РусАрх

Электронная научная библиотека по истории древнерусской архитектуры

О БИБЛИОТЕКЕ

ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ АВТОРОВ

КОНТАКТЫ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА

НА СТРАНИЦУ АВТОРА

Источник: Каргер М.К. Древний Киев: очерки по истории материальной культуры древнерусского города. Т. 2. М.-Л., 1961. Все права сохранены.

Размещение электронной версии в открытом доступе произведено: www.myslenedrevo.com.ua. Все права сохранены.

Номера страниц проставлены в квадратных скобках в конце страниц.

Размещение в библиотеке «РусАрх»: 2019 г.

М.К. Каргер

ДРЕВНИЙ КИЕВ:

ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОРОДА

ТОМ 2

Также см. Том 1

Аннотация

Монография М.К.Каргера «Древний Киев» т. II посвящена памятникам монументального зодчества Киева Х-XIII вв. Большая часть памятников Киева подвергнута автором новым архитектурно-археологическим исследованиям, в результате которых удалось выяснить или уточнить их первоначальный облик. Значительная группа памятников открыта раскопками автора вновь. Обильный иллюстративный материал дает исчерпывающее представление об архитектурных памятниках Киева.

Книга рассчитана на научных работников и подготовленных читателей, интересующихся вопросами истории культуры.

Предисловие

До XV в. зодчество было главной летописью человечества.

В. Гюго.

Археологические исследования значительно обогатили наши представления о разнообразных архитектурных памятниках древнего Киева. От большей части этих памятников до наших дней сохранились только незначительные остатки нижних частей стен, а чаще лишь фундаменты, скрытые под многовековыми напластованиями. Эти остатки древних построек стали достоянием исторической науки в результате археологических раскопок.

Нужно также иметь в виду, что и те сооружения древнейшей поры русского зодчества, которые сохранились в Киеве и его пригородах доныне и бережно охраняются Советским государством как исторические памятники, представляют обычно весьма сложные комплексы, первоначальное, древнейшее ядро которых нередко бывает скрыто под разновременными, значительно более поздними реставрациями и перестройками. Для того чтобы восстановить хотя бы теоретически первоначальный облик этих древних сооружений, нужны кропотливые археологические исследования.

Значительный интерес к руинам древних архитектурных памятников Киева был характерной чертой наиболее раннего этапа археологических исследований, развернувшихся в Киеве еще в начале прошлого века. Археологическими исследованиями архитектурных сооружений занимались К.Лохвицкий, Н.Е.Ефимов, А.С.Анненков, А.И.Ставровский, позже – П.А.Лашкарев, В.В.Хвойка.

К сожалению, большая часть этих исследований проводилась на крайне низком методическом уровне, не обеспечивавшем самых минимальных требований к раскопкам такого рода. Образцовые в отношении методики раскопки архитектурных памятников Д.В.Милеева и П.П.Покрышкина значительно обогатили наши знания в области древнего зодчества Киева.

Археологические исследования древних архитектурных памятников Киева наряду с изучением массовых жилищ горожан, городского ремесла и проблем древнейшей истории города занимали крупное место в работах Киевской экспедиции АН СССР и АН УССР (1938-1952 гг.). [с. 5]

Раскопками последних лет удалось открыть много новых, ранее неизвестных памятников киевского зодчества – руины храма в усадьбе Художественного института, развалины большого храма Зарубского монастыря, мощную крепостную стену, ограждавшую в XI в. двор киевского митрополита.

Исключительно яркие новые материалы для характеристики архитектурного облика памятника получены в результате многолетних археологических работ внутри Киевской Софии.

Киевской археологической экспедиции не раз приходилось ставить в число своих задач наряду с раскопками новых, незатронутых более ранними исследованиями, раскопки и таких памятников, которые уже были объектами археологических исследований, но вследствие недостаточной методической подготовленности исследователей или вынужденной ограниченности их задач нуждались в повторном или дополнительном изучении. Необходимость повторных раскопок открытых в XIX и начале XX в. развалин некоторых киевских дворцов, древних храмов и крепостных сооружений совершенно очевидна каждому, кто знаком с методикой раскопок и характером документации их в работах К.Лохвицкого, А.Турчаниновой, А.И.Ставровского и даже внесшего очень много в дело изучения древнего Киева В.В.Хвойки.

Что постановка подобных задач может вознаградить совершенно неожиданными результатами, доказывают итоги наших повторных раскопок развалин Десятинной церкви, уже дважды до этого подвергавшихся раскопкам (К.Лохвицким в 1824 г. и Н.Е.Ефимовым в 1826 г.), повторные раскопки восточной части Выдубицкого собора, раскопанной в 1916 г. В.П.Песчанским и А.Д.Эртелем, повторные раскопки открытых П.А.Лашкаревым в 1878 г. развалин храма на Вознесенском спуске, руин храма-мавзолея Бориса и Глеба в Вышгороде и ряда других.

Памятники древнего зодчества Киева – оборонительные сооружения, дворцы, храмы – рассматриваются в настоящем исследовании как наиболее выразительные документы «монументальной истории» города, в первую очередь как важнейшие компоненты градостроительства Х-XIII вв.

Это понимание архитектурных памятников для истории города отнюдь не следует путать с тем отношением к ним, которое ограничивается рассмотрением древних зданий лишь в качестве наиболее устойчивых вех в изучении «исторической топографии».

Автор пытался также показать памятники древнего зодчества Киева в качестве немых участников крупных исторических событий, составлявших яркую, но полную внутренних противоречий историю древнейшей столицы Русского государства. [с. 6]

Памятники киевского зодчества
конца X – начала XI в.

…приидоша из Грек в Киев к самодержавному христолюбну Владимиру мудрий мастеры, иже искусни бяху созидати каменных церквей и полат, с ними же и каменосечцы и прочии делатели.

Степенная книга

Десятинная церковь

1. Письменные свидетельства

Развалины Десятинной церкви в Киеве уже более ста лет привлекают к себе внимание исследователей культуры и искусства Киевской Руси. Древнейший памятник каменного зодчества и монументальной живописи на Руси, Десятинная церковь вместе с тем представляла крупнейший центр древнего Владимирова города, вокруг которого била ключом яркая, беспокойная жизнь столицы Киевской Руси в эпоху ее расцвета.

Окруженная княжескими дворцами, холопскими ремесленными мастерскими, Бабиным торжком, Десятинная церковь была в Х – начале XI в. крупнейшей и несомненно наиболее пышно оформленной постройкой Владимирова города.

Эта роль крупного городского центра несколько уменьшилась в 30-х годах XI в. после расширения городской территории при Ярославе и, в частности, после постройки в новом городе Софийского собора и княжеских Реоргиевского и Ирининского монастырей. Но и тогда роль Десятинной церкви все еще оставалась очень значительной.

Летописцы сообщают о постройке церкви и о ее дальнейшей судьбе немногочисленные факты:

«В лето 6497. Посемь же Володимер живяше в законе хре[с. 9]стьянсте, помысли создати церковь пресвятыя Богородица и послав приведе мастеры от Грек. И наченшю же здати, и яко сконча зижа, украси ю иконами, и поручи ю Настасу Корсунянину и попы Корсуньскыя пристави служити в ней, вдав ту все еже бе взял в Корсуни: иконы, и съсуды, и кресты» [Лавр. лет. 6497 (989) г.; под тем же годом о закладке храма сообщает Лет. Авр. Однако то же известие повторено в этой летописи еще раз под 6500 (992) г.].

Различные списки Повести временных лет относят закладку церкви к различным датам. В Лаврентьевской летописи об этом событии повествуется под 6497 (989) г., в Ипатьевской летописи тот же текст читается под 6499 (991) г. К 991 г. закладку церкви относят также Летописец Переяславля-Суздальского, Софийская I, Ермолинская, Львовская, Типографская, Воскресенская, Густынская летописи и Рогожский летописец. В Никоновской летописи закладка храма отнесена к 993 г., в III Новгородской летописи – к 990 г.

Составитель «Памяти и похвалы Владимиру» Иаков Мних относил закладку храма на четвертое лето после крещения князя («… на четвертое лето церковь камену святыя Богородицы заложи») [А.И.Соболевский. Памятники древнерусской литературы, посвященные св. Владимиру. ЧИОНЛ, кн. II, Киев, 1888, отд. II, стр. 23]. Поскольку крещение Владимира тот же автор относил за 28 лет до смерти князя (в 1015 г.), т. е. к 987 г., постройку храма он, очевидно, связывал с 990 г. Ту же дату находим в древнем житии Владимира (по списку XVI в.) [там же, стр. 16].

А.А.Шахматов полагал, что составитель «Памяти и похвалы Владимиру использовал древнюю летопись, существенно отличавшуюся от дошедших до нас летописных сводов, а самый памятник относил к глубокой древности [А.А.Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб. 1908, стр. 23, 28]. Может быть, дата закладки храма, сообщаемая этим памятником (990 г.), является наиболее близкой к истине.

В 996 г. постройка была закончена и торжественно освящена [О дате окончания и освящения церкви согласно сообщают под 6504 (996) г. Ипат., Воскр., Льв., Тип., Густ. лет., Лет. Авр., Рог. лет. и Лет. Пер.-Сузд. А.А.Шахматов, опираясь на данные «Памяти и похвалы Владимиру», относил освящение церкви и дарование ей десятины к 6503 (995) г., указывая на то, что по показанию проложной статьи освящение церкви Богородицы имело место 12 мая, а 12 мая приходилось в воскресение именно в 6503, а не в 6504 г. Шахматов считал не подлежащим сомнению, что освящение нового храма было приурочено к воскресному дню (А.А.Шахматов, Разыскания…, стр. 25)]. Князь «створи праздник велик в тъ день бояром и старцем градским и убогим раздая именья много» [Лавр. лет. 6504 (996) г.]. Владимир поручил церковь Анастасу Корсунянину, даровав ей «десятину», отчего она и получила свое наименование, более распространенное, чем собственное имя церкви, по поводу которого существуют различные мнения. Древние источники обычно называют церковь «Богородицей Десятинной», не определяя, какому богородичному празднику она была посвящена. [с. 10]

В несторовом «Чтении о Борисе и Глебе» Десятинная церковь названа «кафоликани иклисиа», что обозначало «кафедральный собор» (καθολική έκκλησία ) [Д.И.Абрамович. Жития св. муч. Бориса и Глеба и службы им. Памятники древнерусской литературы, вып. 2, Пгр., 1916, стр. 19].

Митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» называл Десятинную церковь «святаа церкы святыя Богородица Мария» [А.И.Пономарев. Памятники древнерусской церковно-учительной литературы, вып. I. СПб., 1894, стр. 74].

Под 1039 г. в летопись занесено известие о вторичном освящении храма, ошибочно трактуемое некоторыми исследователями как относящееся к собору Софии [об этом см. ниже, в главе, посвященной Софийскому собору]. В действительности не может быть никаких сомнений в том, что летописное известие («священа бысть церкы святыя Богородиця, юже созда Володимер, отець Ярославль, митрополитомь Феопемптом») [Лавр. лет. 6547 (1039) г.; то же известие см. в Ипат., Новг. I, III, IV, Соф. I, Воскр. Ник., Тип., Ермол., Густ. лет. и в Лет. Пер.-Сузд. под тем же годом] относится к Десятинной церктви, а не к Софии. По-видимому, это вторичное освящение было вызвано крупными перестройками храма, которые были осуществлены в первые десятилетия XI в.

В XII – XIII в. Десятинная церковь дважды подверглась жестокому разгрому со стороны русских князей, боровшихся за киевский стол. 8 марта 1171 г. сын владимирского князя Андрея Боголюбского Мстислав, взяв Киев штурмом, подверг его сокрушительному разгрому. Летописный рассказ достаточно подробно рисует этот разгул владимирского князя:

«И грабиша за два дни весь град: Подолье и Гору, и монастыри, и Софью, и Десятинную Богородицю, и не бысть помилования никому же ниоткуду же, церквам горящим, крестьяном убиваемом, другым вяжемым, жены ведомы быша в плен… и взяша имения множьство, и церкви обнажиша иконами, и книгами, и колоколы изнесоша все Смолняне, и Суждальци, и Черниговци, и Ольгова дружина, и вся святыни взята бысть» [Ипат. лет. 6679 (1171) г.].

2 января 1203 г. такому же разгрому подверг Киев князь Рюрик Ростиславич:

«…не токмо едино Подолье взяша и пожгоша, ино Гору взяша и митрополыо святую Софью разграбиша, и Десятинную святую Богородицу разграбиша, и монастыри все, и иконы одраша, а иные поимаша, и кресты честные, и съсуды священный, и книги, и порты блаженных первых князей, еже бяхуть повешали в церквах святых на память собе» [Лавр. лет. 6711 (1203) г.].

Оба эти разгрома, ограничивались, однако, грабежом и разрушением внутреннего убранства храма, накопленного за время его существования. Самое здание церкви едва ли получало при этом существенные повреждения.

В 1240 г. Киев был взят татарскими полчищами Батыя. После сдачи первой линии крепостных сооружений киевляне укрепились за валами Владимирова города (т.е. поблизости от Десятинной церкви). Массы людей, спасаясь от та[с. 11]тар, по рассказу летописца, забрались «на комары церковные и с товары своими; от тягости повалишася с ними стены церковные». Трудно согласиться с этим объяснением причины разрушения здания. Падение церкви едва ли произошло только от большого количества людей, «с товары» забравшихся «на комары церковные» (т.е. на своды). По-видимому, татары, осаждая церковь, применили здесь ту же стенобитную технику, которая описана при взятии ими городских стен Киева («пороком же беспрестани бьющим день и нощь, выбиша стены»), Но так или иначе древнейшая киевская каменная церковь, просуществовав около двух с половиной столетий, превратилась в груду развалин.

2. Руины Десятинной церкви в XVII – XVIII вв. «Раскопки» и реставрационные работы Петра Могилы

После разгрома 1240 г. в течение более четырех столетий Десятинная церковь представляла руины, окруженные грудами щебня, кирпича и камня, которые постепенно растаскивались жителями для хозяйственных надобностей. В таком именно виде застал Десятинную церковь в первой половине XVII в. Петр Могила.

[В начале XVII в., т. е. еще до Петра Могилы, существовала какая-то деревянная церковь Николы Десятинного, принадлежавшая униатам. О ее существовании известно из «Краткого исторического описания Киево-Печерской лавры», изданного в 1795 г., где сказано (стр. 80): «Митрополит Петр Могила, имея обыкновение посещать святые храмы каждую субботу, в некое время пошел в церковь святителя Николая, оставшуюся по разорении Бытыевом от великия, называемый Десятинныя церкви». Н.Закревский (Описание Киева, т. L Изд. 2-е, М., 1868, стр. 282) подверг это известие сомнению, но позднейшие архивные разыскания П.Г.Лебединпева и С.Т.Голубева подтвердили этот факт (П.Г.Лебединцев. Почему Десятинная в Киеве церковь известна в народе под именем Десятинного Николая? КС, т. VI, Киев, 1883, август, Изв. и зам., стр. 755-757; С.Т.Голубев. 1) Материалы для истории западно-русской церкви, вып. I. ЧИОНЛ, кн. V, Киев, 1891, стр. 223; 2) Историко-топографическое исследование о древнем Киеве. ЧИОНЛ, кн. XIV, Киев, 1900, стр. 23-24). Эта деревянная церковь была в 1636 г. разобрана Петром Могилой. По словам униатов, Могила «моцно… кгвалтом… наехавши на церков светого Миколы, названую Десятинною, з довечных веков при метрополите Киевском в унии будучую, на предместю Киевском, на горе Софийской, в паркане самом будовъную, которую церков роскидати росказал» (С.Т.Голубев. Материалы…, стр. 223)]

Составитель Патерика Печерского митрополит Сильвестр Коссов в предисловии писал, что «от древней Десятинной церкви, находящейся недалеко от бывших Градских врат Киевских, до времен Петра Могилы, в 1635 г. оставались собственно только развалины, и стоит часть одной стены, едва выдавшейся на поверхность» [«Była ta cerkiew wedle Bramy teraznieyszey Kiowskiey, na gorze stoyacey, ale oney, dla spustoszenia częstego Kiowa, mianowicie od Batyja Tatarzyna, ledwo szmat muru wynioslego stoi» (Paterikon, abo Żywoty ss.Oycow Pieczarskich et c.t., w Kijowie, roku 1635, стр. 16)]. По словам Коссова, Могила «приказал Десятинную церковь пресвятой девы выкопать и открыть дневному свету» [«Ten cerkiew Naiswiętszey Раnnу Dziesiecinną przy bramie Kiowskiey bedacą, teraz z. ziemnych ciemnosci wykopać kazał у swiatłosci dniowey wygrzebioną podać» (там же, стр. 181)]. [с. 12]

Из приведенных известий явствует, что в 1635 г. развалины Десятинной церкви подверглись первым «раскопкам». Это были вообще первые раскопки на территории Киева, которые, конечно, преследовали отнюдь не научные цели. Однако ошибочно было бы думать, что Могила хотел разобрать горы щебня кирпича и камня только для того, чтобы на месте развалин соорудить новую церковь.

Раскопки и реставрационные работы Петра Могилы имели несомненную связь с церковно-политической борьбой, развернувшейся на Украине в XVII в. между православной и униатской церквами, каждая из которых имела свою ясно выраженную политическую ориентацию. Являясь ставленником шляхетской Польши в Киевской митрополии, Петр Могила вместе с тем отстаивал классовые интересы украинской шляхты, недовольной Брестской церковной унией 1596 г.

В доказательство своих прав и привилегий противники унии часто ссылались на древность православной религии на Руси, что делает понятным их повышенный интерес к церковной старине. Любопытно отметить, что Петр Могила имел особый интерес к реставрации церквей, которые в ту пору связывались с деятельностью Владимира (Десятинная и Трехсвятительская церкви и церковь Спаса на Берестове). В настоящее время с несомненностью доказано, что две последние не имеют отношения к строительству Владимира, однако не только в XVII в., но и в течение всего XIX в. они принимались за постройки Владимира. Все эти работы и, в частности, «раскопки» Десятинной церкви имели целью подчеркнуть исконность, древность киевского православия и его восточновизантийское происхождение.

Ко времени Петра Могилы от Десятинной церкви был виден из-под груды развалин только юго-западный угол древней церкви. Боплан свидетельствует, что

«полуразрушенные стены храма (он ошибочно называет эти развалины храмом св. Василия! – М.К.) вышиной от 5 до 6 футов покрыты греческими надписями; сии надписи вырезаны более нежели за 1400 лет перед сим (Боплан, очевидно, считал, что храм сооружен ранее III в., – М.К.) на алебастре, но время почти совершенно их сгладило» [Сборник материалов для исторической топографии Киева и его окрестностей. Киев. 1874, стр. 44].

Боплан отмечал, между прочим, что «в развалинах открывают гробницы многих русских князей» [там же].

Очистив площадь церкви от строительного мусора, Могила соорудил в юго-западном углу древней постройки небольшую церковь, включив часть древних стен в эту новую постройку. Могиле, по-видимому, не удалось закончить этой постройки, в его завещании мы читаем:

«…на окончание церкви, называемой Десятинною, которую я начал возобновлять дабы до конца восстановлена была, назначаю и отписываю из ларца моего наличными тысячу золотых» [Цит. по: Н.Закревский. Описание Киева, т. I, стр. 283]. [с. 13]

Церковь была закончена, по-видимому, в 1654 г., когда по занятии Киева московским гарнизоном она была освящена [Н.Н.Оглоблин. Из архивных мелочей о Киеве XVII в. КС, т. XXV, Киев, 1889, май-июнь, Докум., изв. и зам., стр. 578]. Возможно, что в это время церковь была несколько расширена переделкой западного притвора по образцу русской «трапезы» [Ф.Л.Ернст. Київська архітектура XVII віку. Київ та його околиця в історії і памятках, Київ, 1926, стр. 153].

П.Г.Лебединцев приводит сведение «Росписного списка г.Киева 1700 г.», где в числе сделанного за прошлые годы указывается: «к ней (каменной Десятинной церкви, – М.К.) приделана трапеза деревянная да вверху придел святых верховных апостол Петра и Павла» [П.Г.Лебединцев. Росписной список г. Киева 1700 г. ЧИОНЛ, кн. VI, Киев, 1892, отд. III, стр. 75].

Во время реставрации 1758 г., по свидетельству И.Леванды,

«слова греческие, изображенные на внешней стене между большими, круглыми, муровленными украшениями, представляющими опоясание верхней церкви, сбиты работниками для беления» [Н.Ф.Б[еляшевский]. Десятинная церковь. КС, т. XXII, Киев, 1888, июль, Докум., изв. и зам., стр. 6; С.Т.Голубев. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники, II. Киев, 1898, стр. 433].

Есть известие об открытии около 1771 г. под штукатуркой южной стены греческих литер [Краткое историческое описание Десятинной церкви в Киеве. СПб., 1829, стр. 8 (2-е изд. – Полтава, 1849); ср.: П.Орловский. Церковно-археологичоская заметка. ТКДА, 1910, кн. IX (сентябрь), стр. 142-148]; возможно, что в 1758 г. буквы были не сбиты, а заштукатурены.

Церковь Петра Могилы занимала только юго-западный угол древнего храма. представляя в плане удлиненный прямоугольник с граненой апсидой. Средняя часть церкви имела вид башни с четырехгранным шатровым верхом, на котором находился деревянный граненый барабан с грушевидной главкой. С запада, судя по рисунку 1651 г. на панораме Киева, к церкви примыкал деревянный притвор, увенчанный второй главой или звонницей над ним.

Рис. 1. Десятинная церковь в начале XIX в. Рисунок. [с. 15]	Рис. 2. Развалины Десятинной церкви. Рисунок начала XIX в. [с. 16]

Судя по старому рисунку, Могила, ограничившись постройкой церкви в юго-западном углу древних развалин, не осуществил свое намерение выкопать Десятинную церковь и «открыть ее дневному свету». Вокруг Могилянской церкви, еще в начале XIX в. лежали груды развалин, заросшие травой и кустарником (рис. 1, 2).

3. Раскопки К.Лохвицкого (1824 г.) и Ефимова (1826 г.). Постройка новой церкви по проекту В.П.Стасова (1828—1842 гг.)

В 1820 г. богатый курско-орловский помещик А.С.Анненков, сосланный «по высочайшему повелению» в Киев за жестокое обращение с крепостными, возымел желание на собственные средства «возобновить» древнюю церковь, т.е. по тогдашним понятиям о «возобновлении» – выстроить новую церковь [с. 14] на старом месте. Однако стечение личных обстоятельств не позволило Анненкову тогда же приступить к выполнению своего «обета».

Рис. 3. Десятинная церковь. План (по материалам раскопок К.Лохвицкого). [с. 17]

Вскоре на киевскую кафедру был назначен митрополит Евгений (Болховитинов), известный своими трудами в области древнерусской письменности и археологии. Митрополит Евгений поручил киевскому археологу-любителю, отставному чиновнику Кондрату Лохвицкому открыть фундамент древней Десятинной церкви. В течение октября-ноября 1824 г. Лохвицкий открыл фундаменты на всей площади древней церкви. «План церкви», снятый Лрхвицким с натуры 25 ноября 1824 г., был опубликован митрополитом Евгением в мартовской книге «Отечественных записок» в 1825 г. [Евгений. План первобытной Киевской Десятинной Богородицкой церкви с объяснением оного. Отеч. зап., ч. 21, кн. 59, 1825, март, стр. 3] Трудно представить себе что-нибудь менее похожее на подлинный план старых фундаментов Десятинной церкви, чем этот план Лохвицкого (рис. 3). Как и план церкви Ирины, раскопанной им же, план Десятинной церкви 1824 г. не дает ни малейшего представления даже о типе здания. [с. 15]

По словам митрополита Евгения, «весь снимаемым щебень складывался бережно вблизи фундаментов, чтобы после, через просеивание увериться, не отыщутся ли какие вещи. Между тем народ, многочисленными толпами стекавшийся к этой раскопке, хватал мозаику, обломки мрамора, яшмы и разные мелкие камни. Серебряники оправляли эту мозаику и камешки в золотые и серебряные крестики и продавали народу… и рассылали по России. Пришлось [с. 16] на зиму испрашивать у гражданского начальства караул и оградить церковь тыном» [там же, стр. 380].

Начатые работы по изучению Десятинной церкви так и не были закончены.

Однако узнав об этих открытиях, вновь появился Анненков, теперь уже весьма озабоченный выполнением своего «обета». По его предложению киевский городской архитектор А.И.Меленский вскоре «спрожектировал план, фасад и профиль трехпрестольной церкви с колокольнею». Чертежи с прошением Анненкова были представлены 1 февраля 1825 г. на утверждение митрополиту Евгению, который ответил, «что как камни фундамента древней Десятинной церкви и часть мозаического пола уже открыты, то посему он постройку дозволить сам не решается, а намерен довести сие до высочайшего сведения». «Усердие» Анненкова было одобрено Николаем I, а чертежи направлены в Академию художеств для рассмотрения. [с. 17]

Академия художеств не утвердила проект Меленского и поручила архитектору Н.Е.Ефимову освидетельствовать остатки древнего фундамента и местоположение церкви и сделать новый проект. Н.Е.Ефимов произвел в 1826 г. новые раскопки. Судя по описанию довольно многочисленных находок, причем не только крупных (как гробницы), но и мелких (монеты, кресты, перстни, серебряные слитки и пр.), раскопки Ефимова были более тщательными. Это отчетливо видно и по чертежу Ефимова, опубликованному в 1829 г. [Краткое историческое описание Десятинной церкви в Киеве, Прилож.]

Рис. 4. Десятинная церковь. План (по материалам раскопок Н.Ефимова). [с. 18]

Правда, и этот чертеж весьма далек от современных научных требований. Он, как показали впоследствии раскопки Д.В.Милеева 1908-1911 гг. и наши 1938-1939 гг., далеко не точен в деталях, но по нему все же можно понять хотя бы основные особенности структуры здания (рис. 4). Из чертежа Н.Е.Ефимова явствует, что многие части стен ко времени раскопок, сохранились только [с. 18] в виде рвов от фундаментов; это подтвердилось и более поздними раскопками Д.В.Милеева.

Сопоставление планов К.Лохвицкого и Н.Е.Ефимова явилось лишним доказательством фантастичности первого из них. Когда это обстоятельство было отмечено в рецензии на книгу «Краткое историческое описание Десятинной церкви», напечатанной в № 11 «Московского Телеграфа» за 1830 г., Лохвицкий опубликовал ответ, в котором не только утверждал, что план Ефимова есть «мечтательный, выдуманный», но и стремился всячески дискредитировать работу Ефимова в Киеве [К.Лохвицкий. О плане древней Десятинной церкви. Галерея киевских достопримечательных видов и древностей. Киев, 1857, тетр. VI, стр. 40-42].

Лохвицкий обвинял Ефимова не только в том, что план, снятый с древних фундаментов, был им «приспособлен» к плану новой церкви, спроектированному им еще до приезда в Киев. Он утверждал, что Ефимов «истреблял в натуре» те части здания, которые «не согласовывались с его планом» (в частности, [с. 19] мозаики пола). Со слов Лохвицкого, Н.Закревский также утверждал, что

«на своем чертеже древней церкви Ефимов показал то, чего не было в действительности, и это для того, чтобы древний фундамент приурочить к своему прожекту новой церкви, который, однако, не имел успеха» [Н.Закревский. Описание Киева, т. I, стр. 288].

Последующие раскопки и исследования памятника не оставляют сомнения в том, что «мечтательным», не соответствующим действительности был именно план Лохвицкого.

Рис. 5. Десятинная церковь, выстроенная по проекту В.П.Стасова. [с. 19]

Новый проект Ефимова, как и проект Меленского, не был апробирован Академией художеств. По повелению Николая I сооружение церкви было поручено архитектору В.П.Стасову, проект которого и был «высочайше утвержден».

В соответствии со стасовским проектом – одним из наиболее ранних произведении «русско-византийского стиля» – предполагалось сохранить две стены древнего храма, но позже это сочли технически неосуществимым, и по распоряжению Строительного комитета древние стены были сломаны до основания. Фундаменты южной и западной стен были, однако, сохранены, и на них возведены новые стены. Постройка продолжалась с 1828 до 1842 г. Грузное, безвкусное сооружение (рис. 5) почти на столетие скрыло под собой остатки древнейшего памятника русского зодчества. Наблюдения и чертежи Лохвицкого и Ефимова оставались в течение почти 100 лет единственным источником наших представлений о памятнике.

4. Раскопки Д.В.Милеева (1908 – 1914 гг.)

После раскопок Лохвицкого и Ефимова археологическое исследование памятника было продолжено почти 90 лет спустя. Начиная с 1908 г. на территории Десятинной церкви развернулись большие, рассчитанные на несколько лет раскопки Археологической комиссии, под руководством архитектора Д.В.Милеева.

Начатые в 1908 г. на восточном участке усадьбы Десятинной церкви, раскопки продолжались вплоть до 1914 г., когда неожиданная смерть Д.В.Милеева прервала эти работы. К сожалению, по этой же причине огромные материалы, собранные в процессе многолетних работ, остались не только неопубликованными, но и неразобранными. Что касается всей отчетной документации работ 1908-1914 гг., то она бесследно пропала, если не считать кратких информации, печатавшихся в «Отчетах Археологической комиссии». В архиве Археологической комиссии удалось найти лишь большое количество непаспортизированных негативов и часть не вполне законченных чертежей. В недавнее время небольшую часть негативов милеевских раскопок приобрел Киевский исторический музей.

Для изучения древней Десятинной церкви раскопки Д.В.Милеева дали исключительной ценности материал. Несмотря на то, что ему пришлось изучать Десятинную церковь уже в значительно худших условиях по сравнению [с. 20] с исследователями начала XIX в., он впервые добыл точные и для той поры исчерпывающие данные для характеристики памятника. Трудность работы Д.В.Милеева заключалась в том, что большая и в том числе вся центральная часть древней постройки находилась под новой, выстроенной Стасовым церковью. Милеев имел возможность подвергнуть изучению лишь те части древнего здания, которые выходили за границы новой постройки.

Уже из планов начала XIX в. можно было установить, что новая церковь значительно уступала древней по размерам. Из описаний начала XIX в. было известно, что южная и западная стены новой церкви стояли на старых фундаментах древней церкви. Руководствуясь именно этими данными, Милеев начал исследование у юго-восточного угла стасовской церкви. Предварительное изучение фундаментов этого угла позволило с несомненностью установить, что южная стена новой церкви построена действительно на древнем фундаменте, восточная же (как известно, в новой Десятинной церкви апсид не было) была сооружена на новом фундаменте, заложенном на 0.80 м глубже древнего. Бутовая кладка этого фундамента сделана впритык без перевязи со старым и выведена до уровня поверхности древнего фундамента, а затем как на новом, так и на древнем был возведен фундамент новой кирпичной кладки. Поверх нее проходил цоколь новой Стасовской церкви [OAK за 1908 г., СПб., 1912, стр. 134].

Установив соотношение между новой и древней церквами, Д.В.Милеев заложил свой первый раскоп шириной 2.40 м вдоль восточной стены новой церкви, на расстоянии 3.40 м от нее. Впоследствии раскоп был распространен на весь восточный участок усадьбы Десятинной церкви, до забора, отделявшего эту усадьбу от знаменитой усадьбы доктора М.М.Петровского, на территории которой в 1907-1908 гг. проводил раскопки В.В.Хвойка.

Первая восточная траншея позволила определить как характер культурных наслоений, так и состояние древнего памятника [там же, стр. 136]. По снятии дерна и рыхлого чернозема на глубине 0.30 м был встречен слой желтого, чистого лёсса (Милеев ошибочно называет лёсс глиной), залегавшего по всей площади восточной траншеи на глубину около 0.50 м; глубже он переходил в слой чернозема, перемешанного с тем же лёссом. Милеев правильно усматривал, что этот слой представлял собой грунт, выброшенный во время земляных работ при прокладке рва для нового фундамента восточной стены церкви, построенной Стасовым. Сначала был выброшен верхний слой чернозема (лежавший в траншее внизу), а затем желтый материковый лёсс, который очутился, таким образом, наверху. Слой этот прослеживался только вблизи фундамента церкви XIX в.

Под этим слоем был встречен следующий, резко отличавшийся от предыдущего – более слежавшийся чернозем, густо перемешанный с массой мелких кусочков цемянки, примесь которой придавала чернозему серый цвет. В этом жо слое встречались куски тонкого плиточного кирпича (плинфы), фрагменты [с. 21] фресок и т.п.; наряду с этим были найдены предметы и более поздние (XVI-XVII вв.).

По снятии этого слоя серого чернозема на глубину до 0.50 м стало ясно, что местами он лежал на другом, резко от него отличавшемся, очень плотном чистом черноземе, местами же под ним лежал вглубь почти сплошной щебень.

Выбирая этот щебень и не трогая в то же время слоя плотного чернозема, исследователь вскоре смог установить, что щебень заполнял рвы от древних фундаментов, бутовая кладка которых была уже почти полностью выбрана, а образовавшиеся таким образом рвы – заполнены щебнем разрушившейся древней церкви. Слой, заполнявший рвы, состоял в основной массе из древнего тонкого плиточного кирпича разной формы, кусков цемянки, значительного количества фрагментов фресок, фрагментов мраморных плит с резьбой, кусков кварцита, мозаичной смальты и более поздних предметов XVI-XVII вв. (посуда, кафли).

Только в немногих местах, отмеченных ниже, в рвах сохранилась кладка фундаментов in situ. Выборка щебня, заполнявшего рвы, позволила полностью установить план восточной части древней церкви (табл. I, 1, 2). Выяснилось, что древняя Десятинная церковь заканчивалась с восточной стороны тремя полуциркульными апсидами, средняя из которых выступала на восток несколько более, чем боковые. Рвы от продольных фундаментов шли на запад, уходя под новую церковь. С юга и севера к апсидам примыкали прямоугольные пристройки – галереи, по ширине немного уступавшие центральной апсиде и значительно превышавшие ширину боковых. На углах эти пристройки имели мощные лопатки, выступавшие как на восток, так и на север и юг.

Южная стена южной пристройки, дойдя до новой церкви, уходила под ее южную стену и дальше не могла быть прослежена. На расстоянии 2.0 м от новой церкви к фундаменту древней южной стены примыкает поперечный фундамент, соединяющий южную стену с южной апсидой. На наружной поверхности южной стены это место отмечено мощной лопаткой. На восточной и западной поверхностях самого поперечного фундамента ясно видны две лопатки, делящие эту поперечную стену на две неравные части. Этот участок здания был наилучшим по сохранности. Фундамент поперечной стены и примыкающий к нему с запада участок южной стены сохранились in situ (табл. II, 1).

Части древних фундаментов, кроме того, были найдены Д.В.Милеевым еще в трех местах: южная лопатка восточной стены, вторая с востока лопатка северной стены и северный угол западной стены. Во всех остальных рвах камни фундаментов оказались полностью выбранными, на дне их везде обнаруживались крепкие известковые подошвы, служившие основанием для кладки фундаментов и оставшиеся неразбитыми при выемке бутовой кладки. Известковые подошвы лежали на глубине 2.60 м от современной поверхности земли.

Есть все основания думать, что камни фундаментов были разобраны еще до начала XIX в., так как они представляли собой прекрасный строительный материал (красный кварцит). Планы и описания Десятинной церкви, составлен[с. 22]ные в первой половине XIX в. Лохвицким и Ефимовым, указывают на отсутствие фундаментов в восточной части церкви и лучшую сохранность ее западных частей, вследствие чего восточная часть на этих планах показана очень приблизительно и неверно.

Начатое в том же году и продолженное позже исследование северной стены позволило установить, что древняя северная стена находилась на расстоянии 4 м от новой. Фундамент этой стены был также полностью вынут, за исключением отмеченной выше второй (с востока) лопатки, сохранившейся in situ. [с. 23]

Рис. 6. Десятинная церковь и окружающие ее древние постройки. План. Раскопки 1908—1914 гг. [с. 23]

Ров от фундамента был заполнен, как и рвы восточной части здания, остатками строительных материалов древней церкви, на дне его местами сохранилась известковая заливка. Изучение контура фундаментных рвов позволило восстановить с достаточной точностью план восточной и северной частей церкви (рис. 6).

Исследование восточной части церкви не закончилось установлением конфигурации рвов апсидных полукружий. После точных обмеров обнаруженных рвов приступили к изучению слоев земли, в которой они залегали. Верхние слои были рыхлые и заключали в себе массу кусков щебня, извести и других предметов. Нижние слои в противоположность верхним характеризовались большей плотностью чернозема и незначительным количеством встречаемых находок. Вскоре удалось установить некоторое различие между плотным черноземом, лежащим в пределах апсид, и черноземом вне их.

Земля внутри трех полукружий оказалась насыпной. Это был пестрый чернозем, смешанный с лёссом и крепко слежавшийся; в нем попадались также камни ярко-желтого рассыпчатого песчаника. По снятии этого слоя на всем пространстве между тремя апсидами была обнаружена сплошная известковая заливка (табл. II, 2), растрескавшаяся, местами как бы продавившаяся. В этих местах заливки оказались пустоты со следами совершенно истлевшего дерева и с ясными отпечатками деревянных лежней (толщиной 0.15 м).

Д.В.Милееву удалось проследить целый ряд параллельно лежащих деревянных бревен. Последние совсем истлели, но по оставшимся от них пустотам и черной трухе удавалось точно устанавливать их следы. Под этим верхним рядом бревен был прослежен второй ряд бревен, лежавших перпендикулярно к первым; бревна, так же как и в верхнем ряду, располагались параллельно между собой. Ввиду того, что нижние ряды бревен тоже совершенно истлели, изучение их представляло большие трудности. Тем не менее очень осторожная расчистка показала, что они были уложены непосредственно на материковый грунт, а промежутки между ними заполнены мелким желтым песчаником с последующей заливкой известковым раствором. При этом был обнаружен целый ряд деревянных квадратных в сечении кольев, вбитых в материковый грунт в промежутках между бревнами. Толщина всей этой сложной подготовки была около 0.25 м.

К востоку от полукружий апсид земля оказалась также насыпной, подобно той, которая заполняла внутренность апсид; под ней была обнаружена подобная же подготовка, лежащая на одном уровне с подготовкой, вскрытой внутри апсид.

Исследователь справедливо полагал, что крепкие известковые подошвы, обнаруженные в полукружиях фундаментных рвов, представляли одно целое с описанной выше субструкцией, однако они были раздавлены наложенным на эти субструкции фундаментом. Именно поэтому поверхность известковых подошв фундаментов оказалась на 0.15 м ниже уровня поверхности деревянных субструкции, обнаруженных внутри апсид. Дальнейшее исследование [с. 24] подтвердило это предположение. По направлению деревянных лежней, найденных внутри апсид, можно было проследить продолжение их и на уплотненных известковых подошвах полукружий апсид. Исследование это было связано с большими трудностями, так как вся сложная подготовка из лежней и щебня с известью здесь была как бы сплющена от тяжести фундаментов и представляла трудно расчищаемую, крепкую известковую массу с желтым песчаником, толщиной около 0.10 м.

Подытоживая наблюдения, сделанные в процессе раскопок, Д.В.Милеев реконструировал этот крайне интересный технический прием подготовки субструкций здания в следующем виде [там же, стр. 147]. Строители для закладки полукруглых фундаментов трех апсид не ограничивались рытьем рвов, в которые обычно забучивают фундамент, а делали сплошную выемку земли котлованом на всем пространстве трех апсид; на дне котлована была уложена сложная подготовка из двух рядов деревянных балок, положенных накрест, защебененных желты» песчаником и залитых известковым раствором. На устроенной таким способом ровной известковой подготовке производилась кладка фундаментов трех полукружий апсид.

Образовавшееся в котловане свободное пространство внутри и в вне полукружий возведенных фундаментов было засыпано землей, смешанной с большими обломками желтого песчаника. Эта засыпь доходила, очевидно, до уровня пола церкви и той поверхности земли, которая существовала в эпоху постройки. Этот уровень пола почти везде оказался уже нарушенным позднейшими перекопами, но все же незначительные остатки его удавалось местами проследить и, следовательно, установить глубину, на которую закладывались фундаменты древней церкви. Глубина заложения древних фундаментов равнялась 1.40 м, уровень поверхности земли в эпоху постройки церкви лежал на глубине около 1.10 м от современной поверхности земли.

При изучении фундаментов, лежащих к западу от апсид, было установлено, что рвы делались также шире закладываемого фундамента, а образовавшиеся по бокам пустоты засыпались землей; рвы имели ширину 2.10 м, ширина заложенного в них фундамента равнялась 1.10 м.

5. Раскопки Киевской археологической экспедиции (1938 – 1939 гг.)

После раскопок Д.В.Милеева исследование развалин Десятинной церкви можно было считать законченным. Части здания, доступные исследованию, были изучены с предельной тщательностью, однако большая часть развалин древнего памятника казалась навсегда погибшей для науки под стасовской постройкой. Архитектурный облик и, в частности, даже план Десятинной церкви оставались не вполне выясненными. Только этим можно объяснить существование взаимоисключающих предположений по самым основным вопросам реконструкции первоначального облика памятника. Одни исследователи спра[с. 25]ведливо склонялись к тому, что Десятинная церковь являлась зданием крестово-купольного типа, другие готовы были видеть в ней базилику с вереницами колонн вдоль центрального нефа.

По образному выражению Д.В.Айналова, высказанному после того как закончились раскопки Д.В.Милеева, «Десятинный храм все же до настоящего времени является скорее красивой легендой нашей художественной древности, чем историческим звеном в цепи других звеньев киевского искусства» [Д.В.Айналов. К вопросу о строительной деятельности св. Владимира. Сб. в память … кн.Владимира. Пгр., 1917, стр. 21]. По словам того же исследователя,

«раскопки Археологической комиссии на месте развалин этой церкви, правда, пролили некоторый свет на архитектуру храма и его украшения, но все же пока лишь письменные свидетельства в связи с данными раскопок могут повести к более ясному представлению об этом храме» [там же, стр. 22].

В 1935 г., в связи с началом осуществления плана реконструкции столицы Украинской ССР, новая Десятинная церковь как памятник, не представлявший художественного значения, была разобрана. Ликвидация постройки, в течение более ста лет скрывавшей центральную и западную части древних развалин, открывала новые перспективы археологического исследования памятника.

Раскопки Института истории материальной культуры АН УССР, развернувшиеся в 1936-1937 гг. на территории усадьбы Десятинной церкви и примыкающей к ней бывшей усадьбы М.М.Петровского, почти не затронули развалин самой церкви. Только весьма незначительный участок древней южной стены храма вошел в один из раскопов 1937 г.

Работы Киевской археологической экспедиции 1938 г. были в основном сосредоточены на территории бывшего Михайловского Златоверхого монастыря. Однако наряду с широко развернувшимися раскопками на этой территории были признаны желательными разведочные исследования и на территории усадьбы Десятинной церкви с задачей изучения в первую очередь развалин древней церкви. Раскопками 1938 г. был открыт полностью южный неф церкви и частично западная часть здания. Результаты этой работы превзошли все ожидания. Оказалось, что фундамент южной стены сохранился на всем протяжении ее (табл. III, 1). Примыкающие к стене фундаменты поперечных перемычек были в несколько худшем состоянии, но все же они сохранились частично в виде кладки, частично в виде рвов, с остатками деревянных субструкций на дне их. На отдельных участках сохранились не только фундаменты, но и нижние части стен.

Результаты раскопок 1938 г. позволили поставить вопрос об исследовании развалин древней церкви полностью, поскольку вся территория ее была свободна. Эта работа и была основной задачей Киевской экспедиции 1939 г. наряду с дополнительными исследованиями на участках, примыкающих к усадьбе Десятинной церкви (усадьба Художественной школы, бывшая усадьба Петровского, и усадьба Слюсаревского по Десятинному переулку). В течение июля-[с. 26]августа 1939 г. на территории развалин развернулись археологические раскопки, размах которых превосходил все предыдущие работы на этой территории [М.К.Каргер. Археологические исследования древнего Киева. Отчеты и материалы (1938-1947 гг.). Киев, 1950, стр. 45-81].

В результате археологических работ 1938-1939 гг. была вскрыта вся площадь древней церкви за исключением апсид и северной стены, раскопанных Д.В.Милеевым (табл. III, 2). Несмотря на двукратные разрушительные раскопки начала XIX в. и значительные разрушения, произведенные при возведении новой постройки, несмотря на то, что многие части древних фундаментов, существовавшие еще в начале XIX в., были использованы при постройке новой церкви в качестве источника добычи бутового камня, – несмотря на все это, археологические исследования 1938-1939 гг. дали исключительно ценные материалы для реконструкции не только плана, но и внешнего облика Десятинной церкви. Тщательные наблюдения и точнейшая графическая фиксация самых ничтожных следов древней постройки позволили восстановить полностью план церкви, хотя от большей части каменной кладки ее фундаментов не сохранилось ни малейшего следа.

6. Остатки каменных кладок
фундаментов и стен здания

Наиболее уцелевшими оказались южная и западная стены Десятинной церкви. Бутовая кладка фундамента сохранилась на различную высоту на всем протяжении южной стены (табл. IV, 1). На одном участке против 1-й перемычки [как здесь, так и в дальнейшем нумерация перемычек южной стены ведется с запада на восток] сохранилась нижняя часть кладки стены, сложенная из очень тонкого квадратного кирпича (0.31:0.30:0.025 м). Эта кирпичная кладка поднимается над фундаментом на 0.90-1 м (табл. IV, 2). Кирпичи уложены на известковом растворе с примесью цемянки. Система кирпичной кладки, обычная для древнейших памятников киевской архитектуры, представляет чередование выступающих и утопленных в кладке рядов кирпича на растворе, гладко затертом с внешней стороны стен. Толщина его очень значительна (0.02-0.03 м).

На некоторых других участках фундамента южной стены, а именно против 2-й, 3-й и 5-й перемычек и на всей 5-й перемычке, сохранились один-два ряда древней кирпичной кладки. В отдельных случаях сохранились не самые кирпичи, а лишь углубленные отпечатки их в растворе.

Кирпичную кладку стен на отдельных участках подстилает один ряд кладки из квадрового, хорошо отесанного камня (кварцита). Из таких же квадровых камней выложены крестовины на стыках второй и третьей перемычек с южной стеной. Эти ряды камня несомненно находились уже над уровнем земли и являлись как бы цоколем стен.

Бутовая кладка фундамента сохранилась на различную высоту от 0.58 (юго-западный угол) до 0.80 м (перекрестье у 3-й перемычки). По глубине залегания отдельные части фундамента разнятся между собой. Разница в уровне [с. 27] между фундаментами перемычек и фундаментом южной стены, к которому они примыкают, колеблется от 0.10 до 0.30 м.

Необходимо отметить очень интересную общую особенность, установленную детальными обмерами фундаментов. Абсолютная глубина залегания фундамента уменьшается по направлению с запада на восток. Разница между уровнем его подошвы у юго-западного угла и самой восточной раскопанной точкой равна 0.40 м.

Отдельные части фундаментов, а именно фундаменты перемычек и фундаменты отрезков южной стены между ними, сложены не в перевязь, а впритык. По-видимому, зодчие учитывали различную нагрузку на разные части фундамента. Впритык сложены отрезки стен между 3-й и 4-й, 4-й и 5-й перемычками и восточный конец отрезка стены между 3-й и 2-й перемычками. Также впритык приложена вся западная часть, начиная с западной стороны 2-й перемычки, где существует едва заметный шов. Таким образом, впритык сложены фундаменты стен восточной части здания, в западной же эта техническая особенность отсутствует.

Нужно отметить, что перекрестья у перемычек углублены больше, чем отрезки стен между ними. Однако это.не везде выдержано, перекрестье у 2-й перемычки заложено мельче, нежели соседние с ним отрезки стены, а наружная лопатка южной стены против 1-й перемычки и 1-я (с юга) наружная лопатка западной стены имеют основание – первая выше на 0.25 м, а вторая – в уровень со стеной. Эти две лопатки вообще несколько отличаются от всех остальных лопаток южной и западной стен. Они несколько меньше и не столь массивны, как остальные (ширина их 1.06 м, толщина 0.35-0.40 м).

1-я перемычка по глубине залегания фундамента мельче остальных. Наружные лопатки южной стены, если следовать с запада на восток, становятся все более массивными. Лопатка у 2-й перемычки вынесена на 0.56 м, у 3-й – на 1.20 м, у 4-й – на 1.65 м, у 5-й опять несколько уменьшается, но не намного – 0.95 м. В этих мощных лопатках центральной части южной стены, приходящихся против подкупольных столбов (4-я и 5-я перемычки) и против столбов, несущих хоры (2-я, 3-я и 4-я перемычки), была конструктивная необходимость. С западной стороны церкви можно предполагать наличие двух рядов галерей, т. е. частей, менее нагруженных, ввиду чего и 1-я лопатка западной стены, и 1-я (с запада) лопатка южной стены значительно уступают по своей мощности остальным, имеющим характер ярко выраженных контрфорсов.

Бутовая кладка фундаментов состоит из больших блоков красного кварцита двух видов (один представляет плотный камень ярко-красного цвета, второй, наоборот, отличается слоистостью и имеет темно-лиловый, пурпурный, цвет), нескольких видов песчаника светло-серого, с черным налетом снаружи, железистого темно-коричневого цвета и желтого глинистого (первого в кладке больше всего, последнего несколько камней) и моренных валунов.

Все перечисленные выше породы камня, как правило, не перемешаны одна с другой. Весь фундамент южной стены и 3-5-й перемычек сложен из кварцита. [с. 28] на растворе извести с пемянкой. Излишек раствора, выдавленный камнями, покрывает наружные стены почти сплошным, толстым, очень крепким слоем. Из красного кварцита сложена также южная половина 1-й перемычки. По ее середине проходит резкая граница между красным кварцитом (в южной половине) и серым песчаником (в северной).

Наряду с разницей в материале этой перемычки наблюдается и разница в уровнях залегания ее отдельных частей. На расстоянии 0.70 м от фундамента северной стены нефа, также сложенного из серого песчаника, фундамент перемычки резко углубляется на 0.40 м. [с. 29]

Первоначально казалось вероятным предположение, что различие в материале кладки является показателем разновременности частей древней постройки. Серый песчаник, происходящий из окрестностей Канева, входит в забутку фундамента северной стены южного нефа и отходящего от него фундамента лопатки этой стены, существовавшей до пристройки южного нефа, т.е. является основным строительным материалом здания конца Х в. Фундамент южной половины перемычки, примыкающей к отмеченной лопатке, и весь фундамент южной стены нефа сложены из красного кварцита, который ни разу не встречен в кладке фундамента северной стены.

Выдержанное отличие в строительном материале и резкая граница, отделяющая один материал от другого, дает, казалось бы, право считать, что южный неф был пристроен к первоначально трехнефной церкви несколько позже, может быть в начале XI в. Однако необходимо указать, что стена, которую из сказанного выше можно было бы назвать южной стеной трехнефной церкви Х в., сохранилась лишь в тех ее частях, которые могут еще относиться к частям западной галереи или даже двух галерей. Во всяком случае западный отрезок этой стены, сложенный из песчаника, является безусловно первой (с юга) перемычкой западной галереи (нартекса). Второй, частично сохранившийся участок фундамента (из песчаника) также входил еще в состав западной галереи. Из какого материала состоял этот фундамент далее к востоку, установить невозможно, так как кладка его разрушена и направление фундамента, показанное на нашем плане, определяется лишь слоем раствора толщиной 0.10- 0.15 м и остатками деревянных субструкций.

Но главное обстоятельство, препятствующее на основе строительного материала сделать выводы о датировке частей здания, заключается в том, что серый песчаник составляет основной материал фундамента западной стены на всем ее протяжении. Таким образом, утверждать окончательно, что кладка из песчаника является признаком Х в., а кладка из кварцита – начала XI в., не представляется возможным.

Рис. 7. Десятинная церковь. Фундамент западной стены. Раскопки 1939 г. [с. 29]

Западная стена церкви сохранилась также на всем протяжении в виде мощного фундамента, с наружной стороны укрепленного шестью сильно выступающими лопатками (рис. 7). К внутренней стороне ее примыкают продольные фундаменты, сохранившиеся только на расстоянии не более 1.50 м от стены. Продолжением этих продольных фундаментов являются рвы, прослеженные с незначительными перерывами вдоль всей постройки. Направление рвов и деревянные субструкций, обнаруженные на дне их, описаны ниже.

Весь раскрытый фундамент западной стены представляет бутовую кладку из серого песчаника на известковом растворе с примесью цемянки. К наземным частям западной стены должна быть отнесена только часть кладки 0.35 м высотой, сохранившаяся над фундаментом 3-й (с юга) лопатки. Это, по-видимому, основание кресчатого столба, сложенного из небольших ровных тесаных квадров песчаника. Основание столба уже фундамента, выступающего из-под него во все стороны, на 0.20 м. Грани столба прослеживаются далеко не полностью. [с. 30] Наиболее отчетливы они с северной стороны, где хорошо сохранилась известковая обмазка столба на высоту до 0.20 м. Толщина обмазки 0.03 м, она очень прочна и гладко затерта снаружи, от обильной примеси толченого кирпича имеет интенсивный красновато-коричневый цвет. Хорошо прослеживалась и восточная грань столба, а также угол между северным и восточным рукавами креста.

К наземным частям западной стены должен быть отнесен также участок между 4-й и 5-й (с юга) лопатками, где под кирпичной кладкой XIX в. были обнаружены три ряда древних плоских кирпичей на древнем растворе. Толщина раствора 0.02-0.025 м.

В отличие от фундамента южной стены, представляющего, как сказано выше, несколько не связанных между собой отрезков, весь фундамент западной стены является монолитной кладкой, связанной в перевязь с фундаментами продольных перемычек здания. Колебания в глубине заложения фундамента не превышают 0.20 м. Необходимо отметить, что, кроме фундаментов южной и западной стен, хорошо сохранился еще фундамент продольной стены, параллельной южной стене храма. На нем сохранилась древняя кирпичная кладка, местами достигающая четырнадцати рядов кирпича на растворе. Как и кладка западного отрезка южной стены, она сохранилась, по-видимому, благодаря тому, что была включена в состав Могилянской постройки, занимавшей юго-западный угол древней церкви.

7. Следы деревянных субструкций здания

Под фундаментами южной и западной стен, почти на всем их протяжении, были прослежены поперечные, а иногда и продольные деревянные лежни, по большей части совершенно истлевшие. Форма и направление их легко определялись по отверстиям, сохранившимся в растворе в виде поперечных или продольных каналов под каменной кладкой (рис. 8). Внутренняя поверхность этих каналов нередко позволяла установить отпечатки волокна деревянных брусьев, круглых или прямоугольных в сечении, а иногда и перегнившие части этих брусьев. Лежни были уложены, по-видимому, в два ряда, один из которых (нижний) шел вдоль стены, другой (верхний) поперек. Иногда поперечные лежни на 0.08-0.10 м не доходили до края стены, поэтому найти их следы без подкопа под фундамент было невозможно.

Рис. 8. Десятинная церковь. Фундамент со следами деревянных лежней под ним. Раскопки 1939 г. [с. 33]

Кое-где торцы лежней были наглухо закрыты толстым слоем раствора. Под сохранившимися фундаментами удавалось установить и зафиксировать обычно только следы поперечных лежней за немногими исключениями, когда были установлены и следы лежней, положенных вдоль, стены. Факт укладки лежней накрест полностью подтвердился на тех участках, где кладка фундаментов была выбрана и следы деревянных субструкций сохранились лишь на дне рвов от этих фундаментов. Тщательная зачистка рвов показала в ряде участков, что деревянные брусья под стеной были уложены одни вдоль, другие поперек стены. Если в нижних частях сохранившейся кладки лучше и значительно [с. 31] чаще прослеживались поперечные лежни, то во рвах, наоборот, лучше и значительно чаще прослеживались продольные лежни, так как они, по-видимому, находились ниже и лежавшие на них поперечные лежни обычно разрушались при выемке бута фундамента.

Между лежнями были вбиты в землю вертикальные колки, следы и даже остатки которых были открыты в огромном количестве (табл. V, 1-4). Как было установлено, колки вбивались в грунт между лежнями под всем фундаментом. Именно поэтому они идут правильными рядами вдоль всех рвов, отстоя друг от друга на 0.24-0.30 м.

При зачистке нижних частей сохранившихся фундаментов южной и западной стен было открыто значительное количество вертикальных колков, верхушки которых отпечатались в растворе кладки, а нижние, заостренные концы сохранились в материке под фундаментом в виде отверстий, наполненных древесной темно-коричневой мягкой трухой. Длина колков обычно около 0.50 м, диаметр 0.05-0.07 м. Форма их различна. Большая часть имела в сечении прямоугольную форму, но встречались и круглые.

Помимо системы деревянных субструкций, установлен другой важный факт применения дерева в постройке. На 5-й перемычке южной галереи сверху в растворе ясно видны следы от двух длинных бревен, прямоугольных в поперечном разрезе, лежавших в кладке вдоль фундамента перемычки (табл. VI). Обилие дерева в субструкциях сказалось на прочности постройки. Целый ряд разрывов в кладке фундаментов свидетельствует о неправильной осадке здания.

Деревянные субструкции под фундаментами Десятинной церкви, открытые раскопками, вызвали попытки различных интерпретаций этого безпрецедентного и уникального, как тогда казалось, строительного приема. Одним исследователям хотелось объяснить своеобразные особенности здания местными условиями постройки, другие видели в этих особенностях более или менее непосредственные отголоски строительных традиций тех стран, воздействие которых на древнерусскую строительную культуру рассматривалось в ту пору как основной фактор ее формирования и развития.

С большим интересом и увлечением следил за новыми открытиями Д.В.Айналов, вскоре выступивший с попыткой собственной интерпретации установленных раскопками фактов. Д.В.Айналов считал, что своеобразная конструкция фундаментов Десятинной церкви была вызвана специфическими условиями постройки. Десятинная церковь, как утверждал Д.В.Айналов,

«была выстроена на так называемой рушеной земле. Фундаменты церкви были положена и на материковый лёсс, но нарушенный погребениями более древними и каким деревянным срубом, устроенным слева ниже фундаментов церкви» [Д.В.Айналов. История древнерусского искусства. Киев-Царьград-Херсонес. ИТУАК, № 57, Симферополь, 1920, стр. 218].

Неустойчивость почвы и потребовала, как казалось Д.В.Айналову, «особых приемов в устройстве фундаментов, т.е. в их укреплении» [там же]. Д.В.Айналов полагал, [с. 32] что «вызванная каким-то нарочитым требованием тогдашнего времени» постройка храма именно на этом месте, несмотря на его неудобства в строительном отношении, при обязательном соблюдении бережного отношения к могилам, расположенным под церковью, и вызвали необходимость особенных приемов в укреплении фундаментов двумя слоями деревянных бревен и рядами кольев, залитых известью [там же]. В другой работе тот же исследователь высказал эту же мысль еще более определенно:

«Какая-то особая причина управляла возведением храма именно здесь, на этой слабой почве с лежащими в глубине ее более древними погребениями, и едва ли следует искать другую причину, кроме указанной летописью. Здесь было место двора варягов Феодора и Иоанна, место крови мучеников» [Д.В.Айналов. К вопросу о строительной деятельности св. Владимира, стр. 24-25].

«Построение Десятинного храма в наших источниках обрисовывается, – по словам Д.В.Айналова, – при посредстве особенно важных данных, не всегда верно понимаемых» [там же, стр. 22]. Таким неверно понимаемым источником по истории постройки Десятинного храма Д.В.Айналов считал «Слово о законе и благодати», произнесенное митрополитом Иларионом. Говоря о Десятинной церкви, Ила[с. 33]рион как известно, назвал ее «церквы святыя Богородица Мария, юже създа (Владимир) на правоверной основе». Отказываясь принимать это последнее выражение как риторическое, Д.В.Айналов истолковывал его в том смысле, что Десятинный храм в противоположность другим храмам эпохи Владимира, выстроенным на месте бывших языческих требищ и капищ, был воздвигнут на «правоверной основе», т.е. на месте, где жили и были убиты первые киевские христиане и где существовало какое-то древнее кладбище, которое исследователь, по-видимому, был склонен считать христианским [там же, стр. 22-25].

Ошибочность всех исходных положений этого объяснения едва ли в настоящее время нуждается в доказательствах. Если мы остановились столь подробно на этой попытке объяснения, то лишь потому, что изложенная выше концепция получила слишком широкое распространение и упорно повторяется в некоторых работах вплоть до наших дней [См., например: История русской литературы, т. I. Изд. АН СССР, М-Л., 1941, стр. 27-28]. Выясненная выше история древнего киевского некрополя (см. в первом томе настоящего исследования), существовавшего в IX – Х вв. на той территории, где в 991 г. была заложена Десятинная церковь, не подтверждает ни в малейшей степени эту искусственную и антиисторичную концепцию.

С других позиций решал этот вопрос Ф.И.Шмит. Рассматривая результаты раскопок субструкций Десятинной церкви, он приходил к весьма решительному выводу о том, что подобная техника устройства фундаментов

«и в голову не могла прийти строителям, которые привыкли к каменным постройкам: бревна-лежни, хотя и залитые раствором, подвергаясь гниению, должны были через непродолжительное время “сопреть”, превратиться в труху, которая, конечно, не была в состоянии выдержать тяжести каменных стен и сводов. Отсюда непременно должно было получиться и получилось неравномерное оседание стен и разрушение их» [Ф.И.Шмит. Заметки о поздневизантийских храмовых росписях. ВВ, т. XXII (1915-1916), вып. 1, 2, Пгр., 1916, стр. 105].

По мнению исследователя,

«только плотнику, впервые берущемуся за каменную постройку и не привыкшему еще рассчитывать на то, что постройка должна будет простоять столетия, могла прийти в голову мысль положить бревна в основание каменных стен. Только плотнику могло показаться странным складывать фундамент из сравнительно мелкого камня, положенного прямо на материковую глину: не доверяя цементу и боясь неравномерного оседания стен, плотник мог “подкрепить” цемент лежнями» [там же].

«Ни на Востоке, ни на Западе, – уверенно заявлял Ф.И.Шмит, – никто никогда не имел обычая заливать бревна цементом в фундаментах, и самая мысль о такой заливке могла прийти на ум только природным плотникам. Строители Десятинной церкви были, явно, русские» [там же, стр. 109].

«Итак, – заключал Ф.И.Шмит, – строить Десятинную церковь и прочие храмы Владимира взялись русские плотники, [с. 34] и тем, что они не имели достаточного опыта в каменной архитектуре, по всему вероятию и объясняется, почему все постройки Владимира рухнули уже в очень старинные времена, тогда как постройки времен Ярослава Мудрого, не слишком много позднейшие, стоят и до сих пор» [там же].

В поисках архитектурной школы, в которой русские плотники, принявшиеся за каменное строительство, могли почерпнуть тип здания и технические приемы кладки стен, Ф.И.Шмит обращается к архитектуре Малой Азии и Кавказа, где, по мнению исследователя, и находятся оригиналы киевских построек Х в., знакомство с которыми происходило через Тмуторокань [там же, стр. 112].

Оставалось решить последний вопрос: отчего сходство Десятинной церкви с постройками Малой Азии и Кавказа не полное, отчего оно ограничивается лишь планами зданий и не охватывает техники постройки? Ф.И.Шмит и этот вопрос разрешает с предельной «наглядностью».

«Если бы постройкой Десятинной церкви руководил, – спрашивает Ф.И.Шмит, – скажем, малоазийский или кавказский архитектор, он разве мог бы дать своим рабочим волю закладывать фундамент на залитых цементом бревнах? Разумеется, нет! Значит, руководил работами человек, который русскими строительными приемами не возмущался, русский, по наглядке изучивший церковно-строительное дело, умевший приготовить «раствор», могший показать приемы кладки стен и даже, быть может, сводов, но не проникшийся самым духом каменного строительства, не на нем воспитавшийся. В таком случае естественно подумать, что именно Тмуторокань могла служить посредницей между Киевом и Востоком» [там же].

В более поздней работе Ф.И.Шмит отказался от своей первоначальной гипотезы о русских плотниках – строителях Десятинной церкви. Предположение это, по его собственным словам, не выдерживает критики.

«Столь неопытные люди не сумели бы, конечно, построить большого здания, да еще сводчатого. Русским плотникам не пришло бы в голову столь широко использовать цемент» [Ф.И.Шмит. Искусство древней Руси-Украины. Харьков, 1919, стр. 34].

Как же теперь исследователь решает тот же вопрос?

«Неопытность проявилась только в кладке фундамента – значит, строители именно тут и только тут встретились с какими-то непривычными для них техническими условиями. Строителям явно требовалась массивная твердая площадка, и они не представляли себе, что можно стену ставить на глине, – вот они и решили площадку создать искусственно, искусственно создать скалу, как основу для здания. Константинопольские зодчие к скале вовсе не так привыкли, чтобы не суметь обойтись без нее; корсунские зодчие никогда не требовали монолитных площадок для своих построек. Но кавказцы могли изобрести тот способ закладки фундаментов, который мы видим в постройках Владимира Святого» [там же, стр. 35].

Ф.И.Шмит был убежден, что описанным образом строились только древнейшие киевские [с. 35] постройки – Десятинная церковь, дворцовые постройки на княжом дворе, церковь Спаса на Берестове (!) и церковь Апостолов в Белгородке (!). Очень скоро, по мнению Ф.И.Шмита,

«практика показала, что так закладывать фундаменты нельзя: залитые цементом бревна прели, превращались в труху и образовывали в толще площадки, на которой стояли фундаменты, трубчатые пустоты, не выдерживавшие огромной тяжести постройки, – здания заваливались» [там же, стр. 34].

Многочисленные памятники киевского зодчества не только первой, но и второй половины XI в., исследованные еще до того, как были написаны цитированные работы, и особенно раскопки последних десятилетий воочию показали, как далеко от истины приведенное выше мнение.

8. Попытки реконструкции
первоначального плана здания

Сохранившиеся части древней каменной кладки фундаментов здания, немногочисленные фрагменты кладки нижних частей его стен и тщательно исследованная в процессе раскопок конфигурация фундаментных рвов с остатками деревянных субструкций на дне их (рис. 9, 10) позволяют с уверенностью реконструировать первоначальный план церкви лишь в самых основных чертах. Следует подчеркнуть, что многие важнейшие для реконструкции первоначального облика здания его части сохранились ко времени последнего археологического исследования памятника в крайне фрагментарном виде или же не сохранились вовсе.

Тщательно зафиксированные на «археологическом» плане здания, эти фрагменты порой оставляют исследователям лишь обширное поле для догадок, недостатка в которых за истекшее двадцатилетие после окончания раскопок памятника не было. Не учитывая реальные возможности археологического исследования памятника, руины которого в течение шести столетии подвергались расхищению, дважды подвергались в начале XIX в. раскопкам, памятника, на месте которого в середине XIX в. происходили работы по сооружению огромной новой постройки, и, наконец, в 1935 г. работы по разборке этой постройки, некоторые историки древнерусского зодчества в законном стремлении до конца понять первоначальный архитектурный облик Десятинной церкви предъявляют к результатам полевых исследований памятника такие требования, на которые они далеко не всегда могут дать удовлетворяющий ответ.

Рис. 9. Десятинная церковь. План фундаментов (по материалам раскопок 1938—1939 гг.). [с. 36]	Рис. 10. Десятинная церковь. Аксонометрия (по материалам раскопок 1938—1939 гг.) [с. 36]

План здания, восстанавливаемый на основании сложной сети переплетающихся фундаментов, свидетельствует прежде всего о разновременности отдельных частей постройки. Древнейшим ядром постройки, как это было установлено еще в процессе археологических раскопок, а позже поддержано большинством исследователей древнерусского зодчества, мы считаем трехнефное здание с тремя апсидами с восточной стороны. Судя по наличию трех поперечных ленточных фундаментов, здание имело три пары столбов. Расстояние между двумя [с. 36] парами восточных столбов равно ширине среднего нефа (рис. 9). Эти столбы явно образуют подкупольный квадрат [М.К.Каргер. Археологические исследования древнего Киева, стр. 74 и сл.].

Реконструкция древнейшего ядра Десятинной церкви как трехапсидного шестистолпного здания была до недавнего времени общепризнанной [История русского искусства, т. I. Изд. АН СССР, М., 1953, стр. 118. – История русской архитектуры. Изд. АН СССР, М., 1956, стр. 21, 27-29. – История русского искусства, т. I. Изд. АН СССР, М., 1957, стр. 10]. Эта реконструкция казалась тем более убедительной, что по своему плану древнейшая Десятинная церковь была очень близка к памятникам русского зодчества, широко распространенным в несколько более позднюю пору не только в Киеве, но и во всех городских центрах периода феодальной раздробленности. Высказывалась справедливая мысль, что план именно этой древнейшей киевской каменной церкви, а не план Успенского собора Печерского монастыря в известной мере повторяли многочисленные древнерусские трехнефные шестистолпные постройки конца XI-XII вв. [Н.Н.Воронин. Политическая легенда в Кпево-Печерском патерике. ТОДРЛ, XI, М.-Л., 1955, стр. 102] [с. 37]

Рис. 11. Десятинная церковь. Реконструкция К.Конанта. [с. 37]

В эскизном проекте реконструкции Десятинной церкви К.Конанта (рис. 11), опубликованном в 1949 г. С.Кроссом [S.Н.Сrоss. Mediaeval Russian Churches. Cambridge, Massachusets, 1949, рис. 1], не могли быть учтены результаты археологических исследований 1938 – 1939 гг. К.Конант трактует Десятинную церковь, как трехнефную крестово-купольную постройку, увенчанную пятью куполами. К основному массиву здания с южной и северной сторон примыкают галереи, перекрытые односкатными крышами. С западной стороны галереи нет. Тройная арка в среднем членении западного фасада ведет непосредственно в средний неф храма. Над арками три ниши, а еще выше – три больших окна. Перед западным фасадом показаны границы пристроек, которые автор, по-видимому, считает более поздними.

Смелые предложения к проекту реконструкции первоначальных форм Десятинной церкви, являющиеся критической интерпретацией результатов наших раскопок, выдвинул недавно Н.И.Брунов. Он считает, что наш основной вывод, согласно которому Десятинная церковь представляла собой первоначально трехнефную шестистолпную крестово-купольную церковь, «положил конец спорам о том, какую форму имела первоначальная Десятинная церковь, которую считали иногда даже базиликой» [Н.И.Брунов. Рецензия на книгу: М.К.Каргер. Археологические исследования древнего Киева. Отчеты и материалы (1938-1947 гг.). Киев, 1950. ВВ, т. VII, М., 1953, стр. 296].

Н.И.Брунов полагает, что «издание плана Десятинной церкви, полученного в результате очень тщательных археологических раскопок, значительно расширило наши познания о первом памятнике каменной культовой архитектуры» [там же, стр. 299]. Наш вывод о трехнефности первоначального здания и его шестистолпной системы, по мнению Н.И.Брунова, «чрезвычайно обогатил историю русской архитектуры» [там же].

Вместе с тем Н.И.Брунов проявил чрезмерную требовательность к исследователю памятника, считая, что последний должен был разрешить все недоуменные вопросы, связанные с памятником, что выполнить, к сожалению, далеко не во всех случаях возможно. Сложный, разновременный комплекс пристроек в западной части здания, форму и назначение которых при исследовании памятника в натуре установить порой почти невозможно вследствие того, что от этих частей здания нередко сохранились лишь ничтожные следы субструкций в виде древесной пыли лежней и незначительных ямок от деревянных колков, остается поныне в значительной мере материалом для более или менее остроумных догадок. Так, Н.И.Брунов, справедливо усматривая, что фундаменты в западной части южной и северной галерей не совпадают по своему положению с фундаментами основной части здания, полагает, что в плане Десятинной церкви, созданном по материалам раскопок,

«вырисовываются две трехдольные пристройки с севера и с юга, которые, если взять каждую из них в отдельности, несколько походят на дворцовые корпуса, найденные в Киеве около Десятин[с. 38]ной церкви и в других местах» [там же, стр. 300].

Отсюда возникает предположение, что упомянутые части Десятинной церкви были пристроены к древнейшей ее части раньше, чем галереи, представляющие собой их продолжение на восток. Это предположение как будто бы находит подтверждение и в том, что обе трехчастные «пристройки», о которых идет речь, имеют по одному делению плана, соответствующему западной части трехнефной первоначальной Десятинной церкви, т.е. ее хорам, с которыми они были, по-видимому, соединены [там же].

В качестве важнейшего аргумента для подтверждения своей гипотезы Н.И.Брунов ссылается на якобы «зарегистрированный» мной факт, что «северная стена южной трехчастной предполагаемой “пристройки” представляла собой глухую стену (разрядка наша, – М. К.), что на этом месте не было проемов между столбами». По утверждению Н.И.Брунова,

«Каргер показывает нижнюю часть этой глухой стены на своей аксонометрии на стр.76, подробно говорит о ней на стр.64 и дает ее фотографическое изображение, правда не совсем вразумительное, на стр.66, рис.43. Оказывается, что в данном месте стена сохранилась на высоту до 1 м (стр.64), что исключает возможность первоначального существования проема» [там же].

Что же в действительности изображено на «невразумительном» рисунке 43, и о чем говорится на цитированной Бруновым странице 64.

«Наиболее уцелевшей частью Десятинной церкви являются южная и западная стены. Почти вся кладка южной стены является фундаментом, сохранившимся на различную высоту (рис. 42). Исключением является один участок южной стены против первой перемычки (как здесь, так и в дальнейшем нумерация перемычек южной стены ведется с запада на восток). В этом месте (т.е. против первой перемычки, – М. К.) сохранилась кладка из очень тонкого квадратного кирпича (0.31:0.30:0.25 м), поднимающаяся над фундаментом на 0.90 – 1.00 м (рис. 43)» [М.К.Каргер. Археологические исследования древнего Киева, стр. 64].

Далее подробно описан характер этой безусловно древней кладки. В цитированном отрывке не было сказано ни слова о северной стене южной трехчастной, предполагаемой Н.И.Бруновым пристройки. В цитированном отрывке описывается небольшой участок южной стены Десятинной церкви, против цервой с запада перемычки, кстати, вполне «вразумительно» изображенной на прекрасной фотографии (рис. 43).

Глухая, сложенная из крупных, квадратных но форме кирпичей стена представляет не что иное, как стену построенной в XVII в. при Петре Могиле капеллы, у которой сохранился даже угол апсиды. Описанный выше участок древней кладки был включен в XVII в. в стену поздней капеллы. Таким образом, описываемая за падная часть нынешней южной стены Десятинной церкви, т.е. южная стена предполагаемой Н.И.Бруновым трехчастной пристройки, отнюдь не была «глухой», что же касается северной, то о ней в другом месте сказано следующее: [с. 39]

«Необходимо отметить, что, кроме фундаментов южной и западной стен, хорошо сохранился еще фундамент продольной стены, параллельной южной стене храма. На нем сохранилась древняя кирпичная кладка, местами достигающая четырнадцати рядов кирпича на растворе. Как и кладка западного отрезка южной стены, она сохранилась, по-видимому, благодаря тому, что была включена в состав Могилянской пристройки, занимавшей юго-западный угол древней церкви» [там же, стр. 68-69].

Таким образом, и остатки древней кладки северной стены «южной трехчастной предполагаемой “пристройки”» отнюдь не свидетельствуют о наличии здесь «глухой» стены.

Н.И.Брунов полагал, что если б его предположение оказалось правильным, тогда

«мы могли бы считать, что Десятинная церковь на известном этапе ее существования имела форму трехнефной, шестистолпной, крестово-купольной постройки с примыкающими к западной части ее двумя симметрическими корпусами дворцового типа, соединенными с хорами церкви и образующими. своего рода монументальное преддверие Десятинной церкви, выходящее на общественную площадь, расположенную к западу от храма» [Н.И.Брунов. Рецензия…, стр. 300].

Н.И.Брунов считал очень важным услышать мое мнение по данному вопросу и узнать, возникало ли подобное предположение в процессе раскопок и делались ли попытки путем наблюдений в процессе археологических раскопок выяснить возможность и вероятность подобного предположения [там же]. Нет, подобные предположения ни в процессе раскопок, ни позже не возникали, по-видимому, прежде всего ввиду того, что юго-западная, наилучше сохранившаяся часть здания наиболее отчетливо убеждала в том, что она является несколько испорченной в XVII в. частью аркады открытой галереи храма, появившейся в начале XI в.

Замеченная и в процессе раскопок и особенно при обмерах памятника суженность западной части галерей по сравнению с восточными ставилась в зависимость от плохо сохранившейся и тогда, как, впрочем, и теперь, непонятной по своему плану части здания, расположенной между северной стеной южной галереи и южной стеной древнейшего западного притвора храма. В процессе раскопок выдвигалась мысль о возможности размещения здесь каких-то древнейших сооружений для входа на хоры, может быть даже башен.

Другим важнейшим вопросом, касающимся древнего облика западной части Десятинной церкви, Н.И.Брунов считал вопрос о том, что представляли собой стены над фундаментами, открытыми раскопками между теми двумя трехчастными «пристройками», о которых шла речь, т. е. что представлял собой сложный комплекс средней части западных пристроек к основному ядру храма [там же]. Особое внимание исследователя привлекали фундаменты, расположенные [с. 40] параллельно двум линиям фундаментов, являющихся как бы продолжением продольных ленточных фундаментов основного ядра храма, очень близко придвинутые к этим последним.

