено было в качестве вероятного отношение 3000 к 30 000, то есть
1:10 (см.: Болтухин М. А. Оборона Троице-Сергиева монастыря // Сборник статей
студентов исторического факультета Московского государственного педагогического
института. III: Работы по истории СССР / Под ред. проф. А. А. Савича. М., 1939.
С. 40-42).
Во время осады для ограждения от подкопов был вырыт ров с наружной стороны
восточных крепостных стен и с внутренней - у южных. После осады, в последующие
десятилетия, монастырь развивает новое интенсивное строительство: он залечивает
раны, перестраивает башни, надстраивает стены, строит новые церкви и палаты.
Это строительство связано главным образом с именем архимандрита преподобного
Дионисия (Зобниновского), принимавшего деятельное участие в освобождении Москвы
от поляков и убеждавшего своими грамотами "постоять за отечество крепко и
мужественно", а также келаря Александра Булатникова, крестившего царских
детей и близкого к московскому двору.
Пересмотрим второй цикл записей все того же "Краткого летописца". В
1621 г. расписана (старая, ермолинская) трапезная и при ней устроена церковь
Преподобного Михаила Малеина, небесного покровителя царя Михаила Феодоровича.
Тогда же на Успенском соборе "верхи устроены белым железом и киоты верхние
над олтарем подписаны". В 1623 г. увеличен Никоновский придел, в 1624 г.
построена палата кирпичная "у келарской близ казны болшие" и тогда же
- кузница кирпичная, причем в записи упомянут и строивший ее мастер Елисей. В
1628 г. после пожара поставлены две палаты по обе стороны Святых ворот, а в
следующем, 1629 г., еще две палаты направо от тех же Святых ворот. Строил эти
последние опять тот же мастер Елисей. В 1635 г. "вновь" расписан
Троицкий собор, так как старое рублевское письмо в нем "обетшало, что было
подписано при игумене преподобном Никоне чюдотворце". Тогда же начата
постройка новых больничных палат с церковью Преподобных Зосимы и Савватия,
законченная в 1637 г. И наконец, в 1640 г. - опять кельи каменные, "по обе
стороны от Святых ворот и в поряд от архимаричьих келий".
Кельи, палаты, роспись, "поновления" - вот тема записей
"Краткого летописца". И наряду с этим - неупоминаемая в нем
перестройка башен и надстройка стен. Какой вид монастырь приобрел к середине
40-х годов, дает возможность судить древнейшее дошедшее до нас изображение его,
относящееся к этому времени (см. с. 377)1.
1 Отметим здесь наличие шатровой
колокольни около Духовской церкви. Ее еще не было во время осады (ср.
свидетельство Авраамия Палицына в "Сказании об осаде Троицкого
монастыря", гл. 39, стб. 216, по изданию Археографической комиссии, СПб.,
1909, извл. из XIII тома "Русской исторической библиотеки").
К этому же времени относится ценнейший исторический документ - подробная
монастырская опись 1641 -1644 гг., к сожалению, еще не опубликованная полностью
(выдержки - у Голубинского).
Перед осадой монастыря подмонастырные слободы были выжжены по распоряжению
властей (а село Клементьеве сожжено неприятелем). После осады возродились
старые слободы и появились новые, где жили по большей части монастырские
ремесленники. В только что указанной описи упоминаются слободы иконная,
поварская, тележенная и др.
В 1655 г., летом, сопровождая Патриарха Антиохийского Макария, Троицу посетил
архидиакон Павел Алеппский, составивший подробный и интересный отчет о
путешествии. "Монастырь стоит на ровном месте и не виден издали, - пишет
Павел Алеппский. - Построен он наподобие крепости Дамаска и по величине
равняется, быть может, с городской стеной Эмесы. Окружен огромной, высокой
стеной новой постройки, белой, как голубь. Кругом него сады, идущие непрерывно
один за другим, большой город, женский монастырь и несколько [других]
монастырей и церквей, пруды и мельницы. Он совершенен во всех отношениях, кроме
двух вещей: первое, что близ него нет реки; второе, что он расположен в долине
и не виден издали"1. Павел Алеппский отмечает, говоря об
Успенском соборе, что "церковь имеет пять величественных куполов, которые
по своей высоте только одни и видны извне монастыря"2.
1 Путешествие Антиохийского Патриарха
Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом
Алеппским / Пер. с арабского Г. Муркоса. М, 1898. Вып. 4. С. 26. ' 2 Там же. С.
32.
В XVII в. в монастыре существовало два значительных въезда. Со стороны
Московской дороги на востоке были Святые ворота с надвратной церковью за ними,
а рядом с ними в 40-50-х годах XVII в. были устроены ворота Успенские: их еще
нет на иконном изображении, но о них говорит Павел Алеппский, простодушно
заявляя, что они предназначены "для народа и животных", тогда как
Святые ворота отворяются только при приездах Патриарха или царя для его входа.
Над Успенскими воротами была башня (впоследствии с часами, а потому получившая
название Часовой). Ров, мосты, Часовая башня, башня Святых ворот, надвратная
церковь за нею - все эти сооружения создавали сильный архитектурный акцент при
главном въезде.
Другим въездом служили северные, Каличьи, ворота. К ним подходила дорога,
шедшая из Углича. Свое название ворота получили от "калик перехожих",
странствующих богомольцев. Здесь также бъш ров (но естественный, а не
искусственный, как на восточной стороне). По изображению XVIII в. [в альбоме
1745 г.] видно, что откос его был облицован кирпичом. Через ров был перекинут
мост. На иконном изображении XVII в. Каличья башня - двойная, на гравюрах Ив.
Зубова - она выше прочих, приметная, бросающаяся в глаза едущим из Углича1.
1 Двое других ворот - в Водяной и в
Пивной башнях - имели чисто служебное значение. Через Водяные (южные) ворота
ходили за водой к прудам; ворота в Пивной башне (западные) в XVII в. вели к
Пивному двору. Во времена осады Пивной двор подвергался жестоким атакам
неприятеля и отсюда производились вылазки осажденных.
Последние десятилетия XVII в. ознаменованы в архитектурной истории монастыря
появлением следующих сооружений: надкладезная часовня около Успенского собора
(точная дата постройки неизвестна), новая трапезная (1686-1692 гг.), новый
царский дворец (по всей вероятности, также построенный около этого времени).
Монастырь сохраняет свое значение крепости. Современник первого стрелецкого
мятежа (1685 г.) повествует, что в это время цари Иоанн и Петр удалились сюда,
где оружия было много, и что, придя в тот монастырь, "великие сторожа и
караулы стенные учинили и по причинным [опасным] местам пушки и всякое ружье ко
спасению и на оборону установили и всякой полковой строй устроили"2.
2 Сильвестр Медведев. Созерцание
краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся во гражданстве // Чтения в
Обществе Истории и Древностей Российских, 1894. Кн. 4. С. 114.