В качестве «единственно возможного объяснения» Н.И.Брунов выдвигал гипотезу, что «сдвоенные фундаменты несли лестницы, которые вели на хоры» [там же].

«Общая ширина каждых двух фундаментов, – утверждал исследователь, – составляет 3.5-4 м, что вполне достаточно для лестницы, ширина которой могла быть 1.5 м. Длина обоих лестничных помещений совершенно достаточная» [там же].

Н.И.Брунова беспокоил лишь вопрос, почему лестничных помещений два, а не одно. Однако и этот вопрос оказывается вполне разрешимым: возможно, что одна из лестниц шла изнутри собора, а другая – снаружи, с площади [там же]. В фундаментах под предполагаемыми лестницами наблюдается существенная особенность: с юга фундаменты расставлены шире во втором с запада делении, а с севера, наоборот, они расставлены шире в первом с запада делении. Н.И.Брунов непонятным образом усматривает в этом подтверждение предположения, что южная лестница шла изнутри здания, а северная – снаружи [там же].

По вопросу об одновременности предполагаемых лестниц и основной части здания Н.И.Брунов ждет «решающего слова» от археолога, раскопавшего Десятинную церковь. Он убежден, что «если “лестницы” и главная часть здания разновременны, в остатках фундаментов непременно должны найтись следы пристройки западной части здания к его основному ядру» [там же, стр. 301]. Без «исчерпывающего ответа на этот вопрос план Десятинной церкви, по мнению Брунова, выглядит «слепым» и «к старым вопросам добавляет, новые неразрешенные вопросы» [там же].

Нельзя, разумеется, обижаться на этот поток «вопросов» и даже «требований» к исследователям-археологам, своими руками расчищавших бесценные остатки руин Десятинной церкви. Нетрудно понять и вполне законное, темпераментно выраженное желание «прочесть» без изъянов план древнейшего памятника каменного зодчества Киева. Но в то же время во всех «вопросах» и «требованиях» уже слишком явно выступает чисто кабинетный характер их. Н.И.Брунову, выдающемуся историку и теоретику архитектуры, по-видимому, трудно во всей реальности представить, что осталось от западной части Десятинной церкви, несмотря на то, что в отчете о раскопках об этом сказано весьма недвусмысленно.

Западная часть Десятинной церкви сохранилась в виде едва уловимых остатков фундаментных рвов, к тому же срезанных последующими строительными работами почти до их подошвы. На дне этих рвов, глубина которых порой достигала 5-10 см, чтобы подтвердить их [с. 41] основное направление, научный коллектив Киевской экспедиции 1939 г. поистине микроскопическими наблюдениями за каждым квадратным сантиметром улавливал едва заметные по цвету и плотности следы древесного тлена субструкций здания. На отдельных участках здания, как например на участке у юго-западного угла, древнейшей части здания, самые границы рвов местами так и не удалось зафиксировать, несмотря на исключительную важность этого участка, осознававшуюся научным коллективом экспедиции и ее руководителем в значительно большей мере, чем это предполагает в ряде случаев Н.И.Брунов.

Н.И.Брунов напрасно подозревает, что при исследовании Десятинной церкви недостаточно выступала взаимосвязь археологического исследования и архитектурного анализа памятника или даже что «лопата археолога приобретала самостоятельное движение, не всегда достаточно направляемое мыслью историка архитектуры и историка культуры» [там же, стр. 299]. В этой нелестной оценке огромного труда большого коллектива, участвовавшего в труднейших по ряду основных и привходящих обстоятельств археологических исследованиях остатков Десятинной церкви, особенно наглядно выступают навыки исключительно кабинетного исследования памятников, приучившие некоторых историков архитектуры и историков культуры вовсе не считаться с результатами работы археологов, т.е. с подлинными остатками памятника, ими открытыми.

Рис. 12. Десятинная церковь. План-реконструкция А.Повстенко. [с. 42]

Новый вариант реконструкции древнейшей части Десятинной церкви выдвинул в 1954 г. А.Повстенко [О.Повстенко. Катедра св. Софії у Києві. – Анали Української вільної Академії наук у США, тт. III-IV, 1954, стр. 196. Злобно-клеветнический характер книги исключает необходимость разбора всей концепции автора – воинствующего украинского буржуазного националиста] (рис. 12).

Рассматривая описанные выше лопатки на первой (с востока) поперечной перемычке северной галереи и на второй и четвертой перемычках южной галереи как остатки кресчатых столбов «первоначальных галерей», которые позже, при расширении этих галерей, вошли в новую кладку, А.Повстенко утверждал, что уже к древнейшей Десятинной церкви с трех сторон примыкали открытые галереи, по[с. 42]добные тем, что примыкали к стенам древнейшего ядра Софии. Не считаясь ни в малейшей степени с данными детального археологического исследования памятника, проведенного Д.В.Милеевым в 1908-1911 гг. и нами в 1938- 1939 гг., А.Повстенко произвольно расставил кресчатые столбы предполагаемых «первоначальных» открытых галерей на археологически документированном плане руин Десятинной церкви, нисколько не обеспокоенный тем, что ни малейших остатков ни этих столбов, ни фундаментов под ними при самом тщательном исследовании памятника не было обнаружено ни в 1908-1911, ни в 1938-1939 гг.

Нельзя при этом не напомнить, что и раскопки 1908-1911 гг. и тем более раскопки 1938-1939 гг. имели задачей не только детальное исследование остатков самого архитектурного памятника, но и поиски остатков более древнего языческого могильника под ним, в связи с чем все свободные от сохранившихся фундаментов участки территории внутри церкви и вне ее подвергались тщательному археологическому изучению. Повторяю, в качестве единственного аргумента этой реконструкции служили упомянутые выше лопатки на трех поперечных перемычках более поздних галерей Десятинной церкви.

Рис. 13-1. Десятинная церковь. План-реконструкция Г.Ф.Корзухиной. [с. 43]	Рис. 13-2. Десятинная церковь. План-реконструкция Г.Ф.Корзухиной. [с. 43]

Спустя три года после выхода книги А.Повстенко Г.Ф.Корзухина в статье «К реконструкции Десятинной церкви», опубликованной в авторитетном советском журнале [Г.Ф.Корзухина. К реконструкции Десятинной церкви. СА, 1957, № 2, стр. 78 – 90], предложила «новую реконструкцию Десятинной церкви», отдавая себе, по ее словам, «отчет в том, насколько спорны и недостаточно [с. 43] подкреплены необходимыми доказательствами отдельные ее элементы» [там же, стр. 87]. К немалому удивлению «новая реконструкция Десятинной церкви», опубликованная Г.Ф.Корзухиной (рис. 13), оказывается почти буквальным повторением реконструкции А.Повстенко, отличаясь от последней лишь реконструкцией западных углов первоначальной постройки, где вместо открытых галерей Г.Ф.Корзухина расположила две башни и непонятного назначения две щелевидные камеры, примыкающие к башням.

Исходным положением реконструкции Г.Ф.Корзухиной являются, так же как и в реконструкции А.Повстенко, упомянутые уже лопатки на трех поперечных перемычках северной и южной галерей [там же, стр. 80]. Однако в отличие от А.Повстенко, не считавшего, по-видимому, необходимым дальнейшую аргументацию, Г.Ф.Корзухина пытается не только укрепить это положение, но добавить к нему и некоторые другие. Г.Ф.Корзухиной, принимавшей участие в раскопках 1938-1939 гг., отлично известно, что ни малейших следов фундаменов «первоначальных галерей» обнаружено не было, поэтому ей не остается ничего другого, как убеждать себя и своих читателей в том, что эти следы, может быть, не были найдены потому, что, по ее словам,

«к сожалению, во время работ на территории Десятинной церкви в 1938-1939 гг. мысль о древней галерее не приходила в голову (разрядка наша, – М. К.), а поэтому кладка фундамента и перемычки не была изучена под этим углом зрения» [там же, стр. 81].

Приходила ли эта мысль в голову тому или иному сотруднику Киевской археологической экспедиции в 1938-1939 гг., в настоящее время установить затруднительно, да и едва ли это имеет какое-либо значение для решения проблемы. Гораздо важнее то, что участки, о которых идет речь, были тщательнейшим образом исследованы, замерены и зафотографированы и в 1908-1911 и 1938-1939 гг. под углом зрения всех представлявшихся тогда возможностей истолкования этих обративших на себя особое внимание частой здания.

Г.Ф.Корзухина напрасно сетует на недостаточность опубликованных фотографий и чертежей для решения интересующих ее вопросов, ибо даже на опубликованных фотографиях и чертежах отлично видно, что второй с востока поперечный фундамент южной галереи представляет прекрасно сохранившийся цельный массив бутовой каменной кладки с отпечатками двух продольных деревянных связей, лежавших в толще кладки и отпечатками одного ряда плинфы поверх бутовой кладки [М.К.Каргер. Археологические исследования древнего Киева, рис. 48; см. также табл. VI настоящего исследования].

Если цинкографические и штриховые воспроизведения почему-либо казались Г.Ф.Корзухиной недостаточными, ей следовало бы обратиться в Фотоархив ИА АН СССР, где нет недостатка в негативах и фотоотпечатках с этой детали здания. Тщательное исследование этой перемычки Д.В.Милеевым в 1908 и автором в 1938-1939 гг. не вызвало ни у того, ни у другого исследователя ни малейших подозрений [с. 44] в монолитности и одновременности ее кладки. Поэтому утверждения Г.Ф.Корзухиной, что «во время строительных работ начала XI в. при возведении более широких галерей перемычки галерей Х в. пришлось нарастить, удлинив фундаменты перемычек соответственно ширине новых галерей» [там же], является совершенно бездоказательным.

Только ссылка на мнимую недостаточность документации служит аргументом для утверждения Г.Ф.Корзухпной, что «в настоящее время нельзя определить, существует ли разница или граница между кладкой Х в. и приложенной к ней кладкой XI в.» [там же, стр. 82]. Осенью 1958 г., уже после выхода в свет статьи Г.Ф.Корзухиной, участвуя в комиссии по оформлению территории Десятинной церкви, автор снова имел возможность тщательно осмотреть вторую перемычку южной галереи, временно открытую из-под земли» и вновь убедиться в том, что было установлено еще в 1908 и повторно в 1938 г.

Совершенно несостоятельны аргументы, которыми Г.Ф.Корзухина пытается объяснить отсутствие лопаток на всех остальных перемычках южной и северной.галерей, кроме трех, отмеченных выше. Все они оказываются или уничтоженными в XI в., якобы по причине большей глубины заложения фундаментов новой галереи [там же, стр. 81], или не замеченными исследователем. Так, по словам Г.Ф.Корзухиной, «перемычки северной галереи Д.В.Милеевым до конца раскопаны не были. Если на них были лопатки, то они должны были находиться около самой стены стасовской Десятинной церкви» [там же]. Вооружившись простейшим измерительным инструментом, нетрудно убедиться в том, что и это соображение полностью не соответствует действительности.

Однако даже убедив себя вышеперечисленными доводами в исчезновении лопаток на всех перемычках северной и южной галерей, за исключением трех, Г.Ф.Корзухина не рискует теми же приемами установить, что бесследно исчезли и продольные фундаменты южной и северной галерей, которые в Х в. должны были связывать систему пилонов галерей между собой, а при постройке новых галерей XI в. должны были сохраниться хотя бы в виде фундаментных рвов под полом новых галерей. Ни малейших следов таких фундаментов не сохранилось ни в южной, ни в северной галерее. Этот факт вынуждена признать даже Г.Ф.Корзухина.

«Чтобы уничтожить следы продольных фундаментов, – в этом случае совершенно справедливо рассуждает она, – потребовалось бы произвести значительную выемку грунта, что вряд ли вызывалось необходимостью. Следовательно, вряд ли можно допустить, что при перестройке галерей в XI в. были разобраны не только самые фундаменты, но и полностью уничтожены всякие следы их субструкций» [там же, стр. 83].

Это зрелое размышление, которое автору вполне уместно было бы использовать и при решении предшествующего вопроса, однако, отнюдь не заставляет ее критически пересмотреть всю концепцию [с. 45] в целом. Наоборот, признавая свою реконструкцию и в этом отношении «довольно необычной», Г.Ф.Корзухина утверждает, что древнейшие галереи Десятинной церкви опирались на поперечные ленточные фундаменты, а вдоль наружной линии галерей фундаментов не было [там же, стр. 80]. Ссылка в качестве аналогий на некоторые памятники русской архитектуры, в основном относящихся к концу XI и даже XII в., где система ленточных фундаментов внутри здания действительно частично уже отмирала, а в дальнейшем и вообще заменилась самостоятельными фундаментами под отдельными столбами, не имеют никакого отношения к изучаемому вопросу прежде всего потому, что здесь идет речь о фундаментах по внешнему периметру здания, и к тому же здания конца Х в., а не конца XI-XII вв.

В качестве последнего аргумента для подтверждения предлагаемой реконструкции Г.Ф.Корзухина ссылается на наличие одного членения галереи Х в., якобы полностью сохранившегося в составе разновременных фундаментов, открытых раскопками 1938-1939 гг. Речь идет о помещении, примыкающем с запада к среднему нефу древнейшего шестистолпного здания, от которого сохранились лишь фундаментные рвы с остатками деревянных конструкций на дне их.

В докладе об итогах раскопок 1938-1939 гг. автор неоднократно называл это помещение притвором древнейшего храма, однако, отказываясь при этом объяснить фундаменты, почти вплотную примыкающие к нему с севера и юга. Недавно Н.Н.Воронин также отнес это помещение к числу древнейших частей храма, правильно назвав его «узким притвором» [Н.Н.Воронин. Зодчество Киевской Руси. В кн.: История русского искусства, т. I. Изд. АН СССР, М., 1953, стр. 118].

Г.Ф.Корзухина, утверждая, что расстояние между лопатками на перемычках южной и северной галерей и основными стенами храма, т.е. ширина предполагаемых древнейших галерей, «равна ширине этого помещения», считает его остатком первоначальной западной галереи, уцелевшей при перестройке здания в XI в. [Г.Ф.Корзухина. К реконструкции…, стр. 80 и сл.] Однако и этот аргумент следует отвести, ибо даже на мелкомасштабном чертеже видно, что ширина западного притвора отнюдь не равна ширине предполагаемых галерей. В действительности западный притвор имеет ширину 4.15 м, тогда как расстояние от стен церкви до лопаток на перемычках, как северной, так и южной галерей, равно 3.60 м. Г.Ф.Корзухина, по ее словам, «не берется решать, была ли Десятинная церковь Х в. прототипом построенных за ней зданий того же круга» [там же, стр. 88-89], но считает приведенные ею доводы совершенно. бесспорными доказательствами того, что «древнейшая на Руси галерея была именно у Десятинной церкви» [там же].

Реконструируя на основе не уловленных раскопками границ фундаментных рвов у юго-западного угла первоначальной церкви юго-западный и северо-[с. 46]западный углы первоначального здания в качестве «башен», или же в качестве

«как-либо иначе оформленных частей здания» (?! – М. К.), Г.Ф.Корзухина именно в них усматривает правдоподобное объяснение тех двух пар фундаментов, идущих параллельно и на чрезвычайно близком расстоянии друг от друга» [там же, стр. 86-87],

которые Н.И.Брунов истолковывал в качестве лестниц. Нельзя не заметить попутно, что если поводом для реконструкции юго-западной башни и может служить плохая сохранность фундаментов в этом углу, то в северо-западном углу отчетливо прослеженные границы фундаментов совершенно «не совпадают» с планом северо-западной башни на реконструкции Г.Ф.Корзухиной.

Из предлагаемой реконструкции Г.Ф.Корзухина делает далеко идущие историко-архитектурные выводы, считая, что

«Десятинной церкви Х в. с ее галереями, задуманными и построенными одновременно с ее трехнефным ядром, следует предоставить (! – М. К.) место в группе выдающихся памятников древнерусского зодчества начала XI в. – больших городских соборов и монастырских храмов Киева, Новгорода, Полоцка, которые, несмотря (?! – М. К.) на сложность их композиции, не перестали быть гордостью русского национального зодчества (?! – М. К.)» [там же, стр. 88].

Этот основной историко-архитектурный вывод Г.Ф.Корзухиной, как и исходные позиции ее реконструкции, находятся в полном соответствии с историческим выводом А.Повстенко, полагавшего, что расцвет древнерусской архитектуры, начавшийся Десятинной церковью, был блестяще завершен собором св.Софии в Киеве [О.Повстенко. Катедра св. Софії у Києві, стр. 197].

Реконструкция первоначального облика Десятинной церкви, предложенная А.Повстенко и повторно Г.Ф.Корзухиной, ни в одной своей части не опирающаяся на бесспорные данные, установленные архитектурно-археологическими исследованиями памятника в 1908-1911 и 1938-1939 гг., на наш взгляд, пока не может поколебать сложившегося представления о Десятинной церкви, хотя в реконструкции ее облика и как памятника Х в., и даже как памятника начала XI в. (после капитальной ее перестройки) остается еще очень много нерешенных вопросов. О том, насколько эти вопросы трудны, свидетельствуют предложения различных исследователей по реконструкции как памятника в целом, так и его отдельных частей.

Итак, при всей увлекательности первоначального облика Десятинной церкви Х в. с открытыми галереями с южной и северной сторон и двумя башнями на западных углах или же без галерей, но с двумя примыкающими к западным углам трехчастными дворцовыми корпусами, образующими монументальное предверие Десятинной церкви, как реконструкция А.Повстенко – Г.Ф.Корзухиной, так и реконструкция Н.И.Брунова, к сожалению, не только не находят подтверждения в сохранившихся частях памятника, но и решительно опровергаются ими. [с. 47]

Нельзя не согласиться с мнением Г.Ф.Корзухиной, что «много еще в Десятинной церкви остается неясным и требующим дальнейшего изучения» [Г.Ф.Корзухина. К реконструкции…, стр. 87]. Каждую новую попытку поисков первоначального облика этого важнейшего для истории древнерусского зодчества памятника следует приветствовать, пожелав одновременно в большей степени считаться со свидетельством бесценных фрагментов самого памятника, являющихся во всех случаях важнейшим источником для истории архитектуры.

Трехнефное шестистолппое здание с небольшим притвором, примыкавшим к нему с западной стороны, по-видимому, вскоре было расширено пристройкой широких галерей с юга и с севера. Гораздо более сложный комплекс пристроек, форму и назначение которых пока не удается восстановить сколько-нибудь убедительно, появился, может быть, разновременно с западной стороны первоначального здания.

Удовлетворительная сохранность каменной кладки фундаментов южной и западных стен, а местами и их наземных частей позволяет сделать предположительную реконструкцию наружных галерей, опоясывавших Десятинную церковь. Выше отмечалось, что сохранившиеся наземные части южной и западной стен имеют форму массивных кресчатых столбов. Широкие галереи, опоясывающие церковь с трех сторон, состояли из кресчатых столбов, соединенных арками, напоминая открытую галерею Киевской Софии. В конструктивном отношении в этих галереях остается непонятной та особенность, о которой была речь выше. На первой восточной перемычке северной галереи, на второй и четвертой (с востока) перемычках южной галереи хорошо сохранились мощные лопатки.

Г.Ф.Корзухина, соглашаясь с нами, что северная и южная галереи после перестройки храма представляли открытую аркаду, считает, что западная галерея XI в., повторяя формы древнейшей западной части здания, представляла закрытые помещения [там же, стр. 85]. Следует сказать, что реконструкцию древнейшей западной части Десятинной церкви Г.Ф.Корзухина строит в значительной мере именно по аналогии с реконструированной ею западной частью XI в., справедливо утверждая, что «Десятинная церковь Владимировой постройки простояла всего 20 лет» и что «вряд ли возникала надобность существенно менять ее план и внешний облик, которые могли вполне удовлетворять вкусам и потребностям общества как самого конца Х в., так и самого начала XI в.» [там же, стр. 86].

Однако обоснование реконструкции западной части XI в., к сожалению, далеко не бесспорно. Стремясь доказать, что не только юго-западное, но и примыкающие к нему с востока помещения южной галереи были закрытыми, Г.Ф.Корзухина ссылается на сохранившиеся фундаменты и якобы даже «участки стен» этой части здания. Но именно на этом участке, как уже отмечалось выше, сохранившиеся кирпичные кладки, принятые Н.И.Бруновым за древ[с. 48]ние, в действительности представляют остаток капеллы Петра Могилы, выстроенной из толстого, квадратного по форме кирпича XVII в., изготовлявшегося в печи, обнаруженной раскопками возле Десятинной церкви. В составе южной стены этой капеллы XVII в., на участке против первой и второй (с запада) поперечных перемычек, были обнаружены наиболее хорошо сохранившиеся кладки пилонов южной открытой галереи (табл. IV, 2). Не могут изменить положения и ссылки на весьма сомнительной ценности рисунки XIX в., один из которых еще Я.И.Смирновым был справедливо назван безграмотной фантазией.

Сказанное отнюдь не исключает возможности, что отдельные участки западной, а может быть, и южной и северной галерей были заложены, как это произошло позже с отдельными первоначально открытыми членениями наружной галереи Софии.

В приведенных выше летописных известиях о Десятинной церкви можно найти указания, позволяющие установить дату перестройки древней Владимировой церкви. Под 1039 г. летописная запись сообщает: «В лето 6547 священа бысть церкы святые Богородиця, юже созда Володимир, отець Ярославль, митрополитомь Феопемптом» [Лавр. лет. 6547 (1039) г.]. Это известие нередко сопоставляют с известием 1017 г. о пожаре церквей Киева («В лето 6525. Ярослав йде в Киев, и погоре(ша) церкви)» [Лавр. лет. 6525 (1017) г.]. Нельзя, однако, не обратить внимания на то, что освящение церкви отделено от пожара слишком большим временем, что ставит под сомнение связь этих двух фактов между собой.

9. Архитектурный облик здания

Раскопки 1938-1939 гг. принесли значительное количество новых данных для реконструкции архитектурного облика храма. В этом отношении большой интерес представляют крупные блоки упавшей кладки стен, обнаруженные в тайнике под западной частью церкви. Среди них исключительно ценным для реконструкции фасадов церкви является обломок двухступчатой ниши на наружной стене (табл. VII, 1). Наружная поверхность этой ниши представляет чередование рядов плоского кирпича и толстых слоев раствора, в котором утоплен еще ряд кирпича. Кладка эта, напоминающая кладку арок и ниш Киевской Софии, безусловно не была рассчитана на покрытие штукатуркой.

На участке, расположенном к северу от северо-восточного угла храма, на глубине около 3 м от уровня современной поверхности раскопками 1937 г. был обнаружен большой завал строительных материалов, состоявший из обломков плиточного кирпича, кусков древнего раствора с примесью цемянки, фрагментов фресковой штукатурки и т.п. Здесь же был найден целый ряд достаточно крупных блоков кладки и различных архитектурных деталей здания. Все бл.оки кладки состояли из тонкого, квадратной формы кирпича светло-желтого цвета с зернами кварца, размером 31:31:2.5 см, скрепленных раство[с. 49]ром извести с примесью мелкотолченого кирпича. На поверхности многих кирпичей до обжига сделаны углубленные, концентрически расположенные круги или полосы (табл. VII, 2) [Рукописный отчет о раскопках каменного здания Х в. в Киеве. Архив ИА АН УССР].

Среди блоков кирпичной кладки, обнаруженных на этом участке, привлекают внимание фрагменты полуколонки, сложенной из лекального кирпича с закругленным краем (табл. VII, 3), и зубчатого карниза из лекального кирпича продолговатой формы, одна из коротких сторон которого имеет форму треугольника [там же].

Среди фрагментов фресковой штукатурки, найденных в значительном количестве, ясно различались два типа. Фрагменты первой группы были исполнены из белой, хрупкой штукатурки с большим количеством рубленой соломы. Штукатурка этого типа отличается легкостью и значительной пористостью. Штукатурка второго типа отличается от первого прежде всего своей двуслойностью. Нижний слой представляет белую штукатурку с большой примесью рубленой соломы, подобную вышеописанной. Характерной особенностью верхнего слоя является значительная примесь мелкотолченого кирпича, отчего штукатурка приобретает интенсивно-розоватый оттенок и большую прочность. Штукатурка второго типа, как это было установлено при раскопках, покрывала внешнюю поверхность стен. Значительные куски ее были обнаружены на упомянутых выше полуколонке и зубчатом карнизе.

Среди фрагментов наружной штукатурки преобладали куски, покрытые росписью охристо-красного цвета. По-видимому, в этот цвет была окрашена значительная поверхность наружных частей здания. По краям отдельных фрагментов в местах стыков различных архитектурных плоскостей (на углах, у окон, арок, выступов) сохранились следы окантовки узкой белой полосой (толщина 2-2.5 см). На штукатурке, покрывавшей полуколонку, сохранились следы разноцветного орнамента растительного характера. На зубчатом карнизе сохранилась штукатурка с фреской желтого цвета [там же]. Среди других строительных материалов, обнаруженных в завале постройки, заслуживают внимания многочисленные обломки голосников, кованых железных гвоздей и фрагменты оконных стекол. Последние в отличие от широко распространенных в развалинах древних киевских храмов обломков круглого стекла с загнутым бортиком представляли обломки стекла квадратной формы с прямолинейными загнутыми краями [там же].

Исследователи, производившие раскопки в 1937 г., считали все перечисленные выше строительные материалы и блоки кладки остатками дворцового здания, раскопанного В.В.Хвойкой в 1907-1908 гг. С этим трудно согласиться. Все строительные материалы и в особенности детали кладки, обнаруженные в 1937 г., ближайшим образом напоминают фрагменты кладки Деся[с. 50]тинной церкви, обнаруженные раскопками разных лет. Фрагменты полуколонки находят полное соответствие в замечательном фрагменте, открытом раскопками 1911 г. на участке, расположенном к югу от развалин храма (табл. VIII). Несомненно с развалинами храма, а не дворца следует связать и многочисленные обломки голосников. Но решающим в вопросе о принадлежности описанных блоков кладки оказался весьма крупный кусок верхней части здания, открытый нашими раскопками 1948 г. возле западной стены развалин храма [М.К.Каргер. Розкопки на садибі Київського історичного музею. – АП УРСР, т. III, Київ, 1952, стр. 11-13].

Участок, доступный для раскопок, был крайне ограничен ввиду того, что с одной стороны вдоль западной стены развалин Десятинной церкви расположена проезжая дорога к зданию Исторического музея, а с другой растет огромная столетняя липа, корни которой не позволяли расширять раскоп к западу. Уже в верхних слоях на основной площади раскопа открылись границы расположенных по диагонали раскопа правильных прямоугольных ям (5:3 м), отделенных одна от другой бровками шириной 0.6-0.7 м. Бровки сохраняли древнюю стратиграфию культурных слоев, ямы были перекопаны до материка и засыпаны землей, в которой попадались лишь незначительные фрагменты керамики и обломки строительных материалов.

Несмотря на то, что на сводных чертежах раскопок 1908-1914 гг. территория к западу от храма показана нераскопанной, едва ли могут быть сомнения, что прямоугольные кессоны, разделенные бровками, являются результатом каких-то неизвестных раскопок, по технике полностью напоминающих работы Д.В.Милеева. Хотя разборка бровок и давала некоторое количество различных находок, от продолжения раскопок на этой перекопанной территории пришлось все же отказаться. Только в северо-западном и юго-восточном углах раскопок оказались незначительные участки, не попавшие в границы раскопанных кессонов. Несмотря на ничтожность доступной для исследования площади, раскопки дали совершенно неожиданные результаты, позволившие по-новому понять некоторые важнейшие вопросы древнерусской строительной техники.

Рис. 14. Десятинная церковь. Часть упавшей закомары. Раскопки 1948 г. [с. 51]	Рис. 15. Десятинная церковь. Фрагмент карниза, покрытый фресковой росписью. Раскопки 1948 г. [с. 53]

Особый интерес вызывает блок древней кладки, обнаруженный в северо-западном углу раскопа. На уровне древнего горизонта, на гумусном слое с находками домонгольской поры лежала упавшая ничком западная стена Десятинной церкви. Среди поздних ям, разрушивших большую часть кладки стен, счастливо уцелел лишь небольшой кусок полукружия, завершавший стену закомары. От всей толщи закомары сохранились лишь кирпичи, составлявшие наружную, лицевую ее поверхность; в высоту сохранившаяся кладка закомары местами достигала пяти-шести рядов кирпичей на древнем растворе извести с мелкотолченой цемянкой (рис. 14). На лицевой (фасадной) стороне закомары верхние три ряда кирпичей образовывали как бы небольшой выступ по полукружию закомары, украшенный зубцами из лекальных кирпичей. Зубчатый карниз был декорирован фресковой росписью. Несмотря [с. 52] на крайнюю степень фрагментарности этой росписи, лежавшей лицевой поверхностью вниз, все же удалось зафиксировать наличие черного орнамента по оранжевому и белому фону (рис. 15).

Рис. 16. Десятинная церковь. Черепица. Раскопки 1948 г. [с. 53]

Наиболее неожиданные результаты дало изучение верхнего ряда кирпичей, лежавших in situ по полуциркульной линии закомары. Кирпичи эти не только имеют огромные размеры (60:30 см), неизвестные до сих пор среди древних строительных материалов Киевской Руси, но и выгнуты в двух направлениях, представляя собой в продольном направлении как бы большие желоба с несколько приподнятыми бортами и в то же время перегибающиеся поперек (рис. 16). На одной поверхности кирпичей (верхней) по сырой глине пальцами сделаны продольные желобки. Кирпичи лежат по полукружию закомары так, что вышележащий обязательно перекрывает швы между нижележащими. Никаких следов обмазки или отпечатков свинцовой кровли на кирпичах нет.

Не может быть сомнений в том, что описанные огромные кирпичи желобчатой формы, лежавшие некогда на полуциркульной закомаре Десятинной церкви, представляют собой не что иное, как остатки древнего покрытия храма черепицей.

Многочисленные находки обломков свинцовых листов и летописные известия, сообщающие о покрытии древних храмов свинцовыми кровлями, порождали господствовавшее до недавнего времени убеждение, что древняя русская архитектура не знала распространенной в зодчестве восточного и западного Средневековья системы покрытия зданий черепицами. Обнаруженный раскопками 1948 г. фрагмент кладки позволяет думать, что древнерусские зодчие пользовались и этой более дешевой техникой покрытия каменных построек.

Для решения вопроса о древнем архитектурном облике Десятинной церкви несомненный интерес представляет краткое упоминание о ней в «Списке русских городов дальних и ближних». Тщательное изучение этого интереснейшего произведения древнерусской исторической географии акад. М.Н.Тихомировым привело его к убеждению, что «Список русских городов» представляет произведение конца XIV или начала XV в. М. Н.Тихомиров решительно отверг необоснованный скептицизм к известиям «Списка», проявленный с легкой руки Н.М.Карамзина почти всеми историками, считавшими, что в «Списке» смешаны самые различные эпохи [М.Н.Тихомиров. Список русских городов дальних и ближних. ИЗ, 40, 1952, стр. 215]. Составитель «Списка» ставил своей задачей дать краткое перечисление русских городов того времени, иногда с небольшими пояснительными замечаниями. Древнейшая рукопись «Списка» сохранилась в составе Новгородской первой летописи младшего извода. Так как в «Списке» с особенной полнотой и точностью указаны новгородские города, М.Н.Тихомиров высказывал предположение, что

«“Список русских городов” [с. 54] возник в Новгороде, между 1387 и 1392 гг., возможно в торговых кругах, близко связанных постоянными поездками с различными городами в русских княжествах и Литовском великом княжестве» [там же, стр. 218-219].

В разделе «Списка», посвященном киевским городам («А се Киевьскыи гради»), читаем: «Киев, деревян, на Днепре, а церкы: святаа Богородица десятиннаа, камена, была о полутретьятцати версех; а святаа Софиа о 12 версех» [Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950, стр. 475].

Упоминание о количестве «верхов» двух крупнейших соборных храмов Киева не представляет исключения. Составитель «Списка» еще дважды обращается к этой теме. Так, описывая Новгород, он отмечал: «Новгород Великий, детинец камен, а болший древян, а святаа Софиа о шести версех, а озеро Илмерь, река Волхов» [там же, стр. 477]. Упоминая в числе литовских городов Полоцк, составитель охарактеризовал его так: «Полтеск на Двине и на Полоте, древян, а святаа Софиа каменна, о седми версех» [там же, стр. 476].

Сохранившиеся доныне храмы Софии в Киеве и Новгороде свидетельствуют о точности архитектурных наблюдений составителя «Списка». Новгородская София действительно имела пять куполов над основным массивом храма и шестой над башней. Подсчитать количество глав Киевской Софии нелегко – этим, по-видимому, и можно объяснить небольшой просчет: здание увенчивалось в древности не двенадцатью, а тринадцатью куполами. Весьма вероятно, что Полоцкая София действительно завершалась семью куполами. Сказанное предрасполагает к доверию и к описанию Десятинной церкви, хотя чрезмерное количество глав [церковь, по словам составителя «Списка», была «о полутретьятцати (т.е. 25) версех»] заставляет с известной осторожностью пользоваться этим известием.

Из числа упомянутых в «Списке» соборов только в отношении Десятинной церкви сказано в прошедшем времени («была»). Катастрофа храма во время татаро-монгольского штурма Киева, описанная киевским летописцем, наглядно подтверждена археологическим исследованием руин постройки. Вполне вероятно предположение, выдвинутое М.Н.Тихомировым, что в «конце XIV в. развалины храма, видимо, находились в лучшем состоянии, чем в позднейшее время» [там же, стр. 232], но подсчитать в какой-либо мере точно количество глав у здания с рухнувшими сводами было едва ли возможно. Поэтому в наблюдении составителя «Списка» не следует усматривать больше чем предположение о былом «многоглавии» храма. Учитывая любовь древнерусских зодчих-древоделей к завершению храмов многими главами, по-видимому, следует предположить, что Десятинная церковь, заново перестроенная незадолго до постройки нового каменного собора [с. 55] Софии, имела в своем архитектурном облике те же черты древнерусской архитектурной эстетики, которые несколько позже так ярко проявились в сложении архитектурного облика Софии.

10. Фрагменты убранства интерьера здания

Рис. 17. Десятинная церковь. Капитель. Раскопки 1938 г. [с. 57]

Многочисленные фрагменты, обнаруженные раскопками 1908 – 1911 и 1938 – 1939 гг., позволяют воссоздать богатейшее внутреннее и внешнее убранство храма. К их числу относятся обломки резных мраморных плит (табл. IX), по-видимому служивших в качестве парапетов хор или алтарной преграды, куски мраморных и шиферных многообломных карнизов (табл. X), капители (рис. 17), фрагменты мозаичной и фресковой росписи храма (табл. XI, XII).

Еще раскопками 20-х годов XIX в. были открыты чрезвычайно интересные фрагменты древнего пола храма. Вот как описывал этот пол очевидец и участник раскопок:

«… в алтаре найдено место престола, устланное тесаными плитами, а около его большими звездообразными кругами в цветных четыреугольниках прекраснейший пол мозаический из разноцветных мраморов, яшм и стекол… В боковых же притворах жертвенника и диаконника полы из плит, муравленных наподобие кафеля. Но все эти полы до следующей весны пока закрыты щебнем для того, что притекающий беспрестанно народ начал было растаскивать оные по частям» [Eвгeний. План первоначальной Киевской Десятинной Богородицкой церкви с объяснением оного. Отеч. зап., ч. 21, кн. 59, 1825, март, стр. 388-389].

В другой заметке по поводу открытия знаменитых развалин сказано короче: «Олтарь вымощен мозаическим полом из мрамора и стекла, по сторонам коего полы из кафеля» [А.Д. Об открытии основания Десятинной церкви. Отеч. зап., ч. 20, кн. 56, 1824, декабрь, стр. 513-514].

Часть древнего пола, обнаруженная раскопками 1824-1826 гг., была перенесена в новую постройку Стасова (табл. XIII). В какой мере строители новой церкви использовали старые фрагменты и что ими было сделано вновь, в настоящее время установить затруднительно ввиду неполноты описаний результатов раскопок и отсутствия какой-либо графический фиксации их. Фрагменты древнего пола, вделанные в пол алтарной части новой постройки, были обстоятельно описаны Д.В.Айналовым [Д.В.Айналов. 1) Мраморы и инкрустации Киево-Софийского собора и Десятинной церкви. Тр. XII АС в Харькове (1902), т. Ill, M., 1905, стр. 6; 2) История древнерусского искусства, вып. I. Киев-Пгр., 1915, стр. 264-265; 3) История древнерусского искусства, стр. 243]. По мнению Д.В.Айналова, пол Десятинной церкви сохранил значительную часть своей древней настилки, состоящей из небольших квадратных плит белого мрамора и красного шифера, и представляет обширное пространство шахматного рисунка. Наибольший интерес представляла безусловно часть пола, сохранившая инкрустацию коврового рисунка, подробно описанная Д.В.Айналовым:

«Эта инкрустация, – писал он, – выполнена разноцветными мраморами, между которыми особенно [с. 56] интересны: лиловый порфир, зеленый или verde antico, белый мрамор с прослойками, затем различные роды пятнистого мрамора. Продолговатый, четырехугольный ковер как бы лежит на полу, отороченный широким бордюром порфира. Внутрь его вписан круг или омфалий, выложенный концентрическими полосами разноцветного мрамора и мелким узором мозаической инкрустации. Внутри омфалия в центр его заключен кружок порфира. По четырем углам повторены по четверти центрального омфалия того же рисунка. По сторонам четырехугольника идут две дорожки, выложенные из шестиугольных продолговатых плиток, белых и красных вперемежку. Далее также повторены четырехугольники, но более простой кладки» [Д.В.Айналов. Мраморы и инкрустации…, стр. 6].

Лишь два фрагмента этого драгоценного пола были сохранены при разборке Стасовской церкви в 1935 г. и ныне хранятся в музее Софийского заповедника в Киеве. Первый фрагмент (табл. XIII) представляет описанный выше прямоугольный «мозаичный ковер» с вписанным в центр его кругом-омфалием и с четырьмя четвертями круга по углам прямоугольника (1.72:1 м). Однако описанного выше широкого бордюра, которым был оторочен ковер, ныне не сохранилось Второй фрагмент, хранящийся в Софийском музее, представляет небольшую часть (0.76:0.57 м) одной из двух дорожек, которые были расположены по сто[с. 57]ронам прямоугольного «ковра». Орнаментальный рисунок ее состоит из шестиугольных, продолговатых плиток белого мрамора, квадратных плиток, образующих крестообразный рисунок, красного шифера между ними и небольших, треугольной формы смальт различного цвета.

Несколько небольших фрагментов мозаичного пола были найдены при раскопках Десятинной церкви в 1938 – 1939 гг. Остатки мозаичного пола Десятинной церкви, несмотря на их фрагментарность, имеют исключительное значение для истории древнейшего периода русского искусства. Рисунок этого древнейшего мозаичного пола на Руси по своей благородной простоте справедливо сопоставлен Д.В.Айналовым с античной геометрической орнаментикой, еще не имеющей никаких примесей арабских орнаментальных мотивов [там же].

Декорировка пола кругами, носившими название омфалий (ομφάλος), хорошо известна не только в храмах, но и в залах византийских дворцов. Так, из придворного устава известно, что богато декорированный мозаиками «зал Юстиниана» в Константинопольском дворце имел мраморный пол, в центре которого находился порфировый круг-омфалий, на который становился император. По продольной оси пола были расположены несколько других таких же плит, на которые становились члены двора [Д.Ф.Беляев. Byzantina. Очерки, материалы и заметки по византийским древностям, кн. 1. СПб., 1891, стр. 50. – Д.В.Айналов. История древнерусского искусства, стр. 190].

Известно, что декорировка пола в византийских храмах была в некоторой степени связана с ходом театрализованного действа христианского богослужения. Так, диакону во время службы предписывалось на этом круге произносить некоторые возгласы; полосы или реки, шедшие обычно от такого круга, служили границами для остановок священнослужителей во время богослужения и пределами для известных степеней кающихся [К.В.Шероцкий. Киев. Искусство древней Руси-Украины. Путеводитель. Киев, 1917, стр. 85; ср.: Ф.И.Шмит. стр.44]. Самое представление об омфалиях сложилось еще в античном мире. Омфалий означает «пуп», «середина», «центр щита». Представляя землю щитообразной, [с. 58] люди древности искали «пуп земли». Этот предполагаемый центр земли мыслился то в Дельфах, то в Иерусалиме. В Дельфах был сооружен мраморный омфалий, позже омфалий нашли широкое распространение и у христиан. Пережитком омфалиев являются так называемые «епископские орлецы» [К.В.Шероцкий. Киев. Путеводитель, стр. 85].

Раскопками Д.В.Милеева в 1908 – 1910 гг. было обнаружено большое количество глиняных поливных плиток различной формы, рассчитанных, по-видимому, на выкладку сложных орнаментальных композиций. Среди плиток, найденных в различных местах развалин, помимо одноцветных (весьма разнообразных по цвету), было немало и плиток, покрытых различными цветными узорами, в виде пальмет, растений, орлов, геометрических фигур, имитаций мрамора и пр. [там же, стр. 85-86]

Рис. 18. Десятинная церковь. Майоликовая плитка пола. Раскопки 1937 г. [с. 58]

В значительном количестве фрагменты подобных же поливных плиток попадались и при новых раскопках Десятинной церкви в 1937-1939 гг. (рис. 18). Все это свидетельствуете том, что пол Десятинной церкви был декори рован мозаикой, по-видимому, лишь в наиболее ответственных местах (алтарь, может быть, центральный неф). Остальные части здания имели полы, выложенные поливными плитками, которые благодаря разнообразию форм и расцветки позволяли составлять сложные орнаментальные, полихромные композиции.

Высказывавшееся предположение, что плитки, найденные при раскопках Десятинной церкви, происходят не только из пола, но и из декоративного оформления стен, не представляется нам убедительным. Прием этот в сохранившихся храмах древнейшего периода неизвестен и появляется, по-видимому, не ранее XII в. Как об этом свидетельствуют развалины храма Апостолов в Белгороде, прием декорировки стен поливными плитками сменил более древнюю систему декорировки мраморами и шифером. Обилие мраморных украшений, в том числе и облицовочного характера, известно не только благодаря многочисленным находкам фрагментов мраморной декорировки здания. Летописец не случайно называл Десятинную церковь «мраморяной».

Княжеские дворцы X – начала XI в.

1. Руины дворцового здания, расположенного к северо-востоку от Десятинной церкви

В первом томе настоящего исследования мы подробно рассмотрели многочисленные известия киевских летописей о княжеских и боярских дворах в древнем Киеве, пытаясь уяснить их крупную роль в общественно-политической жизни города. Лишь попутно при этом мы касались вопроса о различных постройках-теремах, гридницах, сенях, истобках, стоявших на этих дворах. Постройки эти заслуживают несомненно более пристального изучения. Сведения о них, сообщаемые летописями и некоторыми другими письменными источниками, к сожалению, слишком отрывочны и неполны, чтобы можно было по ним с доста[с. 59]точной степенью конкретности реконструировать своеобразный архитектурный облик этих древнейших памятников гражданского зодчества Киевской Руси.

Не следует переоценивать возможность использования для названных целей древних изображений этих построек, сохранившихся в древнерусских иллюстрированных рукописях, в росписях киевских храмов, на иконах. Изображения эти имеют крайне условный характер и возможности использования их в качестве источников для реконструкции архитектурного облика киевских теремов, гридниц, сеней, хором и других построек княжих и боярских дворов крайне ограничены.

Важнейшим источником для решения этой задачи являются руины древних построек, открытые археологическими раскопками разных лет. Несмотря на то, что от этих построек до нашего времени сохранились лишь фундаменты, к тому же далеко не полностью, тщательное изучение этих драгоценных остатков позволяет решить ряд важнейших вопросов реконструкции архитектурного облика памятников гражданского зодчества древнего Киева.

Среди древних дворцовых построек, сохранившихся в Киеве, особое внимание давно привлекают руины большого здания, расположенные к северо-востоку от Десятинной церкви. Остатки этого здания были обнаружены впервые почти сто лет тому назад. В апреле 1857 г. киевский чиновник Климович, приобретя расположенный в 75 м к востоку от Десятинной церкви ветхий деревянный дом, ранее принадлежавший строителю новой Десятинной церкви поручику А.С.Анненкову, приступил к перестройке его, для чего было необходимо заменить старый фундамент и вынуть значительное количество земли, возвышавшейся над пролегавшей у дома улицей. При этих работах на небольшой глубине была обнаружена древняя кладка из кирпича, напоминавшего по своим размерам кирпич развалин Десятинной церкви.

В сообщении об этой исключительной находке, опубликованном Н.Сементовским, главное внимание, к сожалению, было уделено обнаруженному при этом кладу, состоявшему из шести серебряных монетных гривен киевского типа и нескольких ювелирных изделий, спрятанных в глиняном горшке [Древности, открытые в апреле сего года, в недальнем расстоянии от Десятинной церкви. Галерея киевских достопримечательных видов и древностей, тетр. V, Киев, 1857, стр. 34-36]. Древняя кладка, наоборот, почти не привлекла внимания. Н.Сементовский сообщил, что возле нее было найдено, кроме подробно описанного клада,

«несколько необыкновенной формы древних глиняных сосудов из светлой глины, коих употребление также неизвестно, множество обломков мозаики и штукатурка с остатками фресков, коими была внутри украшена Десятинная церковь» [там же, стр. 35-36].

Судя по описанию, куски фресок представляли собой фрагменты орнаментальной росписи, состоявшей из белых и ярко-лазоревых полос по фону вишневого цвета [там же, стр. 36]. Невдалеке от кладки были найдены куски шиферных плит [с. 60] с барельефными украшениями, подобными резьбе на древних гробницах, обнаруженных в развалинах Десятинной церкви [там же].

18 апреля 1858 г. в заседании Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества было заслушано сообщение члена-корреспондента общества С.П.Крыжановского, который более подробно описал открытые в 1857 г. развалины:

«Насупротив нынешней Десятинной церкви, – писал С.П.Крыжановский, – на косогоре стоит деревянный дом, принадлежавший строителю этой возобновленной церкви, покойному А.С.Анненкову, и перешедший ныне к новому владельцу, который хотел переделать дом и подвести под него нижний этаж из кирпича. При выемке для этого земли (в июне прошлого, 1857 г.) [в протоколе заседания Отделения русской и славянской археологии от 18 IV 1858 ошибочно напечатано: «в июне прошлого, 1851 г.»] открылись под домом остатки двух древних стен из кирпича и булыжника (разрядка наша, – М. К.). Кирпичины были 6.5 вершков длины, 4.75 вершков ширины и 1 вершок толщины, булыжник в 0.75 арш. в поперечнике. В одной из этих стен оказался род ниши, заваленной мусором, между которым найдены куски древней мозаики и фресок, шесть или восемь серебряных киевских гривен и половина золотого браслета. Куски мозаики имеют вершка 1.5 в поперечнике и состоят из мелких, плотно сложенных камешков золотого цвета и самого светлого блеска. Сверх того, близ стен найдено огромное количество отдельных мозаичных камешков. Нет сомнения, что все эти мозаики и фрески – от стен Десятинной церкви (разрядка наша, – М. К.). Принадлежали ли новооткрытые древние стены к княжескому терему или причетническому дому, решить нет возможности. При открытии в 1824 г. остатков фундамента Десятинной церкви на это место не было обращено внимания» [ИАО, т. I. вып. 5, СПб., 1859, Прот., стр. 306-307 (протокол собрания Отд. русск. и слав. арх. 18 IV 1858)].

Из приведенного здесь полностью сообщения С.П.Крыжановского явствует, что остатки двух стен были сложены не из одного кирпича, как описывал находку 1857 г. Н.Сементовский, а представляли в действительности, по-видимому, смешанную кладку из чередующихся рядов кирпича и камня. Кирпич по размеру (29:20:4.5 см) действительно в известной мере напоминал кирпич Десятинной церкви. Необходимо отметить, что обломки мозаик и фресок автор не связывал с вновь открытыми развалинами, относя их к руинам Десятинной церкви. С.П.Крыжановский впервые высказал предположение о том, что вновь открытые развалины являются остатком либо княжеского терема, либо гражданской постройки, принадлежавшей церковному причту.

Открытые в 1857 г. развалины здания, относившегося бесспорно к древнейшему периоду истории Киева, к тому же, как утверждал С.П.Крыжановский, здания несомненно гражданского характера, не привлекли к себе серьезного внимания киевских археологов середины XIX в., не потрудившихся даже [с. 61] обмерить, или хотя бы зарисовать этот драгоценный памятник. Прошло ровно полвека до тех пор, пока в 1907 г. руины древнего дворца киевских князей привлекли к себе внимание археологов. Именно этим руинам суждено было сыграть значительную роль в развертывании дальнейших археологических исследований древнего Киева.

Осматривая обрывы киевских гор в поисках следов первобытного человека, неутомимый В.В.Хвойка заметил в обнажениях по склону верхней части усадьбы доктора М.М.Петровского остатки древних фундаментов, открытых в 1857 г., но с тех пор прочно забытых. Эти фундаменты и привлекли к себе в первую очередь внимание исследователя, развернувшего в 1907-1908 гг. в усадьбе Петровского свои раскопки, послужившие началом многолетних исследований этой территории, не законченных и поныне.

К сожалению, на раскопках архитектурных памятников наиболее пагубно отразился дилетантизм методики археологических исследований, столь характерный для всех работ В.В.Хвойки. Раскрыв полностью весьма значительные еще в ту пору остатки дворца, В.В.Хвойка не только не подверг их серьезному архитектурно-археологическому исследованию, но даже не сделал детальных археологических обмеров и зарисовок и фотографий памятника, не проанализировал стратиграфию раскопанного им участка, не дал подробного описания открытых раскопками развалин. Единственная зарисовка В.В.Хвойки, опубликованная позже, и краткое описание [В.В.Хвойка. Древние обитатели Среднего Приднепровья и их культура в доисторические времена (по раскопкам). Киев, 1913, стр. 66-69], в котором трудно отделить объективные данные, полученные в процессе раскопок, от умозрительных заключений исследователя, не отличавшегося к тому же серьезными познаниями в области строительной техники древней Руси, не дают возможности использовать в полной мере материалы раскопок В.В.Хвойки.

Рис. 19-1. Развалины дворца, расположенного к северо-востоку от Десятинной церкви. Раскопки 1907 г. Рисунок В.В.Хвойки. [с. 63]	Рис. 19-2. Развалины дворца, расположенного к северо-востоку от Десятинной церкви. Раскопки 1907 г. Макет. КИМ. [с. 63]

По-видимому, вскоре после раскопок в Киевском музее древностей, по поручению которого велись эти раскопки, был изготовлен макет раскопанного здания (рис. 19, 2), к сожалению, отнюдь не способствующий прояснению основных вопросов, связанных с реконструкцией первоначального облика здания.

По словам В.В.Хвойки, открытые им руины представляли собой «часть каменного фундамента обширной гражданской постройки». От этого здания, как установлено раскопками, сохранился только небольшой отрезок, а именно часть фундамента наружной западной стены, граничащей с усадьбой Десятинной церкви.

Этот фундамент был прослежен на протяжении 21 м. С восточной стороны к нему примыкали незначительные остатки фундаментов трех поперечных стен, сохранившихся на протяжении 5-10 м. Все остальные части постройки были разновременно разрушены или срезаны при съемке земли в этом месте [там же, стр. 66-67]. [с. 62]

Фундаменты, по словам исследователя, имели глубину от 0.2 до 1 м; а глубина одного из поперечных фундаментов достигала 2 м. Там, где кладка фундаментов оказалась совершенно разобранной, сохранилась лишь «подстилка под фундаменты в виде нетронутого слоя известковой массы с отпечатками дерева» [там же, стр. 67]. Местами фундаменты были прорезаны ниже их подошвы широкими траншеями, которые исследователь связывал с более ранними раскопками Анненкова [там же].

Здание, по словам В.В.Хвойки,

«состояло из двух этажей, из которых нижний – подвальный – этаж был сооружен исключительно из красного кварцита, доставлявшегося с Волыни, скрепленного известковой массой, а стены верхнего этажа начиная от уровня земли были сложены из тонкого кирпича особой формы, ряды которого чередовались с толстыми слоями цемянки, т.е. раствором извести, смешанной с толченым кирпичом и камешками, и с рядами красного мелкозернистого песчаника» [там же].

Обнаружив на полу подвального этажа лежавшие местами сплошным слоем обгоревшие бревна и доски, исследователь высказывал предположение, что потолок и пол второго этажа этого здания были деревянными, хотя в то же время считал вероятным, что «пол, например, в коридоре или в другом месте верхнего этажа мог быть выложен и каменными плитками, так как несколько таких плиток было найдено в строительном мусоре» [там же].

О характере внешнего и внутреннего убранства исследователь делал заключения по остаткам различных строительных материалов, найденным в развалинах здания, над его фундаментами. Здесь было обнаружено множество тонких кирпичных плиток со скошенными боковыми стенками и со следами светло-коричневой краски на лицевой стороне, куски карнизов, плит и больших частей дверных наличников, сделанных из мрамора, красного шифера и других пород камня. Все это, по мнению исследователя, служило как облицовочным материалом, так и украшением наружных стен здания [там же].

Наличники наружных боковых дверей, найденные у северной стены здания, состояли из отдельных частей, сделанных из красного шифера. Части эти, расположенные одна на другой, скреплялись короткими, толстыми железными стержнями, которые заходили в углубления, высеченные в соприкасающихся поверхностях частей наличников; для большей устойчивости углубления эти заливались свинцом [там же, стр. 68]. Внутреннее убранство стен состояло из фресковой росписи и мозаик, подтверждением чему являются находки среди строительных обломков кусков штукатурки, покрытых фресками, и разноцветной мозаичной [с. 64] смальты [там же, стр. 67]. В развалинах здания были найдены обломки и целые стекла круглой формы, вставлявшиеся в оконные рамы.

Материалы и приемы строительной техники, характерные для раскопанного здания, приводили В.В.Хвойку к выводу, что «главная часть этого здания была выстроена гораздо раньше древней Десятинной церкви, некоторые же пристройки к нему или обновление его могло быть сделано при князе Владимире»; на это, по мнению исследователя, «указывает также найденная у северной стены здания глиняная плитка с рельефным изображением, вполне сходным с геральдическим знаком, встречающимся на монетах Владимира Святого» [там же, стр. 68].

Так как все данные указывали на гражданский характер этого богатого здания, то В.В.Хвойка считал вполне допустимым признать его древним княжеским дворцом времени Ольги-Владимира, в подтверждение чего он приводил следующие факты и соображения:

1) неприступность и доминирующее положение местности, на которой расположено здание;

2) расположение и план постройки, исключающие всякую мысль о том, что это здание могло быть церковью;

3) древность и своеобразный характер постройки, а также богатство и качество строительных материалов;

4) находка в развалинах здания глиняной плитки с изображением знака, встречающегося на монетах Владимира;

5) летописное указание на то, что за Десятинной церковью стояли две статуи и четыре бронзовых коня, привезенные Владимиром из Корсуня, т.е., по мысли исследователя, Владимир украсил ими место, находившееся между упомянутым зданием и древней Десятинной церковью;

6) непосредственная близость этого здания к древней Десятинной церкви, бывшей придворным храмом [там же, стр. 68-69].

Дальнейшую судьбу постройки В.В.Хвойка рисовал следующим образом:

«Обнаруженные раскопкой части обгоревших досок и бревен, закопченные и поврежденные огнем куски штукатурки с фресковой росписью и части расплавленных оконных стекол живо свидетельствуют о том, что здание было уничтожено пожаром. Есть основание предполагать, что пожар этот произошел вскоре после смерти Владимира Святого, т.е. в 1017 г., когда, как известно, сгорела значительная часть Киева и сильно пострадала Десятинная церковь. Возможно, что после этой катастрофы годный строительный материал был выбран, а все остальное засыпано и сравнено с землей» [там же, стр. 69].

В начале 1920-х годов фундаменты были еще видны в обрезе горы над Андреевским спуском [Київ. Путеводитель. – Київ, 1930, стр. 345-346]. Ныне большая часть их обрушилась вниз. В 1936 г. Киевская экспедиция Института археологии вновь подвергла раскопкам сохранившуюся часть здания [Недостаточность документальных материалов по раскопкам В.В.Хвойки и неудовлетворительная фиксация остатков постройки в процессе раскопок экспедиции Института археологии в 1936 г. вынудила нас в 1939 г. при производстве раскопок руин Десятинной церкви вновь раскопать руины дворца, от которых к этому времени сохранились лишь жалкие остатки].

К этому времени от развалин дворца [с. 65] сохранился in situ лишь небольшой отрезок одной из стен здания (табл. XIV, 1, 2). Однако и этот незначительный фрагмент постройки позволяет сделать важные заключения о характере здания и внести весьма существенные поправки к реконструкции его, предложенной В.В.Хвойкой. Остатки постройки, обнаруженные раскопками 1936 г., представляли собой фундамент, сложенный из двух рядов крупных кусков неправильной формы железистого песчаника на растворе извести с незначительной примесью толченого кирпича. Местами в кладке использован и кирпич. Кладка фундамента сохранилась на протяжении 5.85 м, северо-западная часть его обрушилась под откос. Глубина заложения 0.40-0.45 м от древнего уровня.

На бутовой кладке фундамента в нескольких местах сохранились остатки кладки стен. Сохранившиеся на высоту от 0.40 до 0.56 м части стен представляют кладку из плоского, квадратного кирпича (31:31:2.5 см). Характерной особенностью кладки является чередование рядов кирпича, лежащих в плоскости фасада, с рядами, утопленными в кладке, прикрытыми слоем гладко затертого раствора. Местами можно было наблюдать остатки рядов камня, чередовавшихся с рядами кирпича. Раствор кладки стен отличается от раствора кладки фундамента большим количеством цемянки (толченого кирпича).

К югу от сохранившейся части фундамента раскопками выявлены завалы кладки упавших частей стен. Тут же найдены фрагменты штукатурки с фресковой росписью и мозаикой. Необходимо отметить, что близость развалин Десятинной церкви не дает возможности с уверенностью связать завалы кладки и особенно куски штукатурки и мозаики с руинами дворца. Как уже отмечалось выше, раскопки 1936 г. велись, к сожалению, без необходимой тщательности, особенно в отношении графической фиксации, что затрудняет решение вопроса о взаимоотношении остатков храма и дворца, если учесть к тому же, что по характеру применявшихся строительных материалов оба здания были очень близки одно к другому.

Открытый в 1936 г. фрагмент постройки позволяет утверждать, что в реконструкцию здания, предложенную В.В.Хвойкой, необходимо внести весьма существенные поправки. Прежде всего никакого «подвального этажа, сооруженного исключительно из красного кварцита», в здании нет. Сложенный из красноватого железистого песчаника (а не кварцита!) фундамент в действительности имеет весьма незначительную глубину (около 0.40-0.45 м), что совершенно исключает возможность предполагать наличие какого-либо подвального этажа, расположенного ниже уровня земли. Под подошвой фундаментов, по-видимому, как это было установлено В.В.Хвойкой, действительно находились залитые раствором извести деревянные субструкции типа, обнаруженных в развалинах Десятинной церкви.

Из сопоставления фотографии наиболее сохранившегося куска здания, открытого в 1936 г., с макетом этого же [с. 66] здания, выполненным по материалам раскопок В.В.Хвойки, становится очевидным, что последний совершенно неверно передает технику кладки здания, превращая его в каменную постройку. Что касается рисунка самого В.В.Хвойки, то ввиду эскизности его техника кладки здания там не поддается определению.

Поскольку наличие нижнего, подвального этажа, сооруженного из красного кварцита, не подтвердилось раскопками 1936 и 1939 гг., нет никаких оснований признать изучаемое здание двухэтажным, хотя возможность такого решения отнюдь не исключена, если считать при этом, что и первый этаж был наземным, а не подвальным. Учитывая обилие обгоревших деревянных частей, лежавших внутри развалин здания, позволительно высказать предположение, не был ли верхний этаж (может быть, и не один?) деревянным. Разумеется, для утвердительного решения этого вопроса в настоящее время мы лишены тех существеннейших данных, которые несомненно можно было бы почерпнуть при более тщательных раскопках здания в 1907 г.

Руины дворцового здания, открытые раскопками В.В.Хвойки, вызвали огромный общественный интерес. По вопросу о характере здания, о его назначении и особенно о его дате было высказано немало разнообразных, порой совершенно фантастических догадок.

Дворец относили то ко временам Ольги, связывая его с летописным рассказом о приеме древлянских послов [ИАК, Прибавл. к вып. 27 (Хроника и библ., вып. 14), СПб., 1908, стр. 46], то даже считали его постройкой Олега, для чего последний будто бы пригласил мастеров из Греции [ИАК, Прибавл. к вып. 37 (Хроника и библ., вып. 18), СПб., 1910, стр. 150]. Порой высказывались сомнения по вопросу о гражданском характере здания. Так, Б.В.Фармаковский, указывая на то, что к востоку от Десятинной церкви было обнаружено сплошное кладбище, существовавшее с XI по XIII в., сомневался в том, что раскопанное в усадьбе Петровского древнее здание могло быть дворцом [Раскопки в Киеве в 1909 г. ИАК, Прибавл. к вып. 32, СПб., 1909, стр. 134]. Н.И.Петров также пытался доказать, что открытые фундаменты не являются остатком дворца, а представляют развалины одной из древних церквей, неизвестной по имени [А.Савенко. Заметки. ИАК, Прибавл. к вып. 27 (Хроника и библ., вып. 14), СПб., 1908, стр. 46].

При обилии ничем не обоснованных догадок о характере здания и о его назначении сами драгоценные руины оставались, в сущности, неисследованными.

2. Руины дворцового здания, расположенного к югу от Десятинной церкви

Комплекс дворцовых построек княжеского двора отнюдь не ограничивался зданием, расположенным к северо-востоку от Десятинной церкви.

В октябре 1868 г. священник Десятинной церкви П.Гороновский, производя, по-видимому, какие-то раскопки, вырыл полутораметровой ширины траншею вдоль Владимирской ул., начав ее от ворот усадьбы церкви и далее [с. 67] на юг вдоль забора усадьбы мещанина Масютина, примыкавшей с южной стороны к усадьбе церкви. По сообщению корреспондента газеты «Киевлянин»,

«сняв насыпанную почву, глубиною в аршин, перемешанную с кусками кирпичей, золы и угля, рабочие на длине рва до 6 саж., дорылись до щебня и камня, очевидно, составлявшего состав каменной стены и состоящего из сиреневого но цвету плитняка, перемешанного с известью, разбитого на мелкие куски. Под этими кусками плитняка, перемешанного также с кусками тонкого кирпича, несомненно сделанного 800 лет тому назад, времен свято-Владимировых, гнилым деревом и проч. на глубине 2.5 арш., открыт фундамент неизвестно чего» [К.Г.В. Старокиевские древности у Десятинной церкви. «Киевлянин», 1868, 22 X (№ 126)].

Сам П.Гороновский, по словам того же корреспондента, предполагал, что это фундамент каменной ограды древней Десятинной церкви, так как удаленность открытого фундамента от руин самой церкви исключала мысль, что это остаток какой-нибудь пристройки к самой церкви [там же]. Фундамент состоял из камней разноцветного шифера на растворе, который корреспондент называл «древним цементом». Как сообщал тот же корреспондент,

«любопытство Гороновского было вознаграждено тем, что по снятии шиферного фундамента, камни которого складываются в ограде Десятинной церкви, у него будет материал для замощения погоста внутри нынешней ограды Десятинной церкви» [там же].

Уничтоженные в 1868 г. фундаменты представляли, по-видимому, лишь небольшую часть древней постройки, ибо в 1893 г. при земляных работах, связанных с прокладкой канализационных труб по Десятинной ул. (так называлась в эти годы Владимирская ул.), вновь наткнулись на какой-то древний фундамент, расположенный вдоль улицы на небольшом протяжении [Обозрение раскопок, находок и пр. АИЗ, 1893, № 6, стр. 210]. Часть камней при этом была вынута. По словам корреспондента, это были «большие, обделанные глыбы булыжника, хотя встречались и более твердые породы». Из этой же информации известно, что «перпендикулярно к открытой части фундамента, по направлению к правой стороне улицы пролегает новая стена», которая, по-видимому, не была вскрыта [там же].

Когда в 1911 г., при раскопках Археологической комиссии под руководством Д.В.Милеева в усадьбе Десятинной церкви, развалины древнего здания подверглись тщательному археологическому исследованию, от его каменных фундаментов сохранились лишь ничтожные, случайно уцелевшие фрагменты; между 1893 и 1911 гг. основной массив бутовой кладки фундамента был, по-видимому, использован в качестве строительного материала.

Раскопками 1911 г., производившимися к югу от южной стены новой Десятинной церкви, первоначально были обнаружены фундаменты западной стены [с. 68] здания и поперечных его стен. В дальнейшем, для раскрытия восточной стены постройки, оказавшейся за оградой церковной усадьбы, раскопки были произведены и на примыкающей части Владимирской ул. [OAK за 1911 г., Пгр., 1914, стр. 48-49] Раскопками 1911 г. здание было открыто не полностью; юго-восточная часть здания, расположенная на Владимирской ул., была раскопана в 1914 г., уже после смерти Д.В.Милеева, С.П.Вельминым [OAK за 1913-1915 гг., Пгр., 1918, стр. 168; см. также рукописный отчет С.П.Вельмина о раскопках Археологической комиссии в Киеве в 1914 г. в Архиве ИА АН СССР].

Раскопками были обнаружены вырытые в материковом лёссе фундаментные рвы, заполненные в основном обломками древних строительных материалов: небольшими кусками тонкого кирпича (плинфы) и камня, кусками известкового раствора с примесью толченого кирпича и т.п. Характер этого довольно рыхлого слоя щебня свидетельствовал об одновременности его образования после выборки каменной кладки фундамента. Бутовая кладка фундамента сохранилась in situ на дне фундаментных рвов лишь в нескольких местах, небольшими участками.

Глубина заложения фундаментов 2.60 м от уровня современной поверхности. Хотя древний уровень поверхности был сильно нарушен позднейшими перекопами многочисленных разновременных погребений, все же местами удалось его обнаружить и тем самым установить первоначальную глубину заложения фундаментов, которая равнялась 0.60 м [OAK за 1911 г., Пгр., 1914, стр. 53-54]. По сохранившимся in situ частям бутовой кладки фундамента можно было точно установить и толщину его, она равнялась 1.70 м [там же, стр. 54]. Напомним, что толщина фундаментов Десятинной церкви была на 0.20 м меньше. Эту же толщину имели фундаменты поперечных стен дворца.

Рис. 20. Развалины дворца, расположенного к югу от Десятинной церкви. Фундаментный ров с остатками деревянных субструкций Раскопки 1911 г. [с. 71]

Сохранившиеся in situ части древнего фундамента были обнаружены лишь на трех участках: небольшой кусок фундамента в северо-западном углу здания (табл. XV, 1), кусок кладки западной стены у первой с севера поперечной стенки (табл. XV, 2) и довольно значительный кусок кладки фундамента восточной стены здания, уцелевший вдоль восточной стенки фундаментного рва (рис. 20). Все сохранившиеся части фундамента представляют бутовую кладку из крупных кусков красного кварцита на растворе извести с мелкотолченым кирпичом (цемянкой) [там же, стр. 54-55].

На дне фундаментных рвов, на всем их протяжении, были обнаружены хорошо сохранившиеся остатки субструкций, устройство которых было тщательно исследовано. На дне всех рвов были обнаружены остатки деревянных балок, уложенных вдоль рвов, по четыре в ряд (табл. XVI, 1), причем было установлено, что на перекрестьях рвов поперечные балки были скреплены с продольными крупными железными костылями, найденными in situ.

Между балками повсюду наблюдались остатки вдавленной в материк известковой [с. 69] заливки вместе с кусками желтого рассыпчатого песчаника, а также ряды правильно расположенных деревянных кольев, вбитых вертикально в материковый грунт между продольными балками. Форма этих квадратных в сечении и заостренных книзу кольев несмотря на то, что сами колья почти полностью истлели, хорошо прослеживалась по пустотам, образовавшимся в плотном материковом лёссе (табл. XVI, 2; XVII, 1).

Устройство деревянных субструкций особенно убедительно удавалось проследить в тех местах, где наряду с остатками этих субструкций сохранились in situ и блоки бутовой кладки фундамента. В нижней части кладки местами отчетливо сохранились не только гнезда от лежавших на дне рвов сгнивших впоследствии деревянных продольных лежней, но и отпечатки расположенных на них поперечных балок, а также верхних частей вертикальных кольев, вбитых в подошву рва между балками (табл. XVII, 2) [там же, стр. 56].

Изучение конфигурации фундаментных рвов позволило полностью уяснить план здания. Постройка представляла в плане правильный прямоугольник, вытянутый по оси север-юг, расположенный под углом к южному фасаду Десятинной церкви (рис. 9). Длина здания, окончательно установленная раскопками 1914 г., вдоль тротуара Владимирской ул., была весьма значительна, достигая 45 м; юго-западный угол здания, по-видимому, разрушен при постройке нового дома. Ширина здания 11.5 м. Два поперечных фундамента делят внутреннее его пространство на три части, из которых средняя почти в 2.5 раза больше, чем крайние, имеющие квадратный план. Ввиду того, что от здания сохранились лишь фундаменты, трудно решить, были ли эти три помещения разделены сплошными стенами или же поперечные деления представляют лишь ленточные фундаменты для столбов или колонн, расчленявших единое зальное пространство.

О внешнем и тем более о внутреннем облике здания, от которого сохранились лишь фундаментные рвы, разумеется, судить невозможно. На основании находок в щебне, заполнявшем рвы, кусков штукатурки с фресковой росписью, обломков мозаики и пр. С.П.Вельмин, участвовавший в раскопках 1911 г., высказывал предположение, что здание было очень богато украшено [С.П.Вельмин. Раскопки имп. Археологической комиссии в Киеве в усадьбе Десятинной церкви летом 1911 г. Унив. изв., Киев, 1914, октябрь, Прибавл. II, Отчет о деятельности историко-этнограф. кружка при унив. св. Владимира за 1911-1912 гг.]. Это соображение следует принимать с той же оговоркой, которая была сделана выше в отношении руин дворца, раскопанных В.В.Хвойкой.

Второе здание, как и первое, расположено в непосредственной близости к развалинам Десятинной церкви. Обломки этого грандиозного, роскошно декорированного здания, постепенно разрушавшегося в течение длительного времени, лежат на весьма значительной площади и в большой мере перекрывают и развалины обоих дворцов. Поэтому отделить фрагменты былого убранства этих дворцов от богатейшего устройства Десятинной церкви весьма затруднительно. [с. 70]

На основании изучения сложной техники устройства фундаментов здания, полностью повторявшей структуру фундаментов Десятинной церкви, Д.В.Милеев относил сооружение здания к периоду, близкому к постройке Десятинной церкви. Не уточняя вопрос о назначении здания, исследователь с уверенностью полагал, что оно было гражданским сооружением [OAK за 1911 г., Пгр., 1914, стр. 57]. Для определения нижней даты постройки здания весьма существенное значение имеют стратиграфические наблюдения, сделанные в процессе раскопок.

Фундаменты здания, как это было с несомненностью установлено, залегают частью в чистом материковом лессе, частью же в более древних культурных отложениях. При исследовании [с. 71] этих последних, оставшихся лишь частично незатронутыми при земляных работах по устройству фундаментов, был обнаружен ряд древних погребений [там же]. Так как могильные ямы были вырыты глубже заложения подошвы фундаментов, некоторые погребения сохранились под фундаментами здания. В первом томе настоящего исследования, в главе, посвященной изучению древнего киевского некрополя, эти погребения были отнесены к IX-Х вв., а упразднение языческого могильника на изучаемой площади связывалось с постройкой в конце Х в. Десятинной церкви. Сказанное позволяет отнести изучаемое здание ко времени не раньше конца Х в., а по данным строительной техники – не позже начала XI в.

В докладе о результатах раскопок 1911 г. сотрудник Д.В.Милеева С.П.Вельмин пытался уточнить вопрос о времени разрушения здания, постройку которого он вслед за Д.В.Милеевым относил к Х в. Обращая внимание на то, что в щебне, заполнявшем рвы от фундаментов, не найдено ни одного предмета XI в. или более поздних веков, а также на то, что здание расположено под углом к Десятинной церкви, С.П.Вельмин полагал, что эти наблюдения свидетельствуют о том, что при постройке Десятинной церкви здание дворца уже разбиралось [С.П.Вельмин. Раскопки…, стр. 4-7].

Оба эти соображения, на наш взгляд, едва ли можно сделать основанием для того вывода, который делал С.П.Вельмин. В щебне, заполнявшем рвы здания, может и не быть находок более поздних, чем само здание, даже и в том случае, если эти фундаменты разобраны в конце XIX в. (как это и было, по-видимому, в действительности!). Освобожденные от древней кладки рвы были засыпаны землей и мелким щебнем, образовавшимся от этой именно работы. Расположение здания под углом к Десятинной церкви с точки зрения законов древнерусской планировки также отнюдь не является исключительным. Значительно серьезнее третье соображение, выдвинутое С.П.Вельминым в доказательство своего предположения. По его свидетельству, над засыпанными рвами дворцового здания была обнаружена кладка из кирпича-сырца, которым была выложена будто бы вся спланированная после окончания постройки Десятинной церкви площадь вокруг нее. К сожалению, других данных, подтверждающих это важное обстоятельство, у нас нет.

Едва ли столь тщательный исследователь, каким был Д.В.Милеев, в официальном отчете о раскопках умолчал бы об этом важном для датировки здания наблюдении. Да и сам С.П.Вельмин подчеркивал предположительный характер своего заключения, не будучи, по-видимому, вполне уверенным в правильности своей догадки. Из сказанного следует, что вопрос о времени разрушения здания нельзя считать выясненным. Что касается постройки здания, то относить ее ко времени, более раннему, чем постройка Десятинной церкви, нет никаких серьезных оснований. [с. 72]

3. Руины дворцового здания
на Десятинном переулке

В сентябре 1914 г. при производстве планировочных работ на Десятинном переулке, расположенном к югу от Десятинной церкви, под мостовой, на глубине около 1 м, были обнаружены остатки древних фундаментов третьего здания дворцового характера, по плану и особенностям строительной техники близко напоминающего руины дворца, раскопанные в 1911 г. у южной стены Десятинной церкви. Раскопки этого здания, проведенные по поручению Археологической комиссии С.П.Вельминым, позволили выяснить в основных чертах план постройки и характерные особенности устройства фундаментов [Археологическое открытие вблизи Десятинной церкви. ИАК, Прибавл. к вып. 57 (Хроника и библ., вып. 27), Пгр., 1915, стр. 42. – Раскопки вблизи Десятинной церкви. Там же, стр. 42-43. См. также предварительный отчет С.П.Вельмина о раскопках Археологической комиссии в Киеве в 1914 г. в Архиве ИА АН СССР].

Здание представляло в плане вытянутый по оси СЗ-ЮВ прямоугольник. Раскопками удалось открыть, по-видимому, только незначительную часть здания (около 35 м в длину), пересекавшую под углом Десятинный переулок (рис. 21). Оба конца его уходили под современные постройки в усадьбах №№ 6 и 8 по северной стороне переулка и № 5 по его южной стороне. К сожалению, невозможно с уверенностью установить, какую часть постройки представляют открытые в 1914 г. остатки ее.

С.П.Вельмин высказывал предположение, что квадратное помещение, заключенное между двумя поперечными стенками здания, являлось центральной частью его, к которой с обеих сторон примыкали помещения удлиненной формы [см. рукописный отчет С.П.Вельмина о раскопках в Киеве в 1914 г.]. Необходимо отметить, однако, что на фундаменте северо-восточной стены сохранились еще две мощных лопатки, свидетельствующие о том, что и эта часть здания имела какие-то внутренние членения, по размеру почти равные тому, которое исследователь считал центральным.

Вместе с тем нельзя не согласиться с наблюдением С.П.Вельмина, отмечавшего, что поперечная ось квадратного помещения почти совпадает со средней осью Десятинной церкви [там же]. Необходимо подчеркнуть, что основная продольная ось постройки почти параллельна западному фасаду Десятинной церкви. Расстояние между названными постройками около 60 м.

Рис. 21. Развалины дворца на Десятинном переулке. План. Раскопки 1914 г. [с. 74]	Рис. 22. Развалины дворца на Десятинном переулке. Деталь фундамента со следами деревянных лежней. Раскопки 1914 г. [с. 75]

Значительный интерес представляют конструктивные особенности фундаментов здания. На некоторых участках сохранились in situ крупные блоки каменной кладки фундамента, однако от большей части фундаментов удалось обнаружить только фундаментные рвы, на подошве которых сохранились остатки деревянных субструкций. Как было установлено тщательным исследованием этих остатков, по всей длине фундаментных рвов были уложены прямоугольные в сечении дубовые и сосновые балки, не которые во всю ширину рвов были положены поперечные балки. Между продольными и поперечными балками вбивались деревянные, квадратные в сечении, заостренные в нижней [с. 73] части колья, отпечатки которых отчетливо прослеживались в плотном материковом лёссе. Все это засыпалось мелким камнем и заливалось известковым раствором с примесью толченого кирпича.