Позднее, в 1710-1711 гг., Петр занимался устройством бастионов вокруг
монастырской ограды, возложив эту работу на пленных шведов и, очевидно, памятуя
о той защите, которую он нашел в монастыре. Огромный орел в алтаре Успенского
собора, как говорят, сделан по его личному приказанию в память его спасения от
стрельцов.
Праздничная полихромия трапезной и Чертогов, тонкая резьба надкладезной
часовни, нарядный верх Утичьей башни говорят о новых веяниях. И тем не менее
при всем том, как ни менялось декоративное обличие, как ни росло число палат,
келий, основная тема усложнялась, оставаясь в существе своем нетронутой.
Трапезная и Чертоги повторяли старую перекличку дворцов царя и царицы, о
которой хорошо было сказано еще в описи 1641-1644 гг.: "На монастырь взшед
на правой стороне против церквей Живоначальные Троицы и Пречистые Богородицы
Успения хоромы государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии. На
другой стороне, на монастырь взшед налево, против церкви чудотворца Никона
хоромы государыни царицы и великие княгини да государя царевича, две палаты,
промеж их сени каменные". Трапезная и Чертоги, раскрашенные "в
шашку" -та же тема. И по-прежнему ведущей темой остается главная площадь с
архитектурным центром ансамбля - Троицким собором, который продолжает держать
целое, как ни выросли окружающие постройки.
Значение крепости монастырь утратил к середине XVIII в. Указ об уничтожении
Оружейной палаты, находившейся между церковью Смоленской иконы Божией Матери и
Каличьей башней, был дан уже в 1742 г. и приведен в исполнение в 1779 г.
Большое количество оружия, хранившегося со времен осады, было взято из Лавры в
1756 г. Из оставшихся пушек во второй половине XVIII в. палили только при
торжественных встречах императрицы Екатерины II, во время иллюминаций и
фейерверков.
С 8 июня 1744 г. Троице-Сергиев монастырь стал именоваться Лаврой - отличие,
которое было даровано только немногим, особенно богатым и знатным монастырям
России. Незадолго перед тем (1742 г.) в стенах его была открыта Духовная
семинария. Ко времени около 1745 г. относится интересный альбом, дающий
представление о том, чем была Лавра в XVIII в. Свое не вполне точное название
"альбом 1745 г." он получил от надписи на первой странице: "Сия
книга по имянному Ея Императорского Величества словесному указу дана возвратно
в Троицкую Лавру июня 3-го дня 1745 года для строения по ней".
Следовательно, исполнен альбом был раньше и содержит изображения построек не
такими, какими они были, а какими они должны были стать. Через 45 лет в альбоме
появились наклейки, показывавшие действительное состояние памятников в 1790 г.
Надпись на том же первом листе гласит: "По сей книге какие есть на планах
и фасадах наклейки, то сие учинено вновь по точному Лавры положению, в каком
она находилася в 1789 г. Платон Митрополит Московский. 1790-го года августа
29-го д."1.
1 П. А-ий в статье
"Троицко-Сергиев монастырь в первой половине XVII в." ("Чтения в
Обществе Любителей Духовного Просвещения", 1872, март, с. 189) утверждает,
что "план Лавры" (из контекста видно, что имеется в виду весь альбом)
был "сделан по повелению Елизаветы Петровны Бибиковым". К сожалению,
своего источника он не указывает.
Альбом долго служил (и в XVIII и даже в XIX вв.) своего рода "генеральным
планом строительства", и к нему обращались в случае разного рода
переделок. В докладе лаврского казначея от 10 декабря 1778 г. (дело 1779 г., №
16) он прямо называется "генеральным аппробованным всей Лавре
планом", причем указывается, что изображенная здесь решетка балкона
Митрополичьих покоев недостаточно красива и что ее нужно сделать иначе
("от означенной на оном плане решетки кажется невеликой красоты быть
надежно"). В этом случае отступили от плана, но зато еще в 1842 г., когда
речь зашла о перемене кровли на Пятницкой и Водяной башнях, митрополиту
Филарету была представлена выкопировка из альбома 1745 г., и в своей резолюции
он дал благословение "на восстановление фасада кровли, как он показан в
старых чертежах Лавры" (дело 1842 г., № 121). "Привесть в
пропорцию", "привесть в порядочный фасад" - такими выражениями
пестрят лаврские архивные документы XVIII в. и старинные описания лаврских
построек. Как понимались эти выражения, видно хотя бы из плана Духовской церкви
1777 г. с обозначением намеченных переделок [см.: Трофимов И. В. Памятники
архитектуры Троице-Сергиевой Лавры: Исследования и реставрация. М., 1961. Рис.
47, с. 65] и резолюции митрополита, в то время архиепископа, Платона: "По
сему точно зделать, только с Метлиньш хорошенько посоветовать, чтоб от разбирки
вновь не последовало какова стенам повреждения. Да проход царских дверей
зделать, чтоб был прямо против середины горнего места" (дело 1777 г., №
52, лаврского архива, находящегося в Центральном государственном архиве древних
актов в Москве). Другой пример - проект перестройки западной линии келий
"по ранжиру", в результате которой должна была погибнуть шатровая
церковь Преподобных Зосимы и Савватия. Наконец, судя по альбому, предполагалась
постройка второй часовни около Успенского собора, в pendant к первой.
Жизнь, история вносили свои коррективы в эти планы строго симметричных,
регулярных решений. Многое, уже из чисто хозяйственных соображений, оставалось
"по-прежнему". И в целом XVIII в. - новая, самостоятельная, страница
в истории Лавры, хотя все же, как мы увидим дальше, преемственность и тогда
была сохранена.
В XVIII в. изменился прежде всего самый уклад жизни. Высшее духовенство Лавры
времен императриц Елизаветы и Екатерины II все более и более начинало подражать
в своем быту придворному дворянству, перенимать его привычки и вкусы. О
баснословной роскоши и богатстве Гедеона (Криновского), придворного
проповедника, архимандрита Лавры в 1758-1761 гг., сохранилось немало рассказов.
Гардероб его состоял из великолепных шелковых и бархатных ряс и занимал целую
комнату; он совсем по-придворному щеголял в шелковых чулках и башмаках с
бриллиантовыми пряжками. Уже раньше, в 1718 г., казначей монастыря написал в
Святейший Синод следующее доношение на архимандрита Георгия (Дашкова):
"Оставив старый конюшенный двор без нужды, построил большой новый и в
подмонасгырских селах светлицы, набрал конюхов человек со сто; кормит лошадей
печеным хлебом и, выкормив, продает их без совета и деньги берет себе"1.
1 См.: Описание документов и дел,
хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. СПб., 1868. Т.
1:1542-1721. Стб. 15.
Одного архитектурного примера достаточно, чтобы иллюстрировать происшедшие
сдвиги: боевая башня превратилась в беседку. В XVII в. возле плоской Луковой
башни южной крепостной стены был луковый огород. В описи 1641-1644 гг.