Поверх описанных субструкций лежала бутовая кладка фундаментов из красного и серого кварцита и песчаника [Раскопки вблизи Десятинной церкви. ИАК, Прибавл. к вып. 57 (Хроника и библ., вып. 27), Пгр., 1915, Арх. хроника за 2-ю полов. 1914 г., стр. 42-43]. У подошвы каменной кладки хорошо сохранились прямоугольные в сечении пустоты от сгнивших балок, лежавших на дне фундаментных рвов (рис. 22). Остатков кирпичной кладки стен здания не было обнаружено, но [с. 75] многочисленные находки обломков плоского светло-желтого кирпича свидетельствуют о том, что по характеру кирпича третье здание не отличалось от других построек конца Х в. на княжом дворе, остатки которых описаны выше.

4. Руины дворцового здания в западной части усадьбы М.Петровского

Раскопками В.В.Хвойки в западной части усадьбы М.М.Петровского были открыты остатки еще одного богато украшенного гражданского здания. По словам самого исследователя, им были обнаружены

«фундаменты какой-то гражданской постройки, прикрытые сверху двумя сплошными, повалившимися один на другой слоями штукатурки, обрушившейся вместе со стенами здания. Лицевая сторона этой штукатурки оказалась украшенной богатой фресковой росписью» [В.В.Хвойка. Древние обитатели Среднего Приднепровья…, стр. 69].

В.В.Хвойка относил это здание к несколько более позднему времени и высказывал предположение, что это дворец киевского князя Мстислава Изяславича [там же]. Никаких более точных данных о характере постройки, ее плане, технике кладки, конструкции фундаментов, к сожалению, опубликовано не было. Остатки постройки, судя по некоторым данным, были обнаружены в небольшом шурфе и раскопаны не были. Попытки разыскать остатки этого здания, предпринимавшиеся неоднократно (раскопки Института археологии в 1936-1937 гг., наши раскопки в 1948 г.), не увенчались успехом.

5. Руины дворцового здания
возле храма Ирины

Развалины зданий дворцового типа обнаруживаются не только на территории Владимирова города. В 1913-1914 гг. при земляных работах, проводившихся в связи с постройкой на углу Б.Владимирской и Ирининской улиц нового здания Киевского губернского земства, вновь была открыта часть развалин древнего храма, раскопанных впервые в 1833-1834 гг. К.Лохвицким, который сопоставлял их, без особых к тому оснований, с упомянутой в летописи церковью Ирины.

Раскопки 1913 – 1914 гг., проводившиеся под наблюдением С.П.Вельмина, коснулись (в зависимости от плана строительства) древнего храма лишь в незначительной части, но в то же время позволили вскрыть большую площадь к югу от храма, что увенчалось открытием остатков еще одной древней гражданской постройки дворцового характера [OAK за 1913-1915 гг., Пгр., 1918, рис. 238. – Раскопки близ памятника св. Ирины. ИАК, Прибавл. к вып. 50 (Хроника и библ., вып. 24), СПб., 1913, стр. 107]. От этой постройки, так же как и от церкви, сохранились лишь рвы от фундаментов с остатками деревянных лежней на дне их. В раскоп попало, по-видимому, далеко не все здание, имевшее в плане форму удлиненного прямоугольника (рис. 84). На длинных сторонах [с. 76] сохранились лопатки со следами поперечных лежней. Напомним, что открытие этого здания не является неожиданным. Еще в 1834 г. К.Лохвицкий, производя в поисках «могилы Дира», разыскания за развалинами храма, обнаружил «позади рва, коим перерезано кладбище к югу от церкви в огороде городской земли», фундаменты, «коих каменный материал одинаков с материалом церкви св. Ирины» [О ходе открытия древностей в Киеве до начала 1836 г. ЖМНП, XII, СПб., 1836, ноябрь, стр. 274]. Тождественность конструктивных особенностей этих фундаментов была подтверждена и раскопками 1913 г.

По плану здание, насколько о нем можно судить по открытой раскопками части его, несомненно сходно с вышеописанными дворцовыми постройками, раскопанными вблизи Десятинной церкви, особенно с дворцом, открытым в 1914 г. на Десятинном переулке. Однако в отличие от последнего руины на Владимирской ул. не имеют, по-видимому, поперечных фундаментов.

Все описанные выше руины древних киевских дворцовых построек, относящиеся, судя по данным строительной техники, к концу Х – началу XI в., близки между собой не только по строительной технике, но и по плану, представляя изолированно стоящие, вытянутые по основной оси здания, членящиеся внутри на несколько неравных отрезков. Наиболее сохранившиеся из них свидетельствуют об исключительном богатстве внутреннего их убранства, хотя, как отмечалось уже при описании руин, выяснению характера их внутреннего оформления мешает близость руин Десятинной церкви, остатки богатейшего убранства которой, лежащие на значительной территории вокруг храма, иногда ошибочно связывали с дворцами.

Следует решительно отбросить попытки связать одну из упомянутых построек, руины которой были открыты в 1907-1908 гг. в усадьбе Петровского, с «теремом» Ольги.

В IX – Х вв., вплоть до постройки Десятинной церкви, территория, на которой была сооружена церковь, и ее окружение были заняты курганным могильником. Богатые погребальные сооружения были обнаружены в непосредственной близости к руинам дворца. Уже это обстоятельство говорит в пользу более поздней даты постройки дворца. Но еще более существенным является другой факт, установленный раскопками последних лет. Часть дворца находится на трассе глубокого рва, опоясывавшего древнейшее Киевское городище довладимировой поры. Дворец мог быть построен только после засыпки рва, что и позволяет считать его постройкой времени Владимира Святославича.

6. Терема и гридницы Киева по летописным известиям

В древнейших летописных упоминаниях о княжих дворах в Киеве в качестве главной дворцовой постройки на одном из них неоднократно фигурирует «терем». Так, «терем камен» на «дворе теремном над горою» упоминается в опи[с. 77]сании Киева времен Ольги [Лавр. лет. 6453 (945) г.]. В этом же тереме сидит Ольга в ожиданий, когда кичливых послов, которых несут в ладье, сбросят в великую яму, выкопанную по повелению княгини «на дворе теремстемь, вне града» [там же]. На этом же теремном дворе («въшед в двор теремный отень, о нем же преже сказахом») князь Владимир в 980 г. принимал Ярополка, которого тут же в дверях два варяга «подъяста мечьми под пазусе», т.е. убили [Лавр. лет. 6488 (980) г.]. По-видимому, терем был наиболее характерной постройкой древнейшего княжеского двора, если сам двор получил название «теремного».

Само слово «терем» вызывало различные толкования. Еще Ф.Миклошич высказывался в пользу иноземного происхождения этого слова, указав предполагаемый его источник в греческом τέρεμνον. Позже это объяснение повторялось неоднократно [F.Miklosich. Die Fremdworter in den slavischen Sprachen. Wien, 1867. – M.P.Фасмер. Греко-славянские этюды, II. Греческие заимствования в старославянском языке. ИОРЯС, т. XII, СПб., 1908, вып. 2 (1907), стр. 200, 203, 217, 283].

Возражая против этого толкования слова, Г.Ильинский указывал на общеславянскую его основу (ср. болгарское «трем», сербское «триjем», польское trzem, словенское trem), восходящую, по мнению исследователя, к индоевропейскому корню tereb (ср. литовское troba – «изба», латинское trabs, чешское tram) [Г.Ильинский. Заимствовано ли название «терема» в славянских языках? – Сб. Харьковск. ист.-филолог. общ., т. XVIII, Харьков, 1909, стр. 370-373].

Л.Нидерле, полагая, что терем как архитектурный мотив засвидетельствован для древнейшей эпохи только на Руси, а для более поздней – на Балканах, т.е. в областях, находившихся под византийским влиянием, склонялся к мысли о византийском происхождении не только слова «терем», но и самого типа здания [L.Nіеdегlе. 1) Zivot starych slovanu, Dil I, svazek 2. Praha, 1913, стр. 783-785; 2) Manuel d’antiquite slave, II. Paris, 1926, стр. 112].

Опираясь на свидетельства арабских писателей Х-XII вв., К.А.Иностранцев сближал славянский «терем» с распространенным на мусульманском Востоке «таримом», который представлял, по его мнению, постройку, вполне сходную с древнерусским теремом. Посредствующим звеном между сходными по названию и форме восточным «таримом» и русским «теремом» К.А.Иностранцев считал византийский τέρεμνον [К.А.Иностранцев. О «тереме» в древнерусском и мусульманском зодчестве. ЗОРСА, т. IX, СПб., 1913, стр. 37-38; см. также: В.Ф.Р ж и г а. Очерки по истории быта домонгольской Руси. ТГИМ, вып. 5, M., 1929, стр. 9-10].

В древнерусской письменности словом «терем» устойчиво обозначается высокое, башнеобразное здание или часть его, увенчанная шатровой кровлей, нередко позолоченной. «Уже дьскы без кнеса (князевой слеги) в моем тереме [с. 78] златовръсем», – рассказывал Святослав свой «мутен сон» в предчувствии недоброго [Слово о полку Игореве. Литературные памятники. М.-Л., 1950, стр. 19].

Изучая миниатюры тверской рукописи Георгия Амартола, где очень многие здания (башни, храмы, дома) завершаются высокими шатровыми кровлями, И.Д.Мансветов приходил к выводу, что «словом “терем” называлось помещение в верхнем этаже дома, устроенное в виде столпа или башни с шатровым верхом» [И.Д.Мансветов. Художественные и бытовые данные в славянском списке летописи Георгия Амартола из Библиотеки Московской духовной академии. Труды V АС в Тифлисе (1881), М., 1887, стр. 165-167].

Рис. 23-1. Терем княгини Ольги. Миниатюра Кенигсбергской летописи. [с. 80]

Особого внимания заслуживает миниатюра Кенигсбергской летописи, иллюстрирующая приведенный выше текст о событиях 945 г. «на дворе теремстемь вне града» [Радзивилловская или Кенигсбергская летопись, I. Фотомеханическое воспроизведение рукописи. Изд. ОЛДП, СПб., 1902, л. 29 об.]. Княгиня Ольга в соответствии с иллюстрируемым текстом («седяше в тереме») изображена сидящей в верхней части высокой деревянной башни с шатровым верхом (рис. 23, 1).

По-видимому, в самом конце Х в. на княжом дворе в Киеве появляется нового типа дворцовое здание – гридница, упоминаемая впервые под 996 г. в летописном рассказе о знаменитых воскресных пирах, которые устраивал князь Владимир: «…по вся неделя устави на дворе в гридьнице пир творити и приходити боляром, и гридем, и съцьскым, и десяцьскым, и нарочитым мужем при князи и без князя» [Лавр. лет. 6504 (996) г.]. По словам летописца, на этих пирах «бываше множство от мяс, от скота и от зверины, бяше по изобилию от всего» [там же].

Уже из этого первого летописного упоминания явствует, что гридница представляла собой парадное зальное помещение огромных размеров, служившее, по-видимому, только для торжественных приемов, но не для жилья. Слово «гридница» происходит от слова «гридь» («дружинник»). Однако судя по летописному рассказу, в гриднице собирается не только княжеская дружина, но и множество приглашенных гостей.

Древнейшее, относящееся к 20-м годам Х в., свидетельство о дворце русского князя, принадлежащее арабскому писателю Ибн-Фадлану, по-видимому, следует относить также к гриднице. Передавая сведения о князе русов, Ибн-Фадлан писал, что во дворце с князем

«находятся 400 человек из храбрых сподвижников его и верных ему людей, они умирают при его смерти и подвергают себя смерти за него. Эти 400 человек сидят под его престолом; престол же велик и украшен драгоценными камнями… Когда он желает ездить верхом, то приводят его лошадь к престолу и оттуда садится он на нее; а когда желает слезть, то приводят лошадь так, что слезает на престол» [А.Я.Гаркави. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII в. до конца Х в. по Р. X.). СПб., 1870, стр. 101].

Из этого красочного описания явствуют не только огромные размеры помещения, но и его характер [с. 79] «тронного зала». Заслуживает внимания, что зал расположен на уровне земли: к трону можно подъехать на коне. Хотя арабский писатель и не сообщил названия помещения, но едва ли можно сомневаться, что речь идет именно о гриднице.

Летописи не сообщают сведений о внутреннем устройстве гридницы, тем любопытнее известие одной из скандинавских саг, в которой рассказывается о том, что русский великий князь Ярослав хвалился перед Ингигердой великолепием своей вновь выстроенной залы (holl), на что его гордая супруга возразила, что зала у ее отца – шведского короля Олафа – еще лучше, хотя она стоит на единственной колонне. Исследователь древнеславянского жилища К.Рамм, впервые обративший внимание на приведенный отрывок скандинавской саги, полагал, чтот тут идет речь именно о гриднице [К.Rаmm. Germanische Altertümer aus der Slavische-Finnischen Urheimat, Erstes Buch. Die altslavische Wohnung, 1910, стр. 417. – В.Ф.Ржига. Очерки…, стр. 8-9].

К.Рамм, без каких-либо серьезных к тому оснований, считал русскую «гридницу» постройкой типа северогерманской «hirdhstofa» с открытым очагом вместо печи, пытаясь подтвердить это сопоставление даже тем, что в древнерусском выражении «отньнь стол» или «отнее место» усматривал перевод северного «ondvegi», что означает «возвышенное сидение предводителя дружины» [К.Ramm. Germanische Altertümer…, стр. 417].

Слова саги о зале у короля Олафа, «стоящем на единственной колонне» [H.Н.Воронин предполагал другое чтение этого места саги: «…хотя она (зала) стоит на одних столбах» (История культуры древней Руси. Домонгольский период, I. M., 1948» стр. 220-221)], нередко истолковывались как свидетельство о том, что перекрытия русских гридниц поддерживались многими столбами или колоннами [В.Ф.Ржига. Очерки…, стр. 9]. Едва ли переданный сагой в поэтической форме диалог Ярослава с супругой дает серьезные основания для такой реконструкции интерьера гридницы.

«Светлые гридни» и «златоверхие терема» – обычное место действия былин киевского цикла. Однако, как это было бесспорно доказано С.К.Шамбинаго, использовать былинные описания для реконструкции архитектурного облика гридниц и теремов почти невозможно, ввиду того что в былинах наряду с сохранением архаизирующих терминов отразилось немало бытовых черт значительно более поздней эпохи. С.К.Шамбинаго удалось убедительно показать, что архитектура, описанная в былинах, отражает не столько древнейший киевский, сколько более поздний московский период древнерусского зодчества [С.К.Шамбинаго. Древнерусское жилище по былинам. (К материалам для исследования бытовой стороны русского элоса). Юбилейный сборник в честь В.Ф.Миллера, изданный его учениками и почитателями. M., 1900, стр. 129-149].

Архитектурный облик гридниц и их назначение, раскрывающееся в приведенных выше письменных источниках, позволяют усматривать в этом типе построек княжого двора несомненный отпечаток патриархальной старины [с. 81] и военной демократии, еще не уступивших место складывающимся в эту пору новым феодальным порядкам [Н.Н.Воронин. Жилище. В кн.: История культуры древней Руси, т. І. М.-Л., 1948, стр. 221-222]. В воскресных пирах за княжеским столом сидят не только княжеские дружинники и бояре, но и «нарочитые люди», в лице которых нельзя не узнать представителей старой патриархальной родовой знати, а также «тысяцкие», «сотские» и «десятские» – представители горожан. Однако, как свидетельствует самое название парадного помещения на княжом дворе, в первую очередь оно рассчитано на княжеских дружинников – главную опору Владимирова княжения. Именно эти черты Владимирова княжения подчеркивал летописец, говоря о князе: «Бе бо Владимир любя дружину и с ними думая о строи земленем и о ратех и о уставе земленемь» [Лавр. лет. 6504 (996) г.].

Во второй и последний раз киевский летописец упоминает «гридницу» под 1097 г. Князь Василько Ростиславич, прибывший «в мале дружине» на киевский княжеский двор, был встречен там Святополком «и идоша в гридницю и прийде Давыд и седоша в ыстобце» [Ипат. лет. 6605 (1097) г.]. В примечании к слову «гридницю» во втором издании Ипатьевской летописи А.А.Шахматов отметил, что это слово написано по соскобленному, причем «ю» надписано над строкой [ПСРЛ, II, СПб., 1908, стр. 234]. В Лаврентьевской летописи вместо «идоша в гридницю» читаем «идоша в ыстобку» (по другим спискам – «в комору») [Лавр. лет. 6605 (1097) г.]. Очевидно, термин «гридница» у поздних переписчиков Повести временных лет вызывал уже некоторые сомнения.

В XII – XIII вв. гридницы упоминаются несколько раз с совершенно новыми функциями – места заключения знатных узников.

В этой новой роли упомянута в «Слове о полку Игореве» гридница киевского князя Святослава – в ней оказался в качестве пленника половецкий хан Кобяк («и падеся Кобяк в граде Киеве в гриднице Святъславли») [Слово о полку Игореве. Литературные памятники. М.-Л., 1950, стр. 18].

В 1216 г., по известию Новгородской I летописи, «Ярослав въбег в Переславль, повеле въметати в погреб, что есть новгородьць, а иных в гридницю» [Новг. I лет. 6724 (1216) г.]. В той же летописи под 1232 г. читаем: «Изъима пльсковици и посади я на Городищи в гридници» [Новг. I лет. 6740 (1232) г.].

По-видимому, именно гридницами следует считать все описанные выше руины древних киевских дворцов, открытые раскопками разных лет как на территории, окружающей Десятинную церковь, так и возле развалин храма первой половины XI в. неподалеку от Софийского собора. Не случайно все они, судя по данным строительной техники, относятся к концу Х-первой половине XI в. Высказывалось предположение, что описанные руины построек около Десятинной церкви могли быть уже не гридницами, а «дворцовыми зданиями [с. 82] переходного типа от гридницы к характерному трехчленному комплексу феодальных хором» [Н.Н.Воронин. Жилище, стр. 221].

Уже в рассказах о событиях конца Х в. наряду с гридницей упоминается и другой вид построек киевской знати, называемый летописцем «сени», или «сенница». Когда киевляне по рассказу летописца, ворвались на двор варяга-христианина, он с сыном стоял «на сенях». В ответ на отказ отдать сына в жертву языческим богам, киевляне «посекоша сени под нима и тако побиша я» [Лавр. лет. 6491 (983) г.].

Во второй половине XI в. и особенно в XII в. сени как важнейшая часть княжеского двора упоминаются неоднократно в летописных повествованиях о различных событиях политической жизни Киева. Так, когда во время восстания 1068 г. киевляне ворвались на княж двор, князь Ивяслав, по рассказу летописца, «седящу на сенех с дружиною своею». Киевляне «начаша претися со князем, стояще доле», а князь вел с ними переговоры «из оконця зрящу» [Лавр. лет. 6576 (1068) г.].

«Сенница» на дворе боярина Ратибора в Переяславле упоминается под 1095 г. в летописном рассказе об убийстве Итларя («Итлареви в ту яощь лежащу на синици [вар. – сенници] у Ратибора») [Ипат. лет. 6603 (1095) г.].

В упомянутом уже выше летописном рассказе под 1097 г. о прибытии князя Василька Ростиславича «в мале дружине» на княж двор в Киеве, упоминается не только «гридница», в которой ведут беседу князья, но и «сени» («на сенех» стоит брат князя Давида) [Ипат. лет. 6605 (1097) г. и Лавр. лет. под тем же годом].

В 1145 г. «на сенех» княжеского дворца в Киеве происходило совещание князей, созванных Всеволодом Ольговичем для решения вопроса о закреплении киевского стола за Ольговичами («и седшим всей братьи у Всеволода на сенех») [Ипат. лет. 6652 (1145) г.].

Под 1150 г. летописец описывает борьбу за киевский стол между Вячеславом и Изяславом, развернувшуюся на княжом дворе. Князь Вячеслав «седяше на сеньнице», когда на княжом дворе появился Изяслав со своим полком и с множеством киевлян, которые предлагали Изяславу схватить Вячеслава или же посечь под ним сени [Ипат. лет. 6658 (1150) г.]. Не послушав злых наветов, Изясдав «лезе (поднялся) на сени» и там договорился обо всем с Вячеславом [там же].

В летописном рассказе о восстании 1147 г. и смерти князя Игоря упоминаются «Кожюховы сени» на «Мстиславле дворе» в Киеве. Ворвавшиеся во двор киевляне, увидев Игоря «на сенях», разбили их, совлекли Игоря вниз и там убили его, у лестницы («конець всход») [Лавр. лет. 6655 (1147) г.]. [с. 83]

Под 1150 г. упомянута «сенница» княжеского дворца в Белгороде, где князь устраивает многолюдный пир («в то же веремя Борис пьяшеть в Белегороде на сеньници с дружиною своею и с попы белогородьскыми») [Ипат. лет. 6658 (1150) г.].

«Сени» как важнейшая часть княжеского дворца описаны и в рассказе галицкого летописца о событиях 1152 г. в Галиче. Когда посол киевского князя Изяслава Петр вторично (после смерти галицкого князя Владимира) прибыл на княж двор,

«…снидоша противу ему с сеней слугы княжн вси в черних мятлих и видив се Петр и подивися, что се есть, и яже взиде на сени и виде Ярослава седяща на отни месте в черни мятлии в клобуце, тако же и вси мужи его» [Ипат. лет. 6660 (1152) г.].

Рис. 23-2. Сени варяга. Миниатюра Кенигсбергской летописи. [с. 80]

Судя по перечисленным летописным свидетельствам, сени княжеского дворца находились всегда во втором этаже, куда вела лестница («восход»). Сени представляют помещение, играющие, как некогда гридница, роль парадного приемного зала дворца. На сенях находится княжеский престол, здесь устраиваются совещания по политическим вопросам, здесь происходят торжественные пиры, порой весьма многолюдные. Дважды встречающееся выражение «посечь (т. е. «подрубить») сени» свидетельствует о том, что в конструктивном отношении сени представляли собой постройку, опиравшуюся не только на клети нижнего этажа, но и на какие-то опорные столбы [В.Ф.Ржига. Очерки…, стр. 12]. Именно так изображены сени на миниатюре Кенигсбергской летописи, иллюстрирующей рассказ о смерти варяга-христианина [Радзивилловская или Кенигсбергская летопись, I. Фотомеханическое воспроизведение рукописи. СПб., 1902, л. 48] (рис. 23, 2).

Из всего сказанного явствует, что «сени» княжеского дворца, по-видимому, уже к концу XI в. заменили собой гридницы, древние функции которых «символизировавшие, – по словам Н.Н.Воронина, – теснейшую связь князя с его дружиной и верхами городской старшины» [Н.Н.Воронин. Жилище, стр. 222], с окончательным укреплением новых феодальных порядков постепенно отмирают. Сени в новых условиях периода феодальной раздробленности становятся местом собрания лишь избранной части княжеской дружины и бояр. Недаром же летописец, говоря о последних годах княжения Всеволода Ярославича, упрекал его в том, что он

«нача любити смысл уных, свет творя с ними; си же начаша заводити и негодовати дружины своея первыя и людем не доходити княже правды, начаша тиунии грабити, людей продавати, сему не ведущу в болезнях своих» [Лавр. лет. 6601 (1093) г.].

Необходимо в заключение подчеркнуть, что сени, или сенница, составляли характерную часть не только княжеских дворцов; не раз и притом в наиболее ранних известиях сени выступают как постройка боярской городской усадьбы. [с. 84]

Жилой комплекс княжеских и боярских дворцов, разумеется, не ограничивался сенями. В письменных источниках этот комплекс носит обычно собирательное название «хоромы».

В летописном рассказе о наводнении 1129 г. упоминается «хором», снесенный половодьем [Ипат. лет. 6637 (1129) г.]. Этот же термин употреблен в одной из статей древнейшей «Русской правды», а также в двух списках «Пространной Правды» (начало XII в.), где есть статья, трактующая о том, как следует поступать, если хозяин разыщет своего холопа в чьем-либо городе или «в хороме» [Подробнее об этом см. в первом томе настоящего исследования, стр. 283].

Выражение «хоромы» в применении к княжескому дворцу находим также в летописной записи под 6736 (1228) г. о пожаре дворца во Владимиро-Суздальской земле: «Toe же зимы, месяца генваря в 5 день, в канун Богоявления сгореша хоромы княжи и церкви две» [Лавр. лет. 6736 (1228) г.].

Описывая загородную усадьбу князя Мстислава около города Луцка, летописец говорил о ней: «…место же то красно видениемь и устроено различными хоромы, церкви же бяше в немь предивна, красотою сияющи, тем же угодно бысть князю пребывать в немь» [Ипат. лет. 6795 (1287) г.].

О размерах княжеских хором может дать некоторое представление свидетельство Ипатьевской летописи о пышном торжестве, которое в 1189 г. князь Рюрик Ростиславич устроил в Белгороде на свадьбе своего сына. «Створи вельми сильну свадьбу, аки же песть бывала на Руси; быша на свадьбе князи многа, за 20 князей» [Ипат. лет. 6697 (1189) г.]. Чтобы пригласить столько гостей, разумеется, надо было иметь огромные хоромы.

Наряду с парадными сенями на княжеских и боярских дворах нередко упоминается «клеть», служившая, по-видимому, летним помещением и прежде всего спальней. Княжеские и боярские хоромы состояли из отдельных клетей, может быть соединенных между собой переходами [В.Ф.Ржига. Очерки…, стр. 15]. Древнейшее упоминание об этом находим в летописном повествовании о смерти Владимира Святославича. Как известно, Владимир умер в Берестовском княжеском дворце: «Бояре же нощию, межю клетьми проимавъше помост, обьртевъше ковьр Володимера, ужи съвесиша на землю; и възложыпе й на сени, везъше поставища й в святей Богородици, юже бо съзьдал сам» [Лавр. лет. 6523 (1015) г.].

В составе древних киевских княжеских хором несомненно существовали «повалуши» – холодные горницы, иногда богато расписанные. Об этом свидетельствует описание роскошных хором в «Слове о богатом и убогом», сохранившемся в рукописном сборнике XII в. библиотеки Троице-Сергиевой [с. 85] лавры. Обращаясь к богатому владельцу хором, автор поучения говорил: «Ты же жив дому, повалуше испьсав, а убогый не имать къде главы подъклонити» [И.И.Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, II. СПб., 1863, стр. 993].

Среди построек княжого двора источники не раз упоминают «ыстобку» – теплую избу. В 1907 г. в «ыстобце» на княжом дворе в Киеве ведут беседу князья Святополк и прибывший к нему Василько Ростиславич [Ипат. лет. 6605 (1097) г.]. Об «ыстобпе» на киевском княжом дворе упоминается еще раз в рассказе о приеме 20 декабря 1102 г. князем Святополком новгородского князя Мстислава Владимировича («седоша в ыстобце») [Ипат. лет. 6610 (1102) г.; в Лавр. лет. – «в избе», по другим спискам -«в истьбе»].

Значительно раньше, в известии, занесенном под 945 г., «истобъка» на теремном дворе Ольги выступает с функциями бани:

«Деревляном же пришедъшим, повеле Ольга мовь створити, рькуще сице: “измывшеся придите ко мне”. Они же пережьгоша истопку [вар. – истьбу] и влезоша деревляне, начаша ся мыти; и запроша о них истобъку, и повеле зажечи я от дверий, ту изгореша вси» [Лавр. лет. 6453 (945) г.].

Затрудняемся решить, мылись ли древлянские послы просто в теплой избе, или же в данном тексте в «истобъке» следует видеть баню.

По справедливому замечанию В.Ф.Ржиги, тщательно изучившего письменные источники о древнерусских дворцах, «все летописные свидетельства древнейшего времени, взятые вместе, не дают, однако, цельной картины княжеского дворца киевской эпохи» [В.Ф.Ржига. Очерки…, стр. 15]. Опираясь на значительную консервативность быта, исследователь указывал на возможность «от более позднего времени заключать о более раннем» [там же]. Действительно, нельзя не согласиться с тем, что яркая картина дворцового ансамбля, воссозданная И.Е.Забелиным по документам XVI-XVII вв., далеко не бесполезна для решения интересующей нас задачи.

«Общая характерная черта в устройстве древнего княжого двора, как и всех других богатых и достаточных дворов того времени, – писал И.Е.Забелин, – заключалась в том, что хоромины, избы и клети ставились хотя и по две, по три в одной связи, но всегда в отдельности, отдельными группами, отчего и вся совокупность разных построек на дворе именовалась собирательно хоромами. Княжеский дворец не составлял одного большого целого здания, собственно дома, как теперь, но дробился на несколько отдельных особняков. Почти каждый член княжеской семьи имел особое помещение, отдельное от других строений. Для необходимого соединения таких отдельных помещений служили сени и переходы» [И.Е.Забелин. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст., ч. I. Изд. 3-е, М., 1895, стр. 22]. [с. 86]

За исключением обоснованного выше иного понимания роли сеней в более древнюю пору русского зодчества, забелинская характеристика московского дворцового комплекса XVI-XVII вв. в значительной мере может быть отнесена и к княжому двору киевских князей XI-XIII вв. Разумеется, более конкретное решение задачи реконструкции архитектурного облика глубоко своеобразных построек на княжих и боярских дворах Киева Х-XIII вв. станет возможным лишь в случае новых счастливых археологических открытий.

Батыевы (Софийские) ворота Владимирова города

1. Первые известия о Софийских воротах

К числу древнейших каменных сооружений Киева наряду с руинами Десятинной церкви и нескольких княжеских дворцов принадлежит еще один памятник конца Х или самого начала XI в., незначительные остатки которого, к сожалению, ни разу не были предметом специального архитектурно-археологического исследования. Речь идет об остатках каменной воротной башни Владимирова города, известной под именем Батыевых или Софийских ворот.

О времени сооружения этой башни древних письменных свидетельств нет. Первые известия о Софийских воротах относятся ко второй половине XVII в. В донесениях московских воевод царю Алексею Михайловичу о состоянии древних земляных укреплений Верхнего города и об их восстановлении несколько раз упомянуты каменные ворота Малого земляного города, как называли в ту пору оборонительные сооружения Владимирова города, отделенные от территории Ярославова города глубоким рвом, через который был перекинут мост. В документах XVII в. ворота эти иногда называются Софийскими, ибо соединяли Малый земляной город (т.е. Владимиров город) с Большим земляным городом (т.е. Ярославовым городом), в центре которого находился собор Софии.

На огромном плане Верхнего Киева, исполненном по указу Петра I и по приказу киевского воеводы Петра Хованского подполковником Ушаковым в 1695 г. [подлинник этого плана хранится в ЦГАДА, фонд Архива Министерства иностранных дел. По-видимому, работа над планом 1695 г. была названа подготовкой к постройке Печерской крепости: М.К.Каргер. Древний Киев. т. І. М.-Л., 1958, стр. 242], Софийские ворота изображены с восточной стороны, т.е. изнутри Владимирова города, в виде каменной башни с арочным воротным проездом посредине [План Киева, составленный в 1695 г. Киев, 1893, табл. 1].

На многочисленных планах Верхнего Киева XVIII в. Софийские ворота изображались неоднократно, но всегда схематично [М.К.Каргер. Древний Киев, т. I, стр. 242-245, табл. XXXI, XXXII, 1-2, рис. 47]. Название Батые[с. 87]вых ворота получили, по-видимому, лишь в начале XIX в., в связи с начавшимися археологическими поисками остатков древних сооружений Киева. Старейший археолог Киева М.Ф.Берлинский, поясняя, почему остатки каменной башни Софийских ворот «всегда называемы были Батыевыми воротами», высказывал предположение, что это название обязано тому, «что со времени Батыя они оставались в развалинах» [М.Ф.Берлинский. Краткое описание Киева, содержащее историческую перечень сего города. СПб., 1820, стр. 188-189].

Остатки Батыевых ворот существовали до 1798 г., когда по распоряжению коменданта Киева Массе они были разобраны.

В начале XIX в. М.Ф.Берлинский, по-видимому, по собственным воспоминаниям, писал о Батыевых воротах:

«Необыкновенная форма кирпичей и самого строения, остававшегося в двух каменных стенках, существовавших до 1798 г., доказывали собой и своим местоположением древность времен доярославлих» [там же, стр. 71].

2. Случайные находки остатков ворот

В 1893 г. остатки Батыевых ворот были обнаружены при прокладке канализационных труб по Б.Владимирской ул. Н.И.Петров, сообщивший об этом случайном открытии на одном из заседаний IX археологического съезда в Вильне, отмечал, что обнаруженная кладка состояла из «квадратных тонких кирпичей» [Н.И.Петров. Новые археологические открытия в г. Киеве и новооткрытые фрески Киево-Софийского собора. Труды IX АС в Вильне (1893), т. II, М., 1897, стр. 53-54], из чего следует заключить, что при разборке ворот в 1798 г. были сохранены не только фундаменты, но, по-видимому, и нижние части кирпичной кладки стен.

Выступавший в прениях по докладу Н.И.Петрова И.А.Хойновский сообщил дополнительно о том, что у ворот была обнаружена древняя мостовая, сохранившаяся на глубине около 1.5 м ниже уровня современной поверхности, состоявшая «из продольных толстых брусьев, с настилкой из дубовых кругляков». Хойновский высказывал предположение, что мощеная улица вела к великокняжескому дворцу [там же, стр. 54]. По-видимому, именно об этом случайном обнаружении развалин Батыевых ворот рассказывал В.Б.Антонович, показывая 14 VIII 1899 членам Археологического съезда в Киеве достопримечательности Старого города. По его словам,

«лет 8-10 тому назад, когда здесь рыли траншею для прокладки каких-то труб, были обнаружены остатки кирпичного фундамента самой древней кладки. Фундамент этот представляет собой последние следы ворот конца Х или самого начала XI в., и в настоящее время находится под мостовой» [В.Б.Антонович. Осмотр членами XI Археологического съезда достопримечательностей Старого города. Тр. XI АС в Киеве (1899), т. II, М., 1902, стр. 137-138] [с. 88]

Летом 1913 г., при производстве земляных работ, связанных с понижением уровня Владимирской ул. от Андреевского спуска до пересечения ее с Б.Житомирской ул., на перекрестке названных улиц, непосредственно под современной мостовой, остатки Батыевых ворот были вновь обнаружены. Наблюдавшему за земляными работами по поручению Общества охраны памятников старины и искусства З.Стефановичу [по некоторым данным, изучением и фиксацией фундаментов Батыевых ворот занимался и сам председатель общества – А.Эртель (Архив ИА АН СССР, фонд АК, д. 30/1908, св. 4, л. 126)] было поручено произвести обследование и раскопки памятника. Краткая информация о результатах этих раскопок, продолжавшихся около трех недель, к сожалению, не сопровожденная ни фотографиями, ни графическим материалом, была опубликована лишь в 1935 г.

Судя по наблюдениям З.Стефановича, приблизительно в двадцати шагах от перекрестка в направлении к Десятинной церкви были обнаружены фундаменты двух параллельных стен ворот, расположенных на расстоянии 4-5 м одна от другой. Фундаменты имели длину около 5-6 м, при ширине 1.5-2 м. Левый из них (если смотреть по направлению к Десятинной церкви) сохранился значительно лучше, хотя и был прорезан водопроводной трубой. Подошва его лежала на глубине около 1.5 м [B.Стефанович. З археологічних розвідкових розкопок 1913 року в Києві. НЗІІМК, кн. 5-6, Київ, 1935, стр. 189-190]. Из упоминаний об открытии «кирпичной кладки так называемого великокняжеского периода» можно сделать вывод, что раскопками 1913 г., так же как и земляными работами 1893 г., были обнаружены не только фундаменты ворот, но и нижние части стен. К сожалению, автор не описал характер кладки сооружения, отметив лишь ее «типичность» для X-XII вв. [Там же, стр. 190]

Между фундаментами в пролете ворот был обнаружен деревянный помост, состоявший из дубовых полусгнивших колод, уложенных поперек дороги. Остатки такого же помоста разведочными траншеями были найдены на расстоянии 4-10 м к северу от ворот. Необходимо заметить, что древняя деревянная мостовая имела направление не вдоль Владимирской ул., а несколько отклонялась в сторону Десятинного переулка [в статье О.М.Тихонович и М.М.Ткаченко «Древній “Київ-град”. Спроба відтворення плану верхнього Киева XI-XII століття» (в кн.: Архітектурні пам’ятники. Збірник наукових праць. Київ, 1950, стр. 13) открытие деревянных мостовых у Батыевых ворот по недоразумению приписано мне].

В 1935, 1940 и 1947 гг. при различных земляных работах вновь открывались отдельные части фундамента ворот. К сожалению, и в этих случаях кладка сооружения не была подвергнута серьезному исследованию и даже не была грамотно зафиксирована. Наблюдавший за земляными работами 1947 г.И.М.Самойловский отметил, что фундамент ворот сложен из большого размера камней [с. 89] серого песчаника на глине (!?). По наблюдениям того же автора, кладка начинается на глубине 0.45 м, подошва ее лежит на глубине 1.5 м [І.М.Самойловський. Розвідки і розкопки в Києві та його околицях в 1947- 1948 pp. АП УРСР, III, Київ, 1952, стр. 74].

Летом 1913 г., при земляных работах во дворе дома 8б по Б.Житомирской ул., расположенном невдалеке от развалин Батыевых ворот, были обнаружены остатки земляного вала и рва, глубина которого достигала 10 м от уровня современной поверхности. Вал и ров находились на линии Батыевых ворот, что позволяет считать их остатками системы укреплений Владимирова города.

Двумя годами раньше, в 1911 г., при земляных работах, связанных с постройкой дома 6а по Б.Житомирской ул., выяснилось, что вдоль улицы по направлению с запада на восток тянется засыпанный глубокий и широкий древний ров. Стенки его почти отвесные в верхней части, в нижней трети рва резко ломаются, соединяясь между собой под острым углом. Дно рва было завалено человеческими костяками [M.Макаренко. Малоазійська миска в Києві. Київські збірники історії й археології побуту й мистецтва, І, Київ, 1930, стр. 99-100]. Для уточнения местонахождения и направления рва необходимо отметить, что фундамент лицевого фасада дома 6а по Б.Житомирской ул. заложен на дне рва [там же, стр. 99].

Приведенные выше беглые описания остатков Батыевых ворот, к сожалению, слишком недостаточны, чтобы охарактеризовать этот древнейший памятник каменного военно-инженерного зодчества Руси. Из описаний можно лишь установить, что подобно более поздним Золотым воротам Ярославова города, Софийские (Батыевы) ворота представляли две параллельных стены (длиной около 5-6 м, при толщине 1.5-2 м), на которые, очевидно, опирался свод воротного проезда. Ширина проезда ворот всего 4-5 м. По размерам Софийские ворота значительно уступали Золотым воротам, ширина воротного проезда которых равнялась 7.5 м, а общая длина ворот достигала почти 25 м [Є.Д.Корж. Золоті ворота в Києві. В кн.: Архітектурні пам’ятники. Збірник наукових праць. Київ, 1950, стр. 18, 20]. Замечания о характере кирпичной кладки не позволяют уточнить технику кладки ворот, впрочем, едва ли существенно отличавшуюся от техники других вышеописанных построек Владимировой поры.

Основные черты киевского зодчества
конца X – начала XI в.

1. Начало каменного строительства в Киеве

Каменному строительству в Киеве, как и в других городах Древнерусского государства, предшествовало развитое монументальное деревянное зодчество. Только случайные реплики письменных источников и фольклор засвидетель[с. 90]ствовали существование этой архитектуры. Среди этих построек мы встречаем и «клетъку малу», сооруженную в самом начале XI в. князем Ярославом над могилами своих погибших братьев Бориса и Глеба, т. е. здание простейшего типа, в основе которого лежит жилая клеть, и «украшенную всею красотой» «церковь велику, имеющу верхов 5», «возгражденную» Ярославом над теми же могилами во втором десятилетии XI в., и, наконец, выстроенный Изяславом новый храм «в вьрх один», т.е., по-видимому, столпообразное здание, предвосхищавшее дальнейшее многовековое развитие этого типа зданий на Руси. Деревянным же был и выстроенный, может быть, еще в конце Х в. первоначальный храм Софии, о пожаре которого сообщает Титмар Мерзебургский.

Выстроенные русскими «древоделями», эти первые христианские храмы на Руси, так же как не дошедшие до нас деревянные башни и стены городских укреплений и богатые хоромы бояр и князей, несомненно отражали древнейшие народные традиции деревянного зодчества восточных славян.

В самом конце Х в. в Киеве были созданы первые каменные постройки – Десятинная церковь, несколько каменных зданий дворцового типа и воротная башня во Владимировых земляных укреплениях.

Открытые раскопками руины этих построек свидетельствуют прежде всего об исключительно зрелой, высокой строительной технике, характерной для всех этих построек. В них уже в развитом, законченном виде предстают перед нами все те основы строительной традиции, которая будет характерной для грандиозного строительства Ярослава в середине XI в. И мастерская кладка из рядов дикого камня, преимущественно овручского красного кварцита, чередующихся с рядами плинфы, с применением так называемого «утопленного ряда», и своеобразная конструкция фундаментов, у подошвы которых перед началом бутовой кладки сооружались сложные деревянные субструкции, залитые раствором, и прекрасные керамические свойства примененной в кладке стен плинфы, и отличные по качественным показателям растворы с добавкой мелкотолченой цемянки, что придавало раствору гидравлические свойства, – все это неоспоримо свидетельствует о том, что древнейшие каменные постройки Киева не являлись первой ступенью освоения техники каменного зодчества.

Следует также особо подчеркнуть, что в Х в. каменные постройки известны только в Киеве; ни в одном другом городе древней Руси не обнаружено никаких признаков существования каменной архитектуры. Появление в немногочисленных крупнейших древнерусских городах – Чернигове, Тмуторокани, Полоцке и Новгороде – первых каменных зданий падает лишь на первую половину XI в., причем древнейшее каменное строительство в этих центрах обнаруживает в техническом отношении непосредственную зависимость от Киева. Все сказанное дает серьезные основания предположить, что основы строительной техники были заимствованы киевскими зодчими в одной из соседних стран с высокоразвитой строительной культурой. [с. 91]

Источником знакомства древнерусских зодчих с основами кирпично-каменной строительной техники Б.А.Рыбаков считал византийские города вроде Херсонеса и даже северные хазарские крепости с кирпичными стенами (как например Саркед).

По мнению того же исследователя, не исключена возможность влияния и Дунайской Болгарии, где уже в эпоху царя Симеона (конец IX-начало Х в.) в Преславе существовало местное изготовление кирпича, что доказывается наличием на них болгарских букв [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948, стр. 357].

Изучая вопросы киевского ремесла, мы уже имели случай высказать сомнение по поводу вышеизложенного мнения [М.К.Каргер. Древний Киев, т. І. М.-Л., 1958, стр. 454 и сл.]. Из приведенного круга возможных источников знакомства древней Руси с основами строительной техники нужно решительно исключить прежде всего Саркел и другие хазарские города. Раскопки хазарской крепости в Саркеле свидетельствуют о том, что и характер примененного там кирпича, и самая техника кладки не имеют ничего общего с техникой древнейших русских построек.

[По словам последнего исследователя Саркельской крепости П.А.Раппопорта, «как формат кирпича и приемы кладки, так и сам план крепости не оставляет сомнений в том, что это не византийская строительная традиция. За исключением немногочисленных мраморных фрагментов, привезенных, видимо, из Херсонеса и никак не связанных с кирпичными сооружениями крепости, в архитектуре Саркела нет никаких византийских черт» (П.А.Раппопорт. Крепостные сооружения Саркела. Труды Волго-Донской археологической экспедиции, т. II, МИА СССР, № 75, М.-Л., 1959, стр. 39)]

Невозможно усмотреть какие-либо черты, существенно сближающие киевские каменные постройки Х в. с обстоятельно изученными архитектурными памятниками средневекового Херсонеса (IX – Х вв.). Следует к тому же заметить, что уровень строительной техники древнейших киевских построек значительно выше по сравнению с достаточно примитивной архитектурой Херсонеса. При постройке ряда киевских зданий Х – первой половины XI в. и прежде всего при постройке князем Владимиром Десятинной церкви руины некоторых херсонесских построек использовались, по-видимому, лишь как место добычи отдельных декоративных деталей из мрамора (капители, базы и стволы колонн, карнизы, резные плиты).

Вопрос о роли Дунайской Болгарии в сложении киевской строительной техники и архитектуры, учитывая болгаро-русские церковные взаимоотношения в Х в., заслуживает серьезного изучения. Известные доныне памятники древнеболгарского зодчества едва ли могут свидетельствовать о том, что источником характерных особенностей древнейшей строительной техники на Руси была Болгария. Однако не исключено, что дальнейшее углубленное изучение и прежде всего новые раскопки памятников древнеболгарского зодчества внесут в решение этого вопроса новые данные. [с. 92]

Таким образом, вопрос о происхождении весьма высокой строительной техники, характерной для древнейших построек Киева, остается пока открытым. Летописное свидетельство об участии в постройках Владимира Святославича мастеров «от Грек» заслуживает самого пристального внимания. Повествуя о постройке Десятинной церкви в Киеве, летописец сообщал: «В лето 6497. Посемь же Владимир живяше в законе хрестьянстве, помысли создати церковь пресвятая Богородице и послав, приведе мастеры от Грек» [Лавр. лет. 6497 (989) г.].

Почти аналогичный текст читается под 991 г. в Ипатьевской, Софийской I, Львовской, Типографской, Рогожской и Густынской летописях и в Летописце Переяславля-Суздальского и под 993 г. – в Воскресенской и Никоновской летописях.

В Летописи Авраамки под 992 г. говорится о мастерах «от Грек», а под 989 г. в сообщении о закладке той же церкви говорится о том, что «Владимир призва мастеры от Царяграда». Под 991 г. в Никоновской летописи приведено самостоятельное известие о приходе «из Грек в Киев к Володимеру каменосечцев и зиждителей полат каменных». Значительно подробнее это известие читается в Степенной книге:

«О мудрых мастерех. Тогда же благоволением божиим приидоша из Грек в Киев к самодержавному христолюбцу Владимиру мудрии мастеры, иже искусно бяху созидати каменных церквей и полат, с ними же и каменосечцы и прочие делатели» [Степенная книга, I, стр. 111].

Нет никаких оснований подвергать сомнению летописную традицию, связывавшую древнейшую каменную постройку Киева с мастерами «от Грек». Однако летописное известие в его древнейшей редакции слишком кратко и обще, не позволяя уточнить происхождение древнейшей строительной традиции на Руси.

2. Происхождение строительной техники

В недавнее время, при изучении вопроса о происхождении древнейшей киевской строительной техники, было обращено внимание на то, что характерный для киевской техники кирпичной кладки прием так называемого «утопленного ряда» встречается в архитектурных памятниках Константинополя не ранее конца XI в., тогда как в Киеве он наличествует уже в постройках конца Х – первой половины XI в. [H.И.Брунов. К вопросу о некоторых связях русской архитектуры с зодчеством южных славян. Архитектурное наследство, № 2, М., 1952, стр. 13] Из этого наблюдения некоторые исследователи делали далеко идущий вывод о том, что «кирпичная кладка со скрытыми рядами возникла в архитектуре Киевского государства и затем перешла в византийское зодчество и в архитектуру южных славян» [там же, стр. 12; см. также: История русской архитектуры. М., 1956, стр.21]. Появление этой техники именно [с. 93] в русском зодчестве, по мнению Н.И.Брунова, объясняется четырьмя существенными особенностями древнерусской архитектуры.

«Для русского зодчества, – утверждает названный исследователь, – с древнейших времен характерно единство технической, конструктивной и художественной сторон архитектуры. Именно на этом единстве и основана система кирпичной кладки со скрытыми рядами. Далее, русскому зодчеству издавна свойственны широта размаха, большие масштабы, крупные композиции. Именно этим условиям в высшей степени удовлетворяет изучаемая нами кирпичная кладка. Для русской архитектуры очень типична живописность наружных архитектурных поверхностей…

Эта тенденция, наблюдаемая в русском зодчестве с древнейших времен, вносит в архитектуру жизнерадостность и оптимизм, отвечающие народному вкусу, который с большой силой проявляется в русском зодчестве на различных этапах его развития. Именно при помощи кирпичной кладки со скрытыми рядами достигается живописность наружных стен, составляющая характерную черту русского зодчества.

Наконец, поверхности кирпичных стен, выложенных кладкой со скрытыми рядами, как можно убедиться на примере стен, поверхности которых вовсе не имеют камня (как например церковь Спаса на Берестове в Киеве), внешне напоминают рубленные (! – М. К.) стены. Это сходство обусловлено широкими слоями цемяночного раствора, которые в сочетании с узкими полосами более темного кирпича напоминают бревна с узкими полосами конопатки между ними» [Н.И.Брунов. К вопросу о некоторых связях…, стр. 13] (разрядка наша. – М. К.).

Исходя из априорной и безусловно ошибочной концепции, что

«первыми русскими архитекторами-каменщиками были архитекторы-плотники, обучавшиеся новой технике каменной кладки в то время, когда они в своей области были уже вполне сложившимися мастерами»,

Н.И.Брунову кажется вполне естественным, что в технику кирпичной кладки именно недавние плотники и могли ввести новые особенности,

«среди которых наиболее существенной и удачно примененной явилась система скрытых рядов кирпичной кладки, столь соответствовавшая системе перевязи квадратных по форме кирпичей» [там же]. «Новшество, которое эти недавние плотники внесли в кирпичную кладку в Киеве и Киевском государстве (? – М. К.) уже в Х в., позднее, когда архитектура на Руси дала столь замечательные результаты, было (по мнению Брунова, – М. К.) заимствовано константинопольскими архитекторами и развито особенно в XII в.» [там же].

Изложенную, может быть с излишним вниманием, теорию Н.И.Брунова, отражающую крайности уже, к счастью, миновавшего увлечения гипертрофи[с. 94]рованными поисками «приоритета» многих явлений русской культуры, разумеется, нельзя признать сколько-нибудь серьезной.

[Новейшую литературу о многочисленных византийских постройках XI – XII вв., в которых встречается упоминаемый технический прием, см.: С.Mango. The date of the nartheks mosaics of the church of the Dormition at Nicaea. Dumbarton Oaks Papers, № 13, 1959, стр. 249-250; см. также рецензию того же автора: The art bulletin. A quarterly, publisted by the College Art association of America, v. XXXVIII, 1956, № 4, стр. 254-255]

3. Художественные особенности храмов

Вне зависимости от решения проблемы происхождения древнейшей строительной культуры следует подчеркнуть, что уже в первых каменных постройках Киева несомненно принимали весьма значительное участие кадры местных русских строителей. Как показало изучение многочисленных образцов кирпича, происходящего из развалин киевских построек Х в., наряду с дважды обнаруженными византийскими клеймами, представляющими фрагменты греческих надписей, сделанных рельефными буквами на углубленном прямоугольном фоне, было найдено несколько кирпичей с отпечатком родового герба князя Владимира Святославича [М.К.Каргер. Древний Киев, т. I, стр. 455, табл. LXXXI – LXXXIII]. Едва ли могут быть сомнения в том, что клейма в виде герба князя могли ставить кирпичники, либо сами принадлежавшие к составу княжеских зависимых людей, либо работавшие по заказу княжого двора, что менее вероятно [там же, стр. 456].

При раскопках руин Десятинной церкви и примыкающих к ним развалин дворцового здания удалось обнаружить дополнительные веские доказательства участия русских гончаров – «плинфотворителей» в заготовке строительных материалов для этих построек. На двух кирпичах оказались русские надписи, сделанные по сырой глине до обжига кирпича [там же, табл. LXXXIV].

Что касается художественного облика древнейших киевских построек, то по этому вопросу до сих пор существуют совершенно противоположные концепции.

Одним исследователям Десятинная церковь кажется постройкой, «имеющей довольно сильно выраженный византийский облик» [Г.Ф.Корзухина. К реконструкции Десятинной церкви. СА, 1957, № 2, стр. 87], другие, наоборот, утверждают, что Десятинная церковь «имеет ряд черт, глубоко отличающих ее от современных ей произведений византийского зодчества» [А.Л.Монгайт. Раскопки в Рязани. КСИИМК, XXXVIII, М.-Л., 1951, стр. 20]. А.Л.Монгайт, который убежденно отстаивает эту точку зрения, считает, что Десятинная церковь – древнейшее каменное здание, построенное на Руси, – свидетельствует о том, что «с самого начала русская каменная архитектура стала на свой, в зна[с. 95]чительной степени независимый от Византии, путь развития» [там же].

Если, по мнению названного исследователя, большие пятинефные Софийские соборы можно в известной степени связывать с византийским искусством, то шестистольные трехнефные храмы, отличающиеся простотой и компактностью плана, могут рассматриваться как национальный русский тип здания, непрерывно бытующий в течение нескольких столетий развития нашей древней архитектуры и наибольшего распространения достигающий в XII в. [там же]

В качестве единственного аргумента в пользу изложенной концепции А.Л.Монгайт выдвигает мысль, что многие из древнерусских трехнефных храмов были посвящены либо празднику успения, либо Борису и Глебу. В том, что праздник успения распространен (по мнению автора) в русской православной церкви шире, чем в греческой, и в том, что Борис и Глеб как национальные святые были широко почитаемы на Руси, А.Л.Монгайт видит веское доказательство того, что шестистолпные крестово-купольные общественно-культовые здания представляют собой национальный русский тип, воплощающий определенные архитектурные идеи [там же, стр. 21].

Аргумент этот не представляется нам убедительным. Русские трехчефные храмы Х – XII вв. действительно нередко были посвящены и успению, и Борису и Глебу, так же, как они были посвящены и Георгию и Дмитрию, и Николаю, и другим почитавшимся на Руси святым, так же как и различным праздникам богородичного цикла (благовещению, рождеству богородицы, покрову). Поэтому в факте посвящения некоторых древних трехнефных русских церквей успению или Борису и Глебу отнюдь нельзя усмотреть объяснение русского происхождения архитектурного типа трехнефных церквей.

Но главное, конечно, заключается не в этом. Многочисленные факты из истории византийской архитектуры и архитектуры ряда стран, культурно связанных с византийским миром, могли бы убедить автора, что трехнефность древнерусских храмов отнюдь не является особенностью, присущей исключительно русской архитектуре, не говоря уже о том, что архитектурный образ здания слагается из весьма разнообразных компонентов, среди которых количество нефов никогда не являлось решающим.

Дворцовые сооружения, по-видимому, в большей степени были связаны с русской действительностью и едва ли несли в себе какие-либо чисто византийские особенности.

Каменная архитектура конца Х в., повторяем, не распространялась за пределы столицы Древнерусского государства, будучи в первые десятилетия своего существования и в самом Киеве явлением исключительным. Правда, летописец отмечал существование в Киеве более древней церкви Ильи, «яже есть над ру[с. 96]чаем», в которой в 945 г. приносила клятву христианская часть дружины Игоря [Ипат. лет. 6453 (945) г.] но неизвестно, была ли эта церковь каменной, или же деревянной. Несомненно деревянными были и выстроенная Владимиром вскоре после официального принятия христианства церковь Василия «на холме, идеже стояше кумиры Перун и прочий» [Ипат. лет. 6496 (988) г.], т.е. на месте поверженных языческих богов, и поставленная в 996 г. церковь Преображения в Василеве [Ипат. лет. 6504 (996) г.]. [с. 97]

Памятники киевского зодчества
середины XI в.

…церкви дивна и славна всем окружныим странам, якоже ина не обрящется во всемь полунощи земнемь, от востока до запада.

Иларион. «Слово о законе и благодати».

Киевская София

1. Дата начала строительства собора

Одним из наиболее выдающихся памятников зодчества Киевской Руси является сохранившийся до наших дней Софийский собор в Киеве. Выстроенный князем Ярославом Владимировичем в 30-40-х годах XI в., Софийский собор в течение последующих двух столетий, вплоть до татаро-монгольского нашествия играл значительную роль в качестве одного из важнейших центров церковно-политической жизни Киевского государства.

Заложенный в 1037 г. во вновь строившейся части Верхнего Киева Софийский собор по замыслу строителей архитектурного ансамбля нового Ярославова города должен был стать архитектурным центром нового Детинца, или, как обычно называли его киевские летописцы, «Горы».

Вместе с выстроенными в ту же пору возле него фамильными княжескими монастырями Георгия и Ирины Софийский собор действительно представлял наиболее яркий архитектурный ансамбль древнейшей русской столицы, затмивший старый центр Владимирова города – Десятинную церковь с окружающими ее дворцами.

Вопрос о дате постройки Софии в Киеве принадлежит к числу спорных, до сих пор не решенных проблем, связанных с этим памятником.

В Повести временных лет под 1037 г. читается большая статья о строительной деятельности Ярослава:

«В лето 6545. Заложи Ярослав город великый Кыев, [с. 98] у него же града суть Златая врата, заложи же и церковь святыя Софья, митрополью, и посемь церковь на Золотых воротех святыя Богородица Благовещенье, посемь святаго Георгия монастырь и святыя Ирины» [Лавр. лет. 6545 (1037) г.; это же известие под тем же годом читается в Ипат. лет., Лет. Авр., Рог. и в Густ. лет.].

В предшествующем, 1036 г., по известию той же летописи, на месте будущей постройки произошла битва с печенегами: «…и сступишася на месте, идеже стоить ныне святая Софья, митрополья Русьская; бе бо тогда поле вне града. И бысть сеча зла и одва одоле к вечеру Ярослав» [Лавр. лет. 6544 (1036) г.].

В Новгородской I летописи и в ряде других дата закладки Софии отнесена к 1017 г. [Новг. I лет. 6525 (1017) г.; ср.: Новг. II, III, IV, V, Соф. I, Ник., Льв., Ерм., Тип. лет. под тем же годом] Под 1037 г. в Новгородской I летописи повторено известие о закладке Софии [Новг. I лет. 6545 (1037) г.], в других же летописях сообщается об окончании постройки [Соф. I, Новг. III, IV, V, Воскр., Ник., Льв., Тип. лет. 6545 (1037) г.].

Опираясь на эти противоречивые летописные известия, одни исследователи Софии относили закладку храма к 1017 г. [[Е.Болховитинов]. Описание Киево-Софийского собора и Киевской иерархии, Киев, 1825, стр. 13-14. – В.З. Завитневич. К вопросу о времени сооружения храма св. Софии в Киеве. ТКДА, 1916, стр. 4-6 (отд. оттиск). – К.В.Шероцкий. Киев. Путеводитель. Киев, 1917, стр. 29. – Ф.И.Шмит. Искусство древней Руси-Украины. Харьков, 1919, стр. 36-38. – В.Січинський. Архітектура старокнязівської доби (Х-ХІІІ ст.). Прага, 1926, стр. 13. – Н.И.Брунов. К вопросу о самостоятельных чертах русской архитектуры Х-XII вв. В кн.: Русская архитектура. Под ред. В.Шкварикова, М., 1940, стр. 108. – Н.Н.Воронин. Древнерусские города. М.-Л., 1945, стр. 17], другие – к 1037 г. [П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской. Тр. III АС в Киеве (1874), т. I, Киев, 1878, стр. 55-56. – Н.П.Сычев. Древнейший фрагмент русско-византийской живописи. Seminarium Kondakovianum, II, Прага, 1928, стр. 101. – S.Cross, Н.Моrgilеvskі, К.Konant. The earliest mediaeval churches of Kiev. Speculum, XI, 1936, Oktober, № 4, стр. 491-492]

Наиболее убежденным сторонником более ранней даты Софийского собора неоднократно выступал Д.В.Айналов. Вопрос о дате собора он связывал с более важным вопросом о мастерах, строивших и украшавших Софию [Д.В.Айналов. К вопросу о строительной деятельности св. Владимира. Сб. в память… кн.Владимира. Пгр., 1917, стр. 34-39]. Опираясь на слова митрополита Илариона, «иже недоконьчанная твоя доконьча, акы Соломон Давыдова, иже дом божий великый святый его премудрости созьда на святость и освящение граду твоему», обращенные к Владимиру Святославичу, Д.В.Айналов полагал, что Иларион выразил мысль о том, что «Ярослав окончил недоконченное Владимиром и во исполнение уставов отца создал храм Софии» [там же, стр. 35].

«Уподобление Владимира Давыду, а Ярослава Соломону, из которых второй выполнил завет первого по постройке Иерусалимского храма, отводит, [с. 99] – по мнению Д.В.Айналова, – на долю Ярослава только выполнение планов Владимира по созданию церкви св.Софии, а не самостоятельное изобретение этого плана» [там же].

Считая, что Ярослав «довершил дело, начатое Владимиром», в том смысле, что «он выстроил задуманный Владимиром храм, как Соломон создал храм, задуманный отцом его Давидом», Д.В.Айналов делал из этого и дальнейший вывод о том, что подготовительные работы по постройке церкви св.Софии следует приписать Владимиру и что он мог их предпринять только с теми мастерами, которых вызвал для создания Десятинной церкви [там же, стр. 36].

Рассматривая в свете приведенных соображений летописные известия о постройке Софии, Д.В.Айналов приходил к выводу, что храм был заложен в 1017 г., и окончен через 20 лет, в 1037 г. На основании того, что 4 ноября – день освящения Софии – падает на воскресение в 1039 г., Д.В.Айналов вслед за А.А.Шахматовым относил освящение храма к этому году [там же, стр. 37-38].

Считая, что Ярослав приступил к выполнению завета отца в 1017 г., т.е. спустя два года после его смерти, Д.В.Айналов приходил к выводу о том, что приведенные им данные рисуют построение Софии в связи с начинаниями Владимира.

«Мастера, закончившие Десятинную церковь в 996 г., – писал он, – имели достаточно времени, чтобы подготовить все необходимое для создания церкви Софии и могли сами ее строить, не сменившись еще на новое поколение» [там же, стр. 38].

Д.В.Айналов находил, что изложенные выше соображения получают подтверждение и в показаниях Титмара Мерзебургского, который под 1018 г. говорит уже о существовании мэнастыря св. Софии («adventientes honoravit in monasterio Sophiae»: Chronicon, VIII, стр. 16) [там же, стр. 37].

Текстологический анализ древнерусских летописей и изучение исторической обстановки, предшествующей постройке храма Софии, не позволяют согласиться с изложенным выше стройным на первый взгляд построением Д.В.Айналова.

Анализируя текст Софийской I, Новгородской IV и Синодального списка Новгородской I летописей, сообщающих под 1017 г. о нападении на Киев печенегов, а также о закладке города и церкви Софии, А.А.Шахматов утверждал, что под 6525 (1017) г. в этих летописях помещаются известия, на самом деле относящиеся к другим годам: нападение печенегов на Киев и поражение их Ярославом относится к 6644 (1036) г., закладка Софии и города Киева – к 6645 (1037) г.

«Все попытки наших историков, – писал он, – оправдать 6525 (1017) год для первых двух событий наталкиваются на непреодолимые затруднения, в особенности когда мы сообразим, что под 6544 г. в рассказе о нападении печенегов на Киев в Повести временных лет определенно сказано: “Печенези приступати начаша и сступишася на месте, идеже стоить ныне свя[с. 100]тая Софья, митрополья Русьская; бе бо тогда поле вне града”, следовательно, оба события – нападение печенегов в 6544 (1936) г. и закладка св. Софии в 6545 (1037) г. – поставлены Повестью временных лет в известную между собою связь» [А.А.Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, стр. 228].

Анализируя тексты различных списков летописей А.А.Шахматов убедительно доказывает, почему упомянутые известия и сведения о походе Ярослава к Берестью оказались в новгородских сводах под одним, 1017 г. [там же, стр. 229] Известия под 1037 г. в тех же сводах об окончании постройки города и Софии («свершен бысть град Киев и церковь св.Софья») А.А.Шахматов рассматривал как попытки составителей новгородских сводов согласовать летописные статьи 6525 (1017) и 6545 (1037) гг.

Таким образом, известие Повести временных лет о закладке храма Софии в Киеве в 1037 г. следует признать вполне достоверным, известия же новгородских сводов, относящих это событие к 1017 г., – сомнительными.

Летописные известия о постройке храма Софии в 1017 г. некоторые исследователи связывали с существованием в Киеве до 1037 г. другого храма Софии. П.Г.Лебединцев, ссылаясь на известие Иоакимовской летописи, сообщающей о постройке храма Софии княгиней Ольгой после возвращения ее из Константинополя, на запись в Апостоле 1307 г. об освящении церкви Софии в Киеве 11 мая 6490 (952) г. и на упомянутое уже выше сообщение Титмара Мерзебургского, считал, что деревянный храм Софии был выстроен в Киеве еще в Х в. княгиней Ольгой, а в 1017 г. после пожара возобновлен Ярославом [П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской, стр. 53-55]. Мысль эту разделяли М.А.Максимович [М.А.Максимович. Обозрение Старого Киева. Собр. соч., т. II, Киев, 1877, стр. 102-103], Н.И.Петров [Н.И.Петров. Историко-топографичоские очерки древнего Киева. Киев, 1897, стр. 108-109] и др.

П.Г.Лебединцев предполагал, что деревянный храм Софии находился «недалеко от городских ворот, впоследствии Золотых, которыми Болеслав вступил в Киев, и, следовательно, недалеко от места ныне существующей Софии» [П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской, стр. 55]. С этим предположением согласиться совершенно невозможно, так как одинокий деревянный храм оказался бы в этом случае стоящим где-то на «поле вне града».

Н.И.Петров считал, что храм «должен был находиться возле каменного терема Ольги, расположенного за Десятинной церковью ближе к Западным, или Софийским воротам Владимирова града, которыми входили в Киев Болеслав и Святополк» [там же, стр. 109]. Он пытался даже уточнить местоположение [с. 101] деревянной Софии, полагая почему-то, что она находилась на том месте, где в 1129 г. был построен Федоровский монастырь [там же].

Если известие Иоакимовской летописи и запись в Апостоле 1307 г. и нельзя считать вполне достоверными источниками, то свидетельство Титмара о встрече Болеслава и Святополка 14 августа 1018 г. «в монастыре св. Софии, который за год перед тем погорел» [Chronicon, VIII, стр. 16], заслуживает полного доверия [Подробнее об этом см.: М.Д.Приселков. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х-ХІІ вв. СПб., 1913, стр. 66]. Как известно, сам Титмар в Киеве не был, сведения о киевских событиях 1018 г. и описание города он занес в свою Хронику, по-видимому со слов одного из немецких воинов, участвовавших в составе наемных войск Болеслава. Однако достоверность сообщения Титмара о пожаре монастыря Софии незадолго перед взятием Киева подтверждается известием Повести временных лет, где под 1017 г. читаем: «Ярослав иде (в Киев) и погоре церкви» [Лавр. лет. 6525 (1017) г.]. Вполне правдоподобно, что пожаром была уничтожена и деревянная церковь Софии.

Итак, анализ известий летописных сводов приводит к выводу о достоверности даты закладки храма, сообщаемой Повестью временных лет.

2. Дата окончания строительства собора. Собор Софии в XI – XIII вв.

Вопрос о дате окончания строительства Софии также вызывает до настоящего времени разнотолки. А.А.Шахматов относил окончание постройки к 1039 г., считая, что летописное известие об освящении митрополитом Феопемптом церкви Богородицы относится к Софии.

«Заметим, – писал он, – что известие 6547 (1039) г. должно быть поставлено в прямую связь с предшествующей статьей 1037 г., ибо, основываясь на том, что 4 ноября (день освящения Софии) приходилось на воскресение именно в 1039 г., мы принимаем, что в нем сообщалось об освящении не Десятинной церкви, а церкви св.Софии, русской митрополии» [А.А.Шахматов. Разыскания…, стр. 415].

Вслед за А.А.Шахматовым эту же дату окончания постройки Софии принимал и Д.В.Айналов. Не может быть ни малейших сомнений, что оба маститых исследователя пребывали в этом вопросе в явном заблуждении. Выше, говоря об истории Десятинной церкви, мы уже имели случай разбирать это известие, связывая с ним крупную перестройку древнейшего киевского храма, осуществленную в начале XI в. Текст этого летописного известия: «В лето 6547. Священа бысть церквы святая Богородиця, юже созда Володимер отець Ярославль, митрополитомь Феопемптом» [Лавр. лет. 6547 (1039) г.] – только по недоразумению мог быть связан с Софией. [с. 102]

Для установления даты окончания постройки Софии некоторые исследователи придавали решающее значение древней записи в месяцеслове Мстиславова евангелия, относящейся к началу XII в. Эта запись гласит: «Ноября 4. Память преподобнаго отца нашего Іоанникиа. Въ тъж днь сщение святыя Софие иже есть в Кыеве граде. Священа Ефремъмь митрополитъмь» [K.И.Невоструев. Состав и месяцеслов Мстиславова списка Евангелия. ИАН по ОРЯС, т. X, вып. 2, СПб., 1861, стр. 118].

«Придавая силу, – писал К.И.Невоструев, комментируя публикуемую им запись, – свидетельству об освящении св.Софии митрополитом Ефремом, как близкому к тому времени, надобно относить это событие к 1090-1096 гг.; а по сближении с летописными сказаниями о заложении и освящении храма св.Софии, под освящением в один из показанных годов приходится разуметь уже второе, по неизвестному нам случаю, освящение, или относить к какому-нибудь приделу, которых было два: в одном из них погребен был сам Ярослав I» [там же].

Необходимо отметить, что никаких летописных «сказаний об освящении храма Софии» в действительности не существует и запись в Мстиславове евангелии является единственным известием этого рода. Еще Н.П.Сычев возражал против отождествления митрополита Ефрема, упомянутого в записи, с жившим в конце XI в. Ефремом Переяславским, о котором в летописи под 1089 г. в связи с постройкой церкви Михаила в Переяславле сказано, что он был «митрополитомь тоя церкви, тоже бе создал велику сущю, бе бо преже в Переяславли митрополья».

Ефрем Переяславский, по-видимому, носил звание митрополита лишь номинально, будучи в действительности епископом [Н.П.Сычев. Древнейший фрагмент…, стр. 101]. О митрополите Ефреме, занимавшем киевскую кафедру, известно из Новгородской I летописи, где под 1055 г. читаем: «В сем же лете клевета бысть на епископа Луку от своего холопа Дудикы; и изыде из Новограда и иде Кыеву, и осуди митрополит Ефрем, и пребысть тамо 3 лета» [Новг. I лет. 6563 (1055) г.].

М.Д.Приселков и вслед за ним Н.П.Сычев считали, что при этом Ефреме и состоялось освящение Софии [М.Д.Приселков. Очерки…, стр. 121. – Н.П.Сычев. Древнейший фрагмент…, стр. 102-103]. Для времени с 1051 до 1072 г. 4 ноября приходилось на воскресный день (в который происходит освящение) дважды – в 1061 и 1067 гг. [М.Д.Приселков. Очерки…, стр. 121]

Трудно согласиться с тем, что строительство собора, которому Ярослав придавал столь большое значение, продолжалось 24 или даже 30 лет. Признав освящение храма за первоначальное, пришлось бы сделать вывод, что Ярослав, умерший в 1054 г., так и не дожил до окончания постройки и заканчивали ее его сыновья. Это предположение находится в противоречии с летописным сказанием, занесенным под 1037 г., где говорится о деятельности князя:

«Ярослав же [с. 103] сей, якоже рекохом, любим бе книгам и многое написав положи в святей Софьи церкви, юже созда сам; украси ю иконами многоценьными, и златомь, и сребромь, и сосуды церковными» [Лавр. лет. 6545 (1037) г.].

А.А.Шахматов относил составление летописного свода к 1039 г. Дата эта необоснованна. Кипучая строительная деятельность Ярослава, факты которой перечислены в летописном рассказе, не могла быть осуществлена за два года. Д.С.Лихачев, указывая на тесную связь «Сказания» и «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона, относил создание первого к 40-м годам XI в. Не позволяет принять столь позднюю дату первого освящения храма и «Слово» митрополита Илариона, произнесенное в присутствии Ярослава и его семьи, составленное между 1037 и 1050 гг.

«Трудно предположить, – писал Д.С.Лихачев, -что “Слово Илариона”, значение которого равнялось значению настоящего государственного акта, государственной декларации, было произнесено не в новом, только что отстроенном Ярославом центре русской самостоятельной митрополии – Софии. “Слово” несомненно предназначалось для произнесения во вновь отстроенном храме, пышности которого удивлялись современники» [Д.С.Лихачев. Национальное самосознание древней Руси. М.-Л., 1945, стр. 31].

Если вопрос о месте произнесения «Слова» и не столь бесспорен, как это кажется Д.С.Лихачеву, то упоминание о «церкви дивной и славной всем окружным странам, яко же ина не обрящется во всем полунощи земнемь от востока до запада», церкви, которую Ярослав, по словам Илариона, «всякой красотой украси златом и сребром, и каменьем драгым, и съсуды честными», бесспорно свидетельствует, что храм Софии в это время был уже не только закончен, но и освящен.

По-видимому, окончание постройки следует относить к 40-м годам XI в. Что касается вторичного освящения храма, то может быть К.И.Невоструев был ближе к истине, связывая его с Ефремом Переяславским, ибо в конце XI в. действительно происходила весьма крупная перестройка Софии, связанная с устройством второго пояса наружных галерей. Месяцеслов Мстиславова евангелия составлялся в самом начале XII в. Можно предположить, что составитель его занес сведение об освящении Софии вскоре после самого события, происходившего в самом конце XI в.

Дальнейшая история Софии мало освещена летописными источниками. Даже о крупнейших перестройках, производившихся здесь в конце XI в., письменных свидетельств нет. Храм упоминается лишь как место торжественных церемоний, посажений на стол киевских князей. У стен храма в XII в. собирается киевское вече.

Очень редко собор выступает в роли княжеской усыпальницы. В 1054 г. здесь «в раце мороморяне» был погребен строитель храма князь Ярослав [Лавр. лет. 6562 (1054) г.], в 1093 г. его сын Всеволод Ярославич [Лавр. лет. 6601 (1093) г.], в том же году юный сын Всеволода [с. 104] Ростислав [там же], в 1125 г. Владимир Всеволодович Мономах [Лавр. лрт. 6633 (1125) г.], и в 1154 г. его сын Вячеслав Владимирович [Лавр. лет. 6662 (1154) г.]. Нельзя не обратить внимание на то, что София служила княжеской усыпальницей только для рода Всеволода Ярославича. Здесь, кроме него, были погребены его два сына и внук.

В 1171 г., когда Киев был взят войсками Андрея Богодюбского, собор подвергся разграблению [«… и грабиша за 2 дни весь град, Подолье и Гору, и монастыри, и Софью, и Десятичную Богородицю» Ипат. лет. 6679 (1171) г.]. Такому же грабежу подвергся храм и в 1203 г., при взятии Киева Рюриком Ростиславичем при участии Ольговичей и половцев [«…не токмо едино Подолье взята и пожгоша, ино гору взяша и митрополью святую Софью разграбиша, и Десятинную Богородицу разграбиша, и монастыре все» Лавр. лет. 6711 (1203) г.].

Основной удар татаро-монгольских полчищ, ворвавшихся в Киев в декабре 1240 г., был направлен в сторону Владимирова города, за стенами которого укрепились киевляне после падения основной линии обороны Ярославова города. Преследуя последних оставшихся в живых защитников города, упорно оборонявшихся за стенами Десятинной церкви, татары стенобитными орудиями превратили в руины этот древнейший храм Киева. Софийский собор, оставшийся в стороне от главной арены боя, не был разрушен татарами. Киевский летописец вообще умолчал о судьбе Софии, а северный летописец сообщил лишь о разграблении собора [«Того же лета взяша Кыев татарове и святую Софью разграбиша и монастыри все и иконы и кресты и вся узорочья церковная взяша» Лавр. лет. 6748 (1240) г.].

3. Софийский собор в XIII – начале XVII в.

Сведения о судьбе Софийского собора в XIII – XIV вв. крайне скудны. В 1280 г. в соборе был погребен киевский митрополит Кирилл, скончавшийся в Переяславле-Суздальском и оттуда перевезенный во Владимир, а потом в Киев [Ник. лет. 6788 (1280) г.]. В торжественной службе в Софийском соборе участвовали, по словам летописца, «вси єпископи Русстии, со всем священным собором». Едва ли столь торжественное богослужение могло бы происходить в полуразрушенном храме.

В 1288 г. митрополит Максим поставил «во святей Софии в Киеве» Иакова епископом во Владимир [Ник. лет. 6796 (1288) г.], а в следующем, 1289 г. Тарасия епископом в Ростов [Ник. лет. 6797 (1289) г.; Лавр. лет. об этом же событии, но без указания места церемонии сообщает под 6796 (1288) г.]. [с. 105]

С 1375 по 1380 г. и затем с 1382 по 1390 г. в Киеве «на митрополичьем дворе при соборной церкви св.Софии» жил не признанный в Москве князем Дмитрием Ивановичем митрополит Киприан [С.Т.Голубев. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники, т. II. Киев, 1898, стр. 412; см. также: Ник. лет. 6890 (1382) г.].

Из этих отрывочных, случайных известий о Софии в XIII – XIV вв. можно сделать лишь один существенный для последующей истории памятника вывод: храм после монгольского нашествия не был превращен в руины подобно многим другим древним постройкам Киева, хотя и лишился, по-видимому, значительной части своих сокровищ, накопленных за два века.

К концу XIV в. Киевская земля подпала под власть Литвы. Литовский князь Витовт, крайне заинтересованный в отрыве южнорусской православной церкви от Московской митрополии, всячески пытался дискредитировать московских митрополитов в глазах южнорусских церковников. Выступая на соборе южнорусских иерархов, собранных для избрания своего митрополита в противовес московскому, он говорил, прикидываясь радетелем о сохранении Киево-Софийского собора:

«Святая Софья, стопная церковь митрополяя не строится, не имеющи господаря, аки вдова и осиротевши, красоты своея лишена, есть, такожде и по всей митрополии Киевской строения несть, а митрополитове, пришедше з Москвы (Витовт намекал на митрополита московского Фотия, – М.К.) о сем токмо пекутся, еже обретше, што красно в Софьи, себе взяти» [Густ. лет. 6922 (1414) г.].