значилось: "Возле монастырские стены монастырской Луковой огород, а на нем
живет в келье Пятницкой черной пономарь Лука Вереитин". В XVIII в. из
Митрополичьих покоев был устроен переход на стену к башне, которая превратилась
в "настоятельскую беседку". "Краткое описание" XVIII в.
рисует уже, в отличие от описи XVII в., иную картину. Огород превратился в
регулярный сад. "С южной стороны, по городовой стене, на Московскую дорогу
имеется веселая открытая на 50 саженях галлерея, откуда все лаврское селение,
находящееся в той части и за оным окружные места далеко видеть можно: а в низу
под оградою большой регулярной и плодовитой сад, обнесен каменною оградою, в
окружности до 300 сажень"1.
1 "Краткое описание", с.
35-36 по изд. 1796 г. Показательна в этом отношении и постройка загородного
монастырского дома Корбухи, предназначенного для "летних увеселительных
посещений" цариц. Начало было положено в 1742 г.: по обе стороны
выстроенного дома сделаны цветники и беседки; несколько позднее дом был перенесен
на более высокое место, в рощах появились долгие просеки, на концах их -
беседки и пирамиды. Уже в XIX в. все это исчезло, парк превратился в лес и на
месте прежнего "Эрмитажа" был устроен Гефсиманский скит.
Вся вторая половина XVIII в. неразрывно связана в истории Лавры с именем
митрополита Платона (Левшина). С 1758 г. он был учителем лаврской семинарии
(позднее - ее префектом и ректором), обратил на себя внимание императрицы
Екатерины II, которая сделала его законоучителем своего сына Павла и
проповедником при дворе. В 1766 г. он был поставлен в архимандрита Лавры, в
1775 г. - в архиепископа Московского и в 1797 г. возведен в сан митрополита
Московского (умер в 1812 г.). В своих "Записках" митрополит Платон
вспоминал ранние годы, когда он был учителем лаврской семинарии, свои
загородные прогулки "по садам и лесам" и катанье на лодке по прудам в
окрестностях Лавры: "Поистине то время было райское и весна лет
Платоновых". И здесь же он откровенно признавался, чтб именно наиболее
привлекало его во внешнем распоряде жизни в Лавре: "Особенно Платону
нравилось, что в Лавре находил готовое, яко-то всегда довольный стол, и
напитки, и выезд, и ни мало о том не заботился"1.
1 Автобиография, или записки о жизни
Платона, митрополита Московского // Митр. Платон (Левшин.) Полное собрание
сочинений. СПб., [1912]. Т. II. С. 343. Там же (с. 339) митрополит Платон
писал, что "по самую смерть не было для него милее и любезнее во всем
свете места, паче Лавры".
В надписи на чугунной доске, помещавшейся в северной (ныне разобранной)
пристройке Троицкого собора, митрополит Платон попытался подытожить все
сделанное им за время с 1766 по 1791 г.2
2 Надпись внесена в "Книгу
надписей, находящихся в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, в трех частях",
составленную в 1874 г. (ч. I, л. 33 об.-36 об.); хранится в Загорском [ныне
Сергиево-Посадском] музее.
Дальнейшие два десятилетия, с 1791 по 1812 г., отражены в его
"Записках". Благоустройство, поновление, "благоукрашение" -
лейтмотив всей деятельности митрополита Платона. "Вновь внутрь Лавры
дорога выслана камнем и вновь же устроен от Святых ворот до Троицкого собора
балюстрад каменный с железными решетками", "возобновлена вся вокруг
Лавры внутри и извне ограда с башнями", "Чертоги покрыты железом и
вновь при них крыльцы сделаны", "железом покрыты церковь
Сошественская и Настоятельские кельи", "все кельи и башни в Лавре
вновь покрыты железом и выкрашены" и т. д. "Возобновляется" за
короткий срок (1777-1780 гг.) стенопись во всех церквах, причем справедливость
требует отметить, что тогда при "возобновлении" стремились по большей
части держаться "прежнего", без тех вандализмов, в которых был
повинен следующий, XIX в.3
3 Стенопись была возобновлена в
Троицком соборе (1777-1778 гг.) и Духовской церкви (1778 г.). Никоновский
придел был расписан заново (1779 г.). Заново была расписана и трапезная (1778
-1780 гг.). В выборе сюжетов и в их трактовке заметно стремление к единому
плану. Если тематика росписи Троицкого и Успенского соборов - "сонм
ангелов и святых" (в Троицком к этому присоединяются еще 7 Вселенских
Соборов), а тематика росписи Духовской церкви - апокалиптические сюжеты и сцены
из "Деяний апостольских", то для новой росписи Никоновского придела
были выбраны преимущественно новозаветные темы, не дублировавшие тем Духовской
церкви: были взяты сюжеты из Евангелия, а также мотивы, выдержанные в духе
театральной торжественности, столь свойственной лаврской живописи 2-й половины
XVIII в., - "Саваоф в облаках", Христос, грядущий "во
облацех", Преображение (любимая тема митрополита Платона). В трапезной
преобладали притчи, ветхозаветные прообразы, аллегорические фигуры. Из
переписки видно (дело 1779 г., № 35), что и в живописные приемы стремились
внести разнообразие, "дабы не все церкви одинаким манером были
писаны": в Никоновском приделе решено было писать "в клеймах
живописных" "для отличности" от Троицкого собора и Духовской
церкви, где "штуки" были "различаемы тягами".
Ни одно здание Лавры не осталось в той или иной мере без перестройки и
переделки. К концу XVIII в. все церкви Лавры оказались покрыты железом. Всех
позднее оказалась покрыта Духовская церковь. В описи 1768 г. она еще
(единственная) значится крытой тесом, а в описи 1785 г. сказано, что "все
церкви монастыря крыты железом".
Исторические интересы митрополита Платона (он был автором русской церковной
истории) заставляли его с известным вниманием относиться к памятникам прошлого.
Однако недостаток археологических знаний, так же как и вкусы XVIII в., наложил
новый, неизгладимый отпечаток на лаврские здания. В отдельных случаях удавалась
"реставрация", как, например, в случае крыльца трапезной, где
митрополит Платон предписывал старые "резные штуки" по возможности
сберечь, "чтоб их попрежнему вставить, а которые негодятся, таковые вновь
переделать; а на столбах, как они негодятся, рисунок для резьбы зделать
полегче, зделав капители поменьше, а базесы побольше, чтоб столбы были
пропорциональные" (дело 1778 г., № 58, л. 9). В других случаях здание
преображалось до неузнаваемости, как, например, Митрополичьи покои XVI-XVII
вв., которым был "придан порядочный фасад", с портиком, балконом и
лепными украшениями, или больничные палаты с церковью Преподобных Зосимы и
Савватия, где окна абсиды были приведены "в пропорцию и в фасад со всею
линиею казначейскою" (дело № 27 за 1779 г. лаврского архива). Перед
Святыми воротами митрополит Платон устроил в 1807г., по отзыву "Краткого
исторического описания", "весьма красивые врата готической
архитектуры" (позднее переделанные), которые плохо вязались с характером
древних боевых сооружений и которые были вовсе не "весьма красивы".
При митрополите Платоне построена заново Каличья башня (1759-1772 гг.), в
сооружении которой принимал участие архитектор Яковлев, построивший также
довольно скучное в художественном отношении новое здание ризницы (1782 г.). За
год до этого была разобрана западная паперть Успенского собора и заменена
новым, сохранившимся до настоящего времени, крыльцом.
В первой половине XVIII в., до митрополита Платона, появились две новые
небольшие и изящные постройки: Михеевская церковь (1734 г.) около трапезной и
церковь Смоленской иконы Божией Матери (1746-1748 гг.) на месте старой поварни.
Но пусть мастера XVIII в. не всегда умели и не всегда хотели правильно
реставрировать древнерусские здания. Чувство преемственности не прервалось, и
весь гений русских зодчих XVIII в., их чувство ансамбля с необычайной силой и
блеском сказались в постройке колокольни (1741-1770 гг.). Колокольня Ухтомского
- завершение архитектурного роста Лавры. В ней, как в фокусе, сошлись все линии
исторического развития. Одинаковость решения всех четырех фасадов (до 1785 г.
она имела четыре крыльца; ср. дело 1785 г., № 36, о разборке двух крылец),
нейтральная по отношению ко всем четырем странам света, как бы подчеркивает,
что движение кончилось, искомая точка найдена.
Вся история лаврского ансамбля до XVIII в. представляется как искание высотной
точки. В XV в., при низких стенах монастыря, роль высокой дозорной башни играл
верх Духовской церкви. В середине XVII в. Павел Алеппский писал об Успенском
соборе, что "церковь имеет пять величественных куполов, которые по своей
высоте только одни и видны извне монастыря" (см. выше, с. 384). Высокая
Каличья башня маячила издали путникам, приближавшимся к монастырю по угличской
дороге. В XVIII в. пятиярусная легкая колокольня вспорхнула еще выше. Верхние
два яруса колокольни - первое, что видит приближающийся по старой Московской
дороге, и они же видны издалека, из Корбухи, "Эрмитажа" императриц и
митрополитов. Каличья башня, перестраивавшаяся одновременно с возведением
колокольни, должна была уступить ей, стала ниже, чтобы не спорить с вновь
найденным ориентиром, статическим центром всего ансамбля.
И самый выбор места для колокольни далеко не случаен. Если когда-то главная
площадь монастыря была окаймлена с севера и востока кельями, если в XVI-XVII
вв. ее окаймляли старая трапезная и Успенский собор, то теперь, в XVIII в.,
колокольня встала на место старой трапезной и церковь Смоленской иконы Божией
Матери - на место соседившей с трапезною поварни.
До настоящего дня небольшой Троицкий собор с площадью перед ним остался
архитектурным центром всего ансамбля, несмотря на то, что этот ансамбль рос
ввысь, несмотря на то, что кругом появились и более высокие и более крупные
постройки. Исторически это понятно: собор был построен сыном Дмитрия Донского
над гробом преподобного Сергия Радонежского, он являлся на протяжении всей
истории монастыря его идейным центром. Зодчие, участвовавшие в создании
ансамбля, глубоко понимали это и архитектурными средствами блестяще разрешили
задачу подчинения частей целому, возводимых ими построек - центру. Ансамбль
превратился в сложный мир, своеобразный архитектурный космос. Появились
сооружения, архитектурно подчиненные главному, а рядом с ними начали возникать
другие, мелкие, сооружения, которые можно уподобить сателлитам, входящим в
состав всей системы в качестве соподчиненных элементов.
Центральность Троицкого собора подчеркивается прежде всего уже тем, что другие
здания ставятся от него на почтительном расстоянии в самом строгом и буквальном
значении слова. Около Троицкого собора - площадь, главная площадь монастыря.
Применительно к ней решен восточный фасад церкви Зосимы и Савватия:
полуколонки, декорирующие абсиду, распределены с расчетом на зрителя,
смотрящего на церковь от главной площади; именно оттуда окна абсиды кажутся
приходящимися в середине между полуколонками. Самое наличие лоджий указывает на
то, что строители хотели сохранить вид на церковь от площади. Строители
XVIII-XIX вв., замуровавшие церковь в казенный корпус западных келий, вырвали
ее из ансамбля, лишили связи с целым. В настоящее время в результате
реставрации церковь высвобождена из "каменного мешка" и возвращена
ансамблю. Это особенно бросается в глаза, если смотреть на нее с главной
монастырской площади - с дорожки, ведущей от Святых ворот к Троицкому собору.
По наивному представлению Павла Алеппского главным собором монастыря был
Успенский. Павел Алеппский пишет: "Потом нас повели в великую церковь
монастыря, называемую собором; она находится посреди монастыря, на возвышенном
месте"1.
1 Путешествие Антиохийского Патриарха
Макария в Россию... С. 32.
Впечатлительный, но недостаточно проницательный сириец руководствовался лишь
внешними признаками. Внутренняя значительность небольшого Троицкого собора
только лишний раз подчеркнута тем, что громада Успенского собора не поставлена
на пути к нему от Святых ворот, тактично отодвинута несколько в сторону.
Успенский собор не является тем центром, к которому ведут все пути.
Таким образом, разрастание и усложнение ансамбля лишь содействовали организации
пространства вокруг Троицкого собора, подчеркиванию его значения как
архитектурного центра. По мере роста ансамбля отдельные сооружения приобретали
значение подчиненных центров. Получилось нечто подобное солнечной системе, где
Солнце является центром для планет, а планеты - центрами для спутников. Одной
из своеобразных черт лаврского ансамбля является контрастное сопоставление
большого и маленького сооружения: Успенский собор и надкладезная часовня,
трапезная и Михеевская церковь, колокольня и церковь Смоленской иконы Божией
Матери. Каждое значительное сооружение имеет своего "спутника", еще
более оттеняющего его значительность. Лишь Троицкий собор не имеет
"спутника", именно потому, что он является центром, потому что все
прочие сооружения являются его "спутниками", "планетами".
Никоновская церковь не получила формы маленького, отдельно стоящего сооружения.
Принцип контраста в данном случае не решал архитектурной задачи, стоявшей перед
строителями. Церковь над гробом любимого ученика преподобного Сергия, его
преемника, преподобного Никона, нельзя было решить в качестве рядом
поставленной небольшой постройки. Это значило бы обречь ее на неравный спор с
более могучим соседом. Подобно тому как древние архитекторы включили пирамиду
Цестия в стену Рима, а не оставили ее подле нее, так и русские зодчие ввели
новую постройку в организм Троицкого собора, сообщили ей силу могучего соседа.