В этом выступлении, пронизанном политической тенденциозностью, может быть далеко не все соответствовало действительности, но состояние Киевской Софии к началу XV в., по-видимому, не без основания вызывало образ «вдовы, лишившейся своей красоты».

В 1416 и в 1484 [факт. – 1482 р.] гг. Киев выдержал нападения крымских татар, дважды подвергших город страшному разрушению и грабежу [Густ. лет. 6924 (1416) г.; Ник. лет. 6992 (1484) г.]. Нашествия Едигея (1416 г.) и Менгли-Гирея (1484 г.) не могли пройти бесследно для Софии. Менгли-Гирей вывез из собора немало драгоценностей, позже он послал в подарок своему союзнику московскому князю Ивану III золотую чашу и дискос из числа награбленных в Софийской ризнице драгоценностей.

К концу XV в. произошло окончательное разделение русской церкви на две митрополии – московскую и киевскую. Однако киевские митрополиты почти вовсе не жили в Киеве, предпочитая в качестве своей резиденции Вильно или близкий к литовской столице Новогородок [С.Т.Голубев. Киевский митрополит Петр Могила…, т. II, стр. 412]. Киевская София, заброшенная, приходила довольно быстро в упадок. В середине XVI в. киевский городничий в рапорте королю сообщал, что на кровле св. Софии растут деревья [П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской, стр. 66. К сожалению, автор не указывает, откуда взято опубликованное им известие]. В 70-х годах XVI в. в соборе были проведены какие-то ремонтные работы. [с. 106] Софийский наместник пан Богуш Гулкевич-Глебовский «в оправе великое церкви святое Софие немалый поратунок и подможене своими власными пенезми учинил: ее покрыл и побил» [АЗР, т. III, СПб., 1848, № 83].

Вскоре, однако, древнейший русский храм, оказавшийся при митрополите Онисифоре Девочке в руках какого-то «жолнера» и притом «еретика» [там же, № 146], окончательно пришел в состояние разрухи и убожества. Об этом убедительно свидетельствует киевский бискуп И.Верещинский в его записке, составленной в 1595 г. и адресованной Краковскому сейму. Описав с восхищением Софийский собор, Верещинский заключал:

«Одним словом, – с чем согласны многие, – в целой Европе по драгоценности и изяществу работы нет храмов, стоящих выше константинопольского и киевского (оба они построены по одному плану), и хотя киевский храм меньше константинопольского, но все-таки он со всеми частями, во всем своем объеме равняется двум костелам св.Станислава, в замке Краковском, соединенным вместе. Но увы! – в настоящее время храм этот не только осквернен чрез уметы (входящего в него) рогатого скота, лошадей, псов и свиней и вместе с тем немало лишен церковных украшений, уничтожаемых дождями, вследствие дурного состояния крыши, но за последнее время началось уже разрушение и самых стен, что все происходит вследствие плохого присмотра киевских митрополитов и равнодушия господ греческой религии» [Киев триста лет назад. КС, т. XLIV, Киев, 1894, март, стр. 403-409].

Королевский секретарь Рейнольд Гейденштейн, описывая в ту же пору руины киевских храмов, перечисляет среди них и Софию: «Остался доселе один из них, – пишет он, – но и то в таком жалком виде, что богослужение в нем не совершается». Описывая мозаики храма, его колонны из порфира, мрамора и алебастра, Гейденштейн заключает: «В таком, однако, запущений это прекрасное здание, что кровли на нем нет, и он все более и более близится к уничтожению, хотя все неприятели щадили его ради его особого изящества» [Сборник материалов для исторической топографии Киева и его окрестностей. Киев, 1874, стр. 23-24].

Посетивший Киев в 1594 г. Эрих Ляссота также отмечал, что церковь Софии, которую он считает наиболее красивой и великолепной среди киевских храмов, «очень обветшала, и преимущественно обветшали верхние ее своды» [там же, стр. 16].

Приведенное выше свидетельство относится ко времени, предшествующему официальному провозглашению Брестской унии, и до захвата Софии униатами.

После того как в 1596 г. Софийский собор был захвачен униатами, разрушение и разграбление его усилилось. Из храма расхищались теперь уже не сокровища его древних ризниц (последние давно были пусты), теперь грабили [с. 107] великолепное архитектурное убранство самого собора. Так, в 1605 г. «поп Филипп», ведавший Софийским собором, умудрился не только забрать с престола храма «скринку з мосчами», но и «каменье тесанное на столбах и сходах, разным людем пораспродавал» [О.И.Левицкий. К истории водворенья в Киеве унии. ЧИОНЛ, кн. V, Киев, 1891, стр. 142. – С.Т.Голубев. Материалы для истории западно-русской церкви, вып. I. Киев, 1891, стр. 58].

Еще ярче свидетельствует об этом письмо киевских горожан к гетману и войску запорожскому около 1621 г., которые просили:

«о митрополиту православном и церкви Софии святой старайтеся, абы под благословением патриаршим быти мог, и церков Софейскую, як обыдрал пан Садковский, напоменуть его, або и накрил хотя соломою, жебы ей гнити не давал, олово обобрал и продал (разрядка наша, – М.К.), а тресками накрыл умысльне абы се обалити, як и иншые муры навалялися, маетностей церковных ужывает, а церкви гніючы пустует» [Археографический сборник документов, относящихся к истории северо-западной Руси, т. I. Вильна, 1867, № 90].

Разумеется, этот негодующий народный протест против варварского хозяйничания униатов и ставленников польского короля не мог существенно изменить положения.

В свете вышеприведенных документов вызывает полное доверие и свидетельство Павла Алеппского, который со слов очевидцев писал, что Софию «разрушили гуньяты (униаты), т.е. русские последователи папы: они выломали все плиты ее пола и мозаику и поместили в своих церквах» [Павел Алеппский. Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию. в половине XVII в., вып. II. М., 1897, стр. 68].

При митрополите Михаиле Рагозе многие предметы убранства собора оказались заложенными частным лицам [П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской, стр. 67].

Брошенное на произвол судьбы здание собора разрушалось с катастрофической быстротой. В начале XVII в. рухнула западная стена собора. Об этом свидетельствует рассказ, записанный А.Кальнофойским.

«1625 года, сентября 6, – читаем мы в его сочинении Тератургима,- благородные пан Андрей Борецкий и пан Стефан Шимонович, один из селения Глевахи, а другой – из Юровки, ехали ночью в Киев по своим делам. Перед рассветом прибыли к так называемым Золотым воротам, выезжая из которых, увидели в церкви св.Софии 'великое освещение, зажженные свечи и услышали приятнейшее пение. Удивившись, они сказали: “Что ж, однако, это? В пустой церкви кто-то так рано совершает службу божию с таким благозвучием”. Сошли со своих повозок, подошли к самой церкви и, не могши войти в нее, так как двери были завалены большой грудой упавшей каменной стены и немалою кучею мусора, [с. 108] увидели через разщелины, которые учинили неприятельская рука и небес непогода…»,

далее следует рассказ о чуде – ангелах, якобы совершавших богослужение в полуразрушенном храме [Тератургима, 1638, стр. 196. Русский перевод см.: С.Т.Голубев. Киевский митрополит Петр Могила…, т. II, стр. 415-416].

4. Реставрация Софии
в первой половине XVII в.

К началу 30-х годов XVII в. напуганное нараставшим национальным движением на Украине польское правительство вынуждено было отобрать Софийский собор у униатов и вернуть его православной церкви. Храм в эту пору был в катастрофическом состоянии.

В 1632 г. на киевский митрополичий стол был назначен Петр Могила – чзловек образованный, умный и дальновидный. Ведя соглашательскую политику с поляками, он в то же время искал опоры в среде украинской знати, да к тому же держал связь и с московским правительством, ища там материальной поддержки в своих начинаниях. Выше уже говорилось о том, какую продуманную и политически направленную программу реставрационных работ развернул Петр Могила вскоре по прибытии в Киев. Восстановление Софийского собора было, разумеется, одной из первоочередных задач.

Еще до приезда нового митрополита в Киев, тотчас по отобрании Софии от униатов «зараз руины з церкве заваленые выносить и тую опустелую церков столечную светую Софию на приезд его милости отца митрополита православного вычишчать и ухендожать… почали» [там же]. По словам самого Петра Могилы, он получил церковь от униатов «безпокровную, едва не до конца разоренную и украшения внутреннего, святых икон, сосудов же и священных одежд ни единаго имущую» [АЮЗР, т. III, СПб., 1861, № 18]. Что Петр Могила не преувеличивал дейсгвительной картины разорения Софии, явствует и из других разнообразных документов того времени. Так в судебном заявлении «возных енералов» об отобрании от униатов собора, уже цитированном выше, говорится о том, что в храме

«жадных охендозтв не было, ани до отправованя набоженства так книг, яко и жадных аператов не знайдовало, толко самый спустошалый и опалый мур голый и олътари, руинами се заваленные знайдовали» [С.Т.Голубев. Киевский митрополит Петр Могила…, т. II, стр. 416, прим.].

С.Коссов в своем Paterikon-e, изданном в 1635 г., также утверждал, что Петр Могила получил Софию от униатов «tylko nie do gruntu spustoszałą, odartą у opadłą» [Paterikon…, 1635, стр. 181].

В панегирическом сочинении «Mnemosyne slavy, prac у trudov… Piotra Mohily», сочиненном и поднесенном в 1633 г. студентами Киево-братской коллегии Петру Могиле, в уста «св. Софии Киевской» вложены следующие слова, обращенные к Петру Могиле:

«Посмотри, вожделенный пастырь, на мои але[с. 109]бастры, на мои мраморы, на мои уже расхищенные златокаменные изображения, коими я некогда, как богиня, быв украшена, считалась за восьмое чудо в свете. Посмотри и не попускай твоей знатной митрополитанской милости терпеть далее такое сиротство» [Ф.И.Титов. Типография Киево-Печерской лавры. Исторический очерк (1606-1616-1916 гг.), т. I. Киев, 1916, стр. 285-286 (перевод с польского А.Титова)].

В другом панегирическом посвящении Петру Могиле в уста Софии Киевской вложены аналогичные пожелания: «Тобе юж муры мои полецаю, от Ярослава, которые маю. Любо то славы: ты их будь Атлянтом, будь Адамантом» [«Евфония веселобрмячая…» 1633 г. см.: Ф.И.Титов. Типография…, Прилож. стр. 308; С.Т.Голубев. Киевский митрополит Петр Могила…, т. I, стр. 550].

Обращаясь к Петру Могиле, тот же панегирист восклицал:

Тебе Софіи руины чекали

З твоих надправы рук ся спадівали.

Хотя уже в июле 1633 г. собор был освящен, реставрационные работы, по-видимому, продолжались еще очень долго и так и не были доведены Петром Могилой до конца. С.Коссов в Paterikon-e утверждал, что к этому времени Софию Петр Могила «едва только мог от руин освободить и отчасти свету исправленною показать» [Paterikon…, 1635, стр. 181]. А.Кальнофойский в Тератургиме, изданной в 1638 г., говорит о Софии как о церкви, «в течение нескольких лет значительно реставрируемой».

Но еще важнее свидетельство самого Петра Могилы, который в челобитной царю Михаилу Федоровичу от 29 октября 1640 г. описывал, как, отобрав «от волкохищных рук униатов церковь соборную Премудрости божия в Киеве» в разрушенном и разоренном виде, он «по силе своей, об устроении разоренных в ней зданий и внутреннем украшении ее днем и ночию печалуется и труждается». Однако, судя по его челобитной, и в это время в храме не только был недостаток в иконах, церковных одеждах и сосудах, но и некоторые части храма еще не были возобновлены [АЮЗР, т. Ill, СПб., 1861, № 18]. Из сохранившегося отрывка благодарственного письма Петра Могилы к царю Алексею Михайловичу от 6 марта 1644 г. явствует, что московское правительство принимало участие в реставрации Софии не только пожертвованиями, но и посылкой мастеров иконного дела и др. [там же, № 60]

Однако объем восстановительных работ был слишком велик, требуя огромных средств. Несмотря на многочисленные письма, которые Могила рассылал различным лицам с просьбами о пожертвованиях [Среди рукописей Петра Могилы, хранившихся в библиотеке Киево-Софийского собора, есть перечень лиц, сделавших пожертвования на реставрацию собора (КЕВ, 1862, № 7, стр. 215)], несмотря на значительные [с. 110] собственные средства, вложенные в эти работы, он так и не смог завершить начатой им работы.

Какой облик получила София после восстановительных работ Петра Могилы, в какой мере реставрационные мероприятия 30-40-х годов XVII в. изменили план, внешний вид и внутренне убранство древнего Ярославова храма, ответить на эти вопросы помогают, с одной стороны, рисунки А.Вестерфельда, исполненные в 1651 г., с другой – подробное описание Софийского собора Павлом Алеппским, осматривавшим храм в 1652 г. [фактично – в 1654 р.]

Рисунки А. Вестерфельда позволяют убедиться в том, что храм после реставрации 30-40-х годов в основном сохранил свой древний облик. Собор увенчан древними главами, сохранившими старые полусферические купола. Только над средним куполом высится маленькая главка на невысоком барабане. К основному массиву собора с трех сторон примыкают по две галереи с незаложенными еще арочными проемами.

Распространенное мнение о том, что при Петре Могиле над внешними галереями были надстроены вторые этажи [надстройку галерей ошибочно приписывали Петру Могиле: [Е.Болховитинов] Описание Киево-Софийского собора…, стр. 34; Обозрение Киева в отношении к древностям, изданное… И. Фундуклеем. Киев, 1847, стр. 34; Н.Сементовский. Киев, его святыни, древности, достопамятности… Изд. 6-е, Киев, 1881, стр. 77-78; Н.Закревский. Описание Киева, т. II. М., 1868, стр. 783-784; И.И.Толстой и Н.П.Кондаков. Русские древности в памятниках искусства, вып. IV. Христианские древности Крыма, Кавказа и Киева. СПб., 1891, стр. 113; Н.И.Петров. Историко-топографические очерки…, стр. 140], было справедливо отвергнуто еще П.Г.Лебединцевым, убедительно доказавшим, что эти надстройки, столь сильно исказившие древний облик храма, были сделаны значительно позже, в конце XVII-начале XVIII в. [П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской, стр. 73-74]

Рис. 24. София. Восточный фасад. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 111]

Рисунки А.Вестерфельда, опубликованные позже, полностью подтвердили мнение П.Г.Лебединцева. На башнях сохранялись еще древние (шатровые ?) завершения. Не совсем понятно на рисунке Вестерфельда показана восточная стена северных галерей собора (рис. 24). Перекрытая односкатной кровлей восточная стена украшена над карнизом какими-то загибающимися кверху волютами и декоративным шпилем, на котором нанизаны шары.

Особое внимание привлекает пышный аттик, которым завершается северная стена галереи. Ф.Эрнст, имевший возможность детально изучать оригиналы рисунков, изданных Я.И.Смирновым, утверждал, что над аттиком изображены декоративные скульптуры – фигуры рыцарей с копьями в руках и т.п. [Ф.Л.Ернст. Київська архітектура XVII віку. Реставрація пам'яток великокнязівської доби в XVII столітті. Київ та його околиця в історії і пам'ятках, Київ, 1926, стр. 143]

Сопоставление указанных особенностей с другими рисунками того же cобopa, сделанными Вестерфельдом, невольно приводит к выводу: не яв[с. 112]ляются ли эти «ренессансные» детали результатом «художественной обработки» мастером-рисовальщиком его черновых зарисовок, исполненных в Киеве, обработки, сделанной под влиянием архитектурных образов, лучше знакомых и более близких и понятных художнику?

Рисунки западной и южной галерей собора подтверждают приведенные выше документы, свидетельствующие о том, что реставрационные работы 30-40-х годов были далеко не завершены. Обе галереи изображены еще в виде руин, вместо сводов видно небо; на верхних частях галереи растут кустарники. Павел Алеппский также писал: «…со стороны западного нартекса она (церковь, – М.К.) наполовину в развалинах» [Павел Алеппский. Путешествие…, вып. II, стр. 67-68].

Рисунки западной и южной галерей собора передающие порой точнейшим образом в чисто «археологической манере» ряд деталей, по-видимому, в то же время отличаются одной особенностью, которую нельзя не учитывать при пользовании ими в качестве документальных историко-архитектурных источников.

Не завершенная в 30-40-е годы реставрация галерей дала повод художнику развить излюбленную в западном искусстве XVII-XVIII вв. тему «руин». Художник порой превращал в руины даже те части здания, которые на других его же рисунках выглядели совсем иначе [Подробнее об этом см.: Ф.Л.Ернст. Київська архітектура…, стр. 144].

Итак, главной задачей реставрационных мероприятий Петра Могилы были, по-видимому, неотложные ремонтно-восстановительные работы по укреплению основного ядра собора. При нем, в частности, появились два мощных контрфорса по бокам средней апсиды. План и внешний облик древнего храма не подверглись никаким существенным изменениям. Такую же заботу проявлял Петр Могила и о сохранении древнего внутреннего убранства здания. Древние мозаики и фрески храма были сохранены и не переписаны. Археологические исследования в соборе, проведенные за последние годы, убедили в том, что древние мозаичные и керамические полы, там где они сохранились, не были заменены новыми.

Древняя мраморная алтарная преграда была, по-видимому, полностью растащена по кускам еще в XVI – начале XVII в. При Петре Могиле был сооружен новый иконостас, кирпичная основа которого, покрытая росписью, обнаружена нашими раскопками 1949-1950 и 1952 гг. По-видимому, в состав этого же иконостаса входили два лепных герба Петра Могилы, обломки которых были найдены при раскопках в алтарной части собора в 1940 г. Богатство деревянной резьбы нового иконостаса восторженно описывал Павел Алеппский. По-видимому, эту часть реставрационных работ выполнили присланные из Москвы мастера, среди которых Петр Могила особенно отмечал роль «сусальника» Иакима Евтихиева [АЮЗР, т. 3, СПб., 1861, №№ 60-62]. [с. 113]

5. Реставрационные работы
конца XVII – XIX вв.

В середине XVII в. борьба за освобождение от польского владычества приняла характер широкого национально-освободительного движения, возглавленного Богданом Хмельницким. Бурные события непосредственно касались судьбы Киева. Город не раз переходил из рук в руки.

Хотя в 1654 г. произошло официальное воссоединение Украины с Московским государством, обостренная борьба на Украине не ослабевала вплоть до самого конца XVII в. Оппозиция была очень сильна, к ней, в частности, примыкало крупное украинское духовенство. В первом томе настоящего исследования, в главе, посвященной истории крепостных сооружений Киева, мы подробно останавливались на политике киевского митрополита Сильвестра Коссова по отношению к мероприятиям московского правительства. В этой обстановке о продолжении восстановительных работ, прекратившихся после смерти Петра Могилы, не могло быть и речи.

Правда, какие-то незначительные работы по восстановлению велись в Софийском соборе и в эту пору; об этом свидетельствует челобитная местоблюстителя Киевской митрополии Мефодия царю Алексею Михайловичу от 28 июля 1666 г., в которой он просит милостыни «на церковное строение св. Софии», причем речь идет не только о «золоте и серебре сусальном для построения икон», но и «о извести в Брянском уезде, чтобы в св.Софию отдать и стругами спустить в Киев» [П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской, стр. 73].

Окончательное восстановление Софии произошло лишь в последнем десятилетии XVII в. и было закончено около 1706 г. [В 1706 г. митрополит Варлаам Ясинский свидетельствовал, что «по милости его царского величества и призрением патронским реиментарским ясновельможного его милости пана гетмана и кавалера [Івана Мазепи] обитель свято Софийская есть значне обновлена в своем украшении» (КЕВ, 1870, стр. 651)]

Объем восстановительных работ, потребных для приведения Софийского собора в законченный вид, был, по-видимому, очень значителен. Об этом свидетельствует любопытная смета, сохранившаяся в делах Архива Министерства иностранных дел [Переписка по поводу ее составления была обстоятельно изучена С.Т.Голубевым: К истории Киевской Трехсвятительской церкви за вторую половину XVII столетия. ТКДА, Киев, 1899, январь, стр. 109-117].

В 1688 г. киевский митрополит Гедеон просил у московских царей Иоанна и Петра разрешения «разобрать и разобравши перевести… на починку соборной церкви Софии» руины двух киевских церквей – Василия и Екатерины, которые стояли, но словам просителя, «обветшавши и пусты». Разрешения на разборку церквей Гедеон не получил. Киевскому воеводе Ивану Васильевичу Бутурлину «с товарищи» было предписано из Москвы описать означенные обветшавшие церкви Василия и Екатерины и «учинить сметную роспись, [с. 114] сколько старых каменных припасов на починку Софийской церкви будет и что каких припасов на то церковное строение надобно изготовить вновь» [там же, стр. 110-111].

Составленная вскоре «сметная роспись» представляет большой интерес для изучения строительной истории Софии. Вот что сообщил Бутурлин в Москву:

«А по мере Софейские церкве доведетца починить и вновь зделать обетшалых и разваленых мест против прежняго основания двух сторон, в пределах по два свода, на одной стороне в длину 30 сажен, а поперег один свод 3 сажени, другой 4 сажени, а в вышину до сводов две стены починить вверх по 3 сажени с полусаженью.

В другом пределе своды в длину 9 сажен с полусаженью, поперег один свод 3 сажени, в другом 4 сажени, да на всходе над хорными дверми, да на пределе святых четыредесят мучеников сделать 2 главы заново против прежняго основания, и стены изнутри и с наружных сторон во многих местах обвалилися.

Да у той же Святософейской церкви против предела прежняго основания зделать башню з беседою, а на те своды, и на главы, и на починку стен, и на башню з беседою, буде вышепомянутые церкви (церковь Василия и церковь Екатерины, – М.К.) разобрать, к старому кирпичю (по этой же смете «в обетшавших каменных церквах св. Василия и св. великомученицы Екатерины кирпичу целого и ломанного выберетца 60 тысяч», – М.К.) надобно вновь в прибавку 250 000 кирпичю зженого, 900 бочек извести, да на связи 500 пуд железа, да 300 брусов дубовых по 4 сажени, да к дверям на крюки и на завесы и к окнам на решетки и на гвоздья на крышу церковной кровли 100 пуд железа, да на своды и к окнам на закрепки аршинных и 3 четвертных 1000 камней белых» [ЦГАДА, фонд Архива Министерства иностранных дел, дела Малороссийского приказа, св. 94; цит. по: С.Т.Голубев. К истории Киевской Трехсвятительской церкви…, стр. 116, прим. 2].

Реставрация, проведенная митрополитом Варлаамом Ясинским и гетманом Мазепой согласно указу и при содействии Петра I, придала Софийскому собору тот облик, который он в основном сохранил до наших дней. Над боковыми галереями были возведены вторые этажи, для чего арочные проемы галерей были предварительно заложены или превращены в окна. Фасады надстроенных этажей были расчленены парными полуколонками, а окна украшены наличниками в стиле московского зодчества XVII в. Над вторыми этажами наружных галерей были сделаны новые граненые купола. В связи с заменой древних посводных перекрытий высокой крышей на деревянных стропилах многие древние купола оказались под крышей, некоторые целиком, другие отчасти. Над башнями возведены новые купола. Все новые и три древних купола получили грушевидные граненые главы. Над западным и восточным фасадами появились вычурной формы фронтоны, декорированные лепкой.

Если восточный фасад собора в основном сохранил свои древние черты, получив лишь незначительное декоративное убранство, если северный и южный фасады храма в результате надстройки галерей, закрывших древние фасады, [с. 115] и закладки арочных проемов внизу, получили уже достаточно значительные изменения, то западный фасад храма, восстановленный в значительной мере из руин, приобрел типичные черты украинской архитектуры конца XVII в. не только в результате появления здесь тех или иных черт декоративной обработки.

Рис. 25. София. Западный фасад. Гравюра XVIII в. [с. 117]

Как выглядел восстановленный в конце XVII – начале XVIII в. западный фасад Софии, позволяет судить изображение собора на тезисе Дамиана Галаховского, гравированном в 1739 г. Григорием Левицким (рис. 25) [Д.А.Ровинский. Материалы для русской иконографии, I. СПб., 1884, № 32. В.Сичинский (В.Січинський. Архитектура в стародруках. Львів, 1925, табл. XVII, рис. 14), опубликовавший ато изображение Софии, ошибочно принимал его за изображение Успенского собора Печерской лавры]. На этой гравюре западный фасад Софии изображен до того, как он подвергся некоторым дополнительным изменениям при Рафаиле Заборовском (40-е годы XVIII в.), что можно установить, сравнивая гравюру Г.Левицкого с рисунками художника Д.Иванова 1810 г. в альбоме К.М.Бороздина и с гравюрой, опубликованной Е.Болховитиновым [Описание Киево-Софийского собора. Киев, 1826].

Западный фасад, благодаря тому, что средняя, рухнувшая в начале XVII в., часть его не была восстановлена, получил новое композиционное решение, характерное для ряда памятников киевского зодчества конца XVII в. Средняя часть, несколько отступающая вглубь от красной линии фасада, увенчанная пышным вычурным фронтоном с лепкой и прорезанная в верхней части большим окном в форме квадрифолия, фланкируется по сторонам двумя выступами древних башен и примыкающих к ним частей древней галереи, с надстроенными над ними вторыми этажами. Угловые членения этих выступов завершаются малыми, симметрично поставленными фронтонами. Центральный портал был обрамлен большим количеством лепных украшений (рис. 25).

Сильно изменился и внутренний вид храма. Древние мозаичные полы собора были закрыты новым полом из фигурных плиток; уровень пола был незначительно поднят. Древние фрески, уже не отвечавшие новым художественным вкусам, были варварски забелены. Вскоре на стенах собора начала появляться новая живопись.

В 40-х годах XVIII в. при митрополите Рафаиле Заборовском Софийский собор подвергся новой реставрации, в известной степени коснувшейся внешнего облика храма и весьма сильно изменившей его интерьер. В это время был значительно поднят уровень пола в соборе, сооружен новый деревянный резной иконостас, заново перестроен и декорирован поливными изразцами синтрон в среднем алтаре. При Рафаиле Заборовском территория Софийского монастыря была застроена новыми каменными зданиями, составляющими в основном сохранившийся доныне архитектурный ансамбль Софийского заповедника В это время были выстроены колокольня, трапезная церковь («Теплая София»), митрополичий дом, братский корпус, софийская «бурса», каменная ограда [с. 116] с роскошно декорированными въездными воротами (так называемая «брама Заборовского»).

В течение второй половины XVIII и первой половины XIX в. крупных реставрационных работ в соборе, по-видимому, не велось. За это время у южной и северной стен собора появились грузные контрфорсы – очевидно, надстройка боковых галерей повлекла за собой расползание древних пристроек собора.

С 1843 по 1853 г. в соборе развернулись большие реставрационные работы под руководством Ф.Г.Солнцева, коснувшиеся в основном внутреннего облика памятника. Открытые тогда древние фрески были грубо переписаны и искажены. Тогда же в соборе был настлан новый чугунный пол.

В 1873 г. у северо-западного угла собора быди пристроены еще два контрфорса. Западный фасад собора, созданный при реставрации собора конца XVII- начала XVIII в., просуществовал до 1882 г., когда в проеме между боковыми выступами была выстроена в «ложновизантийском» стиле одноэтажная паперть, вместо барочного фронтона появилась фальшивая «закомара», [с. 117] а окно в форме квадрифолия заменено огромным пролетом с полуциркульным верхом [[П.Г.Лебединцев]. Восстановление древней паперти Киево-Софийского собора. КС, т. III, Киев, 1882, август, Изв. и зам., стр. 389-390].

В конце 80-х годов XIX в. при частичном понижении кровли были открыты оконные проемы в малых куполах [Газетные известия (за лето и осень 1889 г.). ЗРАО (нов. сер.), т. IV, вып. 3-4, СПб., 1890, стр. 458].

В таком сильно искаженном виде Софийский собор дошел до нашего времени.

6. Первые попытки изучения
архитектуры Софии

Мы не случайно столь подробно остановились на исторической судьбе памятника. Только внимательное архитектурно-археологическое изучение самого памятника и анализ разнообразных письменных и графических источников, документирующих различные периоды его архитектурной истории, позволяют подойти к решению проблемы реконструкции первоначального облика Киевской Софии.

Проблема эта, привлекавшая внимание уже исследователей начала XIX в., имеющая полуторавековую историографию, доныне вызывает острые дискуссии, захватывая все более широкие круги историков архитектуры, архитекторов, археологов и реставраторов.

Уже первые исследователи памятника не могли не обратить внимания на разновременность его отдельных частей. Впервые собор был обмерен в 1810 г. художником Д.И.Ивановым, может быть при участии архитектора П.С.Максютина, сопровождавшими К.М.Бороздина в его археологическом путешествии по России. Два плана собора по нижнему и верхнему этажам, разрез, восточный и западный фасады, мастерски исполненные Д.И.Ивановым, оставались, к сожалению, весьма долгое время неопубликованными, хотя четыре огромных альбома рисунков к путешествию К.М.Бороздина уже давно обратили на себя внимание исследователей древнерусского искусства.

[Д.В.Поленов. 1) Описание Бороздинского собрания рисунков к его археологическому путешествию по России с гг. Ермолаевым и Ивановым в 1809-1810 гг. Тр. I АС в Москве (1869), т. I, М., 1871, стр. 62-71; 2) Биографическое известие о сочинителе Атласа. Там же, стр. 71-74. Альбом хранится в Рукописном отделе ГПБ им. М.Е.Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. План, разрез и восточный фасад собора по обмерам 1810 г. были опубликованы впервые почти полвека спустя Н.Закревским (Описание Киева. М., 1868, Атлас, л. 10), однако без выделения на плане древнейшего ядра здания, и позже Г.Г.Павлуцким в «Истории русского искусства» (под ред. И.Грабаря, т. I, стр. 145). На основе этого же плана А.П.Новицкий и К.В.Шероцкий делали свои попытки реконструкций древнейшего плана Софии (см. ниже). Утверждение С.Я.Грабовского и Ю.С.Асеева (Дослідження Софії Київської. В кн.: Архітектурні пам’ятники. Збірник наукових праць. Київ, 1950, стр. 29), что план 1810 г. был использован в первой половине XIX в. Е.Болховитиновым и М.Ф.Берлинским, лишено каких-либо оснований, ибо план, опубликованный Е.Болховитиновым, не имеет ничего общего с планом 1810 г., а М.Ф.Берлинский вообще никаких планов Софии никогда не издавал] [с. 118]

Рис. 26-1. София. План по обмерам Д.Иванова. [с. 119]

План собора по обмеру Д.И.Иванова (Альбом, табл. V), не только достаточно точно фиксировал памятник к началу XIX в. [существенной неточностью плана была форма северной башни, но, заостренная с юга, она, по-видимому, не могла быть тогда обмерена точнее], но и представлял первую попытку выделить среди его разновременных частей древнейшее ядро (рис. 26, 1). В плане особой расцветкой выделена средняя часть храма, включающая пять нефов, три галереи, примыкающие с севера, юга и запада к пятинефному ядру здания, и северная башня. В объяснительном тексте к таблице К.М.Бороздин писал:

«В древние времена Софийский собор, по-видимому, был менее обширен и при внимательном рассматривании его строения, кажется, приметить можио сделанные впоследствии, и, вероятно, при помянутом же митрополите Могиле, многие пристройки, которые и означены на чертежах окраской, несколько от древнего строения отличной» [Альбом К.М.Бороздина, объяснительный текст к табл. V].

Очевидно, надстроенные в конце XVII в. вторые этажи наружных галерей с окнами, обрамленными наличниками в стиле московского зодчества XVII в., толкнули исследователей на безусловно ошибочную мысль – отнести и нижние этажи этих галерей с заложенными уже арочными проемами к XVII в.

Рис. 26-2. София. План, опубликованый Е.Болховитиновым. [с. 119]

По сравнению с планом 1810 г. план, опубликованный в 1825 г. Е.Болховитиновым (автор неизвестен), был шагом назад [[Е.Болховитинов]. Описание Киево-Софийского собора…, таблица]. План этот (рис. 26, 2) отличается прежде всего крайней неточностью в пропорциях. Нефы, примыкающие с северной и южной сторон к среднему, сильно сужены, тогда как боковые нефы, наоборот, несколько расширены, благодаря чему получается, что северный и южный нефы, примыкающие к среднему нефу, почти вдвое уже по сравнению с боковыми нефами собора, чего нет в натуре. Южная башня показана без среднего столба, а на месте северной башни на плане изображены два прямоугольных помещения, разделенных глухой стеной.

[Несмотря на эти грубые неточности, совершенно искажающие весь облик памятника, план, опубликованный Е.Болховитиновым, некритически переиздавался вплоть до самого последпего времени: П.Г.Лебединцев. О св. Софии Киевской. Атлас к Трудам III АС, Киев, 1878, табл. III; И.И.Толстой и Н.П.Кондаков. Русские древности…, стр. 113, рис. 86; Д.В.Айналов и Е.К.Редин. Древние памятника искусства Киева. Харьков, 1899, стр. 8, рис. 3; Н.В.Покровский. 1) Памятники христианской архитектуры, особенно русские. СПб., 1910, стр. 41, рис. 20; 2) Церковная археология в связи с историей христианского искусства. Пгр., 1916, стр. 141, рис. 294; Ф.И.Шмит. Искусство…, стр. 38, рис. 3 (план назван «приблизительным»); G.Lоukomsky. Le chiese byzantine е ucraine a Kief. Architetto e arti decorativi, 1924, fasc. 3]

Е.Болховитинов, полагавший, что Киевская София выстроена по образцу Константинопольской, считал, что киевский храм «как внутренним расположением, так и пристройками» подражал «в малом виде» константинопольскому [[Е.Болховитинов]. Описание Кнево-Софийского собора…, стр. 29]. Болховитинов считал, что Софийский собор имел «двойные по бокам и одну с запада галерею в два яруса» [там же]. При этом, однако, он полагал, что «ниж[с. 120]ний ярус галерей сих окружен был сплошными присенками, или портиками до пояса верхнего яруса, так что кругом церкви сей. как и Константинопольской, внизу был покрытый обход с трех сторон, исключая алтаря» [там же].

При производстве в 1840-1850-х годах реставрационных работ под руководством Ф.Г.Солнцева архитектором П.Спарро были сделаны новые, более детальные, но тоже схематические обмеры памятника, опубликованные позже Русским археологическим обществом в Атласе «Киевский Софийский собор».

Рис. 27. София. План. 1840-е годы. [с. 121]

[Древности Российского государства. Киевский Софийский собор. СПб., 1871, табл. I – V. Несколько раньше в изданном И.Фундуклеем «Обозрении Киева в отношении к древностям» (Киев, 1847) был опубликован план Софийского собора, исполненный неизвестным автором по самостоятельным, достаточно точным обмерам. На этом плане (рис. 27) впервые более или менее правильно была показана своеобразная форма северной башни собора. По-видимому, вскоре после этого обмера помещение к югу от башни было замуровано, и на чертеже, опубликованном в Атласе, южная стена башни показана непомерно толстой. План 1847 г. переиздавали: V.Kiprianoff. Histoire pittoresque de 1'architecture en Russie… St. Pelersbourg, 1864, табл. 7; М.П.Погодин. Древняя русская история до монгольского ига, т. III, отд. I. М., 1871, Атлас, табл. 52; А.М.Павлинов. История русской архитектуры. М., 1894, стр. 17, рис. 7; Е.Голубинский. Археологический атлас ко второй половине I тома «Истории русской церкви». М., 1906, табл. XXV, рис. 1] [с. 121]

По-видимому, в те же годы Ф.Г.Солнцев выполнил первый проект реконструкции первоначальных форм храма. Рисунки Ф.Г.Солнцева, хранящиеся в Киевском историческом музее, изображают восточный, западный и южный фасады собора в первоначальном виде (рис. 28, 1, 2).

Рис. 28-1. София. Восточный фасад. Реконструкция Ф.Солнцева. [с. 123]	Рис. 28-2. София. Западный фасад. Реконструкция Ф.Солнцева. [с. 123]

[Рисунок восточного фасада был опубликован впервые на обложке издания «Киевский Софийский собор»; позже он переиздавался с небольшими изменениями: S.Strоganоff. L’art russe par Е.Viollet le Duc et l’architecture en Russie du X au XVIII siecle. St. Petersbourg, 1878; П.Г.Л[ебединцев]. Описание Киево-Софийского кафедрального собора. Киев, 1882, таблица; М.Грушевский. Иллюстрированная история Украины. СПб., 1913, стр. 82, рис. 82; Н.В.Покровский. Церковная археология…, стр. 141, рис. 295. Фотографии со всех трех рисунков Ф.Г.Солнцева были опубликованы А.П.Новицким: О.Новицький. Спроби реконструкції Київської Софії. ЗВУАК, т. І, Київ, 1932, табл. II, рис. 1-2; табл. III, рис. 1]

По проекту Ф.Г.Солнцева к пятинефному ядру собора с юга и севера примыкают одноэтажные галереи [А.П.Новицкий (Спроби…, стр. 247), опубликовавший впервые рисунки Ф.Г.Солнцева, ошибочно трактуя рисунок восточного фасада собора, считал, что на реконструкции Ф.Г.Солнцева изображены с северной и южной сторон по две галереи, из которых крайние несколько уже и ниже. В действительности на рисунке Ф.Г.Солнцева видны восточные стенки лестничных входов у северо-западного и юго-западного углов]; на плоской кровле их устроено «гульбище», на которое ведут две лестницы, расположенные в юго-западном и северо-западном углах храма. Фасады галерей, по Солнцеву, прорезаны полуциркульными арками, во всех членениях, кроме среднего, соответствующего подкупольному пространству; в этом членении и на южном, и на западном фасаде изображена дверь с полуциркульным верхом, а по сторонам ее по окну. Над арочными проемами проходит пояс плоских двухуступчатых ниш.

Некоторые особенности представляют, по рисунку Ф.Г.Солнцева, западный фасад храма (рис. 28, 2). Он также, как и южный и северный фасады, опоясан открытой галереей [А.П.Новицкий (Спроби…, стр. 247) ошибочно считал, что с западной стороны на рисунке Ф.Г.Солнцева галереи нет], однако над тремя средними членениями возведен второй этаж, стены которого завершаются полуциркульными закомарами.

Все главы собора [А.П.Новицкий (Спроби…, стр. 248) ошибочно считал, что на реконструкции Ф.Г.Солнцева лишь одиннадцать глав, в действительности их тринадцать] Ф.Г.Солнцев увенчал куполами «со скуфейкой», не учитывая того, очевидно, что эта техника кладки купольных сводов, действительно характерная для Софии, отнюдь не отражалась на внешнем облике глав. Реконструкция Ф.Г.Солнцева, несмотря на все ее несовершенство, имела все же несомненно крупное научное значение, представляя первую попытку графического осмысления первоначального архитектурного образа храма. Опубликованный на обложке издания «Киевский Софийский собор» рисунок восточного фасада с небольшими изменениями переиздавался неоднократно [с. 122] вплоть до недавней поры. Реконструкция Ф.Г.Солнцева, несмотря на ее многочисленные грубые ошибки и неточности, все же толкнула научную мысль вперед, к дальнейшей разработке архитектурной истории памятника.

П.Г.Лебединцев, изучавший Софийский собор в течение многих лет, в частности собравший многочисленные письменные известия об истории памятника, несколько раз обращался к вопросу о первоначальном облике храма. В большом докладе на III Археологическом съезде в Киеве, посвященном Софии Киевской, он пытался охарактеризовать ее древнейший облик следующим образом.

«По первоначальному плану, – говорил он, – храм состоял из большого прямоугольника, имеющего в длину 18.5 саж. и в ширину 18 саж. С трех сторон – южной, западной и северной – опоясывали его одноэтажные галереи в 4 саж. широты и до 3 саж. высоты. Галереи южная и северная были до половины открытыми, состоя из столбов и арок на протяжении 10 саж. от запада к востоку по линии нынешних стен Апостольского и Сретенского приделов. Такое же устройство, по всей вероятности, имела и западная галерея. На западной стороне собора с двух концов было две башни, или вежи… Внутри каждой вежи или башни была каменная лестница; посредством этих лестниц всходили на хоры или верхние галереи» [П.Г.Лебединцев. О Софии Киевской, стр. 67-68].

П.Г.Лебединцев, как явствует из приведенного отрывка, рассматривал наружные галереи (Ф.Г.Солнцев их полностью отбрасывал!) и обе башни как основные части древнейшего здания, не ставя вопроса об их разновременности.

Восемь лет спустя в своем «Описании Киево-Софийского собора» П.Г.Лебединцев, основываясь, по-видимому, на наблюдениях, сделанных при реставрационных работах 1880-х годов в западной части храма, уже отмечает, что северная, южная и западные одноэтажные паперти, или галереи, были «пристроены к собору… во второй половине XI в.» [П.Г.Л[ебединцев]. Описание Киево-Софийского собора. Киев, 1882, стр. 8]. Более поздней пристройкой он считал также и южную башню собора. Доказательством неодновременности этих частей с основным массивом храма П.Г.Лебединцев считал «щель между стеной храма и стеной башни, прислоненными одна к другой, и окна в стенах собора, северной и южной, прилегающих к папертям» [там же].

Эту же мысль о более позднем происхождении наружных галерей высказывал, правда, в очень неясной формулировке еще П.А.Лашкарев, в докладе на том же III археологическом съезде, где выступал с первым докладом П.Г.Лебединцев.

«Притвор [в Софии] не только предшествует церкви с запада, – говорил П.А.Лашкарев, – имея над собою по обычаю также хоры, но и обходит остальное пространство церкви с севера и юга, имея в былое время над собой, по крайней мере с южной стороны, уже открытую площадь, вроде балкона, Площадь эта была затем расширена и перешла на западную и северную сторону церкви присоединением к паперти северной, запад[с. 124]ной и южной стороны еще особой аркады со сводами снизу и открытой же площадью сверху, с парапетом по краям этой площади (разрядка наша, – М.К.) и особыми башнями в северо-западном и юго-западном углах, частью ведшими на эту площадь и хоры церковные, частью имевшими и свое независимое от этого назначение» [П.А.Лашкарев. Церковно-археологические очерки, исследования и рефераты, Киев, 1898, стр. 150].

А.М.Павлинов считал вид Софийского собора настолько изменившимся, что «по его наружным формам нельзя составить себе понятие о том, каков он «был в древности» [А.М.Павлинов. История русской архитектуры, стр. 20]. Может быть, именно вследствие этого он решал проблему реконструкции первоначальных форм памятника с предельной простотой: взяв рисунок А.Вестерфельда, изображающий восточный фасад собора, он обрезал его по границам северной и южной боковых апсид и считал «реконструкцию» [с. 125] вполне готовой [там же, стр. 17, рис. 7]. Так же он поступил и с планом. Взяв за основу план 1847 г. (опубликованный И.Фундуклеем), он отбрасывал по две галереи с северной и южной сторон и одну (наружную) галерею, вместе с обеими башнями с западной. Внутреннюю западную галерею автор рассматривал как западную часть основного массива собора [там же, стр. 21, рис. 8]. Башни и «все остальные прибавления, которые видны на плане», по Павлинову, «суть пристройки позднейшаго времени» [там же, стр. 20, ср.: А.М.Павлинов. 1) Архитектура в России. Домонгольский период. Вестн. изящных искусств, т. VI, 1888, стр. 52; 2) История архитектуры в России. Домонгольский период. Русск. художеств. архив, вып. V-VI, 1892, стр. 256].

Эту же крайне упрощенную попытку реконструкции древнейших, форм Софии повторяли Д.В.Айналов и Е.К.Редин, считавшие, что «первоначальный план собора, вне всякого сомнения, заключал в себе пять апсид, и имел, следовательно, вид почти правильного квадрата» [Д.В.Айналов и Е.К.Редин. 1) Киевский Софийский собор. СПб., 1889, стр. 7; 2) Древние памятники искусства Киева, стр. 10], и Н.П.Кондаков, утверждавший, что «первоначальный план собора заключал в себе пять нефов и, соответственно им, пять алтарных апсид» [И.И.Толстой и Н.П. Кондаков. Русские древноети…, стр. 114].

Приходится отметить, что в 80-90-х годах XIX в. интерес к историко-архитектурным исследованиям Софии несколько упал; исследователи больше интересовались мозаиками и росписями собора. Многие важные для реконструкции древнего облика памятника положения, установленные работами Ф.Г.Солнцева, П.А.Лашкарева и П.Г.Лебединцева, были на некоторое время забыты.

Рис. 29. София. План-реконструкция А.Новицкого. [с. 125]

В 1903 г. А.П.Новицкий опубликовал в своей «Истории русского искусства» новую попытку реконструкции древнейшего плана Софии (рис. 29) [А.П.Новицкий. История русского искусства с древнейших времен, т. I. М., 1903, стр. 43, рис. 27]. Реконструкция эта представляет не что иное, как известный уже нам план 1810 г. (художника Д.И.Иванова), изданный позже в Атласе Н.Закревского, на котором А.П.Новицкий вопреки своему сопроводительному тексту, кстати представляющему почти дословное повторение соответствующего места из статьи П.Г.Лебединцева, отметил черной заливкой те части плана, которые он считал относящимися к «старинной постройке». К этим «старинным» частям А.П.Новицкий отнес основной пятинефный массив собора, в который он ошибочно включил и западную внутреннюю галерею, в той ее части, которая соответствует пяти нефам собора, обе башни и помещение, примыкающие с севера к южной башне.

Этой совершенно нелепой реконструкции противоречил сопроводительный текст, где говорилось:

«С трех сторон южной, западной и северной его (прямоугольник с пятью алтарными полукружиями, – М. К.) опоясывали одноэтажные галереи, в четыре саж. ширины и до трех саж. высоты. Галереи эти состояли [с. 126] из столбов и арок… Что касается до южной башни, то во время одной из реставраций, производившейся в 1882-1883 гг., было обнаружено, что она представляет собою пристройку XI или XII в. к уже оконченному собору» [там же, стр. 42-43].

Несмотря на нелепость нового варианта реконструкции и на несоответствие его объяснениям самого автора, «реконструкция» А.П.Новицкого имела незаслуженный успех. Вскоре ее переиздал К.Верман в своей «Истории искусства всех времен и народов», в качестве единственного образца древнейшей русской архитектуры [К.Wоеrmаn. Geschichte der Kunst aller Zeit und Völker, II. Leipzig und Wien, 1905, стр. 130]. В 1915 г. реконструкция А.П.Новицкого переиздана В.Никольским [В.Никольский. История русского искусства, т. I. М., 1915, стр. 17] и М.Красовским [М.Красовский. Планы древнерусских храмов. Пгр., 1915, стр. 185, рис. 72], в 1932 г. – Д.В.Айналовым [D.Аіnalоv. Gescbichte der russischen Monumentalkunst der vormoskovitischen Zeit. Berlin-Leipzig, 1932, стр. 12, рис. 2].

Реконструкция плана Софии, опубликованная М.С.Грушевским (1903 г.), представляла новый вариант плана 1810 г. (художника Д.И.Иванова). М.С.Грушевский добавлял к пятинефному зданию собора по одной галерее с северной, южной и западной сторон и две башни [М.Грушевський. Історія України-Руси, т. III. Львів, 1903].

Все перечисленные выше попытки представить первоначальный план Софии, начиная с реконструкций второй половины 80-х годов XIX в., отнюдь не опирались на какие-либо новые архитектурно-археологические исследования памятника, представляя результат чисто умозрительных комбинаций из искусственно вырванных элементов чрезвычайно сложного архитектурного организма, каким является здание Киевской Софии.

Единственным исключением в этом отношении была попытка Н.А.Окунева, в статье которого, посвященной частному вопросу – изучению крещальни Софийского собора [Н.А.Окунев. Крещальня Софийского собора в Киеве. ЗОРСА, т. X, Пгр., 1915, стр. 113-137, табл. XXII-XXIX], автор на детальном архитектурно-археологическом исследовании одного лишь небольшого «уголка» Софии, давно заброшенного, превращенного в складочное помещение, почему и избегнувшего внимания «обновителей», смог поставить и обоснованно решить ряд важнейших вопросов реконструкции древнейшего архитектурного облика памятника в целом.

Изучением различных систем кладок, видных в крещальне, дополненным исследованием разновременных росписей, фрагментарно (но без поздних записей) сохранившихся в этом помещении, детальным изучением рисунка А.Вестерфельда, не понятого его первым издателем Я.И.Смирновым, Н.А.Окунев сумел убедительно доказать, что западный поперечный неф нынешнего собора, принимавшийся авторами многочисленных приведенных выше реконструкций за внутреннее западное членение основного ядра собора, в действительности был в древности его западной открытой галереей. Такие же открытые галереи [с. 127] примыкали к северной и южной стенам собора.

Н.А.Окунев убедительно показал, что арка восточной стены крещальни (в ней позже была устроена апсида крещальни) с плоской двухуступчатой нишей над ней является не чем иным, как отлично сохранившейся частью этой внутренней галереи [там же, стр. 132-133]. Н.А.Окунев затруднялся дать окончательный ответ на вопрос, современны ли основному ядру собора эти внутренние галереи и связанная с ними северо-западная башня, считая, что для этого ответа необходимо изучение кладок и выяснение времени устройства хор в соборе [там же, стр. 133]. Однако он склонялся именно к этому решению. «Если хоры, – писал он, – устроены одновременно с постройкой собора, что не вызывает никаких сомнений, то и эти притворы вместе с башней возникли тогда же, потому что иначе нельзя было бы попасть на хоры» [там же]. На этом же основании Н.А.Окунев предполагал, что притворы эти были двухэтажные, так как, по его словам, «проход на хоры возможен с лестницы (в северо-западной башне) только через второй этаж западного притвора» [там же].

Детальным исследованием различных кладок крещальни Н.А.Окунев доказал существование второй (внешней) западной открытой галереи, пристроенной во второй половине (или середине) XI в. Вопрос о времени появления вторых (внешних) галерей с южной и северной сторон собора автор считал нерешенным, полагая, что предположение некоторых старых авторов об одновременности их с основным ядром собора «допустимо, хотя и вносит некоторое нарушение в единство плана собора» [там же]. Мысль о том, что Киевская София некогда имела два ряда открытых галерей с северной, южной и западной сторон, Н.А.Окунев подкреплял сопоставлениями с пятью рисунками А.Вестерфельда, опубликованными Я.И.Смирновым. Необходимо, правда, отметить, что из приведенных им рисунков лишь один был сопоставлен действительно с той частью собора, которая на нем изображена; остальные сопоставления нуждались в уточнениях.

Значение статьи Н.А.Окунева, ставившего перед собой весьма скромные, частные вопросы архитектурной истории памятника, было исключительно велико; статья показывала, какие огромные перспективы открываются перед исследователем, пожелавшим от умозрительного «проектирования», необоснованных реконструкций перейти к углубленному архитектурно-археологическому исследованию сложного архитектурного памятника, созданного трудом многих поколений строителей.

На исследования Н.А.Окунева в основном опиралась реконструкция первоначального плана Софии, опубликованная в «Путеводителе» К.В.Шероцкого. Взяв за основу известный уже нам план 1810 г., К.В.Шероцкий показал [с. 128] на нем различной штриховкой древнейшую часть, в составе пяти нефов собора, опоясанных с трех сторон галереей, с башней у северо-западного угла [К.В.Шероцкий. Киев. Путеводитель, стр. 29].

Наружные галереи и юго-западную башню К.В.Шероцкий относил к концу XI-XII вв. Наружные галереи, возникшие, как полагал К.В.Шероцкий, на месте находившихся здесь раньше «романских аркбутанов», подпиравших первоначальные стены собора, имели, по его словам, «наверху вид балкона, как на фасаде венецианского собора» [там же, стр. 30]. При характеристике внутреннего пространства собора К.В.Шероцкий, не учитывая серьезных поздних перестроек западной части среднего нефа после падения западной стены в начале XVII в., ошибочно считал, что в Софии «надо предположить базиличный прием раздельного существования двух половин хор» [там же, стр. 31-32].

7. Архитектурно-археологические исследования Софии (1920-е – 1950-е годы)

Изучение Киевской Софии в дореволюционное время было крайне затруднено. Возможность углубленных архитектурно-археологических исследований, в частности раскопок, зондажей в царской России, когда Софийский собор являлся действующим храмом, была почти исключена. Только в результате случайных отрывочных наблюдений при производстве различных ремонтных работ, работ по устройству отопления накапливались ценные материалы по архитектурной истории памятника.

Положение резко изменилось после того, как в 1934 г. Софийский собор был превращен в архитектурно-исторический заповедник. Перед исследователями Софии открылись широкие возможности обмерных работ, зондажей, раскопок, расчисток мозаик и фресок.

Углубленное исследование памятника, в частности детальные археологические обмеры и частичное удаление (зондажи) поздней штукатурки со стен, начатое, еще в 20-х годах нашего века, под руководством И.В.Моргилевского, широко развернувшееся после объявления Софийского собора архитектурно-историческим заповедником, с успехом продолжается поныне.

Распространено мнение, что главной заслугой И.В.Моргилевского было отожествление неизвестного будто бы до той поры здания, изображенного на нескольких рисунках А.Вестерфельда, с наружными галереями Софийского собора [І.В.Моргилевський. Київська Софія в світлі нових спостережень. Київ та його околиця в історії і пам'ятках Київ, 1926, стр. 81-108]. Сам И.В.Моргилевский утверждал, что еще в 1920 г. он пытался вместе с Ф.Л.Эрнстом разобраться в некоторых рисунках А.Вестерфельда и связать их с сохранившимися памятниками древней архитектуры Киева, в частности [с. 129] с собором Софии. Зондажи, проведенные в 1921 г., дали автору, по его словам, возможность связать ряд рисунков А.Вестерфельда с собором [там же, стр. 82].

Ф.Л.Эрнст в статье, опубликованной в том же сборнике, приписывал приоритет этого наблюдения себе, утверждая, что «осенью 1920 г. автора поразило сходство четырех рисунков Вестерфельда с западной частью собора». Проверив совместно с И.В.Моргилевским эти наблюдения, оба названных исследователя, по словам Эрнста, «пришли к выводу о принадлежности этих рисунков Софии» [Ф.Л.Эрнст. Київська архітектура…, стр. 144, прим. 1].

Оба исследователя, по-видимому, искренне заблуждались. Мысль о том, что несколько рисунков А.Вестерфельда изображают Киевскую Софию, была высказана впервые Д.В.Айналовым еще в 1909 г. в его рецензии на труд Я.И.Смирнова и после этого была подробно, хотя и не во всем точно, обоснована Н.А.Окуневым в неоднократно цитированной выше статье.

[В этой рецензии Д.В.Айналов писал полвека тому назад:

«Рисунки, им [Я.И.Смирновым] изданные, так важны и так поучительны, что мне придется подробно остановиться на них в близком будущем, при издании материалов по искусству Киева великокняжеского периода. Однако и теперь не могу не указать, что рисунки, находящиеся на табл. IX и X, представляют внешние фасады самого важного из киевских храмов – св.Софии, и именно изображения притворов ее извне и извнутри на западной стороне. Я.И.Смирнов обозначает эти рисунки как представляющие неизвестное здание. Сравнение их с современным состоянием западного фасада и притворов вряд ли может оставить какое-либо сомнение в этом, тем более, что до настоящего времени сохранилась роспись крещальни, скопированная Вестерфельдом очень правильно на его рисунке (IX, 1)» (Д.В.Айналов. Рецензия на книгу: Я.И.Смирнов. Рисунки Киева 1651 г. по копиям их XVIII в. Тр. XIII АС в Екатеринославе, т. II, М., 1908. ВВ, т. XIV, вып. 4, СПб., 1909, стр. 612 – 613)]

Действительная заслуга И.В.Моргилевского заключалась не в отожествлении рисунков А.Вестерфельда с теми или иными частями собора, в этом отношении он лишь уточнил положения Н.А.Окунева, а в том, что, располагая такими возможностями исследования памятника, которыми не мог располагать в свое время Н.А.Окунев, И.В.Моргилевский раскрыл из-под штукатурки и поздних кирпичных закладок многие части древнего здания, которые были изображены в XVII в. А.Вестерфельдом и которые под поздними напластованиями сохранились до наших дней.

Рис. 30. София. Аксонометрия И.В.Моргилевского. [с. 131]

Первые итоги исследования памятника были отражены в опубликованной И.В.Моргилевским аксонометрии собора (рис. 30) [І.В.Моргилевський. Київська Софія…, стр. 103, рис. 15]. Аксонометрия представляет попытку реконструкции древнего облика памятника, с расчленением его на два строительных периода. Второй период, к которому отнесены наружные галереи и обе башни собора, автор хронологически не уточняет.

Основное пятинефное ядро собора в аксонометрии трактуется по-старому, но, основываясь на результатах многочисленных зондажей и на сопоставлениях с рисунками Вестерфельда, в трактовку галерей автор внес кое-что новое. Так, впервые показаны тройные арки, опирающиеся на восьмигранные столбы в сред[с. 130]них членениях северной и южной галерей, такая же тройная арка, опирающаяся на колонны (мраморные?) с кубоватыми капителями; впервые показаны тройные арки, опирающиеся на квадратные столбы с полуколонками в средних членениях северной и южной внутренних галерей; все три наружные галереи состоят из аркбутанов, связанных между собой коробовыми сводами с шелыгами по оси поперечной по отношению к стенам собора. Этим исчерпываются те новые черты памятника, которые внесены в реконструкцию на основе зондажей, сопоставленных с рисунками А.Вестерфельда.

Аксонометрия И.В.Моргилевского заключала в себе и ряд грубых ошибок. Прежде всего И.В.Моргилевский неверно трактовал внутреннее пространство основного массива собора, рассматривая его искаженную перестройками XVII- XVIII вв. западную часть как первоначальную. Известно, что И.В.Моргилевский и позже, уже после появления статьи Н.И.Брунова, убедительно доказавшего наличие в древности в западной части здания хор и тройной арки под ними, продолжал отстаивать теорию К.Шероцкого о наличии в Софии «базиличного приема раздельного существования двух половин хор». Только открытые в 1939 г. нашими раскопками в западной части среднего нефа собора основания [с. 131] двух восьмигранных столбов убедили И.В.Моргилевского в ошибочности концепции К. Шероцкого.

Рис. 31-1. София. План-реконструкция Н.И.Брунова. [с. 132]	Рис. 31-2. София. Реконструкция Н.И.Брунова. [с. 132]

Аксонометрия И.В.Моргилевского была положена в основу реконструкции плана древнейшей части Софии, опубликованной Н.И.Бруновым (рис. 31, 1) [H.И.Брунов. К вопросу о первоначальном виде древнейшей части Киевской Софии. ИГАИМК, V, Л., 1927, стр. 135-138, табл. XVIII. Этот план автор переиздавал неоднократно: N.Brounoff. L’église à croix inscribe à cinq nefs dans l’architecture byzantîne. Echos d’Orient, XXX, 1927, рис. 1; N.Вrunоv. Die fünfschiffige Kreuzkuppelkirche in der byzantinischen Baukunst. Byz. Zeitschr., XXVII, 1-2,1927, стр. 74, рис. 3; Н.И.Брунов. 1) Очерки по истории архитектуры, т. II. М.-Л., 1935, стр. 518, рис. 349; 2) К вопросу о самостоятельных чертах русской архитектуры Х-XII вв., рис. 7; 3) Киевская София – древнейший памятник русской архитектуры. ВВ, т. III, М.-Л., 1950, стр. 173, рис. 9; в этой статье, кроме того, опубликованы схемы реконструкций фасадов Софии, за основу которых взяты реконструкции Ф.Г.Солнцева с поправками, внесенными автором по материалам аксонометрии И.В.Моргилевского (рис. 31, 2)], [с. 132] хотя автор ее коренным образом расходился с И.В.Моргилевским в понимании западной части внутреннего пространства собора. В докладе, прочитанном в 1939 г., Н.И.Брунов отвергал и еще одну часть реконструкции И.В.Моргилевского. Вторые этажи внутренних северной и южной галерей, имевших на аксонометрии Моргилевского сплошные стены, по Брунову, представляли открытые балконы [Н.И.Брунов. К вопросу о самостоятельных чертах русской архитектуры Х- XII вв., стр. 111-113, 117-119].

Рис. 32-1. София. Первый этап строительства. Реконструкция А.Новицкого. [с. 133]	Рис. 32-2. София. Второй этап строительства. Реконструкция А.Новицкого. [с. 133]

Реконструкция Софии, опубликованная в 1932 г. А.П.Новицким [О.Новицький. Спроби…, табл. IV], представляла попытку показать два этапа строительной истории Софии: первоначальный – с одноэтажной галереей (рис. 32, 1) – и второй – после пристройки боковых галерей и башен и надстройки вторых этажей над внутренней галереей (рис. 32, 2). Представляя в основном графический комментарий к охарактеризованным выше исследованиям И.В.Моргилевского, реконструкции не имеют серьезного научного значения; в отдельных частях они уточняют аксонометрию Моргилевского (плоская кровля наружных галерей, пояс двухуступчатых ниш над арками), в других вносят необоснованные детали (арочное завершение средней апсиды, нелепый фасад галереи второго этажа и пр.). Историографический очерк, предпосланный автором его попытке реконструкции, написан крайне [с. 134] поверхностно и ни в малейшей степени не раскрывает полуторавековые поиски древнейшего архитектурного облика Софии.

В реконструкции первоначального облика Софии, опубликованной А.И.Некрасовым [А.И.Некрасов. Очерки по истории древнерусского зодчества XI-XVII вв. М., 1936, стр. 29, рис. 8], фасады собора лишены всех характерных черт, сохранившихся в натуре и известных по рисункам А.Вестерфельда (рис. 33).

Рис. 33. София. Реконструкция А.И.Некрасова. [с. 134]	Рис. 34-1. София. Восточный фасад, первый этап строительства. Реконструкция К.Конанта и И.В.Моргилевского. [с. 135]	Рис. 34-2. София. Общий вид, второй этап строительства. Реконструкция К.Конанта и И.В.Моргилевского. [с. 135]

Большой интерес представляют эскизные реконструкции собора, исполненные по материалам исследований И.В.Моргилевского архитектором К.Конантом [S.Н.Cross, H.V.Моrgіlеwskі, К.J.Соnant. The earliest mediaeval churches of Kiev, стр. 477-499]. Реконструкции передают два этапа истории памятника – первоначальный (рис. 34, 1; 35, 1) и после пристройки второго пояса наружных галерей в конце XI в. (рис. 34, 2; 35, 2). He отражая результатов капитальных исследований памятника, проведенных в последние десятилетия, эти реконструкции в настоящее время в значительной части уже устарели.

Рис. 35-1. София. Северный фасад, первый этап строительства. Реконструкция К.Конанта и И.В.Моргилевского. [с. 137]	Рис. 35-2. София. Северный фасад, второй этап строительства. Реконструкция К.Конанта и И.В.Моргилевского. [с. 137]

В 1939-1940, 1946 и 1948-1952 гг. внутри Софийского собора и возле него Софийским архитектурно-археологическим заповедником под руководством автора настоящих строк были проведены архитектурно-археологические исследования крупного масштаба, позволившие выяснить многие важнейшие вопросы строительной истории памятника [об итогах работ 1939-1940 и 1946 гг. см.: М.К.Каргер. Археологические исследования древнего Киева. Отчеты и материалы (1938-1947 гг.). Киев, 1950, стр. 227-246. Рукописные отчеты об итогах работ 1948-1952 гг. хранятся в Архиве Софийского архитектурно-исторического заповедника]. В результате раскопок был восстановлен первоначальный уровень пола Софии, а часть открытых раскопками фрагментов древнего мозаичного пола введена в экспозицию памятника.

Рис. 36-1. София. Макет. Восточный и южный фасады. Софийский архитектурно-исторический заповедник. [с. 138]	Рис. 36-2. София. Макет. Южный и западный фасады. Софийский архитектурно-исторический заповедник. [с. 138]

Многолетние исследования по реконструкции первоначального облика Киевской Софии в 1948 г. были подытожены в макете памятника, выполненном сотрудниками Софийского архитектурно-исторического заповедника (рис. 36, 1, 2). Этот макет позволил наглядно представить результаты разнообразных исследований, проведенных в Софии после превращения ее в архитектурно-исторический заповедник. Вместе с тем работа над макетом Софии убедительно свидетельствовала, сколько спорных, нерешенных вопросов вызывает поныне этот замечательный памятник древнерусского зодчества.

В 1952-1955 гг. в соборе были проведены большие ремонтные работы, в процессе которых сделано много ценных в научном отношении наблюдений и исследований по различным вопросам строительной истории памятника [в 1952-1955 гг. были проведены работы по замене обветшавших перекрытий собора, штукатурки фасадов и устройству центрального отопления собора. Исследование памятника в процессе ремонта производилось Н.И.Кресальным, В.П.Волковым и Ю.С.Асеевым]. Эти новые материалы позволили решить ряд важных вопросов реконструкции первона[с. 136]чального облика Софии и точнее выяснить отдельные этапы более поздних ее перестроек [М.Кресальный, Ю.Асеєв. Нові дослідження архітектури Софійського собору. Архітектура і будівництво, Київ, 1955, № 1 (13), стр. 27-29].

Рис. 37-1. София. Макет. Восточный и северный фасады. Софийский архитектурно-историчеокий заповедник. [с. 139]	Рис. 37-2. София. Макет. Северный и западный фасады. Софийский архитектурно-историчеокий заповедник. [с. 139]

Широкие возможности подлинно научного изучения Софийского собора, открывшиеся после превращения его в архитектурно-исторический заповедник, дали уже весьма значительные результаты. За истекшие годы проделана огромная работа по исследованию памятника. Детальные обмеры, зондажи, археологические раскопки внутри храма и возле него, заканчивающаяся расчистка фресковой росписи и мозаик, изучение письменных и графических материалов по истории памятника обогатили нашу науку новым огромным материалом. Несмотря на то, что работы по исследованию памятника еще далеко не завершены и отнюдь не все вопросы, связанные с изучением его многовековой строительной истории, окончательно выяснены, архитектурный облик Софии все же стал значительно более ясен. Результаты исследований собора были обобщены в новом макете первоначального облика Софии, созданного по проекту Н.И.Кресального, В.П.Волкова и Ю.С.Асеева (рис. 37, 1, 2) [Н.И.Кресальный. София Киевская. М., 1958, рисунки на стр. 18 и 21].

8. Реконструкция первоначального архитектурного облика основного ядра Софии

Киевская София, если мысленно удалить ее поздние пристройки XVII – XIX вв., представляла в первоначальную эпоху своего существования огромное крестово-купольное здание, увенчанное тринадцатью куполами и опоясанное с северной, южной и западной сторон открытыми аркадами галерей (табл. XVIII, 1, 2; рис. 38, 1, 2).

Рис. 38-1. София. План. [с. 141]	Рис. 38-2. София. План-реконструкция Н.Кресального, В.Волкова и Ю.Асеева. [с. 141]

Внутреннее пространство основного ядра храма двенадцатью мощными кресчатыми в сечении столбами расчленено на пять продольных нефов, заканчивавшихся с восточной стороны полукружиями алтарных апсид. Средний неф вдвое шире боковых (7.5 м). По ширине ему равен поперечный неф, представляющий трансепт храма, пересекающий все пять нефов собора по оси центрального купола. Центральный подкупольный квадрат с примыкающими к нему с четырех сторон (по странам света) членениями здания образует равноконечный крест, вписанный в прямоугольный план собора. В отличие от остальных компонентов здания, расчлененных по вертикали сводами хор, кресчатое пространство поднимается до основных сводов, а центральный квадрат его увенчан высоким куполом. С севера и юга кресчатое пространство замыкается опирающимися на два восьмигранных столба трехпролетными арками, поддерживающими своды хор, а с востока – средней апсидой. Первоначальное устройство западной части креста заслуживает особого рассмотрения.

Не раз обращалось внимание на характерную особенность организации внутреннего пространства Софии. В отличие от крестово-купольной системы, [с. 140] которая с полной последовательностью осуществлена при постройке Новгородского и Полоцкого соборов Софии, как известно, в некоторой мере копировавших Киевскую Софию, в Киевском соборе наблюдаются какие-то черты, до известной степени нарушающие крестовую композицию внутреннего пространства здания.

Речь идет о том, что в Киевском Софийском соборе в отличие от Новгородского и Полоцкого соборов северная и южная половины хор не связаны между собой. Как известно, хоры над боковыми нефами, северным и южным, в Новгородском и Полоцком соборах соединялись в западном членении среднего нефа. В западной части среднего нефа названных храмов между западной парой кресчатых столбов в древности стоял восьмигранный столб, на который опирались две арки, поддерживавшие коробовый свод хор западного членения. Такие же двойные арки, опиравшиеся на восьмигранный столб, поддерживали хоры в южном и северном нефах названных храмов.

Рис. 39. София. Интерьер. [с. 143]

В Киевском соборе Софии коробовые своды хор в северном и южном нефах до настоящего времени поддерживаются тремя арками, опирающимися на два восьмигранных столба (рис. 39), но связь южной и северной половин хор осуществляется только через хоры над внутренней западной галереей, т. е. не внутри здания, а за западной наружной стеной его.

Некоторые исследователи делали из этого факта весьма существенные, но явно ошибочные выводы. Так, К.В.Шероцкий писал:

«Западный конец хор пристроен в XVII в. Арки этой части хор иных размеров, чем арки, открывающиеся в среднем нефе. Следовательно, в св. Софии надо предположить базиличный прием раздельного существования двух половин хор (разрядка наша, – М.К.), на что указывает наличие двух входов на хоры и свидетельство Синопсиса» [К.В.Шероцкий. Киев. Путеводитель, стр. 31 – 32].

Многочисленные исследователи, изучавшие ктиторский портрет семьи Ярослава в Софии, вплоть до последнего времени не могли правильно решить задачу реконструкции несохранившихся частей композиции, так как ошибочно принимали существующую ныне западную часть собора за первоначальную. Так, И.И.Срезневский, считавший, что несохранившиеся части портрета семьи Ярослава были размещены к западу от четырех сохранившихся фигур, исходил из мысли об изначальности существующей ныне западной части здания [И.И.Срезневский. [О фресках в Киевском Софийском соборе, изображающих портреты княжеской семьи]. Тр. I АС в Москве (1869), т. I, М., 1871, Прот., стр. CVIII – СХ]. На этом же основывал свои попытки реконструкции и Я.И.Смирнов, комментируя издаваемый им известный рисунок А.Вестерфельда, изображающий портрет Ярослава и его семьи [Я.И.Смирнов. Рисунки Киева 1651 г. по копиям их конца XVIII в. Тр. XIII АС в Екатеринославе (1905), т. II, М., 1908, стр. 446-449; ср.: Я.И.Смирнов. Изображение Ярослава с семейством на фреске Киево-Софийского собора по рисунку 1651 г. Там же, стр. 239-240]. [с. 142]

В 1906 г. при Московском археологическом обществе была организована специальная комиссия, на которую были возложены «заботы о расчистке фрески на южной стене среднего нефа, в западном его конце». Комиссия намеревалась произвести поиски древних портретов не только под изображениями Веры, Надежды, Любви и Софии, которые, как это было установлено еще И.И.Срезневским, были написаны реставраторами 40-х годов XIX в. на месте древних княжеских портретов, но и под написанной маслом в 1888 г. композицией Крещения, расположенной к западу от упомянутых портретов [Архив ИА АН СССР, фонд АК, д. 33/1907 г.].

Исходя из этой же концепции «раздельного существования двух половин хор», исследователи-реставраторы после расчистки четырех женских портретов членов семьи Ярослава в 1936 г. производили поиски остальной части композиции в крайнем западном членении среднего нефа, там, где в действительности никакой древней живописи не было и не могло быть, ибо в этом месте находился коробовый свод западной части хор.

Это же ошибочное представление лежит в основе аксонометрической реконструкции, опубликованной в 1926 г. И.В.Моргилевским. Северная и южная половины хор в этой реконструкции соединяются между собой только через второй этаж западной галереи, примыкающей к основному массиву собора. На месте, где должна быть древняя западная стена, в реконструкции показана широкая (ныне существующая) арка, за которой видна расположенная дальше к западу, прорезанная тремя окнами стена второго этажа западной галереи [І.В.Моргилевський. Київська Софія…, стр. 163, рис. 15].

Необходимо отметить, что вскоре после опубликования аксонометрии И.В.Моргилевского, Н.И.Брунов, основываясь главным образом на анализе пространственной композиции здания, дал правильную реконструкцию западной части его, убедительно доказав, что первоначально во втором от купола делении западной ветви креста существовали хоры, во всем подобные хорам в концах боковых ветвей креста церкви, и выходившие в одноэтажную главную часть, как и эти последние, двухэтажной тройной аркадой на столбах [Н.И.Брунов. К вопросу о первоначальном виде…, стр. 135-138, табл. XVIII. Более подробное обоснование этой реконструкции Н.И.Брунов опубликовал позже в статье «К вопросу о самостоятельных чертах русской архитектуры Х-XII вв.» (стр. 113-117), напечатанной уже после проведенных нами в 1939 г. раскопок в Софии, результаты которых автору, по-видимому, были неизвестны].

Однако реконструкция Н.И.Брунова не была принята во внимание при дальнейших исследованиях памятника, широко развернувшихся в конце 20-х- начале 30-х годов. В частности, И.В.Моргилевский в своих выступлениях неоднократно оспаривал эту реконструкцию и настаивал на правильности опубликованной им аксонометрии.

Рис. 40-1. София. Основания восьмигранных столбов западной тройной арки под хорами. Раскопки 1939 г. [с. 145]	Рис. 40-2. София. План оснований восьмигранных столбов западной тройной арки под хорами. Раскопки 1939 г. [с. 145]

Новые, совершенно бесспорные данные для реконструкции западной части интерьера Софии были получены в результате археологических исследований, проведенных под руководством автора в 1939 г. Раскопки 1939 г. были начаты [с. 144] на участке между крайней западной парой кресчатых столбов с задачей окончательного решения именно этой важнейшей проблемы реконструкции первоначального облика памятника. На глубине менее полуметра под чугунным полом собора в первый же день раскопок были обнаружены отлично сохранившиеся нижние части двух восьмигранных столбов, сложенных из древнего плоского кирпича на известковом растворе с примесью толченого кирпича (рис. 40, 1, 2).

Западная пара восьмигранных столбов, обнаруженных раскопками 1939 г., позволяет совершенно точно реконструировать внутреннее пространство здания. Никакого «базиличного приема» раздельного существования двух половин хор в Киевской Софии нет. Вторая к западу от купола пара столбов среднего нефа подобно столбам южного и северного нефов соединялась тройной аркой, на которую опирался коробовый свод западной части хор. Не может быть сомнений в том, что подобно южной и северной ветвям креста над этой тройной аркой нижнего этажа находилась тройная арка на уровне хор. При такой реконструкции центральная часть здания получает форму равноконечного креста.

Эта реконструкция здания позволяет правильно понять композицию ктиторского коллективного портрета. Не дошедшее до нас изображение Ярослава с моделью храма в руках несомненно находилось над западной тройной аркой, напротив среднего алтаря собора. К этому изображению направлялись обе группы его семьи – женская по южной стороне среднего нефа, мужская – по северной [М.К.Каргер. Портреты Ярослава и его семьи в Киевской Софии. Учен. зап. ЛГУ, № 160, сер. историч. наук, вып. 20, Л., 1954, стр. 143-180].

Основной пятинефный объем собора увенчан тринадцатью главами. Средняя, резко выделяющаяся среди остальных по высоте и диаметру, как уже сказано выше, венчает центр двусветного кресчатого пространства здания. Она опирается на четыре кресчатых в плане столба, стоящих на пересечении среднего нефа храма с трансептом, соединенных подпружными арками, в углах между которыми расположены паруса, имеющие форму сфе. рических треугольников. Глава состоит из высокого, прорезанного широкими окнами барабана и купола параболической формы. Диаметр центрального купола равен 7.7 м, а его высота от уровня древнего пола до зенита 29 м [Н.И.Кресальный. София Киевская, стр. 16].

Взаимосвязанные арки и своды, опирающиеся на столбы и стены основного массива здания, включают смелую конструкцию центрального купола в единую, мудро разработанную конструктивную систему здания. Как внутри, так и снаружи здания конструктивная система сочетается с художественным замыслом здания, основные компоненты которого образуют ступенчато подымающуюся, пирамидальную, устремленную вверх композицию.

Вокруг центральной главы группируются двенадцать меньших, образуя пирамидальное завершение основного массива здания. Четыре купола, расположенные над помещениями перед боковыми апсидами храма, резко различаются [с. 146] по высоте. Вместе с центральной главой они образуют пирамидальное завершение восточного фасада здания. Остальные восемь глав кучно расположены двумя группами, над юго-западным и северо-западным углами основного массива собора, освещая угловые помещения на хорах.

Одна из четырех глав каждой группы, ближайшая к центральной главе, по высоте резко выделяется из остальных трех. Эти две главы западных групп по высоте равны двум большим главам восточной группы. Все вместе они образуют окружение центральной главы храма, по высоте как бы подготовляющее последнюю ступень пирамидальной композиции.