Никоновский придел - не "спутник", а одно целое с Троицким собором,
органическая его часть.
Другая особенность лаврского ансамбля заключается в том, что если высотная
точка служила в нем не только, чтобы смотреть вдаль, но и первой была видна
издали, ориентировала путника, приближавшегося к монастырю, то, наоборот,
небольшое центральное сооружение оставалось невидимым издали, к нему нужно было
подготовить зрителя, постепенно подвести. В лаврском ансамбле мы имеем дело с
тем же, что является отличительной чертой многих античных ансамблей: с
постепенной подготовкой заключительного эффекта, с эффектом неожиданности и
постепенности нарастания архитектурно-выразительных средств. Уже во Введенской
церкви намечаются темы, получающие развитие внутри монастырской ограды. Первое,
что видит входящий через Святые ворота, - знакомую ему по Введенской церкви
орнаментацию абсид Духовской церкви. И центральное сооружение, Троицкий собор,
он видит последним - у него кончается путь. Откуда бы ни идти к главной площади
монастыря, в главные Святые ворота или в Каличьи, в обоих случаях приходится
миновать своего рода "преддверие", раньше чем попасть на главную
площадь монастыря. С восточной стороны Духовская церковь и Успенский собор
образуют такое преддверие - вестибулум [vestibulum], как назвали бы его
римляне; с северной стороны такой вестибулум раньше образовывали постройки старой
трапезной и поварни, позднее - церковь Смоленской иконы Божией Матери и
колокольня.
В XVIII в. постепенно потеряла свое былое значение Угличская дорога, а вместе с
тем и северный въезд в монастырь. Заглавие одного из дел лаврского архива
достаточно красноречиво - "О заперении Каличьих ворот и о непропускании в
оные никого" (дело 1787 г., № 20). Все большее, исключительное значение
стал приобретать восточный въезд со стороны Московской дороги (Успенские и
Святые ворота). В елизаветинские времена от Святых ворот к Троицкому собору
была насажена аллея1.
1 Об инициативе императрицы Елизаветы
вспоминается в деле 1786 г. за N 81 в связи с частью этой аллеи (от Духовской
церкви до Троицкого собора): иеромонах Филумен "по простоте своей"
обрубил снизу почти до половины сучья на деревьях и "тем оной аллее сделал
безобразие". В статье С. С[мирно]ва "Посещение Троицкой Сергиевой
Лавры Императрицей Елисаветой Петровной" ("Московские
Ведомости", 1861, № 99, с. 794 -795) сообщается, что во время одного из
зимних приездов было "приказано обывателям в селениях, лежащих на пути,
каждому против своих дач, по обе стороны дороги, становить елки, и в посаде,
где проезжать Императрице, расставить также елки прешпектом. Такие же прешпекты
из елок устроялись от Святых ворот до Троицкого собора и отсюда до царских
Чертогов".
Парадная роль Святых ворот была одной из причин, по которой они наиболее
пострадали от всякого рода архитектурных экспериментов ("готические"
затеи митрополита Платона и т. д., см. выше, с. 391). Вестибул со стороны
Каличьих ворот утратил свое утилитарное, функциональное значение, прохода и
проезда по нему не было. Но художественная композиция ансамбля уже сложилась к
тому времени окончательно. И вестибул остался как одна из граней застывшего
кристалла.
Последний по времени памятник XVIII в. - небольшой обелиск, поставленный
митрополитом Платоном на главной площади в 1792 г. На нем - надписи,
повествующие о знаменательных исторических событиях, когда "обитель к
сохранению Отечества содействовала". Этот исторический ретроспективизм -
символичен. Архитектурная история Лавры также кончилась к этому времени: XIX и
начало XX в. не дали ничего, кроме порчи ансамбля под видом его
"поновления".
К самому концу XVIII в. относятся две интересные акварели художника Ф. Я.
Алексеева, хранящиеся в настоящее время в Государственном Историческом музее в
Москве. Написаны они, видимо, одновременно, и их следует датировать временем
после 1792 г., когда на главной площади Лавры, как только что было сказано,
поставили обелиск. Особенно интересен здесь старый вид Чертогов, утративших
свое прежнее обличив в 1815 г., после перевода сюда Московской Духовной
академии.
Пройдем мимо истории Лавры в XIX в. В 1920 г. декретом СНК за подписью Ульянова
(Ленина) монастырь был закрыт и Лавра была обращена в музей. В 1940 г. СНК
РСФСР вынес специальное постановление, по которому весь комплекс Загорского
историко-художественного музея в черте крепостных стен был объявлен
музеем-заповедником с выделением вокруг наружной линии древних монастырских
стен запретной зоны для строительства в 30 метров. На полную реставрацию
художественных памятников были ассигнованы специальные средства. Разработан
генеральный план реставрации, рассчитанный на целый ряд лет.
О принципиальных основах этого плана и ходе его реализации следует сказать в
заключение настоящего очерка. Исходной идеей, положенной в основу всех
реставрационных работ, является восстановление замечательных памятников нашего
прошлого в их наиболее художественно совершенном виде и притом не в качестве
изолированных памятников, а в качестве элементов большого ансамбля. Историю
этого ансамбля мы только что проследили, попытавшись раскрыть внутреннюю
художественную закономерность его роста.
Для Теофиля Готъе постройки Лавры появлялись "безо всякой симметрии, по
мере надобности, в том месте, где это было нужно, подобно растениям, растущим
на благоприятной почве" (см. выше, с. 373). Они, действительно, появлялись
там, где это было нужно практически. Надкладезная часовня, например, была
построена на месте открытия источника и не могла быть построена где-либо еще,
но приобрела она ту художественную форму, которую диктовал ансамбль. Появление
"там, где это было нужно", не исключало художественной логики роста.
Реставрации подлежит, следовательно, не то или иное количество изолированных
памятников, вне их взаимной связи, выросших, подобно растениям, по воле ветра
из заброшенных куда попало семян, а весь ансамбль монастыря-крепости - Лавры.
Реставрация каждого отдельного памятника должна вестись с учетом, что он есть
прежде всего элемент большого архитектурного целого.
Подобно тому как все целое Лавры слагалось постепенно, и каждый памятник, в
свою очередь, явился результатом сложной исторической жизни. Мы встречаемся
здесь, в русском средневековье, с тем же явлением, что и в западноевропейском
средневековом искусстве. Многие готические соборы строились на протяжении
столетий. В одном и том же соборе нередко сочетаются романские элементы с
формами ранней и зрелой готики. Лишь искусственно, путем абстракции, отнюдь не
de facto, можно разложить его на разновременные составные части. Перед
реставратором стоит сложная задача - из всех стадий развития каждой части
остановиться на какой-то одной, основываясь при этом не на субъективных вкусах,
а на объективных данных, обязывающих поступить именно так, а не иначе.