Вопрос о форме глав Киевской Софии до недавнего времени трактовался различно. Большинство исследователей считало, что цилиндрические барабаны глав Софии в месте перехода их в купольную конструкцию завершались карнизами, над которыми укладывалось свинцовое или черепичное покрытие купола [см., например, реконструкции первоначального облика Киевской Софии Ф.Г.Солнцева (рис. 28, 1, 2), К.Конанта и И.В.Моргилевского (рис. 34, 1, 2; 35, 1, 2) и Н.И.Брунова (рис. 31, 2)]. Однако высказывались и другие предположения. Опираясь не столько на изучение самого памятника, сколько на аналогии из истории византийской архитектуры, А.П.Новицкий и А.И.Некрасов склонялись к мысли, что цилиндрические барабаны глав Софии завершались полуциркульными «закомарами», на которые и опиралось покрытие купола, имевшее, по их мнению, ребристую форму [О.Новицький. Спроби…, табл. IV; А.И.Некрасов. Очерки…, рис. 8].

При реставрационных работах XVII-XVIII вв. не только покрытия куполов древних глав собора, но и первоначальные формы барабанов были в значительной степени изменены. Отдельные элементы венчающих частей барабанов были разобраны, другие оказались скрытыми под новой штукатуркой, или даже под новыми декоративными украшениями в стиле украинского барокко.

В 1948 г. зондажем над одним из окон на западной стороне барабана центральной главы был открыт фрагмент древнего орнаментального убранства главы, представлявший часть фриза меандра, выложенного из поставленных на ребро и утопленных в кладке плинф [C.Я.Грабовський и Ю.С.Асеєв. Дослідження Софії Київської, стр. 41 и рис. 35]. Это неожиданное открытие как будто бы подтверждало гипотезу о карнизном завершении центральной главы Софии. Однако уже в 1950 г. при ремонтной замене покрытия куполов собора было бесспорно установлено, что древние малые купола имели арочные завершения барабанов [М.Кресальний, Ю.Асеєв. Нові дослідження…, стр. 29]. В 1953-1954 гг. было осуществлено специальное исследование барабана и купола центральной главы собора и некоторых из малых глав, позволившее вопрос о завершении глав Софии решить окончательно. Наиболее сущест. венные данные были получены при исследовании центральной главы собора. [с. 148]

Рис. 41. София. Центральный купол. Пояс меандра. [с. 147]	Рис. 42. София. Центральный купол. Фрагмент арки над поясом меандра. [с. 149]	Рис. 43. София. Центральный купол. Деталь завершения барабана. [с. 150]

Здесь под поздней штукатуркой был на большом участке открыт фриз меандра, фрагмент которого был обнаружен небольшим зондажем в 1948 г. Фриз этот в древности опоясывал верхнюю часть барабана непосредственно над арками оконных проемов (рис. 41). Выше фриза были обнаружены декоративные арки закомар, расположенные на осях окон барабана (рис. 42). Арки эти, обрамляющие полуциркульные в плане нишки, опираются на верхнюю грань меандрового фриза, причем между ними образуются ендовы для сброса дождевых вод с купола (рис. 43). Сами ендовы приподняты над фризом на три плинфы, уложенные на древнем цемяночном растворе с небольшим уклоном к центру ендовы, причем ряды плинф несколько выступали от плоскости стен барабана, образуя как бы лоток водомета. Выступающая часть лотка оказалась срублен[с. 149]ной. Срубленными при реставрации главы в XVII-начале XVIII в. оказались и верхние части арок закомар, которые сохранились лишь на две трети своей первоначальной высоты. Тогда же были заложены кирпичом ендовы и барабан получил карнизное завершение [там же].

Исследование поверхности стен барабана центральной главы позволило установить, что полуколонки между окнами не доходили до меандрового фриза. Первоначальные завершения полуколонок оказались также срубленными в XVII-начале XVIII в., а вместо них появились стилизованные капители коринфского ордера. Однако по отдельным сохранившимся фрагментам можно было установить, что в древности полуколонки не имели капителей, а завершались в виде конуса. Коническое завершение полуколонок было органично связано с орнаментальной, из поставленных на ребро плинф, кладкой в виде треугольников, обнаруженной под меандровым фризом в пазухах между арками оконных проемов барабана [там же].

Рис. 44-1. София. Малый юго-западный купол. Деталь завершения барабана. Фото. [с. 151]	Рис. 44-2. София. Малый юго-западный купол. Деталь завершения барабана. Прорись. [с. 151]

Изучение средних и малых глав Софии подтвердило ранее установленный факт, что их барабаны также завершались закомарами, расположенными непосредственно над оконными проемами (рис. 44, 1, 2). Меандрового фриза на малых главах не было. Выяснилось также, что полуколонками были украшены [с. 150] не все грани средних и малых барабанов, а лишь то, которые выходили на восточный и западный фасады и были видны снизу. Полуколонки эти доходили до ендов и, вероятно, служили опорой для лотков водометов [там же].

9. Первоначальные галереи Софии

Основное пятинефное ядро собора с севера, юга и запада было окружено галереями. Большинство исследователей признавали эти галереи первоначаль. ными, однако мнения по вопросу об их древнейшем облике расходились. Так, например, на реконструкции Ф.Г.Солнцева галерея отделена от наружного пространства глухими стенами с окнами и дверными проемами.

Рис. 45. София. Крещальня. Восточная стена. [с. 153]

Анализируя характер кладок в крещальне собора, Н.А.Окунев установил, что апсида крещальни встроена в более древний арочный проем (рис. 45). Техника кладки столбов и арки этого проема аналогичны кладке древнейшего ядра собора. На уровне пят арки в кладке лежат шиферные плиты, выступающие края которых служат карнизами. Над аркой расположена полуциркульная двухуступчатая ниша. Кресчатые столбы, на которые опирается арка проема, закрыты частично более поздней кладкой северной и южной стен крещальни. «Нет никаких сомнений, – писал Н.А.Окунев, – что древнейшей является восточная стена крещальни. Это есть западная стена собора, бывшая ранее наружной и имевшая на этом месте арочный пролет» [Н.А.Окунев. Крещальня…, стр. 119].

Реставрационными работами конца XVII в. наружный фасад средней части западной внутренней галереи был превращен в наружный западный фасад храма. Фасад этот был сильно изменен барочным декором. Таким он изображен на рисунке, изданном Евгением Болховитиновым [E.Болховитинов. Описание Киево-Софийского собора, таблица].

В 1882 г. перед постройкой новой западной паперти поздние декоративные наслоения были удалены и в таком виде западный фасад был сфотографирован. После пристройки новой паперти фасад этот стал внутренней восточной стеной последней.

Рис. 46. София. Фасад западной внутренней галереи (фотография 1880-х годов). [с. 155]

Фотография 1880-х годов была обнаружена недавно в личном архиве И.В.Моргилевского и теперь хранится в Софийском архитектурно-историческом заповеднике. На фотографии (рис. 46) видны три центральных членения наружного западного фасада первоначальной галереи собора, между помещением крещальнд с юга и северо-западной башней с севера. По фасаду тянется пояс полуциркульных двухуступчатых ниш, аналогичных нише над арочным проемом крещальни. В центральном членении находятся три ниши, в боковых членениях – по одной. В боковых членениях под нишами видны заложенные арочные проемы.

Фасад галереи расчленен лопатками; на южной лопатке на уровне пяты арки заметен фрагментарно сохранившийся шиферный карниз. Подобный карниз виден над нишкой крещальни в щели между стеной галереи и сводом крещальни. В средней [с. 152] части фасада прослеживаются только боковые арочные проемы. Арка среднего проема искажена позднейшей перестройкой, выступающие здесь шиферные карнизы расположены слишком высоко и находятся, по-видимому, не на старых местах. По сообщению Е.Болховитинова, в его время, у западного входа в собор были видны две мраморные колонны [там же, стр. 29-30]; на фотографии их уже нет. Характер кладки западного фасада по фотографии определить трудно.

Сопоставление охарактеризованной выше фотографии с древним арочным проемом, сохранившимся в крещальне, позволяет с несомненностью установить, что первоначальная галерея, примыкавшая к западному фасаду основного массива здания, представляла открытую аркаду, опиравшуюся на кресчатые в плане пилоны. У пят арок проходила линия шиферного карниза. Над аркадой был расположен пояс полуциркульных, плоских, двухуступчатых ниш.

При внимательном осмотре северного и южного фасадов внутренних галерей, теперь сильно заштукатуренных, кое-где прослеживаются аналогичные детали. Арочные проемы почти везде (за исключением трех крайних западных членений южной галереи) заложены, но шиферные карнизы у пят арок прослеживаются повсюду. Надвух рисунках А.Вестерфельда [Я.И.Смирнов. Рисунки Киева 1651 г…, табл. X, 1-2], изображающих наружные галереи собора, в глубине первого рисунка и в правой части второго, изображена тройная арка внутренней галереи, соответствующая по расположению тройной арке средних членений здания. К квадратным в плане пилонам этой арки с четырех сторон примыкают тонкие полуколонки (рис. 50, 1, 2).

Н.А.Окунев считал, что в действительности таких полуколонок у столбов не было [Н.А.Окунев. Крещальня…, стр. 23]. Зондаж у основания западного столба тройной арки южной внутренней галереи подтвердил, однако, правильность рисунков А.Вестерфельда. Этот же декоративный прием встречается и в других частях Софии (столбы тройных арок на хорах, столбы в боковых членениях хор).

С восточной стороны арочные проемы южной и северной галерей теперь закрыты поздними апсидками, однако внутри галереи отчетливо прослеживаются древние арки, опирающиеся на пилоны, с шиферными карнизами у пят арок. Над арочным проемом на восточном фасаде галерей находилась двухуступчатая полуциркульная ниша.

Первоначальная открытая галерея, опоясывавшая собор с трех сторон, состояла из отдельных членений, соответствующих внутренним членениям основного массива собора. Каждое членение было перекрыто парусным сводом со скуфьей; только членения, соответствующие трансепту и среднему нефу здания, были перекрыты Коробовыми сводами.

И.В.Моргилевский считал, что первоначальные галереи собора были двухэтажными, представляя открытую аркаду внизу и сплошные стены в верхнем атаже [І.В.Моргилевський. Київська Софія…, стр. 105]. [с. 154]

Между северо-восточным углом второго этажа южной галереи и юго-восточным углом основного массива храма ясно виден широкий шов. Не видя разницы в кладке обеих частей здания, И.В.Моргилевский рассматривал этот шов как сознательный конструктивный прием (осадочный шов), примененный зодчими [там же].

Решение вопроса о втором этаже над первоначальными галереями несколько осложняется тем, что, кроме упоминавшейся восточной стены южной галереи, никаких остатков древней кладки других стен второго этажа южной, северной и западной галерей обнаружить не удалось. П.А.Лашкарев утверждал в свое время, что

«в означенных пристройках, если она (древняя кладка, – М. К.) и существует в некоторых местах, то лишь до некоторой, довольно незначительной высоты их стен (… например, в продольной стене, отделяющей придел Иоанна Богослова от придела Богоявления)» [П.А.Лашкарев. Церковно-археологические очерки…, стр. 133].

Несмотря на отмеченную выше трудность решения вопроса о втором этаже внутренних галерей Софии, вопрос этот в настоящее время уже не принадлежит к числу дискуссионных. Общепризнано, что над первоначальными открытыми [с. 155] галереями Софии было расположено гульбище, по-видимому огражденное невысоким парапетом. В решении этого вопроса большое значение имели наблюдения Н.И.Брунова. Он прежде всего подчеркивал, что предположение о существовании в первоначальной постройке галерей, открытых внизу и глухих во втором ярусе, неправдоподобно уже потому, что оно противоречит основному композиционному принципу древнейшей части здания, построенного строго пирамидально. Он справедливо отмечал, что

«доходящая только до половины высоты здания наружная галерея еще сильнее выделяла эту пирамидальность, а вместе с ней и замечательную целостность архитектурно-художественной концепции первоначального вида здания» [Н.И.Брунов. К вопросу о самостоятельных чертах…, стр. 117].

Анализ композиционных основ Софии Н.И.Брунов пытался в известной степени подтвердить наблюдениями над архитектурно-техническими особенностями здания. Так, он справедливо указал, что сохранившаяся часть восточной стены второго яруса южной галереи отличается по характеру кладки от стен основного массива здания: в кладке стены второго яруса отсутствуют ряды камня, чередующиеся с кирпичной кладкой, в то время как в кладке древнейшей части здания ряды камня играют очень существенную роль. Нельзя не согласиться с наблюдением исследователя, что характер техники и форм глухого второго яруса южной галереи очень близок к технике и формам широких галерей, пристроенных несколько позднее к первоначальному зданию, окруженному открытой одноэтажной галереей [там же, стр. 118].

К этому можно добавить, что безусловно правильно утверждение Н.И.Брунова о том, что восточная стена второго яруса южной галереи по характеру кладки близка к киевским постройкам самого конца XI в., таким, например, как церковь Спаса на Берестове, выстроенная Владимиром Мономахом. Древнее окно, хорошо сохранившееся на восточном фасаде южной галереи второго яруса, имеет совершенно другие пропорции и формы, чем окна древнейшей части здания, оно более приземисто, как бы раздалось вширь по сравнению с древними окнами Софии. Оно окружено несколько упрощенным по профилю, одноуступчатым обрамлением, шиферные плиты у пят арочного завершения окна очень резко выступают, да и сама арка начинается не непосредственно над шиферными плитами, а значительно выше [там же, стр. 117].

Для доказательства правильного положения об одноэтажности первоначальных галерей Софии Н.И.Брунов пытался привлечь одну деталь, сохранившуюся на западном углу южной стены основного пятинефного ядра здания над первоначальной одноэтажной галереей. Лопатка, расположенная на юго-западном углу храма, представляет собой полуколонку, к которой с двух сторон вплотную примыкают два столбика, поставленные диагонально, так что они своими гранями выдаются из стены (рис. 47).

Рис. 47. София. «Пучковая пилястра» на южном фасаде. [с. 157]

Эту своеобразную «пучковую пилястру» Н.И.Брунов предположительно рассматривал как деталь устройства [с. 156] «балдахина» на арках, который служил перекрытием над юго-западным угловым членением первоначальной одноэтажной галереи, где, по мнению исследователя, находилась ведущая на верх галереи лестница, по которой до пристройки башен попа дали не только на гульбище галерей, но и на полати (хоры) собора [там же, стр. 118-119]. «Пучковая пилястра» не является «единственной», как полагал Н.И.Брунов. Последующими архитектурно-археологическими исследованиями Софии аналогичные «пучковые пилястры» были обнаружены на двух других учасгках на ружных стен основного мае сива собора Эти новые открытия не позволяют согласиться с вышеизложенной гипотезой Н.И.Брунова

По-видимому, фасады второго этажа основного массива собора (над одноэтажными галереями) были расчленены пилястрами сложного профиля, представлявшими собой пучок, состоящий из полуколонки и двух столбиков, расположенных под углом к плоскости фасада. Этот декоративный мотив в русской архитектуре первой половины XI в встречается, кроме Софийского собора, также на фасадах Черниговского Спаса

10. Второй пояс галерей Софии (конец XI в.)

Вскоре после завершения постройки собора древнейшее ядро его с трех сторон – с севера, юга и запада – было окружено вторым поясом одноэтажных галереи, в конструктивном отношении весьма отличавшихся от первоначальных галерей, примыкавших к стенам собора. [с. 157]

Разрушение почти всех аркбутанов, составлявших конструктивную основу этих галерей и соединявших их коробовых сводов, надстройка в конце XVII в. вторых этажей, закладка арочных проемов исказили до неузнаваемости архитектурный облик этой исключительно выразительной части архитектурного ансамбля Софии. О самом существовании этих галерей догадывались далеко не все исследователи, изучавшие Софию. Что представляли собой некогда эти галереи в архитектурном отношении, в какой связи они находятся с основным ядром собора, обоснованные ответы на эти вопросы стали возможны лишь в результате архитектурно-археологических исследований памятника.

Первый из сохранившихся в Софии аркбутанов был обнаружен Н.А.Окуневым при исследовании различных кладок в крещальне собора. Вот что писал по этому поводу сам исследователь:

«В северной стене меньше всего сохранилось древних частей. Здесь мы находим кладку, однородную с кладкой южной стены только в двух местах: в западном углу внизу и в восточном углу вверху. Этот верхний кусок, в настоящее время не закрытый штукатуркой, выложен из кирпича, поставленного вертикально, причем совершенно ясно расположение слоев по кривой, что заставляет видеть здесь начало арки, или, вернее, зенит большой полуарки (разрядка наша, – М.К.), опирающейся на ант у западной стены, остатки которого представляет древняя кладка в западном углу, и переброшенной на пилястр восточной стены» [Н.А.Окунев. Крещальня…, стр. 118].

Сам исследователь, опубликовавший это ценное наблюдение, не придал ему особого значения. Правильно сопоставив фрагментарно сохранившийся в крещальне аркбутан с изображением этой же арки на рисунке А.Вестерфельда, отметив наличие аркбутанов (полуарок) на некоторых других рисунках А.Вестерфельда, изображающих Софию, исследователь, однако, не попытался на этих новых материалах реконструировать своеобразную конструктивную систему наружных галерей собора.

Во время работ по постройке в 1882 г. новой западной паперти у северной башни был открыт еще один аркбутан, но ни А.Прахов, ни П.Г.Лебединцев не обратили на него особого внимания, и он был вновь заштукатурен. Только в 1922 г. этот аркбутан был вновь обнаружен и полностью раскрыт (рис. 48). На внутренней поверхности его отлично сохранилась древняя фресковая живопись. При постройке новой паперти были обнаружены также древние фундаменты – один продольный, соединявший западные фасады северной башни и крещальни, и три поперечных [І.В.Моргилевський. Київська Софія…, стр. 101].

Рис. 48. София. Аркбутан западной галереи. [с. 159]	Рис. 49-1. София. Западные галереи. Вид с севера. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 160]	Рис. 49-2. София. Западные галереи. Вид с юга. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 160]

Сохранившиеся у северной башни и в крещальне аркбутаны наряду с известием об обнаружении в 1882 г. на месте нынешней новой паперти «поперечных фундаментов» свидетельствуют о том, что к западной внутренней галерее примыкала вторая наружная галерея, состоявшая из пяти аркбутанов, два из которых сохранились до нашего времени, а фундаменты трех других были обнаружены в 1882 г. Эта галерея изображена на нескольких рисунках А.Вестерфельда (рис. 49, 1, 2). [с. 158]

Рис. 50-1. София. Южная наружная галерея. Фасад. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 161]	Рис. 50-2. София. Южная наружная галерея. Интерьер. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 161]

Сопоставление рисунков А.Вестерфельда с заложенными в позднее время аркадами южной и северной галерей собора позволило с достаточной полнотой реконструировать их архитектурный облик. Один из рисунков передает южный фасад собора, как он выглядел в середине XVII в. (рис. 50, 1). По бокам изображены две заложенные арки с маленькими окнами, в середине – тройная арка на двух восьмигранных столбах с шиферными карнизами на уровне нят арок. Над арками пояс полуциркульных двухуступчатых ниш. [с. 159]

Рис. 51. София. Фасад южной наружной галереи. Деталь. [с. 162]

Зондажами на соответствующих участках фасада И.В.Моргилевскому удалось обнаружить древние восьмигранные столбы и заложенные поздним кирпичом арочные проемы тройной арки (рис. 51). У пят арок шиферные карнизы. Средняя и западная нишки над тройной аркой сохранились и теперь; на месте восточной, которая изображена на рисунке уже полуразрушенной, – новая кладка.

Другой рисунок А. Вестерфельда передает внутренний вид той же галереи (с востока на запад). Слева видна (рис. 50, 2) тройная арка наружной галереи, Справа такая же арка первоначальной (внутренней) галереи. В глубине галереи – три аркбутана, два из них целые, от третьего сохранилась только пята.

Рис. 52-1. София. Южная галерея. Фундамент западного аркбутана. Общий вид. Раскопки 1949 г. [с. 163]	Рис. 52-2. София. Южная галерея. Фундамент западного аркбутана. План и разрез (2, 3); разрез фундамента восточного аркбутана (4). Раскопки 1949 г. [с. 163]

Наши раскопки 1949 г. подтвердили достоверность этой части рисунка А.Вестерфельда. Раскоп, заложенный в западной части южной галереи собора, имел задачей поиски оснований аркбутанов, о существовании которых в этой галерее можно было высказывать догадки, с одной стороны на основании рисунков А.Вестерфельда, с другой-по аналогии с сохранившимися аркбутанами западной галереи. У южной стены галереи, против второй (с запада) лопатки, было обнаружено основание кирпичной кладки аркбутана и фундамент бутовой кладки под ним (рис. 52, 1, 2). Аркбутан имеет осно[с. 162]вание 2.10:1.15 м; фундамент под ним (глубина заложения 0.64 м) продолжается к югу еще на 0.5 м, но далее отвесно обрывается; тем самым было установлено, что поперечные фундаменты наружных галерей в отличие от всех остальных фундаментов собора не принадлежат к числу ленточных.

Остатки нижней части второго аркбутана и фундамент под ним были обнаружены под новой кирпичной кладкой восточной стены бывшего Апостольского придела, помещавшегося когда-то в западной части южной галереи. Глубина заложения фундамента этого аркбутана несколько больше (0.95 м) (рис. 52, 2).

Основание третьего аркбутана, расположенного у южной стены галереи против западной лопатки, было обнаружено несколькими годами позже при понижении пола в западной части южной галереи.

Раскрытые раскопками 1949 и 1954 гг. фундаменты и нижние части трех аркбутанов южной галереи еще раз подтверждают точность архитектурных зарисовок А.Вестерфельда и дают возможность с уверенностью реконструировать первоначальный облик южной открытой галереи собора.

Рис. 53. София. Фасад северной наружной галереи. Деталь. [с. 165]

Зондажи на северном фасаде собора, сделанные еще в 1920-х годах И.В.Моргилевским, подтвердили предположение о существовании и с этой стороны собора аркады открытой галереи. Во втором (с востока) членении галереи была расчищена из-под поздней штукатурки тройная арка, опиравшаяся на два восьмигранных столба, покрытых древней фресковой росписью. Любопытно, что боковые проемы этой арки были заложены в той же технике кладки, т.е. вскоре после постройки (рис. 53). В западной части северной галереи арочные проемы не были заложены в позднейшее время и сохранились в первоначальном виде.

Остатки аркбутанов в северной наружной галерее Софии были обнаружены в 1953-1954 гг. Наибольший интерес вызывает аркбутан у северной стены северо-западной башни собора, открытый при разборке большой кафельной печи, сооруженной в XIX в. Этот аркбутан всей своей толщей включена северную стену северо-западной башни собора, что является одним из основных доказательств в решении вопроса о дате постройки последней, о чем см. ниже.

При прокладке каналов для центрального отопления в северной галерее собора были найдены остатки еще четырех аркбутанов, расположенных по осям основных членений собора и первоначальных галерей. Лучше остальных сохранился аркбутан, расположенный на оси западных столбов трансепта [M.Кресальний, Ю.Асеєв. Нові дослідження…, стр. 28].

Интересные новые данные по истории строительства собора были получены при исследовании восточной части северной наружной галереи, которая перестраивалась уже вскоре после окончания постройки, а потом вновь в XVIII – XIX вв. Еще зондажи на северном фасаде галереи, сделанные И.В.Моргилевским, свидетельствовали о том, что тройная арка центрального членения [с. 164] северной галереи была уже вскоре после окончания постройки заложена. Исследование кладок восточного членения северной галереи, проведенное в 1953-1954 гг., позволило установить, что в древности были заложены и арки восточного членения галереи [там же].

Все это свидетельствует о том, что восточная часть северной галереи уже вскоре после окончания постройки превратилась в замкнутое помещение, использованное, по-видимому, в качестве богатой усыпальницы. В связи с этим необходимо вспомнить, что нашими раскопкаки в северной внутренней галерее в 1951 г. была обнаружена сложенная из древней плинфы стена с дверным проемом, перегородившая северную внутреннюю галерею по оси западных столбов трансепта [М.К.Каргер. Отчет о раскопках в Софийском заповеднике в 1951 г. Архив Софийского архитектурно-исторического заповедника]. По-видимому, восточная часть внутренней галереи была также присоединена к упомянутому замкнутому помещению.

Как известно, древние своды, некогда перекрывавшие членения галерей между аркбутанами, не сохранились, за исключением коробового свода крещальни с шелыгой по оси восток-запад. Этот хотя и неполностью сохранившийся свод позволяет реконструировать перекрытия и остальных члене[с. 165]ний галерей, за исключением угловых помещений и больших помещений на оси трансепта в южной и северной галереях и помещения на оси среднего нефа в западной галерее. Высказывалось предположение, что эти помещения были перекрыты крестовыми сводами [M.Кресальний, Ю.Асеєв. Нові дослідження…, стр. 28].

Рис. 54. София. Северный угол западной наружной галереи. [с. 167]

Проведенный в 1953-1954 гг. ремонт фасадов собора, связанный с отбивкой значительной части штукатурки, позволил сделать ряд ценных наблюдений по вопросу о древних фасадах галерей. Над двухчастной аркой на западном торце северной наружной галереи и над нишей западного фасада северозападной башни собора под поздней штукатуркой были обнаружены три древние декоративные арки; две боковые арки имеют форму, близкую к полуциркульной, а средняя представляет щипец со срезанным верхним углом (рис. 54). Все три арки несколько выступают от плоскости стены, причем нижняя поверхность выступов декорирована зубцами, выложенными из лекальной плинфы на древнем цемяночном растворе. При надстройке в конце XVII-начале XVIII в. над северной галереей второго этажа декор описанных арок был срублен и заштукатурен [там же].

Такие же декоративные арки были обнаружены под штукатуркой над несколькими проемами северного фасада, а также на восточном фасаде северной галереи. На щипце над проемом восточного фасада северной галереи за поздним контрфорсом не только полностью сохранились зубцы, выложенные из лекального кирпича, но и фресковая роспись, подчеркивавшая этот декор щипца [там же].

Изучение рисунков А.Вестерфельда и археологические исследования в наружных галереях собора позволили с несомненностью выяснить их своеобразное устройство. Всего в наружных галереях было четырнадцать аркбутанов. Они упирались в лопатки первоначальных галерей и в древности должны были иметь бесспорное конструктивное значение, укрепляя здание собора по основным его осям.

Аркбутаны были связаны между собой коробовыми сводами с шелыгами перпендикулярными к оси галереи. Выше отмечалось, что один такой свод, частично переложенный, сохранился доныне в крещальне. Такое же перекрытие хорошо видно на одном рисунке А.Вестерфельда (рис. 49, 2).

Анализ техники кладки наружных галерей приводит к выводу, что они возникли в конце XI в., через несколько десятилетий после завершения постройки основного ядра собора. По своему архитектурному облику наружные галереи тесно связаны с основным массивом храма и совсем не нарушают первоначального композиционного замысла. Следует подчеркнуть, что строители наружных галерей повторили фасады первоначальных галерей, которые оказались застроенными. Фасады наружных галерей также расчленены лопатками, соответственно структурным членениям здания. Аркады наружных [с. 166] галерей повторяют форму арок внутренних галерей. Пяты арок и тут и там отмечены шиферными карнизами. Над аркадой наружных галерей расположен пояс плоских двухступенчатых ниш с полуциркульным верхом, точно повторяющих по рисунку ниши внутренних галерей.

В заключительной части своей прекрасной работы «Крещальня Софийского собора в Киеве» Н.А.Окунев писал:

«Факт более позднего происхождения второго ряда открытых притворов с западной стороны, как это явствует из рассмотрения стен крещальни, конечно, еще не доказывает того, что второй ряд притворов с северной или южной стороны собора был также пристроен позднее» [Н.А.Окунев. Крещальня…, стр. 133].

Последующее тщательное археологическое исследование северной и южной наружных галерей собора не подтвердило этого сомнения. Все три галереи – западная, северная и южная – несомненно возникли одновременно, несколько позднее основного ядра здания, но безусловно в пределах XI в. Наиболее вероятным временем этой крупной достройки Софии является княжение Владимира Мономаха.

Исследование фасадов собора в процессе ремонтно-реставрационных работ 1952-1955 гг. позволило установить важный новый факт из истории строительства собора. Считалось общепризнанным, что внешние галереи собора, [с. 167] выстроенные в конце XI в., были в древности одноэтажными: надстройку второго этажа над этими галереями все исследователи относили к концу XVII – началу XVIII в., когда была проведена капитальная реставрация собора, в основном придавшая ему современный облик. Тем больший интерес вызывает открытая под поздней штукатуркой на восточной стене второго этажа южной галереи, рядом с существующим окном XVII в. хорошо сохранившаяся древняя кладка из плинфы и дикого камня, а в ней правая половина древнего оконного проема с арочным завершением [М.Кресальий, Ю.Асеєв. Нові дослідження…, стр. 28].

Тщательное исследование этого важнейшего фрагмента позволило установить, что плинфа, употребленная в кладке, существенно отличается от плинфы XI-XII вв. и по размеру (30:18:4 см), и особенно по керамическим качествам. В кладке встречены два сорта плинф: первый характеризуется темно-коричневым цветом и очень плохим обжигом; второй желтоватого цвета, более прочный, с примесью крупных фракций кварца в глине. Цемяночный раствор бледно-розового цвета, также весьма непрочный, с добавкой крупных фракций толченой плинфы. Существенные отличия характерны и для техники кладки. В ней не применяются утопленные ряды плинфы с заполнением раствором промежутков между выступающими рядами плинф с типичной для кладки XI- XII вв. подрезкой швов.

Исследователи, на наш взгляд, совершенно правильно трактовали обнаруженный ими фрагмент как остаток стен второго яруса южной галереи, выстроенной, по-видимому, в конце XII или начале XIII в. [там же] При этом следует оговорить, что надстройка эта, может быть, была сделана не над всей галереей, представляя лишь небольшое сооружение над восточной частью галереи. Каких-либо остатков надстройки над другими галереями обнаружить не удалось. Естественно, что при сооружении наружных галерей в конце XVII – начале XVIII в. строители считали возможным оставить лишь наиболее сохранившиеся части древних стен, по-видимому в большей части рухнувших вместе со сводами и аркбутанами первого этажа наружных галерей в длительный период разорения здания.

Исследование фрагмента восточной стены второго яруса южной галереи позволило выяснить еще одно важное звено в строительной истории Софии. На открытом из-под поздней штукатурки участке стены частично сохранилась древняя штукатурка. Фрагменты точно такого же по составу раствора (известь с добавкой крупных фракций битой плинфы) и цвету штукатурки при удалении поздней штукатурки приходилось встречать на различных участках стен и куполов собора. Из этого наблюдения исследователи собора делали правильный вывод о том, что одновременно с надстройкой наружных галерей, в конце XII или начале XIII в. были, по-видимому, проведены значительные работы по ремонту всего здания и что тогда же фасады Софии были впервые оштукатурены [там же, стр. 29]. [с. 168]

11. Башни Софии и вопрос о первоначальном устройстве входов на полати собора

Одним из наиболее сложных и запутанных вопросов архитектурной истории Киевской Софии является вопрос об устройстве входов на полати храма, связанный с вопросом о времени постройки двух башен. Проблема эта до недавнего времени вызывала весьма противоречивые толкования, и до настоящего времени не может считаться решенной в полной мере.

Ряд исследователей – П.Г.Лебединцев, Н.А.Окунев, К.В.Шероцкий, Ф.И.Шмит считали, что северо-западная башня возникла одновременно с основным ядром собора, а юго-западная позже.

«Ясно, что хоры возникли одновременно с постройкой, – писал Н.А.Окунев, – отсюда ясно, что и притворы вместе с башней (северной, – М. К.) возникли тогда же, иначе нельзя было попасть на хоры» [Н.А.Окунев. Крещальня…, стр. 133].

Однако еще Ф.Г.Солнцев в своей реконструкции первоначального вида Софии полностью отрицал существование башен и вместо них изображал две открытые лестницы в юго-западном и северо-западном углах здания (рис. 28, 2).

По мнению П.А.Лашкарева, обе башни возникли вместе с внешней аркадой, башни эти вели на хоры, но имели еще «и свое независимое от этого назначение» [П.А.Лашкарев. Церковно-археологические очерки…, стр. 149-150].

«Внешняя галерея, так же как и обе башни, – утверждал И.В.Моргилевский, – не связаны с собором, а только приставлены к нему, появились они после основного ядра собора» [І.В.Моргилевський. Київська Софія…, стр. 102].

С.Кросс предполагал, что первоначально существовали специальные деревянные лестницы, которые вели на хоры. Среди ранних добавлений была лестница из кирпича и камня в северо-западном углу. Возникшая позже объединяющая наружная галерея включила в себя северо-западный вход на хоры, и одновременно возникла юго-западная башня [S.Cross, Н.Morgilevsky, K.Conant. The earliest mediaval churches of Kiev, стр. 493-497].

Полностью соглашаясь в этом вопросе с И.В.Моргилевским, Н.И.Брунов писал:

«Наружная, более широкая крытая галерея собора Софии… пристроена к основной части здания позднее, а вместе с ней пристроены и две башни, не относящиеся к первоначальному зданию. Этим фактом доказывается неправильность некоторых более старых реконструкций, авторы которых принимали башни или одну из них за составную часть первоначального вида памятника» [Н.И.Брунов. К вопросу о самостоятельных чертах…, стр. 111].

По вопросу о том, как попадали на полати (хоры) собора до пристройки башев, Н.И.Брунов вслед за Ф.Г.Солнцевым высказывал предположение, что первоначально должны были существовать какие-то специальные входы на хоры. [с. 169] Как уже отмечалось выше, особое внимание исследователя привлекала декоративная «пучковая пилястра» на юго-западной части наружной стены собора. Н.И.Брунов считал, что с этой пилястры на юг через верхнюю часть галереи была перекинута арка, следы которой он усматривал непосредственно над пилястрой. «Все данные говорят за то, – писал он, – что в юго-западном квадратном угловом делении первоначальной наружной галереи находилась ведущая наверх лестница и что над этой лестницей был расположен балдахин на арках» [там же, стр. 119].

Н.И.Брунов считал, кроме того, вполне вероятным, что храм Софии соединялся с соседними дворцовыми корпусами специальными переходами, возможно деревянными, как во владимиро-суздальском зодчестве [там же]. Эта мысль повторялась позже неоднократно [Д.С.Лихачев. Культура Киевской Руси при Ярославе Мудром. ИЖ, 1943, № 7, стр. 33. – С.Я.Грабовський, Ю.С.Асеєв. Дослідження Софії Київської, стр. 45. – Н.И.Кресальный. София Киевская, стр. 18].

Тщательное исследование кладки наружных галерей и примыкающих к ним башен позволяет решить вопрос о времени постройки последних. Разумеется, речь идет не об абсолютной датировке их, а лишь об относительной. Н.А.Окунев, впервые тщательно исследовавший кладку западного притвора и юго-западной башни, считал наиболее вероятным предположение, что башня возникла одновременно с внешними галереями Софии, хотя не исключал и возможности, что башня могла быть выстроена одновременно с южной галереей или даже несколько позднее, но до возведения западной галереи, которая была пристроена к уже существовавшей башне [Н.А.Окунев. Крещальня…, стр. 133-134].

Н.А.Окунев оговаривал возможность этих вариантов потому, что не был убежден в одновременности постройки трех наружных галерей. Вопрос об одновременности постройки трех наружных галерей в настоящее время не является дискуссионным. Не вызывает сомнений и дата юго-западной башни, которая композиционно и конструктивно связана с западной и южной галереями. Кладка стен башни тождественна кладке галерей.

Вопрос о северо-западной башне Софии долгое время был наиболее дискуссионным. Выше отмечалось, что ряд исследователей относил северо-западную башню к древнейшему ядру здания, полагая, что она примыкала к северо-западному углу первоначальной одноэтажной галереи. Мнение об одновременности северо-западной башни с основным ядром собора в результате тщательного изучения архитектуры башни и примыкающих к ней частей наружной галереи можно считать полностью опровергнутым. Внимательное изучение плана собора, выполненного но материалам новых точных обмеров его, приводит к выводу, что северо-западная башня явно «встроена» в уже существовавшую до ее постройки западную наружную галерею, причем с явным нарушением архитектурной композиции последней. [с. 170]

Еще более бесспорные данные по вопросу о соотношении башни и галереи дает исследование кладок в местах примыкания этих двух компонентов здания. Зондаж на участке, где стена башни примыкает к сохранившемуся доныне аркбутану западной галереи, убедительно свидетельствует о том, что кладка северо-западной башни примыкает к ранее выстроенному аркбутану, поверхность которого уже была до постройки башни покрыта фресковой росписью.

Выше, при описании аркбутанов северной галереи, уже отмечалось, что при разборке в 1953-1954 гг. кафельной печи XIX в., примыкавшей к северной стене северо-западной башни, был обнаружен аркбутан, кладка которого была включена в стену башни [М.Кресальний, Ю.Асеєв. Нові дослідження…, стр. 28]. Этот вновь установленный факт убедительно свидетельствует о том, что при постройке башни выстроенный ранее аркбутан западной галереи в известной степени потерял в результате этой пристройки свой архитектурный облик. Разумеется, что соседний с ним (с юга) аркбутан, находившийся на оси северной стены основного массива храма, при постройке башни был полностью уничтожен.

При изучении плана Софии нельзя не обратить внимание на асимметричность расположения башен по отношению к центральной оси здания. Юго-западная башня занимает угловую часть западной и южной наружных галерей. Северозападная башня также включена в западную часть наружной галереи, но расположена не в северо-западном углу ее, а примыкает своей восточной частью к крайнему северному членению западной внутренней галереи.

Асимметричность композиции западной части Софии, по-видимому, являвшаяся в известной мере результатом разновременности постройки башен, сама по себе не может служить аргументом для обоснования этой разновременности, ибо элементы асимметрии в композиции архитектурных масс были характерной чертой древнерусского зодчества XI-XII вв., о чем свидетельствуют не только асимметричная композиция таких прославленных построек, как собор Спаса в Чернигове, собор Михаила Выдубицкого монастыря, церковь Спаса на Берестове, но и подчеркнутое применение этой композиции новгородским зодчим начала XII в. мастером Петром.

Если вопрос о времени постройки башен можно считать решенным, то вопрос о первоначальной форме этих сооружений и, в частности, об их внутреннем устройстве вызывает необходимость дополнительных исследований.

Верхняя часть обеих башен подверглась капитальной перестройке в XVII- XVIII вв., когда были сломаны древние купола над ними. Значительным перестройкам подверглось внутреннее устройство башен. Древние входы, которые размещались на западном (северная башня) и южном (южная башня) фасадах, были заложены, а вместо них пробиты новые двери изнутри собора.

Описывая Киевскую Софию, Павел Алеппский писал о башнях ее:

«На каждом из западных углов круглая (разрядка наша, – М. К.) огромная башня… Каждая башня имеет двери с запада; от нее входишь по широкой по[с. 172]местительной и длинной лестнице со многими ступеньками к самой верхней бойнице, через которую выходишь на вторую верхнюю окружную галерею церкви» [Павел Алеппский. Путешествие…, вып. II, стр. 68].

Рис. 55. София. Южная часть западного фасада. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 171]

На рисунке А.Вестерфельда юго-западная башня изображена также круглой (рис. 55). Эти два свидетельства XVII в. приводили некоторых исследователей к выводу о том, что в древности башни были круглые. В действительности, как показали сделанные в разное время многочисленные зондажи, нижняя часть южной башни имела снаружи прямоугольную форму, и только на уровне второго этажа была круглой. С северной стороны на уровне второго этажа к башне примыкало прямоугольное в плане крытое помещение, через которое в древности проходили через второй этаж внутренней галереи, появившейся, по-видимому, одновременно с постройкой юго-западной башни, на полати собора. Дверь в восточной стене башни выводила на гульбище южной наружной галереи.

Для выяснения характера первоначального внутреннего устройства северо-западной башни Софии нам удалось в 1949 г., при проведении архитектурно-археологических исследований в соборе, осуществить специальные раскопки внутри этой башни, к сожалению, на небольшом, хотя во многих отношениях важном участке.

Как известно, в настоящее время вход в северную башню представляет собой пробитую в весьма позднее время дверь из внутренней западной галереи собора. Зондажами на внешней и внутренней поверхности западной стены башни уже давно удалось установить наличие заложенного поздним кирпичом большого входного проема, однако на какую глубину уходит этот дверной портал и каково было первоначальное устройство лестницы в нижней части башни, оставалось неясным.

Под огромными чугунными плитами современной лестницы, сделанной при реставрации собора в 40-х годах XIX в., не только были скрыты древние кирпичные ступени лестницы, но и совершенно изменена общая конфигурация лестничного подъема. Нижняя часть древнего заложенного портала оказалась вследствие этого глубоко под новыми чугунными ступенями.

Раскоп был заложен в юго-западном углу башни. После удаления трех огромных чугунных ступеней открылась кирпичная выкладка на растворе извести с песком (середина XIX в.), а под ней подсыпка из строительного щебня, среди которого попадались в большом количестве обломки древнего кирпича и раствора с цемянкой.

На глубине 0.60 м от уровня чугунной плиты в северной части раскопа была обнаружена первая ступень лестницы, сложенная из древнего кирпича на растворе извести с цемянкой и покрытая большой, гладко отесанной шиферной плитой (табл. XIX). Западный край плиты был вплотную пригнан к западной стене башни, причем древняя фресковая штукатурка на этой стене доходит [с. 173] только до уровня плиты, что свидетельствует о том, что шиферная плита лежит in situ.

Юго-западный угол плиты лежит у северного угла заложенного западного входа в башню. Ширина плиты 0.75 м. Расширение раскопа в северном направлении (под чугунной лестницей) позволило расчистить вторую и третью ступени, также перекрытые шиферными плитами. И эти плиты были точно пригнаны к западной стене башни. Древняя штукатурка также доходит только до уровня плит. Подступенки этой древней лестницы (высотой 0.23 м) покрыты гладко затертой обмазкой раствора извести с примесью цемянки.

К югу от южного края нижней ступени, на одном уровне с нею открылась вымостка из кирпичей, размером 0.27:0.14:0.05 м, на растворе извести с песком. После расчистки и фиксации этой поздней кирпичной вымостки она была удалена. Ниже лежал слой плотно слежавшегося щебня, состоящего в основном из обломков древнего кирпича, кусков раствора, обломков мозаичного пола и разнообразной древней керамики. После удаления этого слоя открылись три ступени, расположенные почти перпендикулярно к только что описанным и параллельно западной стене башни. На верхней ступени шиферная плита, перекрывавшая ее первоначально, не сохранилась, однако о существовании ее свидетельствовал отпечаток ее в растворе, на который она была положена в древности. На второй и третьей ступенях хорошо сохранились шиферные плиты. Западный край второй ступени лежит вдоль восточной линии проема портала башни, третья ступень лежит внутри этого проема.

На подступенке верхней ступени сохранилась орнаментальная мозаика из мелких кусочков смальты (табл. XIX). Следующий подступенок также покрыт мозаикой, но иного рисунка. Мозаика представляет ряд треугольников с растительным орнаментом внутри них. Сохранность мозаики на втором подступенке крайне плохая. На подступенке третьей ступени также сохранились остатки мозаики, но по техническим условиям от раскрытия этого подступенка пришлось временно отказаться.

После удаления поздней кирпичной вымостки в восточной части раскопа открылась площадка, покрытая очень прочной, розового цвета известковой подмазкой. На этой подмазке в древности либо лежали шиферные плиты, либо (что нам кажется вероятнее) площадка была декорирована половой імозаикой, фрагменты которой в виде кусков раствора с инкрустированными смальтами в значительном количестве были найдены тут же, в завале строительного щебня. В выбоине, сделанной, по-видимому, при устройстве новой чугунной лестницы, видно, что под известковой подмазкой этой площадки лежит древняя кирпичная кладка свода башни.

Общая композиция древней лестницы в северной башне вырисовывается в следующем виде. Через западный входной проем башни поднимались четыре покрытые шиферными плитами ступени, подступенки которых были декорированы стенной мозаикой. Ступени вели на площадку, с которой лестница, веерообразно поворачиваясь в северную сторону, вела вверх, на полати собора. [с. 174]

В восточную сторону с площадки, по-видимому, был лестничный спуск, который вел в восточную часть башни. Уровень древнего пола в этой части башни лежит на уровне древнего пола храма, т.е. на 1.5 м ниже уровня пола площадки. Устройство восточной части башни, к сожалению, исследовать в полной мере по техническим условиям оказалось пока невозможным.

Результаты раскопок внутри северной башни представляют значительный интерес для реконструкции первоначального облика лестничных башен собора. Архитектурно-археологические исследования башен Софии необходимо продолжить. Помимо новых данных по вопросам строительной истории памятника, раскопки под современными чугунными лестницами обеих башен позволят открыть значительные части древней фресковой росписи, ныне недоступные для изучения.

Окончательное решение вопроса о дате башен Киевской Софии настойчиво заставляет вернуться к нерешенному вопросу: как же попадали не только на гульбища первоначальных галерей, но и на полати собора до постройки юго-западной башни, сооруженной одновременно с пристройкой наружных галерей, по-видимому лишь в конце XI в.?

Археологические исследования, проводящиеся в течение ряда лет на территории Софийского заповедника, в том числе и на участках, почти вплотную примыкающих к зданию собора, позволяют нам со всей решительностью отвергнуть дожившую до наших дней старую гипотезу о «переходах» (каменных или даже деревянных), соединявших полати Софии со вторым этажом княжеского дворца, находившегося поблизости. Никаких следов дворцовых сооружений в окружении Софии нет. В первом томе настоящего исследования подробно рассмотрен вопрос о «Великом Ярославовом дворе», который некоторые исследователи пытались локализовать без серьезных к тому оснований возле храма Софии. Как письменные, так и археологические источники неоспоримо свидетельствуют о том, что главный двор киевских князей и после постройки Ярославова города, как и прежде находился в старом Владимировом городе, неподалеку от Десятинной церкви. Из сказанного следует, что версию о переходах из дворца на полати Софии нужно полностью исключить.

Сооружения для входа на полати, существовавшие до пристройки наружных галерей и юго-западной башни, по-видимому были полностью уничтожены, так как именно на их месте и возникли новые галереи и башня. Только случайные остатки каких-нибудь деталей, связанных с первоначальным устройством входов на полати, когда-нибудь удастся обнаружить в сложном разновременном комплексе западной части Софии, особенно в верхнем ее ярусе. Выше отмечалось, что обнаружение на стенах Софии «пучковых пилястр» сложного профиля в дополнение к той, что была известна еще Ф.Г.Солнцеву и привлекла особое внимание Н.И.Брунова, не позволяет принять гипотезу последнего, рассматривавшего эту, казавшуюся тогда «неповторимой» декоративную деталь на фасадах собора как часть «балдахина» над входом на полати. [с. 175]

12. Строительная техника

Киевская София, как и другие монументальные сооружения времени Ярослава Мудрого, характеризуется исключительно высокой строительной техникой, проявляющейся во всех сторонах сложного организма здания.

Не все особенности строительной техники Софии изучены в равной степени. Раскопками и исследованиями последних двух десятилетий впервые была исследована сложная система фундаментов здания. Фундаменты под различными частями здания оказались весьма различными по конструкции.

Рис. 56. София. Фундамент средней апсиды. Раскопки 1950 г. [с. 176]	Рис. 57. София. Фундамент средней апсиды. Раскопки 1950 г. [с. 177]

Как показал раскоп 1940 г. фундамента под северной апсидой Софии и раскоп 1950 г. у фундамента средней апсиды, фундаменты наружных стен здания сложены из рваного бутового камня на растворе извести с немянкой (рис. 56). Фундамент средней апсиды заложен на глубину 1-1.1 м, с наружной стороны имеет обрез шириной 18-20 см (рис. 57) [М.К.Каргер. Отчет о раскопках в Софии в 1940 г. Рукопись. Архив Софийского архитектурно-исторического заповедника].

Близкий по конструкции и технике кладки фундамент был исследован в 1949 г. под западной стеной северо-западной башни [М.К.Каргер. Отчет об археологических исследованиях в Софийском заповеднике в 1949 г. Рукопись. Архив Софийского архитектурно-исторического заповедника]. Раскоп площадью 3.0:1.5 м был заложен вдоль западной стены башни, вплотную к ней. Южной границей раскоп примыкал к южной лопатке западного фасада башни. Под [с. 176] современной кирпичной вымосткой на глубину до 0.82 м лежит аморфный, многократно перекопанный культурный слой с незначительными остатками древних и новых строительных материалов. Под этим слоем лежит плотный светло-желтый материковый лёсс.

Рис. 58. София. Фундамент северной башни. Раскопки 1949 г. [с. 178]	Рис. 59. София. Фундамент северной башни. План, фасад, профиль. Раскопки 1949 г. [с. 179]

На глубине 0.45 м от уровня современной поверхности новый кирпичный цоколь собора кончается. За ним открывается неоштукатуренная поверхность древнего западного фасада башни. Кладка представляет чередование рядов плинфы и розового от примеси толченого кирпича известкового раствора, с гладко затертой поверхностью, прикрывающего утопленный в кладке ряд кирпича (рис. 58). Эта древняя кладка продолжается на глубину 0.82 м от уровня современной дневной поверхности. Ниже уровня нового цоколя видны три ряда кирпичной кладки, лежащие в плоскости фасада, чередующиеся с двумя рядами, утопленными в кладке и прикрытыми гладко затертым известковым раствором (рис. 59). Узкий вертикальный зондаж, прорезавший новую кирпичную кладку цоколя, показывает, что выше лежат еще два ряда древней кирпичной кладки, над которыми уже начинается поздняя закладка древнего западного входа в башню.

На глубине 0.82 м открылась бутовая кладка фундамента башни, состоящая из гранитных валунов и крупных кусков красного овручского кварцита на растворе извести с примесью цемянки. Обрез фундамента выступает от линии западного фасада на 0.44 м. Так как толщина лопатки (0.30 м) на 0.14 м уже ширины обреза фундамента, фундамент в этом месте уширения не имеет. Глубина заложения фундамента от уровня древнего горизонта 0.86 м (от уровня современной поверхности 1.68 м). [с. 177]

Зачистка западной поверхности бутовой кладки фундамента позволила обнаружить в растворе кладки глубокие отпечатки деревянных, заостренных внизу колышков, прямоугольных в сечении, забитых почти вертикально в подошву фундаментного рва на глубину 0.20 м ниже уровня кладки фундамента. Верхняя часть колышков на высоту до 0.28 м была залита раствором бутовой кладки, в котором и сохранились отпечатки колышков. На открытой раскопками западной поверхности фундамента прослежены отпечатки шести колышков; расстояние между ними 0.40-0.58 м (рис. 59). Небольшой шурф (шириной 0.75 м), заложенный под подошвой фундамента, позволил выяснить еще одну весьма существенную конструктивную особенность кладки фундамента. На подошве фундамента в растворе кладки отчетливо прослеживается отпечаток деревянного поперечного лежня, представляющего прямоугольную в сечении балку (12:10 см) (рис. 59). Следов лежней, уложенных вдоль фундаментов, по техническим условиям проследить не удалось.

Результаты раскопок 1949 г. у западного фасада северной башни дали весьма существенные новые сведения о фундаменте Софии, ибо, несмотря на неоднократные археологические раскопки, проводившиеся на различных участках внутри собора и у его наружных стен, конструкция фундаментов собора все же не изучена с надлежащей полнотой. Необходимо подчеркнуть, что конструкция фундамента башни, по своей ширине значительно превышающего толщину стен собора, повторяет, хотя и не полностью, конструкцию фундамента алтарных частей собора. [с. 178]

От описанных выше фундаментов под наружными стенами здания резко отличаются фундаменты под внутренними стенами и ленточные фундаменты, расположенные по осям его основных внутренних членений.

Этот тип фундаментов был впервые исследован раскопками 1939 г. под остатками двух восьмигранных столбов в западной части среднего нефа и повторно в 1952 г. под северной стеной основного (пятинефного) массива храма, между пилонами южной внутренней и западной внутренней галерей. На всех перечисленных участках фундамент был сложен из рваного бутового камня насухо, без раствора, лишь сверху перекрытый тонким слоем (5-10 см) очень прочного раствора извести с пемянкой, на котором выкладывались стены или столбы здания.

Аналогичные части фундамента были обнаружены в 1953-1954 гг. при пробивке траншей для центрального отопления в проходе между средней и сосед[с. 179]ней с ней южной апсидами, в проходе между приделами Георгия и Петра, а также на некоторых других участках в западной галерее [M.Кресальний, Ю.Асеєв. Нові дослідження…, стр. 27].

Фундаменты второго типа заложены на глубину от 0.7 до 1.42 м от уровня древнего пола здания, по ширине они несколько превышают толщину стен, имея обрезы с двух сторон по 15-20 см.

Едва ли можно согласиться с мнением Н.И.Кресального и Ю.С.Асеева, считавших, что фундаменты под внешними стенами собора отличаются по своей конструкции от фундаментов под внутренними частями ввиду того, что строительству их уделялось больше внимания, почему оно и поручалось более подготовленным мастерам [там же, стр. 28].

Если принять это предположение, то останется совершенно непонятным, почему же фундаменты под основными стенами пятинефного массива здания и фундаменты под столбами, державшими основные своды и центральный купол храма, доверялись менее квалифицированным строителям. Напомним, что сложенные насухо, без раствора, фундаменты не являются в древнерусском зодчестве XI-XII вв. уникальными. Эту технику применил талантливый смоленский зодчий, создавший в конце XII в. удивительный по своему архитектурному мастерству храм Михаила в княжеском предместьи Смоленска. В отличие от строителей Киевской Софии строители смоленского храма применили при этом не большие глыбы рваного камня, а мелкий булыжник.

Открытые раскопками 1949 г. нижние части аркбутанов южной галереи Софии, а также обнаруженные в 1953-1954 гг. остатки аркбутанов северной галереи позволяют установить, что в отличие от остальных членений собора, связанных ленточными фундаментами, членения наружных галерей поперечных ленточных фундаментов не имели. Основания аркбутанов опирались на мощные фундаменты, конструктивно связанные с фундаментом наружных стен галерей, но не соединявшиеся с ленточными фундаментами древнейшей части здания.

Кладка стен, столбов, сводов и арок Софии отличается высоким мастерством. Как и другие киевские сооружения Х-XI вв., наружные стены Софии не покрывались штукатуркой, отчего на фасадах здания структура кладки оставалась открытой. В тех частях интерьера, которые почему-либо не покрывались фресковой росписью или мозаикой, кладка также оставалась открытой,

Основной массив здания был выполнен в технике «смешанной кладки», из чередующихся рядов дикого камня и рядов плинфы, на растворе извести с примесью мелкотолченого кирпича (цемянки), отчего он приобретал розоватый цвет. Как уже отмечалось при характеристике кладки Х в., добавка цемянки придавала раствору не только большую прочность, но и делало его гидравличным.

Открытые зондажами значительные части восточного фасада Софии позволяют судить не только о технической, но и о художественной стороне древней кладки здания (табл. XX). В нижних частях постройки (табл. XXI, 1) приме[с. 180]няли более крупные блоки камня (красный кварцит, отчасти гранит), чем в верхних, где к тому же камня вообще меньше (табл. XXI, 2). Цемяночный раствор, из которого камни нередко выступают отдельными, наиболее выпуклыми своими частями, строители специально подрезают фаской, как бы подчеркивая «неквадровый» характер камня. Каменная кладка через некоторые промежутки выравнивалась кладкой из плинфы в той технике «с утопленным рядом», которая описана уже в киевских постройках конца Х в.

Плинфа в древнейших частях Софии исключительно высокого качества, глина хорошо промешана, обжиг равномерный, форма очень правильная, размеры (в среднем) – 37:27:3.5 см и 29:18:3.5 см (половинки). Каменная кладка из разновеликих и неровных камней, чередовавшаяся с кладкой из рядов плинф с применением «утопленного ряда», придавала фасадам своеобразную живописную поверхность, раскрывая в то же время с предельной ясностью конструктивную основу здания. Столбы небольшого сечения, арочные проемы, окна и ниши выкладывались обычно из одной плинфы.

В пристройках конца XI в. (табл. XX) техника кладки несколько отличается от древнейшей. Там почти не применяется камень. Кирпич становится несколько больше и толще. Форма его не столь правильна.

Техническая зрелость строителей особенно ярко проявилась в кладке купольных сводов. Техника кладки купольных сводов была детально изучена при ремонте купольных покрытий в 1953-1954 гг. Свод центрального купола оказался сложенным из плинфы в один ряд, на растворе извести с цемянкой. На две трети своей высоты свод выложен концентрическими кругами с напуском одного ряда над другим и с незначительным наклоном рядов к центру кривой купола. Верхняя часть купола, образующая так называемую скуфью, сложена из таких же плинф, но уже с помощью опалубки на кружалах [там же, стр. 29]. Б центре купольного свода было обнаружено треугольное углубление, образованное тремя вертикально поставленными плинфами, служившее, по-видимому, для крепления креста, увенчивавшего центральную главу собора.

Кладка купольного свода обмазана сверху раствором извести с цемянкой и покрыта специально изготовленной, выгнутой соответственно сферической поверхности купола, тщательно пригнанной одна к другой лекальной плинфой. Поверх этого ряда плинфы купольный свод вновь был обмазан тонким слоем тщательно заглаженного и отшлифованного цемяночного раствора.

Конструкция средних и малых куполов, изученная в те же годы, оказалась аналогичной конструкции центрального купола, однако в этих куполах не выкладывалась скуфья. Любопытно, что на средних и малых куполах Софии не обнаружено никаких следов крепления крестов. Исследователи делали из этого наблюдения, на наш взгляд, далеко не бесспорный вывод о том, что в древности крестом была увенчана только одна центральная глава, остальные двенадцать крестов не имели [там же]. [с. 181]

В кладке ненарушенных сводов, как показало исследование такого свода в западной галерее собора [M.K.Каргер. Отчет об архитектурно-археологических исследованиях в Софийском архитектурно-историческом заповеднике в 1949 г. Архив Софийского архитектурно-исторического заповедника], были в большом количестве применены специально изготовлявшиеся сосуды-голосники. Такие же голосники обнаружены в парусах главного купола. Незаштукатуренные отверстия некоторых голосников, выходившие внутрь храма, свидетельствуют о применении голосников не только для облегчения сводов, но и в качестве резонаторов.

Кровли сводов и куполов Софии были покрыты свинцом, о чем свидетельствуют многочисленные находки свинца, нередко подвергшегося действию огня, на сводах храма и при раскопках под его полами. Раскопками в северной внутренней галерее собора удалось в 1952 г. найти целый свинцовый лист очень больших размеров.

Об устройстве окон позволяют судить многочисленные обломки фрагментов круглого оконного стекла, находимые при раскопках в соборе. В 1889 г. при раскрытии заложенных поздним кирпичом древних оконных проемов в угловых куполах Софии были обнаружены остатки оконных рам, достаточно сложных по устройству и, что особенно ценно, с остатками древнего оконного стекла. Досле удаления поздних закладок открылись остатки вставленных в оконные проемы массивных дубовых луток, с прикрепленными к ним свинцовыми переплетами в виде решетки, состоявшей из ячеек шестигранной формы. Местами в переплете уцелели такой же формы стекла, зеленого цвета [Газетные известия (за лето и осень 1889 г.). ЗРАО (нов. сер.), т. IV, вып. З-4, СПб., 1890, стр. 458].

13. Фрагменты архитектурного убранства интерьера Софии

Киевский Софийский собор, дошедший до нашего времени в барочном наряде XVII – XVIII вв., лишь внутри сохранил, хотя и фрагментарно, черты своего былого великолепного убранства. Раскрытие древних фресковых росписей Софии, расчистка ее всемирно известных мозаик, начатые в 1920-х годах, позволили, до некоторой степени, подойти к реставрации неповторимого интерьера Софии. Однако решению этой задачи крайне мешал грубый пол из чугунных плит, скрывавший не только былую роскошь мозаичного ковра древнейшего пола, но и нижние части древних фресок на стенах и столбах храма.

Путешественники XVI – XVII вв., посещавшие Киев, видевшие Софию еще в развалинах, с восхищением описывали не только мозаики и фрески, покрывавшие уцелевшие стены и своды собора, но и ее богато декорированные полы. Эрих Ляссота, побывавший в Киеве в 1594 г., отмечал, что сильно обветшавший собор Софии «внутри отделан мозаичной работой, пол же выложен красивыми цветными камешками» [Сборник материалов для исторической топографии Киева и его окрестностей. Киев, 1874, стр. 16]. [с. 182]

Подробно описывает мозаичные полы Софии Павел Алеппский, сопровождавший в половине XVII в. антиохийского патриарха Макария в его путешествии по России.

«Когда входишь в храм через западные двери, – писал он, – то глазам твоим открывается пол хороса (средняя подкупольная часть здания, – М.К.), сделанный из удивительной многоцветной мозаики с разнообразными тонкостями искусства. Такой же пол внутри алтарей и перед ними» [Павел Алеппский. Путешествие…, вып. II, стр. 69].

Во время запустения и последующих неоднократных реставраций XVII, XVIII и XIX вв. древний мозаичный пол Софии был в большей своей части уничтожен, а случайно сохранившиеся фрагменты скрыты под более поздними полами.

С 1843 по 1853 г. Софийский собор подвергся капитальной реставрации, проводившейся под общим руководством акад. Ф.Г.Солнцева. Начатая в связи со случайным обнаружением древних фресок, открывшихся из-под обвалившейся штукатурки, реставрация 40-50-х годов коснулась не только фресковой росписи собора. План реставрационных работ предусматривал и целый ряд мероприятий «по возобновлению» архитектуры собора [П.Г.Лебединцев. Возобновление Киево-Софийского собора в 1843-1853 гг. Киев, 1879, стр. 40-54].

Реставрационные работы в значительной степени коснулись и полов собора. Судя по донесению епархиального архитектора П.Спарро, составленному им по освидетельствовании собора совместно с Ф.Г.Солнцевым в августе 1844 г.,

«полы чугунные плитные как внизу, так и на хорах по всем углам и около столбов, поддерживающих своды собора, вместо чугуна заложенные досками или кирпичом, в некоторых местах начинали оседать от осадки под ними земли и портящихся сводов в погребах» [там же, стр. 8].

Указывая, что «древняя живопись открыта и около самого пола на столбах, коей нижняя часть закрыта чугунными плитами, что доказывает, что весь пол собора был прежде гораздо ниже», авторы донесения предлагали «сорвать весь пол, осмотреть своды подвалов и где потребуется исправить, высыпать и утрамбовать землей, вымостить кирпичом в елку и осадить пол гораздо ниже» [там же, стр. 8-9]. Судя по тому, что авторы проекта предлагали вместо имевшейся одной ступени на солею сделать три, понижение пола в алтарной части собора не предполагалось [там же, стр. 9].

Летом 1846 г. пол в соборе был понижен почти на 0.5 м, за исключением алтарной части храма, возвышенное положение которой, по мнению комитета, ведавшего реставрацией собора, придавало ей более величественный вид [там же, стр. 40-41]. По-видимому, для подкрепления своего решения комитет указывал также, что под полом в алтарной части собора не было обнаружено фресок, хотя именно в алтарной части целость фресковой росписи наиболее грубо нарушалась вы[с. 183]соко поднятым полом. Понижая пол на всей остальной площади собора почти на 0.5 м, руководители реставрационных работ полагали, что древний пол собора Существовал на этой глубине. Новый пол был уложен из чугунных плит меньшего размера, изготовленных по специально утвержденному образцу [там же, стр. 46].

Предположенное по первоначальному проекту устройство отопления в соборе осуществлено не было, благодаря чему на некоторое время были сохранены древние полы собора. Однако руководители реставрационных работ не проявили к ним ни малейшего интереса. Древний мозаичный пол еще достаточно хорошо, хотя и фрагментарно, сохранившийся к этому времени, по-видимому, даже не был раскрыт.

В начале 1880-х годов был решен вопрос об устройстве отопления в соборе. В 1882 г., в связи с устройством центральной камеры для топки, была заново выстроена в «ложновизантийском» стиле западная паперть собора. Новый фундамент ее был углублен до 3.5 м вместо 2. Большие земляные работы, произведенные в связи с этим в западной части собора, были осуществлены без серьезного научного наблюдения.

Но наиболее сокрушительные работы были произведены при проведении отопительных каналов по всей длине южного и северного нефов собора, для чего были вырыты на большую глубину каналы шириной 1.15 м, прорезавшие не только древний мозаичный пол, но и все поперечные ленточные фундаменты собора. Стены и своды каналов были выложены из кирпича, а сверху засыпаны строительным мусором и землей до уровня чугунного пола. Многие крупные обломки мраморных колонн, карнизов и другие фрагменты древнего декоративного убранства собора, хранящиеся с давних пор в крещальне, были собраны во время работ по устройству отопления [Сохранением этих драгоценных фрагментов мы обязаны вмешательству проф.А.В.Прахова].

Первую серьезную попытку археологических исследований внутри Софийского собора сделал Д.В.Милеев в 1909 г. Это были даже не раскопки в собственном смысле этого слова. В октябре 1909 г. было предпринято переустройство чугунного пола в главном алтаре Софии, который решено было заменить более теплым деревянным паркетом. Д.В.Милееву, руководившему тогда большими археологическими раскопками в Киеве, Археологическая комиссия поручила провести наблюдения за этими ремонтными работами.

Несмотря на ограниченность возможных исследований, Д.В.Милеев, как чрезвычайно тщательный исследователь, сделал очень много ценных наблюдений. Установив наличие в среднем алтаре собора нескольких полов, лежавших на разных уровнях, он правильно связал их с различными этапами жизни собора. Наблюдения эти, сделанные на очень ограниченной площади, однако, не только пролили свет на историю внутреннего убранства собора, но и поставили вопрос о возможности дальнейших поисков древних мозаичных полов в этом наиболее пышно убранном памятнике киевского зодчества. [с. 184]

19 февраля 1910 г. на заседании Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества Д.В.Милеев сделал доклад о результатах своих небольших раскопок [Д.В.Милеев. Об остатках древних полов Киево-Софийского собора, открытых осенью 1909 г. ЗОРСА, т. IV, СПб., 1913, Прот., стр. 331-335], позже опубликованный [Д.В.Милеев. Древние полы в Киевском соборе св. Софии. Сборник археологических статей, поднесенный гр. А.А.Бобринскому. СПб., 1911, стр. 212-221].

Выступивший в том же заседании А.В.Прахов указывал, что систематические раскопки всей внутренности храма представляют одну из важнейших и первоочередных задач будущего археологического исследования собора [ЗОРСА, т. IX, СПб., 1913, стр. 334]. Решением Отделения дальнейшее археологическое исследование Софийского собора было признано весьма желательным [там же, стр. 335].

Совещание Киевского общества охраны памятников старины и искусства, заслушав 4 августа 1912 г. доклад Распорядительного комитета Общества об исследовании и реставрации Киево-Софийского собора, пришло к решению, что дальнейшее археологическое исследование Софийского собора может пролить много света на вопрос о его древнем убранстве и совершенно необходимо перед реставрацией собора [ИАК, Прибавл. к вып. 48, СПб., 1913, Арх. хроника, стр. 21-22].

Однако широко поставленные исследовательские работы внутри Софийского собора стали возможны лишь после превращения его в 1934 г. в архитектурно-исторический заповедник. В том же году в соборе были проведены небольшие раскопки в южной и северной башнях, а также во Владимирском приделе [И.Скуленко. Реставрация бывш. Софиевского собора в Киеве. Сов. музей, М., 1936, № 3, стр. 59. К сожалению, научный отчет в архиве заповедника не сохранился]. В 1936 г. экспедицией Института истории материальной культуры Академии наук УССР были проведены первые крупные археологические раскопки в соборе. Раскопками 1936 г. были вскрыты весь крайний южный неф собора от древней западной стены до апсиды Михайловского придела включительно и внутренняя южная галерея.

Несмотря на значительность площади раскопок 1936 г., сохравнившиеся участки древнего пола удалось обнаружить только в двух местах и на весьма небольшой площади. Между столбами южной тройной арки под хорами, в западном ее делении, была обнаружена in situ отлично сохранившаяся шиферная плита с мозаичной инкрустацией. Кроме того, раскопками 1936 г. были открыты весьма фрагментарно сохранившиеся незначительные остатки пола из поливных плиток в алтаре придела архангела Михаила. Пол этот лежал на 0.20-0.25 м выше уровня древнейшего мозаичного пола собора. Результаты раскопок 1936 г. остались необработанными и неопубликованными.

В 1939-1940 и 1949-1952 гг. Софийский архитектурно-исторический заповедник провел крупного масштаба археологические исследования собора под руководством автора настоящих строк. Раскопками 1939-1940 гг. была [с. 185] вскрыта полностью площадь среднего нефа собора, двух северных нефов и примыкающего к среднему южного нефа (крайний южный неф, как сказано выше, был раскопан в 1936 г.). Площадь всех четырех нефов была раскопана на всем протяжении от древней западной стены собора до солеи, на которой стоит барочный резной иконостас XVIII в. Кроме того, была раскопана площадь четырех алтарных апсид собора (пятая была вскрыта ранее раскопками 1936 г.).

В 1949-1950 гг. дополнительными раскопками внутри собора был вскрыт древний пол на участке между восточной парой подкупольных столбов, проведены разведочного характера раскопки в средней части и в южном конце солеи, а также подверглись дополнительному исследованию отдельные участки пола, вскрытого раскопками 1940 г. в средней апсиде.

Наконец, в 1952 г. удалось провести раскопки на всей площади солеи, в том числе и под иконостасом XVIII в., установленным на время раскопок на домкратах, а после исследования и фиксации всех участков древнего мозаичного пола, сохранившихся под ним, опущенного на уровень древнего пола.

Вся площадь пола собора, за исключением апсид, к началу раскопок была покрыта квадратными чугунными плитами, положенными на кирпичную вымостку, с подсыпкой под плиты тонкого слоя песка. Этот пол был сделан, как сказано выше, во время капитальной реставрации собора 40-50-х годов XIX в. Под этим полом на всей раскопанной площади лежал незначительный (от 0.15 до 0.25 м) слой темно-серого грунта, под которым вплоть до уровня древнего пола насыпан щебень из крупных обломков кирпича, камня и известкового раствора. В этом слое нередко встречались обломки древних плиточных кирпичей и куски древнего раствора с примесью толченого кирпича, но в основном слой состоял из обломков строительного материала XIX в. Не может быть никаких сомнений в том, что весь этот слой насыпан одновременно при устройстве чугунного пола XIX в.

В нескольких местах в щебне были встречены незначительные, крайне плохо сохранившиеся остатки пола, состоявшего из белого известкового раствора, на котором были видны отпечатки шестигранных кирпичных плиток. Полы из подобных плиток были найдены in situ в средней апсиде собора и в приделе Георгия. Этот пол был полностью уничтожен при настилке пола XIX в. Уровень этого пола хорошо прослеживался на поверхности столбов храма: фрески, лежавшие ниже его, были сильно залиты белым известковым раствором.

На глубине 0.60-0.70 м под уровнем чугунного пола лежит известковая подготовка древнейшего пола собора. Она представляет толстый, очень прочный слой раствора извести с примесью мелкотолченого кирпича, отчего раствор имеет розоватый цвет. Большая часть раскрытой в 1939 г. площади сохранила только этот слой, представляющий подготовку под мозаичный пол. Подготовка эта не сохранилась лишь там, где она была пробита для погребений. Кроме того, вдоль южного и северного нефов собора в 80-х годах XIX в. проложены широкие отопительные каналы, которые почти полностью уничтожили древние полы в этих нефах. [с. 186]

На многих участках на известковой подготовке сохранились фрагменты мозаичного пола. Наилучший по сохранности фрагмент был частично раскрыт еще в 1936 г. Он находится между восьмигранными столбами южной тройной арки и кресчатым столбом к западу от нее. Здесь была раскрыта большая, прямоугольная шиферная плита, которая обрамлена мозаичным набором из разноцветных смальт (табл. XXIII, 1). Мозаичная кайма имеет в ширину от 0.12 до 0.14 м. [с. 187]

К северо-западу от этого фрагмента, в северо-восточном углу крёсчатого столба, в 1939 г. был раскрыт еще один большой кусок хорошо сохранившейся мозаики пола (табл. XXIII, 2). К востоку от этого фрагмента сохранились небольшими участками куски смальты в растворе. Там, где смальта выпала, в растворе хорошо прослеживаются гнезда от нее.

Рис. 60. София. Мозаичный пол в южном нефе. План. Раскопки 1939 – 1940 гг. [с. 187]

На этом же участке была установлена чрезвычайно интересная особенность техники мозаичного набора полов. Под слоем известкового раствора, в который инкрустировались смальты, лежит еше один слой раствора; на поверхности его, еще в то время, когда он не затвердел, острым инструментом сделана графья, которой должен был руководствоваться мастер при наборе смальты (табл. XXIV). Под этим слоем лежит описанная выше известковая подготовка, сохранившаяся почти на всей площади пола. Тщательное изучение этого участка показало, что сохранившиеся в третьем слое наборы смальты действительно сделаны по рисунку, данному графьей нижележащего слоя подмазки. Линии графьи продолжаются в полосах сохранившихся участков мозаичного набора,. и ширина мозаичных полос соответствует расстояниям между линиями графьи. Прямые линии графьи сделаны по линейке, круги – циркулем (рис. 60).

Северная сторона этого прекрасно сохранившегося участка древнего пола перерезана по прямой линии – отопительным каналом XIX в., уничтожившим большую часть хорошо сохранившегося участка пола. По другую сторону этого канала (к северу) сохранилось продолжение мозаичного пола (рис. 60). На этом участке еще нагляднее можно изучить устройство древнего пола Софии. Здесь мы видим нижний слой подготовки, лежащей непосредственно на грунте. На нем лежит второй слой подмазки с отлично сохранившейся графьей. Поверх этой подмазки наложен третий слой с инкрустированными смальтами, частично сохранившимися in situ.

У восточной стороны юго-восточного столба на небольшом участке верхний слой подмазки имеет несколько иной цвет, благодаря меньшей примеси толченого кирпича. В этом слое отчетливо сохранились отпечатки квадратных плиток (0.105:0.105 м). Два небольших фрагмента этих плиток, сохранившихся in situ у самого столба (рис. 60), и несколько целых плиток, найденных в засипи,.. позволили, установить, что этот участок пола был покрыт не набором смальты,. а керамическими плитками с цветной поливой. Этот факт наряду с отличием состава самой подмазки заставляет признать описанный участок пола более поздней чинкой, однако, судя по раствору и характеру плиток, сделанный еще в очень древнее время, во всяком случае не позже XII в. Причина этого ремонта объясняется, по-видимому, прогибом древнего пола при осадке столба. Аналогичное явление было установлено Д.В.Милеевым и нашими раскопками 1940 и 1950 гг. в алтарной части собора, где древний пол у южной стены апсиды также был исправлен после прогиба еще в очень глубокой древности [Д.В.Милеев. Древние полы…, стр. 215-216, рис. 6].

Рис. 61. София. Графья мозаичного пола в северном нефе. План. Раскопки 1939 г. [с. 189]

Хорошо сохранившийся участок древнего пола был обнаружен в 1939 г, в северном нефе собора, у северной тройной арки (рис. 61). Еще в 1936 г. здесь. [с. 188] небольшим шурфом была обнаружена шиферная фигурная плита в виде полудужек, примыкающих к узкой длинной полосе. Между западным восьмигранным столбом и кресчатым подкуполышм столбом лежала, по-видимому, большая шиферная плита, на месте которой сохранилось сейчас углубление. По краям этой плиты тоже были мозаики, от которых сохранились лишь незначительные фрагменты с восточной стороны углубления.

К югу от столбов в 1939 г. был раскрыт большой участок пола с хорошо сохранившимся вторым слоем подмазки, покрытой графьей из переплетающихся кругов различного диаметра (табл. XXV, 1). Как и соответствующий участок южного нефа, этот кусок пола обрезан почти по прямой линии отопительным каналом XIX в., за которым (к югу) рисунок пола продолжается около восточной стороны северо-западного центрального столба (рис. 61).

На том же участке местами сохранился и третий слой подмазки с незначительным количеством смальтовых инкрустаций. Обращает внимание отличие р ісунка пола северного нефа от аналогичного участка южного нефа. Здесь рисунок состоял только из переплетающихся кругов различного диаметра при полном отсутствии прямых линий.

Небольшими по площади шурфами, заложенными еще в 1950 г. на двух участках солеи, были обнаружены в средней части солеи остатки нижнего слоя подготовки под древний пол и в южной части солеи, между юго-восточным [с. 189] кресчатым столбом и восточным восьмигранным столбом южной тройной подходной арки, шиферная плита in situ, с мозаичным набором, обрамляющим ее по краям.

Раскопки, проведенные в 1952 г. на всей площади солеи, в том числе и под, иконостасом, установленным на время раскопок на домкратах, позволили обнаружить ряд новых участков древнего мозаичного пола, сохранившегося в различной степени.

Под иконостасом XVIII в. еще раскопками 1949-1950 гг. была обнаружена нижняя часть более древнего иконостаса, относящегося ко времени Петра Могилы.

В 1952 г. остатки этого иконостаса, имевшего сложный фигурный план, были открыты полностью. Сохранились лишь кирпичные основания этого иконостаса на высоту до 30-40 см. Западная поверхность кладки этого основания была оштукатурена и выкрашена клеевой краской. По решению Специальной комиссии Управления по делам охраны памятников при Совете министров УССР остатки этого иконостаса после обмеров были удалены. Под ними были обнаружены значительные по площади, отлично сохранившиеся участки древнего мозаичного пола.

В северной части солеи, между восточной частью тройной арки и северной границей отопительного канала XIX в., был открыт участок второго слоя пола с графьей в виде большого круга, расчлененного четырьмя концентрическими окружностями, сделанными циркулем (табл. XXV, 2). Южная половина этого участка разрушена отопительным каналом. Характерной особенностью этих окружностей является наличие при трех из них как бы ответвлений, сделанных также циркулем, но из другого центра. Эти ответвления не представляют законченных окружностей и графья их менее глубока. По-видимому, они являются результатом какой-то ошибки в построении композиционной схемы, которую художник заметил и исправил в процессе работы. В процессе построения композиционной схемы, очевидно, появилась также линия, представляющая отрезок окружности, пересекающей упомянутые окружности в восточной их части. Эта окружность не была реализована в качестве композиционной основы при осуществлении мозаичного набора, как убедительно свидетельствует верхний слой пола с отпечатками смальт, сохранившийся в юго-западном углу кресчатого столба, а местами и самый мозаичный набор.

Этот фрагмент пола представляет остаток прямоугольной узкой дорожки, отделявшей композицию мозаичного пола северного рукава среднего кресчатого пространства храма от самостоятельной композиции мозаичного пола северной апсиды. Дорожка имела шахматный рисунок. Сохранились смальты светло-желтого и черного цвета (табл. XXVI, 1).

Рис. 62. София. Фрагмент мозаичного пола в северном нефе. Раскопки 1952 г. [с. 191]

К югу от южной границы отопительного канала, почти в непосредственной близости от западной стороны северо-восточного подкупольного столба, открыты фрагменты второго слоя с графьей в виде двух большого диаметра кругов, расположенных по оси север-юг, вплотную один к другому. Каждый из них [с. 190] состоит из четырех концентрических окружностей. Между двумя упомянутыми кругами расположен третий, меньшего диаметра, состоящий из трех концентрических окружностей, пересекающих смежные стороны больших кругов (рис. 71). Над частью этой композиции сохранился вышележащий третий слой пола с отпечатками набора смальт, а отчасти и с самыми смальтами (рис. 62). Этот незначительный фрагмент позволяет реконструировать рисунок средней полосы больших кругов и рисунок заполнения между кругами.

В восточной части подкупольного квадрата, между восточной парой подкупольных столбов, раскопками открыты четыре участка верхнего слоя древнего пола. Два из них, расположенные в средней части (табл. XXVI, 2), имеют [с. 191] довольно значительную площадь, два другие, примыкающие к углам подкупольных столбов, сравнительно невелики, но важны для реконструкции композиции в целом. Все четыре участка представляют фрагменты верхнего слоя пола с отлично сохранившимися отпечатками мозаичного набора. В нескольких ячейках сохранились остатки разноцветных смальт.

Значение описанных выше участков древнего пола Софии, открытых раскопками 1952 г. под иконостасом XVIII в., исключительно велико. Именно эти участки позволили с достаточной степенью полноты реконструировать рисунок богатого мозаичного ковра, покрывавшего некогда подкупольный квадрат храма.

К сожалению, все упомянутые четыре участка древнего пола позволяют восстановить лишь обрамление сложной композиции мозаичного пола подкупольного квадрата. Для реконструкции средней части композиции материалы, полученные в результате раскопок, совершенно недостаточны ввиду почти полного разрушения второго и третьего слоев пола в этой части здания. Только в самом центре подкупольного квадрата на небольшом сохранившемся участке второго слоя пола удалось обнаружить графью в виде незначительного отрезка большой окружности, определявшей, по-видимому, композиционную основу подкупольного «омфалия».

Рисунок обрамления композиции мозаичного пола подкупольного квадрата по материалам раскопок 1952 г. может быть восстановлен с достаточной полнотой. Оя представлял собой широкую полосу мозаичного набора из разноцветных смальт, обрамленную с двух сторон узкими, гладкими полосами шиферных плит. С внутренней стороны к этой полосе примыкала несколько более узкая полоса мозаичного набора из более крупных смальт в виде вытянутых ромбиков. Рисунок этой внутренней полосы повторяет рисунок мозаик, открытых раскопками 1949 г. на подступенках северной башни, а также мозаичное обрамление окон среднего купола Софии.

Наиболее крупный по площади участок древнего мозаичного пола был открыт в южном рукаве крестчатого пространства, к северу от северной границы южного отопительного канала. Здесь отлично сохранился второй слой пола с графьей в виде рядов параллельных прямых линий, расположенных по осям север-юг и восток-запад, и отрезков окружностей, исполненных циркулем, образующих основу сложной композиции мозаичного пола южного рукава крестчатого пространства Софии (табл. XXVII, 1, 2). Фрагменты этой композиции были открыты еще раскопками 1939 и 1950 гг. Однако только материалы, полученные раскопками 1952 г., позволили реконструировать эту сложную кэмпозицию в целом.

В восточной части этого участка, в непосредственной близости к юго-восточному подкупольному столбу, были обнаружены незначительные фрагменты третьего слоя пола с сохранившимся in situ набором мозаичных смальт или остатками от выпавших смальт (табл. XXVIII, XXIX, 1). Эти фрагменты еще раз подтвердили, что мозаичный набор третьего слоя пола делался на компози[с. 192]ционной основе, определяемой графьей второго слоя. Рисунок и цветовое решение мозаичного набора, состоявшего в основном из черных и желтых смальт квадратной или треугольной формы, позволяет значительно конкретизировать реконструкцию пола этой части храма, композиционная основа которого восстанавливается на основании графьи, сохранившейся на втором слое пола. Необходимо отметить, что попытка реконструкции композиции этой части пола сделанная В.Д.Бушеном и Ю.А.Нельговским [Архітектурні пам’ятники. Збірник наукових праць. Київ, 1950, рис. 49, стр. 42. См. также: Ю.П.Нельговський. Матеріали до вивчення первісного вигляду оздоблення інтер’єра Софії Київської. В кн: Питання історії архітектури та будівельної техніки України. Київ. 1959, рис. на стр. 15], весьма упрощает и искажает древнюю композицию.

В южной части солеи, между восточным восьмигранным столбом южной тройной арки и западной стороной кресчатого столба храма, раскопками 1952 г. открыта шиферная плита древнего пола, обрамленная каймой мозаичного набора (табл. XXIX, 2). Эта часть древнего пола Софии была обнаружена впервые разведочным шурфом, сделанным в 1950 г., однако тогда значительная часть этого участка пола была закрыта кирпичной кладкой основания могилянского иконостаса, которая в 1952 г. была удалена. Удаление этой кладки позволило обнаружить у северо-западного угла упомянутого выше кресчатого столба фрагмент мозаичного набора пода, являющийся частью орнаментальной «до[с. 193]рожки», отделявшей мозаичную композицию южного рукава кресчатого пространства храма, от пола южной апсиды. По характеру рисунка эта «дорожка» повторяет аналогичную «дорожку», отделяющую северный рукав кресчатого пространства от пола северной апсиды.

Фрагменты древнего мозаичного пола, открытые раскопками 1952 г. под солеёй, в средней части Софии, значительно обогатили наши представления об убранстве ее интерьера. Несмотря на незначительность площади вновь открытых фрагментов мозаик, они представляют те существенные звенья, отсутствие которых не позволяло решить задачу реконструкции общей композиции мозаичного пола в центральной части Софии.

Чрезвычайно интересные фрагменты древнего мозаичного пола наряду с полами XVII и XVIII столетий были открыты в 1940 и в 1949-1950 гг. в алтарных частях собора.

Наиболее последовательную картину напластования полов различного времени удалось установить в главном алтаре собора. Как сказано выше, пол из чугунных плит в 1909 г. был здесь заменен паркетом. Под ним почти на всей площади алтаря на глубине 0.25 м был обнаружен хорошо сохранившийся пол, состоявший из шестигранных кирпичных плиток (без поливы), плотно пригнанных одна к другой на растворе извести (рис. 63). Этот пол, как справедливо предполагал еще Д.В.Милеев, относится ко времени Рафаила Заборовского (1731 – 1747 гг.).

Ниже его, на глубине 0.70-0.75 м от уровня верхнего пола» был обнаружен третий пол, состоявший из тонких плиток, покрытых поливой и уложенных на известковой заливке. Плитки были различной формы – круглые и охватывавшие их лекальные. Первые были покрыты разноцветной поливсй (четырех цветов – синего, желтого, зеленого и белого), лекальные плитки – одноцветной (зеленой) поливой. Этот пол Д.В.Милееву удалось видеть лишь в четырех небольших шурфах [Д.В.Милеев. Древние полы…, стр. 220-221].

Рис. 63. София. Соотношение уровней полов в средней апсиде. Раскопки 1940 г. [с. 193]	Рис. 64. София. Пол XVII в. в средней апсиде. План. Раскопки 1940 г. [с. 195]

Нашими раскопками 1940 г. он был раскрыт почти на всей площади средней апсиды (рис. 64). Настилка этого пола относится, по-видимому, к реставрации собора при Варлааме Ясинском в конце XVII в. Хорошая сохранность этого пола не позволила нам рисковать им в поисках более древнего. Последний был вскрыт лишь на трех участках, где пол XVII в. оказался разрушенным.

Рис. 65. София. Фрагмент мозаичного пола в средней апсиде. План. Раскопки 1909 г. [с. 197]

В местах разрушения его удалось установить, что ниже лежит четвертый, самый древний пол. Он находится непосредственно под полом конца XVII в. и состоит из очень прочного известкового раствора с примесью мелкотолченого кирпича (толщина около 0.05 м), в который инкрустированы разноцветные смальты различной формы, составляющие сложный геометрический орнамент. Смальты сохранились далеко не полностью, но там, где они выбиты, рисунок пола хорошо прослеживается по их гнездам в растворе. Мозаичный набор состоит из темно-красных, желтых и светло-зеленых смальт различной величины и формы. Открытая в 1940 г. незначительная часть мозаичного пола не позволяла судить об общей композиции коврового рисунка [с. 194] пола. Д.В.Милеев, судя по опубликованному им чертежу (рис. 65), имел возможность наблюдать этот же фрагмент пола и сопроводил свой чертеж описанием, значительно превосходящим изображенный на чертеже рисунок.

«У стены, – писал он, – проходит дорожка, выложенная большими прямоугольными плитками красной смальты, внутри вписан круг, также дорожкой, выложенной большими плитками, в центре его заключен еше кружок; остальные [с. 195] места заполнены мелким узором мозаичной инкрустации из треугольной, квадратной и прямоугольной смальты» [там же, стр. 215].

Для выяснения характера общей композиции мозаичного пола алтарной апсиды в 1950 г. были проведены дополнительные поиски фрагментов древнего пола, для чего были в нескольких местах вскрыты худшие по сохранности участки пола XVII в. В средней части апсиды эти поиски не увенчались успехом: под полом XVII в. сохранилась лишь нижняя подмазка древнейшего пола без каких-либо остатков вышележащего слоя с графьей.

Рис. 66. София. Фрагмент мозаичного пола в средней апсиде. План. Раскопки 1950 г. [с. 199]

Эта маленькая неудача, однако, была вполне компенсирована открытием замечательного фрагмента мозаичного пола у южной стены апсиды. Здесь под известковой подмазкой пола XVII в. был расчищен верхний (третий) слой розового известкового раствора древнего пола с отлично сохранившимися отпечатками от выпавших смальт и частично с остатками самих смальт, выложенных в виде большого круга со сложным орнаментальным рисунком вокруг него (рис. 66).

При исследовании мозаичного пола в средней апсиде еще Д.В.Милеев обратил внимание на одну особенность его, подтвержденную нашими наблюдениями на многих других участках пола Софии. Края пола, прилегающие к стене, оказались наклонными к стене, как бы осевшими, причем эти места сверху залиты древним раствором и снова украшены мозаичными смальтами. Не может быть сомнения в том, что этот прогиб полов, на отдельных участках (например, в апсиде придела Георгия) очень значительный, вызван осадкой стен, что в свою очередь свидетельствует о том, что мозаичный пол был сделан вскоре после возведения стен до окончательной осадки их.

Тщательное исследование описанного выше фрагмента мозаичного пола, открытого в 1950 г., позволило установить, что на нем сохранились незначительные остатки второго, тоже древнего раствора с остатками смальт, композиция которых, по-видимому, не повторяла нижележащий мозаичный набор.

Раскопками 1940 г. вся площадь средней апсиды собора была вскрыта до уровня пола XVII в. и лишь частично был открыт древний мозаичный пол. Однако по условиям эксплуатации храма-музея тогда было признано желательным сохранить новый паркетный пол на участке между восточной парой подкупольных столбов (за иконостасом). Ввиду этого вопрос о местоположении и устройстве древней алтарной преграды Софии остался тогда невыясненным. В 1945 г. под паркетным полом П.Д.Барановским были проведены небольшие, разведочного характера раскопки, которые вследствие их незначительности не могли выяснить в полной мере вопрос о характере древней алтарной преграды храма. Раскопками 1945 г. не были обнаружены и замечательные фрагменты мозаичного пола возле алтарной преграды, оставшиеся нерасчищенными под завалом щебня и земли. [с. 196]

Рис. 67-1. София. Фрагменты мозаичного пола в средней апсиде и отпечатки блоков алтарной преграды. Общий вид. Раскопки 1949 г. [с. 199]	Рис. 67-2. София. Фрагменты мозаичного пола в средней апсиде и отпечатки блоков алтарной преграды. План. Раскопки 1949 г. [с. 199]

В 1949 г. на участке между восточной парой подкупольных столбов под паркетным полом (не снимая последнего) были проведены тщательные раскопки, увенчавшиеся несомненным успехом. Удаление засыпи щебня и земли, заполнявшей все подполье, позволило расчистить весьма значительные участки древнейшего мозаичного пола собора (рис. 67, 1, 2).

Как было установлено нашими раскопками еще в 1939-1940 гг. на различных участках храма, древнейший пол Софийского собора состоял из трех слоев. Нижний слой представлял известковую заливку с примесью толченого кирпича, лежавшую непосредственно на грунте или же на ленточных фундаментах между столбами. Второй слой раствора был более тщательно промешан, и поверхность его делалась более заглаженной. На еще не затвердевшей поверхности этого слоя острым инструментом наносились основные контуры [с. 197] (графья) будущего рисунка мозаичных наборов пола. Наконец, в верхний слой раствора исключительной прочности инкрустировались наборы смальт.

Участки пола, вновь раскрытые между восточной парой столбов, в отличие от ранее изученных имели графыо не только на втором (верхнем) слое известковой подготовки, но отчасти на первом (нижнем). В верхнем (третьем) слое местами отлично сохранились наборы смальт или углубленные отпечатки от них в растворе.

У северо-восточного столба был раскрыт фрагмент мозаики in situ (рис. 67, 2). У северной лопатки столба сохранился кусок шиферной каймы и два фрагмента концентрических полос с мозаичным набором из треугольных смальт, окаймлявших находившийся внутри этих полос круг. Несколько южнее на втором слое подмазки был расчищен еще один круг, сохранившийся лишь в виде графьи.

У юго-восточного столба обнаружен in situ наиболее сохранившийся фрагмент мозаичного набора, также представляющий полосу из треугольных смальт, окаймляющую круг (табл. XXX).

В средней части вскрытого раскопками участка была обнаружена сохранившаяся весьма фрагментарно графья на втором слое подмазки.

В западной части вскрытого участка, на всем протяжении между столбами, в древнем растворе, лежащем на поверхности ленточного фундамента, у его западной линии отчетливо прослеживаются отпечатки каменных (мраморных?) продольных блоков, несколько различных по ширине и неравных по длине (рис. 67, 1, 2). По-видимому, эти каменные блоки и представляли нижнюю часть древней алтарной преграды, для более детальной реконструкции которой должны послужить хранящиеся в соборе разнообразные фрагменты его былого мраморного убранства.

Древнейшие полы в апсидах Георгиевского придела и придела Иоакима и Анны не сохранились, если не считать незначительных фрагментов известковой подготовки под мозаичный пол, обнаруженных раскопками у северной стены апсиды Георгиевского придела, давших сильный прогиб в связи с осадкой стены. В этом же приделе хорошо сохранился пол XVIII в. из шестигранных плиток (рис. 68).

Рис. 68. София. Пол XVIII в. в апсиде придела Георгия. План. Раскопки 1940 г. [с. 200]	Рис. 69. София. Фрагменты мозаичного пола в приделе Петра. План. Раскопки 1940 г. [с. 201]

Апсида придела Петра, как и внутренний северный неф собора на всем его протяжении до западной стены, прорезана широким отопительным каналом XIX в., при постройке которого древний мозаичный пол и все вышележащие полы были уничтожены. Однако именно в этом приделе, по сторонам отопительного канала, раскопками 1940 г. удалось обнаружить на нескольких участках исключительно интересные фрагменты древнего пола (рис. 69). Отлично сохранившиеся куски мозаичного пола были обнаружены в юго-западном и северо-западном углах придела (табл. XXXI, 1, 2). Они представляли дорожки, которые, по-видимому, опоясывали придел по стенам и состояли из разноцветных, различной формы смальт, уложенных в шахматном порядке. [с. 198] Цвета смальты: желтый, зеленый, лиловый и синий. В двух других местах сохранился лишь раствор с углублениями от выпавших смальт.

На других частях пола была обнаружена графья, сделанная острым инструментом по еще назатвердевшей известковой подготовке под мозаичный набор. По ней можно было проследить основную композицию рисунка пола. Полоса шахматного рисунка шириной около метра шла вдоль всех стен апсиды. Центральная площадь пола апсиды была декорирована большими концентрическими кругами.

В приделе архангела Михаила (крайняя южная апсида) раскопками 1936 г. были обнаружены незначительные фрагменты пола, по своему характеру отличавшегося от древнейшего мозаичного пола собора. Пол Михайловского придела находился несколько выше уровня древнейшего пола и состоял в центральной части апсиды из небольших шестигранных плиток, покрытых поливой и чередовавшихся с желтыми смальтами треугольной формы, а вдоль стен апсиды – из больших квадратных кирпичей, покрытых поливой с двухцветным орнаментальным рисунком. Пол этот прикрывал нижнюю часть фресковой росписи на стенах, которая продолжалась ниже его уровня, вплоть до древнейшей известковой подмазки (с примесью толченого кирпича), подстилавшей несохранившийся мозаичный пол.

Сказанное позволяет считать пол из поливных плиток не первоначальным, устройство его можно отнести к XII в. Под новыми полами, в слое строительного мусора, раскопками 1939-1952 гг. удалось найти весьма значительное количество фрагментов мозаичного пола, которые дополняют картину роскошного убранства древнейшего пола Софии. Среди этих фрагментов некоторые сохранили инкрустированные в раствор [с. 200] смальты (табл. XXXII, 1), другие представляют только раствор с отпечатками от выпавших смальт (табл. XXXII, 2). Среди многочисленных находок в Софии необходимо упомянуть фрагмент шиферной, фигурной плиты (рис. 70), близко напоминающий по форме плиту, сохранившуюся in situ под северной тройной аркой.

Рис. 70. София. Фрагменты шиферной резной плиты мозаичного пола. Раскопки 1940 г. [с. 202]	Рис. 71. София. Общая схема сохранившихся фрагментов мозаичного пола в средней части храма (по материалам раскопок 1939 – 1952 гг.)	Рис. 72. София. Общая схема сохранившихся фрагментов мозаичного пола в алтарной части храма (по материалам раскопок 1939 – 1952 гг.) [с. 202-203]

Части древнего мозаичного пола, открытые раскопками 1939-1940, 1949- 1950 и 1952 гг., представляют весьма различные по сохранности фрагменты огромных орнаментальных композиций. Как отмечалось выше, только немногие части мозаичного ковра сохранили наборы смальт, местами обнаруживались лишь оттиски от выпавших смальт в растворе, а в значительной части только схематичный рисунок графьи на нижележащей известковой подготовке. Все обнаруженные раскопками фрагменты пола, сохранившиеся in situ, наносились на сводный план, охватывавший площадь центрального подкупольного квадрата храма, примыкающих к нему с юга и севера двух членений трансепта, а также площадь главного алтаря и примыкающего к нему с севера придела св. Петра с их апсидами (рис. 71, 72).

Только на перечисленных выше участках были обнаружены in situ фрагменты мозаичного пола. Другие части здания мозаичного убранства, по-видимому, не имели, или же от него не сохранилось никаких следов. [с. 202]

Рис. 73. София. Реконструкция мозаичного пола в средней части храма (по материалам раскопок 1939 – 1952 гг.). [с. 202-203]

От центральной части мозаичного ковра пола Софии, расположенной в подкупольном квадрате, к сожалению, удовлетворительно сохранились лишь фрагменты двух полос богатого орнаментального бордюра, которым обрамлялась вся площадь подкупольного квадрата (рис. 73) [графическая реконструкция мозаичного пола Софии выполнена М.В.Малевокой под руководством автора]. Внешняя полоса состояла из шести рядов крупных квадратных смальт одного цвета, чередовавшихся с четырьмя мелкими треугольниками двух цветов, составлявших вместе квадратик такого же размера. Применение треугольных смальт в композиции с квадратными создавало мотив ромбов, чередующихся с квадратами. С двух сторон полоса была обрамлена продолговатыми плитками мрамора или шифера. [с. 203]

Внутренняя полоса состояла из трех лент повторяющихся прямоугольников со срезанными в разные стороны углами, что в целом создавало мотив сложенных «гармошкой» трех лент.

В центре подкупольного квадрата, вероятно, находилась какая-то изобразительная композиция в круге; к сожалению от нее сохранился лишь незначительный фрагмент графьи, представляющий отрезок окружности, перерезанной двумя радиальными линиями.

Площадь северного и южного членений трансепта, примыкающих к подкупольному квадрату, была декорирована различно. Мозаичный ковер северного членения состоял из переплетающихся «восьмеркой» трех лент, образующих двенадцать больших и семнадцать малых кругов. Только средняя лента набиралась из смальт, две боковые состояли из плиток мрамора прямоугольной формы, или шифера. Промежутки между кругами были заполнены набором из шестигранных смальт, между которыми в углах размещались миниатюрные квадратики. Как была декорирована середина больших и малых кругов, точно установить не удалось. По-видимому, середина кругов заполнялась круглой плиткой мрамора или шифера.

Мозаичный ковер южного членения трансепта представляет орнаментальную композицию из переплетающихся вокруг квадратов отрезков продолговатых лент с одним закругляющимся и другим ломающимся под прямым углом концами, образующих в свою очередь разорванные круги, отрезки которых строятся из двух разных центров.

С востока и запада к сложным мозаичным композициям трансепта примыкали орнаментальные «дорожки» более простого рисунка. Узкие орнаментальные полосы мозаичного набора обрамляли прямоугольные шиферные плиты, лежавшие в проемах тройных арок, ограничивавших трансепт с юга и севера.

Рис. 74. София. Реконструкция мозаичного пола в алтарной части храма (по материалам раскопок 1939 – 1952 гг.)

Несмотря на то, что фрагменты мозаичного пола главного алтаря собора весьма разорваны, тщательная фиксация их позволила сделать попытку реконструкции и этой части мозаичного ковра Софии (рис. 74).

Композиция алтарной мозаики представляла причудливое сочетание больших ромбов и более мелких кругов, связанных единством опоясывающей их ленты из прямоугольных мраморных или шиферных плиток. Орнаментальная дорожка сложного рисунка опоясывала полукружие синтрона.

Труднее представить композицию мозаичного пола в примыкающем с севера алтаре придела апостола Петра. Полностью удалось реконструировать лишь орнаментальный бордюр, обрамлявший прямоугольную часть алтаря, и намеченную лишь графьей композицию из четырех крупных кругов, состоявших из трех концентрически расположенных лент.

Мозаичное убранство пола центральных частей Софии сочеталось с применением цветных майоликовых плиток в других, менее ответственных частях здания. От этого некогда также богатого полихромного убранства до нашего времени сохранились лишь многочисленные обломки плиток, обнаруженные [с. 204] при раскопках не только внутри храма, но и за его стенами, куда они были выброшены во время многочисленных ремонтов София.

Рис. 75. София. Синтрон (в процессе раскрытия). Раскопки 1952 г. [с. 203]

С мозаичным ковром пола главного алтаря был некогда связан пояс «полилитии» над синтроном, состоявший из прямоугольных плит проконесского мрамора, чередовавшихся с полосами мозаичного орнаментального набора (рис. 75). Только немногие части древних мозаик этого пояса сохранились до наших дней. Большая часть их заменена довольно грубыми имитациями, сделанными из разноцветных керамических поливных плиток при ремонте собора в XVIII в. Мраморная спинка древнего митрополичьего трона, расположенного в центре древней скамьи синтрона, также была декорирована орнаментальными мозаичными наборами (табл. XXXIII).

Декоративное убранство интерьера собора, разумеется, не ограничивалось в древности мозаичным и майоликовым полами и «полилитией» над синтроном средней апсиды. Важнейшую роль в убранстве интерьера Софии играли мозаики и фресковая роспись. Мозаикой были декорированы средняя апсида и вима, а также купол, барабан, паруса и подпружные арки центральной главы. Все остальные части интерьера здания – стены, столбы, своды и купола – •были сплошь покрыты фресковой росписью.

До недавней поры мозаики Софии были скрыты под многовековым слоем копоти и пыли, а фресковые росписи ее были дочти недоступны для изучения, так как в 1840-1850 гг. были варварски записаны невежественными реставраторами. Только превращение Софийского собора в архитектурно-исторический заповедник позволило приступить к расчистке его всемирно известных [с. 205] мозаик и фресок. Эта работа в отношении мозаик уже закончена, расчистка фресковой росписи близится к концу. Недалеко то время, когда все сохранившиеся доныне части фресковой и мозаичной росписи Софии будут полностью доступны для обозрения и изучения.

Большую роль в убранстве собора имели разнообразные произведения декоративной скульптуры. Она представлена прежде всего сохранившимися in situ замечательными резными шиферными парапетами, вызывающими удивление исключительным богатством и разнообразием орнаментальных композиции (табл. XXXIV, XXXV). Сохранившиеся in situ шиферные резные парапеты дают далеко не полное представление о применении этого вида скульптуры в Софии. При раскопках под современным полом собора, а также при раскопках на территории Софийского заповедника найдено много замечательных фрагментов подобных плит, украшенных неповторимо разнообразной орнаментальной барельефной резьбой (табл. XXXVI – XXXVIII).

Рис. 76. София. Фрагмент мраморной скульптуры алтарной преграды. Раскопки 1940 г. [с. 205]

Наряду с шиферными резными плитами во внутреннем убранстве храма не последнюю роль играл мрамор. Многочисленная коллекция фрагментов мраморных карнизов и даже колонн и капителей (табл. XXXIX, 1, 2), собранная за последние 100 лет при ремонтах и реставрациях Софии, давно уже привлекавшая к себе внимание исследователей [Д.В.Айналов. Мраморы и инкрустации Киево-Софийского собора и Десятинной церкви. Тр. XII АС в Харькове (1902), т. Ill, M., 1905, стр. 5-11; Прот., стр. 338-339], пополнилась при проведении систематических раскопок внутри памятника не только мраморными порогами, лежащими в древних проемах in situ, но и отдельными фрагментами мраморной скульптуры (рис. 76). Открытые раскопками 1950 г. отпечатки мраморных плит основания алтарной преграды наряду с углубленным изучением различных мраморных обломков, хранящихся в Софии, позволяют реконструировать в общих чертах облик мраморной алтарной преграды, некогда стоявшей перед главным алтарем собора.

Специальному исследованию многочисленных и разнообразных памятников декоративной скульптуры, украшавшей киевские сооружениях-XIII вв., а также памятников древней монументальной живописи Киева, имеющих всемирную известность, автор предполагает посвятить отдельный дополнительный том настоящего исследования.

Стена митрополичьего двора

1. Археологические раскопки 1948 и 1950 гг.

В начале сентября 1948 г. при прокладке на территории Софийского архитектурно-исторического заповедника труб газопровода, в траншее, прорезавшей юго-восточную часть территории заповедника в направлении с северо-востока на юго-запад, были обнаружены в двух местах мощные фундаменты, сложенные из булыг и крупных блоков песчаника на растворе извести с примесью мелкотолченой цемянки. [с. 206]

Первый фундамент был раскрыт в траншее газопровода на расстоянии 42 м к югу от юго-западного угла Софийского собора, на территории сада Академии архитектуры УССР. Он представлял отлично сохранившуюся каменную бутовую кладку, лежавшую на глубине 0.45 м от уровня современной дневной поверхности. Глубина заложения фундамента не прослеживалась, так как дно траншеи, пересекавшей фундамент, было выше подошвы фундамента. Верхняя часть кладки была повреждена землекопами, рывшими траншею, но незначительно, так как работа по пробивке траншеи сквозь кладку была вскоре приостановлена. Ширина открытого фундамента точно не прослеживалась, так как траншея газопровода пересекала фундамент не перпендикулярно и установить точное направление его в узкой траншее было затруднительно.

Второй фундамент был пересечен траншеей газопровода, проложенной параллельно южному фасаду собора, на расстоянии 26.5 м от юго-восточного угла собора. Траншея пересекала фундамент также под углом. Поверхность фундамента не была повреждена, так как пробивка траншеи через кладку была своевременно предотвращена.

Президиум Академии архитектуры УССР вынес решение произвести археологическое исследование открывшихся фундаментов, предложив проведение этой работы Киевской археологической экспедиции Академии Наук СССР под руководством автора. Работы были произведены с 6 по 26 сентября 1948 г.

Рис. 77. Стена Митрополичьего двора. План первого участка. Раскопки 1948 г. [с. 206-207]

Раскопками на первом участке был вскрыт фундамент мощной крепостной стены, прослеженный на протяжении более 77 м. Фундамент тянется от восточного угла главного здания академии (бывш. Митрополичий дом) к зданию институтов академии, проходя параллельно южному фасаду последнего (рис. 77). Верхняя часть кладки обнаруживалась на различной глубине. Местами она была перекрыта только незначительным слоем гумуса (от 0.5 до 0.75 м), на других участках опускалась на глубину до 1.5-2.5 м. Вскрытое раскопками сооружение на всех участках представляет бутовую кладку фундамента (табл. XL, 2); только в одном месте, у второй (с востока) лопатки, на поверхности фундамента сохранились отпечатки квадратных кирпичей в растворе и один кирпич in situ. Размер и керамические качества кирпича позволяют отнести постройку к XI в.

Ширина фундамента 1.4-1.6 м, глубина заложения 1.20 м. По обеим сторонам фундамента через каждые 6-6.2м, выступают мощные лопатки (на вскрытых частях стены обнаружено четыре пары лопаток). Ширина лопатки 1.2 – 1.6 м. Лопатки выступают от плоскости стены на 0.2-0.4 м.

К западу от траншеи фундамент был вскрыт на протяжении 34 м, хотя местами по техническим причинам (забор, деревья) раскапывался не полностью. Не доходя около 4 м до восточного угла главного здания академии, фундамент обрывается по прямой линии, перпендикулярной к направлению стены. Обрыв этот не является результатом позднейшего разрушения – сооружение либо заканчивалось, либо имело перерыв. [с. 207]

Несколько дальше, почти у самого угла здания академии, была открыта глинобитная печь с полусферическим сводом, типичная для киевских жилищ домонгольского периода. Свод печи находился несколько ниже уровня подошвы фундамента, однако никаких оснований для заключения, что печь древнее стены, нет. Она сооружена в углубленной, полуземляночного типа постройке, раскрыть которую не удалось ввиду непосредственной близости фундаментов здания академии.

К востоку от траншеи газопровода раскрытию фундамента препятствовали три дерева, вследствие чего раскоп был заложен отступя 5 м. В этом раскопе было вскрыто продолжение того же фундамента с хорошо сохранившейся па[с. 208]рой лопаток у западного конца (табл. XL, 2; рис. 77). В восточном конце кладка фундамента выбита до подошвы при постройке в XIX в. бетонированного коллектора. Эта часть фундамента была вскрыта под поздней глубокой мусорной ямой.

В поисках продолжений стены на расстоянии 30 м к востоку от раскопа, у южного фасада здания институтов академии, был заложен шурф (2:4 м), в северной части которого удалось обнаружить незначительные остатки нижней части того же фундамента. Бутовая кладка фундамента здесь была почти полностью выбрана. Лишь у подошвы фундамента сохранились остатки кладки и раствор. Хорошо прослеживалось направление фундаментного рва, вырытого в материковом лёссе (рис. 77).

Вместе с этим отрезком фундамент имеет общее протяжение 77.5 м. Направление стены на описанном отрезке обнаруживает ясно выраженное отклонение к северу, что свидетельствует, если не о повороте стены, то во всяком случае о ее закруглении. Противоположный западный отрезок фундамента также имеет некоторое отклонение к северу, начиная с четвертой пары лопаток. В целом линия фундамента образует очень слабо выгнутую дугу.

Следует обратить внимание на то, что в траншее газопровода, прорезавшей территорию сада на большом расстоянии от обнаруженного фундамента, нигде не было установлено никаких признаков других линий фундамента, параллельных описанной выше. Этот факт уже на первых этапах исследования исключал возможность видеть в открытой стене часть какого-либо церковного или гражданского здания. Большая протяженность стены и ее дугообразный изгиб окончательно убеждали в том же.

В траншее газопровода, проложенной параллельно южному фасаду Софийского собора, на расстоянии 26.5 м от юго-восточного угла собора обнаружен второй древний фундамент, продолжавшийся в обе стенки траншеи, т.е. в направлении на колокольню и на северо-восточный угол так называемой Теплой Софии. [с. 209]

Рис. 78-1. Фундамент стены Митрополичьего двора. Общий вид второго участка. [с. 208]	Рис. 78-2. Фундамент стены Митрополичьего двора. План второго участка. Раскопки 1948 г. [с. 209]

В обе стороны от траншеи раскопками вскрыт фундамент общим протяж е нием 21.3 м (рис. 78, 2). В обе стороны фундамент продолжается и дальше, в одном направлении он уходит под здание Теплой Софии, в другом – под софийскую колокольню.

Как и фундамент, описанный выше, второй фундамент представляет бутовую кладку на розоватом растворе извести с цемянкой (рис. 78, 1). В конструктивном отношении второй фундамент имеет некоторые отличия: ширина его меньше (1.1-1.4 м), по глубине заложения он также значительно уступает первому (0.5 м).

На открытом отрезке фундамента обнаружены три пары лопаток. По ширине (1.3-1.5 м) лопатки близки к лопаткам первого фундамента, но они несколько больше выступают от линии стены (0.70 м). Однако, несмотря на эти отличия> общность этих двух фундаментов подчеркивается почти одинаковым расстоянием между лопатками, что позволяет рассматривать их как части единого сооружения.

Для окончательного выяснения вопроса о связи этих двух отрезков стены между собой и о назначении всего сооружения в целом необходимо было продолжение поисков остатков этой постройки на территории заповедника.

Эта задача и была поставлена в качестве основной в плане археологического исследования территории заповедника на 1950 г. Раскопками этого года предстояло прежде всего вскрыть продолжение трассы стены, обнаруженной в 1948 г. за зданием институтов академии. Раскоп, заложенный почти вплотную к раскопу 1948 г. (к юго-востоку от него), однако, вызвал большое разочарование. Весь участок оказался перерытым на большую глубину поздними ямами, и никаких следов древней стены, за исключением незначительных обломков древнего раствора и бутового камня, здесь обнаружить не удалось. Расширение раскопа к юго-востоку также не дало никаких результатов. Древние слои на узком участке между двумя домами оказались полностью уничтоженными на всю глубину. Неудача эта особенно усугублялась тем, что здесь можно было ожидать поворот стены.

Рис. 79. Стена Митрополичьего двора. План третьего участка. Раскопки 1950 г. [с. 211]

Раскопки были перенесены на участок, расположенный у юго-западного угла трапезной церкви (Теплой Софии). Несколько южнее этого участка траншея газопровода, проложенная поздней осенью 1949 г. вдоль асфальтированной дороги, пересекла какой-то древний фундамент, напоминавший по своему характеру фундаменты, раскопанные в 1948 г. Разведочной траншеей, заложенной параллельно западной стене церкви, в первый же день раскопок была обнаружена отлично сохранившаяся кладка, представляющая продолжение фундамента, вскрытого раскопками 1948 г, к северу от северо-восточного угла той же церкви. Последующими раскопками фундамент был вскрыт полностью на участке, доступном для исследования, протяжением 8.5 м (рис. 79). В южном направлении фундамент продолжается под асфальтированную мостовую, где он не мог быть вскрыт, в северном – на расстоянии около 4 м от западного [с. 210] фасада церкви – уничтожен какими-то поздними кирпичными сооружениями, примыкавшими к церкви.

Фундамент, сложенный из блоков песчаника и валунов на растворе извести с цемянкой, имеет ширину 1.6 м. Глубина заложения от современной дневной поверхности 1.0-1.2 м, от древней 0.8 м. На уровне древней дневной поверхности фундамент несколько расширяется, образуя с обеих сторон небольшие выступы, предохранявшие кладку фундамента от размывания (табл. XLI, 1, 2). Поверхность (верхняя) этих выступов покрыта заглаженным раствором. В средней части фундамента выше уровня заглаженной поверхности сохранилась на небольшую высоту кладка самой стены, имеющей ширину 1.1-1.2 м. В кладке стены и выступов фундамента местами виден кирпич, по размерам и керамическим качествам близкий к кирпичам XI в.

Расширение раскопа в восточном направлении, несмотря на незначительность площади, доступной для исследования, дало интереснейшую картину городской территории. Непосредственно к стене примыкали развалины раз[с. 211] личных жилых и хозяйственных построек, сопровождавшихся большим количеством разнообразного инвентаря – керамики, изделий из стекла, железа, бронзы и пр.

Рис. 80. Стена Митрополичьего двора. План и разрез четвертого участка. Раскопки 1950 г. [с. 213]

В небольшом раскопе, заложенном к северу от северной стены колокольни на глубине 2.25 м, удалось обнаружить нижнюю часть кладки еще одного отрезка фундамента стены (рис. 80), являющегося непосредственным продолжением стены, вскрытой в 1948 г. между Теплой Софией и колокольней. Фундамент продолжался в обе стороны, но по техническим условиям не мог быть раскрыт полностью. По-видимому, продолжение этого же фундамента было обнаружено в 1948 г. в траншее газопровода, проложенной на площади Б.Хмельницкого параллельно стене софийской ограды, в 7 м от нее.

Рис. 81. Ярославов город. План центральной части [с. 214-215]

Таким образом, если соединить четыре отрезка стены, обнаруженные раскопками 1948-1950 гг., расположенные на прямой линии, почти по оси север-юг, общее протяжение этой части стены достигает около 136 м. Если учесть что раскопками 1948 г. стена, расположенная почти перпендикулярно к вышеописанной, была вскрыта на протяжении 77.5 м, общая протяженность вскрытой раскопками стены достигает в настоящее время уже 213.5 м. Несмотря на столь значительные размеры открытой раскопками 1948 и 1950 гг. части мощного сооружения древнейшей поры, до последнего времени остававшегося совершенно неизвестным ддя историков древнего Киева, нужно признать, что и в настоящее время обнаружена, по-видимому, лишь незначительная его часть, не позволяющая даже гипотетически восстановить его план полностью, хотя бы в основных чертах (рис. 81).

Попытка обнаружить северную часть этого сооружения во дворе дома № 4 по Рыльскому переулку, примыкающему к территории заповедника с севера, не увенчалась успехом. Раскопками разведочного характера, проведенными в 1950 г. в южной части этого двора, был обнаружен глубокий овраг (глубина его достигала 6 м от уровня современной поверхности), засыпанный при планировке местности в XVIII в. Монеты и другие предметы этого времени были найдены в самых нижних слоях засыпки оврага. На такую же глубину лежит мощный пласт древнего строительного мусора, свезенного в конце XVII или в XVIII в. для засыпки оврага в северном углу территории софийского двора, как показали наши раскопки на этом участке в 1946 г.

По-видимому, поиски северной линии стены нужно направить значительно далее к северу.

Большой интерес представляют поиски трассы стены, прервавшейся перед главным зданием академии, на участке к западу от последнего (территория хозяйственного двора академии), где очень вероятна возможность обнаружить продолжение линии стены. Утверждение С.Я.Грабовского и Ю.С.Асеева о том, что открытая в 1948 г. стена была известна еще в 1911 г. по раскопкам Д.В.Милсева [C.Я.Грабовський, Ю.С.Асеєв. Дослідження Софії Київської, стр. 45], требует серьезной археологической проверки. Стена, показанная на [с. 212] чертеже Д.В.Милеева, к востоку от раскопанного им в 1909 г. храма, не определена им в хронологическом отношении. Судя по тому, что она не упомянута в отчетной публикации исследователя, едва ли она относилась к числу древних сооружений.

В настоящее время нет возможности даже гадатедьно определить местоположение западной границы территории, огражденной в древности стеной.

2. Стена митрополичьего двора в Киеве и укрепления епископских дворов в древнерусских городах (XI – XV вв.)

Несмотря на незавершенность исследования, вновь открытый памятник киевского зодчества XI в. представляет огромный интерес для понимания исторической топографии древнего Киева. Он вносит совершенно новую черту в характеристику архитектурного ансамбля центральной части Ярославова города, для реконструкции которого наша наука располагает пока еще очень недостаточным материалом.

До завершения раскопок этого интереснейшего и пока еще во многих отношениях загадочного сооружения окончательно решать вопрос о его назначении безусловно преждевременно, однако высказать предварительные соображения по этому поводу необходимо.

Приведенные выше данные показывают, как далеко от истины было поспешное заключение А.М.Тихонович и Н.Н.Ткаченко, объявивших открытую [с. 213] в 1948 г. стену «церковной оградой (разрядка наша, – М.К.)» Софийского собора [О.M.Тихонович, М.М.Ткаченко. Древній «Київ-град». Спроба відтворення ялану Верхнього Києва XI-XII століття. В кн.: Архітектурні пам’ятники. Збірник наукових праць. Київ, 1950, стр. 13. См. также: Памятники архитектуры Украины. Киев, 1954, стр. 17].

С еще большей решительностью нужно отвергнуть попытку С.Я.Грабовского и Ю.С.Асеева рассматривать второй отрезок раскопанной нами в 1948 г. стены как остаток одного из «вспомогательных жилых иди дворцовых помещений, находившихся в комплексе Софии Киевской, а вместе с этим и предполагаемую ими возможность «связи этого помещения с помощью переходов с самим собором» [С.Я.Грабовський, Ю.С.Асеєв. Дослідження Софії Київської, стр. 45]. Еще раскопки 1948 г., не говоря о последующих работах, дали вполне достаточные основания для того, чтобы категорически отказаться от каких-либо предположений о принадлежности открытых фундаментов церковным или дворцовым постройкам.

Открытый в 1948 и 1950 гг. фундамент является остатком мощной крепостной стены, по-видимому, ограждавшей некогда митрополичий двор, располагавшийся в самом центре Ярославова города. Судя по данным строительной техники, постройка ее относится к первой половине XI в., т.е. перед нами сооружение, современное Софийскому собору, выстроенному князем Ярославом Мудрым в 30-х годах XI в.

Стена митрополичьего двора, строившаяся в первой половине XI в., могла быть создана митрополитом Феопемптом или же его ближайшими преемниками. Удивительно, что о существовании этой мощной крепостной стены в самом центре Ярославова города не сохранилось никаких летописных известий.

Сооружения подобного рода известны и в других городах древней Руси. Под 1089 (1090) г. в Повести временных лет занесено известие о постройке в 80-х годах XI в. переяславским митрополитом (епископом?) Ефремом «города каменного» в Переяславле.

Более полувека назад А.В.Стороженко высказывал догадку, что «каменный город», сооруженный Ефремом, представлял «каменную ограду» из кирпича или дикого камня вокруг усадьбы (разрядка наша, – М.К.), занятой церковью св. Михаила и принадлежащими к ней зданиями» [A.B.Стороженко. Очерки переяславской старины. Исследования, документы, заметки. Киев, 1900, стр. 49]. Предположение это, на наш взгляд, близко к истине, но не вполне точно сформулировано. По-видимому, Ефрем окружил крепостными каменными стенами с воротными башнями свой епископский двор, находившийся внутри земляных валов Детинца и составлявший, возможно, его значительную часть. [с. 214]

Археологическими раскопками последних лет удалось обнаружить не только небольшой отрезок стены «каменного города» митрополита Ефрема, но и одну из каменных башен этого города [М.К.Каргер. Отчет о раскопках в Переяславе-Хмельницком в 1956 г. Архив ИА АН УССР].

Напомним что почти столетием позже, в 1194 г. кн. Всеволод Юрьевич заложил во Владимире на Клязьме каменные стены Детинца [Лавр. лет. 67(32 (1194) г.], связь которого с епископским двором раскрывается последующими сообщениями летописи.

Спустя два года после закладки стены в 1196 г. владимирский епископ Иоанн поставил каменную церковь Иоакима и Анны «у Детинца на воротех» [Ник. лет. 6704 (1196) г.]. Лаврентьевская и Воскресенская летописи сообщают, что эта церковь была выстроена «на воротех святые Богородицы» [Лавр. лет. 6704 (1196) г.; Воскр. лет. под тем же годом], т.е. на воротах стены, окружавшей Успенский собор. По позднейшему житию князя Георгия Всеволодовича, епископ Иоанн заложил эту церковь «на своем дворе» [В.Доброхотов. Памятники древности во Владимире Кляземском. М., 1849 стр. 103, прим. 28; стр. 105, прим. 29. История постройки и ее значение обстоятельно выяснены в статье Н.Н.Воронина «Оборонительные сооружения Владимира XII в.» (МИА СССР, № 11, 1949, стр. 215-216 и сл.)]. Н.Н.Воронин делал из этих свидетельств справедливый вывод, что «ворота Детинца с надвратной церковью Иоакима и Анны были в то же время воротами, ведшими к епископскому собору, а следовательно, стояли где-то поблизости от него, на склоне площади от собора к городу» [Н.Н.Воронин. Оборонительные сооружения…, стр. 216]. Как известно, часть каменной стены 1194 г. и развалины упомятутой воротной башни с надвратным храмом Иоакима и Анны были действительно обнаружены на указанном месте раскопками 1936- 1937 гг. [там же, стр. 217 и сл.]

К этому же кругу памятников принадлежит и каменная стена, ограждавшая «Владычный двор» новгородского архиепископа. Возникновение стены, ограждавшей двор новгородского владыки, располагавшийся в северной половине Новгородского Детинца, относится, по-видимому, еще к древнейшему периоду истории Новгорода, но особое внимание строительству на своем дворе уделял архиепископ Евфимий. Он выстроил в 1435 г. надвратную церковь Иоанна Златоуста «у себя во дворе», упавшую в тот же час, «толко мастеры свершив сошле с церкви» [«Того же лета заложи архиепископ новгородский Еуфимий у себе во дворе церковь камену на воротех святый Иоанн Златоуст. Той осени свершиша церковь ту, только мастеры свершив сошле с церкви, в том часе церковь паде» Новг. І лет. 6943 (1435) г.]. В следующем, 1436 г. Евфимий выстроил эту надвратную церковь заново [«Того же лета архиепископ новгородский владыка Еуфимий опять сверши святаго Иоанна Златоустого в другий ряд» Новг. І лет. 6944 (1436) г.]. Изображение этой церкви и примыкающей к ней каменной стены Владычного двора сохранилось на известном «Михайловском [с. 215] плане» Детинца [П.Л.Гусев. Новгородский Детинец по изображению на иконе Михайловской церкви. СПб., 1913, стр. 33, рис. 1]. Церковь была разобрана в 70-х годах XVIII в. для постройки митрополичьих палат.

Спустя год, в 1437 г., Евфимий закладывает еще одну надвратную церковь «у себе в дворе» во имя Петра митрополита Московского [«Того же лета владыка Еуфимий заложи церковь камену свитый Петр на воротех у себе во дворе, а старую церковь порушав» Новг. I лет. 6945 (1437) г.] на месте более древней церкви того же имени, выстроенной в 1415 г. [«Того же лета совершиша церковь каменну Петра митрополита Московского и всея России чюдотворца, на вратех у святей Софии от Неревского конца, при архиепископе Иоанне» Новг. III лет. 6923 (1415) г.] Эта церковь также изображена на «Михайловском плане» Детинца [П.Л.Гусев. Новгородский Детинец…, стр. 33-34, рис. 1]. Под 1500 г. в Новгородской II летописи упоминаются, кроме того, Исповедницкие ворота, через которые архиепископ Геннадий «ходил со кресты» со своего двора к Богородицким городским воротам [Новг. II лет. 7008 (1500) г.].

О том, что все названные надвратные храмы находились не на воротах Детинца, а над вратами во Владычный двор, располагавшийся внутри Детинца, правильно догадывайся еще И.Красов [И.Красов. О местоположении древнего Новгорода. Новгород, 1851, стр. 10-12].

Развалины храма на Б.Владимирской ул.

1. Письменные известия о храме Ирины и вопрос о его местоположении

В летописном рассказе, повествующем о постройках Ярослава, и в проложном сказании на ту же тему наряду с собором Софии и монастырем Георгия упоминается храм св.Ирины.

В древних летописях эта церковь упоминается еще раз в рассказе, занесенном под 882 г., где повествуется о смерти Аскольда и Дира. Определяя местоположение могилы последнего, летописец пишет: «а Дирова могила за святою Ориною» [Лавр. дет. 6390 (882) г.]. По-видимому, во времена летописца за церковью Ирины высился курган, связываемый легендой с именем Дира.

О местоположении церкви Ирины небезынтересно сведение, занесенное И.Гизелем в Синопсис: «Созда же [Ярослав] и церковь святаго великомученика Георгия от камене, во имя себе от св. крещения данное по правой стране святыя Софии, и церковь и монастырь святыя Ирины недалече от св. Софии» [Киевский Синопсис. Киев, 1836, стр. 89]. И.Гизель, живший в Киеве в половине XVII в., мог основываться в этом топографическом определении либо на устном предании, либо даже мог знать местоположение руин храма. [с. 216]

Киевские ученые конца XVIII – начала XIX в. И.Фальковский, М.Ф.Берлинский и митрополит Евгений Болховитинов связывали с церковью Ирины развалины большого древнего храма, обнаруженные в западном углу Софийской усадьбы в 1731 г. при постройке монастырской стены. Первое известие об этих развалинах мы находим в Киевском месяцеслове на 1799 г., сочиненном Иринеем Фальковским. В перечне древних киевских храмов составитель месяцеслова сообщает:

«Церковь каменная в смежности Софийской и Георгиевской, выше под числом 6, 7 описанных, создана в кн.киевским Ярославом Владимировичем святыя Ирины с монастырем того же именования, вероятно девичьим, по имени ангела супруги его королевы шведской Индигерды, в крещении нареченной Ириной 1037 г. Видеть можно, что место церкви сей и монастыря по близости включено в дом митрополитанский» [Киевский месяцеслов на лето от Р. X. 1799, стр. 42].

Несколько позже М.Берлинский, показав на своем плане место этих развалин, писал о них следующее:

«Между церковью Георгиевскою и теперешним архиерейским домом существовал Ирининский женский монастырь, построенный также около 1039 г. в. кн. Ярославом I на имя супруги его Енгегерды или Ирины (шведской королевы). Во время строения в 1731 г. около Софийского монастыря каменной ограды найдено пространное основание бывшего кирпичного здания; и по сравнению с летописью должно заключить о существовании там Ирининского женского монастыря, ибо исстари было в обыкновении, что женские монастыри всегда были в соседстве мужских под их духовную властию и священнодейством» [M.Ф.Берлинский. Краткое описание Киева…, СПб, 1820, стр. 77-78, 159-160].

На плане Киева, приложенном к книге М. Берлинского, развалины монастыря Ирины показаны в западном углу Софийской усадьбы, у монастырской стены, идущей вдоль Георгиевского переулка, т.е. там, где в 1910 г. Д.В.Милеевым были действительно раскопаны развалины большого древнего храма. Об этих же руинах упоминал и Е.Болховитинов, также считая их за остатки Ирининского монастыря.

2. Раскопки К.Лохвицкого (1833 – 1835 гг.) и А.И.Ставровского (1846 г.)

19 апреля 1833 г. местный археолог-любитель К.Лохвицкий просил киевского военного губернатора о дозволении ему раскрыть на казенный или на собственный счет одно место неподалеку от ограды Софийского собора, на котором, по его предположению, должны были находиться под земляной насыпью остатки церкви Ирины, современной по древности построения Золотым воротам и церкви Софии. Киевский губернатор запросил по этому вопросу митрополита Евгения (Болховитинова), каковой ответил, что, «по свидетельству преподобного Нестора, монастырь св. Ирины действительно основан был великим князем Ярославом Владимировичем около половины XI в., но что [с. 217] ни Нестор, ни другие летописатели не указывают места, где монастырь сей находился». Исходя из этого, губернатор разрешил К.Лохвицкому раскопки, но на собственный счет [О ходе открытия древностей в Киеве до 1836 г. ЖМНП, ч. XII, СПб., 1836, ноябрь, стр. 267].

Большой холм, под которым К. Лохвицкий предполагал найти развалины монастыря Ирины, входил в то время в состав земляных укреплений Верхнего Киева, примыкая к валу, насыпанному во второй половине XVII в., проходившему параллельно нынешней Владимирской улице.

Начав летом того же 1833 г. раскопки, К.Лохвицкий вскоре действительно открыл часть стен, кладка которых, кирпич и раствор были схожи с раскопанными им же Золотыми воротами. Раскопанная часть здания так описана им в 1836 г.:

«Открытую часть составляют: место алтаря и в нем подпрестольный камень, цельный, малинового цвета, а по обеим сторонам алтаря каменные податки, южная с одною, северная с двумя гробницами, не имеющими надписей и содержавшими в себе кости, пересыпанные землею; сверх того все продолжение южной стены церкви, с небольшою частью продолжения западной и большая половина средины церкви; наконец усмотрено, но еще не открыто, церковное подземелье. Остальная часть середины церкви вместе со стеною северною и большею частию западной скрывается еще под землею, находясь под садом смежного дома отставного поручика Воронцова» [там же, стр. 268].

Во время раскопок, помимо ряда древних бытовых вещей, были найдены: обломки фигурных каменных плит, составлявших гробницы, несколько плиток мозаичного пола «поливной горшечной работы», открытых частью «в податках», частью в середине церкви, пять листов свинца с гвоздями; несколько медных частей от паникадила и обломки колокола. Кроме того, на некоторых частях стен были найдены «изображенные красками фигуры по штукатурке, и в одном месте изображение святителя, у которого недостает головы, потому что та часть стены, на коей была изображена голова, разрушилась» [там же, стр. 269].

В следующем, 1834 г. К.Лохвицкий просил дозволения киевского военного губернатора на производство изысканий к открытию места погребения князя Дира в 882 г., полагая, что, согласно летописному известию, оно должно было находиться за открытой им церковью Ирины.

11 августа К.Лохвицкий уже сообщал губернатору, что

«на означенном месте им открыты семь цельных надгробных каменных досок фиолетового цвета в три аршина длины и более аршина ширины, подобных гробницам, устроенным в податках церкви св. Ирины, следовательно, одного с ними времени; что позади крепостного рва, коим перерезано кладбище к югу от церкви в огороде городской земли открываются фундаменты, коих каменный материал одинаков [с. 218] с материалом церкви Ирины» [Там же, стр. 274].

Из этого К.Лохвицкий заключал, что на том месте должно находиться весьма древнее кладбище, существовавшее уже при великом князе Ярославе, создателе церкви Ирины.

По поручению Временного комитета для изыскания древностей, учрежденного в конце 1835 г., К. Лохвицким был составлен краткий отчет «О ходе открытия древностей в Киеве до 1836 г.», опубликованный от имени комитета в ноябрьской книжке «Журнала Министерства народного просвещения» за 1836 г. [Черновик, или копия этого отчета, сохранившийся в бумагах К.Лохвицкого, был на печатан в 1889 г. Н.Оглоблиным: Из бумаг К.А.Лохвицкого. КС, т. XXIV, 1889, июль, Докум., изв. и зам., стр. 239-256] [с. 219]

Рис. 82. Развалины храма на Б.Владимирской ул. План. Раскопки 1833 – 1834 гг. [с. 219]

К отчету был приложен план Ирининской церкви, весьма наглядно демонстрирующий методический уровень работ К.Лохвицкого (рис. 82). План церкви Ирины, так же как и исполненный К.Лохвицким несколько ранее план Десятинной церкви, могут в настоящее время представлять интерес лишь. с точки зрения истории археологической науки [План переиздавался Н.Закревским (Описание Киева, л. VI), К.Каневским (О древней Киевской церкви св. Ирины, созданной великим князем Ярославом Владимировичем. ЖМНП, ч. XII, СПб., 1836, декабрь), Н.Фундуклеем (Обозрение Киева…)].

Вскоре появилось исследование студента Киевской духовной академии К.Каневского, написанное на заданную митрополитом Евгением тему – «О древней Киевской церкви св.Ирины, созданной великим князем Ярославом Владимировичем», напечатанное в декабрьской книжке «Журнала Министерства народного просвещения» за 1836 г. К. Каневский пытался различными историко-топографическими соображениями подтвердить мнение, выдвинутое самим К.Лохвицким и поддержанное М.Берлинским и митрополитом Евгением, о том, что раскопанные в 1833 г. развалины храма действительно являются остатками Ирининской церкви, выстроенной Ярославом. М.Берлинский и митрополит Евгений после раскопок К.Лохвицкого отказались от ранее высказанной мысли о принадлежности Ирининскому монастырю развалин, открытых в 1731 г. в усадьбе Софийского собора, и К.Каневский выражал прочно установившийся среди киевских археологов того времени взгляд на открытые К.Лохвицким руины как на остаток Ирининского монастыря.

Несмотря на то, что многочисленные аргументы, приведенные автором в защиту этого положения, имели весьма общий и неконкретный характер, за развалинами, открытыми в 1833 г., прочно и надолго закрепилось наименование, данное им самим К.Лохвицким и поддержанное его современниками.

Остатки древней церкви Ирины, открытые К.Лохвицким в 1833 г., были раскрыты далеко не полностью.

«От земли, составлявшей на этом месте целый, довольно высокий и обширный холм, который частью примыкал к валу прежней Старо-Киевской крепости, частью же входил в состав его, расчищены были только: алтарное место с полатками, прилежащими к нему с южной и северной сторон, сверх того, весь остаток южной стены, небольшая часть остатка западной стены и большая половина середины церкви. Остальная часть средины церкви вместе со стеной северной и большей частью западной остались под землей, по той причине, что часть холма, их скрывающая, занята садом, принадлежащим к дому поручика Воронцова» [Отчет о действиях Временного комитета изысканий древностей в Киеве в 1837 г. ЖМНП, ч. XVIII, СПб., 1838, апрель, стр. 83-84].

Комитет, ставя в план своих работ на 1838 г. окончание раскопок церкви, исходил из следующих соображений:

«1) если, судя по открытым уже остаткам церкви и нельзя предполагать, чтобы в остальных ее [с. 220] частях, доселе сокрытых под землею, находилось что-либо слишком значительное в отношении к отечественным древностям, то по крайней мере окончательное раскрытие остатков всей церкви доставит возможность иметь полный ее план;

2) только по окончательном раскрытии всей церкви можно судить о важности этого памятника древности и именно о том, заслуживает ли он сохранения впредь и в каком виде;

3) не очищенные от земли остатки стен, как можно судить по одному месту, в котором внутренняя сторона стены проглядывает из-под земли, вышиною своею превосходит те остатки, которые уже открыты, чем дают повод думать, что, может быть, вообще первые более сохранились от времени древности, нежели последние» [там же, стр. 84].

Намечалось продолжить и раскопки к югу от церкви, где К.Лохвицкий предполагал найти Дирову могилу, а проф.Данилович, вместе с М.Ф.Берлинским – древнее христианское кладбище [там же, стр. 84-85].

Комитет для изыскания древностей был озабочен и дальнейшей судьбой открытых К.Лохвицким развалин. Считая открытые остатки церкви «памятником, достойным сохранения», комитет решил соорудить вокруг развалин храма «прочную и довольно высокую деревянную решетку, с тою целью, дабы предохранить сей памятник древности от расхищения» [Архив Киевского губернского правления, № 19685, дело по отношению Временного комитета изыскания древностей в г. Киеве о дозволении вокруг остатков древней церкви св. Ирины устроить решетку. Цит. по: Т.Эрнст. К раскопкам у памятника св. Ирины. Архивные данные по истории развалин церкви. Юбилейный сборник статей Студенческого историко-этнографического кружка при Университете св. Владимира. Киев, 1914, стр. 105]. Однако запрошенный Строительным комитетом городовой архитектор сообщил:

«по высочайше утвержденному плану чрез место, на коем найдены остатки церкви св.Ирины, должна быть открыта улица, а для сохранения сих остатков в память древности, предписано выстроить вновь киот… огорожение же существующего ныне фундамента церкви… по моему мнению, дозволить не можно, так как эта улица должна быть открыта наискорее к приезду государя императора, и Московский комитет древности решил уже о уничтожении сих остатков, а потому дозволение постройки ограды было бы противно настоящему предположению – с оставлением весьма худого виду для высочайшего обозрения тех мест и притом сделало бы остановку в сей части городских работ» [Т.Эрнст. К раскопкам…, стр. 105].

Согласно отзыву городового архитектора, Строительный комитет разрешил обнести решеткой лишь «место, назначенного для постройки кивота; на огорожу самого фундамента… комитет согласия не дал», что подтвердил своей резолюцией 23 апреля 1837 г. и тогдашний генерал-губернатор гр.Гурьев, указав, что «таковая постройка разрешена быть не может впредь до окончательного утверждения плана расположения улицы, при которой находятся остатки помянутой церкви» [там же, стр. 106]. [с. 221]

В июне 1838 г. Временный комитет обратился к генерал-губернатору Бибикову с указанием на то, что

«давно уже замеченное им расхищение камней из остатков древней церкви св. Ирины и доселе продолжается, так что без принятия против него какой-либо решительной меры можно опасаться со временем совершенного изглажения сего памятника древности».

Вместе с тем комитет запрашивал ввиду известий об окончательном утверждении плана Старокиевской части г. Киева,

«предположено ли по этому плану впредь сохранить в целости остатки древней церкви св. Ирины и если предположено, то сделать… распоряжение как о том, чтобы со стороны местной полиции имелся присмотр и наблюдение за нерасхищением камней от упомянутой церкви, так и о том, чтоб о постройке решетчатого вокруг нее забора сделано было в Строительном комитете окончательное постановление» [там же, стр. 107].

После длительной переписки Строительный комитет, ссылаясь на высочайше утвержденный 27 ноября 1837 г. план, окончательно отказался дать согласие на устройство решетки вокруг руин церкви, а на постройку «кивота» предложил Киевскому учебному округу, если последний пожелает таковой «кивот» устроить, «спросить на сие разрешение высшего начальства и об оном уведомить комитет». Решение утвердил генерал-губернатор Бибиков [там же].

Разрушаемые временем и расхищаемые киевлянами древние руины по-видимому довольно долго оставались среди заново отстраивавшегося города. Еще в 1840 г. М.А.Максимович писал о неразрытой части вала над развалинами под садом Воронцова [М.А.Максимович. Обозрение старого Киева, стр. 119].

Грандиозные строительные и планировочные работы, развернувшиеся в Киеве в 30-40-х годах XIX в., постепенно стирали с лица земли древние валы, рвы, бастионы, а вместе с ними и остатки древних построек домонгольского Киева. Новая Владимирская ул. – одна из основных магистралей современного Киева – пробивалась, по словам современника, «через холмы, окружавшие город… через развалины храма св.Ирины» [Н.Д.Богатинов. Воспоминания. Русский архив, 1899, № 2, стр. 424; ср.: КС, 1899, май, стр. 67]. Об этом же вспоминал и П.Г.Лебединцев [П.Г.Лебединцев. К материалам для исторической топографии Киева. Киев за 60 лет пред сим. ЧЦАО при КДА, вып. X, Киев, 1910, стр. 1-26].

В 1846 г. проф. А.И.Ставровский по распоряжению Временной комиссии, утвержденной при киевском военном генерал-губернаторе, раскопал оставшуюся нераскрытой часть развалин и сделал новый план их. Об этих работах сообщает С.Крыжановский, автор «Обозрения Киева в отношении к древностям», изданного в 1847 г. И.Фундуклеем [Обозрение Киева в отношении к древностям. Киев, 1847, стр. 51]. Однако ни упомянутый план. ни отчет о раскопках опубликованы не были и местонахождение их неизвестно.

Рис. 83-1. Развалины храма на Б.Владимирской ул. Рисунок М.Сажина, ГИМ. [с. 223]	Рис. 83-2. Развалины храма на Б.Владимирской ул. Рисунок Ф.Солнцева. [с. 223]

Лишь недавно был обнаружен рисунок художника М.М.Сажина, друга [с. 222] Т.Шевченко, хранящийся в Государственном историческом музее в Москве [Гос. исторический музей, Отдел архитектурной графики, «Города России», К. 22045, № 10, размер 27.5:39 см. Надпись: «Остатки монастыря св. Ирины близ Софийского собора в Киеве». Рисунок опубликован с плохого клише в статье: О.М.Сімзен-Сичевський. Художник старого Києва Шевченків приятель М.М.Сажин. Київські збірники історії й археології, побуту й мистецтва, І, Киев, 1930, стр. 366-376]. Рисунок М.М.Сажина, изображающий руины храма на Владимирской ул., несомненно сделан художником вскоре после раскопок А.И.Ставровского. На рисунке видны еще отлично сохранившиеся, довольно высокие сгены и столбы храма (рис. 83, 1). Руины храма на Владимирской ул., по-видимому в процессе завершения раскопок А.И.Ставровского. изображены также на акварели Ф.Солнцева (рис. 83, 2), хранящейся в том же музее. К сожалению, автор рисунка не только совершенно не понял архитектурного облика памятника, но и не передал даже основного характера его древней кладки.

Вскоре после раскопок А.И.Ставровского руины храма были окончательно разобраны, вероятно, в связи с завершением работ по прокладке Владимирской ул. Плиты красного шифера из развалин храма были употреблены на выстилку мостовой вокруг Софийского собора, при «возобновлении его древнего вида», производившемся в 1843-1853 гг. [П.Г.Лебединцев. Возобновление Софийского собора в 1843-1853 гг., стр. 503] Щебень из развалин пошел на мощение киевских улиц. От древнего храма остался на поверхности земли лишь один из его пилонов. Столб этот, очутившийся среди Владимирской улицы, был оформлен в виде часовни, получив покрытие в виде севернорусского шатра с главкой. «Ирининская часовня» была разобрана в 30-х годах нашего века.

3. Раскопки С.П.Вельмина (1913 – 1914 гг.)

Вопрос о развалинах «храма Ирины» вновь всплыл в 1913-1914 гг., когда на углу Владимирской и Ирининской улиц началось строительство большого дома Киевского губернского земства по проекту архитектора В.Щуко. Большие земляные работы, вызванные строительством, проходили под научным наблюдением Археологической комиссии, которая поручила производство раскопок С.П.Вельмину.

К сожалению, отчетная документация этих раскопок почти полностью пропала, за исключением нескольких десятков депаспортизированных негативов, хранящихся в фотоархире ИА АН СССР, и одного чистового чертежа генерального плана раскопок с реконструкцией нераскапывавшихся частей здания [План был опубликован в «OAK за 1913-1915 гг.» (Пгр., 1918, рис. 238)].

Несмотря на то, что раскопками была вскрыта лишь незначительная часть здания в раскопе открылись уже не стены и даже не фундаменты храма, а лишь фундаментные рвы с остатками деревянных субструкций на дне их, раскопки 1913-1914 гг., впервые внесли ясность в понимание этого памятника.

Рис. 84. Развалины храма на Б.Владимирской ул. План. Раскопки 1914 г. [с. 225]

Раскопками был вскрыт юго-восточный угол храма, точнее, ров от фундамента восточной половины южной стены и примыкающие к нему рвы трех вос[с. 224]точных поперечных ленточных фундаментов здания. На дне рвов обнаружились остатки деревянных лежней, по четыре в каждом рве. У наружной линии рва южной стены хорошо сохранились три расширения для выкладки лопаток южной стены. Раскрытые части здания позволили реконструировать гипотетически план храма в целом (рис. 84).

Расстояние между первой (восточной) парой лопаток позволило определить ширину восточного поперечною членения здания (теоретически этот же размер был положен автором чертежа и для построения западных поперечных членений), а расстояние между второй (западной) парой лопаток позволило определить ширину центрального подкупольного квадрата. Сохранившийся среди улицы пилон храма подтвердил правильность этой реконструкции.

Разумеется, не следует придавать этой реконструкции значение обмерного чертежа, как это подчас склонны были делать некоторые исследователи. Надо помнить, что важнейшие элементы реконструкции, а именно пятиглавие храма, местоположение и даже самое существование башни, форма апсид, ширина западных членений являются гипотетическими и не подтверждены данными раскопок. Тем не менее план-реконструкция 1914 г. показывает, как далек от истины был «обмерный» план К.Лохвицкого.

Развалины храма в бывш. митрополичьей усадьбе

(ныне Софийский архитектурно-исторический заповедник)

1. Раскопки Д.В.Милеева (1909—1910 гг.)

В 1909-1910 гг. при постройке большого дома в саду Митрополичьей усадьбы (на углу Георгиевского пер. и Стрелецкой ул.) вновь натолкнулись на развалины древнего храма, обнаруженные впервые еще в 1731 г. при постройке монастырских стен. Земляные работы на строительстве дома велись под контролем Археологической комиссии, при непосредственном научном наблюдении Д.В.Милеева. Помимо наблюдений за ходом земляных работ в больших котлованах строительства дома и служебных построек, Д.В.Милеев произвел систематические раскопки на примыкающем участке, где и были открыты полностью развалины большого храма. К сожалению, отчетные материалы и этих раскопок пропали почти полностью. В архиве бывш. Археологической комиссии удалось разыскать лишь несколько коробок депаспортизированных негативов и генеральный план раскопок с нанесением всех открытых памятников (рис. 85) [Архив ИА АН СССР, фонд АК. План был опубликован Д.В.Милеевым в «Трудах IV съезда русских зодчих в СПб.» (СПб., 1911, стр. 117)].

Рис. 85. Развалины храма в усадьбе Митрополичьего дома. План. Раскопки 1909—1910 гг. [с. 227]

Результаты раскопок в саду Митрополичьей усадьбы были весьма кратко охарактеризованы в докладе Д.В.Милеева, прочитанном в 1911 г. на IV съезде русских зодчих [Д.В.Милеев. Вновь открытая церковь XI в. в Киеве и положение исследований в связи с новыми застройками города. Труды IV съезда русских зодчих в СПб. (1911), СПб., 1911, стр. 117-121], и многословно, но противоречиво и путанно в многочисленных [с. 226] информациях киевской и столичной прессы, сведенных в несколько заметок, напечатанных в Археологической хронике «Известий Археологической комиссии» [Раскопки в Киеве в 1909 г., I. Раскопки на Стрелецкой ул. ИАК, Прибавл. к вып. 32 (Хроника и библ., вып. 16), СПб., 1909, Арх. хроника, стр. 122-124. – Археологические исследования в Киевской губернии. 2. Раскопки в усадьбе Софийского собора. ИАК, Прибавл. к вып. 34 (Хроника и библ., вып. 17), СПб., 1910, стр. 172-174. – Археологические исследования в Киеве. ИАК, Прибавл. к вып. 39 (Хроника и библ., вып. 19), СПб., 1911, стр. 171- 172. См. также краткое изложение доклада Д.В.Милеева «О результатах раскопокв усадьбе Киево-Софийского митроподитанского дома», прочитанного в Обществе охраны памятников старины в Киеве 20 октября 1910 г.: ИАК, Прибавл. к вып. 39 (Хроника и библ., вып. 19\ СПб., 1911, Арх. хроника, стр. 23-24].

Площадь котлованов в значительной их части под верхним слоем чернозема была покрыта сплошным мощным слоем древнего строительного щебня, состоявшего из извести и кирпича домонгольской эпохи [Д.В.Милеев. Вновь открытая церковь…, стр. 118]. Это давало возможность предполагать наличие поблизости какого-то большого древнего сооружения. Действительно, в непосредственной близости к малому котловану были обнаружены две апсиды древнего храма. Площадь, на которой можно было искать основную часть постройки, была подвергнута систематическим раскопкам в течение 1909- 1910 гг. Под развалом строительного щебня были открыты остатки большого пятинефного трехапсидного храма.

Тщательно изучая стратиграфию культурных слоев, исследователь пытался выяснить характер и последовательность стадий разрушения памятника. Храм, существовавший в течение трех столетий, с XI по XIII в., после этого пришел в упадок, но разрушение его было постепенным и протекало длительное время. Древний пол и находящиеся под уровнем пола погребения XI-XIII вв. постепенно покрывались завалом разрушавшихся стен и сводов храма. Этот слой, состоящий из строительного щебня и фрагментов древней фресковой росписи и мозаик, во многих местах оказался нетронутым в последующее время [там же, стр. 119]. Только в значительно более позднее время развалины храма были окончательно разрушены с целью добычи строительных материалов – кирпича и главным образом бутового камня из фундаментов. Именно в эту пору все фундаменты храма были разбиты и вынуты до самого основания. Рвы от фундаментов были в это же время засыпаны обломками раствора, кирпичным щебнем, фрагментами фресковой росписи, поливных плиток пола и пр.

Если процесс первоначального разрушения здания был, по мнению исследователя, постепенным и длительным, то, наоборот, окончательное разрушение произошло единовременно. Д.В.Милеев относил это окончательное разрушение к XVII в. Полагаем, что оно произошло несколько позже, а именно после 1731 г., когда руины храма были случайно обнаружены. Чрезвычайно существенной особенностью этого последнего разрушения было то, что слой, наросший на полу храма за длительный период его разрушения, при расхищении фундамен[с. 228]тов остался почти нетронутым в силу того, что он был, очевидно, непригоден в качестве строительного материала. Благодаря этому во многих местах под завалами щебня сохранились не только древние полы, но и остались нерасхищенными древние погребения в храме и подле него.

Очистка засыпанных щебнем рвов позволила выяснить основные контуры ленточных фундаментов храма (табл. XLII). Только в нескольких местах сохранились in situ, как это видно на плане, небольшие куски бутовой кладки фундаментов, а частично и несколько рядов кирпичной кладки нижней части стен постройки. К числу сохранившихся in situ частей кладки здания относится фундамент круглого столба северо-западной башни и два незначительных отрезка южной стены храма (табл. XLIII).

Все остальные части постройки сохранились лишь в виде фундаментных рвов с остатками деревянных субструкций на дне их (табл. XLIV). В докладе Д.В.Милеева об этих субструкциях, к сожалению, не сказано ни слова, нe показаны они и на плане, который представляет в основном реконструкцию стен и столбов храма, в момент раскопок уже не существовавших в натуре. Но на фотографиях, сделанных после зачистки дна рвов, отчетливо видны ряды небольших по диаметру круглых ямок, образовавшихся от сгнивших деревянных колков, между которыми первоначально лежали деревянные лежни, залитые раствором. Этот тип субструкций отлично известен в ряде киевских построек Х-XI вв. В рвах интересующего нас храма можно проследить от трех (в восточном рву) до четырех рядов колков.

Неизвестно, были ли при раскопках обнаружены, кроме того, и остатки продольных лежней. В информациях киевской прессы сообщалось о том, что удалось выяснить

«следы интересных подготовительных работ при закладке фундаментов: на лёссе под всем зданием заложены ряды балок, между которыми забивались колышки. Поверх балок клалось известковое ложе, а затем на деревянном основании воздвигался фундамент» [ИАК, Прибавл. к вып. 39, СПб., 1911, стр. 172].

2. Архитектурный облик храма.
Вопрос об атрибуции постройки

Храм, открытый раскопками 1909-1910 гг., представлял значительных размеров постройку, которую сам исследователь называл трохнефной, с притворами с юга и севера, в то же время реконструируя план церкви с двенадцатью крестчатыми столбами, разделяющими внутреннее пространство на пять нефов.

К сожалению, по сохранившимся in situ частям кладки здания нельзя окончательно решить, был ли храм трехнефным, с примыкавшими к южной и северной стенам притворами, или же он был пятинефным, причем боковые нефы его не имели апсид, как это было, например, в новгородском и полоцком соборах Софии, которые при бесспорной пятинефности основной части здания имели лишь три апсиды. [с. 229]

Исходя из сравнительного анализа пропорций здания, мы приходим к выводу, что храм, раскопанный на Софийской усадьбе, так же как и храм, раскопанный на Владимирской ул., а если верить наблюдениям, сделанным при земляных работах на месте Георгиевской церкви, то и древний храм Георгия были пятинефными сооружениями, боковые нефы которых служили, по-видимому, притворами, и не имели апсид с восточной стороны.

В северо-западном углу храма находилась башня, прямоугольная в плане, но с круглым столбом посередине. Как отмечено выше, бутовая кладка фундамента столба в числе немногих частей здания сохранилась in situ. Несмотря на то, что фундаменты стен башни образуют квадрат, башня, по мнению Д.В.Милеева, внутри имела круглый план.