Соблазнительно, но в корне неправильно было бы руководствоваться в данном
случае механическим критерием века и даты, имеющими, казалось бы, в наибольшей
мере характер чего-то объективного и неоспоримого. Типичным примером такой
механической, односторонне археологической ориентировки по датам может служить
надстройка так называемого Донского корпуса в 1906 г. Духовный собор Лавры
просил об этом разрешения у Московского археологического общества и получил его
на том основании, что хотя здание и построено ранее XIX в., но подвергалось
многочисленным перестройкам1. В результате над монастырской стеной
вырос третий этаж, который закрыл вид на замечательные постройки более раннего
времени. В этом случае приняли во внимание археологическую малозначительность
отдельной постройки, но забыли об ансамбле. Решающим явился принцип "до и
после"2.
1 Древности // Труды комиссии по
сохранению древних памятников Московского Археологического Общества. М., 1908.
Т. II. С. 67. Протокол от 10 июля 1906 г.
2 По этому принципу было прямо регламентировано, какие постройки
подлежат и не подлежат ведению Археологического Общества.
Задача реставрации не заключается в том, чтобы механически удалить все
сооружения после известного года или вернуть здание к его первоначальному виду,
до всех переделок. Лаврская колокольня раньше имела три яруса и лишь с
надстройкой двух верхних ярусов обрела стройность и легкость, делающие ее одним
из драгоценнейших элементов всего ансамбля. Никому не придет в голову
возвращать ее к первоначальному виду и снимать оба верхних яруса. Совсем другое
дело - удалить северную пристройку Троицкого собора, раскрыв портал XV в.,
разобрать пристройки Духовской церкви или высвободить церковь Преподобных
Зосимы и Савватия из корпуса келий. Во всех этих случаях ансамбль не
нарушается, а обогащается. Задача реставратора - найти в истории памятника его
оптимум, и этот оптимум не может быть найден по механическому принципу:
"чем древнее, тем лучше". Нужно проявить ту же чуткость, которая была
свойственна и самим создателям ансамбля. Лучшие мастера, участвовавшие в
создании архитектурного ансамбля, считались не с второстепенными постройками и
антихудожественными наслоениями, а с тем лучшим и наиболее совершенным, что они
видели вокруг себя. И потому правильно найденный оптимум для каждого памятника
не только не разрушает ансамбля, а, наоборот, заставляет звучать его во всей
силе.
Иными словами, реставрация - дело не только археолога, но и художника. И не в
одном интуитивном такте, или чутье, заключается решение вопроса. В основе
всегда должен лежать художественный анализ целого и частей, раскрытие их
внутренней логики. Реставратор не может являться рабом случайности;
реставрировать здесь деталь XVII в., а рядом деталь XVIII в. только потому, что
случайно сохранились именно эти остатки, без связи с целым, есть искажение
памятника и его истории. Это одинаково справедливо в большом и малом: в
реставрации оконных наличников одного здания и в реставрации ведущих памятников
всего ансамбля.
По мысли генерального плана, ансамбль не может быть иначе чем насильственно
возвращен к определенному году или моменту своего прошлого существования.
Нельзя "повернуть колесо истории вспять". Обязанность реставратора
заключается в другом -сохранить все ценное, но не в виде бессвязного набора
элементов, а в виде частей органического целого, то есть, по существу,
продолжить традицию древних мастеров, бережно хранивших идею ансамбля.
Иллюстрацией только что сказанного могут служить больничные палаты с церковью
Преподобных Зосимы и Савватия. Они как бы повторяют основной принцип всего
ансамбля: подобно ему они были наделены способностью исторического развития,
роста, возникали не сразу, а постепенно. И вместе с тем они представляют собою
настолько органичное и цельное сочетание разновременных элементов, что не может
быть и речи о возвращении всего комплекса к какой-то одной определенной точке
времени. Задача реставратора заключается в удалении позднейших, искажающих
целое слоев и напластований и в сохранении всего, что не нарушает органичность
целого. И главное - памятник должен быть возвращен ансамблю, высвобожден из
загромоздивших его позднее пристроек и надстроек. Недаром древние мастера
распределили полуколонки на абсиде с расчетом на зрителя, видящего церковь с
главной площади монастыря. Они чувствовали ее связь с ансамблем.
Прямым следствием из этой основной мысли являются требования, предъявляемые к
реставрации отдельных форм и деталей. Если нельзя реставрировать, не поняв
логики и закономерности целого, то и в отношении каждой формы и детали нужно
поступать так же. Не только нет надобности слепо копировать одну определенную,
случайно сохранившуюся форму, а, наоборот, является необходимым свести воедино
все эмпирические данные и определить общую закономерность построения. Так
приходится, например, поступать в отношении капителей на четверике церкви
Зосимы и Савватия, закомар той же церкви, цоколей Духовской церкви и колокольни
и т. д. Чертежи шаблонов [см.: Трофимов И. В. Памятники архитектуры
Троице-Сергиевой Лавры: Исследования и реставрация. М., 1961. Рис. 104,121,101,
210] иллюстрируют это, показывая, каким образом архитектурный анализ кладется в
основу их построения. Подобный шаблон не есть, вместе с тем, и стандарт,
допускающий вариации, по примеру древних греков, вносивших пластические
коррективы в общий пропорциональный строй деталей при их доработке.
В противоположность этому механическое копирование и имитация всех погрешностей
и случайностей прежнего исполнения без попытки дать себе отчет в художественном
смысле той или иной особенности не может быть названо иначе как фальсификацией.
Один маленький пример является показательным. Для обелиска на главной площади
Лавры мы располагаем не только первоначальным проектом, но и документальными
данными, показывающими, чем были вызваны некоторые отступления от этого проекта1.
Отступления были чисто случайными, они были обусловлены небрежностью в работе и
недостатком материала. При осмотре вновь воздвигнутого монумента было
установлено, например, что нижние ступени сделаны в 5 аршин 14 вершков вместо 6
аршин, стул сделан из 7 камней вместо 6, база сделана из 6 камней вместо 4,
вверху в пьедестале поставлен камень "другого разбору и цвету",
"швы негладки и в некоторых местах есть рвани", в карнизе оказались
одна вставка и две заплаты, верхняя лещадка и база сделаны "из 4 камней
другого разбору и цвету и есть рвани" и т. д. Подрядчик вынужден был дать
по этому поводу объяснения2.
1 См. дело 1792 г., № 52, лаврского
архива; "О зделании в Лавре против колокольни из дикого камня абелиска и
солнечных часов".
2 "В ступеньках двух вершков недостает, потому что па каждую
сторону по вершку заложено площадкою для крепости"; стул сделан из 7
камней, потому что "работники по неосторожности отломили угол у одного
камня, то принужден нашолся вставить седьмой камень"; камень "другого
разбору и цвету" объясняется тем, что "привезенный на его место
камень дарогою извощики обламали, то уже здозволения отца наместника положил
здешней"; вставка и заплаты в карнизе оказались "вызлишестве"
потому, что после того как карниз "был уже на месте и подлит, из 4
камней", приказано было сделав отлив - подрядчик "нашелся
принужденным убавлять толщину карниза, а убавляя угол отломился"; верхняя
чещадка и база сделаны "из другого разбору камней и цвета" "по
недостатку в привозе настоящего камня" и т.д.