Характеристику плана храма необходимо дополнить еще двумя особенностями, о которых не упоминал сам Д.В.Милеев, но которые можно установить при изучении исполненного им плана здания. К среднему членению южной стены храма примыкает какая-то древняя пристройка, фундаменты которой, судя по характеру штриховки на плане, сохранились in situ, но были раскопаны лишь в незначительной их части. При этом были открыты два погребения, одно из которых, сильно разрушенное, по-видимому, в грунтовой могиле, второе же в кирпичном склепе. Эта нераскопанная пристройка, служившая усыпальницей, представляет особый интерес для дальнейших исследований, тем более, что сохранность ее может оказаться лучшей, чем сохранность самого храма.

Вторая особенность, обращающая на себя внимание, – показанная на плане кладка какой-то апсиды, примыкающей с севера к северной апсиде храма. К сожалению, отсутствие какой-либо документации, поясняющей эту особенность плана, не позволяет понять назначения этой апсиды, имеющей к тому же необычную форму (четверть окружности).

Сохранившиеся in situ части стен сложены, по словам Д.В.Милеева, из тонкого древнего кирпича на растворе извести с толченым кирпичом. Незначительная высота сохранившейся кладки стен, состоявшей лишь из нескольких рядов кирпича, не позволила, по-видимому, установить систему кладки из чередующихся рядов кирпича и камня («opus mixtum»). В развале древнего щебня были обнаружены кирпичи в форме зубцов, лекальные кирпичи для выкладки полуколонок и множество фрагментов голосников.

Раскопки дали возможность выяснить характер внутреннего убранства храма. В развалинах храма было обнаружено огромное количество фрагментов фресковой росписи. В щебне, заполнявшем апсиды, найдено много мозаичной смальты. Д.В.Милеев не считал возможным решить, были ли ею украшены стены храма, или же пол, отмечая при этом, что «точно такой же смальтовой инкрустацией украшены в алтаре Софийского собора и пол, и стены» [Д.В.Милеев. Вновь открытая церковь…, стр. 120]. Как отмечалось выше, древний пол храма на многих участках зданий сохранился in situ. Он был выложен из тонких поливных плиток разной величины, формы и цвета, [с. 230] составлявших, по-видимому, сложный ковровый набор; большое количество половых плиток было обнаружено также и в развале постройки.

Была тщательно прослежена техника выкладки полов: непосредственно на грунте делалась подсыпка из битого кирпича, поверх которой – известковая заливка; в последнюю и укладывались поливные плитки. В притворах техника выкладки пола несколько отличалась. Под пол делалась глиняная подмазка, на которой выкладывались плитки. Д.В.Милеев высказывал предположение, что это делалось ввиду того, что под полом притворов размещались могилы. Для того чтобы легче было поднимать половые плитки и уложить их потом вновь, в этих частях храма известковую подмазку заменяли глиняной [там же].

В развалинах храма и возле него были обнаружены предметы церковной утвари и разнообразный инвентарь, к сожалению, не охарактеризованный исследователем.

Под древним полом храма были обнаружены многочисленные погребения, относящиеся к домопгольской эпохе. Погребения находились как в грунтовых могилах, так и в кирпичных склепах. Расположены они преимущественно в южном и северном притворах храма. Два погребения были открыты в западной части храма, очевидно, по сторонам от главного входа [там же, стр. 119]. Исследователь обращал внимание на важный для истории памятника факт: в некоторых местах храма были открыты погребения вторичные. Так, например, при сооружении склепа, который по форме кирпича можно было отнести к концу XII-началу XIII в., была задета более древняя могила [там же].

Наиболее богатые погребения оказались в юго-западном углу храма. Здесь было открыто два захоронения. Одно из них (с северной стороны) – в грунтовой могиле в деревянном гробу. На груди погребенного были найдены украшения, состоявшие из ажурных золоченых бляшек, нашитых на шелковую ткань; на черепе под надбровными дугами лежала лента, вытканная золотыми нитями (парча?). Вплотную к южной стене того же помещения примыкал склеп из плиточного кирпича, сложенного на глине; дно склепа было выложено квадратными поливными плитками [там же].

В массе щебня, заполнявшего рвы от фундаментов, был найден кусок мрамора, который Д.В.Милеев предположительно считал углом от саркофага [там же, стр. 120]. Очевидно, и этот наиболее древний и наиболее богатый тип киевских захоронений был также представлен в изучаемом храме.

Д.В.Милеев, уверенно относя раскопанный им храм к половине XI в., отмечая былое богатство этого храма, в то же время подходил чрезвычайно осторожно к вопросу о том, с каким именем, известным из летописных источников, можно связать открытые руины. Заканчивая свой доклад на IV съезде русских [с. 231] зодчих, он скромно заметил: «Хотелось бы думать, что столь обширная и богато украшенная церковь не могла пройти неотмеченной у летописца» [там же]. Если верить краткому изложению доклада о результатах раскопок, сделанного Д.В.Милеевым на заседании Общества охраны памятников старины в Киеве 20 октября 1910 г., вскоре после окончания раскопок [ИАК, Прибавл. к вып. 39. СПб., 1911, Арх. хроника, стр. 24], в ту пору исследователь склонялся к предположению, что раскопанный им храм является церковью Георгия «пред враты св. Софии».

Настойчиво эту мысль высказывал в связи с новым открытием Н.И.Петров [Археологические исследования в Киеве. ИАК, Прибавл. к вып. 39, СПб., 1911, стр. 171]. Георгиевским храмом считали эти развалины Н.И.Брунов [N.Brunov. Die fünfschiffige Kreuzkuppelkirche…, стр. 83-84], А.И.Некрасов [А.И.Некрасов. Очерки…, стр. 35] и др.

Развалины церкви Георгия

1. Письменные свидетельства

В середине XVII в., вскоре после воссоединения Украины с Русским государством, русские полки разместились на заброшенной после монгольского разгрома 1240 г. территории Верхнего Киева. Судя по названиям улиц, примыкающих с Софийскому собору, – Рейтарская, Стрелецкая, – московские войска расположились и в непосредственной близости к собору.

В 1674 г. киевский воевода князь Юрий Петрович Трубецкой в отписке своей к царю Алексею Михайловичу писал:

«В летописных, государь, киевских книгах написано: в лето 6545 г. в Киеве и верхнем болшом городе, у Златых ворот, близ Софейского монастыря, создана каменная церковь, во имя святаго. великомученика Георгия, и была церковь двесте два года и в лета ж 6748 г., в киевское разорения от Батыя царя, та церковь разорена, и от того времяни на том месте церкви божией не было и место церковная от незнающих, простых людей и от скоту было насарено неистово; и мы, холопи твои, хотим то место очистить и огородить.

И в прошлом государь в 181 году в ыюле и в августе били челом тебе, великому государю царю, и великому князю Алексею Михайловичу, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, многие твои, великого государя, ратные люди, которые на твоей, великого государя, службе в Киеве с нами, холопи твоими, чтоб на том месте устроить церковь божию; а ваше государское богомолие во имя великомученика и победоносца и славного чюдотворца Георгия, да в приделе преподобного и богоносного отца нашего старого российского окармителя Сергия Радунежского чудотворца, а они по своему обещанью на то царское строенье дадут вкладу денгами и лесу, и всякого помочь чинить станут, кому что возможно.

И по твоему, великаго государя царя, и великаго князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержца [с. 232] указу мы, холопи твои, на прежнем георъгевском церковном старом месте велели церковь божию, а ваше государское богомолие во имя великомученика Георгия, да в пределе преподобнаго и богоноснаго отца нашего Сергия Радунежского чюдотворца строить. И по благославению Лазара Бороновича, архиепискупа черниговского и новгородского и всего севера, к созданию облажена августа в 9 день свершана и освящена первая церковь ноября в 26 день, другая декабря в 16 день ныняшнего 182 году» [Синбирский сборник, т. І. М., 1845, стр. 142].

Из приведенного документа явствует, что «прежнее георгиевское церковное старое место», несмотря на давность разрушения древнего храма Георгия, еще сохранялось в народной памяти. Желание очистить и огородить «место церковное, неистово насореное от незнающих простых людей и от скоту», нельзя понять иначе, как желание привести в порядок запущенные руины древнего храма, на которых и решено было выстроить новую деревянную церковь того же имени. Заслуживают внимания осведомленность московского воеводы, прибывшего в Киев лишь незадолго перед этим, «в летописных книгах» и безукоризненная точность хронологических определений.

Деревянная церковь, выстроенная Ю.Трубецким, просуществовала семьдесят лет. В 1744 г. она была заменена новой каменной постройкой, выстроенной на средства, пожалованные императрицей Елизаветой Петровной во время ее пребывания в Киеве.

Церковь Георгия, развалины которой привлекли внимание московского воеводы, принадлежала к числу выдающихся сооружений древнего Киева. Летописное сказание о закладке Софийского собора, помещенное под 1037 г., повествует также о строительстве новых городских укреплений, Золотых ворот с надвратным храмом Благовещения и монастырей Георгия и Ирины [«В лето 6545. Заложи Ярослав город великый (Кыев), у него же града суть Златая врата, заложи же и церковь святыя Софья, митрополыо, и посемь церковь на Золотых воротех святыя Богородица Благовещенье, посемь святаго Георгия монастырь и святыя Ирины» Лавр. лет. 6545 (1037) г.]. Не может быть сомнений в том, что под означенным годом летописец сообщает отнюдь не о событиях данного года. Он как бы подводит итоги всей многообразной строительной деятельности Ярослава.

Задача подведения итогов всей деятельности Ярослава по укреплению христианства на Руси и, в частности, по строительству и украшению Киева еще более отчетливо выступает в проложных сказаниях, дошедших до нас в многочисленных списках древнерусского Пролога. В проложных сказаниях подчеркивается, что монастырь Георгия был заложен в честь патрона князя, «тако бо в крещении наречено бысть имя ему Георгий, тем же в память свою церковь (созда)».

Особый интерес представляет проложное сказание об освящении самой церкви Георгия, занесенное под 26 ноября в некоторые списки славяно-русского Пролога. Ввиду исключительного значения этого сказания приводим его цели[с. 233]ком по списку XIV в. Государственной публичной библиотеки им. М.Е.Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (Древлехранилище М.П.Погодина):

«В тот же день священне церкви святого Георгия в Киеве пред враты святые София. Блаженный и приснопамятны всея Рускыя земли князь Ярослав, нареченный в святем крещеньи Георьгий, сын Владимерь, крестившаго землю Рускую, брат же святою мученику Бориса и Глеба: се всхоте создати церковь в свое имя святого Георгия, да еже всхоте и створи; и яко начаша здати ю, и не бе многа делатель у нея; и се видев князь, призва тиуна; почто не многа у церкве стражющих. Тиун же рече: понеже дело властелское боятся люди труд подимше найма лишени будут. И рече князь: да аще тако есть, то аз сице створю. И повеле куны возити на телегах в комары златых врат, и возвестиша на торгу людем, да возмут кождо по ногате на день. И бысть множьство делающих. И тако вскоре конча церковь, и святи ю Ларионом митрополитом, месяца ноября в 26 день, и сотвори в ней настолование новоставимым епископом и заповеда по всей Руси творити праздник святаго Георгия месяца ноября 26 день» [Проложное сказание об освящении церкви Георгия перед вратами св. Софии. Пролог Древлехранилища М.П.Погодина. Рукопись на пергам., XIV в., ГПБ. Издания: М. А. Максимович. О построении и освящении Киевской церкви св. Георгия. Киевлянин, кн. 3 (на 1850 г.), М., 1850, стр. 66-67; А.И.Пономарев. Памятники древнерусской церковно-учительной литературы, вып. II, ч. I. СПб., 1896, стр.58-59. Библиографическое описание списков см.: Н.Никольский. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X – XI вв.). СПб., 1906, стр 122-126].

Церковь Георгия, заложенная, по-видимому, после 1037 г., была освящена митрополитом Иларионом, занимавшим киевский митрополичий стол с 1051 приблизительно по 1053 г. К этим годам и нужно отнести окончание постройки храма и его освящение.

В некоторых старых месяцесловах под 26 ноября упоминается: «И освящение храма святаго великомученика Георгия, иже в Киеве пред враты святыя Софии, в лето 1045» [H.Закревский. Описание Киева, т. I, стр. 265].

В киевских летописях монастырь Георгия упоминается еще один раз под 1063 г. В этом году «преставися Судислав, брат Ярославль, и погребоша и во церкви святаго Георгия» [Ипат. лет. 6571 (1063) г.]. Как известно, Судислав, заточенный своим братом в «поруб», просидел в нем 24 года и был освобожден в 1059 г. сыновьями Ярослава, но при этом был пострижен в монастырь.

2. Случайные находки отдельных частей здания

Все старые исследователи топографии древнего Киева вопрос о местоположении Георгиевского монастыря считали бесспорным, полагая, что сохранившаяся до наших дней Георгиевская церковь (1744 г.) выстроена на развалинах древнего храма Георгия. Лишь после того, как в 1910 г. к северо-западу от Георгиевской церкви Д.В.Милеевым был раскопан фундамент большого древ[с. 234]него храма, отдельные исследователи стали связывать эти развалины с храмом Георгия. Необходимо подчеркнуть, что сам Д.В.Милеев этого мнения не разделял. Древние фундаменты, сохранившиеся под новой Георгиевской церковью XVIII в., до последнего времени оставались недоступными для исследования. В 1934 г. новая церковь была разобрана, а на месте ее выстроен жилой дом.

К сожалению, краткий период, когда новая церковь была разобрана, а жилая постройка еще не выстроена, не был использован киевскими исследователями для проведения систематических археологических раскопок. Более того, открывавшиеся во время земляных работ при строительстве дома различные части древних фундаментов не были зафиксированы и не подверглись серьезному исследованию, хотя научные наблюдения за ходом земляных работ были возложены на группу научных сотрудников Института истории материальной культуры АН УССР. [с. 235]

Из небольшой заметки, напечатанной в хронике «Науковых записок» института, можно почерпнуть лишь общие рассуждения о богатстве ценного научного материала, собранного названной группой во время наблюдения за земляными работами, не подтвержденные ни графической фиксацией памятника, ни научным описанием его [Археологічні дослідження у Києві. НЗІІМК, кн. 3-4, Київ, 1935, Хроника, стр. 105]. Заявление автора заметки о том, что «земляные работы дали возможность уяснить не только общий архитектурный тип Георгиевской церкви, но и отдельные черты и особенности построек того времени», к сожалению, не подтверждено описательными данными. Из заметки можно понять, что открытая часть фундамента давала все основания утверждать, что постройка имела тип «трьохнефної базиліки (!) з опасанням у вигляді галереї». Автор отмечает мощность открытого фундамента, что, по его мнению, свидетельствует о том, что постройка была не только «местом молитвы», а и частью феодальной крепости [там же].

При работах были найдены остатки фресок, части колонн, обломки голосников и многочисленные разнообразные предметы бытового назначения (фрагменты глиняной посуды, жернова, змеевик, металлический сосуд культового назначения и пр.) [там же].

В 1937 г. при рытье большого котлована на пересечении Золотоворотской и Рейтарской улиц перед новым домом, выстроенным на месте Георгиевской церкви, вновь были частично открыты фундаменты древнего храма [Фундаментальна кладка будівлі XI ст. АРУ, Київ, 1938, № 9, стр. 40].

Кладка фундамента состояла из блоков камня различных пород (песчаник, кварцит, валуны), скрепленных раствором извести. Раствор был неодинаков по своему составу в различных частях фундамента: в средней и восточной частях он имел добавку толченого кирпича и был светлее, чем раствор западной части, который не имел в своем составе цемянки и был серого цвета.

Фундамент представлял мощный, широкий массив, занимавший почти всю площадь круглого котлована, имевшего в диаметре 11.35 м. Трудно сказать, под какой частью церковного здания он мог быть сделан. Ленточные фундаменты древних киевских построек никогда такой ширины не имели. Поверх кладки фундамента встречались отдельные плоские кирпичи квадратной формы, а над ними опять каменная кладка. Стены здания были выложены в технике «opus inixtum», характерной для киевского зодчества XI в. Среди обломков различных строительных материалов были найдены куски листового свинца – остатки древней свинцовой кровли храма. Раскоп 1937 г. позволил уяснить, что кирпичная Георгиевская церковь, выстроенная в середине XVIII в., по площади была значительно меньше древней и не охватывала западную часть древних фундаментов.

Рис. 86. Фундаменты апсид церкви Георгия. План. [с. 235]

В 1939 г. при прокладке водопроводных труб в воротном проезде дома № 2 по Рейтарской ул. вновь обнаружилась древняя кладка церкви Георгия. На [с. 236] этот раз открылись фундаменты двух апсид храма. Фундаменты эти удалось тщательно обследовать и обмерить (рис. 86).

В результате всех перечисленных выше беглых и случайных наблюдений, конечно, трудно составить более или менее отчетливое представление о памятнике. Храм Георгия представлял, по-видимому, постройку, близкую по типу к описанным выше двум храмам XI в., в непосредственном соседстве с которыми он находился. Развалины этих храмов позволяют до некоторой степени представить и общий характер церкви Георгия.

Как и обе названные церкви, храм Георгия был, по-видимому, пятинефной постройкой, боковые нефы которой представляли собой галереи, не имевшие апсид с восточной стороны. Название «базилика», примененное к церкви Георгия автором приведенной выше заметки, объясняется лишь неточностью терминологии. Церковь Георгия была как и другие постройки, окружавшие Софийский собор, зданием крестово-купольного, а отнюдь не «базиличного» типа. По характеру кладки стен («opus mixtum») и фундаментов постройка также ничем не отличалась от других киевских сооружений первой половины XI в.

Золотые ворота Ярославова города

1. Письменные свидетельства о воротных башнях Ярославова города

Оборонительные сооружения Ярославова города, мощным кольцом охватившие новую значительную территорию, присоединенную в 30-х годах XI в. к древнему Владимирову городу, состояли в основном из земляных валов со сложной деревянной конструкцией внутри, по гребню которых тянулась деревянная рубленая стена с зоборолами [М.К.Каргер. Древний Киев, т. І. М.-Л., 1958, стр. 253-262. См. также: П.А.Раппопорт. Очерки по истории русского военного зодчества Х-XIII вв. МИА СССР, № 52, М.-Л., 1956, стр. 91-97]. Только недостаточной изученностью оборонительных сооружений Киева объясняется упорно повторяющееся с давней поры утверждение, якобы укрепления, сооруженные Ярославом, представляли каменную стену [M.A.Максимович. Обозрение Старого Киева, стр. 112. – Лутковский. Исторический обзор построения в России крепостей и укреплений с древних времен до 1800 г. Инженерн. зап., ч. 24, СПб., 1841, № 6. – М.П.Погодин. Исследования, замечания и лекции о русской истории, т. VI. М., 1855, стр. 195. – Ф.Ласковский. Материалы для истории инженерного искусства в России, ч. I. СПб., 1858, стр. 110].

Миф о Киевском «каменном кремле с Золотыми воротами» дожил до наших дней [Н.С.Державин. Из истории древнеславянского города. ВДИ, 1940, № 3-4, стр. 154. – С.Забелло, В.Иванов, П.Максимов. Русское деревянное зодчество. М., 1942, стр. 20. – Н.Г.Порфиридов. Древний Новгород. Очерки по истории русской культуры XI-XV вв. М.-Л., 1947, стр. 27.- Ш.Е.Ратия и К.П.Додина. Охраняйте памятники архитектуры. М., 1951, стр. 17]. По-видимому, живописные руины каменных Золотых ворот, давно уже [с. 237] оторванные от примыкавших к ним с обеих сторон высоких земляных валов Ярославова города и вследствие этого превратившиеся как бы в самостоятельный памятник древнего зодчества Киева, поддерживают этот миф.

Только башни над воротами, прорезавшими в трех местах более чем трехкилометровый земляной вал Ярославова города, действительно были каменными. Необходимо отметить при этом, что никаких реальных остатков двух из этих воротных башен до сих пор не обнаружено. Эти ворота Ярославова города впервые упоминаются в летописных рассказах о военных событиях середины XII в. Под 1146 г. в повествовании о борьбе князя Игоря Ольговича с Изяславом впервые упомянуты «Жидовские (Львовские) ворота» [«И приехав же Улеб в свой полк, тако же Иван и поверга стягы и поскочи к Жидовськым воротом» Ипат. лет. 6654 (1146) г.]. Все трое ворот Ярославова города и среди них впервые «Лядские ворота» упомянуты в пространном летописном рассказе об осаде Киева войсками князей Вячеслава, Изяслава и Ростислава в 1151 г. Осадившие верхний город княжеские полки были расставлены следующим образом:

«Изяслав Давидович ста межи Золотыми вороты и межи Жидовьскими, противу Бориславлю двору, а Ростислав с сыном своим Романом ста перед Жидовьскими вороты и многое множество с ними, а Городеньский Борис у Лядьских ворот» [Ипат. лет. 6659 (1151) г.].

Лядские ворота упоминаются в последний раз в красочном летописном рассказе о штурме Киева татаро-монгольскими полчищами в декабре 1240 г.: «Постави же Баты порокы городу, подъле врат Лядьскых, ту бо беаху пришли дебри» [Ипат. лет. 6748 (1240) г.].

В неоднократно цитированной выше летописной статье о строительных мероприятиях Ярослава среди прочих монументальных каменных сооружений, созданных этим князем, упомянуты лишь Золотые ворота: «Заложи Ярослав город великын, у него же града суть Златая врата» [Лавр. лет. 6545 (1037) г.]. Повествуя далее о церковных постройках Ярослава, летописец после сообщения о закладке церкви Софии вновь возвращается к Золотым воротам: «И посемь церковь на Золотых воротех святая Богородица благовещенье» [там же].

Как отмечалось выше, летописная статья, занесенная под 1037 г., как бы подводит итог всей строительной деятельности Ярослава, и поэтому далеко не все перечисленные в ней постройки были выстроены или даже заложены в 1037 г. Однако, по-видимому, закладку «города великого» и храма Софии следует отнести именно к этой дате. Есть серьезные основания предполагать, что и Золотые ворота, главные, как это явствует из всей последующей истории Киева, городские ворота, названные по константинопольскому примеру «Золотыми», были заложены в это же время.

Отделение рассказа о закладке церкви Благовещения на Золотых воротах от рассказа о постройке «города великого» и Золотых ворот некоторые исследо[с. 238]ватели памятника пытались объяснять разновременностью этих построек, полагая, что первоначально над Золотыми воротами не было надвратной церкви, для сооружения которой несколько позднее понадобились даже дополнительные прикладки к внутренним стенам воротных пилонов. Едва ли можно признать эту трактовку летописного текста правильной. Полагаем, что специальное упоминание о церкви Благовещения над Золотыми воротами летописец счел необходимым сделать в перечне церковных построек Ярослава, но упомянуть о ней он мог лишь после сообщения о закладке Софии, что и вынудило его оторвать рассказ о строительстве «города великого» с его вратами от рассказа о постройке надвратного храма.

Что касается упомянутых выше «прикладок» к пилонам ворот, то сооружение их не имело никакого отношения к надвратной церкви хотя бы потому, что, как бесспорно свидетельствует об этом техника кладки их, они появились лишь во второй половине XI в.

После татаро-монгольского разгрома Киева Золотые ворота, как и другие каменные сооружения Верхнего Киева, постепенно превращались в руины. Путешественники, обозревавшие заброшенные укрепления Верхнего города в XVI-XVII вв., наряду с величественными руинами Десятинной церкви, Софии и других храмов XI-XII вв., упоминают и развалины Золотых ворот, которые, по словам Э.Ляссоты, некогда представляли «красивое и величавое здание, как можно заключить по уцелевшим остаткам» [Сборник материалов для исторической топографии Киева и его окрестностей. Киев, 1874, отд. II, стр. 18]. Польский дипломат и историк Р.Гейденштейн, описывая руины Киева XVI в. в труде по современной ему истории Польши, упоминает среди «памятников его прежнего величия» «стену кругом города, а в ней ворота старинной архитектуры, все позлащенные и столь высокие, что две повозки, поставленные одна на другую, не достигают их вершины» [там же, стр. 22].

Восторженный описатель киевских древностей Павел Алеппский, повествуя о древнем Киеве, писал:

«До сих пор видны ворота, земляные валы и рвы. Мы рассматривали развалины высоких ворот с каменною башнею, которые называют святыми воротами; они некогда были обложены золотом, но сожжены татарами, когда они опустошили и сожгли город» [там же, стр. 73].

Находившийся в войсках литовского гетмана Я.Радзивилла голландский художник А.Вестерфельд дважды изобразил величественные руины Золотых ворот [о значении двух рисунков А.Вестерфельда для реконструкции первоначального облика Золотых ворот см. ниже]. [с. 239]

2. Золотые ворота в XVII – XIX вв. Раскопки К.Лохвицкого (1832 – 1833 гг.)

Небольшой ремонт Золотых ворот, проведенный при восстановлении земляных укреплений Ярославова города по поручению московского правительства московскими воеводами после воссоединения Украины с Россией, задержал лишь ненадолго их дальнейшее разрушение.

К середине XVIII в. разрушение Золотых ворот достигло такой степени, что встал вопрос об их дальнейшем существовании. В 1743 г. наказом Сената, переданным через генерал-губернатора Леонтьева в Военную коллегию и Артиллерийскую канцелярию, требовалось

«показанных в Киеве церковных стен не ломать, а волганк и помянутый выход как потребно починить, исправить, зделав для тверъдости каменный фундамент в самой крайней скорости; понеже, как выше показано, оные стены из древних более пятисот лет состоят, и прежними инженерами ломаны не были» [Н.Н.Оглоблин. К истории открытия Золотых ворот (1832 – 1838 гг.). (По бумагам К.А.Лохвицкого). ЧИОНЛ, кн. V, Киев, 1891, отд. II, стр. 142-143; см. также: Д.И.Сапожников. К истории Киевских Золотых ворот. КС, т. XV, Киев, 1886, май, Изв. и зам., стр. 163 и сл.].

Неизвестно, был ли выполнен сенатский наказ, но во всяком случае семь лет спустя вновь встал вопрос о ремонте Золотых ворот. Назначенный Военной коллегией для осмотра ворот инженер-подполковник Д.Дебоскет представил 20 мая 1750 г. губернатору Леонтьеву краткое описание их.

«Брусья и доски, – по словам Дебоскета, – положенные вместо земляного волганга, весьма погнили и пришли во всеконечную негодность, по ним с немаловажным страхом пешие люди ходят, а артиллерию перевозить никак невозможно, посему вместо сих ворот за их худобою и ветхостью надлежит построить новые. От бывшей же каменной церкви есть старые и весьма ветхие стены и своды, от них проезжающим и пешим людям тоже представляется немалая опасность, и буде паче чаяния оные своды упадут, убьют всех, а чтобы людям вреда такого не учинить, всемерно нынешним временем надлежит снести каменные стены и своды, в которых имеются в разных местах разделившиеся щели» [Д.И.Сапожников. К истории…, стр. 163 и сл.].

Экспертиза Д. Дебоскета вызвала целую переписку между генерал-губернатором и Военной коллегией, в которой губернатор настаивал на «починке Златых врат без интересного убытка правительству и с сохранением в то же время вида древности в старых церковных каменных стенах и сводах» [там же]. Однако в конце концов Военная коллегия все же предложила Дебоскету представить окончательный проект решения. В своем «мемориале» от 19 июля того же года последний выдвинул новый довод, заключавшийся в том, что Золотые ворота

«состоят не в надлежащем по инженерным регулам месте, яко в фазе, а не в куртине, поэтому, – настаивал инженер-полковник, – следует построить другие ворота в лучшем месте, каменные, на что хотя несколько против деревянных вб'рот ко[с. 240]шту излишнего употребится, однако оные несравненно против деревянных будут» [там же].

«Прежние ворота, – по мнению Дебоскета, – в починку негодные и состоящие в ненадлежащем месте, для сохранения вида древности, надлежит засыпать внутри их сторон землею крепкою, при этом на них старые церковные каменные стены и своды по-прежнему оставить и, ежели понадобится, то подделать их снизу новым камнем» [там же].

Д. Дебоскет, кроме того, предлагал:

«Ход по волгангу людям и для перевозки артиллерии, дабы оным сводам излишней тягости и к разрушению опасности быть не могло, не делать, но вместо того сделать по обеим сторонам этих ворот взъезды. Построить же новые ворота на старом месте, не разобрав церковных сводов, никак невозможно» [там же].

Военная коллегия одобрила проект Дебоскета и ходатайствовала перед Сенатом о его скорейшем утверждении, «дабы возможно было, не упуская нынешнего благополучного времени, старые ворота исправить, а новые зачав построить», на что Сенат 2 октября 1750 г. и дал свое согласие, требуя своим указом «скорейшее исполнение» проекта.

По-видимому, в конце 1750 г. древние Золотые ворота были засыпаны и тогда же начата постройка новых ворот, просуществовавших до 1799 г. [там же]

Руины Золотых ворот пробыли под землей около 80 лет. К.Лохвицкий, начавший свои археологические поиски в Киеве еще в 20-х годах XIX в., в 1824 г. по поручению Е.Болховитинова раскопавший руины Десятинной церкви, а в 1832 г. – каменные фундаменты какого-то храма (по-видимому, Крестовоздвиженской церкви) вблизи современной Андреевской церкви, получил в том же 1832 г. разрешение киевского генерал-губернатора на раскопки Золотых ворот [М.К.Каргер. Древний Киев, т. I, стр. 36-37].

Собрав средства на раскопки по частной подписке, К. Лохвицкий в течение 1832-1833 гг. полностью раскрыл этот памятник древнего крепостного зодчества [О ходе открытия древности в Киеве до начала 1836 г. ЖМНП, ч. XII, СПб., 1836, ноябрь, стр. 272; ЖМВД, ч. VII, 1832; «Киевлянин», 1865, № 145 (9 XII)]. По мысли К.Лохвицкого, требовалось лишь «совершенно очистить и обмыть каждый камушек от нечистоты, чтобы видеть и вид снять во всей красоте антика» [Н.Н.Оглоблин. К истории…, стр. 151]. В июне 1834 г. К.Лохвицкий уже доносил генерал-губернатору о том, что «с Золотых ворот земля снята, начали мыть (стены, – М.K.) со святою водою» [там же, стр. 152]. 25 июня 1834 г. состоялось торжественное «освящение» памятника, а вечером вновь увидевшие свет Золотые ворота были «уиллюминованы» [там же]. [с. 241]

Достаточно сравнить описание Золотых ворот, составленное Д.Дебоскетом перед их засыпкой, с описанием ворот К.Лохвицким сразу после их открытия, чтобы убедиться, что засыпка Золотых ворот землей отнюдь не способствовала «сохранению вида древности» их. Вновь открытый памятник оказался уже не только лишенным остатков надвратной церкви, но и сводов, на которых она была когда-то выстроена.

В 1837-1838 гг. при участии архитектора В.Беретти были осуществлены небольшие работы по укреплению руин. С южной стороны к воротам пристроили кирпичные контрфорсы, стены ворот стянули железными связями [Отчет о действиях Временного комитета изыскания древностей в Киеве в 1837 г. ЖМНП, ч. XXI, СПб., 1838, № 4, отд. Ill, стр. 79-80]. К.Лохвицкий, очень раздраженно относившийся ко всем мероприятиям по охране и реставрации памятника, проводившимся без его участия, писал об этих работах:

«Проломали в остатках Золотых ворот четыре дыры насквозь и продели в них два железных прута с кольцом, а потом замазали свежей известью, через что без всякой нужды подвергли порче и самому разрушению безповоротно восьми веков священную древность» [H.H.Оглоблин. К истории…, стр. 154].

Несколько позже разрушенные края древней кладки были обложены новым кирпичом, а сверху покрыты железной кровлей.

3. Архитектурный облик памятника. Строительная техника

Руины Золотых ворот представляют ныне две параллельные стены, укрепленные со стороны проезда мощными лопатками. Ширина воротного проезда 7.5 м, высота наиболее сохранившихся участков стен около 8 м. На крайних лопатках сохранились пяты арок, перекрывавших в древности воротный проезд и служивших вместе со сводами опорой для надвратного храма Благовещения (табл. XLV, 1; рис. 87).

Рис. 87. Золотые ворота. План (по обмерам Е.Д.Корж). [с. 243]

Стены ворот сложены в технике «смешанной кладки» из чередующихся рядов дикого камня, главным образом гранита и красного кварцита, с рядами кирпичной кладки на растворе извести с мелкотолченой цемянкой. Плинфа в кладке Золотых ворот отличного качества, по форме и размерам близка к плинфе древнейшей части Софии (30:40:3.5 см). Как и в других описанных выше постройках XI в., кирпичная кладка характеризуется применением так называемого утопленного между двумя рядами плинф, лежащих в плоскости фасада, ряда плинфы, прикрытого раствором с гладко затертой поверхностью.

На внутренних сторонах воротных стен между лопатками расположены характерные для киевских построек XI в. ниши двуступчатого профиля. Некоторые из них пробиты в позднее время до внутренней забутовки стен. Невольно вспоминается описание К. Лохвицкого, называвшего эти ниши «окнами, закладенными кирпичом древним и каменьями» [там же, стр. 148], и, по-видимому, пытавшегося эти «закладки» удалить. Кроме того, К.Лохвицкий был обуреваем идеей найти [с. 242] «ход в каморы» внутри стен, подозревая наличие под стенами «сводов в каморах» [там же].

Кладка внешней стороны воротных стен не имеет характера лицевой поверхности, представляя забутовку из камней различной величины на растворе извести с цемянкой (без прослоек рядов плинфы) с отпечатками деревянных срубов, причем отпечатались как бревна, некогда примыкавшие.параллельно стенам ворот, так и торцы бревен, перпендикулярных этим стенам (табл. XLVI). Отпечатки торцов на северной стене заделаны на цементном растворе, очевидно, при одном из поздних ремонтов руин.

Отпечатки деревянных конструкций на наружной поверхности обеих стен ворот, уже давно обратившие на себя внимание исследователей Золотых ворот [В.А.Толстой. О Золотых воротах в Киеве. Тр. III АС в Киеве (1874), т. II, Киев, 1878, Прилож., стр. 323-324], до открытия остатков деревянных срубов внутри земляных валов Ярославова города убедительно доказывали их существование. Количество срубов, расположенных вплотную один к другому по ширине валов, отпечатки которых сохранились на стенах ворот, точно соответствует конструкции деревянных клетей внутри вала Ярославова города, обнаруженной раскопками 1952 г. [М.К.Каргер. Древний Киев, т. I, ср. 253-262; ср.: П.А.Раппопорт. Очерки…, стр. 95]

К лицевой поверхности стен внутреннего проезда ворот на ряде участков приложены дополнительные утолщения стен и лопаток [На старых планах Золотых ворот видно, что «прикладки» примыкали к внутренним стенам воротного проезда почти по всей его длине, поэтому называть их «пилястрами», как это делает П.А.Раппопорт (Очерки…, стр. 129), неверно]. Эти прикладки выполнены так же, как и основные стены ворот, в технике смешанной кладки, однако значительно более грубой. Строительные материалы, примененные в этих [с. 243] прикладках (более крупная по размерам и особенно по толщине плинфа, известковый раствор с более крупными фракциями толченой плинфы), позволяют отнести эти прикладки ко второй половине XI в.

Необходимость в их сооружении появилась, очевидно, в ту пору, когда деревянные конструкции внутри примыкающих к воротам валов начали загнивать и огромная масса земли стала оказывать сильное давление на сравнительно тонкие стены воротного проезда. Не лишено вероятия и предположение, высказанное П.А.Раппопортом, считавшим, что описанные прикладки могли, кроме того, служить основанием или дополнительным укреплением для боевого настила внутри ворот [П.А.Раппопорт. Очерки…, стр. 129, прим. 1].

Давно уже высказывалось предположение, что прикладки, примыкающие к внутренней поверхности проезда Золотых ворот, служили опорой для выстроенной якобы позже самих ворот надвратной церкви Благовещения. Следуеі подчеркнуть, что эта мысль и тогда не встретила поддержки [Дискуссия по этому вопросу велась в Киевском обществе охраны памятников. Подробности ее см. в статье Л.П.Добровольского «Київські укріплення і Золоті Ворота» (Науковий збірник за рік 1926, Київ, 1926, стр. 32)]. Недавно эту версию вновь пыталась воскресить Е.Д.Корж [Є.Д.Корж. Золоті ворота в Києві. В кн.: Архітектурні пам'ятники. Збірник наукових праць. Київ, 1950, стр. 20-21]. Значительно более поздняя дата прикладок исключает мысль о сооружении их вскоре после постройки ворот в качестве опоры для вновь строившейся надвратной церкви.

Древнейшие стены ворот, как это установлено раскопками, имеют мощные фундаменты, сложенные из крупного камня на растворе извести с цемянкой. Фундаменты заложены на глубину 3-3.2 м от современной поверхности. Древний горизонт внутри воротного проезда раскопками П.П.Покрышкина был обнаружен на глубине 0.85 м от современной поверхности, в связи с чем исследователь считал, что фундамент Золотых ворот был заложен на глубину 2.35 м [П.П.Покрышкин. Рапорт об исследовании и раскопках Золотых ворот в 1915 і. Архив ИА АН СССР, фонд АК, д. 33/1907]. Е.Д.Корж и В.А.Богусевич, усматривая древний горизонт на глубине 1.35 м, считали глубину заложения значительно меньшей (1.65 м) [Є.Д.Корж. Золоті ворота в Києві, стр. 18-19].

При раскопках внутри воротного проезда не раз удавалось обнаружить блоки древней кладки упавших арок и сводов с остатками глиняных сосудов и, в частности, амфор [Там же, стр. 19; см. также: В.Ляскоронський. Звідомлення про розкопи біля «Золатої брами» у Києві восені 1927 р. ХАМ, ч. Ill, Київ, 1931, стр. 47].

На высоте около 4 м от древнего уровня воротного проезда на лопатках обеих стен сохранились отверстия иногда со следами сгнивших деревянных балок. Не может быть сомнения в том, что в этих отверстиях закреплялись концы балок, на которых устраивался деревянный боевой настил. Известны аналогичные детали Золотых ворот во Владимире. [с. 244]

Расположенные в более высоких частях постройки аналогичные отверстия в кладке связаны с устройством деревянных связей, стягивавших своды и арки воротного проезда. В отдельных случаях эти отверстия служили для укрепления «пальцев» лесов при постройке здания.

4. Спорные вопросы реконструкции первоначального архитектурного облика памятника

Ряд важных вопросов реконструкции первоначального облика Золотых ворот связан с трудностями, обусловленными недостаточной изученностью памятника, несмотря на то, что за последние полвека он трижды подвергался археологическим раскопкам.

При решении основных вопросов реконструкции первоначального облика сооружения необходимо прежде всего решительно отвергнуть домыслы К.Лохвицкого о каких-либо «пустотах», «ходах», «сводчатых каморах» в толще воротных стен [Н.Н.Оглоблин. К истории…, стр. 148]. Обе воротные стены отлично сохранили и свои лицевые поверхности, обращенные внутрь воротного проезда, и бутовые кладки с наружной стороны с отпечатками прилегавших к ним внутривальных деревянных клетей. Да и небольшая толщина этих стен, по-видимому, исключала возможность разместить в них какие-либо проходы.

Еще более фантастичную реконструкцию Золотых ворот предлагал К.В.Шероцкий. Опираясь на слова А.Кальнофойского, утверждавшего, что Золотые ворота имели такой же вид, как уцелевшие до нашего времени ворота Печерской лавры с надворотной церковью над ними, а также вспоминая пример трехпролетных триумфальных римско-византийских арок, К.В.Шероцкий считал

«соблазнительным предполагать, что в нижнем этаже ворот первоначально было три прохода, из коих средний – больший – дал воротам название Великих (?! – М. К.), как это случилось, по Стриговскому, и в Царьграде» [К.В.Шероцкий. Киев. Путеводитель, стр. 14-15].

Отвергая попытки необоснованных реконструкций Золотых ворот, необходимо подчеркнуть, что плохая сохранность памятника дает возможность представить его первоначальный облик лишь в основных чертах, воздерживаясь от окончательного решения ряда вопросов.

Рис. 88-1. Золотые ворота. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 247]	Рис. 88-2. Золотые ворота. Рисунок А.Вестерфельда. [с. 247]

Большое значение для восстановления древнейшего облика Золотых ворот имеют два рисунка А.Вестерфельда, относящиеся к 1651 г. Однако интерпретация этих рисунков для реконструкции первоначального вида Золотых ворот связана с рядом трудностей. Как было установлено Я.И.Смирновым, рисунки голландского художника XVII в. дошли до нас лишь в копиях XVIII в., изготовленных для последнего польского короля Станислава-Августа [Я.И.Смирнов. Рисунки Киева 1651 г…, стр. 197-512]. В серии зарисовок Киева два рисунка изображают Золотые ворота [там же, табл. IV, 1-2].

На первом из них, [с. 245] обнаруженном в одном из хранилищ Варшавы, изображен торжественный въезд гетмана Януша Радзивилла в Киев в 1651 г. (рис. 88, 1). Золотые ворота занимают лишь правую часть рисунка, вплотную примыкая к его правому краю. Слева к воротам примыкает высокий земляной вал Ярославова города. На переднем крае рисунка, во всю его ширину изображено растянувшееся узкой, извивающейся лентой конное войско, приближающееся к воротам, возле которых группа встречающих киевлян.

На втором рисунке той же серии (рис. 88, 2), обнаруженном в библиотеке Академии художеств в Петербурге, Золотые ворота изображены, как и на первом, с западной, напольной стороны, однако в несколько ином ракурсе. От примыкающего с северной стороны земляного вала художник сохранил лишь незначительную часть, открыв за ним вид на город. Воротный проем изображен как бы с более близкой точки зрения и сдвинутой по сравнению с первым рисунком несколько к северу. В рисунке много ошибок в перспективном построении отдельных частей здания.

Необходимо указать, что первый рисунок, опубликованный впервые еще в 1822 г. [Вид развалин Золотых ворот в Киеве, снятый с натуры в 1651 г. Северный архив, СПб., 1822, кн. I, Прилож.], в свою очередь послужил оригиналом для целой серии литографий, авторы которых порой в результате неумелого копирования, а иногда нарочитыми дополнениями и сокращениями грубо искажали свой оригинал [исчерпывающий перечень их с характеристиками см.: Я.И.Смирнов. Рисунки Киева 1651 г…, стр. 198-204]. Все эти поздние копии с издания 1822 г., в свою очередь искаженно передававшего копию XVIII в. с подлинного рисунка А.Вестерфельда, прочно вошли в круг источников по реконструкции первоначального облика Золотых ворот и способствовали появлению необоснованных деталей реконструкции. Достаточно сказать, что безукоризненно, реалистически нарисованные А.Вестерфельдом следы деревянных конструкций в виде небольших отверстий в каменной кладке ворот на некоторых вольных копиях превращались в окна.

Сопоставляя сохранившиееся руины Золотых ворот с двумя рисунками А.Вестерфельда, можно считать бесспорно установленным лишь следующее. Золотые ворота Ярославова города представляли некогда монументальную воротную башню, уже в первоначальный период увенчанную надвратным храмом Благовещения. Нижняя часть башни представляла две параллельные стены протяжением около 20 м. К внешним, необработанным сторонам их примыкал земляной вал, внутренние деревянные конструкции которого отпечатались на поверхности бутовой кладки ворот. Внутренние стороны обеих стен, обращенные к воротному проезду, были расчленены лопатками, и, так же как торцовые части ворот, выполнены в технике смешанной кладки с применением «утопленного ряда» плинфы.

На выступающие лопатки проезжей части ворот опирались пяты арок, поддерживавших коробовые своды, перекрывавшие основные членения воротного проезда. Как свидетельствуют рисунки А.Вестерфельда, над воротами еще [с. 246] в середине XVII в. возвышались части стен надвратного храма. Приведенные выше документы экспертизы технического состояния Золотых ворот перед их засыпкой в середине XVIII в. подтверждают свидетельство рисунков XVII в. Именно эти, возвышавшиеся над воротным проездом остатки стен надвратного храма и были, по-видимому, приняты Е.Д.Корж за остатки каких-то двух башен, фланкирующих Золотые ворота с напольной стороны. Следует сказать, что такое истолкование рисунков А.Вестерфельда высказывается не впервые. Как высокую узкую башню, фланкирующую воротный проезд, трактовал эту деталь рисунка А.Вестерфельда и Л.Добровольский. «Ряд графических рисунков половины XVII в., – писал он, – рисуют нам остатки каменной, узкой по фронту вежи, которая непосредственно примыкала к восточной стене Золотых ворот» [Л.П.Добровольский. Київські укріплення…, стр. 25].

К сожалению, археологические раскопки, проведенные в 1948 г. В.А.Богусевичем при участии Е.Д.Корж, ни в малейшей степени не подтвердили такой возможности реконструкции напольного фасада ворот. Более того, результаты раскопок позволяют усомниться в возможности предполагаемой реконструкции. Так, в шурфе № 8 несомненно должны были бы обнаружиться хотя бы следы фундаментов фланкирующей башни, а между тем из описания шурфа следует, что никаких остатков фундаментов здесь обнаружено не было. Перед основным объемом ворот Е.Д.Корж помещает сооружение, которое, по ее словам, следует представить в виде вынесенной вперед низкой башни – «бастии» с боевой площадкой. Тут, по мнению автора, была сосредоточена основная оборона. Через амбразуры в стене башни защищались первые створы ворот. Через отверстие площадки этой башни защищались подступы к воротам [Є.Д.Корж. Золоті ворота в Києві, стр. 22].

На рисунках А.Вестерфельда действительно видна какая-то часть стенки, выступающая вперед из плоскости фасада ворот. П.А.Раппопорт также считал возможным, что «эта кирпичная стенка образовывала нечто вроде невысокой башенки или прикрытия, которое предохраняло воротный проезд и находящийся в нем боевой настил от обстрела снаружи» [П.А.Раппопорт. Очерки…, стр. 130]. Однако эта ответственная часть реконструкции Е.Д.Корж, по-видимому, обязана не столько истолкованию отдельных частей рисунка А.Вестерфельда, сколько аналогиям, почерпнутым из западноевропейской архитектуры, недаром же автор называет эту произвольно восстановленную деталь Золотых ворот «бастией» [Е.Д.Корж. Золоті ворота в Києві, стр. 22].

Задача реконструкции первоначального облика такого важнейшего памятника древнерусского крепостного зодчества, как Золотые ворота, требует более солидных аргументов и прежде всего более тщательного архитектурно-археологического исследования руин самого памятника. Графической реконструкции памятника, опубликованной Е.Д.Корж, к сожалению, по-видимому, не предшествовало углубленное исследование памятника. Выполненная в ма[с. 248]нере художественной импровизации, эта реконструкция не может быть предметом серьезного обсуждения ввиду отсутствия каких-либо доказательств.

Поскольку «однопролетность» воротного проезда является одной из наиболее бесспорных особенностей Золотых ворот, надвратный храм над ними можно реконструировать только как бесстолпный, ибо четырехстолпная реконструкция его подобно надвратному храму Печерской лавры обязательно предполагала бы наличие промежуточных двух устоев в воротах для возведения на них столбов храма. Уже из этого ясно, что отнюдь не следует, опираясь на известие А.Кальнофойского, при реконструкции надвратного храма Благовещения в качестве опорного источника использовать сохранившийся храм над западными воротами Печерской лавры.

Поскольку надвратный храм имел, очевидно, план, близкий к квадрату, оставалась значительная площадь над воротным проездом, служившая для боевых целей.

Мы не располагаем какими-либо данными по вопросу об устройстве входа в надвратный храм и на его боевые площадки. Судя по высоте земляного вала, примыкавшего к воротам, вход на верхнюю часть ворот мог быть из деревянных сооружений, располагавшихся на гребне вала.

Нет никаких данных об устройстве воротных полотнищ, кроме легендарных домыслов об их «позлащенности». Несомненно наличие внутри воротного проезда деревянного боевого настила, о чем свидетельствуют описанные выше детали кладки стен воротного проезда.

Несомненна близость основной композиции Золотых ворот Ярославова города к значительно более поздним Золотым воротам Владимира Залесского, выстроенных, однако, в иной белокаменной технике. В киевских воротах в отличие от владимирских в толще стен не было входа на верхнюю площадку и в надвратный храм.

Основные черты киевского зодчества
первой половины XI в.

1. Политическая обстановка княжения Ярослава

Уже в конце княжения Владимира Святославича обнаружились явные признаки, угрожающие целостному существованию Киевского государства. Внутри этого государства все отчетливее наблюдается процесс феодального дробления, подготовляющий постепенный распад Киевской Руси на ряд полусамостоятельных земель-княжеств. Наиболее ярко эти тенденции проявлялись в Новгороде, где на княжеском столе сидел в это время сын Владимира князь Ярослав. В 1015 г. новгородцы вместе с Ярославом прекратили платеж дани Киеву. Владимир решил военным походом на Новгород восстановить старый порядок, но осуществить это мероприятие ему не удалось. Во время подготовки к походу престарелый князь умер.

После его смерти между сыновьями Влади[с. 249]мира разгорелась междоусобная борьба за овладение киевским княжеским столом, продолжавшаяся до середины 30-х годов XI в. В этой борьбе погибли князья Борис, Глеб и Святослав, убитые братом Святополком, захватившим киевский стол и пытавшимся установить единство власти в государстве. Святополк готовился убить и Ярослава. По словам летописца, он говорил: «Избью всю братью свою и прийму власть русьскую един» [Лавр. лет. 6525 (1017) г.].

Однако в 1016 г. Ярослав, поддержанный новгородцами, разбил полки Святополка, который вынужден был бежать к своему тестю, польскому королю Болеславу. Торжество Ярослава было, однако, недолговременно. В 1018 г. Святополк с Болеславом нанесли поражение Ярославу и заняли Киев. Ярослав вернулся в Новгород, откуда в следующем, 1019 г. вновь пошел походом на Святополка. Потеряв польскую поддержку, Святополк был разбит и бежал к печенегам. В том же году Ярослав нанес Святополку и его союзникам – печенегам – решительное поражение на реке Альте. Святополк при отступлении был убит.

Ярослав снова занял киевский стол. Теперь он сам должен был отстаивать единство Киевского государства, борясь с теми тенденциями к отпадению от Киева, носителями которых выступили его племянник – полоцкий князь Брячислав и его брат – тмутороканский князь Мстислав. В 1021 г. Брячислав напал на Новгород, забрав оттуда богатую добычу. Ярослав успел нагнать его и отобрать добычу. В 1024 г. в битве при Листвине, около Чернигова, Ярослав был разбит Мстиславом Тмутороканским, однако Мстислав не захватил Киев, а сел на черниговском столе, оставив Киев за Ярославом. Границей их владений был установлен Днепр.

В этом столкновении между братьями Б.Д.Греков особенно подчеркивал тот факт, что Мстислав, одолев Ярослава, не завладел Киевом и всем Киевским государством. По мнению Б.Д.Грекова, этого не произошло потому, что, во-первых, Мстислава «не прияша кияне», а во-вторых, потому, что Мстислав, являясь представителем нового политического порядка (феодальной раздробленности), был равнодушен к Киеву и не хотел бороться с «киянами», несмотря на явное превосходство своих сил [Б.Д.Греков. Киевская Русь. М., 1949, стр. 480].

В 1036 г., после смерти Мстислава, Ярослав завладел Черниговской землей, вновь объединив в своих руках все Киевское государство. В Новгороде Ярослан посадил своего сына Владимира. В этом же году полки Ярослава отразили нападение печенегов, прорвавшихся к самым стенам Владимирова, града. «Сеча зла» происходила на «поле вне града», где вскоре была заложена каменная София.

Кратко перечисленные основные события политической жизни Киевского государства со времени смерти Владимира в 1015 г. до установления «единодержавства» Ярослава убедительно свидетельствуют о том, что два десятилетия (с 1017 по 1037 г.), которые многие исследователи считали временем строительства городских укреплений Киева, Софии и княжеских монастырей, в действи[с. 250]тельности отнюдь не предрасполагали к решению этих величественных градостроительных начинаний.

О весьма скромной строительной деятельности Ярослава в эти десятилетия мы знаем из «Сказания о Борисе и Глебе». В связи с необходимостью форсировать канонизацию местных святых молодой русской церковной организации Ярослав выстроил деревянный храм «о пяти верхах» в качестве храма-мавзолея для своих братьев Бориса и Глеба в Вышгороде. Почти столетняя история строительства этого храма-монумента подробно освещена в одной из глав настоящего исследования. Может быть, в 1017 г. Ярослав выстроил также деревянный храм Софии взамен сгоревшего.

2. Софийский собор

С тех пор как Ярослав стал киевским князем, основные усилия его политики были направлены на укрепление государства и в первую очередь на усиление княжеской власти. Стремясь восстановить пошатнувшуюся систему централизации, он всемерно укрепляет государственный аппарат, большое внимание уделяет усилению роли церкви, рассматривая ее как одну из важнейших опор государства.

В 1037 г. Ярослав добился учреждения в Киеве особой русской митрополии константинопольского патриархата. Назначение особого митрополита для Киевского государства некоторые историки древнерусской церковной жизни рассматривали как укрепление влияния Византийской империи на Русь. В действительности это назначение было немалым успехом Ярослава, так как оно поднимало международный престиж Русской земли [Д.С.Лихачев. Национальное самосознание древней Руси. Очерки из области русской литературы XI-XVII вв. М.-Л., 1945, стр. 19].

«Давая разрешение на установление отдельной Киевской митрополии, греки, – по словам Д.С.Лихачева, – все же надеялись, что новый митрополит, избираемый императором из угодных ему ромеев – греков, станет надежным агентом Византийской империи и будет проводить политику полного подчинения Руси императору. В свою очередь Ярослав рассматривал назначение особого киевского митрополита как успех своей политики и рассчитывал добиться впоследствии полного признания независимости русской церкви от Константинополя» [там же, стр. 20].

Грандиозные градостроительные замыслы Ярослава, к осуществлению которых он приступил в это же время, были тесно связаны с первыми крупными политическими успехами в отношениях с Византией. По образному выражению Д.С.Лихачева,

«строя храм Софии в Киеве, Ярослав “строил” русскую митрополию, русскую самостоятельную церковь. Называя вновь строящийся храм тем же именем, что и главный храм греческой церкви, Ярослав как бы бросал ей тем вызов, претендуя на равенство русской церкви греческой» [там же]. [с. 251]

Новый соборный храм Киева должен был стать по идее его строителей архитектурным центром нового Ярославова города, заложенного, по-видимому, одновременно с собором.

Строительство главного храма русской митрополии Ярослав не отделял от величественных градостроительных задач, которые должны были по своим масштабам превзойти весьма крупные начинания, осуществленные Владимиром Святославичем.

Киевская София представляла огромное монументальное здание, опоясанное первоначально одной, а вскоре двумя открытыми галереями. Внутреннее пространство храма вереницами столбов расчленено на пять продольных нефов, заканчивающихся алтарными апсидами. Над боковыми нефами и над западной частью здания располагались огромные, залитые светом многочисленных куполов полати-хоры, предназначавшиеся для князя, его семьи и придворной знати.

Угловые помещения на хорах, состоящие из четырех членений, в центре которых расположен квадратный в сечении пилон с полуколонками на каждой стороне, имеют не столько церковный, сколько дворцовый характер, представляя роскошные залитые светом четырех куполов палаты с центральным столбом, на который опираются подпружные арки четырех куполов.

Входивший в собор попадал в расчлененную столбами подхорную часть здания, тонущую в полумраке. Центральное подкупольное пространство храма, наоборот, было залито светом. Внутренность храма была декорирована мозаиками и фресками. Суровые, монументальные фигуры святых, изображенные на столбах, и сложные композиции на евангельские и библейские темы, располагавшиеся на стенах и сводах храма, подчеркивали ритм основных архитектурных членений здания.

Роскошные мозаичные ковры пола, украшенные барельефной скульптурой шиферные парапеты хор, богатейшая церковная утварь, созданная руками русских «кузнецов сребру и злату», драгоценные заморские ювелирные изделия и ткани довершали сказочно пышный и вместе с тем торжественный облик соборного храма столицы Киевской Руси. Огромный массив пятинефного храма, опоясанного открытыми галереями, завершался тринадцатью куполами, напоминая в этом отношении дубовый храм Новгородской Софии «о тринадцати версех», выстроенный еще в конце Х в.

Едва ли можно сомневаться в том, что именно под воздействием русского деревянного зодчества и сформировался художественный образ киевского собора, столь необычный для византийской архитектуры. Сложная и выразительная архитектурная композиция Софии с характерными для русского деревянного зодчества чертами – ступенчатой нирамидальностыо масс, живописной динамикой многоглавого завершения храма, асимметрично поставленными башнями – все это свидедетельствует о том, что с поразительной быстротой освоенное русскими зодчими византийское наследие уже в эту раннюю пору было коренным образом переработано. [с. 252]

3. Застройка города Ярослава

К югу, юго-востоку и юго-западу от Софийского собора существуют доныне остатки по крайней мере трех храмов XI в., если не считать развалин четвертого храма у южных ворот Софийской усадьбы, о которых упоминает П.Г.Лебединцев [П.Г.Лебединцев. Исторические заметки о Киеве. КС, т. X, Киев, 1884, октябрь, стр. 238-239. В недавнее время при проведении земляных работ на Владимирской ул., в районе ворот Софийского архитектурно-исторического заповедника были вновь обнаружены остатки кладки какой-то постройки, относящейся к эпохе Киевской Руси], но существование которых все же требует дополнительных подтверждений.

Из вскрытых разновременными раскопками или земляными работами древних руин лишь руины на месте Георгиевской церкви могут быть с известной уверенностью связаны с летописным храмом Георгия «перед враты св. Софий», выстроенным Ярославом в качестве монастырского храма в честь своего патрона. Руины храма на углу Владимирской и Ирининской улиц, вскрытые впервые в 1833 г. К.Лохвицким, раскапывавшиеся позже А.И.Ставровским (в 1846 г.) и С.П.Вельминым (в 1913 и 1914 гг.), получившие данное им К.Лохвицким и прочно закрепившееся впоследствии имя «Ирининской церкви», носят это имя лишь в силу традиции. С неменьшим правом летописную церковь Ирины можно видеть в развалинах большого храма, обнаруженных впервые в 1731 г. и раскопанных Д.В.Милеевым в 1909-1910 гг.

Вне зависимости от решения вопроса о связи раскопанных возле Софийского собора руин с упоминаемыми в письменных источниках теми или иными сооружениями раскопанные постройки, относящиеся судя по бесспорным данным строительной техники, к середине XI в., т.е. несомненно связанные с энергичной градостроительной деятельностью князя Ярослава Мудрого, позволяют сделать некоторые заключения о характере последней.

Новый город Ярослава, как известно, добавил к территории Владимирова города весьма значительную площадь, во много раз превышавшую площадь старого «города». Архитектурной доминантой нового города должен был стать заложенный одновременно с постройкой новых городских укреплений Софийский собор, расположенный в самом центре нового города. Размещение всех остальных крупных построек Ярослава обнаруживает явное тяготение нового городского центра к южным границам новых городских укреплений.

Главными воротами города, парадным городским порталом становятся южные Золотые ворота. Только эти ворота особо упомянуты в летописях и проложных сказаниях о строительной деятельности Ярослава, только над этими воротами Ярослав соорудил надвратный храм, именно с этими воротами связано наибольшее количество древних киевских легенд, именно у этих ворот устраивали киевляне не раз торжественные встречи, именно в эти ворота стремились войти и непрошенные гости.

Все парадное строительство Ярослава развертывается в южной части города между Золотыми воротами и Софийским собором. В настоящее время эта часть [с. 253] города совершенно изменена более поздними планировками, от большей части древних построек сохранились лишь жалкие руины, глубоко скрытые под землей. Вот почему грандиозный архитектурный ансамбль, созданный к середине XI в., включавший Золотые ворота, служившие парадным «городским порталом» вышеназванные храмы княжеских фамильных монастырей, городской соборный храм Софии и, вероятно, постройки дворцового характера, остатками которых являются фундаменты большого каменного здания, открытые возле развалин храма на Б. Владимирской ул., – весь этот изумительный по великолепию и широте градостроительного замысла архитектурный комплекс может быть ныне лишь предметом графических или описательных реконструкций.

4. Древнерусская и византийская культура

Грандиозное строительство Ярослава нередко связывалось с прямой или косвенной ролью византийской культуры. Вопрос о роли последней заслуживает специального рассмотрения. В старой историографии культурно-политические связи Киевской Руси с Византией изображались обычно как одностороннее влияние Византии на Русь, как вклад передовой византийской культуры в «варварскую», «отсталую» или пребывающую в «младенческом возрасте» культуру восточных славян, как активное «насаждение» византийской культуры на Руси или, наконец, как «рабское подражание» русских мастеров прославленным византийским образцам в архитектуре, живописи, художественном ремесле и т.д.

Искусство Киевской Руси обычно рассматривалось как «провинциальное ответвление» византийского искусства, пересаженное на русскую почву. Еще не так давно имела достаточно широкое распространение мысль, что древнейший период истории русского искусства вообще является не «русским искусством», а лишь искусством «на русской почве». Начало древнерусской литературы представлялось также целиком обязанным переводной греческой литературе; русская музыка также рассматривалась как перенесенная из Византии и т.д. и т.д.

Антиисторичность в самой постановке проблемы «взаимосвязи русской и византийской культуры» как проблемы «византийского влияния на Русь» объяснялась в первую очередь игнорированием классового характера как византийской, так и древнерусской культуры. Казалось, что византийская культура «влияла» на древнерусскую как более «сильная» на более «слабую», причем древнерусская культура изображалась при этом как пассивно «испытывавшая влияние», а византийская как «активно и наступательно влиявшая» [Д.С.Лихачев. Возникновение русской литературы. М.-Л., 1952, стр. 128]. Получалось, что в столкновении двух культур, из которых каждая рассматривалась как общенародная, лишенная классовых основ, побеждала более сильная, более активная, а более примитивная, более слабая лишь пассивно испытывала воздействие, влияние со стороны более сильной. [с. 254]

Советская наука последних лет в изучении «проблемы византийского влияния на Русь» исходит из совершенно иных предпосылок. Прежде всего было признано, что самый термин «влияние» не раскрывает существа проблемы или раскрывает его неверно.

Исследователи древнерусской культуры справедливо подчеркивают, что «влияние» предполагает активность влияющего и пассивность того, на кого влияют [там же]. В данном же случае дело обстояло совсем иначе. Формирующийся господствующий класс феодального общества на Руси сам активно брал из арсенала тысячелетней феодальной культуры Византии то, что было ему нужно для утверждения своего классового господства, в частности для укрепления классового феодального государства. В заключительной главе второго тома «Истории культуры древней Руси» эта мысль, пронизывающая всю историческую концепцию названного коллективного труда, была изложена так:

«Бесспорно, что Русь многим обязана византийской культуре, но достаточно присмотреться к тому, как и что черпала отсюда Русь, чтобы убедиться в ложности и тенденциозности реакционных космополитических взглядов по вопросу о “византийском влиянии”. Наблюдая за этим процессом, мы видим, как смело русская культура берет новое, как из опыта других народов осваивается то, что двигает вперед, что обогащает ее, способствует ее росту и отвечает потребностям и уровню развития русского общества. И не случайно, что в своем культурном строительстве Киевская держава обращается к культуре Византии, самой передовой страны европейского средневековья, к самым сложным и высоким “образцам”. Эта культура была “по росту” русскому народу и отвечала высоким запросам его развития» [История культуры древней Руси, т. II. М., 1951, стр. 514].

Необходимо признать, что приведенную характеристику в наши дни можно изложить точнее и острее, более отчетливо подчеркнув классовый характер древнерусской культуры, но и в этой, теперь уже не совсем нас удовлетворяющей формулировке правильно подчеркнут активный, целеустремленный характер восприятия отдельных элементов византийской культуры на Руси. Господствующий класс складывающегося феодального общества на Руси использует взятое у Византии «идеологическое оружие» для борьбы за укрепление своего государства, в том числе и для борьбы с поползновениями самой Византии, пытавшейся через церковную иерархию в известной мере лишить древнюю Русь ее национальной независимости.

Из истории культуры различных эпох и народов известно, что со сменой социально-экономических формаций новый, восходящий господствующий класс прибегает к идеологическим формам воздействия на эксплуатируемые классы, частично заимствуя эти формы идеологического воздействия у господствующего класса предшествующей формации. Так было при смене рабовладельческой формации феодальной и феодальной – капиталистической [Д.С.Лихачев. Возникновение русской литературы…, стр. 121].

Русская [с. 255] феодальная культура складывалась в несколько особых условиях. Русь пришла к феодализму, минуя рабовладельческую формацию, что создало иное положение для господствующего класса на Руси по сравнению с господствующим классом в византийском и западноевропейских государствах. Там феодалы имели возможность использовать, приспособляя к своим классовым нуждам, классовую культуру античного, рабовладельческого общества. Богатейшее культурное наследие древнерусского феодального общества, воспринятое от предшествующего периода, не было классовым. Эта многовековая культурная традиция была в основном традицией народной культуры, которая и легла в основу самобытной русской культуры на всем последующем ее развитии.

Однако при переходе от общества родового (бесклассового) к феодальному (классовому) обществу в числе средств идеологического воздействия господствующий класс нередко обращался к арсеналу средств, имевшихся в распоряжении ранее сформировавшихся классовых обществ, в частности к арсеналу развитой классовой культуры византийских феодалов. Под властным давлением классовых потребностей феодальный класс древнерусского общества обращался к испытанным уже средствам идеологического воздействия, выработанным в византийской классовой культуре, используя ее в своих классовых интересах.

В своем монументальном строительстве Ярослав открыто и вызывающе соперничал с византийской столицей – Константинополем. Огромные и величественные златоглавые каменные храмы и воротные башни киевских укреплений не только демонстративно носят имена прославленных цареградских построек (София, Золотые ворота), но и по своему великолепию и грандиозности замысла всего архитектурного ансамбля действительно конкурируют с пышной столицей Византийской империи. Недаром еще современники не без основания называли Киев соперником Константинополя.

5. Влияние Софийского собора на древнерусскую архитектуру

В связи с исследованиями по реконструкции первоначального облика Киевской Софии нередко ставился вопрос о происхождении художественного облика этого памятника и его высокой строительной техники, составляющей важнейшую особенность Софии.

Существо изучаемой проблемы отнюдь нельзя сводить к вопросу о том, кто был строителем прославленных построек Киева середины XI в. В этом вопросе в нашей литературе последних лет высказано немало безответственных поло жений. Пожалуй, дальше всех в этом направлении пошел Н.И.Брунов, еще не так давно безоговорочно рассматривавший всю древнюю киевскую архитектуру почти исключительно под углрм зрения византиноведческих проблем [см., например, его «Очерки по истории архитектуры, т. II» (М.-Л., 1935), где Киевская София рассматривается в основном как результат «взаимного проникновения черт константинопольской и восточной школ византийской архитектуры», что, по мнению автора, «типично для провинции, находящейся под сильным воздействием столичной культуры» (стр. 518-520)]. [с. 256]

Бросившись из одной крайности в другую, Н.И.Брунов убежден, что он «отыскал» древнерусский прообраз Киевской Софии. По мысли Брунова, в композиционном замысле Киевской Софии обнаруживаются черты, унаследованные от русского языческого… кургана [Н.И.Брунов. Киевская София – древнейший памятник…, стр. 157-167]. По мнению Н.И.Брунова, не только пирамидальностыо композиции, проведенной отчетливо и последовательно, что могло явиться лишь результатом целеустремленного желания зодчих воспроизвести древнерусский курган, но даже и своим местоположением София напоминает расположение языческого кургана.

«Правда, – вспоминает Н.И.Брунов, – София находилась в центре города, но она увенчивала собою высокий холм над Днепром, господствующий над очень широким горизонтом. Ее наружный массив органически связан с холмом, на котором он расположен. В нем как бы продолжаются очертания холма, вырастающего над рекой на фоне огромных пространств. Движение массива холма как бы переходит в движение архитектурных форм, вырастающих из земли, увенчивая собою холм» [там же, стр. 165].

Итак, Киевская София – прямая наследница черниговской Черной могилы, что Н.И.Брунов даже не преминул изобразить в графической схеме на рис. 1 своей статьи. С еще большей простотой Н.И.Врунов решает вопрос о мастерах – строителях Софии.

«Следует предположить, – пишет он, – что византийский архитектор, приехав в Киев (имеется в виду постройка в конце Х в. Десятинной церкви), объединил для сооружения здания группу выдающихся русских архитекторов-плотников, которых он познакомил с византийскими архитектурными формами и обучил техническим и конструктивным приемам каменного дела» [там же, стр. 200].

«Не следует забывать, – добавляет Н.И.Брунов, – что у византийского руководителя постройкой Десятинной церкви учились каменному делу не новички, не имевшие никакого отношения к архитектуре, а высококвалифицированные архитекторы. Это были не только люди, вполне владевшие искусством архитектуры, но и художники, за искусством которых стояла тысячелетняя традиция русской деревянной архитектуры и монументальных земляных сооружений» [там же].

Существо изучаемого вопроса состоит не в том, под чьим техническим руководством строились те или иные постройки. Грандиозное строительство Ярослава Мудрого, в частности храм Софии в Киеве с его изумительным внутренним убранством, осуществленным в основном в византийских формах, было русским прежде всего потому, что оно служило укреплению русского государства, потому что оно доказывало силу и могущество Руси, воочию доказывало право на независимость и самостоятельность молодого русского государства.

Вопрос о постройке здания огромного, сложного по своей конструкции не исчерпывается вопросом о том, был ли ее архитектор грек или русский. Чтобы иыстроить и украсить Киевскую Софию, нужно было в сравнительно короткие [с. 257] сроки изготовить и обжечь многие сотни тысяч штук кирпича, вырубить и подвезти из каменоломен, расположенных в районе Овруча, десятки тысяч кубометров строительного камня, обжечь и подвезти тысячи пудов извести, изготовить многие тысячи пудов цветного стекла для мозаичного ковра пола и мозаичного декора стен и прозрачного стекла для окон, закупить на Западе или на Востоке и подвезти тысячи пудов свинца и отлить огромные листы для кровли здания, заготовить и подвезти тысячи кубометров строительного леса для вспомогательных конструкций и лесов и многое, многое другое.

Из этого огромного количества разнообразных строительных материалов нужно было возвести сложнейшее по конструкции здание с бесчисленным количеством сводов, арок и куполов. Объем строительных работ, связанных с постройкой такого здания, сам по себе является убедительным свидетельством чрезвычайно высокого уровня развития производительных сил общества, могущего строить такие здания десятками.

Но архитектурный художественный образ Киевской Софии, как он раскрывается в результате архитектурно-археологических исследований памятника, говорит и о большем. Опираясь на тысячелетние строительно-технические традиции византийского зодчества, восприняв через эти традиции в известной мере культурное наследие античности, строители Софии создали здание, художественный образ которого отнюдь не является простым повторением византийских построек. Своеобразие архитектурного образца Софии, в частности пирамидальная композиция его основного объема, не применявшееся в византийском зодчестве, завершение здания многочисленными главами и некоторые другие особенности художественного выражения здания – все это свидетельствует о том, что вне зависимости от решения вопроса, кто был строителем здания, нельзя не видеть в этой древнейшей постройке глубоко творческого переосмысления византийских традиций на основе русской народной деревянной архитектуры.

Особого внимания заслуживает вопрос о связи Киевской Софии с архитектурой других крупнейших городских центров Руси. Общепризнанным является положение о том, что Киевская София сыграла известную роль в сложении архитектурных образов Софии Новгородской и Софии Полоцкой. Что касается последней, то приходится сказать, что остатки этого памятника столь незначительны, что суждение о его архитектурном облике в настоящее время ограничивается почти исключительно вопросами плана здания. Поэтому и возможность сопоставления Киевского и Полоцкого соборов крайне ограничена.

Наоборот, широко развернувшиеся после войны архитектурно-археологические исследования Новгородской Софии не только позволили понять многие своеобразнейшие особенности этого древнейшего каменного здания на севере Руси, но и по-новому поставить вопрос о взаимоотношениях Новгородской и Киевской Софии. Конечно, Новгородская София при всем своеобразии ее архитектурного облика повторяла во многих отношениях архитектуру Киевской Софии, однако в свете новых исследований того и другого памятников вопрос [с. 258] этот в настоящее время осложнился некоторыми дополнительными, ранее не стоявшими перед историко-архитектурной наукой проблемами.

И.В.Моргилевский, с увлечением занимавшийся в 20-х годах поисками аналогий аркбутанам Киевской Софии в архитектуре Ирана, Сирии и романского запада, не знад в ту пору о существовании галерей из аркбутанов в Новгородской Софии. Демонстрируя И.В.Моргилевскому в 1932 г. в Новгороде результаты первых этапов начатого мной незадолго перед этим исследования Новгородской Софии, мне пришлось быть свидетелем огромной радости моего киевского друга, впервые увидевшего аркбутаны в Мартирьевской паперти Софии. Оба. мы тогда были убеждены, что галереи Новгородской Софии были выстроены в подражение наружным галереям Софии Киевской.

Вплоть до самого недавнего времени приоритет Киевской Софии в применении системы конструкций из аркбутанов не подвергался сомнению, хотя вопрос о сложении архитектурного облика новгородского собора оказался значительно сложнее, чем это казалось старым исследователям Новгородской Софии.

Раскопками внутри Мартирьевской паперти, проведенными под руководством автора в 1955 г., удалось совершенно неоспоримо установить, что основное пяти нефное ядро Софии уже в древнейший период было окружено открытыми галереями, состоявшими из аркбутанов, между которыми располагались коробовые своды с шелыгой, перпендикулярной стенам основного массива храма. ввиду полного разрушения древней северной части Софии судить о ней можно лишь по аналогии. В составе западной паперти собора отдельные элементы конструкции, аналогичной той, что обнаружена в Мартирьевской паперти, сохранились.

Таким образом, в высказанное мной еще в 1945 г. предположение о существовании в Новгородской Софии открытых галерей, подобных галереям Киевской Софии [М.К.Каргер. Новгород Великий. «Сокровища русского зодчества», М., 1945, стр. 17-18], в основном подтвердившееся исследованиями, проведенными в 1955 г., следует внести существенную поправку. Галереи эти не были, как я считал ранее, результатом перестроек собора, проведенных в начале XII в. Возникнув в первый строительный период, т. е. в 1045-1050 гг., они составляли весьма существенный элемент первоначального архитектурного замысла строителей собора.

Вывод этот кардинально меняет взаимоотношения киевского и новгородского соборов.

Создавая в 1045-1050 гг. под известным воздействием архитектурного образа Киевской Софии новгородский собор, строители его существенно изменили характер открытой галереи, окружавшей древнейшую Софию Киевскую. не только значительно увеличив ширину этой галереи, но и применив впервые в древнерусском зодчестве конструкцию из аркбутанов, перекрытых коробовыми сводами по оси, поперечной к основному массиву собора. Значительно позже, в самом конце XI в., при постройке второго кольца галерей, окруживших пятинефный киевский храм, уже имевший один ряд галерей, киевские стро[с. 259]ители несомненно использовали в качестве образца галереи с аркбутанами Новгородской Софии.

Таким образом, возникнув под воздействием архитектурного образа Киевской Софии, архитектурный образ Новгородской Софии в свою очередь оказал обратное влияние на завершение строительства киевского храма. Именно этим объясняется, что не только конструктивная система, но и пропорции наружных галерей Киевской Софии полностью повторяли пропорции галерей Новгородской Софии. Именно этим можно объяснить появление на фасадах северной наружной галереи Киевской Софии декоративных щипцов со срезанным верхним углом, чередующихся с полуциркульными арками, – прием, в конструктивном, а не декоративном (как в Киеве) плане уже примененный новгородскими строителями. [с. 260]

Список сокращений

АА СССР – Академия архитектуры СССР.

АА УССР – Академия архитектуры УССР.

АЗР – Акты, относящиеся к западной России, собр. и изд. Археографической комиссией.

АИЗ – Археологические известия и заметки.

АК – Археологическая комиссия.

АЛЮР – Археологическая летопись южной России.

АН СССР – Академия наук СССР.

АН УССР – Академия наук УССР.

АП – Археологічні пам’ятки УРСР.

АРУ – Архітектура Радянскої України.

АЮЗР – Акты южной и западной России.

ВАА УРСР – Вісник Академії архітектури УРСР.

ВАИ – Вестник археологии и истории.

ВАН СССР – Вестник Академии наук СССР.

ВАН УРСР – Вісник Академії наук УРСР.

ВВ – Византийский временник.

ВДИ – Вестник древней истории.

ВИВ – Военно-исторический вестник.

ВОИДР – Временник Общества истории и древностей российских при Московском университете.

Воскр.лет – Летопись по Воскресенскому списку. ПСРЛ, VII.

ВУАК – Всеукраїнський археологічний комітет.

ГАИМК – Государственная академия истории материальной культуры.

ГИИИ – Государственный институт истории искусств.

ГИМ – Государственный исторический музей.

ГПБ – Государственная публичная библиотека им.М.Е.Салтыкова-Щедрина.

ГРМ – Государственный Русский музей.

Густ.лет – Густынская летопись. ПСРЛ, II.

ГЭ – Государственный Эрмитаж.

ДАН СССР – Доклады Академии наук СССР.

ДТМАО – Древности. Труды Московского археологического общества.

ЕИИИ – Ежегодник Института истории искусств Академии наук СССР.

Ерм.лет. – Ермолинская летопись. ПСРЛ, XXIII. [с. 548]

ЖМВД – Журнал Министерства внутренних дел.

ЖМНП – Журнал Министерства народного просвещения.

ЗАО – Записки Археологического общества.

ЗВО – Записки Восточного отделения Русского археологического общества.