Конец взаимным претензиям положила резолюция митрополита Платона: "В его
некоторых неисправностях следует простить, когда уже нельзя переделать".
Если бы потребовалось восстанавливать обелиск, то не было бы никакой нужды
воспроизводить подобные недочеты и шероховатости, с которыми, как видно из
приведенных выдержек, скрепя сердце мирился сам заказчик.
Существует точка зрения, согласно которой задача реставрации должна сводиться к
"охране существующего". Эта точка зрения с большой решительностью,
почти парадоксальностью, была формулирована уже почти 100 лет назад Джоном
Рескином в его работе "Seven lamps of architecture" (1849 г.). Имея
перед глазами примеры произвольных, недостаточно обоснованных научно
реставраций, Рескин писал, что "реставрация означает самое полное
разрушение, которое только способно испытать здание, - разрушение без остатка,
разрушение, сопровождаемое фальшивым описанием разрушенной вещи". "Мы
не имеем права прикасаться к ним, - писал Рескин о памятниках прошлого, - они
не наши". Ограждать от разрушения то, что есть, - единственная задача
реставратора. "Проявите больше заботы о ваших памятниках, и вам не нужно
будет их реставрировать", - писал Рескин. "Несколько листов свинца,
положенных вовремя на крышу, несколько сухих листьев и веток, удаленных вовремя
из водосточного желоба, спасут и крышу, и стены от разрушения. Охраняйте старое
здание с сердечным участием, оберегайте его как можно лучше, и любой ценой, от
всякого влияния времени. Пересчитывайте его камни, словно драгоценности в
короне; поставьте около него охрану, как у ворот осажденного города; связывайте
его железом там, где оно распадается; поддерживайте его подпорками там, где оно
валится; не смущайтесь незначительностью помощи: лучше костыли, чем потерянная
нога".
Из этих слов иногда делали вывод, что реставратор не имеет права удалять со
здания ни одного исторически сложившегося пласта, вплоть до безобразных
напластований XIX в. Но дело в том, что переделки, перестройки, пристройки
этого времени - по большей части вовсе не безобидные "приклейки" к
зданию, они вьедаются в его тело, угрожая нередко его существованию.
Например, безграмотные переделки и перестройки больничных палат и церкви Зосимы
и Савватия, продолжавшиеся в течение десятилетий, довели их в конце концов до
катастрофического состояния. Уже из чисто инженерных соображений реставратор
должен был снять третий этаж XIX в., легший непосильным бременем на древнее
здание. <...> "Охрана" огромных оконных растесов в четверике и
тому подобное сохранение позднейших (не только художественных, но и
конструктивных) уродств и нелепостей ускорили бы гибель здания в целом.
Так художественно-архитектурные задачи смыкаются с конструктивно-инженерными. В
последнем отношении в генеральном плане принято было за правило решать те или
иные инженерные проблемы конструктивными приемами, не чуждыми сооружению: если
нужно восстановить разрушенный свод с распалубками, сложенный из кирпича,
-пользоваться древними приемами притески отдельных штук кирпича, с учетом
распора на ослабленные временем и переделками стену и столбы, причем
конструкция их рассчитывается и укрепляется опять-таки древними приемами, дабы,
приняв нагрузку и распор, стена и столбы заработали бы вновь, как
первоначально. Иными словами, реставрируется не внешняя декорация на основе
новых технических приемов, железа, железобетона и тому подобного, а
восстанавливается исконная связь конструкции и формы, древняя конструкция
естественно и логически отливается в ту или иную художественную форму - не
мишуру и не внешнюю имитацию, а органическое развитие конструктивной основы.
Генеральный план реставрации устанавливает разницу между постройками или
частями построек, подлежащими немедленному удалению, и такими, которые можно
предоставить, так сказать, естественному умиранию. К первой категории прежде
всего относятся сооружения или части сооружений, не представляющие
художественного или исторического интереса и находящиеся в аварийном состоянии,
respective угрожающие целости всего здания. Если их не разрушить немедленно,
они разрушатся сами или разрушат все сооружение. Бот почему необходимо было
снять с зосимовского корпуса третий этаж, необходимо разобрать обветшавший
навес над галереей Каличьей башни, первоначально не существовавший, и т. д.
Восстанавливать такие позднейшие нехудожественные и антихудожественные
наслоения значило бы "увековечивать мертвое". Есть, однако, и такие
сооружения, которые до поры до времени можно оставить, при условии, что они не
будут восстанавливаться и ремонтироваться. Таковы, например, книжная лавка у
Святых ворот и целый ряд зданий около стен Лавры, закрывающих вид на древние
памятники: бывший странноприимный дом (ср. вид 80-х годов XIX в., до постройки
дома в 1892 г.), бывшая больница и богадельня к западу от Лавры, постройки
около Утичьей башни и др.
В заключение необходимо дать хотя бы краткую фактическую справку об уже
произведенной реставрации. В 1920-х годах, после закрытия Лавры, велись
отдельные работы по восстановлению памятников архитектуры и живописи. Из
живописных работ в первую очередь должно быть отмечено раскрытие икон из
иконостаса Троицкого собора. [Раскрытие икон было начато в 1919 г. (тогда же, в
1918-1919 гг., было довершено раскрытие рублевской "Троицы", производившееся
В. П. Гурьяновым в 1904 -1905 гг.). За время 1919-1925 гг. были раскрыты икона
"Одигитрия" в нижнем ярусе, все 15 икон деисусного (2-го) яруса и 4
иконы из праздничного (3-го) яруса. К настоящему времени (то есть ко времени
написания статьи. - Ред.) завершена расчистка 15 икон праздничного ряда.
<...> Постоянное наблюдение за всеми работами по реставрации живописи
имел акад. И. Э. Грабарь. При установлении принадлежности икон праздничного
ряда Андрею Рублеву существенное значение имеет сравнение их с аналогичными
иконами в иконостасе Благовещенского собора в Московском Кремле, где участие
Андрея Рублева засвидетельствовано летописью.] Что касается архитектуры, то
прежде всего пришлось восстанавливать здания, пострадавшие от двух сильных
пожаров 1920 г. К их числу относятся Пятницкая башня (восстановлено покрытие по
образцу древних деревянных), Святые ворота (устройство четырехскатной крыши
взамен сгоревшей), Чертоги (кроме восстановления крыши удалена восточная
позднейшая пристройка, пострадавшая от пожара) и 'др. Наиболее значительной
работой этого времени должно быть признано раскрытие северного фасада Троицкого
собора и реставрация окон его абсиды. Все эти работы проводились под
руководством проф. Д. П. Сухова, имевшего тогда постоянное наблюдение за
архитектурными памятниками Лавры. К тем же годам относится обмер некоторых
памятников, производившийся архитектором А. А. Кесслером и архитектором В. А.