ЗВУАК – Записки Всеукраїнського археологічного комітету.

ЗІФВ УАН – Записки Історично-філологічного відділу Української Академії наук.

ЗОРСА – Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества.

ЗРАО – Записки Русского археологического общества.

ЗТОИДР – Записки и труды Общества истории и древностей российских.

ЗУНТК – Записки Українського паукового товариства в Києві.

ИА АН СССР – Институт археологии Академии наук СССР.

ИА АН УССР – Институт археологии Академии наук УССР.

ИАИ РАНИОН – Институт археологии и искусствознания Российской ассоциации научных институтов общественных наук.

ИАК – Известия Археологической комиссии.

ИАН СССР – Известия Академии наук СССР.

ИГАИМК – Известия Государственной академии истории материальной культуры.

ИЖ – Исторический журнал.

ИИИ АН СССР – Институт истории искусств Академии наук СССР.

ИИМК – Институт истории материальной культуры (ныне Институт археологии) Академии наук СССР.

ИОЛЕАЭ – Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии.

ИОНЛ – Историческое общество Нестора летописца.

ИОРЯС – Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук.

Ипат. лет. – Ипатьевская летопись. ПСРЛ, II.

ИРАИМК – Известия Российской академии истории материальной культуры.

ИРАО – Известия Российского археологического общества.

ИТУАК – Известия Таврической ученой архивной комиссии.

КДА – Киевская духовная академия.

КЕВ – Киевские епархиальные ведомости.

КИМ – Киевский государственный исторический музей.

КСИА – Краткие сообщения Института археологии Академии наук УССР.

КСИИМК – Краткие сообщения Института истории материальной культуры Академии наук СССР.

Лавр. лет. – Лаврентьевская летопись. ПСРЛ, I, вып. 1-3.

ЛГУ – Ленинградский государственный университет им. А.А.Жданова.

Лет. Авр. – Летописный сборник, именуемый Летописью Авраамки. ПСРЛ, XVI.

Лет. Пер.-Сузд.-Летописец Переяславля-Суздадьского. М., 1851.

ЛОИИМК – Ленинградское отделение Института истории материальной культуры.

Льв. лет. – Львовская летопись. ПСРЛ, XX, ч. І-II.

МАО – Московское археологическое общество.

MAP – Материалы по археологии Росии.

МГУ – Московский государственный университет.

МИА СССР – Материалы и исследования по археологии СССР.

HЗІІMK – Наукові записки Інституту історії матеріальної культури Академії наук УРСР.

Ник. лет. – Летописный сборник, именуемый патриаршею или Никоновскою летописью. ПСРЛ, ЇХ-ХНІ. [с. 549]

Новг. І лет. – Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950.

Новг. ІІ, ІІІ лет. – Новгородская II и III летопись. Новгородские летописи, СПб., 1879.

Новг. IV, V лет. – Новгородская IV и V летописи. ПСРЛ, IV, ч. I, вып. 1-3; ч. II, вып. 1.

ОАК – Отчеты Археологической комиссии.

ОИДР – Общество истории и древностей российских при Московском университете.

ОИФ АН СССР – Отделение истории и философии Академии наук СССР.

ОЛДП – Общество любителей древней письменности.

ОРСА – Отделение русской и славянской археологии Русского археологического общества.

ОРЯС – Отделение русского языка и словесности Академии наук СССР.

ПИДО – Проблемы истории докапиталистических обществ.

ПСРЛ – Полное собрание русских летописей.

РАИМК – Российская (позже – государственная) академия истории материальной культуры.

РАО – Русское археологическое общество.

РИБ – Русская историческая библиотека.

Рог. лет. – Рогожский летописец. ПСРЛ, XV, вып. 1.

СА – Советская археология.

Сим. лет. – Симеоновская летопись. ПСРЛ, XVIII.

СК – Советская книга.

Соф. І лет. – Софийская I летопись. ПСРЛ, V, VI.

СЭ – Советская этнография.

ТГИИ – Труды Государственного исторического музея.

ТЗОИДР – Труды и записки Общества истории и древностей российских.

Тип. лет. – Типографская летопись. ПСРЛ, XXIV.

ТКДА – Труды Киевской духовной академии.

ТЛОИДР – Труды и летописи Общества истории и древностей российских.

ТМНО – Труды Московского нумизматического общества.

ТОДРЛ – Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы.

ТОРСА – Труды Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества.

ТАС – Труды I-XV археологических съездов.

ХАМ – Хроніка археології та мистецтва.

ЦГАДА – Центральный государственный архив древних актов. Москва.

ЦГВИА – Центральный государственный военно-исторический архив. Москва

ЦГИА – Центральный государственный исторический архив в Ленинграде.

ЧИОНЛ – Чтения в Историческом обществе Нестора летописца.

ЧОИДР – Чтения Общества истории и древностей российских при Московском университете.

ЧЦАО при КДА – Чтения в Церковно-археологическом обществе при Киевской духовной академии. [с. 550]

Именной указатель

А

Абрамович Д. И.- 11, 312, 313, 492

Азлецкий А. – 492

Айналов Д. В. – 26, 32, 33, 56-58, 99, 100, 102, 120, 126, 127, 130, 206, 345, 389, 418, 461, 492, 493, 536, 544

Акимов Н. – 493

Александр Казимирович, князь литовский – 274

Алексей Михайлович, царь – 87, 110, 114, 232, 292, 535

Алеппский Павел – 108, 112, 113, 172, 173, 183, 298, 280, 292, 355, 510, 531

Алпатов М. В. – 493, 544

Амартол Георгий – 79

Анастас Корсунянин – 10

Анастасия, дочь князя Ярополка Изяславича – 263, 264

Андрей Немирович, воевода киевский – 274

Андрей Юрьевич Боголюбский, князь владимирский – 11, 105, 434, 442, 484, 485

Андриевский А. – 493

Анисимов А. И. – 493

Анненков А. С. – 5, 14, 15, 17, 60, 61, 64, 269, 271, 273, 505, 514

Антоний печерский – 264, 338, 342-345

Антонин – 436, 493

Антонов В. Г. – 493

Антонова В. И. – 282

Антонович В. Б. – 88, 403, 493, 494, 510, 534

Антонович Д. В. – 494

Аракчеев А.А., киевский комендант – 514

Аристов Н. – 494

Армашевский П. Я. – 494

Арне Т. – 544

Артамонов М. И. – 494

Асеев Ю. С. – 118, 136, 140, 141, 148, 164, 165, 168, 170, 172, 180, 212, 214, 272, 370, 373, 444, 448-450, 452, 453, 489, 495, 502, 513

Аскольд, князь – 216

Аскоченский В. – 495

Афанасьев К.. Н. – 495

Б

Бабат М. – 495

Багалей Д. И. – 494, 495, 543

Базилевич В. М. – 495, 496

де Бай И. – 496, 544

Бакмейстер И. – 544

Банк А. В. – 496, 515

Баранович Лазарь, архиепископ – 233

Барановский П. Д. – 196

Барвинок В. – 496

Барсов Е. В.-496

Бартоломей И. А. – 496

Бартольд В. В. – 496

Батовский З. – 544

Батый, хан – 11, 12, 232, 238, 346, 374, 538

Баумгартен Н. – 544

Бауэр Н. – 496

Безбородов М. А. – 496

Бекетов И. – 496

Велик Я. Г. – 496

Беллиер – 545

Беляев Д. Ф. – 58

Беляшевский Н. Ф. – 14, 409, 461, 481, 496, 497

Берегти В, архитектор – 241

Берлинский М. Ф. – 88, 118, 217, 220, 221, 262, 266-268, 274, 321, 375, 430, 439, 488, 497, 520, 543, 545

Бессонов С. В. – 374, 496

Бибиков Д. Г., генерал-губернатор – 214, 221 [с. 551]

Блифельд Д. И. – 297, 497

Бобринский А. А. – 403, 405, 411, 497

Богатинов Н. Д. – 497

Богданов А. П. – 497

Богусевич В. А. – 244, 248, 359, 364, 365, 370, 373, 485, 486, 495, 497, 498

Водянский О. – 498

Бойчук М. Л. – 498

Бок Ф. – 545

Болеслав, король польский – 101, 102, 250

Болсуновский К. В. – 498, 545

Болховитинов Е. – см. Евгений [Болховитинов]

Боняк, хан половецкий – 288, 377, 422

Боплан В. – 13, 498, 510

Борис, князь белгородский – 84

Борис, князь городенский – 238

Борис Владимирович, князь, сын Владимира Святославича – 90, 91, 96, 250, 251, 261, 310-313, 316-318, 322, 324, 336, 492, 517, 537

Борисов В. Е. – 498

Бороздин К. М. – 116, 118, 120, 380, 438, 439

Боткин М. П. – 536

Брайчевский М. Ю. – 498, 499

Браун Ф. – 499

Брач Савостьян, мастер – 440

Брим В. А. – 499

Бродович И. – 499

Бронштейн И. П. – 499

Брун Ф. К. – 499

Брунов Н. И. – 38-42, 48, 93-95, 99, 131-134, 144, 148, 156, 157, 169, 170, 175, 232, 256, 257, 304, 324, 380, 483, 499, 544, 545

Бруцкус Ю. – 499

Брячислав Изяславич, князь полоцкий – 250

Бублик В. Д. – 499

Бугословский С. А. – 312, 318, 499

Будилович А. – 435

Будков П. Г. – 312

Бутурлин И. В., воевода киевский – 114, 115, 457, 458, 477

Бушен В. П., художник – 192

В

Варганов А. Д. – 424

Варгин В. В. – 510

Варлаам, игумен – 261, 262, 265, 339

Василий, игумен печерский – 373

Василий Рей, наместник киевский – 457

Васильев – 499

Васильевский В. – 500

Василько Ростиславич, князь теребовльский – 82, 83, 86

Вельмин С. П. – 69, 70, 72, 73, 76, 224, 252, 500, 531

Верещинский, бискуп киевский – 107, 538

Верман К. – 127

Веселовский А. Н. – 500

Веселовский Н. И. – 500

Вестберг Ф. – 500

Вестерфельд А. – 111, 112, 125, 127-131, 136, 142, 154, 158-162, 164, 165, 171, 173, 239, 245-248, 283, 285, 286, 431, 432, 480, 481

Вигфуссон Г. – 547

Витовт, князь литовский – 106,

Владимир Андреевич, князь доргобужский- 411

Владимир Всеволодович Мономах, князь киевский – 105, 156, 167, 263, 290, 319, 320, 336, 378, 391, 411, 412, 420, 421, 425

Владимир Мстиславич, князь доргобужский – 429

Владимир Святославич, князь киевский – 9-11, 13, 26, 34, 35, 49, 65, 78, 79, 82, 85, 92, 93, 95, 99, 100, 102, 249, 250, 252, 267, 287, 288, 311, 345, 374, 376, 380, 413, 454, 456, 457, 492, 493, 497, 501, 508, 509, 514, 523, 527, 530, 533, 539

Владислав, князь збаражский – 457

Волков В. П. – 136, 141, 489

Волошинский Я. – 500

Воронин Н. Н. – 37, 46, 81-84, 99, 215, 313, 318, 413, 417, 418, 483, 485, 500, 507

Востоков А. X. – 268

Врубель М. – 448

Всеволод Мстиславич, князь новгородский – 435, 436

Всеволод Ольгович, князь киевский – 83, 433, 442

Всеволод Святославич Чермный, князь – 442

Всеволод Юрьевич, князь владимирский – 215, 282

Всеволод Ярославич, князь киевский – 84, 104, 105, 262, 263, 288-290, 316, 319, 320, 336, 339, 376, 382, 410, 411, 416, 417, 465

Вульф О. – 492

Выезжев Р. И. – 543 [с. 552]

Высоцкий Евтихий – 321

Высоцкий С. А. – 500, 501

Вячеслав Владимирович, князь киевский – 83, 105, 238

Г

Галаховский Дамиан – 116

Гамченко С. – 501

Гаркави А. Я. – 79, 501

Гваньини А. – 510, 546

Гедеон, митрополит киевский – 114, 457, 458, 475, 477

Гедеонов С. – 501

Гезе В. Е. – 501

Гейденштейн Рейнольд, королевский секретарь – 107, 239, 510

Георгиевский В. Т. – 501

Георгий, епископ – 316

Георгий, митрополит киевский – 340

Георгий, сын варяга Шимона – 265

Георгий Всеволодович, князь владимирский – 215

Герасимов М. М. – 501

Гербершейн С. – 510

Гербиний И. – 523

Герман, игумен – 377

Герц К. – 501

Гессен В. Ю. – 501

Гёте Л. – 545

Гизель Иннокентий – 216, 374, 501, 535

Гильдибрандт П. – 501

Гинзбург В. В. – 501

Гинц Г. Д. – 501

Глаголев А. – 501

Глазунов П. – 501

Глеб, строитель трапезной в Печерском монастыре – 370

Глеб Владимирович, князь муромский – 90, 91, 96, 250, 251, 261, 311-313, 316-318, 322, 336, 492, 517, 537

Глеб Юрьевич, князь – 376

Голубев С. Т. – 12, 14, 106, 108-110, 115, 287, 289, 317, 376, 378, 380, 454, 456, 459, 473-479, 488, 501, 502

Голубева Л. А. – 323, 502

Голубец – 502

Голубинский Е. – 122, 263, 313, 376, 502

Гончаров В. К. – 502

Гороновский П. – 68

Горский А. В. – 502

Горчаков Е. – 502

Готье Ю. В. – 502

Гошкевич В. – 502

Грабар А. – 502, 545

Грабарь И. Э. – 118

Грабовский С. Я. – 118, 170, 212, 214, 502

Греков Б. Д. – 250, 502, 545

Грибоедов А. С. – 495, 506

Гринченко Б. Д. – 502

Гроте, художник – 543

Грушевский М. – 122, 127, 148, 503, 507, 535

Гулькевич-Глебовский, Богуш, софийский наместник – 107

Гурьев, генерал-губернатор – 221

Гусев П. Л. – 216

Густафсон Г. – 503

Гущин А. С. – 503, 545

Д

Давид, князь – 82, 83

Давид Ростиславич, князь Смоленский – 482, 483

Давид Святославич, князь – 319, 320, 480

Даль Л. В. – 502

Даниил Галицкий, князь – 429

Данилевич В. Е. – 503

Данилович- 221

Дашкевич Н. П. – 503

Дебоскет Д. – 240-242

Державин Н. С. – 237

Динцес Л. А. – 503

Дир, князь – 77, 216, 218

Длугош Я. – 545

Дмитриев Ю. Н. – 503

Дмитрий Иванович, князь московский – 106

Добровольский А.П. – 244, 248, 503, 504, 543

Доброхотов В. – 215

Довженок В. И. – 504

Довнар-Запольский М. В. – 492, 504

Додина А. П. – 237

Долгорукий И. М. – 504

Дорн Б. – 545

Дудика, холоп – 103

Дурдуковский В. – 504

Е

Еберзольт Ж. – 545

Евгений Болховитинов, митрополит – 15, 16, 56, 99, 112, 118-120, 152, 154, 217, 220, 266, 321, 341, 346, 375, 408, 477, 478, 504, 505, 520

Евлогий, архимандрит – 296, 505

Евтихеев Иаким, сусальник – 113

Евфимий, архиепископ новгородский – 215, 216 [с. 553]

Евфимия Владимировна, дочь. князя Владимира Мономаха – 377

Егоров В. – 505

Едигей, хан – 106

Ейснер Я. – 508

Екатерина Алексеевна, царица – 477

Екатерина П, императрица – 268, 271, 430, 507

Елагин Н. – 505

Елена (Яска), жена князя Ярополка-411

Елизавета Петровна, [императрица – 233

Ефименко П. П. – 505

Ефимов Н. Е. – 5, 6, 14, 18-20, 23

Ефрем, митрополит киевский – 103

Ефрем, митрополит (епископ) переяславский – 103, 104, 214, 422

Ефрем, сын боярина – 339

Ж

Ждан Никола – 317

Желтоножский – 376

Жиль Ф. А. – 505

Житецкий П. И. – 505

Жук Б. К. – 505

З

Забелин И. Е. – 86

Заборовский Рафаил, митрополит киевский – 116, 117, 194

Завитневич В.З. – 99, 409, 437, 439, 505

Закревский Н. – 12, 13, 20, 112, 118, 126, 234, 273, 291, 378, 477, 478, 505, 519

Залозецкий В. – 417, 506, 547

Запорожец – 506

Захария, сын Ивана боярина – 368

Захарченко М. М. – 506

Зацепина Г. М. – 323

Звенигородский А. В. – 512, 529

Зверинский В. В. – 506

Зельницкий О. – 506

Зубарева В. И. – 506

Зубов П. В. – 506

Зуммер В. – 506

И

Иаков – 506

Иаков, епископ владимирский – 105

Иаков Мних – 10, 312

Ибн Фадлан – 79, 532, 545

Иван, боярин киевский – 339, 368

Иван, епископ – 289

Иван, игумен – 368

Иван, митрополит киевский – 262, 289, 314, 340

Иван, поп Воздвиженский – 474

Иван Войтишич, боярин киевский – 238

Иван III, в. князь московский – 106

Иванишев Н. Д. – 532

Иванов В. – 237

Иванов Д. И. – 116, 118-120, 126, 127, 380, 381, 529

Игнаткин А. – 506

Игорь, князь киевский – 97

Игорь Ольгович, князь-83, 238, 311, 429, 465

Игорь Святославич, князь – 271, 428, 434

Изяслав Мстиславич, князь киевский – 83, 84, 238, 428

Изяслав Святополчич, князь – 264

Изяслав Ярославич, князь киевский – 83, 91, 261, 262, 264, 268, 282, 315, 316, 338, 339,377, 400, 410,422,465,516,517,528

Изяслав Ярославич меньшой – 429

Иконников В. С. – 506

Иларион, митрополит киевский – 11, 33, 98, 99, 104, 234, 267, 338, 377, 415, 530

Иловайский Д. И. – 438, 484, 506

Ильин А. А. – 506, 507

Ильинский Г. – 78, 507

Ингигерда (Ирина), жена князя Ярослава – 81, 217

Иннокентий, епископ – 269, 270, 272

Иностранцев К. А. – 78, 507

Иоанн, епископ владимирский – 215

Иоанн, игумен печерский – 341

Иоанн Алексеевич, царь – 321, 454, 457, 476

Ирина, княгиня – 278

Ириней – см. Фальковский Ириней

Исайя, епископ – 289

Исайя Печерский – 265

Истомин М. П. – 507

Итларь – 83

К

Казанский П. С. – 508

Казимир, король польский – 442

Калайдович К. Ф. – 508

Калениченко Л. – 508

Кальнофойский А. – 108, 110, 245, 249, 346, 350, 374, 378, 429, 454, 518, 528, 547

Каманин И. М. – 508

Каневский К. – 220, 508

Карабанов И. А. – 508

Карамзин Н. М. – 54, 484, 508

Каргер М. К. – 27, 37, 38, 44, 52, 87, 92, 95, 136, 146, 165, 176, 182, 215, 237, 241, 242, 259, 304, 305, 324, 391, 392, 407, 413,418,421,422, 461, 467, 481, 483, 507-509, 546 [с. 554]

Карийский Н. М. – 509

Карпини Плано – 510

Карский М. – 509

Касаткин В. – 484

Кацнельсон Р. А. – 510

Качалов Н. Н. – 510

Кёне Б. -546

Кеппен П. – 510

Кибальчич Т. В. – 510

Киприан, митрополит московский – 106

Киприанов В. – 121, 546

Кирилл, епископ ростовский – 378

Кирилл, митрополит – 105

Кирилл Иванович, уставник церкви богородицы Пирогощей – 373, 439

Кирилл Туровский – 373

Кобяк, хан – 82

Козловская В. Е. – 511, 512

Колчин Б. А. – 512

Конант К.-37, 38, 99, 135-137, 148, 169, 545

Кондаков Н. П. – 112,120,126,403,512,539

Константин Острожский, князь киевский – 363, 366, 474

Копылов Ф. Б. – 512

Копыстенский Захария – 476, 527

Кореневский П. – 512

Корж Е. Д. – 90, 242, 244, 248, 512

Корзухина Г. Ф. – 43-48, 95, 427, 512

Корин П. – 513

Корнеев А. П. – 513

Корнилович А. О. – 529, 544

Коршак К. – 513

Коснячко, боярин киевский – 317

Коссов Сильвестр, митрополит киевский – 12, 109, 110, 114, 265, 267, 510

Котляревский А. А. – 513

Кочубей Василий – 459

Красицкий Д. Ф. – 376, 513

Красов И. – 216

Красовский М. – 127, 443, 513

Крачковский И. Ю. – 513

Кресальный Н. И. – 136, 140, 141, 146, 164, 165, 168, 170, 172, 180, 489, 513

Кропоткин В. В. – 513

Кросс С. – 38, 99, 136, 169, 545

Круг Ф. И. – 513

Кругликов-Гречанный Л. П. – 513

Крыжановский С. П. – 61, 222, 375, 382, 439, 443, 513, 514, 524

Кузьмин М. Е. – 514

Кузьмин Е. – 514

Кулаковский Ю. – 514

Кульжицкий Я. С. – 514

Куник А. А. – 514, 497, 546

Куприянов И. – 514

Л

Лаврентий Затворник – 262

Лавровский П. А. – 267

Лазарев В. Н. – 514, 515

Лазарь, игумен Выдубицкого монастыря – 289

Лазарь, поп – 317, 485

Ласковский Ф. – 237, 515

Лашкарев А. П. – 5, 6, 124, 126, 155, 169, 275, 276, 278, 280, 294, 296, 356, 357, 362, 370, 371, 373, 376, 382, 404, 409, 411, 423, 440, 442, 462-467, 469, 470, 472, 473, 481, 488, 507, 515

Лашкевич С. – 376

Лебединцев П. Г. – 12, 14, 99, 101, 106, 108, 112, 114, 118, 120, 122, 124, 126, 158, 169, 183, 253, 263, 264, 267, 273, 341, 368, 375, 376, 382, 386, 411, 422, 439, 440, 455, 457, 474, 476, 478, 488, 515- 517, 520, 522, 546.

Леванский И. А. – 517

Левицкая В. И. – 517

Левицкий Григорий, гравер – 116

Левицкий О. И. – 108, 517

Левшиновский М. С. – 517

Леонид, архимандрит – 517

Леонтьев, генерал-губернатор – 240

Леопардов Н. – 517, 527

Лесючевский В. И. – 517

Линниченко И. А. – 517

Литвин Михалон – 510, 517

Лихачев Д. С. – 104, 170, 251, 254, 255, 337, 517, 518

Логвин Г. Н. – 518

Ломоносов М. В. – 518

Лохвицкий К. – 5, 6, 14, 15, 17, 19, 20, 23, 76, 77, 217-221, 226, 240-242, 253, 407, 408, 430, 518, 525, 539

Лука, епископ – 289

Лука, епископ новгородский – 103

Лукомский Г. К. – 120, 375, 498, 518

Лукьянов П. М. – 518

Лутковский – 237

Лучицкий И. – 443, 518

Ляскоронский В. Г. – 244, 518

Ляссота Эрих – 107, 182, 239, 280, 476, 510, 518, 547

Лященко А. И. – 518 [с. 555]

М

Мавродин В. В. – 518

Магура С. – 519

Мадль К. В. – 416

Мазепа, гетман – 114, 155, 356, 374, 404

Макаренко Н. – 90, 421, 519, 546

Макарий, игумен – 274

Макарий, историк церкви – 263, 268, 312

Максим, митрополит – 105

Максимов П. – 237

Максимович М. А. – 101, 234, 237, 266-268, 270, 271, 273, 291, 292, 294, 375, 408, 409, 411, 430, 438, 439, 454, 455, 458, 474, 488, 496, 505, 519, 520

Максютин П. Ф., архитектор – 118, 520

Малеин А. И. – 501

Малиновский А. Ф. – 504

Малышевский И. И. – 435-437, 439, 440, 520

Мамолат Е. – 508, 520

Манго К. – 95

Маниковский Ф. – 321, 322, 520

Мансветов И. Д. – 79

Мария Казимировна, жена князя Всеволода Чермного – 442

Маркевич А. – 520

Марков А. К. – 520

Марр Н. Я. – 520

Мартынов А. – 520

Марченко И. М. – 520

Массе, комендант Киева – 88

Матвеев С. Г. – 520

Матушевич А. О. – 520

Маштаков П. Л. – 520

Меленский А. И., архитектор-17, 18

Мельник К. И.-520, 521

Менгли-Гирей, хан -106, 379, 440, 443

Меньшов Д. П.-521

Мефодий, местоблюститель митрополии киевской – 114

Мигуpa A. – 347

Мигура Илларион – 459

Миклошич Ф. – 78

Милеев Д. В.-5, 18-22, 24-27, 43-45, 52, 59, 68-72, 184, 185, 188, 194-196, 212, 213, 217, 226, 228-232, 234, 235, 253, 391, 423. 426, 478, 501, 521, 529, 532, 532

Миллер Г. П. -521

Милонег, см. Петр Милонег

Минорский В. – 546

Миронег, градник – 315

Михаловский И. Б. – 521

Мишко Д. И.-521

Михаил, епископ юрьевский – 316, 340

Михаил, митрополит киевский – 274, 287, 288

Михаил Федорович, царь – 110, 454, 457

Могила Петр-12-14, 39, 49, 106, 109, 110, 112-114, 265, 292, 353, 355, 374-376, 378-380, 457, 502, 528, 537, 540

Моисей, игумен выдубицкий – 291

Молчановский Ф. – 521, 544

Монгайт А. Л. – 95, 96, 521

Моргилевский И. В. – 99, 129-132, 134- 137, 144, 148, 152, 155, 162, 164, 169, 259, 277, 279, 367, 372, 386, 441, 460, 521, 545

Мошин В. А. – 521

Мстислав, князь луцкий – 85

Мстислав Андреевич, князь владимирский – 11, 442

Мстислав Владимирович, князь новгородский, затем киевский – 86, 290, 378

Мстислав Владимирович, князь тмутороканский и черниговский – 250, 263, 423, 428, 434-436

Мстислав Давидович, князь вышгородский – 429

Мстислав Изяславич, князь киевский – 76

Мстислав Мстиславич, князь галиикий – 473

Муравьев А. Н. – 521

Муратов П. – 546

Мурзакевич Н. Н. – 522

Муркос Г. А. – 522

Муханов П. А. – 529, 544

Мясоедов В. К.-522

Н

Натансон Д. П. -323

Науменко В. – 522

Невоструев К. И.-103, 104

Неклюдов В. М. – 522

Некрасов А. И.-134, 136, 148, 232, 522

Нелидова Е. – 522

Нельговский Ю. А.-193, 522, 538

Неофит, епископ черниговский-316

Нестор, летописец-217, 262, 314, 338, 340, 530

Нидерле Л. – 78, 523, 546

Никита, епископ белгородский-316

Никифор, боярин киевский-317

Никифор, епископ черниговский-319

Никифор, митрополит-456

Николаев В. Н. – 356-358, 362, 363, 523 [с. 556]

Николай I, царь – 17, 20, 272, 511

Никольский В. Н. – 127, 523

Никольский Н. К. – 234, 523

Никон Печерский, летописец – 261, 337-339, 343, 530

Новгородцев В. – 439

Новицкий А. П. – 118, 122, 125-127, 133, 134, 148, 523

О

Оболенский М. – 524

Обремский В. – 524

Оглоблин Н. Н. – 14, 219, 240-242, 245, 408, 525

Одоевский В. Ф. – 506

Окунев Н. А. – 127, 128, 130, 152, 154, 158, 167, 169, 170, 488

Олаф, король – 81

Олег, князь – 67

Олег Святославич, князь – 319, 320, 336, 416

Оленин А. Н. – 272

Ольга, княгиня – 65, 67, 77-79, 86, 101

Онанья, игумен – 411, 465

Онисифор Девочка, митрополит киевский – 107

Орешников А. В. – 525

Орлов А. С. – 525

Орловский П. – 14, 256

Оссовский Г. О. – 526

Остромыслинский Е. – 526, 531

П

Павлинов А. М. – 122, 125, 126, 275, 383, 526

Павлов П. В. – 526

Павлуцкий Г. Г. – 118, 526, 527

Пальмов Н. – 527

Пархоменко В. А. – 527

Паткова Л. П. – 496

Пеленский О. Г. – 524

Переломило Стефан, игумен – 274

Песчанский В. П. – 6, 296-298, 302

Петр Бориславич, боярин киевский – 84

Петр, епископ переяславский – 316

Петр, зодчий новгородский – 172

Петр, игумен спасский – 378

Петр Милонег, зодчий – 289, 291, 300, 303, 495

Петр I (Алексеевич), император – 87, 454, 457, 476, 506

Петров Н. И. – 67, 88, 101, 112, 232, 262, 273, 280, 283, 284, 291, 341, 355, 369, 376, 378, 379, 408, 409, 411, 442, 456, 458, 478, 480, 481, 488, 519, 527, 528, 532

Петровский С. – 528

Пирогость, боярин (?) – 438

Писарев А. А. – 504, 529

Пискарев А. – 529

Плетенепкий Елисей – 347

Повстенко А. – 42-44, 47, 427

Погодин А. – 529

Погодин М. П. – 122, 234, 237, 270, 520, 529

Подключников В. – 529

Покровский Н. В. – 120, 122, 529

Покрышкин П. П. – 5, 244, 382, 383, 385, 386, 389, 426, 529

Полевой П. Н. – 529

Поленов Д. В. – 118, 529

Поликарп, игумен печерский – 265, 342

Полонская Н. Д. – 530

Пономарев А. И. – 11, 234

Попович Григорий – 274

Похилевич Л. – 271, 272, 322, 530

Прахов А. В. – 158, 184, 185, 444, 452, 510, 530

Предслава, дочь князя Рюрика Ростиславича – 290

Преображенский М. Т. – 370, 371

Прибыльский П. – 530

Прилежаева-Барская Б. – 530

Приселков М. Д. – 102, 103, 315, 320, 337, 341, 377, 530

Прозоровский Д. И. – 530

Прохор, игумен печерский – 319

Прохоров В. – 531

Путята Дмитрий, воевода киевский – 274

Пыпин А. Н. – 531

Р

Рагоза Михаил, митрополит киевский – 107

Радзивилл Я., гетман литовский – 239, 246, 444

Радченко А. Д. – 531

Рамм К. – 81

Раппопорт П. А. – 92, 237, 243, 244, 248, 370, 415, 531

Ратибор, боярин переяславский – 83

Ратая Ш. Е. – 237

Редин Е. К. – 120, 126, 532

Реол Л. – 546

Ржига В. Ф. – 78, 81, 84-86, 532

Рклицкий С. – 532 [с. 557]

Ровинский Д. А. – 116

Розен В. – 532

Розмитальский В., кладоискатель – 404

Роман Ростиславич, князь – 238

Романович-Славитинский А. В. – 532

Ромодановский М. Г., князь – 475

Ростислав Всеволодович, князь – 104, 105

Ростислав Мстиславич, князь – 238, 290, 428

Ростислав Рюрикович, князь – 290

Ростиславов А. Д. – 532

Рохлин Д. Г. – 532

Рубцов Е. Н. – 532

Русов С. – 533

Рутский Вильямин, митрополит униатский- 374, 378, 517

Рыбаков Б. А. – 92, 533

Рыдзевская Е. А. – 533

Рюрик (Василий) Ростиславич, князь киевский – 11, 105, 289-291, 483

С

Савельев П. С. – 533, 546, 547

Савенко А. – 67, 533

Сажин М. М., художник – 222-224, 535

Самойлов Н. – 375, 380, 382, 454, 455, 533

Самойловский И. Н. – 89, 90, 534

Самоквасов Д. Я. – 534

Самуил (Миславский) – 341, 534

Самуил, митрополит киевский – 268

Сапожников Д. И. – 240, 534

Сахаров И. – 534

Свиньин П. – 321, 534

Свиридовский Ф. кладоискатель – 404

Свирин А. Н. – 534

Свирский К. – 534

Святополк Владимирович (Окаянный), князь – 250, 311

Святоподк (Михаил) Изяславич, князь киевский – 82, 86, 101, 102, 264, 273, 274, 282, 319

Святослав Всеволодович, князь – 79, 82, 271, 442, 443, 456, 480

Святослав (Николай Святоша) Давыдович, князь черниговский – 370

Святослав Ярославич, князь киевский – 316, 318, 320, 336, 339, 340, 376, 411, 416-418, 424, 465, 466, 506

Сементовский Н. М. – 60, 61, 112, 375, 383, 534

Сергеев М. – 535

Сигизмунд-Август, король – 320

Сигизмунд І, король – 274

Симеон, царь болгарский – 92

Симеон Олелькович, князь киевский – 346, 347, 365, 502, 505

Симзен-Сычевский О. М. – 224, 535

Симон, епископ – 265, 342, 344 Сичинский В. – 99, 116, 300, 347, 416, 483, 535

Скуленко И. – 185, 535

Славин В. – 535

Слезка Михаил, львовский типограф – 353

Слюсарев Д. – 262-265, 268, 296, 376, 378, 536

Смирнов В. – 536

Смирнов Н. – 520, 536

Смирнов П. – 536

Смирнов Я. И. – 49, 112, 127, 128, 130, 142, 154, 245, 246, 283, 284, 286, 432, 445, 480, 536

Снегирев И. М. – 520

Соболевский А. И. – 10, 312, 498, 536

Советов А. – 443, 444, 453, 537

Солнцев Ф. Г. – 117, 120, 122-124, 126, 134, 148, 152, 169, 175, 183, 223, 224, 536, 537

Соловьев С. М. – 484

Соловьева Г. Ф. – 537

Софонович – 287, 288

Софья Алексеевна, царевна – 477

Спарро П., архитектор – 120, 183

Спицын А. А. – 512, 537

Срезневский И. И. – 86, 142, 144, 312, 416, 529, 537

Ставровский А. И. – 5, 6, 217, 222, 224, 253, 430, 537

Станислав-Август, король польский – 245

Старушич Клементий, игумен Выдубицкого монастыря – 292

Стасов В. В. – 537

Стасов В. П., архитектор – 14, 20

Стеллецкий И. – 499, 537

Степовый П. Ф. – 537

Стефан, игумен – 340, 422

Стефанович В. – 89, 538

Стороженко А. В. – 214, 538

Страд Я. П. – 538

Страшкевич К. – 538

Стржиговский И. – 245

Стрижевский Г. – 538

Строганов С. Г. – 122, 272, 547

Стрыйковский М. Г. – 375, 547

Судислав Владимирович, князь – 234

Султанов Н. В. – 484, 537, 538 [с. 558]

Сушицкий Ф. – 538

Сычев Н. П. – 99, 103, 538

Т

Тарасий, епископ ростовский – 105

Татищев В. Н. – 263, 538

Тверской Л. М. – 539

Терновский Ф. А. – 476, 539

Тершаковец М. – 539

Тивенгаузен В. Г. – 539

Тиманович Е. В. – 293

Титмар, епископ мерзебургский – 91, 100-102, 510

Титов Ф. И. – 110, 347, 539

Тихомиров М. Н. – 54, 55, 317, 539

Тихонович А. Н. – 89, 213, 539

Ткаченко Н. Н. – 89, 213

Толстой В. А. – 243, 539

Толстой И. И. – 112, 120, 539

Торчинский, кладоискатель – 404

Тревер К. В. – 539

Третьяков П. Н. – 539

Тризна Иосиф – 265

Троцкий П. – 540

Трубецкой Ю. П., воевода киевский – 232, 233, 535

Трутовский В. К. – 540

Туманский А. – 540

Турчанинова А. – 6, 269, 321

Тутковский П. А. – 540

У

Уваров А. С. – 322, 416, 510, 540

Уварова П. С. – 540

Улеб Иван, боярин киевский – 238

Ушаков, подполковник – 87

Ф

Фальковский Ириней – 217, 266, 507

Фармаковский Б. В. – 67

Фасмер Р. Р. – 540

Федора, сестра князя Федора – 429

Федоренко Л. К. – 376, 513

Феодосий печерскпй – 262, 265, 316, 335, 345, 347, 373, 422

Феоктист, игумен – 479

Феопемт, митрополит – 11, 49, 102, 214, 337

Фергюссон И. – 545

Феттих Н. – 545

Фехнер М. В. – 496

Филимонов Г. – 540

Филипп Одоний – 456, 474

Филипп, поп – 107, 108

Филиппов А. – 540

Фотий, митрополит московский – 106

Френ – 545

Фундуклей И. – 112, 121, 126,220, 222, 262, 266, 375, 439, 455, 520, 540

Х

Хампель И. – 546

Ханенко Б. И. – 528, 540

Хвойка В. В. – 5, 6, 21, 50, 62-67, 70, 76, 495, 497, 512, 517, 540

Хмельницкий Богдан – 114

Хмыров М. Д. – 540

Хованский Петр, воевода – 87

Хозеров И. М. – 388, 389, 482, 483, 541

Хойновский И. А. – 88, 411, 541

Холостенко Н. В. – 359, 360, 362, 364, 365, 369, 445-447, 449-453, 489, 541

Ч

Черепнин А. И. – 541

Чернев Н. П. – 498, 517, 526, 541

Чернышев Н. – 541, 542

Чюдин Микула (Никола) – 317

Ш

Шайтан М. Э. – 542

Шамбинаго С. К. – 81, 542

Шамурина З. – 542

Шараневич И. – 416

Шахматов А. А. – 10, 82, 100-102, 104, 310, 312, 315, 337, 338, 342, 377, 542

Шевченко Т. Г. – 224

Шелковников Б. А. – 542

Шероцкий К. В. – 58, 59, 99, 118, 128, 129, 131, 132, 142, 169, 245, 275, 278, 297, 298, 300, 370, 376, 388, 389, 456, 479, 542

Шимон – 345

Шимонович Стефан, поп – 106

Шлёцер А. Л. – 542

Шмит Ф. И. – 34, 35, 58, 120, 169, 375, 542

Шовкопляс А. М. – 542, 543

Шовкопляс И. Г. – 505, 543

Шулькевич М. М. – 543

Шульц И. – 547

Щ

Щапова Ю. Л. – 543

Щеглов Д. Ф. – 543

Щекотихин Н. – 483

Щербатов М. – 543

Щербина В. И. – 543

Щуко, архитектор – 224

Щурупов М., архитектор – 271, 272

Э

Эйнгорн В. – 543

Эрнст Ф. Л. – 14, 112, 113, 129, 130, 221, 355, 444, 459, 543

Эртель А. Д. – 6, 89, 296-298, 302, 543 [с. 559]

Ю

Юра Р. О. – 543

Юрасов Михаил, архитектор – 293

Юргевич В. – 543

Юрий Владимирович (Долгорукий), князь – 376-378, 420, 421, 513

Юрченко П. О. – 543

Юстиниан, император – 58

Юшков С. В. – 544

Я

Якимович Ф. – 546

Якобсон А. Л. – 544

Якунина Л. И. – 544

Якушкин В. Е. – 544

Янин В. Л. – 544

Янка, дочь князя Всеволода Ярославича – 410, 411

Яремич С. – 544

Ярополк Владимирович, князь – 411, 434, 436, 527

Ярополк-Петр (Изяславич), князь – 262- 266

Ярополк Святославич, князь киевский – 78

Ярослав Владимирович (Мудрый), князь киевский – 9, 35, 49, 81, 90, 91, 98-100, 102-104, 142, 144, 146, 214,216, 217,219, 220, 234, 238, 249-251, 253, 256, 266,267, 311-315, 338, 345, 377, 411, 416, 420, 423, 501-505, 514, 515, 528, 532-534, 536-538, 540

Ярослав Всеволодович, князь новгородский, 1216 г.

Ярослав Осмомысл, князь галипкий – 84

Ясинский Варлаам, митрополит киевский- 114, 115, 194, 321, 454, 458, 459, 477, 478

Яска (Елена), жена князя Ярополка

Ячменев П. И. – 411, 544 [с. 560]

Географический указатель (общий)

Б

Белгород, г. – 36, 59, 84, 85

Боголюбов, г. – 413, 484

Болгария дунайская – 92

Брянский уезд – 114

В

Варшава, г. – 246

Василев, г. – 97, 375

Византия («Греки») – 9, 10, 67, 93, 96, 251, 254, 255, 261, 340, 388

Вильно, г. – 106

Владимир-Волынский, г. – 263, 418, 480

Владимир Залесский, г. – 105, 418, 483

Детинец – 215

Золотые ворота – 244, 249, 484, 485

ц. Иоакима и Анны на воротах Детинца – 215

Владимиро-Волынская земля – 423

Вышгород, г. – 274, 310-336, 424, 426, 434, 491, 504, 506, 529

ц. Бориса и Глеба, каменная – 6, 251, 304, 310-336, 391, 413, 415-417, 424, 426, 488, 491, 506, 509, 518, 520

ц. Бориса и Глеба, деревянная – 91, 315, 318, 377, 416

ц. Василия – 311-314, 318

Г

Галич, г. – 84, 418, 483, 491

Гродно, г. – 483

Д

Дельфы – 59

Дмитров, г. – 282

З

Заруб, г. – 391

Зарубский монастырь – 6, 391, 400, 418, 419, 425-427, 461-473, 481, 482, 489, 532

Звенигород, г. – 262

И

Иерусалим, г. – 59

Иран – 259

К

Канев, г. – 433, 441, 442, 450, 479, 536

Константинополь (Царьград), г. – 58, 93, 101, 251, 342, 343, 345, 422, 437, 438

Влахернский монастырь – 345, 422, 437

Золотые ворота – 238, 256, 500

Собор Софии – 120, 121

Корсунь, г. – 10, 65, 92, 383, 495, 499, 544

Краков, г. – 107

Л

Листвин, г. – 250

Литва – 106, 434

Луцк, г. – 85

Любеч, г. – 338

Льта, урочище – 312, 420

М

Москва, г. – 106

Мышеловка, с. – 493

Новгород, г. – 55, 103, 249, 250, 491

Богородицкие ворота – 216

Гридница – 82

Детинец – 55, 215, 216

Исповедницкие ворота – 216

ц. Благовещения на городище -436

ц. Иоанна Златоуста на Владычном дворе – 215

ц. Иоанна на Опоках – 435 [с. 561]

ц. Николы на Ярославовом дворище – 436

ц. Параскевы Пятницы на Торгу -483

ц. Петра митрополита на Владычном дворе – 216

ц. Софии – 55, 142, 258-260

О

Овруч, г. – 258, 483, 490

Остер, г. (Городец на Въстри) – 420, 421, 424

П

Переславль Залесский – 82, 105

Переяславль Русский (ныне Переяслав Хмельницкий), г. – 83, 421, 422, 424, 491

Город каменный – 214, 215, 424

Детинец – 424

Окольный город – 422, 424

Сенница – 83

Храм-усыпальница – 424

ц. Андрея у ворот – 424

ц. Михаила – 103, 214, 424

Полоцк, г. – 55, 91, 142, 417, 258

Польша – 13, 239

Преслав, г. – 92

Р

Регенсбург, г. – 500

Рязань, г. – 418, 447, 480

Рязанская земля – 423

С

Саркел, г. – 92

Сирия – 259

Смоленск, г. – 312, 481, 483

Смядынь, урочище – 342

ц. Бориса и Глеба на Смядыни – 312, 480

ц. Михаила Архангела – 482, 483

ц. на Вознесенском холме (развалины) – 482, 483

ц. на р. Рачевке (развалины) – 482

Успенский собор – 425

Смоленская земля – 423

Суздаль, г. – 424, 425, 483, 491

Т

Тмуторокань, г. – 35, 91, 339, 341, 491

Треполь, г. – 344

Х

Херсонес, г. – см. Корсунь

Холм, г. – 429

Ц

Царьград, г. – см. Константинополь

Ч

Чернигов, г. – 91, 264, 491

Болдины горы под Черниговом- 264

Елецкий монастырь – 386, 480

Собор Спаса – 157, 172, 309, 310, 335, 336, 377, 386, 413, 448

ц. Бориса и Глеба – 450, 480

Черная могила – 257

Черниговская земля – 250, 423

Географический указатель (Киев)

Древние урочища и районы города

Андреевская гора – 404, 455, 456, 465

Бабин торжок – 9, 429

Берестово, село – 339, 377, 387, 388, 390, 391, 400, 412. 413, 425, 426

Боричев взвоз – 267, 270, 271, 434, 438, 455, 456, 497

Верхний (Старый) город – 11, 12, 87, 98, 105, 218, 232, 239, 266, 267, 378, 438, 439, 474-476, 485, 539, 543

Верхняя Юрковица – 532

Вздыхальница, гора – 475, 476

Выдубичи (Выдубицкий холм) – 287-290

Глубочица – 462

Город Владимира – 9, 11, 76, 87, 90, 98, 105, 175, 237, 250, 253, 414, 429

Город Ярослава – 12, 98, 105, 175, 213, 214, 237-240, 243, 246, 252, 253, 414, 415, 505, 507. 510, 521, 532-534, 540

Городец, под Киевом – 502

Городище на Андреевской горе – 77, 414

Детинец – см. Город Ярослава

Детинка, гора – 512

Дирова могила – 77, 216, 221

Дмитриевская лукомь (лукомыть) – 266, 270

Дмитриевский взвоз – 266, 267, 273

Дорогожичи, урочище – 422, 504

Зверинец, пещеры – 528, 529, 543

Иорданский ручей – 407

Киселевка (Флорова гора) – 409, 465, 496-498, 519, 532, 542, 543

Клов, урочище – 265, 266, 422, 527

Кожемяки, урочище – 465, 474

Копырев конец – 273, 400, 465, 466, 479, 515, 516, 519, 520

Крещатицкий источник (овраг) – 267, 269

Кудрявец – 403, 462, 475

Михайловская гора – 266, 267, 271

Оболонь (Болоньє) – 499

Олегова могила, урочище – 516

Перунов холм – 97, 455, 456, 534 [с. 562]

Печерск – 87, 266, 527

Плоская часть – 465

Подол (Подолие) – 11, 105, 267, 411, 436, 438, 462, 465, 466, 485, 497

Почайна, река – 267, 516

Предславино, сельцо – 520

Торговище – 411

Церковщипа, урочище под Киевом – см. Гнилецкий монастырь

Чертово беремище, урочище – 287

Щековица, гора – 373, 465, 480

Оборонительные сооружения

Батыевы (Софийские) ворота – 87-90, 414, 423, 538;

Жидовские (Львовские) ворота- 238, 465;

Золотые ворота – 99, 101, 218, 232, 233, 415, 484, 496, 500, 504, 506, 507, 512, 518, 524, 525, 533, 536, 538;

Киевские ворота – 12, 475;

Лядские ворота – 238, 543;

Михайловские ворота – 270

Дворы княжеские

Берестовский – 85, 377

Княж в городе – 59-80, 82, 83, 85, 86, 423, 429, 524, 532, 535

Красный на Выдубицком холме – 288, 410

Мстиславль – 83, 429

Новый – 456

Теремной «вне града» – 77-79, 86

Ярославов Великий – 175, 456, 480, 484, 485

Дворы боярские

Бориславль – 238

Варяга – 33, 80, 83, 84

Дворы прочие

Митрополичий – 6, 106, 206-214, 216, 253

Монастыри

Андреевский (Янчин) – 289, 411

Богородицы Влахернской на Клове – 422 Братский – 409, 454, 457, 458, 475, 476, 503, 515

Выдубицкий (Всеволож) – 6, 172, 274, 275, 287-310, 324, 336, 361, 367, 412, 413, 424, 426, 465, 489, 491, 502, 509, 519, 521, 536, 540, 541

Георгия – 9, 98, 99, 216, 217, 230, 232-237, 253, 254, 410, 415, 423, 495, 519, 535, 540

Германеч – 288, 377, 378, 422; см. также Спасский Гнилецкий – 408, 519

Дмитриевский (Изяславль) – 261-269, 276, 277, 282, 339, 432, 465, 516

Ирины – 9, 15, 76, 77,98, 216-226,233, 253, 254, 270, 322, 410, 415, 423, 426, 430,476, 506, 508, 518, 531, 543

Кирилловский – 322, 442-453, 479, 487, 489, 492, 493, 495, 505, 506, 513, 517, 519, 524, 526, 530, 537, 541

Михайловский Златоверхий – 26, 261, 266-287, 289, 322, 400, 430,432, 439, 455, 457, 479, 489

Печерский-261-266, 288, 337-374, 487, 495, 496, 498, 504, 507, 508, 511, 515,516, 518, 527, 534, 538, 539, 545

Симеоновский – 411, 412, 424, 462, 465, 466, 515, 516

Спасский – 377, 378; см. также церковь Спаса на Берестове

Стефанеч – 288, 377, 422; см. также монастырь Богородицы Влахернской на Клове

Федоровский (Вотч) – 102, 263, 268, 271, 273, 283, 411, 428-432, 450, 479

Церкви

Андреевская – 321, 456, 473, 474, 539

Андрея в Янчине монастыре – 410, 411, 417, 456, 519, 542

Апостолов на Берестове – 266, 267, 338, 377

Благовещания на Золотых воротах – 99, 233, 238, 239, 242, 244, 246, 249, 253, 415

Богородицы Влахернской – 422, 519

Богородицы «Пирогощей» – 271, 273, 428, 434-442, 464, 465, 493, 505, 520, 536

Бориса и Глеба – 268

Василия, деревянная на Перуновом холме – 97, 455

Василия (Трехсвятительская) на Ярославовом Великом дворе – 13, 114, 115, 379, 454, 457-462, 464, 465, 476-478, 480, 481, 502, 504, 516, 517, 519, 526

Воздвижения – 241, 473-476, 502, 520

Георгия – см. монастырь Георгия

Десятинная – 6, 9-61, 65, 66, 68-73, 77, 82, 91-93, 95, 100, 102, 105, 239,241, 257, 345, 411, 414, 423, 425, 427, 429,430, 448, 454, 488, 492, 495-497, 499, 500, 503-506, 508, 509, 511-514, 516- 518, 520-522, 525, 531, 532, 534, 535, 537, 541

Дмитрия в Дмитриевском (Изяславле) монастыре – 263-265, 272-275, 278-282, 284, 285, 400, 410, 414, 424, 491 [с. 563]

Екатерины – 114, 115, 457, 476-479, 516

Ильи – 96, 408, 525, 526, 531

Иоанна в Копырево конце – 273, 400, 479

Иорданская – 407, 493, 524

Ирины – см. монастырь Ирины

Кирилла – см. монастырь Кирилловский

Крестовоздвиженская – см. ц. Воздвижения

Михаила – см. монастырь Выдубицкий (Всеволож)

Михаила – см. монастырь Михайловский Златоверхий

Михаила, новгородская божница – 273, 465, 485, 486

Николая Десятинного – см. Десятинная церковь

Николая (Доминиканский костел) – 321

Николы Иорданского – 408

Новгородская божница – см. Михаила новгородская божница

Петра близ Почайны – 267

Петра в Дмитриевском (Изяславле) монастыре – 262-265, 267, 273, 274, 282

Рождества Христова на Подоле – 267

Руины в усадьбе Митрополичьего дома – 217, 220, 226, 232

Руины в усадьбе Художественного института – 6, 361, 391-402, 418, 425, 426, 487

Руины в усадьбе Чеботаревской – 402-407, 412, 424, 529, 532

Руины на Вознесенском спуске – 400, 404, 411, 462-473, 481, 483, 484, 487

Симеоновская – см. ц. Воздвижения

Софии, деревянная – 91, 102, 251

Софии собор – 6, 9, 11, 42, 47, 49, 55, 82, 98-206, 214, 215, 224, 232, 233, 238, 239, 250-253, 257-260, 286, 292, 361, 369, 414, 415, 421, 423, 425, 448, 457, 459, 476, 478, 487, 489, 490, 492-509, 511-528, 530-533, 535-538, 540, 542, 545, 547

Спаса на Берестове – 13, 36, 94, 156, 172, 266, 275, 374-391, 400, 412-414,425, 426, 491, 495, 509, 513, 514, 517, 524, 526-528, 530, 531, 534, 535, 541

Троицкая Печерского монастыря – 370, 479

Трехсвятительская – см. ц. Василия на Ярославовом Великом дворе

Троицы, надвратпая в Печерском монастыре – 245, 249, 370-374, 424, 464, 465, 541

Турова божница – 268, 486, 520

Успения на Подоле – см. ц. Богородицы «Пирогощей»

Успенский собор Печерского монастыря – 37, 116, 281, 289, 292, 340-370, 409,418, 424, 464, 465, 489, 491, 496, 498, 500, 501, 507, 508, 515, 516, 522, 523, 528, 531, 541, 543, 544; см. также Печерский монастырь

Улицы, переулки, площади

Александровский спуск (ныне ул. Кирова) – 267

Андреевский спуск – 65, 89, 438, 456, 475

Богдана Хмельницкого пл. – 212

Б. Владимирская ул. – 76, 77, 89, 216, 218, 224, 225, 230, 253, 254, 426

Б. Житомирская ул. – 89, 90, 522

Борисоглебская ул. – 486

Вознесенский спуск (ранее Илларионовский), ныне ул. Смирнова-Ласточкина – 391, 400, 402, 403, 406, 411, 462-473, 481, 483, 484, 488

Волосская ул. -485, 486

Георгиевский пер. – 217, 226

Десятинная ул. (ныне Б. Владимирская) – 68-70

Десятинный пер. – 26, 73-75, 77, 89, 494, 511, 531, 532

Екатерининская ул. – 493, 511

Золотоворотская ул. – 236-349, 253, 254, 256, 322, 485, 489

Ирининская ул. – 76, 224, 253

Кирилловская ул. (ныне ул. Фрунзе) -407

Кияновский пер. – 402-407, 412, 424, 504, 512, 529, 532

Костельная ул. – 430

Крещатик ул. – 267, 520

М. Владимирская ул. (ныне ул. Чкалова) – 524

Обсерваторный (Кудрявский) пер. – 494, 543

Рейтарская ул. – 232, 236

Рыльский пер. – 212

Сретенская ул. – 524

Стрелецкая ул. – 226-229, 232

Троицкий пер. – 493

Усадьбы — места раскопок и отдельных находок

Анненкова А. С., Б. Владимирская ул. -505

Бродского Л. И., Екатерининская ул. – 493, 507, 511, 520

Есикорского М., Троицкий (Рыльский) пер. – 523

Зайцева (быв. Зивала и Багреева), Кирилловская ул. – 531 [с. 564]

Киевского губернского земства, Б. Владимирская ул. – 531

Климовича, Б. Владимирская ул. – 524

Королева, Б. Владимирская ул. – 430, 431

Крестьянского земельного банка (ныне Киевского телеграфа) – 526

Киевского исторического музея – 52; см. также ус. Петровского М.

Марра, Кирилловская ул. – 407, 408

Масютина, Б. Владимирская ул. -68

Митрополичьего дома (ныне Софийский архитектурно-исторический заповедник) – 227-231, 423, 426, 478, 488, 489, 494, 495, 507, 516, 518, 521, 532

Орлова Б. А., Трехсвятительская ул. (ныне Героев революции) – 511

Петровского М. М. (ныне ус. КИМ, Владимирская ул.) – 62-64, 76, 77, 494, 499, 505, 508, 512, 531

Первой гимназии (б. ус. Женского училища) – 422

Раковского – 522, 523

Реального училища – 536

Сикорского И. А., Подвальная ул. – 494

Слюсаревского, Десятинный пер. – 26

Трехсвятительской церкви – 494

Трубецкого, Владимирская ул. – 411, 494, 501

Художественного института, Вознесенский спуск (ныне ул. Смирнова-Ласточкина) – 391-402, 425, 426, 466, 487

Художественной школы (ныне ус. КИМ) – 26

Чеботаревской, Кияновский пер. – 402-407, 504, 512, 529, 532 [с. 565]

Указатель археологических учреждений, архивов, музеев, выставок и коллекций древностей

Академия строительства и архитектуры УССР, Киев – 207

Академия художеств СССР – 17, 18, 20, 246

Археологическая Комиссия, СПб. – 20, 26, 68, 69, 70, 73, 74, 224, 226, 383, 403, 406

Археологические съезды.

III (в Киеве) – 127, 296, 322, 416, 527, 540;

XI (в Киеве) – 89, 357, 494, 498, 509

Архив Академии художеств СССР – 272

Архив ИА АН СССР, Л. – 44, 69, 89, 144, 224, 226, 244, 383, 387, 403, 405

Архив ИА АН УССР – 50, 296, 323, 431

Архив Министерства иностранных дел – 114, 457, 476, 477

Архив Министерства юстиции – 525

Архив Софийского архитектурно-исторического заповедника АА УССР – 136, 165, 176, 182

Библиотека Общества истории и древностей российских – 498

Временный комитет для изыскания древностей в Киеве – 219, 221, 222, 242, 269, 271, 430, 526

Всеукраинский археологический комитет (ВУАК) – 496

Государственная Публичная библиотека им. М.Е.Салтыкова-Щедрина (ГПБ), Рукописный отдел-118, 234, 267, 287, 380, 537

Государственный Исторический музей (ГИМ), Москва – 224

Государственный Эрмитаж-512

Институт археологии (ИА) АН СССР – см. Киевская археологическая экспедиция ИА АН СССР и ИА АН УССР

Институт археологии (ИА) АН УССР – 26, 65, 76, 185, 235, 272, 322, 497, 508, 509

Институт истории материальной культуры (ИИМК) АН СССР – см. Институт археологии (ИА) АН СССР

Институт истории материальной культуры (ИИМК) АН УССР – см. Институт археологии (ИА) АН УССР

Историческое общество Нестора летописца – 493

Киевская археологическая экспедиция ИА АН СССР и ИА АН УССР – 5, 25, 26, 66, 76, 144, 207, 295, 299-302, 306-309, 324, 326-336, 391-401, 404, 408, 418, 419, 466-473, 488

Киевская Комиссия для разбора древних актов – 380, 429, 517

Киевский государственный университет им. Т.Г.Шевченко (ранее Киевский университет св. Владимира) – 267, 511, 513

Киевский исторический музей (КИМ) – 20, 122

Киевский музей древностей и искусств – 496, 511, 540

Киевское общество охраны памятников старины и искусства – 89, 185, 244, 296, 297

Коллекция древностей М.П.Боткина – 536 [с. 566]

566

Коллекция древностей А.В.Звенигородского-512, 529

Коллекция древностей Ф.Ф.Кундеревича – 536

Коллекция древностей Б.И. и В.Н.Ханенко – 504

Коллекция древностей И.А.Хойновского – 541

Ленинградское отделение Института археологии АН СССР (ЛОИА) – см. Институт археологии (ИА) АН СССР

Московский Публичный и Румянцевский музей – 521

Московское археологическое общество – 144

Музей древностей при Киевском университете св. Владимира – 494. 500, 530, 536, 538

Минц-Кабинет, Киевского университета св. Владимира – см. Музей древностей при Киевском университете св. Владимира

Музей украинских древностей В.В.Тарновского – 502

Одесский музей – 272

Русское археологическое общество, СПб. – 61, 121, 185

Саратовский музей – 537

Софийский архитектурно-исторический заповедник Академии строительства и архитектуры УССР, Киев – 57, 116, 129, 138, 139, 175, 185, 212, 217, 226, 253, 380, 495, 532

Церковио-археологический музей при Киевской духовной академии – 408, 409, 496, 499, 524, 527, 528, 530, 541

Церковно-археологическое общество при Киевской духовной академии – 462, 495, 528, 538

Центральный государственный архив древних актов СССР (ЦГАДА), Москва – 87, 114, 115, 273, 429, 474-477

Центральный государственный исторический архив УССР, Киев – 293, 297, 298 [с. 567]

Список рисунков

1. Десятинная церковь в начале XIX в. Рисунок 15

2. Развалины Десятинной церкви. Рисунок начала XIX в. 16

3. Десятинная церковь. План (по материалам раскопок К. Лохвицкого) 17

4. Десятинная церковь. План (по материалам раскопок Н. Ефимова) 18

5. Десятинная церковь, выстроенная по проекту В.П.Стасова . 19

6. Десятинная церковь и окружающие ее древние постройки. План. Раскопки 1908- 1914 гг. . 23

7. Десятинная церковь. Фундамент западной стены. Раскопки 1939 г. 29

8. Десятинная церковь. Фундамент со следами деревянных лежней под ним. Раскопки 1939 г. 33

9. Десятинная церковь. План фундаментов (по материалам раскопок 1938-1939 гг.)36-37

10. Десятинная церковь. Аксонометрия (по материалам раскопок 1938-1939 гг.)36-37

11. Десятинная церковь. Реконструкция К. Конанта 37

12. Десятинная церковь. План-реконструкция А. Повстенко 42

13. Десятинная церковь. План-реконструкция Г.Ф.Корзухиной 43

14. Десятинная церковь. Часть упавшей закомары. Раскопки 1948 г. 51

15. Десятинная церковь. Фрагмент карниза, покрытый фресковой росписью. Раскопки 1948 г. . 53

16. Десятинная церковь. Черепица. Раскопки 1948 г. . 53

17. Десятинная церковь. Капитель. Раскопки 1938 г. . 57

18. Десятинная церковь. Майоликовая плитка пола. Раскопки 1937 г. 58

19. Развалины дворца, расположенного к северо-востоку от Десятинной церкви. Раскопки 1907 г. Рисунок В.В.Хвонки (1) и макет. КИМ (2) 63

20. Развалины дворца, расположенного к югу от Десятинной церкви. Фундаментный ров с остатками деревянных субструкций. Раскопки 1911 г. 71

21. Развалины дворца на Десятинном переулке. План. Раскопки 1914 г. 74

22. Развалины дворца на Десятинном переулке. Деталь фундамента со следами деревянных лежней. Раскопки 1914 г. 75

23. Терем княгини Ольги (1); сени варяга (2). Миниатюры Кенигсбергской летописи 80 .

24. София. Восточный фасад. Рисунок А. Вестерфельда . 111

25. София. Западный фасад. Гравюра XVIII в. 117

26. София. План по обмерам Д. Иванова (1) и план, опубликованный Е.Болховитиновым (2) 119

27. София. План. 1840-е годы 121

28. София. Восточный (1) и западный (2) фасады. Реконструкция Ф. Солнцева. 123 [с. 568]

29. София. План-реконструкция А. Новицкого 125

30. София. Аксонометрия И.В.Моргилевского 131

31. София. План-реконструкция (1) и реконструкция (2) Н.И.Брунова . 132

32. София. Первый (1) и второй (2) этапы строительства. Реконструкция А. Новицкого . 133

33. София. Реконструкция А.И.Некрасова . 134

34. София. Восточный фасад, первый этап строительства (1); общий вид, второй этап

строительства (2). Реконструкция К. Конанта и И.В.Моргилевского 135

35. София. Северный фасад, первый (1) и второй (2) этапы строительства. Реконструкция К. Конанта и И.В.Моргилевского 137

36. София. Макет. Восточный и южный (1), южный и западный (2) фасады. Софийский архитектурно-исторический заповедник 138

37. София. Макет. Восточный и северный (1), северный и западный (2) фасады. Софийский архитектурно-исторический заповедник 139

38. София. План (1); план-реконструкция Н. Кресального, В. Волкова и Ю. Асеева (2) 141

39. София. Интерьер 143

40. София. Основания восьмигранных столбов западной тройной арки под хорами (1); план (2). Раскопки 1939 г. 145

41. София. Центральный купол. Пояс меандра . 147

42. София. Центральный купол. Фрагмент арки над поясом меандра 149

43. София. Центральный купол. Деталь завершения барабана . 150

44. София. Малый юго-западный купол. Деталь завершения барабана (1, 2) 151

45. София. Крещальня. Восточная стена 153

46. София. Фасад западной внутренней галереи (фотография 1880-х годов).155

47. София. «Пучковая пилястра» на южном фасаде 157

48. София. Аркбутан западной галереи 159

49. София. Западные галереи. Вид с севера (J) и с юга (2). Рисунки А. Вестерфельда . 160

50. София. Южная наружная галерея. Фасад (1) и интерьер (2). Рисунки А. Вестерфельда . 161

51. София. Фасад южной наружной галереи. Деталь 162

52. София. Южная галерея. Фундамент западного аркбутана. Общий вид (1). план и разрез (2, 3); разрез фундамента восточного аркбутана (4). Раскопки 1949 г . 163

53. София. Фасад северной наружной галереи. Деталь 165

54. София. Северный угол западной наружной галереи . 167

55. София. Южная часть западного фасада. Рисунок А. Вестерфельда 171

56. София. Фундамент средней апсиды. Раскопки 1950 г. 176

57. София. Фундамент средней апсиды. Раскопки 1950 г. 177

58. София. Фундамент северной башни. Раскопки 1949 г. 178

59. София. Фундамент северной башни. План, фасад, профиль. Раскопки 1949 г 179

60. София. Мозаичный пол в южном нефе. План. Раскопки 1939-1940 гг. . 187

61. София. Графья мозаичного пола в северном нефе. План. Раскопки 1939 г. 189

62. София. Фрагмент мозаичного пола в северном нефе. Раскопки 1952 г. . 191

63. София. Соотношение уровней полов в средней апсиде. Раскопки 1940 г. 193

64. София. Пол XVII в. в средней апсиде. План. Раскопки 1940 г. 195

65. София. Фрагмент мозаичного пола в средней апсиде. План. Раскопки 1909 г 197

66. София. Фрагмент мозаичного пола в средней апсиде. План. Раскопки 1950 г198-199

67. София. Фрагменты мозаичного пола в средней апсиде и отпечатки блоков алтарной преграды. Общий вид (1) и план (2). Раскопки 1949 г. 199

68. София. Пол XVIII в. в апсиде придела Реоргия. План. Раскопки 1940 г. 200 [с. 569]

69. София. Фрагменты мозаичного пола в приделе Петра. План. Раскопки 1940 г. . 201

70. София. Фрагмент шиферной розной плиты мозаичного пола. Раскопки 1940 г 202

71. София. Общая схема сохранившихся фрагментов мозаичного пола в средней части храма (по материалам раскопок 1939-1952 гг.) .202-203

72. София. Общая схема сохранившихся фрагментов мозаичного пола в алтарной части храма (по материалам раскопок 1939-1952 гг.) .202-203

73. София. Реконструкция мозаичного пола в средней части храма (по материалам раскопок 1939-1952 гг.) . .202-203

74. София. Реконструкция мозаичного пола в алтарной части храма (по материалам раскопок 1939-1952 гг.) . .202-203

75. София. Синтрон (в процессе раскрытия). Раскопки 1952 г. 203

76. София. Фрагмент мраморной скульптуры алтарной преграды. Раскопки 1940 г 205

77. Стена Митрополичьего двора. План первого участка. Раскопки 1948 г. 206-207

78. Фундамент стены Митрополичьего двора. Общий вид (1) и план (2) второго участка. Раскопки 1948 г. 208-209

79. Стена Митрополичьего двора. План третьего участка. Раскопки 1950 г. 211

80. Стена Митрополичьего двора. План и разрез четвертого участка. Раскопки 1950 г. 213

81. Ярославов город. План центральной части .214-215

82. Развалины храма на Б. Владимирской ул. План. Раскопки 1833-1834 гг. 219

83. Развалины храма на Б. Владимирской ул. Рисунок М. Сажина, ГИМ (1) и рисунок Ф. Солнцева (2) 223

84. Развалины храма на Б. Владимирской ул. План. Раскопки 1914 г. 225

85. Развалины храма в усадьбе Митрополичьего дома. План. Раскопки 1909-1910 гг. 227

86. Фундаменты апсид церкви Георгия. План . 235

87. Золотые ворота. План (по обмерам Е.Д.Корж) 243

88. Золотые ворота (2-2). Рисунки А. Вестерфельда 247

89. Собор Михайловского Златоверхого (Дмитриевского) монастыря. Западный и северный фасады 276

90. Собор Михайловского Златоверхого (Дмитриевского) монастыря. План-реконструкция И.В.Моргилевского . 277

91. Собор Михайловского Златоверхого (Дмитриевского) монастыря. Южный фасад. Реконструкция И.В.Моргялевского 279

92. Собор Михайловского Златоверхого (Дмитриевского) монастыря. Центральный купол. Деталь 281

93. Собор Михайловского Златоверхого (Дмитриевского) монастыря. Мраморные капители 282

94. Руины храма XI в. Восточный (1) и западный (2) фасады. Рисунки А. Вестерфельда 285

95. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. План (по обмерам XIX в.) 293

96. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. Кладка 294

97. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. Нижние части южного, северного и западного фасадов (по обмерам 1945 г.) . 295

98. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. Южный фасад. Деталь 297

99. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. План по обмерам 1880-х годов (1) и план по обмерам Д. Эртеля и Н. Певданского (2) . 298

100. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. План (по материалам раскопок 1945 г.) 299

101. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. План-реконструкция автора 305

102 Собор Михаила Выдубицкого монастыря. Аксонометрия (по материалам раскопок 1945 г.) 306

103. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. Фундамент юго-восточной пристройки (1); поперечный ленточный фундамент (2). Разрезы. Раскопки 1945 г. 307 [с. 570]

104. Собор Михаила Выдубицкого монастыря. Отпечатки деревянных лежней на подошве фундамента. План и разрез. Раскопки 1945 г. 308

105. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. План (по материалам раскопок 1936-1937 гг.) 325

106. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фундамент. Раскопки 1952 г. 326

107. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фундаментный ров северной апсиды. Раскопки 1952 г. 327

108. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фундамент. Раскопки 1952 г. 328

109. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фундамент. Раскопки 1952 г 328

110. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фундамент. Раскопки 1952 г. 329

111. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Разрезы фундаментов и фундаментных рвов. Раскопки 1952 г. 329

112. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Следы деревянных лежней. Раскопки 1952 г. 330

113. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фрагменты кладки стен. Раскопки 1937 г. . 331

114. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фрагменты нижней части упавшей западной стены. Раскопки 1952 г. 332

115. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. Фрагмент ниши на упавшей западной стене. Раскопки 1952 г. 333

116. Развалины храма Бориса и Глеба в Вышгороде. План фундаментов (по материалам раскопок 1952 г.) 334

117. Собор Спаса в Чернигове. План. . 335

118. Успенский собор Печерской лавры. Гравюра 1623 г. 348

119. План Киева 1638 г. 349

120. Успенский собор Печерского монастыря. Гравюра 1661г. . 350

121. Успенский собор Печерского монастыря. Гравюры 1675 (1) и 1677 (2) гг. 351

122. Успенский собор Печерского монастыря. Гравюры 1695 (1) и 1697 (2) гг. . 352

123. Успенский собор Печерского монастыря. Гравюра второй четверти XVIII в 353

124. Успенский собор Печерского монастыря. Оклад евангелия начала XVIII в 354

125. Успенский собор Печерского монастыря. Западный фасад 355

126. Успенский собор Печерского монастыря. Фрагмент древней кладки южной стены 359

127. Успенский собор Печерского монастыря. Разрез кладки стены (по обмерам Н.В.Холостенко) 360

128. Успенский собор Печерского монастыря. Фрагменты купола придела (по обмерам Н.В.Холостенко) 364

129. Успенский собор Печерского монастыря. План-реконструкция И.В.Моргилевского 367

130. Надвратная церковь Печерского монастыря. Реконструкция М.Т.Преображенского 371

131. Надвратная церковь Печерского монастыря. План (по обмерам И.В.Моргилевского) . 372

132. Церковь Спаса на Берестове. Портрет Петра Могилы. Фреска . 379

133. Церковь Спаса на Берестове. План и западный фасад (по обмерам Д. Иванова) 381

134. Церковь Спаса на Берестове. Южный фасад 382

135. Церковь Спаса на Берестове. План-реконструкция П.П.Покрышкина 385

136. Церковь Спаса на Берестове. Западный угол южного портала. Раскопки 1909-1910 гг. 387

137. Церковь Спаса на Берестове. План-реконструкция автора 388 [с. 571]

138. Развалины храма в усадьбе Киевского художественного института. Генеральный план участка. Раскопки 1947 г. 392

139. Развалины храма в усадьбе Киевского художественного института. Разрезы фундаментных рвов. Раскопки 1947 г. 393

140. Развалины храма в усадьбе Киевского художественного института. План субструкций фундаментов. Раскопки 1947 г. . 395

141. Развалины храма в усадьбе Киевского художественного института. Следы деревянных субструкций на дне фундаментных рвов. Раскопки 1947 г. 397

142. Развалины храма в усадьбе Киевского художественного института. Фрагмент кладки упавшей стены. План. Раскопки 1947 г. 399

143. Развалины храма в усадьбе Киевского художественного института. Фрагменты кладки стен (1, 2). Раскопки 1947 г. 401

144. Развалины храма в усадьбе Киевского художественного института. План-реконструкция автора 402

145. Развалины большого храма Зарубского монастыря. План фундаментов (по материалам раскопок 1947-1948 гг.) 419

146. Развалины церкви Федора Вотча монастыря. Рисунок А. Вестерфельда 432

147. Церковь Георгия (Успения) в Каневе. Рисунок 1787 г. 433

148. Церковь Богородицы Пирогощей. План (по обмерам И.В.Моргилевского) 441

149. Церковь Георгия (Успения) в Каневе. План (по обмерам И.В.Моргилевского) 441

150. Церковь Кирилловского монастыря. Восточный фасад 445

151. Церковь Кирилловского монастыря. План (по обмерам Н.В.Холостенко) . 446

152. Церковь Кирилловского монастыря. Аксонометрия Ю.С.Асеева 447

153. Церковь Василия. Общий вид 460

154. Церковь Василия. План (по обмерам И.В.Моргилевского) . 460

155. Церковь Василия. Деталь южного фасада . 461

156. Развалины храма на Вознесенском спуске. План (по материалам раскопок П.А.Лашкарева) 463

157. Развалины храма на Вознесенском спуске. План (по материалам раскопок 1947 г.) 467

158. Развалины храма на Вознесенском спуске. Северо-восточный угол. Раскопки 1947 г. 468

159. Развалины храма на Вознесенском спуске. «Пучковая пилястра». Раскопки 1947 г. 469

160. Развалины храма на Вознесенском спуске. Угловая «пучковая пилястра». Раскопки 1947 г. . 470

161. Развалины храма на Вознесенском спуске. План-реконструкция (по материалам раскопок 1947 г.) 471

162. Развалины храма на Вознесенском спуске. Аксонометрия 471

163. Развалины неизвестного киевского храма XII в. Рисунок А. Вестерфельда 481

164. Развалины малого храма в Зарубском монастыре. Раскопки 1907 г. . 482 [с. 572]

Таблицы

Табл. I-1. Развалины Десятинной церкви. Фундаментные рвы апсид (вид сверху)	Табл. I-2. Развалины Десятинной церкви. Фундаментные рвы апсид (вид с севера)	Табл. II-1. Развалины Десятинной церкви. Фундамент юго-восточного угла
Табл. II-2. Развалины Десятинной церкви. Субструкции алтарной апсиды	Табл. III-1. Развалины Десятинной церкви. Фундаменты южной галереи	Табл. III-2. Развалины Десятинной церкви. Общий вид фундаментов
Табл. IV-1. Развалины Десятинной церкви. Фундаменты южной и западной стен	Табл. IV-2. Развалины Десятинной церкви. Кладка фундамента и нижней части южной стены	Табл. V-1. Развалины Десятинной церкви. Фундаментные рвы с остатками деревянных субструкций
Табл. V-2. Развалины Десятинной церкви. Фундаментные рвы с остатками деревянных субструкций	Табл. V-3. Развалины Десятинной церкви. Фундаментные рвы с остатками деревянных субструкций	Табл. V-4. Развалины Десятинной церкви. Фундаментные рвы с остатками деревянных субструкций
Табл. VI. Развалины Десятинной церкви. Следы деревянных связей в кладке фундамента	Табл. VII-1. Развалины Десятинной церкви. Фрагмент двухступчатой ниши	Табл. VII-2. Развалины Десятинной церкви. Фрагмент кирпичной кладки
Табл. VII-3. Развалины Десятинной церкви. Фрагмент столба с полуколонкой	Табл. VIII-1. Развалины Десятинной церкви. Фрагмент столба с полуколонками	Табл. VIII-2. Развалины Десятинной церкви. Фрагмент столба с полуколонками
Табл. IX-1. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты мраморных плит	Табл. IX-2. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты мраморных плит	Табл. X. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты мраморных плит
Табл. XI-1. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты фресковой росписи	Табл. XI-2. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты фресковой росписи	Табл. XII. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты фресковой росписи
Табл. XIII-1. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты мозаичного пола	Табл. XIII-2. Развалины Десятинной церкви. Фрагменты мозаичного пола	Табл. XIV-1. Развалины дворца. Фрагменты кладки фундаментов и стен
Табл. XIV-2. Развалины дворца. Фрагменты кладки фундаментов и стен	Табл. XV-1. Развалины дворца. Фундаментные рвы с остатками деревянных субструкций	Табл. XV-2. Развалины дворца. Фундаментные рвы с остатками деревянных субструкций

Все материалы библиотеки охраняются авторским правом и являются интеллектуальной собственностью их авторов.

Все материалы библиотеки получены из общедоступных источников либо непосредственно от их авторов.

Размещение материалов в библиотеке является их цитированием в целях обеспечения сохранности и доступности научной информации, а не перепечаткой либо воспроизведением в какой-либо иной форме.

Любое использование материалов библиотеки без ссылки на их авторов, источники и библиотеку запрещено.

Запрещено использование материалов библиотеки в коммерческих целях.

Учредитель и хранитель библиотеки «РусАрх»,

академик Российской академии художеств

Сергей Вольфгангович Заграевский