Феоктистовым (Митрополичьи покои, Трапезный храм, Успенский собор)1.
1 Обмеры не были закончены. Исполненные
чертежи хранятся в настоящее время в отделе архитектурной графики
Государственного Исторического музея в Москве.
Зимой 1937-1938 гг. (до апреля 1938 г.) в Лавре работал архитектор П. Д.
Барановский, произведший ряд исследований по Духовской церкви и больничным
палатам с церковью Преподобных Зосимы и Савватия. При нем было зафиксировано
состояние памятников, составлен ряд дефектных актов и технических смет и
приступлено к реставрации больничных палат (П. Д. Барановским отреставрированы
южные три окна в первом этаже южных палат и начаты работы по восстановлению
южной закомары).
С апреля 1938 г. руководство работами перешло к архитектору И. В. Трофимову.
Первоначальный план в смысле очередности намечавшихся к реставрации объектов
был изменен. Одновременно была начата подготовка материалов для СНК РСФСР,
вынесшего в 1940 г. на основании их уже упоминавшееся выше постановление о
преобразовании Лавры в музей-заповедник республиканского значения и об отпуске
сумм на его полную реставрацию. Докладная записка об архитектурных памятниках
была написана В. П. Зубовым и И. В. Трофимовым при консультации И. В.
Жолтовского. Впоследствии она легла в основу специального плана реставрации.
Тогда же впервые была произведена точная инструментальная съемка плана Лавры,
исполнены фасады и разрезы и акварель.
После постановления СНК РСФСР музей-заповедник был передан в ведение управления
по делам искусств при СНК РСФСР. Главным архитектором назначен И. В. Трофимов.
При Управлении учрежден Ученый совет под председательством акад. архитектуры И.
В. Рыльского. В состав ученого совета вошли акад. архитектуры И. В. Жолтовский,
проф. А. В. Щусев и др. Специально наблюдал за работами по реставрации живописи
акад. И. Э. Грабарь. Постоянное наблюдение за архитектурно-строительными
работами в качестве члена ученого совета и представителя Управления по делам
искусств осуществлял с сентября 1940 г. по настоящее время архитектор Н. Д.
Виноградов, посещавший Лавру не реже одного раза в неделю, а с осени 1941 г. до
начала 1944 г. (в бытность И. В. Трофимова на военной службе) исполнявший
обязанности главного архитектора1.
1 Находившийся с лета 1943 г. в Москве
И. В. Трофимов продолжал поддерживать связь со стройучастком и принимай участие
в его работе и заседаниях Ученого совета.
Ученый совет знакомился регулярно с ходом работ путем выездов на место и
рассматривал проекты реставрации, представляемые на его одобрение. Для
проведения реставрации был в 1940 г. организован строительный участок
реставрационно-восстановительных работ в Загорском музее-заповеднике,
подчиненный непосредственно Управлению по делам искусств. К концу 1940 г. на
основе докладной записки 1938 г. был разработан генеральный план
реставрационно-восстановительных работ. Его принципиальные установки
охарактеризованы выше.
С самого начала организации стройучастка были предприняты в широком масштабе
обмерные и научно-исследовательские работы, имевшие целью подвести прочную базу
под проводимую реставрацию. Студенты-практиканты Ленинградской академии
художеств работали по обмерам уже в 1939 г. К ним присоединились в следующем
году студенты Московского архитектурного института (всего в 1940 г. работало 32
студента). Война помешала дальнейшему развертыванию производственной
студенческой практики, тем не менее, несколько студенток Московского
архитектурного института продолжали работать и в военные годы вместе с
несколькими архитекторами, членами Союза архитекторов. <...>
Для строго исторического обоснования проводимой реставрации весьма существенным
является полный учет всех сохранившихся документальных данных. Между тем до сих
пор не существует специальной архитектурной монографии о Лавре. Солидные и не
утратившие во многом своего значения до сегодняшнего дня труды А. В. Горского и
Е. Е. Голубинского являются трудами по истории Лавры в целом, и собственно
архитектурным вопросам в них уделено не так много места. В подробности, которые
могут интересовать реставратора, они, естественно, не вдавались. Ими далеко не
полно был использован лаврский архив, ныне находящийся в Центральном архиве
древних актов [с 1992г. - Российский государственный архив древних актов] в
Москве и сохранивший примерно с середины XVIII в. несколько тысяч дел, по
которым год за годом можно проследить все изменения в постройках Лавры. Ценные
данные содержатся в монастырских описях, хранящихся в музее-заповеднике и
охватывающих период с 1641 по 1908 г. (часть их была недоступна ни А. В.
Горскому, ни Е. Е. Голубинскому). Как эти, так и другие многочисленные
рукописные и печатные источники систематически изучались начиная с 1940 г. по
сие время ученым секретарем Ученого совета В. П. Зубовым. В результате им были
составлены обширные сводки архивных данных по истории каждого архитектурного
памятника Лавры, позволяющие шаг за шагом проследить их судьбу, а также
обнаружен ряд неизвестных до сего времени чертежей и рисунков.
В годы до войны (1938-1941 гг.) строительство было обеспечено
высококвалифицированными мастерами - каменщиками, мраморщиками и плотниками. В
1940 г., когда началось широкое развертывание работ, число рабочих (вместе с
подсобниками) достигало шестидесяти человек. С началом войны оно резко
снизилось, тем не менее реставрационные работы не были прекращены вовсе: силами
буквально единиц продолжались работы по Духовской церкви и больничным палатам.
На работу были привлечены женщины и подростки, постепенно освоившиеся под
руководством старших мастеров с новыми для них задачами. Правда, главный акцент
в военные годы был перенесен на обмерные работы, которые приобрели тогда особо
актуальное значение: достаточно сослаться на пример разрушенных памятников, по
которым обмеров не осталось. Одной из больших работ военного времени явился
проект вертикальной планировки, исполненный в 1941-1943 гг. проф. А. В. Щусевым
и инженером М. В. Хитровским. <...>
Остается сказать еще лишь одно: восстановление древних памятников Лавры в их
художественно совершенном виде не есть "реставрация для реставрации".
Это есть школа русского народного зодчества, одинаково поучительная для
рядового строителя-каменщика и для художника-архитектора. Недавняя (1944 г.)
организация художественно-ремесленного училища в Загорске имеет целью не только
обеспечить стройучасток квалифицированными мастерами-реставраторами. Она должна
способствовать художественному росту наших будущих кадров так же, как
способствует ему практика студентов в стенах древней обители. Да и зрелый
мастер-архитектор найдет для себя немало поучительного в богатом архитектурном
наследии Троице-Сергиевой Лавры.
Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.
Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.
Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.
Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.
Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.
Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,
академик Российской академии художеств
Сергей Вольфгангович Заграевский